Аннотация: Все с чего-то начинается. Записки Путника начнутся со свитка, которого нет в его походной записной книжке.
- Хокусен-даи, ратусен доджо. Хокусен-даааи, ракусен до. Хокусен-даи, ратусен... - шептала она, болтая ногами в воздухе. Беспечность и угловатость юности делали ее весьма очаровательной особой. Две фразы вырывались из нее сами собой, все повторяясь и повторяясь.
Девушка. Лет шестнадцати. Со слегка растрепанными волосами отливающего золотом русого цвета. Щуплая невысокая девочка с упрямством на дне глаз. Она сидит на широких перилах лестницы, что ведет к парадному входу в обычную средненькую школу. Таких школ по России тысячи. Невысокие мрачные трех-четырех этажные здания из кирпича. Для большинства это клетка, для нее - не то чтобы дом, но по меньшей мере, место, где не бьет отец, не орет мать и нет времени на пустые мечты. Все твердят ей, что она глупая фантазерка. В ответ она читает свое не то заклинание, не то мантру.
- Хокусен-да-а-а-и, ракусен до... - по пыльному асфальту под ее ногами ползет большая муха с оборванным крылом. Девушке ее немного жаль. Они не похожи, но муху все равно жаль. Она ведь не смогла помешать путающимся у старшеклассников под ногами пятиклашкам лишить себя крыла. Заныла спина. В классе ее пытаются сделать козлом отпущения, отрываются по полной, но следов на видном месте не оставляют. Что не мешает синякам противно ныть и чесаться.
- Хокусен-даи, ратусен доджо...
- О чем поешь? - этой однокласснице девушка не понравилась сразу. Интересно бы знать, чем именно? Потрепанной застиранной одеждой? Длинными до колен волосами? Не моргающим прямым, как палка взглядом, который иногда стремится соскользнуть, уйти в сторону и вверх от лица собеседника? Даже если бы девушка и спросила, ей бы никто не ответил. Правду здесь говорят лишь перед тем, как соврать. А кому выгодно врать чокнутой замарашке? Та между тем посмотрела на заговорившую с ней гламурную девицу в чёрно-розовом. Та выплюнула жвачку и лениво уточнила: - Эт че японский твой?
За спиной гламурихи (так уж девушка про себя окрестила своего главного недруга, не удостоив того даже большой буквы) захихикала верная свита. Все знали, что в их классе завелась "япономанка". В свое время это дало им повод для новой волны издевок. Что ж, каждый волен смеяться, пусть даже шутки его не смешные.
- Нет, - после недолгого молчания ответила девушка и стала ждать продолжения разговора. Бить ее не станут. Вокруг слишком много народа. В основном это вырвавшиеся на время перемены младшеклашки и ученики седьмого-восьмого, но иногда на крыльцо выходит покурить и погонять курящих охранник Гриша. Он лишь с виду неказистый и безопасный. Пару раз разнимал драки мальчишек и бойню, устроенную девчонками. Даже оставил целыми драчунов.
- Тогда на каком же это языке? На китайском что ль?! - гламуриха боролась со смехом, значит, приготовила какой-то сногшибательный монолог. Слушала она исключительно себя, что япономанку всегда удивляло. Бывают же такие нарциссы в наше время! Кто бы мог подумать.
- Нет, не на китайском, - девушка редко позволяла себе вот так открыто и насмешливо улыбаться. Все привыкли к ее нахмуренным бровям и губам ровной линией. - Это песня монаха. Я не знаю, на каком языке он поет.
- И где твой монах? - захлопала глазами гламурная кошечка.
- Он не мой, - задумчиво уточнила девушка. Ее взгляд вновь стал изменяться, уходить от реальности. - Он поет в мире, где есть магия. Хокусен-даи, ратусен до...
- Чокнутая! - обрадовано вопит на это, заглушая песню-чтение, девица в черно-розовом. Люди начинает любопытно оборачиваться. - Не, вы только посмотрите! Вы гляньте на эту шизанутую!
Та, о ком шушукаются по углам площадки перед школой и на лестнице, закрывает глаза и сосредоточившись поет. Она очень хочет, чтобы он ее услышал.
- Хокусен-даи, ратусен доджо. Хокусен-даи, ракусен до! - парень повторяет слова уже битых три часа. Для обычных людей это молитва о встречи с потерянными людьми. Для магов с хорошей подготовкой это заклинание, позволяющее найти кого угодно. Монахи, как правило, занимают промежуточное место. Им редко нужны простые смертные, а Богов зовут по-другому. Но из всех правил, писанных и неписанных, есть свои исключения. Например, этот высокий стройный подросток, что болтает ногами над пропастью и зовет, все зовет неведомо кого.
Вокруг видны скалистые горы, которые на западе обрываются прямо в тихое последние несколько тысяч лет море, прозванное Ракушковым. На востоке и юго-востоке скалам противостоят зеленые округлые холмы Зеленой равнины. Там, где объединяются скалы, море и холмы, стоит город. Отсюда не видно, но за ним и в самом деле начинается ровная степь. В дне пути ее вновь оборвут горы, с не такими острыми и неприступными пиками. Зеленая равнина зажата между горами и морем, ведет к ней лишь морской путь, что впрочем, не особо мешает, а то и помогает развиваться торговому городу. Лирая лет через двадцать при таких темпах должен стать третьим по величине городом империи. Но станет ли, пока неизвестно. Врагов у Города чаек (так переводится название бывшего маленького рыбачьего поселения) предостаточно.
Юный монах одергивает и полу туники и самого себя. Нашел время для размышлений о политике! Скоро его исчезновение обнаружат. Ему еще повезет, если никто не проверит нетронутость свитка с древними зайранскими заклинаниями. Свиток он выучил довольно быстро, всего раза с пятого. Теперь пришло время применить знания на практике.
- Учитель... - юный последователь учения истинного Слова вздрагивает и понимает, что не может солгать. - Я не молюсь.
- И кто же она? - учитель позволяет себе усмешку умудренного жизнью человека. Его подопечный готов поклясться, что когда-то и этот древний старец пытался призвать к себе какую-то красавицу.
- Я не знаю, кто она. Я просто зову. Она приснилась мне, а я ей. В мире, где она родилась, нет магии, но она обещала услышать и послушать, - парень выпалил это на одном дыхании и не стал ждать выговора или нравоучений. Их не будет. - Хокусен-даи, ратусен доджо...
Взгляд старого монаха, много постранствовавшего по этому и не только этому свету, скользит по нагретым на солнце камням скал, по глубоким обрывам, до дна которых доставали лишь ветры и свалившиеся в них бедолаги. Старец улыбается надвигающейся грозе и упорно выглядывающему из-за темно-серых туч солнцу. Грозы в последнем месяце весны особенно сильные, летом будут лишь противные моросящие дожди и холодный туман. Когда придет это время, непогоде будет сопротивляться лишь золотые купола старого храма, что был выстроен много лет назад. Этот храм успел увидеть множество зим, множество людей и богов. Его едва не уничтожил дракон и заново отстроил рыцарь, победивший спятившую от какого-то своего драконьего горя тварь, потерявшую разум.
Старец родился здесь семь десятков лет назад и все равно родные места воспринимал с восторгом младенца. Он вообще считал детей очень умными существами, у которых многому следовало учиться. Монах улыбнулся в бороду, сел неподалеку от ученика и прикрыл глаза:
- Пой, мальчик. И не переставай верить. Она услышит...