Аннотация: Доклад товарища прокурора Екатеринбургского Окружного суда Остроумова об эвакуации Екатеринбургских тюрем при отступлении колчаковских войск из города c 7 по 13 июля 1919 года
Эвакуация Екатеринбургских тюрем.
Приводимый ниже документ принадлежит перу одного из виднейших деятелей колчаковского суда или, вернее, административно-судебного произвола. К нему не требуется никаких комментарий, дополнительных раз"яснений и проч., так как картина эвакуации дана в нём полная, написана она умелой и знающей дело рукой человека, в силу своего служебного положения, бывшего в курсе всех событий. В преданности этого человека колчаковскому режиму, в ненависти к большевизму сомневаться не приходится: об этом свидетельствует каждая строчка его доклада. Тем больший интерес представляет собою этот документ для характеристики и истории колчаковщины.
В нём не произведено никаких изменений, кроме разве перевода на новую орфографию.
***
Его превосходительству главному начальнику военно-административных управлений Восточного фронта.
Товарища прокурора Екатеринбургского Окружного суда Остроумова.
ДОКЛАД
К июню месяцу сего 1919 года Екатеринбургские городские тюрьмы N1-й и N2-й оказались чрезвычайно переполненными уголовными преступниками и противогосударственным элементом в виде большевиков и сочувствующих им. Общее число арестантов той и другой тюрьмы достигло около 2000 человек. [57]
Когда на фронте начались военные неудачи и нашими войсками был оставлен г. Пермь, то в это время по приказу командующего Сибирской армии генерала Гайды была образована особая комиссия в составе пяти должностных лиц для рассмотрения всех дел [о] большевиках, содержащихся под стражею в Екатеринбургских тюрьмах. В эту комиссию на основании названного приказа вошёл я, как товарищ прокурора Екатеринбургского городского прокурорского участка, заведующий всеми местами заключения гражданского ведомства города Екатеринбурга. Эта комиссия приступила к выполнению своей задачи 7 июля 1919 года, когда Сибирская армия уже стремительно отступала на восток и стала приближаться к г. Екатеринбургу. Комиссия в целом составе днём производила в тюрьмах личный допрос каждого арестанта большевика, а вечером рассматривала от 80 до 100 дел по докладам членов Екатеринбургской военно-следственной комиссии и выносила своё решение по существу. Это кропотливое дело, преподанное комиссии завед. военно-судной частью при штабе Сибирской армии полковником Мельниковым, чрезвычайно затягивало дело, не давая того результата, который требовался в то время, т.е. немедленная эвакуация тюрем (курсив подлинника. Ред.). Полковник Мельников почему то полагал, что в Екатеринбургских тюрьмах содержится много арестантов-большевиков без достаточных к тому оснований и что многие из них, по его мнению, должны быть освобождены. Взгляд этот, как показала работа комиссии, оказался неверным.
Между тем фронт приближался и очень быстро к г. Екатеринбургу, при чём было ясно, что жителям города необходимо уезжать на восток, чтобы не попасть в руки красных.
Я, как член комиссии и товарищ прокурора, неоднократно [57об] указывал полковнику Мельникову, что рассмотрение дел о большевиках "дело никчёмное" (курсив и кавычки подлинника, Ред.) и что нужно срочно приступить к эвакуации всех преступников, содержащихся в тюрьмах в отдалённые города восточной Сибири, но полковник Мельников на мои слова не обратил внимания и предложил комиссии продолжать рассмотрение дел. Благодаря такому отношению полковника Мельникова к названному вопросу, комиссия, исполняя свой долг, продолжала свою работу с 8 по 10 июля. Бывая ежедневно в тюрьме N1-й, где главным образом содержались большевики, я, как товарищ прокурора, неоднократно беседовал с начальником тюрьмы Павлом Петровичем Шечековым и спрашивал его, нет ли распоряжений об эвакуации тюрем от его непосредственного начальства - управляющего Пермской губернией Чистосердова и тюремного инспектора Блохина. Шечеков всякий раз указывал, что он никаких распоряжений от них не получал. Вопрос об эвакуации тюрем меня и Шечекова чрезвычайно волновал, как самый в то время насущный. Шечеков должен был получить об этом распоряжение своего начальства, а я, как товарищ прокурора, был озабочен, чтобы все уголовные преступники и большевики были немедленно выведены из Екатеринбурга. Я боялся бунта арестантов и восстания местных большевиков. Этого можно было ожидать минуты на минуту, так как город Екатеринбург 8, 9 и 10 июля переживал колоссальную панику. Всё в страхе бежало из города на восток, спасаясь от большевиков.
Быстро проходили чрез город беспорядочными массами воинские обозы и бесконечная вереница беженских телег, нагруженных всевозможного рода скарбом. В городе чувствовалась полная растерянность и отсутствие твёрдой и разумной [административной] правительственной руки. Утром в пятницу, 11 июля комиссия, рассмотрев около 700 большевистских дел, закончила [58] свою работу, но вопрос об эвакуации тюрем остался открытым, и начальнику тюрьмы пришлось его разрешать самому. Окружной суд к тому времени уже эвакуировался, причём из прокурорского надзора при исполнении служебных обязанностей остался я один. 11 июля выехал из города штаб Сибирской армии, и к этому времени паника в городе ещё более усилилась. Улицы стали быстро пустеть, причём на них появились разного сорта оборванцы, которых ранее нельзя было видеть. Считая арестантов самым вредным и опасным элементом для государственности, я решил до конца наблюсти за эвакуацией тюрем. К этому меня побуждал с одной стороны служебный долг, а с другой стороны некоторое недоверие к начальнику тюрьмы Шечекову, про которого по городу ходили слухи о [сочувствии] его большевикам (Шечеков состоял начальником тюрьмы при большевиках). Хотя этому я и мало верил, но тем не менее одна мысль о возможности оставления преступников-большевиков и уголовных в городе Екатеринбурге - приводила меня в ужас. Поэтому я решил остаться в Екатеринбурге, пока не будут эвакуированы все названные преступники. Чтобы не вызвать со стороны Шечекова подозрительного ко мне отношения, я убедил его взять меня с собою при выезде его из города на лошадях, мотивируя свою просьбу тем, что я не мог устроиться в поезде, хотя в действительности у меня было место в поезде Окружного суда, который эвакуировался в Семипалатинск. Шечеков и его помощники Шурыгин и Трубников после эвакуации арестантов решили вместе уехать на лошадях до Тюмени. Шечеков с удовольствием согласился взять меня к себе в экипаж. Впоследствии я убедился, что мои подозрения относительно Шечекова были неосновательны, и он оказался на высоте служебного долга.
Шечеков так и не дождался никаких распоряжений [58об] от управляющего губернией Чистосердова и тюремного инспектора Блохина. Как потом выяснилось, оба эти администратора благополучно проследовали мимо Екатеринбурга и остановились в Камышлове, позабыв свой служебный долг. Вечером 11 июля решено было начать эвакуировать арестантов. Было решено сначала отправить отдельной [партией] уголовных арестантов, а затем уже большевиков. Уголовные преступники ночью на 12 июля в моём присутствии в количестве 700-800 человек были выведены из стен тюрьмы гарнизонной командой под начальством капитана Алексеева для направления их этапным порядком в гор. Иркутск. К этой же партии были присоединены 256-257 арестантов из тюрьмы N2-й. Таким образом к утру 12 июля все уголовные преступники были уже вне Екатеринбурга. Посоветовавшись с Шечековым, мы решили большевиков эвакуировать 12 июля, не позднее двенадцати часов дня. Мы в то время думали, что малейшее промедление в эвакуации может кончиться для нас всех (Шечекова, меня, помощников Шурыгина и Трубникова) катастрофой, тем более, что ещё вечером 11 июля были получены сведения, что красные находятся от Екатеринбурга в 40 верстах.
Утро, день и вечер 12 июля были для меня и названных чинов тюремной администрации кошмарными. Я в то время был уже в тюрьме; начальник же тюрьмы [поехал] хлопотать пред военными властями о том, чтобы была дана воинская часть для немедленной эвакуации большевиков, среди которых уже было заметно волнение. Охрана тюрьмы была совершенно недостаточна: снаружи тюрьма охранялась лишь четырьмя юнкерами Екатеринбургской инструкторской школы; тюремная же стража была малочисленна и плохо вооружена. Каждый час, каждая минута были дороги, между тем Шечеков, уехавший в город, не возвращался [60] и воинская часть не приходила. В городе уже начались массовые грабежи магазинов, складов и частных квартир. Ещё утром я был свидетелем, как команда писарей - солдат управления 2-й ударной артиллерийской Сибирской бригады в присутствии своих офицеров разграбила склады, помещавшиеся во дворе частной женской гимназии Остроумовой. Единственная, оставшаяся для охраны города воинская часть, о которой мне и тюремной администрации было известно, это были 3 или 4 роты инструкторской школы. Я весь день был в тюрьме вместе с помощниками начальника Шурыгиным и Трубниковым, наблюдавшими за порядком в тюрьме. Оба вели себя в это время выше всякой похвалы, показывая пример подвергшимся влиянию паники надзирателям. Только около 5 часов дня Шечеков вернулся в тюрьму, при чём сообщил, что начальник гарнизона обещал немедленно послать воинскую часть, но это оказалось только обещанием, и воинская часть не приходила. У меня в душе стало зарождаться подозрение, нет ли и здесь [проявления] работы большевиков. Телефон в то время уже перестал работать. В напряжённом ожидании конвоя проходил вечер и наступила ночь. Посоветовавшись со мной, Шечеков вновь поехал к начальнику гарнизона, кажется Демерту, за воинской частью в 11 часов ночи и долго не возвращался. Ночь была очень тёмная. Душу невольно охватывало жуткое чувство при одной мысли быть застигнутыми красными в тюрьме. Шурыгин и Трубников, [сдерживавшие] своё волнение днём и вечером, были уже не в силах скрыть крайнее душевное переживание, оба были бледны как полотно. Пришлось их успокоить. Когда около двух часов ночи я находился тут же в тюрьме в пустой квартире начальника, то в это время ко мне прибежал страшно взволнованный помощник Шурыгин и сказал мне, что ему сейчас передал один из надзирателей, что со стороны [60об] Верх-Исетского завода уже показались цепи отступающей армии. Я тотчас же выбежал на улицу к тюремным воротам, чтобы лично убедиться в правильности слов его. Сообщение это оказалось продиктованным только одним страхом. Стоя в это время на площади около тюремных ворот, я обратил внимание, как в городе на каком-то высоком здании вдруг загорелись два больших электрических фонаря, и кто-то неведомый стал сигнализировать.
Только в третьем часу ночи начальник тюрьмы возвратился из города в тюрьму, и уже в четвёртом часу утра пришла долгожданная конвойная команда, и началась поимённая сдача большевиков начальнику и офицерам этой команды. Около 4 часов утра все арестанты большевик были сданы и лишь в тюремной больнице были оставлены больные арестанты в количестве 18 человек. В тюрьме остался один старый надзиратель наблюдать за тюрьмой. Только после этого я вместе с начальником Шечековым, помощниками Шурыгиным и Трубниковым и тремя надзирателями выехали из гор. Екатеринбурга.
Донося Вашему Превосходительству о вышеизложенном, я считаю нравственным своим долгом почтительнейше ходатайствовать пред Вами, как высшим представителем военно-административной власти восточного фронта, о награждении начальника тюрьмы Шечекова и помощников его Шурыгина и Трубникова орденами за проявленное ими высокое понимание своего служебного долга и исполнение велений его не за страх, а за совесть.
Товарищ прокурора Екатеринбургского Окружного суда Остроумов.
Октября "..." дня* 1919 года ст. Омск, гор. ветка.
*В оригинале день не указан. Все числа в докладе указаны в старом стиле. - Ред. [59об]