Кацман Изяслав. Хрен С Горы. Главы 17-22

Глава семнадцатая

В которой герой, придя в себя, неожиданно обнаруживает существенное изменение своего социального положения.

-Он очнулся! - раздался вдруг незнакомый женский голос. Несколько долгих секунд я пытался сообразить, кто это очнулся, и какого хрена об этом нужно орать мне прямо в ухо. Да ещё на каком-то нерусском языке, который, тем не менее, я почему-то прекрасно понимал.

Глаза открыть удалось с большим трудом. А подняться с довольно жёсткого ложа я вообще не смог. Даже не сумел приподняться. Так что оставалось лежать и смотреть на жерди и сухие пальмовые листья, образующие потолок хижины. Правда, слишком долго мне этого делать не дали: топот множества босых ног, и помещение наполнилось толпой, галдящей на разные голоса.

Как это ни странно, но в этой разноголосице я очень быстро начал вычленять отдельные осмысленные предложения. Собравшиеся вокруг меня тёмнокожие дикари в основном выражали радость по поводу того, что какой-то Сонаваралинга и "пану олени" наконец-то вернулся из мира духов в мир людей.

И тут вдруг в голове щёлкнул некий переключатель, и сразу всё стало на свои места: Сонаваралинга, он же - "пану олени" - это я и есть. А вокруг меня никакой не бред, а самая что ни на есть объективная реальность, данная нам в ощущениях, как когда-то было написано в школьном учебнике обществоведения. А бредил (или спал?) я, наоборот, когда только что ругался с Олькой и пытался убедить маму, что вовсе не пьян, просто на учёбе сильно устал, вот язык и заплетается.

Теперь оставалось понять, где я нахожусь. С этим начались проблемы - попытка выдавить из себя хотя бы пару слов была совершенно безуспешной: распухший язык, казалось, занимал весь рот, и не представлялось никакой возможности пошевелить им хотя бы на миллиметр, горло также не желало меня слушаться.

Пока я безуспешно боролся с не подчиняющимся своему хозяину речевым аппаратом, шум-гам вокруг моего ложа был резко прекращён всё тем же пронзительным женским голосом, вырвавшим меня из забытья. Его обладательница, не стесняясь в выражениях, орала на набившихся в хижину, что нечего мучить тяжелобольного воплями и глупыми вопросами. Робкие попытки моих орлов оправдываться были пресечены самым беспощадным образом, и члены славного воинского братства "пану макаки", доселе не терпевшие ни одного поражения, постыдно ретировались. При других обстоятельствах это могло бы меня, как их "пану оленя", очень сильно огорчить. Но сейчас мне было просто всё равно. Тем более что наступившую тишину я воспринял с облегчением. А поднесённую ко рту плошку с водой с радостью. Глотать, правда, было тяжело. Так что больше пролил, на подбородок и грудь, чем выпил.

Точно с таким же равнодушием я отнёсся к тому, что прогнавшая "макак" дама, принялась обтирать меня, начиная с ног, чем-то влажным: быстро, сильно, в то же время аккуратно и даже нежно. При иных обстоятельствах прикосновение женских рук к моему телу наверняка вызвало бы определённую реакцию организма. Но, видно, неведомая болячка, приключившаяся с его владельцем, не оставила никаких сил на проявление инстинкта размножения. Покончив с гигиеническими процедурами, незнакомка вновь дала попить. После чего я почти сразу же отключился. Но на сей раз, кажется, это был нормальный сон, а не потеря сознания от болезни.

Сколько я проспал, не знаю, но по пробуждение чувствовал себя куда лучше, чем в первый раз: горло почти не болело, тело вроде бы начинало меня слушаться -- по крайней мере, удалось пошевелить руками и ногами. Судя по темноте и тишине, нарушаемой только шумом дождя, стояла ночь. Однако мои малоуспешные попытки подвигаться, тем не менее, не остались не замеченными. Раздались лёгкие шаги и, над головой появилось, освещённое неровным светом лучины, полудетское личико. Неужели эта малявка вчера (или не вчера?) ворочала моё тело.

-Таниу! - крикнула девчонка, встретившись со мной взглядом -- Он проснулся!

Нет, не та -- голос совсем другой. Шлёпанье босых пяток по земляному полу, и в поле зрения появляется новый персонаж женского полу. Света минифакела не хватало рассмотреть эту самую Таниу во всех подробностях: различить смог только женскую фигуру. Впрочем, голос, скомандовавший малолетке принести воды, был тот же самый, что вчера заставил ретироваться "макак".

Сделав несколько мелких глотков, я сумел выдавить из себя: "Ири". "Спасибо", то есть.

-Лежи -- властно пресекла Таниу мою попытку приподняться. Да ладно, не очень то и хотелось.

Ещё пару дней я большей частью лежал. Таниу и её малолетняя помощница поили и кормили меня жидким пюре из коя. Режим содержания, однако, был несколько смягчён, и я получил возможность выслушивать доклады своих подчинённых.

Итак, во-первых, я находился в столице Хона славном портовом поселении Мар-Хон. А хижина, где лежало моё многострадальное тело, относилась к резиденции местного таки. Во-вторых, предписанное мне и моим "макакам" "усмирение" побережья было осуществлено, пока я валялся без сознания, причём абсолютно мирным путём: с помощью пленённых нами регоев под командой Ванимуя Вахаку, Длинный и Кано договорились с местными "сильными мужами" и беспрепятственно ввели отряд в Мар-Хон. С тех пор почти неделю "макаки" большей частью сидят на холме, где издавна проживает хонский таки с семьёй и приближёнными. Продовольствием местные на первое время их снабдили, а на будущее мои орлы уже начали посевную кампанию на поле, выделенном для правителя области.

Это что касается интересующего меня больше всего. Допущенные Таниу к моему телу вожди вываливали на своего "пану олени" нескончаемый поток информации самого разного свойства: от своих мелких радостей или жалоб и претензий друг к другу до позабавивших меня подробностей того, как несколько местных лекарей-шаманов, приглашённых беспокоящимися о моих жизни и здоровье "макаками" дружно отказались возиться с великим и ужасным Сонаваралингой.

Странное поведение хонских и вэйских специалистов по лечебному колдовству настолько меня озадачило, что я потребовал объяснить подробнее, почему они все поголовно пошли на нарушение клятвы Гиппократа, пусть даже никто здесь ничего о ней не слышал. Объяснение же было очень простое: я уже и раньше успел понять, что болезни, по мнению папуасов, это либо чьё-то злокозненное колдовство, либо неосторожность самого заболевшего, который, не рассчитав своих магических сил, заигрался с чересчур сильными духами. Так что местные колдуны не рискнули бороться с потусторонними сущностями, коих не сумел обуздать столь мощный шаман, каким, безусловно, является Сонаваралинга. В итоге я был предоставлен самому себе. Ну и уходу вдовы хонского таки -- той самой Таниу.

О туземной медицине мои познания были не очень обширные, но и этих немногих сведений хватало, чтобы понять, как мне повезло: попади я в цепкие лапы папуасских эскулапов, мой организм запросто мог не вынести применяемых теми методов борьбы со злокозненными духами. А непонятную инфекцию он, по всей видимости, более-менее успешно преодолел. В общем, оставалось только порадоваться, что слава о страшном колдуне Сонаваралинге успела добраться до Хона. А также поблагодарить проявившую храбрость и силу духа Таниу, не испугавшуюся вьющихся вокруг меня всевозможных вредных сущностей.

На третий день я окреп настолько, что сумел выбраться из хижины. Чем вызвал несанкционированный митинг "макак", собравшихся поприветствовать своего "пану олени". С большим трудом удалось утихомирить обрадованный народ и призвать всех вернуться к тем делам, которым они занимались. А я выбрал место поудобнее и уселся на заботливо постеленную одним из сунийцев циновку.

Жизнь шла своим чередом. Несколько групп бойцов тренировались. Причём десяток орудующих мечами делали это под руководством Тагора. Судя по всему, тузтец умеет не только из лука стрелять. И уже успешно вписался в компанию "макак". Завидев меня, он улыбнулся как можно дружелюбнее. Лёгкий кивок головы в адрес бывшего пленного, и тот возобновляет муштровку мечников.

Немного понаблюдав за тренировками и повседневными заботами своих орлов, я развернулся на своём импровизированном сидении в сторону лежащих внизу хижин Мар-Хона. Видно было не очень много: крытые травой и пальмовыми листьями игрушечные с такого расстояния жилища, люди-муравьи, снующие туда-сюда по своим, неизвестным мне надобностям. На речном берегу лежали десятки лодок, возле которых тоже не прекращалось ни на минуту движение. Моря из моего нынешнего местоположения не наблюдалось. Ну, ничего, ещё увижу его вместе с чужеземными кораблями и портовым рынком в своё время. Равно как узнаю, чем живут люди-букашки, копошащиеся внизу.

Следующие несколько дней я по большей части отъедался за время, проведённое в бреду, и последующие несколько суток отсутствия аппетита, да наслаждался внезапно выпавшим бездельем. А заполнял досуг, кроме прогулок по холму, на котором располагалась резиденция хонского таки, и разглядывания сутолоки внизу, беседами с навещающими меня соратниками. В числе оных как-то само собой оказался и взваливший на себя руководство остатками хонских и вэйских регоев Ванимуй. Учитывая его роль в бескровном установлении контроля над по-прежнему противопоставляющим себя Тенуку Побережьем, было это вполне оправдано.

В общем и целом, несколько дней отдыха и восстановления сил можно считать потраченными на получение и осмысление информации. А обмозговывать было чего.

Самое главное, конечно, то, что, провалявшись шесть дней в беспамятстве, я очнулся уже в ранге таки сразу двух областей. Причём роль моих личных заслуг в столь стремительном рывке по карьерной лестнице колебалась где-то в районе статистической погрешности. Основую работу сделали, конечно, собравшиеся делить места возле трона хитрованы, отправив подальше от тела Солнцеликой и Духами Хранимой тэми опасного конкурента: откуда им было знать, что Сонаваралинга буквально за полдня до этого умудрился совершенно ненамеренно расположить к себе не последнего в Хоне человека. Остальное же довершила извечная хонско-вэйская неприязнь к жителям внутренних областей. Так что местные "сильные мужи", послушав речи уважаемого всеми Ванимуя о том, что предводителя чужаков из далёкого Бонко несправедливо обделили при дележе должностей при дворе новой правительницы Пеу, согласились признать формальную власть обиженного текокскими выскочками.

Когда в подробностях о моём утверждении в должности первый раз рассказывал Длинный, я всё это просто принял, как само собой разумеющееся: ну решили местные, и решили. Но спустя два дня, то же самое излагал Ванимуй, добавляя ещё подробностей о наиболее важных переговорах с самыми значимыми местными вождями и старейшинами. Вот тогда-то я и осознал несуразность и фантасмагоричность ситуации во всей красе: ну, в самом деле, бред какой-то, признать таки огромной области с населением в десятки тысяч человек лежащего в лихорадочном бреду непонятного чувака. Ну ладно, хонцы и вэйцы -- им обиженный центральной властью да стоящий одной ногой в могиле -- само то. Но заправляющие теперь в Тенуке господа то чем думали?

Когда на следующий день я устроил подробный допрос Ванимуя, Кано и Длинного, выяснилось, что местных, действительно, устраивал, во-первых, чужак, во-вторых, не угодный центральной власти, и, в-третьих -- больной, т.е. слабый. Оказывается, в отличие от остальных областей острова, Вэй с Хоном управлялись не полноценными правителями, наследующими власть внутри какого-нибудь местного знатного рода, а назначаемыми типулу-таки наместниками. Титул, правда, оставался прежними -- таки. Конечно, управлять "варягам" из Тенука в Мар-Хоне приходилось с оглядкой на местных "сильных мужей", но факт остаётся фактом -- приморские области контролировались, в отличие от всего остального Пеу за пределами Текока, напрямую из столицы. Разумеется, контроль этот был весьма условным и проявлялся, скорее в том, что хонский таки больше чувствовал себя обязанным пославшему его Большому Боссу в столице, нежели деревенским старостам и вождям -- в противоположность правителям остальных областей, чей приход к власти, как правило, являлся результатом борьбы различных группировок "сильных мужей". Хотя при этом наместнику точно так же, как и полноправным правителям иных земель, приходилось постоянно думать, чтобы лишний раз не настраивать против себя коренную элиту. Однако местных, как ни странно, тяготило даже такое, весьма формальное ущемление их старинных прав, которых они лишились, между прочим, ещё за полвека до сонайского завоевания острова. Так что признание неугодного заправляющей в Тенуке компании Сонаваралинги было проявлением исконного вэй-хонского сепаратизма.

Что до нынешнего окружения тэми, то там сейчас шла ожесточённая борьба за влияние на молодую правительницу. И было как-то не до судьбы недоусмирённой окраины. Потому занятые дележом должностей при дворе Солнцеликой и Духами Хранимой столичные регои и "сильные мужи" легко согласились с предложением депутации от побережья о назначении новым таки валяющегося в бреду колдуна-полукровки, вполне разумно полагая, что долго тот не протянет, а потом серьёзные люди завершат разборки и покажут провинциальным лохам, кто в Пеу хозяин.

Так что теперь, очнувшись после болезни, я оказался в положении хуже губернаторского: с одной стороны, местные кадры, которым нужен слабый и ни во что не вмешивающийся таки; с другой -- столичная шатия-братия, в глазах которой я занимаю место, которое необходимо как можно скорее освободить для какого-нибудь нужного человека; и, наконец, с третьей -- три сотни бойцов, ждущих, что их "пану олени" осыплет их всяческими материальными благами.

Когда Длинный сказал о трёх сотнях, я переспросил:

-Сколько, сколько у нас людей?

-Три сотни и ещё шестеро -- пояснил бывший деревенский хулиган.

Я напряжённо думал: даже если предположить, что в сражении на переправе никто из "макак" не погиб, а все ранее раненные встали в строй, то откуда взялись ещё несколько десятков. Не встали же, в самом деле, в строй погибшие бойцы. Хотя с моих папуасов станется сосчитать и покойников, коль "пану олени" в процессе колдования пообещал, что павшие будут стоять вместе с живыми. Слава богу, до такого народ ещё не успел додуматься: наши мёртвые в счёт не пошли, оставаясь На Той Стороне.

А пополнение образовалось за счёт добровольцев из Бонко и Сонава, которым воевать и маршировать на чужбине понравилось больше, чем копаться в земле и ловить рыбу дома. Правда, для начала триумвират в лице Длинного, Кано и примкнувшего к ним Ванимуя направил этих новобранцев вместе с полноправными "макаками" как раз на сельхозработы -- сажать кой. Как пояснил хонец, ограничиться решили посадками только сладкого корнеплода, который даёт несколько меньший урожай, чем баки, зато его клубни созревают уже через три месяца, а не через полгода, как у основы туземного рациона.

Поворот в разговоре на проблему продовольственного обеспечения всей нашей оравы вызвал сразу два вопроса. Первый -- за чей счёт банкет, то есть, на какой земле "макаки" посадили кой. А второй -- сколько регоев и приравненных к ним по статусу в принципе способна прокормить земля хонская и вэйская без того, чтобы местный народ не взялся за дубинки и топоры с целью сокращения поголовья вооружённых дармоедов.

Ответ на первый вопрос был короток и прост: оказывается, уже несколько поколений, с тех пор как Хон стал управляться наместниками, назначаемыми из столицы Пеу, под Мар-Хоном для регоев таки выделили под посадки корнеплодов участок земли примерно в две сотни пиу. Что до максимального поголовья регоев, которое способна выдержать местная экономика, то подобного рода экспериментов никто не проводил, но у моего предшественника было около сотни подчинённых, из которых где-то треть погибла или стала инвалидами, десятка два сейчас находились под командой Ванимуя здесь же. Причём Длинный, говоря о численности нашего отряда, их не учитывал. Ещё с полсотни бывших дружинников Ропохотаки разбрелись кто куда: некоторых приняли на службу местные деревенские вожди и старосты, другие предпочли вернуться к крестьянскому труду.

Теоретически местная единица измерения обрабатываемой площади как раз соответствует участку земли, способному прокормить одного взрослого мужика в течение года. Но, то ли потребности туземцев в жратве увеличились со стародавних времён, когда пиу ввели для исчисления, то ли нынешний пиу меньше пиу изначального, то ли во времена заселения острова больше еды, чем сейчас, добывалось охотой, рыбалкой и собиранием дикоросов. В любом случае, факт оставался фактом -- с одного пиу в лучшем случае собирали баки, которым можно было питаться семь или восемь месяцев. С коем, дающим два или даже три урожая в год, дело обстояло несколько лучше -- его хватало практически на год, и даже оставался небольшой излишек, "подкармливать свиней".

В общем, на три с лишним сотни "макак" и примкнувших к ним имеющегося "поля таки" немного не хватало. Правда, мои орлы сейчас усиленно разрабатывают ещё несколько десятков пиу, прилегающих к нашему огороду. Как пояснил Ванимуй, по большей части там возвышенные места, малоподходящие под папуасские корнеплоды, но с помощью металлических лопат и мотыг вполне можно прокопать оросительные канавы поглубже, и в сезон дождей вода будет доходить в достаточном количестве. В сухое время, конечно, земля будет простаивать, но лучшего ничего не придумали.

Надо будет потом самолично осмотреть имеющиеся в моём распоряжении как таки земельные угодья: вдруг туда можно пустить воду не от реки, а откуда-нибудь с более возвышенных участков, как удалось это проделать на сунийских землях, тогда уж точно проблема продовольственного обеспечения подопечного военного контингента была бы решена.

-А кто обрабатывал эту землю при Рохопотаки? - задал я вполне резонный вопрос: вряд ли народ шёл в регои, чтобы кроме военной службы наместнику ещё и землю мотыжить.

-Вскапывать землю и засаживать поле нашим семьям помогали выделяемые жителями Мар-Хона люди. И копать баки также приходили помощники -- ответил Ванимуй -- А между посевом и уборкой урожая за посадками ухаживали "не-гости".

-Кто? - и само слово "гости", и частица отрицания по отдельности были понятны. Но их сочетание воспринималось как некая нелепица.

Хонский регой, тяжело вздохнув, принялся за объяснения.

Постоянного населения, принадлежащего к одной из четырёх общин, которые и образовывают Мар-Хон, проживает чуть более тысячи семей или восемь с небольшим тысяч человек. Но кроме полноправных жителей, обладавших правами на пользование полями и прочими угодьями, здесь постоянно толклось немало пришлого люду: в основном, конечно, с разных концов Хона и Вэя, но, в общем-то, попадались обитатели всех областей Западной Равнины и прилегающих к ней глухоманей вроде Огока или Талу, да и сонаи не были здесь совсем уж в диковинку.

Вообще-то, каждый приходящий в административный и по совместительству торговый центр побережья автоматически считался гостем, как и путешественник в любой другой части Пеу. Однако если где-нибудь в Бонко или Ласунге чужак мог рассчитывать на гостеприимство хозяев в течение месяца, а при хорошо подвешенном языке и умении складно и красиво рассказывать о своих похождениях - и дольше, то мархонские Мужские дома крышу над головой и кормёжку предоставляли гостям на пару-тройку дней, максимум на неделю. И никакое умение вешать лапшу на уши не помогало: темнокожие, вечно галдящие и куда-то спешащие (ну, это только на фоне жителей более глухих мест Пеу - в моём прошлом жизненный темп был всё же повыше) портовые обитатели, конечно на соловьёв походили мало (скорее уж на воробьёв или грачей), но баснями долго их кормить не удавалось всё равно.

Обстоятельства, приводящие их в морские ворота Пеу, были самые разные, равно как и время пребывания в Мар-Хоне. Кто-то заглядывал на несколько дней обменять свои товары на местные или, если повезёт, на заморские, поглазеть на чужаков и большие корабли, попить браги с мархонскими дареоями - а потом отправиться домой. Но были и те, кто намеревался задержаться здесь и подольше: прячущиеся от оставшихся на родине кровников или иных жаждущих мести; поссорившиеся с родней или земляками; наконец, квалифицированные ремесленники, которым было тесно в родной деревне с её узким рынком сбыта.

Соответственно целям визита и правовой статус "понаехавших" был различным. Пришедшие по торгово-обменным делам или просто из любопытства, погостив, отбывали восвояси. Жители деревень Хона и Вэя теоретически тоже могли пользоваться гостеприимством местных бесконечно -- в обмен на готовность в любой момент принять посетителей из Мар-Хона у себя дома. Гончары, татуировщики, мастера по дереву или совсем уж узкие специалисты по строительству лодок либо изготовлению ритуальных барабанов, как правило, с удовольствием принимались той или иной общиной в качестве "почётных гостей" со всеми вытекающими из этого правами на защиту со стороны хозяев и ответными обязанностями.

Да и необладающие востребованными ремесленными специальностями чужаки издалека зачастую вливались в местный социум: для этого нужно было просто продемонстрировать хозяевам, что ты не полное чмо или, наоборот, не какой-нибудь отморозок, которого для спокойствия лучше прибить, ну и готов не только байки травить да брагу в глотку заливать, но и работать. Конечно, отношение со стороны окружающих к пришельцу будет не очень дружелюбным -- по местным понятиям полноценными людьми считаются только принадлежащие к своей общине или те, кого опасно трогать, вроде регоев или моих "макак". Но при желании и правильном поведении через несколько лет такой чужак воспринимался коренными мархонцами как вполне привычная и не раздражающая деталь пейзажа, а если ещё и породнится с кем-нибудь из местных, то и вовсе становится своим в глазах окружающих.

Подобное отношение к чужакам, в общем-то, типично и для всего остального Пеу. Но в Мар-Хоне с его скоплением местного и пришлого люда помимо обычных для иных мест "гостей", "почётных гостей" и "гостей, ставших своими" как-то само собой скапливалось немалое количество всякого отребья. В более патриархальных уголках, к каковым можно отнести весь остров за пределами порта и его ближайших окрестностей, подобных граждан, не способных или не желающих как все нормальные люди ковыряться в земле и не обладающих оценёнными окружающими ремесленными или воинскими умениями, либо содержали сердобольные родственники, либо, если данные индивиды вели слишком шумный и асоциальный образ жизни, рано или поздно их отправляли кормить рыбу в ближайший подходящий для этого водоём. В продвинутом же на фоне окружающих деревень Мар-Хоне все эти хулиганы, тунеядцы и алкоголики превращались в "негостей", которых с одной стороны и убивать не за что, а с другой -- кормить задарма никто не желает.

Так что мало-помалу возле порта образовались местные трущобы, представляющие собой скопище убогих шалашей и просто навесов из веток, травы и морских водорослей. Ванимуй даже попробовал показать мне обиталище папуасских бедняков, тыча пальцем куда-то в то место, где сливались в одно целое воды Широкой Алуме и морского залива. Я, правда, ничего не смог толком разглядеть за дальностью, хоть сегодня было пасмурно и заходящее в море солнце не било в глаза: какое-то скопище построек, отделённое от основной массы мархонских хижин широким пляжем, усыпанным скорлупками-лодками и нитками- рыбацкими сетями.

Сколько точно обитало там народу, хонец сказать затруднился, но несколько сотен набиралось точно, хотя до тысячи недотягивало сильно. Кормились они самыми разными способами. Откровенным криминалом, учитывая первобытную простоту здешних нравов, занимались немногие, хотя мелкими кражами с полей мархонских обитателей не брезговало большинство населения местной "нахаловки" - и пойманных даже били не очень сильно. Но основным источником существования для этих не то "отверженных", не то "униженных и оскорблённых", кроме огородов, разбитых на всех подходящих клочках, на которые не претендовал никто из полноправных граждан Мар-Хона, да сбора морской живности на мелководье и рыбалки с берега, были разного рода услуги добропорядочным жителям и гостям портового поселения -- показать вновь прибывшему дорогу до нужного места, помочь вытащить лодку или корабль на берег, разгрузить судно с уловом или заморским грузом, и прочее. Оплату брали, за отсутствием у папуасов денег, натурой -- несколькими корнями коя или баки, парой пальмовых лепёшек да куском рыбы.

Вот эти-то предшественники пролетариев и ухаживали за полями в промежутках между посадкой и уборкой урожая. Причём, учитывая постоянный характер работы, желающие подвергнуться данной экономической форме эксплуатации, выстраивались в очередь. Так что правитель и занимающиеся наймом рабсилы люди могли выбирать более-менее толковых. Те, кто зарекомендовывал себя с хорошей стороны в глазах работодателей, мог и прижиться при хозяйстве таки и мало-помалу перейти из разряда подёнщиков в категорию постоянной прислуги, к которой и отношение другое, нежели к временным батракам: за общую циновку-стол с Рохопотаки и регоями их, конечно, не сажали, но кормили вполне сносно, да и в случае конфликтов с местными находящиеся в услужении у наместника могли рассчитывать на хоть какую-то защиту, в отличие от остальных своих коллег. В последнее время на таки работало восемь постоянных работников и десятка два подёнщиков. Сейчас они все пахали наравне с "макаками".

-А почему нынче при посадке коя не помогают жители Мар-Хона? - поинтересовался я у Ванимуя.

-Так они должны помогать сажать баки, а не кой -- хонец замялся -- К тому же когда вожди и сильные мужи Хона думали, признавать или не признавать тебя таки, Сонаваралинга, то твои люди согласились, пересмотреть прежние договорённости.

-Хорошо. Пусть на этот сезон жители Мар-Хона будут освобождены от своих обязанностей в отношении своего таки -- пришлось вынужденно согласиться -- Но на будущее можешь сказать уважаемым людям страны, что прежние обязательства остаются в силе. А сам я, когда буду встречаться с ними, подтвержу эти свои слова. Возможно, старые договорённости будут пересмотрены, но пока пусть все знают: это временное послабление по случаю возвращения власти законной правительнице.

Никакой слабины давать с этими папуасами не стоит: сейчас они забили на барщину в пользу таки и его дружины, а завтра что -- потребуют арендную плату за поле или землю под хижинами, где мы сейчас располагаемся? Так что не хрен... На добрых, как известно, воду возят.

-А где Вахаку? - только сейчас до меня дошло, что не хватает одного из "оленей".

-Он в Тенуке -- помрачнев, ответил Длинный.

-Надолго? - поинтересовался я.

-Не знаю, его позвал Рамикуитаки, обещал сделать сотником регоев тэми.

Всё понятно. Произошло то, чего я опасался ещё в Ласунге. Вот, значит, чего стоят в глазах туземцев все их клятвы и обряды, сотворённые мною.

-Кто ещё ушёл с ним?

-Хонохиу, Тилуу и Итуру -- ответил Кано.

Если парочка регоев-текокцев никаких вопросов не вызывала, то нахрена с "оленем"-отступником потащился Баклан, вообще не понятно. И я не преминул спросить своих собеседников об этом.

-Не знаю -- покивал головой в знак растерянности Длинный -- Может Тунаки скажет.

Хорошо, поговорю позже с Сектантом

-А нет ли известий из Мака-Купо, от Такумала и остальных наших братьев? - от этого моего вопроса Паропе и Кано впадают в явный ступор.

-Нет -- наконец выдавливает из себя Длинный -- Три дня назад сюда добрались последние раненые, остававшиеся в Хопо-Ласу. Они сказали, что наши, возвращающиеся домой в Бонко, ушли на восток в один день с ними.

Пожалуй, транспортная связанность между разными концами Пеу -- одно из самых слабых моих мест. Когда уходили в поход на запад, в нашем старом лагере оставалось четыре десятка бойцов и под сотню гражданских. И вовсю шло производство меди: привлечение дешёвой рабсилы из числа покорённых сувана позволило увеличить выплавку чуть ли не вдвое, и масштабы снижать пока не планировалось. Часть металла должно было уйти на шанцевый инструмент для данников и вооружение оставшихся с Такумалом "макак" и новобранцев, которые продолжали подтягиваться. Но немало меди складировалось в слитках. Как бы эти запасы сейчас пригодились здесь для производства дополнительных лопат с мотыгами и довооружения бойцов: неплохо бы каждого из них снабдить копьём и коротким мечом или топором.

Но, увы, пока гонцы доберутся до Мака-Купо, пока там соберут для нас посылку, пока караван с медью доберётся до Мар-Хона. Причём тащить придётся им всё на своих плечах, да по туземным тропам, заменяющим нормальные дороги. Мой собственный опыт транспортировки медной руды из Сонава в Бонко, а также недавнего похода, говорил, что один человек способен перетаскивать на дальние расстояния на своём горбу двадцать-двадцать пять килограмм груза. Из которого в условиях многодневного перехода по безлюдной местности немалую часть займут продукты на дорогу. Даже если их высушить до каменного состояния, то всё равно не менее полкило на человека в день, на десятидневный путь получится килограмм пять-шесть на нос. Добавим ещё пять килограмм на столь необходимый элемент багажа, как оружие и минимум личных вещей. Итого, один носильщик из Мака-Купо способен, затратив недели две, доставить максимум пятнадцать кило груза. Неудивительно, что торговля и обмен между отдалёнными частями острова ограничиваются немногими эксклюзивными вещами типа заморского бронзового оружия (а последнее время также бонкийского медного) и редкими птичьими перьями, ракушками и прочими туземными предметами роскоши: любой товар, проделав пути с одного конца Пеу на другой, станет золотым.

Да и будь доставка товаров из Бонко не столь затратна, не факт, что оставленный в нашем прежнем обиталище "олень" так уж легко согласится отправить в Мар-Хон стратегический ресурс, каким является медь. Если вообще согласится. Удалённость от начальства иной раз весьма причудливым образом приводит к желанию самому порулить, не делясь ни с кем властью и получаемыми посредством этой власти ништяками.

Я уже неплохо успел изучить логику и психологию местных папуасов, чтобы не строить иллюзий на счёт степени лояльности к своему "пану олени" находящихся далеко на востоке "макак". Конечно, Такумал и его люди будут передавать с оказией весточки мне и прочим собратьям по обществу; наверное, изредка можно ожидать чисто символических посылок из пары-тройки топоров или копейных наконечников. И, с туземной точки зрения, в забивании на требования застрявшего на западе Пеу предводителя не будет ничего аморального -- один здравый смысл с учётом реалий каменного века. Не настало у папуасов ещё время централизованного государства. Потому остаётся только пожелать Такумалу и его людям дальнейшего развития намеченных мною направлений: металлургии, строительства ирригационных сооружений, порабощения рана с сувана и более полного закабаления ганеоев-сунийцев. Глядишь, у них получится полноценный рабовладельческих строй типа Древнего Египта -- светлое будущее для папуасов и уже настоящее для части местного человечества.

А мне придётся начинать всё с нуля. Ну да ладно: каналы можно рыть и на новом месте, тем более, что мои орлы уже положили начало данной традиции, пусть и в небольших масштабах; ганеои здесь имеются свои, дикарей рана и сувана в качестве бесплатной рабсилы заменим портовым отребьем -- глядишь из них ещё полноценных, хотя далеко и не равноправных, членов рабовладельческого общества сделать получится. Вот с металлом проблема. Но опять же, можно наладить поставки руды из Сонава напрямую, через области Западной равнины, та дорога будет по времени дня на три короче, чем маршрут Сонав-Бонко-Огок; или же закупать бронзу в слитках и готовые изделия у заморских торговцев, а наличие собственной металлургии на нашем острове использовать как способ сбить цены на импорт. А может, и где-нибудь поблизости есть залежи малахита -- нужно будет поспрашивать нынешних моих хонских подчинённых насчёт камешков зеленовато-голубого цвета.

Хотя впрочем, чего это я тут начал строить планы. Я же нахожусь теперь там, куда стремился последние месяцы: в порту, из которого можно уехать в большой мир, в котором где-то за горизонтом имеются цивилизованные страны. Остаётся только собрать как можно более полную и достоверную информацию о предстоящем пути, подкопить деньжат на дорогу и сказать прощай гостеприимному острову Пеу. А для сбора нужных мне сведений и создания финансового запаса для предстоящего путешествия буду вовсю использовать нынешнее своё служебное положение. Если же местные папуасы попутно при этом немного продвинутся по пути прогресса и процветания -- будем считать это моей благодарностью за помощь и участие, коими я воспользовался в своих интересах.

Но хватит на сегодня: что-то я успел утомиться за разговорами. Так что отложим все дела и заботы до завтра.

Утро выдалось, как частенько бывает при переходе от условно сухого сезона к дождливому, пасмурным. С неба накрапывало -- и опыт четырёх лет говорил, что после обеда эта лёгкая морось запросто может смениться настоящим ливнем. Но, несмотря на погоду, настроение у меня было приподнятое. Да и почему бы не радоваться жизни: болезнь, по всей видимости, прошла без следа, а я находился в порту, из которого открывался путь к цивилизации.

Дел, конечно, на этом пути предстояло много. Для начала -- разобраться с внешней торговлей и распределением доходов от неё. Хоть ни в прошлой, ни в нынешней жизни душа никогда не лежала к купле-продаже, без этого не обойтись: ибо это единственный источник местной свободно конвертируемой валюты. То есть, конечно, те туземные ракушки, за которыми к берегам плавают вохейские торговцы, тоже вполне себе деньги, принимаемые к оплате повсюду -- но, увы, слишком мелкие. По словам Сектанта и Баклана, раковины использовались для покупки одной-двух голов мелкого скота, домашней птицы, пары мешков зерна или порции дешёвой еды у уличного торговца. Уже для приобретения используемых в качестве тягловой силы цхвитукхов, более-менее крупных или сложных ремесленных изделий, а также выплаты податей государству или "сильным мужам" в ход шли, если нельзя было обойтись без монеты, полоски меди, серебра или золота, обычно определённого в каждой стране формата. А путешествие через полмира по финансовым затратам эквивалентно очень серьёзной покупке. Вопрос только, какой именно. И потянет ли губернатор целой провинции в варварской периферийной стране подобные расходы.

Первым делом я вознамерился сегодня пройтись по Мар-Хону, дабы составить представление о том, с помощью чего или кого я буду сколачивать первоначальный капитал.

Завтракал впервые за последние дни не в одиночку, а в компании Ванимуя, Длинного, Кано и Гоку и ещё десятка удостоившихся этой чести бойцов. Насытившись вчерашней кашей из коя и поблагодарив Таниу (чем вызвал недоумение сотрапезников, не очень сильное -- они уже привыкли к экстравагантным выходкам "пану олени"), я сказал: "Духи сказали, что сегодня самое время мне пройти по Мар-Хону, осмотреть его и показаться людям, его населяющим. Пойдём прямо сейчас, пока дождь не очень сильный".

-Дождь, наверное, только к вечеру усилится -- ответил Ванимуй - А из уважаемых людей Мар-Хона дома сейчас не все. Большинство из них сажают баки на своих полях. И вернутся только, когда солнце упадёт в море.

-Ничего, мы пока просто походим и посмотрим, а ты, храбрый и мудрый Ванимуй, будешь рассказывать -- успокоил я местного регоя -- Это тебе, который живёт здесь давно, может показаться, что в Мар-Хоне нет ничего интересного. Я же видел селение только с этого холма.

-Хорошо -- согласился хонец.

Наша компания -- я, Ванимуй, Длинный, Гоку и шестеро бойцов начали спускаться по утоптанной тропинке вниз. Сначала мы шли по относительно пологому склону, спускающему в противоположную от морского берега и основной части Мар-Хона сторону, причём тропа заворачивала налево, описывая широкую дугу и выводя на западный, обращённый к морю край. По мере удаления от вершины холма с хижинами и прочими сооружениями, появлялась возможность оценить всю стратегическую выгодность положения моей резиденции. Почти плоский верх возвышался над окружающей местностью метров на двадцать-тридцать, причём с двух сторон -- запада и юга склоны были довольно крутыми, чуть ли 45 градусов. А если ещё немного скопать склон, чтобы получилась вертикальная стенка хотя бы метра два-три высотой, да укрепить её брёвнами, камнем или кирпичом, -- то с двух сторон получаем при нынешней папуасской военной технике (точнее её отсутствии) практически неприступную крепость. Да и с двух других сторон то же самое можно будет сделать: выровнять и расширить верхний участок тропы, а грунт оттуда перекидать вверх, чтобы тропа шла вдоль стенки. Масштаб работ, конечно, по туземным меркам, просто огромный, и потребуется куча медного инструмента. А начинать имеет смысл именно с пологих участков, как более уязвимых в случае нападения, да и дорога для повседневных нужд улучшится.

Опять чего-то я размечтался. Какая на хрен фортификация. Мне об эмиграции думать надо и накоплении денежных средств для путешествия, а не об укреплении своего нынешнего обиталища. Хотя с другой стороны, сбор денег с местного народонаселения может принять такие формы, что грамотно обустроенный кремль окажется нелишним.

Да и вообще, сегодня у меня экскурсия. Как раз начались хижины. Ванимуй сказал: "Это Нохоне".

-Что это такое, Нохоне? - уточнил я.

-Часть Мар-Хона -- пояснил наш гид -- Нохоне, Тонхоне, Новэу и Покохоне. Раньше это были четыре деревни, лежащие рядом. Некоторые старые предания говорят, что именно в этом месте лодки хонов и вэев впервые пристали к берегам Пеу.

-Если судить по названиям, три деревни были основаны хонами, а одна вэями? - полюбопытствовал я.

-Да -- ответил Ванимуй -- В Нохоне, Тонхоне и Покохоне и сейчас живут в основном хоны, а в Новэу вэи.

Мы немного прошли молча.

-Вон там святилище морского владыки Тобу-Нокоре -- неожиданно сказал хонец, указывая куда-то влево.

Все дружно повернули головы. Ничего впечатляющего не наблюдалось: просто утоптанная площадка с несколькими высокими столбами-идолами: самый высокий, метров семь длиной, изображал хозяина капища, ещё с десяток изваяний поменьше обозначали духов из его свиты. У меня, в силу биографии, по мнению окружающих, особые отношения именно с повелителем морской стихии и его подручными. Пойти что ли, продемонстрировать своё почтение к моему божественному покровителю. Ну, его, тратить время на всякое религиозное мракобесие -- на обратном пути, если устану, зайду перед подъёмом в горку, побью поклоны.

-А почему место поклонения Владыке Моря так далеко от берега стоит? - спросил Длинный.

-Именно на этом месте после большого шторма много лет назад нашли изображение Тобу-Нокоре -- сказал Ванимуй -- То самое, которое стоит сейчас в центре святилища. Шаманам, общающимся с морским владыкой, понадобилось совсем немного подправить его черты. Старый идол, как повелел шаманам сам повелитель штормов и молний, закопали у основания нового. А его духов-подручных перенесли со старого места.

-Хорошо, на обратном пути мы зайдём туда -- оповестил я всех -- А сейчас веди нас на берег моря.

Наша компания прошагала ещё пару километров то между хижин, то вдоль вклинивающихся со стороны реки посадок корнеплодов. Да широко строятся туземцы... Но наконец, добрались до места впадения Широкой Алуме в Хонский залив. Здесь и находился порт. Разумеется, портом в привычном мне смысле, с виденными в фильмах или на картинках причалами, стоящими вдоль них кораблями и подъёмными кранами назвать это было нельзя: просто огромный участок широкого песчаного пляжа, на который вытаскивают для разгрузки и ремонта местные лодки и вохейские корабли. На самой реке имелись впрочем, и небольшие мостки-причалы из брёвен, к которым при желании можно было пристать. Но там, как пояснил Ванимуй, коль ты чужак, необходимо платить владельцам -- не деньгами, конечно, а частью улова рыбы или товара. Так что торговцы из-за моря или из других мест острова предпочитали разгружаться, вытягивая свои плавсредства на песок. Тем более что заодно можно осмотреть и при необходимости подремонтировать днище. И в отличие от открытого океанского берега волны в Хонском заливе даже в шторма не очень сильные, так что достаточно было пристать к пляжу в прилив, да протащить судно несколько десятков метров вглубь суши, чтобы не бояться быть смытыми в самый неподходящий момент обратно в море.

Народу было не очень много: вохейские торговцы уплыли почти месяц назад, спеша добраться домой до сопутствующих сезону дождей штормов, обитатели дальних прибрежных деревень после окончания большого торга, связанного с прибытием заморских гостей, тоже отправились по домам. А местные рыбаки сейчас кто уже успел вернуться домой с ночного лова, кто, наоборот, находился в море.

Впрочем, жизнь на торжище, начинающимся сразу же за последними из сушащихся на песке лодок, не замирала окончательно никогда: с десяток папуасов сидело под импровизированными навесами из жердей и травы со своим товаром -- глиняными мисками и горшками, деревянными блюдами, какими-то травами и амулетами, корявыми ножами из камня и раковин. В основном, как пояснил Ванимуй, сейчас здесь сидят либо мархонцы, либо жители ближних к порту деревень.

Я немного задержался возле торгующих амулетами, выглядывая камушки, похожие на малахит. Увы, ничего подходящего на глаза не попалось. На всякий случай поинтересовался у торговцев насчёт "голубых камней из Сонава". Те покачали головами: нет, давно не попадались. Потом один из них, пожилой мужичок с козлообразной седой бородёнкой, немного подумав, сказал, что у "Боруре, что живёт за два дома от родника, есть такой камешек-амулет, который ему подарили родственники из Текока, а им он достался от сонайского регоя, который ещё в молодые годы самого Пилапи служить начинал. Очень сильный амулет".

С трудом выдавив из себя благодарность за столь ценную информацию, я покинул почтенных торговцев. Внимание моё привлекло скопление народу, шум от которого пробивался сквозь шелест дождя -- несмотря на то, что толпа находилась в доброй сотне метров от импровизированного базара.

-Что они там делают? - поинтересовался я у нашего гида.

Ванимуй несколько пренебрежительно ответил, скривив при этом лицо: "А, бездельники всякие собираются. По черепахам, крабам и паукам гадают". Остальные мои спутники наоборот, оживились. Ну ладно, посмотрим, что тут за авгуры (и как там римские жрецы, предсказывающие по полёту птиц, называются) завелись.

Вблизи массовое несанкционированное властями (потому как власти -- это я, а я ничего никому ещё разрешить, равно, как и запретить, не успел) скопление оказалось состоящим из нескольких тесных кучек разного возраста туземцев, которые облепив небольшие пятачки по центру, азартно вглядывались в происходящее внутри.

Кано с Длинным аккуратно, но твёрдо вклинились в ближайшую компанию, оттирая публику, недовольно ворчащую, но не рискующую связываться с отрядом вооружённых головорезов. Следом за ними к середине протиснулись и остальные члены нашей экскурсионной группы.

Сперва я ничего не понял, а когда до меня дошло происходящее, с трудом удержался, чтобы не заржать. Ибо упомянутое Ванимуем "гадание" оказалось не чем иным, как бегами, в которых в качестве беговых животных использовались... черепахи. Причём даже не знаю, что вызвало у меня больше веселья -- то ли использование для этого существ, о медлительности которых в моей прошлой жизни складывали анекдоты, то ли нешуточные страсти, кипящие на "ипподроме". Приглядевшись, я начал наблюдать некоторую систему в первоначально показавшихся хаотичными действиях владельцев беговых черепах и в реакции болельщиков. Хозяева животных, счётом пятеро, направляли их движение короткими палками, но подталкивание при этом не допускалось -- основной причиной недовольных воплей и ожесточённых споров, каким-то чудом не переходящих, однако, во взаимные оскорбления, как раз и были мнимые или реальные толчки, способные придать соревнующимся рептилиям дополнительное ускорение. Имелась и судейская коллегия -- тройка старающихся хранить спокойствие мужиков, которым зрители и предоставляли определять, имело ли место нарушение правил, либо же нет.

Выбравшись из толпы, я направился к следующему скоплению. Там проходили бега сухопутных крабов. Накал страстей был не меньший, чем с черепахами. Членистоногие двигались куда шустрее медлительных пресмыкающихся и всё время норовили выбраться из неглубокой ямы, куда их спихивали палками владельцы и зрители. Как публика ухитрялась уследить за отдельным бегуном в этом хаосе и, по каким принципам присуждалась победа -- я не понял.

Две другие компании наблюдали за паучьими боями и схватками всё тех же крабов. Пятая кучка же занималась швырянием каких-то костяных пластинок с вырезанными на них рисунками. Причём каждая серия бросков сопровождалась ожесточёнными спорами о магическом значении сложившейся в итоге совокупности картинок.

-И где же здесь гадания? - спросил я Ванимуя, когда мы отошли подальше от шумящих и галдящих любителей азартных развлечений -- С костями понятно. А остальное?

-Многие приходят сюда, чтобы загадать желание или спросить у духов о будущем. Они говорят: если победит именно вот эта черепаха, краб или паук, то сбудется и то, о чём я прошу духов. Некоторые же приходят сюда, чтобы решить спор о чём-либо -- тогда спорящие ставят на победу разных животных. Чьё побеждает -- тот считается правым. Хотя хватает здесь бездельников, которые спорят и даже делают ставки просто так.

Да, Мар-Хон в моих глазах становится всё больше похожим на настоящий город со всеми присущими урбанистическому поселению пороками: сперва трущобы с соответствующим населением, теперь вот азартные игры, замаскированные под магические обряды.

Глядишь, здесь ещё и проститутки найдутся. О чём я не преминул спросить хонца. Правда, пришлось потратить минут пять на описание самого явления. Среди жителей Пеу было довольно либеральное отношение к сексу и внебрачным детям, но за без малого пять лет, проведённых среди папуасов, как-то не попадались женщины, живущие исключительно за счёт продажи своего тела, равно как не слышал я и слова, обозначающего представительниц древнейшей профессии. Так что никакая она у туземцев не древнейшая: гончары, строители хижин или лодок, резчики по дереву уже имелись, металлурги, благодаря мне -- тоже. Даже профессиональные воины, служители религиозных культов и наследственные правители на нашем острове завелись. А проститутки -- нет.

Конечно, несколько дамочек, которые любили трясти подарки со своих половых партнёров, я припомнить могу. Алка в своё время несколько раз упоминала о какой-то Иколиу, которая мало того, что выбивала из своих постоянно меняющихся любовников новую посуду или украшения, так ещё и припрягала каждого из них к ремонту своей хижины или сельхозработам. Но это была так, любительщина. Меня же интересовали профессионалки.

-Есть такие -- поняв, что я хотел от него узнать, ответил Ванимуй -- Их на весь Мар-Хон десятка два. Когда приплывают чужаки из-за моря, они ублажают их и людей из дальних селений, что приходят на начинающийся торг. За это заморские гости дают им бронзовые кольца или чаши, а местные -- связки ракушек. Потом эти женщины меняют полученное от своих любовников на еду и нужные им предметы. Себе оставляют только часть колец. А остальную часть года они живут пополам за счёт полученного, пополам за счёт своих полей. Но и в это время любой, кто посетил Мар-Хон по своим делам, может прийти к ним и провести ночь в обмен на какую-нибудь вещь или запас коя на несколько дней.

-А тебе они зачем, Сонаваралинга? - поинтересовался Длинный -- Таниу и её дочери мало?

-Ага, мало -- ответил я. Может быть, с точки зрения туземцев и в порядке вещей, когда победитель пользуется не только жилищем и прочим имуществом погибшего противника, но и его женщиной. Но по мне, подобное смахивало на ту же проституцию или изнасилование. Пусть даже сама Таниу была вовсе не прочь -- я уже ловил на себе её игривые взгляды, но мне-то каково. Умом, конечно, понимаю, что подобное чистоплюйство по местным меркам просто глупо, и даже, в общем-то, негуманно -- лучше уж бедной вдове лечь под одного, чем ублажать три сотни мужиков. Но ничего не могу поделать.

Историю Таниу мне уже успел вкратце поведать Ванимуй -- в ответ на вопрос, кто она такая. В общем, был парнишка из не очень уважаемой, хотя и не самой последней семьи в деревне на юге Вэя: так себе, половинка на серединку. И была девчушка -- дочь местного старосты. И была любовь. Папаша, разумеется, не желал слышать о таком зяте, поскольку давно уже вынашивал планы породниться с главным боссом соседней деревни, у которого как раз подрос сын. В итоге парочка удаляется в бега. Родня с обеих сторон, разумеется, проклинает непутёвых чад и отрекается от них: староста совершенно искренне, семья Рохопо, скорее всего, чтобы избежать неприятностей со стороны местного начальства, а также потому что "так принято".

Мар-Хон показался беглецам слишком близким к родне, так что подались они в Тенук. Ромео папуасского розлива ухитрился попасть в регои -- ещё к Пилапи Великому. Джульетта -- родила ему единственного ребёнка, девочку. Довольно быстро дослужился он до командира отряда регоев. Потом сделал правильный (как тогда казалось) выбор в борьбе двух братьев-соперников. И был назначен наместником-таки Вэя и Хона. Тогда, конечно, отец Таниу понял свою неправоту и даже предпринял шаги к примирению. Формально дочь-беглянка была прощена, но отношения с родней у губернаторской четы оставались далёкими от сердечных. Об этом говорит хотя бы то, что оставшись вдовой, Таниу предпочла остаться в Мар-Хоне, надеясь на милость победителей, вместо того, чтобы отправиться к родственникам.

В общем, зная историю Таниу, было как-то по-свински тащить её в постель, когда не прошло и месяца после гибели мужа. С другой стороны, физиология берёт своё. Так что услуги местных жриц любви могут оказаться очень кстати. Но Ванимуй, чертяка, сразу же заставил забыть о подобных мыслях.

-Если тебе мало Таниу и её дочери Котими -- сказал он с явным уважением в голосе (шутка ли -- человек пришёл в себя меньше недели назад, а уже заявляет, что ему двух женщин маловато) -- То многие из жителей Хона и Вэя готовы отдать своих дочерей или сестёр в жёны Сонаваралинге. А теми женщинами, что ублажают мужчин в обмен на еду и вещи, лучше не пользоваться. Иным из деливших с ними ложе духи насылали на удища разную заразу, от которой эти люди испытывали сильные мучения.

Понятно... Даже если среди обитателей Пеу никаких ЗППП не ходило, то во внешнем мире местные их разновидности имелись наверняка. Вот заморские морячки и занесли сюда что-то венерическое. Надеюсь, что всё же это гонорея или что-нибудь иное, передающееся только половым путём. А то сифилис неплохо разносится и через бытовые контакты.

Ладно, хрен с ними, с папуасскими путанами. Посмотрим лучше мархонские трущобы. Как-никак, их обитателей я планирую использовать в качестве дешёвой рабсилы. От рынка с игровыми биоавтоматами до "Нахаловки" было всего ничего -- ближайшие лачуги виднелись метрах в ста, не больше. Единственно, что усилившийся ветер чуть ли не с ног сбивал -- зато доставший с утра дождь прекратился. Правда со стороны залива надвигалась новая туча, набухшая тёмно-синим, обещая настоящий ливень.

Преодолевая норовящие уронить на мокрый песок порывы ветра, мы добрались до первых жилищ туземных "униженных и оскорблённых". И вовремя добрались: о песчаную почву заколотили тяжёлые капли. Ванимуй бесцеремонно вошёл в ближайшую хижину -- низкую, кособокую. Следом за ним туда набились остальные. Ближайшее время нам оставалось только смотреть на сплошной поток воды, изливающийся с неба. Ну, или разглядывать интерьер укрытия от буйства стихии. Большинство предпочитало всё же пялиться на струи дождя -- чересчур неказисто было внутреннее убранство лачуги. Единственного, кого оно хоть как-то заинтересовало, разумеется "пана оленя", меня, то есть.

И в самых богатых туземных жилищах убранство состояло по большей части из нескольких видов циновок -- для сна, для сидения, для приёма пищи; корзин разного назначения; да всякой утвари, развешенной под потолком или на стенах. Здесь же на земляном полу лежало несколько куч высохшей травы, видимо заменяющих циновки, да на стенах висели рыбацкие снасти. Не густо, мягко говоря.

Парочка обитателей хижины забилась в дальний угол, вжав головы в плечи и стараясь не поднимать глаз на по-хозяйски расположившихся в их жилище гостей. Увидел бы я этих двоих года два или три назад, ни за что не отличил бы от обычных папуасов, имеющих право на свою долю деревенской земли и прочие бонусы, которые даёт принадлежность к общине. Сейчас же беглого взгляда на них хватило, чтобы ощутить какую-то выключенность из общества, что ли. То есть, словами охарактеризовать "неправильность" старающихся "не отсвечивать" чуваков я бы затруднился, но было что-то, делающее их ниже самого распоследнего ганеоя.

Ливень окончился также внезапно, как и начался. И на небе вновь светило солнце, успевшее уже перевалить за полудень. Ну а наша компания повалила дальше. "Нахаловку" прошли, особо не задерживаясь, благо прибрежный песок быстро впитывает воду, и идти было легко. Я конечно, оценивающе разглядывал лачуги и робко выглядывающих их обитателей: публика, если честно, не вдохновляла. Потом мы повернули к видневшимся на склоне пологого холма хижинам.

-Новэу -- прокомментировал Ванимуй, когда извивистая тропинка вывела нас первым строениям. Пройдя несколько хижин, хонец свернул к входу одного из жилищ.

"Здесь живёт Гохоре. Может быть, он дома" - сказал наш гид - "Тебе будет интересно поговорить с ним, Сонаваралинга".

На площадке возле дома пожилая женщина ставила на очаг бронзовый котелок с кашей.

-Как твоё здоровье, Тикума? - спросил регой её -- Вдоволь ли коя в твоих кладовых?

-Здоровье? Какое здоровье у старухи... -- усмехнулась хозяйка -- А коя в моём доме достаточно. Как у тебя дела, Ванимуй?

Несколько минут они выясняли друг у друга виды на урожай и здоровье родни, не забыв и про свиней. Покончив с приветствием, наш провожатый спросил: "Гохоре дома?"

-Нет, он сегодня пошёл в Покохоне, кой нашей младшенькой помогать сажать. Сказал, уже как стемнеет, придёт.

-Жаль -- вздохнул Ванимуй -- Я думал, он Сонаваралинге расскажет, как за море плавал с чужаками.

Услышав имя нового таки, а по совместительству великого колдуна и воина, Тикума принялась разглядывать нашу компанию.

-И кто из них Сонаваралинга? - полюбопытствовала она.

-Вот он.

-Люди говорили, у него губ почти нет, как у крысы. Как обычно, приукрасили. Есть у нашего нового таки губы, хоть и тонкие -- выдала жена Гохоре.

М-да, у туземцев понятия об этике несколько отличаются от тех, что бытовали в моём старом мире. Например, прокомментировать внешность кого-либо, вроде того, как сейчас эта пожилая тётка, не считается бескультурьем.

Ванимуй потащил нашу компанию дальше.

-Ты сказал, это Гохоре плавал вместе с чужаками? - до меня, наконец, дошло сказанное хонским регоем -- И что он рассказывает?

-Много рассказывает. И разное -- ответил тот -- Лучше его самого послушать. Гохоре интересно рассказывает. Почти как Хоке. Только Хоке рассказывает разные истории о колдунах или делах давнего времени, которые слышал от других. А Гохоре о том, что сам видел.

Мы как раз подошли к компании мужчин, сидевшей под передним навесом одной из хижин. Все они сосредоточенно жевали смолу, внимательно при этом слушая сидящего в центре полукруга высокого и жилистого человека -- вероятнее всего, того самого Хоке, с коим Ванимуй сравнил не оказавшегося дома путешественника за море.

Рассказчик как раз закончил своё повествование, и воспользовался несколькими минутами, потраченными на обмен приветствиями между нами и слушателями, чтобы смочить горло водой из бамбукового сосуда и пожевать кусок рыбины.

Тут образовалась неловкая пауза, едва не обернувшаяся затянутым молчанием всех присутствующих: собравшиеся, кажется, были несколько смущены появлением в их компании столь важной и окружённой слухами персоны как новый правитель Хона и Вэя и не знали как себя со мной со мной. Я же из-за вечных своих проблем по части туземного этикета, боялся в очередной раз показать себя полным толи невежей, толи невеждой, толи тем и другим сразу, и не рисковал завести разговор первым. А проклятый Ванимуй именно сейчас почему-то не приходил ко мне на помощь, предпочитая молчать. Наконец, когда игра в молчанку стала совсем уж невыносимой (для меня, по крайней мере), я выдавил из себя: "Мы просто шли мимо. Потому не будем мешать славным мужам слушать истории, по части который почтенный Хоке большой умелец". Народ, как мне показалось, дружно, хотя и тихонько, выдохнул с облегчением.

И Хоке начал новую историю. На этот раз о рождении, взрослении и славных деяниях Пилапи Старого -- первого типулу-таки Пеу. Об этом мне доводилось слушать уже не раз и не два: и от деда Темануя, и от иных сонаев, и от бонкийцев. Так что я не был настроен слишком вслушиваться в уже знакомую историю. Но после первых вступительных фраз, когда речь пошла о предыстории появления родоначальника правящей династии, версия хонского сказителя начала меня интересовать.

Новым было то, что, по мнению Хоке и неизвестных мне сказителей, от которых он и услышал данный вариант жизнеописания типулу-таки, Пилапи Старый был не только племянником Каноку Покорителя Пеу, но и его сыном, в общем -- результатом кровосмесительной связи между сонайским вождём и его родной сестрой. Причём, судя по всему, с точки зрения слушателей такой вот инцест не был чем-то из ряда вон выдающимся. Правда не понятно почему: не то "у великих людей свои причуды", не то "дело житейское, случается".

После повествования о деяниях Пилапи Хоке завёл довольно мрачную, но вполне интригующую историю про трёх братьев-рыбаков, которым достались волшебные раковины Повелителя Акул -- в духе "короче, все умерли". Точнее, погибли. Рассказчик действительно был мастером своего дела, и я бы с удовольствием послушал ещё. Но время уже приближалось к сумеркам, которые в местных широтах быстро переходят в темноту. Так что пришлось раскланяться, напоследок пожевав пальмовую лепёшку, запив её настоем ягод "нубу" в воде.

Всю обратную дорогу Ванимуя чуть ли не дифирамбы пел о том, как правильно я поступил только что, продемонстрировав, оказывается, истинную скромность, достойную правителей прежних времён, которые не гнушались входить в хижины простых людей и делить с ними их трапезу. Большая часть нынешних не то что таки, но даже деревенских вождей и прочих "сильных мужей", в общении с простыми ганеоями всегда стремится показать свою важность, и больше предпочитают говорить сами, нежели слушать других. А ежели такому важному лицу приспичит послушать разные истории, то он призывает сказителя к себе. В общем, Сонаваралингатаки (бедные мои подданные -- им же теперь это нужно будет произносить, по крайней мере, при общении со мной, без запинки) показал себя сегодня народу с наилучшей стороны.

У меня же из головы всё не шёл давешний вариант происхождения первого правителя острова. Так что не выдержал и спросил на этот счёт нашего гида, вклинившись в его поток восхвалений меня. Тот, подумав немного, ответил: "О том, кто отец Пилапи Старого, разговоры разные идут. В Бонко, наверное, им считают тогдашнего таки. Сонаи готовы были бы согласиться на отцовство Каноку Покорителя, если бы он не был родным братом матери типулу-таки. Некоторые говорят, что настоящим отцом правителя является не человек, а кто-то из могущественных духов или даже богов. Но точно уже никогда не узнаем -- давно это было".

Глава восемнадцатая.

В которой герой вынужден пересматривать свои планы.

-Из тридцати двух селений Хона собрано шестнадцать сотен полных связок белых и светлых ракушек и одна неполная из двух десятков и трёх ракушек. Коричневых и розовых ракушек собрано тринадцать сотен полных связок и неполная связка из пяти десятков -- отчитывался Длинный.

Довольно интересная картина вырисовывается, однако: в связке - сто раковин. Белые ракушки должны нести мужчины. Окрашенные -- женщины. Получается, что взрослых представителей сильного пола на территории Хона почти на две тысячи больше, чем дам. Странно, на оставшейся неизвестно где Земле дело обстояло наоборот -- там наблюдался сильный перевес с пользу прекрасной части человечества. Здесь же, где мужики то тонули в море на своих утлых лодчонках, то гибли в стычках, бывших в каменном веке чуть ли не нормой жизни, женщин должно было быть ещё больше, чем мужчин. А статистика говорит об обратном.

Идея совместить перепись находящегося под моей властью населения со сбором налогов родилась как-то само собой, когда я обдумывал, как бы собрать в своих руках побольше нужных вохейцам ракушек, параллельно пробуя разобраться с ресурсами и проблемами свалившихся мне на голову областей.

От Ванимуя и прочих мархонских уважаемых мужей, с коими тот меня за последние три месяца познакомил, я узнал множество подробностей насчёт ракушек тонопу - самые подходящие места для сбора; время суток, когда их лучше всего видно; оптимальная для ныряния погода; обряды, позволяющие максимально задобрить духов добрых и отпугнуть их злых коллег. Для меня, впрочем, главное было то, что именно эти небольшие и, в общем-то, невидные оболочки моллюсков служили единственным предметом туземного экспорта.

Собирают же их на мелководьях в Хонском заливе и вдоль берегов Пеу. Участвует в их сборе в первую очередь население прибрежных селений, но к ним присоединялось немало народу из глубины западных областей -- в основном имеющих родственников и друзей на берегу.

Счёт добываемых тонопу шёл на тысячи связок по сто ракушек в каждой. Туземцы довольно широко их меняли на разные предметы. Причём котировались те не очень высоко -- куда ниже ярких птичьих перьев или окрашенных камней. Ну, это пока вохейцы не стали проявлять интерес -- теперь-то обменные курсы сильно выросли в пользу тонопу. Но всё равно ценность одной-единственной ракушки была весьма невелика.

Вот я и сказал Ванимую, который как-то само собой оказался в моём ближнем кругу вместе с Длинным, Гоку и Тагором, о намерении выяснить количество подотчётного населения, собрав с каждого взрослого жителя Хона и Вэя по одной раковине. Тот, подумав немного, припомнил несколько прецедентов из легендарной истории разных племён Пеку -- в тех случаях, правда, использовались то засушенные до каменного состояния ягоды, то клубни семенного баки. В общем, вердикт моего советника по связям с местной общественностью был положительный. Оставалось только обдумать процедуру: сроки переписи, ответственных лиц и прочее. Выплыл, в том числе и вопрос -- считать или нет женщин.

Ванимуй и подключившие к обсуждению "макаки" несколько удивились самой постановке вопроса: испокон веков, коль кому приходило в голову считать население деревни или области (хотя опять же, зачем их считать -- вот отряд воинов или занятых какой-нибудь работой -- другое дело), то женщины обычно вообще не учитывались. В итоге сошлись на том, что учёт прекрасной половины хонского и вэйского общества произведём менее ценными розовыми или коричневыми ракушками. Так сказать, белые ракушки -- для белых людей, т. е. для папуасских мужиков.

Потом ещё чуть ли не целый месяц ушёл на инструктаж деревенских вождей и старост районов Мар-Хона насчёт грядущего учёта населения. Для чего пришлось самолично обойти все свои владения с отрядом "макак". Ну, а поскольку никто из местных боссов не был обязан помогать мне в этой переписи, то пришлось потратить немало красноречия и придумать в процессе убеждения убедительную причину, почему каждый взрослый гане и даре в независимости от пола должен принести ракушку. Причину, как обычно, взял мистическо-магическую: дескать, было мне откровение (а что -- дело привычное): все жители Хона и Вэя должны принести по одной раковине тонопу, а Сонаваралинга со всеми ними совершит в святилище Тобу-Нокоре обряд, который всей земле и каждому из принёсших прибавит процветания и богатства. Дабы избежать хитростей с подсовыванием от одного лица нескольких раковин или, наоборот -- уклонением несознательных и жадных граждан и гражданок, я везде говорил, что обряд будет иметь силу только в том случае, если каждый внесёт именно одну раковину -- не больше и не меньше. Произнесённая в разных вариациях речь к концу турне по деревням Хона и Вэя просто отскакивала от зубов, народ проникался важностью предстоящего мероприятия. Так что в итоге я поддался всеобщему настроению и принялся сочинять сценарий грядущего своего чародейства.

-Сонаваралингатаки -- протараторил на одном дыхании регой из отряда Ванимиуя -- Там к тебе пришёл светлокожий чужак.

-Скажи Тунаки, чтобы подождал -- несколько недовольно велел я. Что там нужно Сектанту, неужели не может самостоятельно разобраться со своими плотницкими нуждами?

-Это другой чужак. Молодой.

Не понял... Баклан, что ли, нарисовался...

-Хорошо -- скажи, что может заходить.

Ага, точно, он самый собственной персоной -- всё такой же приблатнённый видок, держится бодрячком, от полученного под Тенуком ранения, похоже, полностью оправился.

Короткий обмен приветствиями -- как хорошо, что молодой вохеец тоже с удовольствием обходится этих папуасских церемоний, которым позавидовали бы сами китайцы.

И, сюрприз... С максимально важным и горделивым видом, который способен принять недавний крестьянин, Баклан протягивает мне свёрток, сопровождая его словами: "Солнцеликая и Духами Хранимая тэми Раминаганива велела передать это пану олени Сонаваралинге".

Стараясь соблюдать официальное выражение лица, я взял в руки туго скрученный в трубочку кусок сонайского тростника. Надеюсь, присутствующие не настолько разбираются в физиогномике, чтобы прочитать на роже "пана оленя" невысказанный вопрос: "Что это за хрень?"

Я неторопливо отложил свиток в сторону, и начал расспрашивать Баклана насчёт его жизни в столице, да как там наши.

-Вахаку теперь большой человек. Пятью десятками регоев командует -- сказал вохеец -- Только в вашем главном селении много важных людей, которые много лет служили типулу-таки, и их отцы служили. Они друга хорошо знают. И многие из них родственники. А наш "олени" молодой, и среди его родичей нет давно служащих правителями Пеу. Потому его отряд стоит на окраине Тенука. И с тэми он не общается. Вокруг Раминаганивы сейчас самые лучшие из сильных мужей Текока и Ласунга собрались. Вот они ей и советуют и помогают в правлении.

-А ты как сумел к Раминаганиве попасть, она же тебе вот это передала для меня лично?-- спросил я.

-Я человек небольшой. И совсем здесь чужой -- усмехнулся Баклан -- А тэми захотела, чтобы возле неё оставался кто-нибудь, кто был с ней с тех пор, когда она спасалась бегством из Текока после убийства её отца Кивамуем. Вахаку и Хонохиу с Тилуу делом заняты, так что сильные мужи согласились, чтобы я был при тэми. Хотя бы один каприз Солнцеликой и Духами Хранимой они готовы выполнить.

Я покосился на Длинного и его помощника из местных подростков -- сына одного из погибших регоев моего предшественника, выбранного за сообразительность.

-Паропе и Гитуме -- можете идти отдохнуть, досчитаем собранные тонопу завтра -- Длинный и подросток-хонец несколько разочарованно посмотрели на гостя из столицы, но послушно покинули хижину, которую я выбрал в качестве рабочего кабинета.

-Рассказывай, что там на самом деле творится? - приказал я Баклану.

-Вахаку и его людей к тэми вообще не допускают, находят разные предлоги. Его сейчас Рамикуитаки под своё крыло взял. Правитель Ласунга тоже там сейчас не самый главный, но к его слову прислушиваются. Около Солнцеликой больше людей из Текока, говорят, они служили Пилапи Великому. Потом многие взяли сторону Кивамуя. Некоторые -- Кахилуу. У них много воинов -- в последних сражениях они участия не принимали. Вот они все сейчас и выясняют, к какому клану будет принадлежать будущий муж юной тэми. Но пока ни один из множества союзов не собрал столько сил, чтобы победить остальных.

-Вахаку, значит, опасаются допускать к тэми. А тебя сочли не опасным для сильных мужей? - уточнил я.

-Да, так -- согласился молодой вохеец.

-Хорошо. Итуру, можешь отдыхать с дороги и общаться с теми из наших товарищей, что сейчас свободны.

Баклан мигом исчез, и я немедленно приступил к изучению непонятной посылки от Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы. Через несколько минут внимательного разглядывания не осталось никаких сомнений, что в моих руках письменное послание от юной правительницы Пеу. Причём адресовано оно однозначно мне -- об этом свидетельствовало слово "Сонаваралинга", найденное в самом начале свитка, склеенного из десятка кусков сонайского тростника. Да не просто моё имя, а в сочетании с одной из туземных форм личного обращения.

А вот с точным содержанием письма пришлось разбираться до глубокой темноты -- мало того, что написание букв у моей единственной ученицы после всего нескольких месяцев обучения ещё хромало, так вдобавок наши с тэми взгляды на, то как следует писать то или иное папуасское слово, как теперь оказалось, слишком различались. Хорошо ещё, что учил её я сам -- так что, отталкиваясь от встречающихся в тексте знакомых по нашим с Раминаганивой занятиям слов, удалось мало-помалу разобрать написанное.

Заканчивал же я свой труд по дешифровке при свете трёх факелов, притащенных по моему требованию Раноре. В начале письма Солнцеликой и Духами Хранимой содержались, в общем-то, та же самая информация, что уже успел доложить Баклан, только в восприятии перьеплащеносного ребёнка. В изложении юной тэми это всё жутко напоминало письмо "На деревню, дедушке" из школьной литературы. Сначала шли жалобы на то, как к бедной правительнице Пеу не пускают её родню из Ласунга и тех, кто был с ней последний год. Потом -- что она не имеет никакой власти, что решают всё всякие малознакомые взрослые, и даже родной дядька Рамикуитаки среди них на двадцатом, наверное, месте. Я без особого интереса разобрал краткие характеристики некоторых наиболее влиятельных персонажей, что вершат сейчас судьбы Пеу.

Потом пошёл более занятный кусок, где тэми тщательно приводила, что обо мне говорят меж собой "сильные мужи", определяющие ныне политику страны. Если коротко резюмировать, то любовью среди элиты Пеу я не пользуюсь, но весьма серьёзные опасения у собравшихся вокруг трона вызываю. Ну, насчёт нелюбви -- я не сто рублей, или применительно к местным реалиям - связка тонопу или вохейский боевой топор -- чтобы всем нравиться. А вот то, что в глазах папуасских вождей я настолько опасный соперник -- довольно неожиданно. Причём непонятно -- хорошо или плохо такое опасливое отношение. С одной стороны, конечно, если боятся -- значит уважают. Но с другой стороны -- как бы ни вздумали упреждающий удар нанести.

Дальше пошло описание идущей между "сильными мужами" борьбы и, следом, - перечень кандидатов в мужья Раминаганивы. В следущем предложении юная тэми заявляла, что не хочет становиться женой никого из них -- с употреблением целой серии ёмких и образных эпитетов, достойных "торжественной речи", если бы эпитеты, коими характеризовались женихи, не состояли из сплошной брани. Дабы у адресата послания не оставалась никаких сомнений, Солнцеликая и Духами Хранимая уточняла, что её нежелание распространяется не только на официальный брак с кем-либо из вышеперечисленных претендентов на её руку и сердце, но и на любые формы сексуальных контактов -- с подробным перечислением того, чего повелительница острова не собирается совершать с теми, кого ей намерены сватать. Я машинально воровато огляделся, не смотря на идиотизм данного действия: мало того, что никто не мог понять, что я там разбираю, так вдобавок, в языке жителей Пеу лексика, касающаяся сексуальных отношений или гениталий, не относилась к табуированной.

Однако следующий абзац добил меня окончательно. Здесь Солнцеликая и Духами Хранимая покровительница и вдохновительница славного братства "пану макаки" повторяла практически тот же самый перечень различных сексуальных действий, с небольшими вариациями -- но только предваряла этот подробный список оповещением насчёт того, что желает, чтобы всё это проделывал с нею Сонаваралингатаки, правитель Хона и Вэя. В конце же шло пространное объяснение (сугубо оборотами "торжественной" речи) такого несколько для меня неожиданного желания юной правительницы Пеу и покровительницы славного воинского братства "пану макаки"

В общем, послание "на деревню, дедушке" неожиданно превратилось в письмо Татьяны Лариной Евгению Онегину. Правда, безо всяких "теперь, конечно, в Вашей воле меня презреньем наказать".

Дешифровку закончил, когда за пределами освещаемого тремя факелами пространства стояла полная темнота, лишь кое-где нарушаемая светящимися точками караульных костров. Все добропорядочные обитатели каменного века, равно как и гости, забрёдшие сюда из века бронзового, предпочитали в этот час уже спать. Но ко мне сон упорно не шёл. Как-то трудно заснуть сразу после получения признания в любви с прикреплённой к нему мольбой о помощи.

Мысли в голове скакали, выписывая причудливые кульбиты. Но одно было понятно сразу: теперь я был бы последней свиньёй, если бы продолжал думать о том, как половчее обставить своё бегство с острова.

И дело совсем не в неожиданном признании в нежных чувствах со стороны монаршей особы. Конечно, лестно оказаться первой подростковой любовью. Но в возрасте Солнцеликой и Духами Хранимой, насколько я помню себя и своих сверстников, подобного рода увлечения приходят и уходят с завидной регулярностью. Так что, прежде чем мы с юной правительницей сможем оказаться друг от друга достаточно близко для осуществления пожеланий, перечисленных в письме, она запросто может найти себе новый объект для воздыхания.

Но вот то, что именно от меня тэми ждёт помощи, это накладывало определённые обязательства.

Первым побуждением было поднять по тревоге "макак" и примкнувших к ним лиц, дабы идти выручать бедную королеву -- совсем в духе сказок или фэнтези. Но подумав ещё немного, я сей благородный порыв в себе подавил. У меня под рукой, конечно, три с лишним сотни неплохо вооружённых бойцов, но ввязываться с такими силами в войну со всей Западной равниной -- это самоубийство.

Коль сил маловато, следует обдумать, кого можно привлечь на свою сторону -- например, Вахаку и Рамикуитаки, которых вроде бы оттирают от тела Солнцеликой и Духами Хранимой. А уже через дядю тэми прямой выход на прочих обиженных и обделённых при дележе власти. Вот, правда, в перспективе маячит повторение нынешней ситуации, когда я кого-то избавлю от соперников, а потом меня вновь скажут большое спасибо и пошлют подальше. И на этот раз запросто отправят несколько западнее Хона -- кормить акул в море.

Вариант с перетряхиванием туземной верхушки и последующим сваливанием с острова, как я планировал совсем недавно, тоже не решал всех проблем юной правительницы: тут или оставайся при Раминаганиве, защищая её от всяких козлов и уродов, подбирая попутно подходящего жениха, или же прихватывай тэми с собой, что вряд ли удастся осуществить.

Кроме этого, при планировании предстоящей монархоспасательной операции следовало учитывать ещё один момент, который я обнаружил в послании. Специально Солнцеликая и Духами Хранимая нигде об этом не писала, видимо не предав особого значения. Но, по её словам выходило, что среди моего нынешнего окружения имелись граждане, исправно оповещающие о происходившем у нас некоторых из "сильных мужей" в Тенуке.

Нет, конечно, столь грандиозное мероприятие, как перепись населения, совмещённая со сбором налогов, вряд ли бы ускользнуло от внимания столичной элиты. Да и попытку устроить тотализатор на черепашьих бегах и крабьих боях и взимать плату ракушками с участников азартных игр тоже мог счесть достойной внимания кто-нибудь из текокцев, гостивших в Мар-Хоне.

Но вот откуда в столице известно о привлечении нескольких десятков обитателей припортовых трущоб к работам по мелиорации-ирригации? Местных то это практически никак не заинтересовало. Да ещё с чуть ли не дословным цитированием моих слов, обращённых к полупринудительно навербованным -- насчёт добросовестного труда, который есть путь к нормальной человеческой (то есть, принятой среди папуасов) жизни от их нынешнего прозябания.

Так я и заснул, с мыслями о предстоящем походе за освобождение Солнцеликой и Духами Хранимой и о том, как вычислить тенукских шпионов в своём окружении.

Утром, проснувшись ни свет, ни заря, я потребовал к себе Тагора.

Тузтец за прошедшие три с лишним месяца среди "макак" стал своим в доску. Как-то само собой за ним закрепилась должность ответственного за боевую подготовку. Сначала, конечно, он взял в свои руки обучение лучников: тренировались под присмотром бывшего "солдата удачи" все наши поголовно, из них десятков семь были признаны Тагором годными для зачисления в резерв стрелкового подразделения -- луков всё равно не хватало, даже самоделок, которые с грехом пополам научились делать местные мастера по дереву при участии Сектанта и контроле самого тузтца.

Но затем бывший раб и дважды военнопленный начал давать советы или показывать свои приёмы по работе с копьём, топором и коротким мечом. А потом принялся гонять "макак" в строю. Предварительно, конечно, он понаблюдал, как управляются со своими обязанностями командиры полусотен, на которых висело непосредственное руководство воинами теперь, когда из троих "оленей" Такумал был далеко на востоке, Вахаку -- в Тенуке, а Длинный завален делами сугубо штатскими -- от надзора за навербованными портовыми "бичами" до учёта имеющегося продовольствия.

Как ни странно, в общем и целом, наша недофаланга произвела на Тагора довольно благоприятное впечатление: где-то между "удовлетворительно" и "хорошо", если за "отлично" принять работу тузтской или укрийской пехоты. Оказалось, в Вохе и Кабирше традиционно главной военной силой были относительно небольшие отряды профессионалов под руководством аристократов -- всадников или колесничих. Ополчение из свободных и пользующихся кое-какими правами общинников, относящихся к средним кастам, в играло роль сугубо вспомогательную. Объяснялась подобная практика просто: бронзовое оружие стоило немалых денег, и доступно было немногим. По крайней мере, из крестьян-ополченцев меч или копьё позволить себе могли единицы самых зажиточных, не говоря уж о доспехах.

А у их северных соседей, лишённых богатых месторождений олова, пару веков назад на первое место выдвинулось массовое ополчение с мечами и копьями из хренового железа. Вот и компенсировали низкое качество вооружения и не очень высокую (в сравнении с тренирующимися с младых ногтей благородными) боевую подготовку укрийские крестьяне, ремесленники и рыбаки плотным строем и чёткой координацией действий в бою. И кстати, неплохо компенсировали: несмотря на то, что всё население Укрии и Тузта было раза в два меньше вохейского, несмотря на то, что уровень централизации у них сильно отставал от южан, несмотря, на конец, на то, что эти два соседа-врага друг с другом воевали не меньше, чем с вохейцами -- несмотря на всё это, родина Тагора вполне себе на равных соперничала с Вохе за контроль над мелкими островными государствами.

Вообще, тузтец оказался поистине неисчерпаемым источником сведений о мире, в который меня занесло.

Я уже успел понять, что Сектант основной багаж знаний о тех или иных странах или народах получил, если исключить слышанное в детстве, из рассказов проповедников своей религии, довольно плотно, хотя и не очень систематически занимающихся образованием паствы. Оттуда же умение пожилого тенхорабита понимать слоговое вохейское письмо и даже коряво выводить его символы. А у Баклана в голове творилась форменная каша из официальных вохейских преданий, легенд его родных мест, городских да моряцких баек, переслушанных за недолгое время, прошедшее после ухода из своей деревни и попадания на Пеу.

В противоположность этим двум, Тагор, проведя несколько лет в стенах знаменитой (по крайней мере, Сектант о ней слышал) школы на острове Шхишшхет при храме бога мудрости и искусств с совершенно непроизносимым именем, успел прочитать немало рукописей по истории и географии -- как написанных упрощенным слоговым письмом, так и древними иероглифами. Причём не просто читал, а ещё и сдавал по ним нечто экзаменов и зачётов. А позже, будучи наёмником, побывал на немалой части описанных в книгах островов и архипелагов -- по крайней мере, в восточной части Земноморья. Так что у него теоретическая подготовка подкреплена практикой.

К сожалению, об Ирсе тузтец знал немного больше моих вохейцев. Разве что мог сказать, что первое упоминание о странных варварах на западном континенте, встреченное им самим, относится к 1430 году вохейского летоисчисления. То есть шестьдесят один год назад. В храмовой записи приводились рассказы нескольких купцов с запада о неожиданном появлении в глубине Ирса могущественного государства, которое установило связи с колониями островных царств Юго-западного архипелага. Там же содержалось описание ряда чудесных вещей, которые островитяне приобретали у варваров Ирса.

Потом было ещё несколько упоминаний об ирсийцах -- как правило, в связи с теми или иными диковинами, попадавшими на восток через цепочку посредников. А затем, бац: в 1438 году ирсийцы захватывают колонии островитян на своём материке. После чего сообщения о творящемся у берегов Западного материка идут сплошным потоком. Причём попытки правителей островных государств посчитаться с ирсийцами за отобранные колонии, может быть, и остались бы без внимания летописцев далекого востока (ну кому интересны пиратские набеги одних варваров на других), но слишком уж впечатляющими оказались ответные действия ирсийцев. В тагоровых пересказах летописных текстов было не понятно, что конкретно использовали ирсийцы -- авиационную бомбардировку или артиллерию, но результатом было превращение в руины дворцов царей и "сильных мужей", принимавших участие в пиратских рейдах на Ирс. А следующие военные походы против жителей западного материка оканчивались стандартно: корабли островитян разносились в щепки, уцелевших горе-пиратов вылавливали из воды и отправляли домой, дабы те оповестили своих соплеменников, что причина гибели ушедшей в набег флотилии -- именно действия ирсийцев, а не каприз природы. Несколько перетопленных эскадр заставили островитян заключить мир и обменяться заложниками.

При этом ирсийцы не чинили никаких препятствий мирным торговцам и путешественникам, желающим посетить их земли. Правда, как сообщали все гости этой удивительной страны, товары, привозимые ими, мало интересовали хозяев -- кое-что те, конечно, брали в обмен на свои диковины, но обычно чужеземцы вынуждены были наниматься на работу к местным жителям, чтобы заработать на нужные вещи ирсийского производства. Впрочем, по словам всех, кто бывал там, даже несколько месяцев не очень тяжёлого труда в Ирсе позволяли приобрести огромное количество товаров, продав которые на родных островах, можно было сколотить целое состояние.

Однако подобная идиллия с островными "гастарбайтерами" и "челноками" продолжалась менее десяти лет: от окончания набегов до начала возвращения заложников -- как правило, отпрысков царей и знатных людей Скилна, Кельбека, Интала, Тойна и иных, более мелких, стран. Сообщения оказавшихся в то время на островах Юго-западного архипелага свидетелей из числа торговцев и искателей приключений с востока, равно как и более поздние списки со скилнских и кельбекских летописей, записанных по горячим следам событий, были довольно противоречивы как в части оценки роли ирсийцев в происходящем, так и в части намерений и конкретных действий детей знати, получивших чужеземное воспитание и образование.

Судя по нескольким кускам из манускриптов, что мог мне по памяти пересказать Тагор, ничего сильно необычного на взгляд жителя России конца XX века в реформах бывших заложников не было: кроме внедрения разных новинок в ремесле, морском деле или сельском хозяйстве, пропагандировались и вводились вещи вроде равенства всех перед законом, отмена рабства, мирное сосуществование островных царств друг с другом. Но для большинства жителей бронзового века это всё оказалось чересчур радикальным и подрывающим нравственные устои. Итогом стали гибель или бегство обратно на Ирс практически всех прогрессоров-неудачников. Только про двоих из этой компании в прочитанных Тагором списках упоминалось, что они "отринули ложь, влитую в их сердца лукавыми жителями крайнего запада, и стали служить своим правителям верой и правдой, как велит долг".

Все эти бурные и кровавые события уложились буквально в считанные годы. После чего контакты между ирсийцами и островным миром свернулись почти до нуля: ни торговли, ни поездок гастарбайтеров. Для тех же из островитян, что желали попасть на западный материк, дорога теперь была в один конец: вернувшихся обратно ожидала расправа как ирсийских шпионов и нарушителей всех нравственных и религиозных норм.

Что до обитателей Тюленьих островов, то они, находясь на отшибе от цивилизации, не имели колоний на Ирсе, так что им не зачем было участвовать в ответных набегах на крайний запад. При каких обстоятельствах произошло знакомство этих "тюленийцев" с самой развитой цивилизацией этого мира, не ясно. Равно как и подробности восхождения обитателей Северного архипелага к вершинам прогресса остались не известны летописцам востока.

В поле зрения цивилизованных народов Тюленьи острова стали попадать как раз тогда, когда закончились потрясения на Юго-западном архипелаге, вызванные реформаторской деятельностью подвергшихся ирсийскому влиянию бывших заложников.

В стародавние времена тамошние обитатели почитались у южных соседей за дикарей, которые волей богов предназначены для ограбления со стороны более цивилизованных народов.

Данная концепция мне, помнящему из земной истории про варваров, грабивших и завоёвывавших цивилизованные народы, показалась несколько странной. Я даже попробовал спорить с Тагором, но тот начал давить на меня авторитетом жившего пару веков назад вохейского учёного мужа, разработавшего принятую большинством грамотных людей схему деления народов по степени их развития. Автор концепции, чьё трудное для русского слуха имя я воспринял как Чика-Бяка-Мишка, полагал как раз, что народ цивилизованный способен изготовлять оружия больше и лучше качеством, чем дикари, да и военная и политическая организация у более развитых выше. Так что неизбежны победа цивилизации и порабощение или истребление дикарей. Если, конечно, последние, прежде не успеют у себя развить цивилизацию -- как не раз случалось в истории.

Перед авторитетом всемирно известного учёного мужа я вынужден был сдаться, мысленно, правда, послав этого Чику-Бяку-Мишку в задницу. Что трудно счёсть оскорблением в свете бытующих среди философов и вообще людей благородных сексуальных предпочтений. Как сказал Тагор, цитируя кого-то, "любовь к мальчикам и молодым юношам -- признак настоящего воина и мужа, склонного к размышлениям". Выражение лица тузтца, правда, при этом говорило, что умом, он, может быть, и понимает правильность цитируемого, но самого его философская сексуальная ориентация как-то не прельщает. Может поэтому он и забил на овладение премудростями, проведя в стенах храма всего три года, а не десять, как некоторые...

Так вот, жители Тюленьих островов, в соответствие с принятыми в этом мире воззрениями на место дикарей и прочих варваров перед лицом цивилизованных народов, являлись объектом грабежа со стороны Тойна и Интала. Потому появление у берегов этих царств военных кораблей с Северного архипелага было отмечено как злостное нарушение заведённого исстари порядка вещей.

Впрочем, любопытные летописцы, собирая сведения о набегах северян, обнаружили, что за несколько лет до этого была практически полностью уничтожена тойнская экспедиция к Тюленьим островам, затем ещё несколько походов южных правителей или сильных мужей завершились столь же преждевременно и плачевно -- в общем, дальнейшие походы за "тюленьими шкурами" сами собой сошли на нет.

Но на фоне творящегося повсюду бурного веселья, вызванного неуклюжими попытками воспитанных в Ирсе прогрессивных реформаторов, это как-то осталось не замеченным на востоке. Уже потом, когда далёкая окраина цивилизованного мира неожиданно заявила о себе - сперва нападениями на государства Юго-западного архипелага, а потом и массовым пиратством на морских путях, связывающих противоположные концы Земноморья, выплыли всякие подробности типа разнесённого в щепки флота из сорока многопалубных кораблей, что послал к Тюленьим островам Тукебушта, царь Тойна.

По мере расширения географии пиратства северян как-то само собой распространилось их самоназвание -- Палеове. До этого никого не интересовало, как там себя называют эти варвары. А теперь же, коль они показали себя народом цивилизованным, волей-неволей пришлось узнавать, как они сами себя изволят обозначать.

Со времени, когда палеовийцы столь неожиданно и мощно вышли на местную историческую сцену, прошли считанные годы. Сейчас на дворе 1481 год по вохейскому летоисчислению, а первое нападение их флота на Интал, в ходе которого была разграблена и сожжена столица этого царства и множество прибрежных поселений, случилось в 1466 году. А массовые пропажи кораблей и известия о нападениях дымящих и громко грохочущих кораблей на острова по всему океану пошли ещё спустя года два.

Но это "недавно" по меркам бронзового века, когда вести из конца в конец Земноморья идут иной раз по нескольку лет, а события на одном краю местной Ойкумены по настоящему аукаются на противоположном берегу Океана порой уже, когда в живых нет никого из их участников.

Палеовийцы же действовали с местной точки зрения просто стремительно: пять лет пиратства с занятием нескольких небольших островов для создания баз -- первый захват в 1470 году крупного острова в Южном архипелаге -- завоевание всех более-менее значимых кусков суши в центральной части океана в 1470-1476 годах.

Самое интересное, выход обитателей Тюленьих островов на историческую сцену и большую дорогу морского разбоя на первых порах оказался на руку восточным царствам.

Дело в том, что уже не один век за пути, связывающие восток с западом Земноморья, шла постоянная борьба между всеми более-менее крупными странами. Мнение самих жителей Южного архипелага при этом особо никого не волновало: острова там были небольшие, очень часто с бедными почвами, редко имеющие месторождения металлов. Так что типичным тамошним государством был крохотный остров с населением от нескольких сотен до десяти-двадцати тысяч, полностью зависящий от импорта бронзы и железа. Что давало неплохой рычаг давления на местных царьков, постоянно воюющих друг с другом.

Соперничество шло большей частью между Укрией, Вохе и Инталом с Кельбеком, которые заключали союзы друг с другом и местными правителями в самых разных комбинациях, и столь же быстро их расторгали -- едва кто-то отхватывал чуть-чуть больше остальных, все остальные тут же начинали дружить против него. В общем, несмотря на переход то одного, то другого опорного пункта из рук в руки, в целом сохранялось некоторое равновесное состояние, когда фактории и небольшие колонии всех соперничающих сторон были раскиданы по берегам Южного архипелага довольно причудливым образом.

Самые первые шаги палеовийцев во внешней политике вохейцы и укрийцы почувствовали в резком снижении активности конкурентов. Корабли западных купцов стали редкими в спорных водах уже в 1466-1467 году -- к великой радости остальных. Одновременно инталским и кельбекским войскам и флоту, что должны защищать интересы этих стран, пришлось обходиться без новых подкреплений. Инталцы даже, наоборот, в 1468 году отозвали свои боевые суда к родным берегам.

Так что на первом этапе мелкие неприятности в виде изредка пропадающих собственных кораблей и пары обстрелов вохейских факторий из пушек как-то терялись на фоне резкого ослабления соперников. Образовавшийся военно-политический и торгово-экономический вакуум оказался настолько глубоким, что вохейцы с укрийцами не успевали занять всё ставшее вдруг бесхозным или плохо охраняющимся, и к дележу пирога стали подключаться Тузт с Кабиршей и мелкие царства Восточного архипелага. Тагор, будучи ещё подростком, помнит небывалый ажиотаж среди моряков и купцов ближайшего к его деревне портового города, которые радостно включились в борьбу за внезапно освободившуюся нишу.

Продолжалось, разумеется, всё это не долго -- уже в 1469 году жители восточной части Земноморья стали понимать, что лучше бы у них оставались старые враги в лице Интала и Тойна. А потом... Ни вохейцы, ни укрийцы не успели ничего только предпринять, как весь Южный архипелаг уж был в руках палеовийцев. Упиваясь своим подавляющим военным превосходством, те не вступали ни в какие переговоры с кем-либо.

Правители востока, быстро убедившись в беспомощности своих деревянных лоханок против стальных кораблей, а копий, мечей и стрел против пушек, оставили попытки сопротивления. Большинство даже и не думало о каких-либо союзах для борьбы с наглыми захватчиками, к чему призывали некоторые горячие головы, вроде укрийского флотоводца Кулщахикны.

В итоге, несколько лет назад установился некий новый статус кво: палеовийцы, захватив Южный архипелаг, и попиратствовав у берегов Укрии и Вохе, повернули на запад, оставив Восток пока в покое -- нечастые визиты дымящих трубами кораблей теперь протекают более-менее мирно. Впрочем, каждое такое появление всё равно держит местных жителей в напряжении: никогда заранее не известно, как себя поведут гости с Тюленьих островов -- в одном случае они вполне культурно постоят в гавани, заплатят за воду, продовольствие и портовых шлюх, а в другом устроят бойню из-за сущей ерунды.

Но это на востоке палеовийцы особой активности не проявляют. На западе же они всерьёз взялись за тамошние царства. Правда, такой же лёгкой быстрой и лёгкой победы что-то не получается. Что конкретно на Юго-западном архипелаге происходит, понятно было не сильно: контакты между двумя половинами Земноморья резко сократились, а те, что продолжались, шли, за немногими исключениями, через палеовийцев, которые тщательно умалчивали о своих проблемах, зато регулярно трубили об успехах. Но, судя по тому, что война на островах у берегов Ирса до сих пор не кончилась и кончаться не собирается, до полной победы обитателям Тюленьих островов ещё далеко.

Из расспросов Баклана с Сектантом я уже понял, что меня угораздило угодить в эпоху перемен. Но только теперь становился понятен их масштаб. И униженная гордость прежних гегемонов Земноморья стояла, наверное, где-то на последних местах.

Куда серьёзнее были войны между царствами восточной половины островного мира, в которых те пробовали компенсировать свои потери за счёт более слабых. Добавим сюда разрыв прежних торговых связей -- палеовийцам было плевать на процветавшую прежде торговлю скилнским оловом, которое покрывало добрую половину потребностей востока, равно как и на поставки с Южного архипелага ракушек, заменяющих повсеместно мелкую монету. И это было самое заметное, отражающееся на всех странах сразу. Остальные "мелочи", бьющие по отдельным островам, городам или торговцам, просто невозможно перечислить. Хорошо хоть, что большая часть экономики Земноморья носила либо натуральный характер, либо завязана была на местные, сугубо локальные рынки -- так что число всерьёз пострадавших на самом деле было невелико.

А кое-кто от случившегося даже в чём-то выиграл. Например, Кабирша, лишившаяся вдруг основного конкурента на рынке олова. Тем более, что жителей материка на первых порах не затронул случившийся передел сфер влияния на море. И они подсчитывали неожиданно подскочившие барыши, а чуть позже веселились над унизительными поражениями старых соперников и конкурентов.

Впрочем, малину кабиршанцам испортил бурный рост производства железа -- как традиционного дрянного, известного уже несколько веков, так, в большей мере, и довольно качественной стали, технология которой попала на острова Востока незадолго до явления миру палеовийской мощи -- вместе с первыми тенхорабитами. Но тогда особого интереса это не вызвало. Плохую службу служила репутация металла мягкого, быстро ржавеющего, требующего весьма хлопотной обработки проковкой по сравнению с легко плавящимися медью и тем более бронзой, вдобавок ко всему, отличающегося нестабильными свойствами. Потому сталь до поры до времени весьма медленно завоёвывала рынки -- в основном там, где существовали тенхорабитские общины.

Теперь же, с подорожавшим в разы оловом, покупатели, при всём своём консерватизме, стали чаще обращать внимание на железные изделия, среди которых неожиданно находились не уступающие бронзовым по прочности. И очень быстро преимущества нового материала оценили и правители. Так что мастера-тенхорабиты превратились в стандартную принадлежность царских кузен и оружейных арсеналов. А привычка адептов новой веры нести в массы не только свою религию, но и знания, побуждала их распространять трактаты по металлургии и прочим премудростям. Так что сталь начали выплавлять и без последователей Пути Истины и Света, не всегда удачно, конечно -- практический опыт никакими инструкциями не заменишь. Но, тем не менее, новый металл серьёзно потеснил бронзу. Кстати, слова Баклана о ноже из "скилнского железа", означали как раз сталь, а вовсе не то, что его сделали на далёком западном острове.

Пока, конечно, потребительский консерватизм ещё обеспечивает кабиршанского царя-жреца и его окружение высокими доходами от олова. Но не за горами уже маячат времена, когда бронза превратится в материал, идущий в основном на понтовое оружие, символизирующее высокий статус владельцев, да на скульптуры или всевозможные гонги, колокола, колокольчики и прочие предметы религиозно-ритуального назначения. Единственное, что может ещё спасти или даже повысить барыши извечного вохейского соседа-соперника - это начавшаяся гонка вооружений, в ходе которой правители островов Восточного Земноморья принялись вооружать свои войска ружьями и пушками. Если первые, как я понял со слов моего информатора, делались из стали, то вторые по преимуществу отливались из бронзы -- и представляли собой что-то фитильное, стреляющее ядрами.

В гонке вооружений все, кроме обитателей Тюленьих островов, делали только первые скромные шаги, и мало кто на востоке осознавал всю глубину творящихся перемен. Да и вообще, вся эта ремесленная самодеятельность на уровне средней шко..., то есть, Средних веков, совершенно не катила против подошедших к вопросу индустриально палеовийцев. Тагора даже обычная невозмутимость, тщательно им всегда сохраняемая, оставила, когда он пересказывал как на его глазах корабль "тюленеловов" разнёс в щепки три вохейских боевых галеры -- тем и бронзовые пушки не помогли. И никто из экипажей многочисленных судов, стоявших в этот момент в гавани Хтилтоша, даже сообразить толком ничего не успел. Единственная мысль, что посетила практически всех свидетелей сего погрома с разгромом -- это благодарение богам и духам-покровителям за то, что не они оказались объектом атаки палеовийцев.

Со всеми этими раскладами и многими иными подробностями из истории и географии Земноморья с окрестностями я волей-неволей ознакомился, когда пытал Тагора насчёт особенностей торговли вохейцев с Пеу.

Здесь схема была следующей: сначала купцы плыли от Вохе к берегам Тагиры, обычно с грузом стальных изделий и тканей. В Тагире распродавали ножи с топорами и мечами, большую часть тканей, в обмен получая продовольствие и немного тагирского бронзового оружия и посуды -- как металлической, так и керамической. Далее они плыли прямиком к нашему острову, где меняли бронзу и керамику на ракушки. Пока в Мар-Хоне шли торги и погрузка, преобладающее направление ветров менялось таким образом, что плавание от Пеу к берегам Вохе становились благоприятным, чем торговцы и пользовались. А через несколько месяцев всё повторялось.

Не понятно, правда, зачем нужен крюк в Тагиру -- не проще было бы сразу везти сюда стальное оружие. О чём я и сказал Тагору. Тузтец, усмехнувшись, просветил меня насчёт косности и консерватизма папуасских потребителей, не уступающих косности и консерватизму покупателей в странах куда более цивилизованных. И им со времён легендарного Падлы-Мишки подавай именно блестящую бронзу, а не невзрачное железо. Вот тагирийцы уже оценили достоинства стали и раскупают, сколько ни привозят. Потому и приходится вохейским купцам проводить такой сложный обмен по треугольному маршруту.

Впрочем, они и по этой схеме навариваются неплохо (кто бы сомневался). Тагор, конечно, всех подробностей не знает, но и тех неполных и отрывочных сведений, которыми он мог поделиться со мной, хватало, чтобы понять, что прибыль торговцев исчисляется сотнями, если не тысячами процентов: сначала они железные изделия, стоившие дома раз в шесть или семь дешевле бронзовых, меняли в Тагире по курсу два или три к одному. Затем хреноватую тагирийскую бронзу (хреновую, потому что местные плавили её с минимумом дефицитного олова) меняли на ракушки в таком соотношении, что за плохонький ножик брали не меньше десятикратной цены хорошего кинжала работы вохейских мастеров. Разумеется, немало приходилось тратить на плату команде, продовольствие и ремонт корабля. Да и гибель судна со всем грузом и экипажем, а зачастую, и с самим владельцем -- не такое уж нечастое дело. Редкий сезон обходится без того, чтобы не пропал один, а то и несколько парусников.

Как только из рассказов Тагора стали ясны размеры навара заморских купцов, сразу же возникла мысль насчёт монополии на торговлю ракушками -- главное при этом не наглеть, и цены поднять, скажем, всего раза в полтора, чтобы уж совсем не лишать вохейцев барышей. Но осторожное прощупывание почвы во время моих ознакомительных визитов к хонским и вэйским сильным мужам поставило жирный крест на этих экономических планах: большинство пропускало мимо ушей все мои речи о каких-либо договорённостях с целью заставить чужеземцев платить больше. В теории ничто не мешало применить насилие и заставить местных торговать через меня и моих людей. Вот только я прекрасно помнил, что недовольство Кивамуем как раз и началось с попыток покойного типулу-таки установить контроль над внешнеторговыми операциями...

Потому оставалось довольствоваться сбором нескольких десятков тысяч ракушек в рамках переписи населения, да надеяться, что даже пятёрка местных старейшин, воспринявших идею картеля или синдиката (не знаю уж, чем они отличаются друг от друга), сумеет оказать влияние на торг, и я положу себе "в карман" некоторое дополнительное количество ракушек.

Правда, в свете моих кардинально изменившихся планов, не понятно, на что тратить эти ракушки, да и можно ли их будет потратить вообще. Раньше они должны были пойти на оплату проезда до Вохе и конвертирование в звонкую монету, предназначенную для дальнейшего пути. Мнение остающихся на берегу папуасов меня при этом волновало в последнюю очередь -- главное было утащить всю эту кучу связок на борт корабля.

Теперь же предо мной маячила перспектива заполучить не такую уж и маленькую сумму, которую, однако, невозможно превратить в реальные ценности по причине того, что вся эта груда тонопу в глазах моих "макак" и жителей Вэя-Хона проходила по ведомству морского владыки Тобу-Нокоре, и должна была использоваться в неком религиозно-магическом действии, которого с нетерпеньем ожидали все от мала до велика. В таких условиях простой обмен собранного на партию топоров или мечей будет народом понят не правильно -- с самыми неожиданными последствиями. Впрочем, судьба ракушек сейчас не главный вопрос. В крайнем случае, повисят год или даже два на идолах главного туземного морского божества и его помощников, пока я что-нибудь не придумаю.

Куда важнее в ближайшее время подготовка... Даже и не знаю, к чему...

Новую гражданскую войну начинать не охота. И дело не только в недостатке сил. Если честно, хватило мне с лихвой за последние месяцы трупов -- своих и чужих. Да и испуганных взглядов женщин с детьми, и полных беспомощной злобы у уцелевших мужчин в побеждённых селениях тоже достаточно. Как и вытоптанных полей, обрекающих на полуголодное существование сотни людей. Нет, хватит...

Оставался переворот. Но для него пока что у меня маловато было информации о столичных раскладах, и ещё меньше -- сторонников в столице. Положа руку на сердце, на данный момент я был уверен только в двоих -- в самой Солнцеликой и Духами Хранимой тэми да в Баклане. С остальными же ещё предстояло долго и аккуратно выяснять их намерения и готовность участвовать в авантюре. Причём, аккуратность требовалась от меня просто огромная, учитывая весьма специфические туземные представления о секретности и конспирации. Иначе запросто может получиться так, что через пару дней вся Западная равнина будет обсуждать организуемый Сонаваралингой, таки Хона и Вэя, заговор. Причём, что самое характерное, никакого предательства -- каждый посвящённый поделится только с самыми проверенными и надёжными людьми. Ну не привыкли здесь ещё к подпольной деятельности: традиционно, недовольные кем-либо или чем-либо обычно провозглашали своё недовольство в отрытую -- вроде того кипеша, который устроили в Бонко благодаря моему разоблачению хитрости Ратикуитаки. Заговоры, конечно, случались в местной истории. Но, как правило, происходило всё в ближнем кругу того или иного правителя, чаще всего -- между родственниками, и, такое ощущение, зачастую чуть ли не спонтанно -- собрались недовольные, приняли на грудь слабенькой папуасской браги, поговорили о тирании и беззаконии, да и пошли свергать неугодного таки или типулу. А вот так, чтобы кто-то вздумал устроить переворот, сидя в десятках километрах от резиденции правителя -- это для Пеу случай небывалый.

И это даже если не брать в расчёт тенукских шпионов в моём окружении. Если же вспомнить про тех неизвестных доброхотах, что стучат в столицу, то вообще руки опускаются.

Впрочем, наверное, начать следует как раз с выявления вражеских агентов вокруг себя. Благо теоретически это сделать не очень трудно: нужно только подозреваемым "слить" информацию -- каждому разную. А потом останется только дождаться, что из "слитого" станет известно в Тенуке. Вот только проблема в том, что подозреваемых у меня несколько сотен. И, самое печальное, трудно исключить из их числа кого-либо. Ну, разве что Тагора -- причём не потому, что я так уж доверяю тузтцу. Просто трудно представить, что всё ещё плохо говорящий на языке Пеу чужак сумел бы пересказать целую речь почти дословно, да ещё и с сохранением словечек и оборотов, характерных для бонкийского диалекта. Нет, стучит кто-то из местных.

Ещё, наверное, можно исключить сунийцев из группы Раноре -- эти, с одной стороны, мне обязаны слишком многим и ещё большего ожидают, а с другой, несмотря на формальное признание недавних ганеоев равноправными "макаками", со стороны дареойского большинства сохраняется некоторое презрительное отношение, которое переняли и бойцы Ванимуя -- так что не будут мараться полноправные гане и, тем более регои, сотрудничеством с людьми второго сорта. Но сунийцев, по части конспирации ничем не отличающихся от остальных папуасов, пока трогать не будем.

Поэтому придётся мне на первом этапе обходиться помощью одного Тагора. Ибо кроме алиби касательно шпионажа тот обладал, как человек цивилизованный, рядом необходимых в данном случае качеств, напрочь отсутствующих у коренных обитателей Пеу.

Если тузтца и удивило распоряжение сопровождать меня в инспектировании полей, причём в одиночку, то вида он не подал: со своим обычным невозмутимым лицом Тагор кивнул, отлучился на несколько минут и вернулся уже в полном боевом облачении -- короткий меч и боевой топорик на поясе, пара ножей закреплена под мышкой. После чего стал ждать дальнейших распоряжений.

Мы прошли краем Покохоне по вытоптанной до голой земли тропе, по которой каждый день почитай ходил народ с холма на "поле таки". Прошедший ночью ливень оставил после себя многочисленные лужи, но на небе не было ни облачка. Вряд ли, конечно, такая благодать надолго -- до сухого сезона, когда иной раз с неба по две-три недели ни капли не упадёт, ещё пара месяцев. Пока же приближалось межсезонье, самая лучшая, на мой взгляд, пора в этих местах: с одной стороны периодические дожди немного сбивают жару, а с другой -- не так достаёт сырость тех четырёх или пяти месяцев, когда с неба льёт без перерыва, так что иногда начинало казаться, что скоро сам плесенью покроешься.

Несмотря на раннее время, несколько группок полунасильственно кооптированных в сельскохозяйственные работники обитателей трущоб ковырялись в земле на краю поля. Впрочем, ничего удивительного здесь не было -- туземцы предпочитали работать либо утром, либо вечером, в дневную жару устраивая сиесту, хоть называлась она здесь по-другому. Разумеется, настоящие трудоголики или фанатики своего дела, изредка среди папуасов всё же встречающиеся (вроде учившего меня гончарному делу Понапе или оставшегося в Мака-Купо лучшего нашего металлурга Атакануя), готовы работать и на солнцепёке. Но ожидать трудового энтузиазма от пашущих за еду и ночлег бичей было бы, по меньшей мере, наивно.

Мы с Тагором расположились на небольшом бугорке, где обычно пережидали три-четыре самых жарких часа работавшие в поле. Вон как раз навес из жердей и пальмовых листьев. По счастью здесь никого пока не было, так что можно поговорить открыто, без намёков. О планах насчёт государственного переворота речь не шла. Я решил ограничиться информированием тузтца о том, что кто-то из наших шпионит в пользу столичных "сильных мужей". И тут же выдал инструкцию по дальнейшим действиям: повнимательнее приглядываться и к "макакам", и примкнувшим, но специально ни за кем не следить; если в отношении кого-либо появятся подозрения, сообщать мне лично и конфиденциально, чтобы шпион ничего не заподозрил.

Бывший наёмник согласно кивнул. Хорошую дрессировку он всё же прошёл в храмовой школе и среди "солдат удачи" - никаких вопросов, приказ есть приказ. Впрочем, это относится только к тем, кого Тагор готов признать начальником над собой. И желательно, чтобы ему всё-таки объяснили смысл предстоящих действий. Потому я трачу ещё некоторое время на разъяснения.

-Мы не будем убивать или прогонять прочь вражеских лазутчиков, которых обнаружим в наших рядах. Сделаем по-другому: как только они будут известны нам, так сразу станут сообщать своим хозяевам те сведения, которые пожелаем сообщить врагам мы сами.

-Зачем сообщать что-то противнику? - спросил Тагор.

-Затем, что не обязательно это будет правда -- я довольно улыбнулся.

Ещё несколько минут ушло на небольшую лекцию по теме "Использование выявленных вражеских агентов в народно-хозяйственных целях". Кажется, я вновь сумел удивить тузтца. Обратно он возвращался очень задумчивым.

Глава девятнадцатая

В которой герой вникает в подробности туземного судопроизводства, выступает символом восстановления справедливости и последней надеждой для обиженных и невинно пострадавших, а также теряется в догадках.

На небе солнце и редкие облака, жара ещё не усилилась до нестерпимого предела -- в общем, не погода, а сплошное удовольствие. Добавьте ещё чудный вид, открывающийся с холма на россыпь игрушечных хижин и широкий пляж с набегающими на него пенными волнами. Но моё настроение отнюдь не соответствовало царящему вокруг благолепию.

Неожиданно очнувшись несколько месяцев назад правителем одной из самых богатых и густонаселённых областей Пеу, я был, конечно, готов к разным трудностям и проблемам. Но мне тогда и не думалось, с чем придётся сталкиваться.

Опыт работы "министром промышленности" при бонкийском таки и недолгое руководство "макаками" успели избавить меня от иллюзий насчёт лёгкости начальственного труда, особенно если управляемые такие раздолбаи, как местные. Так что масса самых разных и зачастую весьма идиотских вопросов, требующих постоянного внимания и разрешения, не была неожиданностью.

Однако и продовольственное обеспечение трёх сотен "макак" и приравненных к ним лиц; и контроль за всей этой оравой, чтобы они не натворили чего с местными; и упорство, с которым жители Мар-Хона сопротивлялись введению мер элементарной санитарии, и хитроумные хонско-вэйские "сильные мужи", постоянно "забывающие" о тех или иных обязательствах по отношению к представителю типулу-таки -- всё это и многое другое нужно решить, урегулировать, организовать. Либо наоборот, предотвратить, устранить последствия и наказать невиновных и наградить непричастных. Потому что так нужно для осуществления моих целей. И не важно, что цели эти успели кардинально поменяться.

Но вот скажите, какого хрена я должен тратить своё время на отправление туземного правосудия. Нет, конечно, понимаю, что старост, таки и типулу-таки местные анархо-коммунисты терпят и даже отстёгивают кое-что на прокорм дружины не только для отражения внешней угрозы, но для разрешения споров и конфликтов между людьми, принадлежащими к разным кланам или общинам.

Но понимать -- это одно. А вникать в папуасскую юридическую систему, точнее в нагромождение обычаев, по которым судят да рядят спорщиков, и исторических прецедентов, совсем другое.

И ладно, если бы все дела были как сегодняшнее первое -- о беговой супер-черепахе почтенного Покети, съеденной троицей гостей из Вэя. Здесь всё было ясно и просто. С одной стороны, вэйцы не особо запирались, что поймали и запекли в углях бедную животину. С другой -- они вовсе не ведали, что полакомились не какой-то дикой рептилией, а многократным призёром и рекордсменом. Точно также просто и легко было решить с наказанием: приговорил "преступников" к двум сотням белых тонопу в пользу пострадавшего и к сотне ракушек в оплату судебных издержек, да велел им обеспечить Покети сотней свежих черепашьих яиц. Народ был, в общем, доволен и судебным представлением, и справедливостью решения. Заодно я ещё обогатил местное спортивное черепаховодство идеей выращивания новых бегунов из яиц вместо принятого отлова молодых черепашат.

Разбирательство давней тяжбы между жителями Покохоне и Нохоне по поводу размежевания полей также не было чересчур затруднительным. Пришлось, правда, прогуляться до самого предмета спора. Историю вопроса, начиная с какого-то Ронкоторе, приходящегося дедом нынешнему старосте Нохоне, я, конечно, выслушал, но вникать в коллизии последних десятилетий совершенно не хотелось. Так что отдуваться пришлось Покети, который был не только специалистом по черепашьим бегам, но и по метанию гадальных костей. Всем заинтересованным сторонам пришлось согласиться с границей между полями, определённой путём последовательного кидания костей.

Но вот что мне делать с жалобой на мастера-лодочника со стороны родни утонувших рыбаков: дескать, трое кормильцев своих семейств, любящих мужей, отцов детей, сыновей своих родителей и просто хороших парней бултыхнулись "с концами в воду" с лодки, построенной этим самым мастером. Это только на взгляд человека цивилизованного дело не стоило выеденного черепашьего яйца. В каменном веке же всё было очень серьёзно: с точки зрения окружающих имел место явный злой колдовской умысел со стороны Лагумуя.

С одной жалобой подобного рода я бы ещё как-нибудь справился. Но нет же, чуть ли не каждый второй, жаждущий правосудия у таки Сонаваралинги, идёт искать управу на злокозненное колдовство соседа. Причём весь идиотизм происходящего в том, что совсем не реагировать на "жалобы трудящихся" нельзя: подобным попустительством ворожбе и черным силам можно полностью дискредитировать власть в своём лице.

Вот и приходится выдумывать "бросания в терновые кусты" для занимающихся по мнению окружающих нехорошей магией -- чтобы и массы, требующие покарания "ведьм" и "колдунов", остались довольны, и обвинённых по вздорным поводам людей не наказывать слишком жестоко. Но до сегодняшнего дня разбираться приходилось со всякой мелочью вроде сдохшей от дурного глаза свиньи, сломавшегося ножа или сгнившего по соседской вине основания хижины. Обвинение же в гибели от колдовства приходилось разбирать первый раз.

Непонятная суета возле будущих ворот отвлекла меня от разрешения возникшей проблемы.

Уже несколько недель бригада плотников под руководством Сектанта потихоньку рубила две бревенчатые стены, соединяемые через каждые десять-пятнадцать шагов полутораметровыми перемычками. А свободные от военных упражнений и дежурств "макаки" и согнанные на трудотерапию обитатели трущоб забивали пространство между брёвнами грунтом, снимаемым чуть ниже по склону: в результате к полуторному человеческому росту самой стены прибавлялся ещё метр с хвостиком крутого откоса, тщательно обложенного аккуратно снимаемым дёрном -- не хватало ещё, чтобы с такими трудами воздвигаемое укрепление через год-другой съехало вниз по склону.

Пока что длина стены не превышала нескольких десятков шагов. Строить начали с самой пологой стороны. В крайнем случае, если сооружение столь капитального укрепления окажется чересчур трудоёмким, я готов был ограничиться только самым опасным в случае нападения восточным склоном, на остальных направлениях обойдясь символическим частоколом -- всё равно, в общем-то, от кого защищаться, не очень понятно.

Теперь же трудящийся над стеной народ бросил работу и столпился у намеченного под ворота прохода. В сложившейся ситуации продолжать, как ни в чём не бывало, изображать собой мудрого и неподкупного судью было несколько странно. Потому я, старательно скрывая облегчение, обратился к зрителям, обвиняемому и пострадавшим: "Прервёмся на время. Ибо происходит что-то непонятное и важное. Все жалобщики, спорщики и ответчики могут пока подумать, что им говорить. И говорить ли им вообще". После чего встал с не очень удобного сидения, созданного Сектантом как раз для приёма посетителей (а что, восседаешь, при этом слегка возвышаясь над всеми стоящими рядом) и направился разбираться, что же вызвало остановку работы, переросшую в несанкционированный мною митинг.

-Что произошло? - поинтересовался я, подойдя к толпе, центром которой оказалась группка чужаков.

-Таки, эти проклятые болотные черви, тинса, напали на твоих людей! - крикнул незнакомый мужик.

-Подробнее -- приказал я.

Выяснилось, что неизвестные мне граждане оказались посланниками от трёх деревень с самого юга Вэя, подвергнувшихся два дня назад нападению тинса, неподчиняющихся власти верховных правителей острова.

Насколько я помню местную историю со слов деда Темануя и многочисленных рассказчиков, эти самые тинса, они же бунса, за поколение или два до сонайских завоеваний оспаривали господство над западом Пеу у вэев и хонов, да надорвались в многочисленных войнах и были загнаны в свои болота на самом юго-западе острова текокским "лесником". От окончательного разгрома их спасло только сонайское вторжение. Так и остались эти недобитки в своём углу -- при Пилапи Старом они ещё пытались тревожить набегами соседей, подчиняющихся Тенуку, но после нескольких серьёзных операций с привлечением сил чуть ли не всех племён Западной равнины заметно присмирели, ограничиваясь совсем уж редкими и мелкими вылазками да нападениями на тех, кто лез в их земли.

Единственное, что непонятно: предания, красочно описывающие победоносные походы по Тинсоку и Бунсану, умалчивали, почему же в итоге этот кусок острова так и остался непокорённым. Оставалось только гадать -- то ли походы оказались на самом деле не столь уж и победоносными, то ли у типулу-таки, отвлекающихся то на одно, то на другое, просто руки не дошли до уцелевших, и те сумели потихоньку восстановить силы. Сейчас же, похоже, эти тинса-бунса решили воспользоваться случившейся у Большого Соседа смутой и пощупать границы, попутно пограбив.

Со слов ходоков от потерпевших, враги напали неожиданно. Убитых, по обычаю таких вот местных набегов, не оказалось -- только с десяток раненных, из которых пара умерла спустя несколько дней. Но поживились тинса знатно: выгребли немалую часть урожая, угнали всех свиней, прихватили кучу всякой утвари. Но самое главное и обидное -- увели с собой под сотню девушек, молодых женщин и подростков. И вот теперь пострадавшие требуют, чтобы Сонаваралингатаки покарал подлых негодяев, трусливо напавших на храбрых и благородных вэев.

Так что мне не осталось ничего, кроме как объявить жаждущим правосудия: "Воля духов такова, что сегодня таки больше не может судить дела людей Хона и Вэя. Но по последнему делу я выслушал всех. И в следующий раз, когда придёт время для суда, начну я с разбирательства именно жалобы уважаемых мужей Тунке, Уроме и Тутемала на уважаемого мастера Лагумуя". Собравшиеся жалобщики, спорщики, ответчики, свидетели и просто любопытные, настроившиеся уж было выслушать решение Сонаваралинги по скандальному делу, остались, конечно, несколько разочарованы, но особого возмущения никто не выражал: все прекрасно понимали, что ситуация действительно чрезвычайная.

И тут же я объявил о том, что призываю сегодня, как только начнёт спадать полуденная жара, всех мархонских старост и "сильных мужей" на совет, где будем решать, как покарать трусливых нечестивцев и негодяев бунса-тинса. Для чего приказал своим подчинённым, а заодно и народу, пришедшему на судилище, немедленно оповестить о грядущем мероприятии всех вышеупомянутых лиц.

Когда толпа посторонних рассосалась, я объявил о временном снятии "макак" и к ним приравненных со строительства стены. Исключение сделал для плотников под руководством Сектанта и дюжины, оставляемой присматривать за работой припортовых "бичей". И то, надзирателей разбил на тройки, дежурящие раз в четыре дня: остальные три дня они должны были вместе с остальными тренироваться и готовиться к предстоящей карательно-воспитательной экспедиции.

Отдав распоряжения, наконец-то можно было обсудить сложившуюся ситуацию в узком составе отцов-командиров и доверенных лиц: надо же хоть немного вникнуть в обстоятельства, прежде чем вести разговор с парой десятков местных мини-боссов, каждый из которых считает себя умней остальных.

Правда вместо обсуждения получился какой-то полдень (ибо до вечера было ещё далеко) вопросов и ответов с Ванимуем, как единственным из моего нынешнего ближнего круга более-менее знакомым с вопросом, в главной роли. Я предпочел молча анализировать информацию, предоставив Тагору, Длинному, Кану, Гоку и остальным право расспрашивать о потенциальном противнике, превратившемся в одночасье в реального врага. Ничего хорошего, если честно, не услышал.

Весь юго-западный угол Пеу представлял собой одно большое болото, посреди которого на возвышенных местах располагались деревни тинса-бунса. Они сами, как коренные обитатели, разумеется, знали все тропы, но чужакам придётся долго мерить трясину, в надежде отыскать проход -- с легко предсказуемым результатом -- даже если удастся добраться до селений противника, то там десять раз успеют либо попрятаться, либо, наоборот, хорошенько подготовится к встрече незваных гостей.

Кстати, если в сказаниях, воспевающих экспедиции устрашения и возмездия, устраиваемые Пилапи Старым, отбросить все восхваления полководческого таланта первого типулу-таки, храбрости и стойкости его воинов да витиеватые обороты "торжественной речи", то получалось в сухом остатке, что эти легендарные походы, в общем-то, протекали по одному сценарию: дружина правителя и ополчения доброго десятка племён, проведя несколько дней по шею в болотной жиже, выбиралась в итоге на сухие места -- тинса-бунса к этому времени уже и след простыл -- разозлённые участники мероприятия отводят душу, уничтожая найденные жилища ускользнувших врагов и всё имущество, которое те не унесли с собой; если повезёт, то ловят каких-нибудь неудачников, не успевших убежать и спрятаться -- уходят восвояси -- обитатели болот возвращаются на родные пепелища и отстраиваются. Через некоторое время всё повторяется.

Ничего удивительного, что рано или поздно всё это однообразное веселье затихло: тинса-бунса поняли, что после каждого набега, в котором, если судить по опыту взаимоотношений сувана-рана с бонкийцами (ну, по крайней мере, до внесённых мною инноваций), участвуют относительно небольшие группы отморозков, жилищ и всего не спрятанного имущества лишается племя в полном составе; а регоям типулу-таки надоело мокнуть сутками в болотной жиже ради сомнительного удовольствия погреться у сжигаемых вражеских хижин.

Причём воинам Пилапи Старого после первого похода была уже известна дорога, и следующие не то три, не то четыре раза они не сильно блуждали по болотам. Но за последние десятилетия участники тех событий, знакомые с маршрутом успели далеко уйти по Тропе Духов, так что придётся потратить немало времени на разведку пути. Думаю, зрелище ползающих по трясине извечных врагов немало повеселит наблюдателей со стороны тинса-бунса, а мне не хочется заставлять своих людей работать бесплатно клоунами для каких-то болотных уродов.

-Пану олени - в хижину просунулась голова одного из "макак" - Там чужой регой. Говорит, что послан Ботуметаки, правителем Кесу.

Ещё три дня назад я был бы изрядно озадачен гонцом от северного соседа: Самый Главный Босс отделённой от нас Мархонским заливом территории мало интересовался борьбой вокруг престола Пеу, автоматом признавая верховную власть того, кто утверждался в Тенуке. Что, в общем-то, было неудивительно, учитывая, что регоев у Ботуметаки было не больше двух десятков, а сам он реально контролировал только малый кусок Кесу - три деревни на берегу речушки, отделяющей его владения от Хона. В остальной же части распоряжались местные старосты, давно положившие на таки. Как сын полновластного повелителя области докатился до жизни такой, было не совсем понятно - вроде бы, по словам знающих людей, отец оставил ему немалую дружину и деревенских глав, лояльность которых обеспечивалась грамотным сочетанием подкупа, запугивания и устранения наиболее ярких и опасных. Но, увы, отпрыск ухитрился потерять всё в рекордно короткие сроки: лет пятнадцать назад умер Тиноколутаки, а уже чуть ли не десятилетие Ботуметаки сидит в устье Укеме, довольствуясь чисто формальным признанием своей власти со стороны местных предводителей. Так что никому он был за пределами своего захолустья не интересен: ни мне, ни "сильным мужам", сторожащим от меня и друг от друга подступы к трону юной тэми.

Но где-то три дня назад пошли первые слухи о кораблях заморских чужаков, виденных на севере. Со слов хонцев я уже знал, что и сроки появления вохейцев, и места, где те пристают к берегам нашего острова впервые после долгого пути через открытый океан, отнюдь не постоянные - очень уж непредсказуем и капризен морской владыка Тобу-Нохоре. Обычно торговцы, найдя Пеу, приставали к берегу в первом попавшемся месте, отдыхали день-другой, но потом всё равно добирались до Мар-Хона, стоящего в глубине большого залива - в условно сухой сезон шторма, конечно, редкость, но не настолько, чтобы пренебречь удобной защищённой гаванью.

Я уже приготовился к приёму торговых гостей, заранее волнуясь - как оно пройдёт в первый раз. Но вести стали какими-то странными: вместо того, чтобы плыть к Мар-Хону, вохейцы чего-то ожидали, упорно оставаясь там, где пристали к берегу. Вот теперь гонец от моего северного соседа.

-Скажи посланнику от моего друга Ботуметаки, что Сонаваралингатаки примет его, как только закончит свои дела. Пока же пусть славного регоя накормят и напоят - распорядился я.

Мой подчинённый исчез, побежав выполнять приказ насчёт гонца. А я вернулся к прерванному его появлением занятию каллиграфией. А чем ещё заняться правителю области, когда текущие дела не требуют его непосредственного немедленного вмешательства, от посланных на разведку подступов к местам обитания охреневших тинса-бунса отрядов вестей ещё нет, а заговор, замышленный полтора месяца назад как тайный тщательно законспирированный, превращается на глазах в обычное туземное движение недовольных и обиженных властью, о котором не кричали на каждом углу только из-за отсутствия в туземных деревнях правильной планировки, а, следовательно, и улиц или площадей с углами. Самое идиотское, смешное и нелепое: каждый из вовлекаемых потенциальных заговорщиков, вытащенный после намёков и полунамёков Баклана, на тайную встречу в каком-нибудь глухом месте на границе Хона и Текока, куда я пробирался, тщательно обрубая возможные хвосты, и рискуя нарваться вместо обиженных нынешним тенукским режимом на вражескую засаду, клялся духами, предками и богами сохранять всё в тайне - и был, по всей видимости, вполне искренен в своих обещаниях. Тогда откуда всем всё известно? В общем, происходящее вокруг составляемого мною заговора начинало до жути напоминать ограбление банка в мультфильме "Ограбление по-итальянски". И было бы, наверное, смешно, если бы главным посмешищем не являлся я сам - пускай только в своих собственных глазах. Единственное, что немного утешало и вдохновляло, так это то, что, несмотря на бродящие по всему острову слухи о готовящемся Сонаваралингой, пану олени братства "пану макаки", правителем Хона и Вэя, великим воином и колдуном, перевороте с целью истребить и разогнать тех, кто сейчас толпится вокруг трона повелителей Пеу, некоторой тайной оставался состав заговорщиков, которые должны будут ударить изнутри. Что усиливало нервозность в Тенуке, где все подозревали друг друга. Баклан, неутомимо курсировавший между столицей и Мар-Хоном, красочно описывал нарастающую паранойю среди "сильных мужей". Молодого вохейца изрядно веселило происходящее с его участием. Кажется, он начал входить во вкус шпионских игр. А меня уже стало беспокоить бесконечное бакланово везенье - неужели никто из окружения Солнцеликой и Духами Хранимой не догадывается о роли светлокожего чужака в плетущемся заговоре?!

Впрочем, надеюсь, что самый главный мой агент в лагере противника остаётся до сих пор тайной. Я выслушивал от Итуру новую порцию информации, диктовал инструкции, куда и когда приходить, для очередного потенциального сторонника, требовал повторить продиктованное, чтобы от зубов отскакивало. А между делом получал от гонца очередной лист из рук юной тэми, изрисованный какими-то каракулями, и вручал в ответ почти такой же с точно такой же непонятной никому фигнёй для Раминаганивы. Ничего, кроме самых общих фраз насчёт того, что Солнцеликая и Духами Хранимая скучает по всем своим верным "макакам" и ответных заверений, что мы все её любим и чтим, но, увы, пока не можем навестить, на словах Баклан не передавал.

А на листах сонайского папируса меж тем отправлялись к тэми сообщения об очередных завербованных с паролями, которые следует произнести в нужный момент - с обязательной припиской насчёт того, чтобы Рами тщательно скрывала полученную информацию, в том числе и от всех перечисленных в письмах сторонников. А действовать, собирая всех заговорщиков, сообщая им пароль и приказывая выступать с оружием в руках, нужно будет только тогда, когда я ей об этом напишу.

Сами завербованные мною регои и "сильные мужи" в свою очередь должны были помнить фразы, с которыми в ключевой момент к ним обратится глава заговора, находящийся в столице. Представляю, какой сюрприз их всех ожидает, когда выяснится, кто именно их возглавит.

Проклятые знаки вохейского слогового алфавита упрямо не желали выводиться: самодельная краска, наносимая такой же самодельной кисточкой, расплывалась, и вместо тонких и изящных линий получались жирные полосы, в итоге превращающиеся в сплошную мазню, достойную самых радикальных абстракционистов. Будь у меня ручка или карандаш, я бы справился с заданием Тагора в два счёта. Да, что там, даже с помощью того подобия пера, которым я карябал свои заметки в Бонко, управиться было бы легче.

Самое обидное, что тузтец, показывая мне написание букв слогового алфавита, выводил вполне тонкие и правильные черточки и закорючки. Сам он, правда, всё время морщился и пробурчал пару раз, что, дескать, хорошей кисточкой, сделанной профессиональным мастером принадлежностей для каллиграфии, всё было бы куда красивее. Но это бывший наёмник прибедняется -- если у него сейчас туфта получается, то что же тогда безупречное исполнение.

Вообще-то письмо, коему меня взялся учить Тагор, ни разу не вохейское, а вовсе даже кабиршанское, потому как именно на материке оно появилось -- и скорее всего, куда раньше основания первой царской династии Вохе. Хотя, в свою очередь, кабиршанцы заимствовали его у жителей лежащей далеко на востоке Диса страны Узгереш, бывшего колыбелью местной цивилизации. Разумеется, прежде чем достигнуть Кабирши, письмо успело пройти через несколько народов-посредников вдоль берегов Узких морей.

Чем-то этот Узгереш похож был на Древний Египет -- он даже расположен вдоль текущей по пустыне длинной реки. Единственно, что в отличие от земного Египта, его местный аналог, не был так изолирован, и потому уже успел за последние две тысячи лет несколько раз подвергнуться завоеванию кочевниками. Ну и вместо папируса узгерешцы использовали глиняные таблички. А на западе к глине в качестве писчего материала добавились разные виды папируса, кожа и даже бумага, получаемая по очень муторной и дорогой технологии. В свете этого угловатые и тяжеловесные иероглифы узгерешского письма приобрели в Кабирше гладкость и лёгкость. Вохейцы же просто немного упростили письменность, убавив заковыристости в написании. Хотя образованный, человек, как вдалбливали Тагору учителя и дома, в Тузте, и в храмовой школе, обязан писать и читать не только упрощенные вохейские варианты, но и иероглифы "высокого стиля". Что до созданного примерно триста лет назад слогового алфавита, в котором было меньше четырёхсот знаков, то он был уделом торговцев и грамотных простолюдинов -- неким эрзац-письмом.

Сектант, например, худо-бедно владел именно этим презираемым по-настоящему грамотными и культурными людьми вариантом письменности. Ну и я чем хуже вохейского плотника, переквалифицировавшего в моряки. Так что под надзором тузтца потихоньку осваиваю грамоту.

Но, наконец, последний знак с горем пополам выведен. И я вышел из хижины, дабы принять гонца. Тот сидел в компании нескольких свободных от тренировок и работ "макак", о чём-то степенно беседуя. Для туземца весьма высокий, при этом худой, но жилистый

-Сонаваралинга, таки Хона и Вэя, пану олени братства пану макаки, приветствует тебя, регой - обратился я к гонцу-кесу.

-Отукоме приветствует Сонаваралингу-таки - ответил чужак.

-Как дела у моего друга Ботуметаки - соблюдая туземный этикет, спросил я - Велик ли урожай на его полях, исправно ли плодятся свиньи?

Гонец бодро оттарабанил, что всё в порядке, и в ответ поинтересовался видами на урожай в Хоне, а также состоянием моего свинского поголовья.

Успокоив посланника, что и у нас сельское хозяйство развивается ударными темпами, я решил сразу же перейти к делу: "Что привело тебя, Отукоме, к порогу моего жилища?"

-Наш вождь, Ботуметаки, велел передать славному Сонаваралинге-таки, что большие лодки чужаков собираются у устья Бонме, что на самом севере Кесу - сказал посланник - Староста Бонме-Поу сказал ему и всем нам, что возле его деревни уже восемь лодок.

-И что же делают чужаки?

-Чинят свои лодки, и больше ничего. Берут воду из местных источников. Подарили жителям Бонме-Поу топор, нож и четыре браслета. Те им принесли коя и дали две свиньи. Они про тонопу спрашивали. Но где Бонме впадает в море, их мало попадается, там дно глубокое, а тонопу любят мелководье.

-Неужели чужаки ничего не говорят?

-Говорят, что подождут еще несколько дней, пока не соберутся все, кто обычно приплывает в Мар-Хон.

-А почему они не плывут сюда как обычно, по одному?

-Никто не знает - озадаченно ответил регой-кесу - Поэтому Ботуметаки и правители деревень и решили послать человека к Сонаваралинге-таки, который славится своей мудростью по всему Пеу.

-Сегодня ты, Отукоме, можешь отдыхать и веселиться с моими людьми - ответил я - А я буду спрашивать совета у духов и морского владыки Тобу-Нокоре.

Угу, так они мне и ответят, черти несуществующие. Хотя в сложившейся ситуации я не отказался бы от совета даже и каких-нибудь мифических сущностей. Потому как совершенно не понимаю, чего это ради вохейцы, прежде добирающиеся до мархонской гавани по одному-двум, вдруг вздумали собираться кучей.

Обычно каждый торговец старался опередить конкурентов, чтобы первым распродать бронзовое оружие и утварь, набить трюмы ракушками-тонопу и поскорей убраться домой в Вохе. Так что обычно из пары десятков кораблей, каждый год приплывающих к нашим берегам, одновременно в Мар-Хоне находилось от силы пять или шесть. А нынче.... Торчат в нескольких днях пути от Мар-Хона.... Уже восемь кораблей.... Если исходить из среднего экипажа торгового судна в три десятка - двести сорок человек. Знать бы, что они затеяли. И как назло, самый главный эксперт, могущий просветить меня насчёт психологии заморских чужаков, сейчас отсутствует, и неизвестно когда вернётся.

Я сам дал Тагору наиболее ответственное задание - проверить подходы вглубь Бунсана-Тинсока со стороны побережья. Формально к югу от последнего вэйского селения сразу же начинаются земли бунса, но по факту на морском берегу болотные обитатели не появляются - все стычки и конфликты между ними и вэями случались на реке Веуме и по её притокам. Вот и решил я проверить возможность ударить по бунса-тинса там, где они не ждут нападения. Поэтому рекогносцировку поручил самому грамотному и имеющему хоть какое-то представление о картах.

Где сейчас тузтец, оставалось только догадываться -- четыре дня назад передал с отправляющейся на мархонский торг делегацией из самого южного селения весточку, что со своими двумя десятками бойцов достиг края моих владений и намерен двигаться дальше, взяв подкрепление и проводников из местных добровольцев. Хотя тинса-бунса, конечно будут куда опаснее сувана и рана, которых мои орлы ссаными набедренными повязками гоняли на востоке острова, но, надеюсь, бывший наёмник, имеющий под началом самых опытных рубак из числа "макак", сумеет в случае столкновения с врагом выкрутиться.

Сектант же ничего не смог сказать ничего вразумительного, когда я спросил о непонятном поведении его земляков. Да и откуда знать человеку, успевшему только однажды сплавать в один конец по маршруту Вохе-Тагира-Пеу. Так что оставалось только ждать, да аккуратно, дабы не создавать паники, оповещать "сильных мужей" и старост деревень о возможных неприятностей со стороны чужеземцев. Ко времени появления гонца от Ботуметаки в Мар-Хон подтянулось уже несколько отрядов общей численностью в полторы сотни бойцов. Правда, не понятно: это результат моих усилий по мобилизации населения или же мужики припёрлись на торг с участием заморских гостей.

Кстати, сегодня предстоит пиршество с участием наиболее уважаемых людей. Ванимуй, по долгу советника по хонско-вэйским делам, довёл до моих ушей перечень тех, кого следует пригласить: кроме двух десятков уже знакомых мне местных крутых парней, он порекомендовал позвать девятерых из пришедших в последнюю пару дней. Папуасские большие люди в одиночку, наверное, ходят только удобрять продуктами своей жизнедеятельности окрестные кустики. Так что к трём десяткам гостей следует прибавить ещё сотню их сопровождающих. Плюсуем сюда всех "питарасу" и верхушку формально не принадлежащих к "макакам" вооружённых формирований - тех же регоев Ванимуя и сонаев с бонкийцами.

Подсчитав потребное количество припасов, я понял, что не зря у туземцев существует такой способ наказания и подрыва экономической мощи слишком независимых деревенских предводителей, как частые визиты вышестоящего начальства со всей своей свитой -- пара-тройка обязательных при приёме гостей пиршеств разорит не хуже войны. Причём в отличие от явной агрессии, и сделать то ничего нельзя: будешь добросовестно накрывать поляну -- прожорливые визитёры рано или поздно опустошат твои кладовые; попробуешь зажилить харч -- приобретёшь репутацию сквалыги. В любом случае сторонники разбегутся -- или от обнищавшего вождя, или от жадного. Итог всё равно один.

Ну, допустим, мои финансы сегодняшний пир как-нибудь выдержат. Правда, после него карательная экспедиция против болотных обитателей, причём успешная, с захватом богатой добычи, а не её жалкого подобия, как у Пилапи Старого, становилось уже не только вопросом авторитета среди подопечного населения, но и вопросом выживания.

Теперь до меня стало доходить, почему все папуасские правители вместо того, чтобы мудро развивать экономику в своих владениях, норовят устроить "маленькую победоносную войну", а при отсутствии внешнего противника принимаются за междоусобицы или разорение чересчур богатых подчинённых -- иначе очень быстро оказываешься на мели, и преданные сторонники разбегаются, куда глаза глядят. Ни хрена себе -- мне теперь что, тоже постоянно искать, кого бы ограбить? Неужели выхода из этого заколдованного круга нет?

Ладно, не будем унывать раньше времени. Металлический инструмент в соединении с мелиорацией и ирригацией позволит поднять производительность сельского хозяйства. А там и местную мораль начнём потихоньку менять: надо будет поспрашивать Сектанта, что там его тенхорабизм говорит по поводу прожирания общественного богатства на многолюдных пиршествах. А если Путь Истины и Света не порицает подобную порочную практику, придумаю для "макак" религию с запретами на частые гулянки -- оставлю два или праздничных дня, в которые можно будет закатывать пышное застолье, чтобы мои подчинённые совсем не свихнулись от отсутствия привычных обитателям Пеу радостей -- и баста. А в остальное время будем вести жизнь скромную. Правда, тогда я сам себя лишу самого мирного способа подрыва сил чрезмерно усилившихся граждан на местах. Но опять же, можно что-нибудь придумать -- например, отправляться по неугодным как раз в обжорные дни. Впрочем, у меня сейчас есть дела поважней, чем строить планы на очень отдалённое будущее.

Визг свиньи, лишившейся жизни для сегодняшнего пира, многоголосый шум со всех сторон -- гости и мои орлы, разбившись на мелкие группки, вели мужские беседы о хозяйстве, рыбалке, охоте, магии с колдовством, а также о сексуальных подвигах и похождениях -- всё это как-то мало способствовало упражнениям в чистописании. Так что остаток дня до самого мероприятия я посвятил общению с иногородними участниками и начавшими подтягиваться мархонскими обитателями.

Переходя от одной кучки гостей, разбавленных "макаками", я после обязательных вопросов о состоянии хавроний и видах на урожай принимал участие в неспешных мужских беседах о рыбалке, охоте на разную мелкую живность, ещё оставшуюся на нашем острове, черепашьих и крабьих бегах, сексуальных похождениях и т. д. Изредка разговор поворачивал на непонятное поведение вохейских торговцев. Все обитатели порта и окрестностей просто терялись в догадках, чего это чужаки торчать невесть где, вместо того, чтобы пользоваться гостеприимством старых знакомых. И многим из числа регоев и "сильных мужей" эти странности не очень нравились.

Взгляд мой скользнул вдоль очередной компании, жующую местную жвачку из травы и особого вида земли. Среди парочки "макак" и тройки людей какого-то вэйского старосты торчал Отукоме. Я уже собирался пройти мимо -- нечего тратить время на мелких сошек, обойти бы до начала пира, никого не обидев, всех собравшихся на нашем холме "сильных мужей". Но тут в глаза бросился браслет с несколькими сине-зелёными камушками на запястье гонца-кесу. Так что пришлось уделять внимание мелким сошкам-вэйцам, заводя обычную бодягу о свиньях, урожае и прочем.

-Гляжу, ты Отукоме, имеешь друзей в Сонаве -- не стал я терять лишнего времени.

-Почему ты так думаешь, Сонаваралингатаки? - недоумённо спросил кесу.

-Вот -- я ткнул пальцем в заинтересовавший меня браслет -- Камни, которые я встречал раньше только в Сонаве, когда посещал свою родню по материнской линии.

-Нет -- осторожно и как бы даже сожалея, что вынужден разочаровать столь важное лицо, ответил посланник северного соседа -- Эти камни дал старший брат мужа моей двоюродной сестры. А он подобрал их, когда искал птицу комуси в безлюдных местах земли Талу.

-Какая птица комуси! -- не выдержал один из вэйцев -- Последних из них перебили во времена моего деда!

Тут завязалась ожесточённая дискуссия, посвящённая древней макрофауне Пеу, безжалостно истреблённой предками нынешних его обитателей. Птица комуси, про которую неоднократно упоминали предания о заселении острова, как я понял, была неким аналогом новозеландских моа -- огромная нелетающая дура, относительно лёгкая добыча охотников. Наряду с так же истреблёнными крупными сухопутными черепахами -- основой объект охоты в легендарные времена.

И теперь вэйцы с "макаками" издевались над Отукоме и его родственником, которые до сих пор верят в то, что где-то по сырым и туманным лугам Верхнего Талу прячутся комуси. Кесу это не нравилось, конечно. Такое ощущение, что он сейчас в драку полезет, несмотря на численное превосходство сатириков-юмористов. Потому я одёрнул и своих, и чужих, сказав: "Только глупый человек будет смеяться, говоря, что того, чего он не видит, не существует на самом деле. Вы вот сейчас видите отсюда морской берег?" - обратился я к тому самому вэйцу, который начал спор.

-Нет -- непонимающе ответил тот.

-Но море же есть? - вкрадчиво поинтересовался я.

-Да.

-Но мы же его не видим. Откуда ты знаешь, что оно есть?

-Если сейчас подняться на дозорную вышку, мы море увидим -- пришёл ему на помощь один из "макак".

-Вот и с птицей комуси так же -- отрезал я - Сначала отправьтесь на луга Верхнего Талу, убедитесь, что там нет ни одной из них. Вот тогда и смейтесь сколько угодно.

И обращаясь к кесу: "Я бы хотел побеседовать с твоим родственником о его поисках. Думаю, ему есть что рассказать. Даже если он и не сумел добыть комуси".

-Он действительно не принёс ни одной такой птицы. Но зато смог убить десятки табеков и топири.

-Ого -- произнёс я. Табеки размером с курицу -- самая крупная из местных птичек, сумевших избежать окончательного истребления. А перья топири шли на плащи верховных правителей Пеу.

-Но его отец убил двух комуси. И, если ты, Сонаваралингатаки, когда-нибудь посетишь Уке-Поу, где живёт Пинарапе, старший брат мужа моей двоюродной сестры, то можешь сам увидеть их скелеты, которые он сохранил в целости.

-Не знаю, сумею ли до конца сухого сезона добраться до Уке-Поу -- покачал я головой -- Сначала нужно встретить гостей из-за моря. А они чего-то не торопятся. Затем следует проучить болотных червей. Но Пинарапе, старший брат мужа твоей двоюродной сестры, может сам прийти в Мар-Хон. Если я буду здесь, то с радостью послушаю его рассказы. А если я буду занят на юге, то его примут как дорогого гостя оставленный мною человек. И в любом случае Пинарапе будет оказан самый радушный приём.

Оставив гонца-кесу в компании охреневших от оказанного тому внимания со стороны таки, я двинулся дальше, машинально интересуясь состоянием свинского поголовья и видами на урожай корнеплодов, да слушая вполуха рассказы регоев, "макак" и свитских "сильных мужей". Мысли же мои были далеко отсюда -- на неуютных для обитателей тропиков открытых и прохладных просторах Верхнего Талу.

Согласно имеющимся у меня сведениям о географии Пеу, область Талу делилась на весьма различающиеся части. Если Нижнее Талу по природным условиям походило на соседние Кесу, Хон, Кане и Темуле, то Верхнее Талу, занимающее две трети территории этого племени, представляло гору, поднимающуюся несколькими террасами с пологими склонами. На самых первых "ступеньках" было ещё более-менее тепло, хотя родная и привычная для туземцев тропическая зелень постепенно сменялась там хвойными лесами, да папуасские корнеплоды родились, чем выше, тем хуже. Но после четвёртого яруса леса и кустарники окончательно уступали место открытым пространствам, покрытым густой травой. Вот там было холодно, сыро и часты были промозглые туманы.

Было ещё Береговое Талу -- узкая полоса между горой и морем, довольно унылое место, где кой с баки давали весьма куцые урожаи, примерно как у восточных соседей бонкийцев. Так что "гары", как назывались немногочисленные тамошние обитатели, больше кормились морем.

И, значит, где-то там есть месторождения малахита. Туземцев, конечно, в те места привлекают комуси, табеки и топири. Но мне как-то до местной орнитофауны особого дела нет: на диетическую похлёбку, которая после перенесённой болезни стала основным моим мясосодержащим блюдом, вполне хватало вездесущих конури. А вот медь нужна. Очень нужна.

-Сонаваралингатаки! - от вопля Итокуне я едва не подпрыгнул. Ну что за привычка: подкрасться потихоньку и рявкнуть чуть ли не в ухо -- Тагор вернулся!

-Где он? Пусть быстрее идёт ко мне.

-Они сейчас обедают.

Ну, обед это святое. А также -- потрепаться на кухне с желающими услышать о приключениях отряда, возглавляемого тузтцем. А таки подождёт. Хорошо, хоть, сам Тагор имеет некоторое понятие о дисциплине. Так что можно ожидать, что явится немедленно, как только утолит голод.

Ага, точно...

Бывший наёмник вид имел довольно бодрый, несмотря на начавший отливать жёлтым фингал под глазом. Я вопрошающе уставился на тузтца. Тот, поудобнее усевшись на циновках, принялся отчитываться.

Разведка "в лоб", по стародавним маршрутам Пилапи, могла, пожалуй, считаться наполовину успешной: три смешанные группы из "макак" и местных жителей нащупали пару проходов по через трясину, но зато потом им пришлось в спешном порядке уносить ноги от набежавших воинов-тинса. Так что теперь попытка "ударить во фронт" обернётся немалыми жертвами -- вряд ли позабывшие в последнее время страх болотные жители станут разбегаться, как во времена первого типулу-таки.

А вот Тагор мог похвастаться обнаружением вполне нормального пути к вражеской территории: оказалось, вдоль морского берега километров десять тянутся те же болота, а потом уже идут сухие места. И недалеко от устья небольшой речушки стоит деревня тинса. Отряд тузтца даже сумел захватить языка (именно тогда бывший "дикий гусь" и заработал синяк под левым глазом) -- правда, с собой в Мар-Хон его брать не стали, ограничившись тем, что, оттащив подальше от деревни, выпотрошили из пленного всю нужную информацию, и, перерезав горло, утопили в трясине.

По словам Тагора, пройти можно вообще по береговому песку -- единственное, что придётся перейти вброд пару ручьёв и речушек. Ну, это-то сущая ерунда по сравнению со скаканьем по кочкам и барахтаньем в болотной жиже.

-Ты можешь мне объяснить, почему Те, Кто Ходят Между Деревнями И Меняют Разные Вещи, в этом году, не плывут, как обычно в Мар-Хон, а чего-то ждут? - спросил я бывшего наёмника.

Карательная экспедиция против тинса может и подождать -- ибо особых неожиданностей от них можно не опасаться, особенно сейчас, когда население пограничных деревень настороже. А вот вохейцы со своим непонятным поведением начинают уже раздражать и вызывать опасения -- тем более, что по сообщениям из Бонме-Поу кораблей собралось уже одиннадцать.

-Ничего не могу сказать, Сонаваралингатаки -- несколько виновато ответил тузтец.

-Они не могут собираться там, чтобы напасть на нас?

-Те, Кто Ходят Между Деревнями И Меняют Разные Вещи, не должны -- пожал плачами Тагор -- Они хотят мен вести, а не воевать. Если их сила будет, то могут ограбить. На одиннадцати кораблях не больше четырёх сотен человек. Из них имеющих хоть какой-то опыт воинов меньше половины. Это мало для захвата Мар-Хона. И если бы они приплыли как враги, то могли бы начать с деревни, возле которой собираются. Но если верить вестям с севера, вохейцы ведут себя мирно.

Слова тузтца немного меня успокоили: действительно, даже если чужеземцы, вопреки его же предположениям, всё же имеют враждебные намерения, то отбиться мы отобьёмся -- мои "макаки", конечно, не дотягивают до профессиональных военных цивилизованных стран, но уж с какими-то торгашами справятся.

Глава двадцатая

В которой герой сначала убеждается в ложности одного своего стереотипа, а затем устраивает маленькую победоносную войну.

Эх, слушаю я людей, слушаю, да всё время что-нибудь нужно и важное мимо ушей пропускаю, вместо того, чтобы на ус мотать. Ведь в историях про Падлу-Мишку, открывшего цивилизованному миру наш остров, постоянно проскальзывало: легендарный мореход не только торговлей занимался, но и пиратством не брезговал. Но следующий шаг -- связать мореплавателя из историй Баклана с Сектантом и пересказываемых Тагором летописей с его современными коллегами -- я почему-то не совершил. А напрасно...

Вохейские корабли стояли в мархонской гавани -- целых тринадцать. А делегация купцов уже толпилась рядом с моей хижиной -- под навесом, укрывающим от дождя площадку для собраний.

Выхкшищшу-Пахыр, или как его называют туземцы - Вигу-Пахи, оказался, вовсе не толстопузом, способным только торговаться да перепродавать чужие товары. Предо мной стоял жилистый мужик неопределённого возраста, самой что ни на есть бандитской наружности. Да и товарищи по ремеслу были под стать бывшему тагорову хозяину -- если нацепить на них подходящие тряпки, хоть сейчас пускай на массовку в какой-нибудь фильм "про пиратов".

И разговор с купцом-разбойником сразу же пошёл совсем не так, как я планировал: вместо обсуждения более выгодного для жителей Пеу обменного курса ракушек на импортные бронзовые изделия, мне пришлось столкнуться с наглым наездом со стороны этого Как-Его-Там-Пакыра.

Почтенный торговец сходу начал предъявлять претензии по поводу пятерых человек, оставленных им на нашем гостеприимном острове перед отплытием домой, из которых теперь видит только двоих. Так что мой собеседник желает получить уцелевших обратно с извинениями, а за остальных его устроит и компенсация в виде определённого количества ракушек.

Я, конечно, не очень разбираюсь в том, как вохейские и иные купцы решают с обслуживаемым ими населением возникающие разногласия, но, кажется, сейчас имеет место самый наглый наезд "по беспределу".

Поэтому я, успокаивал себя, что вокруг больше сотни "макак". А с Пахыром всего трое слуг -- остальные это его коллеги-кораблевладельцы со своими людьми. И они, кажется, не сильно разделяют борзой настрой недавнего хозяина тузтца. Потому мне только и оставалось, что сделать "рожу кирпичом" и начать ответную речь с максимумом слов из торжественного языка - длинную и отнюдь не примиренческую.

Выступление моё сводилось к следующим пунктам.

Во-первых, уважаемый торговец оставлял своих людей вовсе не мне, Сонаваралинге, который сейчас перед ним, а покойному ныне типулу-таки Кивамую. Так что и претензии на этот счёт к тому.

Во-вторых, люди Пахыра воевали на стороне Кивамуя, то есть против законной правительницы Пеу - Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы. Так что они являются военнопленными, с которыми победители имеют право поступить, как им заблагорассудится.

В-третьих, за поддержку узурпатора Кивамуя вообще-то следует держать ответ перед законной нашей правительницей или её полномочным представителем, то есть мною, Сонаваралингой.

И так далее - в-четвёртых, в-пятых...

Под непреодолимой логикой моих аргументов, и оценив численность сжимающих топоры и палицы "макак", чьи мрачные лица красноречиво говорили о том, что может случиться при переходе дискуссии в более оживлённую стадию, Пахыр сбавил обороты и заговорил совсем по-другому.

Теперь он согласен был просто на то, чтобы ему вернули двоих уцелевших. В ответ я сказал, что за Тишку, как я сократил труднопроизносимое имя вохейца, попавшего в плен за компанию с Тагором, желательно бы получить эквивалент продуктов, потраченных на его пропитание. А жрать тот, несмотря на малые габариты, горазд. Так что на пару топоров он точно наел. То, что Тишка вполне исправно отрабатывал свои харчи ударным трудом сперва на ирригационно-мелиоративных работах, а потом на строительстве оборонительной стены, я счёл несущественным.

Что до Тагора, то вообще-то у нас, на Пеу как-то не принято держать людей в плену по многу лет. И потому он теперь вольный человек, который сам решает свою судьбу. Так что пусть почтенный Вигу-Пахи сам разбирается со своим бывшим пленником (это слово я употребил, за неимением в папуасском термина "раб") и уговаривает того вернуться к нему как угодно. Я для этого даже готов оставить их один на один, чтобы могли поговорить без посторонних ушей. Несмотря на то, что тузтец разглядывал недавнего своего хозяина с максимально возможной дружелюбностью, торговец почему-то не воспользовался предоставляемой ему возможностью.

Разобравшись с данным недоразумением, омрачающим вохейско-папуасскую дружбу, я предложил всем присутствующим чужеземцам разделить с нами трапезу, за которой обсудить дальнейшее торговое сотрудничество. Выхкшищшу-Пахыр, изобразив на лице искреннюю радость, вынужден был принять приглашение.

Впрочем, за едой как-то о делах разговаривать не принято -- что у жителей Пеу, что у более цивилизованных народов. Так что Тагор, Сектант и Баклан, который как раз вчера нарисовался в очередной раз пред мои очи, развлекали гостей рассказами о нашем житье-бытье: про гражданскую войну, про налаженное в Бонко производство медных орудий, про то, как Сонаваралингатаки мудро и справедливо правит по воле нашей юной правительницы Мар-Хоном и окрестностями. Вохейцы в ответ рассказывали о всевозможных нововведениях с запада, буквально наводнивших их родину и иные государства. Меня, разумеется, заинтересовало огнестрельное оружие, которым вохейский правитель Тишпшок-Шшивой Третий начал вооружать свою армию. Кое-кто из гостей даже успел увидеть колдовские "палеовийские" жезлы в действии и подержать их в руках. Правда, сам почтенный Кушма-Чикка стрелять не рискнул.

А на мой вопрос: "На какое количество тонопу можно выменять такой жезл?" купцы дружно заржали. Просмеявшись, Пахыр сказал: "Такие жезлы запрещено обменивать на что-либо. Их делают мастера-тенхорабиты. Тишпшок-Шшивой вооружает им только своих воинов. И ещё разрешает покупать (торговец машинально употребил вохейское слово, которое я уже слышал неоднократно от "своих" чужаков) их иногда "сильным мужам" из старых семей, что пользуются особой милостью нашего правителя".

Тут вмешался Тагор, вопросительно прошипев что-то на вохейском. Его бывший хозяин ответил несколькими короткими фразами.

-О чём вы сейчас говорили? - поинтересовался я.

-Я тебе раньше говорил, что регои, служащие правителям в обмен на ракушки -- тузтец имел в виду конечно наёмников -- Иногда используют изготовленные тенхорабитами "палеовийские огненные жезлы". Я и спросил, как вохейцы поступают с владельцами такого оружия. Выхкшищшу-Пахыр сказал, что точно не знает, но вроде бы запрет касается только на те "жезлы", что делают царские мастерские. Вот только Тишпшок-Шшивой повелел, чтобы все мастера-оружейники Вохе работали на его одного.

-А много ли такого оружия раньше делалось? - полюбопытствовал я.

-Я видел "палеовийские жезлы" всего раз пять или шесть. Дорогая вещь -- ответил Тагор.

С огнестрельного оружия разговор перешёл на то, что "тюленеловы" заговорили о мире. Вроде бы к некоторым царям востока Земноморья явились в конце холодного сезона посольства с предложениями о взаимной торговле. Причём палеовийцы вели речи о продаже своих "диковин" в обмен на некоторое сырьё с востока, но заодно готовы разрешить продажу "не нужных им" товаров с захваченных островов. О скилнской бронзе речи не идёт -- видимо жители Северного архипелага сочли, что она нужна им самим. А вот ракушки новым хозяевам морей без надобности. Так что Пеу может столкнуться с конкуренцией.

В общем -- обе стороны обменялись намёками. Правда, наш оказался если не толще, то уж точно нагляднее: Кано и Гоку как раз орудовали над свиной лопаткой персональными медными ножами работы Атакануя. Клинки пошли по рукам гостей. Не знаю, насколько впечатлила вохейцев продукция нашей металлургии, но призадуматься заставила. Тем более что через своих "чужих" я тут же выяснил, что торговля с захваченными Палеове "ракушечными" островами ещё не начата -- и неизвестно, когда начнётся.

Мы успели немного перекусить и отведать папуасской браги, как появилось трое вохейцев, ранее отправленных, как сказал один из купцов, "за нашим угощением хозяевам". Притащили они несколько кувшинов. Как оказалось -- с вином. Не так уж и часто в прежней моей земной жизни доводилось пить данный напиток -- и в студенчестве, и со старшими коллегами в ЭКО в основном употреблялась водка. Так что сейчас сравнивать особо не с чем. На вкус кислятина кислятиной. В общем, привычная мне туземная бормотуха на слюнях вместо дрожжей куда вкуснее -- если забыть о технологии её приготовления.

Вино быстро ударило в головы народу, и беседа пошла раскрепощённее. И мало кого смущало, что собеседник говорит совсем на другом языке. Кано что-то обстоятельно объясняет Кушме-Чикке, тот в ответ часто хлопает себя по макушке в знак согласия. Вот кому не мешает лингвистический барьер, так это Тагору, который внимает разгорячившемуся Выхкшищшу-Пахыру. Язык у бывшего хозяина тузтца заплетается, так что вохейское шипение становится совсем уж нечленораздельным, но лучник, судя по заинтересованной физиономии, его понимает. Эта картинка, несмотря на уже ударившее в голову вино, привлекла моё внимание: что такого купец втирает, хотелось бы знать -- хмель стёр с лица Тагора обычную маску невозмутимости, и теперь на нём проступили эмоции, причём тузтец проявляет явный интерес к словам вохейца.

Наверное, вохейское вино было вчера лишним: и если сам я отделался только лёгким гулом в голове поутру, то две трети из участвовавших в пирушке папуасов лежали пластом: какие всё-таки пошлые в каменном веке люди -- так нажраться с пяти кувшинов вина. Впрочем, не надо забывать о туземной браге. Да и мешать спиртное не следовало. Правда, многие заморские гости выглядели не лучше -- так что, наверное, дело в соединении столь разных по стилю напитков. Интересно, что будет, если напоить местный народ моим самогоном? Вопрос, конечно чисто теоретический и даже риторический -- я же не садист какой-то, подобные эксперименты на живых людях ставить.

Тагор в отличие от многих прочих участников вчерашнего зациновковья был с утра на ногах. Каменное выражение на лице его, правда, пошло трещинами, через которые явственно проглядывала головная боль. Впрочем, отвечать на мои вопросы тузтец был способен.

-О чем вы вчера с Вигу-Пахи разговаривали? - спросил я лучника.

-Он жаловался, что его теперь не любят прочие торговцы -- Тагор машинально употребил вохейское слово, которое я уже успел выучить: по крайней мере, на слух его различал, хотя сам воспроизвести бы ни за что не смог -- Из-за того, что им пришлось столько дней стоять и дожидаться, когда соберутся все, кто плавает на Пеу.

-Почему? - теперь понятно, чего это вчера тузтец с таким интересом внимал своему бывшему хозяину.

-Пахыр на свой страх и риск отправил к Кивамую на помощь меня и остальных -- пояснил Тагор -- А в ответ хотел от прежнего типулу-таки получить право на обмен всех ракушек. Чтобы другие торговцы покупали (тузтец опять употребил вохейский термин) тонопу уже у него.

Понятно, купец решил оформить себе монопольную привилегию. Губа не дура. Я полюбопытствовал у бывшего наёмника, а не слишком ли много Этот-Как-Его-Там-Пахыр хотел за пятерых человек, из которых опытных воинов было всего двое -- кроме Тагора ещё один из погибших вохейцев участвовал ополченцем в войне с кабиршанцами на каких-то спорных островах.

-Не знаю -- кивнул головой лучник -- Наверное, Кивамую было всё равно, кто будет покупать ракушки: один купец или много. Важно было, чтобы всё оружие шло через его руки.

Вполне возможно, что дядя Солнцеликой и Духами Хранимой по дикарской своей наивности просто представить себе не мог, к чему может привести монополия какого-то чужеземца на внешнюю торговлю. На то и был расчёт у хитрого купца.

-Пахыр договаривался с прежним типулу-таки втайне от других вохейцев -- продолжил Тагор -- Но дома остальные торговцы, плавающие сюда, как-то прознали об этом. Пошли разговоры, что он действует во вред всем остальным: если Кивамуй останется у власти, то Пахыр будут иметь больше прав, чем другие, а если правитель проиграет, то победители могут отомстить всем вохейцам, не разбирая, кто поддерживал Братоубийцу, а кто вообще ничего не знал. Поэтому все торговцы договорились плыть вместе, чтобы можно было отбиться, если местные, вы, то есть, нападёте. А если кто-то потеряется в море -- собираться на севере Пеу. Там где они приставали к берегу в этом году.

-А почему именно в Кесу?

-Много причин. Тамошние жители уже с вохейцами знакомы. Те и раньше останавливались там. А тинса могут напасть на чужаков. Кесу достаточно богаты, чтобы у них была лишняя еда, которую можно выменять на небольшое количество бронзы. В других местах на северном побережье слишком бедные люди, у них часто не бывает на обмен съестного. Кесу слабы и разобщены. Так что можно не опасаться всерьёз нападения, даже если они хотели бы напасть. Кесу общаются с остальными племенами Пеу, которые признают власть типулу-таки. Значит, у них можно узнать, что происходит на острове, кто победил, и велика ли угроза для чужеземцев.

-А почему вохейцы вообще поплыли? - спросил я -- Взяли бы и остались дома. Пусть бы Вигу-Пахи один сплавал. Если бы он вернулся, то значит, что всё в порядке. А если бы не вернулся -- то опасно, лучше к нам не соваться.

-Так они торговлей живут -- удивился тузтец. Видно сама постановка вопроса была для него дикой -- Если торговец будет не рисковать, то он ничего не получит. Вот представь: один Пахыр сюда бы приплыл -- тонопу он привёз на своих двух кораблях в несколько раз меньше, чем обычно меняют у вас. Если ракушек мало -- то они будут редкими в нынешнем году, и за них будут давать много разных вещей. Пахыр бы стал очень богатым. А остальные, кто сюда не поплыл бы -- очень бедными. Так что не могли торговцы не поплыть к Пеу.

Да, не понять мне рыцарей наживы -- ради прибыли головой рисковать.

Тут в голове моей неожиданно сложились сразу две довольно дельные мысли насчёт заморских купцов, плавающих вдоль берегов острова, прежде чем доберутся до Мар-Хона. Первая -- вдруг кто-то из вохейцев проплывал мимо Бонко или Сувана с Рана. Чем чёрт не шутит, может быть, у них удастся узнать что-нибудь о творящемся в моих практически родных краях. И вторая -- а ведь корабли чужеземцев можно использовать для перевозки воинов в тыл к тинса: если наша армия пойдёт по суше вдоль берега, то болотный народ может её обнаружить и подготовиться. А если перебросить "макак" и хонских регоев с ополченцами морем, то враг обнаружит их, только в момент высадки. Главное -- договориться с купцами. Но в свете пахырова косяка они, думается, согласятся нам немного помочь.

Итак, наше войско построено на прибрежном песке: две сотни "макак", столько же хонцев и четыре десятка добровольцев-вохейцев. Морская болезнь за два дня плавания до устья ручья, в верховьях которого, в нескольких часах пути от берега, стоит первое селение тинса, не успела сильно подкосить наши ряды: тех, кто не оклемался, оказавшись на твёрдой земле, всего десятка полтора. Этих, конечно, пришлось оставить на берегу рядом с кораблями.

Количество нервных клеток, сожжённых при организации транспортировки карательной экспедиции морем, подсчёту не поддаётся: купцам не улыбалось потерять вдобавок к полутора неделям, уже потраченным на ожидание отставших и выяснение ситуации, ещё невесть сколько дней на плаванье на юг. Так что пришлось пообещать заморским торговцам предоставить потребные им объёмы ракушек оптом, вместо обычного торга с десятками, если не сотнями туземцев. А среди "сильных мужей" и старост развернуть агитацию за сбор тонопу с подотчётного населения в кредит.

Сказать, что народом и лучшими его представителями подобное нововведение было воспринято с энтузиазмом -- значит сильно погрешить против истины. Нет, туземцы практиковали натуральный обмен, в том числе, и в кредит, и о подобного рода долгах помнили неплохо -- причём нередко они могли годами висеть, пока у кредитора не возникала необходимость получить что-нибудь от должника. Иной же раз нежелание признавать такие вот обязательства выливалось в ссоры и даже вражду, передававшуюся по наследству.

Но обычно "обмен с рассрочкой" был частным делом отдельных лиц, в крайнем случае -- деревенских общин. А попытку организовать кредит со стороны властей папуасские первобытные анархо-коммунисты воспринимали как посягательство на их права и свободы. Единственное, что примирило многочисленных тонопувладельцев разного масштаба с подобным -- это чрезвычайные обстоятельства. Я всё-таки донёс до сознания местных боссов, что переброска экспедиции возмездия морем обеспечит максимально возможные скрытность и внезапность. А уж они принялись обрабатывать публику. Вроде бы народ проникся остротой момента и, готов пожертвовать своей экономической независимостью. Но это в Хоне и окрестностях. Впрочем, в прибрежных поселениях Вэя вохейцы могут скупить ракушки на обратном пути от Тинсока. Об этом я торговцам тоже сказал. В общем -- уговорил всех. Главное, чтобы теперь мои подопечные выполнили свой долг перед Родиной. Иначе я окажусь в глазах чужеземцев звездоболом. А начинать своё общение с заграницей порчей репутации как-то некомильфо.

И через три дня разговоров, убеждений и прочего все детали договора об услугах доставки морским транспортом четырёх сотен наших бойцов были окончательно согласованы. А в это время Ванимуй организовывал жителей приграничных вэйских деревень, чтобы мостить гать через болота. В день отплытия он как раз прислал в Вэй-Пау гонца, сообщившего, что собралось больше шести сотен человек.

Почему -- в Вэй-Пау, а не в Мар-Хон? Да потому, что осмотрев пару кораблей на предмет комфорта для пассажиров, я предложил не мариновать бойцов лишнее время, что займёт морской переход между административными центрами братских областей, в трюмах вохейских лоханок. Так что наше воинство бодро протопало до Вэй-Пау пешком. Учитывая, что путь, повторяющий изгиб береговой линии, был в два с лишним раза длиннее, чем пешеходные тропы, связывающие оба селения, мы добрались туда намного раньше "десантных барж".

Отдельная песня -- размещение на кораблях. Вохейцы вовсе не были в восторге от того, что у них по палубе будет шляться толпа увешанных оружием дикарей, и готовы были всех пассажиров загнать в трюмы. "Дикари" же, точнее самые сведущие вроде меня и Тагора, вполне обоснованно опасались, что у практичных торговцев могут возникнуть мысли, когда вся наша армия окажется в трюмах, закрыть их покрепче, да и взять курс домой. Думается, даже наличие у запертых оружия не станет сильным препятствием: сутки без воды в духоте под палубой никаких сил не оставят.

Так что договорились: поскольку вохейские корабли всё же довольно тесные, то половина наших бойцов будет сидеть в трюме, а вторая займёт указанные хозяевами места на палубе, чтобы не путаться под ногами. Кроме этого я приказал периодически меняться двум группам местами -- чтобы никто не помер от тесноты и духоты.

В общем и целом всё прошло нормально -- все живы и относительно здоровы. И свирепые дикари не попробовали захватить корабли, а хитроумные торговцы -- не вздумали обратить их в рабство.

Оглядев нестройные строй своего воинства, я дал команду: "Вперёд!" Про себя добавив: "Там столько вкусного". Ну а вслух произнёс: "Отомстим подлым тинсокским крысам!"

Впереди шёл отряд, возглавляемый Тагором -- кроме полутора десятков участников недавнего разведрейда в нём были лучники и копейщики. Следом маршировала остальная масса "макак", разбитая на три полусотни. За ними топали хонские и вэйские ополченцы. Замыкали же колонну вохейские любители повоевать.

Топали до начала дневной жары. Остановились на привал. Тузтец сказал, что до первого вражеского селения совсем немного: "Чуть больше двадцати перестрелов из лука". Учитывая, что оный вохейский "перестрел", то есть типичное расстояние, на которое летит стрела, выпущенная средней подготовленности лучником, метров сто пятьдесят, до обиталища тинса осталось километра три. Так что самое время отдохнуть перед решающим броском. И дальше двигаться с максимальной осторожностью.

Впрочем, сильно расслабляться мы с моими "оленями" народу не дали: часть передового отряда, оставив лучников, двинулась дальше, отдохнув совсем немного, благо его бойцы не тащили на себе ничего, кроме оружия; а остальных "макак" подняли через пару часов отдыха, когда появились посыльные от Тагора, сообщившие, что группы разведчиков уже окружили деревню со всех направлений, и там пока идёт обычная мирная жизнь -- никакой паники не замечено.

В итоге полсотни двинулись перекрывать возможные пути бегства тинса, а оставшаяся неполная сотня стала готовиться к атаке -- вместе с вэйско-хонским ополчением и вохейцами.

Где-то за километр от деревни пошли поля -- пустые по полуденной жаре, когда народ предпочитает отдыхать. Так что время для атаки оказалось самым подходящим: никто из местных не шляется по окрестностям и не может поднять шум раньше времени.

Ага, всё-таки нас заметили -- в нескольких сотнях метров от первых хижин. Поздно, слишком поздно: "макаки" уже построились двумя параллельными колоннами, между которыми собрались лучники; оружие в руках, но пока не на боевую изготовку -- это ещё десять раз сделать успеем. Вохейцы выстроились, подражая моим орлам, справа. А остальные, разбившись на отряды, пошли слева нестройной толпой.

На окраине уже успела собраться толпа мужчин тинса. Числом они несколько превышали нас, и к стоящим защитникам деревни подтягивались всё новое подкрепление. Но вооружены они традиционным туземным образом -- деревянные палицы, как гладкие, так и со вставками из акульих зубов и кусков острого камня, да редкие копья. Что не оставляло противнику никаких шансов против ощетинившихся широкими медными и каменными лезвиями шеренг "макак".

Когда до врагов осталось меньше сотни шагов, лучники сделали дружный залп из луков. Несколько вохейцев последовали их примеру. Следом метнули свои снаряды пращники. Первые убитые и раненные тинса повалились на землю. Некоторое замешательство не помешало уцелевшим броситься в атаку -- так что последующие выстрелы лучники с пращниками делали уже по бегущим на нас болотным жителям. Урон у противника исчислялся парой десятков. Так что не сильно-то он был деморализован. И в дело вступили копейщики.

Всё же Тагор неплохо поработал над строевой и боевой подготовкой "макак" - и перестроения, и слаженность действий, и обращение с оружием у них существенно улучшились по сравнению с таковыми во время недавнего похода по Западной равнине. Бегущая прямо на меня, причём бешено орущая и свирепо размахивающая боевыми дубинками, толпа за последний год превратилась уже в дело привычное: я уже начал сбиваться со счёта -- сколько раз стоял вот так, в тесных рядах, в правой руке топор, в левой щит. И прикрывающие меня с боков бойцы Гоку -- орлы мои успели понять, что вояка из их "пана оленя" неважный. Но любят и уважают меня не за воинские умения.

"Макаки", придя в соприкосновение с налетевшими тинса, прошли сквозь них, оставляя десятки лежащих тел. Небольшая часть врагов, спасаясь от нашего "асфальтового катка", попала под удар вохейцев, но остальные защитники деревни были отброшены на хонско-вэйское ополчение. Две нестройные толпы схлестнулись, а с другой стороны противника методично давила тесная стена щитов, ощетинившаяся остриями копий.

Кончено всё было быстро: зажатые в клешни тинса побежали. Впрочем, удалось это единицам: остальные полегли на безжалостно истоптанном поле или оказались в "мешке". Окружённых согнали в плотную кучу, где особо не размахнёшься палицей -- после чего они предпочли внять голосу разума, который олицетворяли собой наиболее горластые из "макак", и сдаться. У подоспевших заморских союзников нашлось достаточно верёвок, чтобы связать руки всем шести десяткам капитулировавших. Оставалось только порадоваться запасливости торгового люда.

Прихватив парочку пленных с наиболее дорогими наборами украшений, я во главе передового отряда и в сопровождении предводителей хонцев-вэйцев и вохейцев двинулся на переговоры. Впрочем, и остальная часть нашей армии топала следом -- кроме нескольких человек, оставленных караулить связанных врагов. В поселении царила и разгоралась паника, но всё-таки, потратив кучу времени и сорвав горло, удалось убедить тинса, что, если они сдадутся, немедленно убивать их не будут -- а вот в противном случае церемониться никто не намерен.

Остальное -- дело техники. Согнать население деревни в одно место -- типовая задача, которую большинству "макак" уже приходилось отрабатывать не раз -- и далеко на востоке, и не так далеко от этих мест. Затем провели перекличку -- нет ли в этой толпе вэйцев, угнанных недавно. Таковых нашлось двадцать две персоны: восемнадцать молодых женщин и девочек и четверо мальчиков-подростков. Их тут же отделили от остальных.

Потом пошли обыски хижин на предмет награбленного в Вэе. Здесь экспертами выступили освобождённые из плена вэйки и вэйцы. Вещей, про которые можно было сказать, что они стопроцентно захвачены у моих подопечных, оказалось не очень много. Но и этого хватило для составления обвинительного заключения о соучастии в грабеже и бандитизме всех жителей деревни поголовно.

Народ не очень понимал, зачем нужно выяснять, кто конкретно из тинса участвовал в набеге на наши селения: обобрать как липку их всех поголовно, да и успокоиться. Но я объявил, что строгость наказания должна зависеть от степени участия в преступлении.

В итоге после параллельных допросов местных и освобождённых из плена определили двадцать шесть воинов-тинса, которые принимали участие в нападении на Вэй. Это, разумеется, из числа уцелевших -- ещё девять успели превратиться в покойников. Всю гоп-компанию связали покрепче, а Тагор обязался сторожить их особенно внимательно.

Допрос местных позволил, кроме всего прочего, окончательно устранить терминологическую путаницу: они оказались бунса, а тинса обитали восточнее, на берегу большого залива, что подобно мархонскому, далеко вдавался в сушу. Ещё несколько поселений бунса находились южнее и юго-восточнее, в том числе и вдоль тинсокского залива.

До следующего вражеского селения было пара часов пешей ходьбы. Учитывая, сколько мы провозились с первым, до темноты добраться дотуда не успевали. Так что пришлось отложить дальнейшее возмездие до завтра.

А утром обнаружилось исчезновение нескольких пленных: не из числа установленных участников бандформирования, конечно -- с тех ночью глаз не спускали. Куда могли намылиться сбежавшие три дамочки и мужчина, было ясно -- предупреждать остальные деревни.

Так что пришлось экстренно поднимать наше воинство по тревоге. Оставшимся же бунса я пообещал: "Если сбежит ещё хоть один из вас, наши воины за это убьют десятерых, на которых укажут духи".

Несколько часов ускоренного марша по начинающейся жаре, и перед нами очередная деревня противника. Нас уже ждали: сотни три воинов стояло у крайних хижин. Паники особой не наблюдалось -- скорее всего, здесь женщины с детьми уже успели попрятаться в укромные места.

Этот бой можно было назвать образцовым - "макаки" ударили в лоб, а ополченцы и вохейцы обошли бунса с флангов. Убежать удалось единицам, остальных окружили и вынудили сдаться.

В селении действительно почти никого не было -- поймать удалось только десяток стариков и старух, да троих ребятишек, не то забытых, не то брошенных мамашами.

-Ничего, мы и остальных переловим -- пообещал Гоку -- Те, кто постарше или с маленькими ребятишками, всё равно быстро идти не могут. Мы их до большой жары нагоним. Потом узнаем, где остальные прячутся.

-Зачем по жаре ходить -- возразил я -- Лучше сейчас отдыхать, а потом этих пытать -- я махнул рукой в сторону внимательно прислушивающихся к нашему разговору пленных.

-Хорошо -- согласно кивнул текокец.

-С кого из них начинать? - спросил Тагор, с профессиональным интересом оглядывая напрягшуюся толпу бунса.

-Не надо никого из них пытать -- вдруг вмешался в разговор прихваченный из предыдущей деревни пленный -- Я знаю, где у них укрытие.

-Хорошо, скажешь и покажешь -- согласился я -- Тогда не будем никого пытать.

Местные принялись угрожать добровольному нашему помощнику и осыпать его оскорблениями. Приказать прекратить психологическое давление я даже не успел: Кано и Гоку скомандовали своим бойцам, серия ударов древками копий в полсилы, и громкость проклятий была убавлена практически до нулевой.

Я же отвёл папуасского Павлика Морозова в сторонку и поинтересовался: "Почему ты решил помогать нам и вредить соседям?"

-В Тен-Похо все, кроме воинов успели убежать. У нас -- вы всех в плен взяли. А теперь вы у них тоже женщин захватите.

Мне сразу вспомнилась туземная пословица: "У меня свинья сдохла, у соседа пусть сдохнет две". Обидно, значит, стало, что другие пострадали меньше. Интересно -- а жителям Тен-Похо тоже досадно будет, если оставшиеся две деревни в этой части Бунсана спрячутся от нас? Надо уточнить у них самих...

Я сидел на мягкой циновке и слушал отчёт Кано о "зачистке" последней деревни: сопротивления не оказано, как и в предыдущей, освобождено тридцать угнанных из Вэя, найдено похищенное имущество (длинный перечень циновок, ножей, дубинок, топоров, браслетов и амулетов, вернувшихся к прежним владельцам), схвачено сорок девять участвовавших в набеге, наложен штраф -- двадцать корзин коя и сорок свиней, ещё двадцать две свиньи опознаны как вэйская собственность.

Третье селение сдалось без боя: вечером через болота подошли шесть сотен во главе с Ванимуем. Бунса, увидев перед собой почти тысячную ораву, приуныли, а взятые на переговоры соседи пообещавшие выдать все схроны, окончательно уничтожили волю к сопротивлению. Так что жители Суо согласились вернуть захваченное у вэйцев, отпустить пленных и выдать виновных.

Проверку четвёртой деревни я спихнул на Гоку с Кано, придав им половину вэйцев. Остальных же я пустил проверять, не осталось ли какого их имущества в уже сдавшихся селениях. Разумеется, пострадавшие нашли немало своих вещей. Сколько при этом они изъяли у местных в качестве компенсации за моральный ущерб, не знаю. Впрочем, бунса принимали всё происходящее стоически: обобрать побеждённых, у туземцев в порядке вещей, и обычно относятся к этому философски. Не зря у папуасов существует два разных слова, обозначающих грабёж: первое, сугубо положительное и даже возвышенное -- когда грабишь кого-то ты, и второе, с отчётливо негативным оттенком -- когда покушаются на твоё имущество.

Если кто-то думает, что разгромить врага и принудить к капитуляции -- это всё, он глубоко ошибается. Разумеется, если бы нашей задачей было просто запугать, обобрав как липку, или даже перебить, бунса -- то никаких проблем. Конечно, в этом случае я бы добавил к списку своих побед ещё одну, весьма почётную: не в гражданской войне и не над нищими рана с сувана, а над противником внешним, вдобавок ко всему, который когда-то претендовал на право объединить Пеу.

Но мне на фиг сдалось оставлять после себя ограбленных, запуганных и озлобленных бунса, а убивать пять с лишним тысяч человек, вполне пригодных для каких-нибудь моих планов, было нерационально.

Так что я первым делом обрадовал население уже покорённых деревень: отныне они являются ганеоями. В общем, пусть благодарят духов и богов, что стали данниками славного воинского братства "пану макаки", которое берёт их под свою защиту. Бунса особого энтузиазма по этому поводу не проявили.

Из разговоров со старейшинами получалось, что в Бунсане и Тинсоке отношения гане-даре, обычные для многих областей Пеу, до учинённого Пилапи Старым погрома, толком сложиться не успели, а потом болотные жители немало лет потратили на восстановление порушенного и разорённого. Не способствовала классово-кастовому делению и однородность происхождения тинса и бунса, которые были, в общем-то, ветвью одного племени. В Вэе с Хоном в ганеои зачисляли потомков прежнего населения, во внутренних областях Западной равнины -- оторванных от сородичей хонов с вэями или кланы, бежавшие с родных мест от войны. Но в относительно изолированном юго-западном углу острова, пустом и безлюдном до прихода нынешних обитателей, не было чужаков, которых можно было бы назначить данниками. Изолированность территории вкупе с однородностью населения позволили в своё время соперничать с более густозаселённым Вэй-Хоном. Но в итоге чаша весов стала клониться в пользу северного соседа. Победа Текока над Побережьем, а потом и сонайское вторжение только отсрочили окончательный упадок болотной страны на одно поколение: после походов Пилапи Старого она сначала распалась на собственно Тинсок и Бунсан, а последний в свою очередь разделился на три практически независимых куска.

А теперь, по праву лидера победителей и человека, смотрящего далеко вперёд, мне ничего не остаётся, кроме как приобщать местное население к нормам и ценностям цивилизованного бронзововекого мира: эксплуатации, угнетению и попранию прав человека.

Сделать нужно, конечно, много. Перво-наперво -- организовать торный путь из Вэя в Бунсан. Ванимуй замостив гать, по которой вышел на соединение с нами, положил этому начало, но нужно делать капитальную дорогу. Надо будет самому пройтись по уже имеющейся тропе -- может быть, для осушения болот достаточно прокопать несколько отводных каналов. Жаль, что Такумал остался далеко на востоке -- уж он бы составил план работ лучше меня. Но, увы, один из моих "оленей" надёжно застрял на границе Бонко и Сувана. Судя по слухам, дела у него идут неплохо. Но хоть бы лично весточку послал, гад коричневорожий! Так что придётся обходиться своими силами.

Во-вторых, нужно подсчитать, максимально допустимое количество изымаемого у моих новых ганеоев продовольствия -- чтобы не снимать шкуру живьём, но и не позволять обрасти лишней шерстью. К счастью, специалист в данной сфере у меня имеется -- придётся временно переводить сюда Длинного с общего заведования хозяйством братства "пану макаки".

В-третьих. Я не какой-нибудь примитивный эксплуататор-рабовладелец, думающий только о том, как бы вытрясти побольше с покорённых. Параллельно нужно думать и о повышении производительности труда. В первую очередь, конечно, внедрять металлический сельхозинвентарь. Но также я не забывал, что где-то есть рогатые цхвитукхи, которыми пашут землю. Обязательно следует за любое разумное количество ракушек тонопу приобрести и доставить этих рогатых скотин, кем бы они ни были, в Пеу, развести и раздать общинам вместо тракторов. В СССР была массовая механизация, а у меня будет цхвитукхизация -- такая же массовая и беспощадная.

Блин, нужно срочно организовывать геологическую экспедицию в Верхнее Талу -- как только нарисуется этот кесу-охотник за птичьими головами. И ещё, озадачиться поиском кузнеца или специалиста по чёрной металлургии за морем -- насколько я помню, болотная руда встречается почти везде, нужно только знать, как она выглядит, а здесь, увы, в моих познаниях досадный пробел. Как и в тонкостях выплавки железа.

Другой вопрос - с каких шишей покупать заморский скот и платить вохейцам за проезд моих посланников, которые будут искать нужных специалистов. И кого вообще посылать: Тагор невыездной, туземцы во внешнем мире беспомощнее котят в воде. Остаются Сектант с Бакланом, да Гохоре, как один из немногих жителей Пеу, бывавших в других странах. Следует, конечно, урегулировать финансовые разногласия с Пахыром: можно сколько угодно пальцы веером гнуть, но лучше договориться с купцом-разбойником и выплатить ему потихоньку выкуп за тузтца. Может быть, и не в том объёме, который он предъявлял, но решить всё полюбовно -- чует мое сердце, к услугам заморских торговцев мне придётся прибегать ещё не раз и не два.

-Повтори ещё раз -- прервал я Кано -- Куда течёт река, на которой стоит Бун-Похо?

-Она впадает в Широкую Алуме недалеко от слияния двух других Алуме в Широкую.

-А бунса ей не пользуются, чтобы пограбить Текок или Ласунг?

-Нет, она в их землях совсем мелкая и берега топкие. Плыть на лодках или плотах можно только от места, до которого нужно идти целый день вниз по течению. Причём всё время по болоту. А до первых деревень ласу нужно добираться по той реке ещё день. Обратно же придётся плыть целых два дня. Болотным червякам проще пройти полдня по топям, которые отделяют их страну от Вэя.

-Понятно, почему бунса не нападают на Ласунг -- сказал я.

Идея была довольно заманчивая: спуститься вниз по Бунуме, появиться в Тенуке с той стороны, откуда меня совсем не ждут, и успешно завершить готовящийся уже несколько месяцев заговор. Проблем было несколько: отсутствуют плавсредства; в столице не готовы будут не только враги, но и завербованные сторонники; настрой среди находящихся в моём распоряжении воинов отнюдь не боевой -- все уже больше думают о возвращении, нежели о дальнейших подвигах и свершения: вэйцы спешат похвастаться дома отбитым у врага имуществом и прихваченными за моральный ущерб трофеями; мархонцы торопятся на торжище; вохейцы же сейчас думают о том, как быстрее закончить обмен своих товаров на ракушки и отплыть до начала штормов. В общем, чтобы торжественно войти в Тенук, нужно сначала вернуться в Мар-Хон.

Ладно, ничего не поделаешь -- возвращаемся в порт, ведём торговлю. А в это время Длинный пусть организует строительство дороги Вэй-Бунсан. Я обратно вернусь по суше, если, конечно, эти болота таковой можно назвать. Посмотрю на предмет мелиорации -- глядишь, сумею и без Такумала сообразить, что можно сделать с минимумом затрат и усилий. А работать на прокладывании дороги будут участники набега, из-за которого мы сюда и припёрлись -- их набралось больше полутора сотен.

Пока утрясу все торговые дела, появится более-менее нормальный путь на юг. Потом объявляю о походе на оставшихся непокорёнными бунса. Собираю воинов, веду их до усмирённых деревень. Даю пару дней отдыха, а потом оповещаю, что цель меняется. Выходим к берегам Бунуме. Надо будет только озадачить жителей Бун-Похо, чтобы они приготовили достаточное количество плотов из тростника, которого в этих местах навалом. Но опять же -- пусть это Длинный организует. Для пущей конспирации скажу ему, что это тростниковые циновки особого фасона.

Глава двадцать первая.

В которой герой вынужден заниматься совсем не тем, чем ему хочется.

-Пусть каждая свинья нашего "пану олени" приносит по двадцать поросят! - рявкнул Кано. И был тут же поддержан всеми присутствующими на пиру, на разные голоса принявшимися прославлять Сонаваралингу-таки и желать ему, то есть мне, всяческих важных и необходимых с точки зрения папуасов благ.

Я сидел, всем своим видом старательно изображая важность и достоинство, приличествующие моему высокому статусу. В голове стояла лёгкая алкогольная затуманенность. Конечно, досадно тратить драгоценное время на организацию очередной попойки, а потом сидеть на ней в качестве болванчика, автоматически реагирующего на восхваления в свой адрес. Но, увы, увы, и ещё сто раз, увы: подобные мероприятия у папуасов обязательная часть жизни любого солидного человека. Да и у более цивилизованных народов, если судить по Тагору и вохейцам, тоже. Так что оставалось только сидеть в роли свадебного генерала, точнее таки.

С другой стороны, если не придираться и не смотреть на жизнь с позиции человека суматошного индустриального мира, руководствующегося принципом "время -- деньги", всё нормально: столь убедительная победа над давними соседями-врагами, достигнутая очень малой для нас кровью, заслуживает торжественного отмечания.

Тем более, за банкет ныне платят побеждённые бунса. Как-никак пять десятков свиней перекочевало в окрестности Мар-Хона, в стадо общества "пану макаки". Так что десяток поджарых хавроний, оказавшихся на сегодняшнем мега-пиршестве в качестве жаркого, не нанесли ущерба моим финансам. Равно и несколько десятков корзин корнеплодов были также изъяты в рамках контрибуции. Болотные обитатели могли, наверное, радоваться, что дёшево, по меркам сурового каменного века, отделались -- сотня с небольшим убитых и куча раненных, ещё полторы сотни взятых на "временные работы", возвращение награбленного у вэйцев и относительно немного отобранного собственного их имущества. Ладно, пусть пока думают, что на этом неприятности закончились -- Длинный ещё только приступает к работе.

Гулянка нынче охватила весь Вэй с Хоном. А на нашем холме собрались одни сливки общества. Желающих поздравить Сонаваралингу-таки с викторией оказалось так много, что пришлось даже вводить лимит на число сопровождающих для старост и "сильных мужей". Более того из "макак" на "внутреннем" пиру места удалось найти только для "питарасу". "Барану" и "тупису" же ныне вынуждены были облизываться на жаренную и варёную свинину, выполняя функции охраны и поддержания порядка. Ничего, своим орлам я ещё устрою корпоратив в узком кругу -- только наши три сотни, и больше никого.

Кроме всей элиты моей подотчётной территории, явилось немало народу из Ласунга и Текока, а также из Кесу и даже Талу. С некоторыми из них мне уже доводилось общаться во время вербовочных бесед. Однако подавляющее большинство я видел впервые. Разумеется, среди гостей из столицы были шпионы разных фракций нынешней "партии власти", кое-кого даже удалось вычислить. Но преобладали граждане, готовые примкнуть к уже разрекламированному заговору. Похоже, успешная военная компания против бунса добавила мне очков в глазах "сильных мужей" Западной равнины, и теперь они готовы перебегать под руку Сонаваралинги пачками.

Если уж держащиеся особняком и не лезшие в столичные разборки кесу появились -- не тамошний таки, конечно, тот дома остался, но несколько местных боссов со своими людьми. И среди них глава Уке-Поу. Сам староста был мне, в общем-то, до факела. Но с ним пришёл и Пинарапе, тот самый охотник за птичьими головами, подобравший где-то в Верхнем Талу кусок медной руды. Так что хоть какая-то польза от вроде бы бесполезного и, безусловно, разорительного мероприятия всё-таки будет. Главное, ухитриться и выкроить время на беседу с этим Пинарапе в промежутке между разговорами с важными людьми, изъявившими желание примкнуть к "благородному делу по избавлению страны от негодяев, мешающих юной правительнице разглядеть и оценить тех, кто достоин стоять вокруг трона и помогать ей править нашим прекрасным островом" - как я выразился в одном из спичей на сегодняшнем мероприятии.

Нет, хорошо всё-таки, что трюмы вохейских кораблей не бездонные, и вина с собой эти акулы торгового капитализма бронзового века привезли немного. Это я к тому, что заморской кислятины у купцов оставалось всего несколько "баллонов", содержимое которых достались не всем. Да и уважаемым регоям, "сильным мужам" и "питарасу" из рядов "макак" - которые вошли в число не просто званых на пир, но и избранных -- досталось не так уж и много. Так что с бодуна народ в отличие от того зациновковья, что случилось в день прибытия заморских торговых гостей, не болел.

Ещё во время двухдневного пиршества по случаю блистательной нашей победы удалось поговорить кое о чём с купцами. Но, то было скорее озвучивание намерений с моей стороны: бронзовые предметы мне, в отличие от большинства жителей Пеу, не очень нужны; зато я готов заплатить почтенным торговцам за некоторые другие товары, список которых предоставлю чуть позже; кроме того, хочу оговорить условия проезда на их кораблях для моих людей.

Утро началось с долгой и тяжёлой беседы с Выхкшищшу-Пахыром. Бывший тагоров хозяин, конечно, удивился и даже обрадовался намерению дикарского предводителя, моему, то есть, частично компенсировать его потери. Но прожжённый торгаш, мгновенно убрав с лица растерянность и радость, перешёл в наступление, перечисляя понесённые убытки и напоминая через предложение об обещанной покойным Кивамуем торговой монополии. В итоге битый пришлось потратить на то, чтобы с одной стороны этот интриган, недоделанный не сел мне на шею, а с другой -- продемонстрировать ему, что он у нас, на Пеу, теперь правовое государство и уважение прав собственности.

Хорошо, что этот натиск я отражал не в одиночестве, а плечом к плечу с Тагором и Сектантом. Причём если тузтец молчал, мрачно играя желваками, отчего наш визави нервничал и терял уверенный напористый тон, то пожилой вохеец то и дело встревал в разговор. Смысл сказанного им я понимал очень смутно, то есть вообще не понимал, очень редко улавливая уже знакомые мне вохейские слова. Тунаки, поймав мой недоумённо-недовольный взгляд, спохватился и начал переводить, путаясь и запинаясь. Напирал он, как оказалось, больше на моральную сторону вопроса -- типа нехорошо во внутренние дела чужой страны вмешиваться, да и людей в рабстве держать тоже плохо. Как это ни странно, на почтенного Вигу-Пахи тенхорабитская агитация и пропаганда, кажется, подействовала. И в итоге тот согласился в обмен на пять тысяч белых ракушек признать, что не имеет больше к Тагору никаких претензий, а также отдать топор и небольшой кинжал в качестве платы за прокорм Тишки. Что до двух погибших вохейцев и одного пропавшего без вести -- то они люди свободные, за них Выхкшищшу-Пахыр денег не платил, так что убытков от их смерти не понёс. С родственниками же покойников купец как-нибудь разберётся.

Проклятый торгаш вымотал меня настолько, что я даже не стал разговаривать с ним о перспективах дальнейшего сотрудничества. Да и не хотелось, если честно, иметь с этим хитрожопым никаких дел: пусть локти кусает, глядя, как конкуренты будут делать бабки не только на бронзовых топорах. Не фиг поддерживать всяких узурпаторов против законных наследниц. Самый умный, понимаешь -- монополию захотел получить. А баки печёного без специй не хочешь?

Последняя фраза вырвалась вслух. Сектант с Тагором недоумённо посмотрели на меня. "Вигу-Пахи, баки печёного" - пояснил я. Сколь ни мало тузтец прожил среди папуасов, но одно из распространённых туземных выражений, аналогичных русскому "хрен тебе" уже успел усвоить. Что уж говорить о вохейце, который торчит на нашем острове без малого три года.

-Тунаки, этот Вигу-Пахи одной веры с тобой? - спросил я.

-Нет -- Сектант удивился.

-А почему он согласился на наши условия, когда ты стал ему говорить про то, как должны поступать тенхорабиты?

-Не знаю -- покачал головой пожилой вохеец -- Может быть, побоялся.

-Чего?

-Тех, кто идёт по Пути Истины и Света. Среди моряков и торговцев наши люди попадаются. И не всегда они открыто говорят о своей вере.

-Я не тенхорабит. И Тагор тоже. Причём здесь твои единоверцы?

-Торговцы знают, что я твой человек. И знают, что я иду по Пути Истины и Света. Потому Выхкшищшу-Пахыр подумал, что мои братья по вере будут помогать тебе или вредить ему.

-Смешно -- сказал тузтец -- К моему освобождению приложили руку тенхорабиты.

Возместив потраченные на бывшего тагорова хозяина силы плотным обедом, я велел Ванимую послать кого-нибудь "за почтенными заморскими гостями Куму-Тикой и Буту-Микой". Они же акулы местного торгового капитализма Кушма-Чикка и Бухшук-Мишка.

Насчёт акул я нисколько не преувеличиваю: эти двое являлись самыми крупными торговцами из числа плавающих к нашим берегам: первый владел аж девятью кораблями, правда, в Маар-Хоне из них стояла только треть - остальные сейчас разбросаны по разным концам Земноморья - диверсификация бизнеса, понимаешь.... Второй имел всего четыре парусника, зато все они находились здесь. На их фоне остальные, владеющие одним или двумя, как Вигу-Пахи, были сущей мелочью.

Вообще-то разговаривать я планировал с каждым из купцов по отдельности. Но не то они решили выступить предо мной единым фронтом, не то, наоборот, каждый опасался, что конкурент получит преимущество. В итоге припёрлись вдвоём.

Чует моё сердце: несмотря на то, что с этой парочкой говорить предстояло о взаимовыгодном сотрудничестве, нервных клеток я потрачу не меньше, чем на предыдущего посетителя.

После привычного обмена любезностями -- сначала в стиле жителей Пеу, а потом и вохейским манером -- сразу же перешли к делу.

-Я слышал, что из тех ваших людей, что помогали нам против болотных червей, двое умерло от ран, а ещё несколько слишком слабы и могут не выдержать плаванье через Великое море -- купцы несколько растерялись от начала деловой беседы.

-Да, у меня трое моряков получили серьёзные раны -- согласился Кушма-Чикка -- А у почтенного Бухшук-Мишки два человека умерло, и ещё двое не встают.

-Вы воевали вместе с дареоями Пеу. За это и за перевозку на ваших больших лодках сильные мужи Хона и Вэя подарили всем гостям из-за моря двадцать пять связок белых тонопу. Те, кто тяжело ранен, могут пользоваться гостеприимством жителей Мар-Хона до полного восстановления сил или возвращения ваших лодок в следующем году. Но у раненных и умерших дома остались семьи. Я хотел бы помочь им. Тунаки -- короткий кивок в сторону Сектанта -- И отсутствующий сейчас Итуру ваши соплеменники. Я снабжу их раковинами для родственников двух погибших и тех, кто останется у нас.

-Это мудрое и справедливое решение -- Кушма-Чикка посмотрел на меня оценивающе.

-Также я хочу дать вам взамен выбывших моряков -- не знаю, насколько мне удалось воспроизвести вохейское слово, означающее рядового члена экипажа -- Своих людей. Я знаю, что в Вохе за такую работу полагается брать тонопу. Но мои люди не имеют опыта и почти не говорят на вашем языке. Потому будет справедливо, если они ничего не получат. Достаточно того, что вы будете их кормить.

-Благодарим тебя, Сонаваралингатаки -- ответил Бухшук-Мишка -- Но потери людей не такие уж и большие, чтобы понадобилась помощь жителей Пеу.

-Тунаки и Итуру поплывут на родину не только, чтобы передать ракушки семьям погибших и раненых. Я посылаю их обменять в Вохе или в ином месте тонопу на те вещи, которые я им укажу. А жители Пеу будут сопровождать и помогать, если наступит такая необходимость.

-Хорошо. Только от твоих людей, Сонаваралингатаки, не будет большой пользы на корабле -- сказал Кушма-Чикка -- Они даже на еду не наработают. Так что надо будет снабдить их провизией на время пути.

-Согласен -- мысленно проклиная торгашей, ответил я -- Думаю, четырёх сопровождающих Тунаки и Итуру хватит. Пусть они плывут на разных лодках, чтобы не быть вашим людям сильной обузой. И все они будут хотя бы немного говорить на вашем языке. И конечно, вы заберёте их обратно, когда поплывёте к Пеу в следующем году.

-А что должны будут приобрести Тунаки и Итуру? - полюбопытствовал Кушма-Чикка.

-Разные вещи. Но они много места не займут. Но ещё я хочу, чтобы они привезли цхвитукхов. Я слышал, что они больше свиньи и могут носить тяжести.

Торговцы, похоже, слегка охренели. Наконец, Бухшук-Мишка сумел выдавить из себя: "Иногда цхвитукхов перевозят на кораблях. Но недалеко. Я не слышал, чтобы кто-то возил их морем".

-Я готов отдать за то, что вы перевезёте мне цхвитукхов, много тонопу.

-Ты не представляешь, как это будет выглядеть! - возмущённо воскликнул владелец десятка кораблей.

Нет, почему же, представляю. И даже представляю, как там будет пахнуть. Вслух же я сказал: "Я понимаю, что перевоз таких зверей будут нелёгким делом. Потому я и готов дать за них много тонопу".

-Не знаю, выдержат ли они три месяца морского пути.

-А зачем три месяца? - поинтересовался я -- От Тагиры вы добираетесь сюда за месяц.

-Всё равно, месяц -- это много.

-Хорошо, сколько ракушек нужно, чтобы привести?

-Триста связок белых или четыре сотни и пять десятков розовых -- ответил Кушма-Чикка.

Аппетиты у них не слабые: тридцать тысяч раковин -- да это одна двадцатая всего нашего экспорта ракушек.

-Сотня -- парировал я -- Или полторы сотни розовых.

-Две сотни пять десятков белых или три сотни и шесть десятков розовых.

В итоге сошлись на полутора сотнях связок белых или двухстах розовых тонопу. Но по рукам ударить не успели -- так как оказалось, что торгаши имели в виду одного цхвитукха, а я подразумевал парочку -- самца и самку. Потратили на торг ещё полчаса, чтобы прийти к двумстам двадцати связок белых ракушек или трёмстам розовых в обмен на доставку двух молодых цхвитукхов в Мар-Хон.

Дальше пошло обсуждение подробностей доставки и тонкостей договора: всякие форс-мажорные обстоятельства и прочее. Здесь я предоставил полную свободу Сектанту и Тагору. Как это ни странно, плотник, недолго пробывший моряком, и солдат удачи оказались подкованы в сопровождающей торговые сделки казуистике не хуже купцов-профессионалов. Так что почтенным Кушма-Чикке и Бухшук-Мишке оставалось только мрачно соглашаться со всякими "товар считается привезённым, если его передали лично Сонаваралинге-таки или посланному Сонаваралингой-таки человеку", или " обязуюсь в случае гибели одного или обоих цхвитукхов вернуть две трети отданного за перевозку". Я бы точно при составлении договора пропустил не одну ловушку, оставляющую меня ни с чем.

Цену конечно, купцы заломили запредельную -- я уже знал от Сектанта и Тагора, что двух-трёхмесячные цхвитукхи стоят в пределах пары серебрянных монет, что составляет от одной до двух тысяч двух наших ракушек. В общем: "за морем телушка -- полушка, да рубль перевоз". А тут, если судить по отношению цены самого товара и его перевозки, даже не один рубль, а целых пять. Но, ничего, придётся раскошелиться. Зато мне точно уготовано место в туземной истории -- и, причём, не только в качестве великого колдуна и полководца. Так и представляю, как спустя несколько поколений папуасские школьники заучивают: "Он принял страну с палкой-копалкой, а оставил с деревянной сохой".

Да и доставка неведомых зверей на самом деле -- только одна сторона грандиозных планов на этот навигационный сезон. Вторую же их часть почтенные торговцы просто напросто не заметили: четвёрка откомандированных для сопровождения "моих" вохейцев туземцев не просто же сопровождать тех будет -- попутно телохранители-надзиратели будут трудиться моряками.

А на следующий сезон я постараюсь опять пристроить несколько человек из Хона и Вэя в экипажи чужеземных кораблей - только на этот раз всё будет выглядеть для купцов как самоличная инициатива папуасов, которым захотелось посмотреть мир, и которые готовы работать за еду. За несколько лет, думаю, мореходную практику пройдёт достаточное количество жителей Пеу, чтобы из них формировать команды для собственных судов. Капитанов и штурманов, конечно, придётся первое время нанимать из вохейцев, но с обязательным обучением помощников из местных кадров. Даже купить у чужеземцев корабль и то будет выгоднее, нежели постоянно пользоваться их услугами. А уж если строить парусники своими силами -- тем более. Деревья подходящие на нашем острове имеются -- Сектант даже показывал мне пару рощ. Правда, это было на границе Бонко с Сонавом. Но можно найти и ближе -- если не в Хоне, то в Талу или Кесу точно. Тем более что всё равно до строительства собственного торгового флота ещё не один год.

Расставались мы с почтенными негоциантами вполне довольными друг другом. Купцы подсчитывали барыши, я же думал о тех новшествах, которые смогу внедрить среди туземцев, когда вернутся мои эмиссары: кроме приобретения цхвитукхов Сектанту с Бакланом была поставлена задача поискать кузнеца или металлурга, готового перебраться на Пеу; также по возможности следовало найти специалиста по ирригационным сооружениям и архитектора, способного организовать кирпичное строительство. Вообще-то конечно, список, записанный пожилым вохейцем под мою диктовку, насчитывал полтора десятка профессий. Но я прекрасно понимал: вербовка парочки мастеров хотя бы среднего уровня уже будет удачей -- не так уж и много на самом деле даже в наиболее развитых странах Земноморья ремесленников и просто грамотных людей, а ещё меньше их согласится сменить родные места на какую-то варварскую глушь.

В принципе для революционного рывка в местной экономике достаточно кузнеца, способного выплавлять железо из болотной руды и обучать этому моих подопечных; специалиста по рытью осушительно-оросительных каналов, который сможет передать свои знания и умения туземным ученикам; а также скотины для таскания сохи или плуга и перевозки тяжести. Ну и конечно -- потребуется политическая воля, чтобы освободившееся время папуасы тратили не на сидение под пальмами, а на производство прибавочного продукта. Вопрос, как это сделать, не вызвав массового народного возмущения: ну, из недавно покорённых бунса, равно как и тех, кого ещё предстоит покорить, Длинный выжмет всё, что можно; а вот с ганеоями Хона-Вэя будет куда сложнее, не говоря уже о дареоях.

После изматывающих переговоров с купцами общение с охотником за птичьими головами и перьями Пинарапе воспринималось как непринуждённая беседа: никаких тебе намёков, вторых и третьих смыслов. Мне даже не приходилось изображать интерес к его похождениям по лугам Верхнего Талу: ведь и в самом деле любопытно и познавательно послушать про один из немногих углов Пеу, почти не затронутый хозяйственной деятельностью человека. Да и возможность того, что где-то там, в туманных безлесных просторах до сих пор прячутся от жадных людских глаз местный аналог моа -- комуси -- почему-то волновала меня, несмотря на отсутствие ощутимой практической пользы данного факта.

Так что я не стал сразу же переводить разговор на камни голубого или зелёного цвета, позволив охотнику травить свои байки. А тот и рад был стараться: сначала, конечно, он немного робел перед великим колдуном и воином Сонаваралингой, но потом, хлебнув браги и чувствуя доброжелательный настрой слушателей, расслабился. Трёп Пинарапе, подогреваемый вопросами присутствующих, продолжался, наверное, час, а то и два. Но, наконец, я перешёл к делу.

-Твой родственник, Отукоме, рассказавший о твоих подвигах и приключениях, показал мне амулет из камня, который ты нашёл в Верхнем Талу. Как вот этот -- с этими словами я поднёс к лицу охотника-кесу левую руку с браслетом, состоящим из разных каменных бусинок, среди которых попадались и малахитовые.

-Да, я видел и подбирал похожие -- согласился Пинарапе -- В двух местах.

-Такие камни встречаются в Сонаве, где живут мои родственники. Однажды духи поведали мне, что из этих камней можно получать ножи и топоры, похожие на те, что привозят из-за моря светлокожие чужеземцы. Также духи подсказали, что нужно делать и какие заклинания при этом произносить.

-У нас говорили про то, что сонаи научились делать оружие, похожее на заморское -- согласился охотник.

-Если ты покажешь моим людям места, где встречаются такие камни, то сможешь по праву говорить всем, что Сонаваралингатаки твой друг -- сказал я -- Также твоими будут первый топор и первый кинжал, сделанные из тех камней.

-Хорошо -- ответил кесу с воодушевлением -- Можно хоть завтра идти.

-Не так быстро -- улыбнулся я -- Увы, в ближайшие дни не получится. Нужно закончить мен с нашими вохейскими гостями. Да и другие дела ещё предстоят. Так что, Пинарапе, возвращайся пока в свою деревню. И жди моих людей. Единственно, я хочу попросить тебя пока держать в тайне наши намерения насчёт этих камней.

-Почему?

-Потому что эта земля племени талу. Следует разговаривать с их таки, чтобы он разрешил копать землю. Но сначала требуется выяснить -- сколько голубых камней можно набрать. Если я сейчас договорюсь с правителем Талу, а потом окажется, что там всего несколько жалких обломков, то получится глупо. Потому сначала мои люди проверят, стоит ли вообще просить о чём-то тамошнего таки. А ты, Пинарапе, пока молчи и ничего никому не говори -- ведь ты же не хочешь, чтобы твой друг Сонаваралингатаки выглядел глупцом?

-Да-да -- охотник пожал плечами в знак согласия.

-Вот насобирают посланные мною люди хотя бы пару корзин сонайских камней, тогда и буду разговаривать с таки и "сильными мужами Талу. А пока пусть всё останется в тайне.

Разговор с охотником-кесу закончился уже поздно вечером, в полной темноте. Город внизу светился редкими огоньками костров, возле которых, наверное, собирались самые стойкие из празднующих великую победу над тинса. Единственным ярко освещённым местом во всём Мар-Хоне оставался песчаный пляж рядом с вытащенными на берег вохейскими кораблями: там горело свыше десяти больших костров. Оставалось только догадываться, чем занимались чужеземцы: продолжали гулянку, вели позний торг с местным населением, латали свои корабли или же просто охрана разожгла огонь поярче, чтобы никто не атаковал под прикрытием ночного мрака.

Ранним утром, ещё в предрассветном сумраке, состоялся разговор с Тагором.

-Морской владыка Тобу-Нокоре сказал мне, что я могу взять те связки тонопу, которые собирались с каждого жителя Хона и Вэя, и использовать их по своему усмотрению во благо народа Пеу -- начал я.

-Это хорошо -- сказал тузтец.

-Но найдутся те, кто не поверят моим словам -- добавил я -- Они будут говорить: "Сонаваралинга взял подношение морскому владыке. Сонавалинга оскорбил бога. Сонаваралингу нужно наказать". Таких людей будет немного, но они могут своими разговорами навредить мне.

-Что же делать? - спросил наёмник.

-Ты возьмёшь тонопу из святилища Тобу-Нокоре. Пятьдесят связок получит Вигу-Пахи за твою свободу, остальные же передашь на хранение Куму-Тике. Из них часть он возьмёт за доставку сюда цхвитукхов, а оставшиеся пусть отдаст Итуру с Тунаки, чтобы они меняли их на еду и всё, что может понадобиться в Вохе.

-Может, стоит взять ракушки в открытую? - усомнился Тагор -- Если такова воля самого вашего Тобу-Нокоре?

-Нет -- отрезал я -- Морской владыка сказал мне, что надлежит поступить именно так, как я говорю. А ему виднее, что делать.

-Хорошо -- видно было, что тузтцу данная идея не по нутру, но он вынужден выполнять распоряжение вышестоящего руководства.

-Сейчас пойдём в святилище Тобу-Нокоре и посмотрим на месте, как лучше всего выполнить его волю -- добавил я.

По раннему времени возле идолов никого не было. По правде сказать, и днём здесь не так уж и людно. Туземцы приходят принести подношения капризному и жестокому владыке морских глубин и штормов: оставляют амулеты, кусочки печёных корнеплодов, мажут губы деревянных изваяний кровью, говорят свои просьбы, и тут же уходят прочь.

Тагор стоял на вытоптанном пятачке, цепко оглядывая окрестности: полоса кустов, начинающаяся в паре десятков метров, неглубокая канава, тянущаяся до берега реки по полям, хижины вдалеке. Потом он оценивающе посмотрел на сложенные у подножья самого главного идола связки тонопу.

-Мне их за ночь до кораблей не перетаскать одному -- подытожил тузтец.

-Тогда ночью спрячешь в укромном месте -- сказал я -- Хотя бы в тех кустах. Поближе к реке. А на следующий день ближе к вечеру мы вместе возьмём лодку и привезём их вохейцам.

-Хорошо -- бывший наёмник пожал плечами в знак согласия.

Весь бесконечный день прошёл как на иголках: общался ли я на береговом торжище с заморскими купцами и местными жителями, обсуждал ли со строителями, достаточна или нет высота стены -- всё одно, мысли были о предстоящей этой ночью операции по экспроприации.

Когда густая и влажная тьма окутала Мар-Хон, мне было не до сна. Я лежал в своей хижине и напряжённо вслушивался в звуки, долетающие извне. До святилища Тобу-Нокоре был километр, если не больше, сомнительно, чтобы до нашего холма долетел хотя бы звук в случае поимки похитителя подношений морскому владыке. Но я всё равно старался не пропустить малейший шум и вздрагивал, когда мне казалось, что где-то вдали кто-то кричит. И как всегда в таких случаях, когда сон одолел меня, оставалось только догадываться.

Проснувшись в темноте, в которой однако уже угадывался предрассветный сумрак, я некоторое время лежал, соображая, где я, и что я тут делаю. Под боком сопела во сне Таниу. Доставшаяся мне по наследству от предшественника женщина заняла своё место не только в качестве ответственной за кухню и поддержание порядка, но и в моей постели -- причём произошло это как-то само собой, даже буднично. Правда, вечером ей не пришлось ублажать своего повелителя и господина -- меня, то есть. Не до того мне вчера было.

Я полежал ещё немного, надеясь уснуть, но сон больше не шёл. Промаялся, переворачиваясь с бока на бок, и в итоге поднялся, когда сумерки стали совсем отчётливыми. Осторожно ступая, чтобы не разбудить Таниу, выбрался из хижины. Холм спал. Только часовые маячили у недостроенной стены. Мой же путь лежал в другую сторону -- к северо-западному краю, откуда открывался вид на большую часть Мар-Хона, в том числе и на святилище Тобу-Нокоре. Я тщетно вглядывался вдаль, пытаясь высмотреть -- нет ли суеты вокруг спичек-идолов. Вроде бы там тихо и пусто -- никакого движения. Что немного успокаивает. Хотя, конечно, полностью душевный покой мне вернёт только Тагор с личным отчётом о том, что все связки ракушек благополучно похищены и надёжно спрятаны. А ещё лучше -- что тонопу уже на вохейских кораблях.

От нечего делать я прошёлся по краю холма, разглядывая пейзажи внизу. Охранники у будущих ворот вопросительно уставились на меня -- неурочный визит начальства и в каменном веке ничего хорошего не предвещает. "Всё нормально" - успокоил я их - "Не спится просто".

Ещё через полчаса народ начал просыпаться, и пространство наполнилось обычным шумом и гамом. Очень хотелось выяснить, где же тузтец. Но делать этого не следовало. Потому я стойко терпел неопределённость.

После общего завтрака "макаки" начали разбредаться, в соответствие с графиком по разным делам: кто на поле, кто на строительство стены, кто заниматься военным упражнениями. У последних, правда, возникла заминка -- оказалось, что одного из главных тренеров нет. Где может быть Тагор, никто не знал. У меня уже тревожно засосало под ложечкой, но тут пропажа нашлась: тузтец появился в проёме, бодрый и довольный. На вопросы, где же он провёл ночь, ухмыляясь, бросил что-то насчёт молодых вдов, которых в таком большом селении хватает.

Увы, переговорить с бывшим наёмником с глазу на глаз не удалось -- тот сразу же принялся гонять подопечный контингент. Да и я недолго наслаждался бездельем с наблюдением за работой других.

Сперва я решил, что толпа, ввалившаяся через недоворота, имеет какое-то отношение к ночной экспроприации, и приготовился к худшему. Но быстро сообразил, что шумная агрессия этой компании направлена не на меня, а друг на друга. Хотя настроение это не сильно улучшило. Потому как мне предстояло сейчас довести до конца судебное заседание по делу о злокозненном колдовстве -- то самое, которое пришлось прервать в связи с нападением тинса. Придав своему лицу надлежащее выражение начальственной надменности и величавости, я занял "официальное" кресло. И суд начался.

Настроение у меня сегодня не очень хорошее, а нелюбовь к религиозным предрассудкам на фоне идиотизма, к которому пришлось прибегнуть для изъятия столь нужных для прогресса и процветания ракушек, обострилась неимоверно. Так что я неожиданно для пострадавшей стороны выступил не судьёй, а адвокатом обвиняемого Лагумуя.

"В чьей власти находятся люди, оказавшиеся в море?" - вопрошал я риторически - "Конечно повелителя водной стихии Тобу-Нокоре. И потерпит ли морской владыка вмешательства жалкого смертного, каким является мастер Лагумуй? Морскому владыке всё равно -- защитные знаки нанесёт человек на лодку или наоборот, губительные. Тобу-Нокоре будет действовать назло: если человек нанесёт защитную резьбу, то возьмёт и разобьёт лодку. А если же будут знаки портящие лодку -- то он может, показывая свою силу, сделать так, что она благополучно вернётся к берегу".

Я ещё долго выворачивал аргументы шиворот-навыворот, доказывая, что чёрное -- это белое, а белое -- это чёрное. Так что сначала ошалевшие истцы вынуждены были согласиться, что учитывая своеволие повелителя морей, теперь уж и не установишь: колдовал Лагумуй над лодкой, желая навредить, или же наоборот -- желая добра заказчикам. А потом мне удалось убедить публику, сославшись на информацию, которую я получаю напрямую от своего покровителя, что в данном случае имела место следующая последовательность событий: мастер-лодочник нанёс на своё изделие необходимые знаки, а Тобу-Нокоре, увидев своеволие ничтожного человечишки, пришёл в ярость и сделал всё по-своему. В итоге все претензии к Лагумую были сняты.

Однако я рано радовался столь хитроумному разрешению тяжбы. Подсудимый, вместо того, чтобы радоваться оправдательному приговору и побыстрее сваливать, озадачил меня вопросом: "Но как же мне поступать теперь, если морской владыка Тобу-Нокоре легко может преодолеть те защитные знаки, которые я наношу на свои лодки?"

Я, про себя матюгнувшись на языке непонятно где находящейся Родины, задумался.

-Всё просто -- кажется, решение нашлось -- Ты, Лагумуй, как и прежде наноси свои знаки и говори заклинания. Но теперь всегда обращайся к морскому владыке со словами, что все, кто пускается в плавание, в его власти, и пусть он сам решает: пощадить людей, пользующихся твоими лодками, или же взять их себе в качестве жертвы.

-Спасибо за мудрый совет, Сонаваралингатаки -- сказал мастер-лодочник.

-Спасибо тебе, Сонавалингатаки за справедливый суд -- вторили ему истцы.

-Теперь мне нужно будет наносить дополнительные знаки на все лодки, мною изготовленные, а также читать новые заклинания и обращения к Тобу-Нокоре -- вдруг выдал Лагумуй с озабоченным выражением лица -- Люди, передавайте всем, кому я делал лодки, что я буду их переделывать. И пусть пользующиеся моими лодками поспешат.

Не успел я похлебать супчика с мясом конури и кусочкам коя, восполняя силы, затраченные на справедливое и мудрое судейство, какой-то новый шум. Я опять внутренне подобрался, ожидая известий о пропаже подношений морскому владыке. Но оказалось, что просто группа рыбаков умудрилась поймать особо крупного морского млекопитающего, которых ваш покорный слуга окрестил тюленями. И теперь "достопочтенного Сонаваралингу-таки" зовут поучаствовать в качестве почётного гостя на церемонии разделки туши и распределения добычи.

В общем-то особого интереса сама процедура не вызывала -- ни малоэстетичное свежевание, ни подробности делёжки морского чуда-юда между участниками рыбалки, превратившейся нежданно-негаданно в охоту. Но вот шкура "тюленя" меня интересовала весьма -- как материал для щитов или для изготовления мехов в медеплавильню. Так что я любезно принял приглашение.

Туша неведомой морской зверушки лежала на свободном куске пляжа -- примерно посредине между зоной азартных игр и вохейскими торжищем. Народу собралось немало. Многие из обычных завсегдатаев черепашьих бегов и крабьих боёв бросили привычные занятия и толпились вокруг. Да и из вохейцев добрая половина пришла, привлечённая скоплением туземцев.

Меня со свитой и посланцем от удачливых охотников толпа пропустила, раздавшись в стороны, и тут же вновь сомкнулась. Заправлял здесь довольно молодой парень, моих примерно лет, высокий и худой. Кроме добытчиков "тюленя", допущены были к торжеству с десяток "сильных мужей" Мар-Хона. Я с интересом разглядывал животину, благодаря которой сумел немного продвинуть прогресс в местном гончарном деле и дать толчок металлургии: да, тюленем эту гору мяса и жира с торчащими из пасти клыками назвать трудно -- скорее уж морж какой-то. Но ладно, не буду менять уже привычное название.

Узрев появление таки, которого, похоже, одного и ждали, распорядитель затянул нараспев, обращаясь к убитому зверю. Если перевести на нормальный язык заковыристые обороты "торжественной" речи, то сейчас руководитель охотников гнал своей добыче откровенную дезинформацию: дескать, напоролся бедный тюленистый морж на острый камень на дне морском, пропорол свой бок могучий; и теперь лежит, отдыхает, сил набирается, в компании своих друзей-людей; а потом его пир знатный ждёт, на котором будет он самым главным гостем. Дабы лучше запарить мозги потерпевшему его обидчики устроили пляски с танцами вокруг несчастного. Само собой в сие действие были вовлечены и почётные гости. Так что и мне с сопровождающими пришлось притоптывать и приседать в ритм, выбиваемый по деревянному барабану одним из охотников.

Наконец дискотека окончилась. Надеюсь, вид у меня был не самый дурацкий... И началась разделка туши. Всё тот же долговязый парняга, ловко орудуя каменным ножом, принялся снимать шкуру с добытого зверя. При этом он не забывал заговаривать зубы покойнику: дескать, скинь плащ тяжёлый, неудобный, гость дорогой, да проходи на праздник в твою честь.

Мясо "гостя дорогого", если честно было не очень -- по мне так конури, которых Таниу пускает на суп, куда мягче и вкуснее. А эта тюленятина ощутимо отдавала рыбой. Но ничего, съел и даже добавки попросил -- чтобы не огорчать пригласивших меня охотников.

Ненароком поинтересовался, что собираются со шкурой делать.

-Не знаю -- ответил Рохоке, тот самый худой предводитель -- Обменяем на что-нибудь.

-Тогда я готов её взять -- сказал я.

-Ты, Сонавалингатаки... -- протянул охотник -- Тебе могу подарить.

-Спасибо, это хороший подарок -- в туземном языке нет слова "дорогой", в смысле цены вещи -- Ты не пожалеешь об этом -- пообещал я Рохоке. Разумеется не пожалеет: если в Талу действительно есть медная руда, шкура вполне тянет на пару-тройку изделий нашей молодой металлургической промышленности

-Тогда я велю жене с сестрой выделать её как можно лучше, чтобы не пришлось мне и моим друзьям стыдиться такого подношения.

В общем, остаток дня провёл я с пользой: шкура большая, хватит на немалых размеров меха. Уже почти в полной темноте возвращались домой.

А на холме, наконец-то услышал новость: морской владыка Тобу-Нокоре взял поднесённые ему жителями Хона и Вэя ракушки. Именно такая версия, как следовало из разговоров, была практически единственной -- никто даже и не подумал, что имело место банальное воровство.

Ну, а уже на сон грядущий заслушал доклад Тагора: вся куча связок надёжно спрятана в зарослях недалеко от берега Алуме, откуда он вывезет их к вохейцам завтра самым ранним утром. Насчёт лодки тузтец договорился, лишних глаз надеется избежать. Я сдержано поблагодарил наёмника, велев ему быть осторожнее. Тот, усмехнувшись, ответил: "Постараюсь. Мне моя шкура дорога".

Следующий день начался с самого натурального религиозного психоза, охватившего поголовно Мар-Хон с окрестностями. Исчезновение коллективного подношения от лица всего населения Побережья было воспринято как некий знак. И о смысле сего знамения теперь шли ожесточённые споры. В общем, для введения развивающихся событий в более-менее мирное и организованное русло требовались немедленные действия. И кому ещё всем этим заниматься, кроме как Сонаваралинги, в лице которого соединяются властные полномочья с особыми отношениями с Тобу-Нокоре.

К полудню вокруг святилища морского владыки собралась толпа в несколько тысяч человек. Народ ждал разъяснений и официальных комментариев. И они последовали...

Я прошёл сквозь почтительно расступающуюся толпу, поднялся на возвышение, где стояли идолы повелителя волн и глубин со свитой, мысленно сказал себе: "Охренеть, до чего я докатился". И начал речь.

Обороты "торжественного" языка лились, сплетаясь в кошмарные с точки зрения здравого смысла конструкции. Но, судя по реакции передних рядов, публике нравилось. Через полчаса, охрипнув от громкого крика, я замолчал. Не знаю, насколько собравшимся стало понятнее явленное знамение. Скорее уж я своей речью запутал народ ещё сильнее: у меня вышло что-то маловразумительное, хотя и красиво звучащее и весьма оптимистичное. Хотя, всё же, надеюсь, главный посыл понятен: Тобу-Нокоре обещает сто лет благоденствия и новых благ всем дареоям Пеу, но для пущего закрепления эффекта, чтобы данные посулы стали реальностью, следует отныне каждый год подносить ему такой же подарок. И коль морской владыка его опять заберёт, то значит, всё будет отлично.

В общем, народ немного успокоился и настроился на оптимистичный лад, волнение постепенно улеглось. Хотя количество посетителей в святилище Тобу-Нокоре выросло в десятки раз -- теперь возле идолов почти всегда кто-то был.

Правда, почти сразу же обнаружилось, что кое-то из "сильных мужей" начал смотреть на меня косо. Я спросил Ванимуя, чего это они. Тот ответил: "Уважаемые Тибуки и Тоноку много лет объясняли жителям Хона и Вэя волю морского владыки. Потому сейчас они и недовольны".

Опаньки... На ровном месте нажил себе врагов. Причём, были бы мне эти жреческие функции сильно нужны. Так нет же -- участие в торговле опиумом для народа скорее отвлекает от других дел. Да и совестно как-то осознанно и преднамеренно врать на такую массовую аудиторию. Точнее даже -- опасно... Чего доброго ещё почует публика фальшь, и, боюсь, освистыванием и закидыванием гнилыми кокосами дело для меня не закончится.

Тут же поинтересовался у своего консультанта по местным делам -- может, поговорить с обиженными регоями, объяснить, что я вовсе не покушаюсь на их права толковать и оглашать волю Тобу-Нокоре. Ванимуй, немного подумав, ответил: "Тибуки и Тоноку сейчас злы на тебя. Чуть позже, когда они остынут, побеседую с ними, скажу, что Сонавалингатаки не думал лишать их права говорить от имени морского владыки. А потом ты и сам с ними будешь разговаривать".

-Хорошо -- только и оставалось ответить. Хотя чего тут хорошего: сколько времени теперь займёт урегулирование этого недоразумения... И каких подлянок ожидать от "сильных мужей", на деляну которых я ненамеренно залез. Главное, чтобы они от обидок не начали расследование обстоятельств, при которых Тобу-Нокоре "забрал" столь щедрое подношение.

Единственное что немного успокоило -- это отчёт Тагора по возвращении в резиденцию: гуманитарная помощь от морского божества благополучно доставлена ранним утром на пляж, пять тысяч ракушек отданы Выхкшищшу-Пахыру, остальные вручены Кушме-Чикке, им пересчитаны, приняты на хранение, о чём почтенный судовладелец выдал тузтцу расписку, в которой указано количество вплоть до последней ракушки. О точном содержании сего документа оставалось только догадываться -- мне понятна была только часть с вохейскими числами: выстроенные вертикально точки, означающие единицы, столбики- десятки, квадратики-сотни и тысячи-треугольники. Из слоговых знаков я понял от силы половину, да и ту не в состоянии оказался связать воедино.

"Расписка на тебя, Сонаваралингатаки" -- пояснил бывший наёмник -- "Но ты можешь своей рукой вписать, что доверяешь получение денег или иные действия по ней Тунаки. Итуру лучше не вписывать. Старику всё же доверия больше. Тенхорабит, как-никак". Я кстати, был того же мнения -- что Сектант более надёжен, чем Баклан. И в силу возраста, и в силу предписываемых религией моральных установок.

"Как провожают пароходы..." - неожиданно всплыла в памяти строчка из какой-то советской ещё, кажется, песни. Сегодня, конечно, провожали не пароходы, а небольшие парусники. Вот ведь интересно -- пока вохейские корабли лежали на песке, казались они огромными -- особенно в сравнении с папуасскими долблёнками. Но как только суда оказались на воде, сразу же стала видна их мизерность и ничтожность на фоне моря. И оставалось только дивиться мужеству тех, кто рискует пускаться на таких скорлупках в долгие плаванья, неделями не видя берегов.

Сказаны уже все прощальные речи, сто раз говорено с Сектантом, что он должен привезти, и какие суммы может потратить. И теперь моряки, а с ними и пятёрка пассажиров, загружают последние связки товара с туземных лодок в трюмы. Прощание состоялось несколько часов назад -- таковы, увы, особенности местного портового дела, когда корабль подтаскивается к линии прибоя, сталкивается в воду, буксируется в ручную несколько десятков метров по мелководью, а потом, когда глубина под килем уже достаточна, идёт заполнение трюмов и размещение судового инвентаря и имущества экипажа и пассажиров -- если они есть. Так что никаких маханий платочком с пирса -- в виду отсутствия оного.

Планы пришлось менять в самый последний момент: всё-таки Баклан оказался нужнее здесь, на острове, в качестве связного между мною и Солнцеликой и Духами Хранимой. В итоге старик оправился без своего родственника. Зато в сопровождении четырёх жителей Пеу. Там, на чужбине, вопрос лояльности мне или кому ещё становился делом десятым, потому я, выбирая охрану Тунаки, руководствовался больше знанием вохейского, хотя бы зачаточного, да наличием опыта общения с заморскими чужаками. К сожалению, не удалось уговорить сопровождать Сектанта Гохоре, плавающего в Вохе. Так что пришлось троих выбрать по рекомендации Ванимуя -- двух из его подчинённых, ещё одного из числа родственников моего советчика. А командиром над ними ставить одного из "макак", Тухупу. Он давно попал мне на заметку за редкое сочетание живого и пытливого ума, храбрости и холодного рассудка в критических ситуация.

Правда, этот орёл мог бы пригодиться и "дома" в качестве металлурга -- поскольку относился к самым толковым из подручных Атакануя. В своё время я даже настоятельно предлагал Тухупу остаться в Мака-Купо, причём советовал из совершенно добрых побуждений. Но извечное любопытство и неугомонность натуры заставили его бросить столь блестяще начавшуюся карьеру и отправиться с нашей армией на запад острова.

Увы, кадров катастрофически не хватало. Так что пришлось выбирать, на что бросить человека. В итоге я решил, что сопровождать торговую миссию в данный момент важнее. Тем более что медь плавить начнём в лучшем случае через несколько месяцев -- пока же нужно разобраться с более важными делами.

На прощание Тухупу выслушал длинную лекцию на тему соблюдения осторожности -- чтобы в Вохе ртом не хлопал, ни с кем особо не откровенничал, и выполнял распоряжения Тунаки. Сектанту же я сказал об ответственности за сопровождающих, которые "в вашей стране, словно дети, будут". Ну, в качестве благого пожелания -- в случае возможности -- пристроить начинающего металлурга в какую-нибудь мастерскую по профилю, для повышения квалификации, так сказать.

Прошли долгие часы, прежде чем стайка кораблей, медленно уходящая от берега, затерялась на просторе Хонского залива. Сегодня вечером они, ещё может быть, остановятся на ночёвку в Вэй-Поу или, скорее, где-нибудь на северном берегу пролива, ведущего в открытый океан. А завтра, с утренним солнцем, уйдут подальше от берега и будут ловить парусами попутный ветер. А там как повезёт: могут за неполные два месяца добраться до первых островов, подчиняющихся вохейскому царю, могут и все три бороться с морем, а могут и навсегда сгинуть в пучине. Оставалось только надеяться на доброе расположение Тобу-Нокоре или его вохейского коллеги Шшумпшу-Уляраху.

Но мне некогда было предаваться излишним размышлениям и грусти. Две сотни "макак" и шесть сотен отборных бойцов со всего Вэя и Хона уже практически готовы выступить в поход, как они думают, против ещё не покорённых бунса и тинса. В общем-то, люди собраны и организованы ещё пару дней назад, но я дожидался отплытия заморских торговцев -- как-то неуютно оставлять в тылу четыре сотни чужеземцев, когда уводишь самых боеспособных воинов.

Глава двадцать вторая

В которой герой вспоминает одну старую песню, вызволяет прекрасную даму, а также проявляет сперва жестокость, а потом милосердие.

"Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону" - внезапно вспомнилась строка из песни. Саму песню слышать не доводилась, а эти слова в далёком цивилизованном прошлом до меня добрались посредством не то какого-то телевизионного юмориста-зубоскала, не то просто в виде анекдота.

Ситуация у нас была чем-то схожа с тем революционным матросом, который вроде бы фигурировал в песне: восемь сотен папуасов под моим руководством бодро топали по деревянной гати через бунсанские болота на Тинсок. А согласно моему плану должны будут через два или три дня оказаться под Тенуком. Правда, об этом даже командиры узнают только завтра с утра -- когда мы окажемся недалеко от верховьев Бунуме, по которой будем сплавляться до Алуме. В общем: "Я шёл на Тинсок, а вышел к Тенуку".

Пейзаж вокруг не радовал -- болота, покрытые ряской озёрки, небольшие куски леса на местах повыше, снова болота и небольшие водоёмы. За прошедшие со времени славной победы над болотными обитателями недели я так и не сумел сообразить, как же всё-таки прокопать каналы, чтобы осушить местность. Потому приходилось довольствоваться бревенчатыми настилами, весьма свободно плавающими в болотной жиже, так что то и дело кто-нибудь из бойцов, не удержавшись, соскальзывал в мерзкую даже на вид субстанцию. К счастью, идущие рядом всегда успевали вытащить неосторожного товарища, и единственной неприятностью для искупавшегося была прилипшая к телу грязь. Впрочем, учитывая роящихся над нами кровососов, от которых эта корка защищала, не такая уж это и неприятность. По крайней мере, кое-кто специально измазывался -- чтобы комары меньше грызли.

После нескольких часов акробатических упражнений на брёвнах наша колонна выбралась на сухое место. До ближайшего селения бунса оставалось пройти всего ничего. Но, посоветовавшись с командирами, я объявил привал до утра -- нечего свежеиспечённым ганеоям видеть представителей касты господ в жалком виде. Завтра с утра со свежими силами пройдёмся через их деревни. Правда, из графика немного выбьемся. Но об этом знаю только я один.

В Бун-Похо меня встретил Длинный со своим отрядом.

-Сонаваралингатаки -- бодро отчитался он -- Болотные червяки соорудили сто двадцать циновок, о которых ты распорядился. Циновки сложены ниже по течению реки, в полудне ходьбы.

-Хорошо -- я улыбнулся. Места на плотах должно хватить на все восемь сотен.

Время перевалило за полдень, самая жара. Можно дать воинам разрешение на отдых. Но прежде следует объявить об истинной цели похода. Поэтому приказываю командирам построить всю нашу армию.

-Славные "пану макаки", славные сыны Хона и Вэя -- голос мой звенит над притихшей массой -- Я, Сонаваралингатаки, "пану олени" братства "пану макаки", таки Хона и Вэя, хочу сказать вам, что цель нашего похода меняется.

Среди толпы пошёл недоумённый гул.

-Прошедшей ночью ко мне явился дух, сказавший, что в Тенуке ждёт моей помощи Солнцеликая и Духами Хранимая тэми Раминаганива. Правительницу окружают сейчас по большей части люди недостойные. Мой долг прийти на помощь нашей тэми и тем немногим, кто верно ей служит и думает о благе всего Пеу. Сегодня мы пойдём на север. Недалеко отсюда приготовлены плоты, на которых мы спустимся по Бунуме до Алуме, а по ней доберёмся почти до самого Тенука. Солнцеликая и Духами Хранимая тэми волей духов уже знает о помощи, которая к ней идёт, и соберёт всех верных ей людей. Враги же наши не будут знать о готовящемся до последнего, пока мы не окажемся в Тенуке. И помните, в столицу мы придем по зову нашей повелительницы. Так что вести себя все должны, как подобает верным своему долгу дареоям. Постарайтесь никого не убивать без нужды, даже если на вас кто-то будет кидаться с оружием: там могут оказаться честные люди, которые не знают о наших целях. Всех регоев Тенука надлежит задержать, обезоружить и привести пред очи нашей юной тэми для определения их виновности или невиновности.

Да, умею я народ удивить и в растерянность ввести. Но возмущения никто не выражает. Более того, на чёрных лицах видна решимость идти и вызволять бедную тэми немедленно. И даже марш-бросок по болотам никого не пугает.

На совещании с участием вэйских и хонских командиров и наших "оленей" и полусотников все также ведут себя, словно только и ждали этой новости.

-Мы давно говорили -- подал голос Уруборе, "сильный муж" из Нохоне -- Что Сонаваралингатаки должен взять в жёны Солнцеликую и Духами Хранимую.

-Думаю, что сама тэми должна решать, кто станет её мужем -- отвечаю.

-Конечно -- соглашаются со мной все. Им-то выбор Раминаганивы ясен -- разве можно выбрать кого-то иного, кроме великого колдуна и полководца.

Ладно, спорить не буду. Разгоним конкурентов, там и посмотрим. Я всё-таки склонен выяснить у Ванимуя с Рамикуитаки полный перечень молодых парней из знатных семейств Западной равнины, из которых и выберем подходящую пару для Солнцеликой и Духами Хранимой. Причём постараюсь, чтобы и ей будущий супруг понравился, и партия была оптимальной с точки зрения внутриполитических раскладов - то есть принц-консорт должен состоять в родстве с максимумом кланов и группировок. А уж в будущем я буду следить, чтобы назначенный в мужья обращался с тэми хорошо -- иначе голову паршивцу оторву, вместе с остальным выступающими частями.

Как спала полуденная жара, двинулись в путь. Некоторая заминка вышла из-за нежелания кого-либо оставаться в Бунсане для усиления отряда Длинного -- всем хотелось идти спасать тэми. Пришлось устроить жеребьёвку на веточках. Короткая досталась малознакомому старосте из Вэя с отрядом из полусотни человек. Он, конечно, особого восторга не проявил, скорее наоборот. Но вынужден был подчиниться воле духов.

И вновь чавкающая под ногами болотная грязь, доходящая местами по грудь. К вечеру добрались до плотов, заготовленных бунса под присмотром Длинного. Переночевали на сухом пятачке, а утром двинулись дальше, меся жижу ногами. К сожалению, река здесь ещё недостаточно полноводная, чтобы можно ей воспользоваться -- вместо того, чтобы плыть на плотах с комфортом, их приходилось толкать, скользя по донному илу. Но после обеда Бунуме, вобрав несколько крупных ручьёв, превратилась в довольно мощный поток, и наше воинство оседлало камышовые конструкции. Дальше поход приобрел куда более приятный характер.

Сплавлялись до сумерек. Берега были совершенно безлюдные. Я не рискнул на плавание в темноте -- речушка узкая, то и дело попадаются коряги. На ночлег встали на пригорке в сотне метров от берега Бунуме. Пара бойцов взобралась на высокое дерево и осмотрела окрестности. Вроде бы по правую руку, на востоке, мерцают огни совсем рядом. Ниже по течению тоже что-то виднеется, похожее на селение.

После короткого совета с командным составом решаем выдвигаться, едва только начнёт светать: возможно, удастся проскользнуть незамеченными мимо первых деревень на нашем пути.

Ночью спалось весьма тревожно -- снилась всякая муть. Судя по всему, не одному мне. Так и поплыли: семь с половиной сотен невыспавшихся и решительно настроенных мужиков. Не знаю, видели ли нас жители двух замеченных мною селений. А если видели -- подняли ли тревогу. В Широкую Алуме вошли ранним утром. Здесь пришлось попотеть, выгребая против течения. Так что на последний, самый короткий, отрезок водного маршрута потратили немало времени -- до наступления полуденной жары.

Вот, наконец, мыс, образованный слиянием Малой и Большой Алуме. Плоты один за другим пристают к берегу. Наша армия сходит группами на приречный песок. Множество бестолковых движений, когда бойцы продираются сквозь толпу к своим командирам. Солнце припекает по максимуму, но времени на обычный у папуасов дневной отдых в тени нет, равно как и самой тени, где можно покемарить. Потому выстраиваемся в колонну и движемся в сторону Тенука, ближайшие хижины которого в нескольких сотнях метров. Жара имеет положительное свойство -- на улицах столицы безлюдно.

По идее говоря, следовало бы разделить наше воинство. Большая часть должна окружить Тенук и прошерстить его весь, сгоняя всё мужское население старше шестнадцати лет на центральную площадь. А меньшая часть во главе со мной движется в это время туда прямиком на соединение с тэми и собранными ею людьми. И уже потом пусть Раминаганива и верные ей регои да "сильные мужи" фильтруют согнанных: кого отпустить с извинениями или без оных, кого схватить, кого, наоборот пригласить в свои ряды. Но, увы, подобная операция мало реальна с наличными папуасскими кадрами, тем более, учитывая независимый и взрывной характер публики, которую надлежит проверить. Так что придётся действовать по-иному: быстро маршируем к резиденции типулу-таки, окружаем её, соединяемся с собранными Солнцеликой и Духами Хранимой сторонниками, и начинаем сортировать находящихся там граждан. А уже потом пойдём по кварталам, арестовывая тех, на кого укажет тэми или доверенные её лица. Конечно, кто-то сможет успеть сбежать. Но таковых будет не сильно много: основная масса нынешней придворной клики тусит вокруг хижин правителя острова.

Я шёл впереди колонны, бок обок с Гоку, показывающим дорогу. Полгода назад Тенук был всего лишь эпизодом войны, не финальным даже. Запомнилась мне тогда больше дискуссия "сильных мужей" о дележе придворных мест. А подробности столичной топонимики ускользнули от моего внимания. Я даже не мог вспомнить -- идём ли мы сейчас там же, где в тот раз, или же нет.

Столица как будто вымерла. И кажется, дело не только в полуденном зное. Что-то мне это напоминает. Смутная ассоциация ворочалась где-то в глубине памяти. Ворочалась, ворочалась, да и выскочила. Точно также я шёл по пустому Хау-По полтора года назад. Только тогда за моей спиной был только Длинный со своими подручными. И в душе был жуткий страх перед ныне покойным бонкийским Самым Главным Боссом. Сегодня же страха почему-то я не испытывал. Волновался - да, переживал за юную тэми -- то же. Но совершенно не боялся. И вообще -- был уверен в победе. Не знаю, откуда уж взялась эта непоколебимая уверенность.

Вот и площадь, на противоположном конце которой стоят хижины, принадлежащие верховным правителям Пеу и их родне. Здесь нас уже ждали. Преграждающих нам путь было намного меньше, нежели пришедших со мной. Но, судя по их решительным лицам, уступать дорогу никто не намерен.

Я шёл прямо на сжимающих боевые дубинки и топоры текокцев, стараясь не думать о кровавой каше, которая в любой миг может завариться под жарким тропическим солнцем, что бьёт сейчас нам с затылок, ослепляя стоящих на дороге.

- Сонаваралингатаки пришёл по зову Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы - хриплю я - И любой, кто стоит у него на пути, враг нашей повелительницы. С дороги.

-Я, Кумакурегуй. Солнцеликая и Духами Хранимая тэми послала меня сказать, что она не хочет видеть Сонаваралингу - демонстративно опуская мой титул, важно отвечает богато увешанный ожерельями толстяк. Несмотря на выпирающее пузо, в нём чувствовалась немалая сила. А в памяти тут же всплывает: "Представитель старой текокской знати, старший сын Тутокурегуя, один из претендентов в мужья Рами".

-Он лжёт. Тэми Раминаганива явилась мне в видении и ясно сказала, что она ждёт меня. А этот мешает. И нарушает волю Солнцеликой и Духами Хранимой тэми - выплёвываю слова одно за одним. И чуть в сторону, обращаясь к стоящему слева Тагору - Убрать с дороги.

Светлая для туземца рука совершает молниеносный выпад к горлу Кумакурегуя. И сразу же расцветает под его подбородком кровавый цветок, а в следующий миг голова заваливается на бок, вися на одной коже. Ещё миг, неприлично затянувшийся, и сын Тутокурегуя падает с мягким стуком, поднимая лёгкое облачко пыли.

-Препятствующий воле Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы понёс заслуженное наказание - сейчас мой голос звучит хотя и хрипло, но вполне отчётливо. Его слышат все из преграждающих путь нашему отряду. Так что дорога к "хижинам типулу" мгновенно становится свободной. Некоторых нерасторопных довольно невежливо отталкивают в сторону, не встречая не то что сопротивления, но даже и словесных возражений. Оставив позади растерянных людей Кумакурегуя, лишившихся вожака, быстро шагаем дальше.

Когда до "королевских покоев" оставались считанные шаги, откуда-то налетели, размахивая дубинками и топорами и громко визжа какие-то отчаявшиеся. Стена щитов и щетина копий образовалась на острие нашего построения автоматически. А я - внутри этой стены, надёжно отделённый ею от шумных и шустрых противников. "Макаки", в противоположность напавшим, действовали молча и без лишних суеты и телодвижений - скупыми ударами перемолов атаковавших.

Больше никаких препятствий не было до самого конца пути, который завершился у длинного и высокого помоста, укрытого навесом. "Место, где типулу-таки совещается с лучшими людьми Пеу" - так охарактеризовала сей объект тэми в переписке. Именно здесь она должна была, как согласно плану, ожидать нас со всеми призванными сторонниками.

Передовые бойцы легко запрыгнули на помост, Гоку и Тагор помогли забраться мне. Несмотря на изрядные размеры сооружения, места там, разумеется, хватило не на всю нашу армию. Даже из "макак" часть осталась внизу и снаружи.

Мои глаза привыкали после яркого солнца к царящему здесь полумраку. Так что бросившееся на меня что-то было изрядной неожиданностью. И я не успел никак отреагировать, как на мне повисла Солнцеликая и Духами Хранимая, радостно тараторившая, что "Сонаваралинга пришёл!!! Я по тебе соскучилась!!! Почему так долго?!" и так далее. Способ, каким повелительница Пеу поприветствовала свою верную опору и защиту, наместника на Побережье, явившегося по её зову, был, наверное, несколько экстравагантным даже для каменного века, где ещё не до конца устоялись правила и нормы придворного этикета. Но ничего, будущие летописцы подправят данный эпизод, придав ему торжественности и величавости.

Я с трудом отцепил от себя юную правительницу, гладя её по курчавой головёнке и бормоча что-то успокоительное: "Извини, Рами, что не смог прийти сразу, дела были. Но теперь я тебя точно не брошу. А если кто обижать будет, я их всех...." При этом где-то краешком сознания промелькнула крамольная в столь высокий момент, а ранее вообще недопустимая для меня, мысль, что пока Солнцеликая Духами Хранимая висела, вцепившись в меня, её груди прижимались к моему животу. И вторая мысль - хорошо всё-таки, что столь бурное выражение эмоций маленькой тэми произошло при огромном стечении народа. В противном случае мои весьма непривычные для папуасов моральные принципы подверглись бы куда более серьёзному испытанию.

Пока я стойко выдерживал натиск перьеплащеносного (или всё же плащеперьеносного?) ребёнка, глаза обвыклись в царящем здесь полумраке, и появилась возможность оценить диспозицию. По краю стояли в две неровные шеренги "макаки". На левом фланге мои бойцы соприкасались с плотно стоящей группой воинов, среди которых я определил нескольких регоев и "сильных мужей" из числа вовлечённых мною в заговор. По центру же наблюдалась куда более многочисленная, но рыхлая толпа, состоящая, насколько мне позволяли судить мои отрывочные знания о тенукском высшем обществе, из тех, кто считал Сонавралингу-таки наглым выскочкой, занимавшим не своё место.

Солнцеликая и Духами Хранимая, наконец-то, кажется, сообразила, что столь бурный восторг не очень соответствует её высокому положению и торжественности момента. Лицо тэми просто светилось от радости, но наше шествование бок обок по неровностям помоста, надеюсь, выглядело вполне чинным, дескать: "Идёт повелительница Пеу со своим верным слугой, опорой трона и так далее".

Таким макаром мы рассекли толпу, добравшись до сгруппировавшихся союзников. Из полутора десятков "сильных мужей", с которыми удалось договориться до твёрдого обещания поддержать переворот, наблюдалось только четверо. И по десятку бойцов с каждым. М-да, верь после этого людям. Хотя, с другой стороны, могло быть и хуже.

"Рад видеть славных дареоев" - подходящие слова автоматом вырываются из моего рта. Пусть среди них мало относящихся к "торжественной речи", но какие есть, такие есть. "Достопочтенный Кинумирегуй" - обращаюсь к одному из наших столичных сторонников - "Сейчас мои люди помогут тебе отделить тех из присутствующих здесь, кто достоин занимать места возле Солнцеликой и Духами Хранимой тэми, от тех, кого следует прогнать прочь как бесполезных. А тех, кто вреден и опасен, нужно будет задержать. В последствие наша повелительница решит их судьбу".

-Здесь не все из наших врагов -- некоторые из присутствующих поморщились: Кинумирегуй не стал использовать эвфемизмы и прятаться за интересы трона, предпочитая называть вещи своими именами. Увы, нет в этом регое столичного лоска и утончённости. Ну что поделаешь -- я тоже не очень насчёт задвигания красивых речей "торжественным" слогом.

-Хорошо -- отвечаю -- Когда разберётесь с находящимися здесь, разделитесь на несколько отрядов, в которых будут как пришедшие со мной воины, так и местные, и пойдёте по Тенуку, чтобы найти и схватить всех злоумышленников и недостойных людей. Гоку, Кано, помогайте Кинумирегую.

На платформе для собраний "лучших людей Пеу" завертелся круговорот темно-коричневых тел: "макаки" по указке местных кадров начали сортировку "сильных мужей", регоев и прочих, скопившихся на правом краю помоста. Процесс был весьма прост: то одного, то другого выдёргивали из толпы, связывали за спиной руки и пинком отправляли на попечение наших товарищей, оставшихся внизу. Тех же, кто не представлял, по мнению Кинумирегуя, опасности, бесцеремонно отгоняли в самый дальний угол. Вообще-то ничто не мешало их просто вытурить вон, чтобы не путались под ногами на не таком уж и большом пространстве "зала заседаний". Но существовала опасность, что эти бесполезные и новой власти, и прежней придворной камарилье граждане могут предупредить кого-нибудь из подлежащих аресту - неважно специально они это сделают или нечаянно, просто разнося слухи. А вот тех, кого следовало бы немедленно сделать советниками тэми, практически не было - фильтрации подверглось не меньше трети из "ненаших", с десяток человек со связанными руками исчезли из моего поля зрения, в два раза большее число непонимающе жалось в правом углу платформы, а на левый край перекочевало пока что только двое. Ну ладно, с этой задачей и без меня справятся. А я пока займусь столичными участниками нашего выступления.

-Солнцеликая и Духами Хранимая тэми - в присутствии такого количества народу следует соблюдать этикет - Когда я посылал тебе весть о своём скором появлении в Тенуке, я уповал на то, что вокруг тебя соберутся десятки верных людей, имена которых тебе известны по воле духов - самое забавное, публично затрагивая вопрос, как мы с Раминаганивой общались, я нисколько не лгал: ведь в любом случае без воли каких-нибудь мифических сущностей ничего в мире не происходит, даже если люди сами действуют.

-Я стала собирать верных людей, как ты и советовал мне три дня назад, Сонаваралингатаки - ответила юная тэми - Но наши враги что-то заподозрили. Я сумела поговорить только с пятью сильными мужами, из тех десяти и ещё четырёх, о которых ты известил меня. Со вчерашнего вечера мне стали мешать говорить с людьми. Потому сегодня утром, зная, что ты, Сонаваралингатаки, придёшь в течение дня, я собрала тех, кто успела предупредить о твоём скором прибытии, а потом мы оказались окружёнными здесь, где мои предки советовались с лучшими представителями племён Пеу.

-А почему я не вижу здесь Итуру, Солнцеликая и Духами Хранимая тэми?

-Они убили его - ответила Рами. Радость в один миг исчезла с её лица.

-Где его тело?

-Я покажу - тэми со слезами на глазах тянет меня прочь с помоста.

Идти недалеко: спрыгнуть с помоста, сделать пару поворотов среди хижин, и на утоптанной земле лежит тело Баклана, облепленное мухами. Кровавое пятно под ним еле заметно на фоне тёмного грунта. Нашего связного не просто убили, его явно пытали.

-Кто? - медленно и тихо шиплю я. Именно шиплю, несмотря на отсутствие в туземном языке шипящих звуков.

-Я покажу. Я специально смотрела, как его убивали, чтобы ты знал, кому мстить, когда придёшь - глотая слёзы, отвечает Рами.

-Хорошо, покажешь - тут не знаешь, чему больше ужасаться: мучительной смерти молодого вохейца, тому, что практически ещё ребёнок всё это наблюдал, или же, наконец, тому, что этот ребёнок наблюдал за пытками, чтобы запомнить палачей.

-Они хотели узнать, кому Итуру передавал твои распоряжения. А также кто из "сильных мужей" встанет на твою сторону, и кто будет их предводителем. А Итуру всё время говорил, что ничего не знает. А потом умер.

Ещё бы. Трудно выболтать то, чего не знаешь. Посылая Баклана в столицу, я обычно вручал ему очередное письмо, а на словах ничего секретного и важного не говорил. Ни моему курьеру, ни туземцам и в голову не могло прийти, что главой заговора в столице является не кто-то из опытных и уважаемых воинов, а девочка-подросток в плаще из перьев птицы топири. В общем, стереотипы сыграли с врагами злую шутку -- совсем как у меня самого недавно с образом торговца. Но для вашего покорного слуги, к счастью, ложное представление о бронзововековом купце, как о заплывшем жиром трусливом торгаше, не вылилось в серьёзные неприятности. А вот для текокской аристократии всё вышло куда печальнее.

-Ладно, Рами, пойдём, показывай убийц Итуру -- сказал я, и, обращаясь к сопровождающим меня воинам -- Заберите труп нашего товарища. Он заслужил достойного погребения и хорошей тризны.

-Вот этот, этот, этот и этот -- тоненький пальчик Солнцеликой и Духами Хранимой не был похож на коготь какого-нибудь демона из туземных сказаний или легенд, но тем, на ком останавливался откусанный ноготок, он внушал ужас не меньший.

-Хорошо, тэми -- сказал я, глядя как бойцы Кано выдёргивают указанных Раминаганивой из кучки неблагонадёжных -- Сегодня был трудный день. Тебе следует отдохнуть. Пусть женщины из твоей свиты сопроводят тебя в твое жилище. А лучшие и самые верные из "пану макаки" будут охранять покой нашей покровительниц.

-Да, я очень устала -- согласилась со мной юная правительница.

Ну, вот и славненько: не зачем ребёнку смотреть на то, что сейчас здесь произойдёт.

"Слушайте все!" - многие из находящихся на платформе от моего крика вздрогнули - "Вчера здесь убили одного из "пану макаки". Причём не просто убили, но убивали его долго и мучительно. Потому я, Сонаваралинга, таки Хона и Вэя, пану олени братства пану макаки, говорю: те, кто сделал это, умрут также мучительно, как и наш брат Итуру". Я перевёл дыхание, старательно сдерживая накатывающее бешенство.

"Ты. Кто. Такой?" - слово за словом выплёвывались изо рта, словно мелкие камушки.

-Утуменуй -- стараясь не терять достоинства, ответил самый богато украшенный регой из четвёрки.

-Остальные? Твои? Люди?

-Да -- усмехнулся тот.

-Они. Действовали. По твоему. Слову?

-Да.

-Хорошо -- я на пару минут задумался, после чего обращаясь к подчинённым Утуменуя -- Вы всего лишь руки. Которые делают. То, что прикажет главный над вами. Мне. Тоже. Нужны. Послушные. Руки. Сонаваралинга не станет. Убивать. Если. Сделаете С ним -- указываю пальцем на их предводителя -- То. Что. Сделали. С моим. Человеком.

Все присутствующие, затаив дыхание, ждали ответа.

-Можешь убивать меня -- бросил один из подручных Утуменуя -- Я не стану причинять вреда своему вождю.

-Хорошо -- что меня на этом "хорошо" заклинило -- Ты выбрал свою судьбу. Регой, чьего имени я не желаю знать. Потому. Что. Мне. Не интересны. Имена. Покойников. Остальные?

-Я согласен -- ответил молодой парень.

-Я тоже согласен -- буркнул третий.

-Бросьте. Эту падаль. Вниз. На землю -- короткий кивок в сторону главного из баклановых палачей -- Чтобы. Не замарать. Кровью. Ублюдка. Место. Где. Бывает. Правительница.

"Макаки", держащие с двух сторон Утуменуя, стащили его вместе с отказником вниз, на мигом освободившийся пятак -- рядом с трупом вохейца.

-Начните со своего старшего -- приказал я согласившимся на повторное выполнение палаческой работы -- А этот пусть постоит, посмотрит, что его самого ждёт.

Несколько моих бойцов схватили Утуменуя за руки и ноги, и повалили на землю.

-Ну. Давайте. Начинайте -- пришлось поторопить замершую в нерешительности парочку.

-У нас нет ножей.

-Кто-нибудь! - крикнул я -- Дайте этим двоим ножи!

Гоку мягко и пружинисто спрыгнул с помоста, протянув два каменных лезвия с костяными рукоятками.

-Давайте, начинайте! - мой рык подстегнул этих двоих, и они подступили к тому, кто ещё несколько часов назад был их вождём.

"Крысогубый придурок!" - вопль Утуменуя резко ударил по ушам -- "Трус, который боится сойтись со мной в честном поединке!!! А вы, крысиные отродья!!!" - перешёл он на своих подчинённых-предателей -- "Трусы, меняющие свою жизнь на честь!"

Сдались им всем мои тонкие губы. Но насчёт трусости задело. Впрочем, чего это я, чувак просто пробует разозлить меня и своих палачей -- надеясь, что в раздражении его прикончат побыстрее. А хрен тебе, морда черножопая.

"Не обращайте внимания" - сказал я замершим в нерешительности текокцам - "Он просто хочет разозлить вас и меня, чтобы его быстрее умертвили. Но вы должны, наоборот, сделать так, чтобы он помучился столько же, сколько Итуру. Или больше. Давайте. Давайте".

И спасающие свои шкуры воины принялись за дело.

За последний год с небольшим мне пришлось видеть немало крови и смертей -- причём не только в бою, но и после, когда добивали безнадёжных раненных, неважно, своих или врагов. Так что процедуры, которым подвергался Утуменуй, вызывали скорее мрачное удовлетворение, нежели какие иные эмоции. Хотя такой спокойной реакции от себя я вообще-то не ожидал.

Сперва пытаемый сыпал проклятиями, но постепенно его крики становились всё менее членораздельными. Несколько раз его мучители делали перерыв, чтобы потерявшая сознание жертва пришла в себя. Ну а я же, перепоручив надзор за процессом Тагору, переключил своё внимание на первых врагов, схваченных в городе. Кинумирегуй сообщал мне имя и краткую характеристику очередного арестованного, я пытался вспомнить, известно ли мне хоть что-нибудь о задержанном, чаще всего ничего на ум не приходило. Ладно, всё равно разбираться со всей этой шоблой не один день придётся.

С одним из отрядов, кроме десятка пойманных врагов, пришёл Вахаку со своими нынешними подчинёнными. Я был искренне рад видеть верзилу-регоя. Тот тоже был счастлив встретиться со старыми друзьями.

"По Тенуку разговоры идут, что какие-то вооружённые с реки пришли. Я регоев, которые подо мной ходят, взял и сюда пошёл. А по дороге Хоропе встретил, он мне и сказал, что это ты, Сонаваралингатаки пришёл по зову тэми" - объяснял Вахаку.

"Сонаваралингатаки" - подал голос один из палачей - "Утуменуй умер". Он и его приятель виновато смотрели на меня.

-Умер, говоришь? - переспросил я. И добавил, обращаясь к их отказавшемуся спасать свою шкуру таким вот образом товарищу -- Этим двоим мною обещано, что не трону их. Но не обещано, что не буду мешать тебе, если ты захочешь отомстить им за предательство. Отпустите его и дайте нож.

-Спасибо, сонай -- безжизненным голосом ответил тот.

Через пару минут, вооружённый длинным бронзовым клинком он бросился на изменников. Драка вышла короткой -- первый отступник упал с глубокой раной в бедре, откуда хлестала яркая кровь, второй сцепился с мстителем, покатившись по земле, и через минуту схватка распалась: один остался лежать с торчащим из глаза жёлтым лезвием, а его противник тяжело встал, держась за распоротый живот. Тагор, вопросительно посмотрел на меня. Дождавшись разрешающего кивка, нож тузтца прервал мучения и раненного в ногу, и отказника. Другой бы на моём месте мог оставить их медленно умирать, но я-то помнил, что эти трое просто инструменты, которые направляла рука Утуменуя. Потому они заслужили лёгкой смерти.

"Слушайте меня, дареои" - начал я - "Запомните и передайте всем, кто встретится на вашем пути. Я, Сонаваралинга, таки Хона и Вэя, пану олени братства пану макаки, покарал тех, кто поднял руку на моего человека. Отныне каждого, кто посягнёт на жизнь моих людей, ожидает смерть. А быстро и лёгко или мучительно и долго будет умирать такой убийца, решать мне, Сонаваралинге".

Ночь выдалась суматошной -- такой же, как и предшествующий ей день. Смешанные команды из моих бойцов и местных кадров продолжали работу при свете факелов, отлавливая сторонников прежнего режима. Поспать мне удалось урывками, на полу ближайшей к помосту хижины: руководители "опергрупп" то и дело норовили отчитаться об успехах по поимке врагов, радостно крича мне в ухо имя очередного схваченного "сильного мужа".

Не обходилось без жертв -- к счастью, не с нашей стороны. К утру к трупам убийц Баклана добавилось шесть новых тел. А среди участников арестов получилась парочка с ранениями средней тяжести.

С рассветом зачистка Тенука была завершена: две с лишним сотни "неблагонадёжных элементов" лежали мордами в землю на площади, а на помосте собрались элементы "надежные". Правда, ещё следовало разобраться в степени их надёжности: большая часть этой публики не относилась к числу упоминаемых Рами, а руководствоваться чьими-то личными заверениями о поддержке, равно как и рекомендациям завербованных мною в последние месяцы, я не собирался.

После завтрака, состоящего из вчерашнего печёного баки, было решено собрать совет из "наиболее верных нашей правительнице солидных мужей", как выразился Кинумирегуй. "Наиболее верными из солидных" оказались, разумеется, он и остальные тенукцы, собравшиеся вокруг тэми, командиры "макак" да хонско-вэйские предводители. К кому отнести Вахаку, не понятно, но, наверное, всё-таки к представителям нашего славного братства -- вон как вчера гигант радовался тому, что теперь опять будет иметь дело со своими боевыми товарищами, а не со столичными интриганами.

Определив состав органа, которому суждено управлять страной на переходный период, стали ждать появления Солнцеликой и Духами Хранимой. Та явилась, свежая и выспавшаяся, аж завидки берут -- вот что значит молодой здоровый организм. Ну и тот факт, что нашу правительницу не будили через каждые полчаса по пустякам.

Заседание нашего "временного правительства" почти сразу же приняло неожиданный оборот. Я рассчитывал по-быстрому решить судьбу арестованной публики, а потом приступить к длинному и нудному делёжу должностей с последующим распределением обязанностей. А вместо этого мне и остальным пришлось выдержать настоящее сражение с юной тэми, которая требовала немедленной и как можно более мучительной казни всех "сильных мужей", что толклись вокруг трона последние полгода.

Текокцы, мужественно отстаивая жизни проигравших противников, руководствовались по большей части соображениями родства -- семейные связи тесно связывали практически всю дареойскую верхушку столицы. Хонцы с вэйцами исходили из того, что сначала нужно разобраться с виной каждого. Ну а я же прекрасно понимал, что уткнувшие сейчас носы в землю граждане, чьей крови требует Рами -- единственные имеющиеся в моём распоряжении кадры, с помощью которых ещё долгие годы предстоит управлять Пеу и проводить реформы, способные приобщить папуасов к цивилизации, хотя бы в её местном бронзововековом варианте.

Столкнувшись с дружным противодействием, Солнцеликая и Духами Хранимая вынуждена была отказаться от массового насаживания на колья негодяев, из-за которых она на полгода лишилась общества Сонаваралинги. А вместо этого согласилась на тщательное и вдумчивое разбирательство с каждым из обвиняемых по отдельности.

Ну а потом началось это самое "вдумчивое разбирательство". Один за другим пред очи юной правительницы представали провинившиеся подданные. Четвёрка тенукцев выступала в роли свидетелей обвинения и защиты в одном флаконе, перечисляя прегрешения доставленного и смягчающие обстоятельства, если такие имелись. Иногда добавляли свои пять ракушек тонопу Вахаку или Гоку. А наша бесконечно милосердная тэми определяла участь подсудимого. Особым разнообразием приговоры не отличались: либо отлучение от монаршего двора на срок от одного до пяти дождливых сезонов, либо на те же год-пять лет "улагу".

В "улагу", в соответствие с особенностями туземного произношения, превратился ГУЛАГ. Автором идеи принудительного ударного труда провинившихся на благо государства был, разумеется, ваш покорный слуга. Банальное физическое уничтожение здоровых людей казалось мне ужасной расточительностью, особенно учитывая громадье планов по осушению болот Бунсана и прокладке дорог, надёжно свяжущих этот край с Хоном и Вэем. Пары-тройки лет копания канав и таскания грунта под присмотром Длинного будет достаточно, чтобы столичные "сильные мужи" и гордые регои забыли о своём высоком положении и то, как определяли судьбы Пеу. Пока пусть поработают палками-копалками, а потом, когда с медного месторождения в Талу пойдёт первый металл, снабдим их потихоньку нормальным шанцевым инструментом.

В итоге с судом провозились практически весь день. Из двухсот тридцати шести схваченных на "улагу" были осуждены семьдесят девять. Остальные отделались отлучением от двора тэми. Этих под вечер довольно бесцеремонно погнали прочь. А обречённых на принудработы построили и под конвоем вэйских ополченцев погнали в сторону Широкой Алуме.

Никаких сил на делёжку портфелей у членов высокого суда сегодня уже не осталось. Так что отложили этот одновременно и волнующий, и неприятный для меня вопрос на следующий день. А остаток дня посвятили погребению Баклана. Покойников, получившихся в процессе мести за вохейца, равно как и убитых при задержании, забрали родственники -- по милому туземному обычаю кормить речную рыбу. Своего же товарища "макаки" закопали, как и положено в нашем братстве, в земле. Так в Тенуке появилось кладбище, а на нём -- первая могила.

Над телом Итуру вырос небольшой холмик красноватой земли. Я прочитал длинное заклятие, ставившее вохейца в ряды "погибших-но-не-забытых-и-потому-живых". А по возвращение в "королевский" квартал, нас ждало погребальное пиршество за счёт запасов типулу-таки. Как принято на папуасских похоронах, все старались веселиться и шутить. Причём выходило у народа это, отнюдь не вымученно -- ну, не умеют туземцы долго предаваться унынию по случаю смерти родственников и друзей.

Единственный, кто сегодня был мрачен -- это я. И дело вовсе не в горе из-за зверски умерщвленного Баклана, хотя парня, разумеется, жаль. Просто только теперь до меня окончательно дошло, что отныне на мне ответственность за судьбу немалых размеров острова с многочисленным населением. А я имею весьма смутные представления о том, что, как и для чего нужно делать, чтобы мои подопечные стали жить хотя бы чуточку лучше, чем до моего появления: чтобы они выбрались из того невежества, в котором пребывают сейчас; чтобы не умирал каждый третий из них в младенчестве, а из оставшихся -- половина не умирала, не успев оставить потомства; чтобы... Да, ладно, перечислять можно до бесконечности.

Комментарии: 19, последний от 09/05/2018. © Copyright Кацман Изяслав (izjaslav_kazman@vk.com) Размещен: 28/11/2015, изменен: 29/11/2015. 276k. Статистика. Глава: Фантастика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Окончание первой книги. После финальной вычитки главы будут добавлены в основной файл. Продолжение обязательно будет

Кацман Изяслав : другие произведения.

Хрен С Горы. Главы 17-22