Её звали Ида, но, как она мне рассказывала, родители называли её Идочка. Малышка не выговаривала этого слова и представлялась: Идика.
Я так и стал её называть. Она не возражала. Это слово из детства согревало её сиротскую душу. Да-да, она тоже была сиротой. Её родители исчезли, когда ей было шесть лет. Куда они делись - она не знала. Вырастили её бабушка и дедушка.
Меня преследовал рок. По какой-то необъяснимой причине девушек-сирот прямо-таки тянуло ко мне. Светлана предчувствовала своё сиротство; Настеньку воспитывала тётка; и вот теперь - Идика.
В нашем базовом госпитале она работала операционной сестрой. Впервые я увидел её после длительного выхода в море, когда за безукоризненное медицинское
обеспечение похода был премирован полугодовой работой в отделении неотложной хирургии. Других врачей, имевших какие-нибудь упущения в работе, ссылали в терапевтические отделения. С тех пор командиры кораблей стали ругать их терапевтами, так как в народе существует убеждение, что настоящий врач - это хирург.
Через некоторое время я стал замечать, что всегда, когда мне выпадало дежурство по отделению, операционной сестрой оказывалась Идика. Меня это, конечно, радовало, но и озадачивало. Она была очень красива. Но ни по облику, ни по поведению она не походила на девушку, стремящуюся к лёгкому флирту с молодым офицером. Это - с одной стороны. Но с другой стороны, вряд ли я интересовал её как кандидат в мужья, так как, во-первых, будучи всего лишь старшим лейтенантом, не мог обеспечить удовлетворительное материальное положение семьи. Во-вторых, я был несколько моложе её. В-третьих, она была заметно крупнее меня; и появление нас в качестве супружеской пары, например, на балу в Доме Офицеров было бы неприятным и для неё, и для меня. В общем, всё как-то не совмещалось и выглядело загадочным.
На очередном нашем дежурстве привезли матроса с колотой раной живота. Случай был курьёзный. Фельдшер, сопровождавший пациента, рассказал, что матрос написал письмо домой. Вышел на верхнюю палубу, держа в руках письмо и карандаш. Шёл снег. Матрос поскользнулся, упал животом вниз и напоролся на карандаш.
Фельдшер и санитар укладывают матроса на операционный стол. Мы с Идикой быстро моемся и надеваем стерильные робы.
На глаз трудно определить является ли ранение проникающим. Поэтому делаю послойный разрез и убеждаюсь, что проколот лишь мышечный слой в брюшной стенке. Обрабатываю и зашиваю рану. Отправляю пациента в реанимацию (оно же - послеоперационное отделение), делаю короткую запись в операционном журнале.
Для переодевания существуют мужская и женская комнаты. Направляюсь к своей. Но Идика говорит:
- Потом переоденемся. Пойдём в ординаторскую, отдохнём, попьём чайку.
Я не замечаю, как она быстро заглядывает в женскую комнату и берёт свою одежду.
После чая Идика заявляет:
- Я, пожалуй, переоденусь.
Направляется к двери, прикрывая её собой, поворачивает ключ и восклицает:
- Ой, я и забыла, что принесла одежду с собой! Отвернись...
Расчёт безошибочный. Моя голова, конечно же, непроизвольно начинает разворачиваться в сторону Идики. Она этого как бы не видит - ещё не время. Но вот бесформенная операционная роба снята, и обнаруживаются такие формы, о которых Рубенс мог только мечтать. Кульминационный момент пройден, и тут она, наконец, "замечает", что я подглядываю. Взрыв негодования!.. Но через минуту я понимаю, что уже прощён. Предпринимается предварительная проверка ситуации. Она просит меня подойти к ней и застегнуть сзади пуговичку кофточки. По понятным причинам встать не могу, стесняюсь. В ответ на её просьбу мычу что-то невразумительное. Последнее контрольное действие. Она подходит, берёт мою руку и пытается силой поднять меня. Я ещё глубже вжимаюсь в диван. Всё в порядке. Можно форсировать.
- Ах, так! - говорит она. - Тогда я тоже сяду!
И села. Но не на диван, а мне на колени. Искры из глаз!.. Ощущение было такое, что ко мне прижался не человек, а электрический скат.
Предотвратить дальнейшее естественное развитие событий было уже невозможно...
После этого эпизода чувствовал я себя очень смутно. По базе давно ходили слухи, что за Идикой ухаживает заместитель командира нашей военно-морской базы капитан первого ранга Козловский. Этому мужчине я проигрывал по всем позициям. Он был старше, состоятельнее и несравнимо более красив, чем я; хотя тоже горбоносый. Вероятно, Идика учитывала и это обстоятельство. Я чувствовал себя в опасности. Тревогу усиливало и то, что спустя приблизительно месяц Идика перестала совпадать со мной на дежурствах. Инстинкт подсказывал мне, что наша встреча в ту ночь была плодотворной. Но спросить её об этом прямо не решался. К тому же она не только не посуровела по отношению ко мне, как в своё время Настенька, а наоборот, не упускала случая одарить меня ласковым взглядом. Однако при встречах старалась не задерживаться около меня.
Вскоре стало известно, что Козловский переведён на контр-адмиральскую должность в бухту Находка.
Знакомый кадровик сказал, что Идика от нас ушла и оформлена в находкинском морском госпитале. Тот же кадровик сообщил мне, что на меня готовятся документы для внеочередного присвоения мне звания капитана. Во мне росло убеждение, что я втянут в какую-то непонятную игру. А спустя ещё три месяца я, будучи в Находке по заданию начальника госпиталя, зашёл в Дом Офицеров, где увидел Идику с Козловским. Я с благоговением уставился на её округлившийся живот и хотел было кинуться к ней с вопросами. В этот момент Козловский нежно поцеловал её в затылок и отошёл, дав знак, что сейчас вернётся. Я готов был броситься на своего врага и рвать его в клочья. Но Идика улыбнулась мне одними глазами и мимолётно приложила пальчик к губам. Конечно, я должен был молчать. Тем горше было моё прозрение.
Я не мог избавиться от чувства, что меня обокрали. Обокрали на всю жизнь.
Некоторое время спустя, появились неоспоримые подтверждения тому, что между Идикой и Козловским было заключено некое тайное соглашение, по которому и развивались описанные события. Козловский обещал Идике, что женится на ней, как только она забеременеет. Биологического отца ребёнка Идика выбирала по своему усмотрению.
Своё обещание Козловский выполнил, а ребёнку дал свою фамилию. Э-эх, супруги Козловские ...
Но кто бросит в них камень?
Тогда ни для кого уже не было секретом, что наши подводные лодки, эсминцы и крейсера с их мощным магнитным полем, вибрацией и многочисленными источниками вредоносных излучений, сделали бесплодными немало молодых здоровых мужчин.
А Идике повезло. Ей посчастливилось иметь дело с двумя морскими офицерами, в которых она не сомневалась. У неё не было сомнений в моём физическом и психическом здоровье; и она не сомневалась в порядочности и благородстве капитана первого ранга Козловского.