Напечатали в октябрьском 2010 г. номере "Фаворита Удачи".
Константин К
НЕДОБРЫЙ
Вечер кружился вместе с жёлтым кленовым листом, словно в туре вальса напеваемого ветреным дискантом, и опускался во двор, на сырую, слегка озябшую уже землю, чтобы уснуть, припав к ней, до света... А то - и до самой весны. Впрочем, вечера-то будут ещё сменяться, как и заведено на века, а до весны будет спать природа - клёны, трава, земля на клумбах...
Ветер неутомимо мотался в вышине, над крышами пятиэтажек, иногда запуская во двор свои пряди, чтобы расчесать их о частую гребёнку ветвей. И ветви послушно разделяли пряди на струи, тянули, тралили воздушную гриву, сами, при этом, теряя ещё неуверенно цеплявшуюся за жизнь листву.
Редкие вечерние прохожие торопливо семенили по влажному, жёлтому ковру, сбивая шаг лишь затем, чтобы широко шагнуть через рытвину, легонько перепрыгнуть лужицу... Торопились люди в тепло своих квартирок, где они сбрасывают с себя ощутимо потяжелевшую за последние недели одежду, а с ней, будто оставляют в прихожей, на вешалке дневные свои заботы. Утолив разыгравшийся за день аппетит, под мягким светом кухонной лампы, укрытой абажуром, так хорошо создающим уют, они со стаканом чая, или пива, или молока... усядутся, кто перед телевизором, кто перед монитором, продолжив общение с миром сквозь эти кривые окна, но уже пассивное, молчаливое, полудремотное.
А собаки на соседней недостройке, отгороженной лишь сотней клёнов да бетонным забором от двора, сбившись в большой, пёстрый клубок, жались друг к дружке, пряча поглубже в извивах лохматых, живых калачей влажные чёрные носы, чуявшие близкую уж, по-настоящему слякотную осень... а там и зиму. Знали они, конечно, что за зимою будет весна... но зима сейчас была важней, насущней. Потому что её нужно было ещё пережить. Вот об этом они и думали. И это для них тоже было общением, наверное... Каждая знала и чувствовала, о чём думают собратья, что их беспокоит и тревожит, и думала в ответ похожую же думу. Да нет, дело тут совсем не в телепатии, или в каком другом чуде. Просто они понимали: общая судьба назначает каждой из них такие же заботы, как всем остальным. Холод, голод, паразиты... А тут ещё скоро Белка ощениться должна - вон, какую яму под забором вырыла - логово готовит. Хорошо ещё, добрые люди не перевелись. Хоть и нечасто, а подкармливают. От сторожа-то многого не дождёшься - сколько там у него остаётся - на один зуб. А строителей год уж, наверное, как не бывало здесь... Похоже, и к зиме тоже не появятся. Так что...
Рыжий поднял сначала ухо, а затем и нос. Потянул чуткими ноздрями холодный воздух. Так и есть - чужак. Впрочем, чужак... не то, чтобы совсем незнакомый. Это спаниель Бимка хозяина вывел на прогулку. Пусть его. Неохота связываться. Рыжий лениво, невнятно зарычал и снова уткнул нос в полосатый бок Матроса. Клубок заворочался, завозился, но никто так и не проявил желания пойти полаяться с Бимкой. Только Цыганка, отделившись от клубка, принялась с остервенением выкусывать в паху допёкшую, видимо, своей настырностью злую блоху.
Бимка тоже чувствовал стаю. Но интереса к ней у него было и того меньше. Нужно было успеть переделать массу дел прежде, чем хозяин домой потащит. Сколь новых запахов за день появилось. И все их нужно переметить. Так ли это просто? Отнюдь. Сыплющий мёртвой листвою ветер, мало, что плотно укрывает ею сами источники запахов, но и путает, треплет, смешивает ароматы...
Пётр Палыч прикурил вторую сигарету, пустил дым ноздрями перебитого, кривого носа, и поёжился внутри тёплого, как печь камуфляжа. До зимы ещё не меньше месяца, а тёплая одежка уже впору. Сыро, вон, как - ломанная нога ноет - спасу нет. Он мотнул сложенным вдвое, кожаным Бимкиным поводком, и легонько стегнул себя по крепкой, широкой спине. Конечно, не было больно, но резкое касание, даже через плотную куртку, заставило кровь быстрее струиться, разнося по жилам живое тепло.
Старый жестяной фонарь раскачивался на ржавой проволочной растяжке, гоняя по двору стремительные чёрные тени. Собаке то и дело приходилось отвлекаться от поиска запахов - столь явственно в этом метании чудилось движение. Нужно было оставлять розыск и, подняв голову, следить, убеждаться, что мечутся лишь тени. А тут, ещё хозяин дымит, как машина... Сбивает всё обоняние набекрень. Бимка глянул на него укоризненно и так выразительно фыркнул, почти чихнул, что всякому должно было стать понятно. Впрочем, люди удивительно недогадливы. Но, ничего не поделаешь - приходится терпеть их бестолковость и дурные привычки - одна стая.
Рыжий ЕЁ почувствовал прежде, чем услышать. Она шла к ним. Это точно. Такой резонанс ни с чем не спутать. Он поднял голову и повёл носом - ничего, кроме Бимки и дыма от его хозяина. Но Рыжий не успокаивался. Он всё тянул и тянул в себя воздух, играя ноздрями, чтоб точней распознать каждый фрагмент. На слух надежды было мало. В таком шуме ветра звук шагов тонет так же верно, как слепой щенок в ведре... Он хорошо помнил. Не сомневайтесь. Мать спасла его одного, и в последний момент. Пришлось ей даже хозяина за руку тяпнуть. И уйти потом из человечьей стаи со слепым щенком в зубах. Мелькнуло, вот, и исчезло... А к чему? Рыжий не понимал, к чему мелькают такие видения.
Татка, стремительная, гибкая, как молодая лань, хоть чуточку и нескладная, как и полагается подростку, дошла до парадного соседней пятиэтажки, ближе всех расположенного к забору стройплощадки, раскрыла пластиковый пакет с объедками и разложила их на несколько кучек под клёнами.
- Рыжий! Рыжий! - громко позвала она, и стая, давно уже вострившая уши, убедившись в точности своих предчувствий, мгновенно сорвалась с места, помчалась в сторону совершенно противоположную звукам ЕЁ голоса. Нужно было поскорее нырнуть под створки огромных металлических ворот, обогнуть угол забора, затем второй и там уже мчаться ЕЙ навстречу, вытягиваясь в струну, стелясь над землёю, едва касаясь лапами скользкой палой листвы...
- Девушка! - из дальнего конца двора закричал Пётр Палыч, - Не кормите здесь собак! Ну, сколько можно просить?!
- А где их кормить?! Домой приглашать, что ли?!
- Это же со стройки собаки! Вот, на стройке и кормите! - кричал Пётр Палыч, хромая в её сторону. Впрочем, он понимал, что и в этот раз опоздал. Стая уже была на месте и вилась вокруг девчонки, собирая с земли объедки, тычась ей в руки носами, проверяя, не осталось ли чего.
Татка потрепала по загривку Рыжего, провела рукой по спине Белки... А этот, квадратный... уже приближался. Спорить и ссориться с ним не хотелось, потому Татка торопливо развернулась, прошипев себе под нос: 'Да, пошёл ты, коззёл!' - и заспешила к дому. Тем более что Влад, наверное, уже ждёт...
- Ну, что ты будешь делать! - вполголоса проворчал Пётр Палыч, стегнув поводком по ноющей ноге, и остановился, глядя вслед удалявшейся девчонке. - Вот же, врредина...
Спаниель тоже заметил стаю и стоял теперь в боевой стойке чуть впереди хозяина.
- Нет, Бимка! Фу! Не суйся, - запретил хозяин и, развернувшись в противоположную сторону, обрадовал собаку, - пошли, ещё погуляем немного. А то драки не миновать. Ишь, чуть не под самой парадной...
Русоволосый, вихрастый Влад уже ёрзал джинсами по бортику бывшей песочницы на бывшей детской площадке. Между колен у него мерцал дисплеем и отчаянно хрипел какую-то мелодию новый мобильник.
- Ну, ты чо, совсем погнала?! - возмутился он, округлив свои голубые, колючие глаза, когда Татка, подкравшись сзади, неожиданно толкнула его в спину.
- Ладно, не бухти, - примирительно сказала Татка, - чо делать бум?
- А бабки есть?
- Не-а.
- И я пустой. Чиво ж делать... Потопчемся на районе. Пистон с Гуком подвалить грозились. Может, с них пивом разживёмся.
- Ага, с Пистона разживёшься. Геморроем...
Ветер, наконец, выдохся, и угомонился - будто теплей даже стало. Вечер сгустил тьму до синевы. Окна пятиэтажек замерцали неверным электрическим светом. Тишина повисла во дворах... почти ничем не нарушаемая, гулкая, как эхо, прозрачная, словно космос. Татка с Владом медленно брели по дворовой аллейке, то и дело поддевая носками кроссовок кучки жёлтых кленовых листьев, отяжелевших, не пробовавших больше полететь.
- Вау! Какие темы прикольные! - восхищалась Татка мобильником.
- Та, фигня, - пренебрежительно комментировал Влад.
- А фоткал уже? Классно выходит?
- Позырь в альбоме. Не, не так... Ага, вот.
- Вау, крутяк! Скока мегапиксей?
- Пять.
- Отпад!
В этот раз Рыжий сначала услышал, а уж потом почувствовал ЕЁ. Значит, ОНА просто была рядом, хоть направлялась и не к ним. Конечно же, он всё равно бросился навстречу. А стая вместе с ним.
- Ёооо... - только и вымолвил Влад, вытягиваясь в струнку, когда из-за бетонного забора им наперерез вылетела стая бродячих собак.
Но Татка лишь рассмеялась.
- Не боись - не тронут. Они добрые.
Стая кружила, перестраивалась и снова заходила на круг. И в центре его находились трое: ОНА, ЕЁ спутник и Рыжий.
Спутник очень был напуган - Рыжий отчётливо различал запах страха. Но это был ЕЁ спутник, а значит, и агрессия к нему была недопустима. Пёс только лизал ещё хранившие аромат недавней еды руки, усердно вилял не только хвостом, а всей задней половиной тела и всё порывался заскулить, но сдерживался - статус вожака не допускал такого, уж вовсе необузданного проявления чувств.
- Ну, нифига! - с восторгом заявил Влад, - ты что, хозяйка всем собакам на районе?
- Почти.
- Ты чо, ведьма?
- Ну, ты тормоз, - самодовольно улыбаясь ответила Татка, - я ж их просто подкармливаю.
- И что? Вон, - Татка мотнула головой в сторону парадного, где жил Пётр Палыч, - пряник один... У самого собака, а этих кормить не разрешает.
- Он чо, даун?! - возмутился Влад.
- Нет, вроде. Недобрый просто.
- Ну, коззёл! Из этих, что ли, про которых в телеке говорят?.. Ну, что собак, типа, травят?
- Ой, точняк... - погрустнела Татка, - он же тоже может... Рыжего... и Белку. А у неё щенки скоро...
- В какой квартире живёт? - строго нахмурив лоб, спросил Влад.
Но Татка лишь плечом дёрнула.
- Ну, хоть в какой парадной? В этой, что ли?
- Ага, кажется, в этой, - она повернулась лицом к дому и запрыгала, - ой, вон он! Вон он! На первом этаже, видишь, на кухне - рядом с парадкой?
Пётр Палыч только что заварил себе чаю, и теперь на подоконнике размешивал сахар, попутно пуская в форточку струю сигаретного дыма.
Рыжий был рад, что спутник ушёл. Теперь ОНА была только с ними, со стаей. Так редко выпадали столь счастливые минуты. ОНА, их кормилица, почти богиня, была с ними. 'Вот бы все люди были такими!' - с восторгом думал о НЕЙ Рыжий, прижимая уши и улыбаясь во всю пасть. Конечно, она тоже была не идеальна, он знал это, чувствовал, что в НЕЙ, как и в любом другом существе, бурлят какие-то, самые разные страсти, но думал: '...сколь они несущественны, в сравнении с её добротой'.
- Ну, всё - погнали, - сообщил Влад, выскользнув ужом из парадного.
- Ты что там делал, - подозрительно прищурив глаз, спросила Татка.
- Ничо особенного. Козлов надо наказывать.
- Говори, кому сказала!
- Лана, лана, - шутливо выставил вперёд руки Влад, - не грузи. Ну, нахезал я ему на коврик под дверью.
- Фиии, - плаксиво скривила губы Татка.
- Да лана тебе, я ж - типа - культурно выразился.
И Татка прыснула, подняв плечики.
- Очень!
А Влад заулыбался, довольный, что, вот, Татка не злится. Он был влюблён в неё, Рыжий это чувствовал, виляя хвостом им вослед.
- Ты гонишь, гонишь, гонишь, - смеясь, шутливо колотила ладошкой о плечо спутника их богиня, - тебя же могли увидеть!
- Уууупс, - жестом фокусника спутник выхватил из кармана электрическую лампочку и метнул её в забор. Та звонко охнула...
- А прикинь, он выходит... и тока - ррраз!..
Белка ощенилась, когда в воздухе закружились первые порывисто робкие снежинки, и лужи остудило хрупкой ещё, ломкой коркой. Пятеро крепких рыжих щенят пищали и тыкались мордашками ей в брюхо. Стая подходила поглазеть, но Белка так зарычала, скаля сахарно белые клыки, что даже Рыжий испугался. А потом подумал: 'Хорошая мать. Яму, вон, тряпьём выстелила, картон где-то нашла... Всё - крыша'. Он полночи стоически дежурил у контейнеров, но всё-таки изловчился придушить здоровенную крысу, и отнёс Белке в подарок.
Пётр Палыч, стоя на табурете, возился с кухонным окном. Вынимая осколки в третий раз за последний месяц разбитого стекла, он чертыхался и напряжённо размышлял, кто, чем и кому мог насолить так, чтобы, вот, повадились бить стёкла. Может, отвергнутый жених, какой, дочкин? Но она уверяет, что не было таких в последнее время. Пётр Палыч так задумался, что неловко, как-то, взял осколок и порезал палец. Кровища хлестала, ровно из поросёнка, несмотря, что ранки той - чуть видно. Что за наказание!
В этот раз он купил уже стёкол с запасом. Зима на носу. Если снова грохнут, а на улице мороз... В общем, лучше перебдеть...
- Рыжий! Рыжий! - Раздалось чуть в сторонке, но всё же рядом, и Пётр Палыч, едва не упав с табурета, резко обернувшись, увидел тщедушного мужичка в очочках колёсиками, в шляпе, с намотанным вокруг шеи толстым шарфом и с пакетом в руках.
- Эй, уважаемый! - не мешкая, окликнул Пётр Палыч, - пожалуйста, не кормите здесь собак!
Мужичок с интересом, казалось, взглянул на Петра Палыча.
- А почему, можно спросить у вас?
- Отчего же нельзя - можно.
Стая была уже на месте и, радостно виляя хвостами, вилась вокруг мужичка.
- А ну, брысь! - не громко, но твёрдо осадил их Пётр Палыч. И стая послушалась. Рыжий знал, чувствовал, что хозяин Бимки человек твёрдый и волевой. А к таким принято относиться с уважением, пусть они и недобры к тебе.
Мужичок поднял пакет чуть не на уровень головы, чтобы собаки, значит, не достали, и приблизился к Петру Палычу.
- Я живу в соседнем доме. Зовут Владимиром Николаевичем. А вас, простите, как по имени и отчеству?
- Петей меня звать... - ступив с табурета на землю, ответил Пётр Палыч. - А отчество... Мы, вроде, ровесники, так на кой ещё и отчество.
- Как угодно, - согласился Владимир Николаевич, поправив на переносице колёсики, и оглянулся на стаю, послушно ждавшую окончания переговоров там, где её застал оклик Недоброго.
- Это, наверное, вы, Пётр, хозяин спаниеля с чёрным ухом?
- Я, а вы откуда знаете?
- Да, - махнул рукой сосед в сторону своего дома, - жена и дочь рассказывали.
- Хм... Что же они могли обо мне рассказывать? - удивился Пётр Палыч.
- Что вы не позволяете собак дворовых кормить.
Пётр Палыч, тем временем, достал из кармана пачку сигарет и, встряхнув ею, протянул соседу. Но тот затряс головой и махнул свободной рукой. Тогда Пётр Палыч прикурил сам и, глядя сквозь дым прищуренным глазом на нового знакомца, спросил.
- Это, как же я, по-вашему, могу запретить собак кормить?
- Позвольте, но вы же только что и мне так сказали.
- Вы, Владимир... э...
- Николаевич.
- Да, Владимир Николаевич, вы неправильно поняли. Я просил вас ЗДЕСЬ не кормить.
- Ну... да, в общем. И всё же - почему?
- Почему... - повторил Пётр Палыч, глухо, как эхо, и глубоко затянулся. - Присаживайтесь, - теранул он рукавом сиденье табурета и поставил его рядом с соседом.
- Нет, спасибо... Я, вообще-то, ненадолго.
- Ну, да. Понимаете, Владимир... Николаевич, собаки, они ведь, как люди. Вот мы с вами печёмся о своём рабочем месте. И они пекутся, чтобы место, где их кормят, в сохранности оставалось. И в неприкосновенности. Как и мы следим, со всей своей ревностью, чтоб на нашу-то работу кто другой не позарился. А на запах-то, как раз, видимо-невидимо прёт всяких - и бродячих, и с округи. Вот, они и отстаивают территорию, спорят здесь друг с дружкой. И в основном-то, понимаешь - ночами.
Сосед слушал внимательно, чуть склонив голову набок, будто ему лекцию читали о чём-то интересном и важном. Пётр Палыч сделал паузу на очередную глубокую затяжку, пустил дым за плечо.
- А нам что делать? Особенно летом. Не закроешь же окна. Да и зимой форточки закрывать не получается. Нас четверо, понимаешь, в двушке-то. И все взрослые. Так, вот, сложилось. Да, и Бимка ещё. Душновато, если закупориваться. Вот, и прошу всех, чтоб кормили их, оглоедов, - Пётр Палыч мотнул головой на стаю, - на стройке, а не под окнами.
- Да, конечно, должно быть душно. Как вы вообще собаку решились взять на такую маленькую площадь!
- Ну, это давнишняя история. Дочка упросила, когда маленькой ещё была. Да и сын помогал уговаривать. Детвора... - слегка улыбнулся воспоминаниям Пётр Палыч. - Уговорили. Тогда ведь не думалось, что, вот так, в тесноте и застрянем. Казалось - перспектива... Только время шло, а перспективы, сами знаете, какие нынче остались. Куда теперь пса денешь? Не выбросить же? Член семьи. В общем, такие дела.
- Ну, понятно, - покивал Владимир Николаевич. И почудилось Петру Палычу, что холодно он, как-то, покивал. Без понимания. - Видимо, сон у вас чуткий. Тогда, конечно, собаки могут мешать. Извините. Всего доброго.
И сосед уже развернулся, уже уходил, а Пётр Палыч, просто кожей чувствовал, дёргавшим порезом на пальце, нывшим рубцом розового шрама на лбу, что ни черта он не понял.
- Сосед! - окликнул он, - погоди!
Владимир Николаевич покорно остановился, но возвращаться не стал. Точно - не понял!
И тогда Пётр Палыч решил: Надо всё рассказать.
Вот, зачем-то нужно было, чтоб этот мужичонка, неподалёку где-то живущий, всё понял.
Он сам подошёл.
- Ты, - доверительно понизив голос и потупив взгляд начал Пётр Палыч, - только не думай, что я плакаться тебе... Или ещё, что. Просто, как мужик мужику. Строго между нами. Пойми, я не вредничаю...
- Да, я понимаю...
Но Пётр Палыч прервал ответ поднятой коричневой ладонью, перепачканной запёкшейся уже кровью, на которую с пальца снова стекал свежий алый ручеёк.
- Я, понимаешь, водила. Мне высыпаться - во, как нужно. Целый день покрутишь баранку... Да ещё если и с нервами. В общем... в апреле это было. Особенно шумная ночь выдалась. Не успокаивались они, заразы, даже на десять минут. И под самыми окнами. Что мы только не делали... Поспать так и не удалось. А на работу-то идти всё равно надо. Короче, заснул я за рулём. Машину - вдребезги. Груз тоже - половина в мусор превратилась. Сам - чудом жив остался. Теперь, вот, батрачить и батрачить за тот долг. Ты только пойми меня, я не жалуюсь... Обстоятельства. А женщинам своим скажи, если боязно им к воротам стройки ходить, пусть ко мне заходят - провожать буду. Или сын...
- Ну... я и сам провожу... Тебе ещё чего беспокоиться? И это... Петя, извини нас. - И сосед протянул Петру Палычу сухощавую свою белую ладонь с длинными тонкими пальцами.
Рыжий поднялся и, понурив голову, потрусил за угол. Да, и стая, неохотно, то и дело оглядываясь с надежной на пакет, скрылась за углом. У поворота, сдержанно виляя хвостом, дождалась Владимира Николаевича только Белка.