Аннотация: Еще не закончено... но когда-нибудь оно будет закончено.
ЛегеНДы о Чиа
Демон отчаяния
Предисловие
Материк Дуаннонд разделен горами на пять частей: Восток, Север, Запад, Юг и центральную, именуемую Эольфские Пущи. Эольфскими места эти названы в честь эольфов или, как произносят северяне, эльфов, которые в изобилие населяют центральную часть материка. Основным городом эольфов является город Аргх'Аррет, что в переводе с эольфского языка означает "Истинный Город".
Эольфы во многом отличны от людей, - и по обличию своему, и по образу жизни, ими ведомому. Их кожа белее снега на вершинах гор; белизной с ней могут поспорить лишь волосы эольфов, которые у этого народа принято заплетать в сложную косу о ста двадцати семи прядях, закрепляя ее небольшим металлическим шариком на конце. Глаза эольфов того цвета, что бывает лишь у безоблачного неба ранней весной, а черты лиц их тонки и аристократичны. Однако облик эольфов часто обманывает тех, кто незнаком с их обычаями: на самом деле это воистину жестокие и высокомерные создания, относящиеся ко всем иным народам, словно к низшим расам. Издревле они поклоняются Аргх'Геррайе - "Истинной Богине" или, как между собой зовут ее те, кому довелось побывать в городе эольфов и посчастливилось вернуться из него живыми, богине Смерти. Правят в городах эольфов жрецы Аргх'Геррайи - это высшая сила и высшая каста этого народа.
Говоря о кастах, следует упомянуть, что у эольфов существует пять каст: каста жрецов, волею богини управляющая эольфами; каста воинов, которая предоставляет боевые силы эольфов; каста охотников, отвечающих за пополнение кладовых дичью; каста слуг, работающая на плантациях и прислуживающая в домах эольфов; и каста убийц, отвечающая за выполнение воли жрецов и помогающая одному из эольфов свести счеты с другим, не марая кровью собрата собственные руки. Каста убийц занимает второе по значимости после жрецов положение в сообществе эольфов: ибо именно члены этой касты зовутся Дланью Аргх'Геррайи, тогда как жрецы именуются Ее Гласом. По указаниям жрецов убийцы отбирают тех из эольфских детей, кому случилось родиться некрасивыми или же увечными, - сих детей убийцы либо умерщвляют сами, либо относят жрецам, дабы те могли преподнести их богине в жертву: сия жертва является большой честью, оказанной семье несчастного ребенка. Также каста убийц занимается отправлением в объятья Аргх'Геррайи тех эольфов, что пострадали в ходе битвы или несчастия, ибо существование покалеченных противно эольфскому мышлению.
Единственными существами, с которыми отношения у эольфов сложились в лучшую сторону, являются геррханны - ящероподобные создания размером с лошадь, обладающие зачатками разума и довольно быстро бегающие. Кроме скорости, эольфы оценили зоркость и нюх этих созданий, а также их когти и клыки, с помощью которых геррханны сражаются, и в результате геррханны за корм и тщательный уход эольфской касты слуг сделались надежными союзниками и спутниками эольфов, - или их ездовыми животными, если на то была потребность. Впрочем, геррханны не оскорбляются столь низкой ролью, отведенной им судьбой, - напротив, они горды служить таким великим существам, которыми они считают эольфов.
Однако не только эольфы обитают в Эольфских Пущах. В самом сердце лесов центральной части материка Дуаннонд, там, где деревья так высоки, что листва их вершин купается в облаках, располагается лежбище стаи пегасов, населяющих эти края. Эти крылатые кони подобно птицам вьют гнезда в кронах деревьев-великанов, а если случайному путнику доведется набрести на поляну в лесу и поднять голову к небу, то среди облаков он сможет заметить крылатые силуэты нежно-кремового цвета. Впрочем, вполне возможно, что силуэты будут лишь миражом, плодом фантазии путника.
Севернее, в горах, являющихся общими для Эольфских Пущ, Севера и Восточных Земель, находятся несколько пещер: входов в туннели гномов. Глубоко под землей, в вырубленном посреди камней лабиринте лежит королевство этого маленького, но крепкого народа.
Города гномов, как такового, не существует. Поселения гномов состоят из множества пещер, связанных меж собой переплетениями коридоров. Каждая пещера имеет свое особое название, которое ей дал гном-первопроходец, открывший эту пещеру, или группа гномов, вырубившая ее в толще камня. Главная пещера, настолько огромная, что свод ее не видело ни одно существо, а сталактиты и сталагмиты образовали колонны, которые смогут обхватить лишь сорок взявшихся за руки гномов, называется Пещера Укундхлика. Слово "Укундхлик" на языке гномов означает "особа королевской крови", а значит, Пещера Укундхлика - это Пещера Королей. Именно в этой пещере стоит трон из черного оникса, украшенный сложным узором из алмазов, изумрудов и сапфиров, изображающий огромный молот: рабочий инструмент и излюбленное оружие гномов. Там же хранится и главная реликвия гномов: молот Шиваннадзарра, обладающий волшебным свойством приносить удачу своему владельцу. Этот молот служит королю гномов скипетром, и с тех пор, как была принята эта традиция, удача еще ни разу не изменяла горному народу.
Ростом гномы не выше метра, но бороды, которые являются предметом гномской гордости, им случалось отращивать длиной метров до пяти. Гномы заплетают свои бороды в косички и затыкают за пояс, дабы они не мешали в сражениях и работе. А сражения и работа в шахтах и кузницах - это два из пяти излюбленных занятий гномов. Остальные три любимых занятия, это выпить эля в хорошей компании, выкурить трубочку и провести спокойной вечерок с гномской женщиной. Гномихи, вопреки сложившемуся на поверхности мнению, вовсе не имеют бород, подобно гномам-мужчинам. Это поверье сложилось из-за того, что мало кто видел гномов-женщин. Гномихи не любят выходить на поверхность, предпочитая ей подземные своды. Гномам, как подземным жителям, вообще не нужен свет, они прекрасно видят и в темноте. На поверхность гномы выбираются лишь для торговли со своими восточными и северными соседями.
Религия гномов практически не развита: у них нет ни магов, ни жрецов, да и вообще, не слишком-то гномы доверяют колдовскому искусству. Единственное божество, которое они считают достойным упоминания, это Мерлех, бог-покровитель кузнечного дела. Однако, почитая его, гномы не утруждают себя никакими особыми церемониями, предпочитая оставаться свободным трудолюбивым народом, живущим так, как ему хочется, не зависимо от того, что говорят божества.
Несмотря на то, что Эольфские Пущи зовутся центральными землями, они не являются самым центром материка Дуаннонд, находясь скорее между Севером и Востоком, нежели касаясь Южных и Западных земель. Погода Эольфских Пущ соответствует погоде средней полосы, и снег там - не редкое явление. Однако в южной части Эольфских Пущ снега уже не выпадают, а приход зимы предвещают лишь продолжительные ливни, превращающие землю в зыбкую топь, а лес - в болото. В горном перешейке, ведущим из центральной части Дуаннонда в Восточные земли, болота не высыхают круглогодично и на Востоке являются столь же естественными, как и снег на Севере.
Восточные земли располагаются скорее не на самом Дуаннонде, а на полуострове, соединенным с материком перешейком между горами Эиориэо, разделяющими Восток и Юг, и Драконьими горами, на Севере называемыми Гномьими. Драконьими на Востоке эти горы называют потому, что помимо входа в гномьи туннели, в этих горах скрывается еще множество пещер, которые избрали для своего обиталища восточные драконы. Восточные драконы - это длинные змееподобные создания с четырьмя короткими лапками, бескрылые, однако имеющие возможность летать. Летают они за счет таинственной магии драконов, обретенной ими за тысячелетия существования. Восточные драконы очень мудры. Именно эти создания первыми пришли к выводу, что гораздо спокойнее будет жить в мире с непохожими на них самих соседями, нежели воевать с ними. Предания уже не помнят имен первого дракона и первого человека, заключившего мир, но известно, что именно тот человек стал основателем империи Ма'Эигаэа и первым ее императором.
Ма'Эигаэа в переводе с певучего восточного языка означает империя Рассвета. Язык имперских жителей крайне сложен для произношения и изобилует гласными, однако практически не менялся в течение уже многих поколений. Странник, случайно забредший на Восток и никогда ранее не бывавший тут, подумал бы, что местные жители не разговаривают, а поют.
Нынешним императором Рассветной империи является мэа Эиарра Ио'Аэтт, а императрицей - эи Эуилио Ио'Аэтт. Женщины на Востоке по положению находятся ниже мужчин и не имеют права сражаться. Однако женская часть населения империи Рассвета никогда не считала себя угнетенной: на Востоке интересы и обязанности женщин и мужчин настолько разнятся, что никому и в голову не приходит заняться не соответствующей по полу работой. Так, например, мужчины должны воевать, охотится, работать на полях, торговать, тогда как женщины присматривают за домом и садом, готовят пищу, шьют и нянчатся с детьми. Интересы женщин связаны с домом, а интересы мужчин - со всем, что за пределами его. Исключение из этого правила составляет только император, ведь его дом - это империя, и важно ему лишь то, что творится в ее пределах.
Столицей империи Ма'Эигаэа является город Л'Ауэрэа, в котором находится дворец императора, настолько огромный, что размерами своими может сравниться с небольшим, по сравнению с Л'Ауэрэа, городом. Однако величина дворца продиктована вовсе не стремлением выставить напоказ богатства империи, а тем, что в гости к императору часто прилетает его старинный друг - повелитель восточных драконов Миарруэиос. Старый дракон с незапамятных пор является лучшим советником вот уже многих поколений императоров, относящийся к недолговечным людям как к равным. Каждый раз при прилете Миарруэиоса император повелевает заколоть двенадцать буйволов, чтобы насытить гостя, после чего размещает дракона в центральных покоях дворца, настолько огромных, что двадцать слонов, выстроившихся в шеренгу, спокойно устроятся в помещении. И, хотя для Миарруэиоса это помещение все же чуточку тесновато, он никогда не опускается до сетований императору, ибо знает, что людям и так нелегко приветствовать такого гостя, как восточный дракон.
Жители Востока смуглокожи, черноволосы и синеглазы. Они не отличаются высоким ростом, будучи самыми низкорослыми из людских народов. Самый высокий из имперцев не выше, чем полтора метра. Одеваются жители Востока в одеяния из шелка нежных цветов, который мужчины собирают на плантациях арахнидов. Арахниды - это крошечные паучки-шелкопряды, нити паутины которых настолько прочны, что, свив четыре нити вместе, можно использовать их как леску и выудить из реки рыбу, вес которой превысит пятьдесят килограммов. В других странах паучий шелк ценится очень дорого, поэтому из империи морем постоянно отправляются корабли с товаром, направляющиеся в Северные земли, привозя обратно меха и драгоценные камни.
Восток - жаркая страна, и жара эта привела к изобилию существ, обитающих здесь. В душных джунглях посреди империи поселились такие загадочные создания, как кицунэ и говорящие антилопы. Кицунэ - это лисы, имеющие свойство принимать человеческий облик, когда им это пожелается. Кицунэ не слишком дружелюбны и причинили империи немало беспокойств, прежде чем император с помощью священников бога Ха'Эамаа, бога Рассветного Солнца, не заточил их в одной из частей джунглей, именуемой с тех пор Лисим лесом, однако, случается, что лисы-оборотни все же находят лазейку оттуда и, выбираясь, принимаются бродить по империи.
Ха'Эамаа - единый бог империи Ма'Эигаэа. В честь его имперцы называют себя Рассветным народом. Магия имперцев связана только с этим божеством, однако в древние времена, когда восточные драконы еще не сблизились с людьми, и на Востоке царило многобожие, в Восточной империи обитало множество черных колдунов, называемых на Севере некромантами за то, что они имели дело с подземными богами, научившими их повелевать телами умерших и призывать души с того света. После образования Рассветной империи и утверждения Ха'Эамаа как единственного истинного бога, первый император с помощью восточных драконов и священников пленил всех черных колдунов. Однако, милостиво не став лишать их жизни, он переместил их на остров в море, находящийся близ Восточных земель. Остров этот называется Уи'Куибли - "оставшийся в тени". Выражение "остаться тебе в тени на веки вечные" является на Востоке страшнейшим проклятием, а это сразу дает понять, что судьба к черным колдунам оказалась отнюдь не милостива. Священники закляли Уи'Куибли, окружив его магическим полем, непроницаемым для магии, творящейся внутри нее. Таким образом, все черные колдуны оказались в ловушке, которая изредка пополнялась новыми колдунами из тех, кто рискнул заняться черным колдовством в пределах империи.
Лошадей в империи Рассвета не знают, предпочитая ездить на оленях, а вспахивать землю - с помощью мощных буйволов, в изобилии обитающих в Восточных землях. Во дворце императора постоянно живет несколько тигров, служащих как личными и преданнейшими охранниками имперской фамилии, так и грозными палачами для всех, кто осмеливается преступить закон. Местность Востока, помимо болот, в которых выращивают рис, испещрена также невысокими горами и холмами, покрытыми карликовыми деревьями. Леса, а точнее, джунгли, растут на Востоке только в низинах, встречающихся крайне редко на этой земле. Основную пищу имперцев составляют рис и рыба, в изобилие водящаяся в море и реках, а также фрукты, выращиваемые на плантациях. Эти фрукты также пользуются высоким спросом в Северных землях.
Северные земли представляют собой часть материка, отгороженную Гномьими горами с востока и Ледяными скалами с запада. Практически все Северные земли круглогодично покрыты снегами. Горы частично закрывают Север от всепронизывающих ветров, но, ближе к морю, холодные ветра постоянно поднимают снег с земли и кружат его в нескончаемой вьюге.
Север делится на множество королевств, больших и маленьких, великих и не достойных упоминания. Самые знаменитые из них, это Шхриндиантское королевство, столицей коего является портовый город Оргхламрен, через который проходят все товары, привозимые морей из других стран; королевство Семи Богов, столица которого - город Лаэнгридинланд, стоящий на реке Лаэндланке, что в переводе с языка северян означает "ледяная река"; и Осеннее Королевство, столицей которого является город Мраграгнагган. Этот город находится практически в центральных землях, рядом с входами в гномьи туннели. Он, также как Оргхламрен, является торговой точкой Севера, - но если Оргхламрен принимает товары, перевозимые морем, то в Мраграгнаггане сходятся пешие торговые пути. Этот город объявлен нейтральной территорией, и даже народы, ненавидящие друг друга и находящиеся в состояние войны, не имеют права поднять в этом городе оружие. Храмы всех религий находят место в Мраграгнаггане, а заправляет им Воровская Гильдия, иначе называемая Ласковой Гильдией, - в честь ласок, маленьких хорькообразных животных, отличающихся склонностью к воровству, ловкостью и хитростью. Формально, конечно, этим королевством повелевает король, но все жители Осеннего Королевства знают, что даже король подчиняется решениям Мастера Ласковой Гильдии.
За исключением Осеннего Королевства, на Севере царит семибожие. Северяне поклоняются Сигрене, богине Жизни, и Сиграндаре, богине Подземного Царства; Сиграку, богу Войны, и Свирианку, богу Покоя; Свейке, богине Любви, и Симагре, богине Ненависти; а во главе северного пантеона стоит Серпентех - бог Судьбы. Северяне верят, что Серпентех придумывает каждому новорожденному свой путь в жизни. Но у пути много развилок, из которых человек сам должен выбрать ту, что сделает его путь истинным.
Природа Севера представляет собой безжизненную снежную пустыню, изредка прерываемую густыми хвойными лесами, в которых охотники добывают пищу. В снежной пустыне невозможно ездить на лошади, и северяне путешествуют на санях, запряженных собаками или медведями.
Северяне - наиболее высокий из людских народов. Их рост бывает под два метра и выше. Северяне светловолосы и сероглазы, а их большие глаза прикрывают пушистые ресницы, защищающие зрение от снежной пыли и слепящего света снега, когда от него отражается солнце. В занятиях северян нет никаких различий по половому признаку, и то, что умеет делать мужчина, должна уметь и женщина, иначе невозможно выжить в этой суровой стране. Язык северян изобилует согласными звуками, к тому же на Севере сложилась привычка говорить сквозь зубы, чтобы меньше холодного воздуха проникало в рот. Единственными разумными врагами северян являются гоблины, населяющие Ледяную Пустошь - практически бесплодные земли между центральной частью материка и рекой Лаэндланка. Слухи говорят, что где-то там, у гоблинов есть подземный город, но еще ни один странник не видел его.
Ущелье в Ледяных скалах, разделяющих Север и Запад, выбрали местом своего обитания западные драконы. Эти создания совсем непохожи на мудрых восточных драконов. Они умны и хитры, но злобны и жестоки. Западные драконы больше похожи не на змей, но на ящериц с огромными кожистыми крыльями нетопыря. Цвета их разнообразны, но даже черные драконы сверкают так, словно чешуйки их шкуры сделаны из мельчайших алмазов. От цвета дракона зависят и его способности. Так, красные драконы выдыхают огонь, белые поражают врагов ледяным дыханием, зеленые дышат кислотой, а черные драконы, самые крупные и злобные из всех остальных, своим ядовитым дыханием лишают существо слуха, зрения, голоса и сил, после чего поедают его.
Западным драконам свойственна жадность. В пещерах своих они накапливают груды драгоценностей, и никакая сила не может заставить их покинуть накопленное. Драконы спят на своих сокровищах, отчего чешуйки на их шкуре частично вызолачиваются или посеребряются. Отсюда и возник миф о золотых и серебряных западных драконах, тогда как истинно золотыми и серебряными бывают лишь восточные.
Редко кому удавалось найти общий язык с западными драконами, однако даже они обходят стороной людей Запада.
На Западе существует лишь одно людское поселение - город Хеп. Однако город этот столь велик, что занимает все пространство от озера Ур до озера Шра, двух великих озер Запада.
Запад - это озерный и степной край. Здесь не так тепло, как на Востоке, но и не так холодно, как на Севере. Времена года сменяют друг друга с неумолимой последовательностью, и за дождливой осенью идет мягкая зима, а за наполненной криками птиц весной - ласковое лето. Однако люди Запада, именуемые хеппы, характером своим являют полную противоположность мягким жизненным условиям Запада.
Хеппы лишь чуть-чуть ниже северян, кожа их почти столь же смугла, как у жителей Востока, а глаза их - зелены, словно кошачьи. В иных странах глаза хеппов называют глазами хищника. Хеппы не верят в богов, они считают, что каждый человек - это сам себе божество. Однако у них есть один храм - храм Вечности. Он представляет собой находящуюся в центре города огромную пирамиду с плоской вершиной; пирамида выложена камнями из красной глины, обоженной пламенем плененного в незапамятные времена красного дракона. Внутри пирамиды находится огромный пролом, и тьма внутри него сравнима с тьмой бездны. Ни один жрец не прислуживает в этом храме; Вечность сама собирает своих жертв. Когда хепп решает, что его силы и молодость ушли, а взамен наступила беспомощность, он приходит в храм Вечности и бросается в эту бездну. Хеппы не принимают смерть в собственной постели: только на полях сражений и в бездне; умершие иначе считаются преданными забвению, а нет ничего страшнее для хеппа, нежели забвение. Они считают, что лишь Вечность помнит всех, и те, кто ушел в нее, когда-нибудь вновь встанут в ряды воинов. Об этом говорит единственное пророчество хеппов: на землю придет Враг, существо, противное природе человеческой. И будет великая битва, и будет повержен Враг, но убить его может лишь Вечность. Когда Враг погрузится в нее, воины, что прыгали в бездну, восстанут из праха и разорвут Врага на мелкие части, дабы никогда он более не смог восстать.
У хеппов нет верховного правителя, однако структура их жизненного устоя четко сложена. Это воинствующий народ, подчиняющийся только командирам своих армий. Каждое сражение, в котором хеппы участвуют, поднимает сражавшихся на ранг выше в глазах остальных. Всего существует более пятисот рангов, и находящиеся в самом высшем ранге представляют собой Верховный Совет, который решает судьбы народа Запада.
Город хеппов постоянно разрастается вширь, а культура прогрессирует. Хеппы не стесняются заимствовать новые изобретения у других народов; ученых хеппы ценят также высоко, как и воинов. Женщины и мужчины хеппов равны, все они либо мудрецы, либо воины. О пропитании, строительстве и других нуждах у хеппов заботятся рабы, в изобилие приводимые в Хеп после каждой войны. Рабов там считают ниже животных, и смерть одного влечет за собой лишь покупку нового. Трупы рабов выбрасываются в море, поэтому оно у хеппов получило название Моря Мертвых.
Хеппы ведут спартанский образ жизни, жилища их являются уменьшенными копиями храма Вечности, в которых есть лишь самое необходимое для существования. Они не создают семей, а детей, после того, как те могут питаться самостоятельно, забирают у матерей и отправляют в воспитательные центры, где, если у детей проявляются способности, их отдают на обучение мудрецам, а остальных превращают в безжалостных воинов.
Особо избранных хеппов-воинов обучают звериной магии: единственной из магий, которая известна в Хепе. Это магия повелевания животными и магия обращения в них. При каждом военном отряде хеппов есть также подразделение звериных магов: в обличие волков, медведей и других хищников они нападают на ничего не подозревающих путешественников и уничтожают их.
Язык хеппов резок и отрывист, все слова короткие и четкие. Этот язык очень удобен для отдачи приказов. Западные драконы переняли этот язык у хеппов и таким образом общаются с людьми Запада, которые не нападают на драконов за те некоторые услуги, которые драконы делают для хеппов.
Хеппов опасаются и иные существа, живущие на Западе. Этот край плодороден, и созданий, обитающих там, бесчисленное множество. По другую сторону озера Шра, в степи, обитают стада единорогов. Это нежные и хрупкие создания с единственным рогом во лбу, светящимся во тьме ночной подобно звездам. Единороги пугливы и очень скрытны: мало кто может увидеть единорога, если это благородное создание само того не пожелает. Хеппы научились ловить единорогов и использовать их в качестве ездовых животных; но лишь хеппы высокого ранга могут позволить себе единорога, остальным же приходится довольствоваться простыми лошадьми.
В долине реки Нор находится Цветочный Луг, который избрали местом обитания феи. Эти крошечные создания гнездятся в цветках и питаются нектаром и росой. Магия фей проста и незамысловата: они умеют растить цветы и травы. Этот крылатый народец всегда весел и несколько беспечен, однако редко кому удавалось поймать фею, издали кажущуюся просто крупной бабочкой.
Феи делят Цветочный Луг с лепреконами. Эти маленькие, не более полуметра, существа обликом схожи с гномами, однако не носят бород и любят одеваться в ярко-зеленые костюмчики. По природе своей лепреконы жадны так же, как и западные драконы, и каждый из них держит в своем норке сундучок с золотом. Немало охотников, поймав лепрекона, пытались узнать, где сокрыто их золото, но ни один из лепреконов еще не открыл этот секрет.
Последней частью материка Дуаннонд является Юг. Территория Юга кажется наибольшей, однако почти весь он занят огромной пустыней, называемой Дом Желтой Смерти. Она называется так потому, что мало кто из рискнувших пройти пустыню насквозь, остался жив.
Юг - наиболее жаркая часть Дуаннонда. Температура воздуха порой поднимается выше семидесяти градусов. Однако в части Юга, расположенной ближе к морю, не так жарко. Именно там стоят города, в которых обитает около половины южан.
Южане темнокожи, кареглазы и черноволосы. Лишь небольшие различия позволяют отличить один южный народ от другого. Жители городов Юга подчиняются халифу. Им является женщина, ибо в цивилизованной части Юга царит матриархат. Халиф правит в течение всей своей жизни, а после смерти на ее место поднимается ее старшая дочь. Живет халиф в городе с условиями, наиболее приятными для жизни - в Шхашше.
Язык южан очень напоминает шипение песчаных змей, в изобилие водящихся в пустыне. Человек, укушенный этой змеей, умирает в течение пяти минут, и нет противоядия от их яда. Ядом песчаных змей южане смазывают лезвия своих кинжалов и наконечники стрел, чтобы враги умирали наверняка.
Вокруг Шхашша южане рассадили плодовые деревья, вывезенные ими из редких оазисов, встречающихся на Юге. Многие торговые корабли отваживаются доплыть до Шхашша, дабы закупить там оливу, шоколад и финики. Иногда Шхашш называют Городом Сладостей, ибо большая часть пищи, употребляемой шхашшцами, представляет собой сладкие блюда: халву, шоколад, сладкое тесто. Даже в мясо шхашшцы добавляют сладкие пряности, именуемые на Юге хоньссо.
Халифа в Шхашшском халифате приравнивают к богу, считая, что первая халиф была дочерью Солнца. В халифате искренне верят в то, что солнце - это божество, суровое, но справедливое. Жрецы каждую неделю приносят дары Солнцу в виде его огромных изображений, вылепленных из шоколада. Через час изображения тают, и жрецы объявляют, что Солнце приняло их дар, и эта неделя опять пройдет удачно. Шоколад стекает с алтаря по специальному стоку в маленький бассейн позади него, и детям бедных жителей Шхашша позволяется пить этот растопленный шоколад столько, сколько захочется.
Однако, кроме жителей Шхашшского халифата, на Юге живет еще много людских племен. Большинство из них ведут кочевой образ жизни, разъезжая по окраинам пустыни в поисках пропитания. Кочевники очень воинственны и недружелюбны с путниками. Многие из племен кочевников - людоеды, и караваны, идущие в обход пустыни, стараются не попадаться кочевым племенам на глаза.
По другую от Шхашша сторону пустыни обитают и мирные племена, изредка торгующие с Шхашшским халифатом. Таково поселение Хисташь, расположенное у подножья Юго-Западных гор, иначе называемых Горами Шепота. Такое название горы получили за то, что каждый громкий крик в той местности отзывается многоголосым эхом во множественных ущельях, скрывающихся в тех горах.
Жители Хисташь отличаются от иных южан традицией подпиливать свои зубы так, что они заостряются наподобие клыков. Также хисташьцы украшают свои тела и лица узорными шрамами, считая, что они придают человеку более мужественный и красивый вид. Но, несмотря на это, хисташьцы - мирный народ, ревностно служащий духам пустыни, как они именуют своих божеств. Духов этих бесчисленное множество, а не реже раза в месяц может появиться и новых дух, имя которого вождю племени оглашают шаманы - хисташьские колдуны, разумом связанные с этими духами. Если путнику случается убежать от кочевников и добраться до Хисташь, жители этого племени приветливо встречают его и дозволяют пожить среди них. Если же путник принимает решение остаться в Хисташь навсегда, шаманы спрашивают у духов дозволения, после чего заостряют зубы нового члена племени и наносят на его тело шрамы. После этого этот человек считается полноправным хисташьцем.
Помимо кочевников и песчаных змей на Юге обитает множество монстров и чудовищ, опасных для неосторожных путников и караванов. В Доме Желтой Смерти обитают ламии: существа, верхняя часть тел которых человеческая, а нижняя - змеиная. Ламии очень коварны и те, кто не знает их, могут очароваться этими умными и красивыми созданиями. Ламии завлекают неосторожных в свое логово, где пожирают их.
У ближнего к морю края пустыни поселились мантикоры. Это страшные существа с львиными телами, скорпионьими хвостами и крыльями нетопыря; а лица у них - человеческие. Мантикоры практически лишены разума, а основным их инстинктом является инстинкт уничтожения. Многие смелые охотники и воины пропали без вести в пустыне только потому, что им довелось встретить мантикору. Однако халиф Шхашша, великая хеш Нишшаса смогла приручить одно из этих созданий, и ныне мантикора следует за ней повсюду, охраняя халифа от многочисленных родственников, желающих уничтожить халифа и ее дочерей, дабы самим воссесть на трон Шхашшского халифата.
Окружает материк Дуаннонд Мировой Океан, а те его воды, что наиболее приближены к материку, каждый из народов называет по-своему. Возможно, по другую сторону Мирового Океана скрываются иные материки и острова, но никому доселе неведомо: правда это или же вымысел...
Часть I
Рождения
Пролог
Мэа Оуэлле Ио'Ка стоял у окна на верхнем этаже старой башни и задумчиво смотрел вдаль. Его длани опирались о подоконник, выщербленный сотнями рук тех, кто был до него. Казалось, невозможно выщербить камень, особенно такой, скованный жреческой магией, однако в подоконнике явно не доставало нескольких мелких кусочков, и ладонь, скользящая по нему, то и дело натыкалась на шероховатые углубления в его текстуре. На деревянных ставнях, сейчас открытых и впускающих холодный морской ветер, было записано несколько полустершихся строчек заклятий, придуманных во время бесцельного смотрения за окно, но так и не реализованных на практике.
За окном виднелась часть острова: коричневая каменистая земля без следа растительности. Несколько белых крачек построили свои гнезда на этих камнях, слепив их из высохших водорослей, принесенных приливом. Только белые пятна птиц и оживляли безрадостный пейзаж, не изменяющийся вот уже многие годы. Сравнительно недалеко полоска земли заканчивалась, и начинался безбрежный океан, вяло шевелящий свои воды, изредка орошающие остров. Мэа Оуэлле Ио'Ка перевел взгляд на небо. Оно как всегда было затянуто плотными белесыми облаками, напоминающими вязкий туман, - слишком густой, чтобы рассеяться, и слишком жидкий, дабы превратиться в дождь. Только на рассвете, когда солнце только выглядывало из-за горизонта, и на закате, когда светило уходило спать, неяркие лучи освещали остров. Однако из единственного окна кельи мэа Оуэлле Ио'Ка, выходившего на север, никогда не было видно ни рассветного солнца, ни закатного. Если же посмотреть на восток, можно было еще разглядеть тонкую полоску материка, того самого, откуда мэа Оуэлле Ио'Ка так давно изгнали. Далекий материк казался то таким желанным, то настолько ненавистным, что мэа бывал рад, что полоски земли не видно из его кельи.
Мэа Оуэлле Ио'Ка, верховным некромантом и формальным повелителем острова Уи'Куибли, острова магов-отступников, владело отчаяние.
"Почему я? - размышлял мэа, бесцельно следя за ловящими рыбу в океане крачками. - Почему я? Я всегда подавал такие надежды, занимал не последнее место в империи. Сила всегда била во мне ключом. Мне могла бы выпасть честь стать правой рукой императора, как вдруг, неожиданно, не дав оправиться от сна, меня схватили, связали и подло ударили по голове, чтобы, будучи в сознании, я не мог воспользоваться магией. Очнулся я уже здесь... Даже здесь, на этом проклятом острове я считаюсь сильнее всех! Повелитель... Какой мне толк от этого? Повелитель отверженных, отступников... Зачем мне это? Почему я не родился на Севере, где, говорят, люди терпимы даже к тем, что избрал своим путем темное искусство..."
Мэа Оуэлле Ио'Ка в ярости ударил кулаком по подоконнику и машинально слизнул выступившую из содранных костяшек кровь.
"Почему я в свое время не поддался уговорам этих проклятых священников Рассветного бога и не принял сан? - продолжал он свой внутренний монолог. - Был бы сейчас почитаемым членом общества и - кто знает? - может быть и верховным священником империи. Если бы я знал... Все что угодно, только не это бесцельное, бессмысленное существование в этом богами забытом месте!"
Мэа перевесился через подоконник и взглянул на заостренные скальные выступы, находящиеся прямо под его окном. Даже с высоты самого верхнего этажа он, особо не напрягая магическое зрение, мог рассмотреть одинокий, пожелтевший от времени череп, под кривым углом насажанный на один из особо острых выступов. Наверняка это был череп одного из скорбных предшественников мэа Оуэлле Ио'Ка, так же когда-то смотревшего из окна и, наконец, пришедшего к единственно возможному выходу из сложившейся ситуации. Только Смерть могла освободить магов-отступников, только эта костлявая старуха в черном саване умела свободно проходить через любые магические барьеры и возвращаться обратно, собрав свою сумеречную жатву.
"Может и правда?.. - неожиданно для себя самого подумал мэа. - Так легко: встать на подоконник, закрыть глаза и сделать всего один-единственный маленький шаг вперед... Если упасть головой вниз, я, скорее всего, не успею почувствовать боли. Смерть настигнет меня мгновенно. Миг волшебного полета - и свобода?"
Оуэлле потряс головой и на всякий случай отошел от окна подальше. Сев на узкую железную кровать, покрытую прозрачным, почти не несущим тепла одеяльцем, мэа обхватил тонкими, с выступающими венами, кистями голову и задумался.
"Что на меня нашло? - размышлял он. - Я уже третий десяток лет нахожусь на этом острове. Да, порой я ощущал безнадежность, безвыходность своего положения, но чтобы отчаяние достигало такого апогея? На меня это не похоже..."
Мэа вскочил и нервно заходил по келье, меряя ее шагами. Пять широких шагов из одной стороны в другую - и уже стена. Словно зверь в клетке. Зверь, еще полный сил, но теряющих их медленно, но неумолимо. Слишком многие старились и умирали на Уи'Куибли, чтобы у Оуэлле оставалась хоть капля надежды на то, что возможно отыскать выход. Слишком многие... отчаяние нахлынуло на мэа с удвоенной силой.
В попытке развеяться, Оуэлле вышел из кельи, громко хлопнув тяжелой дубовой дверью, еще крепкой, но все же с очевидными следами течения времени. Дерево явно загнивало от сырости, витающей в воздухе острова, а жучки-древоточцы подтачивали дверь изнутри. Мелкая пыль трухи осыпалась на каменный пол от удара двери о косяк. Оуэлле быстро сбежал по крутой винтовой лестнице вниз, на два пролета ниже, туда, где у некромантов находилась общая зала с теми редкими развлечениями, доступными им: свитками с биографиями предыдущих владельцев острова. Изредка то один, то другой маг начинал писать и свою историю жизни: это означало, что он уже смирился со своим положением, признав безвыходность. Но Оуэлле еще было далеко до этого. Тридцать лет - не такой уж долгий срок, как может показаться в начале.
Распахнув еще одну дверь, скрывающую за собой общую залу - такое же помещение из холодного серого камня, разве что более широкое, мэа увидел странную сцену: несколько магов столпилось у широкого окна, ставни которого давно отвалились и сейчас лежали далеко внизу. Еще двое магов удерживали за руки вырывающуюся эи Лаиэу - начинающую некромантку, пойманную и переправленную на Уи'Куибли еще до того, как ее сила встретила свой полный расцвет. Оуэлле собственноручно доучивал эи Лаиэу: хотя бы потому, что кроме этого на острове было практически нечем заняться. Эи казалась ему всегда такой оптимистичной и жизнерадостной, несмотря на скверное положение, в котором она оказалась. Жизненная энергия всегда била в ней ключом... а сейчас ее оттаскивали от окна, из которого она явно собиралась выпрыгнуть.
"Как и я, несколькими минутами раньше", - подумал мэа. Неожиданно отчаяние, владевшее его душой, показалось Оуэлле не таким уж естественным состоянием, скорее даже не естественным вовсе. Что-то было не так...
Мэа Оуэлле подскочил к окну и, слегка используя магию принуждения, помог остальным магам оттащить эи Лаиэу от окна. Та упала прямо на холодный камень и расплакалась: отчаянно, капая на пол злыми слезами безнадежности. Мэа вздрогнул, - маги никогда не плакали, даже тогда, когда осознавали, что находятся на Уи'Куибли.
- Послушайте, вы все чувствуете то же, что и я? - вопросил Оуэлле, пристально оглядывая окружающих его. Несколько магов отвернулось, не желая признавать своего отчаяния, несколько ответило согласным кивком, но многие просто безучастно скользнули по верховному магу взглядом, и Оуэлле стало понятно, что это - следующие претенденты на попытку отдаться в объятия Смерти.
- Что-то здесь не так! - во всеуслышанье объявил мэа, краем глаза заметив, что прислушавшихся к звуку его голоса стало гораздо больше. Мэа провел рукой по жидким черным волосам и впился взглядом в лица смотрящих на него. Оуэлле знал, что взор его хищно сощуренных синих глаз действует на всех, словно кувшин холодной воды, вылитый на голову во время сладкого сна и прерывающий все сновидения.
- Что-то не так! - повторил он. - Да, мы находимся в безвыходном положении на всеми проклятом и всеми забытом острове, но вспомните! Разве, попав сюда, мы впадали в такое отчаяние? Разве тоска по прошлому доводила нас до попыток самоубийства? Разве пропасть за окном казалась нам такой привлекательной, нежели сейчас, когда боль утраты свободы немного притупилась?
- Что ты хочешь сказать? - безразличным голосом поинтересовался мэа Эинеа, самый старый из всех магов, самый мудрый, но, увы, не самый сильный.
- Только то, что это отчаяние не естественно, - ответил ему Оуэлле. - Только то, что нечто специально доводит нас до этого состояния. Нечто такое, которое, возможно питается этим отчаянием, которое в данный момент нуждается в нем, потому что, возможно, оно только недавно осознало себя. А, возможно, осознало себя уже давно, но не так явно проявлялось.
Мэа заметил, что эи Лаиэу перестала плакать и внимательно вслушивается в его слова.
- Ты хочешь сказать, что какая-то сущность смогла проникнуть сквозь магический барьер, созданный жрецами и сейчас подпитывается нашей беспомощностью? - спросила она. - Ты думаешь, что нечто настолько сильное пришло сюда, на остров отступников, только ради этого? Ты считаешь это возможным?
- А куда бы еще могло прийти существо, питающееся отчаянием, как не на остров отчаяния? - вопросом на вопрос ответил Оуэлле и отметил, что в речах своих назвал нечто существом, невольно олицетворяя его. - А что до силы этого существа... Вполне возможно, что оно было здесь всегда, но спало, поэтому священники и не заметили его, отправив нас сюда. Или же они могли сделать это специально, зная, что эта сущность рано или поздно заставит нас лишиться жизни. А возможно, - да, есть такой маленький шанс, что сущность эта действительно настолько сильная...
Лаиэу вскочила с пола, небрежным движением стряхивая пыль со своей черной мантии. В ее глазах опять блеснул тот огонек жизни, который так нравился Оуэлле.
- Проверим? - в голове ее прозвучал оттенок давно забытой надежды; мэа заметил, что отголосок этой же надежды появился в глазах и других магов.
- Почему бы и нет? - согласно кивнул он, развернувшись, и направившись к винтовой лестнице. Мэа и остальные маги спустились вниз, в подземелье башни, насквозь пропитанное запахом плесени и затхлости. Здесь некроманты хоронили своих покойных; здесь же они совершали те колдовские обряды, которые позволял совершать окружающих их магический купол.
На высоком плоском камне посреди подземелья, освещаемая тусклым светом коптящих черных свечей, возлежала книга в красном, изъеденным мышами кожаном переплете. Пергаментные листы в ней покрылись налетом все той же вездесущей плесени, однако слова заклинаний еще можно было разобрать. Пролистав несколько страниц, мэа Оуэлле нашел заклятье, написано на древнем языке Востока еще в те времена, когда не существовало империи, а восточные драконы были более склонны употреблять людей в пищу, нежели передавать им свою накопленную с веками мудрость. Маги, взявшись за руки, встали в круг, в центре которого оказались Оуэлле и Великая Книга Некромантии. Они концентрировали магическую энергию внутри себя и постепенно передавали ее мэа. Почувствовав, что энергия внутри него достигла нужного предела, Оуэлле, полузакрыв глаза, начал читать заклинание, почти не всматриваясь в частично затертые строки, написанные засохшей человеческой кровью.
- Аиэуа ои иэо яиоакка, оиа еотт аиа оухх! Иао иллиуаэ наэ енао! Ои ли! - читал он, а перевод заклятия словно сам появлялся в головах остальных некромантов, проплывая перед внутренним зрением расплывающимися черными строками: - Приди к нам неведомая сущность, откройся, ибо мы склоняем головы перед мощью твоей. Внемли нам!
Оуэлле закончил чтение; мгновение ничего не происходило, но вот перед ним, в пределах круга, созданного магами, начал концентрироваться серый дымок. В воздухе повеяло запахами лаванды и тления, настолько резкими, что несколько некромантов непроизвольно наморщило нос. Дым с неумолимой медлительностью сгустился в серое облако, плотное, как кисель, то и дело пронизываемое желтоватыми всполохами и чуть пульсирующее, словно обнаженное от плоти сердце жертвы. Некоторое время ничего не происходило, но мэа все так же не двигался с места, понимая, что стоит ему хотя бы чересчур резко выдохнуть, как заклятье рассеется и сущность, возможно, более никогда не предстанет перед магами-отступниками. Но вот в центре облака что-то зашевелилось и перед некромантами предстало лицо, смутно напоминающее человеческое, но лишенное глаз. Вместо очей у лица сущности было две раззявленные пасти, полные острых кривых клыков. Из пастей текла густая мутная слюна, капающая на пол подземелья; изредка ярко-красные раздвоенные языки высовывались из пастей, слизывая эту слюну. Мэа Оуэлле не дрогнул: некромантам доводилось видеть зрелища и пострашнее этого.
Последним на лице сущности материализовался вполне обычный человеческий рот, находящийся там, где находятся рты у всех существ. Рот нежно и робко улыбнулся присутствующим; сущность безошибочно повернулась к мэа, и тот все же невольно вздрогнул: ему показалось, что в глубине пастей-глазниц мелькнули черные огоньки очей сущности, в безднах своих отражающие все и вся.
- Зачем вы воззвали ко мне? - тремя голосами вопросила сущность: мелодичным женским голосом, доносящимся из обычного рта, и хрипяще-скрежещущими нечеловеческими голосами из пастей-глазниц.
- Мы, некроманты, обреченные на вечное отчаяние на этом острове... - начал Оуэлле, но сущность перебила его.
- Отчаяние? - казалось, она мурлыкнула. - Отчаяние - это хорошо. Это звучит сладко... Мука, пожирающая тебя изнутри, разрывающая душу на крохотные куски... Отчаяние - это сила...
Шепча себе под нос, сущность казалось начала засыпать, густое облако дыма становилось все более прозрачным, и мэа поспешил задать ей вопрос:
- Кто ты? Что тебе нужно в этом мире?
- Нужно? - сущность вновь ожила. - Мне нужно отчаяние. Я так долго и сладко спало, безмятежно... Сон казался вечностью, я слишком истаяло без сладких мучений душ. Кто меня погрузил в этот сон? Или я родилось спящим? Мне неведомо это... Вам это неведомо также...
Сущность внезапно заколебалась и подплыла почти вплотную к Оуэлле, пристально вглядываясь в него пастями-глазницами и облизываясь. Запах лаванды и тления стал нестерпимым, но мэа подавил желание сделать шаг назад.
- Хочешь служить мне? - вопросила сущность. - Хочешь помочь мне повелевать этим жалким и бессмысленным миром, где так мало отчаяния и так много ростков счастья, мешающих мне существовать? Я еще слабо, но сил моих хватит, дабы преодолеть барьер, созданный служителями одного из местных богов, считающего себя таким великим. Ты будешь помогать мне насыщаться и набирать силу, а я же взамен наделю своих верных слуг силой, сравниться с которой не сможет ничто. Я наделю своих слуг бессмертием, я дозволю вам повелевать этим миром под моим неусыпным наблюдением. А когда я наберу достаточно сил, когда весь мир склонится перед моим могуществом, я открою вам путь в другие миры, и покорю и их. Все мироздание будет преклонено передо мной, а вы, как вершители судеб, пройдете по праху осмелившихся оказать сопротивление, сея кругом отчаяние и безнадежность перед судьбой. Преклоняетесь ли вы передо мной?
Оуэлле пал на колени перед сущностью, вслед за ним пали и склонили головы до земли и остальные некроманты.
- Как нам называть тебя, владыка? - спросил мэа.
- Зовите меня... - сущность на миг задумалась. - Я дозволяю вам называть меня Хозяином Безнадежности, Творцом Боли, Проклятием Смертных и Врагом Несмирившихся. Зовите меня богом Отчаяния!
* * *
В сердце Эольфских Пущ, на вершине одного из деревьев-великанов, в гнезде, заботливо построенном из тонких, но прочных веточек и белого нежного пуха, выщипанного из крыльев, царило оживление. Мелистаэлла, двенадцать лет назад рожденная прекрасным белоснежным пегасом, ныне собиралась родить сама. Ее возлюбленный, пепельнокрылый пегас Ториэн, нервно летал вокруг, то и дело спускаясь к гнезду, откуда его сердитым ржанием отгоняли подруги и сестры Мелистаэллы, собравшиеся помочь роженице. Пегаске повезло: сегодня был прекрасный теплый и солнечный день, на пронзительно-синем небе не было и намека на тучи, из которых мог политься холодный и совсем не нужный новорожденным пегасам дождь. Зеленые листья деревьев тихонько перешептывались друг с другом и с ласковым ветерком, шевелящим гривы пегасов.
Мелистаэлла тяжело дышала: хоть у пегасов роды проходят гораздо легче, чем у людей, однако они все же сопряжены с некоторыми сложностями. А что если младенец пойдет не той стороной, и его ножки застрянут внутри, или же пуповина обовьется вокруг нежной шейки и задушит младенца? Мелистаэлла сильно нервничала; ее сестра, Алиелла, уже прошедшая через первые роды, всеми силами пыталась успокоить ее.
- Все будет хорошо, - говорила она. - Все в нашем роду появлялись на удивление легко и без приключений. Да ты сама присутствовала на появлении моей малышки и видела, как просто все получилось!
- Конечно видела! - кивнула Мелистаэлла, не скрывая своего напряжения. - Но Алиелла, у меня ведь двойня!
Двойня была редким и поэтому грандиозным событием у пегасов. Жеребята обычно появлялись слишком большими, чтобы в последние дни беременности спокойно сидеть внутри матери. Нередки были в таких случаях преждевременные роды, случались даже выкидыши, надолго оставляющие несчастную мать безутешной. Но в случае Мелистаэллы все происходило на редкость удачно: положение жеребят было правильным, пуповина не путалась, а младенцы были живы и уверенно дышали. Это сообщила Мелистаэлле колдунья-лекарка из людского народа, живущая внизу лежбища пегасов, в маленькой, но уютной землянке, выкопанной внутри небольшого холма и аккуратно устланной изнутри и снаружи свежим зеленым мхом. Колдунья довольно часто помогала пегасам с родами, и сейчас Ториэн осторожно поднял ее в гнездо своей подруги.
- Будь спокойней, - уговаривала колдунья пегаску. - Дыши поровнее, иначе твое волненье может передаться твоим малышам!
Услышав это предупреждение, Мелистаэлла попыталась успокоиться, но у нее мало что вышло: слишком страшно было рожать в первый раз. Боли пегаска не чувствовала, но частые сокращения задней части ее тела несколько раздражали.
Мелистаэлла напряглась, и через минуту жеребенок легко выскользнул из нее. Колдунья перевязала пуповину, перерезала ее заранее специально накаленными на огне острыми ножницами и шлепнула новорожденного по крупу. Раздалось жалобное ржание, и счастливая мать повернула голову.
- Девочка! - объявила обрадованная Алиелла, и остальные пегаски, окружающие гнездо роженицы, радостно заржали и зафыркали. - У тебя чудесная маленькая девочка, пепельная, прямо как отец!
Существует ошибочное мнение, что все пегасы одинаково белые. Это не так. Среди пегасов существует множество оттенков: жемчужно-белые, серебристые, пепельные или нежно-кремовые, как сама Мелистаэлла. Пегаска была рада, что ее дочка оказалось пепельного цвета: ведь отца ее она полюбила именно за этот цвет.
-- Не отвлекайся! - мягко одернула ее колдунья. - Сейчас пойдет второй. Думаю, это будет мальчик, раз ты говорила, что чувствовала брыкание в животике.
Мелистаэлла надеялась, что это будет мальчик: Ториэн постоянно с восторгом рассказывал пегаске, как он будет учить сына летать, говорить и делать все остальные вещи, которые присущи пегасам. Мелистаэлла напряглась вновь: мальчик словно бы не желал выходить из нее, упираясь крошечными копытцами.
- Ну же! - поторопила младенца колдунья.
Еще несколько минут напряженных потуг... Мелистаэлла почувствовала, как младенец выскользнул из нее, но на этот раз новорожденного встретило лишь полное молчание, казалось, что даже ветер смолк и не играет больше с зеленой листвой.
"Мертвый?!" - мелькнула ужасная мысль в голове пегаски, и она вновь завертела головой, пытаясь разглядеть младенца. Когда же взгляд ее встретился с маленькими, еще подслеповатыми глазками младенца, Мелистаэлла жалобно вскрикнула и лишилась чувств. Услышав вскрик, Ториэн встревожено заржал и в несколько взмахов крыльев подлетел к гнезду. Увидев младенца, он ахнул и пошатнулся, с трудом вновь восстановив равновесие.
- Черный... - прошептал он. Новорожденный жеребенок был черен как сажа, как воронье крыло, как смоль, как выжженный голодным пламенем лес. Он жалобно плакал и тыкался носом в мать, но та, беспамятная, не обращала на него никакого внимания.
- Это знамение, - тихим мрачным голосом изрекла колдунья. - Но хотела бы я знать - чему?
* * *
Сегодня был первый день новой недели. Солнце только-только поднималось из-за горизонта, освещая все своими золотистыми лучами, но воздух в Шхашше уже прогрелся достаточно, чтобы главный жрец бога Солнца, почтенный Сиахх, высокий старик с длинной белой бородой, но еще крепкими руками и ясным взглядом, кликнул мальчикам-послушникам готовиться к подношению дара. Несмотря на ранний час, шхашшцы уже собрались на главной площади города: той самой, в центре которой высился небольшой по высоте, но довольно широкий алтарь, выложенный из тщательно вымеренных, ровных квадратных плит желтоватого камня, обменянного в поселении Хисташь на несколько мер сладкого сахарного песка, выпариваемого из сока тростника, в изобилие растущего на берегах реки Схоф, величаво несущей свои воды мимо Шхашша прямо в море. Сверху алтарь был покрыт тонкими листами из чистого золота, зеркально отражающими солнце таким образом, что над алтарем создавался словно столб света, в котором весело кружилась мелкая песчаная пыль, принесенная жарким южным ветром из пустыни. С одной стороны алтаря было небольшое углубление, выложенное все теми же каменными плитами, но более мелкими, не больше мизинца в длину. Углубление плавно превращалось в полукруглый сток, ведущий к небольшому бассейну, расположенному позади алтаря. Сюда стекал расплавленный солнечным жаром шоколад, и городские мальчишки, после церемонии, обязательно окружали бассейн, с веселыми криками вычерпывая, кто ложками, а кто и пальцами эту коричневатую сладкую жидкость. Почтенный Сиахх очень любил свою работу: помимо того, что он почитал бога Солнца и ревностно служил ему и хеш Нишшасе, халифу Шхашша, он еще любил тот момент, когда несколько мальчиков-прислужников, преисполненных важности роли, которую они играют, выносили на площадь, под возгласы приветствующего их и возносящего молитвы богу Солнца народа, огромное изображение солнца, вылитое мастерами своего искусства из первосортного шоколада, дара шоколадных деревьев, раскинувших свои зеленые ветви под ласковым надзором божества. И вот сейчас все было практически готово к преподнесению очередного дара, на площади не хватало только самой хеш Нишшасы, которая должна была занять свое законное место: трон из красного дерева, покрытый мягким желтым бархатом. Трон стоял в тени в некотором отдалении от алтаря, как раз в таком месте, откуда церемония наблюдалась лучше всего, а солнце не так сильно припекало голову.
Но вот мелодично запели трубы, толпа раздвинулась, и к трону, окруженная рослыми охранниками в набедренных повязках с обнаженными ятаганами наперевес, прошествовала сама хеш Нишшаса, ведя рядом с собой на тонкой серебряной цепочке оранжево-красное чудовище с человеческой головой - мантикору. Лик халифа скрывала золотая маска в виде солнца, олицетворяющая ее божественное происхождение. Хеш Нишшаса была облачена в струящиеся одеяния из выкрашенного в оранжевый цвет шелка, купленного в Рассветной империи за целый сундук янтаря, этого полупрозрачного желтого камня, который щедрое море в изобилие приносило к южным берегам. Дойдя до трона, хеш Нишшаса опустилась на него и милостиво махнула рукой с зажатым в ней павлиньим пером Сиахху, благословляя его тем самым на начало церемонии. Ворча и добродушно покрикивая на мальчиков-послушников, почтенный Сиахх вместе с еще несколькими жрецами более низкого ранга водрузил шоколадное солнце на носилки, тотчас же поднятые мальчиками, и поспешил к алтарю, на ходу застегивая крошечные перламутровые пуговки на белоснежной мантии верховного жреца.
Вот он уже стоит у золотого постамента, и пыхтящие от напряжения мальчики-послушники осторожно переставляют изображение солнца на алтарь. Жрец торопливо сделал знак им отойти в сторону и, дождавшись, когда те смешаются с толпой, встал перед алтарем и поднял очи к Солнцу.
- О, великий бог Солнца, милостиво освещающий Шхашш своими золотыми лучами и благословляющий нас своим теплом! - начал он. - Вот и подошла к концу прошлая неделя, вот и началась следующая, и мы, преданнейшие слуги твои, приносим тебе в дар это твое изображение. Ответь же: будешь ли ты милостив к нам, будешь ли благосклонен? Примешь ли ты наш дар? Растопишь ли ты его жаром своего величия? Покажешь ли нам силу свою?
- О, великий бог Солнца! - воскликнули шхашшцы, одновременно опускаясь на колени и начиная молитву. Почтенный Сиахх подождал, когда последний человек из толпы падет на колени, после чего преклонил и свои. Он должен был стоять так, непрерывно и благочестиво молясь, до тех пор, пока последняя капля растопленного жарой шоколада не упадет в бассейн. Обычно, особенно в такие жаркие дни, это занимало не больше часа...
Но вот прошел один час, затем другой, третий... Жрец все также молился, но тревога на мягких кошачьих лапках уже начала закрадываться в его душу. Еще час, и еще... Жрец стоял на коленях до сумерек, и только когда последний луч солнца, мигнув в редких облаках, скрылся за горизонтом, он с трудом поднялся, даже не пытаясь растереть затекшие от долгой неподвижности ноги. По всем правилам служения богу Солнца считалось, что если шоколад не растает до захода, значит, бог отверг дар. Сиахх посмотрел на изображение божества, не подтаявшее даже хотя бы немного, и сокрушенно покачал головой. Очевидным было то, что бог Солнца не принял подношение.
- Что же должно было такого случиться в мире, - пробормотал жрец, - что даже Солнце отвернулось от нас?
* * *
Черная Чиа, нынешняя повелительница всех западных драконов, и остающаяся повелительницей вот уже восьмой век, лениво потянулась, краем большого, как и у всех рептилий, лишенного век глаза посмотрев на свое отражение в огромном золотом зеркале с оправой из драгоценных камней, небрежно прислоненном к стене ее обиталища. Черная Чиа любила рассматривать себя в этом незамысловатом, но красивым предмете, изобретенным людьми, ибо она не могла не понимать, что среди всех несметных сокровищ и богатств, накопленных ею за столетия жизни, драконица была все равно самым чудесным сокровищем. Пред обликом западного дракона люди благоговели вот уже не одно тысячелетие. Ее огромное, по-кошачьи изящное тело покрывала мельчайшая черная чешуя, на ощупь кажущаяся бархатистой, но от этого не менее прочная. Удар копья, направленный на драконицу в упор, мог лишь слегка поцарапать ее броню, но никак не проникнуть сквозь нее. Крошечные, почти не приметные для человеческого слабого зрения роговые зазубрины, обрамляющие каждую чешуйку, ярко фосфоресцировали во мраке пещеры, создавая вокруг драконицы ореол теплого золотистого света. На солнце, когда драконице хотелось полетать при свете дня, зазубринки превращались в маленькие подобия зеркал, впитывая солнечное свечение и отражая его с удвоенной силой. Днем на драконицу сложно было смотреть, не сощурившись; она казалась крылатым подобием светила, в огне которого изредка промелькивал ее истинный угольно-черный цвет. Голова Черной Чиа, посаженная на длинную изящную змеиную шею, была обрамлена кожистым ажурным воротником, покрытым все теми же чешуйками. Когда драконица бывала довольна, она распускала этот воротник так, как это делают очковые кобры, и тогда появлялось ощущение, что над головой Черной Чиа появляется светящаяся корона. Рядом с воротником, прямо над ушными впадинами, у драконицы росли два золотистых рога, каждый размером в человеческий рост. Огромные желтые глаза с черными вертикальными зрачками гипнотизировали каждого, кто отваживался заглянуть в их глубь. Из пасти драконицы на удивление с аккуратными, белыми клыками, то и дело высовывался длинный, нежно-розовый раздвоенный язык, пробуя воздух.
Длинный хвост Черной Чиа на конце украшала кисточка из тонких костяных пластин, перетянутых перепонками. По форме кисточка напоминала гигантский лист какого-то сказочного дерева. Сейчас драконица лениво помахивала хвостом из стороны в сторону, то и дело задевая им какую-нибудь из драгоценностей, в беспорядке разбросанных по пещере, отчего драгоценность, звеня, откатывалась в сторону. Черную Чиа это забавило.
Такие же перепонки, как и на хвостовой кисточке, только более плотные, покрывали кожистые крылья драконицы, сходные по облику своему с крыльями нетопыря, но гораздо более красивые. На перепонках не было чешуек, но яркий узор из сеточки розовых вен, покрывающих черную кожу, придавал крыльям вид произведения искусства, написанного каким-то великим художником. Длинные лапы драконицы заканчивались острыми черными когтями, которые Черная Чиа умела втягивать, подобно существу из племени кошачьих.
Своим тонким слухом драконица уловила какое-то движение в центре пещеры, обернулась, но никого не заметила. Казалось, это просто ветер решил сыграть злую шутку с повелительницей драконов. Черная Чиа недовольно выпустила из ноздрей небольшие струйки дыма. Конечно, ей ничего не угрожает, но если это хеппы... Из всех рас, населяющих мир, западные драконы более всего ненавидели именно хеппов. Эти слабые, маленькие, но бесстрашные создания нагло претендовали на власть в Западных землях. Испокон веков драконы охотились на них, истребляя целые деревни, но все было бесполезно. Хеппы множились как тараканы, их становилось все больше и больше, и под конец они соорудили этот свой ужасный город, кажущийся с высоты драконьего полета фурункулом на чреве земли, красным и воспаленным. Многие драконы пробовали атаковать город хеппов, но бесполезно: эти жалкие людишки овладели искусством колдовства и научились убивать. Убивать драконов! Черная Чиа зло зарычала. Подумать только! Еще пять веков назад драконы и не мыслили о том, что кто-то осмелится поднять на них руку. А сейчас... Говорят, хеппы даже пленили одного из красных драконов, заставляя его служить себе.
- О времена, о нравы! - произнесла повелительница драконов, страдальчески воздевая глаза к потолку пещеры. Западным драконам даже пришлось заключить с хеппами пакт о ненападении и оказании друг другу мелких услуг. Да, неожиданно нападать на вооруженные отряды людей в разгар их драки с хеппами было забавно, но делать это по приказу этих ничтожных зеленоглазых людишек... Черную Чиа даже слегка передернуло. Ее изначально воспитывали как будущую повелительницу и приучили к мысли, что сильнее драконов не существует никого, и все должны склоняться перед их величием. Сами же драконы не должны склоняться не перед кем.
"Если бы мы только могли объединиться... - подумала Черная Чиа, но тут же помотала своей огромной головой. - Нет, западные драконы ни за что не смогут объединиться. Для этого мы слишком одиночки, слишком эгоисты и слишком любим свободу, чтобы постоянно подчиняться приказам лидера. Ничто не сможет объединить западных драконов".
Драконица перевернулась на спину и лениво помахала в воздухе всеми четырьмя лапами.
"Если бы драконы все-таки объединились, их лидером была бы я, - размышляла она. - Как это было бы великолепно! Что толку сидеть в пещере и передавать сообществу драконов приказы хеппов? Так выходит, что повелителем драконов является Хеп, а вовсе не я! А вот если бы..."
Размечтавшись, драконица не заметила, что шорох, который недавно послышался ей, повторился вновь. Очень тихий, на грани слуха, внезапно шум стал громче, и Черная Чиа, мгновенно перевернувшись обратно на живот, с изумлением уставилась на сероватое облако дыма, материализующееся посреди ее пещеры.
- Что же это?! - пробормотала драконица.
Постепенно дым сгустился, и из него, отряхиваясь, вышел человек, облаченный в черную мантию. Он небрежно щелкнул пальцами, развеяв дымное облако за собой, и уставился на драконицу, пристально ее разглядывая. То, что это был не хепп, Черная Чиа поняла сразу: слишком уж низким, даже для ничтожного человечишки, выглядел тот, кто осмелился потревожить ее покой. Глаза у человека были ярко-синими, совсем не похожими на звериные глаза хеппов. Вглядевшись в эти глаза, драконица фыркнула и невольно отпрянула: что-то жуткое внутри них показалось повелительнице драконов, что-то такое, чего обычно боятся все маленькие дети, включая и детей драконов, когда по стенам пещеры гуляют сумеречные тени, а в грудах сокровищ под тобой мерещатся буркалы чудовищ. В прошлом, будучи маленькой, Черная Чиа представляла глаза этих чудовищ именно такими, которые были у этого человека.
Однако Черная Чиа решила не показывать свой страх. Она изогнула шею и захлопала крыльями, создавая в пещере ветер. Драконица была настолько огромна, что казалось странным то, что на лице пришельца не отразилось ни толики эмоций.
- Как ты посмел потревожить меня, жалкий червь?! - загрохотала Черная Чиа. - Меня, повелительницу драконов Запада! Пади на колени, презренный, и тогда, может быть, я сделаю твою смерть безболезненной!
Человек, вопреки ее словам, вовсе не собирался никуда падать. Напротив, он выпрямился и растянул свои тонкие губы в улыбке.
- Так значит ты повелительница драконов? - сказал он. - Что ж, тем лучше. У меня есть к тебе предложение.
Черная Чиа не поверила своим ушам. Это ничтожество еще и осмелилось заговорить с ней? Драконица раскрыла свою пасть и дыхнула в сторону человека волшебным дыханием черных драконов, тем самым, что лишает человека зрения, гласа и слуха, полностью обессиливая жертву, отнимая даже ее магические силы. Черная Чиа сознательно выбрала самый сильный напор дыхания, дабы наверняка лишить сил этого самонадеянного мага. Выдохнув все, что могла, драконица тяжело вдохнула в опустошенные легкие свежего воздуха и презрительно покосилась на то место, где должно было валяться обессиленное человеческое тело.
Человек, стоящий на прежнем месте, невозмутимо вытащил из складок одежды тонкую курительную трубку из красного дерева, и, запалив небольшой оранжевый огонек на кончике длинного пальца и поднеся его к концу трубки, глубоко затянулся.
- Ну-с? - проговорил он, выпуская изо рта сизые колечки плотного дыма. - Может, теперь поговорим?
Драконица подавила сильное желание протереть глаза. Этого не может быть! Ни одно существо, будь оно простым человеком или могущественным магом, не могло сопротивляться силе драконьего дыхания. Может, она просто промахнулась? Драконица приблизила свою голову практически вплотную к человеку и выдохнула вторично, вкладывая в силу волшебного дыхания всю себя. Опустошив свои легкие, она вдохнула вновь и уставилась на все так же спокойно курящего человека. Желтые глаза драконицы заслезились от изумления.
- Похоже, теперь моя очередь продемонстрировать свою силу, - заметил маг. Отбросив трубку в сторону, с гулким звуком ударившуюся о груду сокровищ, человек скрестил руки на груди и что-то забормотал на незнакомом Черной Чиа языке. В тот же миг драконица почувствовала, как в ее душу приливной волной нахлынуло отчаяние. Перед ее внутренним взором промелькнуло все: и тоска по бывшему величию, и ненавистные фигуры оказавшихся не такими уж слабыми хеппов, и раздражающее ее нежелание западных драконов объединяться... Все это медленно, но неизбежно вело драконов к низвержению с вершин власти, где они прочно держались вот уже многие века. Драконице приходили на ум картины будущего, где люди всего мира, объединившись против драконов и поработив, используют их в качестве ездовых животных, помощников в разного рода отвратительных делах... Под гнетом отчаяния голова Черной Чиа медленно опустилась на передние лапы и замерла, а горящие глаза потухли.
- Кто ты? - тихо произнесла драконица. - Что тебе нужно от меня?
- С этого и надо было начинать, - усмехнулся человек, разведя руки в стороны, и отчаяние, безраздельно владеющее драконицей, немного померкло, однако не ушло полностью. - Меня зовут мэа Оуэлле Ио'Ка, я верховный маг и повелитель некромантов Востока и преданнейший слуга своего владыки, бога Отчаяния, Творца Боли и Врага Несмирившихся.
Черная Чиа с трудом припомнила слышанную когда-то легенду о пришествии существа, называющего себя так же, как и владыка этого мага, но выбросила эти мысли из головы. Какое ей дело до человеческих легенд?
- Силу, которую я сейчас соизволил продемонстрировать тебе, даровал мне мой владыка, - тем временем продолжал маг, - и поверь, это лишь ничтожная доля того, что я могу сотворить! А вся моя сила - лишь капля силы владыки. Однако мой владыка добр и милостив к тем, кто покорился ему и склонил колени перед его могуществом. Ты спрашиваешь, что нужно от тебя? Собери всех западных драконов, призови их служить моему владыке. Подчинись ему! И тогда он щедро вознаградит тебя и всех остальных драконов, - мэа Оуэлле хитро прищурился. - Ты же хочешь, чтобы драконы Запада объединились? Ты объединишь их! Хочешь стереть хеппов с лица земли? Сила моего владыки поможет вам в этом, а когда весь мир будет лежать подле его ног, он найдет вам место, достойное таких великих существ, коими являются западные драконы! Владыка подчинит множество миров, он подчинит все миры мироздания и, уверен, один из них он предоставит в ваше безраздельное правление!
Черная Чиа слушала некроманта, слегка приоткрыв пасть и то и дело нервно облизываясь своим раздвоенным языком. Объединить драконов? Уничтожить хеппов? Править миром? Не об этом ли мечтала она долгими вечерами, преисполненными одиночества и печали?
- Я преклоняюсь перед мощью владыки твоего, - сказала драконица. - Я склоняюсь перед ним и готова преданно служить ему и делать все, что в моих силах. Скажи же, маг, что мне предстоит, и я с рвением примусь за исполнение этого!
- Я так и знал, что ты послушаешь голос разума и примешь моего владыку в свое сердце, - улыбнулся мэа Оуэлле. - Слушай же меня, Черная Чиа, повелительница драконов Запада, слушай и запоминай. А надлежит тебе сделать вот что...
Глава 1
На Востоке, в великой империи Ма'Эигаэа, в городе Л'Ауэреа начинался первый день весны. В вишневых и апельсиновых садах, раскинувшихся в специально отведенных для этого сквериках, весело щебетали мелкие пичужки и выводили переливчатый узор своих трелей соловьи. Дорожки, выложенные крупной плиткой цвета слоновой кости, были чисто выметены, а жители, одетые в празднично яркие одеяния, улыбались и кланялись мэа Эиарре Ио'Аэтт, императору этой страны, неторопливо прогуливающемуся по городу в сопровождении нескольких охранников. Император любил вот так вот пройтись по городу, самолично наблюдая за своими подданными, дабы быть уверенным, что в Л'Ауэрэа все в порядке. Император был уже не молод: прошлым летом ему минуло тридцать пять лет, но в теплых синих глазах Эиарры все также искрился ясный огонек жизни. Император был мудр и справедлив; имперцы любили своего повелителя, поэтому не удивительным было то, что Эиарра так спокойно гулял за пределами своего дворца. Лицо императора, покрытое сеточкой морщин в уголках глаз и губ, украшали длинные черные усы, щедро смазанные благовониями и свисающие слева и справа ото рта до середины груди. Обычай носить такие усы появился на Востоке вот уже четыре сотни лет назад, и Эиарра тщательно следил за тем, чтобы его облик соответствовал этой традиции.
Мэа Эиарра был облачен в легкую шелковую мантию персикового цвета, расшитую белыми цветами. Их любовно вышила его жена, эи Эуилио Ио'Аэтт, которую император нежно обожал с тех пор, как десять лет назад избрал в свои супруги. К его радости, Эуилио ответила императору взаимностью, и через пять лет после свадьбы подарила ему сына - символ их любви. Маленький Аируэн Ио'Аэтт рос смышленым и ловким мальчуганом, проявляющим завидное усердие в изучении наук, которые ему уже начал преподавать любезный друг императора - старый священник Аеош Аэри'Ок, отдавший свою жизнь служению Ха'Эамаа, богу Рассветного Солнца и покровителю империи.
На один из вышитых на одеянии императора цветов села крупная желтая бабочка, и Эиарра тихо рассмеялся, радуясь присутствию этого красивого безобидного существа. Он подумал о том, что супруга в скорости должна одарить его еще одним ребенком - сыном или дочерью. Из-за беременности Эуилио уже трудно было совершать длительные прогулки, и только поэтому она сейчас не сопровождала императора по городу. Императрица, как и сам Эиарра, любила пройтись по Л'Ауэрэа и насладиться щебетом птиц, запахом распускающихся цветов и улыбками жителей.
"Хорошо бы в этот раз на свет появилась дочка, - улыбаясь, подумал Эиарра. - Наверняка она будет похожа на Эуилио, и вырастет такой же красавицей, как и ее мать".
Император нисколько не преувеличивал, называя свою супругу красавицей. Стройная, как кипарис и нежная, как цветок вишни, Эуилио обладала бархатистой кожей цвета разбавленного молоком шоколада, миндалевидными синими глазами, скрытыми под чуть опущенными пушистыми темными ресницами. Свои длинные черные волосы императрица никогда не укладывала в сложную прическу, оставляя их свободно ниспадать на плечи и развеваться на ветру. Ее нежно-розовые губы редко произносили много слов, но все речи ее были полны рассудительности и выдавали неподдельно острым ум Эуилио. Император очень гордился своей женой.
Мэа Эиарра Ио'Аэтт соизволил гулять до полудня, после чего решил вернуться во дворец и заняться делами, касающимися государства. Подходя к дворцу, он как всегда ненадолго остановился перед ним, в очередной раз восхищаясь мастерством зодчих прошлого, сумевших создать такое великолепие. Высокий, - окна самой длинной башни находились на уровне десятого этажа, - дворец чем-то напоминал императору облака. Стены дворцовых строений, возведенные из розового мрамора, были расписаны разноцветной глазурью: белой, синей, фиолетовой. Художники не задавались целью изобразить на стенах дворца что-то особенное: они лишь покрывали мрамор неровными мазками, отчего создавалось впечатление плавного перехода одного цвета в другой. Если смотреть на дворец из города, казалось, что это и правда облака спустились и недвижимо лежат на земле; или же это морская пена неведомо как попала сюда и застыла, отражая малейшие отблески рассветного солнца, окрашивающего ее в розовые и золотые тона.
Крыши башенок дворца, покрытые лазурной черепицей, украшали остроконечные шпили, длиной своей превосходящие человеческий рост. На каждом шпиле развевался флаг с гербом империи: чайная роза, распускающая свои лепестки на рукояти кинжала. Этот герб, как считал мэа Эиарра, означал, что цветы на оружии прекраснее, нежели кровь, и символизировал мир. Мир царил в Ма'Эигаэа вот уже много сотен лет, с тех пор, как люди объединились с восточными драконами. Огромные мудрые друзья имперцев помогли Ма'Эигаэа снискать уважение соседствующих с империей народов, и те с радостью поддерживали политику ненападения, - по крайней мере, на территории Востока.
Окна во дворце по форме своей напоминали резные арки, большие, чтобы свежий ветер почаще заглядывал во внутренние коридоры. Тонкая резьба украшала эти арки по кругу, и каждое окно казалось произведением искусства. На высоте третьего этажа и выше, в башенках появлялись дверные проемы, соединенные между собой ажурными мостиками, бесстрашно висящими в высоте и, казалось, не поддерживаемые ничем, кроме воздуха. Приближенные императора безбоязненно прогуливались по ним, а по ночам воины в серебристых шлемах и белых плащах несли на этих мостиках бдительную охрану.
При приближении императора, стражи, стоящие у ворот, вытянулись во весь рост и отдали честь своими тонкими, словно трости, мечами. Секрет создания этих мечей передавался кузнецами империи из поколения в поколение. Тонкие, казалось, готовые переломиться при первом же ударе, на самом деле мечи эти обладали большой прочностью и такой остротой, что волос, упавший на их лезвие, оказался бы мгновенно разделенным на две половинки, а плоть эти мечи резали, словно масло.
Эиарра вошел в небольшой внутренний дворик, кольцом опоясывающий дворец и отделяющий основные здания от стен. Здесь, в густой зеленой траве были мелким желтым камнем выложены дорожки, ведущие к каждому из многочисленных входов во дворец. По одной из этих дорожек к императору немедля подбежал его пятилетний сын Аируэн.
Аируэн очень походил на своего отца: тот же теплый синий цвет глаз, черные, сейчас взлохмаченные волосы. Мальчик в будущем собирался стать довольно высоким для восточного жителя: даже сейчас, в пять лет, он был на голову выше пояса Эиарры, а ведь и сам император никогда не казался маленьким.
Мэа Эиарра с ласковой улыбкой посмотрел на сына и заметил на личике его выражение крайнего расстройства, которое малыш тщательно пытался скрыть, покусывая нижнюю губу. Эта привычка была давно знакома императору.
- Что-то случилось, Аируэн? - встревожено спросил Эиарра.
- Там, - голос мальчика слегка задрожал. - Там маме плохо!
Не задавая следующего вопроса, император сорвался с места и побежал на второй этаж дворца, где в одной из башенок располагались покои императрицы. За считанные мгновения преодолел он сотни ступенек причудливо-извилистых лестниц и, чуть не споткнувшись о последнюю из них, подбежал к дверям из красного дерева. Эиарра торопливо взялся за ручку, выточенную из слоновой кости, и уже собирался было войти, как кто-то мягко положил руку ему на плечо.
- Не спешите, мой повелитель, - негромко произнес женский голос, Эиарра повернулся и увидел нянечку, добрую женщину, взятую из города для воспитания юного Аируэна. Нянечка эта входила в число людей, которым император доверял больше всего, поэтому он, не смотря на тревогу, все же остановился, чтобы выслушать ее.
- Не спешите, - повторила нянечка. - Вам не стоит туда заходить. Эи Эуилио сейчас немного занята. Она собирается подарить вам сына или дочь. А маленький Аируэн, видимо, услышав ее вскрик, встревожился и побежал искать вас.
Император облегченно вздохнул, и лицо его осветила улыбка радости. Он и понятия не имел, что императрица должна разродиться сегодня, но сколь счастливая это была весть! Впрочем, улыбка тут же вновь сменилась тревожным выражением.
- С ней все в порядке?
- О да, - кивнула нянечка. - Малышу так нетерпится выйти из животика, что, скорее всего, он появится в ближайшие мгновения. Эи Эуилио даже не успеет ничего почувствовать, как он выскочит на свет.
В этот же момент, словно подтверждая слова нянечки, из покоев императрицы раздался громкий женский вскрик и почти сразу после него - громкий плач младенца. Опередив императора, нянечка протиснулась внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Эиарра не находил себе места. От нетерпения он принялся вышагивать перед дверью из стороны в сторону, но и дело пытаясь приоткрыть ее и заглянуть в щель. Через несколько минут, показавшихся императору вечностью, нянечка выглянула из покоев и, усмехаясь его нетерпению, поманила Эиарру пальцем. Быстро зайдя, император обнаружил в комнате эи Эуилио, со слабой улыбкой блаженства на губах возлежащую на огромной кровати под тонким шелковым одеялом; мэа Аеоша Аэри'Ок, верховного священника Ха'Эамаа, бога Рассветного Солнца, бормочущего над императрицей восстанавливающее силы заклинание; и служанку-повитуху, держащую на руках младенца. Кожа малыша была еще тонкая, белая, с просвечивающими сквозь нее синими жилками, а огромные светло-голубые глаза удивленно смотрели прямо на Эиарру, словно вопрошая: неужели я и правда родился? Головка младенца была лысенькой, ушки - красными, а ротик еще искривлен в уже утихшем первом крике, но император подумал, что никогда прежде не видел ребенка, прекраснее этого.
- Поздравляю вас, мой повелитель, - светло улыбнулся ему мэа Аеош. - У вас чудная здоровая дочка.
- Дочка! - радостно прошептал Эиарра, подходя к младенцу. Девочка еще неловким движением протянула к отцу крошечную ручку со сжатыми в кулачок пальчиками и вдруг громко разревелась.
- Я пойду омою ее, - быстро проговорила служанка-повитуха и скрылась в соседней комнате. Император подошел к своей супруге и, склонившись, нежно поцеловал ее во влажный от пережитых усилий лоб.
- Спасибо тебе, - сказал он, ласково смотря в глаза Эуилио. Императрица с любовью взглянула на лицо своего мужа.
- Я счастлива, - просто сказала она, и в этих двух словах было больше смысла, чем в сотне фраз, слышанных императором доселе.
* * *
Настал десятый день с начала весны. Цветы вишни пахли так, словно в последний раз, - настолько густым был аромат. Белые бабочки-цветочницы усиленно порхали над цветами, лакомясь их сладким нектаром. Изредка средь цветочниц с громким жужжанием пролетала полосатая пчела.
Центральный балкон главного здания дворца выходил на широкую площадь, дабы император мог свободно обращаться к своему народу, не боясь быть не увиденным и не услышанным. Священник мэа Аеош специальным заклинанием усилил акустику на этой площади, и глас императора теперь мог услышать каждый. Аеош провел не одну бессонную ночь, трудясь над созданием такого заклинания, но теперь императору никогда не приходилось кричать, чтобы быть услышанным даже на самом дальнем краю площади.
Сегодня, еще за час до рассвета, под центральным балконом начали собираться люди. Они одевались в свои наикрасивейшие одежды, женщины брали с собой даже самых маленьких детей, а мужчины помогали дойти старикам. Все стремились попасть на главную площадь в этот столь знаменательный день. Сегодня император мэа Эиарра Ио'Аэтт собирался представить народу свою новорожденную дочь, а верховный жрец, с соблаговоления Ха'Эамаа, должен быть дать ребенку имя, после чего в течение оставшегося дня вся империя могла гулять и праздновать это событие. Верные слуги императора уже прикатили в каждый постоялый двор в Л'Ауэрэа по несколько бочек самого лучшего вина из дворцовых складов, а запах жарящихся кушаний долетал из окошек в кухнях даже до площади и, переплетаясь со свежим ветерком, предвкушающе дурманил головы людям, создавая приятное томление в желудке.
На балконе уже сновали туда-сюда младшие помощники верховного священника. Они принесли и поставили в центре балкона алтарь - плоскую каменную плиту на длинных ножках, выточенных из мореного дуба. Ножки требовались для того, чтобы происходящее на алтаре было видно через ажурные перильца балкона. Камень, из которого был сделан алтарь, казался изнутри пронизанным нежным светом: маленькие золотистые и розовые кварцевые прожилки оплетали его со всех сторон, создавая причудливую паутину на поверхности, гладкой, без малейших признаков шероховатости.
На алтарь помощники священника поставили серебряный тазик с освященной в храме Рассветного Бога водой. Эликсиры, являющиеся составляющими этой воды, окрашивали ее в сиреневый цвет. Сейчас, пока вода еще была горячей, над тазиком поднимался молочного цвета пар, в клубах которого людям чудились неясные тени. Изредка этим теням удавалось сложиться в пророчество, дабы вновь мгновенно быть развеянными шаловливым ветерком.
Но вот на балкон вышел мэа Эиарра, заботливо поддерживающий под локоть еще слабую после родов императрицу. Главная площадь мгновенно взорвалась приветственным криком и пожеланиями счастья. Мужчины, приготовясь, посадили своих малышей себе на плечи, и те нетерпеливо подпрыгивали, радостно хлопая в ладоши. Император, улыбнувшись, помахал своему народу рукой и встал подле алтаря с правой стороны, а эи Эуилио - с левой. Императрица оглянулась назад, явно тревожась за свою дочь, но тут как раз тонкий шелковый полог, отделяющий балкон от внутренних помещений, приоткрылся, и из-за него вышел верховный священник Аеош Аэри'Ок, бережно неся в руках нечто, до поры до времени скрытое под накинутой сверху белой тканью. Священник вежливым кивком поприветствовал толпу и устремил свой взгляд на линию горизонта, откуда ожидалось солнце, с первыми лучами которого Ха'Эамаа и повелел детям своим начинать все церемонии. Но вот выглянул первый робкий лучик и, побежав по площади, принялся окрашивать лица и одежды людей в золотисто-розовые тона. Появилось еще несколько лучиков, и вот самый смелый из них взобрался на балкон, где стояли император с императрицей, скользнул по алтарю и осветил белое покрывало, отчего то вспыхнуло неожиданно ярким светом, разбрасывая во все стороны веселых солнечных зайчиков. Мэа Аеош тут же сорвал покрывало и, на миг показав имперцам младенца с удивленными голубыми глазами, тут же осторожно опустил его в тазик с водой.
- О, Ха'Эамаа, услышь меня! - неожиданно звонким и молодым голосом воскликнул старый священник, и, заслышав первые звуки, все на площади склонились в поясном поклоне божеству, а император с императрицей, скрестив руки на груди и опустив голову, забормотали благословляющую тихую молитву. Внезапно солнечный лучик, скользнув по рукам жреца, осветил воду в тазике, наполнив туман над ней густым золотисто-сиреневым свечением. Аеош радостно улыбнулся: бог в очередной раз откликнулся на его призыв.
- О, Ха'Эамаа, - медленным речитативом продолжил священник, - смотри: вот родился новый ребенок! Это не просто дочь человека, это дочь нашего милостивого и справедливого повелителя, да продлятся годы его жизни с твоего благословения! О, Ха'Эамаа, я задаю тебе вопрос, смиренно склоняясь перед величием и мудростью твоей, - тут священник поклонился; толпа на площади последовала его примеру: - И вопрос мой прозвучит так: как же назвать нам это дитя? Ибо негоже святить младенца в лучах Рассветного Солнца, когда имя его нам неведомо! Ответь же нам, смиренным детям твоим, скажи: каково имя этой твоей дочери, как называть эту девочку нам впредь? Молим тебя об ответе! - Аеош скрестил руки на груди и опустил голову в молитвенном жесте; имперцы на площади тоже зашептали молитву, просящую Ха'Эамаа дать имя ребенку.
Малышка в тазике завозилась, шевеля ручками и ножками. Освященной воды было слишком мало, чтобы причинить девочке какой-то вред, но младенцу явно не нравилось быть мокрым. Девочка слабо захныкала, потом неожиданно сильно стукнула ножкой по воде. Несколько крошечных капелек выплеснулось из тазика и упало на блестящую поверхность алтаря. И тут произошло чудо: капельки покатились по камню, собираясь у ближнего к священнику края. Аеош тут же наклонился, пристально всматриваясь в них. Камень алтаря с почти неслышным чмокающим звуком вобрал воду в себя, только для того, чтобы та вновь выступила на поверхности, покрытая тонкой серебристой пленкой, складывающаяся причудливой вязью в замысловатые буквы. Имперцы затаили дыхание...
- Аэрилиэ! - громко, отчетливо проговаривая каждую букву, произнес священник. - Аэрилиэ Ио'Аэтт. Благодарю тебя, о, Ха'Эамаа! - воскликнул Аеош, возведя глаза к небу, потом, обратив свои очи к толпе, пояснил: - Имя "Аэрилиэ" на древнем языке Востока, том языке, на котором говорили наши предки, означает "благословленная всеми солнцами"! Воистину это прекрасное имя! Возблагодарим же Ха'Эамаа за него! - тут священник вынул ребенка из тазика и воздел его над собой, показывая покрытую капельками девочку ее народу. Толпа вновь разразилась радостными криками, но на этот раз это были не приветствия правящей чете, но приветствия чему-то новому, юному, возникшему благодаря любви двух людей и ласково улыбающегося, глядя на них с небес, бога.
Эиарра, облегченно улыбаясь, подошел к супруге и взял ее за руку.
- Чудесное имя, - шепнула ему Эуилио. - Я так счастлива! "Благословенна всеми солнцами"... Воистину, Ха'Эамаа будет милостив к нашей дочке!
Император кивнул, но счастье на его лице на миг омрачилось неприятным воспоминанием. Когда давали имя Аируэну, богу Рассветного Солнца случилось занести в души народа тревогу. Ведь имя "Аируэн" означает "становящийся лисом". Кицунэ, лисы-оборотни, обитали в Лисьем Лесу в глубине джунглей Востока. По повелению императора священники Ха'Эамаа когда-то заклинаниями заперли их там, дабы эти недружелюбные и пронырливые твари не причиняли имперцам беспокойства своими проделками. Много раз кицунэ опустошали птичьи фермы, убивая гораздо больше птиц, нежели они могли съесть. Делали это лисы из чистой зависти к людям, ибо сами кицунэ, не любя оставаться подолгу на одном месте, совершенно не были приспособлены к разведению живности для прокорма. Поэтому Эиарра считал, что поступил справедливо, позволив священникам заточить лис в сердце джунглей.
Эуилио посмотрела на лицо своего мужа и сразу поняла причину его волнения. Она ласково провела рукой по его лбу, разглаживая мелкие морщинки.
- Успокойся, - прошептала она. - Ты же знаешь, что люди не могут превращаться в лис, только лисы в людей. А Аируэну Ха'Эамаа наверняка дал такое имя потому, что наш сын вырастет хитрым и мудрым как кицунэ.
- Да уж, не смотря на их вредность и проказливость, в мудрости лисам не откажешь! - усмехнулся император. В этот момент Аеош повернулся к правящей чете, протягивая им маленькую Аэрилиэ. Эуилио бережно взяла на руки дочку, которая почти тут же задремала, тихо почмокивая во сне.
- Идите, - повелел верховный священник. - И проведите день до вечера в благодарственных молитвах милосердному Ха'Эамаа. А вечером можете прогуляться по городу и послушать поздравления вашего народа.
- Да, пожалуй мы так и сделаем, - кивнул ему Эиарра и, вместе с женой и дочерью скрылся за тонким шелковым пологом.
Глава 2
Прошло ровно пять лет с рождения дочери императора. Наступила очередная весна, и свежий ветер с моря привнес в души имперских жителей радость и надежду. Мэа Эиарра Ио'Аэтт вместе с супругой сидели во внутреннем дворике дворца, в цветущем вишневом саду на низенькой, выщербленной предшественниками каменной скамейке, ручки которой были увиты сочно-зеленым плющом, пахнущим чем-то неуловимым. Под ногами правящей четы расстилался густой изумрудный мох, приглушающий шепот шагов маленьких пестрых птиц, рассевшихся близ Эуилио и услаждающих ее слух тонкими переливами своих голосов. Императрица блаженно склонила голову на плечо мужа, который ласково приобнял свою супругу за плечи.
Внезапно, позади них раздалось дробное топотание, затем звонкий звук шлепка и громкий плач. Эуилио тут же вскочила и принесла на руках упавшую дочку, усадив ее на скамейку между собой и мужем.
Аэрилиэ сильно выросла за это время. Небесно-голубые глаза малышки стали пронзительно-синими, и в них начинал светиться многообещающий ум и проницательность. Лицо девочки постоянно менялось: то оно приобретало выражение глубокой задумчивости, то освещалось радостной улыбкой, то кривилось в гримаске плача. Девочка практически догнала по росту своего десятилетнего брата, и Эиарра был уверен, что вскорости и обгонит его.
Девочка поудобнее устроилась на скамейке, подтянув к себе ноги и обхватив ручонками худенькие коленки.
- Я упала! - плаксивым голосом сообщила она отцу.
- Ну что ж ты так, - ласково улыбнулся ей Эиарра. - В следующий раз лучше смотри под ноги.
- Не плачь, - сказала Эуилио, доставая из рукава снежно-белый шелковый платок и вытирая слезы с перемазанного землей личика дочери. - Ты еще много раз будешь падать и подниматься. Не надо плакать из-за каждого падения, это не самое страшное.
Аэрилиэ хмуро посмотрела на мать. В ее возрасте казалось, что падение - одно из самых ужасных событий, которые могут приключиться, а скрытый смысл слов императрицы был ей пока неясен. Возможно, лишь в далеком будущем девочке придется вспомнить эти слова...
В этот момент из-за раскидистого вишневого дерева выскочил Аируэн, неся что-то в руках и тщательно скрывая это от сестры и родителей. Аэрилиэ тут же вскочила и, забыв про слезы, подбежала к брату.
- Что там у тебя? - требовательно спросила она, пытаясь разжать кулак Аируэна. - Покажи! Ну покажи же!
Мальчик, задорно ухмыльнувшись, разжал руку и оттуда, отчаянно квакнув, прямо на Аэрилиэ прыгнула маленькая ярко-зеленая лягушка. Девочка, испуганно взвизгнув, отскочила от брата, замахав руками и пытаясь сбросить с себя страшное чудовище, споткнулась о сухую ветку и села прямо в искусственный ручеек, выложенный по краям плоскими желтыми камешками.
Эуилио сердито всплеснула руками, подняла снова разразившуюся ревом дочку и унесла ее во дворец переодеваться, а император подошел к весело хохочущему сыну и сурово нахмурил брови.
- Сколько раз я говорил тебе не обижать сестру? - спросил он Аируэна.
- Много-много раз, - мальчик опустил голову, изображая стыд, но Эиарра ясно видел задорные искорки, блестящие в темно-синих, почти черных глазах. Император устало вздохнул и присел на траву перед сыном.
- Зачем ты над ней издеваешься?
- Но она такая смешная! - воскликнул Аируэн, поняв, что отец не будет его наказывать. - Она так забавно пугается! И такая неуклюжая, - вечно куда-то падает, нескладеха!
- В ее возрасте ты был таким же, - заметил мэа Эиарра. - Представь, каково бы тебе было, если мы с твоей матерью тоже постоянно смеялись над тобой, подсовывая под нос то лягушек, то пауков?
Мальчик насупился и ковырнул землю носком сандалии.
- Я не боялся лягушек, - пробормотал он.
- Еще как боялся! - заверил его отец. - А помнишь, как ты чуть не выпал с балкона, когда заметил на полу огромного паука?
- Это был тарантул! - обиженно вскрикнул Аируэн. - Маленьких пауков я не боюсь!
И, дерзко показав отцу язык, мальчик быстро скрылся в тени деревьев, юркий, точно лисенок. Теперь забьется в какую-нибудь щель, - и не достанешь, чтобы наказать.
Император мэа Эиарра Ио'Аэтт вздохнул и покачал головой. Не сын, а просто наказание какое-то растет. Зря они с Эуилио разрешили мальчику играть с детьми слуг: Аируэн набрался от них дурных привычек; теперь постоянно обижает свою сестру, дразнится, дерзит и даже порой сквернословит.
Эиарра поднялся с земли, отряхнув подол одеяния, и, вновь сев на скамейку, покачал головой, вспомнив свое детство. Его отец никогда не разрешал ему бегать и играть с детьми слуг. Единственными друзьями его были щенок и сын его нянечки, тихий и забитый мальчик, который вечно сидел где-нибудь на подоконнике, уткнувшись носом в пожелтелую от времени книжку с изгрызенными мышами уголками страниц, тогда как Эиарре хотелось бегать и веселиться.
"Нет уж, - решил император, - пусть уж лучше мой сын вырастет забиякой, чем будет тосковать в постоянном одиночестве. А малышка Аэрилиэ пока ему не компания, но вот когда подрастет - тогда посмотрим еще, кто кого будет обижать. Н-да, а в конце концов дерзкий нрав тоже может пригодиться Аируэну в будущем, - мало ли какие времена настанут..."
Эиарра услышал шорох позади и обернулся. К нему спешил один из слуг, и, судя по его встревоженному лицу, произошло что-то важное. Император вскочил со скамейки.
- Мой повелитель, - проговорил слуга, торопливо кланяясь, - к нам пожаловал мэа Миарруэиос, ваш друг и советник. Он повелел мне немедля найти вас, ибо то, что он желает сообщить, не подлежит отсрочке!
- Уже иду, - кивнул ему император. - Благодарю, что так быстро нашел меня. Веди же!
* * *
Миарруэиос, по-змеиному свернувшись в клобук, возлежал на выступе, ведущем из его пещеры прямо на обрыв, и следил оттуда за звездами. Этот дракон был самым старым из всех восточных драконов, но, одновременно и самым красивым их них. Миарруэиос относился к роду золотых драконов, золотыми были и роговые пластины, покрывающие дракона с головы до ног, и кожа, изредка просвечивающая между этими пластинами. Длинные изогнутые рога и кожистые отростки на подбородке дракона были словно выточены из сапфиров, сумеречно светящихся под холодными взглядами луны и звезд. Сиреневые глаза Миарруэиоса наполняла мудрость поколений и внимательная проницательность. Казалось, восточный дракон мог заглянуть прямо в душу, минуя телесную оболочку, однако, это, конечно, было не так. Миарруэиос не мог познавать людей и других существ через их души. Он умел познавать их только через звезды.
В эту ночь маленькие сверкающие точки расположились в небе в таком порядке, какой Миарруэиос не видел за всю свою долгую жизнь. Бесконечно-длинное созвездие Пути касалось одним своим краем ярко светящегося Дворца, а с другой стороны к Дворцу неспешно плыла Тьма - небольшая доля неба без звезд вовсе. Справа и слева от Тьмы тускло мерцали Дракон и Чудовище, а позади светило нечто, от чего у Миарруэиоса самопроизвольно приоткрылась пасть, а глаза расширились от изумления. Новое созвездие! По форме своей оно напоминало паука: кроваво-красная звезда посередине и "лапки" - шесть маленьких звездочек, расположенных с разных сторон от красной центральной. При взгляде на это новое созвездие, которое дракон уже мысленно окрестил Пауком, Миарруэиос непроизвольно вздрогнул. Тьма, Дракон и Чудовище наползали на созвездие Дворца вот уже в течение пяти лет, но еще неделю назад Паук был просто Цветком - шестью крохотными звездочками! Как за неделю в центре этого созвездия могла появиться красная звезда, да еще такая огромная?
Миарруэиос смотрел на красную звезду до тех пор, пока не заслезились его чувствительные глаза. С каждым моментом эта звезда выглядела все более яркой и зловещей. Она то вспыхивала багровым пламенем, то угасала почти полностью, и, казалось, тоже смотрела на восточного дракона, словно это не звезда, а чей-то ехидно подмигивающий, налитый кровью глаз, злобный, холодный и безжалостный.
- Ты пугаешь меня... - прошептал Миарруэиос звезде. Впервые за всю свою жизнь дракону было страшно. Он боялся страхом безысходности, тем самым страхом, когда в душу приходит отчаяние и тихая тоска, когда хочется пролистнуть страницы жизни назад, до того момента, в котором можно было бы исправить настоящее.
Но Миарруэиос не мог вернуться в прошлое. А если бы и мог? Все равно красная звезда лежала за пределом его понимания. Он не знал, что она символизировала, что ее породило и что могло ее уничтожить.
Восточные драконы верят, что каждая звезда олицетворяет чью-то душу. Сильной душе преподнесена отдельная звезда, а более слабые души простых людей олицетворяют звезду лишь в своей совокупности. Да и объедены в созвездия звезды не просто так. Например, созвездие Дворца, это, как считал Миарруэиос, все души тех, кто живет и здравствует ныне во дворце императора, или, может быть, и во всей империи Ма'Эигаэа. Созвездие Дракона олицетворяет всех западных драконов, но не восточных - потому что у каждого восточного дракона есть своя собственная звездочка, маленькая, но яркая; и каждый восточный дракон, даже не умеющий читать судьбу в небесах, все равно всегда может найти свою звезду, даже просто бесцельно бросив взгляд вверх.
Миарруэиос взглянул на свою звезду и содрогнулся: ее не было не только на обычном месте, но и на всем зримом небосводе.
"Как же так? - испуганно размышлял дракон, - я есть, а звезды моей - нет? Я же жив! Звезды не могут пропадать до смерти дракона!"
"Или могут? - прошелестел в его голове внутренний голос. - Могут, когда дракон стоит на краю гибели".
"Но я еще не так стар! - воспротивился Миарруэиос своему внутреннему голосу. - Мне еще рано умирать!"
"Будет ли твоя смерть естественной?" -- шепнул внутренний голос и затих. Миарруэиос положил голову прямо на холодный камень и задумался. На его памяти все восточные драконы умирали своей смертью. Только давным-давно, когда люди еще были врагами драконом, а не союзниками - тогда драконам случалось умирать не своей смертью, но от рук этих маленьких созданий. Однако ничто не предвещало ни новой войны с империей, ни какой другой войны.
Миарруэиос вздохнул и вновь устремил взгляд к звездам. Казалось, красная звезда успела еще немного увеличиться в размере за то время, пока он не смотрел на нее. Дракон силился раскрыть смысл тайны, показанной ему небом. Тьма, Дракон и Чудовище движутся к Дворцу, потому что их преследует Паук. Или не преследует? Быть может, Паук находится позади лишь оттого, что оттуда удобнее управлять разворачивающимся действом?
"Кто или что может быть Пауком?" - пытался понять дракон. Из всех смертных существ и богов, известных ему, никто не мог олицетворять эту красную звезду. Что-то неведомое шло на Дворец, что-то страшное, ведь даже созвездия Войны, олицетворяющего возможную битву, не было на небе; только Путь, путь к бегству...
- Мне надо предупредить императора! - вслух сказал самому себе Миарруэиос, поднимаясь с камня. - Что бы это ни было, это мне не нравится!
Дракон тряхнул огромной головой и змейкой скользнул с обрыва. У восточных драконов не было крыльев, но магия, переполняющая Миарруэиоса, сделала его длинное тяжелое тело неожиданно легким и гибким, полным дружелюбного ветра. Дракон почувствовал себя воздухом, почувствовал прохладное дыхание облаков, окружающих его, и мягко заскользил сквозь них вдаль, туда, где в темноте ночи ему мерещился спящий город Л'Ауэрэа...
* * *
Император мэа Эиарра Ио'Аэтт вошел в центральную залу дворца, где его уже ожидал дракон. Миарруэиос удобно устроился на приятно прохладном белом мраморе пола, возложив свою голову на ворох шелковых подушек, принесенных слугами. Его глаза были полуприкрыты тонкой пленкой, но, почувствовав присутствие в зале императора, дракон тотчас же поднял голову и приветливо кивнул своему другу.
Мэа Эиарра улыбнулся в ответ и подошел ближе к дракону, бесшумно ступая по мрамору в своих бархатных туфлях.
- Добро пожаловать друг мой! - сказал он. - Давненько ты не навещал мой дворец. Думаю, не меньше года прошло со дня твоего прошлого визита... Впрочем, что же я забываю о правилах приличия? Совсем забыл спросить, - ведь ты наверно голоден, друг мой? Приказать мне зажарить для тебя несколько буйволов, или же ты предпочтешь отведать их сырыми?
Миарруэиос покачал своей огромной головой, и императору показалось, что во взгляде сиреневых глаз скользнула печаль.
- Не за угощением прилетел я, мой старый друг, - проговорил дракон, - и не для светской беседы. Я прилетел поведать тебе то, что открыли мне звезды две ночи назад. Едва взглянув на них, я, не откладывая, тотчас же устремился к тебе, ибо новость эта не терпит отлагательства.
- Что же ты увидел в небесах? - встревожился Эиарра.
- Тяжкие времена наступают для империи, - промолвил Миарруэиос, вновь полуприкрыв глаза и чуть приподняв голову кверху; казалось, что дракон пророчествует: - Звезды поведали мне, друг мой, что на империю надвигается Тьма. Справа от нее идут драконы, а слева - разнообразные твари и чудовища. За ними же следует нечто такое, что я не берусь пока объяснить, ибо мне самому неведомо это.
- Драконы? - недоумевающе повторил император. - Но вы же на нашей стороне!
- Запада?! Но что надо западным драконам на Востоке? Они же никогда не покидали своих краев! Что могло заставить их двигаться сюда?
- Я знал, что ты задашь этот вопрос, друг мой, - кивнул дракон. - Поэтому, прежде чем лететь сюда, я мысленно спросил у своих собратьев-драконов: видели ли они воинства, приближающиеся с Запада? Но никто не видел никаких воинств, ни единого пешего или всадника.
- Тогда, быть может, звезды обманули тебя, Миарруэиос? - спросил император. - Быть может, ты неправильно прочитал то, что они вещали тебе?
- Я тоже хотел надеяться на это, - покивал дракон. - Я уж совсем было решил, что ошибся, но... но тут мне пришла в голову мысль поговорить с теми из своих собратьев, что летали восточнее Л'Ауэрэа. И они поведали мне страшные вести.
- Не может быть! - Эиарра покачал головой, и в волнение начал расхаживать по зале, меряя пространство от головы дракона до его хвоста: - Восточнее Л'Ауэрэа нет населенных земель, кроме Лисьего леса, но он надежно заперт магией священников...