Реальность представлялась абортом мифа, а миф, в свою очередь, пародировал реальность. Фантомы подсознания путешествовавшего по Израилю журналиста Петра Горкова рождались из надменной суровости горного склона и были каритурой на его убийственную серьезность. Собственно, за подобными ощущениями Петр и приехал в Библейские края. Поэтому он приветствовал возникновение у "внутреннего Я" желания броситься вниз с этого склона, дабы получить поное представление о чувстве полета и единства с Бытием. Конвенциональность сознания не отпускало иллюзорное "Я" физического тела в подобное путешествие, поэтому оставалось лишь ограничиться историческим экскурсом и мысленным отождествлением с теми, кому уже удалось воплотить эту мечту.
Несколько подобных происшествий имели место на фоне разговора основателя ордена ассассинов - Хассана Ас-Сабаха и его Величества короля Иерусалимского Генриха Шампанского, состоявшейся в 1194-ом году. Причиной встречи двух влиятельнейших людей своего времени было убийство ассассинами предыдущего престоловладельца - Конрада де Монферата за два года до исторической беседы.
Де Монферат возглавлял сразу несколько мистических орденов. На его стороне была любовь всех духовных алхимиков Европы и благославления пресвятейших отцов христианского мира. На тайных мистериях маги ставили ему семь степеней защиты от всяких напастей.
Кинжал ассассина прошел, как сквозь масло, через все духовные и материальные заслоны. Зачем был тратившим все свои силы на борьбу с официальным исламом ассассинам Конрад де Монферат - не понятно. Скорее всего, это убийство изначально планировалось, как Пи-Аровская акция. Орден сделал себе рекламу на несколько столетий вперед.
В архивах одного их орденов сохранились записи этой сделанные небрежной рукою переводчика - госпитальера. По его словам именно в ходе этой беседы было впервые упомянуто загадочное сочетание звуков "мировое правительство". Доказать или опровергнуть это не представляется возможным, а главное - целесообразным.
Встреча Шампанского и Ас-Сабаха вошла в учебники истории благодаря эпизоду разговора, которому суждено было внедриться в подсознание поколений.
- Объяснять тебе что-либо совершенно бесполезно. Ведь ты же не мусульманин и все равно не поймешь, - категорически молвил Хасан ас-Сабах, - ты ведь не ведаешь, как этот мир составляется из букв и звуков, как, вызывая различные энергетические потоки, человек способен становится Творцом... Но я могу дать тебе это почувствовать - через смерть. Ибо смерть есть единственный символ, всегда находящий дорогу к рассудку. Все остальные - плод настроения. Вот и приходится иногда злоупотреблять.
По знаку старца двое юношей каким-то естественным кошачьим движением прыгнули вниз с башни на горе. В инстинктивном желании помочь Анри бросился к одному из них, но обезображенный труп не оставлял жизни никаких шансов.
- Нет, ты посмотри на другого - какая красота, - ликующе пропел Ас-Сабах, ринувшийся ко второму юноше. Анри заметил, что это был единственный момент, когда горец нарушил царственность движений.
Мальчик упал на треугольный камень, по форме напоминающий пирамиду. Внутренности разлетелись в разные стороны, однако голова блаженно улыбалась, словно живая.
"Боже, совсем еще мальчик. У него, наверное, и женщин еще не было", - подумал Анри и на щеке его появилась слеза.
- Искусство слияния с Аллахом требует готовности уйти из этого мира в любой миг, - пояснил Ас-Сабах и протянул Шампанскому кальян.
Анри резким жестом отклонил предложение и сделал большой глоток из фляги с бургундским вином:
- К сожалению, очевидно в будущем спрос на подобного вида искусство будет неизбежно расти, - пробормотал Анри куда-то в сторону и тут же поймал на себе лучезарный взгляд старика, - Необходимо поддерживать у народа должный уровень адреналина и любви к своему правителю, - цитировал он по памяти наставления пожилого польского кардинала, - причем дозировки должны быть гомеопатически точными - если кухарки почувствуют, что справиться со всеми проблемами в их силах - у них непременно возникнет желание поуправлять государством. С другой стороны - вялость и апатия не способствуют сбору больших налогов.
- Вы, кажется используете викингов при возникновении проблем, - проявил эрудицию Ас-Сабах, - если какой-то молодой граф не справился с управлением, и надо отвлечь народ от голода и бедности - посылается запрос на набег варягов.
- Викинги-козлы, - удивительно искренне выругался Шампанский. Вечно грибов нажрутся и только трахаться им подавай. Ну и какое чувство они могут оставить у кухарок, кроме надежды на следующий скорейший набег. Тут же - сама филигранность. Впечатывается в память прочнее, чем первая любовь.
- А ты понимаешь немного, хоть и кафир - благославенно прошептал Ас-Сабах и протянул королю Иерусалимскому колоду карт, - рисовано со слов жреца всехалдейского Ашурбананана. Я еще мальчишкой был - он мне через сны секреты карт передавал. Их мистическую силу. Здесь все потоки энергий, которые спускаются из тонких миров. Если объемлешь взглядом Высшего Я все эти потоки и передашь свое знание потомкам - станут они на века живыми богами европейского мира.
<
Шампанский передал колоду карт переводчику-госпитальеру, сохранившему примерный текст беседы для потомства. Из всей колоды переводчик видил лишь верхнюю карту, изображавшую башню, в которую врезалась большая серебрянная птица.
Мир
Соавтором сценария фильма Горкову предложили быть за две недели до этой поездки. Через третьих лиц на него вышла группа поддержки Владимира Вольфовича Жириновского, для которой он был самым авторитетным специалистом в области неконвенционального воздействия на массы. Поскольку так называемой таргет-групп должна была стать неформальная молодежь, явившийся от Либеральных демократов гонец изъяснялся на густом сленге, сам, впрочем не очень понимая значения произносимых слов. Казалось, он их "надыбал" в митьковских книжках - настольно неестественно они звучали на фоне его с космической тщательностью отутюженного костюма, подходившего скорее для похорон, чем для кафе Дома журналиста.
- Ну, дык, братушка, так нам надо как можно больше наворотов - это однозначно, - говорил представитель, рассыпая по полу какие-то документы, договоры и щедро обливая скатерть американским виски, - Ну, сейчас эпоха Нью Эйдж, - ты в курсах. Поэтому прибей себе над колыбелью девих фильма: "сюжет умер - и да здравствует клип". Но так, чтобы ни одному папику не глюкнуло, что мы его пацанве в подсознанье внедряемся...
Из бессвязанного набора жаргонной лексики Петр уловил, что деньги у заказчиков имеются, а в голове такая каша, что лучшего нанимателя просто представить себе нельзя. Поскольку строжайшим волеизъявлением было "намекать так, чтобы никаких намеков не прослеживалось" - действие желательно было перенести в прошлое и вообще убрать с территории России. Упоминание Израиля напрягало и вместе с тем несколько интриговало заказчиков. "Ну, поездку в Израиль мы тебе оплатим - это однозначно. Как же без Израиля", - сказал гонец и подписал чек на "карманные расходы в ближайшие дни". "Только есть одно условие, браток - как говорили в Древнем Риме - сине ква нон, или, если хочешь на еврейский манер - как заповедь, спушенная с гор. Короче - начальство хочет видеть черновой вариант сценария через пару недель".
- Да вы что, Пелевина начитались, что-ли? Ну не делаются такие вещи за пару недель.
- А вот это, браток, не обсуждается - это пожелание с самого верху идет, - сказал гонец и посмотрел на потолок - много не надо - несколько страничек для полного представления.
- Ну если с самого верху, - сказал Горков и тоже посмотрел на потолок, - тогда нет проблем.
"В конце концов - единственным оружием против идиотизма является неоднозначность", - подумал Петр, в голове у которого из всего разговора засела одна фраза "сюжет умер, да здравствует клип".
- Да, чуть не забыл, браток, я тебе книгу должен передать, - сказал агент, положив на стол "В этой книге нет ни слова правды, но именно так все и происходит" Боба Фриссела.
Ваять Петр начал не выходя из кафе, поскольку неожиданно четко визуализировал - что от него хотят - он был прекрасно знаком с контекстом поступившего предлложения.Достаточно заложить два-три ключевых понятия в описание сценария на нескольких страницах, чтобы вызвать одобрение заказчиков. Одним из таких понятий, "одназначно" ассоциирующимся с культурой пресловутого Нью Эйдж были карты Таро. Кроме того в уме у этого "братушки" несомненно были компьютерные игры и пятый элемент. Тарантино для него, пожалуй был, пожалуй, слишком поэтичен. Непременным героем должен быть мировой заговор, что, впрочем, было сказано заказчиком. На этом, пожалуй, можно было неплохо заработать.
Через две недели на столы лидеров фракции легли копии плана сценария, снявшие последнии сомнения в том, что именно Петр Горков является идеальным партнером. Кристаллизовавшиеся в его голове образы вели к глобализации заговора. Постепенно в него оказались включенными и духовные миры. История представлялась, как компьютерная игра, в которой сражались несколько команд, целью которых было перестроить, структурировать под себя мир - зарядить его собственными вибрациями. Реальные же игроки сидели в удобных креслах кинозала конца 21-го века. От их действий в виртуальном мире менялось прошлое, настоящее и будущее, причем память игры моментально подстраивалась под эти измения.
Участники разбивались на команды. Члены каждой из команд принадлежат к различным кастам - жрецов, воинов, ремесленников и неприкасаемых. Касаемо магов - они прекрасно знали что на самом деле являются участниками игры и что их настоящие тела покоятся в уютных креслах салона конца 21-го века.
По задумке Горкова, они могли по желанию проникать в любую историческую эпоху и совершать там действия, меняющие прошлое и будущее. В принципе, для того, чтобы повлиять на исход сражения им даже не надо было появляться в конкретном месте в конкретное время - от их успешных медитаций зависило также то, какие воспоминания о сражении оставались в голове у воинов, ремесленников и неприкасаемых. Эти же совершенно ничего не помнили об игре и своей настоящей личности ассоциировали себя лишь с "виртуальными" телами.
В качестве иллюстации собственной мысли Петр придумал следующий клип:
Седовласый маг слегка покачиваясь в кресле был полностью поглащен участием в битве при Ватерло, решая ее исход в пользу французов. Вслед за ним его гораздо более могучий коллега, сидящий в позе лотоса в том же кинозале даже не осуществляя прогулок по воплощениям напряженной медитацией снова решает в пользу англичан. Чтобы показать это Горшков думал изобразить панораму военных действий на фоне напряженного в полуулыбке лица. С каждым его движениям менялись записи в справочниках и воспоминание людей. Как отобразить меняющиеся воспоминания Петру сразу в голову не пришло.
В какой-то момент Петр поймал себя на том, что его собственная душа ему мысленно представлялась неким человеком, растянувшимся в удобном, мягком кресле кинозала конца 21-го века. Причем женщиной. К ней были присоединены датчики так, что своего реального тела она совершенно не ощущала и своим считала лишь петино тело. "Значит, я не маг", - немного расстроившись подумал Петр, одновременно радуясь своему глубокому отождествлению с тканью текста.
"ОК - значит, я ремесленник, - подумал он, - в каком-то смысле это даже и лучше. Значит я мало чем могу навредить миру - то бишь ролевой игре - и мое стремление к тайному сведено к нулю. Зато я могу расслабиться и получить от мира максимальное удовольствие - наиболее чистые оргазмы и детскую, непосредственную радость бытия...
Через несколько дней, представив план сценария, Горшков получил билеты в Израиль...
Императрица (Творчество)
Я обрадовался его звонку - старые знакомые облекают прошлое в реальные формы. "Наше Время", стоило того, чтобы быть оживленным. Свобода, помноженная на надежду, высвобождала творческую энергию и человеческое тепло. Энергия эта, как нам казалось, жаждала быть воплощенной в словах. Слова превращались в улыбки людей на улице. Если в 60-е годы все писали стихи, то героем середины 80-х стал журналист, раздвигиющий ограничения, налагаемые на джина гласности.
Поэты консервировали чувства, журналисты высекали энернию слова. Иногда даже казалось, что это мы помогаем людям начать улыбаться друг другу на фоне исчезновения с прилавков товаров первой необходимости. В ту пору мы стали особенно чувствительны к слову "правда", которое перестало быть формальным газетным заголовком.
О сущности того что такое правда на листе бумаги много спорили в школе молодого журналиста в газете "Смена". Нашим главным врагом был преподаватель Дима Поварский. Он был воинствующим апологетом "фанеры". Он гордо заявлял, что ходит на интервью и репортажи с уже готовым текстом. Более того, он утверждал, что зачастую его черновики бывает интереснее жизни, которую нужно править, убирая из нее все скучное.
- Дима, но если девушка у тебя только в уме, то это называется онанизмом, - брякнул Горков на одном из обсуждений и ненадолго впал в немилость шефа.
- Будь смелее, Петро- главное в нашем деле - ощущение полета, как говорил сорвавшийся с моста нью-йоркский бизнесмен, - ответил, не поворачивая головы Поварский, и рассказал историю, которую поведал ему американский журналист Стивен Боrrовик (именно так, на американский манер произносил Поварский), -
Звонит в редакцию газеты "Нью Йорк Пост" человек и говорит - вот, я, мол, такой-то и такой-то - известный финансист, потерял вчера сорок миллионов долларов и сейчас направляюсь пешком на Бруклинский мост, чтобы с него прыгнуть. Если срочно пришлете журналиста, то он успеет взять у меня интервью.
Приезжает журналист на Бруклинский мост, действительно застает там финансиста и задает ему заготовленные вопросы, типа "известно, что ваше предприятие Х объявлено банкротом, однако, у Вас еще есть акции предприятия У и в целом Вам принадлежит собственность на сотни тысяч доллароа - так что Вы с некоторой натяжкой можете и сейчас считаться миллионером и я мечтал бы когда-нибудь иметь те деньги, которыми Вы располагаете..." Не успевает он договорить, как финансист, махнув на него рукой, бросается с моста. "А, что я тебе объяснить могу - чернильная ты душа. Ты все равно никогда не сможешь понять - что такое потерять сорок миллионов долларов..."
Мораль сей басни - не так важны точные цифры, как понимание состояния человека. Я, вот, совсем недавно ушел от женщины, с которой прожил вместе целый год, так вот воспоминаний на четверть полосы не наберется - разве что история про совместно купленные трусы. Мы должны командовать реальностью, а не она нами, иначе не статья получится, а дневник первоклассницы...
Призывая на помощь эти ассоциации, я спросил у Петра, зачем он командует реальности столь навязчиво.
- Понимаешь старик, я не понимаю, почему то, что знает любой Джон, должно так тщательно скрываться от Ивана, - сказал Горков и в качестве вещественного доказательства протянул мне Фриссела, - Американцам даже не приходится задумываться над фразой Рузвельта о том, что в политике ничего не происходит случайно, и если нечто произошло - значит, так и было задумано. Это трюизм висит у них где-то на уровне эпифиза и задействуется по мере необходимости.
- Ты думаешь, что если осуществишь символическое просветление и освобождение души на экране, это как-то продвинет соответствующие процессы в реальности.
- Ну, по крайней мере не будет иллюзий.
- Нашел чем осчастливить человечество.
- Нет, старик, ты не понимаешь. Все наши правительства - те, которые были и те, которые еще будут - марионетки некой пирамиды из двух-трех тысяч людей, которые решают - где и когда будет война и кто выйдет из нее победителем. По-моему, от одного осознания этого можно войти в самадхи, подобно тому как в дзеновских монастырях монахи достигали просветления от удара по голове.
Старик, без притока адреналина в организме начинается процесс гниения. Когда идут по жизни, как по лезвию бритву, тогда приходят в Небесный Иерусалим - город, где живут души.
- Но в твоей игре истиная реальность, где живут души - Тель-Авив конца 21-го века.
- У тех душ в свою очередь могут быть еще души где-нибудь в Пекине 22-го века. И так - до бесконечности, до Небесного Иерусалима. Хочу пригласить тебя завтра на одну интересную тусовку. В качестве упражнения для начинающих. Ничто в этом здесь и сейчас не может оправдать страха смерти. Подумаешь, пророки - видели они на несколько десятков столетий вперед - делов то...
По мере удаления от фокуса очертания истины становились все более и более размытыми.
Маг
Через пару дней коловратный, но сохраняющий сущность Петр явил принципиально иной подход к делу. Искренности воплощения движением его души тезиса о том, что практика является критерием истины мог бы позавидовать в тот момент сам Владимир Ильич. В качестве продолжения разговора об истине он решил познакомить меня с людьми, через которых истина проявляется здесь и сейчас.
- Пошли, - буркнул Петр, - гулять некогда, а поесть сможешь на месте.
Мы поехали на снятой им напрокат машине в направлении Таханы Мерказит и остановились недалеко от публичных домов с барышнями средней затасканности.
То ли свободного от публичных домов места в пределах центрального города еврейской метрополии найти невозможно, то ли влиятельных лиц нисколько не смущало подобное соседство, но высокопоставленные с высоты своих накрахмаленных воротничков бросали весьма равнодушные взгляды на проституток, которые косили под массажисток. Впрочем, проститутки также вполне равнодушно смотрели на евреев, прикидывавшихся массонами. Может быть, они даже не замечали друг друга, как сущности, принадлежащие к совершенно разным мирам - как человек не замечает инфракрасное излучение или ультразвук.
Про себя я отметил нехарактерное для нынешних времен отсутствие охранников на входе. Согласно легенде, я должен был притвориться официантом. У дверей нас ждала подруга Горкова - толстенькая Лера, с которой Петр познакомился во время своего предыдущего посещения страны. Лерка подошла к энергичному человеку лет пятидесяти с большим перстнем на правой руке. "Алекс сильно заболел. Пришлось привести моего двоюродного брата".
Человек, которого я мысленно назвал "распорядителем", сделал недовольную гримасу:
- Я считаю, что мы платим достаточные деньги, чтобы оградить себя от подобных неожиданностей.
- Есть определенные естественные процессы, которые на современном этапе развития науки еще не контролируются с помощью денег. К их числу относятся болезни и старение. Мы с Аликом сделали все, чтобы не омрачить Вам настроение в день торжественного банкета. Мой брат - совершенно отстраненный от всего сиюминутного человек, погруженный в изучение Авесты и Зороастризма. Книги, написанные пару сотен лет назад, кажется ему непроверенным временем китчем. Впрочем, как практически любой израильский студент, он нуждается в деньгах.
Лера рассчитала, с какой стороны подойти к "распорядителю", правда, как выяснилось через несколько секунд, рисковала, не подготовив меня к возможным последствиям подобного представления. При упоминании Авесты глаза "распорядителя" стали излучать свет и тепло, и он тут же спросил меня что-то о трактовании термина "кшаяхта" Роландом Кентом. Интонации распорядителя были таковы, словно от правильного решения этого вопроса, который беспокоил его все последнее время, зависело будущее мира. Когда благодаря чудом сохранившемуся остатку от полученных в университете знаний по этому периоду, я смог ответить что-то осмысленное, то понял, что пропуск на мероприятие получен.
- Вы поставили нас в безвыходное положением, - несколько потеплевшим голосом промолвил "распорядитель".
- Профессор совершенно помешан на древней Персии, - пояснила Лера, - считает, что в тайнах ее магии содержатся ключи к разрешению всех современных проблем.
Петр по свойски прошел к группе людей возле фонтанчика, в центре которых сидел Шимон Перес, я с подносом последовал вслед за ним.
- Нет, очевидно, что коллективное сознание воздействует на ситуацию, - ораторствовал молодой человек лет тридцати, - в подкорке многих, и в первую очередь - европейцев - засела мысль о том, что перед окончательным освобождением мира должен быть аппокалипсис. Поэтому до 11 сентября многие подсознательно вели мир к аппокалипсису собственными мыслями и собственными действиями. А апокалипсис в их представлении связан с войной на Ближнем Востоке.
- Кто-то из влиятельных людей французского "Великого Востока", говорят, создал Комитет планирования апокалипсиса, - съумничал некий совсем молодой человек с видом профана. Ответная реплика, кажется, принадлежала самому Пересу, однако я с трудом разбирал слова.
- Из-за груза ложных ассоциаций мало кто понимает истиный смысл разрушения мира, - говорил Перес, - люди настолько приучены к войнам, что воспринимают разрушение мира лишь буквально - как войну на уничтожение. Вместо того, чтобы переключить канал, они готовы выбросить телевизор. Между прочим, возможно следует лишь переключить сознание и мир изменится сам собой.
- А Вы, магистр, считаете, что апокалипсис - процесс?
- Апокалипсис - разумеется процесс. Конечно, можно пройти этот процесс через войну, но это совершенно не обязательно.
В этот момент я ощутил на себе неодобрительный взгляд "профессора-распорядителя", очевидно заметившего, что я слишком долго стою в этом углу зала.
- Представляете, - показал я на взглядом на вывеску за окном, - сейчас вот в этот массажный кабинет зашла моя однокурсница. Вот так живешь и не знаешь, что происходит вокруг. Я так поразился, что уже пару минут смотрю на это здание...
Звезда
Забавно и странно, что из презрительного отношения к попыткам "твари дрожащей" дерзнуть предвидеть что-нибудь на жалкие десять-двадцать тысяч лет вперед ты привел меня на это сборище.
Какой-такой талант этих людей должен особенно поразить меня?
- Волшебное слово - "гармонизация". Надо просто слушать гармонию. В тот момент, когда она проникает в тебя - ты можешь постичь ее значение, - вдохновенно произнес Петр с интонациями прочествующего поэта и поцеловал Леру, вслед за которой он уселся на заднее сидение.
- Вот, например, этот поцелуй... Мгновение, но каждая секунда - звездочка Бытия. В ней - бесконечность, которую можно растянуть на целую жизнь.
- Только меня при этом не надо целовать - отмахивалась Валерия.
- Ну хорошо, как это все отразится, например, на личности Переса.
- Да ты не за Переса - за себя переживай. Перес свое дело знает, - где ты еще видел человека, который после семидесяти по лестницам бегает, как спортсмен. Да по его стати видно, что жизнь его закормила его минутками настоящего. Это созвучно той задаче, которые в моей виртуальной ролевой игре ставят перед магами - наполнять собою каждую секунду жизни.
Те люди, которых ты вчера видел в этом мастера. Ты о себе подумай.
Я был уверен в существовании в моей жизни по крайней мере одного момента, в реальности которого я не мог сомневаться, даже если очень бы этого хотел. Речь шла о произошедшим практически на моих глазах взрыве машины советской продовольственной колонны между Кабулом и Джалалабадом. Мое впечатление от увиденного усиливалось тем фактом, что я по счастливой случайности не оказался в этой машине. Гранью между жизнью и смертью оказался вонючий носок ефрейтора Джумакулова.
Когда колонна остановилась на краткий привал в Суруби, солнце едва касалось строгих очертаний вершин Гиндукуша. Таким закатом наверняка следовало бы восхититься, если возможно успеть за пятнадцать минут, отпущенные на поглощение консервов из сухпая. Некто особенно дерзкий стрельнул у младшего лейтенанта Мальцева сигарету и через несколько минут после ритуальных переходов из рук в руки довольно жирный хабарик длинной превышавший три сантиметра оказался у меня. Пару раз затянувшись, я подошел к фургончику и протянул остаток Джумакулову. Его глаза светились чувством благодарности и неоплаченного долга.
Жадно затягиваясь, Джумакулов кивнул на свободное место - пару прикрепленных к кузову носилок.
- Хочешь здесь лечь, да? Здесь никого нет, - сказал он и кивнул на пару прикрепленных в кузове носилок. Я уже склонялся принять это предложение, как Джумакулов снял ботинок и оголил свой носок. До взрыва, превратившего фургончик в кучу металлолома, оставалось не более двадцати минут. Я отказался.
На фоне последних солнечных лучей взрыв был почти ирреален и я понял, что трупное свечение наполняет меня. Время перестало течь равномерно, словно посреди действия фильма кто-то начал комкать изображение...
Тема затронула меня настолько, что в конце дня я даже был способен задать Петру вопрос относительно его сценария. Несколько раньше он думал показать концепцию бесконечности в секунды на примере уменьшения экрана в два, четыре раза и далее до размеров точки. В каждой точке, которую Петр определял, как минус бесконечность - бесконечность внутри должна помещаться большая внешняя плюс бесконечность. И инструментом-проводником этой связи становился сам человек.
Судный день
Следующая встреча с Петром произошла через несколько дней в буфете Кнессета. Буфет вызывал у меня флэшбеки пребывания в студенческой столовой Ленинградского Госудаственного Университета. За столом у окна пытается справиться с цыпленком лидер оппозиции Йоси Сарид. Он похож на студента-филолога из КВН, отчаянно и эмоционально вживающегося в образ руководителя партии Мерец. Горков же вписался в натюрморт из газеты, столика, стула и чашечки кофе. Статья, которую он читал вполне подходила к выражению лица. "Вести" многолетней давности что-то вещали про убийство Рабина. Движения Петра казались совершенно механическим, не оживленными силой творчества. Вероятно, в состоянии похмелья он не очень верил в те изменения, которые приносил с собой в этот мир.
Его образ разительно контрастировал с теми мыслями, которые он завещал мне перед моим отъездом в Израиль. Петр наставлял меня тогда на правах заместителя редактора газеты:
- Мысль должна быть железобетонной - иначе зачем ей быть. Если уж ты думаешь о рояле, так пусть этот мысленный рояль будет более материальным, чем настоящий. Тогда ты хоть СПИД сможешь вылечить просто работой сознания... Я даже слышал об одном таком случае. Человек сам себя вылечил, но на каком-то этапе настолько испугался новой реальности, что его организм воссоздал уничтоженный вирус.
- Ну, что нового в деле растягивания секунды до размеров вечности, - попытался я напомнить наш последний разговор.
- Не умеют у вас работать, - говорил Петр, не отрываясь от газеты таким образом, что было совершенно непонятно - отвечает ли он на вопрос, или, по привычке редактирует материал. Нет настоящих художников своего дела, - сказал Горков, тыкая пальцем в статью о Рабине - вот у нас вице-мера города хлопнули с шестого этажа, стреляя по движущейся машине. Восемь пуль с разбросом в 15 сантиметров. И не байта утечки информации... Здесь же - просто жуть! И охрана кричала, что патроны холостые, и пленку нормально смонтировать не могли, Ревива этого - начальника Амира из провокаторской тусовки так и не арестовали...
Впрочем, вероятнее всего - это все тот же большой эксперимент.
Какой еще эксперимент?
- В области массового общественного сознания, - тавтологизировал Петр, невольно стремясь, как мне казалось, преувеличить значение феномена, - что весьма полезно для нашего фильма. Нормальному человеку во все эти феномены не поверить, если не ткнет слишком сильно. Я, понимаешь ли, и сам с удовольствием не верил бы, если бы мне оставили такую возможность. А ведь изначально планировалось, что в Рабина все охранники начнут палить из пистолетов...
Петр заметил мое недоумение:
- Ну, это тебе ни за что не переварить. Реальность - она штука более закрученная, чем любой вымысел. Давая с азов. Каждое понятие проявлено постольку, поскольку оно определяется сознанием. Вот, например, галстук, - сказал Горков, стирая соус со своего предмета одежды от Версачи, повязанного неформально приспущенным узлом поверх рубашки с короткими руковами. Ну, покажи, например, японцу галстук, продолжал он, развязывая узел.
В этот момент в буфет вошли два японских туриста.
- Хреновый, впрочем, пример, - продолжал философствовать Горков, - лучше уж взять средневекового японца.
- Да, он уж точно сюда не придет. Только где ты его возмешь?
- В собственной подкорке. Надеюсь, что хоть такие примитивные вещи, что в тебе есть вся Вселенная ты знаешь. А как только найдешь внутреннего самурая, сразу его спрашивай - что это такое, показывая на галстук.
- Ну и нафига самураю галстук?
- Да в том и прикол, что он примет его в лучшем случае за хреновый пояс от кимано. Галстуком его делает лишь твое собственное сознание. Можешь заодно показать эфиопу вилку.
- Ладно, при встрече обязательно покажу. Что-то ты, по-моему, лишен политической корректности. Мой внутренний эфиоп уже готов набить тебе морду.
- Встречу можно организовать хоть сейчас, если ты в достаточной степени расслабишься. Тогда продемонстрирую...
- что в начале было Слово.
- Запомни, я этого не говорил... Хотя, наверное, мог бы и сказать. Вначале был символ. И символ был у магов, - вычеканил Петр и ткнул меня в черновые записки на тему сценария.
"Согласно условиям игры, только маги обладали энергетической матрицей слова..."
Эфиоп, может быть, даже и не поверил бы, что вилка - для того, чтобы есть, а не для того, чтобы убивать домашних животных. Ведь вилку делает вилкой лишь образ приема пищи, застрявший у тебя в голове, - продолжал Горков, пока я делал вид, что просматриваю сценарий.
- По большому счету связь слова и предмета работает по принципу эха - ты кричишь горам, а горы кричат тебе. Вид вилки вызывает у тебя мысли о еде, а когда ты просишь у жены ужин, она приносит тебе вилку... То есть пока реальному предмету не соответствует никаких мыслеформ - он как-бы не существует. Так что для превращения секунды в бесконечность еще какая сила мысли нужна. Если это поймешь - то до постижения эксперимента убийства Рабина - одно движение извилин, - сказал он, теребя волосы растопыренными пальцами, в подражании Аркадию Райкину, - Чтобы сделать изящнее можешь выполнить небольшое упражнение - представить себя трехлетней девочкой, наблюдающей изнасилование.
- Это обязательно?
- Обязательно, хотя и не строго. Исполним и уразумим, как сказали евреи на горе Сион.
- Ну, сказали они не то, и не там и не с той интонацией. Будем считать, что масштабность эксперимента позволяет допустить некоторую погрешность.
- Так вот, старик. Будь ты трехлетней девочкой, наблюдающей изнасилование, ты бы вообще ничего не увидел - человек надежно защищено от информации, которая может разрушить психику. Эксперимент должен был состоять в том, что первоначально планировалось, что в Рабина будут стрелять все охранники. И ты знаешь, согласно выкладкам Лаборатории эзотерических исследований Хайфского техниона ни один из присутствовавших на митинги не поверил бы в реальность происходящего и не запомнил бы ничего из творившегося на площади. Более того, ни один из охранников не осознал бы, что он на самом деле в кого-то стреляет.
А впрочем - хуй с ним, с Рабиным! Он свое искупление получил через этого болвана Амира. Охранники рассказывали парню из Би-Би-Си, что весь месяц перед смертью Рабину снился расстрел Альталены и он уговаривал принародно расстрелять его. Такая идея и натолкнула на мысль провести учения...
Я не мог и не хотел слушать и вышел из буфета.
"Мысль должна быть железобетонной, иначе, зачем ей быть" - неслось мне вслед.
Жрица
Утром следующего дня, еще не совсем проснувшись, я нашел сознание изрядно потрепанным вихреобразным вторжением в мою жизнь Пети Горкова. Возможно стремление отгородиться от окружающего абсурда было вызвано агрессивной отточенностью петровского мира и я подсознательно защищался. Но его "железобетонные" мысли доставали меня вновь и вновь.
Зачем добиваться "железобетонности" мысли я не знал. Наверное, если продолжить рассуждение, то можно работой сознания растерзать палящее утро, переопределив зависающий мир. Но зачем? Я все-же пытался освободиться от костлявых и мохнатых сил, насильственно вгонявших меня в самадхи. Когда же попытался спуститься к корням программы, рассудок отказывался продолжать работу мысли. Туманно осознавалось, что я кому-то что-то должен. Не очень, впрочем, понималось, кому и что. В потоке жесткого императива я чувствовал себя солдатом, включенным программой "Рота, подъем! На самадхи становись!"
Нет, так нельзя. Определенно с этим внутренним Петром необходимо бороться. Защитой должна была стать невесомая музыка, призванная обвалакивать душу. Я подумывал принять душ и спуститься к морю, чтобы и пейзаж вплотную прилегал к душе, не давая глюкам затуманивать фокус. Но в музыку ворвался звонок Владимира Бендера - редактора легендарного журнала "Мастер Икс". Он сообщил, что если смогу написать довольно быстро нечто совершенно нестандартное на гиперобъезженную тему - мне достанутся две с половиной страницы минус иллюстрация в следующем номере. В случае, если шедевр действительно будет достоин журнала, на страницах которого мечтает появиться любой русскоязычный журналист, Бендер обещал даже оплатить поход к проститутке. Правда не уточнил к какой - пятидесятишекелевой или пятисотбаксовой.
В мессидже его гиперактивности было несомненно нечто жизнеутверждающее. Стараясь вбивать в статью всю дурацкую мочь мысли, я, под впечатлением вчерашнего разговора, с каждым новым обзацем менял свое душевное состояние. Хотя большинство статей на подобные темы были откровенной фанерой - походы в публичные дома сочинялись, как правило, не отходя от домашнего компьютера людьми, не реагирующими на игривость вывесок массажных кабинетов, у меня сосало под ложечкой от фанеры.
Из-за слов текста мне улыбался незабвенный Дима Поварский. Тот самый, который был воинствующим апологетом "фанеры" и утверждал, что его черновики бывают интереснее жизни, которую необходимо править.
Даже несмотря на то, что с мыслью о возможности командовать реальности я несколько свыкся благодаря явлению Петра, применять ее на практике как-то не торопился. Очередная фраза закончилось поездкой в реальный массажный кабинет для правдивости и вдохновения.
Я, конечно, выбрал тот самый - напротив масонской синагоги. Кто-то из девушек смотрел на меня с надеждой, кто-то с абсолютным безразличием. Блондинка на краю дивана с неподдельным стеснением смотрела на пол. Очевидно, она здесь не давно. Подхожу к ней. Кивком головы приглашает меня подняться наверх в комнату с душем.
- 150 шекелей. 20 минут. Только с презервативом, - выпаливает на иврите автоматически и без акцента.
- Как тебя зовут, - перехожу на русский.
- Надя, - на мгновение теряется девочка, и после короткой паузы произносит, - знакомятся обычно после, если вообще... Как трахаться будем?
Молча протягиваю три пятидесятишекелевые бумажки и добавляю:
- Вообще-то я журналист.
- С извращениями у нас только Оксана работает, - без тени иронии реагирует Надя.
- Да я, наверное, нормальный. Материал прото собирать пришел. Ну, и потрахаться тоже можно заодно. Для эмпирического исследовательского опыта.
Кажется, после этой реплики Надя окончательно приняла меня за сумасшедшего, к коим она, наверняка привыкла, даже если стаж ее работы составляет всего несколько дней.
- Тогда готовься, - сказала она, протягивая мне мыло и полотенце. Я пойду приму душ в соседней комнате...
- О, мейн Гот, ну ты чемпион по занудству, - закричала она, когда я вскочил, указывая на часы за пять минут до окончания "аудиенции", говорил о том, что мне надо срочно задать несколько вопросов, - Время пошло. Наверное хочешь спросить меня, как я сюда попала и всю прочую давидкоперфильдовскую чушь. Я училась в Новосибирском университете на журналистике и все ваши пошлые трюки знаю.
- А я как раз искал - как бы продолжить поизящнее.
- Куда уж там изящнее - муж больной, необходимо было денег собрать на операцию.
- Уже было. Месяц тому назад. В статье Арика Зильберштейна.
- Верю. Походи по массажным кабинетам - таких историй пруд пруди. У твоего Зильберштейна соображаловка расплавится.
- А оргазм у тебя бывает?
- Какой оргазм в рабочее время? Слушай, у меня сейчас такой клиент тяжелый был - личный друг нашего босса. Тебе, наверное, на три статьи хватило бы материалов. Может ты завтра придешь со своим оргазмом? Это вообще запрещенный прием. После него размякают.
- Может, заплачу и еще поговорим?
- Может еще и замуж предложишь сходить?
- Что, зареклась?
- Нет, предложний много поступает. Знаешь, сколько вас тут юродивых ходит! Самая стремная группа клиентов - душу трахают.
Смерть
Следующий день подарил Петру то впечатление, за которым он приехал в Израиль. Предвкушение созерцания "вживую" действия будущего фильма подарило Петру момент творческой экзальтации. Его глаза светились торжеством победы над реальностью, словно он не сомневался в том, что способен передать все гораздо рельефней, чем в самой жизни.
День начался с рутинных размышлений о ненаписанной статье. Проснувшись в два часа ночи и выйдя на кухню, чтобы попить чай, я возмущался тем, что Надя выходит кондово-святой, словно издевкой над светлым образом Сонечки Мармеладовой. Я решил, что это достаточно важная тема, чтобы разбудить Петра, который ночевал у меня в квартире перед поездкой в Эйлат.
Горков спросонья полез полез за сигаретой. Он даже не очень сильно возмущался сказав, что больше всего любит курить в постели:
- Осталось со службы в армии. Представляешь, два года сигарета в постели была для меня символом свободы!
Я подивился долговечности мечтаний и сходству слова и мечты. Они были нотами вселенского оркестра. Вероятно, факт того, что сотни тысяч солдат синхронно мечтали в разрешенной правительством дремоте о первой дембельской сигарете в постели, повесило проекцию этой мечты невидимым экраном.
- Все очень просто - старик, - поставил диагноз Петр, - тебе необходимо ввести еще одно действующее лицо - смерть. Ну бывали же у этой публики убийства на почве ревности, поджеги публичных домов - вытащи это.
Я заметил, что мне не нужны в статье лишние действующие лица. Тем более такие претенциозные.
- То, что ты говоришь, актуально для сочинения восьмиклассника, - сказал я, не желая грузить своими мыслями полусонного человека.
Я еще в школе все время писал рассказ, который начинался фразой "я мысленно насиловал ее. Была она то ли святой, то ли смертью". Первоначально рассказ посвящался моей первой любви - Нелли Зильберман и редко доходил до третьей фразы, а был скорее фоном для медитаций и размышлений. В советской армии я решил, что рассказ будет посвящен взрыву одной из машин нашей колонны на дороге Кабул-Джелалабад. Я даже время службы измерял ненаписанными строчками рассказа. Когда же пришел домой, то впервые в жизни пил водку стаканом - отмечал свое возвращение. Два дня пил, а третий - сам по себе куда-то делся. Проблема смерти была для меня надолго решена. Если время так иллюзорно, что имеет особенность исчезать на глазах, то и нет совершенно никакого резона искусственно вводить такую категорию, как небытие. Смерть итак всегда рядом. Иногда даже дерзко заигрывает с тобой, - продолжил я монолог, не очень, впрочем, надеясь, что он будет услышан.
Утром Петр долго курил на крыше дома, любуясь восходом над Старым городом. Я читал шахарит на балконе. Вернувшись Петр стал что-то рассказывать о смысле праздника Пурим и что хорошо бы каким-нибудь международным постановлением обязать раз в год переодеваться друг в друга - евреев в арабов, арабов в евреев. Причем не просто формально переодеваться, а вживаться в образ настолько, чтобы нельзя уже было понять - кто есть кто. Таким образом, по его мнению можно было решить проблему международного терроризма.
В тот момент, когда мы уже были готовы выходить на улице раздался отдаленный несколько приглушенный хлопок. Почти сразу вслед за этим послышались полицейские сирены и сигналы скорой помощи. У меня не было практически никакого сомнения, что произошло очередное несчастье. Я автоматически включил радио. Петр сказал, что ему необходимо побывать на месте происшествия. Я отреагировал вяло - бросил вещи на пол, включил телевизор и свалился на диван.
Видимо российское удостоверение работника прессы сыграло свою роль - Петра подпустили достаточно близко к месту происшествия.
Вернулся Петр с одним словом "запах". Его тошнило - он говорил, что все на свете пахнет горелым человеческим мясом. Поездка отодвигалась до следующего автобуса и мы спустились в лавку за бутылкой водки.
Всю дорогу в Эйлат Горков молчал. Говорил о том, что размышляет, как силами кинематографа передать этот запах...
Повешенный
В поездке Петр все глубже погружался в собственное безумие. Возможно, оно казалось ему пропуском в мир Достоевского и героев Кэндзабуро Оэ, романы которого мы в студенческие годы считали божественным откровением. Героем одного из произведений является человек, повесившийся, выкрасив голову в красный цвет.
- Согласен, достаточно банально вешаться, выкрасив голову в синий цвет небес, - рассуждал Петр в своей новорусской кухне, когда во время одного из моих приездов был предложен тост за Нобелевскую премию Кэндзабуро, - безусловно, великий мастер не стал бы использовать столь самоочевидный прием. Да и премий за такое никто давать бы не стал. Красный же - энергия буйствований первоапрельского дурака, цвет необузданной энергии жизни. Надо иметь большое мужество, чтобы повеситься, выкрасив голову в красный цвет.
Утренние события заставили Петра пересмотреть свой взгляд на роман "Футбол 1860" - он видел трупный запах именно красным. Красным же был цвет Красного моря, песка и солнца. Он утверждал, что "подобное знание делает его ответственным за расчистку уровня".
Сейчас, на берегу Красного моря Петр напомнил мне изрисованные фиолетовыми фламастерами стены его рабочего кабинета.
Замес сценария и реальности совершенно не внушал никакого оптимизма. Я чувствовал необходимость взять тайм-аут. Солнце, море и едва одетые женщины казались идеальным рецептом. Тех обгоревших итальянок, которых я бы, пожалуй, прописал себе перед сном я помнил еще с прошлого визита в "город разврата".
Погода, надо сказать была идеальной - целый пляж шведок. Петр выдает не очень уже, впрочем, неожиданную в контексте нашей поездки тираду:
- Ну как я могу возжелать создание, которое более семи значков одновременно ни удержать в памяти не может, ни визуализировать. Ну нельзя же быть настолько несовершенным. Человек не в состоянии удержать перед своим мысленным взором ни одной органической молекулы собственного тела. Практически ни одной из сложных химических реакций, миллионы которых происходят ежесекундно в его теле...
И с этим существом ты еще предлагаешь мне вступать в какие-то отношения!
Стало понятно, что пляж в данном случае не поможет. На ходу решается вопрос о коррекции программы. Решаем закупить по шварме с пивом и идти в музей рыб - такая большая прозрачная труба, спускающаяся в море. Вокруг в естестве Красного моря плавают несчетные виды различных рыб. Ведомым ученым способом (скорее всего - различными видами корма) удается поддерживать стайки рыб по видам их в состоянии максимального приближения к трубе. У каждой рыбки свой участок.
Не спасло даже разноцветие рыб. Увидив стайки рыб Петр счел "образ" подходящим для описания понятия Апокалипсиса, как оно ему видится в фильме. Следующий этап, по его мнению, состоит в слиянии общности в единый организм, что значительно увеличит потенциал каждого участника.
Видя, насколько Петр ассоциируется с потоком собственного сознания, я всерьез озадился его возвращением на бренную землю. Положение, как мне казалось, могло стать хуже. Никаких родственников в Израиле у Петра не было. Мне показалось, что лучшим хранителем рассудка Петра могла бы стать Надя.
Солнце
Посреди того маразма, который устроил Петя из нашей поездки, раздался звонок мобильника. Обычно его незамысловатая восточная мелодия гармонично вписывалась в среду, внося необходимые обновления. Сейчас же дыхание рутинности жизни могло быть просто спасением.
Но, звонили, кажется, не по работе. Во всяком случае, номер представлялся совершенно незнакомым. Тем не менее, я охотно нажал кнопку "ОК". Звонила Надежда.
- Знаешь, я подумала - вдруг мы сможем друг другу помочь.
- Это Надя с таким искристым голосочком? - спросил Петр, не ожидая немедленного ответа и добавил, - хотелось бы мне посмотреть на нее.