Аннотация: На охоте, как в картах иногда везёт по сумасшедшему. Вот и моему герою повезло. Хочу заметить, что это совсем не я! мне всегда не везло.
СВАИ
"На охоте мы терпим и дикий холод, и палящий зной, презираем и сон и негу, укрепляем свои силы, упражняем наше тело, чтобы оно сделалось более гибким, - одним словом, это занятие вреда никому не причиняет, а удовольствие доставляет многим..." (Мигель де Сааведра)
...Гена не торопясь, шел по лесной дороге, прислушиваясь, вглядываясь, принюхиваясь. Была осень и прохладный, чуть влажный воздух полон горьковатыми ароматами подопревшей листвы устилающей дорогу. Дул легкий ветерок и осиновые листья, ещё остававшиеся на ветках, разноцветные от желтого до густо красного, трепетали от его порывов как сигнальные флажки и часто не удержавшись, отрывались от ветки, от родного ствола, потом какое-то время планировали вниз и упав на дорогу застывали в мёртвой неподвижности.
Из придорожных кустов, шумя крыльями и тревожно, тонко тренькая, вылетел рябчик и сел справа, на ветку крупной лиственницы. Гена замер, медленно снял ружьё с плеча и рябчик вновь тревожно затренькал, глядя прямо на Гену.
Охотник застыл неподвижно и ждал...
Рябчик через какое-то время задвигался, прошел немного вдоль по ветке, а Гена в это время, медленно поднял ружьё, прицелился и плавно нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо заметалось запутавшись в полуголых стволах, и замерло...
Рябчик пушистым комочком упал под дерево. Гена, заметив место пошел туда, глядя себе под ноги чтобы не споткнуться; не доходя несколько метров до лиственницы, остановился, осмотрелся и заметив серый, пушистый комочек перьев, поднял птицу и по чёрной отметине под горлом понял, что это петушок. "Поджарю на костре", - подумал он и подвернув головку рябчика под крыло, спрятал в рюкзак...
Свернув с грязной разъезженной дороге с глубокими колеями, пробитыми грузовиком-вездеходом, по мягкой, обсыпанной хвоёй дорожке пошёл направо, мимо небольшого, пушисто-зелёного сосняка и вскоре, увидел маленькую полянку заросшую кустами ольхи.
"А я ведь здесь так часто бывал прежде" - подумал он и вспомнил, как лет десять назад, он с приятелем Сашей Петровым ночевал здесь под тентом две ночи...
... Была такая же осень, стояла солнечная погода и они, бродили весь день по окрестностям любуясь осенней красотой.
Вечером, возвратившись к биваку сидели и ели у костра, уклоняясь от струек ароматного, но едкого дыма от осиновых дров.
Смотрели по сторонам: на заходящее солнце, на темнеющий, стоящий стеной лес на другой стороне лесной, заболоченной долины.
Потом, не торопясь поужинав и одевшись потеплее, шли на Сваи - некогда положенный через болотину мост-гать, с высоко торчащими по бокам, полусгнившими столбами-сваями. Потому и место называлось - Сваи.
Выйдя на широкую ровную болотину, расходились по гати подальше друг от друга и стояли неподвижно, в ожидании заката и утиного вечернего лёта. Кругом было тихо, и каждый плеск или треск ветки был слышен на сотню метров.
... К осени природа словно устаёт от рождений, роста, движения, созревания и потому, кажется замирает-засыпает. Непотревоженная тишина повисает над лесом, над полянами, над болотами...
Так было и в тот раз.
Только успокоились, разойдясь друг от друга на приличное расстояние, как тишина объяла окрестную тайгу. И они, невольно сосредоточившись задумались, каждый о своём...
Вдруг, на том берегу на котором был бивак, метрах в ста от дымящегося кострища, сердито и раздражённо взлаял-рявкнул самец косули.
Видимо он пришёл на водопой и причуял запах дыма, тонкой струйкой поднимающегося в воздухе от непогасшего костра. Сашка рукой показал Гене направление и потом, явно сожалея развёл руками, словно говоря: "А кто же знал?"
Козёл ещё несколько раз рявкнул: "Гоу! Гоу!", но уже неожиданно далеко - видимо испугался тревожных запахов и убежал.
Постояли ещё несколько минут...
Вдруг прямо против Сашки, на полузатопленное бревно прилетел и сел длинноносый вальдшнеп. Гена видел, как Сашка медленно поднял свой Зауэр-двустволку, прицелился и выстрелил. Эхо было громогласным, сочным и долгим...
Шлёпая резиновыми сапогами по болотистой грязи, Сашка подошёл к убитой птице, поднял её за крыло, показал Гене и вернулся на своё место.
Постояли ещё...
Солнце зашло...
Похолодало и потемнело...
Сашка решительно нарушил тишину, которая засасывала, заставляла замереть и не двигаться, не шевелится... Он кашлянул и чмокая сапогами по болотной жиже подошёл к напарнику. Гена тоже задвигался, - не дожидаясь полной темноты - они вместе пошли к берегу болота, к стоянке
Там, Сашка - умелый лесовик и повар, за неимением сковороды, быстро поджарил вальдшнепа на костре в котелке, а также приготовил пюре из картофельных хлопьев ...
Гена никогда - ни до, ни после этого случая - не ел такого вкусного, сочного, прожаренного мяса, обгладывал косточки и не переставая хвалил Сашкины кулинарные способности!
А тот зевая пил чай и отнекивался:
- Вот если зверя добудем, тогда я такое жаркое сделаю - пальчики оближешь...
...Занятый воспоминаниями Гена вышел на приречную поляну-покос. По краю лишённого деревьев пространства между речным болотом и покосом, росли кусты ольхи, как живая ширма заслоняющие вид на болото.
Гена подошел к кустам, и мельком глянул туда сквозь листву. Ему показалось, что на болоте, среди высокой, густой травы, посредине, там где текла незаметная речка, мелькнуло жёлто-коричневое пятно...
Инстинктивно насторожившись, он наклонился и на полусогнутых ногах, прячась, подошёл к кустам. Потом, став на колени осторожно выглянул в проём между кустами...
На болоте стояли и кормились, склонив головы в траву, два изюбря. Это было так неожиданно, что Гена пригнулся ещё ниже, нервно задышал, руки задрожали.
И в голове мелькнула мысль: "Не может быть! Так легко и так просто! Бац, и звери стоят! И уже стрелять можно. Они всего метрах в шестидесяти!"
Руки шарили по карманам, а глаза впились в цель, фиксируя каждую мелочь...
Один из оленей поднял голову, и, продолжая жевать, долго смотрел в его сторону. Гена, напрягшись, присел ещё ниже и замер. Олень пошевелил длинными ушами и вновь наклонил голову к траве.
Гену била крупная дрожь! Осторожно зарядив ружьё пулями, Он лёг на живот, закрепил ружье в плечевой впадине, крепко держа его на полусогнутых в локтях рук упертых в землю.
Он с таким напряжением вглядывался в оленей, что на глазах выступила влага и на какое-то время он отвёл глаза от оленей.
"Стрелять или не стрелять? - соображал он. - Тут недалеко садоводства строят, могут выстрелы услышать. Но ведь сейчас осень и охота разрешена. Мало ли кто в лесу стреляет".
В это время поднял голову второй олень и Гена увидел коричневые рога с пятью отростками. "Молодой бык" - подумал он и решившись, стал выцеливать рогача...
... Солнце садилось за болотом, синее небо высокой полусферой нависало над миром и осенняя тишина повисла в промежутке между небом и землёй. Руки дрожали, сердце колотилось, мушка ружья немного покачивалась то вверх, совмещаясь с лопаткой зверя, то опускаясь вниз, почти до уровня высокой травы.
Гена задержал дыхание, мушка совместилась с прорезью и замерла, охотник плавно нажал на спуск...
"Бам-м-м" - взорвалась громом тишина. Бык упал и матка, не понимая ещё что происходит, резко подняла голову. "Бам-м-м" - автоматически грянул второй разрыв тишины и матка упала на колени, а потом повалилась на бок в траву...
Гена вскочил на ноги, перезаряжая стволы, побежал через кусты напрямик, не замечая чавкающую под ногами жижу брызгающую на штаны.
Подбежав на расстояние в несколько шагов, охотник увидел двух оленей, лежащих один подле другого, почти плоских, мало возвышавшихся над примятой травой. Гена несколько раз оглянулся, по дуге подошел к быку и опасливо потрогал коричневые, пупырчатые, с белыми стертыми серыми кончиками, острые рога.
Вблизи звери показались неподъемно крупными. Гена ещё раз оглядел округу, закинул ненужное теперь ружьё за плечи, ухватился за длинные, поросшие плотным блестящим волосом задние ноги оленя с чёрными, чистыми острыми копытами.
Потянул, упираясь всем телом, напрягая мышцы сильных ног.
Зверь колыхнулся, чуть сдвинулся и замер. "Тяжело", - отметил про себя Гена, и перехватился за рога, потянул изо всех сил. Зверь, поддаваясь, заскользил по траве, по выступающей через траву воде, оставляя влажную канавку - след.
"Так легче", - подумал Гена и, погружаясь в болотину почти до половины резиновых сапог, не останавливаясь, дотянул свою добычу до берега, втянул тушу зверя в сосняк на низком берегу и, убедившись, что с болота его не будет видно, остановился. Он вспотел от взволнованного напряжения, перестал обращать внимание на детали ландшафта, на небо, на лес. Оставив ружьё около рогача, он вернулся к болоту - не выходя из леса долго стоял за стволом, осматривая противоположный берег и прямые как свечки сваи, торчащие из травы...
Убедившись, что всё спокойно, охотник вышел на открытую болотину, схватил матку за передние ноги и потянул её. Оленуха была поменьше, полегче и Гена - сильный мужик - без труда перетянул её в сосняк.
"Теперь надо выпотрошить, а потом посмотрим - подумал он. Вскрыл остриём ножа брюшину быку, и из утробы дохнуло теплым запахом прелого осинового листа и травы. Перевалив большой кожаный желудок - горячий ещё мешок с непереваренной травой и листьями из утробы наружу, на зеленую травку - он поднялся и вновь осмотрелся...
Потом, спохватившись, перерезал толстую вену на горле, и красно-чёрная кровь полилась на хвою, на зелёные травинки, впитываясь в мягкую землю...
После этого, охотник вновь сделал передышку, утирая пот с лица тыльной стороной ладони, подошёл к краю болота, но убедившись, что всё спокойно, вернулся к оленям.
"Ведь надо же, - думал он, разглядывая красивые, сильные тела мёртвых оленей, - у меня ведь дома и лицензия есть на зверя, но как я привык прятаться на охоте. Конечно, лицензии сейчас со мной нет и потому, я браконьер. Потом лицензия на одного оленя и после ноября, а сегодня конец сентября".
Он повздыхал, посидел около туш, преодолевая невольную слабость - отзвук азартного волнения, охватившего его с момента когда он увидел изюбрей.
"И потом, почему я стрелял второй раз?" - спрашивал он себя и не находил ответа. - Может потому, что я не ожидал здесь, так близко от людей встретить оленей?"
Он вспомнил лежащего в рюкзаке рябчика и невольно улыбнулся. "А ведь правы были те, кто говорил, что на охоте удача идёт к тому, кто не боится стрелять самую мелочь".
Пот на лице высох и Гена облизнул пересохшие губы...
Солнце село за сосняк, и золотистыми искрами пробивалось сквозь потемневшую, почти бесцветную хвою. Охотник ощутил в теле мелкую дрожь похолодания, поплотнее застегнул пуговицы на штормовке, внимательно посмотрел на сверкнувший серебром шлифовки хищно изогнутый нож с костяной ручкой. Из карманчика штормовки достал маленький брусок. Приладился, долго правил и без того острый нож, а потом стал обдирать шкуру с плотным, коротким, золотисто-коричневым лёгким мехом.
Бык был крупным упитанным зверем и шкура отдиралась от мяса сравнительно легко. Работал Гена быстро и потому тяжело и нервно дышал...
Переваливая зверя с боку на бок, удачливый охотник долго возился с разделением туши по суставам, на ходу вспоминая уроки своего наставника, опытного охотника Сан Саныча...
Разложив мясо с костями на отделённой и развёрнутой шкуре, он перевёл дух, разогнулся, и тяжело вдыхая и выдыхая прохладный воздух, прислушался. Кругом стояла тишина, и только изредка, порывы ветра с лёгким шумом играли сосновой хвоёй над головой...
Когда Гена закончил обдирать матку, было уже совсем темно, и в прогале болота, поворачивающем куда-то влево, поднялось серебряное полукружие месяца.
Оставив мясо под одним боком шкуры, другим концом он прикрыл тушу сверху, набросал веток и травы и не скрываясь побрёл через болото, соскальзывая в грязевые лужи и чавкая жижей, когда вытаскивал обессилевшие ноги. Возбуждение прошло и сменилось апатией.
- Чёрт меня дёрнул стрелять, - ворчал он сквозь зубы.
-
... Хотелось есть. Желудок, казалось, прилип к рёбрам и Гену немножко поташнивало. - Это от перенапряжения, - буркнул он, вспоминая, что такие же ощущения бывали у него после тяжелых тренировок, ещё в молодости.
Перебредя болото, остановился, достал из рюкзака бутерброд с колбасой и тщательно пережевывая, съел его уже на ходу.
Выйдя на чуть светлеющую среди леса дорогу, шёл по обочинной тропинке, иногда спотыкаясь о проволоку, упавшую на землю с поваленных сгнивших телеграфных столбов. До дома надо было отшагать около двадцати километров...
...Только под утро Гена со своим четырнадцатилетним сыном Максимом вернулся к болотцу, доехав на своих "Жигулях" почти до Свайского отворота.
От машины, пошли в темноту ночи светя под ноги мощным фонарём. Максим едва поспевал за отцом, волновался, то и дело поправлял за спиной рамочный рюкзак. Ему хотелось спросить отца скоро ли они придут, но он молчал чувствуя как устало раздражён отец...
... С мясом, к машине сделали по три ходки. Гена накладывал себе неподъёмно много, а Максиму определяя вес поменьше. Подросток на ходу пыхтел, обливался потом, но терпел и только у машины, сбросив рюкзак, падал на траву и долго отдыхивался...
Наконец, уже при первых признаках утра, они вернулись к машине с последними рюкзаками мяса. Максим шёл чуть впереди отца и когда с трудом перегрузил полиэтиленовый мешок с мясом в багажник, то сразу сел на боковое сиденье и, расслабившись, незаметно заснул...
Максим сидел в тёмной машине, дремал в ожидании отца, а когда вдруг открыл глаза, то увидел его уже сидящего за рулём и вставляющего ключ зажигания.
- Я рога вместе с головой принёс, - объяснил отец, и нажал на стартёр...
...Назавтра вечером, отдохнувшие и выспавшиеся отец с сыном пожарили оленины с луком и приправами, ели с аппетитом, посмеиваясь и вспоминая прошедшую ночь. Гена выпил водочки сдержанно улыбаясь, уже в который раз рассказывал вчерашнюю историю, стараясь вспомнить ускользнувшие, но важные подробности.
- Иду я, кручу головой, ищу места, где бы костёр развести и чаю попить, а тут вдруг на болоте вижу, двух зверей... Ага, думаю - на ловца и зверь бежит...
Он налил себе ещё немного водочки, выпил, запрокинув голову и проглотив содержимое одним глотком. Жареные куски аппетитно пахли грузинскими приправами, но оба, и сын и отец, уже были сыты, и жевали мясо по инерции...
Жена Гены, долго готовившая мясо на газовой плите, раскраснелась, тоже выпила рюмочку водки, поела и теперь внимательно слушая рассказы мужа, рассматривала своих мужчин и думала, что сын уже почти вырос и становится внешне очень похож на отца...
... Месяца через два Гена отвёз рога в сельхозинститут и заказал там совсем недорого, чучело оленьей головы...
...Сегодня, когда у Гены на счету уже несколько десятков оленей, он начал забывать подробности того осеннего дня, но всегда, когда ему рассказывают о везении в охоте, он вспоминает "своих" оленей, стоящих на болоте с опущенными в траву головами и даже в памяти, их яркие красивые, отливающие силой и здоровьем силуэты, заставляют сердце биться быстрее!
А на стене в его комнате висит голова оленя, с большими, блестящими, чёрными стеклянными глазами, с неестественно вывернутыми ноздрями на черной коже носа, и светло-коричневыми, симметричными рогами...
И кажется, что олень не мигая смотрит своими агатовыми глазами на охотника сидящего за письменным столом и пишущего свою очередную книгу об охоте!
Лондон. 3 февраля 2004 г.
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal