К. Мещерин : другие произведения.

Корпорация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

КОРПОРАЦИЯ "КАФКА"

  
  
   Пролог
  
  
   Солнце мельком выглянуло из-за сизых предгрозовых туч. Белоснежная кладка Великой Засеки тут же заискрилась, засияла, словно колотый сахар. Взмывавшие в небо башни казались игрушечными - со своими округлыми навершиями, в узорах из лазури и золота.
   Чем ближе путники подъезжали к Великой Засеке, тем реже они понукали лошадей. Тем чаще задирали головы, удивленно охая и крестясь.
   Только мальчик десяти лет, ехавший позади всех, понуро смотрел вниз. Копыта его лошади мяли податливый песок, изредка спотыкаясь обо что-то твердое и белое.
   Мальчику виделись человеческие черепа. Черепа взывали к нему страдальческими провалами глазниц и оскалами мертвых улыбок.
   - Как думаешь, Владыка, Господь так же жуток в своем величии? - спросил боярин Федор Кошка, прикрывая глаза ладонью от яркого света.
   Митрополит Алексий чуть улыбнулся.
   - Бог есть любовь, боярин, а любовь не должна внушать страх.
   - Хотел бы я знать, откуда тогда все это взялось, - боярин Кошка простер руку, охватив разом и Засеку, и пустыню, и грозное небо.
   Но он имел в виду не только их. Там, за стеной, скрывалось великое царство, которому равных - еще поискать. Могучее, богатое, многолюдное, полное прекрасных городов и древних храмов.
   Имеется одна лишь загвоздка. Не будь этого царства - всем жилось бы счастливее. Ведь неспроста окружено оно безлюдными пустынями.
   - Было царство ромеев, было царство вавилонское, был Александр Македонянин, а нынче басилевсы и кесари, - ровно проговорил митрополит Алексий. - Бог здесь не причем. Царства нарождаются сами собой, таковы законы истории...
   Боярин Кошка потеребил ухоженную бороду.
   - Ты ведь там был, Владыка. Нельзя всякую дрянь оправдывать законами истории. Я вот отлично помню, что мы ни минуты не надеялись на твое возращение.
   - ... и я не думаю, боярин, что ромеи, или вавилоняне, или басилевсы относились к покоренным народам лучше, чем Орда отнеслась к Руси, - тем же тоном закончил Алексий.
   Боярин Кошка искоса взглянул на него.
   - Хочешь сказать, что такая у нас судьба? Попали, дескать, как тростинка в колесо?
   Владыка кивнул. Он был одет в невзрачную серую рясу безо всякого шитья. Наперсный крест и ладанку, видимо, спрятал. А от пустынных ветров кутался в накидку из верблюжьей шерсти - ни дать не взять монах-проповедник из тех, что безрассудно пытаются обратить татар в христианство.
   - Наш разговор не имеет смысла, боярин, - сказал Алексий мягко.
   Боярин Кошка коротко усмехнулся. Он был высок, плечист, и спокойной, неколебимой силой веяло от каждого его жеста. Глядя на него, сложно было поверить, что он хоть в чем-то бывает беспомощен.
   - Мне ли не понимать, Владыка. Надо всеми нами Господь Бог, потом - шестеро великих Единений, потом - Христианское Товарищество, потом - Орда, потом - Владимирское княжество, а в оставшейся мелочи мы сами себе господа.
   Алексий покачал головой и отвернулся, вытянув из-под рукава четки с крупными деревянными бусинами.
   - Федор Андреич, а чего твой подопечный пригорюнился? - спросил кто-то.
   Боярин Кошка оглянулся на мальчика. Попридержал лошадь, дожидаясь, пока тот с ним поравняется.
   - Ну как тебе, нравится? - спросил он.
   Мальчик поправил сползшую на лоб шапку и поднял глаза. Глаза у него оказались мягкого серого цвета - таким часто бывает небо ранней осенью. Не здесь, конечно, а там, на севере. Дома. Он посмотрел на Засеку так, словно только ее заметил, и тут же отвел взгляд.
   - Чушь какая, - сказал он, хмурясь.
   Боярин Кошка вздохнул.
   - Ну, тебе, Митя, чего дуешься. Никогда ведь такого не видел. Это одно из четырех великих царств - смотри, примечай, мотай на ус. Ты же князь.
   Митя резко потянул за узду, и лошадь остановилась, мотая головой.
   - Я не хочу туда ехать. Мне не нравится эта стена, не нравится, как они лопочут по-своему, как на нас смотрят, словно мы им рабы какие-то.
   Боярин Кошка погладил бороду, искоса глянул на Митю.
   - Боязно?
   Митя нахмурился.
   - Великому князю Московскому не должно быть боязно.
   - Эк ты, - крякнул боярин Кошка. - В том, чтобы боятся, нет ничего зазорного, пускай и князю. Главное - надо уметь свой страх побороть. Глаза боятся, руки делают. И чему тебя владыка Алексий учит?
   Они помолчали. Солнце вновь спряталось за тучами. Надвигалась гроза. Порывами проносился ветер, вздыбливая песок.
   Отряд, понукая лошадей, заторопился к Засеке, чтобы успеть укрыться.
   Только Митя и боярин Кошка не тронулись с места.
   - Думаешь, убьют? - спокойно спросил боярин.
   Митя закусил губу.
   Ему вспомнилось, что в Орде убили двоюродного деда, что убили Михаила Тверского, что убили еще многих-многих, а прочие спаслись не иначе как чудом. Вспомнил о набегах, оставлявших после себя только горы неприбранных трупов и дымящиеся развалины. Вспомнил, как они по дороге то здесь, то там натыкались на следы ордынского владычества - на казни, на разоренные села, на вытоптанные посевы, на головы, насаженные на колья.
   Он никогда не отворачивался. Наоборот, всматривался, до рези в глазах, до тошноты - запоминал.
   И теперь Митя не выдержал. Он закрыл глаза рукой и тихо заплакал.
   Боярин Кошка сокрушенно покачал головой. Спрыгнул с лошади, снял мальчика с седла, прижал к себе.
   - Ну чего ты, чего, - уговаривал он. - Несмышленыш какой, кто даст тебе сгинуть? Ну, опасно, это да. И страшно. Но ведь ты князь, и должен защищать свою землю.
   Часть первая.
  
   - Московия, - сказал Джованни ди Биччи, скромный, но зато очень богатый владелец банка Медичи. И недовольно поводил своим на всю Флоренцию знаменитым носом. - Больно много они о себе возомнили, там, на восточных окраинах.
   Из уст человека, славного спокойствием и рассудительностью, это прозвучало как жесточайшее порицание. Лоло даже захотелось вступиться за московитов.
   - Ладно тебе, дядя, им непросто приходится. Попробуй тут удержаться в здравом уме, когда с одной стороны татары, с другой - литовцы, да и с остальными княжествами...
   - А может, то божий знак, - сказал ди Биччи сварливо. - Может, и нечего им. Пусть перейдут под чье-нибудь подданство, раз своих силенок не хватает.
   - Они татарские вассалы...
   Ди Биччи раздраженно побарабанил по обтянутой тисненной кожей ручке кресла.
   - Хоть бы их там всех геена огненная пожгла! Или мор какой взял! Проклятые схизматики! Грабить моих купцов!
   Причина дядиного гнева сразу сделалась ясна, как день. Посмели ограбить, боже нас упаси. Кредит с дебетом не сойдется. Папа Римский решит, что банк ненадежен и перебежит к генуэзцам. Англичане отхватят рынок со своей дрянной, провонявшей туманом шерстью.
   Апокалипсис как есть, в общем.
   Лоло вздохнул.
   Дядин кабинет являл собой образец многозначительной скромности - ровно как и его хозяин. Стены обиты узорчатой кожей, деревянный потолок расписан белым и зеленым, мебель простая, но в углу - дорогущий паровой камин, а над столом висит карта христианского мира, утыканная гербами Медичи. Банки и торговые конторы, как же.
   - Я уверен, что против меня действует корпорация "Мир", - сказал ди Биччи.
   Лоло, к несчастью, прослушал ту длинную и, несомненно, обоснованную цепь рассуждений, которая привела к такому выводу. Но, судя по дядиному лицу, хорошо еще, что он не решил, будто против него объединились все шесть конкурирующих корпораций.
   - Как раз по поводу "Мира" я и пришел погово...
   - Я не перестаю удивляться, как "Закон и Порядок" может терпеть всех этих варваров! Язычников! Агарян! Пресвятая Богоматерь, неужели нельзя что-нибудь с этим сделать? И не надо мне про то, что мешают другие корпорации. Вот скажи, Лоренцо, разве это не ваш долг - обеспечивать всеобщее благочиние и процветание?
   Лоло страдальчески закатил глаза.
   - Мы уже, дядя. Я тебе пытаюсь об этом рассказать. Мессир Гильом говорил, что намечается какая-то серьезная заварушка с участием "Мира" и "Войны". И меня определили, ну, поработать за лазутчика. Внедриться к ним, кое-что разузнать, кое-что сделать. Вот.
   Дядя довольно долго переваривал полученные сведения. У него был вид василиска, которому скормили целый ящик оружейных гвоздей. Наконец он слегка свел брови.
   - Лоренцо, ты с ума сошел? Какой из тебя лазутчик?
   Ну, началось.
   Лоло и без родственников прекрасно знал, что никакой он не. Не воин, не книжник, не купец - так, серединка на половинку. Но придирок со стороны он не выносил. Потому что больше всех придирался к себе сам.
   - Дядя, у меня задание.
   - Не забывай, ты не только Донати, но еще и Медичи. И не имеешь права участвовать со всяких авантюрах. Ты старший сын, подумай о своем несчастном отце, о матери...
   Лоло наморщил нос. Тема была болезненная, но сейчас он не хотел портить себе настроение.
   - Им нет никакого дела, дядя, ты же знаешь. Такая уж у меня семья. И раз я сам вынужден устраивать свою жизнь, то нечего цепляться - как сделаю, так сделаю.
   Дядя сокрушенно покачал головой.
   - Нужно было отдать тебя во францисканскую школу, я ведь им говорил... Теперь все маемся. Скажи лучше, куда тебя отправляют. И в чем суть задания. Мне не нравятся эти тайные интриги меж корпораций, Лоренцо. Возможно, в них вообще не стоит участвовать, ты уж не обижайся.
   Лоло легкомысленно помахал рукой.
   - Надо ехать в Любек, глава балтийского отделения весь извелся. Я не очень знаю, в чем там дело. Да и никто не знает. По слухам, очередное великое столкновение - корпорации "Мир" поперек горла корпорация "Закон и Порядок", корпорации "Война" - корпорация "Левиафан". И если дальше так дело пойдет...ну, будет драка. И почище той, которая случилась, когда Люцифер задумал свергнуть Бога и архангелы устроили ему гонку.
   - В общем, образцовый гадюшник, - заключил дядя. - Точно наша Флоренция, только в общемировом размере. Лоренцо, мальчик мой, а что за слухи ходят о седьмой корпорации?
   Дядя старался спрашивать равнодушно. Но в его тоне проскользнула нотка неподдельного любопытства.
   Наверняка какие-нибудь городские сплетни. Ох, Флоренция. Любишь же ты вместо того, чтобы обсуждать дела, часами перемывать косточки всему свету. И как только языки не отвалятся.
   Лоло нудным голосом поведал, что христианским миром управляют шесть корпораций, а шесть - число божье, на что указал еще Блаженный Августин. Что оные корпорации разделили между собой все стороны добродетельной христианской жизни, сообразуясь, опять же, с решениями Соборов, писаниями святых отцов и апостолов. Что седьмой взяться попросту неоткуда и незачем. И что буде такая бы и появилась, то ей осталось бы лишь представлять намерения дьявола и вообще всякое зло.
   - ... а наш христианский мир нарочно устроен так, чтобы сатана не мог руководить им своими помыслами. Мы не оставили для него места, дядя, господи, ты же все это знаешь.
   Джованни ди Биччи покивал. Пожелал удачи. Пообещал еще навестить перед отъездом. А напоследок сказал:
   - Знаешь, Лоренцо, ведь мир без зла не обходится. Дьявол свою лазейку всегда найдет, нельзя об этом забывать.
   Дядя, как всякий настоящий банкир, тем усерднее искал подвох, чем лучше дела обстояли со стороны.
  
  
   Когда "херувимчик" в очередной раз нырнул, зарывшись носом в облака, Лоло вцепился в обивку лавки и зажмурился.
   Он нутром чуял, что конец его близок.
   Лоло не выносил воздушных путешествий. Всякий раз по приземлении он давал себе честное слово, что этот полет был последним. И всякий раз, когда дела прижимали, брался за старое.
   Дурак, господи помилуй, какой дурак!
   - До чего занятно германские земли смотрятся с неба, - сказали по соседству.
   Лоло машинально отметил говорок. Северный, русинский, глотающий начало и увязающий в "р".
   Ерррманские.
   - И чем же они занятнее других? - сварливо спросил Лоло.
   Он был рад любой перепалке, лишь бы отвлечься.
   - Квадратики, - у соседа в голосе проскользнуло неподдельное умиление.
   Лоло открыл левый глаз и глянул в маленькое окошко. Сквозь мутное стекло виднелось лоскутное одеяло полей, садов и рощиц.
   И чего этот русин здесь нашел?
   Лоло открыл второй глаз и повернулся к соседу.
   - По-моему, скука смертная. Вот у нас во Флоренции... К слову, я Лоренцо Донати.
   Сосед, надо признать, ему достался выдающийся. Высокий, тощий, одет в бирюзовый кафтан - длиннополый, но с короткими рукавами, из-под которых видна лиловая рубашка. Его светлые волосы были заплетены на новгородский манер в косу. Большие переливчатые очки, похожие на стрекозиные глаза, закрывали добрую половину лица.
   Вообще, во всем облике соседа чудилось что-то неуловимо фасетчатое.
   Сосед лучезарно улыбнулся.
   - Яроша Вороницын, родом буду из Новгорода. Кстати, не знаешь, почему "херувимчики"? Никак не подходит ведь. Такая железнобокая посудина.
   Лоло фыркнул.
   - У главы корпорации "Левиафан" непреодолимая тяга ко всяким звучным словечкам.
   - А-а, бывает. В Любек?
   - В Любек, - кивнул Лоло.
   - На собрание Ганзейской Лиги? - все расспрашивал Вороницын.
   Лоло, рассудив так и эдак, решил, что во вранье греха не будет.
   - Да, меня дядя отправил, он...Медичи, занимается торговлей и банковскими делами.
   - Кто не слышал о Медичи! - Вороницын всплеснул руками. - Славная кампания! А вы за войну, или нет?
   Этот вопрос немало Лоло озадачил. По правде, ему-то лично было все равно. Его корпорация "Закон и Порядок" традиционно за мир. Его дядя не любит войн, потому что они мешают торговле.
   Но чего бы такого нагородить, чтобы новгородец отвязался?
   - Я не особо слежу за межгосударственными делами. Разве намечается война?
   Вороницын погладил пальцем ободок очков. Скривил тонкие губы в усмешке.
   - И преогромная. Давненько, дескать, не было, накопилось достаточно причин. Хотят втянуть и сторонних - сарацин, татар, катайцев.
   В тоне его Лоло почудилось неодобрение. Он не смог удержаться.
   - Если шесть корпораций решили, значит, так надо. В их руках судьба христианского - да теперь и не только - всего мира!
   - Да-да, - покивал новгородец. - Всеобщий порядок. Повсеместное благочиние. Прогресс, в конце концов. Кто от такого откажется. Как только постоянные междоусобицы с этим согласуются, не возьму в толк.
   - Таковы рыцарские обычаи, - сказал Лоло, смутно припоминая, что у русинов рыцарей в привычном смысле нет. - Как еще им решать свои разногласия, если не в битвах.
   Сосед почему-то засмеялся.
   - Хорошо звучит! Складно.
   Лоло почуял, что такими путями разговор легко окончится дракой. Новгородец его невнятно раздражал. Не столько словами - мало ли что там городит какой-то схизматик!
   Скорее, общей манерой. Сквозящий в каждой фразе снисходительной усмешечкой. Дескать, я-то знаю, как оно должно быть.
   Но Лоло не хотел ссориться.
   - А ты зачем в Любек? По торговым делам?
   - Если бы, - Вороницын хмыкнул. - Я ведь не купец. Я, господин Лоренцо, блюститель древностей. Знаешь, есть такая сотня...а, вы зовете их "комиссиями". При Христианской Лиге, занимается охраной исторического наследия. Давеча вот летали в Рим, там Папа хотел снести остатки языческого храма. Провели следствие и запретили. Другое дело - послушается ли. А сейчас еду к своим в Любек. Ганзейский сход закончится - и домой.
   Лоло украдкой вздохнул. Кто-то, видите ли, домой. А у кого-то все только начинается. Легко сказать: "проберись в корпорацию "Мир", мы тебе все устроим, а ты понаблюдай да наведи шороху..."
   А как оно там будет получаться - бог весть.
   "Херувимчик" начал неторопливо снижаться. Лоло, почуяв близкое избавление, почти успокоился. Он прижался носом к маленькому окошку и стал рассматривать крыши и башни вольного города Любека.
  
   Йохан Брадер, почтенный бюргер вольного города Любека, все думал о том, что за прожитые им сорок шесть лет это его первое противозаконное деяние.
   Не считая, конечно, сворованного по малолетству пряника.
   Брадер всегда старался жить порядочно. Так, милостью Господней, он добился успеха в банковском деле, получил должность в магистрате, заручился уважением горожан.
   Но Женни сказала, что надо идти. А с Женни спорить никак нельзя.
   В воздухе витали странные, подозрительные запахи. Благовония, вперемешку с восточными маслами, вперемешку с горелым мясом и палеными перьями. Конечно, это ведь был жидовский квартал. Порядочные отцы города Любека сюда и носа не казали. Даже в случае изрядных денежных затруднений проще было притащить жида к себе, хоть и говорят, что после этих собак надо наново переосвящать дом...
   Влепленные один в другой домишки с вечно закрытыми окнами и глухими дверями все теснее и теснее сжимали улочку. Брадер не слышал голосов, смеха ребятни, да хотя бы и просто шагов .
   Его подбитые медью башмаки гулко звякали об брусчатку. Впереди замаячила деревянная вывеска. Брадер близоруко поморгал и разглядел на ней двух перевившихся змей с человечьими лицами. Змеи облупились и потемнели, но выглядели оттого не менее жутко.
   Брадер, как научили, сунулся за вывеской в проход между домами. Крыши над проходом смыкались, было темно и пахло плесенью. Брадер нашарил справа от себя тяжелую бронзовую ручку и громко постучал ей об стену. Рядом бесшумно отворилась дверь. Брадер вошел внутрь.
   Сначала его глаза приноравливались к темноте. Зато нос так и взвыл от бесчисленного множества запахов. Иные из них жгись, другие щипались, третьи холодили, четвертые щекотались, пятые ласкались сладостью. Воздух был пропитан перцем, кардамоном, корицей, мятой, анисом, шалфеем, апельсином, имбирем, мускатом, морской солью, меркурием, серой, фосфором, мышьяком и бог весть, чем еще - всего не разобрать.
   Лавка пряностей, он не ошибся.
   Брадер засопел, закашлялся. Из-за прилавка к нему вышла черноглазая еврейка в платье с причудливыми узорами.
   - Господин Брадер, - сказала она нараспев.
   Его знали даже здесь, в квартале отщепенцев и неприкасаемых.
   Брадер растерялся. Дело было щекотливым. Он не представлял, как себя вести, что говорить.
   Еврейка чинно поклонилась.
   - Не думала, что буду приветствовать в бедной лавке моего отца такого гостя,... Какие пряности вам нужны, господин?
   - Я...хм-м, - Брадер почесал щеку. - Меня интересует кое-что другое.
   - За снадобья берем двойную цену, господин, - Брадеру показалось, что еврейка хитро сощурилась. - Какую вам потребно отраву - быструю ли, медленную, чтобы смерть сошла за приступ падучей, или за разлитие желчи, или за воспаление внутренностей?
   Брадер слегка побледнел. Ему представилось, что будет, если кто-нибудь услышит их разговор. Он отчаянно замотал головой.
   - Нет-нет, любезная, ты не так меня поняла... я хочу сказать - совсем другое.
   Еврейка долго всматривалась в него своими черными глазами.
   - Хотите купить расписку?
   Брадер закивал.
   Еврейка, не сводя с него внимательного взгляда, толкнула одну из боковых дверей. Брадер вошел в крошечную комнатенку без окон. В ней не было ничего, кроме стола с двумя лавками и большого китайского ларца.
   Еврейка села, поправила выбившуюся из-под платка прядь и деловито спросила:
   - А какую именно?
   - Н-не знаю, - Брадер чувствовал себя очень неловко. - Я в первый раз здесь и совсем не... Дело, знаешь ли, в том, что "Левиафан" и "Мир" решили развязать большую войну, и все ставки, то есть, все средства уже пущены в ход. А я должен "Левиафану", хорошо так должен, и они потребовали... сына. Старшего. Моего старшего, Филиппа, на их никчемную войну, и долг скопился такой, что нельзя им отказать. А Женни, это моя благоверная, она не хочет его пускать, и правильно, он у меня ученый, а не воин, его убьют. Такие люди нужны им просто как скот на убой, понимаешь?
   Брадер замолк, тяжело дыша.
   Еврейка задумчиво обмакнула перо в невесть откуда взявшуюся чернильницу.
   - Так-так, - сказала она совершенно изменившимся тоном. Пропал даже жидовский говорок. - Вы задолжали корпорации "Левиафан", и платить не хотите. Вы думаете приобрести наш билет, и тем самым избавиться от долгов. Рассчитываете на страховой случай, верно?
   - Я не знаю, как у вас такое обделывают, - пробормотал Брадер. - Ну, как-то помешать им забрать Филиппа, да, любым способом.
   Еврейка повернулась к китайскому ларцу и вымолвила что-то на непонятном языке. Один из ящиков выскочил наружу. Еврейка поворошила лежавшие в нем белые бумажки.
   - Проще всего будет расстроить войну, - сказала она.
   Потом нажала куда-то в край стола, и часть столешницы поднялась, открыв вощеную дощечку календаря.
   - Последняя пятница месяца, - она записала что-то по-еврейски - Ваши обязательства просты, господин Брадер. Ровно через три месяца на заседании магистрата проголосуйте против принятого большинством решения. Вот бланк, здесь ставьте печать. Мы - единственная из корпораций, кто дает стопроцентную гарантию...
   По меньшей мере, треть слов оказалась Брадеру неизвестна. Но уточнять он не стал.
   Брадер ошалело просмотрел контракт, капнул воска, придавил перстнем. Еврейка сунула ему заполненную расписку. Потом наклонилась и вытащила из-под стола крошечную коробочку, величиной не более наперстка.
   - Бонус, - сказала она деловито. - Мы называем его "черт в табакерке".
   Брадер осторожно взял коробочку.
   - И что там внутри?
   - Этого никто не знает. Ее принято открывать только в сложных обстоятельствах.
   Брадер вернулся домой слегка взволнованным. Ничего не рассказав Жении, он лег пораньше спать. Расписку спрятал в потайном месте, оборудованном за домашним алтарем. К ночи он почти успокоился и посчитал свой долг выполненным. Единственное, что его смущало - откуда им известна повестка так далеко отстоящего заседания магистрата?
  
  
   Такую неразбериху, как в представительстве корпорации "Закон и Порядок", можно было увидеть разве что на улицах взятого штурмом города.
   Лоло растерянно стоял в дверях, а мимо него носились вооруженные пищалями и алебардами стражники, капитаны городского ополчения в разноцветных беретах, монахи в сутанах, служители в гербовых плащах.
   И это они называют "мы тебе все устроим".
   Лоло понятия не имел, куда идти и к кому обращаться. Он был близок к тому, чтобы вовсе послать задание к сатане и вернутся в родную Флоренцию. Как раз успел бы к празднику Вознесения.
   - А, Лоренцо Донати! - вдруг воскликнул кто-то. - Чего жмешься в дверях?
   К Лоло протиснулся важного вида господин в безбожно цветастом наряде. Лоло, к слову, никогда не понимал обычая вольных северных горожан рядиться по-петушиному. Возможно, это как-то укрепляло республиканский дух. Но они вот во Флоренции прекрасно обходились.
   - Мастер Каспар, глава балтийского отделения, - представился господин.
   Он свойски ухватил Лоло за рукав и потащил во внутренние покои. По дороге Лоло выслушал многочисленные жалобы и сетования - на судьбу, на горожан, на вечно воюющего со всем светом императора, и даже, кажется, на Папу. Лоло, как и подобает порядочному флорентийцу, не вникал. Он старательно осматривался по сторонам.
   Балтийское отделение было одним из самых значительных. Оно занимало недостроенный в старину монастырь, и богоугодное прошлое здесь просвечивало повсюду. В высоченных готических потолках, в каменных изображениях святых - довольно топорных, как на утонченный вкус Лоло. В стрельчатых узких окнах, пропускающих свет плотными снопами. В гулком шуме, многократно усиленном и разноголосом, словно органная служба. Постройка явно была рассчитана на благоговейную тишину или церковную музыку, а вовсе не ораву галдящих любекских горожан.
   - ... но до того ли нам сейчас, синьор Лоренцо? Такое творится, что не знаешь, кому из святых угодников служить молебен!
   И с чего вздумалось величать его синьором? Лоло, хоть и значился при головном отделении корпорации, а все-таки должностей никаких не занимал и титулов не имел.
   Учтивость, однако, льстила. Лоло встряхнул головой.
   - А что случилось-то?
   Глава отделения осмотрелся по сторонам, потом сказал:
   - Мы решили хранить все в тайне до поры до времени. Не от тебя, само собой, а от... прочих. Тебе-то, пожалуй, стоит взглянуть, будешь знать, во что ввязываешься.
   - О, я и так премного наслышан, - вздохнул Лоло.
   Они вышли в сад. Вернее, раньше это был сад - еще в монастырские времена. Ныне же между редкими деревьями протянулись сети, в которых запутались, словно толстые гигантские мухи, "херувимчики".
   - Вот, - сказал глава отделения с каким-то сдержанным торжеством.
   Надо полагать, несчастье получилось столь грандиозным, что им не грех и потщеславиться. Не каждому, мол, выпадает.
   Лоло поначалу не заметил ничего необычного. Но расписываться в собственном ротозействе он не собирался.
   Медленно подняв глаза, он оглядел бездонно-свежее весеннее небо. Опустил взгляд, внимательно рассмотрев ограду из кирпича, маленькую готическую часовенку, с полдюжины "херувимчиков". Здесь явно что-то было не так. Вот только что?
   Налетел сырой весенний ветер. Лоло поежился.
   И тут-то он понял, что "херувимчики" не качаются, хотя и должны. Они ведь большие и легкие - в воздухе ветер треплет их нещадно.
   Лоло, пребывая в полном замешательстве, пошел вперед.
   У корпорации "Закон Порядок" были лучшие летательные машины - почти такие же, как у "Левиафана". Лоло похлопал "херувимчика" по шершавому брюху, и брюхо тут же обвалилось. Лоло едва успел отскочить. На землю, похрустывая, посыпались куски чего-то пористого и коричневого.
   Лоло совсем ошарашено выговорил:
   - Что за чертовщина? Они же должны быть из дерева и промасленной ткани...
   Сновавшие вокруг служители корпорации враз зафыркали и захихикали.
   Лоло взял кусок обивки. На ощупь он был гладким и немного липким, словно его покрыли медовой глазурью. Да и пахло сладким.
   - Э-э-э... - Лоло зажмурился, помотал головой, потом открыл глаза, решив твердо выдержать испытания, ниспосланные Провидением. - Это что, пряник?
   - Пряник, - торжественно кивнул глава отделения.
   - Пусть порок Илья поразит меня молнией, если я понял хоть что-то, - честно признался Лоло.
   - Это черная ворожба, - сказал глава отделения. - Хоть козни дьявола редко проникают в наш мир после учреждения корпораций, но все же иногда случается. Вот тебе и яркий пример, синьор Лоренцо. А все почему? А потому, что никак не хотят заняться седьмыми! Упаси нас Богоматерь, легче же делать вид, что все под надзором. А они тебе раз - и превратили весь наш летучий отряд в дьявол разберет что. Пряники! Как тебе? И часовня такая же, и трава кое-где, и даже дорожки...
   - Да уж.
   Лоло перекрестился, торопливо бормоча псалом. Он был не из суеверных, но дьявольские козни его пугали. Особенно когда обретали такой размах.
   Молитва успокоила разум, и он кое-что сообразил.
   - Вы сказали - седьмые? Кого вы имели в виду?
   - Седьмую корпорацию, кого же еще, - глава отделения мстительно раздавил каблуком кусок пряничной обивки. - Слуг сатаны.
   - А разве...
   Лоло всегда думал, что это лишь байка. Слушок из тех, которых преполно витает в простонародье. Чернь неспособна разобраться ни в политике, ни в философии, ни в мудрых замыслах матери-церкви. Вот и выдумывает себе игрушечный мир взамен настоящего - с плоской землей, звездами-гвоздиками, упырями, счастливыми подковами и гаданиями на венках. А так... ну кто, при здравом рассуждении, способен нарушить священное шестиединичное преустановление?
   - И давно они... действуют?
   - По всей видимости, с самого начала, - пожал плечами глава отделения. - Силы их, скорее всего, незначительны, и потому они вмешиваются очень редко. Зато, как видишь, они владеют поганой ворожбой. И весьма успешно используют ее на погибель христианам!
   Лоло призадумался. Он вспомнил дядины предостережения. Вспомнил, что дыма без огня не бывает, и каждый слух чем-то да подпитывается. Вспомнил о сотнях странных происшествий, о которых шептались то здесь, то там.
   Стало быть, седьмая корпорация все-таки существует. Более того - судя по поведению главы отделения, это не бог весть какая тайна. Для сильных мира сего, само собой.
   - А как она называется?
   Глава отделения сплюнул.
   - Да какое кому дело, синьор Лоренцо. О седьмых мало что известно. Их предпочитают не замечать, уж не знаю почему. Однажды мы все из-за этого огребем неприятностей, помяни мое слово.
  
  
   Лоло застрял в Любеке до самого Вознесения. Он скучал и маялся от безделья. К тому же, чем дольше он оттягивал с заданием, тем сильнее крепла в нем неуверенность. По правде сказать, Лоло был не из храбрецов. Он мог смело встретить любую нежданную напасть, но как только у него набиралось достаточно времени, чтобы подумать, он запутывался в сомнениях и страхах.
   Как и положено всякому порядочному христианину, Лоло на Вознесение собрался к службе. Он шел, и вокруг был неприветливый, замкнутый город - словно надменный рыцарь, глядящий на мир сквозь забрало. Шел проливной дождь. В залитой лужами мостовой отражалось сизое небо. Людей на улицах почти не было - все или в церквях, или по домам.
   Лоло думал о том, до чего Любек не похож на родную Флоренцию. Какой там сейчас праздник! Громко звонит колокол на башне Синьории, по всем церквям мессы, потом - праздничное шествие по виа Порта Росса, а потом пир горой, и у дяди наверняка соберется прелестная ученая компания, где что ни гость - то знаток римской истории или именитый художник.
   Лоло тосковал по дому.
   - Здрав буди, фрязин Лоренцо!
   Лоло обернулся. Перед ним стоял, сияя улыбкой, Вороницын. В своем бирюзовом кафтане, в огромных переливчатых очках, тощий и высокий, он очень походил на развеселую стрекозу.
   Новгородец на весу держал палку, которая увенчивалась большим белым куполом из ткани. Устройство хитроумно сохраняло его от дождя. Вороницын подвинул купол так, чтобы тот закрыл и Лоло, промокшего почти до костей.
   - "Юсан", - пояснил он в ответ на удивленный взгляд Лоло. - Так его называют катайцы. Славная штука, особенно в нашу северную непогоду.
   Воздушные разногласия были немедля позабыты. Они вместе пошли на мессу.
   Конечно, любекский Дуомо был ни чета флорентийскому. Тот даром, что без купола - зато какой красавец! Да и любая из четырех больших церквей без труда перещеголяла бы немцев по части изящества и вкуса.
   Тут все было темно, по-северному остро и хищно. Пламя свечей испуганно трепетало на сквозняке, а каменная резьба проступала сквозь мрак грубыми, пугающими фигурами. Лоло не любил северное искусство - этих неестественных, болезненно-бледных лиц, зеленоватых красок, темного неба.
   Он поморщился и посмотрел на Вороницына. Новгородец оглядывался по сторонам, похмыкивая.
   Лоло устроился на лавке поудобнее, и стал слушать согласное и нежное пение хора. Но едва он успел, настроится на молитвенный лад, как у южных ворот раздался взрыв. Прихожане заволновались. Собор враз наполнился шумом - грохотом отодвигаемых лавок, разговорами, восклицаниями. Лоло с беспокойством оглядывался. Он, как и все остальные, не мог взять в толк, что случилось.
   - Да-а, я не думал, что дело то того дойдет, - протянул Вороницын.
   У него был тон человека, приятно заинтригованного происходящим.
   - Женни, Женни, успокойся! - с отчаянием воскликнули сзади. - А что, любезные, если вы знаете, то и нам бы расска...
   Ни Лоло, ни Вороницын даже не успели повернуться, чтобы ответить. Повторно раздался взрыв - на сей раз у западных ворот. Алтарь вдруг воссиял багряным свечением, в один миг расцветившим весь собор. Бледно-кровавые тени зазмеились по стенам, по лицам прихожан, по иконам и фигурам святых.
   - Почтенные жители вольного города Любека! - голос, многократно усиленный, загромыхал по собору. - Мы, Ливонский орден, представляем здесь корпорацию "Война". Вы останетесь в сем славном соборе до тех пор, пока ваш магистрат, представляющий корпорацию "Мир", не согласится на выдвинутые нами условия...
   Конец фразы потонул в немедленно поднявшемся ропоте. Лоло, хоть и был напуган, восхитился самообладанием любекских горожан. Они, не дрогнув духом, говорили о дарованных Императором привилегиях, поминали энциклики Папы, требовали соблюдать христианские законы, а также просто грозились и ругались.
   - Ливонский орден! - Вороницын презрительно фыркнул. - Мало их, видно, князь Александр по озерам топил.
   - Это полное и совершенное беззаконие! - восклицал тот голос, что до того успокаивал Женни. - Даже сарацины до такого не опускаются! И они еще смеют называть себя христианским воинством! Крепись, душа моя, они не посмеют причинить нам вред. Подержат полдня, а потом отпустят.
   - А если нет? - возразил глубокий женский голос. - Если дело и правда идет ко всеобщей войне? Нельзя надеяться на христианское милосердие! Вспомни-ка, Йоханн, как рыцари безжалостно разорили Византию, даром, что они почти единоверцы. Как пожгли город, разграбили, как убили и пленили жителей...
   - Ну... - в голосе теперь проскользнуло сомнение. - Я все-таки Брадер, лицо в Любеке не последнее, и они не посмеют...
   - Не посмеют? - взвился женский голос. - Да чем больше они надеются получить, тем меньше задумываются о добродетелях, законах и суде Божьем. Немедленно используй коробочку!
   Тот, кого назвали Брадером, поначалу сопротивлялся. Но под напором Женни - не иначе, его благоверной - сдался и коробочку открыл.
   Лоло рассчитывал, что там хранится некое секретное оружие. Он косился назад, стараясь сильно не поворачивать голову. Ему хотелось верить, что освобождение близко. Потому как если служители "Войны" дознаются, из какой корпорации он сам, беды ему не миновать.
   - Она пустая, - дрожащим от возмущения голосом сказала Женни. - Ты дурак, Йоханн!
   - Я тут не причем...
   - О нет, - вдруг простонал сидевший рядом Вороницын. - Нет, нет, нет, пожалуйста, преподобный Варлаам, пусть это буду не я.
   - В чем дело? - шепотом спросил Лоло.
   Новгородец снял очки, пару раз встряхнул, опять надел. Линзы потемнели и сделались непрозрачными. Теперь они переливались синим и темно-зеленым, совсем как стрекозиные глаза. Лицо Вороницына, наполовину скрытое очками, стало неузнаваемым.
   - Ладно, по-разгуляемся!
   Новгородец встал, закинул на плечо юсан и пробрался на середину собора.
   - Никому не вставать с места! - загромыхало от алтаря. - Мы легко можем сменить отношение с милосердного на жестокое!
   - Ой, да ладно вам, - отмахнулся новгородец, шагая к алтарю. - Прервали тут службу божью, устроили какое-то игрище. Сразу видно - "Война". Тонкая работа.
   Он остановился у самых ступеней. Двое из рыцарей выступили к нему, обнажив мечи. Конечно, они смотрелись внушительно - в белых плащах и вамсах, в доспехах и шлемах с причудливыми навершиями. Даже с одним из них было бы непросто сладить. А Лоло насчитал в храме несколько десятков ливонцев.
   - Ты один такой смелый, пугало? - осведомился первый из рыцарей.
   Вороницын сверкнул улыбкой.
   - Я бы на твоем месте снял нос с крючка. Вам это с рук не сойдет.
   - Ты бросаешь нам вызов? - с издевкой уточнил второй.
   Новгородец развел руками.
   - О нет. Я пацифист, и насилия не признаю.
   Рыцари недоуменно замерли.
   - Кто-кто?
   - Пацифист.
   Что случилось вслед за этим, Лоло толком не разглядел. Он видел только, как мелькнул юсан, как взметнулись полы бирюзового кафтана, как Вороницын со стрекозиной легкостью перекувырнулся в воздухе и приземлился ровнешенько на престол, накрытый к празднику жемчужным покрывалом.
   К нему со всех сторон бросились ливонцы - словно закованные в броню волки, жадные до добычи.
   - Стоять! - Новгородец, ухмыляясь, очертил вокруг себя юсаном невидимую линию. - Корпорация "Кафка"!
   Все замерли.
   - Корпорация... что? - тихо спросил Брадер.
   - Кафка! - шепотом огрызнулась его Женни. - Совсем оглох?
   - А что такое кафка?
   - Да кто же знает, наверно какое-нибудь сарацинское словечко.
   Вороницын чихнул, и в соборе погас свет. Вслед за тем все оживились. В полной темноте люди поднимались с лавок, тихо и сосредоточенно переговариваясь друг с другом.
   Лоло пробирался к алтарю, вытаскивая спрятанный под одеждой кинжал. Он знал, что в темноте воинские умения ливонцев значат немного. Куда полезнее разбираться в устройстве собора и иметь при себе пару вершков крепкой толедской стали.
   Лоло вспомнил о своем задании. Теперь оно не казалось ему таким важным. Обычное дело, если подумать, меж корпораций - засылать друг к другу лазутчиков, мешать по мелочи, таскать секреты. Но совсем иное - проникнуть туда, куда ни единому человеку не удавалось. Разузнать все о таинственной седьмой корпорации. Бросить вызов ее сатанинской силе, ее черной ворожбе. Сразиться с самим Отцом Тьмы и тем самым спасти христианский мир.
   Это уже не черти что. Над этим никто не посмеет смеяться. После этого...
   Глаза привыкали к темноте, и теперь одетые в белое ливонцы были как на ладони. И ему, и горожанам соборный мрак служил верным помощником.
   - Перебьем ливонских собак! - закричал Лоло.
   И все вокруг разом подхватили его клич.
   Часть вторая.
  
   Лоло, крадучись и озираясь по сторонам, спустился в машинное отделение.
   Оно занимало все днище "херувимчика", было его сердцем и утробой. Здесь стоял невообразимый шум - что-то лязгало, что-то гудело, что-то громко вздыхало.
   За прошедшие месяцы Лоло так и не смог привыкнуть к угрозе, постоянно висевшей над его головой. Он по-прежнему шарахался от каждой тени. По-прежнему вздрагивал от громких звуков.
   Но деваться некуда, долг есть долг.
   Лоло пробрался в закуток за широкой лопастью аварийного двигателя. Вытащил из-под одежды короткую свинцовую трубку - "всевидящее око". Долго возился, настраивая его.
   Наконец, "око", тихонько затикав, высветило на стену прямоугольник размером чуть больше ладони. Поначалу прямоугольник исходил синеватой рябью, но затем включилась картинка, и Лоло узрел строгое лицо мессира Гильома, начальствующего в корпорации "Закон и порядок".
   - Лоренцо, - сказал он, поглаживая подбородок. - Ну, наконец-то. Мы уже не знали, что думать - ты так долго не выходил на связь...
   - Я соблюдал осторожность, - пробормотал Лоло. - Вдруг бы они заподозрили. Мне нужно, чтобы они мне доверяли, понимаете?
   - У тебя очень важное задание, мой мальчик, - мессир Гильом покровительственно покивал. - Я понимаю, и нисколько тебя не порицаю. Так что долго беседу вести не будем, доложи вкратце важнейшее.
   - Сейчас.
   Лоло показалось, что где-то поблизости смеются. Он выглянул из-за лопасти, осмотрелся. Но вокруг лишь деловито гудели машины. Лоло вернулся на свое место.
   Заговорил тихо и торопливо:
   - Я выяснил, почему тогда в Любеке "Кафка" вмешалась. Обычно они, ну, не очень любят показываться на свет божий. Просто у кого-то из прихожан собора была с собой расписка "Кафки". Бонус, как они ее называют.
   Мессир Гильом вздернул брови.
   - Ты хочешь сказать, что кто-то вступает с ними в торговые отношения? Мы, конечно, догадывались,...но каковы люди, подумать только! Ради собственной выгоды готовы предаться в руки сатане! И весь мир погубить с собой в придачу. Есть у тебя сведения, кто именно в любекском соборе обратился к "Кафке"?
   - Возможно... - Лоло призадумался. Наводить подозрения впустую не хотелось, но уж больно странный велся разговор. - Некто Брадер. Проверьте его.
   Мессир Гильом кивнул, делая пометку карандашом.
   "Херувимчик" запрыгал по воздушным ямам. У Лоло душа ухнула в пятки. Он едва смог взять себя в руки.
   - Я так понимаю, о самой "Кафке" ты разузнал немного?
   Лоло помотал головой.
   В машинном отсеке всюду пахло горьковатым эфиром. Корпус "херувимчика" крупно вздрагивал. Лоло хотел побыстрее завязать с разговором и подняться наверх.
   - Испытательный срок подходит к концу через месяц. Пока я числюсь подмастерьем. Проверку прошел, все в порядке.
   Мессир Гильом сцепил свои длинные бледные пальцы.
   - Может статься, что мы от тебя потребуем действий раньше, чем через месяц. В твоем прошлом докладе много неясностей....Например, зачем вы летите в Московию? Если это обычное новгородское посольство - то стоит предположить, что Вороницын просто исполняет свои обязанности посадника. А "Кафка" здесь не причем.
   - Я... я не так много знаю, - Лоло нервно улыбнулся. К слову, глупую привычку улыбаться по поводу и без, он подцепил от Вороницына. - Говорят, в предстоящей великой войне Московию хотят использовать как разменную монету. И "Кафка" думает вмешаться, ну, расстроить планы остальных корпораций.
   Мессир Гильом важно покивал.
   - Я уверен, их сатанинские намерения простираются куда дальше. Но ты прав в том, что Московия - одна из ключевых точек. Мы будем начеку. А ты старательно разузнай обстановку и соотношение сил. Не выходи на связь часто...
   "Херувимчик" вдруг содрогнулся - весь, снизу доверху, словно смертельно раненный зверь. Машины завыли, затрещала обшивка. Лоло, не дослушав мессира Гильома, схватил "око" и помчался наверх. Он совсем потерял голову от ужаса. Он весь трясся и спотыкался, ноги его едва слушались. Ему казалось, что главный его кошмар вдруг стал явью - "херувимчик" падал.
   Лоло ворвался в верхний отсек. Здесь к треску лопастей, к вою предателей-машин подключился звон тревожных колокольчиков. Однако новгородцы вели себя до неприличия равнодушно. Кто-то играл в шашки, кто-то читал, кто-то попивал медовуху, а кто-то умудрялся болтать, перекрикивая шум.
   - А, Лоренцо, - Вороницын приятельски помахал ему рукой. - Где ты пропадал, золотце, у нас тут поломка приключилась.
   - Мы что, п-падаем? - Лоло едва двигал онемевшими губами.
   - Как Бог даст, - флегматично пожал плечами новгородский архиепископ. - Будет воля его - упадем, не будет - "на руках возьмут тя, да не преткнеши о камень ногу свою".
   Лоло без сил рухнул на лавку. Он никогда особо не надеялся на милосердие Божье. "Херувимчика" нещадно мотало из стороны в сторону. Обшивка громко скрипела и трещала. По полу катались маленькие бочонки из-под воды. В оконцах посвистывал ветер.
   Лоло, зажмурившись, громким шепотом стал читать псалом.
   - ...А все же нехорошо, Иван Матвеич, что белозерские подняли пошлины. Ишь, распоясались...
   - ...Мы включим обратные двигатели, и тогда есть всякая возможность, что уцелеем...
   - ...Главное-то что? Главное не хряпнуться на город, не то Дмитрей Иванович и живым, и мертвым шкуры спустит...
   "Херувимчик" ухнул вниз. Перед самым падением Лоло по милости божьей лишился сознания.
  
   Очнулся он от громкого треска. Он лежал в полной темноте, увязнув в чем-то прохладном и липком. Сперва Лоло решил, что он мертв, и его благополучно похоронили. Но потом плита, лежавшая на нем, поднялась, и Лоло ослепил желтый солнечный свет.
   Поначалу он только моргал, вытирая слезы рукавом. К нему постепенно возвращались чувства - у него болела спина, болел затылок, а тело ныло, как после хорошей драки.
   Его морозило и тошнило. Но он был жив.
   - Слава Господу, слава Богоматери, - бормотал он. - Я спасся, я жив!
   - Эк его прихватило, - сказал кто-то сочувственно.
   Лоло соображал плохо. Он перевернулся на живот и с трудом встал на четвереньки, пытаясь подняться. Взгляд его вдруг уперся в чьи-то ботинки. Это был род ботинок, тяжелых и неизящных, нарочито созданный, чтобы крушить ребра поверженных врагов.
   Лоло с его развитым чувством прекрасного не мог понять, как порядочный христианин способен носить такое.
   Лоло медленно-медленно поднял глаза.
   Сначала взору его открылись серые брюки, затем полукафтан крупной шерстяной вязки, затем воротник рубашки с узором из лошадок. А затем - вытянутое худое лицо с длинным носом, и зажатый в зубах мундштук, и очки в толстой оправе, и короткие светлые волосы.
   - Н-да.
   Господин-в-ботинках наклонился к Лоло, пристально его рассматривая. У него были странные глаза - неприятно-внимательные, цвета старого, выщербленного в боях железа.
   - Жить ваш фрязин будет. - Он протянул Лоло руку и помог подняться.
   К Лоло немедля подошли люди - кто-то сунул чарку с лекарственным настоем, кто-то стал поздравлять со спасением. Лоло, оглядываясь по сторонам, увидел Вороницына и прочих новгородцев - разумеется, целешеньких.
   Таких твердолобых никакая погибель не возьмет.
   - Скажите-ка, славные горожане вольного Новгорода, вам упасть больше негде? - спрашивал между тем Господин-в-ботинках. Говорил он сквозь зубы, не удосужившись вынуть мундштук изо рта. - Почему б не на Тверь? Не на Рязань? Не на татарское кочевье? А если бы пострадали люди или постройки? Если бы, упаси нас бог, разгорелся огонь?
   - Полно тебе, княже, - новгородский архиепископ отмахнулся. - Все ведь в порядке, ничего страшного не случилось. Поблагодарим святых угодников, да и забудем.
   Лоло на миг оторопел. Еще раз внимательно рассмотрел человека, названного князем. Он, конечно, готовился ко всякому. Варварские окраины - они и есть варварские окраины.
   Но чтобы к такому... Лоло перевидал немало правителей. И потому весьма твердо представлял, что равителя пристойно, а что нет.
   - Мы вас не ждали так скоро, - говорил плечистый боярин в узорчатом темно-синем кафтане. - Но вы пожаловали очень кстати, у нас такое творится, что упаси Господь.
   - Сколько не бываю в Москве, вечно у вас какие-нибудь беды, - сказал, посмеиваясь, Вороницын.
   Князь Дмитрий неуловимо поморщился.
   - Надо же, Яроша, опять ты здесь. Владыка, когда вы его, наконец, выкинете из посадников?
   Архиепископ развел руками.
   - Народу он люб, княже.
   Князь Дмитрий вытащил изо рта мундштук и ткнул тлеющим концом сигареты в сторону Вороницына.
   - Только без корпораций, ладно? Мы ни с кем не заключаем контрактов, не покупаем расписок, и вообще желаем, что вы все горели в геенне огненной.
   Вороницын рассиял, как весеннее солнышко.
   - Что ты, князь. Я намерен блюсти исключительно дела Новгорода. Ни слова о корпорациях.
  
  
   Двор позади княжеского терема утонул в дыму. Здесь терпко пахло гарью и какими-то едкими смесями. Иногда громыхало, как при пушечном выстреле. Что-то с треском рушилось.
   Князь Дмитрий, покашливая, переступил через обгоревшее бревно.
   - Владимир Андреевич, братец мой любезный, что за баню ты здесь развел?
   - Это не я, - спокойно отозвались из дыма. - Это новый сарацинский порох. Странно подумать, что за народ - первые открыли Вечный Двигатель, и до сих пор не могут сработать порядочного пороха!
   Князь Дмитрий повернулся.
   Рядом с ним, подрагивая, ползла мишень, изображавшая воина в татарских доспехах. Грохнул выстрел. В дыму мелькнул багрово-огненный всполох. Воин рухнул на землю и разом загорелся.
   Князь Дмитрий, перебирая в пальцах мундштук, сказал сварливо:
   - А ты мог бы ты не палить, куда ни попадя, пока мы здесь?
   - Мы?
   Из дыма выступил молодой человек, придерживавший на плече громоздкую железную трубу.
   Он был невысок ростом, тонок и по-иконописному изящен. Все равно, что Святой Георгий на церковных фресках - темные волосы и ясные глаза лишь усиливали сходство.
   - Боярин Федор Андреевич, воевода князь Волынский, боярин Квашня, боярин Вельяминов, боярин Свибло, - перечислил князь Дмитрий. - А все потому, что тебя с твоих стрельбищ не дозваться.
   - Ладно тебе, Митя, - Владимир Андреевич наклонил голову. - Все ведь было спокойно. У вас намечался пир, и я пошел пострелять...
   - Да уж, спокойно, - вздохнул боярин Кошка.
   Все остальные - кто хмыкнул, кто закатил глаза, кто покачал головой. Один воевода Волынский стоял, невозмутимо скрестив руки.
   Князь Дмитрий сжал мундштук зубами и процедил свободным уголком рта.
   - Сегодня, братец, в самый разгар пира, пришла весть от рязанского князя. Не возьму в толк, почему он решил нас предупреждать. Но он любит играть на две стороны, ты знаешь. Так вот. Мамай собирается против нас в поход.
   Владимир Андреевич вытер рукавом вспотевший лоб.
   - Всего-то?
   - Он надышался гари, - сказал боярин Кошка. - Его надо вывести на свежий воздух.
   - Я хотел сказать, что два года назад он тоже собирался. И не сдюжил. Мы отбросили татар от Берега...
   - На Воже мы сражались с ничтожной частью его войска, - воевода Волынский говорил спокойно и даже чуть лениво. Он поднял глаза к небу, начавшему проясняться от дыма.
   - То был обыкновенный сторожевой отряд. А вспомните, что против нашествия орды не выстаивал никто. Многое изменилось за эти два года. Из нижегородского княжества нам более не придут на помощь - они дважды подверглись разграблению от татар. Нельзя рассчитывать на рязанцев.
   Повисло молчание.
   Сбоку заскрипела мишень. Владимир Андреевич в один миг припал на одно колено, прицелился. Труба извергла багряный всполох, и очередной татарский воин рухнул. Вслед за тем налетел ветер. Он окончательно разогнал дым, открыв нежно-медовое вечернее небо, разметал пепел, плотным слоем покрывавший землю.
   - Значит, сам Мамай. Вся Орда. На нас одних, - Владимир Андреевич поднялся, глядя на брата.
   Князь Дмитрий отвернулся.
   - Ну, если суждено нам пропасть, пропадем, - сказал он сухо.
   - Великое ордынское царство, как и все составные его части - козырная карта корпорации "Война", - сказал боярин Кошка, теребя ухоженную бороду. - За счет нашей гибели наберет сил "Война", и "Левиафан", по всей видимости, тоже. А если верить в слухи о предстоящей великой войне, то силы им ой как нужны...
   - Не обратиться ли за помощью к "Кафке"? - боярин Вельяминов постучал пальцем по навершию своей трости. - Раз уж Яроша здесь обретается, то неспроста ведь.
   - Нет! - тут же вскинулся князь Дмитрий. - Мы не для того сражаемся с Ордой, чтоб попасть в кабалу к корпорациям.
   - Русь уже побывала однажды разменной монетой, - боярин Кошка искоса, сощурив глаз, взглянул на Вельяминова. - Полтора века тому назад. До сих пор не то, что не очухались - еле живые ползаем. Второй раз такого не надобно.
   Рассеявшийся дым обнажил просторную лужайку, всю засыпанную пеплом и усеянную остатками мишеней. Вокруг нее стоял частокол, скрывавший стрельбище от сторонних глаз. А дальше высились узорчатые терема, и желтолистые деревья, тускло светившиеся в вечерних лучах, словно округлые масляные лампы.
   - Ну, что делать, - Владимир Андреевич спустил с плеча пищаль. - Надо готовиться отражать нашествие.
  
  
   Лоло встречал немало плачущих городов. Еще ему попадались города грустные, города надменные, города молчаливые.
   Москва была первым городом на его памяти, который смеялся.
   Смех здесь звенел повсюду: среди янтарных листьев, что шуршали под ногами, среди людей, что праздно бродили по улицам, среди окон, выложенных разноцветным узорчатым стеклом, среди флюгеров в форме диковинных зверей.
   - Ишь, какие беззаботные, - сказал Вороницын, поглаживая дужку стрекозиных очков. - Я бы на их месте рыдал рыднем.
   - Это почему?
   Все последнее время Лоло только тем и занимался, что пытался вытащить новгородца на откровенность. Ему и самому уже надоело. Но ведь задание.
   - Потому что, друг Лоренцо, Великое княжество Московское будет стерто с лица земли.
   У Лоло словно кольнуло где-то внутри. Он повертел головой, окидывая взглядом город, такой живой, такой спокойный, весь в золотистом осеннем смехе.
   - Почему? За что? - тихо спросил он.
   - По большей части, просто так, - Вороницын хихикнул. - Они попались, как тростинка в колесо. Вершатся мировые дела, а всякая мелочь гибнет. Лес рубят - щепки летят, слышал? Большая война, корпорации, христианский мир. Ну, кому какое дело до Московии. Вот когда полтора века назад разыгрывали Русь и империю Чингисхана, тогда была серьезная партия. Жаль их, конечно, но ничего не попишешь.
   Иногда Лоло очень хотел верить Вороницыну. Не своему, привычному миру - не "Закону и Порядку", не дядюшке, не корпорациям, не матери-церкви, не россказням о сатане и его слугах. А этому спокойному, безбашенному новгородцу.
   Потому, что время от времени в его словах слышалась какая-то неуклюжая истина.
   И тогда Лоло принимался в очередной раз увещевать себя. Напоминать о христианском долге, о том, что дьявол - большой обольститель, иначе не уболтал бы праматерь Еву, о том, что он лазутчик во вражеской крепости.
   А к врагам нельзя проникаться сочувствием.
   - А что у них тут происходит? Что за трудности?
   - Хе, да вы там, на западе, совсем не следите за бытьем христианских окраин, - хмыкнул Вороницын. - Княжество Московское - это наш местный гвоздь в стуле. На тысячи верст в округе ты не найдешь людей, которым бы они не были поперек горла. Татары, литовцы, тверичи, рязанцы, нижегородцы - тьма тьмущая. Раньше ведь как? Все сидели скромно - тихохонько, платили себе дань, бегали за ханскими подачками. Во время нашествий старались подставить соседей и спасти себя. Ну, молились, чтобы бог миловал. А князь Дмитрий не таков. Он... - Вороницын на миг задумался. Задрал голову, подставив лицо осеннему ветерку, сладко пахнувшему сухими цветами. - Он сражается. Бог его знает, зачем.
   Они завернули за деревянную часовенку, обсаженную раскидистыми багряными кленами.
   Лоло ахнул. Они оказались на холме, над самым обрывом. Вниз спускалась деревянная лестница с поросшими мхом ступенями. В ложбине шумели яблони - еще совсем зеленые, с ярко-красными мазками плодов.
   А на холме напротив высилась белоснежная стена с ровными прямыми зубцами. Осеннее солнце золотило грани островерхих башен. Разноцветные купола церквей распускались соцветиями, словно причудливые цветы.
   Это и был знаменитый Кремль - первая каменная крепость на подвластных татарам землях.
   - Нравится? - спросил Вороницын.
   - Еще как! - воскликнул Лоло.
   Вороницын вдруг засмеялся.
   - Помню, какой шум подняли в Христианской Лиге, когда его строили. Пришлось ведь разбирать старую, деревянную крепость. Я тогда впервые попал в Москву. С комиссией по охране древностей. Мы решили, что старый Кремль культурной ценности не представляет. Ну и времена были!
   Лоло призадумался.
   - Послушай, Яроша, а ведь князь тебя не любит.
   Вороницын развел руками.
   - Помилуй, я ведь не пряник медовый. Тем более этому-то никто не люб, исключая родное княжество и родного братца. Все равно с ним надо поговорить. Это наш первостепенный долг.
  
  
  
   Но в Кремль они в тот день так и не попали.
   Когда они переходили ров по бревенчатому мосту, из ворот, им навстречу, выехал всадник в гербовом княжеском плаще. Он куда-то спешил, криками подгоняя своего коня.
   Но, заметив Лоло и Вороницына, всадник вдруг остановился.
   - Яроша, тебе чего здесь надобно? - спросил он, чуть склонившись с седла.
   Новгородец, размахивая руками, принялся объяснять. А Лоло тем временем успел резко изменить свое мнение о московитах. Ранее он, подученный наставлениями дядюшки, считал их за коварных и грубых варваров. Всадник же говорил вежливо, голос имел приятный, и внешностью был чудо как хорош. Точь-в-точь драконоборец Георгий с церковных росписей.
   Лоло перебирал в голове известных ему здешних герцогов (то есть, конечно, князей), пытаясь определить, кто перед ним.
   - ... Яроша, оставь это, он тебя и слушать не будет. Он не в настроении последнее время, сам видишь.
   Вороницын сокрушенно покачал головой.
   - Ну, ничего не поделать, Владимир Андреевич. Мой долг донести до князя предложение родной корпорации.
   Лоло мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно, Владимир Андреевич. Владыка Серпухова и двоюродный брат московского князя.
   Всадник потер щеку.
   - Послушай, а ничего, что ты так светишься? Я хочу сказать - в открытую о "Кафке", о своих делах... как-то это непривычно для седьмой корпорации.
   - Ну, - Вороницын задрал голову, сверкнув стрекозиными очками, - у меня задание такое - светиться. Решили сменить личину. Ребрендинг, мол.
   Владимир Андреевич непонимающе моргнул.
   - Что-что? - потом выпрямился в седле, что-то высматривая над крышами домов. Тревожно нахмурил иконописные брови. - Извини, Яроша, мне сейчас недосуг. Потом поговорим, ладно, ты ведь задержишься у нас?
   И, не дождавшись ответа, пустил коня вскачь.
   Вороницын тут же развернулся и зашагал в ту сторону, куда унесся Владимир Андреевич. Лоло, прозевавшему все на свете, по дороге втолковали, что Великий князь Московский в одном из заречных посадов успокаивает народ. Дескать, горожане, до крайности взволновались вестью о войне с Ордой, громят теперь посольство ханов и по всей Москве выискивают лазутчиков. Хватая, разумеется, всех кто под руку попадется.
   Что говорить, чернь везде одинакова.
   Довольно скоро, миновав шумные и многолюдные ремесленные посады, они добрались до монастыря, обнесенного бревенчатой стеной. Монастырь был большой и очень старый - дерево все поросло красноватым мхом, тесанные крыши потемнели. Сейчас на монастырской звоннице, багряневшей на фоне ясного неба, раскачивался огромный колокол. Он гудел низко и тревожно, с каким-то потаенным гневом.
   А по ту сторону монастыря столбом валил черный дым.
   - Хорошо жгут, - хмыкнул Вороницын, помахивая "юсаном". - Знаешь, друг Лоренцо, раньше ордынским послам и сборщикам дани хорошенько доставалось. Ну, они любители перегнуть палку. А народец у нас не ангельский. Потом ордынцы навострились. За убитого баскака дотла сжигали город. За посла - смерчем проходились по целому уделу. И тогда все наладилось, люд присмирел, и место свое уяснил.
   - К чему это ты? - Лоло так и мялся от смутного недовольства.
   - А к тому, что здесь мно-огое изменилось за последние лет двадцать. Это не тот Улус Джучи, к которому привыкли в Орде. И не те подвластные татарам христиане, к которым привыкли у вас.
   - Бессмысленно это, - раздраженно сказал Лоло. Они почти миновали монастырь, и в воздухе все горше пахло гарью, а глаза все сильнее щипало от дыма. - Я совсем не понимаю московитов. Так устроено Богом и корпорациями, что на земле - четыре истинных царства, которые, так или иначе, главенствуют над всеми прочими. Пытаться восстать против порядка - недостойно и греховно.
   Вороницын засмеялся, потом закашлялся.
   - Лоренцо, ты это оставь. Если хочешь стать служителем "Кафки" - забудь, что тебе втолковали дома. Никаких истинных царств. Никакого благочиния. Только хаос, смешение, безначалие и беспорядок.
   Лоло так и дернуло возразить. Но он не успел - они, наконец, вышли к ордынскому посольству.
   Лоло приглядывался сквозь бурый дым. Большой терем, когда-то богато украшенный, сейчас превратился лишь в черный, объятый огнем остов. Кругом звенело оружие. Кто-то кричал, кто-то молил о помощи. Трупы татар - частью обгорелые, частью изрубленные до неузнаваемости - виделись повсюду.
   Лоло казалось, что он угодил внутрь картинки, изображавшей Апокалипсис. Тот же нестерпимый жар, то же рыкающее пламя, те же люди, в озверении убивающие друг друга.
   Его замутило. Он отступил назад, споткнулся о чей-то топор, едва не упал. Побежал обратно к монастырю, на свежий воздух.
   Вороницын был уже здесь. Он окинул Лоло насмешливым взглядом, потом обернулся и глянул в сторону высокого монастырского крыльца, ведшего в часовню.
   На крыльце сидел князь Дмитрий. Он равнодушно взирал на разорение ордынского посольства, покуривая сигарету.
   Вороницын поднялся к нему.
   - Здрав буди, княже. У вас в Москве это нынче считают за обыкновенное дело? - Вороницын мотнул головой в сторону горящего посольства.
   Князь Дмитрий чуть поморщился.
   - Избавь меня от своего ехидства. Люди очень напуганы, вот и срываются на татар. Их сейчас никто не сможет остановить. Да и ни к чему это.
   - А если там невинных поубивают? - спросил Вороницын.
   Князь так и впился в него своими глазами цвета выщербленного железа.
   - Откуда там взяться невинным? Они знали, зачем сюда едут, знали, каковы их обязанности. Не они ли угнетали, притесняли, обирали людей? Не все коту масленица.
   Вороницын пробормотал:
   - Золотой человек...
   Князь вдруг перевел взгляд на Лоло.
   - Послушай-ка, Яроша, а чего ты таскаешь с собой этого фрязина?
   Лоло не без удивления заметил, как Вороницын подобрался.
   - Он хочет вступить в мою корпорацию. Да и почему бы мне не ходить с людьми, которые мне по нраву.
   Князь Дмитрий сощурился сквозь очки. Взгляд у него был цепкий и внимательный. Лоло казалось, будто его душу потыкали железным прутом, выискивая проплешины и пустоты.
   - И ты ему доверяешь? Уж больно он скользкий.
   У Лоло душа ухнула в пятки.
   Он с ужасом подумал, что князю удалось что-то узнать о нем. Что все тайны, которые он столь тщательно оберегал, вдруг сделались зримы для недобрых железных глаз.
   Вороницын напрягся еще чуть-чуть.
   - Мы его достаточно проверяли, - сказал он серьезно, без своих обычных ужимок. - Я ему доверяю. И более прошу его не оскорблять.
   Князь Дмитрий пожал плечами.
   У Лоло отлегло от сердца. Он поспешно возблагодарил Господа, снабдившего его столь хитроумный дядей.
   Стало быть, в "Кафке" ему доверяют. Он близко подобрался к их тайнам. Еще немного - и он сможет как следует взяться за свое задание.
   Сзади горожане волокли какого-то священника, заподозренного в шпионаже на Мамая. Мольбы его были едва слышны сквозь разгневанные выкрики. Лоло отвернулся, чтобы не портить себе настроение. Но тут в толпу на коне ворвался Владимир Андреевич. Он соскочил на землю, принялся увещевать людей. Поначалу его слушали неохотно, но потом, видимо, вняли. Священника связали и повели в острог, до разбирательств.
   Владимир Андреевич поднялся на крыльцо к князю Дмитрию. Лицо его было грязным от копоти, узорчатая сорочка взмокла.
   - Митя, как ты можешь так спокойно рассиживаться! Разве не видишь, что твориться?
   Князь Дмитрий поморщился. Однако в голосе его заскользили ласковые нотки - словно он утешал ребенка.
   -Ничего, не волнуйся так, люди просто пытаются отыграться. За прошлые беды - и за грядущие тоже. Вспомни, сколько наших городов ордынцы сравняли с землей. Сколько людей перебили.
   Но Владимир Андреевич немедля вспыхнул. Он взмахнул рукой - как отрезал.
   - Дурак ты, Митя, разве можно так говорить! Бог нас не оставит, да и сами, чай, не лыком шиты!
   Они словно продолжали какой-то старый спор.
   Вороницын громко прокашлялся и выпалил как на духу:
   - Чтобы не мешаться вам долее, милостивые князья... вот что хочу сказать. Я не уговариваю вас перейти под покровительство "Кафки" - все равно не захотите. Но против вас ведь не только Мамай. Восставая против него, вы восстаете против вселенского порядка. А значит, мы вам союзники. Мы, "Кафка", хотим кое-что обстряпать. Я прошу не мешать мне и позволить влезать, по мере необходимости, в московские дела.
   Князь Дмитрий поднял бровь и взглянул на брата:
   - Если хочешь, я его пристрелю.
   Владимир Андреевич выпрямился и сказал строго:
   - Ну нет, они нам пригодятся. Надо использовать любые возможности, так я думаю. Коли "Кафка" намерена вершить свои дела на погибель нашим недругам - пусть ее.
   Князь Дмитрий повертел в пальцах мундштук. Взглянул на Вороницына, лучившегося радостью. Взглянул, сощурившись, на Лоло. Потом махнул рукой - мол, делайте, что хотите.
   А когда Лоло спускался с лестницы, он расслышал, как князь пробормотал:
   - Пусть, конечно. Если она, знамое дело, существует.
  
  
   Последующие дни Лоло только тем и занимался, что путался у всех под ногами. Новгородское посольство, заключив союз с Москвой, вернулось восвояси. Яроша Вороницын днями напролет где-то пропадал. При разговорах делал загадочные лица, изъяснялся туманно, сыпал непонятными словечками и неизвестными новгородскими пословицами.
   В Москве собирали войска, готовили оружие и припасы. Город укрепляли на случай осады. На стенах расставляли новые пушки, приводили в порядок осадные дворы.
   Лоло чудилось, что Москва готовилась к гибели - с мрачным, но решительным отчаянием. Он осознал, что кое в чем ему не понять московитов - как не понять и прочих жителей русских княжеств. Они так привыкли к постоянной угрозе, к ордынскому гнету, к смерти, к разорению, что сопротивлялись уже по привычке, почти машинально.
   И все же сопротивлялись.
   Лоло слышал, что во все княжества разослали гонцов, и теперь ответа ждали со дня на день. Разобщенность была главным бичом этих земель. И хоть у них имелся оборонительный союз, на помощь надеялись немногие.
   На улицах мимоходом обсуждали, кто же из соседей пришлет войска. Вспоминали старые усобицы и обиды, махали руками - не пришлют. Кое-кто вспоминал времена Батыева нашествия. Не смогли помириться тогда, когда жива была еще память о Владимире Мономахе и единой Руси - с чего бы смочь теперь.
   Были и те, кто говорил, что даже в союзе русским князьям не устоять против татар.
   Однако же, когда князь Дмитрий собрался с посольством в Тверь, все исполнились надежд. Великое княжество Тверское было так же сильно, как Московское.
   Когда до отбытия единственного имевшегося в Москве "херувимчика", невероятно старого и латанного-перелатанного, оставалось час, Вороницын вдруг объявил, что "Кафка" не может остаться в стороне.
   Лоло уже давно не отправлял в "Закон и Порядок" отчетов, и тон записок мессира Гильома, переданных то торговцем из Персии, то монахом из Польши, холодел от раза к разу.
   Посольство в Тверь было очередной возможностью. И Лоло, с потаенным страхом глядя на "херувимчика", тоже решил лететь. Теперь, после падения, он боялся до дрожи.
   Но ведь ничего не поделаешь. Задание. Он толком не узнал ни о самой "Кафке", ни о ее планах. Мессир Гильом и так уже недоволен.
  
   До Тверского княжества они добрались быстро.
   Лоло, вдавившись в сиденье, рассматривал сквозь мутное оконце золотистый ковер осенних лесов. Они скоро сменились возделанными полями и большими деревнями. Но потом вдруг все следы человеческой деятельности исчезли. Дальше простирались пустоши, заросшие тусклым ковылем. Изредка попадались руины домов и церквей.
   - Что здесь произошло? - тихо спросил Лоло.
   Вороницын, оторвавшись от беседы с каким-то боярином, выглянул в окно.
   - А. Это же мы к Твери подлетаем. Тут резонанс сильный.
   -Что-что?
   - О-о-о, да ты ведь ничего о Твери не знаешь! - воскликнул Вороницын, очень довольный. - Ну, приготовься.
   С высоты город осмотреть не удалось. Мешало куцее крыло, закрывавшее Лоло обзор. На новых "херувимчиках" крылья не делали, и Лоло сетовал - почему нельзя потратиться и купить у "Левиафана" подходящие машины?
   "Херувимчик" сел, и они выбрались наружу. Лоло не успел толком даже осмотреться, как внутри у него влажно заскользила тревога.
   Город был слишком тихим.
   - Припозднились мы, и некстати, - сказал боярин Кошка, хмурясь.
   - Кто-нибудь может сказать, который час? - быстро спросил князь Дмитрий.
   Воевода Волынский прикрыл глаза ладонью, сощурившись на клонившееся к закату солнце.
   - Около шестого, думаю.
   - Принесла нелегкая, - буркнул князь Дмитрий, закрывая уши ладонями.
   Лоло не успел разобраться в происходящем. Над городом вдруг пронесся странный стон, словно сама земля содрогнулась в муке.
   А затем разом ударили колокола.
   Такого громкого гула Лоло никогда не слышал. Звук заполонил собой все улицы, словно расплавленный чугун. Погреб под собой дома. Казалось, что само небо потемнело и забилось в судорогах. Земля протяжно вздрагивала. "Херувимчик" раскачивался, будто на невидимых волнах.
   Лоло на миг оглох и ослеп, лишившись всякого понимания окружающего мира.
   Потом колокола перестали звонить, но гул еще долго протяжной волной проносился над городом.
   Только тогда Лоло увидел, что вокруг, куда не кинь взгляд, высятся колокольни из серого сырца, и на каждой - огромные часы с причудливым циферблатом. Ему все стало ясно. В колокола звонили, обозначая шестой час. Вот только, сколько их нужно, чтобы создать такой чудовищный звук?
   Пока они шли к княжескому терему, Лоло считал колокольни. Их здесь было неописуемое множество - десятки и десятки.
   Лоло раньше думал, что повидал достаточно странностей. Но город, битком набитый часами он не смог бы и вообразить. Как можно жить в таком гуле и грохоте?
   Неудивительно, что в пределах досягаемости звука вокруг города не уцелела ни одна постройка.
   - Михаил, князь Тверской, очень своеобразный человек, - Вороницын покривился. - Я, честно говоря, здесь без особой радости.
   Наконец, их вышли встретить.
   По одежде, разговору и манере держаться тверичи мало чем отличались от московитов.
   Но от Лоло не ускользнуло, что отношения между жителями обоих княжеств по-прежнему натянутые. Хотя, конечно, о былой смертельной вражде - ни слова.
   Княжеский терем, высокий, с бесчисленными башенками и балкончиками, украшали все те же часы. На огромном циферблате красовались четыре медных леопарда, хищно оскаливших клыки.
   Лоло терем показался мрачным - он был расписан под ночное небо, с фигурами спящего солнца и символами алхимических ночных духов.
   Внутри так и скреблась тревога. Лоло привык доверять своим страхам - они редко его подводили. Но сейчас он успокаивал себя тем, что пугает его не очевидная опасность, а общий дух места.
   Князь Михаил Тверской дожидался их в огромной комнате, темной, несмотря на многочисленные окна. Стены украшали шпалеры с изображениями научных опытов и алхимических сюжетов. Вокруг стояли шкафы, заполненные часами всех видов - водяными, песочными, механическими.
   Сам князь оказался мужчиной средних лет, снисходительных манер и вида, напомнившего Лоло римских кардиналов с их степенностью и многомудрыми речами.
   Рядом с князем сидел человечек в шитых жемчугом одеждах и какой-то причудливой шапке. Он недовольно рассматривал московское посольство своими раскосыми глазами, брезгливо кривя рот.
   - Приветствую тебя, князь Московский.
   Не хочет называть по имени? Лоло был позади всех, и за широкими спинами московитов не мог разглядеть лица тверского владыки.
   - И тебе не хворать, Михаил, - ответил князь Дмитрий.
   Он недовольно хмурился. Присутствие ордынского посла ему было неприятно.
   - Я думаю, сейчас нам нет смысла беседовать, - мягко сказал тверской князь. - Вы устали с дороги, я распоряжусь, чтобы вас проводили в гостевые покои.
   Князь Дмитрий не дал ему договорить. Он резко вскинул руку.
   - Ты очень любезен, Михаил, но позволь отказаться. Мы не от лени прибыли к тебе по воздуху. У меня мало времени, счет идет на дни. Мы должны переговорить сейчас.
   Тверской князь откинулся на спинку стула, как будто задетый тем, что его гостеприимство отвергли. Вопросительно поднял брови.
   - Что может быть таким срочным? Ты садись, Дмитрий, в ногах правды нет.
   Князь Дмитрий остался стоять. Он подошел к столу, за которым сидел тверской князь. Наклонился к нему, опершись руками об столешницу.
   - Ты же прекрасно знаешь, о чем речь.
   Союзнические отношения, как же. Даже между Флоренций и Венецией - заклятыми врагами, каких еще поискать - на переговорах стараются соблюдать этикет и вести себя поучтивее.
   На варварских окраинах, видно, общепринята непосредственность нравов.
   Тверской князь иронично улыбнулся. Он годился московскому князю в отцы, и, видимо, не упускал случая это подчеркнуть.
   - Я тебя не понимаю.
   Князь Дмитрий отрывисто кивнул в сторону ордынского посланника.
   - А ты его порасспроси.
   Тверской князь вдруг рассмеялся. Развел руками, как будто давал понять кому-то, что он в этом фарсе никак не виноват.
   Князь Дмитрий наклонился еще чуть-чуть, сжав зубами мундштук.
   Боярин Федор Кошка выступил вперед и легонько поклонился.
   - Позволь, Михаил Александрович, дело идет о нашем оборонительном союзе. Как помнишь, заключили мы его два года назад, при всем памятных событиях. Теперь мы хотим обратиться к положениям оного союза. Потому как время самым непосредственным образом настало.
   - Вы собираетесь воевать с ханом, я слышал, - Тверской князь переводил взгляд с Дмитрия на боярина Кошку. Он приподнял брови с невинным удивлением. - Я думал, что это лишь порочащие вас слухи. До сих пор не могу поверить, чтобы мои соседи и союзники выступили против законной власти...
   Князь Дмитрий издал какой-то короткий утробный рык. Лоло показалось, что еще мгновенье - и он бросится на тверского князя. Но Дмитрий, к счастью, сумел с собой совладать.
   - Странно было бы, - продолжал тверской князь сладким голосом, - надеяться на нашу помощь в подобном грехе. Мне не хочется тебе напоминать, Дмитрий, но ты молод, рос без отца, и я не вполне уверен - что московские бояре - хорошие воспитатели... - он окинул взглядом посольство, задержавшись на боярине Кошке, и Лоло понял, что он откровенно наслаждается происходящем. Члены посольства были напротив, растеряны - Владимир Андреевич непонимающе хмурился, воевода Волынский холодно рассматривал потолок. Один Вороницын хмыкал и хитро щурился. Впрочем, к его-то ужимкам Лоло давно привык. - Никто не смеет права оказывать неповиновение истинному царю, коей есть хан. Это грех, погибель души не только для князя, но и для его людей. Гибель вечная.
   Князь Дмитрий вдруг усмехнулся.
   - Глупость, какая.
   - Его бессмысленно наставлять, - вдруг сказал ордынский посол. Он говорил с заметным акцентом, коверкая слова. - Москве Великий хан оказал особую милость, возвысив ее среди урусских князей. Предки твои, князь, верно, служили и были пожалованы. Но ты предал своих предков и свой долг. Уже многие годы Москва не платит дани. Московские земли не подчиняются повелениям ханов. Московская рать разоряет земли булгар, ханских подданных, нападает на земли Улуса и вступает в хватки с войском самого Великого Хана.
   Князь Дмитрий выпрямился. Сначала, слушая посла, он хмурился. Но при перечислении грехов Московского княжества вдруг повеселел. Он улыбался все шире и шире - продолжая, однако, уголком рта сжимать мундштук. Улыбка от того вышла совсем сатанинской.
   - Даст Бог, - сказал он, когда посол замолк, - и ноги вашей на земле русской не будет. Ясно? Все бы ваше царство спалил под корень, Сарай сравнял с землей, а место засыпал солью.
   Михаил Тверской закатил глаза.
   - Самодовольный мальчишка.
   Потом вдруг крикнул:
   - Нападение на царского посла!
   Вслед за тем все двери, ведшие в боковые покои, распахнулись, и внутрь ворвалось не меньше сотни вооруженных до зубов татар. Князь Дмитрий оказался отрезан от посольства, стоявшего у дверей.
   - К слову о союзах, - пробормотал воевода Волынский.
   Дальше все произошло настолько быстро, что Лоло не успел даже вытащить спрятанный под плащом кинжал.
   Князь Дмитрий выдернул из-за пояса маленькую вещицу, похожую на рукоять меча. Щелкнул предохранителем, бросил:
   - Режим меча.
   Из рукояти выросло длинное лезвие из холодного эфира. Князь отступил к стене, взмахнул мечом, очерчивая вокруг себя невидимый круг. Татары бросились на московитов.
   Лоло твердо понимал, что надо бежать. Соотношение сил было никак не в пользу московитов. Но Яроша лупил зонтиком какого-то татарина, а члены посольства, тесно сбившись, твердо отражали атаки.
   Князь Дмитрий, отбившись от перового ряда нападавших, попробовал пробиться к своим. Но не смог. По-видимому, весь замысел в том и заключался, чтобы отрезать его от посольства. Тогда князь Дмитрий вновь дернул предохранитель на своем мече, бросив:
   - Режим пистоли.
   Лезвие немедля исчезло. Князь выстрелил из пистоли в потолок между собой и посольством. Деревянные балки с грохотом обрушилось, на миг, отделив посольство от татар.
   - Убирайтесь отсюда! - крикнул князь Дмитрий.
   - Мудрая мысль, - сказал воевода Волынский.
   - Мы его не бросим! - Владимир Андреевич яростно пытался пробиться на помощь брату.
   - Каково соотношение сил? - спросил у Волынского боярин Кошка, вытирая меч о полу кафтана.
   - Пятеро на одного, - спокойно ответил тот.
   - Ясно.
   Они переглянулись, подхватили Владимира Андреевича под руки и потащили к выходу. Он яростно сопротивлялся, но на помощь пришли прочие члены посольства.
   Московиты отступали в спешке, петляя по длинным коридорам княжеского терема.
   Лоло думал, что в который раз избежал неминучей смерти.
  
   Днем позже в одной из башен княжеского терема велся разговор. Впрочем, разговор весьма странный. Один из его участников неспешно ходил взад-вперед, снисходительно скривив губы. Второй был прикован к стене - с разведенными, как у распятого, руками.
   В тон чуть сбивчивому дыханию пленника лязгали огромные шестерни, двигавшие циферблаты часов. В тон размеренным шагам его тюремщика скрипели стрелки.
   -... какой ты еще, в сущности, мальчишка, Дмитрий, - говорил Тверской князь, оправляя подбитый мехом плащ.
   Башня строилась без расчета на удобство. В комнате гулял сквозняк, от железных механизмов тянуло прохладой.
   - ...хотя в твои годы пора бы и повзрослеть, ну да не судьба, видно. Твои предшественники понимали, что сильным мира сего следует подчиняться. Не Москва ли была главным союзником ордынских царей? Вспомни, что случилось с теми, кто мятежничал. Хотя бы ту прискорбную историю, когда предок мой, по глупости, да-да, по глупости, вздумал пойти против царской воли. Он был убит, и, скажем честно, за дело.
   Князь Дмитрий молчал, с мрачной злостью уставившись в пол.
   С громким лязгом снаружи повернулся циферблат. Тверской князь насторожился, словно в звуке ему почудилось что-то неладное. Воздел палец.
   - С чего бы Москве так внезапно переменить политику? Все удивляются - мол, неспроста, у Калитичей каждый шаг трижды обдуман. Но я-то знаю, в чем дело.
   Он свысока взглянул на пленника.
   - Тебя десятилетним мальчишкой отвезли на поклон к хану, а дети всегда впечатлительны. Ты насмотрелся, и решил, что никакие они не божьи посланники, не истинные цари. Вопрос вот в чем. А ты-то сам понимаешь, Дмитрий, что сражаешься с татарами не из заботы о своем княжестве? Ты сражаешься потому, что того требует твоя измучанная душа.
   - Как ты мне надоел, - процедил князь Дмитрий.
   Михаил Тверской развел руками.
   - Уверяю, ты мне надоел куда как сильнее. Что с тобой с таким делать, а? Я могу отправить тебя в орду - Мамай будет рад. Могу убить тебя здесь и отправить в Орду голову, Мамай тоже будет рад. Но, видишь ли, им очень хочется знать смету вашей Сторожевой Засеки, а ты неразговорчив, и тем вводишь меня в искушение.
   Тверский князь присел напротив Дмитрия - так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
   - Ведь если им хочется, то мне придется добыть. Все боятся пыток и смерти, верно?
   Князь Дмитрий поднял на него глаза, светившиеся холодной яростью.
   - Может, я и боюсь, - он вздернул подбородок. - Но меня всю жизнь учили, что дело не в страхе.
  
  
   - А беда наша в том, что Дмитрий Иванович, уж коли речь зашла о его княжестве, позволит порвать себя на куски.
   Лоло ненароком услышал обрывок беседы боярина Кошки с кем-то из посольских. Сам-то он искал кухню, плутая среди бесчисленных хозяйственных построек.
   Московиты отсиживались в монастыре. Он стоял на отшибе, вдалеке от Твери, и князю не подчинялся. Снаружи монастырь походил на крепость - с высоченными стенами, с башнями, с пушками, черневшими в бойницах.
   Местный игумен - по разговорам, ученик Сергия, уважаемого московитского проповедника - сам предложил помощь. Вообще, как заметил Лоло, здесь многие сочувствовали Московскому князю. Оно и понятно. Подчиняться татарам никто уже не хотел, а дело складывалось так, что или они, или Москва.
   Купцам надоело отстегивать десятину на дань, крестьянам надоело терять урожай из-за набегов, горожанам надоело трястись по каждому поводу, дворянам надоели постоянные усобицы.
   Впрочем, как оказалось, личность самого князя немало способствовала его популярности. Вот этого Лоло уже не понимал. Ему Дмитрий казался человеком хмурым и неприятным. Но тут постоянно вспоминали, как он не сжег Тверь два года назад - хотя мог. Как он выкупил из плена сына тверского князя - и за какие-то баснословные деньги.
   Ну, а теперь ему отплатили.
   Доброта душевная ни к чему хорошему в политике не приводит. Вон и дядюшка так говорит.
   Пока Лоло шатался по монастырскому саду, да глазел на росписи в соборе, московиты вместе с игуменом и кое-кем из тверичей придумывали, как вызволить князя.
   Но Лоло твердо решил больше в пекло не лезть.
   Хватит того, что он и так едва не погиб. Да и вообще - нечего было князя бросать. А то теперь все горазды оправдываться. Дескать, его все равно бы не убили, да у них людей было больше, да сражаться бессмысленно при таком перевесе...
   Знаем, все так говорят.
   За эти дни Лоло насмотрелся на пресловутое московитское вероломство сполна.
   Члены посольства беспрестанно шептались по углам, приводили каких-то подозрительных людей, всюду шмыгали и вели себя совсем по-крысиному
   Боярин Кошка успел перевидаться с половиной тверских бояр. Воевода Волынский хаживал к заутрене, играл в шашки с дружинниками и на все равнодушно пожимал плечами.
   Владимир Андреевич то молился, то тренировался в стрельбе из свой дьявольской пищали, то хандрил и разве что не плакал, то рвался в бой.
   Впрочем, ему-то простительно. Говорят, он сызмальства рос сиротой, а потому к брату своему очень привязан.
   Дело решилось, когда под вечер второго дня в монастырь явился сын тверского князя в сопровождении дюжины вооруженных горожан.
   От одного вида московитов он морщился, словно у него болели зубы.
   - Я терпеть вас всех не могу, - бросил он с порога, едва перекрестившись на иконы.
   Боярин Кошка откинулся на спинку кресла, погладил бороду. К слову, Лоло все больше нравился этот уверенный, сильный человек.
   Сам Лоло в этот миг кашлял, подавившись скромной монастырской трапезой.
   - Ты, сын мой, не давай волю вражде в святом месте, - недовольно сказал игумен.
   Какое уж святое место. Кухня, прости господи
   Однако княжич сразу смутился, и закончил уже без дерзости:
   - Да я не о том... Ваш князь ведь меня спас, выкупил из татарского плена. А я не смог ему ничем отплатить. Если я сейчас его выручу, мы будем в расчёте, верно?
  
   Для того, чтобы в случае чего отбиться от стражи, решились взять всех, способных сражаться. Людей было мало, и Лоло не смог отвертеться.
   В город они пробрались, укрывшись в обозе богатого тверского купца. Он был одним из самых верных московитских сторонников.
   На заставе обозы досматривать не стали, и они беспрепятственно доехали до ворот Детинца.
   Княжич, волнуясь и гремя ключами, отпер вход в башню, где держали пленных. Сам остался стоять на страже.
   Московиты вошли внутрь.
   Лоло решил держаться посерединке - чтобы не нарваться на противника первым и не получить стрелу в спину. Ему совсем не улыбалось погибнуть бог весть во имя чего.
   Они поднимались по узкой винтовой лестнице, проложенной в стене. Центральную часть башни занимали часовые механизмы. Они безбожно скрипели и лязгали - так громко, что Лоло не слышал собственных шагов.
   Владимир Андреевич первым добрался до комнаты, где держали князя. Лоло почему-то оказался вторым.
   Князь Дмитрий сидел в углу, бессильно свесив голову на грудь. Его руки были прикованы к стене.
   Как ни старались они двигаться тихо, а все же князь Дмитрий их услышал. Он поднял голову:
   - Кто здесь?
   - Это я.
   Владимир Андреевич торопливо подошел к брату. Повозился с ключом, размыкая его оковы. Дмитрий с тихим вздохом опустил руки, стал растирать запястья. Только тогда Лоло заметил, что князь Дмитрий двигается как-то неловко, скособочено. Наверное, раньше он не придал бы этому значения. Но за последнее время, с тех пор, как он заделался служителем корпорации, он как следует запомнил, как ведут себя люди после пыток.
   Видимо, Владимир Андреевич впечатлился еще сильнее.
   - Митя, боже мой!
   - Все в порядке, - пробормотал князь Дмитрий. - Не кричи ты так.
   - Митенька! - Владимир Андреевич порывисто обнял брата.
   Тот что-то невразумительно буркнул, потом уткнулся лбом ему в плечо, и так замер. Лоло даже расчувствовался. Сцена была самой, что ни на есть трогательной - будь случаи такой привязанности почаще в его родной Флоренции, не город был бы, а Рай божий.
   - Отцы мои, - вздохнул боярин Кобыла, - ну чего же вы ждете? Уж не того ли, когда нас стража хватиться?
   До чего холодный, варварски бесчувственный человек! Истинно татарское самообладание.
   - Нельзя ли побыстрее? - вопросил c лестницы воевода Волынский. - Нас стража заприметила.
   Как и водится, потасовки избежать на удалось. Пока едва стоящего на ногах князя Дмитрия вели вниз, пока подоспел укрывавшийся в монастыре "херувимчик", дворцовая стража спохватилась и нагрянула большим отрядом.
   И, конечно, Лоло был оставлен отбиваться вместе с тверскими горожанами и ратными московитами.
   Как всегда.
   Не сказать, чтобы Лоло так уж испугался.
   В "Законе и Порядке" его научили сражаться на славу. Но он не любил показывать свое воинское искусство. Он любил прикидываться юношей праздным и изнеженным. С такого и спрос меньше.
   Но сейчас ему пришлось биться, как следует. Лоло быстро вошел во вкус - и это, к слову, была вторая причина, по которой он избегал драк. Вечный червячок неуверенности, грызший его душу, затих, и Лоло потерял голову.
   Ему нравилось чувствовать свое превосходство.
   Он изворачивался в самых немыслимых выпадах, двигался скользко и быстро, разя врагов одного за другим.
   И Лоло так увлекся, что не заметил, как внимательно следил за ним Владимир Андреевич.
  
   Яроша, Неверов сын, по деду еще прозванный Вороницыным, мерял шагами светлицу. Он не мог усидеть на месте и часа. А дела требовали усидчивости.
   На невысоком столике царьградской ковки лежали послания из Новгорода. Желтый пергамен был запечатан алым изображением лютого зверя, видом своим постоянно вводившего всех в заблуждение. Одни узнавали в нем барса, другие грифона, третьи льва.
   Определенного же ничего сказать не могли и сами новгородцы.
   Яроша, решившись, метнулся к столику, разорвал скреплявшую пергамен бечеву. Свитки попадали на пол. Яроша, ругаясь, принялся их собирать.
   - Один под лавку закатился, - сказал сзади Владимир Андреевич.
   Яроша аж подскочил. Он обернулся, спешно скрутил пергамены и вновь связал их бечевой.
   - Вот не надо меня так пугать, княже!
   Владимир Андреевич подошел к окну. Над Москвой разливался водянисто-винный закат. Сквозь стекло проникали солнечные лучи, опутывая комнату липкими малиновыми тенями.
   - Как там свет наш Дмитрий Иванович? - спросил Яроша.
   На его лице сияла обычная улыбка. Но сейчас за ней проглядывала настороженность. Как и все новгородцы, Яроша любые мало-мальски серьезные чувства прятал за дурашливостью.
   - Поправляется, - Владимир Андреевич наклонил голову.
   Они помолчали.
   Яроша беспокойно ходил, подергивая плечами. Присутствие князя было ему отчего-то неприятно.
   - Я пришел поговорить, - сказал Владимир Андреевич, старательно наблюдая за Ярошей. - Мы многим обязаны Новгороду, да и, по чести говоря, ты мне нравишься, несмотря на все шутовские выходки.
   Яроша напряженно засмеялся.
   - Добрая душа ты, княже! Не в пример прочей вашей братии. Я даже волноваться начинаю. С чего так издалека ко мне подъезжаешь?
   Владимир Андреевич сел на подоконник, по-татарски скрестив ноги.
   - Я и правда, хотел начать издалека. Ты хорошо разбираешься в боевых техниках?
   - Мы, новгородцы, народ не воинственный, - Яроша самодовольно ухмыльнулся. - Разве что на вече, бывает, подеремся. Ну, да и там дальше кулаков дело не заходит.
   - Так и знал, - Владимир Андреевич закусил губу. - А я вот разбираюсь. Военное дело - мое увлечение, и если верить людям, я кое-чего достиг. Даже если взять прошлогодний поход на булгар, или битву на Воже...ладно, плевать. Люди сражаются по-разному. Татары - по-своему, литовцы по-своему, фрязии по-своему. А если навостриться, как я, то можно и разобрать, сколь по-разному сражаются тверичи, рязанцы, псковичи, нижегородцы. Как ты думаешь, Яроша, - Владимир Андреевич заговорил осторожно, чуть задерживаясь перед каждым словом, - почему люди сражаются по-разному?
   - Откуда мне знать. Ну, им так удобнее?
   Владимир Андреевич взъерошил свои волосы. Помотал головой.
   - Нет, вовсе нет. Их учат сражаться по-разному, вот главная причина.
   - Ну, - Яроша шутливо поклонился, - тебе виднее. К чему ты ведешь?
   Владимир Андреевич вздохнул.
   - О фрязине я о твоем. Ты видел, как он с тверскими дружинниками дрался?
   - Прекрасно дрался, - Яроша осклабился. - Разлетались во все стороны за милую душу.
   Владимир Андреевич призадумался. Опять вздохнул, состроил недовольную мину - словно ему приходилось говорить о чем-то неприятном и скользком.
   - Удивительно, что никто этого не заметил. У него очень необычная техника. Нарочно рассчитанная на борьбу в тесноте или из-за угла.
   Яроша перестал улыбаться.
   - И что?
   - А то, что такую технику разучивают только в одном месте - в корпорации "Закон и Порядок".
   На несколько мгновений воцарилось молчание. Яроша удивленно таращился сквозь очки, Владимир Андреевич сосредоточенно покусывал губы.
   - Ты договаривай, княже, - медленно сказал Яроша.
   Владимир Андреевич поднял глаза, спокойно выдержав взгляд новгородца.
   - Лазутчик этот твой фрязин, уж не обессудь. Он служитель "Закона и Порядка".
   - Но мы... - щеки Яроши вдруг пошли красными пятнами, - мы проверили его! Тщательно проверили! Он славный малый! Может, он раньше там служил? Или его учил сражаться кто-нибудь, имевший отношение... да может быть тьма объяснений! Почему сразу лазутчик?
   Владимир Андреевич пожал плечами. У него был вид человека, честно исполнившего свой долг и теперь свободного от всяких обязательств.
   Он встал, пошел к выходу. В дверях задержался:
   - Мое дело предупредить. А как поступать дальше - решай сам.
  
  
   Лоло попался герцогу (тьфу, князю) Дмитрию под горячую руку. Владыка Московии по обыкновению был хмур и резок. В последнее время он везде таскал с собой какой-то трактат по военному делу, и ругался с городскими ополченцами, сквозь зубы, цитируя византийских полководцев.
   С перевязанной рукой, обессиленно неловкими движениями и цепкими, озлобленными глазами князь Дмитрий никак не тянул на помазанника Божия. Впрочем, правители здесь, на Руси, не особенно к тому и стремились.
   - А, фрязин, - процедил князь, увидев Лоло. - Ты из какого города будешь?
   - Из Флоренции, - ответил Лоло, про себя гадая, чем такие сведения могут быть полезны.
   Князь Дмитрий призадумался.
   - Флоренция... гм. Это же северная часть, так? А Генуя тогда где?
   - Северо-западнее, она на море стоит.
   Князь прислонился к обитой шпалерами стене.
   - Расскажи мне о ней поподробнее. Докладывают, что татары решили нанять генуэзцев себе в войско. А я не силен в ваших латинских хитросплетениях.
   Он нас не любит.
   Да, в общем-то, и не за что, если принять в расчёт, как их бросили на съедение ордынцам...
   Лоло на миг поразился своим мыслям. Так ведь можно и совсем омосковититься. Упаси Предтеча Иоанн.
   Но генуэзцы, в любом случае, те еще гады.
   - Они, пресветлый князь, хорошие торговцы и военные. Готовы идти наемниками к кому угодно - лишь бы заплатили. Что и говорить, вот во время последнего крестового похода...
   Лоло увлекся. Он любил поговорить о славных деяниях прошлого. Или бесславных, как в случае генуэзцев. Все едино. Князь слушал внимательно, изредка прерывая короткими вопросами. Во время беседы в светлицу проскользнул юный монах в светлой рясе. В руках он держал дощечку с приколотым пергаменом. Примерившись то туда, то сюда монах, наконец, сел у окна, и, широко взмахивая кистью, стал что-то рисовать.
   Поначалу князь делал вид, что монаха не замечает. Потом не выдержал:
   - Друже, а обязательно сейчас?
   Монах поднял на него веселые серые глаза.
   - А разве боярин Федор Андреевич не разъяснял тебе? Мне и сейчас, и потом, рисовать - дело долгое.
   -Да-да, помню, - князь Дмитрий поморщился. - Ох уж боярин Федор Андреевич. Только по его просьбе, ясно?
   Монах улыбнулся - одними глазами. Попросил:
   - Дмитрий Иванович, будь милостив, сними свои стекла.
   Лицо князя Дмитрия на миг скривилось от негодования. Он поднес руку к очкам, отдернул ее, словно удивляясь, как вообще кому-то пришло в голову требовать от него подобного.
   Но потом, видимо, подействовали упомянутые просьбы боярина Кошки. Он снял очки и прицепил их за дужку к вороту кафтана.
   Тут-то Лоло и обомлел.
   Лицо князя Дмитрия всегда казалось ему некрасивым. Было в нем что-то такое, вытянуто-надменное, как у породистой лошади.
   Но он не думал, что очки способны так изменить человека.
   Глаза князя оказались удивительно красивы. Мягкого, туманно-сизого цвета - как небо ранней осенью. Из взгляда, незащищенного более изогнутыми линзами, сразу исчезли цепкость и неприязнь.
   - Господь даровал тебе такие дивные глаза, княже, - тихо сказал монах.
   Князь Дмитрий похмыкал недовольно.
   - А зачем бы еще я носил очки, брат Андрей. Вижу ведь я хорошо.
   Он неуклюже поднялся и вышел из комнаты. Монах и Лоло увязались следом.
   - У нас, во Флоренции, - говорил Лоло, через плечо, пытаясь рассмотреть рисунки, - живопись нынче в большом почете. Все ей интересуются. Как пошло с синьора Джотто... вот сейчас очень моден синьор Гади, но он не любитель изображать живых людей.
   - Много наслышан о вашем Джотто, - кивнул монах. - Хотел бы я посмотреть на его рисунки.
   - Я Лоренцо, - представился Лоло, не придумав, как еще продолжить разговор.
   С монахом было бы интересно поболтать. Он, кажется, человек образованный и неглупый.
   - Брат Андрей, из Троицкого монастыря, - монах на ходу отвесил поклон. - По отцу буду Рублев.
   Лоло, наконец, заглянул ему в пергамен. На одной половине листа были отрывистыми линиями нарисованы четыре зверя - символы истинных царств, впервые описанные в Апокалипсисе.
   Художнику удалось передать движение и неестественную, демоническую силу тварей. Лев крался, хищно выгнув спину, гидра разевала огнедышащие пасти, грифон расправлял крылья.
   На второй половине листа с той же выразительной легкостью было обозначено лицо князя. Разумеется, с почеркнутыми, даже чуть преувеличенными глазами - здешним художникам непросто отойти от традиций иконописи.
   - А как ты будешь его рисовать? - спросил Лоло.
   Монах кончиком стилуса почесал белесую бровь. Смущенно заулыбался.
   - Ну, надо смотреть, как он себя ведет, как говорит... Согласно, э-э-э, моим измышлениям, рисовальщик должен изображать внутреннюю суть человека. Внешнее сходство бы не повредило, но... я монах, и внешнее меня не очень интересует.
   Лоло по флорентийской привычке щелкнул пальцами.
   - Любопытно ты рассуждаешь, брат Андрей. Но чего, между нами говоря, такого выдающегося в этом князе? Как человек он не сказать, чтобы приятен. Вот Владимир Андреевич красавец. А воевода Волынский - знаменитый воин.
   Монах все тем же смущенным движением почесал кончиком стилуса бровь.
   - Видишь ли, князь наш - суть надежда. А надежда, как известно, один из немногих даров Господа человечеству. Ну, или, как я рассуждаю, один из трех: вторая - это, э-э-э, жизнь. Третья - умение чувствовать красоту.
   Лоло слегка озадачился. Измышления брата Андрея - бог с ними, хотя монах, кажется, идет по стопам древних философов.
   Но вот князь Дмитрий... надежда?
   Лоло огляделся по сторонам, дабы убедиться в отсутствии московитских рож.
   - Я хочу понять одну вещь, брат Андрей. Чего плохого в том, чтобы подчиняться татарскому царю? Подчинялись же франки королю Карлу, подчиняются греки басилевсу.
   Они не заметили, как отстали от князя, оставшись одни в светлице. По потолку, расписанному небесными сферами, медленно плыло толстощекое солнце. Луна едва-едва виднелась из-за печи - день только начал клониться к вечеру. Стены были обиты шпалерами с изображением, как удивленно понял Лоло, подвигов Одиссея. Славный царь острова Итака по-тараканьи топорщил отчего-то рыжие усы, и костюм носил в духе язычников-норманнов.
   Монах пощипал себя за подбородок.
   - Тебе, наверное, не понять,... а я не очень искусен в убеждении. Я представляю это так: как будто на нас всех, с самого рождения, давит каменный спуд огромной тяжести. Он душит нас, - монах нахмурился, и его добродушное лицо стало почти сердитым. - Мы не можем ни творить, ни молиться, обратившись к Богу ! Нам осталось только ползать, извиваться, утапливаться в грязи - лишь бы сохранить жизнь.
   Лоло на миг замер. Лукавый монах врал. Убеждать он, похоже, мастер.
   - А Дмитрий чего? - спросил Лоло медленно.
   Брат Андрей Рублев быстро подрисовал князю островерхий шлем с полумаской.
   - Не будь его, мы и не боролись бы, Лоренцо. Он, как видишь, всегда тверд, всегда рассудителен, постоянно бесстрашен и непреклонен. - ( Ну, это он явно преувеличил. Видел бы, он как Дмитрий продрых у брата на плече все возвращение в Москву).
   - Представь себе, что в последние годы сей спуд истончается. Медленно-медленно тает, как лед по весне. Ты же знаешь, у нас за зиму лед нарастает большой толщины - но каков бы он ни был, солнце изничтожит его. Сейчас спуд сей, легок, как железный лист.
   Лоло понимающе кивнул.
   - И вам невмоготу терпеть больше, да? Хотите его сбросить?
   Монах улыбнулся одними глазами, дружески похлопал его по руке. Потом оба спохватились, обнаружив, что упустили князя. И оба торопливо отправились его искать.
  
   Над Москвой медленно загустевал мутный осенний вечер.
   Княжеский терем ближе к ночи начинал жить на свой лад. Он скрипел, покряхтывал, хлопал дверями и свистел сквозняками.
   Впрочем, видным московским горожанам, собравшимся в приемной светлице, было не до зодческих мистерий.
   В светлице гудело "всевидящее око". Оно было старым и ненадежным - его, должно быть, купил еще рачительный дядя, Симеон Гордый. Отсвет на стене дрожал, исходя белой рябью.
   - Скаредностью, соседушка, ты непременно пошел в Калиту, - "всевидящее око" вывело на стену изображение человека, пока еще неясное. - Не верю, что у вас не наберется казны на машинку получше.
   Все враз обернулись к переговорному окну.
   - Князь Олег, - Дмитрий приветственно поднял ладонь.
   Изображение, наконец, наладилось, явив невысокого человека в щегольском наряде синего бархата. Человек был по германской моде выбрит. Он разглядывал свои выделанные серебряным шитьем башмаки с таким видом, словно их состояние было для него первейшей заботой.
   - Смотрю, вы все в сборе, славные москвичи. - Он на миг поднял взгляд от башмаков. - Боярин Кошка, разумеется, разве можно что-то решить без тебя. Боярин Вельяминов, я слышал, твоего перебежчика-племянника повесили? Воевода Волынский, наш новоявленный Кесарь. Владимир Андреевич, одного тебя и рад видеть, милый ты мальчик. О, владыка Сергий, мое почтение, я думал, ты не покидаешь Радонежа...
   Таким манером он, не поднимая глаз, перечислил всех до последнего.
   Над столом ощутимо повисло недовольство.
   И когда это странное приветствие закончилось, князь Дмитрий едва удержал возжелавших высказаться в ответ.
   - Олег, - начал он, по обыкновению сжав зубами мундштук, - твое Рязанское княжество - по силе и величине не уступит ни нам, ни Твери, ни Новгороду. И мне очень важно знать...
   Олег Рязанский закинул ногу на ногу и сказал:
   - Послушай, Дмитрий, а это обязательно - говорить со мной, спрятавшись за очками и сквозь деревяшку в зубах?
   Сидевшие за столом насторожились. Бог весть, как может ответить на такое московский князь. Но Дмитрий только улыбнулся.
   - Мне так проще, уж не обессудь.
   Олег Рязанский снова на миг поднял глаза, уставившись прицельно на Дмитрия.
   - К слову надо бы поведать, что к Мамаю присоединился ваш давнишний недруг - правитель Литвы.
   Боярин Вельяминов, пользуясь тем, что его угол был затемнен более других, закрыл глаза ладонью и страдальчески помотал головой. С лица князя Дмитрия исчезла всякая веселость.
   - Час от часу ни легче, - процедил он. - С чего ты это взял?
   Олег Рязанский чуть усмехнулся.
   - Я же первый на Руси ордынский союзник, как-никак. Ягайло просит прохода через мои земли, да и в любом случае, меня ведь зовут присоединиться к их славному войску.
   - Ты ведешь очень опасную игру, - Владимир Андреевич нахмурил иконописные брови. - Прикидываешься союзником, докладываешь нам, а они ведь могут заподозрить...
   Олег Рязанский вдруг рассмеялся. Смех у него был чуть визгливый, но оттого не менее веселый.
   - Святая Параскева, они еще обо мне волнуются! Давайте обговорим сразу, славные мои северные соседушки, я еще не давал никакого обещания бороться с Ордой.
   - Начинается, - сказал воевода Волынский.
   Он, вместо того чтобы следить за разговором, почитывал какую-то книжицу в пестром кожаном переплете.
   - Ты давал! Это твое княжество мы отбили два года назад на Воже! Ты обязан нам всем! - князь Дмитрий и сам не заметил, как сорвался на крик.
   Боярин Кошка поднял ладонь в успокаивающем жесте. Князь Дмитрий тут же замолк, угомонился, и заговорил уже тихо и едко:
   - Я вообще вас никого не разумею. Сто лет ныть, как плохо под ордынцами. Сто лет подвергаться то набегам, то разорениям. Ездить к ним за ярлыками, терпеть унижения и чуть не идолопоклонство. Но как дело доходит до того, чтобы сражаться, все расползаются по кустам. Вам ведь просто удобно такое положение дел, да?
   Олег Рязанский сложил руки и выслушал князя Дмитрия с любопытством. Потом поднял палец.
   - Они сильнее, - сказал он просто. - Еще как сильнее.
   - Не в силе Бог, но в правде! - заявил Владимир Андреевич.
   - Да-да, - хмыкнул Олег Рязанский. - Все, надеюсь, помнят, что у сказавшего сие князя Александра войско в полтора раза превосходило ливонское.
   Владимир Андреевич подался вперед. Затронули вопрос, в котором он, несомненно, разбирался.
   - У ливонцев тяжелая обученная конница, а у князя Александра - большей частью ополченцы! Их не числом надо равнять!
   Олег Рязанский потряс головой.
   - Да не в том суть, вы же понимаете, о чем я. Перед Батыем не устояла вся русская рать, а сейчас вы много насобирали? Тверь отказала... да разве, и могло быть иначе, Михаил слишком не любит Калитичей. Новгород отказался, ибо опасается вторжения с запада. Нижний тоже отказался. Вот вы и остались одни, а один, как известно, в поле не воин.
   Князь Дмитрий с несвойственным ему вдохновением поднял руку.
   - Мы не одни. С нами надежды, мечты и чаяния всех русских людей.
   Олег Рязанский сдержано посмеялся, словно ему было неловко - так смеются над детскими глупостями.
   - Русским, прости Господи, людям дела нет до идей, которых вы себе навыдумывали в Москве. Вам чересчур хорошо было последние два десятка лет, вот и лезет в голову бог весть что.
   Все разом возмущенно заговорили. Один игумен Сергий скорбно морщил лоб.
   Князь Дмитрий снял очки, рукавом протер стекла. Поднял на Олега Рязанского лишенные привычной защиты глаза.
   - Ты не прав, - сдержанно сказал он. - Во-первых, москвичи - такие же русские люди, как и прочие. Во-вторых - посмотрим, кто явится на сбор войск в Коломну, и тогда уже решим, нравится ли русским людям жить в рабстве. Ты, Олег, не прячься за прочих. Ответствуй за себя.
   - Добро! - воскликнул Олег Рязанский. - Кто из вас победит, тому и буду служить. Победит Мамай - хорошо, победишь ты, вдруг тебе небесное воинство явится на подмогу - и того лучше.
   Князь Дмитрий поначалу слушал спокойно. Но при упоминании небесного воинства взбеленился. Он вскочил, с грохотом опустив руки на столешницу.
   - Если мы победим, мы расправимся и с тобой! Ты теперь наш враг!
   Олег Рязанский улыбнулся почти понимающе.
   - Для начала победи, Великий князь Московский.
  
   Лоло пробирался по галерее городской стены. Кремля, как ее тут называют. Светлая каменная кладка картинно оттеняла грубые силуэты пушек. В проемах между широкими зубцами открывался вид на пестрый, шумный Китай-город - район рынков и торговцев.
   То есть, купцов.
   Или все-таки торговцев?
   Лоло вздохнул. Хотел он того или нет, а с каждым днем он омосковитивался все больше. Скоро, чего доброго, натянет кафтан, будет звонко рыкать и щелкать языком, стоя спать на службах и грохотать сапогами.
   Интересно, как отнесется к таким метаморфозам дядюшка. Или там мессир Гильом.
   Лоло засмеялся.
   Ему многое здесь не нравилось. Он тосковал по своей Флоренции. Но ей-богу, в Московии имелись свои прелести.
   Конечно, этот край мало походил на Европу. Но родство обнаруживалось во всем - стоило лишь копнуть поглубже.
   Но тут Лоло вспомнил про задание.
   Настроение сразу испортилось. Он забрался в проем между зубцами, свесил ноги наружу. Город плескался у подножия стен, будто море, покрытое рябью осенних листьев. Ветерок овевал сыростью и запахом подгнивших листьев.
   Лоло запутался окончательно и бесповоротно. Он чувствовал, что там, наверху, в мире больших корпораций и вселенских заговоров, твориться бог знает что. Какие-то несусветные глупости. Раньше, он, ясное дело, твердо верил в непогрешимость корпораций. Уж поскольку таков священный мировой порядок.
   Но отсюда, издалека, все воспринималось как-то иначе.
   Лоло недавно узнал, что разгорелась очередная война между Англией и Францией. Вот ведь неймется. Лоло однажды был там, в небольшой крепости на реке Дордонь, осажденной Черным принцем. С тех пор Лоло не мог понять, чего в той войне хорошего. Рыцарские поединки - они сколько угодно, все чинно и красиво. Но тамошняя война ничего общего с рыцарским поединком не имеет.
   А как насчет схизмы? Церковь на грани раскола, а корпорации бездействуют. Ясно почему. Наверняка каждый поставил на своего кандидата, как на боевого петуха, и теперь потирает ручки в предвкушении.
   А потом Лоло пришел в себя. Вдруг и сразу, словно ему залепили пощечину.
   От этих мыслей шел ощутимый запашок ереси и мятежа.
   Он вспомнил, как недавно говорил с дядюшкой по "всевидящему оку". Сначала они спорили из-за женитьбы младшего брата. Тому все прочили какую-то склочную богачиху из Сиены.
   А потом речь зашла о делах всехристианских, и дядя сказал вот что:
   - Это мы, Лоренцо, простые люди, не видим всей картины. А она, несомненно, наличествует. Франция, раздираемая бургундцами, арманьяками и англичанами, с сумасшедшим на троне. Иберийские христиане, едва-едва сдерживающая натиск неверных. Великая схизма, разделившая нашу церковь. Беспорядок в германских землях. Бунтующие шотландцы. И Московия, которой уготовано второе Батыево нашествие. И знаешь, мой мальчик, что здесь плохо? То, что тебя вписали в эту картину, а ни ты, ни я не можем рассмотреть твою фигуру среди скопищ людных, отданных на убой.
   Лоло не любил говорить о всякой апокалиптике. Тем более в таком тоне. Потому он переменил тему и дядюшку уболтал. Но оказалось, что его банкирские бредни все-таки засели Лоло в голову.
   И теперь вот никак не давали покоя.
  
  
   А тем временем в кремлевских палатах не утихали споры. Могущественные соседи в помощи отказали. А победить своими силами москвичи навряд ли смогли бы.
   Румяно полыхали оконца, подсвеченные закатными лучами. И без того спертый воздух горчил едким лампадным маслом, привезенным от сарацин, из-за моря. Обитые тисненой кожей стены прятались в полумраке, проступая то рисунками богатырских подвигов, то причудливым узором.
   За столом уже почти никто не сидел. Князь Дмитрий размеренно ходил по светлице, впечатывая шаги в пол. Воевода Волынский переместился в уголок, под иконы, и уткнулся в книгу. Владимир Андреевич вовсе забрался на подоконник, по-детски обхватив колени руками.
   - Теперь все ясно, - цедил Дмитрий. - Раньше-то я гадал, почему мы так долго их терпим. А нам попросту нравится!
   - Нижегородского князя, пожалуй, можно понять... - боярин Вельяминов в задумчивости сдвинул на затылок расшитую бисером шапочку. - Им за последние годы сильно достались. У них сил не хватит - и нам помогать, и самим обороняться.
   - С Олегом Рязанским, надобно признать, дела обстоят схоже, - боярин Кошка расселся вольготно, но взглядом внимательно следил за Дмитрием. Тот уже не вышагивал мерно, а метался взад-вперед по светлице. - Кто бы не пошел на нас - литовцы ли, Орда - все через Рязань. Оттого Олег и играет на две стороны....хочет проскользнуть, так сказать, между молотом и наковальней.
   Дмитрий весь передернулся и грубо разъяснил, сколь мало его заботят трудности других княжеств.
   Кое-кто из присутствовавших стал поддакивать, кто-то, наоборот, заспорил.
   Когда страсти поутихли, боярин Вельяминов предложил осторожно:
   - А может, замириться нам с Мамаем?
   Все умолкли разом - будто лишились дара речи. Стало слышно, как во дворе хохочут дружинники и кукарекают петухи. Боярин Вельяминов заторопился:
   - Требует он дани - бог с ней, можно ведь и дать. Все лучше, чем общая погибель. Надо, конечно, посольство отправить, и унижений тогда не оберешься, и все их условия необходимо...
   Воевода Волынский звонко постучал по лавке костяшкой пальца.
   - Дохлое дело, боярин. Коли речь зашла о том, чтобы повторить Батыя - они не отступятся. Известно, как Мамай помешан на временах Чингисханова царства. Он мнит себя вторым Батыем.
   Князь Дмитрий дернул головой, глядя на Вельяминова со смесью укоризны и недоумения.
   - И как, спрашивается, такие мысли даже на ум приходят!
   Всегда молчаливый боярин Свибло, заставший еще Симеона Гордого, потряс седой бородой:
   - А и хороши мы будем, коли предадим дело наше, о котором так долго радеем...
   Боярин Вельяминов выпрямился, приготовившись отражать всеобщие нападки. Дело спас воевода Волынский, который с треском захлопнул книгу и сказал таким тоном, словно находился в светлице один-одинешенек.
   - Ба, а вот и решение.
   Князь Дмитрий прошагал к нему, наклонился, взглянул на деревянный оклад книги, украшенный искусной резьбой войска в старинных доспехах.
   - "Песнь о походе Игоревом", - князь вопросительно вздернул бровь. - Оно-то тут причем, воевода?
   Воевода Волынский быстро улыбнулся. Улыбка у него не столько выражала радость, сколько обозначала: "вот-де, пока вы, дураки, спорили, я уже со всем разобрался".
   - Это ход очень стар, если не сказать - избит. Но при должной подготовке он еще ни разу не подводил.
   - Их, по - меньшей, из оценок семьдесят тысяч, - боярин Кошка искоса взглянул на воеводу, сощурив левый глаз. - Нас двадцать едва набирается. Мы будем первыми.
   - Ты забываешь об одном обстоятельстве, боярин Федор Андреевич, - воевода Волынский скрестил руки на груди. - Таких талантливых полководцев, как я, ни у кого более нет, включая сюда и Орду...
   - Если ты думаешь сейчас о том же, о чем и я, то это не бог весть какое озарение, - сказал Владимир Андреевич, посмеиваясь.
   - Напишем на пергаменах и сравним, - быстро предложил Воевода Волынский.
   - С ума посходили! - возмутился князь Дмитрий. - Выкладывайте оба сейчас же. Владимир Андреевич и воевода Волынский сказали хором:
   - Ложное отступление.
   - Заманить их бегством, как половцы заманили князя Игоря.
   - Дело-то не такое неподъемное, - Владимир Андреевич размахивал руками и говорил, спотыкаясь в словах. Глаза его сияли. - Нужно отыскать правильное место для битвы, чтобы ордынцы не могли использовать войско целиком. Так ведь? И поставить, допустим, в полк левой руки тех, кто впервые взялся за оружие. Всех, стало быть, ополченцев. Татары сразу распознают наше слабое место и будут целить в него. Это их обычная манера - опрокинуть сбоку. Каждая битва, вы вспомните. А мы - о, мы обернем ее против них! Когда они глубоко вклинятся в наше войско, мы разыграем бегство. Завлечем еще глубже, а потом ударим им в тыл свежим войском!
   Его слушали внимательно, застыв на своих местах. Они кивали в тон его словам, другие хмурились и мотали головой, третьи ухмылялись. Иные в приступе радости и вовсе прихлопывали себя по коленям.
   Одно было общим - когда Владимир Андреевич закончил, уверенность вновь вернулась на лица видных московских горожан.
  
   День, назначенный для выступления войск, все приближался.
   Лоло отстраненно бродил по деловитому, встревоженному городу - словно призрак бестелесный. Это была не его война.
   - Победите, как думаешь? - спрашивал Лоло у рослого рыжего купца, жившего по соседству.
   Купец уверенно тряс головой, позванивая тяжелыми серьгами, вдетыми аж по две в каждое ухо.
   - А отчего б и не победить! Видал я ваших татар, не так черт страшен, как малюют.
   Лоло натянуто улыбался и торопливо шел дальше. Ему Вороницын все хорошенько разъяснил. О соотношении сил, о литовцах, объединившихся с татарами. О том, что соседи отказали Москве в помощи.
   И хоть надежда была - в конце концов, не будут же люди сражаться безнадежно! - исход могло переменить разве что непосредственное Господне вмешательство.
   Как назло, деньки выдались один лучше другого. Такой огненно красочной осени Лоло никогда не видел.
   Высокое небо слепило пронзительной синью. Воздух весь пропитался запахом сухих листьев и старой травы. Он кружил голову, как крепкое пиво, которое так любят в вольных северных городах.
   Лоло все больше нравилось Москва. Мысль о том, что через месяц-два здесь будет только припорошенное снегом пепелище приводила его почти в ужас.
   К Лоло, заливисто хохоча, подбежала чумазая девочка шести лет. За ней гнался какой-то мальчонка. Девочка уткнулась Лоло в колени.
   - Спрятай, спрятай меня!
   Лоло никогда не терялся с детьми. Младшей из его многочисленных сестренок, в конце концов, едва исполнилось пять. Есть опыт.
   - Ну, ты в домике, - сказал он весело. - А почему ты от него убегаешь?
   - А мы играем, - сообщил мальчик хмуро. - Сашка - татарин, я богатырь.
   - Экое дело.
   Лоло присел перед девочкой. У нее были озорные глаза и вздернутый носик. Ну, вылитая его Анни. Дети-то уж точно везде одинаковы.
   Лоло легонько щелкнул девочку по носу. Потом поднялся и зашагал прочь.
   В голове у него все крепло одно намерение. Дядюшка и мессир Гильом бы не одобрили - ну да кто их спрашивает.
   На Всполье собирались обозы. Здесь обычная предпоходная суматоха превращалась в какое-то светопреставление. В толчее из людей, телег, лошадей, быков, собак, галдящих ребятишек, деловитых нищих страх перед татарами на время забывался.
   Глаза боятся, руки делают - ведь так они говорят?
   Московитское войско выступало завтра утром. В Коломне оно должно было встретиться с союзниками. Обещали явиться из соседних княжеств - из Серпухова, из Ярославля, из Ростова, из Стародубы.
   Лоло, пробираясь сквозь толпу, увидел московского князя. Тот обходил обозы, проверяя, все ли готово к завтрашнему походу.
   Лоло признал не без скрипа - держался князь молодцом. Говорил спокойно, деловито расспрашивал о всяких мелочах. Видимо, в победе он был уверен совершенно.
   Повздыхав о московитском самодовольстве, Лоло протеснился к князю поближе.
   - ... Однако же, Матвей Васильевич, пушку тащить с собой незачем. В поле от нее не будет толку. Тем более против механической татарской конницы. Лучше бы пищаль.
   Всем бы герцогам брать пример с князя Дмитрия. Строить себе крепости, охранять купцов, сражаться с неверными,... а то лишь бы друг дружку резать.
   Впрочем, правители-то везде одинаковы. Это Дмитрий - исключение из общего правила.
   - Пресветлый князь. - Лоло поклонился.
   Дмитрий повернулся к нему. Вдруг улыбнулся - впервые за все их знакомство. Улыбка у него оказалась на удивление дружелюбной.
   - У нас так не принято обращаться, фрязин. Привыкай к Дмитрию Ивановичу.
   Лоло поспешно выпрямился.
   Ну конечно, мог бы и сообразить. Здешний народ прост по-варварски и церемоний не жалует. Тем более что князь отнюдь не господин и владыка, а так - вроде выборного городского головы.
   - Я хотел бы попросить вашу... - Лоло немного смутился. Он только теперь понял, до чего глупо его намерение. - Ты говорил, Дмитрий Иванович, что у Мамая в войске много генуэзцев. А мы, флорентийцы, всегда с ними враждуем. В общем,... мог бы я к вам присоединиться? Я обучен военному делу, и даже неплохо, дома из меня готовили рыцаря. Оно, конечно, ни черта не вышло, прости Господи, но...
   Князь Дмитрий одобрительно прищурился. По-видимому, в его глазах Лоло сразу сильно поднялся.
   - О чем речь! У нас каждый человек на счету. Да и твои знания о генуэзцах, пожалуй, пригодятся.
   - Ну, теперь всяко победим, - с усмешечкой сказал кто-то из толпы.
   У Лоло сделалось очень легко на душе. В кои-то веки у него пропали все сомнения. Он знал, что поступает правильно.
  
   Рано утром следующего дня, когда солнце еще не успело встать, и над горизонтом ширилась бледная зарница, в Архангельский собор вошел человек.
   Царившую внутри темноту не рассеивали ни огоньки лампад, ни светлеющие окна. Человек перекрестился, прошел вперед, к алтарю.
   Недолго постоял, морща лоб. А потом сказал вслух:
   - Я не верю, что ты можешь хотеть нам всем гибели. Я знаю о Промысле, о неисповедимых путях твоих. Но я также знаю, как люди крутят-вертят этими словами, приспосабливая их для своих целей. Ты должен быть на стороне жизни. Почему же ты поддерживаешь смерть?
   Грохнули тяжелые соборные двери, и внутрь зашел второй человек. Это бы князь Владимир Андреевич, одетый в легкие походные доспехи.
   - С кем ты говоришь, Митя? - спросил он.
   Князь Дмитрий - а именно он первым вошел в собор - высоко поднял масляную лампу. Тягучий желтый свет выхватил из темноты грозное лицо Спасителя. Спаситель хмурил брови и гневно взирал огромными, обведенными белым глазами.
   - С ним.
   Владимир Андреевич подошел к брату и сказал со вздохом:
   - Ты же знаешь, что он не ответит. Что на тебя нашло в такую рань?
   - Я не спал всю ночь, - сказал Дмитрий невпопад. - Если бы я еще немного просидел наедине, сошел бы с ума. Вот решил пойти помолиться.
   - Мог бы позвать меня, Митя. И странные у тебя стали молитвы.
   - Я хотел, малыш, но жалко стало будить. Другие на ум не идут.
   Владимир Андреевич, позванивая доспехами, подошел к другой иконе.
   - Мне вот эта больше нравится.
   Дмитрий вновь поднял лампу. Свет заиграл в золотых волосах. Этот Христос смотрел печально и жалостливо - словно заранее оплакивал их поражение.
   Князь Дмитрий медленно провел ладонью перед свои лицом, словно пытаясь убедиться, что он не во сне, но бодрствует.
   - Я ведь знал с самого начала, что все этим закончиться, - тихо сказал он. - Что не случится никакого чуда, что нам не спустят, не забудут. Ведь знал - и все равно делал. Неужели кровь тех, кто погибнет, теперь на моих руках?
   Владимир Андреевич схватил брата за плечи, встряхнул.
  
   - Бог с тобой, Митя! До чего додумался! Ты-то здесь причем? Мы сражаемся, потому что мы должны сражаться, в этом наша честь!
   - Так-то оно так, - князь Дмитрий опустил глаза. - Но каким быть лучше: бесчестным рабом или мертвым?
   - Мертвым. - В голосе Владимира Андреевича не слышалось и тени сомнения.
   Князь Дмитрий вдруг стряхнул его руки и отступил к стене, расписанной едва различимыми в темноте фресками.
   - Это для тебя лучше! А для них?
   Повисло молчание. В старом храме не было эха - все звуки поглощались темнотой.
   Князь Дмитрий напряженно покусывал губы. Владимир Андреевич хмурился. Потом, будто вспомнив о чем-то, вспыхнул. Подошел к брату, схватил его за руку и повернул его к огромному знамени, спускавшемуся с хор.
   Сюжет был известный.
   Архангел Михаил, небесный воевода, вытаскивал из ножен огненный меч. Архангел был в тяжелых доспехах. Лик его, обычно безмятежный и ясный, исказила гневная решимость.
   А у ног архангела, до смешного крошечный, стоял, приклонив колено, Иисус Навин. В шитье удалось передать бурю чувств, раздиравших его душу. Тут была и мольба о помощи, и упрямство, и намерение биться до конца, и даже страх - не столько за себя, сколько за свой народ.
   - Зачем ты сражаешься? - сердито спросил Владимир Андреевич. - Ну? Нечего молчать! Зачем ты сражаешься, великий князь московский?
   - За свободу моего княжества. За жизнь моих людей. За правду... - князь Дмитрий говорил тихо, старательно подбирая слова.
   Владимир Андреевич кивнул.
   - Ну вот, ты сам себе и ответил. Может, для кого-то все это политика и тщеславие, для кого-то - обычный бунт. Но мы сражаемся потому, что напротив нас стоит смерть.
   Сзади распахнулись двери. Порыв ветра всколыхнул знамя, пошевелил огоньки лампад. Собор враз наполнился шумом - грохотом доспехов, топотом ног, разговорами, смехом.
   - Ишь, а князь уже победу вымаливает, - заметил боярин Кошка.
   Его оставили наместником в Москве, и он был очень недоволен.
   Князь Дмитрий приобнял брата, ласково хлопнув по спине.
   - Чтобы я без тебя делал.
   Настоятель храма, позевывая и сонно благословляя всех, попавшихся по дороге, прошествовал в алтарь. Одна за другой зажигались свечи. В посветлевших окнах виднелось нежное утреннее небо.
  
   Военное снаряжение Лоло представляло собой смешение всех возможных стилей. Здесь были: новгородская кольчуга, узорчатые миланские доспехи, московский шлем с острым навершием. Сарацинской ковки секира. Псковской выделки щит. Лошадь из Волжской Булгарии.
   Жаловаться, в общем, не на что.
   Испытав военные навыки Лоло, воевода Волынский определил его в отряд тяжеловооруженных рыцарей. Конников, на местный лад.
   Командовал отрядом Владимир Андреевич. К нему хотели попасть многие, и Лоло с полным основанием считал себя везунчиком.
   Из всех московитов Владимир Андреевич нравился Лоло больше всех.
   В отличие от прочих, он был ангельски спокоен, рассудителен, дружелюбен и всегда помнил о важных делах вроде привала и обеда. И как такой человек до сих пор не взят живым на небо?
   До Коломны московитское войско добралось быстро.
   Вперед торопили новости, приходившие от рязанского князя (вот чьего поведения Лоло не мог понять совершенно) и сторожевых отрядов. Мамай с огромным войском шел к Оке, считавшейся границей русских земель.
   С запада на соединение с татарами направлялся литовский князь, Ягайло. Этого Ягайло отчего-то очень боялись, хотя Лоло, наслушавшись ганзейцев, невысоко ценил воинские умения ливонцев. Они ведь, упаси Предтеча Иоанн, почти язычники.
   Однако намерение московитов казалось разумным. Не допустить объединения вражеских армий.
   Иногда, посреди долгих переходов, Лоло задумывался на миг о том, в какую авантюру он ввязался. Ох, чтобы сказали родственники! Ох, чтобы сказали уважаемые флорентицы, или его друзья, или наставники в корпорации!
   Но дело того стоило.
   Лоло себя чувствовал, как сбежавший из тюрьмы узник - ни тебе вечных наставлений мессира Гильома, ни Яроши с его "Кафкой", ни отчетов, ни заданий, ни звонков дядюшке.
   Ведь бывают в жизни правильные в своей простоте вещи. Вот ты - вот твой враг, вы честно пытаетесь убить друг дружку. Сказка.
  
  
   Коломна вынырнула из шумных лесов, словно разноцветный окунь. То был небольшой провинциальный городок, сверкавший мокрыми крышами, как пестрой чешуей.
   Лоло еще издали разглядел, что с запада к городу примыкает большой военный лагерь.
   Вот вам и союзники.
   - Ну, и кто там у нас?
   Владимир Андреевич, ехавший со своим отрядом впереди войска, приподнялся на стременах, пытаясь рассмотреть знамена. Не преуспев, он махнул рукой дружинникам, и они поскакали к военному лагерю. Лоло благоразумно плелся в хвосте, решив, что опасностей ему хватит и в схватке с татарами.
   Навстречу Владимиру Андреевичу выехали с полдюжины ратников в причудливых шлемах со стальными полумасками. Выглядели они точь-в-точь как древние персидские воины со всяких жутких апокалиптических картинок. На знаменах и щитах ратников красовались ощерившиеся барсы. Когда они поравнялись, тот, что был во главе, снял шлем и учтиво кивнул.
   - Князь псковский! - Владимир Андреевич даже привстал в стременах от удивления. - Уж кого-кого, а вас мы не ждали.
   Псковский князь довольно хохотнул.
   - Как же вас бросить одних татарам на съедение? Вы, южане, ничего в войне не смыслите.
   В последующую неделю Лоло воочию убедился - дядюшка и иже с ним рано похоронили русские земли. Новые отряды все подходили и подходили. Из самых разных мест, порой из таких, о которых Лоло даже и не слышал.
   В Коломне собрались: войска Белозерские, Ярославские, Тарусские, Ростовские, Стародубские, Устюжские, Брянские, Оболенские, Смоленские, Моложские, Костромские, Елецкие, Муромские, Мещерские, Каргопольские, Кемские, Владимирские, Суздальские...
   В общем, не укорить в том, что они отсиживаются у себя по углам. Насколько понимал Лоло, из северо-восточных русских земель явились все, исключив разве что новгородцев (вот самолюбивые твари) и Рязанцев, с которыми ни черта не понятно.
   Незадача в том, что и такого войска мало.
   Но Лоло твердо решил не волноваться из-за ерунды.
   Здесь было на что поглазеть. Такого количества герцогов - то есть, конечно, князей - зараз Лоло никогда не видел. Даже на советах, которые Папы созывали со всей Италии.
   Можно было дивиться тому, как князья способны мирно сосуществовать в такой близости друг от друга. Но, по чести говоря, у них не очень и получалось.
   То спорили из-за пути. Дмитрий настаивал, что идти надо западнее, прикрывая Пронское княжество. Остальные заявляли, что те, кто не явился к общему сбору, пусть сами себя защищают. Раз они, дескать, такие самостоятельные.
   То спорили из-за места. Воевода Волынский хотел выйти за Оку, к Дону - и там уже подыскать подходящее поле. Тогда как северные князья дружно предпочитали отсиживаться на своем берегу.
   То спорили из-за командования. Главным вообще, само собой, считался Дмитрий, которого князья помоложе уважали, а князья постарше считали за вздорного, но талантливого мальчишку.
   Но возглавить войска в битве было некому. Ни у одного из князей не набиралось столько военных знаний, опыта, таланта и авторитета среди своих. После долгих споров, взаимных упреков и разбирательств, кто кому, сколько должен, порешили, что каждый будет командовать свой дружиной, воевод назначат из московских, а действовать все будут согласно с общим планом.
   Время поджимало.
   Едва успев посчитаться и определиться с битвой, войско уже должно было выступать.
  
   В ночь перед выступлением войск пошел сильный дождь. Лоло долго не мог уснуть, ворочаясь в своей палатке сбоку на бок. Тяжелые капли барабанили по паромасляной ткани, земля снаружи что-то шептала и горестно вздыхала.
   Лоло старательно отгонял плохие предчувствия и страхи. Он пробовал молится - но, как всегда, молитва на ум совсем не шла.
   За стеной палатки дозорные говорили о том, как в скором времени изменится сам облик войны. Дескать, уйдут в прошлое и лошади, и мечи, и доспехи, а будут сражаться на "херувимчиках", палить из греческого огня и пушек.
   Лоло жмурился, отгоняя от себя видения грядущих бед христианского мира. И так ведь куда не кинь взор - всюду война и смерть. Страшно подумать, что случиться, когда в дело пойдут все эти полуколдовские технологии корпораций.
   Стоило Лоло задремать, как забили тревогу. Лоло выскочил наружу одним из первых. "Херувимчики", поливающие города греческим огнем, еще стояли у него перед глазами. По лагерю носились дружинники, разбирая оружие. Лоло растерянно озирался по сторонам. Слава богу, на глаза ему попался Владимир Андреевич, на ходу заряжавший свою пищаль. Лоло благоразумно пошел вслед за князем.
   Нестройной встревоженной толпой они выбрались на обрывистый берег реки. Отсюда были отлично видны больше десятка херувимчкиков, повисшие над Коломной. Их мокрые днища поблескивали, словно животы скользких морских чудовищ.
   Один из херувимчиков стал садиться. Сквозь мутный дождь герб его был неразличим. Херувимчик приземлился, неловко завалившись из-за ветра на левый бок.
   Дружинники окружили его. Владимир Андреевич припал на одно колено, направив свою пищаль на окованную железом дверь херувимчика.
   Лоло углядел в толпе и князя Дмитрия со своим чудо-мечом, и псковского князя в жутком шлеме.
   Дверь херувимчика открылась, высунув наружу лестницу - так гадюка высовывает язычок. На лестнице вышел дородный человек в длинной и цветастой даже сквозь ночной дождь мантии.
   - Эх, друзья мои, - сказал он, оглядев войско, - какие вы все сделались подозрительные. Вот и наш Владыка говорит, что война портит честных христьян, оттого и не воюем мы, понеже потребность какая приключиться...
   - Тысяцкий, - выдохнул князь Дмитрий. - Прокляни тебя бог, нельзя было герб высветить? Вы там у себя в Новгороде совсем из ума выжили?
   В тот же миг борта "херувимчиков" осветились. На каждом из них красовался символ одного из новгородских концов: Воин, Всадник, Зверь, Птица, Вседержатель.
   "Херувимчики" садились, а новгородские дружинники шумной толпой выбирались наружу.
   - Собрались мы на вече, раздумали так и эдак, пойти ли нам на помощь к сродникам нашим московским да ко князю Дмитрею Ивановичу, - рассказывал тем временем тысяцкий. - Да и порешили, что бросать вас не годится. Больно нам охота дань платить ордынцам, кесарь вон опять пошлины поднял, латинянин проклятый... А войска у нас не так чтобы много, мы ополченцев не взяли, вдруг свеи зашалят. Тысяч пять будет.
   Конечно, немного.
   Даром что русское войско увеличилось теперь на треть. Новгородцы, что с них возьмешь?
  
  
   Когда три недели спустя Лоло осматривался с высоты обрывистого берега реки Непрядвы, вся его самоуверенность истаяла, словно кусок масла на сковороде.
   Река петляла среди высоких холмов, то совсем скрываясь из виду, то мелькая отражением небесной сини.
   Поле, которое московиты называли отчего-то Куликовым, было зажато между рекой, холмами и лесом - узкое, изогнутое, неровное, как горлышко алхимической бутыли.
   А так вид был великолепный. Хоть сейчас просится сеньору Джотто под кисть.
   Высокие небеса, багряным огнем горящие дубравы. Бесконечные дали, покрытые бледным золотом сухих трав.
   Одно только портит картинку. И это - огромный татарский лагерь на восточном берегу.
   Лоло готовился ко всякому. Но сейчас он чувствовал себя как римский солдат, оглядывающий тьмочисленную рать Атиллы. Конца-края не видно. В голову не вмещается, как можно не то, что победить - воевать с такой армией.
   Лоло старался не слушать, о чем переговаривались русские. Ему хватало и собственных страхов. Он едва-едва держался, еще немного - опозорит и звание христианского воина, и почетное флорентийское гражданство.
   - Стало быть, тысяч семьдесят, как и предполагали, - послышался рядом спокойный голос Дмитрия.
   - Как ты их считаешь? - нервно отозвался кто-то из князей. - Может быть хоть сто, отсюда не углядеть.
   - Это ничего не меняет, - ровно отвечал Дмитрий. - Все равно им войско на таком поле целиком не использовать.
   Лоло обернулся.
   Князь Дмитрий стоял прямо, прикрыв глаза ладонью от солнца. Лоло припомнил, какой у князя вспыльчивый, беспокойный нрав. Как он в течение всего похода беспрерывно с кем-то ругался, спорил, на кого-то кричал, злился, как он волновался и тревожился по пустякам.
   Теперь же он сделался удивительно, спокоен и деловит. Словно человек, в жизни все самое страшное уже позади - ему лишь осталось управиться с последствиями.
   Князь Дмитрий вытащил изо рта мундштук и повернул голову к боярину Вельяминову.
   - Я надеюсь, ты, Никола Васильевич, справишься с Большим Полком. Я решил сражаться впереди.
   На миг повисло молчание.
   - Впереди - это где? - Вельяминов испуганно взглянул на князя. - Сторожевой полк? Ты желаешь лично возглавить наше войско?
   - Дмитрий, угомонись, это же верная смерть, - сквозь зубы процедил псковский князь.
   Все зашумели, принялись бурно Дмитрия отговаривать. Ему напоминали, что сам Мамай вообще за битвой будет наблюдать с холмов. Что лезть вперед не просто опасно - но гибельно. Что он не имеет права собой рисковать.
   Князь Дмитрий поднял руки, призывая всех замолчать. Неловко улыбнулся.
   - Не волнуйтесь, братья и друзья мои. Это мой долг - сражаться в числе первых. Посмотрите на наше войско. Люди боятся, и, да смилуется над нами Бог, сложно их за это осудить. Это не тот случай, когда я могу послать других на смерть, а сам отсидеться в тылу.
   С ним подозрительно быстро согласились. У Лоло мелькнула мысль, что не без тайного облегчения. И, правда, кто-то должен был подать пример и взять главную опасность на себя.
   Другой вопрос, конечно, в том, что это занятие никак не подходит первому князю русских земель.
  
   Ночью, когда оба войска, расположенные напротив друг друга, погрузились в сонливое молчание, из русского лагеря выехали два всадника. То были князь Дмитрий и воевода Волынский.
   Ночь выдалась на редкость тихой. Не пели птицы, не шумели деревья, не звенели людские голоса. В молчании ночи сквозило что-то могильное.
   Над землей стелился белесый туман. Лес высился грозной неприступной стеной. Горели только костры дозорных - с одной и с другой стороны. Огоньки дрожали и перемигивались.
   Когда они отъехали от русского лагеря на достаточное расстояние, воевода Волынский остановил коня и спешился. Припал к земле, словно прислушиваясь к чему-то. Выпрямился и сказал задумчиво:
   - Мне слышен лишь волчий вой и вороний смех. Это будет кровавая битва, князь. Многие из тех, кто пришел сегодня, никогда более не вернутся домой.
   Князь Дмитрий хмыкнул.
   - Не знал, что ты увлекаешься гаданием, воевода.
   Воевода Волынский забрался в седло и отряхнул руки.
   - Это просто старая военная традиция.
   Князь Дмитрий осмотрелся по сторонам, глубоко вдыхая свежий ночной воздух.
   - Ты лучше скажи, все ли мы сделали возможное?
   - План битвы всем известен, - ответил Волынский тихо. - Новгородцы и прочие ратные люди поставлены в полк правой руки, чтобы ударить ордынцам в тыл. Ополченцев поставили в полк левой руки. Они все равно не выдержат татарского натиска, а так мы их приспособили для своей цели.
   - Да, - князь кивнул, потирая подбородок. - А все же чего не-хватает.
   Воевода Волынский поднял брови.
   Князь Дмитрий махнул рукой в сторону грозно молчавшего леса.
   - Я вот, о чем думаю,... а не поставить ли нам засаду? Взять тяжелых конников - наших, серпуховских, псковичей, и в решающий миг... - Он помолчал, кусая губы. Цепко сощурил глаза, словно вглядываясь в будущее сквозь ночную темноту. - Он будет, этот решающий миг, я знаю. Нельзя полагаться на обычную тактику. Слишком многое зависит от этой битвы.
   На лице воеводы Волынского впервые обозначилось одобрение.
   - А ведь правда, князь, так будет надежнее.
   - Командовать им будешь ты, - торопливо заговорил Дмитрий. - Это как...наша последняя надежда, абы кому не доверить. Вторым командующим назначу брата, но он будет тебе подчиняться.
   Воевода покачал головой.
   - У нас с Владимиром Андреевичем различные воззрения на битву. И он, без сомнений, захочет сражаться бок о бок с тобой.
   Князь Дмитрий коротко и невесело усмехнулся.
   - Да кто же ему даст. Я хочу, чтобы ты понимал, воевода. У меня никого, кроме него, нет. Мы с малолетства вместе. Я не могу его потерять.
   Воевода Волынский молча наклонил голову, давая понять, что вполне князя понял.
   Где-то вдалеке завыли волки. Небо было темным и неприветливым.
  
   Утром Лоло проснулся ранешенько, еще до общего сбора. У него слегка сводило живот - от волнений, само собой.
   Поле утонуло в тумане, густом, как похлебка. На расстоянии двух шагов уже ничего не было видно. Сражение, кажется, откладывалось.
   Лоло лег обратно, закутался потеплее в плащ и стал думать. Он думал о Флоренции, о своей извечной мечте создать в городе хранилище античных рукописей. О том, что этим всем надо было заниматься раньше. А не тратить время на прислуживание корпорациям.
   Вот вернется домой и...
   Солнце медленно поднималось, и туман таял, оседая повсюду холодной росой. Мокрым сделалось все - и плащ, и одежда, и доспехи.
   Протрубили общий сбор. Лоло, дрожа от холода, поднялся и стал проверять оружие. Он не обращал внимания на страшную суету, вдруг поднявшуюся вокруг. На гомон, на шум, на топот, на бряцанье доспехов и на все остальное.
   Он боялся и старался не думать вообще ни о чем.
   К полудню войска уже выстраивались в боевой порядок. Лоло пробирался к своему отряду, ведя коня под уздцы. Мокрая трава хлестала его по ногам.
   - Фрязин, ты к какому полку приписан? - окликнул его князь Дмитрий.
   Лоло обернулся. Князь был одет в простые доспехи без всяких отличительных знаков и украшений. Его лицо все так же поражало спокойствием и деловитой сосредоточенностью.
   - Полк правой руки, - пробормотал Лоло. Он до сих пор путал варварские московитские термины.
   - Отправьте его в Засадный, - бросил князь кому-то из окружения. - Нечего ему лезть в самое пекло. Это все-таки не его война.
   Лоло по крутой и скользкой тропинке провели в лес. Здесь, на холме, в окружении мрачных дубов, скрывался целый полк, целиком состоявший из рыцарей в тяжелом снаряжении.
   Лоло никого не успел расспросить. Но теперь он понял, что московиты решили припрятать в рукаве козырь. Раньше он, пожалуй, счел бы это вероломством. Но при таком соотношении сил не до рыцарских правил. Если бы у Роланда под боком был лес, он бы тоже спрятал там пару сотен свирепых франков.
   Командовали отрядом двое - воевода Волынский и Владимир Андреевич. И Владимир Андреевич явно был недоволен своим положением - он хмурился и шепотом ругался.
   Внизу затрубили и забили в барабаны. Оба войска готовились к сражению.
   Отсюда, с холма, поле битвы было как на ладони. Лоло завороженно наблюдал, как выстроились друг против друга ощерившиеся копьями армии. Как сверкали на солнце русские доспехи, как колыхались знамена с изображением причудливых сказочных зверей.
   Татарское войско смотрелось грозно и несокрушимо.
   Наверно, только сарацины для первых крестоносцев могли казаться такими чужими и такими враждебными. Словно легендарные народы из Апокалипсиса, Гог и Магог, они рвались на запад, стремясь сокрушить христианский мир. Лоло не удивился бы, если от механических коней татар вдруг повалил бы серный дым, а над самим войском закружились, вереща, черти.
   И Лоло понял, что он не сможет смотреть, как русский сторожевой полк бросится на растерзание этому чудовищу. Где-то там, впереди всех, был князь. Лоло теперь даже не удивлялся его храбрости - он перестал ее понимать. В ней было что-то безнадежное, как в храбрости Роланда или тамплиеров при осаде Акры.
   Лоло слез с седла, сел на землю и зажмурился. Вокруг громко и тревожно переговаривались, обсуждая битву. А снизу поднимался грохот от схлестнувшихся армий - как грохот бурлящего моря, как канонада пушек, как рыдания, в которых содрогается сама земля.
   - ... Сторожевой полк смят, передовой полк опрокинули. Чего мы ждем, воевода? - спрашивал Владимир Андреевич. Голос его дрожал.
   - Подожди, князь, еще не время, - невозмутимо отвечал Волынский.
   И вновь воцарялось тяжелое молчание, сдобренное рокотом битвы. Время тянулось медленно и невыносимо, как под пыткой.
   - Полк левой руки почти уничтожен, наше войско едва держится! - вновь сорвался Владимир Андреевич. - Чего мы ждем? Еще немного, и помогать будет некому!
   - Успокойся, княже. - В голосе воеводы впервые зазвенели стальные властные нотки. - Еще не время.
   Лоло недоумевал. Чего ждал воевода? Ведь и правда, через полчаса спасать будет некого. Войско стояло храбро, но, увы, храбрость мало чего может поделать с численным превосходством. Французские рыцари при Азенкуре и Пуатье тоже были храбры.
   Лоло открыл глаза.
   Воевода Волынский, тихонько напевая себе что-то под нос, подъехал к обрыву. Так он стоял довольно долго, наблюдая за битвой. Наконец, он поднял руку.
   - А вот сейчас пора. Трубите сигнал.
   Лоло поспешно забрался в седло. Труба протяжно запела, подняв в лесу многоголосое эхо.
   И Засадной полк помчался вперед. Разогнавшись на спуске, он врубился в тыл татарскому войску. В ту же минуту затрубили на другом краю поля. В наступление должен был перейти полк правой руки - новгородский.
   Лоло сражался самозабвенно. Он потерял всякое чувство времени. Перестал понимать, что твориться. Он рубил, рубил и рубил. Пару раз он замечал Владимира Андреевича, на взмыленном коне, с секирой в руке. Пару раз он видел воеводу Волынского, как обычно чинного и спокойного. Он даже разрубать врагов умудрялся, сохраняя вечную невозмутимо-кислую мину.
   Но по-настоящему осмотреться Лоло смог только тогда, когда татары обратились в бегство. Он гнался за ними, пока его не окликнул кто-то из сотников. Лоло с недовольством остановился. Ему объяснили, что в погоню пойдут легкие конники, а он, Лоло, может вернуться. Еще ему сказали, что победа полная. Что господь смилостивился. Но Лоло было не понять того счастья, что охватило русское войско в один миг.
   Он был пьян, как пьянеют после молодого вина. У него кружилась голова и клокотала кровь.
   Он сражался. Он убивал врагов. И победа была за ним.
   Оказывается, невозможные вещи в жизни тоже случаются.
  
   Под вечер, когда перестали преследовать татар, а захваченные обозы перегнали к русскому лагерю, наступило время для не самых приятных занятий.
   Хоронить мертвых, искать раненных, считать потери.
   Лоло сначала думал отвертеться. Лицезрение мертвецов не доставляло ему никакой радости.
   Но он все-таки посовестился и присоединился к отряду новгородцев.
   Небо быстро темнело. Над горизонтом разливалась кроваво-алая зарница. На опушке леса каркали бесчисленные вороны.
   Они шли, спотыкаясь об трупы, путаясь сапогами в мокрой от крови траве. Над полем кружили ястребы, и Лоло невнятно раздражали это голодные точки в высоком бездушном небе.
   К ним подскакал Владимир Андреевич. Лоло не мог представить, что человек за пару часов способен так разительно измениться. Он был страшно бледен, глаза горели, как у лихорадочного. Помятые доспехи, залитые кровью, его и чужой, лишь добавляли облику князя дьявольщины.
   - Вы не видели Дмитрия? - глухо спросил он.
   Новгородцы покачали головами. Один осторожно спросил:
   - А что с ним, княже?
   - Он не явился на общий сбор войск, - так же глухо ответил Владимир Андреевич. - Я ищу тех, кто видел его последними. Может, он ранен.
   И он пустил коня вскачь, нещадно сминая копытами мертвые тела.
   Один из новгородцев стащил шапку и перекрестился.
   - Помяни, Господи, душу нашего славного князя Дмитрея... хороший был человек, хоть и москвич. Храбр не токмо на словах, но и на деле, безбожных татар не страшился, о люде своем пекся, мир по все земле русской сохранял...
   - Почему вы его хороните? - тихо спросил Лоло. Его душило от горя и возмущения. - А вдруг он ранен? Или просто поотстал?
   Новгородцы закачали головами.
   - Он сражался впереди всех, фрязин, в самой гуще боя. Когда я видел его, под ним уже убили лошадь, и он дрался пешим. Он попросту не мог выжить.
   Они пошли дальше, заглядывая мертвым в лица и выискивая раненных.
  
  
   А к Владимиру Андреевичу тем временем подъехал Воевода Волынский в сопровождении двух ростовских дворян - Федора Хлопова и Федора Зернова.
   Они, как выяснилось, видели князя последними и брались его отыскать.
   Обнаружили его довольно быстро. В небольшой рощице, среди вороха желтых листьев и сухого валежника. Князь Дмитрий был без шлема, весь в крови и бледен, как покойник.
   Увидев его, Владимир Андреевич застонал сквозь зубы. Он соскочил с коня, подбежал к брату, обнял его безжизненное тело.
   Сначала Владимир Андреевич тормошил Дмитрия, пытаясь привести его в чувство. Потом просто прижал его к себе и заплакал.
   Вокруг все стояли, понурившись и опустив глаза.
   Слишком уж дорого далась эта победа.
   Но вдруг князь Дмитрий охнул и дернулся. Открыл глаза, уставившись невидящим взглядом перед собой. Кое-как сосредоточился на лице Владимира Андреевича, мокром от слез.
   - Братец, - слабо вымолвил он. - Ты чего ревешь?
   Владимир Андреевич молча таращился на него. Он еще не вполне поверил в то, что его брат жив.
   - Митя, болван, я тебя убью, - выдохнул он.
   - Мы победили? - князь Дмитрий попытался вырваться из братских объятий, но его держали крепко. - А чего вокруг такие похоронные рожи?
   - Мы думали, ты почил в бозе, княже, - охотно разъяснил тысяцкий.
   - Совсем бездыханный был, - добавил кто-то.
   - Уже хоронить собирались, - с широкой улыбкой добавил псковский князь.
   - Мы победили или нет? - князь Дмитрий смог сесть, и теперь разодранным рукавом рубашки вытирал с лица кровь.
   - Победили, - воевода Волынский усмехнулся. - Еще как победили! Такой победы, свет наш князь, не было до нас, и не будет после.
  
   Последующий месяц русская земля залечивала раны. Победа обошлась недешево. Как на взгляд Лоло, то даже и чересчур. Слишком многие не вернулись, слишком многие были ранены.
   Однако радости в Москве не было предела.
   Лоло как-то враз сделался добрым другом многих московских семей. Он ускользнул из палат новгородского представительства, и устраивался теперь гостевать то к одним, то к другим. По городу беспрерывно закатывали пиры, служились благодарственные молебны.
   От победы московиты совсем потеряли голову.
  
   Но однажды, в студеный октябрьский день, когда холодное солнце слепило глаза, отражаясь в церковных куполах, из Коломны прискакал гонец.
   И весть, которую он принес, обрушилась на всех нежданным ужасом. Недалече от Коломны прошла тьмочисленная татарская рать - нового хана, Тохтамыша, потомка знаменитого Чингисхана. Он стал новым царем Орды. И первым делом решил наказать непокорные северные улусы.
   Сил защищаться у обескровленной Москвы не было. Горожане готовились держать осаду. Город враз сделался мрачным, точно на улицах его свирепствовала чума. На спасение никто не надеялся.
   Даже ветер и тот выл с отчаянием.
   Лоло не понимал, как бог способен был допустить такое. Это казалось ему чудовищным и несправедливым.
   Он позвонил дяде и долго кричал, требуя объяснений.
   Дядя виновато пожимал плечами и советовал убраться из города подальше.
   - Ну, ничего, - говорил он. - Сожгут только Москву, остальные русские княжества, слава богу, вполне воспользуются плодами победы на Куликовом поле.
   Лоло рассвирепел и выключил связь.
  
   Ночью князь Дмитрий, как обычно, маялся бессонницей.
   Морщась от боли - раны едва-едва зажили - Дмитрий поднялся и оделся. Потом, прихрамывая, спустился в подвал.
   Княжеские палаты полнились сонливой тишиной. Князь ступал тихо. Половицы скрипели едва-едва. Огонек лампы горел успокаивающе ровно.
   В подвале хранились самые разные машины, закупленные охочими до новинок предками. Князь Дмитрий, распугивая попискивающих мышей, прошелся по подвалу. Машины были укрыты коробами, и их угловатые тени крались по стенам, словно чудовища из старых преданий.
   Впрочем, чудовища были последним, чего бы князь Дмитрий испугался.
   Он остановился перед одной из машин. Поставил лампу на пол. Разомкнул замок, снял короб. Машина была похожа на большую металлическую птицу, распростершую крылья.
   Князь Дмитрий подергал какие-то рычаги. Над машиной замелькали зеленые всполохи. Потом где-то снаружи грохнуло - да так, что палаты вздрогнули.
   - И чего это ты, Дмитрий, включаешь защитный купол на ночь глядя?
   Дмитрий резко обернулся, чуть не опрокинув лампу. В подвал, нагнувшись, чтобы не задеть головой дверной косяк, вошел боярин Кошка.
   - Не думаю я, что Тохтамыш просто вот так ниоткуда взялся, - буркнул Дмитрий. - Это все недаром. Предосторожность не помешает.
   Боярин Кошка кивнул, неспешно прошелся вдоль расставленных в беспорядке машин.
   - Надобно тебе уехать из города на время осады.
   - Еще чего! - Дмитрий быстро нахмурился. - Это мой город, и я сдохну, его защищая.
   Боярин Кошка покачал головой.
   - Зря ты так говоришь. Мы одержали великую победу. Главное теперь - сохранить ее плоды, суметь распорядиться ими.
   - Да не было никакой победы! - зашипел Дмитрий. - Не было! Одно только издевательство!
   Он сел на пол, сжал голову руками.
   - Ты понимаешь? Ты должен понимать! Это все было невозможно с самого начала - мы не можем победить татар, не можем освободиться. Нам бросили косточку - пусть, мол, детишки порадуются. А теперь нам просто напоминают наше место. Мол, чего возомнили! Против кого пошли! Нам бы никогда не спустили с рук победы над татарами. Корпорации...
   Боярин Кошка подошел к Дмитрию почти вплотную. Жалостливо взглянул на него.
   - Митя, нельзя так говорить. Ты князь, и должен быть тверд в беде и поражении.
   - Ты... - князь Дмитрий с трудом овладел своим голосом. - Т-ты как меня назвал?
   Боярин Кошка скрестил руки и неспешно прошелся вперед.
   - Митя, меня порой пугают твои слова. Чего ты там придумываешь, мучаясь бессонными ночами? Жизнь не так сложна, а Господь вовсе не ополчился против нас. Покорись обстоятельствам и попробуй смягчить их, насколько это возможно.
   Дмитрий слушал его, болезненно кривясь.
   - Я не уеду, - повторил он.
   - Ты должен. Если татары захватят город, ты будешь первым, с кем они расправятся. А ты слишком важен теперь - не только для Москвы, но и для всех русских земель. Ты превратился в символ, и мы не имеем права ставить тебя под удар.
   - Какой, к чертовой матери, символ! - Дмитрий вскочил на ноги, бледный от злости. - О чем ты? Все наше дело насмарку! Раз нам не суждено освободиться, я хочу погибнуть, и никто, никто не может мне мешать!
   Они помолчали.
   - Ты мне веришь? - тихо спросил боярин Кошка, глядя Дмитрию в глаза.
   Князь вздрогнул.
   - Конечно! О чем речь.
   Боярин Кошка покачал головой.
   - Митя, я возился с тобой с самого твоего младенчества. Обучал тебя ратному делу. Сидел с тобой, когда ты болел. Ездил с тобой в Орду. Будил тебя и успокаивал, когда ты мальчонкой плакал во сне. Ты мне веришь?
   Князь Дмитрий беспомощно заморгал. Лицо его сделалось как-то мягче.
   - Боже мой, - пробормотал он. - Если тебе не верить, то кому еще?
   - Тогда уезжай из города, Митя, - сказал боярин Кошка твердо. - Мы без тебя справимся.
  
  
   Лоло проснулся оттого, что по всей Москве звонили колокола. Звонили они низко и тревожно, предвещая какую-то новую напасть. Как будто и без того их мало.
   Лоло наскоро оделся и выбежал во двор.
   Над Москвой висели огромные херувимчики с символами корпораций. В основном, среди них преобладали сцепившиеся львы "Войны". Но Лоло разглядел и уроборос "Мира", и гиену "Левиафана", и ангела со свитком "Закона и Порядка".
   Город защищал купол, обозначенный едва заметным зеленоватым свечением.
   Лоло слышал о таких штуках и раньше, но никогда не видел их вживую. Он отдал должное предусмотрительности московитов. Недаром о предках Дмитрия иначе и не говорят, как о господах хитроумных и коварных.
   Но теперь Москва была окружена со всех сторон. Под стенами стоял Тохтамыш, в небе сторожили корпорации.
   - Они нас наказать хотят, прихвостни дьявола, - сказал хозяин дома, где ночевал Лоло. - Уже объявили, что, мол, все кары нам за наше им неповиновение. Дескать, им виднее как нам жить. Они тут мир устраивают да облагораживают. Теперь, говорят, подчиниться Тохтамышу надобно, да принять наказание.
   - А вы что? - спросил Лоло.
   Ему было и стыдно, и тревожно, и злоба закипала внутри. И это корпорации. Это надежда христианского мира! Почему они так поступают? Неужели они не видят, не понимают?
   - А нам что об лоб, что по лбу, - усмехнулся хозяин. - Я после Куликовой сечи ничего не боюсь. А ты, фрязин, чего делать намереваешься?
   - Буду помогать вам обороняться, - хмуро сказал Лоло.
   К нему подскочил мальчонка лет двенадцати в огромной меховой шапке. Быстро оглянулся по сторонам, сунул в руки какой-то медальон и унесся прочь. Лоло рассмотрел медальной. На нем были выгравирован герб корпорации "Закон и Порядок". Подергав замочек, Лоло его открыл. Внутри была записка за личной печатью самого мессира Гильома.
   Лоло предписывали пробраться к управляющей машине и отключить защитный купол.
   Схема княжеского терема прилагалась.
   На мгновенье перед Лоло померк мир. Он и раньше-то плохо понимал, к чему стремится его корпорация. Но сейчас он окончательно был сбит с толку.
   Мессир Гильом писал, что они все устроят. Дескать, если отключить купол, они остановят Тохтамыша, и не причинят московитам вреда. Будет, конечно, разбирательство, наложат на московитов денежное взыскание. Но не более того.
   В противном же случае Москву захватят и уничтожат. И, что самое важное, "Кафка" получит шанс претворить свой сатанинский замысел в жизнь. Впрочем, в чем именно этот план состоит, мессир Гильом не сообщил.
   Но Лоло и без него знал, что в последнее время Яроша почти не появлялся на люди. Куда-то пропадал. То уезжал, то возвращался. Ящиками таскал какие-то загадочные предметы. Читал странные книги. Дело с "Кафкой" было нечисто.
   В конце письма мессир Гильом как бы невзначай напоминал Лоло о том, кто он есть такой. Флорентийский гражданин, один из лучших служителей первой ступени в "Законе и порядке". Достойный христианин и верный сын Папы Римского.
   За этими строчками четко проступало одно - Лоло настоятельно предлагали выбрать сторону.
   А он был совсем не готов к тому, чтобы навсегда перебежать к московитам.
   Лоло еще раз изучил план и нетвердой походкой направился к княжеским палатам.
  
   На заседание Ганзейской Лиги Йохан Брадер сильно опоздал.
   По дороге он, по настоянию Женни, заходил во все попавшиеся церкви. Он и сам не знал, что в Любеке их так много. В каждой ставил свечу божьим угодникам и заказывал по молебну.
   Это был очень важный день. И очень важное заседание. Ведь наступило время расплатиться с "Кафкой", проголосовав против большинства.
   Брадер не мог придумать, кому и зачем нужно такое странное одолжение. Смутно он догадывался, что дело как-то шло к погибели его души. Оттого и раскошелился на молебны.
   Брадер бочком протиснулся в залу, забитую до отказа.
   Не просто ведь заседание - вся Ганзейская Лига, почитай, собралась. Все толстосумы, все торгаши, народ своенравный и непростой.
   Тут тебе делегаты из Магдебурга, из Реваля, из Бремена, из Вальмара, из Дерпта, из Гамбурга, из Кракова, из Кельна, из Новгорода, из Шеттина, из Пскова.
   Брадер, спотыкаясь об чужие ноги и бормоча извинения, пробрался к своим.
   Заседание шло вовсю. Из-за кафедры вещал какой-то хлыщ с тягучим ревальским говорком. Бургомистр Любека, по общему согласию руководивший заседанием, клевал носом.
   Хотя Брадер на его месте не смог бы. Вокруг творилось бог весть что. Новгородцы беспрестанно перешучивались. Брадер был уверен, что они успели всем перемыть кости. Магдебуржцы сидели, уткнувшись в свои счетные книжечки. Выступления их нисколько не интересовали. Делегаты из Кракова препирались с делегатами из Кенигсберга насчет пошлин. Кругом беспрерывно говорили, смеялись, хмыкали, кашляли, чихали, скрипели стульями, щелкали крышками фляжек.
   Столпотворение как есть.
   Ревалец закончил вещать и спустился к своим. Бургомистр проснулся, выпрямился (что непросто было сделать по причине его представительной дородности) и начал заунывно:
   - Стал-быть, начнем с голосованием, покуда у всех хм-м, свежи в головах прения сторон...
   Брадер почти в отчаянии обернулся к соседу, главе оружейных цехов.
   - Господин Урбан, а что обсуждаем-то?
   Но оружейник только недовольно отмахнулся.
   - Итак, заглавный сейчас вопрос, предложенный, напоминаю, нашими друзьями из Новгорода, являться ли на подмогу Великому князю Московскому... - бургомистр замялся перед сложным русинским именем, пошлепав толстыми губами. - Димитрею.
   Со всех сторон зашумели и замахали руками. О чем, дескать, речь. Что за глупое предложение. С чего бы Ганзе вмешиваться в дела каких-то отдаленных окраин? Может, сразу отправиться в Катай и навести шороху там?
   - Кто за?
   Руки подняли новгородцы и псковичи, кое-кто из Реваля, да отдельные люди по зале. Например, оружейник поднял. Притом он так сверкал глазами и топорщил усы, словно дело шло о его личной чести.
   Тут-то Брадер с ужасом понял, что настала пора рассчитаться с Кафкой. Он несмело поднял руку.
   - А чего Любеку-то неймется? - осведомился архиепископ Бремена. - Ишь, защитники сирых да убогих выискались.
   Все зашумели еще громче, требуя у любечан объясниться. Брадера даже пот прошиб. Он не выносил выступлений перед большими людными скопищами. Потолковать в магистрате по-свойски - еще куда ни шло, но тут, перед лицом...
   Однако оружейник уже рвался вперед. Мало того, он и Брадера ухватил за мантию. Брадер попробовал отцепиться, но сидевшие рядом магдебуржцы стали над ним зубоскалить, и он представил, какую гонку устроит Женни, если до нее дойдет слух о его сегодняшнем унижении.
   А до нее дойдет, как пить дать.
   Брадер с оружейником вышли на помост, под выкрики и улюлюканье.
   - А вот что я скажу! - оружейник влез на трибуну, маленький и грозный, словно боевой таракан. - Плевать я хотел на князя московского! Я только сегодня узнал, где эта Московия находиться. Плевать я хотел на Англию, на Францию, на Кастилию, на Порто, на...
   (далее следовал длинный и от тревоги прослушанный Брадером список мест).
   - Но я не позволю, чтобы нами верховодили треклятые корпорации! Мы им не болванчики на веревочках, мы союз вольных городов. У нас сам Император под дудку пляшет, и все его бароны! Нам Папа не указ! А они, посмотрите-ка, они решают нашу судьбу. Играются тут нами, как дите неразумное горшками на кухне! Туда не ходи, того не делай, с тем не торгуй! Покупай у них эти треклятые расписки, и по ним живи! И все-то им не нравится, все-то им не по вкусу! А я вот что скажу: сегодня им не нравится, что московиты сами устраивают свою судьбу, а завтра им, чего доброго, мой фасон усов не понравится! Или то, что наследник Йохана Брадера падок до своего полу, а не до женского!
   Зал загудел. Брадер встрепенулся и торопливо стал оправдываться:
   - Да что вы такое говорите, господин Урбан, это пустые слухи и клевета...
   - Ничего себе клевета, - встрял бургомистр. - Да моя служанка самолично видела, как ваш сынок да рыцарь фон Ниммиц...
   У Брадера перед мысленным взором проплыло красное от гнева лицо Женни.
   - Негоже корпорациям нами помыкать! - возопил он, для пущего эффекта вскинув руку. - Из-за них вся Европа горит в пламени войн и междоусобиц! Не осталось людям спокойной жизни - и чума тебе, и инквизиция, и сарацины, и мавры, и жидовское колдовство! А все потому, что свою свободную волю, мы отдали корпорациям, дабы они устроили нашу жизнь! Разве христианину прилично подобное? Разве в Библии не сказано, что человек должен сам решать свою судьбу, сам выбирать между добром и злом, сам совершать ошибки, сам искупать грехи?
   У Брадера колотилось сердце - да так, словно вот-вот разобьет ребра и выпорхнет наружу.
   А зал отчего-то молчал, уставившись на Брадера сотнями глаз.
  
  
   Лоло долго рассматривал со всех сторон управляющую машину. Он плохо разбирался в московитской технике.
   Хотя, возможно, дело было как раз не в этом.
   Лоло никак не мог решиться. Он сражался с московитами бок о бок на Куликовом поле. Он прожил уже три месяца в их городе. Он узнал их слишком хорошо.
   Лоло положил руку на рычаг. Попытался собраться с духом. Вспомнил, как его учили в корпорации, вспомнил беседы мессира Гильома, вспомнил проповеди, прославляющие мировой порядок, вспомнил разговоры старших.
   Но перед глазами все стояло бледное от горя лицо Владимира Андреевича, склонившегося над безжизненным телом брата.
   Лоло сжал рычаг, стиснул зубы. В последний миг коротко помолился Иоанну Предтече, покровителю Флоренции.
   Вдруг сзади хлопнула дверь и запыхавшийся Яроша крикнул:
   - Ты, отойди оттуда, отойди сейчас же!
   Лоло обернулся.
   Вороницын был в ярости. Его глаза зло сверкали сквозь стрекозиные стекла. Скулы пошли красными пятнами. Он тяжело дышал, выставив перед собой "юсан", как меч.
   - Клятый предатель!
   Здесь смешалось все - и презрение, и гнев, и разочарование. У Лоло опустились руки. Его мир остановился, словно Господь бог вдруг щелкнул пальцами, чудовищно замедлив время. Он цеплялся взглядом за какие-то мелочи, вроде дохлой мухи на полу и трещины в табуретке. Внутри все сжималось и стонало. Он не мог говорить, не мог оправдываться.
   - Ну, чего ты затих? - возмущался тем временем Вороницын. - Язык проглотил? Совесть душит? Ты...ты...
   Он замолчал, пару раз протяжно вздохнул, потом выдал спокойнее:
   - Я тебя убью к чертовой матери.
   Лоло почти машинально приготовился защищаться. Конечно, умирать он не хотел. Да и не за что было. Стоило подождать, пока все уляжется и спокойно объяснить. Не может быть такого, чтобы один человек другого не понял. Он ведь не собирался никого предавать.
   Вороницын отступил назад, криво улыбнулся. Щелкнул ручкой "юсана", резко выдернул длинный тонкий клинок.
   - Ты безоружен, - заявил он. Глаза его сверкали бесовским огоньком. - Посмотрим, устоит ли твоя "техника" против закаленной стали.
   И он бросился на Лоло.
   Лоло даже не пробовал отбиваться. Поначалу ему удавалось уворачиваться от лезвия, но ловкости хватило ненадолго. Яроша ранил его в плечо, одновременно наподдав коленом в живот. Лоло отлетел к стене, скорчился на полу. Яроша, шипя от злости, подскочил к нему, приставил лезвие к шее.
   Ему явно хотелось высказаться, но он сдержался.
   - Боже мой, а вы-то оба что творите! - внутрь вошел Владимир Андреевич.
   Он был весь в копоти, в измятых, перепачканных кровью доспехах.
   - Он предатель, - холодно бросил Яроша. Брезгливо мотнул головой. - Ты был прав, княже, а я был редкостным идиотом. Никогда себе этого не прощу. Он работал на "Закон и Порядок", пытался выключить ваш защитный купол.
   Владимир Андреевич покачал головой.
   - Яроша, я ведь говорил тебе с самого начала. Злишься-то ты на себя, а вымешаешь на нем.
   - Я убью собаку, - еще холоднее сказал Яроша. - Больше всех грешников сатана любит предателей. Иуда, как помнишь, тоже им был.
   Владимир Андреевич поспешно подошел к нему. Он подволакивал правую ногу, и Лоло отстраненно отметил, что князь ранен.
   - Яроша, не надо, остановись.
   - С чего бы? - взъярился Вороницын.
   - Ты христианин, - Владимир Андреевич рукой вытер лоб. - А он виноват не так сильно, как ты думаешь. Твой фрязин не самый плохой человек, чтобы его...
   - Это мое дело, - отрезал Вороницын. - Мне твои проповеди не нужны.
   Владимир Андреевич устало покивал.
   - Ну, хорошо. Поставим вопрос по-другому. Я не дам тебе его убить.
   Вороницын изумленно застыл. Лоло приподнялся на руках, силясь встать. Он хотел сказать, что не стоит княжеской защиты. Что он вполне заслужил смерть. Но Владимир Андреевич, словно угадав его намерение, повернулся к нему и приложил палец к губам.
   - Мы на стороне жизни, фрязин Лоренцо. Не забывай об этом.
   Вороницын молча убрал лезвие обратно в "юсан", защелкнул ручку.
   - Черт с вами с обоими, - сказал он, и теперь в голосе его почти не осталось злости. Только разочарование и мрачная усталость.
   Лоло кое-как поднялся. Он едва стоял - ноги у него дрожали, из раненного плеча хлестала кровь. Лоло закрыл лицо руками и вдруг надрывно заплакал. В тот же миг на его здоровое плечо опустилась рука. Удивительно сильная рука для такого изящного и тонкого человека, каким был Владимир Андреевич.
  
  
   Владимир Андреевич и Лоло поднялись на верх теремной башни. Здесь, с площадки, огороженной резным заборчиком, открывался вид на осажденный город. На полыхающие стены белого кремля, на обороняющихся горожан. Херувимчики отсюда были еще ближе. Лоло казалось, что он может прочитать надписи на их скользких боках.
   Боярин Кошка, уже стоявший здесь, молча указал на западный край неба.
   Оттуда плыли еще с десяток херувимчиков. Явно военных -а возможно, даже орденских. С выставленными вперед таранами и хищными крыльями из железных костей.
   - Подкрепление.
   - Видим, - бросил Владимир Андреевич. - Как думаешь, они начнут поливать город греческим огнем?
   - Могут. Коли их так много, купол им не помеха.
   - Они не могут бомбить, - пробормотал Лоло. - Они ведь знают, что здесь я...
   Боярин Кошка вздохнул.
   - Ох, деточка. Ты так ничего и не уразумел?
   Подкрепление подходило все ближе. Наконец, оно почти совсем поравнялось с херувимчиками корпораций. А затем тот херувимчик, что плыл впереди подкрепления, со всего размаху врезался тараном в херувимчик "Войны". Остальные немедленно последовали его примеру, с треском впиваясь в херувимчики "Мира", "Левиафана", "Закона и Порядка".
   - Ч-что происходит? - Лоло от удивления забыл про раненое плечо.
   - Это Ганза, - вымолвил Владимир Андреевич не менее ошарашенно. - У них гербы ганзейских городов! Вон Любек, вон Бремен, вон Реваль, вон Новгород! Пресвятая Богоматерь, что происходит?
   Ответом ему был тонкий смех, раздавшийся с лестницы. На площадку выскочил Яроша, как обычно развеселый, с "юсаном" на плече.
   - А то, что наши милый ганзейцы одумались, и решили больше не плясать под дудку корпораций! Все наших рук дело, скромной "Кафки"...
   - Сейчас херувимчики попадают на город, - строго сказал Кошка. - Чем хвастаться, лучше с этим чего-нибудь сотвори.
   - Да без проблем! - воскликнул Яроша. - Он выставил "юсан" в воздух, и обломки горящих херувимчиков немедля стали превращаться в облако из вишневых лепестков. Лепестки снегопадом сыпались на город. Служитель корпораций на спасательных коврах парили вниз, где их и вязали до дальнейших разбирательств.
   - Черти что, - сказал Владимир Андреевич, покачав головой. - Знаете, вы тут веселитесь, а я поеду нагоню брата. Пока он не ускакал бог весть куда.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"