Южанин Сергей Егорович : другие произведения.

Отделенное пространство Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Злобные стихи времен Позднего Застоя, Перестройки и Пост-перестройки, похожие друг на друга, ка близнецы-братья, но в этом-то вся фишка сюрреальности. Никакой политкорректности, минимум внутренней цензуры.
   ОТДЕЛЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО
   (СТИХИ)
  
  
   "Мне кажется, что я достаточно заразил
   людей моей чудовищной неполноценностью.
   Я думаю, они имеют право ожидать от меня
   чего-то большего, нежели крик бессилия,
   перечисления моих слабостей или молчание."
  
   АНТОНЕН АРТО
  
  
   *****
  
  Писать стихи!
   Кому все это нужно?
  Ведь дилетантом быть не мудрено.
  Я не Шекспир, ни Лермонтов, ни Пушкин,
  Но в наше время это все равно.
  
  Куда идти?
   Спешить или не стоит?
  Я задавал вопросы день и ночь.
  Но все во тьме.
   Я цель давно усвоил.
  И с кем угодно спорить я не прочь.
  
  И пусть я слаб,
   а строчки столь наивны,
  Что не понять их разуму никак;
  Не сочинять мне правильные гимны,
  Такой уж я воистину дурак.
  
  
   *****
  
  Наверно начнем путешествие в точность.
  Пространство и время ему прототип.
  Промчаться в веках - того требует прочность.
  Забыть - это значит, предать, кто погиб.
  
  Процесс продвижения очень опасен.
  И тот, кто свернет, не снесет головы.
  Лишь тот, кто на трудности в жизни согласен,
  Не чувствует сырость досок половых.
  
  Храня в своей памяти тысячи клеток,
  Иной уничтожит в себе мертвеца.
  Другой, нахватав из аптеки таблеток,
  Лелеет в себе подлеца до конца.
  
  Железный кулак - привилегия сильных,
  Таким оставался во веки веков.
  И все на земле от царей, до посыльных,
  В домах ставят двери и сотни замков.
  
  И сифилитики, и паралитики,
  И некудышные дети калек
  Стремятся выйти в большие политики
  И властью прервать свою память навек.
  
  И что-то представится в розовом свете,
  А что-то покажется мрачным совсем.
  И самые светлые краски на свете,
  Покажутся черными дырами всем.
  
   1983
  
  
   *****
  
  Прости, что я думаю также, как все;
  Мы все на прицеле висим пистолета,
  Стараемся ночью укрыться в овсе,
  Иль прячемся в чащу лесную от света.
  
  Свобода - повсюду висеть на крючке;
  Свобода - сидеть, оказавшись в сачке;
  Свобода - следить за своими друзьями;
  Свобода - налоги платить дни за днями.
  
  Боязнь поглотила всецело людей.
  Одни попытались сказать что-то смело,
  Как вдруг появился законник-злодей,
  И тут же лягавые штопают дело.
  
  Мы любим свободу, и с ней мы живем.
  Не знаю я, что от свободы мы ждем.
  За строчку, написанную от руки,
  Страдают и умные и дураки.
  
  Но трусость не выход и даже не ход.
  И каждый из нас твердо знает об этом.
  Но в куче загадок найдется тот код,
  Который кому-то послужит ответом.
  
   1984
  
  
   *****
  
  Ума не нажил много тот,
  Кто цвет менял и кров.
  Он жил всю жизнь свою, как крот,
  И наломал он дров.
  
   В стране Дураков не сочтешь перемен,
   Там шкуру меняют раз двадцать на день.
   Какой-то обычный, наивный дурак
   День ходит министром, а вечером - крах!
  
  Я не хотел бы искушать,
  Ведь мне не по зубам.
  Законы можно нарушать
  Одним лишь дуракам.
  
   По улица пыльным, немного спеша,
   Бредут дураки, перегаром дыша,
   Бредут, скромно вывалив животы
   И злобно скулят, словно в марте коты.
  
  Старик, который невзначай,
  Становится юнцом.
  И царь-дурак, от снов торча,
  Становится гонцом.
  
   Не сложная мысль превращается вдруг
   В порочный и огненный замкнутый круг.
   В стране Дураков на такой же манер
   Последним кретином становится мэр.
  
   1985
  
  
   *****
  
  Когда ты, отчаявшись, выйдешь из дома,
  Уйдешь восвояси и станешь таков,
  Тебе не собрать с пионерами лома,
  Ты станешь заведовать Фабрикой Снов.
  
  К тебе постепенно придут сутенеры,
  И много ненужного сброда придет.
  Начнут беспокоить тебя солитеры,
  Ты спрячешься дома, а дом уж не тот.
  
  И Фабрика Снов разрастется, как верба,
  Как грязный сорняк на свекольной межи.
  И сны распродать тебе будет наверно
  Не так уж легко средь обмана и лжи.
  
  Но Фабрика Снов всем приносит доходы,
  А с ними - долги, и друзей и врагов.
  С доходами справиться сможешь легко ты,
  А может, друзей уничтожишь как плов.
  
  Враги же твои перестанут плодиться,
  Когда ты продашь весь последний улов.
  Но это ведь все никуда не годится!
  Остался рабом ты Фабрики Снов.
  
  Меня всегда угнетают потери.
  И не прибегая к стратегии слов,
  И чтоб сокрушить лабиринты материй
  Я стал бы заведовать Фабрикой Снов.
  
   1983
  
  
   *****
  
  И вновь я возвращаюсь к той же теме,
  Тебе я надоел совсем, увы!
  Но о свободе говорить есть время,
  И я начну, хоть мысли не новы.
  
  Свободу мы растратили впустую
  На баррикадах мыслей, впопыхах.
  Ее мы представляли как немую,
  Однако и она имеет страх.
  
  Пытались распознать ее в застенках
  Герои, о которых говорят
  И пишут, и поют во всех оттенках,
  Но только о немногих повторят.
  
  Боятся рассказать о ней серьезно,
  Боятся о свободе песни петь.
  Сначала страшно, а потом уж поздно,
  В конце концов порвалась смысла сеть.
  
  И в завершеньи все о чем пытались,
  О чем могли открыто говорить,
  Писать об этом просто отказались,
  А после попытались позабыть.
  
   1986
  
  
   *****
  
  Целиком мы себя посвятим
  Борьбе против всяких идей,
  Что определяют подверженных им,
  Ведь можно уйти и от дней.
  
  Но чтобы помочь нам избавиться хоть
  От мыслей, что ж гложут наш мозг,
  Пытайся проблемы свои превозмочь
  И можешь отбросить свой лоск.
  
  Они перетрут все твои убежденья,
  И нечего будет сказать.
  Выкрикивать будешь ты без упражненья,
  Кривою прямою ты сможешь отстать.
  
  Пропасть или сгинуть не трудно, поверь!
  Проститься возможно иль нет.
  Оставь на поверхности пену потерь,
  Воспользуйся мыслями бед.
  
  Пойди на помойку и ветви найди ты,
  Откинув пустые мечты.
  Поставь на заклад мир стеклянной кареты
  И в выигрыш выйдешь ведь ты.
  
   1986
  
  
   *****
  
  Мы все должны
  Дать бой
  Вопиющим
  И не только тем,
  Кто покушается
  На нашу Святыню.
  Мы все должны
  Дать бой
  Всем тем,
  Кто хочет
  Заткнуть нас в бочку.
  И кроме этого
  Мы ждем,
  Но если что...
  То нас не остановишь,
  И мы все сметем,
  И мы все собьем.
  И если кто встанет
  На нашем пути,
  То их сотрем в порошок.
  
   1985
  
  
   *****
  
  Вы, кто без ошибок читаете письма
  И видите смысл политический в них,
  Вскрываете вы сокровенные мысли,
  И тайной любви постигаете стих.
  
  Конечно бумага все терпит,
  Чему помогает перо.
  Однако работник не дремлет;
  Ведь долг - это прежде всего.
  
  В письме интересного много.
  Бывают там даже стихи.
  В сердцах кто-то ропщет на Бога,
  А кто-то замолит грехи.
  
  И все подвергают цензуре
  Чиновники, что наверху.
  Потом они в прокуратуре
  Все выложат как на духу.
  
   1985
  
  
  
  
   В ОЖИДАНИИ ГОДА
  
  Я стою в ожидании года.
  Мир плывет по прозрачной реке.
  Выставляет преграды природа.
  И они уж не так далеки.
  
  Ненавистное время подходит.
  Три листа от невзгод не легки,
  А грядущая карма проводит
  В царство смерти, где дышат пески.
  
  Я весь век прозябал в ожиданьи
  Невозможно больших перемен,
  Но устроено наше так зданье,
  Не решусь дать я что-то взамен.
  
  И спросив сотни истин у Бога,
  Попытавшись уйти в Никуда,
  Я стою в ожидании года,
  Он же примет меня навсегда.
  
   1987
  
  
  
   АНАРХИЯ В МОСКВЕ
  
  Я выстрелил в спину больного парторга
  И этим себе подписал приговор.
  Я вышел на улицу, прямо у торга
  Заметил трех панков пустившихся в спор.
  
  Они разводили гнилыми руками,
  И мат разливался как водопад.
  Я выстрелил трижды, ублюдки упали,
  А я был, признаться, мучительно рад.
  
  Я вскрикнул и плюнув в шикарну витрину,
  Схватив камень, выбил большое стекло.
  Сморкаясь в пиджак, я заметил кретина,
  Который, все видя, остался назло.
  
  Из сотен подъездов, из гнусных квартирок
  На улицу гниль выплывала и грязь,
  Неслась плесень скверов и вонь из сортиров
  И к центру в большую клоаку срослась.
  
  На площади Свердлова люди орали,
  Свинцом поливая по грубой толпе.
  Дебилы у здания МУРа играли,
  А хиппи на Пушкинской начали петь.
  
  На улице Горького - люберов куча,
  Но нет не дерутся они, а бегут;
  Их жизни и разуму рокеры учат,
  Менты же не ловят и не стерегут.
  
  А у Моссовета резня продолжалась,
  Я был во главе и палил наугад.
  Уже артиллерия бойко сражалась,
  И крыши кусок снес удачный снаряд.
  
  Но кто за кого, что случилось сегодня
  Я вам не скажу, ведь то было во сне.
  Я рад, что хоть в думах предстал я свободным,
  Пусть даже гореть мне в ужасном огне.
  
   1987
  
  
   СТЕНА ЗВУКА
  
  Вода одурелая в венах кипела.
  Горячей слюной обдавало эфир.
  На рваном матраце удача храпела,
  Скрипел в одиночестве брошенный сыр.
  
  Под кучей подушек тела догнивали,
  Ворочались и копошились как вши.
  Мигал мрачный свет, и обломки стонали,
  А я нервно совесть тянул из души.
  
  Томительно шорох давил перепонки,
  Мне чудились вздохи и шелест дорог.
  Тоска стригла память, бренчал воздух звонкий,
  И брызги из сердца лились на порог.
  
  На что я рассчитывал? Слов не хватало.
  Чудовищным ревом обрушилась тьма.
  Толпа так безлика, что гложет устало
  Пространство от двери к стене до окна.
  
  Пристроился к ним я, беззвучно страдая,
  Поморщился и, созерцая Ничто,
  Я втиснулся в будущее, плод срывая,
  Предвидя печальный всеобщий итог.
  
   1988
  
  
   ЛЕТАРГИЯ ГРЯДУЩЕГО
  
  
  Я ослеплен звездою семицветной,
  Я одурманен, и мне не уснуть.
  Прощаний свет и смутные ответы
  К реке унынья мой проложат путь.
  
  И поведут, к скудеющим в разврате,
  Влекущим в бездну слугам волшебства.
  Смогу ли вырасти я в собственном квадрате,
  Чтобы припасть к подножью торжества.
  
  Не вник я в суть, но понял слишком много.
  Нельзя же помнить все, что позабыл!
  Смотрю в окно, и мне видна дорога.
  Я рассуждаю: может я не жил?
  
  Зачем мне быть и пачкать мир прекрасный,
  Когда вокруг достаточно других?
  Дано мне чудо - слышать голос властный,
  Идти туда, где вечен чудный миг...
  
  
   1987
  
  
   ДЕМОН СМЕРТИ
  
  Демон смерти кружил над страною,
  Подбивая и старых и малых.
  Своей ржавою, тонкой стрелою
  Он болезнью сражал наповал их.
  
  Хворь влезала в окно или двери,
  Рассыпаясь в сердцах у людишек.
  Несмотря на большие потери
  Смерть кипела от ног до подмышек...
  
   1987
  
  
   КРАСНЫЙ НЬЮ-ЙОРК
  
  Мемуары мне снятся ночами,
  Мемуары тревожат мой мозг,
  Мы толкаем друг друга плечами,
  Но я вижу мой Красный Нью-Йорк.
  
  Вот по стритам проносятся стяги
  С ярким молотом, ярким серпом,
  Гонят плеткой буржуев бродяги
  Вместе с грязным безмозглым скотом.
  
  На крови копошатся индейцы
  Те, кто жив еще, рвется в Форт-Ли.
  В нем спастись вам нельзя, не надейтесь!
  Всех там били, чем только могли.
  
  Ты - преступник! кричу президенту.
  То не слышит, он умер за час.
  Убивайте, плачу за патенты,
  Я издал специальный Указ.
  
  Вот трибуны на Лонг-Айленд-Сити.
  Громко песни горланит хамье.
  Я там был, вы туда загляните!
  Пьют, громят, восклицая: МОЁ...
  
  Демонстрация чешет Бродвеем;
  Лозунг лозунгу здесь не ровня.
  И в толпе люди жутко потеют,
  Словно в старь все друг другу - родня.
  
  На крестах ку-клукс-клановцев туча...
  Полыхают, как тут повелось.
  С остальными расправились круче,
  Ведь насилье потоком неслось.
  
  Я доволен, мечты мои сбылись
  Стали явью теперь навсегда.
  Я глазел, а соратники бились,
  Будут чтить их века и года.
  
   1987
  
  
  
  
   КРОВАВЫЙ РАССВЕТ
  
  По улицам Москвы и Ленинграда,
  По улицам Ростова-на-Дону,
  Гремя броней, ползли стальные гады
  С одной лишь целью - развязать войну.
  
  Вначале, не спеша, вели дебаты
  Политики, но были далеки.
  И вот на берегах Днепра солдаты
  Шагали к покорению близки.
  
  Гриб вырос и посеял смертный пепел
  На площади, кварталы и дома.
  Но от пожаров мир горяч и светел,
  А в громе пушек не слышны слова.
  
  Текли рекой кровавые потоки,
  И трупы разлагались без могил.
  Всплывала подлость, гнусные пороки...
  И обнажалась слабость нервных жил.
  
  Неделю бились меж собой народы,
  И как один легли на поле слез.
  Распалась цепь божественной природы
  И умерла планета среди звезд.
  
   1988
  
  
   *****
  
  Порядок есть, но жизнь остановилась,
  Когда Законом ведали менты.
  В подлунном царстве ложь с огнем бесилась,
  А у подножья плавали кнуты.
  
  Они клевали беженцев оттуда
  И истребляли незаметных слуг.
  Придурковатый выдумщик-зануда
  До безобразья испахал весь луг.
  
  В тюрьме сидел единственный бродяга.
  Его погоны излучали свет.
  Но протокол подписывал Миляга,
  Который будет жить две сотни лет.
  
  Восстали люди, тертые, как мухи.
  И замаячил вшивый капитан.
  Толпой неслись проклятые старухи,
  Их возглавляли - гений и болван.
  
  Слепая моль спешила к микрофону.
  И подмахнув последний приговор,
  Она вонзилась в гущу марафона
  И расстреляла свой народ в упор.
  
   1991
  
  
   *****
  
  Ужасная жара свалилась на Европу.
  Жестокий пылесос сосал гнилую кровь.
  Послушайте, мессир,
   вы прекратили штопать,
  А я веду в подвал четвертую свекровь.
  
  Отлично, крокодил! - воскликнул Председатель, -
  Комар не точит нос, когда снуют стрелки.
  Не трудно быть рабом, коль ты уже - предатель,
  Но рядом по тропе бредут одни щенки.
  
  Ужасная жара!
   подчеркиваю снова.
  Потребовав ответ, мессир прищурил глаз.
  Ну, что же ты, герой, я приведу второго,
  А он совсем не тот, хотя не в первый раз.
  
  Я - мраморный сатир и ненавижу слово;
  Оно по пустякам уводит за бугор.
  У них, как по часам: раз, два, и все готово...
  У нас же, как всегда: фактический запор.
  
  Однако невтерпеж спонтанному Егору.
  В ужасную жару мы спим который час.
  И я пущу туда собачью злую свору,
  Не трогайте мессир, я подсознанье спас.
  
   1992
  
  
   *****
  
  Когда райком нам выдаст паспорта,
  Мы выйдем на никчемную работу.
  Пока нас не раздавит глухота,
  Мы цепи будем рвать аж до икоты.
  
  Когда нам палки всунут в колесо,
  Мы выбросим в карьер велосипеды.
  А наши не добитые полпреды
  Питаются лишь грязью да овсом.
  
  Когда шумел камыш, деревья гнулись,
  Мы нюхали в подъездах дихлофос.
  И многие потом уж не очнулись,
  Других держал в сортире злой понос.
  
  Когда на штурм поперли инвалиды;
  Упали, но ползли на водопой
  Любители убийственной корриды,
  А лучшие давно ушли в запой.
  
  Пока нас не раздавит глухота,
  Мы будем драться, глотки раздирая.
  И не страшны нам полчища Мамая,
  Стоит за нами мощь и нищета!...
  
   1992
  
  
   *****
  
  Зачем цветы летающему принцу!
  Мы понимаем звук и потому
  Наивно ждем,
   а выстрелы капризны,
  И посещают нищие Москву.
  
  Восторга нет, когда нарушен принцип.
  Цветы растут и пахнут хорошо.
  Но подыхает роза на мизинце,
  Опустошая вихрем Петра-Шоп.
  
  Не слышно вас, потухшие ищейки,
  Не громыхали вы, и ни к чему
  Бросать в фонтан Народов две копейки
  И уезжать в далекую страну.
  
  Семь лепестков, семь истинных соцветий
  Затмили все, но воздух не остыл.
  И я смотрел сквозь толщу трех столетий,
  А мой затылок безнадежно выл.
  
  Остановите правильность открытий.
  Цветок грохочет, что с него возьмешь!
  Я собираюсь на дорогу выйти
  И раздавить подвыпившую вошь.
  
  Но вот вопрос: Где правильные звенья?
  И почему подвержен травле сон?
  Отождествляя с мыслями творенья,
  Спешите петь с природой в унисон...
  
   1992
  
  
   *****
  
  Герои Великой страны,
  Обломки которой истлели.
  Скажите, пророки, вы смели б
  Снимать родовые штаны?...
  
   1992
  
  
   *****
  
  Следы вечернего заката
  Я узнаю из-за угла.
  Но почему-то не могла
  Придти вчерашняя зарплата.
  
  И я расстался с кошельком,
  Как пресловутая монашка,
  Ведь даже белая ромашка
  В глаза залезла целиком.
  
  Прощальный марш застыл во мне.
  И ясновидящая масса
  Того раздавленного класса
  Страну распяла на стене.
  
   1992
  
  
   *****
  
  Перед тобой бегут часы,
  И ты глядишь на них.
  Но положи их на весы
  И взвесь всю жизнь за миг.
  
  Ты, я уверен, скажешь всем,
  Что прожил жизнь не так.
  Так жить ты вовсе не хотел,
  И жизнь твоя - пустяк!
  
  Ты посмотри,
   как много бед
  Надел лишь за день.
  А сколько предстоит свершить
  Ужасных, подлых дел!?
  
  Ты станешь звать на помощь нас -
  Людей, друзей своих.
  Но мир молчит, огонь угас,
  И ты теперь один.
  
  Еще ты слишком молодой,
  Чтоб жизнь губить свою.
  А ты скажи себе: ПОСТОЙ!
  Тебе я миг дарю.
  
   1981
  
  
   *****
  
  Предел невозможного будет скорбить
  Об очень нескромных размерах гробниц.
  Ложась, засыпая, ты хочешь обнять
  Себя и момент четко сможешь понять.
  
  Лови, просыпаясь, стремительность блох,
  Смотри, не стесняясь, на то, что не смог,
  Чего не увидел и не осознал.
  В пробелах мозгов - совершенный развал.
  
  Молчи, если смеешь не видеть вокруг
  И жуткую смерть и всеобщий недуг.
  Уйми свой, засоренный бреднями, ум,
  Запрись в лабиринтах завистливых дум.
  
  Вот все, что я мог бы тебе рассказать.
  Устал меня слушать? Молчи!
   Отказать...
  Ты лопнешь от бремя никчемных бесед,
  Чем раньше, тем лучше...
   Уйми сонный бред.
  
   1986
  
  
   *****
  
  Трава пожелтела, и листья опали,
  И мы от осиных укусов устали.
  Сегодня не видно уж птиц перелетных,
  Заложены уши от стай вертолетных!
  
  Нас очень хотели заставить смириться,
  Сложить молча руки и им покориться,
  Пытались травить водородным угаром
  Иль все одарить нас нейтронным загаром.
  
  Не надо нам пищи из нефти вонючей,
  Не будем носить мы одежды колючей.
  И смог надоел нам, и реки без рыбы.
  Не надо, чтоб души застыли как глыбы.
  
  Поэтому мы преступаем законы
  И бьемся за то, чтоб подохли драконы,
  Стервятники-боссы военной фортуны
  Загнулись, скрутились, как рваные струны...
  
   1984
  
  
   *****
  
  Шабашили в поле двенадцать евреев,
  Один пессимист и столетний монах.
  Они убивали щемящее время
  И били пространство в расплющенный пах.
  
  Воскликнул монах: "Мы ведь - жертвы покоя.
  И я не уймусь, покарай меня Бог!
  Терзал я супругу и лежа и стоя,
  Пока монастырь мне хоть чем-то помог",
  
  "А мы, - отвечали двенадцать евреев, -
  Пришли из Египта и начали пить.
  Играли с судьбой, от восторга дурея.
  И все же решили, что лучше уж бить".
  
  Тут встал пессимист:"Все умрем мы намедне.
  Хотя бы до первого мая дожить.
  Недаром кричал патриарх на обедне:
  Огонь и вода... Уж натянута нить".
  
  Взглянули товарищи на пессимиста,
  И тут же на Землю свалили его.
  Долбили гурьбой и прикончили быстро...
  И тело его на поляне гниет.
  
  Промчалась неделя, и скрылась другая.
  И вот уже месяц хромая бредет.
  Евреи сидят, старика поминают
  И думают вслух, мол старик - идиот.
  
  И мрак опустился на мертвое поле.
  Двенадцать евреев отправились спать.
  Торчала луна словно царь на престоле,
  А рядом слонялась вся царская рать.
  
  Проснулись лишь трое из первых семитов,
  Взглянув на скелеты, завыли как сыч.
  Упали ничком, словно бабы в корыто,
  Но вдруг перед ними явился Ильич.
  
  Он гордо смотрел и молчал по-еврейски.
  Он нашу историю полностью знал.
  Однако смял кепку и голосом мерзким
  Он трем иудеям на холм указал.
  
  "Вот там ждет вас счастье и вечная воля.
  Но нужно сначала низвергнуть царя.
  А в царство свободы не влезть без пароля,
  Скажите всего лишь:
   Крестьянам земля!"
  
   1990
  
  
   *****
  
  Мы лепили Уставы,
  Мы лепили свой строй,
  Но боялись облавы
  И расправы порой..
  
  Мы рванулись к вершине
  И упали в овраг.
  Завывали, что ныне
  Всякий недруг и враг.
  
  Ну а что же сегодня?
  Мы страдаем и спим.
  Разрушая природу,
  Мы в могиле стоим.
  
  Я не знаю, что будет
  В нашей с вами стране.
  Но уверен, что будни
  Захлебнутся в войне.
  
   1990
  
  
   ГУМАНИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА
  
  Гуманизация пространства,
  Гуманизация любви.
  Есть и иное постоянство,
  И нить его ты не порви.
  
  Ведь от того, чем дышит древо,
  Как вверх растения бегу,
  Как обнажает корень чрево,
  Живешь ты сам, и все живут.
  
  Но от прекрасного к кошмару
  Ведет тебя по жизни путь.
  А в скрытой искре - тень пожара -
  Есть обличающая суть.
  
  Проснись, сними глухую пленку
  С не закрываемых глазниц.
  И заверни судьбу в пеленку,
  И путешествуй средь страниц.
  
  Тебе откроются законы,
  И ты увидишь впереди,
  Как ловят миг и жаждут стонов
  Те, кто таил огонь в груди.
  
  Ты осознаешь, что пространство
  Так одиноко в вышине.
  И что гроза далеких странствий
  Не понижает смерть в цене.
  
   1989
  
  
   СНИМАЯ МАСКИ
  
  Постигший пустоту,
   не ведает религий;
  Феноменальный быт
   и вещая мечта.
  Забытые шуты
   построили нам иго,
  Где каждый третий сыт,
   а сын его - солдат.
  И в вечной тишине
   стреляет боль учений,
  Приковывает страх
   и радует разврат.
  Пугает нас извне
   затюканный наш гений
  И с пеной на устах
   твердит, что он - Сократ.
  Но для простых людей,
   считающих доходы,
  Порядочный стратег
   пожизненных наград.
  А подлинный злодей,
   кормящий шесть уродов,
  Не чувствует помех
   и ждет чужих идей.
  И вот на стороне
   родился сын свободы.
  Он был убит еще
   в утробе бытия.
  И в муках и в огне
   мы принимаем роды,
  Поскольку смерти счет
   представил жизни я.
  
   1989
  
  
   *****
  
   "Незаживающая рана,
   Душа погибшая моя."
  
   В.Ропшин (Б.В.Савинков)
  
  В стране, где царили стальные законы,
  С железной фамилией был властелин.
  Стреляли там пушки и слышались стоны,
  И вился с могил нескончаемый дым.
  
  Скрипящая тьма раскалялась идеей,
  В ничтожную гущу сморкаясь собой.
  Горланили псы, шлюхи лезли в постели,
  А граждане шли в свой единственный бой.
  
  От зуда в ноздрях распирало им груди,
  От жуткой бессонницы мокли глаза.
  Но тот кто над всеми народ не забудет,
  И кости легли на вселенский базар.
  
  Посаженный в трюм, не узнал исцеленья,
  Поскольку он спрятан от света и роз.
  И нет торможенья, и нет ускоренья
  В стране красных флагов и русских берез.
  
  Считали рубли обреченные люди,
  Швыряли в огонь родовое белье.
  И каждый второй был подлец и ублюдок,
  А третий и пятый убит иль сгноен.
  
  Начертаны золотом речи и строчки,
  Рискуя собой и свободой своей,
  Бросались в гарем перезрелые дочки,
  Чтоб горе узнать, нахватавшись харчей.
  
  А в горле застряли убогие речи,
  В спине заломило, и чешется таз.
  Но кто-то здесь славой на век обеспечен,
  Упавши на стул, объявлял свой указ.
  
  Недаром в пылу позабыты удачи,
  Недаром погосты забыты на час.
  Ведь нет ни вещей, ни зарплаты, ни сдачи.
  И солнце заплакало, высветив час.
  
  Пробили куранты народу смятенье.
  Разверзлась земля, растворились мечты.
  И вот снизошло на страну озаренье,
  И каждый стал с совестью личной на ты.
  
  Однако не верю я в громкие фразы,
  Не верю себе и не верю другим.
  Кругом слишком много различной заразы,
  А дух поклонения в нас негасим...
  
  
   ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК В ГОСУДАРСТВЕ
  
   (как бы продолжение предыдущего)
  
  Второй человек в государстве
  Родился в 17 часов.
  И был обречен на мытарства
  Среди миллионов голов.
  
  И медленно медленно люди поплыли.
  Ударился танкер о брег.
  И в гадкой тиши кровопийцы завыли.
  На город обрушился снег.
  
  И встал окрыленный словами
  Ретивый и сильный "бугор".
  Он стал подбираться руками
  К сокровищам.
   Ставить забор.
  
  И реки текли по прямой, не по кругу,
  Но страшное время летело стрелой.
  Страдал никому не подвластный конвой,
  Тащились гробы на погост друг за другом.
  
  Совет комиссаров накидывал цепи
  И гири на шею повесил ему.
  Потом невзначай посадили в тюрьму,
  Да в карцер, туда, где и лампа не светит.
  
  Подумывал он удушиться
  И ловко веревку скрутил.
  Но вновь открывалась темница,
  И призрак из тьмы завопил.
  
  Он взял его за руку, вывел на волю,
  И мир обозленный ему показал.
  Одни в подземелье, другие в подполье...
  Бездушные люди, слепые глаза.
  
  Промок он от крови, от подлости жуткой
  Рябило в мозгах; расплывались огни.
  Но тут же к подножью посыпались утки,
  И тучи чугунные встали над ним.
  
  Прославился сразу Второй Председатель,
  Спустив рукава, спрятав острый кинжал,
  Он сел в позе будды и вытащил скатерть,
  И тут же народ расстрелять приказал.
  
  Ну что же здесь скажешь, ведь правы иные;
  Они говорят: коль наелся - не спи!
  Воздвигли ворота, к тому же стальные;
  Последние соки вобрали пески.
  
  Тоскою наполнены горы,
  Отравлены псы кислотой.
  Застыло священное море,
  И все стали мерзкой толпой.
  
  Гнилые подпорки болото всосало,
  Распался паркет, обвалилось крыльцо.
  Грядущая масса катушку мотала,
  Не зная, что тем разрывает кольцо.
  
  И шли чередом в роковых капюшонах
  Умершие люди, нарушив запой.
  Плясали шуты, прикрываясь картоном.
  Один лишь Герой охранял Водопой.
  
  Разверзлась земля, и погоня
  Из бездны на мир понеслась.
  Барыги и воры в законе
  Повергли советскую власть.
  
  И вверх покатилась волна за волною.
  Раскованный витязь остался во мгле.
  Но тщетно искать отрезвленья покоя,
  Когда уже нет никого на земле.
  
  Слепящая драма и все же:
  Убогие дни, тень судьбы.
  Взмолились людишки:
   Кто сможет
  Союз уберечь от беды?
  
  "Да я - утопист и к тому же мыслитель, -
  Воскликнул Герой и поник, -
  Но что же вы, люди, хотите,
  Коль мир к переменам привык!?..."
  
   1990
  
  "Чем больше думаешь, тем больше убеждаешься, что у нас
  в настоящее время свершается нечто необычное... Приходится
  решать, может ли народ, раз сознавший, что в течении века
  шел по ложному пути, в один прекрасны день простым актом
  сознательной воли... порвать с ходом своего развития,
  начать его сызнова, воссоединить порванную нить своей
  жизни на том самом месте, где она некогда... оборвалась."
  
   П.Я.Чаадаев
   "Отрывки и афоризмы"
  
  
   МРАЧНАЯ БЕССМЫСЛИЦА
  
  Чудовищный день, завалившись на полку,
  Чихал и стонал, голосил словно тварь.
  Блуждали глаза, нос проломлен осколком,
  Но лезут в квартиру две тысячи харь.
  
  Животные все, все немые калеки.
  Наивная масса, ничтожные псы.
  И все же наполнили бурные реки
  Уже после взрыва потока росы.
  
  Товарищ подвала воспрянул и понял,
  Что гнусный туман обесчестил мечту.
  Он выпрыгнул в воздух и сжег все иконы,
  Когда упорядочил дверь и черту,
  
  К которой бежали тщедушные звери,
  За ними рвались обнаглевшие вши.
  Смеялась свобода, но он ей не верил,
  Поскольку срывался и очень спешил.
  
  В полоску карман: зацепившись за створки,
  Пропал негодяй - завсегдатай тайги.
  А кто ж ковылял, прикрываясь уборкой,
  В стране гомосеков, где сохли враги.
  
  Средь гопников жили советские шлюхи,
  Ревел микрофон, возбуждая кровать.
  И пил бормоту лейтенант одноухий,
  Продав дочерей и голодную мать.
  
  Ага! - закричал мастер твердой закалки.
  Клопы на стене тихо драли жуков.
  Они долго лопали памятник в парке,
  Но был приговор джентельменов суров.
  
  Жизнь полная тайн и примерная дева,
  Турецкий султан и счастливый певец.
  Дурманящий голос, жестокости слева,
  Коровья пастушка, массивный ларец.
  
  Последнее время на грудь наступило,
  Вдавило кишки раз двенадцать подряд
  И плюнуло в рот, жалко не было силы
  Потрогать дорогу, вернуться назад.
  
  Не поняли вы стихотворной улыбки,
  Но я не обиделся - это ж абсурд.
  Хотя есть здесь смысл, пусть лишь только пытался
  Сорвать с подсознания тысячи пут...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Черствый ремень.
  Лучшие песни.
  Я - за плетень,
  Он же, хоть тресни!
  
  Кровь по штанам,
  Жилы поплыли.
  В крепкий капкан
  Мы угодили.
  
  Сжали нам грудь
  Жалкие люди.
  И не вздохнуть...
  Так будь, что будет.
  
  Басни и смех
  Мы уж забыли.
  Словно нас всех
  Крышкой забили.
  
  Цифры в мозгах
  В миг растворились.
  Мы на ногах -
  Нас не убили.
  
  Если ж понять
  Лучшее время,
  Гордая стать
  Вырубит семя.
  
  Рифмы учить
  Нас заставляли
  Те, кто и жить
  Нам не давали.
  
  Главный их друг -
  Местный хозяин.
  Только без мук
  Нас бы не взяли.
  
  Это - урок
  Странного свойства.
  Жуткий порок -
  Веры расстройство.
  
  Вот и конец:
  Смерть прет без меры.
  Твердый резец
  Рушит все сферы.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Были года, и были эпохи
  Полные откровений.
  Жили люди, как гадкие блохи
  В толще народных волнений.
  
  Все пересмотрено, все стало вновь;
  Лучше, кто-то скажет,
  Хуже, скажет иной, и кровь
  Сразу на землю ляжет.
  
  Но продолжает Первый болтать
  О переменах слова.
  А остальные хором орать
  Желают снова и снова.
  
  Преступен день, прожитый не зря,
  В наше гнетущее время.
  И где-то в загадочных далях парят
  Наши мысли и семя.
  
   1986
  
  
   ПИСЬМА
  
  Влюблен я в игру очарованных писем,
  Которые шлют нам безбрежные выси
  Такие, что их и с небес не видать,
  Туда и ответы бессмысленно слать.
  
  Мне дым застилает виденье бумаги,
  А спесь прибавляет внезапной отваги.
  Корчую я страх пред высоким советом
  И чувствую близость с истерзанным светом.
  
  В предверии сплетен и пошлых пирушек
  Я метко палю из искусственных пушек
  И черпаю сумками дождь вдохновений,
  Чредуя одно из бесчисленных мнений.
  
  Не спится мне ночью.
   Не знаю, что делать.
  Но руки дряхлеют,
   мне хочется бегать.
  Решаю я вспомнить забытые строчки,
  Но вижу лишь точки, одни только точки...
  
   1986
  
  
   *****
  
  Титры способствуют росту,
  А снобы отвечают ГОСТу...
  
   1986
  
   ВЕЧНОЕ СУЩЕЕ
  
  Могучие джинны засели на троны.
  Но только ли джинны?
   Подумайте вы.
  Их власть прикрывает надежная крона.
  И мы помогаем конечно...
   Увы!
  
  Всмотритесь в их потные, сальные лица,
  Припомните, что ожидает вас там,
  Когда, превратившись в пернатую птицу,
  В окно вы влетели открыв вечный храм.
  
  Сию же минуту зажмурьте глаза вы
  И стройте иллюзии в рваном уме.
  Приветствуют вас, пусть вы даже не правы,
  Мертвец с мертвецом и вдова на вдове.
  
   1986
  
  
   ВЛАСТЬ ТОЛПЫ
  
  Власть толпы - большая сила,
  Коли у толпы есть ЗИЛА.
  И в потоках жуткой лести
  Власть толпы торчит на месте,
  Прогнозирует погоду,
  Ждет законы год от года.
  Смерит пыл, хваля природу,
  Изживет, кого угодно.
  Всколыхнет, подняв завесу,
  Как желанную принцессу
  На волну себя взнесет
  И на слабых гнев сорвет.
  Власть толпы в угоду правым
  Регулирует сеть нравов,
  Также шорохи и шум.
  Деньги складывает в трюм
  И на ветер их пускает,
  Страсть людскую ублажая.
  Снова властью насладясь,
  Над другими посмеясь,
  Власть толпы поднимет знамя,
  И чарующее пламя
  Вознесется в миг над нею,
  Словно сказочная фея.
  И пожрет сама собою
  Все порочные устои,
  Что вскормили эту власть,
  Не замедливши пропасть.
  Разобьется мир в куски,
  И воскреснут дураки,
  И окрепнувший тиран
  Даст очередной стакан,
  По которому отныне
  Будет жить толпа в уныньи...
  
   1987
  
  
   ДВИЖЕНЬЕ ЗЕРКАЛА
  
  Я щелкнул пальцем по стеклу,
  И память прояснилась.
  Я вспомнил ужас, кутерьму,
  Что ночью мне приснилась.
  
  Я видел безобразный смех.
  Он лился из-под двери.
  Я слышал жуткий шепот тех,
  Кто разучился верить.
  
  Во что им верить, если нет
  Вокруг авторитетов.
  Ведь даже наш родной Совет
  Пропит и продан где-то.
  
  Движенье зеркала затем
  Напомнило тревогу.
  В нем отразилась брешь систем,
  И звал набат в дорогу.
  
  Пласты всесилья, отразясь
  В движениях неверных,
  Мечтали, чтобы я увяз
  В скитаниях и сквернах.
  
  Они давили не меня,
  А рядышком стоящих,
  Кого сомнения пленят
  И прячут в верхний ящик.
  
  Сейчас я мыслил у окна.
  Раздумья наседали.
  Какой же смысл у злого сна?
  Я до сих пор не знаю...
  
   1986
  
  
   *****
  
  Цветы распускаются
  Для них и для нас,
  Но мы не хотим их понять.
  Мы все отрицаем:
  Цветенье и сглаз.
  И взглядом пытаемся снять
  Иль просто политика смять.
  
   1987
  
  
   *****
  
  Днем я вышел из дома.
  Я увидел пятна звезд.
  Это было невозможно -
  Из Вселенной мчался дрозд.
  
  Было пасмурно и быстро.
  Я не мог понять.
  Кто мог столь корыстно
  Власть себе забрать.
  
   Работа целый день,
   Работа даже ночью.
   Мерцающая тень
   По голове бьет точно.
  
   Усталость, как свеча,
   Усталость меня гложет.
   Настолько горяча,
   Что совесть не поможет.
  
   Но время подошло,
   Устои не вернулись.
   Нам стало тяжело,
   И мы тотчас вернулись,
   И мы тотчас вернулись...
  
   1986
  
  
   *****
  
  Черные жуткие клетки
  На грубых рабочих руках
  Распластаны призрачной сеткой,
  Отравлены сном паука,
  
  Который молчит и угрюмо
  В ушах ковыряет своих.
  Он прячет добычу по трюмам,
  Лелея бесценный триптих.
  
  Молекулы мозга клокочут,
  Но выйти не смогут тотчас,
  И нам догадаться не трудно,
  Кому поклонение масс.
  
   1986
  
  
   *****
  
  Железный трон, железный столб;
  Бетонные застенки;
  Из камня стены, двери, пол.
  Всем этим правят пенки.
  
  Да, угадали вы, кто он -
  Сей гнусный укротитель,
  Прекрасный, умный фараон -
  Страны поработитель.
  
  Мы отдаем ему поклон
  И цепи надеваем.
  Мы славим власть со всех сторон,
  И лишь чуть-чуть вздыхаем.
  
  Мы - только мошки для души
  Его сладкоголосой.
  Сказали лишнее, трещит
  Наш зад от перекоса.
  
  Чему же радуются все?
  К чему стремятся чаще?
  Нам - большинству - приятней сесть
  Где тише, да и слаще.
  
   1987
  
  
   *****
  
  Попавши в страну без возврата
  Увидев дом мрака
  Вошедший оттуда не выйдет
  Входящий туда остается
  И нет ему хода назад
  Там нет ни еды ни питья
  Там света не видит никто
  Сплошь мрак покрывающий толщи
  Одежды там нет
  Словно птицы окутаны все опереньем
  Врата и засовы во прахе
  Закрыты и нет к ним подхода
  
  Подходит она и грозится:
  Открой мне не то дверь сломаю
  И выпущу мертвых на Землю
  И станет их больше живущих
  И страж сообщает царице
  И та разрешает пройти ей
  
  Проходит она сквозь ворота
  Сквозь семь золоченых ворот
  Снимая у каждых одежду
  И входит в владенья нагою
  
  Богини встречаются в ссоре
  Любовь прекращается вовсе
  
  И солнце из ада взывает
  Бог летнего солнца нисходит
  И свет вызволяет богиню
  
   1987
  
  
   ЗАГРЯЗНЕНИЕ УМА
  
  Родился я в бункере, жил на траве,
  Покрытый стальными обрубками.
  Я слышал, как гнусно орет соловей,
  Весь в язвах, вскормленный ублюдками.
  
  Порочный певец, неудачник во всем,
  Я гнил, как воняющий мусор,
  Но слыл повседневным, блуждающим псом,
  А также безжалостным трупом.
  
  Мой ум загрязнялся поганой звездой,
  Взрываясь пустыми идейками.
  И речь вытекала прозрачной водой,
  Наш мир мир наполняя статейками.
  
  И вот постепенно угар нарастал,
  Он ширился в гадком умишки.
  Мгновенно я понял, что мозг выдавал
  Безумно чужие мыслишки.
  
  В экстазе я молнией в небе сверкнул
  И скрылся в палитре цветений.
  А после злой тенью на землю шагнул
  С остатками собственных мнений.
  
   1986
  
  
   СПЛЕТНИ
  
  Вот так идут раскованные фразы,
  Вот так они роятся в голове.
  Бывает, что заходит ум за разум
  И сплевывает в мутной синеве.
  
  Щебечут необузданные сплетни
  На улице, в подъезде, за столом.
  Преследуют и днем погожим летним,
  И днем морозным в свете голубом.
  
  Они смертельно ранят прямо в сердце
  Иль шепотом подводят под расстрел.
  Они вершат расправу, правят дельце
  И унижают тех, кто не хотел...
  
  Желаем мы бетон пробить впустую.
  Срываем пелену с прозрачных схем.
  И мокрые часами мы тоскуем,
  Но сплетнями поделимся затем...
  
   1987
  
  
   ЧЕСТНЫЙ И МУДРЫЙ
  
  Ужасная темень в пыли новостроек.
  Сжирает тревожно пейзаж бригадир.
  И буднично вроде, но нет битых коек
  И старых матрацев, протертых до дыр.
  
  Мы все загниваем от прошлых скитаний
  В полуденном ритме градской суеты.
  А честный и мудрый устал от исканий
  В большом он и в малом со всеми на ты.
  
  И волосы дыбом встают, где остались.
  Их чешут расческой, забытой в кино.
  Наш честный и мудрый бьет пальце о палец
  И скромно на кухне он хлещет вино.
  
  Пред ним подметают и избы и сени,
  К тому же отчаянно скалятся рты.
  И бродят вокруг ненавистные тени,
  Взорвав между жизнью и смертью мосты.
  
  Чудес не бывает! воскликнет мечтатель.
  И он будет прав не сегодня, не здесь.
  Во всякой стране проживает предатель,
  Чтоб все распродать: совесть, счастье и честь.
  
  Пред честным и мудрым он пишет Указы;
  Ушел к праотцам - пожирает с дерьмом.
  Другому сдувает пыль с люстры и вазы
  И стелится ласковым рыжим котом.
  
  А мудрый и честный шипит и стрекочет,
  Пока еще жив он, силен, правда глуп.
  С трибуны он счастье народу пророчит.
  Простите!
   Но это ж - правителя труп!...
  
   1986
  
  
   ОДНИ И ТЕ ЖЕ ЛИЦА
  
  Одни и те же лица
  Я вижу каждый день.
  И хочется напиться,
  Да просто очень лень.
  
  Стоят как манекены
  В строю, что полк солдат.
  Слова - густая пена,
  А фразы - летний град.
  
  Как воды рек похожи.
  Все в линию.
   Равны.
  Кругом тупые рожи,
  И чувства не нужны.
  
   1985
  
  
   *****
  
  Какие секреты, если не секрет?
  Скажите, ведь вам уже не мало лет.
  Не скройте ни капли,
  Не прячьтесь в себя.
  Я вижу, чем пахнет:
  О прошлом скорбят.
  
  Я выбрал из худшего лучшее зло;
  И мне в этом деле отменно везло.
  Минуту подумал,
  Взглянул свысока
  И понял: зайду я
  Так до далека.
  И все побежало в стремленьи к нему -
  К блистательному и несбыточному.
  
  Оно засверкало,
  И стало светлей.
  Но время застряло
  В дерьме трудодней.
  Взорвались снаряды пшеничной страды,
  И с ними проснулись раскаты беды.
  Как плоский комар
  Воспылал пол за миг.
  А винный угар
  Словно мудрость из книг!
  
  От комплексов отгородившись тотчас,
  В застойную яму нас бросил Указ.
  Я жив, но смешон,
  Уж не бодрствую днем.
  Я стал обреченным
  На гибель скотом.
  
   1986
  
  
   МОНУМЕНТ
  
  При жизни иные поставят монумент,
  Об этом во "ВРЕМЯ" покажут нам фрагмент.
  И в страшном смущеньи недоумевал ты: Кто
  Поставил Кому сей памятник За что?
  
  Ты оскорблен потому что ОН - НЕ ТЫ!
  А граждане страны - все гнусные скоты.
  Однако, увы, ты не оригинал.
  Подобных философов снесет девятый вал...
  
   1986
  
  
   БРИТАНСКИЕ ВЫБОРЫ
  
  Запаяли истаяв от сыра
   лейбористы и стали сильней
  Чем невзрачные цепи из жира
   попытались им сделать больней
  
  Отказались от почечной стали
   передумали драку ломать
  Соскользнув в подсистему плечами
   флаг отбросили стали орать
  
   1987
  
  
   *****
  
  Очумевшая муха летала
  И жужжала в безумстве своем.
  В руку мне она скоро попала,
  Залилось мое сердце огнем.
  
  Я подумал, а что же что муха?
  Или кот, или тот же комар?
  Хочет лапки иметь и два уха,
  Жить и в мир выпускать гадкий пар.
  
  Я подумал - мы те же букашки -
  В сети ловят нас словно бы мух,
  Не дают и калекам поблажки
  Иль сдувают, что с тополя пух.
  
  Даже соком как дихлофосом
  Травят в наших столовых, кафе.
  Пахнет там, как обычно поносом...
  Но хозяин получит трофей!
  
  Вот такие ужасные думы
  Посетили сегодня меня.
  Ткнул я муху и бросил угрюмо:
  "Подыхай, я убью хоть тебя!"
  
   1987
  
  
   *****
  
  Я в клетках пустых воспеваю свободы
  Всё те, из которых мы делали своды,
  Законные своды и своды статей
  В них мы находили разгулы страстей.
  
  И в притчах воспели мы жизнь ту святую,
  Но молча уткнувшись в подушки, тоскуем.
  Расслабившись, в жизни бывает такое,
  Мы выскажем что-то и станем спокойней.
  
  И где-то в глубинах потрепанной корки
  Бичуем свободу, ей делаем порку.
  Но на сердце нашем опять то же горе,
  И мы восклицаем:
   MEMENTO MORE
  
   1987
  
  
   МОЕ КРЕДО
  
  Кривым зеркалам улыбаться,
   я твердо уверен,
   не стоит,
   и с ними сражаться
  
   я не намерен.
  
  Как граждане,
   я понимаю законы
  Те, что мне ставят
   я их нарушаю,
   но, как бы не так,
   отдаю им поклоны.
  
  Я думаю много
   о власти имущих,
   Но ей покоряться не смею.
  Потому что в душе
   у бесцельно идущих
  Всегда есть камень на шею.
  
  Ловчить и фискалить,
   на писк откликаться
   не буду.
  А вот самому
   пропищать иль взорваться:
  Я дело люблю
   и его не забуду.
  
   1987
  
  
   *****
  
  Петушиные обряды
  Заставляют всех скитаться.
  А военные снаряды
  Просят всех на дно бросаться.
  
  Вот и выберите сами
  То, что вам по нраву многим:
  Или биться с псиной стаей,
  Иль лизать военным ноги!
  
   1987
  
  
   *****
  
  При чем здесь они?
  При чем здесь я?
  Ответь, погасив огни...
  
  Мы убиваем, нас убивают...
  Рвутся струны,
   трутся мозоли.
  
  Прости меня!
  
  Рискую я нарушить закон,
  Но пока лишь нарушена крепость ремня...
  
   1987
  
  
   *****
  
  Казенное слово с идеей сражалось,
  Ему не мешали ни дни ни страна.
  Судьба и наука в тюрьму упирались,
  И гнать не пыталась разлуку война.
  
  Советская власть угасала в кострище,
  Советская власть ускользала в ничто.
  И гнили сомненья в огромной дырище,
  Все время глотая вояк жадным ртом.
  
  Лучами сожжен неудачный гонитель,
  Истерзан серпом незадачливый гид,
  Пробиты ступни, и зарезан целитель,
  Окончена пьеса, мир в пропасть летит.
  
  Кровавое зелье не стынет в морозы,
  Испорчен приемник, и телик молчит.
  Помет высыпают на дивные розы,
  А разум стальною стеной перекрыт.
  
   1989
  
  
   *****
  
  Мы зачеркнули письменность и скуку.
  Мы оседлали длинные слова.
  Убили напрочь всякую науку,
  В руках сверкнула цепь и булава.
  
  И побежали подлые овечки,
  Не веря нам, а слушая других.
  И лошадей без сбруи, без уздечки
  Пустили мы на недругов своих.
  
  Они сражались где-то в подземелье,
  Росли цветы посередине дня.
  А мы глотали свадебное зелье
  И отрывали клюв у журавля
  
  Не получилось то, чего хотелось.
  Но все не зря,
   и пусть разрушен мир.
  Мы и они друг с другом четко спелись
  Под гром литавров и звучанье лир.
  
   1989
  
  
   СВОБОДНАЯ СУДЬБА
  
  В лице отражались звериные ноты.
  Хитрила губа.
  Сметал со стола озабоченный кто-то
  И дал по зубам.
  
  Он ясно припомнил, что стоило это,
  Исполнил сонет.
  И крикнул в бежавшее к осени лето:
  Судьбы уже нет!
  
  Никто не поверил в такую цитату,
  На лицах - восторг.
  Однако вскипели на нарах ребята,
  А с ними - парторг.
  
  Как в мусорной куче они копошились,
  Кому что нести?
  Но первому помощь ОТТУДА спешила,
  Желая спасти.
  
  Хотя бы какие-то сосны и ели
  Законных причин,
  Ребят и парторга со шмотками съели,
  Открывши почин.
  
  Кровавый восторг.
   И повсюду и всеми,
  И ночью, и днем,
  На завтрак, обед или ужин отныне
  Едят ТЕХ живьем...
  
   1987
  
  
   *****
  
  Во все века и все эпохи
  Людей давили, как клопов.
  Для высших целей люди - блохи:
  Даешь Указ для дураков!
  
  И мы воспрянули и стали
  В газеты как бы письма слать.
  На самом деле их писали
  Те, кто желал их сочинять.
  
  А снизу многие умельцы
  Живут и ждут чужих идей.
  Вот бросил принц иль рубль на тельце.
  Сиди, молчи всю жизнь, плебей!
  
  Но ради праведного дела
  Подкинуть можно четвертак.
  Здоровый дух в здоровом теле -
  Живет отчаянный дурак.
  
  А мы в журналах продолжаем
  Читать похвальные столбцы.
  Как-будто сами их рожали,
  Но ухмыляются отцы.
  
  Откуда глупые законы?
  Откуда мудрые слова?
  И лепят звезды на погоны,
  От ни лишь пухнет голова...
  
   1985
  
  
   Б А М
  
  Я поцарапал мозоль на ноге.
  Я ощутил непредвиденность склоки.
  Только когда оказался в тайге,
  Я ощутил нашей власти пороки.
  
  Ловко взметнулась удача с земли
  И поднялась в небеса слишком бойко.
  Страшные мысли на сердце легли,
  Здесь начиналась великая стройка.
  
  Сок из березы, как кровь из руки
  Выпал на грязно-зеленую почву.
  Пляску кошмар начинал у реки,
  Я же завяз и, боюсь, очень прочно...
  
   1987
  
  
  
   РОКОВОЙ МАВЗОЛЕЙ
  
  Ночь надвигается словно песчаный буран.
  Мрак поднимается, мир обнимая руками.
  В той пустоте мы одни - ты и я,
  Ждем мы прекрасных невиданных красок.
  
  Путь очень долог,
   но гонит вперед и вперед
  К жуткому, в глыбе застывшему зданью.
  Лучшие чувства оставили мы возле дома,
  Перешагнув полусвет,
   отступили к нему.
  Вот в чем вопрос:
   чье же это творенье?
   кто мастер?
  Кто воздвигает себе роковой мавзолей?
  А перед ним пробивает дорогу к созвездьям
  Лестница,
   нитью лежащая вдоль
  Той,
   утешающе страшной могилы,
  Мы у которой притихшие ищем покой!
  
   1986
  
  
   БЕРЕМЕННАЯ СВОБОДА
  
  На развалинах прошлых столетий
  Вырастал огнедышащий прыщ.
  Завывал возбуждающий ветер,
  Порождая невидимый свищ.
  
  Засосала трясина неправды.
  Изобилие бьет наповал.
  Мысль сбивается возле ограды,
  Где недавний советник пропал.
  
  Микроскопом исследован случай,
  И размножены тысячи тайн.
  Оказался мир слишком живучим,
  Предрекая новейший дизайн.
  
  Крыша съехала, доски прогнили,
  Обвалился замшелый подвал.
  Все ведь знают, что им не по силе
  Убежать от наград и похвал.
  
  Сам собой не родится угодник,
  Не боится раскопок никто.
  Но единственно праведный модник
  Заметает сортиры пальто.
  
  А из трещины лава полезла,
  Испуская придирчивый свист.
  Под охраной алмазного жезла
  Был раздавлен последний артист.
  
   31.07.1989
  
  
   *****
  
  
  Творец своенравный без чувств и иллюзий,
  Извечный хранитель божественных тайн,
  Безглазый старик по прозванью Кутузов,
  Попал в оцинкованный прочный капкан.
  
  И вырвались сонные жирные мухи,
  В коморке они никому не видны.
  И громко смеялись московские шлюхи
  Над славным ученым бездарной страны.
  
  Но он не вспотел от насмешек пустячных,
  Не стал голосить и ругать пустоту.
  Он выполз на волю из зданий прозрачных
  И сразу развил у себя немоту.
  
  Ломали его и топтали ногами,
  За пальцы кусали и трогали нос.
  Жена наградила большими рогами,
  Желудок в столовой прочистил понос.
  
  Он встал словно памятник гению злому
  И вытянув руку, на всех заорал.
  И люди пошли отовсюду к немому.
  Но миг удивительный сказочно мал.
  
  Спастись удалось ему чисто случайно.
  Он выпрыгнул в массу и тут же пропал.
  Но как-то в контору явился начальник,
  И он все повадки того перенял...
  
   1989
  
  
   *****
  
  Кто буквы сочтет в самой главной газете,
  Тот разом на все вопросы ответит.
  А если не он, то ответят другие,
  Пусть даже зароют их в темной могиле.
  
  А если обычных вопросов бояться,
  То можно рехнуться, а можно сломаться.
  И многие тонко подметили это,
  И едут от Старого к Новому свету.
  
  Но свет - это искра,
   в ней есть расхожденья,
  И в жизни иных появились сомненья.
  По всякому поводу сыплют словами,
  На уровне среднем сражаются с нами.
  
  А мы не подвержены не удивленью,
  Ни самому подлому, мерзкому мненью.
  И снова одни разбивают заслоны,
  Другие диктуют статьи и законы.
  
  И прежние цифры и бывшие строчки
  Ломают заборы и штопают почки.
  Цветы не рождаются без вдохновенья.
  Но вновь за субботой спешит воскресенье.
  Но точка поставлена.
   Будет решенье,
  Тогда даже в норах возникнет свеченье...
  
   1989
  
  
   *****
  
  
   "Мы создали новое общество, общество
   подобного которому человечество еще
   не знало"
  
   Л.И.БРЕЖНЕВ
  
  
  Кругом беспросветный бардак,
  В стране, где одни лишь брандсбойты.
  И повести редкого свойства
  Не могут родиться никак.
  
  Вершиной законных растрат
  Мы будем считать заблужденье.
  И нет голосов расхожденья,
  Где каждый мужчина - солдат.
  
  И нет здесь размазанных снов,
  Все спят словно звери в берлоге,
  Другие томятся в остроге
  Средь прапорщиков и оков.
  
  В своем не обугленном дне
  Они еще как-то роятся,
  А с ними герои роднятся,
  Страну приближая к войне.
  
  И время на месте стоит,
  Торчит и балдеет уныло.
  Конечно, ему все постыло,
  Но точное время скрипит.
  
  Фортуна не держит уж руль,
  А также крутить не желает,
  Лишь пес на луну чинно лает
  В стране не разряженных пуль.
  
  Кругом беспросветный бардак.
  Я чувствую звук пистолетов.
  Я очень боюсь встретить лето,
  В котором все будет не так...
  
   1989
  
  
   КТО ТЫ?
  
  Кто ты?
  Шпион, пришедший к нас с жары.
  Кто ты?
  Ты шел чрез реки, чрез бугры.
  
  Кто ты?
  Сейчас мы здесь с тобой одни.
  Кто ты?
  Считаешь ты года и дни.
  
  А я -
  Один из тех, кто жил тогда.
  А я -
  Не замечал, как шли года.
  А я -
  Желал бежать, но не стонать.
  А я -
  Устал снимать, тащить и лгать.
  
  Кто ты?
  Ты жало прячешь в кошелек.
  Кто ты?
  Ехидно смотришь поперек.
  Кто ты?
  Любой вопрос решен тобой.
  Кто ты?
  Уйди с пути, войди в запой.
  
  А я -
  Могу спугнуть твоих людей.
  А я -
  Хочу схватить тебя, злодей.
  А я -
  Сказал мне, выпив, мой патрон...
  Да я -
  Такой же как и ты - шпион!
  
   1989
  
  
   СОЦИАЛИСТКА
  
  Разрешите представить вам пять экземпляров.
  Разрешите равняться на тех, кого нет.
  Не найдете во мне вы ни искры пожаров;
  Я ни левый эсэр, ни фашист, ни кадет.
  
  Я ведь просто люблю упиваться свободой.
  Но, простите, сильней обожаю я вас.
  Я часами могу трепетать над природой,
  Но пред вами впадаю в безумный экстаз.
  
  Ну а вы рассыпаете пышные фразы,
  Вы кричите в защиту и против нее.
  До чего вы дошли!
   Ум заходит за разум.
  И лежит у меня на душе тяжкий гнет.
  
  Вот спешим мы в кино, вы уткнулись в газету,
  Я смотрю и не вижу совсем ничего.
  Прохожу мимо чьих-то огромных портретов,
  Для меня они - люди,
   а вам каково?
  
  Очень сложно прожить в нашем мире без взглядов,
  Но труднее зарыться в политику всем.
  Пусть танцуют герои, и шествуют гады.
  Пусть горит в царстве света луч разных систем.
  
   1989
  
  
   ВСЕОБЩАЯ ГОРЯЧКА
  
  Зачем совершал революцию Ленин?
  Зачем нужен был пресловутый Октябрь?
  Зачем сунул голову в петлю Есенин
  И бил себя в грудь новоявленный мавр?
  
  Ведь все повернулось, и все изменилось.
  И что ж...
   Завершен диалектики круг?
  И тысячи слов постепенно сместились,
  И чьи-то ячейки заполнены вдруг.
  
  И вновь завязались никчемные споры,
  На что-то надеялись прочные лбы.
  Шатались, трещали, ломались опоры,
  И в срочном порядке лепили гробы.
  
  А мы застревали у тех же экранов,
  Прилипли к газетам и слушали мух.
  И голос молящий донесся из храмов,
  Но мы растеряли воинственный дух.
  
  Засели в берлогах, ругали прибалтов,
  Не спим по ночам, коль в Молдавии гул.
  И туго затянут потертый наш галстук,
  Бастует завод, и бунтует аул.
  
  Да что-то нарушилось, что-то случилось,
  Упор на себя, но, увы, не во всем.
  И будто бы синее небо взбесилось,
  И в пропасть летит обезумевший дом.
  
   1989
  
  
   МЫ - МАССЫ!!!
  
  Мы - массы, - воскликнул правитель, -
  Мы - те, кто смеется в строю!
  Мы - массы, где каждый строитель,
  Мы - массы, здесь все как в раю.
  
  Мы ходим и спим только вместе,
  Желаем искать и найти.
  Врагом уничтожим на месте,
  А близких в круг сможем ввести.
  
  Мы - массы! Мы - те, кто не знает
  Иных благозвучных систем.
  Мы - массы! Лишь кто-то залает,
  Как тут же подхватят лай все!
  
  Мы - массы, и мы не играем.
  Мы все благородны в борьбе.
  Мы - массы, мы - толпы, мы - стаи,
  И судим мы всех по себе!
  
   1989
  
  
   СОСЕД ПЕТРОВИЧ
  
  Александр Солженицын не играет в домино,
  Александр Солженицын пьет крепленое вино,
  Александр Солженицын пишет книжки там и тут,
  Ну а мой сосед Петрович ждет, что в лагерь заберут.
  
  Он не старый, он не пьяный, он не гений, не герой.
  Не ругается с охраной, но беседует с листвой.
  И за это человека не взлюбил наш управдом.
  Он донес и по-началу сдал Петровича в дурдом.
  А потом, спустя полгода, подловил его в кино
  И в общественной уборной заставлял глотать дерьмо.
  
  Но Петрович, наш Петрович все терпел и не стонал,
  Потому что он природу и любил и уважал.
  Управдом не примирился, и червяк засел в груди.
  Он бесился, он давился, за Петровичем следил.
  И опять строчил доносы, по инстанциям звонил.
  Постоянно папиросы слишком крепкие курил.
  И на смену заступавши, он кричал:
   Придет мой час!
  И проклятый сумасшедший позабудет даже квас.
  
  И придумал он интригу;
   на Лубянку прибежал
  И сказал: Петрович дулю Горбачеву показал!
  И поехали-помчались незатейливые дни.
  А у дома появились разноцветные огни.
  То сирена, то погоны, то фуражка промелькнет.
  Наш Петрович с думой черной на допрос опять идет.
  
  Я не знаю, что с ним стало.
   Но я знаю лишь одно:
  Александр Солженицын не играет в домино!
  
   1989
  
  
   JEDEM DAS SEINE
  
  Я был не народный, но все же дизайнер,
  И жизнь повернуть мне хотелось чуть-чуть.
  Но поздно я понял, что - JEDEM DAS SEINE,
  И в жилах застыла кипящая ртуть.
  
  Чердак не поехал, но крыша ржавела,
  В руках ощущалась столетняя слизь.
  Я ждал свою смерть и плясал тарантеллу,
  А капли уродства с кошмаром срослись.
  
  Материя чувств не противилась злобе,
  И я начихал на погибших в войне.
  Ходил я не в джинсах, а в траурной робе,
  Гремя чешуей и болея вдвойне.
  
  Но поиск напрасен, и мысли полезли.
  И в том ничего не усмотришь.
   Вот так!
  Хоть был я несчастным, но умным и трезвым,
  Краснея слегка, набивал свой рюкзак.
  
  И вышло наружу зловонное зелье,
  Ползло пол степи, а потом вдоль домов.
  И я ощутил, свое счастье в безделье,
  Иначе никто не поднимет голов.
  
   1989
  
   ДИССИДЕНТЫ
  
  Я помнил разговор еще с пеленок
  О том, что очень плохо жить у нас.
  И я мычал, ну точно, как теленок
  На крепость под названьем:
   Наша власть.
  
  Я слушал Би-Би-Си - того же Севу -
  И многое мотал себе на ус.
  Расскажет он про группу "Королева",
  Попутно обругает нашу Русь.
  
  А я потом ребятам в нашем классе
  Те байки без запинки повторял
  И видел, что в простой советской массе
  Куется диссиденческий металл.
  
  И мы шагали с партией не в ногу,
  Хотели мы по больше узнавать.
  Но взрослые поглядывали строго
  И тут же начинали что-то врать.
  
  И вот мы тоже встали в строй рабочих,
  И дети наши тоже подросли.
  Но вот беда, никто из нас не хочет
  До них щепотку правды донести.
  
  Кричим мы, что наступит наше время,
  
  И мы Советам власть передадим,
  Что в дружбе будет жить хохол с евреем,
  А очередь покинет магазин.
  
  Однако мы и в снах себе не верим
  И даже там боимся выступать.
  Да, мы - перекалеченное племя,
  Желающее мысли воровать.
  
  А стоит ли копаться в дне вчерашнем?
  Ведь я уверен: КАЖДОМУ СВОЕ!
  Я буду им жестоко ошарашен,
  Но вновь достану грязное белье.
  
   1989
  
  
   ЗАБЫТОЕ ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ
  
  Он жил вчера, сегодня, даже завтра,
  И никому не причинял он зла.
  Но началась на прошлое атака,
  Она его с собою понесла.
  
  И он вонзился стержнем в перестройку
  И тот же час схватился за перо.
  Забыл про женщин, пиво и попойки
  И на бумаге стал крушить наш строй.
  
  Он рассылал рассказы по журналам,
  Писал статьи, памфлеты и стихи.
  Но без него писателей навалом,
  И наш герой накапливал грехи.
  
  Он был так горд, что ничего не видел,
  С открытой грудью рвался на флагшток.
  Но наверху на троне новый идол,
  И тот свой перст подвинул на восток.
  
  Его забрали ночью, как обычно
  И увезли на "черном воронке"!
  Он написал ТУДА, конечно лично,
  Но просьба и осталась на листке.
  
  Разбор пошел по кодексу, по сводам,
  Но подсудимый видел наперед...
  И как врага советского народа
  Его тотчас отправили в расход...
  
   1989
  
  
   ПАТРИОТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ
  
  Патриот государственной думы,
  Что зовется Верховный совет,
  Не истратил загадочной суммы
  В галерее израненных лет.
  
  Он строчил популярные книги,
  Он статейки в газеты ваял.
  Перед ним, как обычно вставал
  Неприступный барьер в виде фиги.
  
  Обреченный на подлости дней,
  Он сердился, но жил как по списку:
  То не делай и это не смей!
  И в тисках он не мог даже свистнуть.
  
  Он наел трудовую мозоль
  И вскипел, а точнее подумал:
  Может, ветер провинции дунул,
  Может, я не частица, а ноль!?
  
  Столь пикантный и глупый вопрос
  Не рождается в мертвой пустыне.
  Интересно ведь жить на чужбине,
  Даже если ты не альбатрос,
  И слова точно глыбы застынут.
  
  Патриот государственной думы
  Не разрушил седой антимир,
  Взбаламутил народ слишком грубо
  И наделал на знамени дыр.
  
   11.10.1989
  
  
   ОПАСНЫЙ СПУТНИК
  
  Пятно возле лба или что-то повыше,
  Привычные глазу пиджак и очки.
  И голос, который не раз нами слышан;
  Повторы, ошибки, обманы, щелчки.
  
  А мы одурели и словно немые
  Поем не по нотам, но как наяву.
  Кроим прежний мир, и бунтуют иные.
  Из ножен - кинжалы, мечи, булаву.
  
  Гордыня навеки, но он непреклонен.
  И речи его пересудов полны.
  Шумят тополя, волки воют на склоне,
  А нас поднимает на гребне волны.
  
  Слова неприступны, они по порядку
  Ведут в никуда и выносят ничто.
  А мы, как обычно встаем на зарядку,
  Потом чистим зубы, влезаем в пальто.
  
  И чешем на площади и тротуары,
  Меняемся фразами будто рублем.
  Глазеют на нас оборзевшие фары,
  Но нам, я признаюсь, ведь все нипочем.
  
  И кто-то, включив невзначай телевизор,
  Увидев его, застывает как тень.
  Но он не у дел, хоть цветной он, хоть сизый,
  Уместный приятель и первая тень.
  
   1989
  
  
   ЧТО-ТО АНТИСОВЕТСКОЕ
  
  Повиноваться, значит, слушать -
  Неприкасаемый закон.
  А насыщать желудок - кушать -
  Не сможет скоро и баран.
  
  Поскольку нет у нас запасов,
  Поскольку мы истощены,
  Как напевал товарищ Власов:
  "Мы в нищету превращены!"
  
  А правда,
   что же завтра будет,
  Когда луч солнца золотой,
  Коснется нас и все погубит?
  Нет, нас убьет советский строй.
  
   1989
  
  
   АКАДЕМИК САХАРОВ
  
  Жемчужина в стол покатилась,
  И в миг воцарился покой.
  Скажите мне, что же случилось?
  Сегодня скончался герой.
  
  Нетленный огонь милосердья
  Пылал и горит до сих пор.
  А голос ответственный сверху
  С землею ровняет бугор.
  
  Я взялся за диск телефона
  И взвизгнул от голоса тьмы.
  Шинели, фуражки, погоны
  Из прошлого стали видны.
  
  И странно мне стало при мысли,
  Что он безвозвратно ушел,
  Ведь праведно и бескорыстно
  Он жизнь на земле нашей вел.
  
  Однако глядели смущенно,
  Униженно чиркая пол,
  Генсек и его подчиненный,
  И партия и комсомол.
  
  Но время подводит итоги,
  И некого в Прошлом винить.
  Хотя за крутые пороги
  Уже переброшена нить.
  
   1989
  
  
   *****
  
  Включили микрофоны,
  Возвеличен футбол.
  За высоким забором
  Жил один дискобол.
  
  Он не думал о слове,
  Он не думал о сне.
  И однажды угрюмо
  Подошел он ко мне.
  
  Я не понял сначала,
  Стал его проверять.
  Но супруга молчала
  И моргала: Принять!
  
  Шесть недель он мытарил,
  Добивал он меня.
  На меня нападала
  Слабость день ото дня.
  
  Наконец-то я понял,
  Что хотел тот дурак;
  Чтобы жизнь стала лучше -
  Он на планы мастак.
  
  Я вникал в его мысли
  И слегка одурел.
  А назойливый гость мой
  В размышленьях балдел.
  
  Доконал меня дятел,
  Я спустил его вниз.
  К счастью он не ушибся
  И развил свой каприз...
  
   1989
  
  
   МАРШАЛ
  
  Я маршальский жезл продавал генералу,
  Которому взятки давали ослы.
  Но, что удивительно, этого мало,
  Ведь с опытом жизни запросы росли.
  
  И вот он достиг высоты недоступной,
  Ушибся о стол и решил отдохнуть.
  Его препирал Президент сверхпреступный,
  Поскольку товарищ закрыл его путь.
  
  Мелькнула в ночи финикийская спичка
  И только на миг осветила лицо.
  И вот уж внизу ждет роскошная бричка,
  И смотрит слезливо отряд подлецов.
  
  Наш маршал притих лишь на первое время.
  Он лихо сморкнулся, пошел он ва-банк.
  И хлынули новые порции лени
  На прочные связи сообщества стран.
  
   1990
  
  
   ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ
  
  Параллельные люди в Советском Союзе;
  Параллельные люди в фашистской Москве
  Обнищали умом, подтянули рейтузы
  И пропали на сквере в безликой толпе.
  
  Много нас полумертвых и полуживущих
  Суетится в трущобах, качает права.
  Но никто не найдет в мире пышно гниющих
  Ни крупицы сознанья, ни кучки дерьма.
  
  Надвигается вновь параллельное время,
  Время смутных сомнений и проклятых фраз.
  Застегнем свои куртки, найдем свое племя
  И напишем еще один нужный Указ.
  
  Вот тогда побегут по подвалам словечки,
  Вот тогда опустеют вокзалы страны.
  Но зависнет над миром златая уздечка,
  Но тогда закрома наши будут полны.
  
  Поспешить бы, но свыше нас держат за горло,
  Не пускают вперед и не тянут назад.
  И не знает никто, что минута подперла,
  Что за всеми следит огнедышащий брат.
  
   15.01.1990
  
  
   *****
  
  Когда нас в бой послал товарищ Сталин,
  И Первый Маршал вел нас в смертный бой,
  О лагерях мы ничего не знали
  И не желали слышать жуткий вой.
  
  Мы звали всех давить врагов народа.
  Кто не сдается, тех уничтожать.
  Бродила смерть, людей косила с ходу,
  Уже никто не мог ей помешать.
  
  Ну а на грудь лепили мы наколки.
  И гордый профиль силы в нас вселял.
  Вся наша жизнь разложена по полкам,
  Но нас тянул к вершине самосвал.
  
  И вот когда у призрачной макушки
  Мы захотели плавно сбросить газ,
  Нам под педаль попала куча стружки,
  А тормоз дал отказ в который раз.
  
  Открылся кузов, а под нами - пропасть,
  И с высоты не видно ей конца.
  И как насмешка нам любая новость,
  И пот стекает с каждого лица.
  
  Преступный мир пинал наш ком ногами.
  Пенсионеры не могли сдержать.
  А между тьмой и пасмурными днями
  Мы зависали и пытались ждать.
  
  Но через год наверно станет поздно,
  И безвозвратно в лету канет день.
  Журчит вода, шибает в нос навозом,
  И нависает мрачный призрак-тень.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Он служил в охране Муссолини,
  А потом Вождю народов он служил.
  Шли года, он ждал, быть может, схлынет,
  И свою идею твердо сторожил.
  
  Он пронес ее через барьеры,
  Через тюрьмы, ссылки, голод, геморрой.
  И внезапно из-за шелковой портьеры
  Он узрел, что нарушается покой.
  
  Он признал, мгновенно перестройку,
  Зацепился за невидимую нить.
  Стал бойцом, сменил шинель на "тройку"
  И хотел мгновенно прошлое забыть.
  
  На виду у гордого народа
  Он лихие мемуары стал строчить.
  Но, боясь, что многоликая природа
  Не позволит быстро раны залечить,
  Он согнулся и уплыл в безвестность
  И растаял в сотнях призрачных огней.
  
  Было б очень даже интересно
  Разузнать, кем стал герой теперь.
  
   1990
  
  
   *****
  
  По мокрому полю бежала толпа
  И тщетно звала к покаянью.
  Наивна она, да к тому же слепа;
  Жива в неподвижном сознаньи.
  
  Кто создал ее, не пойму до сих пор.
  Все машут руками спокойно.
  А средь иноземцев взрослеет бугор,
  Готовящий новую бойню.
  
  Он нам ненавистен, но в той же толпе
  Кумиром слывет он народным.
  И всех постепенно приводит ко мне,
  Как-будто бы я - воевода!
  
  Но я промолчу, потому что народ
  Мечтал об одном - подчиняться.
  Хоть много здесь наций и прочих пород,
  Привык он как раб пресмыкаться.
  
  И та же толпа понеслась сквозь туман,
  О каждый пенек спотыкаясь.
  Но взвился над нею зловещий аркан,
  Я в этом пред Истиной каюсь.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Прощали мы всем
  И природу любили.
  Но вот не затем
  Мы народ погубили.
  
  А что же нам делать,
  Когда кто-то свыше
  Мешает нам бегать
  И ползать по крыше?
  
  Прекрасные сны
  Мы в подвалах смотрели.
  Но лишь тишины
  Мы вовек не терпели.
  
  Корпим мы сейчас
  Над костьми, чуть не плача.
  И смотрит на нас
  Полусдохшая кляча.
  
  Мы стали похожи
  На годы седые.
  И ищем прохожих,
  Но нету их ныне...
  
  ..................
  ..................
  ..................
  ..................
  
   1990
  
  
   *****
  
  Мы из младенцев превратились в старцев,
  Погрязли мы в раздорах и во лжи.
  Мы пашем в поле как Терентий Мальцев
  И по указке сеем на межи.
  
  Над нами Бог, карающий активно,
  Он любит всех, желает нас прощать.
  Тбилиси, Таллин, Вильнюс или Рига.
  Какая разница!?
   Не легче ль всех прижать?
  
  И застрочили гулко пулеметы,
  И повалил не столь приятный дым.
  В мгновенье ока жилы перетёрты;
  Упал один и тысячи за ним.
  
  Ну а потом в процессе беспорядков
  Стреляли всех, валили, били жгли.
  Шестнадцать женщин, сложенные рядом,
  Нас призывали к скорби, как могли.
  
  Но, отвернувшись, мы ушли в подполье.
  И улыбнувшись внутреннему сну,
  Мы поддержали бурно перестройку
  И целиком ушли в гражданскую войну.
  
  Ряды густели: не разлить водою,
  Хрустели ребра, лопались зады.
  Мужик и баба мчались к Севводстрою,
  И были все за подвиг свой горды.
  
  И не под силу было затянуться,
  Ведь наш табак не смешан с коноплей.
  Средь тараканов, шлюх и конституций
  Забыли мы, какой нам нужен строй.
  
  И затрубили бравые оркестры,
  Маршировала гвардия царей.
  А в стороне, нарушив все реестры,
  Стояли мы и ждали лучших дней.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Краеведенье - это ученье.
  Но немногие этим живут.
  Даже с самого дня нарожденья
  Край родной не лелеют, не чтут.
  
  Я хотел повлиять на кого-то.
  Поучал безрассудно всегда.
  Но лишь крепла поганых кагорта,
  А над миром нависла беда.
  
  Подвигались нахальные тучи,
  Дождь тоску на людей наводил.
  Силы были настолько могучи,
  Что нас враг постепенно разбил.
  
  И противно мне лопать баланду,
  Жить в хлеву с недобитым скотом.
  А в кремле потешаются гранды,
  Им конечно же все нипочем.
  
   1989
  
  
   ГИМН "ПАМЯТИ"
  
  Распродали мы Россию
  И остатки продаем.
  А Советам не по силе
  Нас вести иным путем.
  
  Мы кричим лишь на собраньях
  И на съездах воду льем.
  А сограждан на закланье
  Иностранцам отдаем.
  
  Но не чуждо нам участье,
  Ведь ослаблен русский дух.
  Так давайте, люди-братья,
  Обострим славянский нюх!
  
  И тогда через пороги,
  Через горы и моря
  Нам откроются дороги
  Посредине октября.
  
  И помчится птица-тройка.
  Заиграют бубенцы.
  Поплывут по нашим рекам
  Не заморские суда.
  А пошарим по сусекам,
  Так и голод - не беда.
  
   1989
  
  
   *****
  
  Кричим мы, что и почему,
  Но не известно свойство.
  Плывем ко свету иль во тьму,
  Нас гложет беспокойство.
  
  Ведь мы одни во всем миру,
  И нет для нас прощенья.
  Меняем совесть на иглу
  И любим извращенья.
  
  Нас не упрячешь, не продашь,
  Ведь куплены мы с вами.
  И лишь достанем патронташ,
  Как валимся пластами.
  
  И чувства нет, и меры нет,
  И радость позабыта.
  В пространство нам на сотни лет
  Стеной тропа закрыта.
  
   1989
  
  
   *****
  
  Прозрачный день утопает в снегах,
  Рушатся стены и крыша;
  В нем родилась вековая страна,
  Так, что никто не услышал.
  
  Черные дыры и проклятый слог -
  Вот обнищание жизни.
  Но предыдущий ужасный итог
  На революцию брызнул.
  
  Кто-то шептал, ну а кто-то молчал.
  Рыскали твари по полкам.
  Вопли рассыпались, дрогнул причал,
  Шерсть нам чесали без толку.
  
  Копоть в глазах, а за этим стоит
  Вечный объезчик минуты.
  Он не слепой, он не ест и не спит,
  Мысль стережет почему-то.
  
  И открывается тайная дверь,
  И отпирают темницу.
  В мир заползает неведомый зверь,
  Топчет ногами страницу.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Средь благородного сознанья,
  Средь уничтоженной мечты
  Увижу образ покаянья
  И возложу ему цветы.
  
  А в обеззвученном твореньи
  И в переполненной любви
  Замечу мерное старенье;
  Почти угасшие огни.
  
  Они плывут во мраке винном,
  Зовут с собой в жестокий мир.
  И я бегу, задувши свечи,
  Как в угол загнанный сатир.
  
  Но я боюсь взорваться снова
  И оказаться в тайне снов.
  В меня стреляет снова, снова
  Преступный взгляд былых оков.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Преступный народ, пресловутая масса.
  Шестерки и им ненавистный герой.
  И трупами дышит прогнившая трасса
  А мы наживаем себе геморрой.
  
  Стрелять или пить? Убивают вопросы.
  Крушить все подряд или ждать, кто придет?
  Но жизнь бьет ключом и в канаву относит,
  И вот уже виден крутой поворот.
  
  Ржавеют мозги, и глаза вылезают.
  Шуршат под одеждой вселенские вши.
  Мы сходим с ума и устало моргаем,
  И ловим удары в зловещей тиши.
  
  Кумач поистлел, и повысохли вены,
  Мерцает вдали угасающий свет.
  И бродят средь нас ишаки и гиены,
  Все то, что мы сделали, сводят на нет...
  
   1989
  
  
   ЭПИТАФИЯ
  
  Слепые солдаты ухабы считали,
  Их вел за собой ненавистный капрал.
  Тонули в реке, в переулках плутали,
  А каждый четвертый от боли стонал.
  
  Пришли они к смерти и стали свободны.
  Их мало осталось, но с ними капрал.
  И в землю святую легли однородно,
  Поскольку их голос таинственный звал.
  
  Теперь нет средь нас боевых ветеранов,
  И грязный капрал не орет им во след.
  Но жутко зудят не зажившие раны,
  И шов остается на рубище лет.
  
   1989
  
  
   *****
  
  Сиюминутный всплеск интимной тяги.
  Прозрачный танец, страстный поцелуй.
  Прыжок в мечту; божественные фляги.
  Жестокий призрак полуночных струй.
  
  И мы летим во тьме неудержимы,
  Впадаем в крайность, ненавидим день.
  Прекрасных чувств сияньем обозримым
  Несет поток, вливающийся в тень.
  
  И вот пред нами в озареньи смелом
  Возник туман навязчивых речей.
  Его мы жаждем, но старуха в белом
  Уже бесшумно перешла ручей.
  
  И занесла над нами не заметно
  Костлявый палец - непременный знак
  Того второго - истинного света;
  Ведь без него не обойтись никак!
  
   1990
  
  
   *****
  
  Сквозь кутерьму пожизненных невзгод
  Прослыть невеждой я всегда боялся.
  Как вдруг услышал:
   ДИЛЕТАНТ!
   и вот
  Таким в душе я навсегда остался.
  
  Бывает так, что гениев не счесть.
  Один стихи ругает, глядя в книжку,
  Другой орет: "А не задета ль честь?"
  Закрыв глаза и хрустнув кочерыжкой.
  
  Но я ни Бог, ни царь и ни герой,
  Я для друзей рассказы сочиняю.
  И пусть ни Гоголь я и ни Толстой,
  Ведь кто-нибудь их все же прочитает.
  
  Теперь и страх остался позади,
  Хоть пьедестал мне призрачно кивает,
  Я жду, быть может, кто-то впереди
  Мои стихи и повести признает.
  
  Но не стремлюсь я к этому.
   И что ж?
  Вокруг одни сплошные дилетанты!
  И я умру средь гадов и вельмож,
  Когда пробьют последний час куранты...
  
   8.12.1989
  
  
   ПУТЬ
  
  В кровь истерты уставшие ноги,
  Оборвался петляющий путь.
  Ошалев от свободной дороги,
  Он решил непременно свернуть.
  
  Восседая на пне вдохновенья
  И сморкаясь в традицию снов,
  Он почувствовал страха волненье,
  Сохранив драгоценный улов.
  
  Красный шлейф постепенно растаял,
  Убаюкав седую мечту.
  Вспомнил он анекдот про Чапая,
  Находясь на прогнившем мосту.
  
  Под рукой застывала минута,
  А в кармане лежал черствый хлеб.
  Жизнь бесследно прошла почему-то,
  Был испачкан наш символ и герб.
  
  Но дорога в тупик заводила.
  Ответвленная тьма вознеслась.
  Не хватило желаний и силы,
  Утонула советская власть.
  
   1990
  
  
   БРОДЯГА ИЗ ПРОШЛЫХ СТОЛЕТИЙ
  
  Бродяга из прошлых столетий
  Вернулся с победой домой.
  Он жив, ну а кто нам ответит:
  Зачем он боролся с судьбой?
  
  Зачем удивленные вздохи?
  О чем непонятные сны?
  Живут же вселенские блохи
  От Кракова до Москвы.
  
  И мы уцепились за совесть,
  Пытаемся злость побороть.
  Но даже никчемная новость
  Ужасное может пороть.
  
  И главное в нас - вдохновенье,
  А ложный накал ни к чему!
  Я думаю, лучше прозренье;
  Не к свету, к себе самому.
  
  Бродяга из прошлых столетий
  Завистливо смотрит нам вслед.
  И лишь озадаченный ветер
  Рисует наш общий портрет.
  
  Он бьет не по лбу, а в затылок.
  И рубит с плеча невзначай.
  Внутри средь травы и опилок
  Скажите себе: не скучай!
  
   1990
  
  
   ЖИВОЙ ХИРУРГ
  
  Живой хирург - участник пятидневки -
  Взбодрил себя и вытащил портфель.
  Он буксовал, он ждал всеобщей спевки
  В кругу врагов средь одичавших фей.
  
  Он осмотрелся и, теряя свойство
  Не прикасаться к низменным страстям,
  Зашепелявил,
   будто бы в расстройстве
  Лечил жену и шастал по блядям.
  
  Хирург смотрел на мир весьма ревниво.
  И подавившись прошлою враждой,
  Он взвился вверх,
   тряхнул роскошной гривой,
  Моргнул, хихикнул, стал самим собой.
  
  Забарабанил дождь за всю мазуту!
  И обезглавлен был тщедушный пыл.
  Ползла к обрыву толстая минута,
  А чай индийский за окошком стыл.
  
  Но наш хирург неделю похмелялся
  И как огурчик прибыл в кабинет.
  Над ним весь корпус гнусно потешался,
  Но он стерпел и улизнул в обед.
  
  Легли часы на полку безучастья,
  Остановился века скромный бег.
  И лишь в мозгах хирурга кто-то шастал,
  А на дворе растаял первый снег.
  
   1990
  
  
   СПОР
  
  Трущобный герой и ревнивый целитель
  Вели беспримерный в истории спор.
  Ругали весь мир на чистейшем иврите
  И ставили голод народам в укор.
  
  Один распалялся английским камином,
  Другой разливался могучей рекой.
  Крича в один голос: Клин вышибем клином!
  Припали они к монументу щекой.
  
  Вокруг все не так, ведь куда ты не сунься,
  Смотри в пустоту и беги в никуда.
  Ищи в темноте позабытую сумку.
  Еще год-другой - разразится беда.
  
  Противные люди, убогие зданья,
  Жестокое время, кошмарные сны.
  Историю бросили псам на закланье,
  И даже на скрипке уж нет ни струны.
  
  Грохочут литавры, ревут пылесосы,
  Но спор не утих, а накал возрастал.
  Все руки в шипах, ветер слов не уносит,
  А фраза в ушах застывает как сталь.
  
  Берлога и пень, что еще там осталось?
  Куда уходить?
   Укрываться куда?
  Вся жизнь - суета, так извечно считалось,
  Пока не накрыла нас злая среда.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Лошадь смеется по праздникам нашим,
  Или над ними смеется она.
  Кто же людей направляет к параше
  И подливает им в пищу говна?
  
  Сел я за стол, а мыслишки плутали
  И копошились в прогнивших мозгах.
  Шерсть на ногах меня жить заставляла,
  Ну а заставить любить не могла.
  
  Кто же ты, наш обновленный целитель?
  Ловкий трюкач или страшный герой?
  Я не пророк, я лишь трепетный зритель,
  Мечущий молнии в пакостный строй.
  
  Вот они жуткие, гадкие строки,
  Вонь изо рта, огнедышащий зверь,
  Мокрые брюки, тоска и пороки
  И непроглядная бездна потерь.
  
  Жаль только всех, ныне уж не живущих,
  Тех, кто ушел в роковое НИЧТО.
  Но среди нас, не к чему не идущих,
  Преуспевает один лишь НИКТО...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Оболочка рутинного сердца
  Иногда заставляет сказать,
  Что вояки валяются в сенцах,
  Несомненно желая стрелять.
  
  В жутких клетках зарыто несчастье,
  В темный карцер упрятан герой.
  И над ним нависает проклятье,
  И его убивают порой.
  
  Фосфорический свет заискрится,
  Если скрипка умолкнет во тьме.
  И тогда невзначай повторится
  Фальшь в известной всемирной войне.
  
   13.02.1990
  
  
   *****
  
  Трезвые руки не знают покоя,
  Чуткое сердце не чуждо любви.
  Понял я все, подсознательно воя,
  Путь освещен, но он проклят, увы!
  
  Гимн нам пропели сопливые дети,
  Щеки надули те, кто впереди.
  Я же ищу, кто нас в будущем встретит
  И прокричит неизбежно: ГЛЯДИ!
  
  Мы обнаружим добротную почву
  Ту, что всю жизнь ускользала от нас.
  Мы засмеемся, но, может, не очень,
  Все позабыв, не впадая в экстаз.
  
  Крестная мать закрывает глаза мне.
  Черви и бубны, тузы и вальты.
  Но я не плачу о мертвой царевне,
  Перебирая гнилые цветы.
  
  Жду я, когда уберут все преграды
  И возведут над свободой мосты.
  Также как прежде свирепые гады
  Ловко тасуют, а я поостыл...
  
   1990
  
  
   НАВОЗНЫЕ ЛЮДИ
  
  В воздушной стране жили подлые люди,
  Навозные люди - отходов сыны.
  Они приводили в движенье желудок
  Одним лишь глотаньем противной слюны.
  
  И передвигая протезные ноги
  К источнику гнили спешили гурьбой,
  Смеялись над всеми, ведь сами убоги,
  Кляли жуткий облик и собственный вой.
  
  Средь них копошился талантливый лидер,
  Он совесть свою продырявил насквозь.
  Но чувств не лишился, устроившись гидом,
  Таскал он людишек толпою и врозь.
  
  И вот, задыхаясь в разрушенной башне,
  Он часто о пылкой любви тосковал.
  А днем чистил нос и, забыв о вчерашнем,
  Туристам опять он мозги полоскал.
  
  В навозной стране нету воздуха ныне,
  Живут там дебилы и стадо скотов.
  И даже один-одинешенек лидер
  На гадости, низости точно готов.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Главное то,
   что не в строй попадая,
  Мы предаемся
   дурацким мечтам.
  Капает дождь,
   снег предательски тает,
  А патриоты
   бегут к праотцам.
  Жизнь беспросветная,
   воды мирские,
  Личная совесть
   и выцветший флаг,
  Пришлые гении,
   числа морские,
  К нам заползает
   не дремлющий враг.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Я играю на французской флейте
  И даю пощечину кротам.
  В новом, запечатанном конверте
  Я храню подарки светских дам.
  
  Вот в небесной бездне копошится
  Жирный переросток и герой.
  Он ведет разбор среди марксистов
  И не забывает взять порой
  
  Наше необузданное время,
  Корчится в лесу забытых тем.
  Не хватает сахара и денег,
  И горит огнем вчерашний день.
  
  Мы точили зубы в забастовках,
  Руки набивали в суете.
  Но забыта зимняя шпаклевка;
  Провалился витязь в темноте.
  
  Я вскочу, когда придут другие
  И открою счет кому-нибудь.
  Жить хочу я в глупости, но в мире;
  Из-под ног уходит млечный путь.
  
  И встречая власть не по заказу,
  Я самим собой пытаюсь стать.
  Шаркает ногой прозрачный клоун
  И желает плетью воздух гнать.
  
  Крест на шее мертвому мешает.
  За спиной ликует чародей.
  А в тюрьме последний викинг тает,
  И зовет к восстанию злодей.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Когда искал я день вчерашней ссылки,
  То видел тьму, идущую вперед.
  И бегал свет на выбритом затылке,
  А генерал учил преступный взвод.
  
  За нами мчались загнанные кони;
  Потусторонний, сброшенный кумир.
  Но не уйти нам, братцы, от погони,
  Пусть мы износим траурный мундир.
  
  Что нам путаны? Мы их не заметим
  Через стекло, стоящее внутри,
  Поскольку в нас шумит угасший ветер,
  А капитан назойливо острит.
  
  Он генерала мог бы переплюнуть,
  Когда бы не был толстым, как купец.
  Встречая ночь, готов я взятку сунуть
  Отцу народов...
   Мрак всему венец.
  
  Тогда в нас вновь зачавкает проклятье,
  И отольется водкой керосин.
  Подаст Раиса ситцевое платье,
  И потеряет след морской грузин.
  
  И я засохну на экране светлом,
  Перекрестившись, упаду в туман.
  Посыпят люди город серым пеплом,
  И на колени рухнут сотни стран.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Красный Октябрь воцарился на троне
  И зашагал по блудливой стране.
  Вышел народ, он поет, а не стонет,
  Испепеляя свободу в войне.
  
  Дым не развеян, но крыша прогнила.
  Истина в жизни, а правда в огне.
  Были пророки, в них главная сила,
  Кость на кости, и победа в беде.
  
  Прыгает ночь в незабвенное время,
  Масса не есть оправданье всему.
  Я - соглашатель, какая проблема?
  Тысяча искр и поездка во тьму.
  
  Трата не всё, мы конечно устали,
  Жизненный опыт, мерцающий свет.
  Будто врасплох нас убийцы застали
  В толще словес и в страдании лет.
  
   1990
  
  
   *****
  
  На митинге драл недозрелую глотку
  Один агитатор и скоро охрип.
  Внизу же народ горло смачивал водкой;
  Двадцатый пузырь был толпою испит...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Ко мне всегда приходит исцеленье,
  И умирает призрак пустоты,
  Садясь за руль, я чувствую давленье
  И вижу, в трамвай ползут менты.
  
  Я презираю нищих, злых и жадных,
  И прокуроры мне не по нутру.
  Противно ждать зарплаты и награды
  И умываться хлоркой по нутру.
  
  Денек бежит на смену пошлой спальне,
  И впечатлений праздничных не счесть.
  Хотя не враг я, даже не в опале,
  А кое-что в мозгах засохших есть.
  
  Когда затылок чешут чьи-то лапы,
  Вскипаю я и морду бить хочу.
  А ночью я желаю бабу лапать,
  Проснувшись же, над этим хохочу.
  
  Да жизнь проходит словно электричка
  
  И скорость велика, и не свернуть.
  А у меня особая привычка -
  Хотя бы раз как следует сверкнуть
  
   1990
  
  
  
  
   *****
  
  Сто тридцать идущих к ответу...
  За ними стоит пустота.
  Лицо на затылке.
   И к лету
  Стремится дурная черта.
  
  Кривит подсознательный гений,
  Хоть царственный знак не зарыт,
  Не чешет упавшее время,
  Поскольку шлагбаум прикрыт.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Жестокий век скалистых гор,
  Предательская паства.
  Пустынный шляхт, овраг, бугор
  И сорок педерастов.
  
  Начитан гость, доступен мир
  В непознанном столетье.
  Царевич спит, жует сатир
  Надежные кареты.
  
  Навеян сладостный урок
  Забытыми стихами.
  А над страной зловещий рок,
  Сраженье с дураками.
  
  Струя не вышибет кинжал
  Площадной перебранкой.
  Но кто завистников создал
  И выгнал спозоранку?
  
  Раскован жуткий стадион,
  Искусством покоренный.
  Стреляет пушка, слышен стон,
  Никем не укрощенный.
  
   1990
  
  
   РЕКВИЕМ
  
  Единорог, воскресший из могилы!
  Усопший символ заповедных дум!
  Прими к себе, коль хватит дней и силы,
  Коль будет роща, небо и чугун.
  
  Я побегу к тебе в тоске вчерашней
  И поднимусь к вершине неземной.
  Прощу знакомых, разбужу всех павших,
  Но никогда не полюблю покой.
  
  Почем дары блистающего рая?
  Не продаюсь я даже пустоте.
  Лишь на свой путь не праведный взираю
  И растворяюсь на прямой черте.
  
  Ведь там меня не ждет отягощенье
  И не встречают ловкие дельцы.
  Хотя в мозгах тревожное смещенье,
  Я презираю вас, ничтожные творцы!
  
  Не преклоняюсь я перед законом;
  Всегда любил свободу и порыв,
  Я уношусь, презрев дорогу к трону,
  Укрыв гниющий, пахнущий нарыв...
  
   1990
  
  
   ГРЯЗНЫЙ МИР
  
  Регламент жестокости нам показал,
  Что все мы немного устали.
  Палач без прописки. Ликующий зал.
  А мусор в президиум свален.
  
  Кричали герои, и лаяли псы,
  Не вякали только вахтеры.
  Они скрылись с глаз так, даже носы
  Попрятались в теплые норы.
  
  И вот киносъемка. И новый вираж,
  Но в нас не вольешь двадцать литров.
  Заметил я смелый и ловкий пассаж,
  А рядом дымит город Дмитров.
  
  И рельсы дымят, да неведом нам путь,
  И день, да не видимо солнце.
  И горлом идет проржавевшая ртуть,
  И капает кровь на оконце.
  
  Раскинулось море вонючих цветов,
  Тут выползли трутни на волю,
  За ними стада обнаглевших скотов
  Тащились по мертвому полю.
  
  Я выбрал момент и нырнул в тишину,
  Однако на шест напоролся.
  И зверем завыв, разбудил я весну,
  Когда грязный мир раскололся.
  
  Симфония жизни напомнила смерть,
  И голос тащил в крематорий.
  На потном затылке повылезла шерсть,
  А компас показывал горе...
  
   1990
  
  
   ОТКРОВЕНИЕ
  
  Мои стихи читают лишь больные,
  Поскольку сам я крупный шарлатан.
  Я не люблю писателей России,
  А также из союзных братских стран.
  
  Смотреть на съезд уместно, но немного,
  Потом начнет кружиться голова;
  Льют воду, поминая всуе Бога,
  Да так, что не расти и трын-трава!
  
  Я не желаю знать чужие сплетни,
  Крутые перепалки в пустяках.
  Смотреть на то, как сохнет дед столетний,
  На ладан дышит и влачит свой прах.
  
  Пророком можно стать и по наслышке,
  А можно и товарищу подпеть.
  Писать о зэках, лагерях и вышках,
  Когда успел в сиюминутной вспышке
  Карман на "Возрождении" нагреть.
  
  М я боюсь себя, ведь я не вольно
  Поддался конъюнктуре роковой.
  И это мой нарушило покой,
  И я с тех пор собою не доволен.
  
  Но, посудите сами, как же быть?
  Чем потчевать глубины подсознанья?
  Приходится лить злобу, волком выть
  И убивать благие начинанья...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Счетчик стучит.
  Убегает исходное время.
  Кто-то молчит,
  А кто-то глотает пельмени.
  
  Истины нет.
  Есть государство и люди.
  Что же есть свет?
  Тень исстрадавшихся судеб.
  
  И в колесе
  В том, что зовется фортуной
  Встретятся все,
  Кто не совсем полоумный.
  
  Там встанет строй
  Ястребов и толстолобых.
  Нет не герой -
  Наш истребитель микробов.
  
   1990
  
  
   ГОСУДАРСТВО ВАХТЕРОВ
  
  Государство Вахтеров
  Раскинулось около склада.
  Сплошь капканы, заборы,
  А также простые ограды.
  
  И в плену тротуаров,
  Среди умирающей массы
  Языка мемуаров
  Не знали забитые классы.
  
  А за ними стояли
  Ужасные люди - вахтеры
  И народы держали,
  Пугая всеобщим измором.
  
  Напрягая умишки,
  Похабное племя вахтеров
  Направляло мыслишки
  В гнетущую тьму коридоров.
  
  Ну а там расправлялись
  С зародышем пыльной идеи:
  Били, жгли и стреляли,
  От безумств постепенно зверея.
  
  Государство Вахтеров
  Вовсю процветает и ныне.
  Нет шумихи и споров;
  Повержены просто святыни...
  
   1990
  
  
   СТРАХ
  
   "Жажда рождает жажду, в свою очередь
   порождающую боль"
  
   МИКЕЛАНЖЕЛО
  
  Бастион не удачных сплетений
  А за ним многоликий монах.
  Цепь событий, смертей, испражнений
  И цветной, угнетающий страх.
  
  Он преследует нас друг за другом,
  Он щебечет про полный кошмар.
  Мы ж бредем за прадедовским плугом
  И кричим, коли жалит комар.
  
  Чередою по Синему морю
  Проплывали гниющие пни.
  Звезд не видно, но я с ними спорил,
  Потому мы слишком равны.
  
  И ударившись в берег ногою,
  Я сознанье на миг потерял.
  Через час, пребывая в покое,
  Телеграммы строчил матерям.
  
  Я доказывал, будто бы нету
  На земле обделенных людей,
  Но узнал из вечерней газеты,
  что наш мир заболел от смертей.
  
   1990
  
  
   ОТРЕЗВЛЕНЬЕ
  
  Когда приходит отрезвленье,
  А гость ворчит на злобу дня,
  К себе ты чувствуешь призренье,
  И из-под ног бежит земля.
  
  И мрачный дух над миром рыщет,
  И отворяются врата.
  А рядом шастают блядищи,
  Они твердят, что жизнь чиста.
  
  Но под напором ощущений
  Стремится вверх познанья слух.
  На перекрестке тысяч мнений
  Несется в пропасть легкий пух.
  
  Он не теряется в сознаньи
  И не спешит в почетный строй.
  Предмет былого покаянья
  Весьма усердствует порой.
  
  Однако ты не успокоен
  И шепчешь что-то о любви.
  Исчезнет все с июльским зноем.
  Ты распрощаешься с людьми.
  
  И расцветет во тьме цветами,
  Переполняющими день,
  Пожар войны.
   И будет с нами
  Всепоглощающая тень...
  
   1990
  
  
  
   АССОЦИАЦИЯ
  
  Ассоциация - это не плохо.
  Но кушать нечего, и ужасно жить.
  Ассоциация - это эпоха,
  В которой осталось только пить.
  
  Ассоциация - это наука
  Завоевания мысли и прозрачных слов.
  Ассоциация - смерть или скука
  В присутствии трупов и глухих ослов?
  
  Ассоциация - вредная масса
  Сопливых болванов, дышащих дерьмом.
  Ассоциация - властная Васса,
  Имеющая допуск и купленный диплом.
  
  Ассоциация - трап из вертолета,
  Кружащего над зоной вечной мерзлоты.
  Ассоциация - крепость или пропасть,
  Где больше половины серной кислоты.
  
  Ассоциация, что это такое? -
  Себя я спрашивал и не нашел ответ.
  Но соберитесь, мир наш перестроен!
  В конце тоннеля подключили свет!...
  
   1990
  
  
  
   *****
  
  Корыстные цели
  И сладкие трели
  Имеют одну роковую судьбу.
  И Макиавелли
  В роскошной постели
  Не смог подсказать вековую борьбу.
  Но мы - россияне -
  Кузьмы, да Степане,
  Не знаем предела, не ищем его.
  В стране, как в капкане,
  Во вражеском стане
  Мы всю свою жизнь под давленьем живем.
  
   1990
  
  
   ЖЕЛЕЗНЫЙ ВАНДАЛ
  
  В далекой стране, задыхаясь от злобы,
  Сосал свою лапу Железный вандал.
  Храня бриллианты под праздничной робой,
  Всеобщий конец с наслаждением ждал.
  
  Но солнце палило, морозы крепчали,
  Глотала Вселенная тощие дни.
  И люди шипели, но чаще молчали,
  Боясь уменьшения ближней родни.
  
  На утро слова подтвердились делами,
  Когда, не законно взойдя на престол,
  Железный вандал всех накрыл одеялом
  И вбил в зад Свободы не струганый кол.
  
  Проснулся кошмар, заслонив все на свете.
  И горлом пошли: кровь, моча и слюна.
  Вандал хохотал, попивая "Эрети",
  Готовый сожрать хоть БыкА, хоть Слона.
  
  Сознание долга кипело в нем долго,
  И вот на десятый - решающий день
  Железный вандал честь закинул на полку
  И в прошлом оставил былую мигрень.
  
  Замкнув два конца, он остался не зримым.
  Повесив замок, он на месте сидел.
  И лапая совесть, покрытую глиной,
  Железный вандал невзначай прибалдел.
  
  Говенная жижа растаяла сразу,
  Как только уснули ревнивые псы.
  Приблизился час, тут же всплыли алмазы,
  Но снова стекали богатства в трусы...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Перед грядущей минутой
  Я упивался мечтой.
  Всплыл обезвреженный спутник,
  Я же боролся с борьбой.
  
  Скверные, злые соседи
  Жгли беззастенчиво сон.
  А в зоопарке медведи
  Ниспровергали закон.
  
  Он бил по людям ушедшим,
  Бил по проторенным дням.
  Я не боялся, но тщетно
  Слал всю получку царям.
  
  Ведь не понятное время
  Из-за угла подошло.
  Я безнадежно старею.
  Ветром слова унесло.
  
  Шелест загадочных мнений
  И беспредметный шабаш.
  Дарят мне копоть и семя
  Под заостренный палаш...
  
   1990
  
  
   ИСТОРИЯ
  
  Сначала была многолетняя стройка,
  Затем размороженный долгострой,
  Потом невзначай началась перестройка,
  И вывод тут, думаю, очень простой.
  
  Молчание смертью карало свободу,
  Герои подписывали приговор.
  Картонные львы тасовали колоду,
  Железные люди стреляли в упор.
  
  Но время текло, разрушая фундамент.
  Сплетенные чувства рождались и жгли.
  Разбиты строения, выжжен парламент,
  И в доме советов остались угли.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Реалистическая суть
  И солнца мертвого свеченье.
  Реалистическая суть,
  Но в авангардном облаченьи.
  
  Стою один среди толпы.
  А в покалеченную совесть
  Вкрутились ржавые болты;
  На мозг мне давит та же новость.
  
  Апокалипсис наших дней,
  Уподобляясь страшной песне,
  Ведет меня в страну Теней,
  Где все ужасно,
   но честней;
  Где нет порокам душным места...
  
   1990
  
  
   БУДУЩЕЕ
  
  Спасибо, господа,
  Советские правители,
  Дурные игроки -
  Народа укротители.
  
  Спасете вы страну
  И сами не подохнете.
  Как-будто в жутком сне
  От возмущенья сохнете.
  
  А под окном стоят
  Уставшие от голода.
  И их глаза горят,
  Не видевшие золота.
  
  А рядышком в снегу
  Холодные и синие
  Окоченели вдруг
  Людишки в ночи зимние.
  
  Но не до нас ему -
  Правителю советскому.
  За что давать дерьму
  Жизнь вольную, да светскую.
  
  Так пусть народ гниет
  И издыхает в пропасти,
  А коли не помрет,
  Его изрубят лопасти.
  
   1990
  
  
   С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ СВАСТИКА?
  
  С чего начинается свастика?
  С тарелки, разбитой в саду,
  С еврейской семьи в крематории,
  С делянки в таежном аду.
  
  А, может, она начинается
  С тех слов, что сказал нам Отец;
  С той самой забытой мелодии,
  Что людям вещала конец.
  
  С чего начинается свастика?
  С девчонки, истерзанной в ночь;
  С друзей и товарищей Партии,
  Готовых друг другу помочь.
  
  С чего начинается свастика?
  С рисунка в тетради твоей;
  С того человека, что в юности
  Продал своих верных друзей.
  
  А в общем она начинается...
  С кого?
   Да с тебя самого.
  С твоей обезглавленной совести,
  С буханки в пыли мостовой.
  
  Бегут за веками столетия,
  И ночь упирается в день.
  Но пляшут зловещие свастики,
  И в мир входит страшная Тень!
  
   1990
  
  
   *****
  
  Если на паперти мухи,
  Людям пристало молчать.
  Если хохочут старухи,
  Детям приказана спать.
  
  Если мотив не известен,
  Нужно его обругать.
  Если доклад очень лестен,
  Мало его понимать.
  
  В гору идут или в пропасть,
  Жаждут воды и еды.
  Маленький город иль область
  Не уберечь от беды.
  
  Ведь не причастные люди
  Чаще живут в нищете.
  Но не подвержен простуде
  Сиюминутный успех.
  
  Ждите, плывущие в небо,
  Гордых и сильных коллег.
  Спорьте, поскольку нелепо
  Подогревать свежий снег.
  
  Бойтесь казаться больными,
  Прыгайте выше себя!
  Я успокоился ныне,
  Только о новом скорбя...
  
   1990
  
  
   НЕ СТАРЕЮТ ДУШОЙ ВЕТЕРАНЫ
  
  Не стареют душой ветераны,
  Обнаглевшие в сотнях боев.
  Заживают прогнившие раны,
  Разложившись на десять слоев.
  
  В центре - тема грядущих столетий,
  Цепь погостов, глубоких могил.
  Каждый думает, как он смерть встретит
  Среди мерзких и потных горилл.
  
  Ведь среди окровавленной массы
  Есть одна всем понятная цель:
  Делят мир два ответственных класса,
  Чоб убрать родовую артель.
  
  Мертвецы разлагаются в спальне,
  А живые боятся бежать.
  И гробы в автоматах игральных.
  Ветеранам осталось лишь спать.
  
  Но бегут беспардонные люди
  И хватают зловещие сны.
  Но в карманах лежит трупный студень,
  Помнишь что-то на гребне волны?
  
  Перестройка - могучее время,
  Похоронка - грядущий венец.
  Вопли, стоны, священное время
  И упавший в лавину стрелец.
  
  Не стареют душою солдаты,
  Но звереет средь них молодежь,
  Потому что мелькает остаток,
  Их щекочет британская вошь.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Мне жалко псов, которые воняют,
  А также кошек, что в подъездах ссут.
  И я боюсь беспечных негодяев, -
  Они без всяких поводов орут.
  
  Встречают нас могучие заборы,
  Тяжелые, скрипучие замки.
  А там внутри сидят глухие воры,
  И взоры их настолько далеки,
  
  Блуждают за высокими горами,
  За цифрами предела, в глубине.
  А из могилы жаждет выйти Сталин,
  Чтоб вновь восстановить диктат в стране.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Ночевал одинокий бродяга,
  По-нашему - просто БОМЖ,
  Прикрывшись полотнищем флага
  От тысяч икающих рож.
  
  Лизал он пол у самого порога,
  А рядом издыхала недотрога,
  Тонула африканская пирога,
  Но рыбы накормили рыб,
   ей-богу!
  
   1990
  
  
   ТЕНЬ БАРКЛАЯ
  
  Тень Барклая
   в стране
   новоявленных йогов
  Пресловутая тень
   убегает
   от призраков Дня;
  И бежит
   в суете
   переплавленный гений
   к порогу,
  Потому что
   ему не уйти:
   он -
   сейчас середняк.
  Вот стоит в тишине
   пресловутая память Барклая,
  Что зовет
   в Пустоту
   и не видит
   ни денег
   ни слез.
  А за нею встает,
   очень нежно,
   но громко вздыхая,
  Полоса отрешения
   словно
   фаланга берез.
  
   1990
  
  
   ХРОНИКА НАСТОЯЩЕГО
  
  Возмущению нету предела,
  Ведь страна уже курит "бычки".
  Из тюрьмы выпускают Манделу;
  Мы же радуемся - дураки!
  
  Уже впрыснуты в вены растворы,
  А забор упирается в пах.
  Верховодят Андреи, Егоры,
  И по жилам течет вечный страх.
  
  Мы забыли копченую рыбу,
  Потеряли в веках колбасу.
  Но, я думаю, все же могли бы
  Почесать хоть кому-то носы.
  
  В запятых, упомянутых выше,
  Заключается здравая мысль;
  Дверь разбита, поехала крыша,
  И хохочет туманная высь.
  
  Но за логовом сеть лабиринтов,
  О которых нельзя говорить.
  Робот тот, этот - рухнувший спринтер,
  Остальным предначертано пить.
  
  Красотой не согреть воздух кладбищ,
  Потому что там память жива.
  Но один обреченный товарищ
  Слишком кроток и сказочно мал.
  
   1990
  
  
   ХРОНИКА БУДУЩЕГО
  
  В один из дней в семнадцатом столетье,
  По-нашему - пять тысяч лет назад,
  На свет явился мальчик - Коля Бетин,
  Воскресший не объявленный солдат.
  
  Он бился с повседневным недостроем,
  С предателями чести, а еще
  Он очень агрессивно был настроен,
  Но чем-то неизвестным был польщен.
  
  И вылетели вверх тугие мысли
  Упругие как грудь или пузырь.
  Герой наш невзначай картинно прыснул
  И выпархнул, что черный нетопырь.
  
  И звезды шевелились словно крабы,
  А в них ударил запах свежих коз..
  Забылся Коля Бетин, стал похабным,
  Точнее опьянел средь пестрых роз.
  
  На горе всем упавшим и умершим,
  Возвысившись над берегом листвы,
  Он занял трон не грамотно, поспешно,
  Вселенную оставив без жратвы.
  
  Его считали просто шарлатаном,
  Приспешником изгоев, князем тьмы.
  Однако днем погожим под каштаном
  Растаял страх преддверии весны.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Среди геморройных любителей стресса
  Слонялся один подмосковный сатир.
  Он жил словно в бочке,
   подвержен прогрессу
  И клял неизменный, исправленный мир.
  
  Редчайшими флагами цвел председатель,
  И свадьба ушла в полуночные дни.
  Совсем запрещен гимн,
   а вечный пускатель
  Сомнением полон и лезет за ним.
  
  И пропасть не та.
   Умертвленное лето.
  Синдром камикадзе.
   Надтреснутый мир.
  И держит правитель в руке сигарету...
  Но нет не правитель...
   О, Боже!...
   Мессир...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Маршал турецкой похлебки
  Нас убеждал плыть вперед.
  Не было крепкой веревки,
  Чтоб его взять в оборот.
  
  Но послезавтра приходит,
  И убегает вчера.
  Кто-то опять будет в моде
  Только лишь до утра.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Губошлепы тринадцатой мессы
  Исповедают новый закон,
  Изучают традиции прессы
  Или ставят бетонный заслон.
  Но грядущее темное время
  Забывает вернуть все долги.
  Череп гол, заболочено темя,
  А в такси ожидают враги...
  
   1990
  
  
   АМЕРИКАНЕЦ РОННИ
  
  Он самый главный из потусторонних,
  Он - на воротах, и всегда в ружьё.
  Зовут его - Американец Ронни,
  А остальные пусть гниют живьем.
  
  Он любит спать и выпить понемногу,
  Повеселиться или поиграть.
  Одни враги рискуют сесть в пирогу,
  Ну а другие могут подождать.
  
  И он спешит наделать много шума,
  Не забывая вычистить проспект,
  Пойти ва-банк и показаться умным
  И отбелить желтеющий комплект.
  
  Но дело в общем как бы в позапрошлом;
  Ведь наш герой не прочь пошестерить.
  Горят орлы, стремится в пропасть лошадь,
  Она к несчастью потеряла прыть.
  
  Висят замки, трещат сухие весла,
  Нарядный витязь не ложится в гроб.
  Он слишком тучен и совсем уж взрослый,
  Почетный доктор, патриарх и жлоб.
  
  О чем сказал я в призрачных заметках?
  Судите сами.
   Я не идиот.
  
  Мне удается кое-что, но редко.
  И я закончу жирной точкой.
   ВОТ.
  
   1990
  
  
   БЕРИЯ
  
  Берегите своих сыновей.
   Если вам прошлое снится.
   Режьте, рубите скорей
   И не пытайтесь забыться.
   Я закрываю страницу.
  
  
   СТАЛИН
  
  Сегодня был прекрасный день.
   Творилось что-то новое.
   А под окном цвела сирень
   Любимая и строгая.
   И вдруг упала чья-то тень,
   Недавняя и злобная.
  
   1990
  
  
   *****
  
  В местах не столь отдаленных,
  В местах довольно суровых
  Жил-был старик посрамленный
  С простою фамилией - Новых.
  
  Ну, что же, что был он горбатым,
  А также слегка облысевшим,
  Ведь Новых был русским солдатом,
  За Партию Ленина севшим.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Беспомощный памятник русской науки
  Замерз в беспорядке таежной гряды.
  Отпрыгнули звери, а мы, сложив руки,
  Ступали по трупам и были горды.
  
  Стервятники жгли деловые прослойки,
  Боясь суеты, сторонясь пустоты.
  Исчадия ада, забыв цель попойки,
  Пихали в карманы трусы и листы.
  
  Мы мчались туда, где сидели мадонны,
  Они нам кивали, и слышался мат.
  Но действия наши всегда не законны,
  Хотя каждый третий погибший солдат.
  
  "Бегите отсюда!" - раздался глас Божий.
  И мы повернули историю вспять.
  В ней гнили отцы, черти драли две кожи,
  И задом сверкала тюремная блядь.
  
  Швырнули мы смерть на чердак междометий,
  А вялый пастух обретал бодрость чувств.
  Несчастья лились в холодильник столетий,
  И траурный мавр наворачивал ус.
  
  Вставали бойцы, разбудившие совесть,
  Легальный советник приветствовал грех.
  Писались страницы, слагавшие повесть,
  А нервная струнка напомнила смех...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Если бы в штрафбате были бабы,
  Я бы там служил и не тужил.
  Если бы в прудах водились крабы,
  Я б там дни и ночи проводил.
  
  Но проходит выцветшее время,
  Время неуместных перемен.
  И живем, как женщины в гареме,
  Ведь для нас свобода - это плен.
  
  Кушаем траву, а дышим гарью,
  Тащим из блевотины тряпье.
  И в постель ложимся с мерзкой тварью,
  Тут же никого кроме нее.
  
  Нас тошнит от западной культуры,
  Мы плюемся спермой в унитаз.
  А в подвале жмем кривую дуру,
  А в окно все видит педераст.
  
  Он смеется громко и нахально,
  Возбуждаясь от чужих страстей.
  Он бежит куда-то, но не в спальню,
  Потому что там толпа блядей.
  
  Умирает жизнь в среде проклятья,
  Задыхаясь в матрице без сил.
  Вижу я, лежат родные братья
  В предрассветной тьме седых могил.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Монумент незатейливой ссоре
  Мы воздвигли аж в сердце Москвы.
  Кот в мешке, аппарат на заборе,
  И в дерьме патриархи молвы.
  
  Затрещали постылые песни,
  Поплелись ненавистные дни.
  Вонь тоски и блевотина лести
  Поползли по карманам моим.
  
  Барокамеры - вот вам забава!
  Душегубка - примета примет!
  Новый год принесет нам расправу
  И сведет все старанья на нет.
  
  Вождь, правитель, и кто его знает,
  Принимая клубок перемен,
  Лишь о собственном благе мечтает,
  Остальным только перец, да хрен.
  
  И глазея на дряхлые ноги,
  Перепачкав в крови тухлые член,
  Жертва страха лежит у дороги
  И рисует пространство без стен.
  
  Ну а мы, засыпая с тоскою,
  Понимая, что вскоре умрем,
  И своею железной рукою
  Мы некрополь себе возведем.
  
  В нем укроем заветные речи
  И по глубже зароем себя.
  А в один незатейливый вечер
  Мы услышим, как боги скорбят.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Царица и царь на престоле,
  А рядом воинственный хряк.
  Ведь он - председатель в законе
  И самый обычный дурак.
  
  Свернув обреченные ноги,
  Он влез по колено в дерьмо.
  Царица и царь были строги
  И выжгли смутьяну клеймо.
  
  И он, точно Богом забытый,
  Уверенно плыл в Никуда.
  Туда, где все двери открыты,
  За ними ждет рыцарь-судьба...
  
   1990
  
  
   БУМАЖНАЯ СТРАНА
  
  В ничтожной стране, где полно дураков,
  Открыли бумажную жилу.
  Издали закон: строг и очень суров...
  Тем летом все это случилось.
  
  И тысячи псов (как иначе назвать,
  К подножью спешащее племя!?)
  Пошли в рудники,
   там и витязь и тать,
  Быстрей выкорчевывать время.
  
  Средь тонны бумаги тонули одни,
  В пыли задыхались другие.
  Засохли мозги, и погасли огни,
  И связи нарушены ныне.
  
  Но действовал тот не преклонный закон -
  Священная крепость бумаги.
  И вот потолком перекрыт небосклон,
  Приспущены красные флаги.
  
  Позорные планы,
   и встречный разбег
  В среде полупьяных спесивцев.
  Бумажная пыль, дождь бумажный и снег.
  И слишком фальшивые лица.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Дышала дерьмом вековая природа,
  И мы вместе с нею дышали дерьмом.
  Блевали правители, дохли народы,
  В крови утопал перекошенный дом.
  
  Толпились в сортирах раздетые шлюхи,
  Бренчали подонки в закрытых дворах,
  Копались в клоаке заразные мухи
  И сеяли в нас отвратительный страх.
  
  А мы неудобствами жизнь украшали,
  Шуршали в постели, играя с мечтой.
  И пусть иногда нам соседи мешали,
  Но мы их ровняли с мирской суетой.
  
  Рожали в грязи наши старшие жены,
  Их сверстницы жрали смердящий навоз.
  И всюду носились животные стоны,
  Поскольку наш зад к атмосфере прирос.
  
  Закончился день, проклиная свободу,
  Бежали мы скопом к отходам звезды.
  Но тащится жизнь все дряхлей год от года,
  А мы этой жизнью безмерно горды.
  
  Злосчастные дети неправедной ночи,
  Сыны Октября, не ушедшие прочь.
  Смотрите!
   Ваш пульс навсегда обесточен,
  И даже Всевышний не в силах помочь.
  
   1990
  
  
   РАЗГОВОРЫ
  
  Мудак на трибуне драл глотку часами,
  Другой обсерал иногда невзначай.
  Но объединившись, они доказали,
  Что скоро народ не получит и чай.
  
  И гнусно шутя, пресловутая свора
  Над быдлом смеялась, держась за живот.
  Шипела:
   "Подонки, паскуды и воры,
  Хотите, чтоб вас называли - народ!?
  
  Ну нет уж, избавьте, паршивые свиньи,
  Мы вас упекли бы лет двадцать назад,
  Но время не то, не сказать, что стабильно,
  И всюду царит совершенный разврат.
  
  Однако есть путь, чтоб вогнать вас в могилу,
  А мы будем святы и также чисты.
  Не хватит вам денег, покинут вас силы,
  Ведь головы уж абсолютно пусты..."
  
   1990
  
  
   *****
  
  Невероятное событье
  На днях у нас произошло:
  Скончался Боб от недопитья,
  Ему не слишком повезло.
  
  А сколько их по будням бродит -
  Не покоренных суетой.
  Ломают челюсть, дружбу водят
  С проклятьем века - простотой.
  
  На них поставлены капканы,
  Их чаще бьют из-за угла.
  Они же кушают стаканы
  И то клянут, что мать дала.
  
  Пенсионер социализма
  Устал, присел и снова встал.
  "Не видим призрак коммунизма", -
  Подумал он и водки взял.
  
  Но потревожить что-то сразу
  Не удается никому.
  Роняя правильную фразу,
  В начале думай, что к чему.
  
  Невероятное событье
  На днях у нас произошло:
  Скончался Боб от недопитья,
  Ему наверно повезло...
  
   1990
  
  
   ОСЕНЬ
  
  Мысль противная в бездне металась,
  Кости грызла вонючая смерть.
  Что от жизни народу осталось?
  Ничего! - я отвечу,
   Поверь!
  
  И в тоске отмиравшая плесень,
  Заорала бесстыдно: Держись!
  Мы вас вместе с Борисом повесим,
  А ваш прах просто выбросим ввысь.
  
  В первый миг я, признаюсь, опешил,
  Возмущенно уставился вдаль.
  Ганнибал там неверного вешал,
  А неверным был доктор Паскаль.
  
  Я взметнулся и очень лениво
  Потащился в соседний продмаг.
  Вместо жрачки купил банку пива,
  Поделившись с толпой бедолаг.
  
  Все опухшие словно бульдоги,
  Обсуждали прохожих мадам:
  "Слишком толстая... дохлые ноги,
  Грудь мала..."
   А мадам - по мордам!
  
  Я опять окунулся в смысл фразы,
  Вновь по жопе шарахнул сентябрь.
  Как всегда он - подлюга - промазал
  И упал в дом, где ползал октябрь.
  
   1990
  
  
   ДОЦЕНТ
  
  Я - доцент счастливой четной пасхи
  И оторопелый в буднях лет.
  Не хватает стимула и встряски,
  Потому что я по сути - дед.
  
  Я не извергаю искры лести,
  Потому что некуда расти.
  Я свою любимую невесту
  Не могу в толпе людской найти.
  
  Выронил я мелочь избавлений,
  Только не расстроился, а сник.
  И устав от страшных упражнений,
  Я направил в будущее штык.
  
  Там меня конечно не признали,
  Посмеялись только и всего.
  Получив закалку крепче стали,
  Я предстал в святилище Его.
  
  И умчалась квота передела,
  Обгорели черные кресты.
  Ползали прорабы неумело,
  Расчищая грязные кусты.
  
  Утонули мнимые причуды,
  И потешный эльф повел плечом.
  Но шагали новые иуды,
  Разрубая истину мечом.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Селикатное место под солнцем
  Означает сегодня одно:
  Человек не уходит на дно,
  А беспечно исследует донце.
  
  Я был шут, но не очень разборчив
  И поэтому долго прожил.
  Был дворец-дача, собственный ЗИЛ,
  И на редкость испорченный отчим.
  Он меня за собою тащил.
  
  Куча денег, доходное дело,
  Я ему отдавался всецело
  И где мог, там конечно грешил.
  
  Постоянно подверженный стрессам,
  Я себя ежедневно берег,
  В этом мне неизменно помог
  Строгий отчим - синоним прогресса.
  
  Целиком он меня захватил.
  Я о том и теперь не жалею,
  Просто, глядя вперед, я робею
  И боюсь, что не хватит мне сил.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Сидел на траве арендатор Степан,
  Балдея и сонно икая,
  А по тротуару бежала толпа,
  Собою асфальт подметая.
  
  Он лузгал орехи и грыз апельсин,
  А люди, себя возбуждая,
  Орали, толкались, ловили такси,
  Друг с другом ужасно ругаясь.
  
  Степан засучил до локтей рукава
  И стал ковырять все болячки,
  И тщетно колола лицо синева,
  Стояли дубы враскорячку.
  
  Зловонная масса летела туда,
  Откуда нет выхода вроде,
  Но наш арендатор не вызвал скандал,
  Назло обнаглевшей природе.
  
  Он плюнул три раза и скрылся из глаз,
  Как-будто и не было вовсе.
  Никчемные тени, пришедши в экстаз,
  Мечтали о сказочном попсе.
  
  И вот передавлены в куче мозги,
  Расплавлены крепкие жилы.
  Но в столпотвореньи не видно ни зги,
  Народ на обочину смыло...
  
   1990
  
  
   ЖИЗНЬ
  
  Я зарекался не плакать,
  Но уж такая судьба:
  Жизнь подсознательно лапать.
  Жизнь - это наша борьба!
  
  В трижды ублюжее время
  Мы появились на свет.
  Бьют наше бритое племя
  И недоносок и дед.
  
  Мы же паскудством укрыты
  И ненавидим весь мир.
  Чаще пьяны мы, чем сыты,
  Ведь алкоголь наш кумир.
  
  Солнце ударило в горло,
  Хлынула бурая кровь.
  Мы умираем бесспорно,
  Но оживем вновь и вновь.
  
  Как же пройти испытанье?
  Как же прорваться вперед?
  Думаем мы, но страданьем
  Лишь озлобляем народ.
  
  Страшно стоять над рекою,
  Где утонули мечты.
  Глупо ходить тесным строем,
  В нем все такие ж как ты!
  
  И тошнота, даже рвота
  Нас вынуждает спросить:
  Кто же нам выделил квоту?
  Кто заставляет нас выть?
  
   1990
  
  
   *****
  
  Неоновый плащ развевался над полем,
  Над лесом висела тревожная плеть.
  Я был не понятлив и слишком уж болен,
  И кто-то твердил мне все время: Не сметь!
  
  Я долго сидел в обоюдной пещере,
  Лепил пустоту, удалившись от дел.
  Ведь был я воспитан на истинной вере,
  Поденный философ, удачлив и смел.
  
  А рядом шипели картинные люди,
  Они укрощали первичную сталь.
  Шагал пролетарий, по прозвищу Рудин.
  Он вел батальоны в манящую даль.
  
  Я видел его в угрожающей массе:
  Тупое лицо, рядовые глаза.
  Учась революции в розовом классе,
  Он знал наперед, что Ильич наказал.
  
  И вот, поравнявшись с кремлевской стеною,
  Картинные люди уперлись в нее.
  Насытившись кровью, сравнявшись с молвою,
  Они ускакали в забытый проем.
  
  А я шаг за шагом взбирался на кручу
  И полностью миг осознал в тишине.
  Здесь рамки тесны, силы ада могучи,
  И все закипело мгновенно во мне.
  
  Я принял удар, и обрушился полдень,
  Меня одеялом покоя укрыл.
  И тут я услышал, что смерть рядом бродит
  И тянет меня в государство могил.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Среди прославленных юристов,
  Среди подвыпивших детей
  Я вижу трех пропагандистов
  Совсем не девственных идей.
  
  Они щетинисты, зловонны,
  Они пропитаны вином.
  Но рукоплещут им патроны,
  Отправив истину в роддом.
  
  А ведь она уже больная,
  Как венерическая тварь,
  Вся в язвах, мокрая, хромая;
  Ее как факт, коль хочешь - жарь!
  
  И пресловутые кумиры
  Томятся бременем мечты,
  И словно древние сатиры,
  Не извиняясь прут в кусты.
  
  О сколько наглости и страсти
  В перекалеченных мозгах!
  Удел рабов - стремленье к власти
  И сеять лесть и иже страх!
  
  Покорны те, кто не у дела;
  Доступен им приют могил.
  Убогий ум простился с телом,
  Его последний час пробил.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Маячили где-то опасные тени,
  И ползали мысли в моей голове.
  Просили меня: Не выплескивай семя,
  Ведь слишком уж много таких на земле.
  
  Но я не послушал и выиграл мало,
  Во мне закипела наивная кровь.
  Жена сына с дочкой сама убивала,
  Поскольку детей подменила свекровь.
  
  Она им глаза вырывала щипцами
  И ржавым пинцетом их ноздри рвала.
  Затем, обожравшись родными сердцами,
  Она у них пальцы стеклом отсекла.
  
  И тут появился я сам на пороге.
  Увидев два трупа, я плакал полдня.
  Жена возбужденно кусала меня,
  Когда партбилетом я гладил ей ноги.
  
  Я груди отрезал и бросил их в печку,
  Запахло мясцом, я сблевал и притих.
  Слегка успокоившись, выбросил в речку
  Я тело супруги и сутки продрых.
  
  Вдруг вспомнил детей и помчался к бабусе,
  А там уже кости обгладывал пес.
  Рассек я ее пополам, только бусы
  На память оставил и в избу принес.
  Ну как теперь жить мне, партийцу, не знаю,
  Остался один словно перст на земле!
  Сижу и родную страну вспоминаю,
  Но смерть, как отряд коммунистов в седле...
  
   1990
  
  
   *****
  
  Посторонние люди уходят,
  И приходят бесцветные твари.
  Леня, Миша, Иосиф, Володя...
  С ними каши не сваришь, товарищ!
  
  Но куда же деваться слепому,
  Коли ноги ведут к покаянью,
  Коли не был он от роду дома,
  Окрыленный священным сияньем?
  
  Он метался по свету, как птица,
  Все хотелось узнать, все изведать,
  Сняв штаны и попробовав пиццу,
  Понял он, можно и не обедать.
  
  Перед ним расцветали плакаты,
  Но не видел убогий дороги,
  Опрокинуты люди и боги,
  А вокруг палачи и солдаты.
  
  Догадавшись, что мир обманулся,
  Он упал в сепаратную жижу,
  Он решил здесь немножечко выждать,
  Но уже через час захлебнулся.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Сияющий будда на трон водрузился.
  И мир просветленный уверовал в миг.
  Не ясный восторг.
   Он в себя углубился,
  Но в буднях погряз гуттаперчевый фиг.
  
  С трудом засыпал ясновидящий город,
  Почувствовав трудность, проник в Никуда.
  Одним стало меньше, подняв черный ворот,
  Собой восхищалась немая среда.
  
  Прогресс не понятен нам стал постепенно,
  А будда смотрел, пожиная мечту.
  Он чувствовал смысл, был судьей неизменно,
  И таяла пропасть, пробив пустоту.
  
  И брызги рассыпались сотнями радуг,
  И вырвалось солнце из плена росы.
  Мы были б несчастны, но парус не задан,
  И все исчезает с приходом весны.
  
  Всесильная мысль, пробудившая бодрость,
  Разрушила мир, убегая во тьму.
  И билась о стены прогнившая совесть,
  Хоть звенья цепей всех тянули ко дну.
  
  Когда новоявленный мирный целитель
  Пытался себя возвеличить в веках,
  Наш будда стал истый закона ревнитель
  И тут же рассеял безудержный страх.
  
  Веревка меж прошлым и светлым грядущим
  Натянута так, что готова запеть.
  И я обращаюсь к победе зовущим:
  Старайтесь по больше в сей жизни успеть!
  
   1990
  
  
   *****
  
  Как много в мире инвалидов,
  А еще больше дураков.
  На них достаточно ликвидов,
  Но не достаточно оков.
  
  Я б их сгноил за всю мазуту,
  На дне Ангарки утопил.
  Найти б свободную минуту
  И понабрать немного сил.
  
  Тогда б я вышел на просторы
  И все вопросы разрешил.
  Спустился в бездну, плюнул в горы
  И повседневность потрошил.
  
  Но не дано увы, ей-богу,
  Подпрыгнуть выше головы.
  Я проповедую тревогу
  И упираюсь в зов молвы.
  
  А там - дебилы на дебилах,
  Зато над ними красный флаг.
  Им выдают на праздник мыло
  И чешут холку за пятак.
  
  Я с ними встать боюсь, однако
  И протестую средь камней.
  Да лучше мне бежать в Монако,
  Где жил загадочный еврей.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Ворочался главный прораб перестройки
  В вонючем навозе и в луже мочи.
  Вчера он столь рьяно боролся с прослойкой,
  Что с ним соглашались одни лишь рвачи.
  
  Но наш претендент задыхался от злобы,
  Он кашлял как сволочь и сволочью был.
  Набив полной властью дурную утробу,
  Обхарканый мастер мучительно взвыл.
  
  И вот обескровлена черная масса,
  В руках - ни шиша, а в глазах - боль времен,
  И где-то в болотах затеряна трасса,
  А к ней нас ведет обезглавленный слон.
  
   1990
  
  
   *****
  
  Я живу в придуманной стране
  И не вижу выхода оттуда.
  Слава уплывает в тишине
  Словно в океане барракуда.
  
  Я не стар, но слишком одряхлел,
  Попусту о будущем мечтаю.
  Слишком горд, упрям, но не у дел
  И стихи плохие сочиняю.
  
  Не не забываются они,
  Просто быть в ряду литературы
  Очень неприглядно, ведь стоит
  Мраморная тень прокуратуры.
  
   1990
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"