Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Симфония дикой природы. Роман. Часть первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь диких животных и их взаимоотношения с человеком

  История лосиного семейства, членом которого был убитый молодой лось, началась давно...
  
  ...Мать лося Рыжика, родилась около десяти лет назад в урочище Серебряный мох...
  Первые дни после рождения, она большую часть времени лежала в пушистом ельнике в тёмном распадке, где солнце появлялось только по утрам, а потом проделав дугу, пряталось за деревьями на невысокой, но круто нависающей над распадком, гриве.
  Остальную часть времени дня, сумерки царили в густом ельнике и потому, ярко-зеленая хвоя на солнцевосходе, позже, к полудню, становилась мрачно тёмной.
  Может быть поэтому, место было малопосещаемым другими зверями, и лосиха с телёнком могли чувствовать себя здесь спокойно...
  Утром, оставив лосёнка под разлапистой елью, лосиха спускалась на водопой к болотцу, в низину, где, перед тем как напиться, долго стояла на берегу: смотрела и слушала...
  Над неширокой долиной перелетали посвистывая с одного берега на другой длинноклювые кулички. Временами, мелькая в полёте почти неразличимым, тёмным оперением проносились стайки уток и уточек, а в промежутке над рекой повисала прозрачная тишина, прерываемая однообразным свистом небольших сереньких птичек прячущихся среди частых тонких веточек прибрежного ивняка...
   Убедившись, что кругом всё спокойно, лосиха рысью, забегала в болотину, находила среди высоких кочек неглубокую лужицу, с пахнущей, подгнившей осокой водой, и с журчанием втягивая воду, пила, шумно выпуская воздух через ноздри...
  Быстро напившись, также рысью, она выбегала из болота и возвращалась к телёнку. Обнюхав малышку, заботливая мамаша, ложилась рядом, стараясь не придавить её своим большим лохмато - шерстистым телом и лосёнок долго и сосредоточенно сосал вымя.
  Наевшись и согревшись, рядом с тёплым боком лосихи, детёныш засыпал, а мать спокойно дремала, изредка поднимая голову и поводя ушами прислушивалась...
  К вечеру, когда на землю опускались настоящие сумерки, лосиха тщательно вылизав лосёнка, оставляла его одного, и перейдя два распадка на север, выходила на берег лесного озерка, заросшего камышом и аиром, где долго кормилась, так же, по временам прослушивая тёмную округу, большими подвижными ушами...
  Уже под утро, она, той же легкой рысью возвращалась в еловый распадок и вновь кормила оголодавшую и скучающую малышку...
  Так продолжалось день за днём, с утра до вечера, по заведённому инстинктом распорядку...
  Незаметно прошла неделя. Потом вторая...
  Маленькая лосиха росла, на жирном материнском молоке очень быстро и силы в её теле заметно прибавилось. Она уже начинала ходить вокруг дремлющей после кормления матери, принюхивалась, прислушивалась, и выпуклыми крупными глазами, на смешной горбоносой мордочке, с удивлением наблюдала за светло-зеленой весенней бабочкой залетевшей в ельник случайно. Все что происходило вокруг, постепенно, начинало интересовать малышку...
  Когда мамаша в очередной раз ушла на водопой, маленькая лосиха поднялась на тонкие, дрожащие, неуверенные ножки и шатаясь прошла несколько метров до яркого жёлтого пятна, которое привлекало её внимание все эти длинные дни. Оказалось, что это был цветок. - подснежник, почти по ошибке, вылезший здесь в сумрачном ельнике, вместо того, чтобы красоваться где-нибудь на солнцепёке, в окружении себе подобных. Детёныш понюхал цветок и даже попробовал его съесть, но подснежник был таким горьким, что сморщив мордочку, Любопытная выплюнула полу разжёванные лепестки и недовольно фыркнула.
  Чуть позже, после возвращения матери, её заинтересовала муха и она даже попыталась притопнуть её копытом, но озабоченная муха, невредимая полетела дальше, а Любопытная устав от непривычных движений и новых впечатлений, снова легла на обычное своё место, рядом с лосихой, подогнув ножки под себя...
  В один из последующих, длинных весенних дней, даже в сыром ельнике было очень жарко и в воздухе вместе с теплом, повеяло необычным запахом нагревшейся еловой смолы, а над горизонтом поднялся серый тёплый туман, закрасивший на время границу между землёй и небом...
  Лосиха-мать непривычно нервничала: нюхала воздух, то вставала - то ложилась, словно решаясь на что-то...
  После полуночи, в душной темноте, подул сильный ветер, который принёс откуда то с северо-запада, струи холодного воздуха. Лес вначале зашумел, а потом застонал, и ветер, преодолевая пассивное сопротивление стволов, веток и хвои, засвистел, завыл, закрутился неистовыми вихрями, и с невидимого неба сыпануло снежной крупой. Кругом наступила непроглядная тьма...
  Вой и свист ветра усиливался, и лосёнок прижался к материнскому боку, дрожал мелкой дрожью, и лосиха словно понимая и сочувствуя состоянию испуганного детёныша, облизывала его, шершавым и влажно - тёплым языком...
  Через полчаса началась настоящая буря. Деревья вначале пронзительно и жалобно скрипевшие, не выдерживая мощных порывов ветра, вдруг с оглушительным треском ломались и стволы с глухим стуком, заставляя дрожать землю в округе, падали во всю высоту многолетнего роста и затихали навсегда, умирая, превращаясь в груду непроходимого валежника.
  Лосиха - мать тоже забеспокоилась, встала на ноги и поводя головой из стороны в сторону, слушала звуки яростного бурелома, и вой, вопли ветра вокруг...
  Но в ельнике всё было относительно спокойно. Молодые деревца, растущие дружно и сплочённо в этом распадке, только гнули под ветром свои крестообразные вершинки и шепотом, шурша длинной жёсткой, сильной хвоей, переговаривались успокоительно...
  Место для укрытия, мать после рождения телёнка выбирала тоже инстинктивно и потому, почти безошибочно...
  К утру, ветер утих...
  В это время, пошёл снег крупными хлопьями и зашуршал ими, по ельнику, медленно падая с неба и постепенно укрывая всё холодно - влажной пушистой шалью...
  Только к рассвету лосиха успокоилась, покормила проголодавшегося лосёнка и осталась лежать, согревая своим теплом уснувшего детёныша.
  Снег кончился, как и начался - внезапно. Серый мрачный рассвет поднялся над урочищем, называемым людьми Серебряным Мохом, и на низком облачном небе, в просветах тёмных туч, кое - где, проглянуло далёкое голубое небо...
  Лосиха поднялась, встряхнулась и сбросила начинающий таять на спине снег на землю. Мотнув головой она мягко подтолкнула оробевшую малышку под зад, и та, засеменив тонкими ножками с крошечными копытцами, вышла из под ели и пошла за матерью лосихой, чуть пошатываясь от непривычки к хождению и забегая то слева, то справа от материнского следа...
  ... Снег начал активно таять после полудня, и к вечеру, на южных склонах растаял почти совсем, но в "сиверах" ещё остался лежать на несколько дней...
  Полдня, с небольшими остановками, в густых зарослях, лосиха и телёнок шли на север, переходя с тёмных, крутых склонов речной долины на солнечные и пологие.
  Сквозь старую, бурую мёртвую траву уже пробивались зелёные побеги новой и живой, где начинали светиться в после зимней серости, разными яркими оттенками, маленькие, но яркие северные цветочки...
  Пролетая над тайгой, пара воронов увидела внизу на подтаивающем, белом снегу, цепочки следов. Один был крупный, широко шагающий по прямой, а второй мелкий забегающий то слева то справа, но держащийся всё время близко от первого следа...
  Это были следы знакомой лосихи и ее детёныша.
  ... Так начиналась длинная жизнь матери нашего будущего героя - лося Рыжика...
  Мы будем называть её Любопытной, за её преувеличенную способность всё разглядывать, рассматривать, обнюхивать и пробовать на вкус...
  
  ... Отец Рыжика родился приблизительно в те же годы, но в другом районе, рядом с большим болотом, называемым местными жителями Сокольим Мохом. Он родился и вырастал, как все лоси, во всём мире - направляемый инстинктом и приспособительными механизмами, вырабатывающимися во время обучения нелёгкой науки выживания...
  Инстинкт и жизненный опыт, позволили ему выжить и продолжить свой род, вкладывая в его многотысячелетнюю историю, частичку собственной индивидуальности...
  Но на первых порах, главной опорой и средством существования, была мать - лосиха.
  ... Мир вокруг - был безбрежной глухой тайгой, заселённой дикими зверями и птицами. Часть из них были неопасны, а иногда и дружелюбны.
  Другая, меньшая половина, - были хищниками и в силу закона управляющего природой, они, эти хищники были враждебны и угрожали жизни лосей.
  Детёныши лосей, как впрочем и все зверята, были пока не вырастут, слабы и беззащитны...
  Даже такие, самые сильные в тайге звери, как медведи, будучи детёнышами постоянно подвергались угрозе нападения со стороны других взрослых хищников.
  Поэтому в течении долгих месяцев, малышей опекали, защищали, обучали и берегли их матери, и старшие дети медведиц. Но часто именно их отцы были для детёнышей самой главной и страшной опасностью.
  Природа в некоторых случаях не наделила отцов родительским инстинктом и иногда случается, что голодные отцы могут съесть своих собственных детей...
  Но у лосей отцы после окончания гона, просто уходят и живут отдельно от маток, иногда собираясь по несколько особей, в небольшое стадо. А матери выживают и выхаживают детёнышей поодиночке...
  Убежищем для молодой лосихи, бабушки Рыжика, и новорожденного лосёнка - будущего его отца, несколько первых недель был небольшой остров, посередине большого болота, густо заросший непроходимыми зарослями ивы и тальника.
  Проделав узкий проход - пролом в этой чаще, лосиха устроила лёжку - убежище посередине островка, родила там лосёнка, и оставляя его в этой непроходимой и непроглядной чаще, ходила на кормёжку в излучину заросшего истока небольшой речки, начинающейся в болотине.
  Там же был её водопой, так что лосиха, хотя и издалека, видела остров всё время, пока отсутствовала...
  Новорожденный лосёнок, был с первых дней, очень энергичным и подвижным. Он всё старался делать самостоятельно и потому мы можем назвать его Самом. Сам встал на ноги, почти сразу после рождения и, когда измученная родами лосиха вылизывала его, стоял, шатаясь и падая, но тотчас вновь поднимался на слабенькие ножки...
  На третий или четвёртый день после рождения он, в отсутствии мамаши - лосихи, поднялся и пройдя по пробитой лосихой тропе вышел на просторы болота и наверное мог бы и заблудится. Но на счастье, лосиха уже возвращалась с кормёжки и заметив Сама перешла на галоп и подбежав, буквально затолкала, лосёнка назад, вглубь острова...
  Сам рос быстро и в месячном возрасте уже гарцевал вокруг матери, когда они вместе выходили по вечерам на закраек молодого осинника, в котором лосиха объедала молодые сочные листочки.
  К тому времени, короткая таёжная весна была в разгаре, и природа вокруг окрасилась в яркий, свежий зелёный цвет, разнообразных тонов.
  Мир вокруг, радовался теплу и длинным дням, и птицы, начиная петь на рассвете, заканчивали свои концерты только в вечерних сумерках. Ароматы новой травки и таёжных цветов, смешиваясь с запахами листвы и лиственничной хвои, наполняли тёплый воздух. Всё живое вокруг радовалось приходу в тайгу светлого, но короткого сибирского лета...
  Молодая мать на сочной пище очень быстро поправилась и кормила Сама вдоволь вкусным, жирным молоком, хотя иногда, он уже пробовал есть и зелёную травку и скусывал молодые сочные побеги сосёнок...
  Но по прежнему и мать и детёныш "стояли", обитали в одном месте и старались не делать много следов, чтобы хищники не могли отыскать их по запаху...
  Правда однажды, почти сразу после рождения лосёнка, на следы лосихи, кормящейся в болотном ивняке вышел голодный медведь. Он уже вторую неделю шёл на места обычной летней стоянки, перекочёвывая туда после зимы проведённой в берложных местах.
  Это был крупный, светло рыжей масти зверь, ещё в тёплой зимней шубе, уже начинающей линять.
  Наткнувшись на запах жертвы, медведь долго стоял на одном месте, подняв голову, нюхал воздух, потом неслышно всплыл на дыбы, балансируя, сохраняя равновесие, чуть потряхивая лапами с большими, черными когтями, торчащими из коричнево - рыжей шерсти.
  В таком положении, он стоял некоторое время, пошатываясь вертел головой переступая с лапы на лапу и вдруг, услышал треск сломанной ивовой ветки впереди.
  Мягко опустившись на передние лапы, он, шумно втягивая ноздрями порывы лёгкого ветерка, стал подкрадываться к чаще, в которой кормилась лосиха. Шерсть на загривке хищника встала дыбом и казалось, он в течении нескольких мгновений стал больше в размерах.
  Мягко ставя лапы, напрягшись, медведь двигался неслышно, стараясь зайти под ветер.
  И уже подобрался к кормящейся матке метров на двадцать, когда под его широкой лапой предательски щёлкнула, сухая ветка.
  Лосиха, на время перестала кормиться, насторожилась, а медведь замер, вытянувшись во всю свою немалую длину и лишь поводил своими маленькими, злыми глазками...
  Ветер внезапно поменял направление, и на лосиху нанесло страшный медвежий запах. Она в ужасе, прыгнула с места на несколько метров вперёд, и, ломая кустарник, помчалась прочь.
  Выскочив из чащи, круто повернула в обратную от островка сторону, где её ждал Сам и галопом, глубоко пробивая острыми копытами болотную дернину в несколько минут скрылась за зарослями молодых сосенок растущих почти у берега болота...
  Медведь, услышав треск, стук и чавканье болотной жижи под копытами лосихи, раздосадовано рявкнул и тоже на махах пустился вдогонку.
  Но лосиха была много быстрее, и к тому же, оголодавший за недели перехода медведь, пробежав несколько сот метров устал, заметно сбавил скорость, перешёл с галопа на валкую рысь, а потом и вовсе на шаг.
  Наконец, потеряв следы окончательно, хищник остановился, долго стоял озираясь, и потом тронулся дальше обычным "походным" шагом, пошёл в сторону далёкого водораздельного хребта, синеющего километрах в тридцати от болотины.
  Он прошёл всего метрах в ста от островка, на котором Сам ждал свою кормилицу - мать...
  Но ветер дул в сторону лосиного убежища, и медведь прошёл мимо, ничего не учуяв...
  Лосиха оторвавшись от медведя - преследователя, сделала большую петлю по болоту и возвратившись к острову осторожно вошла по тропке внутрь и увидев невредимого лосёнка, поднявшегося с лёжки к ней навстречу, нежно и осторожно лизнула сынка в влажный горбатый нос...
  ... Быстро подошло лето, а вместе с теплом на тайгу опустилось несметное облако комаров мошки и кровососущих мух. Лоси перешли в густые осинники на склонах водораздела и кормились только в прохладные ночные часы, а днями, стояли или лежали в частых ельниках, иногда вскакивая и быстро перебегая с одного места на другое, стараясь избавиться, от зудящих тихим звоном, облачков мошкары и комаров...
  Тогда, Сам всюду следовал за лосихой, но иногда терялся, увлёкшись преследованием шуршащей в траве мышки или обнюхивая чужой незнакомый след, на время забывая обо всём.
  Осознав, что не слышит и не чует знакомого материнского запаха, он начинал быстро бегать из стороны в сторону треща валежником, потом, вдруг остановившись, слушал окружающий лес, поводя длинными подвижными ушами, а услышав короткое мыканье лосихи, скакал к ней напролом и только тогда успокаивался, когда касался влажным носом её подбрюшья, и чмокая, начинал сосать материнское молоко...
  Так шли дни за днями, неделя за неделей...
  
  ...В другом таёжном урочище, в это время, Любопытная тоже росла и набиралась опыта.
  Как - то ночью, в полнолуние, лосиха мать повела Любопытную на солонец - место, где звери грызли и лизали солёную землю. Солонцы эти делали люди - охотники, которые тут же, неподалеку от солонца устраивали сидьбу, изредка залезая, прячась на ночь в ней и с ружьями, караулили приходящих туда зверей...
  Солонец, на который с наступлением сумерек повела Любопытную лосиха мать, находился в вершине крутого распадка, в самой его излучине...
  В ту ночь, на этот же солонец собирался и охотник. Придя в зимовье из далёкой таёжной деревни, уже под вечер, уставший, искусанный комарами и паутами, он даже не стал ужинать, обессиленный повалился на нары и заснул, мертвецким сном...
   Проснулся уже в сумерках, но не смог заставить себя подняться с нар. Вся кожа на шее и на лице зудилась, а надбровные дуги опухли и мешали смотреть, нависая на глаза.
  Трогая себя за распухшие горячие уши, охотник, чувствуя сильный голод, глянул на часы и чертыхнувшись, подумал: "Лучше я сегодня хорошенько высплюсь, а уж завтра вечером, пораньше, ещё по солнцу сяду на солонец и просижу до самого утра"
  Лосиха и Любознательная, в тот вечер, подошли к солонцу метров на сто и остановившись, долго слушали тишину угасающего летнего дня.
  Уже в сумерках, в округе, поднялся ветерок и согнал комаров и мошку на противоположные склоны долины.
  Потому, таёжный гнус не мешал зверям стоять, смотреть и слушать...
  Из вершины распадка, перед ними открывалась гигантская панорама безбрежной тайги.
  Лесистые, серо-зелёные склоны теснились до самого горизонта и влево, и вправо. А там, продержавшись ещё некоторое время, розовеющий, лучезарный диск солнца скатился за его кромку, освещая последним ало - золотым светом леса на склонах широкой речной долины и зелёные ровные луговины-маряны, на высоких крутых склонах.
  На востоке небо уже потемнело, а на западе, кое - где ещё были видны, подсвеченные снизу, лёгкие, пушистые облачка...
  Подождав полчаса, уже в полной темноте лосиха сопровождаемая Любопытной, не спеша, обошла по дуге солонец и выйдя на набитую тропу, осторожно принюхиваясь и приглядываясь, неслышно подошли к лесной прогалине посередине которой и был сделан солонец...
   Охотники лет тридцать назад принесли сюда соль и растворив её в кипятке, залили горячий раствор под старый осиновый пень....
  Через год, дорогу к солонцу уже узнали многие лоси, олени и косули со всей округи.
  Со временем, звери, по периметру от пня, объели не только траву, но и верхний слой земли...
   Года через три, земля вокруг и под пеньком была выедена на глубину в десять сантиметров, и корни пенька обнажились...
  Звери любили приходить сюда после многодневных дождей, когда в выемках, образованных на месте выеденной, выгрызенной земли, образовывались лужи дождевой воды и грязь, которые были приятно солёного вкуса.
  Тогда, на подсыхающей грязи, отчётливо отпечатывалось множество больших и маленьких копыт, а иногда, даже отпечатки когтистых медвежьих лап...
  Через десять лет, серый, сухой пенёк торчал из земли на высоту в полметра, а земля, была съедена кругом метра на четыре.
  Охотники, хозяева солонца, приносили сюда соль ещё и ещё, и построили удобную сидьбу под крышей, на двух соснах стоявших одна рядом с другой метрах в пятнадцати от пня. Находясь на высоте более пяти метров, сидьба не бросалась в глаза, а в смотровую щель, пень и звериные тропы подходящие к нему со всех сторон, сверху, были видны как на ладони...
  ...Луна, через какое - то время после наступления ночи, поднялась высоко над тёмной кромкой горизонта и через склон гривы, заглянула в тёмный крутой распадок.
  Лосиха, различая всё вокруг знакомого солонца до мельчайших подробностей, вышла к пню, потопталась какое - то время оглядываясь и прислушиваясь, несколько раз лизнула солоноватое дерево, побелевшее от дождей, ветров и морозов, а потом, опустившись на передние колени, просунула голову под пень, теперь уже торчащий над поверхностью на высоту сантиметров в семьдесят и принялась с хрустом и хрумканьем, грызть землю и камешки под пеньком. Любопытная тоже лизнула землю и почувствовала приятный солоноватый вкус, с увлечением продолжила это занятие...
  Лоси так увлеклись солонцом, что не услышали, как похрустывая сухими веточками к солонцу вышел олень - изюбр, с большими много-отростковыми рогами, покрытыми мягко - бархатистой кожицей, ещё не до конца окостеневшими внутри...
   Опасаясь острых копыт, на сильных и быстрых ногах крупной лосихи, пришелец остановился в двадцати шагах от солонца подняв рогатую голову принюхался и терпеливо ждал, когда лосиха и Любопытная, нализавшись соли покинут солонец.
  Олень помнил прошлогоднюю стычку на этом же солонце с крупным сохатым, который несколько раз в схватке ударил его острыми копытами, после чего на месте кровавых рассечений возникли язвы, заросшие окончательно только к осени.
  Кровожадные мухи, пауты и комары своими укусами растравляли плохо затягивающуюся рану.
  Только после того, как кровожадные мучители были убиты почти в одну ночь сильными заморозками, олень почувствовал себя лучше, и раны зажили...
  В этот раз, лоси, через некоторое время покинули солонец, и пошли по тропе к болотцу, посередине которого, текла узкая, с кочковатыми берегами, речка. Войдя в мелкое русло, звери долго стояли неподвижно, прослушивая предутреннюю тишину и затем, с удовольствием пили, а потом, перейдя гривку распадка, вышли на луговину под склоном, оставшуюся здесь после большого лесного пожара.
  На этом месте сейчас росла особенно высокая и сочная трава и лоси кормились здесь уже почти до самого восхода солнца.
  Но, таёжное лето коротко, и проходит быстро...
  За эти три месяца, Любопытная выросла, окрепла и стала почти самостоятельной.
  Она научилась по следам находить свою мать и потому не боялась отстать или потеряться. Она всё реже сосала материнское молоко и питалась тем же кормом, который поедала ее мать...
  Переселившись в истоки таёжного ручья, заросшего ивняком, багульником и молодым пихтачом, они кормились всё лето в одном месте, выходя ночами в пойму ручья, а после кормления на рассвете уходили в пихтачи и лежали там пережидая дневную жару, в ароматной, мягко хвойной чаще, в которую почти не залетали комары и мошки...
  
  Однажды, возвращаясь с кормёжки, на высоком мысу, торчащем из болота безлесным горбом, лоси встретили волчицу, забежавшую сюда в поисках добычи необычно далеко от своего логова.
  Заметив волчицу, мать лосиха остановилась и Любопытная, почуяв опасность и страх, передавшийся ей от взрослой лосихи, подбежав вплотную, испугано ткнулась в бок матери...
   Шерсть на хребтине лосихи поднялась дыбом, и гребень загривка стал похож на болотную кочку...
  Волчица остановилась, понюхала воздух, увидела лосей, и по далёкой дуге вынюхивая и высматривая, обогнула мать и дочь, переместившись слева направо метров на пятьдесят.
  Волчица была тощая, с торчащими сквозь короткую летнюю шерсть рёбрами, отвислыми сосками на животе, с непропорционально большой головой и остатками светлой линялой шерсти на крестце.
  Обнажив клыки, волчица чуть слышно зарычала и тоже вздыбила шерсть, а потом, облизнулась...
  И в этот момент, лосиха - мать бросилась на волчицу через кусты, с громким треском ломая сильным телом ветки и зло храпя открытой зубастой пастью. Нападение было таким неожиданным и быстрым, что волчица сделала несколько больших прыжков в сторону, а потом преследуемая лосихой помчалась по вершине гривы, стараясь держаться менее залесённой её части. Здесь волчица могла легче избежать острых лосиных копыт, не запутаться в кустах, и не оступиться на крутом склоне.
  С самого начала она вовсе не хотела нападать на громадную разъяренную мать- лосиху и думала только о том, как избежать неравной схватки...
  Заметив, что волчица её испугалась, лосиха остановилась, яростно всхрапывая, тяжело дыша и стуча копытами по щебёнке, рассыпанной среди травянистого покрова каменистой гривы.
  Волчица поджав хвост и оглядываясь через костлявые плечи быстрым галопом, проскочила в березняк, стоящий на её пути и мелькнув несколько раз серым в зелени густой березовой листвы исчезла из глаз.
  Сегодня силы были не на её стороне и потому она, волчица поспешила отступить не вступая в схватку с разъяренной лосихой, защищающей своего лосёнка...
  С той поры, в памяти Любопытной остался этот первичный страх вместе с яростью перед волками, который передался ей от её матери. И она запомнила, и опасный запах волка и это далекое мелькание серого, среди берёзовой зелени...
  Волчица же, не могла напасть на лосиху, потому что была слаба и голодна и ещё потому, что в логове её ждали волчата, тоже голодные и такие беспомощные.
  Инстинкт говорил волчице, что она должна быть живой и даже не раненной, чтобы выкормить, вырастить волчат.
  Поэтому, она избегала опасных встреч и схваток и не рискнула отбить телёнка у лосихи...
  Отбежав от лосихи достаточно далеко, волчица перешла на лёгкую рысь, перешла болото, в самой узкой его части, пробралась среди высоких кочек, поросших зелёной остро режущей осокой и, уже выходя на высокий сосновый берег, вдруг учуяла запах глухаря, прошедшего здесь совсем недавно. Остановившись, она вынюхала след, когда услышала, а потом и различила шевеление густых кустов голубики среди болотных кочек.
  Волчица с места рванулась вперёд, в сторону кустов и высоко выпрыгивая, на лету крутя головой стараясь с высоты определить, что там, в кустах шевелиться. Она, в пять длинных прыжков достигла зарослей голубики, и длинным последним броском, выхватила изнутри, из паутины веток, угольно чёрного, крупного глухаря...
  Был тот период в жизни этих птиц, когда они меняют маховые перья в крыльях и на какое - то время теряют способность летать. В такие дни, крупные птицы укрываются в непроходимых зарослях, в болотинах или в молодых ельниках, где и пережидают опасное время...
  Волчица схватила глухаря сильными челюстями и сломала остевую кость крыла. Но она не убила птицу сразу, а зажав его в зубах, поднимая голову повыше чтобы удобнее было тащить глухаря, поволокла птицу к логову...
  Волчата, услышав шуршание материнских шагов около норы, выскочили наружу, окружили волчицу, и когда она отпустила живого ещё глухаря, кинулись на придушенную обездвиженную птицу.
  Образовалась небольшая свалка и самый сильный, проворный волчонок, улучив мгновение, вцепившись в длинную шею глухаря, переломил позвонки.
  Потом, волчонок отпустил птицу и вздыбив короткую серо - чёрную шерстку на загривке зарычал оскалив белые гвоздики острых клыков. Этим рыком он предупреждал всех, что это его добыча...
  Волчица наблюдала за этой сценой лёжа и отдыхая.
  Потом, она поднялась, подошла к ощетинившемуся волчонку, лизнула его в ухо и схватив глухаря зубами за крыло, лапами упёрлась в птичью грудину и оторвала крыло, которым и завладел довольный волчонок.
  Разорвав глухаря на куски волчица наделила этим каждого волчонка и когда самый сильный попытался отобрать часть добычи у самой маленькой сестры, мать - волчица тихо на него рыкнула, чем и восстановила справедливость в будущей стае...
  Волчонок этот отличался необычно крупными размерами.
  Он был уже величиной с годовалую собаку, но его непропорционально толстые лапы показывали, что он будет ещё долго расти и станет очень крупным волком.
  И по цвету он отличался от своих собратьев. Чёрная шерсть на спине переходила на бока и только лапы были серого, палевого цвета.
  ... Он, с самого начала, дальше всех из волчат уходил от логова и уже однажды поймал птенца тетерева в овраге, за поворотом распадка.
  Поймал ловко, точно прыгнув на затаившегося за кустиком птенца, а потом съел похрустывая птичьими косточками на крепких зубах.
  Когда он вернулся к норе, то к его пасти прилипло лёгкое перышко...
  
  ... В конце августа, при теплой, устойчиво солнечной погоде, по ночам случались заморозки, особенно утром, на рассвете.
  Любопытная в первый раз увидела белый иней, лежавший на луговинах ещё до восхода солнца.
  А утром, растаяв, он засверкал мириадами драгоценных блесток, играющих под солнечными лучами всеми оттенками радуги. Казалось, что мелко источенные драгоценные камни посыпали на травку и эти камешки переливаясь, меняли цвет и интенсивность свечения под порывами лёгкого тёплого ветерка, пробегающего сверху, по всей широкой речной долине.
  В болотине, среди радужных огоньков на зелёных кочках, кровенели крупные ягоды клюквы, на которые прилетали кормиться рябчики, тетерева и глухари из окрестных боров...
  В это же время, Любопытная, впервые услышала в лесу, на рассвете, непонятные звуки, похожие на стон и на рёв одновременно.
  Лосиха мать, заслышав этот рев - стон, встрепенулась, поводила ушами, прошла несколько метров навстречу странным звукам, но потом остановилась, подозвала Любопытную коротко мыкнув и стала облизывать ей шею, чего уже давно не делала ...
  В один из погожих солнечных дней, когда Любопытная с матерью вышла на берег таёжного озера, на другой его стороне она увидела лося - быка с развесистыми и много-отростковыми рогами, похожих на большую, костяную лопату.
  Он стоял на противоположном берегу, на отмели и вытянув вздувшуюся от напряжения шею, запрокинув на спину крупные, тяжелые рога издавал страшный и волнующий мать лосиху звук "У - о - х - х".
  Потом он опускал голову, стоял, слушал и снова пройдя несколько метров по мелкой воде, останавливался и повторял свой клич - призыв: "У - о - х - х". Шерсть на его загривке торчала и на шее болталась волосяная серьга.
  Войдя в воду по брюхо, он долго пил, потом вдруг, на больших прыжках, поднимая тучи серебристых брызг, выскочил из озера и побрел вперёд пошатываясь, мотая головой и не обращая внимания на окружающий мир, словно был занят какими - то трагическими размышлениями.
  Всё это время, мать Любопытной, подобравшись всем телом, стояла неподвижно и смотрела на лося - быка через озерную ширь, не отрываясь....
  Когда сумасшедший бык скрылся из виду, лосиха развернулась и не останавливаясь пошла в противоположную сторону переходя на быструю рысь, с каждым мгновением уходя и уводя Любознательную подальше от этого странного лося - самца...
  
  ... В осенней тайге начался гон, - время, когда быки ищут маток и бьются за них между собой, а победив, совокупляются с покорными подругами, закладывая свое семя в утробу лосих. А те, по заведенному природой порядку, вырастят внутри себя зародыши новых лосинных жизней и в необходимое время, родят на свет новое поколение лосиного стада, которое вырастая, придёт на смену тем, кто погиб от зубов и когтей хищников, от болезней и природных несчастий-случайностей!
  Такова, полная опасностей жизнь всех зверей в дикой природе...
  
  ... Вместе с осенью в мир пришло избавление от кровососущих, и изобилие корма и чистой воды. Перед зимой звери отъедаются, готовятся к тяжелым испытаниям морозами, глубокими снегами и бескормицей...
  И мать лосиха, и Любопытная, быстро поправились от такой привольной жизни. Шерсть на их округлившихся телах отросла подлиннее, лоснилась и переливалась яркими бликами на сильных мышцах спины, боков и ног...
  Солнце с рассвета до заката, каталось по ярко синему небу и вода в озере стала прозрачной, а если смотреть сверху, с водораздельного хребта, то темно - синей, похожей на полоску закаленной стали.
  Золотая дорожка пролегала на восходе и закате от берега до берега лесного озера, и играла яркими переливчатыми бликами, под прохладным ветерком. Горизонты в тайге, словно раздвинулись, воздух посвежел и от этого, рождал далекое и долгое эхо, разносившее лосиные песни на много километров вокруг...
  ...Другая пара знакомых нам лосей, с лосёнком Самом, к тому времени перешла, перекочевала на берега широкого водохранилища, в долину бурной речки с звучным названием Олха.
  ... Сам, за эти летние месяцы подрос, окреп и стал очень похож на свою мать лосиху. Он почти догнал ее ростом, но был ещё по-телячьи голенаст и через жёсткую, нарастающую шерсть, просматривались крупные мослаки нескладных ног.
  Уши на его голове были непропорционально велики, и казалось, всё время были в движении. Он научился слышать и различать множество разных шумов, звуков и лепетов, которые наполняют природный мир тайги до краёв. Но главное, он научился различать страшные звуки от неопасных, а иногда даже приятных...
  Например, приятно трепетали на ветру мириады молодых круглых листочков на зеленых осинках, кора которых была так аппетитно сочна, горьковата на вкус и питательна.
  Или журчание прохладного ручья, в сумеречных низинах, бывало так нежно музыкально, обещая прохладу и утоление жажды в летние, казавшиеся бесконечными, жаркие дни.
  Но бывали и звуки опасные...
  Однажды на закате, уже в сентябре, Сам впервые услышал волчий концерт - не то вой, не то пение, множества тонких и грубо страшных голосов.
  Начали концерт у логова знакомой нам волчицы, щенки волчата. Оголодавшие и затосковавшие от долгого отсутствия волков родителей, они, сидя подле логова, стали визгливо взлаивать на разные лады от грубоватого и ломающегося баска Черныша, до тонкого повизгивания и почти полудетского плача его маленькой сестры.
  И вдруг, откуда - то со склонов долины, ответил низким басом отец волк, тащившей к логову кусок мяса, заднюю ногу задранного им сегодня косулёнка. На охоте, догнав косулёнка молниеносным броском, он перекусил горло клацнув клыками, как металлическими ножницами. А потом, разорвав жертву наелся сам и часть добычи поволок к логову...
  Он начал отвечать волчатам низко почти басом, потом, выводил мелодию повыше и протянул сколько мог, вложив в неё и угрозу будущим жертвам и жалобу на трудную и опасную жизнь!
  Матерый, закончив протяжным, басовитым "О - о - о - ..." и прислушался.
  Тут же, из другого угла леса, откликнулась волчица, поймавшая зайца и тащившая его, ещё живого, к логову...
   Она начала длинно и пронзительно, чуть гнусаво и вытягивала свою песню, поменяв жалобу и угрозу местами. В начале, она пожаловалась, но закончила угрозой.
  Её жизнь, конечно была намного тяжелее жизни волка -самца. Ответственность за жизни потомства постоянно тревожила её, заставляла быть в напряжении и днём и ночью...
   Волчата заслышав ответ родителей "запели" взлаивая и повизгивая разрозненным хором... "Ой - ё - ёй - причитали они. - Мы голодны и скучаем..."
  Услышав волчьи голоса, мать лосиха встрепенувшись замерла, а задрожавший от испуга лосенок, придвинулся к ней поближе, словно ища у матери защиты и поддержки.
  Послушав ещё некоторое время, "спевку", свирепых хищников, набиравшихся сил перед зимними разбоями и грабежами, лосиха решительно тронула с места широкой размашистой рысью и повела дрожащего от непонятного испуга Сама, в сторону предгорий дальнего хребта, уводя из этих опасных мест, своего, как ей казалось, беспомощного детеныша, который уже почти сравнялся с ней по росту...
  Длинные ноги лосей, как мягко подвижные в сочленениях живые циркули, отмеряли под себя километр за километром и встревоженные звери остановились на кормежку только после нескольких километров лесного пути, уже на другой стороне речной долины, в угрюмом и влажно - болотистом распадке, с чащами молодого ельника в вершине, неподалеку от водораздельной гривы...
  
  ... Крупный медведь, темно - коричневого цвета, лежал в нескольких шагах от заброшенной дороги и дремал убаюкиваемый шумом леса, под несильным, ровно дующим с востока на запад, ветром.
  Солнце, опускалось к горизонту и когда тень от высокой стены леса накрыла медведя, он заворочался, открыл глаза, приподнял голову с когтистых передних лап и осмотрелся.
  Золотисто - серебряные лучи солнца, острыми пиками проникали сквозь листву и хвою смешанного крупно-ствольного леса, и рассеяли по траве, по кустам, и стволам деревьев, ярко-жёлтые зайчики света, словно накинули на увядающую зелень тайги камуфляжную сетку, под которой пряталась напряжённая жизнь...
  Через тропу, которую на старой, заросшей травой дороге уже успел протоптать медведь, ползли один за другим и целыми группами, обеспокоенные муравьи, из рассыпанного почти до основания, этим бурым медведем, некогда высокого и большого муравейника.
  Муравьишки, теперь, с утра до вечера были заняты восстановлением своего разрушенного жилища, спешили, закончить ремонт до первого снега.
   Слева от медведя зашуршала трава, и из под низких еловых лап, показалось серая с белыми продольными полосами, мордочка барсука. Он долго стоял неподвижно, наполовину спрятавшись за еловыми ветками, нюхая воздух и, когда медведь зашевелился, поднимаясь из лёжки, барсук сердито фыркнул и с неожиданным проворством, мелькая среди деревьев, скатился в нору и там затаился, уже до темноты...
  Белочка прыгая с ветки на ветку с грациозной гибкостью, минуя встречные ветки и сучки, поднялась на вершину ели и скусив одну из спелых еловых шишек, села на задние лапки, столбиком на ветке и зажав её лапками, прижав к грудке, принялась лущить, умело добывая вкусные семена одно за другим, так что плоские чешуйки посыпались вниз и одна подхваченная струйкой воздуха спланировала и упала на нос принюхивающемуся медведю.
  Зверь фыркнул, не то чихнув не то кашлянув, а потом, встряхнувшись всем телом потянулся, после долгого неподвижного лежания. Ещё раз фыркнув, зверь пошёл неторопливо, переваливаясь с боку на бок, подгребая под себя лапы с торчащими веером длинными чёрными когтями...
  Медведь пришёл сюда совсем недавно, отъедаясь на муравьях и их личинках, разоряя муравейники во всей округе и пробуя время от времени на спелость кедровые орехи, в кедрачах, протянувшихся широкой полосой по вершине водораздельного хребта...
  Глубокая рана на левом плече от укуса соперника в одной из драк, ещё беспокоила его, но начала затягиваться тонкой пленкой новой кожи. Комары и мухи уже не так беспокоили его и он перестал расчёсывать рану после болезненных укусов...
  После гона, который каждый год приходился на летние сильные жары, он отощал и сейчас блаженствовал и уже почти не вспоминал сумасшедший месяц, когда инстинкт непреодолимо гнал его на поиски самки...
  ... А тогда, в начале гона, он уже не в первый раз в своей жизни почувствовал беспокойство, жарким током крови распространявшееся по большому сильному телу. Он перестал есть, пил много воды и бродил днями и ночами по окрестностям отыскивая следы сородичей и главное, вынюхивая запах гонной матки.
  На пятый день своих скитаний в тёмном урочище, на стрелке между двумя рукавами широкого ручья он учуял запах медвежьей свадьбы и со всех ног бросился на этот запах, сбиваясь со следа и после суетливых поисков, вновь выскакивая на него.
  Уже после жаркого полудня он, воспалёнными от бессонницы и бескормицы глазами, заметил мелькание коричневых пятен среди сосен на склоне холма и опрометью бросился навстречу...
  Матка была главным действующим лицом в этом напряжённом и страстном шествии по тайге, из одного её края в другой, ...
  Она шла впереди, изредка останавливаясь и огрызаясь на своего преследователя, крупного, почти чёрного старого медведя, следовавшего за ней неотступно, вот уже несколько дней.
  За чёрным медведем следовал молодой медведь, вошедший в гонный возраст и, видимо, в первый раз участвовавший в "свадебных" боях.
  Он уже был нещадно помят и искусан Чёрным, более крупным и сильным медведем.
  Однажды отстав, потерявшись почти на сутки, он вновь, совершенно случайно набежал на ту же медвежью пару и последовал за ними, держась теперь на почтительном расстоянии...
   Когда появился Бурый, этот молодой медведишко, на правах "ветерана", не раздумывая, кинулся на пришельца в драку, в надежде напугать и отогнать ещё одного соперника...
  Но Бурый был уже опытным, умелым бойцом...
  Он встретил молодого лоб в лоб, вздыбился и молотя стоявшего ниже него, почти на голову, молодого зверя, ударил несколько раз лапами, с острыми торчавшими когтями, и разорвал кожу и мышцу на плече противника, а затем, не отпуская соперника, укусил его за шею, повредив воротную вену.
  Рык и гулкие удары тяжёлых лап, сопение и треск веток под тяжёлыми телами привлекли внимание полубезумной, от осознания своей власти над кавалерами, медведицы. Она возвратилась назад и присев на задние лапы следила за ходом жестокого поединка...
  Гулкое эхо медвежьей драки, нарушило тишину дремучей тайги и от этого свирепого шума, испуганно вздрагивая от пронзительно злобного рявканья обоих медведей, стадо косуль бросилось убегать, мелькая среди зелени, на прыжках, своими белыми подхвостьями - "зеркалами"
  ...Чёрный "ухажёр" тоже не вмешивался, но старался, пользуясь моментом, как можно ближе подобраться к капризной и раздражительной медведице, на что последняя отвечала свирепым, громовым рявканьем...
  Драка, между тем, подходила к роковой развязке. Молодой медведь, весь залитый кровью из порванной вены, отбивался из последних сил и пытался убежать, но разъярившийся от вида и обилия крови Бурый рвал и мял своего соперника.
   В этот момент на него нанесло раздражительно едкий запах гонной медведицы и он выпустив из своих когтей полуживого молодого медведя как - то боком, косясь налитым кровью глазом на Чёрного, попробовал приблизиться к вожделенной самке но, та, кокетливо качнув крупной, как мохнатый шар, головой чуть отпрыгнула, словно оробев перед победителем.
  А когда тот приблизился на недозволенное расстояние, она рыкнула, ударила его неопасно, лапой с расслабленными когтями, развернулась и пустилась бежать вперёд продолжая свою брачную игру уже с новым кавалером.
  Чёрный между тем, возбуждённый запахом крови, кинулся вдогонку медленно уходящему и хромающему от сильных укусов молодому медведю, набросился на него со свежими силами и, вымещая злобу длительного и безнадежного ожидания и страстного животного томления, стал рвать его когтями и зубами. Через какое-то время хрипевший, полузадушенный медведь упал и Чёрный стал волочить его по траве и кустам, обагряя обильной кровью поле выигранного сражения.
  Молодой медведь, ещё на какое - то время придя в себя, пытался отбиваться, кусался и даже прокусил Чёрному лапу насквозь...
  Но это уже была агония...
  Через время он вновь потерял чувствительность и Чёрный, укусив умирающего соперника за голову, попал клыком в глаз и выколол его. Но к тому времени молодой медведь был уже мёртв и его шерсть, залитая липкой кровью, покрылась налипшей сосновой хвоей и лесным мусором.
  Старый огромный медведь таскал свою жертву, как большую шерстистую куклу по траве и по кустам, рвал мёртвого, глухо рыкая и ударяя мощной когтистой лапой по безжизненному изувеченному телу...
   Наконец, словно что то вспомнив, Чёрный бросил жертву и хромая на прокушенную, повреждённую лапу кинулся вдогонку за своим счастливым соперником и коварной "барышней"
   Однако пара "коварных" любовников, уже успела далеко отбежать от места драматической схватки. Медведица бежала по прямой и Бурый, словно привязанный на верёвочке следовал за ней в нескольких метрах позади. Выскочив на берег небольшого таёжного озера, медведица, не раздумывая, вбежала в воду, охлаждая разгорячённое, распалённое страстным ожиданием тело, переплыла озеринку и последовала дальше...
  Бурый не отставая держался всё ближе и ближе к своей избраннице...
  Чёрный появился на берегу озера уже через полчаса.
  Возбуждённые непонятными гонками, любопытные кедровки застрекотали над головой медведя, но тот, не обращая на них никакого внимания, стал торопливо вынюхивать запахи, ища продолжение следа медведицы. Он рысцой принялся бегать с одной стороны берега на другую. Не догадываясь обежать его по кругу и пересечь выходной след.
  Солнце садилось на пики огромных елей стоящих на другой стороне озера а Чёрный выбившись из сил, раздраженный неудачей прилег на траву и стал вылизывать кровоточащую лапу, по временам нервно вскакивая, оглядываясь и снова опускаясь на траву...
   А медведица и Бурый продолжали свой страстный бег. Теперь медведица начала бегать по кругу и Бурый приблизившись почти на метр, бежал рядом и чуть позади. Наконец возбуждение медведицы достигло вершины, и в какое - то мгновение она остановилась, как вкопанная и даже чуть попятилась навстречу оробевшему, от неожиданности, Бурому...
   В наступающих сумерках звери были видны неясно. Бурый наконец обхватил передними сильными лапами туловище избранницы, встал на дыбы и накрыв медведицу своим большим сильным телом, чувствуя свою мгновенную власть над ней возбуждённо рыкнул, даже укусил её чуть за загривок и тут они слились воедино и вся страсть и сила жизни вошла из него в неё и излилась животворной влагой в её потаённое нутро.
  От испытываемого напряжения, сопровождавшего чувство запредельного удовольствия, громадные звери дрожали и мгновенно взмокли от пота...
  Через какое - то время акт первого, самого страстного и так долгожданного соития закончился, и рассоединившись, звери чуть разошлись по сторонам...
  ... Ещё несколько дней, Бурый следовал за своей избранницей неотлучно. Через какое-то время медведи повторили акт соития, и вновь повторилась и невольная дрожь, и волнение и жар страстного обладания.
  Природа приготовила это, привлекая зверей, как сладость, как приманку, к акту размножения, для продолжения вечного течения жизни не прерывающуюся после смерти отдельных членов вида или рода...
  Через неделю медвежьи объятия стали уже менее неистовы и волнующи. В самке начался длительный процесс зарождения новой и могучей жизни, продолжающий род медведей на земле...
  Она стала менее игрива, а иногда даже раздражительна, что, конечно, не нравилось медведю...
  Несколько недель медведица и Бурый были вместе. Суетливость и неуверенность пропали в Буром и он уже не так торопился за медведицей. Скорее она ходила за ним, чем он за ней.
  Иногда, на закате, лежа вместе в укромном углу хвойных лесов, медведи, словно переговариваясь, чуть слышно ворчали и разомлевшая, и благодарная медведица лизала Бурого в нос, а он не убирал морду в сторону, но и не проявлял былого волнения.
  Тогда же, на закате они соединялись в акте оплодотворения вновь. И этим, Бурый как бы подтверждал каждый раз своё право называться отцом будущего медвежонка или медвежат...
  ... Постепенно дни стали короче, и лето повернуло к осени. Кормились медведи совместно, но Бурый во время кормёжки всё дальше и дальше уходил от медведицы.
  В один из пасмурных дней, вечером, Бурый попробовал приблизится к медведице, но та раздражительно рявкнула и не в шутку ударила его когтистой лапой по боку. Бурый не ожидавший такого приёма, обиженно рыкнул в ответ, но в драку не вступил.
  Назавтра с утра, отойдя далеко от медведицы, не стал к ней возвращаться и побрёл в сторону большой реки, к тому месту, где каждый год, ещё до снега копал себе новую берлогу или находил хорошо сохранившуюся старую, выкопанную когда - то может быть им же самим...
  Каждый год, под осень, он жил здесь, на северном склоне речной долины и ожидал созревания кедрового ореха - его главной пищи перед залеганием в берлогу...
  
  ...Лосиха и лосёнок Сам, после прихода в речную долину, несколько дней осваивали новое место, искали кормовые осинники и травянистые луговины, оставшиеся после бывших здесь некогда таёжных пожаров...
   Как - то, уже почти на восходе солнца они спокойно шли по приречному лугу, возвращаясь с кормёжки, когда из сосняка появился большой бурый медведь и заметив их, бросился в погоню.
  Но лоси бежали так быстро, а медведь так разъелся на муравейниках и молодых кедровых орешках, что ему было тяжело бежать с высокой скоростью долгое время и он, вскоре остановившись, только проводил лосей глазами до того момента, пока они скрылись из виду и повернувшись, побрёл дальше по своим делам...
  А лосёнок Сам понял на будущее, что медведь не так быстр и опасен для него, как меньшие по размерам, но выносливые и быстрые волки. Однако, с тех пор он запомнил тревожно опасный медвежий запах, на всю жизнь...
  Лето заканчивалось...
  Звери, накопив сил и энергии готовились к зиме...
  Лоси жили своей размеренной жизнью. Кормились до утра, но иногда, в пасмурные дни, задерживаясь на кормёжке дольше обычного. Но в ясные дни, звери уходили в места днёвок задолго до восхода солнца и ложились, где -нибудь в чаще, пережидая светлое время дня...
  Лосиха и Любопытная, для днёвок облюбовали, небольшой островок, возвышающийся над широким зелёным приречным болотом и заросший кустарниками, с торчащими посередине, молодыми берёзками.
  Над речной долиной, почти постоянно тянул слабый ветерок - по утрам сверху долины вниз, в сторону водохранилища, по вечерам наоборот - от большой воды в сторону водораздельного хребта.
  По краям речной долины стояли пологие склоны холмов уходящие в сторону синеющего изломанной линией гребня, невысокого хребта. Тайга постепенно окрасилась в жёлтые, красные и зелёные тона.
  На ближнем плане, на берегу болотины, отчётливо была заметна разница между золотыми нарядами берёз, оранжево - красных осин и зеленью хвойно-пушистых сосен.
  Чуть дальше, в перспективе, цвета осени перемешивались и переходили в мягкие акварельные разводы, с преобладанием алого и желтого.
  На ближнем островке, кусты ивняка были ярко жёлтыми, а листочки невысоких ягодников, окрасились красноватым. Вода в излучинах рек стала холодной тёмно - синей и поднимаемая ветерком мелкая рябь, добавляла отблески серебра в эти морщинки глубоких омутов, блестевшие сталью, на мягком и тёплом фоне безбрежной, расцвеченной наступающей осенью, тайги...
  ... По утрам, на лужах, среди высоких кочек, уже намерзал тонкий, ломкий прозрачный ледок, стаивающий к полудню.
  Утки на рассвете, так деятельно облётывающие знакомые водоёмы и реку, после солнце-восхода, устроившись на безветренных, тепло-солнечных буграх, дремали в ожидании заката, кормились, прихорашивались и чистили оперение и без того гладкое и блестящее, на плотных, откормленных телах.
  Чуть позже, к концу сентября, целыми днями, с рассвета до заката, в синем просторно - высоком поднебесье, с грустным, далёким хором голосов, пролетали косяки гусей, едва различимые в отблесках золотого ясного солнца...
  К вечеру, когда солнце начинало быстро опускаться к лесистому горизонту, вмести с тенью набегающей на землю с запада, приходила прохлада.
  В тишине, то тут - то там на склонах, раздавались загадочные звуки оленьего рёва. Теперь у оленей началась пора гона и рогатые красавцы - быки в поисках маток бродили по приречным лесам и ревели пронзительно и яростно. И гулкое эхо повторяя их рулады разносило звонкие голоса на многие километры в округе...
  У лосей гон закончился и быки - самцы разошлись по тайге, иногда объединяясь в небольшие стада, и зажили размеренной жизнью, восстанавливая силы после временного страстного сумасшествия, когда они, томимые похотливым инстинктом, теряют привычную осторожность, становясь злыми и агрессивными, подозревая за каждым шумом и треском в чаще, приближение вожделенной матки или ненавистного соперника...
   Время боёв, погонь, страсти закончилось и матки оплодотворённые победителями - избранниками, вновь стали свободны, вынашивая в себе будущее потомство...
  Однажды, в конце сентября, выдался как-то по-особому тёплый и лучезарный день. Над просторами безбрежной тайги стояла сухая тёплая погода и солнце необычайно ярко светило весь день и даже казалось, что лето неожиданно возвращается.
  В эту неделю осеннего яркого света, на солнечных взгорках, кое - где появились весенние цветочки, обманутые необычным осенним теплом и при солнце и необычайной прозрачности воздуха, они были видны издалека...
  ... Но уже в сумерках, на горизонте, с северной стороны появились высокие белые облака, а к полуночи, небо укрыло непроглядным, мутно - серым одеялом туч, а из них посыпался влажный белый снег...
  Перед рассветом, снег запеленал всё вокруг в белое покрывало, и стало необычно тихо - слой снега приглушил все звуки ...
  Лосиха мать не пошла, как обычно кормиться, хотя в нерешительности поднималась несколько раз из лёжки, топталась на одном месте, лизала прохладный снег и вновь ложилась...
  Любопытная, в одиночестве бродила вокруг принюхиваясь и присматриваясь, осваиваясь в новом для неё, чисто белом, непривычно холодном мире.
  Иногда оглядываясь, она видела свои следы и пугалась, принимая отпечатки на снегу за присутствие посторонних.
  Но постепенно она поняла, что снег проявляет то, что без снега было не видно. Да и уверенно - сонное настроение родительницы успокаивало...
   Снег шел, не переставая несколько часов и лоси дождавшись его окончания, поднялись и вздрагивая от шуршания падающего с веток тяжелого снега, пошли на кормёжку...
  Лес переменился в одну ночь. Гибкие берёзы ещё не сбросившие золотистой листвы под тяжестью влажного снега осевшего на листьях, согнулись дугой до земли, а некоторые и сломались.
  Теперь лес напоминал картину битвы: деревья согнутые переплелись вершинами и ветками, обломки вершин с листьями жёлтых и красноватых тонов проглядывали сквозь белизну сугробов яркими блёстками.
  Обходя завалы снега и сломанных веток, лосиха повела Любопытную к знакомому осиннику, который осиротело голый, стоял, просматриваемый далеко вперёд и во все стороны.
  Войдя в осинник, лосиха, подойдя к дереву, передними резцами мощной горбоносой верхней челюсти начала соскребать вкусную чуть подмёрзшую осиновую кору, и Любопытной этот новый вид еды очень понравился.
  Потом, лоси объели мелкие веточки у нескольких молодых осин и попробовали верхние побеги густых кустарников, плотной щетиной торчащих в низинках таёжного ручья...
  Наевшись, звери, отойдя несколько сотен метров в сторону, сделали полукруг и опытная лосиха легла за поваленным деревом, где её не было видно, а она, поднимая голову, слышала и видела то место, по которому они прошли направляясь к лёжке.
  Начался новый период жизни, когда следы на снегу, показывали их присутствие здесь, врагам, и потому надо было быть особенно осторожным и внимательным...
  
  ...Перед снегопадом, Бурый закончил рыть для зимовки нору - берлогу.
  Выбрав место на пологом склоне небольшого распадка, выходящего на северо-запад, Бурый примериваясь, насколько раз копнул землю тяжёлой когтистой лапой, сорвал тонкий слой травы и дернины под густым кустом багульника, на бугорке, пронизанном его корнями.
  Земля легко поддалась сильному землекопу - то была супесь, то есть смесь крупного песка и глины.
  Углубившись на глубину более метра, и удовлетворившись пробами почвы, медведь принялся неутомимо копать берлогу.
   В первый день, он копал по прямой, зарываясь когтями вглубь бугорка. Под вечер, прекратив работу, сходил на соседнюю гриву и покормился кедровыми орешками из шишек - паданок, густо покрывающим траву под деревьями, после сильного недавнего ветра.
  Там, Бурый нашёл несколько бурундучьих нор, раскопал их и полакомившись орешками, в одной из норок, поймал и съел маленького хозяина ореховых запасов, бурундука...
  Возвратившись к новой берлоге после полуночи, он отдохнул в лёжке и после рассвета, принялся копать вновь.
  Теперь он расширял берлогу, углубляя её, выворачивая жёлтый песок, смешанный с глиной в отвал, как бы делая барьер перед входом. Чем больше супеси он выворачивал из берлоги, тем выше становился барьер - вал перед ней, на расстоянии не далее метра...
  ... Так работал он, не покладая "лап", ещё день, и ещё один...
  На четвёртый день, после начала строительства, берлога вчерне была готова. Высокий борт отвала желтел на зелёном фоне и привлекал внимание. Но уже через насколько дней листопад укрыл его и отвал стал малозаметен, на фоне опавших листьев...
   Бурый остался доволен своей работой, долго ходил вокруг, присматривался и принюхивался, а потом, запомнив место ушёл на несколько недель на водораздел, где кедрачи в этом году были особенно урожайны...
  Там он не только ел подобранные с земли орешки в шишках, но и раскапывая норки бурундуков поедал уже добытые их шишек бурундучьи запасы, иногда закусывая и зазевавшимся бурундуком.
   Здесь его и застал первый снегопад, после которого медведь, раскапывал муравейники, широко гуляя по окрестной тайге.
  Когда же первый снег стаял, он вновь, наедая жир, питался кедровым орехом, изредка для моциона гоняясь за нахальными и проворными соболюшками и белками, которые его вовсе не боялись, и иногда утаскивали крупные спелые шишки из под самого его носа...
  В конце октября по ночам начались сильные морозы и шерсть медведя стала длинной мягкой и плотной, отблескивая под солнцем шоколадно-коричневыми оттенками.
  Бурый сделался толстым и гладко неповоротливым, подолгу лежал в лёжках и ждал большого снегопада...
  Причуяв приближающуюся непогоду, он спустился с хребта к берлоге, сходил насколько раз на моховое болото, где ел мох и корешки, для полной очистки желудка и созданию "пробки" в толстой кишке.
  Очистившись, он уже заселился в берлогу, когда пошёл сухой холодный снег: в начале крупкой, раздуваемой по земле ветром, а потом и хлопьями, лёгшими на промороженную землю уже на всю зиму...
  Перед этим, надрав в ближнем сивере мха, Бурый затащил его внутрь берлоги и устроил мягкое и уютное гнездо, в котором с комфортом обосновавшись надолго, стал задрёмывать, иногда просыпаясь в погожие солнечные дни и вылезая наружу, на "заградительный вал", грелся под лучами солнца смежив тяжёлые веки.
  С каждым днём, он задрёмывал внутри тёплой и безопасной берлоги всё крепче, и наконец заснул чутким сном, убаюканный холодными пронзительно воющими зимними ветрами...
  
  ... Лосиха с лосёнком Самом провела время предзимья в вершине таёжной речки, заросшей после вырубки леса, густым лиственным подростом.
  Когда выпал первый снег, а потом стаял, они с лосёнком "стояли" в тёмном урочище, под прикрытием крутого, заросшего ельником вперемежку с чахлым осинником, северного склона, на котором и дневали, устроив лёжки где-нибудь посередине спуска.
  В эту чащу, никто из зверей не хотел заходить, и потому, место было тихим и спокойным.
  Ночью, они след в след спускались в исток речки и кормились там до рассвета. После чего, вновь поднимались на склон, где и проводили следующий день...
  В декабре ночи сделались длинными, а дни короткими, серо - мрачными и морозными.
  Для того, чтобы прокормиться, лоси облюбовали себе пространство тайги на невысоком мысу речного изгиба и "стояли" там исходив, избороздив в осиннике глубокий снег и обломав много аппетитных вершинок молодых осиновых деревцев...
  
  ... Стая волков, в которой молодой Черныш был седьмым, ходила по тайге широкими кругами и волчица хорошо запомнила места, в которых держались и кабаны, и лоси, и олени.
  Иногда, по пути, они выпугивали из дневных лёжек высоконогих стройных косуль, убегающих в ужасе от одного запаха серых разбойников.
  Они выпрыгивали высоко и взлетая над кустами, показывали белые "зеркальца" на заду, чем во многом облегчали погоню своим преследователям.
  Но бег косуль был так лёгок и стремителен, что волки, прогнав их с километр постепенно отставали, а потом и прекращали преследование. Снег становился так глубок, что мешал волкам развивать большую скорость...
  В один из дней, на красно - алом солнцезакате, стая вышла на следы крупной кабанихи с двумя подсвинками. Всего в помёте было при рождении девять поросят, но два умерли ещё в первый месяц жизни, а пятерых смогли отогнать от матки и потом задавить, дикие собаки, отбившиеся от человеческих поселений и живших как волки - их дикие предки...
  ... Волчица остановилась, понюхала воздух, крутя головой по сторонам и не спеша, пошла по длинной дуге, огибая большую поляну, с южной стороны ограниченную крупно-ствольным сосняком.
  Здесь, на границе леса и поля, земля в солнечные дни прогревалась, и снег, превращаясь в крупные кристаллы, испарялся, кое - где обнажая чёрно - серые полоски земли с остатками увядшей травы.
  Тут и кормились кабаны, вспахивая верхний слой дернины, своими пружинисто - крепкими "пятаками", в поисках кореньев.
  Дойдя до кабаньих покопок, волчица вошла тихой рысью в сосняк и вдруг, оттуда на поляну выскочила негодующе хрюкающая кабаниха, а за нею пара кабанят...
  Волки мгновенно окружили дикую свинью и её детёнышей и стали теснить матку, стараясь отделить поросят, отогнать от свирепой и сильной кабанихи. Она весила не мене ста пятидесяти килограммов, и была покрыта чёрной с проседью жёсткой щетиной, стоявшей на мощном загривке дыбом.
  Она, словно танк, вдруг неожиданно бросалась на ближнего волка, который, поджав хвост бросался на утёк, а в это время матёрый и волчица набрасывались на пронзительно визжащих отбивающихся, кабанят...
  С третьего раза, матёрому удалось перекусить сухожилия на задних ногах одному поросёнку и тот так пронзительно завизжал, что кабаниха, бросив преследовать молодого волка, вернулась, но было уже поздно.
  Кабанёнок сильно захромал и подволакивал левую заднюю ногу, а второй вообще не мог бежать и дотащившись до кустов залег там. Кабаниха стояла рядом и делала короткие броски в сторону окруживших их волков, пытаясь если не отогнать, то хотя бы напугать хищников. Но всё было напрасно...
  Проведя несколько часов в этих кустах, обессиленная, голодная кабаниха попыталась прорваться сквозь волчье кольцо.
  Она, выбежав на край поляны, попеременно бросалось в сторону двух переярков, отвлекающих её внимание, а матёрый и волчица, в это время рвали беззащитных кабанят и загрызли их наконец до смерти.
  Кабаниха, с трудом оторвавшись от наседающих волков, пришла на помощь к кабанятам, но было уже поздно. Её детёныши были мертвы. Стоя рядом, громадная, с вздыбившейся на загривке щетиной кабаниха была в несколько раз крупнее волка - вожака.
  Но она ничего не могла поделать с умной инстинктивной тактикой этих прирождённых бойцов и охотников...
  Уже на рассвете одинокая кабаниха, оставила окоченевшие трупы поросят и побрела в сторону рассвета. Её, волки не преследовали, и как только она скрылась за густым ельником, вожак накинулся на одного поросёнка, волчица на другого...
  Через час, на морозном солнцевосходе, под тревожно пронзительное стрекотанье сорок, сидевших на соснах над полем, волки разодрали кабанят на куски и растащив окровавленное мясо в разные стороны, насыщались, изредка утробно порыкивая и поднимая голову оглядывались, облизывая окровавленные морды.
  Снег на поляне был вытоптан и на белом, были заметны следы крови, и клочки чёрной кабаньей щетины и серой волчьей шерсти...
  Для Черныша эта схватка была первым боевым крещением. Он помог волчице во время схватки растянуть кабанёнка, вцепившись клыками в щеку жертвы, а потом, перехватившись оседлал кабанёнка, в то время, как волчица сильной хваткой вырвала кусок мяса из незащищённого живота...
  Черныш размерами и силой заметно был крупнее своих братьев и потому, верховодил и в играх и в драках между подрастающими волчатами. Теперь по силе, он был третьим в стае после взрослых и поэтому ел намного больше своих однопометников и рос набираясь сил, заметно быстрее...
  В конце декабря, волчья стая, проходя через болотистые перелески, остановилась в сосняке на днёвку.
  Долго укладываясь в лёжку, молодые волки, тихо повизгивая от усталости и голода, расположились поудобнее вокруг вожака и заснули, прикрывая от свирепого мороза влажные носы пушистым кончиком хвоста.
  Волчица глубоко вздыхала, задрёмывала на короткое время, не просыпаясь взлаивала и судорожно подёргивала лапами - во сне она гналась за лосем...
  Над лесом стоял серый морозный туман, и неожиданно рано начались длинные зимние сумерки...
  Голодные волки встали из лёжек раньше обычного. И выстроившись походным порядком, пошли на юг в сторону моховых болот, на которых две недели назад задрали молодого лосёнка, зазевавшегося во время кормёжки и не успевшего убежать за лосихой.
  Волчица вела теперь стаю в ту сторону, надеясь перехватить и оставшуюся в одиночестве лосиху...
  Выйдя к берегу широкого безлесного болота, волки легли в прибрежных кустах и Матёрый в сопровождении Черныша первой парой, стал переходить широкое открытое пространство.
  Дойдя до середины болота, Матёрый вдруг остановился, словно споткнулся и долго, пристально рассматривал незнакомый предмет, похожий на корягу, торчащую изо льда наледи под крутым сивером - северным склоном, метрах в ста пятидесяти от волков.
  Наконец убедившись, что предмет совершенно неподвижен, Матёрый продолжил "переправу" и вскоре вся стая, перейдя попарно это опасное место, продолжила свой путь...
  Коряга, неподвижно торчащая под северным склоном, оказалась человеком-охотником, замерившим от удивления и невольного страха.
  Когда стая ушла дальше, он с облегчением выдохнул воздух, перешёл болото и подойдя к свежим волчьим следам долго их рассматривал, удивляясь, как точно след в след шли один за другим серые разбойники, разбившись на пары. Человек, местный егерь, занимавшийся в межсезонье, заготовкой, в этих местах, ивовых прутьев для плетения корзин, вспоминал сколько было волков и пытался по размерам определить состав стаи.
  "Однако - думал он - эти волчки, если их оставить тут на зиму, могут повырезать всех кабанов, лосей, да и косуль прихватить на закуску. Это ж сколько надо мяса каждый раз, чтобы эту ораву накормить?"
  Отойдя с полкилометра, он на всякий случай, спрятавшись за пушистой тёмной елью, на берегу распадка, подождал, приготовив топор - ружья в тот раз он с собой не взял, - не последуют ли волки за ним по следам.
  Убедившись, что преследователей нет, он вышел на просёлочную дорогу и пошёл в сторону деревню, где жил и работал...
  Войдя в деревню уже в темноте, егерь свернул в сторону дома своего приятеля, колхозного агронома и страстного волчатника, которому и рассказал о встреченной в лесу, волчьей стае...
  За вечер обзвонили всех охотников в соседних деревнях и договорились завтра утром собраться у оврага, в дальней части таёжной Пустоши, где обычно дневали проходные волки. Егерь был опытным волчатником и знал все места волчьих переходов и их днёвок.
   Придя домой, егерь растопил печку поставил в чугунке вариться картошку в мундире - он жил один, а жена и сын студент, зимами жили в соседнем городке, у родственников.
  После ужина, достав с антресолей мотки бечёвки, с привязанными к ним красными тряпочками - "флажками", егерь проверил сохранность бечевы, крепко ли пришиты тряпочки и попив чаю, лёг спать...
  Наутро, ещё в полной темноте, прихватив своего друга волчатника, они, на снегоходе укатил на Пустоши, где на развилке дорог неподалеку от Оврага, стали ожидать остальных участников оклада...
  
  ...Волки вошли в овраг сверху, ступая след в след и двигаясь один за другим. Впереди шёл Матёрый, который выделялся размерами, большой головой и серо - палевой гривой падающей на широкую сильную грудь...
  Спустившись метров на триста в сумрачный, занесённый утрамбованным ветром и морозами снегом овраг, стая остановилась, волки чуть разошлись, вынюхивая и выискивая место для лёжек...
  Матёрый лёг на возвышении, носом к ветру. Остальные волки быстро расположившись, обтоптавшись, прикрыв пушистыми хвостами носы, свернулись калачиком и уснули.
  Только Матёрый, какое - то время вслушивался в тишину, нарушаемую свистом холодного, пронзительного ветра, и убедившись, что тайга, как обычно спокойно - равнодушна, задремал, положив голову на лапы...
  Рассвет застал стаю в Овраге. После вчерашнего длинного перехода, волки отдыхали...
  По-прежнему было холодно, но ночью ветер прекратился и алое от мороза солнце, появилось на низком безоблачном небе во всей красе и величии, незамутнённой природной чистоты.
  Яркие, ещё по-утреннему розоватые лучи солнца, брызнули поверх вершин сосен и редко стоящих крупных елей. И снег заискрился, играя разноцветными огоньками...
  Однако укутанные снегом деревья оставались совершенно неподвижными, и тишина охраняла это лесное зимнее сонное царство от вторжения мира яростной жизни, обычной для других времён года в тайге...
  Вдруг, позади, в нескольких сотнях метров от волчьей стаи, за тёмным, молодым ельником, что - то треснуло и человеческий голос произнёс - пропел первый раз: "Хоп - хоп... Пошли родимые!
  - И кто - то из охотников озорно и насмешливо заулюлюкал: "Э - ге - ге - гей...".
  С другой стороны оврага, тоже закричали звонкие человеческие голоса, так безжалостно нарушая тишину дремучего зимнего леса...
  Матёрый вскочил первым, заметался по поляне, и его тревога передалась остальным волкам. Волчица выскочила на бугор, замерла и убедившись, что голоса раздающиеся из ельника принадлежат людям, развернулась и на галопе понеслась прочь от опасных звуков, вдоль своих входных следов, на выход из Оврага.
  За ней помчались молодые волки и быстрее всех - Черныш.
  Матёрый, на какое-то время задержался, оценивая обстановку, а потом решил попробовать прорываться, уходить в одиночку.
  Он свернул вправо и на широких махах, поднимая снежную пыль, утопая по грудь в белом снегу галопом бросился по склону вверх...
  ... Волчица бегущая во главе стаи, первая выскочила на линию стрелков притаившихся под и за деревьями в белых халатах, которые делали их неподвижные фигуры невидимыми.
  Грохнул первый выстрел, и тяжелое эхо пролетело над неподвижным лесом...
  Заряд картечи встретил волчицу в прыжке и пробив шкуру проник в тело, перебил несколько рёбер и сломал крестец. Волчица, взвизгнула от боли и ещё по инерции проползла несколько шагов на передних лапах...
  Затем, с двух сторон ударили ещё выстрелы и она пробитая во многих местах свинцовой картечью замерла, распластавшись на холодном белом покрывале снега.
  Кровь, вытекая из её обездвиженного тела, чуть парила на морозе...
  Два молодых волка не успев остановиться, были встречены частыми выстрелами из цепи стрелков и тоже умерли не успев даже увидеть своих убийц.
  Черныш, после первого выстрела резко затормозив всеми четырьмя лапами, развернулся на сто восемьдесят градусов, и громадными прыжками, спасая свою жизнь, понёсся вспять.
  Но тут же услышал впереди задорно злое: "Хоп - хоп - хоп" и почти звериное - "Хей - я - я - я...".
  В людях, во время загона, особенно в тех из них, кто страстно любил охоту, просыпался вдруг дикий прачеловек, и потому, они готовы были выть, визжать, рычать и драться, если надо за свою добычу, а ещё внутри, ещё и гордились этими необычными для современного человека чувствами...
  Странные метаморфозы порой происходят с представителями рода "гомо сапиенс - сапиенс"
  ... За Чернышом увязалась и едва поспевала его сестра, молодая волчица, часто- часто отталкиваясь на коротких, но быстрых прыжках...
  Вновь резко свернув в сторону, Черныш, по склону оврага выскочил к гребню и тут, от страха на его загривке вздыбилась шерсть. По краю оврага были на незаметной бечеве вывешены красные тряпочки на уровне волчьей головы, которые чуть заметно и таинственно трепетали под несильным утренним ветерком.
  Черныш постоял мгновение вглядываясь в непонятно чем страшное движение ярких "флажков", но тут внизу и слева, вновь грянули выстрелы, и он, словно живая пружина, метнулся вперёд, на ужасные красные тряпочки и высоко выпрыгнув перемахнул страшное препятствие...
  За ним последовала молодая волчица...
  И всё! Они были свободны, оставив в окладе, окровавленные мёртвые тела матери волчицы, своих братьев и сестёр...
   Вожака, застрелил молодой загонщик, заметивший мечущегося, в нерешительности перед "флажками", волка. Выстрел был произведён наугад, но, как известно - новичкам часто везёт - случайная картечина попала Вожаку прямо в глаз...
  От стаи из семи волков, остались только два - Черныш и его сестра - уменьшенная копия Черныша, но только палевого окраса...
  Они ещё долго скакали, напрягая все силы, стараясь как можно дальше убежать от страшного места...
  Наконец тяжело дыша и высунув языки, волки перешли на рысь и по распадку, поднявшись на водораздел, не обращая внимания на следы оленей и косуль, избороздивших снег вокруг, перевалили гребень и ушли в соседнюю речную долину...
  
  Первое время, молодые волки голодали...
  Теперь уже не было рядом ни Матёрого, ни волчицы, которые всегда возглавляли большие охоты и первыми бросались на крупных жертв.
  Теперь всё надо было делать самим. Черныш, физически был сильным и крупным волком и после того, как они на пару, отделив молодого косулёнка от убегающего стада, легко задрали его, он понял инстинктом, свою силу и готовность к убийству других и тогда жизнь стала намного легче...
  ... В январе наступили сильные морозы. Реки и ручьи промерзли до дна и вода выдавленная на поверхность, шурша салообразным текучим льдом, медленно "плыла" вниз, образуя на поверхности неровности и вздутия.
  В эти тяжёлые времена, звери затаились в норах и укрытиях, а копытные отощали и чтобы выжить должны были кормиться много времени, иногда и днём...
  
   ...Мать лосиха и Любопытная, поднялись повыше на перевал, где было поменьше снега сдуваемого оттуда ветром, выбрали себе площадку, в середине почти плоского вершинного болота и никуда не уходя, прожили здесь все морозы, питаясь молодыми побегами ивы и осины, объедая вершины деревцев и кустов, а если не могли достать, то находя на деревце, тяжёлым телом, ломали промёрзшие насквозь стволики и на сломанных, обгрызали все ветки.
  Дневали здесь же, ложась на снег сверху и поджав под себя костистые, длинные ноги, с коротко - жёсткой серой шерстью, на внутренней стороне.
  Любопытная старалась всё делать подражая матери, но силы в молодом теле было заметно меньше и потому, она сильно похудела, и ряд широких, плоских рёбер проступили сквозь натянувшуюся на брюхе кожу.
  Солнце, в морозные дни не могло пробиться сквозь холодный туман, и отсутствие света и тепла ещё больше угнетали молодого зверя...
  Но к началу февраля отеплило...
  На небе, чаще появлялось яркое солнце и в затишке, перед густыми сосновыми зарослями, солнечные лучи почти не задерживаемые чистым и сухим воздухом, растапливали снег и кое - где, даже появилась, протаявшая до серой прошлогодней травы, земля.
  Лосиха приводила Любопытную сюда, на опушку днём, при самом высоком солнце, и молодая лосиха, может быть впервые за всю зиму, по-настоящему отогревалась и крепко засыпала, а мать лосиха охраняя её покой, чутко дремала, часто поднимая голову повыше, оглядывала и прослушивала окрестности...
  Но место тут было мало доступное и кроме большого стада оленей - изюбрей, кормившихся неподалёку, здесь никого больше не бывало.
  ... Волчья стая из семи волков, как по жестокому графику, еженедельно задирала то лося то оленя, то кабанов.
  Потом, она исчезла из округи, и это позволило выжить многим копытным, включая и Любопытную.
  Постепенно, молодая лосиха отошла от морозного стресса и даже стала поправляться, бока её округлились, шерсть заблестела и плотно прилегла к телу. Она начала дальше отходить от матери, проводя во время кормёжки неподалёку, за пределами прямой видимости, уже несколько часов.
  И только на лёжку они, по-прежнему, каждый день уходили вместе...
  В конце февраля завьюжило, подули снежные ветры, хотя сильных морозов больше не было и потому, лоси переместились на южные подветренные склоны, на которых ветер не делал глубоких заносов, пробиваться через которые было трудно даже длинноногим лосям...
  ... Однако это были уже угрюмые последние судороги зимы.
  В марте на южных склонах, на местах бывших больших лесных пожаров в осинниках, было светло солнечно и чисто.
  Небо, с утра до вечера тёмно - синим куполом, высилось над зелено-ствольной порослью молодых осин и снег, девственно белый, искрящийся и переливающийся под солнечными лучами, прогревался и влажнел на поверхности, а испарения образовывали серую дымку, висевшую над распадками, особенно во вторую половину дня...
  В начале весны, когда солнце всё выше поднималось на небо к полудню, а синие влажные сумерки сменялись прозрачной прохладой ясных лунных ночей, мать Сама, вместе с лосёнком перекочевала за водораздел и остановилась в широкой пади, по которой протекала небольшая, в высоких кочковатых берегах, река Хея.
  Кругом ещё лежали глубокие снега, но на южном, высоком берегу реки, в редких сосняках, под деревьями образовались проталины, куда и выходила кормиться лосиная семейка...
  
  ...Черныш и молодая волчица к тому времени стали уже мужем и женой, избежав свирепых драк между кобелями - волками. В округе, больше не было других волков...
  Брюхо волчицы заметно увеличивалось с каждой неделей, и волчья пара отыскала себе логово в старой, покинутой барсучьей норе, очистив её от прошлогодних листьев и занесённого внутрь мусора. Эта нора, случайно находилась неподалёку от места, куда выходили кормиться лоси - матка и лось - сеголеток.
  ... Уже под вечер, пробегая вдоль реки, по гребню высокого берега, волки натолкнулись на лосиху и лосёнка Сама. При виде волков, шерсть на загривке лосихи поднялась дыбом и Сам к тому времени ставший размерами с мать, придвинулся к ней поближе и гневно захрапел. Волки, разделившись, обежали вокруг лосей и те, поворачивая головы вослед их движению, пристально наблюдали за волчьими манёврами.
  Черныш, вздыбив шерсть на загривке, мелкими шагами приближался к стоящим бок о бок лосям, когда Палевая перемещаясь, совершила ошибку, подойдя слишком близко к готовой защищаться не на жизнь а на смерть, лосихе. Мгновенно напрягшись, лосиха прыгнула вперёд, встала на дыбы и обрушила дробь убийственных ударов на Палевую, которая метнулась назад, но вытаявшие кусты черничника, на мгновение помешали ей увернуться от острого правого копыта, лосихи.
  Чёрное острое копыто попало в заднюю часть тела, в крестец, рассекло кожу и повредило кость правой задней лапы. Черныш бросился на выручку, но Сам, неожиданно быстро отпрыгнул в сторону и развернувшись тоже поднялся на дыбы и стал передними копытами бить волка.
  Чёрная шерсть на загривке лосёнка торчала дыбом, крупные белые зубы-резцы оскалились и опустившись после серии ударов копытами на мёрзлую землю, Сам, старался укусить уворачивающегося, бросающегося из стороны в сторону, волка.
  Черныш, пытался забежать сбоку или сзади Сама, но тот не испугавшись, старался ударить разъяренного и испуганного, сверкающего в злобном оскале белыми острыми клыками, Черныша.
  Но волк своего добился - отвлёк внимание на себя. Лосиха - мать бросила, визжащую от боли, укорачивающуюся от ударов Палевую и кинулась к Саму на выручку.
  Отступая, крутясь, то влево, то вправо Черныш уводил разъяренных, почувствовавших свою совместную силу, лосей от раненной подруги.
  Наконец, он отбежал на несколько десятков метров и лоси, храпя и поводя налитыми кровью глазами, стали медленно с остановками уходить, иногда имитируя броски - выпады, в сторону волка, от которых тот, якобы в нерешительности, отскакивал на несколько шагов назад и в сторону...
  Когда лоси скрылись за деревьями в соседний распадок, Черныш вернулся к Палевой, которая лежала и лизала отбитый зад, жалобно повизгивая от пережитого страха и боли. Черныш лизнул её в морду, словно понимая её состояние и жалея...
  Вскоре, волчица приподнялась и подволакивая задние лапы, сильно хромая, пошла в сторону логова, сбоку сопровождаемая Чернышом...
  Несколько дней Палевая находилась между жизнью и смертью и Черныш, приносил ей по вечерам, приходя с охоты зайцев и птиц, а однажды и кусок косулятины.
  Но Палевая ничего не ела и только зализывала рану, жалобно поскуливая, глядя на Черныша влажными блестящими глазами, словно благодаря его за заботу и участие.
  Через несколько дней, волчица начала поправляться, но ещё долго скакала по лесу на трёх лапах, а потом прихрамывала почти до первых весенних зелёных листочков.
  В положенное время, она родила мёртвых волчат и потому, на лето они остались по-прежнему парой, но жили около норы...
  
  ... Наступила долгожданная весна...
  Снег расплавляемый солнцем стал тяжёлым и плотным и в берёзовых распадках, в тени, отдавал синевой. Березняки, на фоне ещё не стаявшего снега приобрели коричневый оттенок - почки на ветках набухли. Издали, на идеально белом, составленном из стволов вертикально поднимающихся от земли акварельными, лёгкими, тёмно - коричневыми облачками. И эти мириады будущих зелёных листочков, по весне завёрнутые в нежно - коричневые, клейкие чешуйки, плавали в синеве разогретого воздуха поднимающегося над замороженной землёй.
  Высокие белые облака повисали в глубине яркого высокого неба, и изредка, сыпали на землю крупяной снежок, через несколько часов стаивающий и увлажняющий проталины.
  В сосняках, снег в солнечные дни парил после полудня, и разморенные непривычным теплом звери, выходили на высокие берега и чистые вершины бугров погреться, подремать на благодатном солнышке.
  Таёжная природа постепенно просыпалась после зимнего сна - обморока...
  По утрам, с первыми синеватыми проблесками наступающего дня на опушках, в редких березняках и на клюквенных болотах, начали бормотать и чуфыкать разгорячённые тетерева, страстно - яростные черныши - петухи.
  На рассвете, они демонстрировали свои вокальные способности и кичась силой и блестяще чёрным оперением, расхаживали неподалёку один от другого, распустив хвосты в форме лиры.
  Перед солнце восходом, на тока прилетали тетёрки и тут, распалённое присутствием "невест", тетеревиная самовлюблённость, принимала формы агрессии.
  Тетерева-петухи растопорщив оперение кидались в яростную драку, гонялись за побеждёнными соперниками и чуть позже, улетали на край тока вместе с "девицами" и там водили любовные "хороводы".
  И долго ещё над перелесками, уже под тёплым солнцем, раздавалось загадочное угрожающее бормотание и яростное шипение - чуфыканье...
  ... В крупно-ствольных сосняках, ещё с вечера собирались глухари и блестя черно - зеленоватым отливом оперения, прохаживались по оттаявшей земле, выискивая в прошлогодней ветоши, жучков и личинок, разгребая серую вымороженную и подсохшую за зиму траву и папоротник придавленный к земле стаявшим снегом...
  В сумерках, перед наступлением ночи, петухи, громко хлопая крыльями взлетали на деревья и повозившись там какое-то время, устроившись поудобнее, засыпали, чутко вслушиваясь в окружающие сосняки, подмечая, где сидят их завтрашние соперники...
  Назавтра, ещё в сплошной темноте, петухи, проснувшись прохаживались по толстой ветке, слушали напряжённую тишину и вдруг, главный глухарь-распорядитель, "регент" глухариного хора, нарушал предрассветную тишину и пробуя голос заводил песню - угрозу. "Тэ - ке, Тэ -ке..."
  Начнёт и не закончив послушает - нет ли ответа из недр настороженного леса. Затем, после паузы, вновь слышится "Тэ - ке, тэ - ке..."
  Потом продолжает всё громче, всё быстрее, всё азартнее...
  Наконец "тэканье" переходит в кастаньетный перебор и сменяется металлическим точением - шипением!
  И через короткую паузу, эта страшная вовсе не птичья песня повторяется вновь...
  Из глубин бора, этой древней односложной песне - вызову, отвечает один, потом второй, потом третий глухарь.
  И начиналось, возбуждающее ярость, соревнование голосов. Предрассветная тишина в округе сменялась тэканьем и шипением угрожающе непонятных и опасных звуков.
  Мы словно попадаем в далёкое прошлое земли, когда вокруг ещё не было людей, но уже существовали эти странные угольно - чёрные "бородатые" птицы. Действительно, иногда на фоне светлеющего неба, можно заметить у поющих глухарей трясущуюся от ярости и раздражения бороду, растущую под угловато - костистой прямоугольной головой, увенчанной криво загнутым, белой кости, клювом...
  Изредка, из лесной тьмы, доносится угрожающее уханье ночного разбойника филина: "У - у - х, У - х - х...", - и разлетается страшным эхом на многие километры А сам филин чёрной крупной, неслышной тенью перелетая с дерева на дерево, выслеживает зазевавшихся нерасторопных молодых глухарей и капалух - глухарок...
  
  ... На болотах в это время, просыпаются трубачи - журавли и начинают пронзительно - грустно трубить, оповещая мир о наступающем длинном и тёплом весеннем дне, расхаживая, пока в одиночку, на длинных тонких, ногах - тростинках по их закрайкам, важно и неторопливо оглядывают просторы мёрзлых ещё, кочковатых мочажин, а потом, словно на тренировке или репетиции, вдруг развернув широкие крылья - веера, пускаются в грациозный пляс, переступая по балетному высокими ногами по кочкам и маша широкими крыльями...
  Над сумеречными ещё березняками и лесными пустошами, заросшими кустарником, опустив длинноклювую головку вниз, пролетают, посвистывая и хоркая, лесные кулички - вальдшнепы. Заслышав хорканье, с земли взлетают самочки и коротко, пронзительно посвистывая, заставляют петушков сворачивать на свист. Так парочками, а то и троечками вальдшнепы делают облёт знакомых урочищ...
  На востоке, над темным ещё горизонтом, тонкой длинной полоской проклевывается зорька и постепенно, завоёвывая пространства высокого неба, появляется дневной свет...
  Тут, где-нибудь в кустах, пискнет первый раз безымянная пичуга. А потом осмелится нарушить дробным стуком незамутнённую тишину рассвета, "токующий" дятел...
  И начинается концерт!
  Птицы проснувшись, поют взахлёб, наперегонки, стараясь пересвистать, перестукать, перебормотать, перепеть друг друга.
  Поднимается невообразимый шум, стройная весенняя какофония, сложившаяся из задушевных, вдохновенных песен, любовных ухаживаний, значительных обещаний, соблазнительных всхлипываний и вскрикиваний...
  И как апофеоз весны и долгожданного ликующего утра над зелено-тёмными, насторожённо дремлющими лесами всплёскивают из за пико-образных вершин высоких деревьев, часовых ночи, солнечные лучи, первые, лёгкие, разрозненные и потом появляется алое, оплавленное ночными заморозками, солнце.
  Весенний шум - приветствие животворящему солнцу, достигает в эти минуты апогея, и уже после, медленно идёт на убыль...
  Тока заканчиваются на этот день.
  Тетерева перестаю драться и бормотать - выкрикивать озорные ругательства. Глухари спрыгивают, слетают на землю и возбуждаемые квохтаньем глухарок, сходятся в пары противоборствующих друг другу заядлых драчунов и начинают, уже при солнечном свете, яростно клеваться, биться сильными костистыми крыльями и драться когтистыми лапами.
  Глухарки сидят поодаль, наблюдают за "битвой претендентов" на их ласки, или гордо, подняв пёстренькие головки прохаживаются по земле, любуясь порозовевшими под ало - красными , с золотистым оттенком, солнечными лучами, молодыми, белоствольными берёзками...
  На болотах, сменив драчунов чернышей - тетеревов, длинноногие журавли с маленькими длинноклювыми головками на длинных шеях, сойдясь парами, стройно и грациозно "пляшут" свои загадочно - причудливые танцы, маша в неслышный для человеческого уха такт широкими сильными крыльями и перебирая стройными ногами, наслаждаются своим медно-голоcым пением...
  Они славят наступление весны и праздника жизни, "рассказывают" о длинном перелёте из тёплых стран, навстречу весеннему брачному времени, так долго и тревожно ожидаемого в местах добровольного изгнания, на время длинной холодной зимы...
  Но проходит ещё час, солнце поднимается выше и выше и ночная, рассветная сказка заканчивается, лес пустеет и вновь наливается тишиной ожидания, поднимающийся над землёй, тёплый к полудню, день. Однако, вслед за медлительным и одиноко просторным вечером, придёт ночь, а затем и следующее, полноцветное и громогласно - торжественное утро...
  В полдень, нагретый солнышком снег начинает таять, и затихшие на ночь, ручейки всё громче лепечут, звенят капелью по рытвинам и оврагам, журчат пенясь, перескакивая препятствия и после полудня, уже набирая силу, потоки воды несутся, рушатся, пенятся, плывут по всей земле, подгоняемые жарким солнцем, отражающимся золотыми дорожками в образовавшихся разливах и омутах, заливающих прибрежные низинки и луга...
  Появляются первые разноцветные, лёгкие, порхающие бабочки, в зигзагообразном полёте, то и дело присаживаясь на травяные былинки, словно яркие цветочки, слетающие с неба...
  А в загадочно и страшно тёмных ельниках, куда даже полуденное солнце почти не проникает, затаились лесные чудовища - лешие, спрятавшиеся, замаскировавшиеся под воздетые в ярости и мольбе, переплетения корневищ упавших деревьев, прикрытых тёмно - ветвистой хвоей. Здесь холодно, сыро и полутемно и пугающе громко обрушиваются пласты подтаявшего снега, усыпанного еловыми хвоинками и лесной ветошью, которой, ложась спать, укрываются мохнато-ногие лесные разбойницы и ведьмы - кикиморы...
  Это кусочек другого мира, её арьергард, несбывшаяся угроза, остатки умирающей, мстительной зимы, надолго покидающей тайгу.
  Пройдёт ещё несколько недель и зима, сдавшись окончательно, исчезнет в прошлом, уступив место благодатному, свеже - зелёному, ароматному лету...
  
  ...Бурого разбудили лучи солнца, проникшие в берлогу через отверстие входа. Он долго не решался открыть глаза, прервать эту тягучую дрёму. Он ворочался меняя положение и наконец, услышав жужжание отогревшейся под весенним светом и теплом мухи, вылез на поверхность и долго втягивал напоённый непривычными ароматами воздух, лежал перед берлогой, чувствуя зуд в начинающей линять, тёплой шубе...
  На ночь он вновь забрался в берлогу, но следующим утром, пораньше вновь выбрался на поверхность и погулял перед берлогой, кое - где ещё проваливаясь в хрупкий снежный наст по брюхо...
  Через неделю, он оставил берлогу и голодный, но лёгкий, направился на юг, в места летних стоянок...
  В одном месте, перейдя реку, с влажными пятнами наледи, в прибрежном ельнике, вышел на след лося, и в развалку побежал по следу, опустив лобастую голову к земле и с шумом втягивая свежий запах. Выбираясь из чащи, медведь выпугнул с лёжки голенастого лося.
  Заметив в кустах мельканье тёмно - бурого шерстистого пятна, лось с места перешёл в безудержный скач, и через несколько минут, опередил преследователя, на добрые двести метров...
  На всем ходу, рогатый скакун вылетел на берег неширокой, но переполненной талой водой речки и длинным прыжком преодолел её, попав сильными задними ногами в ледяную закраину и подняв фонтаны брызг.
  Медведь подбежал к реке, в нерешительности потоптался на берегу, попробовал перебрести, даже зашёл на полметра вглубь, но передумал и после двинулся вверх по течению, недовольно поваркивая и пофыркивая, словно разговаривая сам с собой.
  Заметив упавшее поперёк реки бревно, он взобрался на него и печатая на белом снегу лежащем на поверхности соснового ствола абрис крупных лап с отчётливой голой подошвой и веером кончиков отросших за зиму когтей, балансируя, перешел на противоположный берег. А после переправы направился дальше, уже забыв о преследуемом лосе...
  
  ... Лосиха мать с Любопытной, днём, когда растаяли остро - хрупкие ледяные забереги, переплыли через разлившуюся реку и поселились на, заросшем тальником и ивой, острове.
  Здесь, они отъедались наливающимися весенними соками, корой лиственных кустарников, и ложились тут же, в чаще, видя сквозь густые тонкие ветки, как садится большое, дымно - золотистое солнце.
  По вечерам, после заката солнца, посвистывая, над рекой проносились вверх и вниз по течению легкокрылые стайки чирков - свистунков, а иногда несколько грузных кряковых селезней и из заводи, приманивая их, раздавалось громкое кряканье серой подвижной уточки.
  Возбуждённые селезни, дружно закладывали вираж и, описав дугу, садились в небольшой заливчик, плавно приводнившись, на брюшки укрытые плотным непромокаемым оперением...
  Уточка, при виде стольких пылающих страстью "кавалеров", начинала возбуждённо крякать, а селезни перегоняя друг друга и делая плоскими клювами угрожающие выпады, вступали в короткие схватки, определяя кто сильней и кто станет супругом красавицы - уточки.
  Наконец самый сильный отгонял назойливых претендентов, и пара, в сопровождении вполне дружески и любезно настроенного дружка - жениха, отправлялась в тихую заводь, где селезень - фаворит заводил бесконечные ухаживания, а уточка, покорённая его любезными жестами, наконец сдавалась и победитель получал всё, к чему влекла и принуждала его природа...
  
  ... Через неделю, когда вода спала, лоси покинули приветливый остров и, перейдя обмелевшую протоку вышли на гриву возвышающуюся над речной долиной...
  Тут на след лосей набежала собака Кучум, путешествующая с хозяином по весенней тайге в поисках свободы и приключений.
  Хозяин, только что тронулся в новый путь после ночёвки у костра, и потому, не ожидавший такой встречи Кучум - чёрная лайка, с палевыми точками над глазами "карамистая", как говорят местные охотники, подхватила свежий след верховым чутьём и помчалась вслед лосям, прошедшим здесь несколько минут назад.
  Нагнав матку и Сама через километр, Кучум залаял на бегу, но из его пасти вылетели только чуть слышные хрипы. В шее у него была сквозная дырка, образовавшаяся после гнойного воспаления, вызванного простудой, когда он в хозяйской кладовке ночевал на заледеневших остатках капели с протекающей крыши. Вместо азартного громкого лая, теперь воздух с шипением выходил в незажившую ещё рану...
  Хозяин уже хотел переходить заболоченный распадок, после морозной ночи подёрнутый хрупким ледком, когда вдруг услышал единственное взлаивание, и потом, увидел на мокрой траве след сохатого.
  Он пригнулся к мочажине, рассмотрел свежий след, сопоставил в уме с услышанным голосом Кучума, и бегом поспешил в сторону, откуда собака подала голос...
  Разобравшись в собачьих и лосиных следах, хозяин определил, что лосей было два...
   Через какое-то время, он остановился и замер, внимательно прислушиваясь и поводя головой. Вскоре, взлаивание повторилось уже в другом направлении и человек быстро зашагал по неглубокой луже среди кочек, задевая сапогами, острые осколки льда, разбитого лосями на бегу.
  "Бедный Кучум - вдыхал на ходу хозяин - он об эти осколки льда все лапы себе изрежет"
  Кучум тем временем поравнявшись с лосями и даже чуть опережая их, заворачивал чуть влево, прекрасно ориентируясь на местности и постоянно держа в уме, то место, где они с хозяином провели ночь у костра. Помогал ему в этом и запах кострового дыма, который наносило на чуткую собаку, откуда - то спереди...
  Идя по его следам, человек вдруг увидел впереди себя сизоватый дымок костра и с удивлением спросил сам себя "Кто это может быть?" и только подойдя ближе, узнал собственное кострище, тлеющее на мёрзлой ещё земле...
  "Ага! - обрадовался охотник. - Кучум, не слыша меня, решил подогнать лосей к кострищу...
  Вот так умница! Но мне надо его отозвать. С его пробитым горлом он не может громко лаять, а двух лосей ему просто не остановить".
  Охотник, подойдя к кострищу громко, призывно засвистел...
  Кучум услышал далёкий свист, ещё какое- то время бежал параллельно с лосями, потом остановился, решаясь, и повинуясь команде человека, вернулся по своему следу к кострищу, где его ждал хозяин...
  А лоси, пробежав ещё с километр, перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе остановились и стали кормиться в осиннике, плотной светло - зелёной стеной стоящем в вершине неширокой пади... Собаки они конечно не испугались...
  
  ...Через неделю, Бурый добрёл до знакомых мест и поднявшись на склоны таёжных холмов, стал выходить на маряны, напитываясь витаминами и белками, содержащимися в появившейся зелени травы и луковицах саранки -яркого сочно - мясистого таёжного цветка появляющегося в начале лета из этих луковиц.
  Он по запаху находил луковицу, часто сидевшую в земле, в нескольких сантиметрах от поверхности и острым когтем, как лопаткой извлекал её из земли и чавкая, съедал, уже на ходу, определяя местоположение следующей луковицы...
  ...Ночуя в вершине речного распадка, в мягком, тенисто - прохладном и ароматном пихтаче, медведь, по утрам спускался вдоль извилистой речки, в основное русло, а там сворачивал, влево и, выйдя на просторную поляну - маряну, на крутом безлесном склоне, кормился до полуденных жаров, после уходя на время в ельник, ограничивающий моряну сверху. За ельником, на гребне холма ещё белел снежный карниз, из которого после полудня начинал струиться ручеёк талой воды...
  Иногда, с другой стороны на просторную маряну выходила молодая медведица с маленьким медвежонком. Они паслись на другой стороне склона и когда Бурый случайно приближался к ним, медведица, бросая кормиться начинала сердиться, фыркала и делала угрожающие выпады в его сторону.
  Бурый, зная силу и ярость медведиц защищающих своих медвежат, заметив гневающуюся мамашу старался не обострять ситуации и возвращался на свою половину маряны.
  ...Однажды, Бурый видел, как снизу, на маряну вышел молодой, некрупный медведь и медведица бросилась на него в драку, а пришелец, со всех ног кинулся наутёк!
  Возвратившаяся к медвежонку, Барышня, это была она, долго ещё фыркала сердито морща чёрный нос и обнажая клыки торчащих из фиолетового цвета дёсен и сдавленно порыкивала, озираясь и крутя головой, словно объясняя медвежонку, что он должен опасаться "незнакомых дядей"
  Бурый уже забыл свои прошлогодние страсти во время гона и не узнал Барышню, да и не хотел узнавать...
  Мало ли медведиц с медвежатами ходит по тайге...
  
  ... Было начало лета и по распадкам тут и там особенно в жаркие солнечные дни, шумели водопады, срываясь со скальных уступов и повисая на мгновения в неподвижном, чистом воздухе, пролетев несколько десятков метров, с шумом и грохотом дробясь на мириады капель и капелек, ударялись о гранитные карнизы, или поднимая из глубины водных ванн, водовороты и клочки пены, проваливались в глубокие омуты, выдолбленные за многие годы в крепком граните, текучими струями.
  Недаром ведь говорят, что "вода камень точит"
  В предгорьях, на пологих спинах таёжных холмов зацвёл багульника. И этих цветочков становилось так много, что они сиреневыми, легко-невесомыми облачками повисали над южными склонами хребта, завораживая и успокаивая взгляд...
  Тайга в таких местах, на время становилась ярко фиолетово - зелёного цвета...
  Внизу в долинах, уже давно распустились листочки на деревьях и раскрылись яркие таёжные цветы - жарки, полыхая оранжево-красным на фоне зелёной травы.
  Но на склонах, а тем более на гребнях гор, лиственничная поросль ещё не выпустила зелёную, мягкую хвою, и стояла серо - коричневой щетинящейся чащей, ожидая развития лета...
  Северные олени кормились на мшаниках посреди пологих и поросших карликовой берёзкой долинок, а в жары уходили на нетающие всё лето снежники и отдыхали там от комаров и мошкары, всё в больших количествах появляющихся над горной тундрой...
  Лоси переселились в долину реки, в район бобровых плотин, создавших цепь небольших прудов на неглубокой речке.
  ...По вечерам, на закате солнца, мать - лосиха и Сам приходили к одному из таких прудов и безбоязненно входили в воду, на середину озерца. Напившись, они разойдясь на несколько метров, кормились, погружая, горбоносые головы, с длинными ушами в воду, доставая со дна сочно - мучнистые корневища болотного аира.
  Лосиха, изредка переставала жевать, поднимала голову, прислушивалась и убедившись, что в округе всё спокойно, вновь погружала ушастую голову в воду.
  Постепенно сумерки сменились ночной темнотой и из насторожённой мглы, в лесной тишине, далеко был слышен плеск воды и фырканье лосей...
  
  ...Бурый пришёл на водопой, с другой стороны пруда и услышав непонятные звуки, насторожился, стал красться, аккуратно обходя препятствия, и нюхая воздух...
  Лоси стояли почти посередине озерца, и выйдя к берегу Бурый затаился, вглядываясь в темноту. Но его зрение и при солнечном свете не отличающееся остротой, сейчас вовсе не годилось. Другое дело лоси...
  Стоило медведю неосторожно переступить с лапы на лапы, треснула веточка под его тяжёлым телом, и лосиха, заметив движение, с места прыгнув, поскакала с громким шумом по воде, в разбитой этими звуками тишине, к противоположному берегу - она, своими большими глазами, даже в темноте увидела шевеление медвежьей туши и бросилась убегать. За ней последовал Сам, тоже на больших прыжках...
  Отбежав от озеринки с полкилометра, звери остановились и лосиха долго вслушивалась, в ночную тишину, и убедившись, что погони нет, лоси прошли в густой ельник и легли в знакомом месте...
  Такие происшествия однако, были редкостью в их размеренной жизни. Обычно они кормились на озеринке почти до рассвета, а перед утренней зарёй уходили на лёжку, с заметно округлившимся брюхом...
  Бурый слышал, как лоси с шумом убегали, выбираясь из озеринки, но он и не собирался на них нападать. Медведь из простого любопытства попробовал скрадывать...
  Сытый и растолстевший, он был неуклюж и неповоротлив. Времена постоянного голода и агрессивности прошли, закончились вместе с весной, и сейчас он был миролюбив и не опасен для других зверей. Корма в это время года, в тайге, хватало на всех...
  
  
  ... Черныш и Палевая вышли на охоту, уже в ночной темноте. Пройдя по левому высокому берегу реки, волки рысью, следуя один за другим, обыскивали обнюхивали прибрежные кусты и никого не встретив, переплыли, переправились через речку и взобравшись на противоположный берег, немного прошли по свежему следу глухаря.
  Под одной из крупно-ствольных сосен след обрывался и Черныш, подойдя к дереву, понюхал воздух и поскрёб когтями правой лапы по толстой, неровной сосновой коре.
  Наверху зашевелилась сонная птица и раздалось сердитое кряканье глухаря, сердящегося на побеспокоивших его волков. Он был там, наверху, в полной безопасности и потому, высказывал своё негодование в полный голос.
  Черныш, сердито взлаял басом и покрутившись у подножия дерева, последовал дальше.
  В это время Палевая, в молодом соснячке, наткнулась на свежие следы кабаньей семейки: кабанихи матери и шести, полосатых ещё маленьких поросят.
  Сделав на галопе проверочный круг, Палевая вышла на выходной след и помчалась в погоню. Вскоре её догнал Черныш, проскочил вперёд, и уже верхним чутьём, подхватив тёплый ещё запах, понёсся вскачь...
  Перевалив через пологий гребень, разделяющий два болотца, волки услышали впереди себя шорох идущей по берегу болота кабаньей семьи и, разделившись, помчались напрямик, уже на звук.
  Выскочив на болотистый бережок, Черныш заметил мелькание в кустах серо - полосатых поросят, наддал, и врезавшись в стадо, набросился на первого кабанёнка. Тот испуганно завизжал и этот визг трагическим диссонансом нарушил лесную тишину.
  Черныш сшиб кабанёнка грудью, и пока тот катился по траве, переворачиваясь и визжа от страха, куснул его несколько раз за голое ещё брюшко, вырвав кусок внутренностей.
  Кабанёнок умер мгновенно, но волк, бросив его, продолжая атаку, налетел на второго, прижал всем телом к земле и, не обращая внимания на панический визг своей жертвы, вцепившись длинными клыками, в шею кабанёнка, задушил и его...
  Палевая, наскочила на кабанов с другой стороны и тоже загрызла кабанёнка. Кабаниха, с оставшимися в живых, тремя поросятами помчалась, по берегу болотца, влетела в густой ельник и как таран пробивая себе дорогу сильным клинообразным телом, проскочила в самую чащу и там остановилась, дрожа и всхрапывая, испуганно нюхая воздух.
  Волки отстали, и кабаниха, убедившись, что близкой погони нет, перейдя на крупную рысь, помчалась в соседнее урочище. И следом за ней, как по ниточке, не отставая даже на метр, следовали оставшиеся в живых кабанята...
  
  ...Наступили дни летнего солнцестояния и потому солнце появившись в пять часов утра, спускалось за лесистый горизонт только в одиннадцатом часу. После прохлады раннего рассвета, наступала летняя жара достигающая к полудню максимума и звери прятались кто куда, до закатных последних лучей солнца...
  Тяжёлая, в апогее развития, хвойная и лиственная зелень изнывала, тяготясь жарой, свисала безвольно и почти безжизненно с напружиненных веток, веточек и ветвей. В осинниках, круглые листочки, с утра, словно осколки разбитого громадного зеркала отражали солнечный свет, но к полудню, угасали, и давящий жар лился с выгоревшего светло голубого неба, на уставшую от летнего изобилия землю.
  Всё в природе: деревья, кусты, склоны залесённых холмов и даже болотные кочки принимало преувеличенно округлый, массивный, непрозрачно и неестественно плотный вид и цвет...
  В ветреные дни всё вокруг приходило в движение шелестение, трепыхание и дрожание. Леса под порывами ветра, словно паруса Земли, гнулись, шумели и прерывисто гудели, пытаясь или помогать, ускорять вращение земли или противостоять ему. Всё зависело, в какую сторону дул ветер...
  На третий или четвёртый день жары, следовал день дождливый и тогда, всё съеживалось, провисало, источало влагу и туман. Темно - серые тучи налитые дождевыми каплями до краёв, под тяжестью воды опускались к самой земле, закрывая на время не только горы, но и холмы почти до половины склонов...
  К вечеру когда дневной дождь заканчивался и в разрывы высоких белых облаков проглядывало яркое, умытое солнце, земля, истомлённая трёхдневным зноем дышала прохладой и деревья, встряхнувшись, тянулись к небу с первозданным оптимизмом ожидания новой счастливой жизни.
  Реки, речки, ручьи и вновь образовавшиеся ручейки шумели, звенели струями на перекатах и рыба оживившаяся на время, двигалась голодная, собираясь в стайки и целые косяки.
  На рубеже ночи, водная гладь то тут то там вспенивалась плеском и прыжками играющей рыбы. Оголодавшие комары и мошки, звенели мириадами крылышек и зуд - звон тонкой, односложно-опасной нотой, разливался над тайгой, приводя обитателей леса почти в ужас...
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"