Аннотация: Зимняя охота одна из самых азартных охот. Следы зверей на снего похожи на интересную книгу для тех кто умеет её читать!
Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В болотинках, в узких крутых распадках, снегу легло до семидесяти сантиметров. Лес притих и насторожился...
... Молодой лось, лежащий в густом, серо - зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову осмотрелся и прислушался.
Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз вчера, к вечеру чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине - серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста. Понюхав воздух подвижными губчато - чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу - всё было спокойно и молодой зверь, привычными переходами, тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо склона, за которым и было то, заветное, место.
Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок, рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге...
Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали и свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место...
Тайга кругом постепенно просыпалась от длинного ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым "одеялом", и потому, даже рассветные сумерки позволяли, на белом фоне, видеть любое движение ясно и отчётливо.
На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.
Переходя наледь, в самом широком её месте лось, с оглушительным треском провалился под лёд, левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг...
На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался спокойными зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами а потом двинув головой отрывал и с помощью языка направлял корм в рот, ворочая нижней челюстью, как жерновом перемалывал его и проглотив, тянулся за новой веткой.
Чем выше он поднимался из долины, тем шире раскрывались ещё сумеречные горизонты - стали видны длинные изломы гривы водораздельного хребта, чернеющие на белом неровной щетиной зарослей обмороженного, застывшего в неподвижности леса, со снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток ближних кустарников...
Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки вдоль которой, вдруг, из - за низкого здесь горизонта, брызнуло алыми лучами, восходящее солнце...
Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная жесткая шерсть на шее лося, покрылась белым налётом инея, образовавшимся от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей.
Перевалив гребень, войдя в смешанную, хвойно - лиственную тайгу, молодой лось - бык, с небольшими, трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок и северной стороной гривы, степенно дошагал до начинавшегося под вершинными скалками, курумника.
Он не спеша переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах как ножки циркуля, а потом прямо вставлял в снег и потому, следы оставались за ним неровной цепочкой снежных вмятин, отделённой одна от другой почти метровыми расстояниями...
Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв какое - то время прослушивая округу, лось со вздохом лёг, не обтаптываясь и положив голову на белый мягкий, свежевыпавший снег, закрыл глаза и задремал, слушая, как в холодной низине узкого распадка, потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах.
Солнце, ярко - красное на рассвете, поднимаясь выше над горизонтом, поменяло цвет диска на дымно - золотистый, и снег, синеватый в тени распадков, под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия...
Лось дремал особенно крепко и спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки, лёгкое поскрипывание холодного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи, коричневого оленя - самца, с серыми пяти отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк.
Лось, на всякий случай, понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно - блестящие глаза веками с длинными заиндевелыми ресницами...
С его лёжки открывался вид на все стороны горизонта, а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались...
... Большой город, как обычно зимой просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое - где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали ворча и фыркая моторами проснувшиеся автомобили.
На засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых торопящихся на работы, прохожих.
Постепенно, на остановках начали скапливаться невыспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди и прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин, а из пригородов, в свою очередь, служащие устремились в центр города...
Когда где - то на востоке, над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего, солнца, город уже шумел и шевелился обычной суетой рабочего дня...
К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы вновь успокоится до вечернего разъезда по домам.
Зимний день был холоден, сер и неуютен и казалось, не успев начаться, заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту...
...Гена завёл свой микро - автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад разворачиваясь, потом вновь переключившись, нажал на газ и быстро выехал со двора и вскоре, свернув в промежуток между домами, попал на магистральную улицу.
Его сын Максим, сидел справа, на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин по заледенелой автостраде.
Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начал волноваться - всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки и он нервно смотрел очередной русский бесконечный детектив, с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов, и красавицу - заместителя прокурора города, которая ненавязчиво ими распоряжалась.
Трупы и убийства происходили где - то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...
Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с рыжеватыми редкими волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны, и был больше похож на пожилого, но хорошо сохранившегося дворника.
Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру, дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому, неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность.
Наконец во дворе посигналил микроавтобус и Федя заспешил, одеваясь и обуваясь в лесную одёжку и обувку.
С кряхтеньем влезая в машину, он спросил: - Вы чего - то сегодня долго собирались? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни от унылого и однообразного пенсионного быта.
А то, что Гена иногда бывал груб - так он к этому привык, за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований - они оба в молодые годы были конькобежцами...
Машина, между тем миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах молчаливо - таинственный, запорошённый снегом сосновый лес, подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком речная долина.
На обочине, изредка из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечной дремучей тайге, начинающейся сразу за городом. Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно тонули позади, в темноте наступившего долгого, морозного вечера.
Поднявшись на перевал, привычно тормознули, хлопая в ранней ночной тишине дверцами, вышли из машины. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! - выпили крякая и после, вытерев губы ладонями, закусили бутербродами с колбасой.
Черное небо над головами, светилось холодной серебряной россыпью звёзд и звёздочек, а созвездие Большой Медведицы выделялось яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что времени было ещё совсем немного...
В деревню Черемшанку приехали часам к восьми.
Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному домику с освещёнными окнами, стоявшему на длинной широкой улице, протянувшейся вдоль речки. Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже, только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать. После следующих крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после-праздничное, продуктовое изобилие.
Тут были ярко - красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато - желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченная колбаса с белыми вкраплениями жира на темно - коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом.
Как обычно, в начале застолья произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
Все дружно чокнулись, позванивая рюмками выпили и принялись закусывать маринованными маслятами в прозрачном, тягучем желе и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком , залитой прозрачно - желтоватым подсолнечным маслом...
Незаметно возник общий разговор, и бывший пилот вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на брюхо, на занесённом глубоким снегом аэродроме. Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них конечно не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси и конечно никто не заметил нервозности проводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни...
Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала.
Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге, Александре Владимировиче.
Гена, одним глотком опрокинул рюмку в рот, не торопясь закусил и вздыхая, вспоминая смерть старого охотника, заговорил:
- Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым. Он конечно ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить, но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и говорил посмеиваясь, что прогулки по лесу инфарктникам даже очень полезны.
Гена отщипнул корочку от куска хлеба пожевал её и после небольшой паузы продолжил:
- Вот он и умер в хорошем настроении, осенью, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного изюбря - Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче...
А потом он умер, по существу за несколько секунд - упал, потерял сознание и перестал дышать - больное сердце остановилось!
Разлили молча по третьей, не чокаясь выпили и стали есть праздничные разносолы...
Встали из - за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина, переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег...
Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, охотники тепло попрощавшись с ними вышли к машине, постояли глядя на холодно - тёмное, звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вперёд в сторону выезда из деревни, вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов с обеих сторон улицы.
Опять переехали полу разломанный мост, прокатили мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок поехали по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу, под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
Машина урча мотором медленно "брела" по занесённой колее и любая попытка вырулить на "не затоптанный" снег, оканчивалась неудачей - борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину и приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста...
Несколько раз микроавтобус, буксуя и дрожа от напряжения останавливался и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись, брал неожиданное препятствие "приступом" - он, выкручивая "баранку" то вправо, то влево напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные для проезда места...
Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину на дороге и Гена расслабившись заговорил:
- Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на "Уазике", на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами. Кое-как выбравшись из машины на берег, мы обсуждали возможности её вызволения - до берлоги было ещё несколько километров... Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии...
- Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд, под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой, упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть - чуть, стронулись с места!
- Все пытались помогать "Уазику", подталкивая его с боков и общими усилиями машина наконец выбралась на берег...
- Ну а берлога как?- спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах.
Гена заулыбался и ответил: - Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру толщиной с ладонь. Я на нём всю зиму жарил себе медвежьи отбивные. Вкус - исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то...
- Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся...
За окнами, в свете фар проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега.
Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
- Тут совсем недалеко - прокомментировал Гена - он хорошо знал эти места и потому расслабился - самоё плохое было уже позади...
Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
- Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап. Вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе - это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают чуть ли не на вес серебра!
Но когда сам попробовал холодец, тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина. Вкус совершенно изумительный - тонкий, нежный, питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное!
Гена прервался, выезжая на широкую поляну, сделал большой круг, разворачиваясь, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика произнёс: - Ну, вот и приехали!
Захлопав дверцами, покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения, охотники вышли на воздух. Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, а чёрное небо светилось звёздами и в серединке, был виден Млечный Путь протянувшийся от края до края небес.
Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное...
Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники. оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, тронулись цепочкой, к зимовью.
Пройдя немного по снежной луговине, поднялись на склон примыкающий к речной долине и шагая след в след, по сорока сантиметровому снегу, свернули по диагонали в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником...
Зимовье встретило охотников сонным молчанием, и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, ещё осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи. Яркое пламя, отбрасывая лёгкие тени на окружающие застывшие в снежной дрёме деревья, осветило, оживило белые пространства вокруг зимовейки.
Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём, решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.
Из зимовья, через печную трубу, вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня, мелькая языками жёлто - алого пламени, высоко поднялся над землёй - через десять минут снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв закипела вода.
Пока напарники занимались костром, Гена растопил печку, зажёг в зимовье свечу стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе в зимовье подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, и прихваченное из домашнего холодильника, солёное свиное сало с бело-розовыми мясными прослойками, репчатый лук нарезанный длинными дольками, пшеничный ароматный хлеб.
В добавок, он выставил бутылочку водки и поставил каждому по пластмассовой пузатой кружке...
Через полчаса, Гена с сыном и Федя, скинув тяжелые куртки сидели на нарах вокруг стола и уже закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим молчавший всю дорогу не удержался и проговорил:
- Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу, на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться!
Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, отец и Федя закивали головами.
Спать улеглись где - то около двух часов ночи - этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршала полиэтиленовым пакетом, оставленным под столом...
Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе, как дома в это время, лёжа в двуспальной широкой кровати, рядом с супругой, при свете ночника, обычно дочитывал очередной детектив и потом, удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне детектива...
А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу, и в углу, упорно скреблась невидимая мышка...
Через время, Федя и сам не заметил, как заснул.
Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим закутавшись с головой, спали чуть посапывая на вдохе.
Поворочавшись, Федя встал, наложил дров, в тёплую ещё печку, снизу между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью, вышел на улицу.
Снаружи было темно, холодно и тихо.
Тёмные силуэты деревьев вокруг маленькой избушки, стояли молча и совершенно неподвижно. Звёзды на небе, кажется утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и ковш Большой Медведиц, повернулся вокруг небесной оси почти наполовину...
Зайдя за угол и сделав дела, Федя подрагивая всем телом вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах, услышал, как разгоревшись огонь загудел в трубе.
Поворочавшись ещё какое-то время, он заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...
...Лось кормился уже несколько часов.
Глаза его привыкли к ночной темноте и он, изредка останавливаясь в жевании, вслушивался и вглядывался в ночную тайгу. Вокруг было тихо и безветренно и потому, за десять шагов, в кустах шиповника было слышно, как попискивала маленькая мышка, глубоко под снегом, пробегающая по своим снеговым тоннельчикам.
Почувствовав сытость, зверь ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу, остановившись потоптался, выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя, вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние. Лось какое - то время осматриваясь, лежал подняв голову на длинной шее, а потом задремал и положил голову на снег...
...Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз, не поленился, подложил в печку дров, и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно подумал: "Вставать кажется рано... И потом Гена спит, а значит и мне тоже можно поспать".
Федя лёг на своё место и сразу заснул.
Проснулись все окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон на котором стояло зимовье.
Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес, беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились под нарами, в дырявом, эмалированном ведре с крышкой.
Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время "совещания", Федя не поленился, вымыл котелок из под каши, думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому, нет смысла внимательно слушать указания Гены, торопиться и суетиться.
Поглядывая на высокое солнце в небе, Гена тоже, думал, что сегодня наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться с завтрашним днём - то есть подготовить почву на завтра...
Вышли от зимовья уже в первом часу дня.
С синего ясного неба светило золотое солнце и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что-нибудь разглядеть против солнца.
Гена отойдя от зимовья с километр, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут рассматривая открывшиеся горизонты.
Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву, покрытую серо - черным густым кустарником. От неё, влево, полудугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти подчистую вырубленная местным леспромхозом.
На вырубах, то здесь, то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между ними, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
Было совсем не холодно и Гена расстегнув верхние пуговицы суконной куртки, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги, обдумывая куда пойти?
Наконец решившись, он по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину прошёл мимо и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка...
Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых, под толстым слоем льда, позванивала обмелевшим течением река.
Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности, следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливаясь, чтобы поиграть.
Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид, следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые пользуясь хорошей погодой играли и резвились не обращая внимание ни на что!
"Может быть гон уже начался - подумал он. - Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале..."
В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что рыси, прошли здесь часа полтора назад.
Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже чем по колено, Гена развернулся и бросив след, уходящий в склон, вернулся на дорогу.
Там, устроившись на поваленной лиственнице, он развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду, кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
Закончив есть он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время, разглядывая крутой заснеженный склон поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке - к вечеру начинало подмораживать - тронулся дальше...
Чуть не доходя до подъёма на седловинку, он заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и подойдя определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью...
Разобравшись с давностью следов, охотник не торопясь тронулся дальше.
К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
Гена знал, что через час настанет темнота и потому не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
"За ночь, зверь далеко не уйдёт - размышлял охотник. - Он скорее всего пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть... И Максима с собой возьму - вдвоём охотиться намного сподручнее" - заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловинке, от оттуда, уже рукой подать до "дома".
Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте, и издали заметив костёр на склоне перед зимовейкой, внутренне порадовался тому, что его напарники были уже там и наверное варили ужин...
Действительно, Федя, днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в ночи, совсем его не вдохновляло. Поэтому он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров "свалился" влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке.
Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода совсем не устал.
Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке...
Перед едой, немножко выпили и разговорились. Федя вспомнил в очередной раз, как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный гон и стрелил там зверя...
- Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки и отдуваясь, вытирал пот с раскрасневшегося лица.
- Я стою... За моей спиной в соснячке местный умелец трубит в трубу, и вдруг на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал... Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок и кажется глаза закрыл. Открываю, а он, бык, уже лежит и не шевелится!
Гена был опытный зверовый охотник, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому, к Фединому рассказу с самого начала относился прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать:
- А какие у быка были рога, Фёдор Инокентьевич? И сколько он весил, примерно?
Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести отростковые рога и весил он килограммов под триста...
- Ну, таких не бывает. - скептически заметил Гена и разлил ещё по одной, а у Феди глаза заблестели.
- Ты знаешь, я сам удивился - не уловив скепсиса продолжил он - но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером...
- Так что у вас там загон был? - вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола и простодушно ответил: - Семь. Седьмой был водитель "Урала"...
После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило, и потому, попив чаю, сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение...
Гена на мгновение очнувшись слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место, тут же заснул вновь, теперь уже до утра...
... Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг, и просчитав до десяти поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу...
В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен растущих вокруг домика. Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Вставая он надеялся, после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье, он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки, новых поленьев, снизу положил бересту зажёг её и закрыл дверку. Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров, и при свете свечи, Гена поставил сверху на плиту, котелок со вчерашней кашей и второй - с чаем.
Сын и Федя заворочались на нарах и Гена помешивая ложкой греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно-насмешливо:
- Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день...
Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола охотники нехотя, без аппетита поели.
Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя, приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится!
В зимовье уже посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи уже совсем день и где - то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце.
Разошлись в разные стороны. Федя неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка.
Спустившись вниз, они идя след в след свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушёпотом пошли вперёд...
- Мы, сегодня - говорил Гена - пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где - то недалеко. А уже выйдя на след начнём тропить и действовать по обстоятельствам...
Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны - года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому надеялся на повторную удачу...
... Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато и он приотстал от отца и когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток, они на галопе побежали вниз и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться.
Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево - шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять!
Но вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё - таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег!
Оленухи набежали на него метров на тридцать и он, перед стрельбой, хорошо разглядел и крупы зверей, и головы и даже тревожное выражение их глаз...
Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь тёмно - серые заросли. Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и прицелившись выстрелил. Вторая оленуха, скакнув вперед после выстрела, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и зашатавшись, упала в ольховый куст.
Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому она остановилась в кустах. а не помчалась убегать дальше!
Оленьего мяса, той зимой, двум семьям хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за добычливость...
...Пройдя по наледи ещё с полкилометра, рядом с малой маряной, на склоне, справа, охотники увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись посовещались...
Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
Максим свернув чуть налево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками, глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь ушёл чуть вперёд, а Гена, слегка приотстав тронулся прямо по оленьему следу. Идти было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотник передвигался быстро и потому, изредка останавливался, чтобы оглядеться и отдышаться.
Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена в очередной раз остановился, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди и ему вдруг показалось, что он увидел лосиную голову торчащую над чащёбником и глядевшую в его сторону.
Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытаясь определить, действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах - и ведь он шёл по оленьему следу...
Наконец охотник сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся - голова была неподвижна и по прежнему неясно было, есть там в кустах лось или нет. После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой - то момент увидел и понял, что это лось - зверь стоял неподвижно и смотрел на его переходы, не шевелясь и не отрывая от человека глаз...
Как только Гена понял, что это сохатый, он не раздумывая, боясь, что зверь вдруг, сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив чуть пониже головы, нажал на спуск. Грянул выстрел!
Лось, развернулся в прыжке мелькнув чёрной лохматой шерстью и протрещав валежником исчез в кустарнике...
Всё стихло и Гена оглядевшись, увидел сквозь деревья, впереди и слева, на склоне, остановившегося Максима ожидающего от отца разъяснений.
Гена помахал ему, показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где стоял и смотрел за охотниками, молодой лось...
Выстрел был сделан так быстро, что Гена не совсем верил что попал, но шёл медленно, озираясь, держа карабин на изготовку и пристально вглядываясь в тёмные места в чаще.
Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося. Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд...
Когда он оторвал голову от следов и поднял глаза, то увидел сквозь кусты, шагах в тридцати от него, чёрного - лохматого, красивого лося лежащего на снегу в неловкой позе - на его голове, Гена рассмотрел небольшие, трёх отростковые рожки!
- Ага, - чуть не закричал он - я его добыл! - но сдержался и помахал сыну рукой, призывая его к себе...
Позже, они вместе, не торопясь осмотрели лежащего лося и его последние следы...
Лось, после утренней кормёжки медленно шёл по гриве, часто останавливаясь и прислушиваясь; потом свернул в сторону вершины маленького распадка, по которому в это время поднимались охотники, тропя изюбря.
Услышав шум их шагов, лось остановился в чаще и прежде чем убежать, решил рассмотреть всё получше. Он долго стоял и ждал, видя неясное мелькание фигур охотников, впереди и внизу...
В это время. Гена, случайно бросил взгляд в сторону зверя, а тот, в этот момент, чуть повернул в голову в сторону Максима и это движение выдало его и заставило охотника насторожиться.
Когда Гена передвигался из стороны в сторону, лось видимо ждал малейшего его движения вперёд, в свою сторону, чтобы развернуться и убежать, но охотник интуитивно угадал намерения зверя, очень быстро выстрелил и попал лосю в грудь - это был смертельный выстрел!
Возбуждённый Гена рассказывал сыну как это было.
- Я его увидел, но глазам своим не поверил, поэтому я и присматривался получше. Но в тот момент, когда голова зверя вновь чуть двинулась, я навскидку выстрелил и был почти уверен, что промазал...
Гена сделал паузу посмотрел вниз на то место, с которого он увидел голову лося и продолжил:
- Возобновить стрельбу по бегущему я не успел, потому, что он мгновенно скрылся в чаще и слышен был только удаляющийся треск, почему - то быстро прекратившийся.
Я не мог стрелять, потому что совсем его не видел, а наобум палить не захотел - есть охотничье правило не стрелять на звук...
Максим приобнял отца поздравил его с удачным выстрелом и они стали разделывать лося.
Зверь был упитанный, сильный и красивый. Рожки с тремя отростками показывали, что ему было три - четыре года. Чёрная длинная, блестящая шерсть, большая горбоносая голова, длинные серо - белые ноги с чёрными крупными копытами- показывали, опытным охотникам, что зверь был хорошо развит и несмотря на середину зимы, в полной силе и откормленности.
Сбросив на снег рюкзаки, отец с сыном не спеша - время было всего около часу дня - развели костёр, подточили ножички и принялись за разделку туши.
Максим в институте, хотел стать хирургом и потому, хорошо знал анатомию и всегда интересовался анатомическими подробностями у добытых зверей и потому, разделывал туши мастерски!
Подрезая трудные места ножичком и помогая себе отдирать щкуру от мяса сжатым кулаком, они делали это с двух сторон и потом вскрыв брюшину, выпотрошив лося, вывалили наружу пахучий кожаный мешок - желудок и стали разбираться куда же попала пуля.
Выяснилось, что пуля вошла в левую сторону груди, по касательной задела лопатку и проникла вдоль рёбер в область сердца, где пробила и оторвала большой кровеносный сосуд - кровь слилась в брюшина и какая - то её часть вылилась через ноздри, на снег.
Весил лось килограммов двести шестьдесят - двести восемьдесят и потому вынести его к машине уже в "разобранном" виде было совсем непросто -зверь был упитанный и на внутренностях, кое - где виднелись "серги" нутряного жира.
Закончив разделывать и исследовать убитого лося уже близко к сумеркам, проголодавшись, отдыхая, отец и сын вскипятили чаёк и съели взятый с собой перекус.
К машине отправились в шестом часу и подойдя к поляне, где отстаивалась машина, издалека увидели костёр, который развел Федя. Он уже давно ожидал Гену с Максимом и гадал, почему они опаздывают и что с ними с ними могло произойти в тайге...
Встречая их он отошёл от костра и спросил: - Ну как? Добыли кого?
Максим прошёл мимо, к машине и ответил что - то нечленораздельное. Посомневавшись какое - то время, Федя решился спросить Гену:
- Я выстрел слышал днём... Вы что, кого - то добыли?
Гена махнул рукой и снимая тяжёлый рюкзак со свежениной, равнодушно ответил:
- Да, стрелили бычишку. Так что, будем выносить, там ещё мясо осталось...
Федя вздохнул, вспомнив напряжение и усталость, когда несёшь в рюкзаке , на плечах килограмм сорок мяса, да ещё по не хоженной, заснеженной тайге, но промолчал...
Посидели у костра, попили чаю, поели немного каши, которую Федя сварил несколько часов назад, сразу после полудня. Он так рано пришёл к машине потому что устал, а не пошёл далеко, потому что боялся заблудиться - ходить по тайге, в одиночку, да ещё ночью он очень не любил и если честно признаться - боялся!
Гена между тем, коротко, как и подобает опытному охотнику, рассказал, как он стрелил зверя.
Федя обрадовался, приставал с вопросами, на что Гена отвечал односложно, только да и нет - ему казалось, что охотнику следует быть немногословным, но знающим и деятельно - удачливым.
Федя же, как всякий любитель, готов был с энтузиазмом обсуждать каждую деталь удачной охоты - его привлекала эмоциональная сторона охоты и немного отталкивала охота как профессия, как тяжёлая и часто, грязная работа.
Допивая чай, Гена решил, что будут выезжать из тайги немедленно, и что за мясом приедут завтра, взяв с собой ещё кого-нибудь.
Федя обрадованно поддакнул, а Максим как всегда промолчал...
Прогрев паяльной лампой мотор, Гена спустя какое - то время завёл машину, подождал немного, потом все уселись в микроавтобус и не торопясь поехали уже в полной темноте, под холодным звёздным небом, по своему следу назад на тракт, а потом и дальше, в город, не заезжая в деревню.
Гена, как обычно вёл машину, управляясь с баранкой почти автоматически, а рядом сидел молчаливый Максим. Он вспомнил весь сегодняшний день и подумал, что в тайге, ему нравиться бывать всё больше, а когда это удовольствие сопровождается ещё и удачной, добычливой охотой, то интерес увеличивается многократно.
За эти дни, он отвлёкся от работы в госпитале и ему уже вновь захотелось поскорее вернуться домой, увидеть уютную, приветливую жену и детей, которые с малых лет знали, что если "папа с дедой едут в лес", то обязательно привезут мяса из которого мамка наделает вкусных, сытных котлет и бифштексов. И старший и младший мальчики с восхищением смотрели на отца и деда, и очень хотели, когда вырастут, стать такими же охотниками как старшие!
...Машина, вскоре, переваливаясь, на ухабах и рыча разогретым мотором, "выплыла" на трассу и тут, резво побежала в сторону городу, освещая ярко горящими фарами белый снег, лес на обочинах, широкую шоссейную дорогу утоптанную колёсами грузовиков и лесовозов.
Федя развалившись на мягком сиденье молчал и вглядывался в освещённое впереди машины пространство - он тоже был доволен поездкой и думал, что завтра на "вынос" мяса надо обязательно взять сына, которому было уже двадцать пять лет и который тоже работал следователем в городском отделе милиции...
"Надо будет его тоже приучать к охоте и к поездкам в тайгу - размышлял Федя. - Такой отдых, такая перемена обстановки - просто необходима, для милиционера - следователя. От уголовников, от их свирепых разборок невольно душевно устаёшь, а в лесу можно восстановиться очень быстро..."
Он невольно вспомнил нелепые, но приятные детективные сериалы, а потом тихо улыбнулся, представляя, как будет сегодня рассказывать жене о прогулках по лесу, и хвастать что принесёт домой несколько десятков килограмм свежего мясца...
...Пара крупных рысей, отлежавшись днём в густом ельнике, вышла в сумерках на чистый, заросший крупным сосняком склон и направилась в сторону вершины таёжного ручья, где разрослись молодые осинники, в которых зимовали зайцы - главная зимняя добыча рысей.
Обойдя по дуге осинники, рыси разделились и одна залегла на утоптанной и посыпанной заячьим помётом тропе, а другая вошла в осинник и немного пройдя по тропе, вспугнула зайца, который мелькая в полутьме наступившей ночи беленьким хвостиком изо всех сил помчался от опасности и попал прямо в лапы затаившейся второй рыси. Используя такую тактику за ночь, рыси поймали трёх зайцев, которых им вполне хватило для утоления голода. Рыси вообще едят немного и часто съев лакомые куски тушки, остальное бросают или закапывают в снег...
Под утро, проходя среди крупных сосен по верху гривки, рысь-самец, натолкнулся на след незнакомой рыси-соперника...
Обнюхав метку сделанную незнакомцем на обгорелом пне, он, покинув свою подругу, мягкими, но сильными и длинными прыжками помчался вслед нарушителю границ его кормового участка.