Мой младшенький трехлетний брат Салман, не чуя земли под ногами, гонялся по двору за большим мячом. Наш просторный двор был очень удобен для игры. Трава, росшая на нем, ровная, будто подстриженная, была мягкой и шелковистой. Упадешь, и не почувствуешь боли.
В том году я училась во втором классе. Учительница хвалила меня за хорошую учебу. Папа еще до школы научил меня читать и писать. Я знала наизусть много сказок и стихов. Стихи, как и песни, легко запоминались. Каждая последующая строчка в них была связана с предыдущей чем-то неуловимым для меня по смыслу и звучанию и выговаривалась сама собой. В сказках же мне нравилось то, что в них всегда побеждали добро и правда, хотя зло - до последнего - не уступало им. Папа знал великое множество сказок. И каждый раз, вечером, когда можно было отдохнуть от забот рабочего дня, он рассказывал их нам...
Ласково сияло над нами осеннее солнце. Устав гоняться за мячом, Салман подсел к маме и стал играть с котенком, который, сколько бы ни мучал его брат, никогда не царапался и не мяукал. Видно, и котенок понимал, что Салман такой же маленький, как и он, и что нельзя его обижать.
Мама в это время пекла в чеченской печке лаваш. Щеки ее покраснели. Повернув сковородку и переложив лаваш, или поправив огонь и собрав золу, она сама поворачивалась к брату и ласково улыбалась ему.
Папа недалеко от нас колол дрова. Сначала бензопилой он распиливал ствол чинары (его приволокли днем раньше) на небольшие бруски. Потом на широкий большой брус ставил брусок поменьше и с размаху опускал на него высоко поднятый топор. Поленья разлетались в разные стороны. Нагнувшись, папа подбирал их и раскалывал на еще более мелкие части. Папа получал удовольствие от этой работы. Футболка на его спине вся взмокла.
Я помогала маме мыть посуду.
- Пойди, позови папу пить чай, - сказала она.
Поставив вымытую посуду на чистое полотенце и вытерев руки, я подошла к папе:
- Мама зовет тебя пить чай.
- Иду, - ответил папа, не останавливая работу.
Увидев, что я стою и жду его, он повернулся ко мне:
- Не стой тут, щепки летят. Иди к матери.
Я отошла в сторону. Но теперь мама сама стала звать его:
- Слышишь? Иди к столу - лаваш остынет.
Загнав топор в брус, папа подошел и сел на табуретку у печки.
- И детям налей чаю, - сказал он маме и обратился к братику: - Салман, дай своему котенку кусочек лаваша.
- Машар, - папа посмотрел на меня, - помой руки мальчику и садитесь оба за стол.
Не успел он отложить кусочек хлеба для котенка, как над селом стали кружить два самолета. Долетели они до нас раньше своего гула. Явившись с востока и сделав на небе два больших круга, они выпустили ракеты в ближайший лес и исчезли на западе. Чуть позже появились еще два самолета. Они летели плавно, рядышком, словно пара журавлей отставшая от стаи. Дети, не ожидая беды, вместо того, чтобы прятаться, взобрались на деревья, крыши домов и смотрели в небо из-под ладошек, чтобы солнце не слепило глаза. Война еще только начиналась, и опасность не ощущалась. Не верилось, что будут стрелять в мирных, ни в чем неповинных людей, живущих дома. Видят же летчики из своих кабин, что здесь нет боевиков! Оказалось, и летчики бывают разные. Хотя первые два пилота тоже выполняли свои задания, они, пожалев детей, женщин, стариков и их жилища, сбросили свой смертельный груз в лес и улетели. Вторые же ударили по школе, самому крупному и красивому зданию в селе, и по мельнице. Если бы не воскресный день, погибло бы много детей.
- Зайди с детьми в дом, - сказал папа, - да не стойте там возле окон, сядьте подальше - у стены, в углу.
Стены нашего дома были толстыми и крепкими. Лишь бы не было прямого попадания, ничего страшного не случится.
Как только мы зашли в дом и сели, послышался такой грохот, будто раскололось небо. Мама прижала к себе меня и Салмана и своим телом закрыла нас.
- Делах тешна!2 - воскликнула она.
Эти слова мать всегда произносила во время грозы: при блеске молнии и раскатах грома.
- Самолеты прилетели и привезли моим деткам игрушки, - успокаивала она нас.
Но мне, прижавшейся головой к материнской груди, слышно было, как бьется ее сердце. Оно колотилось, будто хотело выскочить изнутри. Когда ровный гул самолета переходил во все усиливающийся вой и свист (значит, сейчас рванет), биение маминого сердца на миг останавливалось, словно работа часов с садившейся батарейкой. Потом оно возобновлялось, напоминая скачки секундной стрелки после легкого удара по часам.
После ракетных ударов по селу во всех жилых домах разбились не только стекла, но и оконные рамы. А двери, выбитые из петель, разлетелись по сторонам.
Дела 3 пощадил нас, мы остались живы. Но и маленький Салман, и я рыдали, прижавшись к матери. Папа, вбежав в дом, выхватил у мамы Салмана и начал читать азан (чтобы братик не заболел от испуга):
...В ту ночь на село было сброшено несколько глубинных бомб. Погибших не оказалось. Но были разрушены многие дома сельчан.
На следующий день папа сказал маме:
- Тебе с детьми надо уехать. Ненадежно здесь.
Еще в дни первой войны мамины родители уехали в Элисту после того, как в их дом попал снаряд. Жили они там и сейчас. В Элисту надо было пробираться и нам. Но маме не хотелось уезжать, оставив папу одного.
- Если и поедем, то все вместе, - заявила она.
- Мне неудобно останавливаться у твоих родственников, не имея даже пятачка в кармане, - ответил отец. - Устроив вас троих, я буду спокоен.
- Не хочу без тебя ехать, - повторила мама.
- Федералы пока занимаются устрашением людей. Неизвестно, что еще будет при вводе войск. Те, у кого есть машины и деньги, увезут свои семьи. У нас же нет ни машины, ни денег - даже на черный день. Что бы со мною ни случилось, для меня было бы утешением знать, что вы в безопасности.
- А если ты погибнешь, зачем мне жить?
- Речь не о нас с тобой. О детях...
- И я о детях. Если что с тобой случится, как я буду жить одна с ними? Не хочу, чтобы они росли сиротами и жалобно смотрели в глаза людей.
- Не говори глупостей. Я ведь не собираюсь умирать.
Если в село войдут войска, одному легче спасаться. Буду с людьми.
- Сына отправим, а мы с дочкой останемся дома, - сказала мама.
- Нет, Машар нужно беречь. Здоровье у нее неважное, - ответил папа.
...В первую войну родителям пришлось в Грозном просидеть - со мной на руках - не одну ночь в сырых и холодных подвалах. В село мы переехали только после того, как снаряд попал в нашу квартиру. С тех пор я часто болею.
- Об этом не стоит и говорить. Я никуда не уеду, - резко возразила мама.
- В таком случае - мы разведемся, и тогда ты уедешь! - прикрикнул папа.
Я никогда не видела папу таким грубым. Это не значило, что он не любит маму. Он только хотел, любой ценой, оградить нас с нею от беды.
- Конечно, мне ты нужнее рядом, - продолжал он, помолчав. - Но мы должны защитить детей. Ради них нам необходимо сейчас расстаться... Ради того, чтобы сохранить детей, тебе сейчас надо уехать с ними.
...Кто-то на улице кликнул хозяев. Папа вышел. Мама пошла вслед за ним: нельзя в такое время выпускать мужчину одного из дому. Много незнакомых людей бродило тогда по селам. Они были обвешаны оружием. Никто не знал, кто, когда и с какой целью подойдет к крыльцу его дома. Но оказалось, что к папе приехал его друг из Надтеречного. Папа, обрадовавшись, бросился к нему в объятия:
- Как я рад твоему приезду, Мансур. Как дома? Здоровье? Семья как? Не видел никого из наших друзей? Скучал я по каждому из вас, не знал, где вы, кому и чем помочь.
Мама быстро накрыла - на скорую руку - стол. Она всегда поступала так, когда заходил гость. Если не было готовой пищи, она быстро подавала чай и что-нибудь сладкое к нему.
- Пока я буду готовить, выпейте, пожалуйста, чаю, - это ее обычные слова.
Гость может быть голодным. Тем более, если он издалека. Желудок не надо мучать, пока варится мясо. Папа как-то сказал:
- Гостю не нравится, если в его присутствии ссорятся муж с женой; хозяйка, готовя пищу, стучит посудой; от невнимания и ругани родителей плачут дети. "Значит, я здесь лишний. Это всё делается, чтобы я больше не приходил", - думает гость. Гостю приятно, когда хозяева дружны и обходительны...
Я была еще совсем маленькой, но запомнила эти слова. Ну, а маме и вовсе не нужно было повторять два раза. Она тихоня, но всё знает. Деликатна, приветлива.
Дядя Мансур рассказывал папе об увиденном и пережитом. В первые же дни войны были заняты их родные села. Надоело ему в Грозном жить безденежной и несчастной жизнью журналиста. Неудобно было перед женой, вышедшей торговать на рынок. Продав городскую квартиру, переехал в одно из просторных сел Притеречья, где живет его брат. Люди здесь не такие прижимистые, как в срединной части нашего края. И по характеру более мягкие. Здесь он нашел по сносной цене большой дом с участком. А на оставшиеся деньги смог купить машину, две коровы, кур. Да и брат помог.
- В моем родовом селе пустой участок не купишь за эти деньги. Там нехватка земли. А здесь взял я в аренду сорок гектаров земли, посадил арбузы, помидоры. Если сравнить это с городской жизнью, от зарплаты до зарплаты, то я почти стал буржуем, - рассказывал дядя Мансур.
Но пришла злая пора и сюда. Осенью, из-за войны, не успели они убрать урожай. И всё, что осталось на поле, погибло под гусеницами танков, колесами БТР-ов.
- Положив в багажник "жигулей" постель для детей, одежду, с мизерной суммой денег на руках, бросив всё, пришлось выехать из села. Имущество, дом, каким бы трудом они ни были нажиты, по сравнению с твоей жизнью, семьей оказываются в такие моменты неглавными. Но куда было бежать? Села горной части Чечни подвергались налетам с воздуха, поэтому там было небезопасно. В первую войну в Дагестане можно было себя чувствовать спокойно. Аварцы и чеченцы-аккинцы, перегородив дорогу, не пускали к нам войска. Беженцам из Чечни бесплатно предоставляли квартиры, целые дома, помогали с питанием. В Чечню отправляли машины, груженые продуктами. Потом наступил мир, относительное спокойствие для жителей. И стоило нам расслабиться, между нами вбили клин вражды. Настроили против нас все соседние народы. Дело дошло до того, что достаточно произнести слово "чеченец", как людей уже воротит, - рассказывал наш гость. - Можно бы поехать к братьям-ингушам, но со стороны Ингушетии в Чечню двигались военные колонны. Было объявлено, что для выезда мирных людей через ингушскую границу будет образован спецкоридор. В ту сторону и отправился дядя Мансур на своей машине, посадив в нее свою семью и семью брата. Но тут, неожиданно прилетевшие самолеты, стали обстреливать не только машины, но и людей: детей, женщин, стариков, которые шли пешком по дороге. Невооруженным глазом летчикам было видно, что это - мирные люди. Многие погибли и сгорели заживо, не успев отъехать или выскочить из автомашин...
После этого ада дядя Мансур с семьей оказался в Ингушетии. Долго искал жилье. Никто не обращал на него никакого внимания, хотя здесь жили его однокашники и бывшие коллеги по работе в Грозном. Никто не пригласил его к себе, никто не помог найти жилище. Цены на квартиры и дома поднялись в несколько раз. Кто был в состоянии - платил и покупал. За проживание на квартире в течение месяца - сто долларов. Если в доме живут несколько семей, то каждая семья платит по тысяче рублей. Вместо того, чтобы понять тебя, начинают брюзжать. Детей нельзя выпускать на улицу - соберутся местные подростки и дерутся с ними. Записывая на беженцев, сельсовет выдает гумпомощь, поступающую от государства, своим жителям. Говорят: "Если не довольны, уезжайте домой. Кто вас приглашал?" Для самых обездоленных, правда, есть лагеря: ветхие палатки, стоящие в слякоти и на ветру.
Разместив, для начала, женщин и детей на квартире, он пытался вернуться домой. Там еще оставался брат. Надо было его забрать. Оставшийся в живых построит дом...
Два дня он находился в дороге, хотел вернуться к своей семье. До вечера стоял у блок-поста и возвращался обратно.
- ...Вчерашнюю ночь провел в Алхан-Юрте. Сегодня тоже не пропустили. Завтра утром опять попытаюсь, - говорил он.
Но на второй же день вернулся: опять не пропустили, даже за деньги.
- Семья там, а ты здесь. Нельзя так, Мансур. Если считаешь, что, при наличии жилья, жил бы вместе с семьей - не стесняйся, живи здесь, - сказал ему папа во время чаепития. - Нам здесь не будет тесно. Жену с детьми я отправляю в Элисту. Там живут ее родители.
- Грех не отправить семью, когда есть такая возможность. Неизвестно, что сегодня-завтра здесь будет. А о том, чтобы привезти свою семью в твой дом, не стоит и говорить. Я никогда не стал бы чуждаться и с благодарностью принял бы твое приглашение. Но когда они там - в Ингушетии - я чувствую себя спокойнее. Легче стеречься одному.
Даже в полночь, когда я неожиданно проснулась, папа и дядя Мансур еще не спали. При тусклом свете керосиновой лампы (электричество было отключено давно) вели они приглушенный разговор. На них навалилось большое горе.
Но глаза мои слипались и, перевернувшись на другой бок, я снова уснула.
Утром дядя Мансур уехал и больше не возвращался. Отсутствие известий о нем очень беспокоило отца.
- Не беспокойся, даст Бог, он живым и невредимым доедет до своих. Просто весточку передать некому. Каждый спасает свою жизнь, - сказала мама.
- Эх! - вздохнул отец. - Если жизнь так удручает человека, что же будет в Судный день? Ведь говорят, что тогда человек, забыв отца, мать, брата, сестру, чад своих, будет думать только о себе и о собственной душе.
Мама вышла во двор повесить выстиранное белье, но быстро вернулась в дом.
- В сторону Грозного над селом пролетел большой предмет с горящим сзади огнем, - сказала она испуганно.
Вечером, когда люди вернулись домой из города, стало известно, что на центральный рынок были сброшены мощные ракеты. Много было убитых и раненых...
Хотя дни стояли теплые, вечером и утром было прохладно. С гор дул холодный ветер, который обычно приносил на равнину снег. Надо было торопиться с отъездом.
Папа пошел за машиной, чтобы проводить нас до Хасав-юрта. Ездить по Ойсхарскому хребту люди не решались. В любой момент могли появиться вертолеты и нанести ракетные удары. Рассказывали, что на дороге валяются каркасы сожженных машин, а дорога через Гудермес пока безопасна. Папа спешил, пока не закрыли и этот путь. Мама уже была готова: она всё вычистила и убрала в доме, положила в сумки нашу одежду. До Хасав-юрта с нами ехали соседи. Все мы поместились в "рафик".
С именем Всевышнего пустились мы в путь. Папа сел впереди, с водителем. Салман притих на руках у мамы, я была рядом с ними. Напротив нас села соседка с двумя дочерьми. Чего мне больше всего хотелось в этот момент - жить так, как раньше, вместе с родителями и младшим братом: в своем доме, без войны, спокойно и счастливо. Обычно, вечером, лежа на купленной для меня детской кроватке, я никогда не могла сразу заснуть. Как сейчас вижу: помыв руки-ноги, подхожу к маме, к маленькому Салману, обнимаю их, желаю спокойной ночи папе - только после этого я могла спокойно заснуть. Сны я видела прекрасные. До войны, когда мы жили в Грозном, я ходила в детский сад, в выходные дни играла во дворе. Папа водил нас в кафе, угощал пирожными.
...В обзоре дороги, ведущей к границе, наша машина была единственной. Проехав Нойберу, Кошкельды, достаточно далеко от Герзеля, шофер остановил "рафик":
- Подозрительно, что нет встречных машин. Дальше я не поеду.
- Вы же обещали довезти нас до моста, мы ведь заплатили Вам за это, - сказала наша соседка.
Половину стоимости проезда оплатила она.
- Хотите, я вас отвезу обратно. Но ни за что, ни при каких условиях, дальше я не поеду! Эта машина - кормилица моей семьи, я не могу рисковать, - ответил шофер.
- Дойдем пешком. Я провожу вас, - сказал папа. - Если мы поедем обратно, а дороги закроют, то мы застрянем. Любым путем постараемся перейти границу. Давайте быстрее!
Мы вылезли из машины и, растянувшись пешей группой, продолжали свой путь. Самые большие и тяжелые сумки нес папа, за ним, с узелком в руках, шла наша соседка. Салмана несла на руках мама. А все остальные - дети - шли, взявшись за руки, за старшими.
С приближением к Герзелю, до нас громче стал доноситься шум над селами Мескеты и Ишхой-Юрт. Там "работали" вертолеты. Покружатся сначала немного, а потом пикируют - летят прямо вниз. Нам в этот момент казалось, что они обязательно ударятся носами о землю. Но нет, они снова взмывали вверх. От сброшенных ракет поднимался черный дым. Один и тот же взрыв слышался несколько раз, так как звук распространялся от хребта к хребту и шел дальше.
Мы были в трехстах метрах от реки Аксай, когда вертолеты, закончив свою разрушительную работу, не получив ни царапины, ни ответного выстрела, даже из винтовки, повернули в нашу сторону.
- О Аллах, взываем к Твоей помощи. Пошли нам в поддержку ангелов и святых! О Киши-Хаджи, зовем на помощь! - кричали изо всех сил женщины.
Две соседские девочки плакали. Их плач я усилила рыданием. Разомкнув руки, мы бросились бежать. В тяжелой зимней одежде мне это было очень трудно. Стараясь не отстать от остальных детей, я подвернула ногу, упала и не могла встать. Оглянувшийся назад папа, бросив свои сумки, подбежал ко мне. Заметив нас издали, бежали к нам и дагестанские милиционеры.
Широкий большой мост через Аксай был перегорожен колючей проволокой и противотанковым заграждением. Перебросив автоматы за спину, спешили к нам навстречу - через всю эту груду металла - милиционеры.
- Бегите! Быстрей, быстрей! - кричали они на русском языке.
Опасность отняла мои силы, от страха и боли я не могла встать на ноги. Подбежав к нам, папа схватил на руки младшую из соседских девочек. Когда он добежал до меня, я сама протянула к нему руки. Взяв обеих нас подмышки, папа ринулся обратно.
Я крепко схватила его за шею. В тот же момент, кто-то быстро забрал меня у папы, а остальные схватили сумки, двух девочек и Салмана. Не раздумывая, похватали они тех, кто попался под руки. На мосту было небезопасно. Но за Аксаем уже не чувствовалось угрозы: вертолеты улетели в Герзель.
Река Аксай была мутной и быстрой. Когда я посмотрела вниз, в эту стремительную и быструю реку, у меня закружилась голова. И милиционер, бросившийся на помощь, так сильно прижал меня к своей груди, что я чуть не задохнулась и с трудом пришла в себя. Мужчина, вышедший из установленного недалеко вагона, угостил нас печеньем и "колой". После короткого отдыха, по его поручению, нас отвезли на автостанцию. Мы с соседями разошлись по своим направлениям. Они оставались в Xacaв-юрте, а нам нужно было ехать до Элисты. Папа позвонил дяде - брату моей матери, и тот обещал на машине встретить нас в Махачкале. Дядя просил моего отца приехать с нами, но папа и его не послушался.
- Не ходи на войну, - просила мама. - А, может быть, ты нас отправляешь специально, чтобы мы тебе не мешали?- повторяла она.
- Войну с Россией нам не выиграть. У России столько оружия и населения, что ей и самой точно не известно, сколько. Цель этой войны - уничтожение чеченского народа. Поэтому, мы насильно втянуты в войну. И чем дольше мы будем воевать, тем больше возможностей будет для совершения против нас злодеяний, - говорил папа.
Но мама продолжала своё:
- Если ты не думаешь обо мне, то подумай хотя бы о сыне и дочери. Им нужен отец. Знай, что ты нужен нам.
- Если бы счастье не обошло нас стороной, чеченцы и ингуши не разделились бы, выбрали бы единого президента и жили бы спокойно. Еще в детстве я слышал: "Станет царем человек с родимым пятном, и советская власть распадется. Если людям повезет, то война закончится за столом. А если нет - она продолжится внутри страны!" Хотя люди не очень верили во всё это, но, как бы они ни сопротивлялись злу, мы имеем то, что имеем. Горемычной оказалась доля народа. Плача, предсказывали святые сегодняшний день, сказал папа.
- Береги себя, - повторяла мама еще и еще раз. - Береги ради нас.
Так - ничем - и кончился этот разговор. Съестное на дорогу мы взяли из дому. Но папа сходил на рынок и купил еще лимонад, бананы, йогурты.
- Зачем ты купил это? - спросила мать.
- Для детей ничего не жалко, - папа двумя пальцами ущипнул нас за щеки.
- Там всё для нас будет, а ты свою копейку береги, неоткуда ей теперь взяться.
- Всевышний даст - будет. Если бы не было пропитания больше, чем человек видит перед своими глазами, много людей давно бы умерло с голоду. Всевышний даёт оттуда, откуда ты и сам не подозреваешь.
Грустные от предстоящей разлуки стояли папа и мама, утешая друг друга.
- Не успокаивай себя тем, что у нас там нет войны. Приезжай к нам. Помни, дети очень привязаны к тебе.
- Приеду, а вы, когда доедете до Махачкалы, стойте на видном месте, отдельно от других, чтобы он вас не искал.
- Кто будет ехать в Хасав-юрт, ты дай наш номер телефона и попроси позвонить.
- Не скучайте. Береги детей и себя береги.
- С нами что может случиться?
- Береги детей от простуды. Не оставляй без присмотра.
- Хорошо.
Тут подошли к нам чеченки с детьми и вещами. Хотя мы с Салманом тянулись к папе, он счел неприличным при посторонних взять нас на руки и приласкать. Спросив имена этих женщин и их домашние адреса, отец отправил нас в путь вместе с ними.
По всей длине этой дороги, в сторону Чечни двигались российские войска: танки, БТР-ы, "Уралы" и другая военная техника. По обе ее стороны, куда ни кинь взгляд, установив палатки, вкопав блиндажи, устраивали свой быт тысячи и тысячи солдат и офицеров. Посмотришь: не видно конца и края.
В Махачкале нас встретил дядя. Крепко обняв сначала маму, потом меня, он поднял Салмана и, подбрасывая его вверх, шутил с ним.
- Да ты настоящий мужчина! - восклицал дядя. А я вспомнила, как отец при прощании даже не приласкал нас.
Взрослые часто думают, что дети ничего не помнят, не знают. Услышав что-то от ребенка, удивляются: "Как это можно запомнить в таком возрасте?" Дети во всем разбираются, все понимают. С годами не ум прибавляется, а опыт. И язык оттачивается.
Мне теперь девять лет. Здесь, в Элисте, я учусь в третьем классе. И учителя, и одноклассники хорошо относятся ко мне. Двоюродный брат Юнус заботится обо мне. Он старше меня, учится уже в пятом классе. Дядя, дедушка и бабушка по матери вкусно кормят нас с Салманом, красиво одевают. По-настоящему лелеют нас. А мне не хватает папы.
Некоторое время спустя, мы узнали, что в родном селе, в Чечне, артиллерийскими снарядами был разрушен наш дом, убит папин друг, а сам он был ранен. В селах, предварительно разворотив строения снарядами тяжелой артиллерии, военные врывались в дома и "карали" мирных жителей. Как только зажила рана, не тронув ни одного кирпича, ни одной доски разрушенного дома, папа присоединился к бойцам. Кому это всё было нужно? Разве не этого добивались враги?
Все мы с утра до вечера сидим у телевизора, ждем "Новостей". Ждем хороших вестей об окончании войны.
Как-то показали фильм, снятый английским оператором. В нем мы увидели папу. Он был в лесном лагере, среди множества бойцов. Папа читал книгу. Рядом лежало оружие. Из-за пятнистой формы и густой бороды, я не сразу его узнала. Он выглядел строже, чем раньше. А глаза - грустные.
С тех пор мама, прячась ото всех, тихонько плачет, ничего не ест.
Папа, что они с нами сделали? 3ачем нас разлучили?
Вчера я услышала, как дядя говорил дедушке:
- Власти заявляют, что тем, кто сложит оружие, будет амнистия.
- Шамиль и его наибы, двадцать пять лет воевавшие с Россией, тоже сдались. Нам её не победить, её весь мир боится. Понять это, успокоиться - было бы умнее. Приехал бы он сюда, к своей семье, - сказал дедушка.
Папа, это о тебе они говорили. Пересиль в своем сердце ненависть, пробуди любовь. Ведь ты не раз говорил, что не надо злом отвечать на зло, что победят любовь и разум. Вспомни Кунта-Хаджи Кишиева, о котором ты часто рассказывал нам. Отец, подумай о маме, она тоскует и плачет по тебе. Подумай о нас, маленьких. Недаром же вы с мамой назвали меня Машар?