Кац Алексей

НОСФЕРАТУ:

Легенда Карпатских гор

Предисловие

Я знаю, тема вампиризма и бессмертия в наши дни стала настолько популярной и уважаемой в обществе, сколько банальной в кругах высокой литературы. Но как могу я, лишь только сделавший свои первые в литературе шаги, могу даже думать об этом, и всё же... Я "заболел" этим. Мне кажется, что писать что-то кроме сей мистики я уже не в силах. Да я и не хочу. Я нашёл для своей реки наиболее подходящее русло, и теперь свободно теку по нему, всё дальше и дальше. Прошу вас, не судите меня, а лишь попробуйте прочитать этот роман и уловить то таинство, какое я хотел поведать вам, и в вашей душе тоже загорится это ни с чем не сравнимое Пламя.ПРОЛОГ

И, в новый мир вступая, знаю,
Что люди есть и есть дела,

Что путь открыт наверно к раю

Всем, кто идёт путями зла.

А. Блок "Второе крещенье"

Мы будем вечно. Эти её последние слова он будет помнить всю Нежизнь, и именно это будет его проклятием. Он пытается забыть её, но тщетно - теперь эти слова будут эпиграфом его книги, которую он пишет с самой своей смерти. Но как же её назвать? В поисках вдохновения он пускается в путешествие по каменным джунглям, где цена промедления - смерть. Всё было давно предрешено. Это было очевидно, и теперь уже ничего не исправить. Остаётся лишь созерцать содеянное.

Он идёт по озарённым неоном и ядовитым электричеством улицам, где некогда были узкие трущобы, вакханальная музыка струится отовсюду; вокруг него снуют люди в пёстрых одеждах и окружённые ореолом незабываемого запаха. Их запаха. С крыш домов они кажутся такими забавными, а среди них ты чувствуешь страшную, просто свирепую злость и голод. Это было всегда и будет вечно. Полы его старого, потрепанного сюртука развеваются на холодном ветру. Фонари светят прямо на него, но он лишён своей тени. Он идёт возле витрин магазинов и торговых центров, но среди яркой рекламы на стёклах нет его отражения. Он обходит стороной городское кладбище, церковь и сворачивает на узкую, старинную улочку. Его шагов и дыхания не слышно, пар не струится из его рта, лишь его глаза светятся во тьме, словно у кошки. Он отворяет старенькую дверь кафе, садится за стол, делает заказ. Затем он смотрит в окно на противоположный дом, опускает глаза и предаётся воспоминаниям.

Глава 1

Пирожное выглядело прямо - таки до неприличия аппетитным. С хрустящей корочкой и политое чёрным как ночь шоколадом снаружи, внутри таился нежнейший, таящий во рту крем. И хоть это лакомство даже в миллионном количестве никогда не смогло бы утолить мой вечный голод, зато я чувствовал его восхитительный вкус. Мои слюнные железы, почти атрофировавшиеся за века жидкой пищи, наконец, заработали, и я принялся жадно чавкать, смакуя каждую крошку (мне было наплевать на изумлённые лица других посетителей кафе, оглянувшиеся на моё воистину дьявольское чавканье). Так, сидя в каком - то лондонском кафе напротив того здания, которое двести лет назад я с радостным трепетом в душе называл домом, я жую пирожное и, наблюдая за спешащими прохожими за окном, предаюсь воспоминаниям - единственному, что осталось от моего прошлого...

А всё - таки, поступить в Оксфорд было не так уж и просто. На факультет философии, хотя все выбирали точные науки - ну и что? Романтик, мечтатель и начинающий писатель - настоящий джентльменский набор для молодого англичанина, начитавшегося Блейка и Байрона. Но я отхожу от темы - экзамены, экзамены и ещё раз экзамены - без этого в Оксфорде никак. Но что в этой жизни легко? Молодой парень по имени Джон Берроуз, я вырос в бедной многодетной семье, и день и ночь работающей на мануфактуре, бывшей для нас и для других бедняков Туманного Альбиона Геенной Огненной, но и единственным путём для добычи корки хлеба. Мы жили бедно, очень бедно - но выживали. Наша семья была единым организмом, одна кровь текла у нас по жилам и билось одно сердце. Каждый стоял друг за друга горой, мы жили бедно, но счастливо. Но кто - то этого не хотел. Настали самые тёмные времена для Англии - чёрная смерть. Чума косила сотни людей, и каждую ночь мы не видели, но чувствовали и слышали, спрятавшись под тонким лоскутным одеялом, как по узким и грязным улочкам Лондона ковыляет кто - то, гремя костями. В первые же эти страшные дни тысячи людей повалили из городов, как крысы с тонущего корабля. Наша семья присоединилась к этим волнам отчаявшихся людей, но оцепление вокруг эпицентров болезни сделало своё дело - эти люди были убиты, а тела их сожжены. Мне повезло - я бежал в этой стихии бледных и потных лиц, выпученных глаз и криков. Все они давились и толкались, я не мог дышать, мне было страшно. И я увидел его. Я увидел судьбу, не спеша двигающуюся ко мне среди бушующей стихии людей. Я не видел его лица, но ледяной ужас охватил меня, время замедлилось, и теперь существовали только я и он. Я не мог шевельнуться. Было лето и жара, у меня закружилась голова, стало темно в глазах и я почувствовал себя как бы спящим. "Проснулся" я на следующую ночь. Вокруг меня были тела людей, повсюду рыскали собаки и крысы, величиной с подросшего котёнка. Слышно было лишь карканье ворон, которые теперь тысячами слетались в эту обитель смерти, да гавканье собак, дерущихся за добычу. Между улочками теперь возвышались баррикады из мусора, хлама и трупов, а в воздухе витал отвратительный запах гнили и нечистот. Меня сжигала мучительная жажда, и мне всё ещё было страшно. Я не знал тогда, что со мной произошло, но я каким - то образом знал или чувствовал, где находятся люди, и я побежал туда, перебираясь через баррикады и перепрыгивая через тела. Бегом я добрался до гавани, и увидел небольшую яхту, в которой сидел старик, и он явно собирался отчалить.

- Сэр! - крикнул я. - Сэр, постойте! - старик оторопел, но придержал лодку. - Сэр, возьмите меня с собой, пожалуйста! - Старичок был с добрым сердцем и пожалел двенадцатилетнего мальчугана, позволив ему сесть в свою лодку. И мы поплыли.

Глава 2

Он плыл во Францию, к родственникам, и мне ничего не оставалось, как тоже отправляться во Францию. По славной реке Темзе мы выплыли прямиком в Северное море, и затем, повернув направо, попали в пролив Па - де - Кале, и через некоторое время, плывя поперёк пролива, достигли берегов Франции. В дороге нам скучно не было - мы ловили рыбу, весело болтали, но вот берега Франции показались вдали, словно вновь появившаяся надежда. Мы пришвартовались в небольшом городишке Ле - Трепор, и пути наши разошлись.

Я нанялся на работу к одному английскому помещику - эмигранту, чистил лошадей. Он был добрый человек, и мне у него тужить не приходилось - получал какой - никакой заработок, ел у него досыта и чувствовал себя очень даже хорошо. Но вскоре меня начали мучить симптомы странной болезни - от солнечного света кожу мне немного жгло, и меня вновь стала мучить невыносимая жажда. Вскоре симптомы ухудшились, я ночами метался в лихорадке, а странная рана на шее, появившаяся у меня тогда, в Лондоне, жгла меня раскалёнными углями. Бледность заменила прежний румянец, щёки ввалились и под глазами появились синие круги. Доктора, вызванные для меня, в один голос уверяли, что это какая - та неизвестная болезнь крови, и что медицина тут бессильна. Но один доктор был не такой, как другие - тем нужны были лишь деньги, а судьба какой - то черни их не особо волновала. Этот доктор послал письмо в Амстердам, к своему старому приятелю, метафизику и философу, профессору Абрахаму Ван Хельсингу, он, по слухам, был знатоком необъяснимых и странных болезней. Это был уже не молодой человек, седина уже проглядывалась на его русых, аккуратно приглаженных волосах, но видно было, что он в полном расцвете сил. На левой щеке его, от глаза тянулся тонкий шрам, придающий его лицу мужественное и таинственное (мысли о его прошлом) выражение. Ван Хельсинг говорил с едва заметным австрийским акцентом, но, видимо, он уже работал когда - то в Англии и Франции. Господин Хельсинг был очень добрым человеком, но в то же время решительным и хладнокровным. Он не упускал шанса помочь и спасти даже тогда, когда шансов уже не было. Он был упрям, он рвался к намеченной цели, как гепард рвётся к преследуемой добыче. Это был человек с железными нервами, его мужество и решительность поражало.

- Вы вовремя сообщили мне об этой болезни, - сказал он после тщательного осмотра - ибо мы здесь имеем дело с очень редким случаем, я бы даже сказал - почти исключительным. Сия болезнь происходит не от микроорганизмов, а от гораздо более таинственного, чему - то, поиску чего я посвятил всю жизнь. - огонёк загорелся в его глазах, и по виду он сбросил лет пятнадцать.

- Но этот паразит, как ни странно, не довершил задуманное - носферату... - он как - то по-особому произнёс это странное слово, в голосе его были слышны нотки ненависти, но в то же время и восхищения - носферату, или вампир, он отметил мальчика, и это значит только одно - что рано или поздно он вернётся, чтобы закончить начатое.

Все слушатели (а это были мой хозяин и многочисленная прислуга, душой болеющая за моё выздоровление) начали удивлённо переглядываться, а помещик же вообще выпучил глаза и недоумённо смотрел на одного из лучших учёных того времени, не понимая, шутит он или нет.

- Да-да, господа - продолжил Ван Хельсинг - здесь мы имеем дело не с болезнью, а с кознями, может быть, даже самого Дьявола. (Вся прислуга, кроме молоденькой кухарки Элен, начала судорожно креститься)

Неприятный холодок пробежал у меня по спине, я судорожно сглотнул.

Глава 3

С тех пор господин Ван Хельсинг остался на время жить вместе с нами, дабы охранять меня от того, кто вверг меня в эту ужасную лихорадку. Он лечил меня переливанием здоровой крови и святой водой, он читал надо мной молитвы и крестил распятием. Днём мы с ним болтали и весело шутили, но ночью он переменялся в лице, становился строгим, тревожным и угрюмым; всю ночь он дежурил возле моей постели, но было тихо - лишь ветер пел свою песнь меж чёрных деревьев во тьме.

Постепенно недуг начал проходить, и уже через неделю я почувствовал себя намного лучше - лихорадка испарилась, как и невыносимая жажда. Профессор выглядел довольным оттого, что исполнил свой долг, но что - то всё ещё тревожило его. Он опасался того, что после его отбытия на меня может снова напасть носферату. Но всё же я сумел его убедить о том, что "отметина" исчезла и ночной демон больше не найдёт меня. Похоже, что я тогда успокоил его, ибо он, поколебавшись, всё же сел в экипаж и уехал обратно в Амстердам, подарив мне на прощание (и на всякий случай) своё резное распятие. С тех пор я берегу этот подарок как зеницу ока, в память и благодарность о человеке, который готов был пожертвовать всем ради спасения обычного мальчугана из грязных трущоб зачумлённого Лондона.

Но, похоже, я рано радовался исцелению. Странная болезнь снова давала о себе знать, но уже не в таких масштабах. Теперь у меня, при виде хоть капельки крови, возникало какое - то странное, почти потустороннее чувство голода, но, когда кровь вытирали или я не смотрел на неё, голод проходил так же неожиданно, как и появлялся. Быть может, я принял это слишком близко к сердцу и сильно утрировал значение этого, но мне было по-настоящему страшно. Я не спал ночами, а сидел в кровати с зажжённой свечой всю ночь, боязливо озираясь по сторонам и постоянно оглядываясь на тёмный провал окна, каждый раз боясь увидеть там знакомые ещё по Лондону очертания. Я стал более замкнутым, осторожным и спокойным - радость жизни и детское веселье испарились - теперь было вечное ощущение страха и чувство ужасной реальности. Быть может, у меня были галлюцинации, но мне показалось однажды, что тёмной ночью, среди деревьев я разглядел очертания того "человека" из толпы. Мне казалось, что он просто стоит и смотрит на меня. Но затем, когда я на мгновение отвёт взгляд в сторону, его уже не было. Иногда я слышал странные звуки и шорохи - будто кто - то скребётся под дверью. От леденящего кровь страха меня уже тошнило, я не помнил, когда кожа моя сбрасывала покров гусиной кожи, и в такие ночи только одно спасало и утешало меня - распятие, подаренное мне профессором Абрахамом Ван Хельсингом. Я судорожно хватал его дрожащими руками и прижимал к сердцу, читая молитвы, которые знал. Но даже в такие ночи я иногда засыпал, и, проснувшись на утро, облегчённо вздыхал и радовался свежему утреннему солнцу, заглядывающего в окна моей комнаты и нежно ласкающего меня своими золотыми лучами. А когда солнце вновь уходило за горизонт, оставляя после себя лишь кроваво - красный закат, страх вновь нарастал, и всё начиналось вновь. В довершение всему однажды я проснулся глубокой ночью от стука в окно. Я схватил распятие и свечу, посветил на окно - об стекло судорожно билась большая летучая мышь. Нервы мои не выдержали, и я упал в обморок.

Наутро я обнаружил себя, пятнадцатилетнего подростка... поседевшим! Теперь голову мою покрывала моя копна белых волос, а из красных, опухших глаз сочились слёзы. Нервы мои были на пределе, и я не знаю, продержался бы я ещё одну такую ночь, если бы не новый приезд Ван Хельсинга. Профессор приехал из - за заголовков французских газет, в которых говорилось о том, что якобы несколько очевидцев ночью видели гигантскую летучую мышь, парящую над домами при свете полной луны, и большую чёрную собаку с горящими красными глазами, бегущую в ночи по освещённым лунным светом улочкам.

Весь дом радостно встречал долгожданного гостя, все были несказанно рады ему, и не надо говорить, как был рад я. Всё началось сначала: днём - болтовня, истории и шутки, а ночью - дозор и охрана. Я поведал Ван Хельсингу обо всех моих злоключениях, и профессор отнёсся к этому весьма серьёзно, сказав, что вампир не упустит попытку заявиться сюда, но вряд ли он сможет - ибо, как известно, вампиры не могут зайти в дом без приглашения хозяев. С профессором мне было легко и беззаботно, теперь, когда он был рядом, страх исчез. И по ночам, когда мы с профессором сидели одни с зажжённой свечой в моей комнате, мне казалось, что зло, таящееся за окном, всё ещё хочет прорваться внутрь, но, завидев бесстрашного Ван Хельсинга, убирается восвояси.

Глава 4

По истечении следующих нескольких дней я узнал, что у того, кто "подарил" мне эту болезнь, есть слуги. Мы с профессором долго размышляли и выясняли, кто бы это мог скрестись под дверью моей комнаты, кроме мышей - но этот "кто - то" сам нашёл меня.

Однажды, поздним вечером, я, зевая, вышел из комнаты и поплёлся в уборную со свечой в руках. В доме было совершенно тихо, только тикали старые настенные часы в гостиной. Спотыкаясь об ступеньки и держась за перила лестницы, я осторожно спускался вниз, пламя свечи колыхалось, как при ветре, всё сильнее и сильнее. Тревожная мысль посетила меня, в ушах у меня вновь всплыл тот звук, как будто кто - то скребётся под дверью. Я почувствовал, как волосы у меня на голове зашевелились. Свеча чуть не выпала у меня из рук, когда я неожиданно услышал голос.

- Куда это вы, на ночь глядя? - вопрошал тихий голос у меня за спиной. Я оглянулся и облегчённо вздохнул - за спиной моей стояла наша кухарка Элен. Она стояла у окна, и её накрахмаленная ночная рубашка, казалось, сверкала при свете луны, падающего из окна. Нежные черты её лица окутывала тьма, и мне становилось не по себе.

- Ну... в уборную, вообще - то. - Смущённо ответил я и почувствовал вдруг какую - то смутную тревогу по отношению к кухарке. Что - то в ней было явно не так, её красота скрывала за собой что - то загадочное и таинственное, но я совершенно не собирался узнавать что. Я уже собрался уходить, как Элен вдруг сказала:

- Разве профессор не говорил вам о том, что ночью выходить из комнаты, особенно вам, - очень опасно?

- Говорил, но... - растерялся я.

- Но вы, естественно, не послушались его? - В лунном сиянии промелькнула улыбка на губах Элен, я не мог оторвать взгляд от её лица - оно завораживало, в нём чувствовалось что - то знакомое, но одновременно я чувствовал страх. Страх перед неизведанным.

- Кто вы? - осторожно спросил я вместо ответа. В ответ она улыбнулась и подошла ближе, прямо в поток лунного света, мерно летящего из окна. Сердце моё подпрыгнуло и упало куда - то вниз, когда я увидел её лицо: оно было мертвецки бледно, но ни одна, хоть самая маленькая морщинка не выступила на нём, глаза светились дьявольским огнём, а эти тонкие, кроваво - красные губы... рыжие волосы её ниспадали на лоб и плечи... Это была юная и прекрасная дьяволица, я ужасался и восхищался ею. Сердцем меня тянуло к ней, но разумом отторгало. Элен подходила, нет, подлетала - ибо её шаги были легки, и она словно летела по ветру, ко мне, и мне становилось не по себе. И вот, когда руки её уже тянулись ко мне, глаза налились кровью, разум мой пересилил голос сердца, и я, обронив свечу, бросился вверх по лестнице.

Не знаю, что подумал достопочтенный профессор, когда увидел меня, бледного, дрожащего, с огромными от ужаса глазами - но таким возбуждённым я его не видел никогда. Схватив меня за плечи, он потребовал спокойствия и чтобы я рассказал ему о случившемся, но... но я не хотел.

Элен, дьяволица, как - то подействовала на меня, но я точно знал, что это не её дьявольская магия. То, забытое за эти годы чувство всплыло вновь - то чувство, когда я лицом к лицу встретился с судьбой. Я сказал ему, что увидел странную тень в углу, и, похоже, он поверил мне.

Утром, во время завтрака, я исподлобья взглянул на Элен - ничто не выдавало в этом ангеле того демона, что я видел ночью: рыжие волосы, нежная розовая кожа и это лицо - будто ангел со святого полотнища, тихо шелестя позолоченными крыльями, вспорхнул предо мною. Мой взгляд встретился со взглядом Элен - еле заметная улыбка скользнула по изящному мазку её рта - она опустила взгляд, и вновь на лице её застыло то равнодушное выражение.

В течение всего дня я предпочёл обходить её, и вот последние лучи солнца исчезли в кровавом зареве, покрывшим всё небо - Ле - Трепор вкусил нежный аромат ночи.

И вот, как только я отправился спать под строгим дозором профессора Абрахама Ван Хельсинга, вновь раздался тот отвратительный звук под дверью, будто кто - то скребётся. Ван Хельсинг, зная, что если он откроет дверь, за ней никого не будет - тихонько подошёл к ней и просто со всего размаху пронзил её насквозь своим длинным ножом, приблизительно в том месте, откуда доносился звук. Раздался ужасный женский и вместе с тем дьявольский, животный крик (скорее даже вопль), густая и кажущаяся чёрной кровь подтекла под дверь, испачкав ковёр пятнами, которых потом, как и саму кровь, так и не удалось смыть, послышались торопливые удаляющиеся шаги - и всё стихло. Профессор распахнул дверь, держа окровавленный нож наизготове, но за дверью не было никого - только лужа крови да кровавые следы, ведущие в темноту. Ван Хельсинг вытащил из кармана прозрачный пузырёк с какой - то кристально - чистой водой, и капнул на следы капли три. Тут произошла удивительная вещь: три капельки, лишь только попав на след, начали кипеть, шипеть и пениться; я посмотрел на профессора и увидел у него в глазах какой - то странный огонёк. Ван Хельсинг, схватив фонарь и распятие и заткнув нож за пояс, "пошёл по следу". Я пошёл за ним. Этот след вёл вниз по лестнице и вёл прочь из дома, петляя по мостовой. Наконец след вывел нас к старому кладбищу в трущобах городка - опавшие листья летели по ветру меж могильных камней, а корявые сучья деревьев во тьме омрачали и без того мрачную обстановку ночного кладбища. Вряд ли это место было святым - разрушенные склепы и могилы были осквернены, а мусор здесь никто не убирал. Странно, но один старый склеп на кладбище был целёхонек - и именно к этому склепу вели следы. В темноте каменные лики статуй ангелов можно было принять за ухмыляющихся и вопящих тварей, а иногда мне казалось, что они смотрят на меня. С мольбой и отчаянием. Внезапно шедший до этого быстрой походкой Ван Хельсинг остановился и с ненавистью посмотрел на обитель мёртвых.

- Завтра - тихо, но уверенно сказал он, положив руку мне на плечо - завтра наступит момент истины. - И мы, полные уверенности в победе пошли обратно домой. Всю ночь меня терзали кошмары, будто Элен с налитыми кровью глазами молит меня о пощаде, протягивая руки в мольбе, а у меня в руке окровавленный нож профессора, но я не слушаю её и одним быстрым ударом отсекаю ей голову. Схватив её за рыжие локоны, я поднимаю голову к глазам и заглядываю её в глаза... мои собственные! Ужас - это моя голова, и она зловеще ухмыляется окровавленными губами, глядя на меня. С криком я проснулся.

Глава 5

Этот день врезался мне в память на всю жизнь. Утром, лишь только солнце выкатилось на небосклон из - за горизонта и зазывалы уличных лавок начали свою вечную песнь, я услышал на лестнице тяжёлую поступь профессора. Я оделся и спустился завтракать. Затем, когда все закончили трапезу, Ван Хельсинг встал из-за стола, поблагодарил хозяина, и надел свой камзол. Я знал, что сейчас профессор возьмёт свой большой нож, распятие и отправится на кладбище. Так и случилось, но Ван Хельсинг зачем - то прихватил большой полотняной мешок. Я дождался, когда все закончат есть и отправятся в свои комнаты, затем тоже мигом оделся, и вышел на залитый утренним солнцем двор. Прохладное, свежее утро приятно бодрило после сна, и я быстрой походкой продвигался к кладбищу, стараясь не упустить из виду маячащего впереди профессора. Смотря на играющих детей и разгуливающих горожан я думал - как они могут в этот день радоваться и не испытывать никаких волнений? Как они смогли познать обычную жизнь, без горестей, страхов и лишений? Как? Я не находил ответа, но лишь шёл дальше.

И вот - врата тихого старого кладбища. По знакомой дорожке я вышел к тому самому склепу - но теперь он не выглядел так зловеще, как прошлой ночью. Спрятавшись за большим каменным крестом я наблюдал, как массивная каменная дверь с шумом распахнулась под напором Ван Хельсинга и как он вошёл внутрь. Я подошёл ближе и осторожно заглянул внутрь. В пахнущем сыростью и тленом помещение было три каменных гробницы, на каждой из которых были выгравированы имена и даты. Но Ван Хельсинг, не читая их, бесцеремонно сдвигал крышки гробниц (отчего они с грохотом падали на пол и раскалывались надвое - "какое богохульство!" - мелькнула мысль в моей голове). Его ждало горькое разочарование - в гробницах были лишь гнилые останки их "обитателей". Профессор, выругавшись, стал жадно рыскать по углам усыпальницы, разрывая паутину на стенах и трогая каждый выступающий кирпич. Наконец, один из немногих таких кирпичей уехал куда - то внутрь, и одна из гробниц с шумом отъехала в сторону, обнажив отверстие в полу; профессор зажёг церковную свечу, которую всегда носил в кармане, и осторожно спустился зияющее отверстие.

Вниз, в чёрную тьму вела узкая каменная лестница, по которой, видимо, давно никто не ходил - пауки уже сплели на ней свои замысловатые творения, и я, вытянув вперёд руки, словно слепой, начал спускаться во тьму, в неизвестность, слыша впереди лишь далёкие шаги профессора. Я уже порядком устал, когда вдруг лестница кончилась, и я очутился в тёмной зале с красивым мраморным полом, от которого отражался огонёк профессорской свечи. На счастье, под довольно низким потолком висел фонарь, который Ван Хельсинг и зажёг. Фитиль вспыхнул и огонь озарил всю залу, до самого тёмного закуточка: то, что я увидел, заставило волосы на моей голове зашевелиться, а Ван Хельсинг лишь неспешно вытащил короткую деревянную палку, заточенную на одном конце и небольшой деревянный молоток. Гробы, гробы уставляли всю залу - их было не менее пятнадцати, все массивные и абсолютно чёрные. Профессор, полный решимости, подошёл к ближайшему гробу и с легкостью откинул крышку - там находилась совсем молоденькая девушка - я бы принял её за мирно спящую, если бы не мёртвенно - бледная кожа, неестественно ярко - алые губы и недвижимая грудь. Руки её лежали вдоль туловища, на которое было надето белоснежное платье с красивыми кружевами, на почти ангельском лице её застыла безмятежность. И тут произошло самое страшное - Ван Хельсинг приставил кол к сердцу юного создания и безо всяких сожалений со всего размаху ударил по колу молотком. Тёмно - красная кровь брызнула из страшной раны, залив камзол профессора, гроб и пол гробницы. И тут глаза "красавицы" открылись, из уст вырвался кошмарный, нечеловеческий крик агонии, который тут же был прерван - профессор одним движением отсёк ей голову у основания тонкой шейки. Я поймал себя на том, что стою, смотря на это жуткое убийство с открытым ртом, из которого вместо крика вырывается какой - то неестественный хрип (и тут же огромным усилием воли заставил себя успокоится, ибо внимание профессора в данный момент не сулила мне ничего хорошего). Я смотрел выпученными глазами, как профессор, мой добрый и заботливый профессор, отбрасывает крышки гробов и безо всякой жалости кромсает юные тела колом и ножом, пронзая сердца и отсекая бледные головы, которые затем, как какой - то адский жнец, собирает в мешок. И тут я вдруг захотел подскочить к профессору, хотел вырвать его сердце, укусить, задушить, убить... я почувствовал невероятную ярость и отвращение к этому человеку и, не в силах побороть это чувство, выбежал вон из склепа, навстречу ласковому солнечному свету, сел за тот самый крест и безутешно зарыдал. Вскоре профессор вышел за мной, он сжимал в руке распухший от содержимого мешок, весь пропитанный кровью. Ван Хельсинг вытряхнул ужасное содержимое мешка прямо на землю, и отрубленные головы под лучами полуденного солнца начали сморщиваться, дымится и плавится, страшно смердя.

Я стоял под тенью акации, жадно смотрел на тлеющие останки и плакал. Я чувствовал жалость к этим созданиям, какую - то инстинктивную жалость - как я ни старался её побороть в себе, я не мог. Всё перемешалось в моей голове - неужели я жалею этих ламий, этих демонов, Немёртвых? Как я, тот, кто страшится лишь мысли о них и видит их везде - как я, перенёсший эту ужасную лихорадку по их, именно их вине, питаю к ним жалость? Господи, да кто же я, ответь! Но всё вокруг молчало и также с удивлением смотрело на меня - и тихо шелестевшая листьями акация, и могильные камни, и зияющая пасть проклятого склепа.

Глава 6

И вновь Ван Хельсинг покинул меня из-за неотложных дел в Румынии, и в этой жизни мы расстались навсегда. Больше я не боялся созданий во тьме, мой сон стал здоровым и спокойным, лишенный сновидений и я вновь стал тем же Джоном Берроуз, кем был до "посещения" Ле - Трепора. Элен исчезла и не появлялась, спокойная и размеренная жизнь воцарилась в имении.

Стоял холодный осенний вечер, тучи хмурились и на тёмные улицы города упали тени этих небесных громад. Вдалеке загремел гром, накрапывал дождь. Я стоял у окна и наслаждался осенним пейзажем - и мне почему - то захотелось схватить перо, листок бумаги и описать эту красоту во всём её великолепии, передать эти чувства, эту загадочность, царившую в тёмных аллеях и в далёком громе. И тут началось что-то непередаваемое.

Я почувствовал, именно почувствовал приближение кого - то, и по мере того, как этот "кто - то" приближался, неожиданно возникшее волнение тоже нарастало. Я отчётливо услышал громкое и ускорявшееся биение своего сердца. Я схватился вспотевшими пальцами за подоконник и уставился на улицу перед входом в наш дом - на ней, откуда не возьмись, возникла странная процессия, состоявшая из сгорбившихся людей с палками и костылями, одетыми в лохмотья. Через несколько секунд они были на крыльце, и я уже не мог их видеть. Раздался стук в дверь, а затем хриплый умоляющий голос: "во имя Христа, не дайте голодным умереть!", и я ринулся вон из комнаты, крича на ходу "Не открывайте!". Но было слишком поздно. Кто - то из прислуг, видимо самый сердобольный, уже отворил дверь, а дальнейшее было как в кошмаре: В тёмной прихожей раздалось шипение, вскрик, грохот, топот множества ног... и крики распространились по всему первому этажу. Затем из темноты на меня взглянули два красных, словно угли глаза, и в моей голове раздался странный шепот: "Вон он, хватайте! Наверх!". Я понял, что это про меня и ринулся в свою комнату, но что - то толкнуло меня и я растянулся на полу. Я быстро перевернулся на спину и стал отползать к окну, но тут в дверном проёме показался некто в чёрном плаще с капюшоном, который отбрасывал тень на его лицо - лишь красные горящие глаза выдавали его нечеловеческую природу. Существо приближалось, и я зажмурился, приготовившись к смерти, но тут в моей голове снова раздался шёпот, и на этот раз он призывал "Беги, беги, беги...". В проёме двери появилась женщина - я понял это по пышным длинным и рыжим волосам и фигуре, она с диким шипением бросилась на существо. Дальнейшее я не видел - ибо от увиденного и пережитого я тут же потерял сознание.

Очнулся я на следующий день рано утром, с просто необыкновенной головной болью и каким-то образом очутившийся на постели. Я встал и огляделся - всё было в целости, ничего не украдено и не сломано. Я перевёл взгляд на то место, где стоял прошлой ночью странный гость: там была лишь небольшая лужица странной тёмно - красной крови, странной потому, что она всё ещё не свернулась. Я вышел из комнаты и стал бродить по дому, ища хоть кого - ни будь. Но я не нашёл никого, лишь только такие же странные лужи крови были везде и в большом количестве. Предположив самое худшее, я взял походный мешок, положил туда свои скромные пожитки вместе с найденными мною деньгами и едой, и покинул особняк, вот уже многие годы бывший мне домом.

Глава 7

Странно, но я довольно быстро оправился от этой трагедии, но тому есть причины: первым делом я отправился в долгое путешествие в столицу, святая святых всех знаний, в Оксфорд. Там у моего бывшего хозяина были связи, да, к тому же, он давно собирался отправить меня туда и рекомендательное письмо уже пылилось в ящике письменного стола. Благодаря этому я поступил в один из самых известных колледжей Оксфорда - Крайст Черч, с превеликими усилиями сдал экзамены и довольно быстро там освоился.

Итак, как я уже сказал, в Оксфорд поступить а затем и учиться там было очень трудно, естественно, в основном из - за денег, но это проблема непостижимым для меня образом решилась - какой - то неведомый доброжелатель регулярно платил за меня деньги за обучение, а когда я спросил у декана, кто же ангел - хранитель, тот ответил весьма неопределённо, что не знает, и что письма идут откуда - то с Карпат. Недоумения моему не было предела - кто-то знал обо мне в такой огромной дали, да ещё посылал огромные суммы денег! Я решительно ничего не понимал. В тяжёлой учёбе минуло без малого семь лет, и знаний во мне прибавилось примерно на ещё одного Джона Берроуз, я открыл в себе новую жажду - "сочинительства", я описывал буквально всё произошедшее со мной и моими многочисленными друзьями, писал пьески, небольшие романы, стихи. И с каждым моим новым творением я жажда эта во мне усиливалась - теперь я не хотел ничего, кроме как творить. Я закончил Оксфорд и стал работать одним из главных корреспондентов в небезызвестной и ныне газете "Times". Я получал довольно большую прибыль, купил себе дом в райском уголке - Северном Йоркшире. Правда, ехать на работу мне приходилось долговато, но ехал я туда не часто, ибо был одним из лучших корреспондентов и вызывали меня в самых экстренных и требующих руки настоящего профессионала (простите за нескромность) случаях. В этих живописных местах я находил вдохновение, муза приходила ко мне необыкновенно часто, я начал издаваться в журналах а затем и самостоятельных моих изданиях - моя мечта осуществилась, я был по-настоящему счастлив.

И, как я понял потом, мою прежнюю жизнь погубила отнюдь не кровь, её погубил мой дар и моё любопытство.

Однажды мне дали написать материал про загадочных смертях двух семей в одном из кварталов ставшего мне родным Ле-Трепора. Шеи у погибших (включая, что самое ужасное, и детей) были сломаны и из них таинственным образом исчезла вся кровь. Вся. До последней капли. Самое удивительное, что семьи были убиты в доме, в котором раньше жил я и поблизости от него. Я ни секунды не сомневался в том, кто это сделал.

Вампиры. Носферату. Упыри. Ламии. Имена этих бессмертных ночных охотников я мог бы перечислять до бесконечности, ибо теперь они стали предметом моего интереса - моей страстью, если хотите. Я хотел знать о них всё - собирал весь материал в архивах, библиотеках, меня поражало то, что они живут рядом с нами уже, наверное, тысячи лет, а мы даже не знаем об этом. Они наверняка были свидетелями рождения Иисуса Христа, и наверняка будут свидетелями конца времён. Вампиры - это то, что мы всегда хотели знать, все тайны мироздания. Вампиры - это тёмная, неизведанная часть нашего мира, это грань, разделяющая Этот и Тот мир.

И я собирался побольше узнать об этих существах. Я захватил документы, самые необходимые пожитки, свой револьвер и бесценный подарок - распятие, взял экипаж и направился в Лондон, а затем, по знакомому морскому пути - в обитель воспоминаний - Ле - Трепор.

Когда я прибыл в город, холода уже медленно надвигались с севера, и ветер немилосердно хлестал по лицу, шее и рукам, отчего занятие ходить по улицам без шарфа и перчаток становилось таким же рискованным, как в летнем костюме загорать на ледяных склонах Эвереста. Деревья были словно объяты пламенем - так горели в лучах полуденного солнца жёлтые, ещё не опавшие листья. Осень, опавшие листья и пасмурное небо пробуждали во мне воистину ностальгические чувства, мне было приятно просто идти по почти пустым улицам города, созерцая такие знакомые дома, аллеи и садики...

Я остановился в довольно неплохой гостинице, в теплой комнате с прекрасным видом на невероятно красивую аллею. Особо распаковывать вещи я не стал - лишь положил распятие на тумбочку у изголовья кровати, револьвер (на всякий случай) сунул под подушку, разделся, лёг в тёплую, удобнейшую кровать (боже, как я обожаю Ле-Трепор!) и через некоторое время заснул сном младенца.

Город уже погрузился в тёмную, глубокую осеннюю ночь, когда я проснулся. Из-за чего - то я решил, что удобнее и выгоднее всего отправиться в свой бывший дом именно сейчас, когда в городе царит царица - ночь. Я оделся, сунул в карман пиджака револьвер и распятие, закрыл за собою дверь на ключ, вышел из гостиницы и быстрыми шагами направился по знакомой дороге Домой. Он возвышался среди остальных, казавшихся на его фоне маленькими, домов чёрной и мёртвой громадой - мой Дом. Ни одно, даже самое маленькое окошко, не светилось в нём, и мне стало невыразимо грустно. Я покрутил дверную ручку - как я и думал, заперто; и тогда я решил прибегнуть к старому, испытанному мною способу: обойдя дом, я, пыхтя и отдуваясь, вскарабкался на самую высокую ветку толстенного дерева, приникнувшего стволом как раз к той стене дома, где располагалось окно в мою комнату. Окно, которое испокон веку было неисправным и не запиралось до конца. Открыть его было просто - сложнее было оставаться незамеченным. Проникнув в комнату, которая когда - то была моей, я узрел посреди помещения, оборудованного теперь как кабинет, следы жестокого побоища. Везде - на полу, стенах и даже на потолке была разбрызгана кровь, всюду были кровавые отпечатки рук... но самое главное, что на пороге комнаты я увидел знакомое кровавое пятно - след встречи Элен с ножом профессора Ван Хельсинга. Оно до сих пор не исчезло! Я вышел из комнаты, повсюду видя ту же картину бойни, начал спускаться по лестнице на первый этаж, и вдруг я услышал отчётливые голоса. Изящным броском я достиг первых ступенек и, прильнув всем телом к окровавленной стене, начал вслушиваться в темноту. Голоса были мужские, и красота их могла сравниться лишь с пением ангелов. Меня удивило то, что незнакомцы говорили обо мне.

- Его здесь не было - сказал первый. - Старый дурак, видите ли, предвидел, что он будет здесь тогда ночью, но этот кретин ошибся.

- Не говори так - с мольбой в голосе ответил второй. - Он - Старейший, и ему виднее. Я думаю, что он узнает о твоём недоверии к нему.

- Уж не ты ли ему об этом расскажешь?! - почти зашипел первый.

- Нет, я не предатель. Но, поверь мне, он узнает. Он всегда узнаёт. Кстати, даже если бы его не было тут, он бы всё равно вернулся на Карпаты - рано или поздно.

- Говорю тебе, его тут не было - я помню его зап... - он прервался на полуслове, стал издавать какие - то странные шмыгающие звуки носом, и вновь заговорил, но уже тише: Ты слышишь этот запах?

- Да. Тут кто - то есть. - Волна мурашек прокатилась по моей спине, а на лице выступил отвратительными капельками холодный пот, я стал потихоньку проходить в комнату, к окну.

- Погоди... ЭТО ОН! НАВЕРХ! - и с жутким шипением они буквально полетели вверх по лестнице, именно "полетели" - ибо слышен был лишь шелест их одежд, они как будто бы не касались ногами пола. Окно было уже близко... я стиснул вспотевшей рукой рукоятку револьвера, а другой рукой зажал холодное распятие. Вот уже тёмные фигуры появились в проёме двери, с торжествующим шипением стали приближаться. Выставив перед собой распятие, я начал остервенело палить - один оглушительный выстрел, второй, третий... И вот, сделав с полдюжины выстрелов, револьвер предательски защёлкал - патронов больше не было. Я не стал дожидаться, когда рассеется пороховой дым, сунул на ходу распятие и пустой револьвер в карманы и прыгнул из окна, схватившись в полёте за ближайшую ветку - она-то и смягчила падение. Затем я помню только то, как я бежал, без устали бежал в ближайшую церковь, помню недоумённые заспанные взгляды священников... Я переждал ночь в церкви, а затем, наутро уехал из этого города.

Всё что мне надо было знать, я уже знал - то, что моя цель находится в Карпатских горах. Мне повезло - в архивах я раздобыл материал о загадочных исчезновениях в деревеньках на Карпатах. Упросить начальника о командировке в эти, безо всякого утрирования говорю я, самые живописнейшие горы в мире, было делом техники, и я, полный самых разных предчувствий, собрал все свои пожитки в два небольших чемодана, положил во внутренний карман потрёпанное распятие Ван Хельсинга, и отправился в свой последний путь.

Глава 8

За время этой поездки я понял лишь одно - если ты несколько недель сначала плывёшь на корабле до Европы, затем на повозке до Румынии, а потом пересаживаешься в потрепанный и продуваемый всеми ветрами "экипаж", который и везёт тебя до той затхлой деревеньки (название её все давно позабыли, настолько она была затеряна в горах), поневоле ты начинаешь звереть.

Экипаж остановился. Я понял это по тому, что меня вдруг престало бросать и бить о стенки "кареты". С трудом открыв скрипящую дверцу я, цвета брюссельской капусты, пошатываясь, вылез из сей повозки смерти, и радостно ощутил у себя под ногами твёрдую почву. Даже сквозь толстую шубу, подбитую мехом и до ушей поднятый воротник, жуткий холод проник в меня до мозга костей. Деревушка представляла собой весьма печальное зрелище - маленькие, покосившиеся домишки с грубыми окнами из слюды, люди в какой - то непонятной мне одежде, повсюду снующие тощие собаки и кошки. Я расплатился с извозчиком (хотя в душе денег я не дал бы ему ни пенни, но дал бы зато хорошего пинка), подхватил два своих чемодана и быстрой походкой отправился к наиболее большому и более - менее опрятному дому. Идя по грязным узким улочкам, я заметил одну странную вещь: везде, над каждой дверью, висели на гвоздиках головки чеснока, резное распятие или подкова. Я вошёл в задымлённое старинной печкой помещение с грубым полом и стенами, на которых висели древние ковры. Из мебели тут были только несколько табуреток, стульев и стол, за которым сидел весь заросший старичок в непропорционально большой меховой шапке. Этот огромный головной убор, сморщенное и заросшее лицо придавало ему нелепый и заросший вид.

- Здравствуйте, почтеннейший - поздоровался я, подойдя к старичку. В ответ он буркнул что - то нечленораздельное, и только тут я понял, как мне сложно будет общаться в этой румынской деревушке.

- Боюсь, наш староста не говорит по-английски. - ответил на мой немой вопрос красивый тихий голос, и что самое главное - на чистейшем английском языке, без каких - либо акцентов или примесей. Я оглянулся и узрел только - что вошедшего высокого человека в чёрной шубе и с такими же глянцевито - чёрными длинными волосами. Лица я его не увидел, так как тень от неосвещённой тусклым светом керосиновой лампы части комнаты падала именно на него. Пока я его так разглядывал, он вновь задал вопрос:

- Что же привело достопочтенного джентльмена в столь далёкие места?

- Позвольте спросить, а откуда вы знаете, что они настолько далеки от моего жилища? - парировал я. Но, собеседник, ни секунды не колеблясь, ответил:

- Во-первых, ваши чемоданы (они дорогие и видимо, не для деловых поездок), и во - вторых, только англичанин вытер бы ноги при входе в столь запущенное жилище. - Отметив про себя высокую степень остроумия этого джентльмена, я понял, что он - единственный спасительный островок в этом море непонимания. И я не желал упустить его из виду.

Мы шли, разговаривая, по заснеженной деревеньке туда, где, по словам моего нового знакомого, он жил и работал. Эдгар Варли, так его звали, работал в качестве управляющего в замке некоего князя Пласа де Ансина (сложные и странные имена были не редкость в этом обществе), старого богача с французскими корнями, чья династия находилась во влиятельном положении в Румынии вот уже много веков. Тему исчезновений я даже не затрагивал, ибо меня совершенно не радовала перспектива потерять доверие столь важного мне здесь человека.

Ведя такой незатейливый разговор, мы шли вверх по склону скалистой горы, навстречу ледяным порывам ветра, острее бритвы режущего лицо, но, как я заметил, мой собеседник даже не обратил на эту, с вашего позволения, погоду, и шёл с таким обыденным видом, будто совершал неторопливую прогулку по парку в погожий летний денёк. И вот мы преодолели склон, и моему утомлённому взору открылась удивительная картина: на самой вершине горы, со всех сторон окружённый утёсами и обрывами, стоял древний величественный замок. В свете луны его старинные башни и бойницы, светящиеся жёлтым светом окна придавали замку какой - то таинственный, сказочный вид, и я поневоле позавидовал его владельцу. При нашем приближении огромные дубовые ворота замка, великолепно окантованные стальными узорами, отворились, и мы вошли в эту загадочную громаду. Пред нами распростёрся большой двор замка с невообразимо красивой мраморной статуей архангела Михаила, держащего объятый пламенем меч, посередине. Мы прошли по двору, мимо статуи, к довольно большой позолоченной двери, Эдгар достал связку ключей и открыл её. Мне открылся восхитительный зал, залитый светом огромной люстрой на гравированном потолке, с большой лестницей наверх и перилами из красного дерева со сложными узорами, множеством дверей и один длинный старинный стол, на котором стояла одна - единственная, видимо, бесценная, ваза с цветами. Увядшими.

- Добро пожаловать, добрый путник - раздался мелодичный голос рядом со мной. Я оглянулся - возле меня стоял высокий мужчина лет тридцати, с длинными чёрными локонами, ниспадавшими со лба и плеч, огромными серыми глазами, острым подбородком и выразительным, красивым, но слишком бледным лицом. Крепкое телосложение и дорогой камзол, подбитый горностаем, перстни с сапфирами и рубинами на длинных, нежных пальцах - мне показалось, что я встретил старого друга, которого не видел многие годы. Я мысленно, каким - то шестым чувством ощущал свою тягу к нему, наше... наше родство.

- Здравствуйте, князь - сказал Эдгар - рад представить вам достопочтенного джентльмена Джона Берроуза. Он к нам по делу.

- Буду рад помочь - улыбнулся князь. Я побледнел.

Глава 9

Неожиданно руку мне кто-то лизнул, и я с ужасом отдёрнул руку, увидев перед собой огромного белого волка, который, словно добродушный маленький пуделёк, вертел хвостом и с совершенно восторженным видом прыгал на меня и лизал мне руки.

- Не бойтесь, мистер Берроуз - пропел князь - Тэндресс, хотя и волк, но очень ласковый - все кровожадные и страшные качества ему и его собратьям весьма необоснованно приписали люди.

Голос князя отличался поразительной красотой и мелодичностью - я бы назвал его ангельским, слова князя отражались от гобелен и каменных стен залы, наполняя её восхитительными звуками. Я провёл рукой по ослепительно белой, пушистой спине волка, что привело его в неописуемый восторг, и он начал пофыркивать и урчать от удовольствия. Не желая прервать нашу с Тэндрессом весёлую возню, князь просто стоял и смотрел на нас с добродушной улыбкой на почти белых и тонких губах.

- Я полагаю, - сказал князь, когда мы с Тэндрессом отстали друг от друга - что поездка в сие захолустье вызвала у вас голод, не согласитесь ли вы отужинать?

Я согласился, и князь проводил меня в большую столовую с длинным и широким обеденным столом, прямо как в замках Тёмных Веков. Стены были увешены портретами предков князя, возле стола стоял огромный камин с пылающими поленьями, где свободно мог бы поместится целый бык. Обеденный стол просто ломился от яств - было такое чувство, что с минуты на минуту тут будет как минимум банкет: рядом с аппетитно пахнувшим ростбифом были рябчики, соседствующие с румяными куропатками, яркие краски овощного рагу прекрасно гармонировали со всевозможными салатами, восхитительное бургундское стояло подле нескольких бутылок красного и белого вин... я чувствовал, как уста мои непроизвольно начинают заполняться вязкой слюной и с трудом преодолел желание наброситься, подобно свирепому хищнику, на этот благоухающий стол и одним махом запихать все эти дурманящие блюда в свою ненасытную пасть, затем сел за стол и начал трапезу. На моё приглашение присоединиться граф ответил, что только что отужинал, сел напротив и воззрился на меня своими чёрными, почти детскими глазами.

- Так что привело вас сюда, мистер Берроуз? - спросил князь, когда я прикончил последнюю куропатку на серебряном подносе.

- Я корреспондент, и приехал сюда по заданию "Times", узнать что - либо о странных исчезновениях людей. Вы знаете что - либо об этом?

- Неужто дела нашей деревеньки дошли до Англии? - усмехнулся князь

- Ну, вы недооцениваете современную прессу. Так что вам известно?

- Ровно столько, сколько и вам. Господи, да подумайте сами: это глухая деревенька высоко в горах, и здесь люди нередко теряются в метели, падают в глубокую расселину, их съедают звери... - тут это не считают чем-то из ряда вон выходящим, понимаете? И я искренне удивлён, услышав что "Times" послала к нам своего человека.

- Должен с вами не согласиться. Согласитесь, не могут же люди падать в расселины каждой ночью? И не могут же звери есть лишь мужчин и женщин в самом расцвете сил?

- Вы заблуждаетесь, мистер Берроуз. Это всего лишь случайность.

- Прошу меня простить, но это чересчур систематическая случайность. - Я подумал, что князь сейчас потеряет всякое терпение, но он продолжал так же ласково смотреть на меня и улыбаться.

- Прошу пояснить, мистер Берроуз - в чём же здесь, по-вашему, система?

- Ну, во-первых, по рассказам очевидцев, исчезновения происходили в период от десяти часов вечера до четырёх утра. Проще говоря, от заката до рассвета. У похищенных в домах были открыты окна или двери, причём изнутри и открыл их сам хозяин. Создаётся впечатления массового безумия. Как вы можете объяснить это?

- Просто эти бедолаги идут на охоту чаще всего ночью, стремясь внезапно подкрасться к добыче. - Ни секунды не колеблясь, ответил князь всё с той же улыбкой на устах.

- Ладно. Послушайте князь, а к чему эти мистические символы на дверях в деревне?

- Эти люди отрезаны от цивилизации, поэтому единственными идеалами им служит вера и верования. Они крайне суеверны и придают сверхъестественную природу всему, что не могут объяснить. Они верят, что корень всех их несчастий - Носферату.

Эти слова вдруг привели меня в сладкое волнение, и я понял, что напал на их след.

- Вампиры? - стараясь держать себя в руках, переспросил я.

- Именно. Они утверждают, что упыри обитают здесь испокон веку, и убивают людей в деревне.

- Как вы думаете, в этом есть хоть самая ничтожная доля правды? - осторожно спросил я.

Уж чего я никак не мог ожидать от благородного князя, так это того, что он от души расхохочется, обнажая ряд белоснежных зубов. Насмеявшись вволю, князь извинился и, одарив меня полной умиления улыбкой, ответил:

- Мистер Бэрроуз, извините мою грубость, но вы несколько наивны. Ведьмы, живущие в дремучих чащобах, драконы в пещерах, кровожадные вампиры - всё это придумано людьми, а не сотворено Богом. Всё это создано коварным человеческим разумом, но для очень серьёзной цели. Понимаете, вскоре вопрос "веришь ли ты в вампиров?" станет таким же, как вопрос "веришь ли ты в Бога?". Видите ли, нашему миру очень нужны чудеса. Нашему миру нужна вера - огромная и всеобъемлющая, и лишь тогда жизнь наша будет что-то стоить. Мы хотим верить в Бога, мы хотим верить в вампиров, мы хотим верить в чудеса - и неважно, существуют ли они на самом деле. Это нам нужно. Без этого жизнь, возможно, станет лишь существованием.

Я сидел, упёршись глазами в Тандресса, усердно глодающего кость, и переваривал сказанное князем. Несомненно, всё это правда. Но может ли быть, что и я верю в то, во что хочу верить? Что, если это и есть моё утешение? Нет, это невозможно. Слишком много нераскрытого в этом мире. Но что, если ничего нераскрытого нет? Что будет тогда? Я боялся даже подумать об этом. С надеждой подняв глаза на князя я спросил:

- Но как же случаи нетленных тел? Как же плачущие кровью иконы и статуи? Как же...

- Мой милый друг - князь улыбнулся - а видели ли вы эти случаи? Быть может, это очередная причуда природы? А может быть и обман, насмешка. Всё может быть.

- Видел! - вдруг с жаром воскликнул я и поведал князю мою таинственную историю. Когда я закончил моё повествование, князь только снисходительно улыбнулся.

- Интригующе. А много ли вы знаете о Абрахаме Ван Хельсинге, мистер Бэрроуз? Этот человек - инквизитор во плоти, настоящий охотник на ведьм. Он поведал на своём веку много странностей, порой заставляющих кровь стыть в жилах. Но именно поэтому я всерьёз опасаюсь за состояние его разума. Вполне возможно, что вас заразили какой - то болезнью, вызывающей галлюцинации. Вероятно, тема видений была вызвана рассказами профессора и вашей личной трагедией. Ну а те существа в доме - может быть, это просто бандиты?

- Вы считаете, что эти ужасы - просто галлюцинации?! - я был в негодовании.

- Я лишь предполагаю, но всё может быть.

- Князь, вы противоречите самому себе.

- Нисколько. Слишком много нераскрытого в этом мире. И потом, разве я отрицаю веру в Бога? Разве я отрицаю Высший Разум, который породил то семя жизни, которое и дало начало Всему? А что, если нам просто не дано обо всём этом узнать? Вот вам пример "вампиризма": однажды в деревне в Северной Валахии нашли тело мёртвой девочки со странными ранками на шее. Разгневанные жители, естественно, стали уповать на мёртвых - они вскрыли могилу недавно похороненного человека. Там лежал труп с удлинёнными окровавленными зубами. Люди вонзили ему в сердце осиновый кол и отрубили голову. Но если присмотреться, можно было заметить, что удлинённые зубы - оптический обман, вызванный разложением - приподнимается верхняя губа, а эффект "окровавленных зубов" - кровоточащие десны. Вот вам и вампир.

Я сидел, опустив голову. Мне было грустно. Князь, поняв это, сказал:

- Не расстраивайтесь, мистер Бэрроуз. Я понимаю, как тяжело порой признать правду, но... надо продолжать верить. Вы должны продолжать верить - кто знает, быть может, вампиры и сейчас следят за нами - я же не всезнающий.

Князь поглядел в окно, за которым уже разыгралась нешуточная вьюга, почти полностью закрывающая холодный блеск далёких звёзд, присвистнул и сказал:

- Я думаю, мистер Бэрроуз, вам будет лучше переночевать в моём замке - ибо если вы сейчас выйдете на улицу, то пропадёте также как те бедняги из деревни. Пойдёмте, я провожу вас.

Мы шли по освещённым факелами коридорам замка, где всюду стояли вазы и горшки с увядшими цветами. Мы шли, не проронив ни слова, и я думал над словами князя, хотя знал, что он лгал.

Глава 10

Лёжа в тёплой постели в одной из бесчисленных комнат замка, я смотрёл на звёзды в окне и размышлял. Меня восхищала мудрость и логичность князя, не свойственная людям его возраста. Меня поражало его терпение и доброта, его невозмутимость... Но всё же, он лгал мне. Как - будто он хотел что-то скрыть от меня, но я решительно не понимал, что именно. В глубинах моей души я искренне надеялся на то, что всё это - лишь обман, насмешка. Мне хотелось надеяться.

Мои размышления прервал звук шагов, доносившейся в коридоре за дверью. Шаркающие шаги приближались и во мне стал зарождаться страх. Чем громче раздавались шаги, тем сильнее я вжимался в подушку и тем быстрее билось моё сердце - всё быстрее, быстрее... Этот страх был похож на тот, который я испытал в Ле-Трепоре: щемящий, шевелящий волосы на голове и заставляющий сердце биться в унисон с всё учащающимся дыханием. Шаги стихли прямо возле моей двери. Я не дышал и зажал для верности рот рукой, холодный пот лился с меня ручьём. Внезапно я почувствовал до боли знакомее чувство - будто я знаю это неведомое существо, будто я знал его всегда, какое - то чувство странного родства. Но, так или иначе, я вновь услышал звук. Существо шумно втягивало носом воздух, будто принюхиваясь. Затем я услышал полный печали вздох, и едва уловимый шорох - будто кто - то провёл рукой по шершавой поверхности двери. Затем шаги стали удаляться и я выдохнул только тогда, когда они вовсе исчезли.

Я решил остаться у князя ещё на неделю, дабы разузнать про эти исчезновения, и проводил время в прогулках по деревне, беседах с князем и Эдгаром и играх с Тэндрессом. Однажды, когда я гулял по деревне и тщетно пытался заговорить с местными, которые вообще меня всяческим избегали и боязливо на меня поглядывали, ко мне с воплями подбежала немолодая женщина, схватила за руку и начала с рыданиями кричать "Вы уходить! Вы уходить!", но её тут же схватили за руку и уволокли куда - то в дом. Я лишь пожал плечами и, изумлённый, побрёл дальше. Так она подбегала ко мне ещё два раза, пока в один прекрасный день не исчезла из деревни также, как и те крестьяне.

Жизнь в деревне и замке текла также медленно и никуда не спеша, всё также беседуя с князем и играя в шахматы с Эдгаром. Иногда по ночам я слышал странные стоны, раздающиеся будто бы из недр замка, но считал их лишь сном. Я вслушивался в далёкий волчий вой, исходящий из величественных и прекрасных Карпат за окном, и всё больше понимал слова князя, и всё больше восхищался ими. И вот в такие ночи, полные мыслей, я вставал с кровати, зажигал свечу на столе, и брался за перо. Я начал своё повествование, дабы поведать простому обывателю о тех вещах, которые происходят во тьме тайны. Моё повествование было без названия, но это меня не смущало. Будто бы какая - то волшебная река лилась из меня, наполняя строчки поистине неземной красотой и глубоким смыслом. Я всё писал и писал, а эйфория не проходила. За окном мелькали странные тени, летучие мыши бились в окно, а я творил. Вой волков был всё ближе, и вот уже он у стен замка, но я всё творил. И вот уже я вновь слышал тихие шаги за дверью, странные шорохи, но я снова творил. Я даже не чувствовал, но видел, как что - то грандиозное затевалось в недрах замка да и вообще вокруг меня. И вот, вскоре это грандиозное свершилось.

Была одна из таких ночей. Я был освещён тусклым огоньком почти догоревшей свечи и словно магическим светом полной луны. Сегодня странных звуков было больше, чем всегда, но я не придал этому особого значения, а писал и писал - моя книга была близка к завершению. И тут раздался крик. Кричала явно женщина, я положил перо и прислушался. Все остальные звуки смолкли, но тут снова раздался крик, он нарастал и перешёл уже в какой - то визг, а затем в хриплый вой - было ясно, до какой степени эту женщину что-то напугало. Я вскочил, взял со стола моё распятие и отворил дверь и вышел в коридор. Никого. Длинный тёмный коридор с мрачными гобеленами и вазами увядших цветов был пуст и спокоен. Но тут снова раздался крик. Я понял, что исходит он из самых недр древнего замка, и я двинулся по коридору на лестницу, сжимая в руке распятие. Я был почти в полной темноте, ибо свеча моя почти догорела, и брать её с собой не было никакого резона. Я спускался по длинной винтовой лестнице в мрачные глубины старого замка, но в моей душе креп не страх. Это было любопытство и интерес. Невольно ужаснувшись самому себе, я спускался дальше, поминутно спотыкаясь и едва не падая, рискуя сломать себе шею. Но вот лестница кончилась, и взору моему открылся освещённый факелами подвал или винный погреб - в любом случае, я был под землёй и здесь было очень холодно. К запаху сырой земли примешивался ещё один, непонятный. Я шёл всё дальше по жутковатому подземелью, и крики начали раздаваться вновь - более учащённо и всё громче. Я был рядом. Странные чувства бушевали во мне, когда я неожиданно наткнулся на массивную дубовую дверь со странными тёмными пятнами.

Дверь отворилась и моим глазам предстала страшная картина, а ноздрям - ужасный запах. Я был на настоящем кладбище, только без крестов и могильных камней. Сырая земля была изрыта ямами, в них лежали гробы. Гробы лежали и вне ям, снаружи, и по земле стелился довольно густой туман. Я неожиданно понял, что это был за запах - это была кровь. Посреди кладбища возвышалась насыпь из земли, а на ней стоял залитый свежей кровью алтарь; но на фоне этого Некрополя на противоположной стене было изображено гигантское солнце, выгравированное на огромном золотом диске. Лучи его простирались на весь диаметр диска, и скудный свет, создающийся от масляных ламп под потолком отражался в его лучах, создавая восхитительный эффект настоящего солнца. На алтаре кто-то лежал, а возле этого "кто-то" стоял князь. Даже со спины я узнал его - по чёрным, отливающим стальным блеском волосам, и изысканному одеянию. Я медленно, осторожно побрёл к насыпи, перешагивая через свежевырытые могилы, и во мгле мне казалось, что крышки гробов приподнимают длинные белые пальцы с чёрными когтями.

Князь неожиданно обернулся, и в его величественном силуэте узнал того, кого боялся всю свою жизнь. Налитые кровью глаза его сверкали огнём, бледная кожа стала вовсе белой, словно снег Карпат. Чёрные тонкие губы расплылись в ласковой улыбке. Это была улыбка монстра.

- Добро пожаловать, Джон. - Поприветствовал меня князь всё тем же красивейшим голосом - это место, которое ты искал всегда.

Князь медленно спустился по насыпи прямо ко мне. Вернее было бы сказать "слетел", ибо его ноги не касались земли, и он парил в воздухе. Я выронил распятие и с приоткрытым от изумления ртом уставился на князя. Тот приблизился вплотную ко мне, обнял меня и я почувствовал его холодное дыхание. Вдруг он вонзил свои зубы мне в шею, и я почувствовал, как в один миг сбываются все мои тайные мечты и раскрывается то, что я всю свою жизнь хотел раскрыть и узнать. Покуда кровь моя уходила в князя, моё сердце не сдавалось. Оно продолжало биться, не хотело останавливаться, но князь был неумолим - и вот комок мышц начал сокращаться всё реже и медленнее. Я увидел перед своими затуманенными глазами смутный силуэт смерти, и лишь улыбнулся ей. Она шла ко мне, и простёр руки ей навстречу. Видение исчезло - это князь наконец оторвался от моей шеи.

- Ты хочешь узнать все тайны Вселенной, Джон? - спросил князь без тени улыбки, серьёзно глядя в мои помутневшие глаза. - Ты хочешь ценой проклятия постичь смысл бессмертия?

Не знаю, что руководило мной тогда. Я знал, что от моего выбора зависит всё - либо я умру на этом кладбище и отправлюсь прямиком на суд Божий, ничего не узнав и не постигнув всех тех вещей, ради которых я пришёл в эту обитель смерти, либо я умру здесь и рожусь заново, в облике бессмертного могущественного существа, у которого есть целая вечность для поисков ответов. Но тогда я навсегда прокляну свою душу, отрекусь от Бога... но если Бога нет? Если там, за гранью человеческой смерти нет ничего? Тогда всё напрасно? Я не стал более размышлять, а с превеликим трудом кивнул. Князь рассёк себе кожу над ключицей своим острым чёрным когтем, и я заворожено наблюдал, как из неё медленно, очень медленно течёт тёмно-красная кровь. Затем я, повинуясь какому - то страшному инстинкту, с жаром припал губами к ране, и вкусил бессмертия из источника, которым сейчас предстоит стать и мне. Я не могу передать то восхищение от вкуса крови вампира, которое испытал, вкусив её. Нет ни одного напитка в мире вкуснее и сытнее её, и в то же время нет ни одного напитка, который ещё больше разжигал жажду. Я задыхался, делая чудовищные глотки, но не слышал биение сердца князя. Я никак не мог остановиться и сильная рука моего прекрасного источника нежно, но настойчиво отстранила меня от ран, и я повалился на колени, судорожно дыша и облизывая губы. Моё сердце билось всё медленней, и вскоре последние его удары отозвались звоном в моём мозгу; мне было страшно холодно, и судороги терзали весь мой организм. Силы покинули меня, и я повалился на влажную землю, источающую такой тонкий аромат... Князь легко, как пушинку подхватил меня, и взобрался на насыпь удивительно быстро. Я бросил взгляд на кровавый алтарь. Это был каменный саркофаг, видимо, принадлежащий князю. Кровь заливала его, но я смог разглядеть на каменной поверхности прекрасные узоры: бутоны цветов словно бы осыпали весь саркофаг, и сквозь эту прекрасную пелену выглядывали изящные и прекрасные лица ангелов, которые поддерживали красивыми и сильными руками крышку саркофага. С трудом оторвав взгляд от подобной красоты, я посмотрел на того, кто лежал на этом саркофаге.

Это была та самая женщина, которая кидалась ко мне на улице с мольбами о бегстве отсюда. Только сейчас понял я, как она прекрасна: её молодое лицо было сейчас бледно, огромные зелёные глаза были красными от слёз, тонкие изящные губы дрожали. Она не была привязана, и не двигалась вообще - я понял, что князь заключил её в оковы своего разума. Она узнала меня, и в полных ужаса глазах мелькнул луч надежды. Я также с ужасом смотрел на неё затуманенными глазами: зачем он привел меня к ней?

- Ты должен утолить свой голод, иначе ты умрёшь. - Спокойно сказал князь.

- Я н-не могу... - Начал было я. Мысль об убийстве пугала меня.

- Тебе не обязательно убивать её - Перебил меня князь - просто утоли голод.

Разорвав чуть заострившимися клыками шею девушки, я насладился прекрасной кровью невинного создания, но не такой изумительной, как кровь вампира. Я всё пил и пил, наслаждаясь подвластным мне теперь моментом. Я не заметил, как биение её сердца всё замедлялось и замедлялось, пока не остановилось совсем. Подлый князь обманул меня! В ужасе я отвалился от мёртвого тела, как пиявка, скатился по насыпи и ухнул в свежую могилу, где и заснул, сытый и уставший.

Я лежал в тёмной сырой могиле, ставшей мне тёплой постелью, и тело моё превращалось в нечто более ужасное, чем было... ужасное и прекрасное. Я видел изваяния и лики святых, плачущих кровью - они рыдали обо мне; я видел падающие в таинственном параде звёзды - они падали для меня; я видел вампиров, оторвавшихся от своих кровавых пиршеств и поднявших глаза к ночному небу - они смотрели на меня... Мой крик новорожденного вырвался за пределы склепа, замка и растворился в ночном небе, ставшим ещё более прекрасным... для меня.

Глава 11

Всё это было как во сне. Вся эта мистика, кровь, волшебство, бессмертие... словно фантастическая повесть ужасов. И я ощущал себя одним из её героев.

Я проснулся на следующую ночь, но не в тёмной сырой могиле, в которую я упал, а лёжа в каком-то узком тёмном ящике, обитым шёлком. Ужас охватил меня и я стал задыхаться. Одним мощным движением руки я выбил крышку и буквально вылетел наружу. Я был в своей комнате. Некоторое время мне казалось, что всё это было лишь сном, тайными несбыточными желаниями... появилась одна маленькая странность: теперь мне не приходилось фокусировать взгляд на том или ином предмете, я с одинаковой чёткостью видел всё в своём кругозоре, я оглядел себя и мурашки пробежали у меня по спине: руки мои стали белоснежно белыми, пальцы чуть удлинились а ногти превратились в страшные чёрные когти. Язык мой нащупал во рту два длинных и острых клыка... Какой ужас. Не в силах поверить в это я оглянулся и на кровати увидел... обитый чёрным шёлком гроб. Я подскочил к зеркалу на стене, но не увидел в нём ничего... также я теперь не отбрасывал тени. Луна за окном злорадно захохотала. Ужас плавно перерос в кошмар. Сон стал явью.

Я выбежал из комнаты и сел на пол перед дверью, уткнувшись лицом в ладони. Я рыдал о том, что потерял навсегда. Меня лишили человечности, меня лишили веры... Я убил. Я с ужасом осознал, что нисколько об этом не сожалею. Я убиваю (но могу и щадить) и пью кровь своих жертв, и мне плевать на их души - я словно беспощадный охотник в тёмном лесу, я стал другим. Я приобрёл новые способности, я обрёл бессмертие - жалкое утешение вечному проклятию. Но с другой стороны я стал вечным творцом, который может создавать прекрасное до Конца Дней, который открыто смеётся в лицо смерти и теперь не боится её. Я потерял веру? Ничуть. Я могу и хочу верить в того, кто наставил меня на этот путь - ибо я точно знаю, что это не Дьявол. У меня есть целая вечность на искупление этого греха, и много путей для этого. Я проклят? Нет, я вознесён. Я понял, что горжусь тем, кто и что я есть. Я вампир.

Издав радостный вопль, от которого потрескались стёкла в радиусе нескольких ярдах, я распахнул ближайшее окно и, ни секунды не колеблясь, выпрыгнул из него и полетел. Я МОГУ ЛЕТАТЬ! Не это ли мечта всей нашей жизни? Я летел, позволяя ледяному ветру обнимать меня и играть с моими волосами. Теперь мы с ним - единое целое. Я порхал, как бабочка, пока не врезался башенный шпиль нашего замка и с диким воплем не соскользнул вниз. В последний момент я впился когтями в каменную стену и повис. Смутная догадка появилась в моей голове. Я вонзил когти другой руки в кирпичную кладку и пополз по стене легко и свободно, словно муха. А затем сделал невероятное - выпрямился на стене в полный рост и побежал! Теперь я отвергаю законы великой и могучей физики и строю свои собственные! Так я забавлялся много времени, пока свирепый голод не заставил меня принюхаться. В порыве безумного своего веселья я не придал значения восхитительным запахам, идущим из деревни. Каждый запах был уникален, как снежинка. Я чувствовал малейшее изменение в его составе. Мне был подвластен также и мир запахов. Затем я прислушался - я слышал каждое движение в замке и ближайших к нему домах, каждый шорох. Не в силах побороть гложущий меня голод, я бесшумно проскользнул в деревню и прислушался. Сладкое моему уху биение человеческого сердца было совсем близко, и не менее сладкий запах крови буквально приводил меня в неистовство. Моя жертва была где-то рядом. Словно тень, проскользнув между домами, я увидел свою добычу в тёмном переулке: это был полуголый человек, ковыляющий неизвестно куда, боязливо озирающийся по сторонам и что-то бормочущий себе под нос. Я подошёл к нему уже не таясь, но по собственной нелепости нечаянно наступил в замёрзшую лужицу. Лёд оглушительно хрустнул и человек, вскрикнув, обернулся. Всхлипывая и вздрагивая при каждом шорохе, он пробормотал что-то невнятное и снова заковылял вперёд. "Боже милостивый - подумал я - Он меня не увидел, хотя я стоял почти вплотную!". Отметив про себя ещё одну свою удивительную способность, я вновь стал подбираться к душевнобольному, но на этот раз используя стены в качестве опоры. Шипение, бросок, удивлённый вскрик - и всё кончено. Сумасшедший висит у меня на руках, не в силах даже вздохнуть, а я огромными глотками впитываю его кровь, и растворённую в ней душу.

- Я вижу, ты понял прелесть нашей жизни. - Раздался за спиной знакомый голос. Я оглянулся, отбросив безжизненное тело. Мёртвых умалишённый беззвучно повалился на снег, словно мешок с мукой. Взгляд его был устремлён вдаль, брови страдальчески сведены.

- Это было не так уж трудно. - Ответил я.

- Пойдём, мне нужно многое рассказать тебя, и познакомить с остальными. - Сказал князь, мы вспорхнули и полетели в ночи, словно двоё прекрасных ангелов. Ангелов Смерти.

Так заканчивается повествование о журналисте Джонатане Бэрроузе, об его злоключениях в мире живых, и начинается рассказ об Нежизни Вампира - Джона, чьё имя в будущем будет вселять страх в сердца людей и вампиров.

Глава 12

Мы вернулись в то самое логово, где я был укушен князем. Там нас поджидали ещё пятнадцать вампиров, эти бледные создания со светящимися, как у кошки, глазами, смотрели на меня с каким - то удивлением и даже страхом. Худые, облачённые в тёмные одеяния они были тенью рядом с могучим князем. Он познакомил меня с ними, и теперь я стоял в центре круга из бессмертных, которые с удивлением меня разглядывали. Я хотел было спросить, почему, но моей руки кто-то осторожно коснулся. Я оглянулся: передо мной стоял небольшого роста сгорбленный упырь, который, шумно втягивая носом воздух, с любопытством ощупывал меня, напоминая при этом большую обезьяну. Сморщенное лицо его покрывали страшные ожоги.

- Кто это? - спросил я у князя. Тот с горечью и болью посмотрел на беднягу, положил руку ему на плечо и ответил:

- Это Расмус. Я нашёл его где-то в Швеции. Давным-давно, когда он был ещё новообращённым, люди поймали его, вытащили на солнце и вырвали язык. Я успел силой своего разума заставить людей унести его от палящих лучей солнца, где и подобрал его. После этого случая он стал... немного... - князь замялся, но я понял, что шок вызвал у этого бедного вампира потерю рассудка. Смотря на то, как Расмус ощупывает и обнюхивает меня, я проникся необычайной жалостью к этому существу. Он был словно животное, которого ради развлечения калечат и убивают. Я нежно погладил его и Расмус посмотрел на меня полными любви и благодарности глазами. Да, словно брошенный пёс, ищущий любви и сострадания. Я безусловно понимал, что за маской этого безобидного дурачка скрывается могущественный Носферату, полубог. "Раны, нанесённые солнцем, не заживают..." - пронёсся у меня в голове тихий шёпот. Изумлённый, я посмотрел на князя - тот с жалостью смотрел на возящегося Расмуса.

- Пойдём, Джон. Мне надо многое поведать тебе. - Сказал поднявший взгляд князь, и мы вышли из склепа.

- Я думаю, ты жалеешь о многом утерянном. - Сказал он, когда мы шли по залитым лунным светом коридорам замка.

- Только об одном - я никогда не смогу увидеть свет солнца.

- Каждый из нас проходит этот период апатии, связанный с бессмертием и Нежизнью. Но ты, как я вижу довольно быстро со всем смирился.

- Мне нечего терять в том мире, и мне нравится этот мир. Вот и всё.

- Что ты хочешь знать о нас, Джон? Спрашивай, и я отвечу. - Вот он, момент, когда всё тайное становится явным! Если бы моё сердце сейчас могло биться, оно бы билось с огромной скоростью.

- Что может убить меня? - не знаю, почему я задал этот вопрос первым, но он как-то сам слетел с губ, и князь, улыбнувшись, ответил:

- Тебя могут убить, лишь одним ударом вонзив кол, выточенный из молодой осины прямо в сердце и отрубив голову серебром. Святая вода будет причинять тебе муки, попадая на кожу, распятия будут внушать тебе ужас... ты надолго запомнишь жуткий запах чеснока, тебе не попасть на освящённую землю. Но самое главное - солнечный свет. Увидеть его - значит умереть, сгореть дотла. Мы не боги, Джон. Мы зависим от людей. - Князь замолчал, опустив глаза. Я вдруг понял ту беспомощность моей нынешней оболочки по сравнению с оболочкой прежней. Но у нас есть грандиозные преимущества...

- Откуда мы? - Спросил я немного погодя.

- Этого никто не знает. Но в каждом из нас живёт уверенность, что мы были всегда. Сам я уверен, что бог создал нас в назидание над делами человеческими.

- Сколько вы уже живёте на свете, князь?

- Точно я не помню, я знаю одно: я - самый старый из нас. Я не помню кто сотворил меня, не помню, сколько было нас раньше...

- Я слышал там, в склепе, у себя в голове шёпот! Кто-то шептал мне о губительном солнце.

- Понимаешь, у каждого из нас есть уникальная способность, будь то чтение мыслей или, как у меня, способность превращения в животных. Мы называем это Тёмным Талантом.

- А какой Талант у меня?

- Ты должен сам это понять.

- А что вы думаете о людях, князь? Еда?

- Мы созданы, чтобы следить за их делами. Мы считаем их удивительными существами, питаемся их кровью и иногда убиваем их только лишь из-за голода. Это не так уж ужасно: представь, трава щиплется кроликом, кролик пожирается лисицей, лисицу убивает человек, а человеком питаемся мы. Разве это ужасно? Это природа. Жизнь. Тут нет ничего дьявольского. Но то мы, здесь. Есть одна деталь, которую тебе нужно непременно знать: так считают единицы. Большая часть вампиров в мире полагает, что весь мир - их вотчина, а люди - их рабы. Такие сеют смерть - бойся их. Не впадай в заблуждение об "огромной империи бессмертных кровопийц", это чепуха. Нас мало, Джон, очень мало. Быть может, сотня во всём мире, а то и меньше. Только некоторые живут в группах, а остальные - одиночки.

- Но почему? Разве вы не понимаете, какая грозит опасность всему вашему... нашему роду?

- Грядёт эра науки, Джон. Былые могущественные бессмертные демоны, тяжёлой поступью ходившие по земле, ныне мы - жалкий миф, существующий у каждого захудалого народа. Времена крестьян с факелами прошли, теперь они есть только в заброшенных деревеньках (как эта, например). Слава Богу, инквизиция канула в лету!

- Но как же Ван Хельсинг?

Князь усмехнулся:

- Лет через десять его будут считать умалишённым, и на эту сторону склоняются всё больше и больше учёных умов. Но он единственный в своём роде человек, который понимает всю суть обратной стороны мира, который окунулся в неё с головой и познал её тайны, так и не став её частью.

- Но как вы живёте, осознавая все плюсы и минусы, всю сущность нашей дьявольской сущности?

- Я говорил, Джон. Воспринимай себя как оплот древней магии, великого волшебства веков, как древнюю расу, существующую в тайне с начала времён... как новую стадию эволюции человека, наконец! - Князь замолчал, и я прекратил своё интервью. Мы прошли в самую высокую башню замка, отворили окошко и воспарили в ночное небо, окунаясь в ледяной бархат семи ветров. Мы летели в поднебесье рука об руку, и молчали. Меня раздирала радость, веселье и вместе с тем печаль. Но печаль была не о потерянном Джоне-человеке, а о чём-то другом, о каком-то забытом сне, утерянной мечте...

Мы плавно опустились на одинокую скалу посреди бескрайнего океана, и зашли в небольшую пещерку.

- Сюда я прилетаю иногда, чтобы побыть в одиночестве. - Прошептал князь, проводя рукой по сырым стенами пещеры. Посреди пещеры был каменный саркофаг, вокруг него огромными стопками лежали книги: тома и томики, огромные фолианты и маленькие брошюрки - книг тут было сотни.

- Увлекаетесь литературой, князь? - спросил я, улыбнувшись.

- Единственноё моё развлечение. Больше всего нравится Шекспир. - Князь погладил увесистый фолиант, на котором, как и на остальных книгах, не было ни пылинки.

А потом мы уселись на саркофаг и углубились в чтение. Пещера наполнилась сладостной тишиной, лишь тихое перелистывание страниц изредка нарушало тишину, да внизу, и подножия скалы, волны с шумом разбивались о древний камень. И вот я почувствовал чьё-то присутствие. Я поднял голову и увидел копну огненно-рыжих волос, растрепавшихся и в которых играл ветерок, бледную кожу и ангельское лицо, которое принадлежало лишь одной...

- Элен... - прошептал я и выронил увесистый том Фомы Аквинского. - Улыбка скользнула по её лицу. Есть ли, спрашиваю я вас, что-либо лучше в мире, чем этот момент?

Глава 13

До этого я знал, что вскоре моя радость от вечной жизни обернётся печалью вечного одиночества. Меня тревожил этот рано или поздно наступающий для любого вампира момент, он ложился на мои плечи тяжким бременем. Но теперь всё исчезло, рассыпалось в прах - я обрёл смысл Нежизни в виде Элен, прекрасный смысл. Ради него стоило жить вечно. Я понял теперь, какой подарок мне сделал Всевышний - возможность любить вечно, неутихающими чувствами, не думая ни о чём... мечта всего мира теперь сбылась для меня. Любовь и была тем самым забытым сном, тем, о чём я мечтал, даже не подозревая об этом. Князь предпочёл оставить нас вместе, Элен подошла к саркофагу и села рядом со мной. Это были лучшие минуты в моей бессмертной жизни - мы говорили с ней обо всём: о нас, о людях, о вечности... Мы оба поняли, что в тот памятный день, когда мы впервые увидели друг друга, между нами родилось чувство, которое по праву можно назвать вечным. Всё: бессмертие, кровь, люди, вампиры, Бог, Дьявол - всё было едино, всё безразлично сейчас для нас, во вселенной были лишь мы вдвоём, и наши проклятые души под тишину небьющихся сердец соединялись великой клятвой Кровавой Вечности, полной любви. Мы любили друг друга, и неважно в каком обличье - вампира или человека - любовь не разбирала оболочек. Мы вылетели из пещеры и взвились к облакам, а затем, словно две ночных птицы, пронеслись над облаками, под улыбающейся нам огромной луной. Прохладное одеяло ночи укутало нас, осыпало звёздами, словно снегом. Мы летели в ночи, упиваясь нашей любовью. Под нами промельками города, страны, горы, океаны... А мы летели и летели, пока вдали, за горизонтом не показалось кровавое зарево. Рассвет. Мы стремительно бросились вниз, в бескрайний лес, простёршийся под нами, и зарылись в ароматную землю, где и заснули, обнявшись. Земля сомкнулась над нашими бессмертными телами, полными смертной любви.

А наутро её не было. Элен покинула меня также внезапно, как и появилась. Её образ, запах остался только в моей голове. Я медленно выбрался из могилы, всё ещё не в силах поверить в её уход и бесцельно побрёл по лесу. Она была со мной лишь одну ночь, но ночь эта стоила целой человеческой жизни. Я познал самую великую из всех тайн. И теперь у меня одна цель - найти мне предназначенную.

Гложущее чувство становилось всё сильнее, и вскоре голод уже невыносимо мучил меня. Я запрыгнул самое высокое дерево и побежал по зелёным кронам моря-леса, пытаясь отогнать печаль и голод. Я бы бежал так сколь угодно долго, если бы не великолепный запах, заставивший меня побежать ещё быстрее - запах человеческой крови. Человек был где-то рядом, и я должен был найти его. Мне нужно было поесть, чтобы не умереть и я полетел словно коршун, преследующий добычу. Среди деревьев я увидел заброшенный дом, который выглядел довольно зловеще. Его зияющие чёрные окна смотрели на меня пустыми глазницами, черепица местами отвалилась, некоторые окна были заколочены гниющими досками. Двери не было, был лишь грязный проём. Меня больше всего встревожили таинственные руны и сатанистские символы, начертанные кровью (её запах не спутаешь ни с чем другим). Но человеческий запах становился всё сильнее и шёл он прямо из дома. Теперь я смог различить в этом запахе странную примесь, что-то грязное и вместе с тем могущественное. Этот запах был слишком смешан для человека. Но существо не было и вампиром. Я не спеша зашёл в дом, слившись с тьмой. Тут был полный погром: повсюду валялся мусор, доски, нечистоты, доски... на стенах были грязные отпечатки рук и дьявольские символы, оскорбления в адрес Бога и разные имена Дьявола... запах вёл меня вниз по полуразрушенной лестнице, в подвал. Внизу тоже было сыро и грязно, но вдобавок к мусору я стал натыкаться на человеческие кости. Невидимый, я бесшумно прошествовал по узким коридорам глубже и глубже. И вот, когда запах стал совершенно невыносим и голод разрывал меня изнутри, я увидел впереди что-то неясное. Я вышел в небольшой зал, наполненной вонью и запахом гниения. Посреди зала возвышалась отвратительная куча обезображенных трупов, на лбах которых были вырезаны древние заклятья и имена Дьявола. Оглядевшись получше, я увидел чудовищное украшение зала - круг из ещё тёплых и разлагающихся повешенных. Если бы я был человеком, меня бы сейчас докучала тошнота, рвота и ужас. Но, будучи вампиром, я с содроганием в сердце осмотрел этот дьявольский храм, и вдруг услышал тихие шаги. Они не спеша приближались, и вскоре я отчётливо услышал шлёпанье маленьких босых ножек по каменному полу... ребёнок! Это был ребёнок! Но тут шаги участились - дитя бежало ко мне! Но как? Я в кромешной тьме, да ещё и невидим для человеческого глаза! Но неведомое существо явно видело меня, потому как я увидел перед собой мелькание белой рубашонки. Предо мной стояла маленькая девочка лет семи, с чёрными распущенными волосами и поистине ангельским личиком. Она никак не соответствовала этому помещению. Я ожидал, что она бросится ко мне и начнёт рыдать от страха, но та лишь презрительно ухмыльнулась и хихикнула. Меня поразил её смех - он явно принадлежал какой - то старухе. Девочка прошла мимо меня и опустилась на колени рядом с отвратительной кучей мёртвых тел. Затем она пробормотала что-то невнятное, и вытащила из-под рубашонки изогнутый кинжал с зарёкшейся кровью. Она занесла лезвие над рукой ближайшего трупа и лёгким движением отсекла ему кисть. Кровь брызнула тёмным фонтаном во все стороны, покрывая красной пеленой белоснежную рубашку девочки и пол подземелья. "Дитя" отшвырнула кинжал, вознесла руку с зажатой в ней кистью к небу, затем поднесла её ко рту и... захрустела костями. Нет, это было уже невыносимо. Какая мерзость...

- Дитя, кто ты, и почему ты оскорбляешь свои уста мёртвой человеческой плотью? - Не знаю, откуда появилось это красноречие, но я подумал, что так будет более устрашающе.

Девочка уронила кисть и обернулась, с её губ и подбородка струйками стекала кровь.

- Да кто ты такой, чтобы сметь помешать моему ритуалу? Ты смеешь своим мерзким присутствием оскорблять чистоту этого места! - прорычала она мерзким скрипучим голосом, и глаза его засверкали дьявольским огнём. Она приближалась.

- Чистоту?! - Воскликнул я - Что ты сделала с собой, чтобы стать такой? Ты поклоняешься дьяволу? Только и всего?

- Как... ты... Мерзкий носферату! - она начала буквально раздуваться от ярости, и превращаться в кого - то страшного: кожа её начала покрываться морщинами, тело начало расти, волосы седеть, я изо рта выглянул ряд длинных острых зубов. "Ведьма" - пронеслось у меня в голове.

- Я соединилась с моим повелителем, я теперь - его часть! - сказала стоящая передо мной ужасная старуха. Её ноги не касались пола. Вытянув вперед руки с жёлтыми когтями, она бросилась на меня, рыча.

Молниеносным движением облетев её сзади, я сомкнул свои пальцы на её дряхлой шее. Я упал рядом с ней, сражённый голодом и чувствовал, как смерть подбирается ко мне всё ближе. Я подполз к трупу ведьмы, и впился в её шею - кровь этой нечестивой жрицы Сатаны проникала в каждую клеточку моего тела, делая его вновь сильным и свежим.

Летя в свой замок, я понял, что этот кошмар был не единственной тайной мира. Теперь мне открылось и это.

Глава 14

Я прилетел в замок очень быстро, и тут же направился в склеп. Князь уже ждал меня. Он улыбался.

- Она ушла. - Вместо приветствия сказал я и улыбка сползла с губ князя.

- Но где ты был?

- Я гулял по лесам и встретил одну странную старую женщину. Она чувствовала меня и видела в темноте. А ещё она пожирала мертвецов. Что ты забыл мне сказать?

- Видишь ли, наш мир полон тайн. И это не только вампиры. Отчасти инквизиция и охота на ведьм в старые времена была оправдана. Такие ведьмы существовали.

- Как такое может быть? Она не была ни вампиром, ни человеком!

- С давних пор существует легенда, что ведьмами становятся женщины, вступившие в сношение с самим Дьяволом. На самом деле это не совсем так. Большинство тех, кто верит в Сатану также, как священник верует в Бога, и тех, кто знает таинства этого мира, уходят в леса. Затем они должны бродить по лесу, якобы вознося молитвы Дьяволу, и если им повезёт, они должны совершить ужасный обряд - в полнолуние, пятницу, тринадцатого сентября они должны поймать и принести в жертву дьяволу невинное дитя. А затем они должны убить себя, и если дьявол примет их, то они восстанут из мёртвых в образе той твари, которую ты видел. - Князь поморщился и замолчал.

Я с трудом переварил эту мерзость, но не мог не загореться желанием узнать об этом побольше. Ведь это же доказывает существование дьявола, а значит и Бога! Значит, мы на самом деле есть Божьи твари! Осознание этого придало мне радости, но вместе с тем и грусти - если Бог и есть, но только не для меня. Не теперь. Я чувствовал, что с кровью ведьмы в меня перешло что-то, но я не мог понять, что именно. Я вновь отправился в деревеньку и насладился горячей кровью тамошних жителей, а затем отправился в замок и заснул там в своём гробу.

На следующую ночь я простился с князем и отправился в долгое и самое важное моё путешествие, целью которого была Элен. Летя над городами и странами, я часто задавался вопросом: зачем я ищу её? Почему пропали мои родители, хозяева, а теперь и она? Зачем? Быть может, это судьба? Но я не верил в судьбу. Я долго странствовал, подкрепляясь первым встречным человеком, выискивая запах моей возлюбленной. Но повсюду, где я был, меня бранили и гнали прочь. Вампиры нападали на меня, и я вынужден был убивать и их. Не знаю, считал ли я это тогда преступлением. Иногда, в лесах и на болотах я встречал ведьм. Некоторые бросались на меня, а некоторые встречали, как своего. Они рассказывали мне о рыжеволосой девушке с лицом ангела, которая приходила к ним и спрашивала совета о том, как снять оковы бессмертия. Все они говорили одно: она идёт на запад. Я следовал туда, я спрашивал у каждого встречного вампира о ней, и некоторые отвечали мне, что иногда видели её, мелькающую над крышами.

Но вот однажды в своих блужданиях забрёл в славный город Прагу, где в одном из старинных замков встретил вампира по имени Тодеуш. Это был весьма гостеприимный старый носферату, он влачил одинокое существование в своём старинном замке, полным призраков прошлого. Иногда он выходил на охоту, но это случалось крайне редко. Другие вампиры смеялись над его замкнутостью и надсмехались над ним, но это не волновало его. Ему, как и мне, безразлично было мнение окружающих. Мы были одни из немногих, кто понимал одну из черт настоящего носферату: отличность от толпы, независимость от общества. Он был чрезвычайно рад нашей встрече, и мы проводили долгие беседу у камина в уютных креслах. Естественно, он не помнил своего прошлого, но тем не менее, мы находили темы для бесед. Мы говорили о наших вампирских делах с проницательностью и деликатностью самых интеллигентных английских лордов, и я решил погостить у него подольше. Кровь пражан ничем не отличалась от крови англичан, крови румын и вообще остальной человеческой крови (всё это предрассудки уж слишком взыскательных носферату), но учитывая счастье от знакомства с новым другом она показалась мне ещё более вкусной. Тодеуш был очень старым и мудрым вампиром, и однажды я спросил у него, когда ветер за окнами выл особенно сильно и ветви деревьев походили на скрюченные пальцы:

- Тодеуш, а есть ли способ для носферату вновь стать человеком?

- Я не знаю, правда ли это - ответил мне мой друг - но я слышал, что только любящие сердца способны на это. Если ты, полный искренней любви к кому-то, в церкви вкусишь его крови у алтаря, и если он будет гореть к тебе такой же любовью, то Бог смилостивится и отнимет бессмертие, сделав твою любовь вновь человеком.

- Но это же убьёт её!

- Я не знаю. Это всё, что я слышал. А ты бы хотел вновь стать человеком?

- Нет. - Сказал я твёрдо и, пожелав Тодеушу доброго дня, отправился спать.

Глава 15

Всё самое высокое сейчас было у меня. У меня была священная дружба, я был не одинок. Мы жили вдвоём в старом замке в прекрасном городе Праге. Мы питались наивными людьми, парили во тьме и ничто в этом мире не могло разрушить этот святой союз. Мы так думали, однако мы заблуждались.

Я проснулся глубокой ночью от какого-то тревожного чувства, гложущего меня весь мой сон и отправился бродить по замку. Первое, что я почувствовал, выйдя в мрачный коридор, был запах чужака. Я ринулся в комнату Тодеуша, запах становился всё сильнее и... я знал его! Дверь распахнулась и я увидел человека возле гроба Тодеуша. Человек непринуждённым движением занёс руку с деревянным колом в ней, и резко опустил. Раздался душераздирающий, звериный вопль, который тут же смолк - человек ещё раз занёс руку, теперь уже с большим ножом в ней, и вновь резко опустил - кровь брызнула на стены и потолок. А я не мог ничего поделать - меня будто парализовало, воспоминания детства и того склепа нахлынули на меня, связав цепями ужаса... Какая-то тёплая капля выкатилась из моего глаза, скатилась по щеке и упала куда-то вниз, в пустоту. Человек неожиданно обернулся. Увидев его лицо, я упал на колени, смотря перед собой, и медленно опустил голову. Это был Абрахам Ван Хельсинг.

Будучи ещё ребёнком, я всегда надеялся, что он придёт вновь - мой добродетель, мой добрый профессор. И он пришёл, только в образе хладнокровного убийцы. Он пришел и убил моего доброго друга, и теперь стоит и смотрит на меня, стоящего на коленях, словно призрак греховного прошлого. Седая борода украшала его подбородок, лицо покрывали шрамы... Убийца... Человек-убийца.

- Джон... - раздался знакомый добрый голос. - Это ты?

- Да... - прошептал я и поднялся с колен.

- Ты стал одним из них... - прошептал Ван Хельсинг и рука с окровавленным ножом заметно задрожала. Я чувствовал его жалость... Жалость и страх.

- Поздравляю тебя, ты снова убил дьявольское отродье, пока то спало, словно Одиссей ослепил циклопа. Что ты будешь делать теперь, спаситель человечества?

- Не стой на моём пути, Джон, пожалуйста.

- Но кто, если не я, Абрахам? - вскричал я и молниеносным движением схватил его за плечи. Я почувствовал, как его передёрнуло.

- Отвращение и страх - вот что ты к нам испытываешь. Как и все люди. - Сказал я, отпустив его. - Скольких ты ещё убьёшь?

- Я не успокоюсь, пока последний носферату не отправиться обратно к дьяволу.

- Даже если этим последним буду я?

Профессор опустил глаза. И тут почувствовал нечто необъяснимое, я почувствовал запах множества смертей, крики агонии и огонь... в моём замке беда!

- Я не убью тебя, Ван Хельсинг. Знай же милосердие носферату к человеку, который всю свою жизнь убивал ему подобных. Мы ещё встретимся.

Я прыгнул в окно и взвился к небу. Улетая, я ещё слышал гневные выкрики профессора: "Да, мы ещё встретимся, носферату! Я найду тебя! Бог видит, Я НАЙДУ ТЕБЯ!"

Я летел сквозь ледяную толщу ночного неба, сквозь языки облаков, и слёзы скатывались по моим щекам... Ещё издалека я заметил пылающие башни своего замка, и, закричав, бросился туда ещё быстрее. Вокруг объятого пламенем замка столпились люди с факелами, которые вопили "Сдохни, носферату!" "Гори огнём, дьявол!". ВСЁ КОНЧЕНО! Нет больше князя, нет Расмуса, нет той нити любви и гармонии! Вампиры - философы сгорели в этом огне, и последняя крупица человечности вместе с ними. Человечности? Которая есть у этой черни, столпившейся у горящего замка?! Я воспарил над замком и закричал с такой громкостью, с которой может кричать только вампир. Мой крик разнёсся по всем Карпатам, и люди в ужасе разбегались, услышав Крик Носферату. Я кричал о своей жизни, о трагедии Нежизни, о людях... А затем я улетел.

Глава 16

Скала посреди океана стала моей исповедальней, тишина - священником. Я встал на колени перед саркофагом князя и принялся просить прощения у него, прощение за всех и у всех снова умерших в эту ночь... Я просил его помочь мне в моих поисках любви, я просил его не бросать меня. Я шептал эти признания до рассвета, пока красные лучи солнца раскалённым лезвием не скользнули по мне. Открыв крышку саркофага я увидел там... Записную книжку и карандаш! Князь, предвидя свою смерть, оставил мне то, чем я должен был заниматься всю жизнь и Нежизнь - он оставил мне мой настоящий Дар - мою музу.

Когда ночь вновь залила эту половину мира, я надел чёрный сюртук с длинными полами, вооружился записной книжкой и карандашом и выполз из своей норы, словно древний монстр, веками спящий.

Я шёл по миру, утоляя свой вечный голод кровью людей и кровью бессмертных, я убивал. Теперь я был изгоем, омегой среди волков. Люди и вампиры одинаково ненавидели меня, но меня это не очень волновало. Я шёл по миру и записывал впечатления в свою записную книжку, страницы которой были запачканы кровью. Я писал свою Библию, и только ей подчинялся; для меня не было больше Бога, не было дьявола, не было судьбы. На моём пути было много таких крестьян с факелами, но рано или поздно их кровь становилась моей. Каждую ночь я умывал свои уста кровью невинных и кровью злодеев. Каждую ночь я шёл всё дальше, ночуя в склепах и могилах, обманывая и наслаждаясь горячим нектаром. Вампиры теперь испытывали ко мне страх, и один за другим гибли в моих объятьях. Я знал, что рано или поздно, как писали в книгах, люди и носферату объединятся, чтобы противостоять своему главному и настоящему врагу - мне. Мне нравилась эта сказка, но я шёл дальше и убивал вовсе не поэтому: я искал Элен.

Я не питал ненависти к людям, я не испытывал ненависти к вампирам. Просто я понял, что те пятнадцать вампиров и князь были единственными, кто по-настоящему понимал суть этого мира и суть Противостояния. Но они сгорели, как сгорел Коперник, как сгорели многие учёные, пытавшиеся доказать очевидное перед толпой.

Чернь. Я видел революции и кровь, пролитую на тротуары ни за что, я видел обезумевших от неё крестьян и рабочих, я видел рушащийся мир. Люди вышли из старого мира, и потеряли почти всё святое. Убивая их, я был одним из них. Не знаю, сколько вампиров я истребил в своих поисках Элен, но теперь я не видел их, и тревожная мысль мелькнула у меня в голове - а что, если я последний? Что если Элен уже нет? Но я отбросил эти мысли и продолжал свой Кровавый Поход. Я видел много таинственного: призраков, фантомов, тайные явления... Я видел идеальные круглые дыры, ведущие далеко вглубь земли, и вырытые неизвестно какими существами, я встречал ведьм и оборотней... Наш мир загадочен, и только поэтому прекрасен. Я познал многие тайны, раскрыл многие загадки, но Элен я найти не мог. Я чувствовал её везде - в тёмных и сырых могилах с червяками, гложущими трупы, в далёких мрачных замках, величественных горах, больших городах... Совершая всё это, я чувствовал, что совершаю что-то хорошее. Эта мысль поражала и пугала меня, но всё же она была. Древний монстр, вырвавшийся на свободу... Носферату...

Глава 17

Он прошествовал по аллее и вышел на площадь, посвистывая. В руке он вертел искусные золотые часы, только что стянутые у одного достопочтенного джентльмена. Я отбросил назад полы сюртука и, слившись с темнотой, затаился. В ноздри мне бил его дикий, горячий вызывающий запах, а в мыслях были лишь мерные удары его сердца. Вор прошёл мимо фонтана, рассеянно плюнув туда, и застучал каблуками по каменной мостовой. Окна домов горели кошачьими глазами, раздавалась трель сверчков. Ветерок трепал его густые волосы, а выглянувшая из-за тучи луна озарила рваное пальто и засаленный платок на шее. На сапогах и брюках его виднелась корка засохшей придорожной грязи (о, этот запах парижского бездорожья!): сущий вор-бродяга. Я бесшумно выскользнул из своей засады и лёгкими прыжками начал перелетать с одной крыши на другую. Луна исчезла, утонув в бесконечных крышах, и зеленоватый свет исчез. Повернув в мрачные переулки, le voleur почувствовал себя спокойнее и не спеша зашаркал по помоям; я решил поиграть с ним. Осторожно отталкиваясь от стен я сделал изумительный прыжок и приземлился прямо перед его носом, полностью ошеломив его. Я выставил вперёд руки, сверкнул когтями и хищно улыбнулся, обнажив клыки. Бедный бандит пошатнулся и попятился назад, я приближался. Он пятился, пока не упёрся спиной в стену - а я всё приближался. Тогда он вытащил из кармана нож и с криком бросился на меня. Лезвие вошло мне куда-то в область отмершего желудка и приятно охолодило меня изнутри. Я медленно поднял глаза на вора и улыбнулся. Глаза бандита расширились от ужаса, и губы его задрожали. Я медленным движением взял его за руку и вытащил нож из моего живота, затем внезапно сжав его, принялся кормиться.

Охота была лучшим моим развлечением и единственным средством для утоления голода. Я странствовал по миру и охотился в каждом более или менее населённом городе, как на людей, так и на вампиров. Я встречал немногих носферату, но в основном это был молодняк, неоперившийся и непомерно жаждавший крови и власти. И вот однажды поиски Элен привели меня в славный город Амстердам.

Поев, я начал посещать библиотеки и выступления учёных, горя жаждой не только крови, но и знаний. Не забывая делать пометки в своей записной книжке, я регулярно посещал лекции об анатомии, философии и другим немаловажным наукам. Естественно, вечерние. И вот однажды, когда я шёл по тёмному коридору университета после очередной лекции, до слуха моего дошли обрывки беседы, в которой вдруг мелькнуло до боли знакомое мне имя. Слившись с тьмой, я прокрался вдоль стены к скамьям возле одной из аудиторий.

Газовая лампа на стене ярко освещала часть длинного коридора и скамью, на которой сидели, пыхтя трубками, двое внушающих уважение джентльменов и вели беседу.

- Доктор Оффут, ваша позиция мне совершенно противоположна. - Сказал молодой студент с красивым округлым лицом, вынув изящную трубку изо рта. - Видите ли, я знаю господина Ван Хельсинга лично, и уверен в том, что он очень хороший человек.

Седой усатый доктор в очках рядом с ним снисходительно улыбнулся:

- Вы ещё молоды, Алан, и вряд ли понимаете, что глубокоуважаемый профессор просто водит вас за нос: он обыкновенный старый, простите меня, помешавшийся.

- Отнюдь, доктор. Просто он фанатик своего дела. Мне очень жаль его - рак его почти убил, и сегодня утром все его близкие друзья придут к нему в дом, дабы проститься. Я настаиваю, чтобы вы пошли вместе со мной.

- Ну хорошо. - Доктор, крякнув, встал - мистер Стюарт, не соблаговолите ли пройти со мной и поймать кэб?

Они ушли, разговаривая, а я выплыл из тьмы и присел на скамейку, уставившись на яркую газовую лампу, бросающую отблески на портеры учёных, и наполняющую мрачный коридор каким-то странным теплом. Рак... Так встретить профессора! И тут я вскочил, как ужаленный, и со всей своей мистической скоростью бросился вслед за господами.

Кэб только отъезжал и я, взлетев над домами, рассекая воздух, помчался за ним. Повозка остановилась возле большого особняка, где, в отличие от других домов, в каждом окне горел свет. Джентльмены вылезли из экипажа, заплатили извозчику и, постукивая тростями, направилась к парадной двери. Внезапно что-то красное залило весь горизонт и я стремительно бросился за ними. Рассвет! Слушая лекцию и читая в библиотеке я не заметил, как ночь прошла!

Возле двери уже толпилась целая процессия, но я представился внуком профессора - меня сразу же пропустили под гневные выкрики других пришедших. Я вошёл в дверь и направился по знакомому запаху. Его дом был неописуемо прекрасен и уютен - как и все здания того времени. Шкафы и комоды из красного дерева прекрасно гармонировали с великолепными персидскими коврами и искусно сделанными полками с, наверное, тысячами книг. Я взлетел вверх по мраморной лестнице и отворил дверь в его комнату: он лежал в кровати, накрытый одеялом, лицо его было бледно и покрыто испариной, руки дрожали. Глаза смотрели прямо перед собой. Рядом с ним был столик с цветами и лекарствами, возле кровати суетились доктора и прислуга. Я подошёл к кровати и, заглянув ему в глаза, произнёс его имя. Профессор медленно, очень медленно, с трудом повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня. С трудом шевеля губами, он произнёс "Джон...". Я мигом выпроводил за дверь всю погребальную братию, закрыл ставни окон, задёрнул занавески и зажёг газовую лампу возле его кровати.

- Получается, профессор, что это я нашёл вас. - Улыбнулся я, наклонившись над ним. Он с трудом улыбнулся и зашептал:

- Прости меня, Джон... Прости меня... Прости...

- Всё хорошо, профессор, я ни в чём не виню вас. Вы спасли меня.

- Нет, Джон... Позволь мне искупить... Ты не найдешь её, Джон... Прости меня...

- Прощайте, профессор. Я буду помнить о вас всегда. Моё бессмертие - в вашу честь.

С этими словами я повернулся и вышел из комнаты, слыша сзади себя выкрики "Прости меня, Джон!", но вскоре они смолкли. Я спустился в гостиную и, пригнувшись, со всей своей скоростью бросился в свою могилу на кладбище - туда, где я мог спокойно спать во мраке.

Глава 18

Как один из носферату, я прекрасно знал, кто был для нас Ван Хельсинг. Его жизнь означала настоящую инквизицию для вампиров, это был единственный смертный, кого по-настоящему боялись. Культ его личности не ослаб даже сейчас, в двадцать первом веке, но об этом позже. Мне очень нравилась романтика сидения в мрачных, жутких норах а-ля граф Орлок, и я хотел поддержать этот стиль вампирской Нежизни - и именно Ван Хельсинг был тем, кто заставлял носферату не высовываться. Разумно решив, что лучше бы о его смерти не говорить, я оставил это печальное событие в тайне. Даже сейчас бродят легенды о том, что профессора видели где-то в Нью-Йорке, и что он выжил из-за раствора крови вампира, превратившей его в бессмертного человека. Естественно, это очевидные выдумки, но рушить грёзы своих собратьев я и не собирался.

В моих вечных поисках я бродил по странам, джунглям и горам, и вот "судьба" занесла меня в Российскую Империю.

Учась в Оксфорде, я хорошо изучил этот сложный, но прекрасный язык и владел им в совершенстве, для изящности оставив немного "красивого английского акцента". Зима была на улицах Москвы, крупные снежные хлопья кружились в небе, падая на мои руки и не тая, и я брёл сквозь этот снежный танец, закутавшись в потёртый иссиня-чёрный сюртук. Моя записная книжка покоилась возле мёртвого сердца, во внутреннем кармане. Я бродил по ночным улицам, нападая на зазевавшихся прохожих, когда был голоден, и буквально сразу же был приглашён на бал.

- Не согласится ли любезный господин Джонатан посетить бал мадемуазель Ажаевой? - спросила меня одна весьма благовоспитанная дама, некая госпожа Кузнецова, после совместного посещения оперы, и протянула пахнущий ландышем конверт, завязанный шёлковой пурпурной лентой. Я дал своё незамедлительное согласие прекрасной госпоже Кузнецовой и посмотрел на её нежную розовую кожу, на добрые, глубокие карие глаза, на маленький ротик и чуть вздёрнутый нос. После чего я съел её.

Дом мадемуазель Ажаевой отличался великолепнейшим убранством даже по тем временам. Восхитительные столы из дорогих пород дерева, красивейшие резные стулья и софы, часы из слоновой кости и ароматные, живые магнолии с розами в восхитительных хрустальных вазах... Прекрасные полотна Леонардо и Фра Джованни - это был рай для таких ценителей прекрасного, каковым себя считал я. Мадемуазель была воистину чудесной, воспитанной на лучших аристократических традициях женщиной, дружелюбной и открытой; неудивительно, что на балу у неё не было почти никого. Тут были лишь те немногие, кто считал себя аристократом и буржуа в самом смысле этого слова, а не в том извращённом, которые породили противники монархии в этой стране. На столах были всевозможные вина, икра, жаркое, парное, заливное, овощи, дичь и прочее средства для гимнастики желудка. Я весьма аккуратно начал поглощать яства, но звериный голод от вида разгорячённых танцами тел, запаха их горячей крови только усилился.

Я стоял возле колонны, созерцая танцующие пары и совершенно не понимал, зачем я здесь. Их кровь дразнила меня, пробуждала во мне зверя, но я держал себя в руках и лишь наблюдал за кружащимися в венском вальсе фигурами. Кружева взвивались к потолку, смех разливался по залу и звон бокалов напоминал мне отдалённый звон колоколов. Несколько раз ко мне подходили господа или дамы и тогда мне волей-неволей приходилось вступать в беседу, которая заканчивалась также быстро, как и началась.

- Почему вы стоите, сударь? - Раздался рядом со мной тихий и журчащий, словно родник, голос госпожи Ажаевой. - Вы танцуете?

Я посмотрел на её нежные, почти детские черты лица, рыжие локоны и огромные зелёные глаза... Элен... Я едва сдержал слезу, намеревавшуюся скатиться по моей щеке и неожиданно для самого себя я ответил "Да". Венский вальс был в самом разгаре, я обхватил её за талию одной рукой, другой нежно взял её ладонь и мы закружились в адском хороводе кружев и шёлка, полностью отдаваясь царящей здесь музыке и веселью. Красавица и чудовище. Боже, она была такая хрупкая, что я боялся чуть усилить свои объятия, а она весело смеялась своим воистину неподражаемым смехом. Я всё смотрел на лик ангела, на лик моего Тёмного Ангела, и до крови кусал свои губы. Я презирал себя. Я ненавидел себя и питал к самому себе непередаваемое отвращение.

- У вас кровь! - Она обеспокоено вскрикнула, и мы остановились. Она отвела меня на балкон, достала шёлковый белоснежный платочек и принялась стирать кровь с моих чёрных губ. Странно, что при свете тысячи свечей она не заметила мертвенную бледность моей кожи, мои когти... Она поцеловала меня и я не мог больше сдерживаться. Я впился в её шею, слёзы текли по моим щекам. Благословенная жидкость разливалась по моим венам, и уходила из вен моей милой влюблённой. Я не убил её, я смог сделать чудовищное усилие, оторвался от неё и перевалился через перила балкона.

Я больше не мог оставаться в этом городе, ровно как и в других городах, населённых людьми, ибо тут не было ничего. В России не было ни одного вампира, я знал это. Я отправился в легендарную Сибирь, туда, где бескрайние леса скрывали от глаз людских вечную, девственную чистоту матери-природы, туда, где гнили и умирали творцы.

Глава 19

Я решил испробовать такой невиданный доселе вид транспорта, как паровоз. Я купил билет и устроился в купе для знатных господ. Днём я запирал купе (сославшись на занятость), задёргивал шторы и устраивался под полкой. Но ночью я кормился кровью других пассажиров либо читал или писал, сидя за столом у окна.

За окном моего купе проносились чёрные дома, деревни, города... Затем всё чаще стали появляться большие посадки деревьев, вдали зазеленели поля и холмы, а затем, на одной из наиболее приближённых к сибирским лесам деревенькам я сошёл. Собаки и кошки никли к мне, как к любящему другу, и всем своим видом выражали любовь и преданность. Местные жители прятались по домам и крестились, увидев меня и светящиеся в темноте глаза. Грязные запахи чувствовал я. Не став никого убивать, я не спеша двинулся к лесу недалеко впереди.

Огромные сосны вздымались к усыпанному алмазами небу, словно частокол вокруг старинного замка. Темнота дремала, обняв их огромные стволы. Я вступил в лес, чувствуя себя частью его ночных созданий, чудищем лесным из старых сказок. Только вот вряд ли найдётся герой - красавец, который отрубил бы мне голову сверкающим мечом. В ушах моих всё ещё играла музыка того вечера, и поспешил в глубокую тёмную чащобу, стремясь избавиться от неё. Не знаю, сколько ночей я бродил и летал по Сибири, надеясь встретить хоть одного носферату, но всё было тщетно. И вот однажды я наткнулся на его след.

Дело было в полнолуние, я всё ещё бродил по бесконечному лесу, вдыхая его благословенные ароматы. И вот тогда я наткнулся на покосившуюся, ветхую избушку с заколоченными окнами. К моей превеликой радости, стены и крыша её были покрыты мистическими надписями, написанными кровью, пентаграммами и именами дьявола. Это был дом ведьмы! Охваченный радостью и надеждой, я вошёл в дом. Естественно, жуткая вонь цепкими клещами впилась мне в ноздри, но я не придал этому особого значения - это было неудивительно здесь. Стены были запачканы плесенью и кровью, эта же участь постигла и потолок; пол был грязен до невозможности, на нём валялись разные обломки, мусор и мерзкие нечистоты, смешанные с осколками костей. Там, где должны были быть образа, висели кровавые "портреты" дьявола на кроличьих шкурках, там же были и чёрные огарки свечей. Вся мебель была переломана, уцелела только печка в углу, которая представляла из себя некий сатанинский алтарь: она была вся покрыта коркой крови и рисунками из оной, на ней лежали увесистые, заляпанные и потрепанные фолианты. Там же лежали гнилые куски мяса, иногда целые органы, и даже человеческий скелет без черепа. Затем я перевёл взгляд на дальнюю стену и увидел хозяйку дома.

Ведьма была распята на стене посредством вонзённых в руки и ноги ржавых ритуальных ножей, на голове висела цепь с серебряным крестом, а глаза и брови были страдальчески подняты. Посиневшая голова её была неестественно изогнута, сквозь кожу выступали переломанные кости. Её тело пахло вампиром. Луч лунного света, скользнувший в комнату из щели окна, попал прямо на сверкающий крест и отразился мне в глаза. Закричав, я бросился вон из комнаты. Я напал на его след.

Я шёл по его запаху каждую ночь, всё дальше углубляясь в неизведанные чащи. Запах был очень знакомый, но, смешиваясь с запахами леса, мешал мне точно узнать его. Я голодал, ибо что - то инстинктивное во мне запрещало мне кормиться всем, кроме человека. Силы очень быстро покидали меня, возвращение в деревню не представлялось возможным, но я всё шёл по следу таинственного носферату. Иногда я встречал домики ведьм, но хозяйки оных были безжалостно убиты и никогда существо не кормилось ими. Я не мог съесть даже их, ибо их кровь уже свернулась. Создавалось впечатление, что существо смеялось надо мной. Сил летать уже не было, и всё также брёл по мягкой лесной земле, тяжело дыша. С каждой новой ночью мне было всё хуже, взор мутнел. Кожа моя прилипла к костям, будто мышц там и вовсе не было. Я превратился в того самого монстра, кем представлял себя в начале путешествия. К сожалению, проклятый инстинкт не позволял мне пить кровь даже у себя самого, и поэтому положение в огромной, Богом забытой Сибири оказалось действительно интересным. Мысль эта показалось мне жутко забавной и я начал с глупого хихиканья, а закончил истерическим хохотом, повалился на траву и продолжал смеяться над собой, держась за живот и дрыгая ногами. Смех мой продолжал звенеть в кронах гигантских сосен даже тогда, когда я успокоился. Я лежал на земле, не в силах даже открыть глаза или шевельнуть пальцем. Мне нужна была кровь как никогда раньше, но даже смутная мысль о ней причиняла мне невероятные страдания: я неотвратимо умирал второй раз.

Боже... Как же она прекрасна! Я плачу, думая о ней. Я вижу её полные божественного огня волосы, её прекрасное лицо, губы и глаза... Боже, Отец наш небесный... Я непременно принесу ей в жертву молодого мальчика! Прошу тебя, Боже... Но как же я грязен и отвратителен... Спаси нас, рабов твоих, избавь нас от горя и зла... Моя любовь лишит её чистоты, как я посмел даже мечтать о ней! Да отпусти грехи наши... Запах вампира был очень близко, как смерть, и я почувствовал его нежное прикосновение... Да прибудет царствие твое, отныне и присно, и вовеки веков... Аминь.

Глава 20

Только тогда, лёжа в полумёртвом, иссохшем состоянии я вдруг задал простой и напрашивающийся вопрос: откуда мы? Почему сам князь не знал этого? А что, если мы - лишь грандиозная ошибка, неправильный поворот судьбы? Что, если...

"Вот в этом всё и дело! В этом "А что, если..."!" - раздался в моей голове отчётливый, чужой голос.

"Почему?" - мысленно спросил я.

"Ибо только так происходит всё самое интересное!" - сказал смеющийся теперь голос, он был мне знаком (хотя я этому уже давно не удивлялся).

"Я не хочу открывать глаза" - подумал я.

"Потому, что смерть стала тебе в сладость"

"Просто дай мне крови и позволь заснуть"

"Ты умрёшь, если сон усыпит твой разум сейчас"

"Пусть. Разве это что - то изменит?"

"Изменит. Ты даже не представляешь, сколько всего"

Кто-то поднёс чашу к моим губам, и я ощутил поток горячей, густой крови, растекавшейся по моим венам. Я проснулся.

Я лежал на потрескавшейся, полугнилой скамье, покрытой каким-то тряпьём. Вокруг меня были точно такие же скамьи, ржавые канделябры с облупившейся позолотой, закрытые чёрной тканью иконы и лики святы на обшарпанных стенах, сквозь дыры в которых проникал зеленоватый лунный свет... Я был в старой церкви, и Распятый тут был покрыт чёрной простынёй. Возле меня, закутанный в чёрные, рваные и опалённые лохмотья, держа чашу в дрожащей руке, стоял улыбающийся Расмус. Его ожогов больше не было.

- Как ты... Жив?! - Я даже вскрикнул - А князь?!

"Его нет" - проплыл ответ в моей голове. Я опустил голову.

- Но как ты выжил? - Тихо поинтересовался я.

"Солнце и огонь не могут убить меня"

- Но твои ожоги... Которые были на тебе тогда?

"Я специально создал их, ибо будучи в нашей бывшей общине не мог выдать своего истинного обличья"

- Обличья? Я не понимаю.

"Пойдём" - Расмус повернулся и медленно побрёл куда-то вглубь гнилой церквушки. Я побрёл за ним.

Мы продвигались по обломкам скамей и кускам рваных материй, распугивая стаи летучих мышей. Неизвестно, сколько лет было этому месту. Но, тем не менее, Расмус скользил всё дальше, разгребая обломки былой святости, и вот мы подобрались к алтарю, скрытому за рядами закрытых тканями икон.

"Я ждал этого дня слишком давно" - мысленно сказал мне Расмус и без труда снял огромную каменную крышку. Внизу, на дне алтаря была надпись, начертанная странными иероглифами, доселе мне неизвестными. Внезапно, всматриваясь в них я осознал, что понимаю их и способен без труда их расшифровывать! Там было написано:

"Если ты нежданный гость, войди сюда без страха. Но если ты один из Трёх, берегись! Силой всех Тёмных Сил, заклинаем: сломай печать сию и вступи в Храм Скорби!"

"Решай" - раздался мысленный призыв. И я решил.

Размахнувшись, я обрушил всю свою дьявольскую мощь на внушительную плиту - она с грохотом обрушилась, обнажив длинную вереницу ступеней. Мы шагнули на них и начали долгий, неимоверно долгий спуск вниз.

Ту пахло лишь камнем и сырой землёй - и ничем больше, но я почему то чувствовал нарастающее ощущение тоски. Наконец ступени кончились и мы подошли к огромным вратам с изображёнными на ней рыдающими существами. Они занимали всё пространство врат, но только очень хорошо всматриваясь в них можно было заметить клыки, торчащие у них изо рта - это были рыдающие вампиры. Я с трудом отворил отозвавшиеся скрежетом врата и вступил в Храм.

Это был огромный, просто исполинский зал, такой, что потолок его скрывался во тьме и туда же уходили гигантские, обвитые каменными змеями колоннами, шириной с современный небоскрёб. На одной его стене были красивейшие фрески, на другой - гравюра с изображением тысячи тел мёртвых вампиров и трёх стоящих над ними прекрасных носферату - двух мужчин и женщины; в третей стене был огромнейший круглый проход, уходивший вниз и блики игравшие на его стенах говорили о том, что там - вода. На мраморном, сверкающем полу были выгравированы тысячи прекрасных лежащих фигур вампиров, со скрещёнными на груди руками. Создавалось впечатление, что они просто спали своим обычным дневным сном.

"Это могилы. Тут похоронена наша история" - печальную мысль послал мне Расмус. Я поразился: значит, все эти фигуры - лишь надгробные плиты? Тут тысячи вампиров!

"Они мертвы, Джон. Они все мертвы, их души успокоились" - и Расмус побрёл к одной из огромных стен этого могильника.

На просторной стене были фрески с изображением каких-то событий.

"Эта наша история, Джон. Вся она увековечена здесь. Наше появление - не ошибка, а величайшая трагедия. Я расскажу тебе всё" - Расмус указал на первую слева фреску, на ней изображалась великая битва людей, облачённых в древние, как у римлян, латы. Вдалеке виднелись храмы и колоннады. Раненые стенали и вздымали руки к живым, мёртвые лежали с полными ужаса глазами, земля была пропитана кровью. Расмус начал свой мысленный рассказ:

"Вначале была Битва. Никто в точности не помнит, из-за чего она началась, но ясно одно: огромное количество душ вздымалось прочь от Атлантиды, люди всё убивали и убивали друг друга. Затем воин Дагор, - Расмус указал на молодого израненного воина, стоящего на коленях и простершего руки к небесам. - Терпя поражение, взмолился ко всем Тёмным Силам, ибо Свет не услышал его молитв, с просьбой во что бы то ни стало победить. Тогда появились на небе чёрные тучи, солнце исчезло, засверкали молнии и армия Дагора вмиг стала непобедимой, и враг был повержен. Но Дагор навлёк проклятье на себя и свою армию - воины почувствовали непреодолимое желание напиться крови своих врагов, и когда их губ коснулась живительная амброзия, появились мы. - Я посмотрел на фреску, изображающую воинов, с воистину демонической яростью набрасывающихся на раненых и мёртвых, и пьющих их кровь. - Со временем мы научились подавлять своё кровавое безумие, и вскоре мы уже жили в мире с людьми, мы пили их кровь, не убивая, и давали им бессмертие. Это была Эпоха Мира в Атлантиде. - Он указал на смеющихся под светом луны вампиров и людей, танцующих и читающих. - Но затем появился среди людей тот, кого называли Юлиос, и он возненавидел нашу расу. Он сотворил величайшее злодейство: собрал всех потомков павших в первой Битве врагов Дагора, узурпировал власть в Атлантиде и начал охоту: он убил огромное количество носферату, когда те спали днём, и оставшиеся вынуждены были вырыть огромный тоннель под Атлантидой (Я оглянулся на огромный круглый проход), по которому сбежали сюда и воздвигнули этот огромный храм в память об умерших. - Очередная фреска показывала искажённое яростью лицо Юлиоса, держащего в одной руке сверкающий меч, а в другой - отрубленную голову вампира, на заднем плане был этот самый Храм. - Но и тут люди нашли нас: Юлиос вторгся сюда и умертвил всех, кроме Дагора и двух его лучших друзей - Августина и Юнону, ибо они успели затаиться в мрачных закоулках храма. Однажды ночью они вышли и даровали Юлиосу бессмертие, как напоминание о бессчетных жертвах. Юлиос пришёл в отчаяние и вернулся в Атлантиду. Но люди, из-за него навсегда потерявшие веру в дружбу между людьми и бессмертными, презрели его и сожгли его замок. В последние минуты Дагор явился к Юлиосу, презрев опасность, и попытался спасти его, но коварный Убийца Носферату бросил Перворожденного в огонь. Они погибли вместе.- Фреска показывала рыдающего бледного Юлиоса внутри пылающего замка и прекрасного Дагора, наклоняющегося к нему. Затем она показывала схватку двух вампиров, падение Дагора в огонь. - О, обуянные свирепой яростью люди забыли, что замок скрывал шлюзы, которые Юлиос построил для того, чтобы в случае нападения носферату утопить остров вместе с ними. Шлюзы открылись и вода хлынула в нашу прекрасную родину гигантским потоком. Так исчезла Атлантида, и это была Эпоха Печали" - Последняя фреска изображала тонущий в пучинах огромный остров и людей на нём.

Я стоял, ошарашено смотря то на печального Расмуса, то на фрески. Какая сладкая печаль...

- Кто ты? - спросил я наконец.

"Моё настоящее имя - Августин Странник, и я прожил эпохи, чтобы встретить тебя - Дагора Немёртвого".

Эти слова привели меня в полнейшее замешательство, я решительно ничего не понимал.

- Что... как... ничего не понимаю! Меня зовут Джон Берроуз, для той жизни я родился в Лондоне, и не так давно!

"Ты был всегда, ибо дух Дагора, его прощённая и возвратившаяся душа была послана заботиться о нас вечно, пока не родится Связующий Человек, который будет вместилищем духа Дагора. Мы - три Перворожденных, обладающих Тёмными Талантами, которых нет ни у одного другого вампира: я - Талантом невосприимчивости к огню и солнечному свету, Юнона - святые реликвии и чеснок не причиняют ей никакого вреда, а ты, Дагор - дар Равновесия: ты, сам не ведая того, поддерживаешь баланс между расой людей и расой вампиров"

- Не может быть! Мне одинаково равнодушны как смертные, так и носферату! Я ненавижу их всех!

"Ты лжёшь сам себе. Ты любишь жизнь и знаешь, что если будут люди, в душе превозносящие себя над всем, если будут люди, в которых есть хоть крупица Юлиоса, и есть такие же вампиры - балансу не бывать"

- Мне наплевать, кого убивать, а кого оставлять в живых! Ты ошибся!

"Нет. Я знаю, что ты - Дагор, и князь знал это, поэтому он пожертвовал собой ради тебя. Но да - ты равнодушен, ибо слишком сильная любовь к той или иной стороне неизменно вызовет смещение Баланса, а это смещение тоже будет и твоя миссия - предотвратить его"

Я подумал. В конце концов, в этом есть изрядная доля правды: я плачу в душе над каждой жертвой, я действительно в своём роде космополит. Я знал, что был сотворён не просто так. Но знал ли я, что миссия моя будет таковой... Я чувствовал в себя также крупицу вампирской ярости, и я боялся её. Как всё странно... Я был создан, чтобы любить Элен, чтобы равнодушно смотреть на всё, кроме неё, и она была создана только для меня. Мне нравилось быть влюблённым Мессией, но какие силы управляют всем этим? Боже мой, какая всё-таки книга выйдет!

- А как же Юнона? Кто она? - Спросил я задумчиво. В ответ услышал голос, который всю Нежизнь слышал только во снах, за который отдал бы всё своё бессмертие...

- Кто-то назвал моё имя? - Игриво спросила неслышно вошедшая в Храм Скорби Элен.

Глава 21

Я искал её по всему миру, приносил ей жертвы, в честь неё пил кровь. Я убивал только ради неё, я посвятил ей свою ненаписанную книгу. И вот она сама пришла ко мне, с лавиной огненных волос, ниспадающих ниже лопаток и всё той же игривой улыбкой. Во мне возникло фантомное ощущение, будто мое сердце вновь забилось. Без лишних слов я стремительно кинулся к ней и, обняв её, зарыдал, словно соскучившийся ребёнок. Я почувствовал, как её слёзы, словно крошечные алмазы, осыпают меня. Я был рад движению её волос, был рад её могильному холоду. Долго ещё я целовал её, запустив пальцы в глубину её волос и словно кормился, но не мог насытиться. Во мне загорелся огонь, вдохновение наполнило мёртвое тело. Мне хотелось творить. Я забыл обо всём, кроме неё, я был рад своему бессмертию как никогда и понял, что нашёл ту, которую искал даже после смерти. Какой парадокс!

Мы пировали с ней вместе каждую ночь, мы предавались невиданной мне неге, кровь скрепляла нашу бессмертную любовь. Я не знаю, сколько мы провели вместе, но я чувствовал её огромную любовь. Она была всем для меня: утешительницей, любимой, моей утраченной жизнью... Каждую ночь, просыпаясь и засыпая, я благодарил Бога за дарованное мне. Я был самым счастливым вампиром на свете. Мы с Элен вернулись на Карпаты и отстроили там заново разрушенный замок. Мы жили там, не ведая страха и печали, но зная только лишь любовь. Мы были теми, кого называют влюблёнными... Нет, больше этого, много больше! Нам была ясна тайна мироздания, мы были бессмертны и мы могли любить вечно! Две половинки любящего сердца слились воедино, и я убью каждого, кто скажет о том, что сыновья Люцифера не могут любить!

Всё кончилось также внезапно, как и началось, словно выстрел в спину. Я чаще начал замечать её плачущей, но причину она никогда не называла. Она часто смотрела на луну и на людей с огромной, нескрываемой печалью. Я всё прекрасно понимал. И вот однажды, когда я вернулся с охоты, она сказала мне:

- Я хочу жить. - Как просто! Что может быть проще - жить, отречься от вечной любви, жить и... умереть. Это было не для меня.

- Я не позволю. - Мои глаза загорелись. - Ты - смысл меня, я не хочу смотреть, как ты стареешь и умираешь... Я люблю тебя и умру без тебя!

- Тогда позволь мне сделать это первой.

- Но почему? Почему ты так поступаешь со мной? - Я упал на колени перед ней. Я прекрасно знал, что не смогу ей отказать. Она наклонилась и обняла меня:

- Но почему ты так жесток? Я прошу лишь избавить меня от вечного проклятья... я хочу видеть солнце, я не хочу пить кровь и убивать людей! Я насытилась!

Я не ответил, просто отстранил её от себя и ушёл. Как трудно найти малое и как легко всё потерять! Я спал в своём гробу, и перед глазами у меня плыло печальное лицо Элен, по щекам её текли хрустальные слёзы. Я нежно целовал её, гладил её волосы, но она оттолкнула меня и ушла. Я бежал за ней, звал её, но она исчезла. Я понимал, что навсегда. И тут я вспомнил мой детский сон, я вспомнил моих родителей и чуму. Я увидел всех убитых мною людей и носферату, их искажённые мукой лица тонули в море крови... Эта кровь - я.

Мощным толчком откинув крышку гроба, я выпорхнул из него и направился к комнате Элен. Она стояла у окна и рыдала. Я развернул её к себе, затем долго смотрел на неё и нежно поцеловал. Подняв её на руки, я открыл окно и взлетел к небу. Я полетел к ближайшему городу, и опустился у дверей большой церкви. Это был настоящий ад для нас. Но я лишь крепче прижал Элен к себе и ударом ноги отворил дверь.

Обжигающая аура нахлынула на меня, но я лишь закрыл свою хрупкую ношу сюртуком и прижал к сердцу. Я шёл меж скамей, туда, откуда смотрел на меня человек, распятый на кресте. Святая земля жгла меня, но я дошёл до алтаря и опустил Элен на пол. Мои слёзы омывали её лицо, но она лишь улыбалась и гладила меня по щекам. Я вновь поцеловал её, а затем приник к её шее. Её горячая кровь начала проникать в меня, и она была слаще любой той, которую я когда - либо вкушал. Она нежно обняла чудовище, и оно почувствовало волны огромной любви, исходившие от неё. Наконец, последняя капля святой крови была украдена мною, и я бережно положил на ступени алтаря. Она всё ещё улыбалась. Внезапно из покрытого коллажом окна луч лунного света упал на Распятого, а оттуда, словно по волшебству, на лежащую Элен. Румянец возник на её мёртвенно - бледном лице, губы стали розовыми, как и нежная кожа. Она вновь улыбнулась и прошептала:

- Мы будем вечно... - Затем она закрыла глаза и покинула меня навсегда. Покинула уже человеком.

Я носферату - вампир, по ночам выходящий из своей тёмной могилы и пьющий кровь людей. Таким видите меня вы, мои потенциальные жертвы. И это правда. Я чудовище, монстр. Но кто, скажите мне, кто любил так же, как я? Кто посвятил любви не только свою жизнь, но и свою смерть? Кто ради любви принёс в жертву всё, а затем потерял её? Знаете ли вы, что такое любовь? Что гложет ваше мёртвое сердце по ночам? Во имя чего вы наслаждаетесь нектаром, дающим бессмертие? Кто вы? Теперь вы знаете, что даже Дети Тьмы способны любить всем своим мёртвым сердцем. Бессмертие - проклятье? Нет, это дар. Так что же было моим Тёмным Талантом? В отличие от других вампиров, лишь у нас троих, Перворожденных, было настоящее проклятье - вечная память. Мы помним всё, до последнего момента своей жизни и смерти. Как бы мы не старались, мы никогда это ни забудем. А мой Талант - это любовь, что бы там ни говорили другие, и именно ради неё всё созидалось. И вряд ли так думают только вампиры.

ЭПИЛОГ

Мы будем вечно. О да, эти слова как нельзя точно характеризуют нас. Она была права во всём, но я не понял её. Я живу достойную вечную жизнь, и это правда. А название? Как ни то, кем вы называете нас? Носферату. Эта книга о нас. А я - лишь вампир - рассказчик, написавший свою книгу.

Он допивает своё кофе, окидывает взглядом опустевшее кафе и замечает зарево на небе. Ему уже пора. Он встаёт и выходит на тёмные улицы, где идёт до своего склепа. Улыбка заметна на его лице. Он чист перед собой. Хохотнув, он с весёлым блеском в глазах устремляется вперёд и скрывается в предрассветной тьме.

Он бродит меж смертных примерно раз в столетие, а затем вновь исчезает и спит во мраке в подземелье замка в Карпатских горах, самых прекрасных горах на свете. Там он всё ещё лелеет надежду о том, что он - оплот древней магии, один из старинной расы существ, живущих в подземельях, о том, что он древний монстр, вырвавшийся на свободу... Носферату...