Аннотация: О жизни в дикой природе и одиночестве человека.
...На ужин сварил рисовую кашу с тушенкой, но то ли сильно устал, то ли пересилил голод в походе, но ел без аппетита: кое-как, покопался ложкой в котелке и больше половины каши отдал Пестре, который был этому рад и наевшись, завалился под куст, в нескольких метрах от костра, спрятал нос в пушистый хвост, а, точнее, прикрыл его хвостом и крепко уснул - набегался за день.
Я же вскипятил чай, помыв в речке котелок и долго, неторопливо пил размышляя, что делать завтра, вспоминая сегодняшний путь; в это время, медленные сумерки уступали место темноте ночи. Рядом, заглушая все, шумела река.
В небе, в разрывах туч проглянули тусклые звезды. На противоположном склоне, еще почти сплошь покрытом снегом, откуда - то сверху, спустился туман; ветерок крутил дым костра, предвещая неустойчивую погоду назавтра...
Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья в глухой тайге, зная, что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься, - беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах, даже если у тебя под рукой ружье, пуля, выпущенная из которого, кажется, может повалить слона. Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями воображаемые опасности.
Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу заряжать ружье картечью и пулей, а костер у меня всю ночь горит, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее. Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через 20-30 минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих 6 ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
Ближе к утру уснуть по-настоящему, надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать.
Время подошло к трём часам утра и посомневавшись, что лучше сон или утренний темноватый лес полный живности, которая на рассвете идет кормиться, я выбрал последнее. Спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай, а сам снова спустившись к реке, умылся и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота растворяясь в белесом тумане наступающего утра.
Светало...
Небо было, как и вчера обложено тучами, но дождя не было и лишь капельки оседающего на землю тумана падали на лицо.
Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя, нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер и отправился.
Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость оседая с неба, приглушала звуки. В такую погоду говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра.
Пестря проспавший всю ночь хорошо отдохнул и привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго, распутывая следы.
Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником, покрытый толстым слоем светло-зеленого мха.
Пестря отстал где-то, шел я не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти светло-серого цвета!
Совсем было прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалека, и потому, остановившись, стал осматриваться.
Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога - похоже, это был теленок северного оленя.
Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь и не успевая на него ответить, оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланника какое-то шевеление.
Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов от меня!
Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах.
Медведь двигался не останавливаясь и хотя, наверное заметил меня раньше чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот-вот подошел.
Только тут я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланника, а я, в это время тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, точнее в мою сторону...
Потом мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие загребает передними лапами воздух и цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей, как бы стесняясь, прячет, отводит глаза и старается не смотреть прямо на меня.
Казалось, зверь даже чувствовал себя немножко виноватым от того, что все так неловко получается: "Вроде бы вот я шел, шел и наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя, пойми"!
В голове у меня мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая, как известно, больше головы. Но в тот момент, поток информации об охоте на медведя выплеснулся вот в таком решении.
До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза и может ещё поэтому я нажал на спусковой крючок.
Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня они растянулись в многозначную, долгую картину...
Мишка, какой-то миг после выстрела еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть устрашая меня, подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он перекинулся через спину разворачиваясь и став на четыре лапы, бросился наутек...
Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев я понял, как он торопился убегая.
Надо отметить, что момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня время вдруг замедлилось в своем течении, и все происшедшее виделось картинами, отделенными одна от другой значительными временными промежутками...
Тут, из-за моей спины выскочил на рысях Пестря и слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку, секунд через пять раздался его лай, который однако вскоре замолк.
Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
Отойдя чуть в сторону, оглядываясь и сжимая в руке ружье снял рюкзак, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями. Быстро достал из кармана рюкзака нож и затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать опускать сверху, надеясь в случае надобности быстро его выхватить.
Вернулся Пестря и, не обращая внимания на мои команды: "Ищи! Ищи!", стал грызть кости - остатки оленя.
Подозреваю, что он так и не разнюхал, что к чему и не разобравшись, решил для себя, что хозяин, как обычно, поторопился и стрелял безобидную трусливую животину, для него вовсе не интересную.
Чуть придя в себя, я стал гадать, попал или не попал в нападавшего зверя?!
Но, вспомнив хрип и припомнив вдруг, что в левом стволе у меня, еще с ночлега, остался патрон с картечью, подумал, что скорее всего попал и наверное одной картечиной пробил дыхательное горло зверя. Поэтому медведь, оставшись без голоса, перепугался этого обстоятельства больше выстрела и может быть больше боли...
Случилось все выше описанное в половине шестого утра.
Небо по-прежнему хмурилось, серый утренний свет подчеркивал темновато-зеленые тона вперемежку с серым цветом окружающей тайги и с трудом верилось в столкновение, произошедшее здесь ещё каких-нибудь пять минут назад. Действующими лицами на этой затемненной сцене были голодный, недавно вставший из берлоги медведь средних размеров и я, который до этого и медведей-то в лесу ни разу не видел.
Хмыкая и чертыхаясь, гадая попал не попал, я стоял еще некоторое время в нерешительности и наконец, тронувшись, пошел в ту сторону куда убежал медведь, тщательно осматривая подозрительные кусты и выворотни, крепко сжимая ружье заряженное двумя пулями - одной круглой, другой - системы Полева.
Шел я по тропинке и видел, на пятнах нерастаявшего снега под ногами, свежие следы медведя, которые были величиной чуть больше моего сапога и оставил их этот хищник, здесь, еще рано утром до встречи со мной.
Река в этом месте заворачивала влево, тропинка тоже и тут я увидел следы убегающего медведя, который прыжками метра по 3-4 скакал напрямик и вылетев на тропинку, грянул по ней, благо и места почище и бурелома меньше...
Пестря, чуть напрягаясь, бежал впереди метрах в пятидесяти и явно не горел, судя по всему, желанием вылавливать раненого медведя; где-то в закоулках его родовой памяти под черепной коробкой, наверное хранилось осознание опасности, связанное с медвежьим запахом, но соображал он туго, и труда не взял до конца во всем разобраться.
А я шел и размышлял, что или рассказы про свирепых медведей которые после неудачных выстрелов кидались на охотников и оставляли их убив и спрятав у лесу завалив валежником, или это было неправдой, и мне попался добродушный мишка...
Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где залег медведь в засаде.
Но страхи мои были напрасны, медведь перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом резко свернул влево и в гору...
Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, показался серебряный диск солнца...
Все происшедшее отодвигалось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения.
31 мая.
На сопках расцвел багульник, розовые тени чуть заметные глазу, залегли по темным распадкам. Солнце дня три уже светило по-летнему, но вдруг, откуда неизвестно надвинулась дымка, заволокла солнце, на которое стало возможно глядеть не прикрываясь ладонью, как через закопченное стекло.
Потом ночью налетел ураганный ветер и принес холодный воздух. Опять надеваю фуфайку и с утра, выходя на улицу перед тем как открыть дверь, поеживаюсь и дрожу.
Работа идет своим чередом, станция почти отстроена, осталось устранить погрешности в морском хронометре и добиться наилучшего качества фото обработки сейсмограмм.
На днях, с Толей Полушкиным сделали большое дело: с помощью соседей-лесорубов нам привезли прямо к дому 30-35 хлыстов с просеки. Мы распилили их, накололи и сложили в поленницы. Думаю, что на зиму вполне хватит этих дров.
Отправил телеграмму домой жене, чтобы она на лето выехала всем семейством сюда, ко мне, в Северомуйск.
Как бы мои дела ни складывались дальше, я решил, что здесь им будет легче прожить и пропитаться и мне будет спокойнее, а главное, все они отдохнут от городской суеты и спешки. Ответа, правда, еще не получил...
Продолжаю систему: вчера отжался от земли 50 раз и присел на каждой ноге по 25 раз; половина намеченного мною плана выполнена. По-прежнему стараюсь не забывать латынь и занимаюсь помаленьку каждый день, но подается туго из-за бессистемного подхода, а менять что-либо в методе уже поздно.
Философию забросил совсем и отходя от глобальных проблем, снова окунаюсь в мелочи рутинной обыденности. Планирую большой поход на солонцы, но сроки не уточняю, потому что все может измениться в один день и меня забросят или на Ангаракан или на Белые озера, для строительства еще одной сейсмостанции.
...Размышляя, думал о благотворном влиянии женственности на творческую природу мужчин. Иногда достаточно теплого взгляда, незначительного задушевного разговора, чтобы стимулировать оптимизм и желание жить и работать, радуясь происходящим переменам.
И наоборот, одиночество или чисто мужская компания подталкивают к цинизму, распущенности, а некоторых наводит на мрачные мысли, - негативизм в оценке происходящего, заставляет поверить в низменный характер причин человеческих поступков и желаний.
Часто задумываюсь, что здесь в Тоннельном, я далек от осуществления своих планов, потому что нет ни сосредоточенности одиночества, ни сознания необходимости быть общительным и вежливым.
Часто бывают гости, с которыми надо разговаривать и смеяться, есть и пить чай, и соблюдать так называемые условности общежития. Кто-то из французов сказал: "Мир держится на условности". Очевидность этой истины неоспорима.
Сильной личностью можно быть только идя в разрез с установленными неписанными законами бытия. К гостям я отношусь и относился хорошо, но для меня сейчас важнее побыть одному и попробовать переломить свою лень и безволие, каждодневно заставляя себя работать и думать.
Завтра - начало лета и обычное разочарование, связанное с предвидением увядания природы, неизбежно следующим за весенними теплыми ветрами, цветами багульника и зеленой травой.
Каждый год, весной парадоксально возобновляется тоска по уходящему лету, которое еще не наступило, но предвестником умирания лета и окончанием осени для меня стало уже появление яркой весенней зелени.
Зима для меня - самая надежная крайность, хуже которой не будет, и поэтому, она будит во мне желания читать, видеть новое, работать, спокойно улыбаться, верить в лучшее будущее. Как писал Пушкин: "Любил бы лето красное и я...".
Сегодня читал биографии композиторов XX века: Малера, Равеля, Скрябина, Стравинского и захотелось с головой погрузиться в чтение истории античного мира, в изучение драматургии и отбросить это нудное, навязчивое НАДО; надо заниматься латынью и немецким, надо завершать задуманное и так далее. Но во мне живут два человека: один мечтает о высотах, презирая и отрицая трудности восхождения; второй сухо замечает, что на вершины лежит трудный, извилистый путь и человек, не обладающий крыльями, но жаждущий глянуть на мир с этих вершин, должен этот путь пройти пешком, потея и надрываясь.
Четвёртое июня.
Начало лета. Лиственницы распустили почки, и лес стал чисто-нежно-зеленым, необычно сочный цвет у хвои лиственницы; склоны сопок сиреневые, сквозь темный фон зимнего дерна. День длится со светом до одиннадцати часов вечера, а в два часа утра, небо вновь светлеет. На перевале же, по-прежнему снег и холодно, но лето есть лето и снег тает все быстрее.
Речки вышли из берегов, и мутная, пенная вода залила берега на полметра...
Сегодня была первая летняя гроза и первый гром гремел над домиком сейсмостанции.
Пестря обжился, раздобрел, стал спокойнее и задиристей, по ночам будит меня, лает на кого-то, а сегодня под утро вдруг принялся выть: наверное ему одному скучно и хочется в общество миролюбивых добродушных собак.
Ходит за мной, как тень. Я иду купаться на горячий источник, он непременно меня сопровождает.
Вода с верхом заливает мостки, по которым надо переходить речку, но Пестрю это нимало не беспокоит. Деловито, не спеша, прощупывая взглядом и лапами мостик; он без труда перебирается и туда, и обратно.
Пока я моюсь и отогреваю свой радикулит в горячей воде, Пестря ждет меня сидя на крупных камнях крутого склона.
Заметив, что я кончил мытье и начинаю одеваться, он солидно, не торопясь следует ко мне, а перед мостиком еще вежливо уступит право первому перейти речку.
По пути на источник обязательно свернет с дороги и проверит, как поживает знакомый местный бурундучок. Убедившись, что все хорошо, жизнь течет, Пестря следует за мной...
У каждого из нас свои заботы!
...Тоталитарные государства по Шопенгауэру более склонны к развязыванию войн в силу относительной стабильности внутри этих государств. Эта стабильность - ширма, за которой кроется кипящий котел человеческих страстей и неудовлетворенных честолюбий.
Такое государство напоминает мощный венозный кулак, а члены этого государства - пальцы, готовые сжаться и, повинуясь единой воле, ударить по любой цели. Государство, не раздираемое изнутри противоречиями и раздорами - совершенная машина нападения и отражения нападений.
Я думал об этом, вспоминая поражение "демократической" Франции во вторую мировую и победу сталинского "тоталитарного" Советского Союза над Гитлером. Именно отсутствие "пятой колонны" позволили Советской Армии и советскому народу не только отразить нападение, но и победить врага...
Ночует Пестря почему-то под крыльцом, едва-едва протискиваясь под настил и узкую щель. Странные у него привычки!
Вчера заходили с Толей Полушкиным к его друзьям, в общежитие. Опрятные, небольшие комнатки с фотографиями по стенам, с магнитофоном на полочке, пара фотоаппаратов висит на гвоздике в головах, небольшие библиотечки на полке, в углу - выжженная на дереве картинка. Винный сосуд, из которого струйкой вьется дымок, поднимаясь, дымок превращается в женщину форм округлых и крупных. Женщина держит в руке рюмку с вином. На доску кнопкой кто-то приколол картинку, изображающую бурю на море...
Живут ребята безбедно, но, наверное единственное развлечение посреди монотонной и привычной работы - вино и флирт. Во всяком случае это то, что не стесняются здесь афишировать. Конечно, некоторые из них учатся и в вечерних школах, и в вузах, кое-кто по "маленькой" увлекается чтением, но об этих буднях в присутствии мало знакомых людей упоминать не принято.
Другое дело поделиться с кем-то, как и сколько вчера выпили и как на "рогах" пришел домой, и кого вчера провожал и как "это было". Знаком с ребятами я недавно, общих тем конечно нет, водки я не пью, не флиртую и даже не делаю вид, что мне это все приятно, поэтому со мной знаться просто неинтересно.
Лица некоторых ребят особенные, а двое так просто красавцы - приятно на них поглядеть. Об этих двух постараюсь еще написать.
Девятое июля.
Не брался за дневник месяц, а кажется прошла вечность.
Сейчас все поворачивается на круги своя, и надеюсь продолжить начатое, то есть довести планы до логического конца.
Следует основательно заняться самовоспитанием, потому что разболтался, время уходит, работаю мало и ленив стал через меру.
Погода на дворе удивительная, - середина июля, а вот уже третий день идет снег, вперемежку с дождем. Временами, глядя в окно, можно сказать, что на дворе злая, холодная осень, так густо валит снег, а на горах снег лежит все три дня, внося необычное разнообразие в летний ландшафт. Вдобавок, холод стоит необычайный для этого времени года даже здесь, где и так, слишком жарко не бывает.
Количество жителей в нашем распадке возросло - приехали "полевики" - гидрогеологи и, поставив пять палаток, живут в них. О каждом из них постараюсь написать позже и подробнее. Напарником по сейсмостанции работает Володя Кондаков, как выяснилось, из разговоров, мой близкий сосед в городе, и возможно мы раньше часто встречались, не обращая внимания друг на друга, - сказывалась разница в возрасте и увлечениях.
Сегодня, наконец, собрался в лес: выйдя в восемь утра, поднялся по ключу вверх. Дошел до границы леса и испытал необычайный подъем и прилив жизненных сил, вдыхая хрустально чистый воздух высокогорья, оглядывая открывающиеся взгляду просторы.
Перекусил у ключа на солнцепечной горушке, сидя под деревом на мягкой подстилке из опавшей хвои и слушая лепет прозрачно-ледяного ключа, стремящего воду с камня на камень, с уступа на уступ вниз, в долину поросшую темным лесом.
Зачерпывая ладошками ключевую воду, думал, что этот бодрящий напиток теряет свою целебную силу в долине и возбуждающе действует только здесь, на высоте две тысячи метров.
Пестря радовался и веселился вместе со мной и самозабвенно преследовал тревожно свистящих бурундуков. Два бурундука, спасаясь от Пестри, пробежали буквально в полуметре от моих ног, а я, затаив дыхание дивился легкости и грации, с которой они неслись по земле. Возвращаясь, неподалеку от станции, нашел рог сохатого, сброшенный этой весной и не потерявший ни жесткости, ни плотности живых рогов.
Весит он, примерно пять килограммов и длиной сантиметров шестьдесят, с шестью отростками. Принадлежал он, как мне кажется, бычку, годов четырёх отроду. Медвежьих следов не встречал, хотя очень бы хотел верить в то, что недалеко от станции живут медведи.
Постараюсь ходить в лес почаще и вообще буду стараться вернуть себя в рабочую колею: латынь, философия и так далее.
Сегодня шестнадцатое июля.
Событий накопилось за этот промежуток времени изрядно и начать с чего-либо трудно. Попробую на авось, как говорят, "во время езды" ухватить нить повествования.
Вчера был в библиотеке и взял Тютчева, Гете "Фауста" и "Схватку" Юлиана Семенова. Семенова прочел и читая, размышлял, чем он мне не нравится? Конечно, проще ответить коротко: тем, что он из благополучных и романтик, но попробую покопать глубже.
Возьмем его рассказ "Еще не осень".
Немого отвлекусь и вспомню историю, которую увидел по телевидению в одной из педагогических программ. Тетя и дядя, оба уверенные и образованно-эрудированные, толковали о "социальном и асоциальном ребенке" и в доказательство, как надо делать и чего делать не надо воспитывая ребенка, представили сценку: мальчик лет шести "из хорошей семьи" должен был составить по заданному плану фигуру из кубиков, крепящихся друг к другу штырями.
В первом случае мальчик, поддерживаемый доброжелательным воркованием образованной тети, уложился во время, остался доволен и изображая на листочке красками свое настроение, провел ряд волнообразных полосок светлыми жизнерадостными красками и при этом улыбался, да и тетя была довольна.
Во втором случае, тетя скрипучим голосом поправляла малыша, резко не одобряла ложные ходы мальчика и тот, в конце концов, не только не смог уложиться во время, но, кажется, вовсе отказался заканчивать незамысловатую конструкцию и немножко поплакал, а когда тетя попросила его изобразить своё настроение красками, мальчуган сквозь слезы, плохо видя лист, ляпал черной краской черные кляксы на белом фоне.
Тетя и дядя, комментируя оба случая, как дважды два доказали, что тех, кого воспитывают по первому способу, будут со временем людьми "социальными", а кому удел воспитание, подобное тому, что было во втором случае, с большой степенью вероятности можно предсказать "асоциальность".
Не комментируя выше приведенную программу, хочу сказать, что Юлиан Семенов напоминает мне мальчика из первого примера: он пишет светлыми красками на белой мелованной бумаге под одобрительное воркование читателей и судя по всему, вполне "социальный молодой человек".
Вернемся к его рассказу "Еще не осень". Напомню содержание. Некто Серебровский, стареющий мужчина, лет 50 с небольшим, уединился в хижине на берегу "водохранилища". Совсем не важно, море это или озеро, главное, вода есть и есть рыбная ловля, описание которой сильно смахивает на описание рыбалки в ранних рассказах Хемингуэя.
Многозначительные рассуждения о том, клюнет или нет и небольшое описание борьбы с русским "марлином" - щукой. Затем небольшой гастрономический экскурс, увязанный с воспоминанием, связанным с былой рыбалкой и "простым", но добрым другом, искренним человеком, который открыл ему в далекой Астрахани секрет "царской ухи".
Затем небольшое отступление на описание аппетитного завтрака и похода за молоком, в соседнюю деревню, который окончился "неожиданной встречей с художницей Катей из Суриковского, на натуре".
Небольшая пикировка со злой, но обаятельной и даже красивой девушкой. Катя, уяснив, что перед нею не чурбан неотесанный, а человек довольно грамотный, увязалась провожать "деда" до доярок, но на беду в поле на лугу встретили дочку знакомого бакенщика Настю, которая за год превратилась из "олененка" в красивую девушку и судя по всему, "дед" ей тоже нравился своей душевностью.
Девушка, ревнуя Катю к деду, пообещала принести Серебровскому молока, а тот, вынужденный поэтому отложить поход к дояркам, ко всему отказался дать закурить Кате и, недовольный, не оглядываясь, ушел к себе в лес, где "отсыпался" и собираясь искупаться, вдруг обнаружил за спиной Катю, которая, укорив его за обидчивость, "легла в мох, утонув в нем, зажмурила глаза и тихо, словно засыпая, прочитала" опять же стихи, четверостишье, которое легко подхватил Серебровский, а читатель после этого эпизода может предположить, что Серебровский как минимум профессор университета.
И в таком духе далее...
Затем в рассказе появляется еще парочка молодых непосредственных, то есть "социальных", молодых людей, один из которых "поэт" и немного умник, с фигурой борца. И они, ближе к ночи, после посещения Божьего храма (живопись 17 века) плавают, дурачатся и танцуют на берегу водохранилища, а Серебровский у костра делает простенький шашлык, конечно, не такой, как у него на даче, когда к нему на день рождения приезжали друзья из академии...
И смотрит, как веселятся молодые. Потом Катя предлагает идти к нему в дом, он мямлит что-то и глаза ее из добрых вдруг делаются злыми.
Следует "перебивка". Серебровский, убежав от любви, возвращается в тусклый мир к себе в кабинет, на двери которого висит табличка "черная с золотом": "Генеральный конструктор, академик, Серебровский А.Я.".
Вот уж действительно, может подумать читатель о герое рассказа, что "еще не вечер".
В этом рассказе, пожалуй, весь "социальный" Юлиан Семенов, у которого много известных друзей и в Испании, и на Кубе, и в Португалии, и Генрих Боровик, и Микки Таривердиев и другие. Который кругом "хороший", благополучный, ко всему верит в хрустальные дворцы в недалеком будущем... для социальных людей.
А куда же "асоциальные" денутся? Вопрос этот не касается Семенова никаким боком, потому как о таковых, в его рассказах не упоминается.
Мне кажется показательным то, что "дед" в конце концов оказывается "академиком".
В этом обаяние не только детективных повестей Семенова. В этом проглядывает весь Семенов даже в таком далеком от эмоций жанре, как международная публицистика.
Во времена Бестужева-Марлинского идеалом романтиков был сильный, одинокий трагически кончающий жизнь, герой.
В наше время романтики возвели на пьедестал героя больших личных достоинств, но социального и щеголяющего знаниями лирических поэтов, с пристрастием к охоте и рыбной ловле.
Как я уже говорил, немалую долю в выработке стереотипа сыграл своими книгами и всей своей жизнью Хемингуэй, и Юлиан Семенов, страстный поклонник Хэмингуэя, пропагандирует насквозь индивидуалиста Хэма в нашей стране, идеалом которой всегда был коллективизм.
А если серьезно, то Семенов, идя на поводу у жизнерадостного читателя, производит своими писаниями ярко расцвеченную макулатуру.
Во всяком случае, рассказ "Еще не вечер", на мой взгляд, есть набор жизнерадостных штампов, перепевы мотивов, давно сочиненных.
Напрашивается сравнение с рассказом Юрия Нагибина "Требуются седые волосы".
То, что "хороший конец" в рассказе опущен, это, мне кажется, тоже дань моде. Кто-то из философов или филологов говорил, что драма должна быть драмой или в крайнем случае, после слов "все кончилось хорошо", занавес опускается. Концовка рассказа подразумевает благоприятный для академика Серебровского, исход его позднего увлечения.
Я не стал бы возражать против "социальных" людей, если бы на примере Юлиана Семенова не видел, что быть "социальным" - это значит, прежде всего, ценить собственное благополучие. И что бы там ни происходило в мире, если душу социального человека не отягчают переживания личного плана, там хоть половина людей на других континентах умри от голода, он будет писать светлыми красками приятные волнообразные линии, будет уходить от тяжелых раздумий о смысле жизни или о несчастье людей серых и маленьких.
А эти люди, случаются сплошь и рядом в свинцовой рутине обыденного бытия.
Они не верят в охоту на экзотических зверей в заповедных лесах и рыбную ловлю, чередующуюся с едой и выпивкой с известными всему миру, друзьями...
Хемингуэй не был равнодушным к судьбам простых людей и на свой лад боролся, побеждал, и терпел поражения, а выпивка и еда - это сопутствующие обстоятельства его достаточно обеспеченных героев. Герои испанских рассказов - бедные простые испанцы, застигнутые врасплох смертью - случаем; они, конечно не совсем испанцы, но испанцы, увиденные глазами американского писателя и гражданина.
Можно, наверное, спорить о том, законченный индивидуалист главный герой Хэма или в нем прослеживаются еще черты человека из народа, но когда стараются всеми силами представить подобных героев, как борцов за счастье простых людей, мне кажется, это значит согрешить против истины, наивный романтизм.
И тем более печально, что романтизм этот, противопоставляется реализму истинно русских писателей, начиная с Гоголя и кончая Платоновым, отличительной чертой которых был гуманизм защищающийся от свинцовых мерзостей жизни.
Каждый из великих русских писателей не закрывал глаза на несчастья маленького, придавленного обстоятельствами жизни человека, на огромное пространство, разделяющее мечтания маленького человека от окружающей его действительности.
Какие могут быть охоты или рыбалки, когда на земле есть хотя бы один несчастный человек? Приблизительно так ставили вопрос Толстой, Достоевский, Платонов и много других русских писателей, как в жизни, так и в речах героев своих произведений.
Нет ничего нелепее, чем предположение, что герои Достоевского могли бы самозабвенно ловить рыбу, пить джин с тоником и вкушать чудеса гастрономии на фоне людских страданий, их окружающих, просто жить изысканной гастрономией, на фоне людских страданий, их окружающих.
Жизнь Достоевского или Платонова, или Булгакова, или Льва Толстого, несмотря на спокойное детство, сделало их "асоциальными", то есть способными видеть, в первую очередь, страдания людей их окружавших и страдать их болями и мучиться их несбывшимися надеждами и желаниями...
...Дела на станции идут помаленьку, новости есть. Вот хотя бы то, что я уже вторую неделю один работаю за двоих: Володю Кондакова, начальник отряда забрал на Западный портал сложить печь.
Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему, здесь жить нравится и даже новый дружок - вечно хромающий Пестря - тоже нравится.
Рика быстро обжилась на сейсмостанции, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у "артельного стола", во время еды болтается под ногами ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.
Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать, для этой нахалки происшедшее не урок. Стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях.
Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать.
Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик тугим бубликом плотно лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей.
Бедный Пестель (так зовет пестрю Толя Полушкин) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг.
Вожу этих "четвероногих друзей" на прогулку и честно признаюсь с удовольствием смотрю как шустро - "топ-топ-топ" скачет по лужам, разбрызгивая воду, Рика.
Она, суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундуков.
Кошка Муся - детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята неловко переваливаясь, то и дело теряя равновесие играли в хищников.
Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, "схваченный" Рикой за горло, неловко валится на землю, изображая жертву, и с земли имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, а лапами вяло отталкивая нападающего "зверя" - роль эту, талантливо исполняет малышка Рика.
...На дворе после двух недель холода и дождей проглянуло солнце и ощущение праздника теплится где-то внутри, под слоем раздумий и воспоминаний воскрешающих в памяти летнее теплое утро, залитый утренним, солнечным светом дворик-лужайку и пару толстопузых ребятишек: Катюшка в одних туфлях на босу ногу и Костя вообще голышом, только на голове панама от солнца.
Ласково-серьезная фраза Катюши, говорящей: "Папа, пойдем попыгаем", и в доказательство непреклонности просьбы она несколько раз кивает головой. Костя тоже хочет "попыгать", хотя внятно растолковать своё желание еще не может, - ему всего год с мелочью.
И вот мы втроем идем "пыгать" на панцирных сетках, в огород. Катюша прыгает самостоятельно и умело, ей уже два года, а Костя во всем старается не отставать от сестры и тоже, правда не без моей помощи, прыгает, а точнее пытается подпрыгнуть, но не удержавшись, падает то и дело и улыбаясь, вновь повторяет попытку.
Вспоминаю, как с Катюшей катались на речном трамвае и как она, увлеченная мелодией, звучащей где-то у нее в голове, ритмично раскачивается, не стесняясь потеснить чуть-чуть соседей. А то вдруг, заинтересовавшись, берется рассматривать сережку в ухе рядом сидящей незнакомой женщине, безуспешно пытаясь выдернуть маленькими ручонками сережку из уха.
...Потом вижу, как она в мятом халатике в панаме и босиком, с опаской ступает по нагретому солнцем асфальту бульвара и вдруг останавливается, заметив малыша в коляске и как вкопанная стоит в задумчивости, запустив пальчик в нос и решает помочь катить коляску или обойдутся без ее вмешательства.
Часто вижу Костю в тот момент, когда он улыбаясь широкой и доброй улыбкой, вдруг размахивается и норовя попасть в лицо, бьет рученьками меня и смеется весело, видя, как я с трудом уворачиваюсь от его шлепков...
...Как я уже говорил, работаю один на станции, но именно так, наверное и хотел работать, когда устраивался в сейсмоотряд. Для меня наличие напарника не значит облегчение работы, или как говорят "вдвоем не скучно!".
Мне и одному не бывает скучно никогда.
И удивительное дело для большинства людей - на вопрос "Не скучно?" - отвечаю: "Не научены скучать". Действительно, столько дел можно или нужно сделать в жизни, что времени, конечно, не хватает. Какая ещё может быть скука?
Бывает и у меня "не настроение", но это не от скуки скорее всего, а наоборот, от невозможности подчас остаться один на один с собой и без суеты, сквозь полудрему подумать, что осталось позади, и как жить дальше, и долго ли еще буду обременять землю своим присутствием.
Органически я не несу в своем характере желания каждый день что-то делать и чем-то серьезным заниматься, но вот заставляю же я сам себя делать упражнения на силу, читать латынь и философию. А в чем или точнее где сокрыта побудительная причина, сказать не могу, хотя догадываюсь.
Обдумывая, я сформулировал жизненное кредо таких, как я: "Каждый из нас заполняет паузу между рождением и смертью на свой манер - один работой, другие семьей, третьи спортом или охотой, или рыбной ловлей, четвертый делает карьеру, завоевывая место потеплее под солнцем жизни и так далее.".
Но редко, кто отдает себе трезвый ответ в том, что самый умный обязательно бы не стал ничего делать, а просто созерцал бы жизнь, ее величие и единение с вечностью. Но беда в том, что человек действительно так воспитан, и подлинная, полная свобода не по плечу самому, самому сильному из нас.
И вот, человек хватается за любое дело, лишь бы отделаться, прикрыться чем-нибудь от возможности быть свободным. Вот и я стараюсь забить суетой свою жизнь до предела и тоже, этим самым, отказываю себе в праве называться человеком свободным...
Но сейчас на сейсмостанции я окружен людьми: в лагере кроме меня еще пятеро. Два студента - один гидрогеолог, другой - гидролог и три химички, точнее две, а одна по штату повар, и мы, то есть трое мужиков, не ломаем головы кому варить и мыть посуду, а по удару гонга, лопатой по железке, приходим, садимся за стол и едим, разговаривая о том, о сем.
Женщины в возрасте, поэтому никакой суеты в наши ряды не вносят, а скорее, наоборот, настраивают на рабочий лад.
Вчера оставил ручку на почте и целый день сегодня ходил потерянным, видимо начинаю привыкать к возможности писать, доверяя и пытаясь перенести на бумагу некоторые мысли и воспоминания. Посмотрим, насколько я смогу привыкнуть к возможности писать.
18 июля.
Сегодня половину дня заряжал аккумуляторы, то есть, гонял бензоэлектрический агрегат. Я в этом двигателе совершенно не разбираюсь, но нужда заставила, и вот, посвистывая сквозь зубы деловито кручу свечи и воздушной заслонкой регулирую напряжение и частоту тока.
На улице перед грозой было душно, за ушами от давления изредка покалывает и к тому же я не совсем здоров. Видимо, простыл чуть-чуть и чувствую себя неважно, и настроение отсюда соответствующее.
Сейчас час ночи, но спать не хочу, к тому же в два часа менять ленту: стоит прилечь и обязательно просплю, как это было предыдущей ночью, когда вместо двух часов проснулся неожиданно в шесть утра. Все бы ничего, но с вечера часов в 10 записалось редкое и достаточной силы землетрясение, но, к сожалению, вовремя ленту сменить не удалось, и поэтому землетрясение на нижней компоненте затемнены повторной трассой.
Дней шесть шли хорошие сейсмограммы. Но все было тихо, и вот стоило проспать из-за неважного самочувствия, не проснуться в два часа, и случай распорядился именно в эту ночь выслать сейсмотолчок...
Вчера получил письмо из дому и не утерпел, вскрыл прямо на ходу, а читая, не мог сдержать улыбки: жена сердится на меня и саркастически пишет, что детишки здоровы, но мухи докучают, пеняет на нерадивость мою в домашних делах.
Калитка (новая) вместо того, чтобы усохнуть - разбухла и, видимо, расхлябалась в шарнирах, забор, поставленный мною, упал, но на сей раз наружу, то есть в сторону, в которую он еще ни разу не падал...
И тому подобные дела. К сожалению писем моих еще дома не получили, и поэтому упрек оправдан. В связи с письмом сегодня пришла в голову мысль обдумать правомочность, правоту мою в решении уехать из дому, оставив семью.
...Хочу написать о людях, с которыми сейчас живу по соседству и довольно близко знаком. Два молодых парня - студенты-пятикурсники готовят материалы к диплому - Андрей и Женя. Андрей из обеспеченной "интеллигентской семьи", как сейчас говорят, не красавец на вид, но уверенно держится и общителен и себя уважает достаточно. Работу делает, но не рвется, видимо настрой спокойный и уверен в победе.
Женя, симпатичный двадцати одного года, но бывал "в поле" раза два в редких по красоте местах и часто вспоминает свои былые походы. Он, юноша работящий и серьезно относится к проделываемым работам, хотя живет без руководителя здесь и мог бы, как Андрей не ломать себя. Но разница между ними в том и состоит, что Андрей родился в Иркутске, учился в городе и в достаточной мере конформист, - привык вперед не рваться, но и не отставать.
Такова жизненная позиция многих молодых людей, уверенных в том, что придет время, будет работа в институте, будет подготовка к диссертации и все в этом роде. Женя в силу того, что учился в уездном городе, и для него Иркутск уже шаг вперед, тоже конформист, но на новый лад.
Не стесняется больше работать, самостоятелен и, мне кажется, нацелен на "хорошую жизнь" в обычном его понимании: работа в городе, возможно в изыскателях. Но главное, что благодаря с детства привитому трудолюбию, он обязательно добьется своего и пойдет в гору (масштабы "горы" ещё неясны).
Оба они достаточно вежливы и не рефлектируют лишнего, хотя Женя в силу уездной закваски уважает старших, уважая себя, а Андрей, скорее всего уважает старших меньше, нежели себя и этим отличается от приятеля.
Начальник отряда Валера - мой ровесник, достойно несет на себе бремя ответственности, не суетится и позволяет себе обычные человеческие слабости и тоже, видимо, не страдает само копанием в силу простоты, или в силу цельности характера, следуя издавна заданной для себя линии...
Но поживем - увидим.
...На месяц приехали три женщины-химика из института. Все в годах, добры, терпимы и спокойны, загорают и купаются в источнике. Я питаюсь за артельным столом и вообще разбаловался и расслабился.
С отъездом полевиков, будет труднее войти в привычную колею однообразной строгой жизни двух мужчин - одиночек. Но я морально готов хоть сейчас отказаться от всего этого легкого бытия и из лета шагнуть в зиму с морозами, шубами и снегопадами...
Подошло время менять ленту, писать заканчиваю. Сменю ленту, вымою ноги в холодной воде и спать.
Сегодня 21 июля. На дворе - середина короткого сибирского лета: днем тепло, иногда жарко, ночью прохладно и сыро, туманно-росно.
Вчера в пять часов включил двигатель, заряжаю аккумуляторы, и только в 11-30 погас электрический свет.
Днем подремал, вечером выпил крепкого чаю, поэтому решил, что ложиться до двух часов ночи нет резона. А в два часа каждые сутки мне надобно менять сейсмограмму и вставать иногда после напряженного дня так не хочется: глаза слипаются, и тяжело расставаться с уютным теплом спального мешка.
Услышав будильник, не спешу вставать, несколько минут лежу и уговариваю себя не заснуть и тут же успокаиваю себя, говоря, что есть еще несколько минут, которые можно полежать и встать точно перед сигналом точного времени. Но бывает, что чуть расслабишься и проспишь, а это неприятно прежде всего, как проявление слабости.
Последнее время все дебатирую вопрос просебя, о смене ритма жизни и уменьшении времени для сна. Считаю, что если буду спать с двух до восьми, то мне должно хватить, а дефицит сна можно восполнить, иногда вздремнув днем. Зато какие часы я отвоюю у Морфея, - часы уединения и прихода умных мыслей!
Рядом, тихонько бормочет или поет приемник. Свет самодельного ночника способствует сосредоточенности. Я думаю, что в это время переживаю лучшие минуты жизни.
...Сижу и пишу у окна; время одиннадцать часов вечера, и желтая умытая грозой луна, поднявшись из-за горизонта, внимательно глядит сквозь стволы лиственниц в мой дом, еще раз напоминая мне о красоте природы, к которой, как и ко всему, человек может привыкнуть, а привыкнув, делается равнодушным и скучным...
Днем, с запада через перевал пришла грозовая, черная туча и пролилась на наш геологический лагерь стеной ливневой воды: сверкали молнии, с треском над головами катался по небу гром, а потом все это ушло дальше вниз, в долину реки, и на западе за горами блеснуло заходящее светло-золотое солнце.
Косые лучи яркого солнца, осветили противоположный склон, покрытый сосняком, и оттого ли, что свет необычайно ярок, или оттого, что хвоя покрыта влагой и промыта водой, но зеленый цвет предстал во всей чистоте и сочности, а хвоя, неразличимая из-за дальнего расстояния, бархатно и плотно покрыла ветви деревьев и на склоне все это стало выглядеть стеной мягкого, упруго-пористого лесного ковра, без разделения на отдельные деревья.
Воздух, напоенный озоном и влагой, был спокоен, и прозрачен; над крутыми склонами гор кое-где с торчащими обнаженными скалами, от разогретой за день земли поднялся туман. Вода в речке побелела и вздулась погромыхивая по камням, и тоже окуталась туманной пеленой. И шум ее, пробиваясь сквозь туман, звучал мягче и гуще.
...Вечером сидел, писал за столом, слушал в полумраке комнаты музыку, а сменив ленту в два часа, решил выкупаться в горячем источнике, благо идти недалеко. Взял полотенце, накинул фуфайку и свистнув собак, пошел купаться, отсвечивая дорогу фонариком, хотя надобности большой в том не было - полная луна висела в небе заливая серебряным светом темные вершины пушистых сосен и кедров, ясно высвечивая четкие контуры стволов лиственниц.
Над источником поднимался пар и чуть подгоняемый ветром, таял в темном прогале уходящего вниз распадка.
Придя к источнику, разделся догола, потому что ночью никого не надо стесняться даже из приличия и, подрагивая от ночной прохладной сырости, то и дело теряя равновесие, прошел по камням к ванне. Вода горячая, дно в ванне песчаное и тело, ощущая наготу и свободу, в полной мере наслаждается прелестью купания.
Собаки свернулись клубочками подле одежды и досыпают прерванный сон, а я погружаюсь в воду с головой, расслабляю мышцы, задерживаю дыхание, чтобы потом медленно выпускать его через нос пуская булькающие пузыри.
Проделываю это раз за разом, лежа то на спине, то на животе. Пузырьки радона, поднимаясь из земли через песчаное дно, касаются моего тела и напоминают нежные и едва различимые касания пальцев.
Луна, пристально глядящая одним холодным оком на обнаженное, предающееся неге молодое и еще сильное тело, стесняясь, закатилась за вершину, кругом стало темнее, и туман, сгустившись над рекой, придал окружающим деревьям и камням таинственность и трагическую мрачность. Мое купание закончилось.
Сделав над собой усилие, рывком поднялся из воды и быстро пройдя к одежде, растирая жестким полотенцем, покачиваясь на одной ноге, надел брюки, с трудом попадая в штанины, набросил фуфаечку, разбудил собак и пошел домой по тропке.
Светало...
На востоке отбелило, и видно всё кругом, достаточно хорошо...
Луна, выйдя из-за вершины горы и видя, что я одет, продолжила свой извечный путь по чистому небу...
Придя домой, залез в спальник, устроился поудобнее и, вздохнув глубоко несколько раз, заснул без снов крепким, раскованным сном.
...Сегодня, после обеда, ходил в лес на прогулку и заодно попытался найти солонец, который ребята посолили прошлый год и про который до сих пор неизвестно, ходят на него звери или нет. Днем жарко, склоны крутые и каменистые.
После пятисот метров подъема вспотел, но быстро шагая думал, что мне это полезно - сыроват стал последнее время, мало хожу пешком и надобно мне готовиться к осени и почаще лазить по горам.
Внизу у реки, где стоит сейсмостанция, место хорошее, мошки совсем нет, и чуть-чуть комары, но на горке всю дорогу за мной тянулся шлейф или, точнее, облачко мошки, которая ела меня и жужжа, лезла под одежду.
Не было возможности остановиться хоть на секунду - заедят. Солонца не нашел, промок - днем прошел дождь и оставил капли влаги на листьях и хвое стланика.
Но на обратном пути вспугнул вначале выводок глухарей: коричневых, бесхвостых, числом до десяти. И почти тут же, вспугнул затаившихся малышей рябцов, уступающих глухарятам значительно в размерах и резвости. Собаки бестолково побегали за прикидывающейся нездоровой глухаркой, и вернулись ни с чем, разочарованные, дыша громко и часто.
Дома снял мокрые сапоги, развесил сушить брюки и портянки и лег, укрывшись стеганкой, пригрелся и задремал. Проснулся только к ужину...
Второй вечер внимательно, делая выписки, читаю "Фауста", и чтение доставляет удовольствие, хотя читаю его не в первый раз. Забытое, вновь удивляет, поражает легкостью и глубиной. Но об этом напишу позже.
Сегодня тридцатое июля. Середина лета, дни вот уже недели две стоят солнечные и ясные. Тепло но не жарко, может потому, что лагерь наш стоит у реки и прохлада речная овевает нас и днем и вечером.
В лесу очень много мошки, невозможно с открытым лицом остановиться на минуту - нападают скопом и кажется вот-вот съедят окончательно. Наши соседи москвичи - геофизики, стоящие в палатках за рекой, даже в лагере ходят в защитных сетках-накомарниках, а у нас, благодаря прохладе, мошки поменьше, можно спокойно поесть за открытым столом.
...Распорядок дня у нас обычный: в восемь часов завтрак на открытом воздухе, на утренней прохладе, у тлеющего очага. В два часа обед, и ужин в восемь часов вечера. Готовим пищу на улице, кто-то сделал очаг - на 4-х камнях укреплена железная решетка, под ней разводим огонь и готовим. Удобно, как на домашней плите.
Рядом длинный, выскобленный и промытый светлого дерева обеденный стол. Вокруг стола скамейки, над столом возвышается посудный шкаф и рядом стойки, на которых развешены кружки и чистые кастрюли. Рядом же, небольшой посудный стол - бочка из листового алюминия, в которой хранятся продукты и сорокалитровая фляга под чистую воду. Все это: и очаг, и стол, и прочее, прикрыто брезентовым навесом, а в двадцати метрах от очага шумит, кипит быстрая прозрачная речка.
На станции сейчас полно живности: у меня сейчас три собаки - Пестря, Уголек и Рика. К тому же, в доме живет кошка-мама Муся и котенок-сынок Тимошка.
...Муся, в июне, родила четырёх котят и с месяц тихо жила с "детками" за печкой в ящике, приспособленном под гнездо. Но котята подросли и встал вопрос о их устройстве в "хорошие" семьи. Трёх я уже отдал благодарным знакомым, оставив себе кота Тимофея.
Любовь Муси к котенку безгранична и великодушна. Заботливая мамаша не только кормит и ухаживает за котенком, но и воспитывает его в лучших хищных традициях кошачьих. Например, Муся учит Тимошку драться: она притворно горбит спину, делает угрожающие телодвижения и всем видом показывает, что будет Тимку бить. Но тот тоже не промах, дает мамаше сдачи, защищаясь умело и изобретательно.
Однако, часто Муся не выдерживает до конца роли врага и в самый отчаянный момент драки непроизвольно переходит от "кусания" к вылизыванию своего питомца - шершавым языком тщательно прочищает пышную Тимошкину шубу, мякиши лап и хвостик...
Днем обычная картина: Муся с Тимошкой дрыхнут на моем спальнике, свернувшись клубочками и нередко сынок почивает, развалившись на теплом боку мамаши.
Просыпаясь, Тимофей "нападает" на маман, отчаянно кусает и рвет ее когтями, а Муся совершенно неподвижна при этом и лежит в расслабленной позе отдыхающего кота: покой и идиллическая нежность.
Только иногда, подзадоривая Тимку, она двинет кончиком хвоста (все это не открывая глаз), и котенок с удвоенной энергией ловит мамин хвост, который для него в этот момент не хвост, а живая мышь.
По ночам, под утро, еще в рассветных сумерках, Муся с сынком, поднимая большой шум, устраивая беготню - игру в догонялки. Мне это мешает спать, но я на них не в обиде: детям надо резвиться. Муся по ночам же, часто просится на улицу и я, шатаясь со сна, кое-как попадая ногами в шлепанцы, вынужден выпускать, а потом впускать в дом путешественницу.
Иногда заботливая кошка-мать приносит в зубах мышь и принимается обучать несмышленыша ловить извечную кошкину добычу... К собакам кошки и мои в том числе, относятся резко враждебно, чем собаки и платят ей, в свою очередь.
...Уголек - это собака, которая жила на станции до моего появления здесь, с полгода назад. Он появился неожиданно и, как выяснилось, пройдя перед этим двести километров по таёжной глухомани, умудрившись найти свой дом,
Вид у него потешный: морда бородатая, и из-под косматых надбровий смотрят коричневые маленькие глазки, но нрав общительный и вообще, он хороший охотничий пес: загонит бурундука на лиственницу и полдня караулит его под деревом, изредка взлаивая.
Истинными друзьями стали Рика и Пестря: они редко расстаются и даже едят вместе из одной чашки и вместе же спят под крыльцом, скрываясь там от назойливой мошкары.
Пестря заметно повеселел, обретя подружку, его глаза уже не смотрят с немой тоской на белый свет. Под вечер, когда с гор по распадку нам в лагерь спускается прохлада, собаки устраивают тренировочный бой - охоту.
Рика нападает, донимает Пестрю хватая его за лапы или стараясь сбить его, здоровенного кобеля, ударом грудью на землю. Но коронный номер - это в прыжке вцепиться в Пестрин загривок. Когда собаки разойдутся - "пыль клубится". Пестря, то защищаясь, то нападая, бухает на бегу по земле тяжелыми лапами, как иноходец. Рика мелкой частой дробью рассыпается вслед. Уморившись, они падают на землю рядышком, тяжело дыша, высунув языки...
Размышления:
...Интеллигенция - по - прежнему самый шатающийся и несчастный класс. В силу сложившихся обстоятельств, революционно, бунтарски настроенная часть ее составляет мизерную часть. Остальные, в основном по причине малой грамотности и неспособности объективно смотреть на вещи, ни в коем случае не оттолкнут, а тем более не укусят "руку дающего", - нашего государства.
Заботясь о своем "материальном благополучии", они забывают о честности ученого и благородная цель интеллигенции "просветительство" воспринимаются этими людьми, как издевка над их здравым смыслом.
Сейчас можно провести аналогию между Римом упадка и существованием в нем экономической единицы "патронажа и клиентуры". Сегодня, роль большого патрона играет государство, а клиентура, - интеллигенция, зачастую ввиду ненужности работ ими проделываемых, отчасти в силу вечной постоянной "сытости", готова плясать и петь любые танцы или песни, лишь бы за это им платили и дозволяли жить сыто и гладко.
То есть, как и всегда работает вечный обывательский закон: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше; поэтому "интеллигенция", сегодня, справляет пир на фоне бездарности его участников...
Размышления:
Мой воображаемый мир, так же соотносим с реальной действительностью, как для изнывающего от жары и усталости путника, идущего в долине, маняща видимая прохладная белизна снеговых вершин соотносится с полуденным знойным воздухом, кишащем мошкой и комарами.
Белизна и прохлада покрытых снегом вершин служит издевкой над полуденным, удушливым зноем в долине.
Шестое августа. По - прежнему живу один, точнее, в доме живу один, а вокруг людей полно, потому что лето, полевой сезон и все геологи в поле.
Но в доме, повторяю, я один, и такое положение вещей меня устраивает: никому не мешаешь, слушаешь ли джазовую музыку или просто английскую речь, спишь ли днем или не спишь по ночам, никому ты не в тягость с привычками, может быть необычными.
У меня видимо привычки необычные и поэтому, последнее время что - то не вижу рядом человека, которого, не кривя душой, можно было бы назвать другом.