Он стоял в полумраке, на самой грани между мерцающим искристым светом бальной залы палаццо и прохладной тьмой февральской ночи. Танцующие пары стремительно проносились мимо, обдавая запахом разгоряченных тел, вина и растоптанных цветов, запахом азарта и предвкушения. Каскад пышных юбок в кружевной пене, взлетающий шелк плащей и накидок сливались в многоцветный изменчивый вихрь.
'Сarrus navalis' - шумный ковчег, битком набитый безумцами. Они съезжаются сюда со всего мира, жадно стремясь навстречу любви. Не любя и ничего не обещая друг другу, удобно скрываются за ликами Арлекинов и Коломбин, Пьеро и Панталоне. Смеясь, нарушают запреты и сметают прочь ненужные здесь условности. Богачи и нищие, знать и простолюдины, гости и постоянные жители - все едино, все перемешано в густом коктейле маскарада.
Сколь давно он стал циником, угрюмым одинцом, видящим изнаночную, сумрачную сторону. 'Я вижу ваши пороки, господа, изящно скрытые за застывшим фарфором улыбок, за черными прорезями глаз, за разноцветными султанами перьев. Я ощущаю ваши надежды и ваши чаяния - они пусты, чую огонь вашего эго - он не греет'.
Поймав очередной заинтересованный взгляд, зло усмехнулся в ответ. Как пресен вкус их внимания. Вкус, льстивший когда-то, совсем недавно, в прошлой жизни. Тогда он упивался их улыбками и блеском глаз, смаковал каждую, как марочное вино. Когда-то, но не теперь.
'С открытым лицом, неприличен, у всех на виду,
От горя взахлеб хохочу на перилах Риальто,
Хромым акробатом душа крутит фляги и сальто...'[1].
Сжимая в руке ненужную, давно позабытую маску, он обдумывал зарницей промелькнувшие слова. От их незавершенности саднило на языке, но мельтешение путало мысли, стирало память. Кажется, ожидание получилось бесполезным.
Аккорд, еще и еще аккорд, нарастающий в крещендо. Старина Россини был бы рад знать, что многие годы спустя ветер его музыки будет кружить толпу. Взгляд остановился на чувственном и надменном изгибе губ, на ледяной неприступности бисерной россыпи самоцветов.
- 'Я жду не тебя. А себя и подавно не жду'[1], - строфа, наконец, сложилась в единое целое, и он сделал шаг навстречу прошлому.
Она стояла неподвижно. Ждала. И он шел, раздвигая танцующих, даже не прикасаясь к ним, будто находился в вакууме, который двигался вместе с ним, отталкивая прочь чужие руки, чужие лица. Приблизился, приобнял за тонкую талию и закружил в феерии танца. Движение рядом, молча, ничего не говоря друг другу. Легкие па то отдаляют, то приближают, словно волны, набегающие на прибрежный песок. Беседа в шелесте волн, беседа без слов в ритме вальса.
- Начало нового столетия, монсир. Планы не изменились?
- Почему я должен менять их?
- Но тебя ждут, всегда ждут дома. Ты знаешь это.
И этот ответ тоже знаком. Слова впечатываются в совесть, проедая ее расплавленным свинцом, застывая на краях незаживающей раны острой бахромой окалины.
- Мой дом остался в прошлом.
- Он в настоящем, - возражает маска. - Мы все с тобой. Все, кроме тех, кого не вернуть. Но то, что было - вернуть невозможно.
- Это возможно, - тяжелые слова падают, как увесистые камни. Как много он мог бы сейчас наговорить ей. Горячо, захлебываясь от злости на этот чертов мир, требовать понимания, просить что-то объяснить им. Но к чему изменять самому себе, сбиваясь на раздраженность.
- Ты ведь понимаешь, что творишь?
Понимает ли он смысл своего безумного поступка?
Еще как!
Отстранился и закрутил ее в причудливой петле танца: па-де-вальс, балансэ - выше голову, девочка. Изящней и легче. И не донимай бессмысленными вопросами.
- Ты одна? - Молчит, гордо вздернув подбородок. Жаль. - Так все-таки вы расстались?
- Не имеет значения.
- Не спрошу - почему, ведь ты не ответишь. Мне важно знать когда. Это и мой друг.
- Почти сразу после того, как ты ушел.
Время не имеет власти, если ты не живешь. Существуешь, но не живешь. Но напоминание о нем неприятно, оно возвращает в реальность. Черт! Спустя всего-то пару десятков лет.
- Отец?
Пожимает плечами. Случись с ним что, уж, наверное, сказала бы. А так...
- Мне пора. На этот раз надолго.
- Хотя бы пообещай, что вернешься сюда вновь. Через год, через два, - она с надеждой заглядывает в его глаза. - Проклятье, Дэв, да хоть через сто лет я буду ждать тебя здесь, ты слышишь?!
- Карнавал - лучшее место встречи, для таких, как мы, - кривая улыбка в ответ.
Танец окончен. Он склонился перед маской в галантном поклоне: 'Я сохраню твой облик на изнанке сетчатки - пусть врежется в память, пусть не забудется. Последнее связующее звено с моей прошлой жизнью, бесценная помощница в радости и в печали'.
Я бегу, я бегу, я успею, я должен успеть,
Если пляска имен мне не станет прижизненным склепом.
Вдоль стены, по стене... черт тебя побери, не хрипеть!
Ты же просто обязан прорваться, и хватит об этом.
Я держусь, я еще... но безвольно слабеет рука,
И безумие дразнит агатовым шепотом в уши.
Видишь цель? Как безбожно она от тебя далека.
Ну, иди же вперед, и не думай, не чувствуй, не слушай.
Впереди - пепелище, и буря, и выстрел в упор,
Позади - слепота и осколки разбитой надежды.
Но пока меня кто-то недобрый из жизни не стер,
Я, конечно, вернусь, только я не уверен, что прежним [1].
'Все, что ни случается, имеет свою причину, начало веревки влечет за собой конец ее. Взятый правильно путь через равнины вселенной приводит скитальца к намеченной цели, а ошибка и беспечность завлекут его на солончак гибели'.
В.Ян
Россия. г.Владивосток
Маленький маршрутный автобус еле тащился по темной ленте шоссе посреди приморской тайги и надвигающихся сумерек. Трясясь по ухабам на заднем сиденье, я вновь и вновь прокручивала в памяти события вчерашнего дня.
Все началось со сна. Когда он снится, я точно знаю, что все пойдет наперекосяк. Проверено.
Начало различалось лишь в деталях: это бывала гладкая поверхность пруда, украшенная алыми пятнами кленовых листьев, или глянцевая ледяная друза, или же просто зеркало. В какой-то момент мое собственное, с детства знакомое лицо, начинало исчезать, расплываясь ртутными дорожками. Словно кто-то невидимый легко встряхивал прозрачную гладь, изменяя картинку калейдоскопа. Оп - это я, оп - и из зазеркалья на меня задумчиво смотрит незнакомая девушка. Пламя волос окутывает ее плечи, четкие пламенные мазки окаймляют глаза - золотые, лисьи, бездонно глубокие. Они затягивают, затягивают, затягивают... И в этот момент я всегда просыпаюсь.
Полумрак раннего утра в оконном квадрате заслонила нависшая надо мною тень. Пушистое кошачье лицо с выражением величайшей заботы вопросило: -Уа-мррра?
- Привет, - ответила я, - пошли пить кофе?
Да-да, мой Ярик просто обожает холодный кофе с гематогеном. Такой вот кошачий бзик. На завтрак мы традиционно усаживаемся рядышком за столом и наслаждаемся тишиной: кот смакует содержимое своего блюдца, комментируя его вкусность, я беззвучно смотрю теленовости. Почему беззвучно? Но я и так знаю, что все сообщения только о массовых увольнениях и банкротствах, к чему же расстраиваться.
Торопливо допиваю свою чашку и бегу одеваться. Да здравствует очередное хмурое утро.
Банк. Казалось бы, работа, как работа, но она была мне ненавистна столь сильно, что хотелось свернуться маленькой улиткой в самом дальнем уголке спирального домика и застыть там неподвижно. Как возможно привыкнуть к ежедневной волне негатива, только нарастающей на протяжении последних месяцев? Сколько времени уже это тянется - год, полтора? Люди теряли работу, им сокращали зарплату, у них астрономически росли платежи, если кредиты брались в иностранной валюте. Со всеми этими проблемами они приходили к нам, щедро расплескивая свою злость и обиду.
Бах! Автобус подкинуло особенно сильно, так что нескладные сиденья громыхнули над просевшими рессорами, и я рывком очнулась от размышлений. Уткнувшись лбом в стекло, проводила взглядом убегающие назад обочины дороги в пожухлых зарослях. Хмурый день безвременья, залитый проливным дождем. Там, за окном, наверное, прелый запах устилающей дорогу листвы мешается с осенней свежестью. Здесь духота десятков дыханий, запертых в тесном салоне, и легкий привкус бензина. Здесь и сейчас я удираю от вчерашних проблем, трусливо поджав хвост, как нашкодивший лисенок.
А вчера был разговор. Недовольный шеф появился незадолго до окончания рабочего дня и осчастливленные коллеги так и замелькали, дружно ловя момент, чтобы забежать к нему со своими накопившимися делами. Вот и мне пришлось предстать пред суровыми очами 'благодетеля'.
- А это что? Ах да, по той проблеме с программным обеспечением, - с выражением глубокого скепсиса на лице, он углубился в якобы деловитое и вдумчивое изучение письма. Занявшее, впрочем, не более нескольких секунд.
- Сойдет и так. Отправляй, - он размашисто чиркнул завитушку подписи.
- Угу, - кивнула я, пытаясь определить его настроение. Хотя бы не рычит, значит можно попытаться добиться чуть большего. - Знаете, я подумала, что пока письмо дойдет по назначению, пока его отпишут к исполнению и так далее, может пройти много времени. Даже, скорее всего, несколько дней... А вот если бы вы сразу позвонили, эээ, то, вероятно, наша маленькая проблема решилась бы намного быстрее, - постаравшись сказать это как можно более значительно, я выжидательно замолчала.
Он смотрел с недовольством и было совершенно очевидно, насколько лень ему звонить куда бы то ни было. Ладно, применим старое мудрое правило, особенно действенное в отношении с руководством: чтобы найти общий язык, свой следует немного прикусить.
- О, - улыбнулась я этому недовольному лицу, - я как всегда несусь впереди паровоза. Но вы ведь хорошо знаете нашу работу и как никто видите подводные камни. Такие вот нестыковки очень мешают работать, а времени на их исправление уходит неоправданно много.
Шеф любил откровенность и периодически старался вызвать на доверительные беседы. В такие моменты следовало особенно держаться начеку, потому что смена его настроения бывала непредсказуема. Вот и сейчас, взгляд потеплел, он расслабленно откинулся в кресле.
- Аврора, да, меня иногда пугает твой темперамент. Хорошо бы он проявлялся в чем-нибудь другом, - он сидел, по-доброму так потирая нижнюю губу.
Некоторая двусмысленность фразы немного насторожила.
- Программистам я позвоню, - продолжал он. - Слушай, а ты проверяла, может быть такие же недочеты у нас и в удаленных офисах?
Я пожала плечами.
- Да, скорее всего, программа же единая для всех.
- Так, ну а там на местах никто, конечно, дальше своего носа не видит. Никто же из них тебе не звонил, не сообщал о проблемах?
- Нет, - осторожный ответ.
- Ну, так не мешало бы навестить их с инспекцией, как ты считаешь?
- ?! Эээ, это командировка?
- Да, я давно собирался провести ревизию, так что поедем вместе, думаю, дня на три-четыре.
- Но это незначительный недочет. Если вы сможете позвонить, чтобы ускорить процесс, то, скорее всего, уже завтра...
Он опять разозлился, обрывая меня на полуслове.
- Ты что же, думаешь, там проверять нечего? Да если они даже такие мелочи, как ты это называешь, у себя под носом не видят, о каком качестве работы вообще может идти речь! У нас тут тоже бардак творится, поэтому некоторых недотеп будем убирать. Все, иди, подумай!
Вылетая из кабинета, я практически столкнулась в дверях с директором. Он зашел, глубоко о чем-то задумавшись, скользнул неулыбчивыми глазами.
- Привет, красавица.
По вечернему времени, банк уже был закрыт, и клиентов не было. Казалось бы, пора уже и домой, но коллеги неприкаянно бродили по залу, собирались группками, что-то шепотом, но очень оживленно обсуждали. На многих лицах застыло беспокойство. Заметив в одной из компаний Макса, моего друга еще со школьных времен, я отправилась к нему, чтобы узнать последние новости.
- Увольнение! - мне одновременно ответили несколько разных человек.
- ???
- Да с обеда уже об этом все говорят, очнись! - Макс ненавязчиво увлек меня в сторонку. - Сказали пока никому домой не расходиться - сейчас будут делать объявление. Директор уже пришел. Значит, скорее всего, сейчас мы узнаем, кого будут увольнять.
Именно в этот момент я ее увидела. Скромная пожилая женщина, много лет проработавшая в банке, она когда-то обучала меня самым азам. Когда-то, всего лишь два года назад я устраивалась сюда на работу, имея в багаже только университетские знания, но твердо собираясь сделать головокружительную карьеру. Когда-то все было так стабильно, и моя первая наставница весело улыбалась моим ошибкам, подсказывая, как и что исправить. Теперь она сидела в углу зала на диванчике с абсолютно белым, будто застывший гипс, лицом и судорожно дышала, давясь воздухом. Я подлетела к ней.
- Авророчка, да как же это? Что же это такое? - она жалко кривилась, в глазах были слезы, готовые прорваться неудержимым потоком. - Мне и осталось всего ничего до пенсии.... Ведь меньше года осталось! Меня точно уволят. На что же мне жить тогда?
- Ну что вы такое говорите? Никто еще ничего не сказал, никаких объявлений не было. Зачем себя накручивать раньше времени?
- Ты знаешь, что я права, ты умная девочка. Я только не знаю, на что мне жить тогда, - голос ее срывался, переходя на шепот. - У меня ведь больной муж на руках...
Я успокаивала ее, стараясь говорить разные банальности решительно и твердо, хотя у самой на душе скребли кошки. В ее словах была доля истины. Большая доля. Мучительно крутящаяся в голове одна и та же фраза не давала мне покоя: 'некоторых недотеп будем убирать'.
А между тем тревожное ожидание плохих новостей заставило всех побросать текущие дела. Ощущая над собой занесенный нож гильотины, люди бестолково толкались в зале, делясь опасениями с коллегами. Тихонько вернувшись в по-прежнему пустующий отдел, я сжала в руке трубку телефона.
- Это опять я.
- Я занят, - рявкнули в трубке.
- Я лишь на секунду, извините! Простите за настойчивость, но это действительно срочно. Точнее, сейчас самое время... Только не ее, пожалуйста.
Молчание.
- Пожалуйста, послушайте меня, тут все с ума сходят, ждут от вас новостей. Все уже знают, в чем дело. Но, только не она...
- А ты что же, решила поиграть в мать Терезу?
- А я давно хотела уйти, и сейчас самое подходящее для этого время. Меня пригласили в другой банк, - я говорила это, не совсем понимая, зачем я это делаю. Просто было ощущение, что так нужно, что так будет правильно.
Опять долгое молчание, затем с необычайной прозорливостью заданный вопрос чуть не выбил меня из колеи: - Зачем ты это делаешь?
- Я давно так решила, и то, что сегодня произойдет, не более, чем повод.
- Я предпочел бы...
- Простите, мне очень тяжело работать с вами.
Он швырнул трубку.
Вот и все. Я смотрела на экран своего монитора, изображавший печального мультяшного попугая, заточенного в клетке с надписью 'Home, sweet home', и ощущала, как в недосягаемую даль улетают мои планы, уверенность в будущем и моя карьера в банковской сфере.
Напряженное ожидание затянулось еще примерно на час. Наконец, когда совершенно все уже были на взводе, торжественно и мрачно, как на похоронах, из кабинета выплыло руководство. Сотрудники застыли столбиками, кто, где стоял, напомнив мне эдаких корпоративных сусликов, впавших в легкий ступор.
'Моцарта нам, пожалуйста. Реквием d-moll', с сарказмом подумала я.
Вступительное слово взял директор. Рассказал, как мы все ему дороги. Объяснил, что в связи с некоторыми проблемами, которые испытывает наш банк из-за экономического кризиса, принято решение о частичном сокращении штата по всем филиалам.
- На тридцать процентов, - уточнил он, и единый вздох ужаса пронесся по залу. - Поэтому..., - он махнул рукой и грузно осел в кресло, предоставив самую тяжкую часть выступления нашему шефу. Тот не стал уточнять, дороги ли мы ему так же, как и директору, а если да, то в какой степени, он просто сразу начал оглашать список уволенных.
- Борисова Аврора, - прозвучало в том числе, и ко мне метнулись изумленные взгляды практически всех присутствовавших. Я ждала окончания списка, но ее фамилия так и не прозвучала.
- Спасибо, - прошептала я одними губами, кому надо - увидел.
Теперь я возвращалась к тому единственному родному человеку, который у меня остался. Ехать уже немного, всего лишь половина пути. Промелькнула короткая остановка в небольшом поселении и сиденье рядом со мной тяжело заскрипело. Я нехотя покосилась, отгоняя от себя хмурые мысли, и невольно задержала взгляд. На соседнем месте возилась, укладывая многочисленные сумки и пакеты, маленькая взъерошенная женщина, по самые брови укутанная в теплый черный платок.
К тому времени стемнело уже так, что видны были лишь смутные, быстро мелькавшие силуэты деревьев, но я упрямо вглядывалась в сумрак. Так удобно думать о своем, смотреть - не видя. Тогда быстрее бежит время в дороге, минуты сливаются бесконечной линией в убегающих вдаль километрах.
Сосредоточиться не удавалось. Назойливое шуршание пластика отвлекало на грани раздражения, и я вновь взглянула на соседку. Что же можно там укладывать так долго? Будто почувствовав внимание, она глухо спросила:
- Што, милочка, ты до конечной, или как? А то, вишь, напередавали мне гостинцев, уж не знаю, как довезу.
Ее лицо, хотя и повернутое ко мне, было настолько затенено платком, что отчетливо виден был лишь острый, хищной формы нос, да очень смуглая кожа. Глаз совсем не было видно, но колючий, цепкий взгляд я отчетливо ощущала.
- Выхожу на конечной, - хмуро подтвердила я, раздумывая, почему же так не хочется ей отвечать. На каком-то глубинном, подсознательном уровне не хочется. - Устраивайтесь, как вам удобно.
И чего я злюсь на человека? Пусть себе шуршит и гремит, мне нет до этого ровно никакого дела.
- Ну, вот и хорошо, милочка. Хорошо, што случилось мне с тобой столкнуться. Хорошо, што тебе не нужно выходить раньше. Вишь, как много у меня подарунков, как много. Семья то у меня большая, всех порадовать надо. А сегодня я их порадую, ох, порадую, - она вновь вернулась к своим пакетам и сидела, любовно перебирая их, тормоша и оглаживая, как кошек.
Я отвернулась и обреченно откинулась на спинку, прикрыв глаза. Невольно продолжая слушать несмолкаемый шелест и то, как она приговаривает себе под нос хрипловатым, словно простуженным голосом: 'Хорошо, как хорошо. Найкрайший то подарунок вот он где оказался...', я незаметно уснула.
* * *
США. Штат Иллинойс
- Эй, шеф, плесни-ка еще скотча, - Сиг метко подтолкнул тяжелый стакан прямо к бармену и ухмыльнулся, поймав встревоженный взгляд. Иногда он позволял себе такие вот вылазки и надирался так, что колени начинали складываться в обратную сторону, словно он клоун, с трудом балансирующий на ходулях. Голова, впрочем, оставалась ясной. Всегда.
От светлых прямоугольников бильярдных столов в глубине зала доносился пьяный смех. Гул десятков голосов заглушали разудалые аккорды кантри. Незатейливый мотивчик лишь ненадолго разбавили хриплые ноты саксофона и Сиг насторожил уши. Нет, нет, птаха Чарли, местные ковбои совсем не ценители блюза лунной ночью. И точно, вскоре послышалась ругань, саксофон взвизгнул и замолк, вновь сменившись заезженной песенкой.
Тусклые кляксы светильников отражались в разлитой по барной стойке лужице виски, почти не освещая несвежую внутренность бара. Да и к чему ему видеть эти небритые рожи? Достаточно просто уставиться на собственное мутное отражение на граненом стекле. Чужие города и страны столько раз оставляли на нем свои следы, что теперь ни единый человек в мире не узнал бы вихрастого нескладного мальчишку в этом по-волчьи жилистом парне. Только светло-голубые глаза, окропленные желтыми брызгами, остались прежними. Как и взгляд: диковатый и жесткий. Жесткость он обрел в те страшные годы, когда прусский выскочка не поделил землю с 'союзом трех баб'. С тех пор узнавать Сига стало некому. А еще он вынес для себя лютую ненависть ко всем властным бабам.
Заррраза! Он с отвращением потер запястье, на котором широким браслетом темнела вязь символов. Гребанная жизнь - сплошная черная полоса. Эта нестираемая метка, как постоянное напоминание о том, что жизнь - дерьмо. И жизнь эту ему подарили, бросили как жалкую подачку, как милостыню. Хотя он не просил. Нет, не просил. Зажимая зубами ошметки фамильной гордости, он мог тогда только давиться собственной кровью, да молча, исподлобья смотреть на высоких, тонкокостных чужаков. В ту пору он еще не знал, что они чужаки на побережье Балтии, не знал, что их хрупкость обманчива, как туманы над Штрелазундом.
Взрыв смеха и женский визг привлек внимание, так что он полуобернулся в сторону шумной компании. Потом и вовсе сел спиной к стойке, наблюдая, как одурманенные девчонки в окружении нескольких верзил пытаются гонять шары, и радостно вопят, когда им удается верно прицелиться. Дуры, какие же дуры. Они рискнули вызвать его интерес.
Неужели нужно опять?! Опять... В конце концов, он уже приличное время не позволял себе лишнего. Ни единого развлечения или срыва, ничего, кроме выпивки в этом паршивом городишке. Умотать бы совсем из этой страны - опаршивело таскаться по барам и слушать их курлыкающий акцент, но они не позволят. Ни шага влево, ни шага вправо, ни единого движения, ни вздоха без благословения. Зверь на поводке, марионетка... А вот черта же вам лысого! Считаете, что слишком покорен, крутой нрав пообтрепался, а шипы сточились?
Плевать, но завтра он свалит. Хотя бы отсюда. А сегодня... сегодня он выбирает вон ту, пышногрудую, с коровьим взглядом из-под длинных ресниц. Сиг глотнул остатки скотча, покатал его по небу, ловя языком огонь напитка, и выплюнул обратно в стакан. Лениво потянулся, поднимаясь, и пружинистым шагом двинулся к намеченной цели.
- Ну, и куда ты прешь? - лениво рыкнул один из перекачанных стероидами здоровяков, перегораживая проход к столу тонким концом кия.
А это он зря. Сиг мгновенно рассвирепел, кровь помчалась по венам безудержно, как галопирующая лошадь. Как сотни тысяч лошадей. Он молча выдернул импровизированный шлагбаум и нарочито переломил почти пополам, хряснув ребром ладони ближе к турняку. Сделал шаг.
Парень, розовощекий, пышущий здоровьем намеку не внял, напротив, даже радостно выдвинулся навстречу, предвкушая забаву. Еще и на дружков оглянулся, приглашая их развлечься.
- Так ты, урод, не понял? - Сиг был на голову меньше его и выглядел далеко не так внушительно. Не опасно выглядел этот пришлый. - Я не хочу, чтобы всякая шваль путалась у меня под ногами, когда я отдыхаю. Понял, э?
Заррраза, а гори оно все синим пламенем. Пусть сегодня будет целых два подарка. Сиг коряво ухмыльнулся, чувствуя, как натягиваются мышцы на порванной когда-то левой щеке. От его пристального взгляда в лице здоровяка впервые проступила тревога. Долго же до тебя доходит, эх, долго...
- Ты ошибся, нидинг, - почти ласково сказал он. - Это тебя я с сегодняшнего дня нарекаю 'Уродом'.
Он еще продолжал свой оскал, когда коротким шипастым обломком несколько раз врезал сначала по лоснящейся физиономии, затем в солнечное сплетение. Нанести удары - дело пары секунд. Парень складывался пополам, жутко вытаращив уцелевшие глаза на месиве из бывшего лица, а окружающие еще не успели стереть циничные усмешки. Сиг пнул его по ногам для ускорения и перешагнул.
Верзилы дружно отодвинулись. Выбранная девица стояла, глупо округлив глаза и рот, так что он не выдержал и фыркнул. И впрямь, корова. Значит, будет сговорчивой.
* * *
Россия. Приморский край п. Хрустальный
Я ошалело металась до дому, рассыпая упаковки с остатками лекарств, не в силах найти те, в которых отчаянно нуждалась. Бабушка лежала пластом, хотя еще с утра резво шлепала по дворику, гоняя вконец обнаглевших ворон. В какой момент ей стало плохо, я не заметила, полностью погрузившись в виртуальное общение со старым приятелем из Киото.
- Kafuku wa azanaeru nawa no gotoshi, - написал он словами пословицы в ответ на мое признание об увольнении. В переводе получалось красиво: 'Несчастье и счастье переплетаются, как волокна в веревке'.
- Ба! Бабуль, иди сюда! Послушай, какая интересная фраза! - звала я ее еще пять минут назад, предлагая, как школьному литератору со стажем, оценить всю прелесть чужого языка. Пять минут... А теперь я суетливо распахивала шкафы в поисках нитроглицерина, или, на худой конец, корвалола, валерианы. Боже мой, да чего угодно! Но ничего не было.
Истерично щелкая по копкам экстренного вызова скорой помощи, я не сразу поняла, что никаких гудков в трубке не слышно. Совсем. Да что же это?! Бросилась к бабушке, прижалась щекой к мокрому лбу. Дышит тяжело, еле слышно. Боже мой, только держись. Держись, умоляю!
Я опять вскочила, выбежала во двор. Соседский дом - скорее туда, все равно вблизи больше никто не живет. Здесь только два ветхих домишка, в обрамлении впечатляющих размеров огородов, ютятся на старой просеке. Из-за собственного огорода бабушка и слышать не хотела о том, чтобы перебраться поближе к людям. Хотя в последние годы сил ее хватало лишь на засев пары грядок.
Перемахнув через низенькую, прочно запертую калитку, я еще несколько драгоценных минут потеряла, сбивая кулаки о дверь и ближайшее окно. И только потом пришло осознание, что дом этот нежилой. Допотопный амбарный замок, верным стражем ушедших хозяев преграждавший мне путь, давно проржавел. Перед крыльцом привольно разросся невысокий пока еще бурьян. И собака... у тетки Вари была ведь собака, брехливая и очень ласковая. Тишина. И чернильные провалы в этой тишине и пустоте - на заборе молча сидела пара крупных ворон.
Да где же люди. Люди-и-и! Хотя бы кто-нибудь. Я летела по узкой, до пыли вытоптанной тропе вдоль неширокой лесополосы, вдоль глухих заборов задних дворов. Ни просвета, ни звука, словно краски сгустились в черно-белый режим, словно я вдруг оглохла.
Мне навстречу выступило несколько человеческих силуэтов, и я неслась им навстречу, пытаясь одновременно закричать, чтобы позвать на помощь. Горло сдавило так, что получалось лишь еле слышно сипеть. Шёпотом, я звала их шёпотом: 'Врача! Скорее! Прошу вас!'
А потом... Потом их глаза заледенили движение, хотя я еще продолжала сколько-то бежать по инерции. Не глаза - глянцевые пластмассовые пуговицы, мертвые и бездушные. У всех. На пустых, выбеленных лицах.
Липкий и душный страх мгновенно парализовал, сбивая с ног. Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, будто в густой паутине, я извернулась назад. Над головой с силой забили крылья, обдав холодом зимней ночи, и на тропу спикировала черная птица, отрезая мне путь к отступлению. Раскрылся в жутком зове гротескный хищный клюв.
- Карр! - и тьма чернильными кляксами заструилась вокруг птицы. - Каррр! - оглушительно бьют крылья, тьма растет и ширится, меняя очертания фигуры. - Каррра! - всего лишь миг, и передо мной женщина в черном платке. Недавняя знакомая, лица которой по-прежнему не видно.
Захрипел многоголосый грай, болезненно отдаваясь в ушах. Нереальность происходящего сводила с ума, давила на виски многотонными слоями атмосфер. Бред. Всего это просто не может быть, не может. Словно глубинный кошмар из самых дальних углов подсознания разворачивался передо мной наяву. Бездонный омут страха подгибал ноги, студил дыхание. Вокруг бесновалась зловещая мгла, затопляя весь мир неоглядной чернотой.
Тьма и холод, холод и тьма... И больше ничего в целом мире, кроме тьмы вечной ночи, залепившей глаза густой паутиной. Ночь...
Свет возвращался медленно, так медленно, будто я натужно всплывала из глубочайшего омута. Привиделись скульптурные черты мужского лица, склонившегося надо мной. Тревожный взгляд. Опять свет.
Над ухом засопело, и я очнулась. Меня изучали круглые любопытные глаза в облаке белых кудряшек. Черный влажный нос ткнулся в щеку, пыхнул теплым облачком пара.
- Иннокентий, фу! - послышался женский голос, и я непроизвольно вздрогнула. Земля отозвалась эхом поспешных шагов, и рядом возникло вполне человеческое лицо. Взволнованное. Удивленное.
- Девонька, ты чего? Что случилось?! - участливо спрашивала незнакомка, помогая мне сесть. Пес крутился рядом, жался к ногам хозяйки, поскуливал, тревожно нюхая воздух. - Почему ты лежишь здесь на пустыре? Боже, да что случилось с тобой? - взволнованно затеребила она мою руку, увидев, как я испуганно оглядываюсь по сторонам. - Иннокентий, да уйди же ты, неугомонное создание!
Случилось. Что-то случилось. Ощущение действительности возвращалось неохотно. А потом я вспомнила о самом главном.
- Врача, скорее...
Сколько прошло времени после этого? Полчаса, час... С бабушкой все было в порядке. Более того, она и помнить не помнила о сердечном приступе, ворчливо поругивая меня за излишнюю мнительность. Врачи согласно вторили ей, а я чувствовала себя глупее некуда.
- Девушка, милая, ну что же вы так переживаете? - выговаривал мне участковый терапевт. Расплывшееся лицо над синим халатом, глаза спрятаны за темными линзами очков-хамелеонов.
- Гипертония достаточно распространена в таком возрасте, ничего особенного.
- Вы не слышите меня, не хотите слышать... Но разве можно считать, что ничего особенного не случилось, если человек теряет сознание, его невозможно даже привести в чувство... а спустя время она уже не помнит об этом. Даже не верит мне. И вы не верите...
- Все показатели в норме. Не понимаю, чего еще вы от меня хотите, - очки зеркалят мои собственные возмущенные глаза. Проворный шаг к двери. - Да у меня каждый день встречаются пациенты в куда худшем состоянии. Вот когда будет помирать, тогда и звоните.
Широкая спина перечеркнула выход, унося с собой въевшийся дух антисептиков и безразличия. Дверь сиротливо хлопнула. Стекла в рассохшихся оконных переплетах веранды тонко зазвенели. Белый микроавтобус со знаком красного креста споро рванул с обочины, а я все смотрела и смотрела, как крест растворяется в надвигающихся сумерках.
Ни единого движения, даже ветер не шевелил скучно поникшие ветви рябины. Я так и стояла, опустив руки, не решаясь ни вернуться в уютное тепло дома, ни выйти в прохладу осеннего вечера. И его я заметила не сразу. Просто взгляд вдруг зацепился за что-то, чего здесь быть не должно, никогда не было. На другой стороне дороги стоял человек. Мужчина. Стоял монолитно и незыблемо, будто слившись с окружающим пространством. Он смотрел на меня, я - на него. Не видя лица, не различая черт. Размытое пятно акварели, нет, скорее легкий мазок кисти - виден ясно, но ты знаешь, что это только намек, который может исчезнуть в любое мгновенье. Из далекого далека, из прихожей донеслась трель телефона. Я вздрогнула, лишь на мгновение отведя взгляд, и хрупкое волшебство исчезло. Дорога была пуста. Совершенно пуста.
* * *
США. Штат Иллинойс
Резкие толчки сотрясали хлипкую дверь. Сиг недовольно поморщился, продолжая тщательно и не торопясь водить безопасной бритвой по уже гладким щекам. Он знал, что у него гости, еще когда почуял их шаги в фойе мотеля. Только это помогло проснуться после пьянящего угара прошедшей ночи. Когда они шли к лифту в сопровождении трясущегося портье, он уже был одет. Пока они поднимались на тридцать шестой этаж - успел умыться. Он двадцать раз успел бы уйти, но это было бессмысленно. Они знали это и шли неспешно, давая ему время на сборы.
Щеколда всхлипнула и отвалилась, когда Сиг перешагивал порожек ванной. В темном проеме рухнувшей двери замерли двое. Затянутые в серый камуфляж, поджарые, похожие, как близнецы. Служебные псы с наглухо перекрытой способностью к волеизъявлению.
- Так вот, значит, где ты теперь обитаешь? - насмешливо спросил один, белявый.
- Что, хозяева поманили - вы и рады стараться? - настороженно отозвался Сиг, машинально потирая их печать под плотной манжетой. Ее не соскрести, не выжечь кислотой - уж сколько раз он пытался это сделать. Его опознавательный знак, личный маяк, по которому его легко находят даже такие, как эти.
Белявый пренебрежительно осмотрел его, не мигая уставился в глаза.
- Стараться сегодня придется тебе.
Второй прошел в глубь комнаты, чутко поводя носом. Заметил, заррраза. Они слабаков не держат. Наклонился и сдернул толстое покрывало, обнажив опаловой белизны грудь и живот. И опаловой твердости... Небрежно пнул, и девушка свалилась с постели, запрокинув растерзанное горло. Белявый недовольно поморщился.
- Совсем опустился, Хаски. Наследил и сразу собрался в путь-дорогу? - мотнул он головой на походную сумку, валявшуюся на кресле.
- Да жаль, не успел, - в тон ему отозвался Сиг. - Знал бы, что пожалуете, свалил бы ночью.
- Если бы успел - тобой были бы очень недовольны, потому как для тебя опять появилась работенка. Как всегда срочная.
- А мне было бы плевать, - огрызнулся Сиг, принимая папку с бумагами. Нетерпеливо дернул заевший пластиковый замок и извлек на свет свой новый паспорт. - Фью-ю-ю, так я теперь мистер Николас Вайт? Это прямо издевательство какое-то. Обозвали бы еще 'Фурри ', и то было бы ближе к истине.
- Твой первый рейс через полтора часа. - Белявый проигнорировал его выпад. - Как раз успеешь добраться до города.
- И какой конечный пункт? - Сиг быстро пролистнул цветные глянцевые листки. Для кого-то билет на тот свет. - Мадрид? Кто на этот раз оказался неугоден?
- Меня просили передать тебе следующее: 'Обстоятельства складываются благоприятно. Необходимо срочно вступить в контакт с объектом дзета. Если с умом воспользуешься вторым шансом - тебе будет даровано то, что ты хочешь'. - Блекло-желтые глаза с любопытством изучали лицо Сига.
Спокойно, спокойно, только не показывать вида, насколько ему на самом деле важно слышать эти слова. Насколько... а, заррраза! Неужели?! Так, спокойно сложить документы, шаг вправо - схватить сумку. Сумка тоненько взвизгнула. Ах ты, мьольнир тебе в задницу. Из-под неплотно застегнутой полости гибко выскользнул на пол темно-серый полосатый зверек.
- Это что у тебя за крысеныш?
- Больше похож на облезлого лемура, - неожиданно подал голос второй.
Звереныш задрал морду, и зло зашипел на пришельцев. Распушившийся мех увеличил его длинное тельце раза в два, превратив в маленького монстра с оскалом горгульи.
'А ну, быстро назад!' - мысленно заорал Сиг, со всей дури, не раздумывая, что сейчас оглушит мелкого.
Тот затряс головой, обиженно оглянулся и, повинуясь знаку хозяина, легко взлетел по его ноге и куртке на плечо. И уже оттуда продолжил нахально скалиться.
- Когда только успел обзавестись такой дрянью? - брезгливо заметил белявый. Спохватившись, что Сиг уже развернулся к выходу, торопливо заворчал вдогонку. - Эй, Хаски, - он мотнул головой на труп девушки, - ты бы все же не торопился. Сначала надо прибрать за собой.
Сиг развернулся в проеме, блеснул белыми клыками.
- Ну, нет, ребятки. Вы уж сами как-нибудь.
* * *
Швейцария. Кантон Берн. Тунское озеро
Овальная комната, сплошь заставленная высоченными, под самый потолок книжными шкафами, утопала в свете неяркого полуденного солнца. Цветущее буйство зелени за стеклянными дверями зимней оранжереи отвлекало внимание от увядающих красок осенней Швейцарии и угрюмого Беатенберга, нависшего над долиной вечными ледниками.
В глубоком удобном кресле рядом с главой рода Махес восседал сухонький пожилой мужчина в безупречно-деловом костюме. Многолетняя привычка размышлять и управлять отпечаталась на его лице глубокими складками. От соседства мощной фигуры хозяина библиотеки он, определенно, испытывал дискомфорт, смешанный с благоговением. Сидел он очень прямо, максимально развернувшись в сторону собеседника и не расслабляясь, вот уже на протяжении получаса, пока они вели беседу. Чуть позади кресла сира Регина фон Махес, неподвижно выпрямившись, стоял его доверенный друг и секретарь - Мануэль.
- Месье Прот, давайте резюмируем: политика экспансии, которую мы сейчас проводим, неизбежно повлечет за собой значительные убытки. Во всяком случае, по итогам текущего года убыток может достичь около девятисот миллионов евро, это прогнозируемо. Однако наш бонус при сделке - приобретение разветвленной банковской сети в ряде стран, а также весь страховой бизнес Fortis в Бельгии.
- Да, meister Махес. Полагаю, произойдет перераспределение пакета акций Paribas?
- Мы обсудили этот вопрос с руководством заинтересованных стран. Осталось обсудить лишь некоторые детали - мы планируем встретиться в ближайшее время. По предварительной договоренности для Бельгии будет приемлемым владение десятой части пакета акций Paribas, Люксембургу отдадим не более одного процента. Необходимые документы возьмите с собой - там приведены все выкладки и обоснование озвученных мною цифр. Результаты года покажут, как скорректировать процентное соотношение активов.
- Meister Махес, я лично проконтролирую этот вопрос. Надеюсь, наша встреча состоится уже в декабре, - месье Прот отсалютовал приподнятой чашкой с чаем.
- Я тоже надеюсь, что все закончится быстро, - сир Регин прислушался к какому-то шуму. - Хотя, предвижу, что обсуждать варианты вложения инвестиций мы будем уже после новогодних праздников. Ну что же, основные моменты мы рассмотрели...
Разбрызгивая солнечные зайчики, по дорожке оранжереи пронесся рыжий вихрь. Двери распахнулись, и в библиотеку влетела девочка, на вид лет одиннадцати. Длинные, медного цвета кудри, взметнувшиеся от быстрых порывистых ее движений, сияли в солнечных лучах всеми оттенками янтаря.
- Pit`ar [2], послушайте! Скорее послушайте, что я расскажу! - от нетерпения она приплясывала. На лице, живом и подвижном, словно ртуть, молниеносно сменяли друг друга разные выражения: смесь тревоги и радости. Большие и выразительные, немного широко расставленные глаза, фамильного желтого цвета, пытливо ловили реакцию седовласого мужчины, к которому она подбежала.
Следом за девочкой быстрым шагом вошла запыхавшаяся пожилая женщина.
- Ох, сир, простите, я не могла ее удержать, - причитала она прерывающимся голосом, хватаясь за грудь.
- Нет, послушайте меня, вы просто не поверите, что случилось! - переживала девочка.
Сир Регин улыбнулся, посмотрев на ребенка и неторопливо встал из-за стола.
- Месье Прот, - обратился он к гостю, - думаю, что сегодня мы уже в полной мере обсудили все наши дела. Прошу меня извинить.
- Да-да, конечно, не буду вас задерживать - пожилой мужчина непривычно засуетился. - Благодарю, что уделили мне время. Я очень доверяю вашему чутью, meister Махес. Уверяю, что не подведу вас, - он благодарно пожал протянутую ему руку, а затем вежливо заулыбался, взглянув на девочку. - Ваша дочь обещает стать настоящей красавицей! Думаю, лет через шесть-семь, у вас уже отбоя не будет от женихов.
- Думаю, это произойдет значительно позже, - сухо заметил сир Регин.
- Да, - смутился посетитель, - о... ну, мне пора.
Дождавшись, когда визитер, торопливо спотыкаясь и придерживая рукой кейс с бумагами, выйдет из гостиной, сир Регин с улыбкой протянул руки к девочке.
- Ну, Мира, рассказывай, что же с тобой приключилось?
- Я увидела его, увидела! - она подбежала к отцу, и крепко прижалась к нему.
- О чем ты?
- Pit`ar, помните, как вы рассказывали, что мама умела так видеть? Так вот я теперь знаю, что это значит! Я сама все увидела!
Сир Регин нахмурился, глубокая складка прорезала лоб между бровями.
- Поверьте мне, pit`ar! Прошу вас! - горячо убеждала девочка, ухватившись за сильную руку отца. - Что-то случилось, я чувствую, - голос девочки упал почти до шепота. - Мы вместе с тетей Линдой сегодня с утра катались на яхте, было так весело, мы играли...
- О, Сир, - вставила пожилая матрона. - Лорд Эдмонд сегодня испытывал свое новое приобретение и Мира, конечно же, упросила его взять нас с собой. Но что этот ребенок устроил потом: она всех чуть с ума не свела. Требовала немедленно домой, на берег - а мы уже так далеко уплыли! Юной леди не пристало так себя вести, - укоризненно обратилась она к девочке.
- Но это важно! - чуть не плача от досады, отвечала та. - Pit`ar, сначала мы плыли, было так красиво! И вдруг... Ну, солнечный же день, посмотри. Вот только вдруг все изменилось - стало темным, свет исчез. Я увидела что-то темное, без каких-либо очертаний. Оно кружилось и кружилось на одном месте, и мне стало так страшно, - она вскинула расширенные глаза, заново переживая все это. - Я будто в горы попала, в самую зиму - стало очень, очень холодно! И пламя, пламя посреди тьмы. И я точно, абсолютно точно была уверена, что вижу именно его. Что это его огонь! Потом пламя стало как будто разгонять тьму и они бились. И мне казалось, - девочка закусила губу, судорожно вздохнула и добавила, - что тьма желает его погасить.
Сир Регин мертвенно побледнел и крепко обнял дочь.
- Ты еще что-нибудь видела?
- Дальше, - девочка задрожала, - огонь прогнал тьму и погас...
- Мира, - сир Регин крепко сжал плечи ребенка, не замечая, с какой силой он ее держит. Жесткие тени вокруг рта углубились, хищно подчеркнув бремя прожитых лет. - Я верю тебе, слышишь? Постарайся собраться. Ты сможешь определить, где именно он находится?
- Н-не знаю... Я постараюсь, - девочку била дрожь.
- Мануэль, карту! Быстро!
Библия Гуттенберга, Бернс, Кант - последовательно нажимая на корешки, секретарь сдвинул одну из фальш-панелей. В темноте неожиданно большого внутреннего пространства слабо мерцала полупрозрачная, слегка приплющенная сфера. Сир Регин нетерпеливо повел запястьем к себе и сфера плавно выплыла на середину библиотеки, зависнув над полом. Ломаные линии земной тверди, смешанные с синевой вод, слагались в причудливый рисунок, знакомый всем по картам и глобусам. Повинуясь воле смотрящего, при более внимательном взгляде, картина становилась все четче и четче, укрупняясь до мельчайших деталей и тогда на поверхности можно было рассмотреть ручьи и овраги, туманные склоны гор и трещины ледников.
Сир Регин подвел дочь к той части сферы, которая отражала Западную Европу. Девочка замерла, сосредоточенно закрыв глаза, высокий лоб ее был нахмурен.
- Так, ты находишься здесь, - он приложил руку ребенка к сфере, и та отозвалась теплыми кругами центрических волн, пробежавшими по поверхности. - Чувствуешь?
Она кивнула, убрав ладонь, и замерла, чутко вслушиваясь в себя: глаза закрыты, руки безвольно опущены. Затем медленно развернулась направо и заскользила вдоль земного шара неуверенными шагами. Все стояли недвижно, опасаясь нарушить ее транс. Сир Регин смотрел с отчаянием умирающего от жажды, которому посулили найти воду. Остановившись около восточной части Евразии, так и не открывая глаза, Мира вновь приложила ладонь к всколыхнувшейся сфере.
- Здесь, я чувствую его здесь. Точнее сказать не могу, - она открыла золотистые глаза и удивленно взглянула на указанное место. Все растерянно смотрели туда же.
- Это случилось. - В желтых глазах сира Регина разгорались странные огоньки. Черты лица смазывались и плыли, словно тонкий холст, колеблющийся от ветра, и скрывающий гранит. Низкий угрожающий рык, все нарастая, сотрясал его изнутри. - Andha-kaara [3]. , все эти годы я считал каждый день, каждый этот проклятый день! Andha-kaara! Мануэль, Бану ко мне, немедленно! И Эллу! Andha-kaara!! Полный сбор семьи, в максимально короткий срок!!!