К такому простому выводу пришел новоявленный чавуш армии Нур-ад-Дина Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Айюб, или как звали его братья по оружию - Юсуф. Молодой воин, обладавший силой витязя Давуда и красотой героя романтических легенд Фархада, презирал смертоносный булат, но и одновременно слыл лучшим солдатом сельджукской армии. Этот черноглазый юноша с волевым лицом и короткой курчавой бородкой часто предавался философским рассуждениям. Особенно во время прогулок верхом.
Всяк правоверный знал, что Земля насаженна на рог гигантского быка, стоящего на огромной рыбе, которая плещется в водах Мирового Океана. И эта Земля необъятна для смертных. Аллах выделил каждом народу свой кусок земли, наказав возделывать его и беречь. Но жадные и завистливые люди отважились бросить вызов самому Богу! Правители, не способные ценить золотой песок своего края, зарились на каменные громады чужих владений... Так и возникали войны. А потом те самые правители придумывали мудреные слова, такие к примеру, как "политика", стараясь найти законное обоснование военным действиям.
Но можно ли искоренить войну? Возможно ли навсегда уничтожить насилие и смертоубийство? Можно, - полагал Юсуф, изучавший все свое свободное время Коран. Можно. Но для искоренения самой войны необходимо опять-таки взять в руку ятаган. Война выжигается войной. От этого никуда не денешься...
Отец Юсуфа Айюб, эмир Дамаска, намного проще смотрел на упорядоченность мирозданья.
- Аллах, да пребудет его имя в веках, сотворил нас слабыми и глупыми, - делился он со своим сыном, пытаясь отговорить Юсуфа от изучения богословия, к которому юноша питал повышенный интерес. - Аллах, создавая людей, считал справедливостью, если наша жизнь будет иметь начало и конец. Поэтому мужчины всегда делятся на мудрецов и воинов. Мудрецы пытаются найти ответ, что происходило в нашем мире до своего рождения, а воины, отправляясь в походы, тем самым приближаются к своей смерти.
- А женщины? - задал как-то встречный вопрос Юсуф.
- Хоть женщин и называют ущербными разумом, - улыбнулся Айюб, отчего на его гладком лице появились паутины морщин, - Но именно им приходится рожать детей, чтобы постоянно пополнять число воинов.
- А если войны внезапно прекратятся? Означает ли это, что тогда женщины будут производить на свет одних мудрецов?
- Нет, сын мой. Ведь кроме женщин есть еще мужчины! А воин порождает воина, не так ли?
Хочешь мира - готовь его. Так говаривал великий халиф Омар. И в годину разрухи, когда подлые франкские псы вторглись в земли последователей Магомета, Юсуф, сражаясь против неверных, познал весь смысл этой фразы. Действительно, как же без тугого лука и верного моргенштерна можно отстоять свое право на мир?
...Его конь, подаренный одним багдадским купцом, внезапно встрепенулся, выводя своего хозяина из состояния глубокой задумчивости. Громко фыркнув, мерин тряхнул головой. Это могло означать только одно: жеребец чувствовал присутствие кобылы. Обуздав коня, Юсуф прислушался. В зеленых рощах, окружавших Дамаск не так уж часто можно встретить одиноких путников, тем более верховых. В преддверии похода на Египет простолюдины опасались оказываться за пределами толстостенного Дамаска. Однако лазутчики фатимидского халифа ал-Адида слыли бесстрашными мужчинами и постоянно предпринимали попытки умертвить Светоча Веры Нур-ад-Дина.
Из гущи вечнозеленой листвы раздались басовитые мужские голоса. Люди находились на расстоянии примерно тридцати-пятидесяти гамов и Юсуф не мог определить, сколько человек участвуют в разговоре. И хоть до ушей Юсуфа долетали лишь одиночные осколки фраз, было ясно: общение этой таинственной мужской компании велось на крайне повышенных тонах.
Дерзкий Юсуф смело направил жеребца в глубь леса, вынимая из богатых ножен именную саблю с тонким, хорошо оточенным лезвием.
Пробравшись сквозь кусты можжевельника и олеандра, воин увидел неприятнейшую картину. К стволу невысокого лавра был привязан худощавый юноша, оголенный до пояса. На его груди виднелись следы от многократных ударов кнута. Вкруг дерева стояли трое угрюмых вооруженных мужчин. Неподалеку в терпеливом ожидании замерло столько же лошадей.
- Я вижу, здесь кто-то решил устроить суд, попирая права шариата? - грозно произнес Юсуф, подъезжая к тройке, явно удивленных головорезов.
- А я вижу, вместо одного шакала, нам придется прирезать двоих, - оскалился ближайший к Юсуфу мужчина, по-видимому, предводитель ватаги, отбросив в сторону кожаный кнут и хватающийся за массивную рукоять ятагана. - Но тебе повезло, незнакомец. В такой прекрасный день не грех и умереть.
- Ты прав, - ответил Юсуф и левой рукой метнул в говорившего короткий, но весьма острый нож, заблаговременно извлеченный из сапога.
Вожак так ничего и не понял. Он неестественно округлил глаза, не осознавая, что в его шее торчит клинок, а мгновение спустя, рухнул лицом вперед.
Конь Юсуфа, немного испуганный резкими движениями, громко заржал и стал на дыбы. Но это не помешало юному воину быстрым движением перекинуть саблю из правой руки в левую и сделать повторный бросок. На этот раз нож, преспокойно болтавшийся доселе на поясе, угодил в глазницу другого разбойника, пытавшегося пустить болт из громоздкого самострела.
- Погоди! - воскликнул толстый бородач с чалмой на голове. - К чему проливать кровь?
- Спросил бы у своих приятелей, - ответил Юсуф и, уже было, собрался зачехлить саблю, но вдруг бородач отчаянно ринулся к нему с длиннющим ножом наперевес.
Юсуф недовольно хмыкнул и мастерски выбил клинок из рук нападавшего, а вторым обезглавил негодника.
Не прошло и мгновенья, как у ног Юсуфа лежало три трупа.
Не говоря ни слова, он подошел к лавру и разрубил толстую веревку, удерживающую несчастного.
- Премного благодарен, господин.
Юсуф подобрал, отстегнутый на время битвы плащ из верблюжьей кожи и протянул юноше.
- Накинь-ка это на себя, - затем оглядев тройку кобылиц, добавил: - Возьми любую и не забудь поблагодарить Аллаха за спасение.
Произнеся это, Юсуф направился к своему коню.
- Говорят, что когда первый халиф Абу-Бакр, унаследовавший власть от Мохаммеда, проезжал по этим лесам - на него упала тень вещей птицы Хомай, - проговорил юноша. - Человек, оказавшийся в тени этой птицы становится великим.
Юсуф обернулся.
- Зачем ты мне это говоришь? - удивился он.
- Сдается мне, я видел на твоем плече тень крыла Хомай, - улыбнулся в ответ молодой человек. - Тебе суждено прославиться, господин...
- Птицы Хомай не существует.
- Но зато существуют великие люди! - не сдавался юноша.
Юсуф погладил морду коня.
- Послушай, чего ты хочешь? - резко спросил он у мальчугана. - Я спас тебя, ты меня поблагодарил. На этом наши пути расходятся, незнакомец.
- Ты так полагаешь, господин? - изумился юноша. - Но ты даже не проявил любопытство: с какой стати трое сильных и могучих мужчин собрались пытать тщедушного отрока? Вдруг я вырезал их родственников?
- В любом случае, приговор тебе должен выносить муфтий, а не сборище нечестивцев, - Юсуф вскочил в седло.
Он, было, повернул коня прочь с поляны, как вдруг обернулся:
- Но ты ведь не делал этого, верно?
Юноша широко улыбнулся, и проворно оседлав первую попавшуюся кобылу, направил ее вслед за Юсуфом.
- Меня зовут Катеб, - представился он, когда поравнялся со своим освободителем. - И я один из айаров, которые к слову сказать, преданно служат владыке Дамаска.
И хотя в душе, Юсуф весьма удивился, он никак не показал этого. Воры-разбойники айары объединялись в своеобразные братства, напоминающие ремесленные цеха, и за право своей деятельности исправно платили высокие подати правителям и их сановникам. Все и в том числе Юсуф знали: айяры были искусными мошенниками и непревзойденными рассказчиками всяческих небылиц и баек.
- Как же случилось такое, что столь ловкого айяра удалось поймать этим горе-воинам? - поинтересовался Юсуф.
- Выходит, я не так уж и ловок, - увертливо ответил Катеб, щурясь от ослепительного солнца. - Одна из баядер, с которой я провожу ночи напролет, сообщила обо мне своему брату, тому толстяку с черной бородой. Он с приятелями решил, будто бы можно обокрасть айяра. Чудак!
- Это точно! - против воли усмехнулся Юсуф. Ему чем-то нравился этот беззаботный с виду юноша.
- У тебя есть враги? - неожиданный вопрос Катеба заставил Юсуфа остановить скакуна.
- Пока нет, - чавуш сельджукской армии обескуражено покачал головой.
- Жаль, - понурил голову Катеб. - Будь у тебя тройка недоброжелателей, я бы мигом вернул тебе долг. Не люблю ходить в должниках, понимаешь ли.
- Мне от тебя ничего не надо, Катеб, - Юсуф пришпорил коня. - Помни: добрые дела - это перевозчики в Вечность!
Но юноша, по-видимому, не удовлетворился таким ответом.
- У великих людей всегда появляются враги, - холодным, как сталь, голосом произнес он. - Но, как минимум трех из твоих недругов, я возьму на себя.
Произнеся эту туманную фразу, Катеб повернул свою трофейную кобылу в обратное направление и пустил галопом.
Юсуф посмотрел вслед удаляющегося юноши, надеясь как можно лучше запомнить этого чудного айяра. В тот момент Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Айюб был абсолютно уверен, что больше никогда не повстречает дерзкого Катеба.
2
Шел восьмой день летнего месяца Таммуза и жаркое магрибское солнце немилосердно вонзалась в смуглую кожу Салах ад-Дин Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Аййюба. Он стоял на невысоком бархане и с отрешенностью наблюдал, как тело его дяди Ширкуха старательно закутывают в белый саван. Окружавшие его мудрецы горько рыдали, нервно теребя скудные седые бороды. Сегодня печаль потери выдающегося полководца сковала миллионы сердец правоверных от Медины до портовых городов Шама.
Салах Ад-Дин уже не ощущал горечи утраты. В конце концов, рано или поздно Аллах призывает к себе всех, каждому из ныне живущих предстоит держать ответ за прожитые годы. Смерть дяди делала бывшего чавуша великим визирем Мисра, и это обстоятельство не давало молодому курду покоя.
Он молча взирал как, некогда статную фигуру ближайшего соратника Нур-Ад-Дина, спускают в погребальную яму и бережно поворачивают на правый бок. Невидящий взор Ширкуха уставился на Восток, в направлении Мекки. Теперь за безопасность главных святынь всех магометан отвечал Салах-Ад-Дин, молодой человек, который доселе управлял лишь тысячей воинов. Впредь ему предстояло властвовать сотнями городов и несколькими армиями. Нет, Салах Ад-Дин не страшился этой должности, но он в глубине души сомневался: сумеет ли он стать таким же, как и его дядя? Сумеет ли он стать для Нур-Ад-Дина столь же бесценным помощником и остаться благочестивым пред ликом всевышнего? Защитник Веры, как называли Юсуфа его друзья по оружию еще в военных походах, едва ли не каждый свободный час мысленно просил Аллаха наполнить его разум мудростью, а сердце твердостью.
- Великий визир, - обратился к Салах Ад-Дину сутулый старик, ответствовавший за погребальную процедуру. - Солнечные лучи в этот скорбный день необыкновенно жестоки, должно быть даже светило не желает отпускать вашего великого дядю из мира живых... Однако солнце отнимает много сил, а перед прохладой вашего просторного шатра даже солнечный диск не устоит...
- Мой долг проститься с великим визирем Ширкухом, - не отводя взгляда от тела дяди произнес Салах Ад-Дин.
- Ваша стойкость и любовь к верному сподвижнику Светоча Веры заставляет мое старое сердце трепетать! - продолжал ласково увещевать старик. - Но позвольте вам напомнить, мой господин, что люди коварного халифа Ал-Адгида только и выжидают удобный случай, дабы избавить вас от жизни...
- Мой дядя трижды завоевывал эту землю, зная, что каждый встреченный им человек попытается лишить его головы, - спокойно произнес Салах Ад-Дин. - Как я могу стать достойным его продолжателем, если поддамся страху в момент погребения дяди? Разве те, кто увидят это, скажут: "Вот этот визир воистину бесстрашный человек, за которым я готов отправиться хоть до горных вершин Систана?"
- Я уверен, мой господин, что никто не отважится усомниться в вашей храбрости. Все поймут, что вы скрылись в шатре только от невыносимого жара, источаемого солнцем.
Салах Ад-Дин резко повернул голову к старику.
- А зачем этой земле визир, убегающий от невидимых лучей солнца? Если он бросается в бегство от летнего зноя, то что от него ожидать, когда на горизонте появятся легионы Рума?
Пока старик раздумывал над словами своего господина Салах Ад-Дин подошел к низкорослому обмывателю мертвецов и властным голосом поинтересовался, почему рядом с покойным не положили его легендарный меч.
Однако бывший генерал Шавера Абу-Бакбер уже торжественно шествовал, неся над головой Оружие Правоверных, как называли личный меч Ширкуха.
- Да будет сей меч, не единожды спасавший тебе жизнь, верным помощником и в долине Сальсабиля, - громко промолвил Салах Ад - Дин и, прикоснувшись губами к кожаным ножнам, опустил оружие рядом с телом усопшего.
- Во имя Аллаха! - грянул хор голосов. Более двух сотен мужчин прощались с египетским наместником Нур-Ад-Дина и многие из них считали своих долгом сказать последние напутствия Ширкуху на пути к вратам Ризвана.
Салах Ад-Дин выстоял до завершения обряда погребения, но едва оказался в темном уюте шатра, безвольно рухнул на мягкие подушки.
Заботливый юноша-фарраш поднес к новому повелителю Египта блюдо с дробленой халвой и Салах Ад-Дин откушал пару кусков. Хотя он вовсе не был голоден, но отказываться от сладостей в день погребения родственника на Ближнем Востоке считалось неслыханным неуважением.
Неожиданно пола, прикрывающая вход в шатер, приподнялась и пред очи Салах Ад-Дина предстал сухощавый стройный хаджиб Шахак
- Господин, я не посмел бы нарушать ваш покой, - промолвил он, совершив обязательный поклон. - Но один незнакомец уже долгое время настаивает на встрече с вами.
Шахак умолк, ожидая ответа господина, но Салах Ад-Дин молчал, словно ожидая продолжения речи хаджиба.
- Я бы давно отдал приказ прогнать его прочь, - Шахак посчитал за благо дополнительно поклониться. - Но этот безумец утверждает, что был с тобой, когда волшебная птица хомай отбросила на тебя свою тень... Прикажешь его допросить, о луноликий?
Салах Ад-Дин тут же встал, чем несколько встревожил хаджиба.
- Как назвался этот смельчак?
- Он отказался назвать свое имя, господин, - пожал плечами Шахак. - Уж не думаешь ли ты, что он действует по наущению фатимидского халифа?
- Приведите его ко мне, - Салах Ад-Дин подошел к миниатюрному круглому столу, сделанному из молодого кедра, на котором возвышался кубок и обычный глиняный кувшин.
Наполнив узкий кубок ключевой водой, Салах Ад-Дин сделал внушительный глоток и сказал:
- Да, да, конечно, - согласился Катеб. - Но всем известно, что халиф никакой власти не имеет. От его имени распоряжаются полководцы, да волки Рума. А вот ты, господин, для них, что щепка в ладони... Разве не так?
Салах Ад-Дин не спешил с ответом.
Египетский халиф, объявивший Салах Ад-Дина первым врагом, запутался в собственной политике, словно охотник, угодивший в свои же силки. Не желая выступать союзником Нур-ад-Дина, он подписал мирный договор с христианами. Однако вскоре поплатился за слепую преданность бледным северянам. Жадные рыцари, возбужденные видом золота, вздумали захватить Египет.
- Он платит нам десять тысяч золотых ежегодно! - кричал глава Иерусалимского королевства Балдуин. - Так почему бы нам не прибрать к рукам богатства Египта и самим не назначить себе жалованье?
Визир фатимидского халифа Шавер в отчаянии обратился к Нур-Ад-Дину. Светоч Веры получил от каирского халифа пряди волос его жен. А в письме говорилось: "Женщины, чьи волосы я посылаю тебе, заклинают тебя охранить их от обид, которые ждут их со стороны франков".
Советники Нур-Ад-Дина отговаривали владыку Востока от военной помощи Египту, напоминая обо всех злодеяниях, совершенных Ал-адгидом. Тогда Светоч Веры произнес знаменитые слова:
- Да, я не друг фатимидского халифа, но я прежде всего - правоверный!
В тот же вечер на территорию Египта вступили первые армии Нур-ад-Дина.
Вспоминая кровопролитные битвы за освобождение земли Мисра, Салах Ад-Дин недовольно поморщился. Он бился спиной к спине с правой рукой халифа Шавером, а теперь Ал-адгид задумывает избавиться от него... Да, этот айяр прав, как от щепки в ладони...
- Сколько попыток уже предпринял халиф, дабы лишить тебя жизни, господин? - поинтересовался развалившийся на мягком ложе айяр.
- Тебе то что?
- Да так, простое любопытство.
- А ты часом не подослан ли этим самым халифом, о котором только и твердишь? - высказал Салах Ад-Дин только что пришедшую в голову мысль.
Катеб широко улыбнуля.
- Неужели ты забыл, что должок-то у меня перед тобой? В тот далекий день не каирский халиф, а именно ты, мой господин, вырвал меня из лап троих разбойников. Теперь мой черед четырежды спасти тебя, не забыл?
Салах Ад-Дин смутно помнил события того странного дня, но был поражен самоотверженными словами Катеба.
- Я не лавочный торговец, - медленно, даже назидательно произнес Салах Ад-Дин. - И я не вправе требовать от тебя чего-либо. Я спас тебя вовсе не для того, чтобы впоследствии иметь должника.
- А разве великий пророк Мохаммед требовал от своего товарища Аммара Ясмра преданности и дружбы? - айяр негодующе воздел руки. - О долге говоришь не ты, мудрейший. О долге я слышу здесь.
Катеб приложил руку к груди.
- Каждый удар сердца напоминает мне о том дне, господин, - айяр уставился в противоположный угол шатра. - Мое сердце, словно твой посланник, стучащийся в двери моей души. Каждый его удар будто бы говорит: "Катеб, лежебока, вставай и отправляйся к великому господину Салах Ад-Дину. Пришло время возвращать долг". Сам же знаешь, мудрейший, как низко и стыдно для айяра ходить в должниках.
Салах Ад-Дин долго обдумывал слова Катеба. Казалось, айяр искренен, но за свою жизнь Салах Ад-Дин встречал не так уж много людей, которым можно было полностью доверять, поэтому он был вправе сомневаться.
- Уж не вызываешься ли ты, айяр, отправиться в Каир и избавить мир от фатимидского халифата? - наконец спросил Салах Ад-Дин.
- А чего? - деланно удивился Катеб. - Я слышал, халифу нынче не здоровится. Случается, болезни одолевают смертных. Так что и с халифом всякое может случится... Это и есть твой главный враг, господин?
- Врагов у меня хватает, - печально улыбнулся Салах Ад-Дин. - Иконийский султан, халебский эмир...
- Но у тебя есть один друг, который сократит число твоих врагов, - ввернул Катеб. - Итак, ты приказываешь мне умертвить фатимидского халифа?
- Я этого не говорил, - добродушное лицо Салах Ад-Дина приобрело серьезный вид. - Даже в этом шатре небезопасно упоминать имена врагов.
- Неужели ты боишься, мой господин?
- Да, я боюсь. Но не за свою жизнь. А за твою, айяр. Я не люблю случайную смерть. Именно поэтому я и спас тебя в тот далекий день.
Салах Ад-Дин на некоторое время задержал взгляд на Катебе, затем резко отвернулся.
- В пятницу приходи в Александрийскую мечеть. Если вы, айяры, так умны, то из слов моей молитвы ты сам поймешь, кто из моих врагов задержался в этом мире. А теперь - ступай.
3
Вид высоких шпилей мечети всегда успокаивал Салах Ад-Дина. Он с детских лет проникся любовью и уважением к этим великим строением, в которых всегда ощущал покой и трепет одновременно. Когда-то Салах Ад-Дин искренне считал: покуда необъятные купола храмов, символизирующие нависший над землей небосвод, будут радовать глаз правоверных - ни одна сила на свете не способна поработить мир магометан.
...Но однажды эта твердая убежденность пошатнулась. Много лет назад армии франков вместе с Иерусалимскими рыцарями вторглась в предместья богатейшего Дамаска - родного города Салах-Ад-Дина. Жители предместья все как один ринулись к мечетям, поскольку не сомневались: завоеватели не осмелятся осквернять святилища других народов. Салах Ад-Дин в то время находился в храме и безустанно зубрил Фуркан, всем сердцем желая стать лучшим имамом Сирии.
- Сюда, правоверные! - громко кричал он, взмахами руки призывая женщин и детей укрыться под сводами храма. - Бегите сюда под защиту Аллаха! Всевышний не позволит чтящим его погибнуть от меча неверных!
Десятки стариков и молодых женщин с детьми на руках ринулись к стенам мечети.
Салах Ад-Дин надеялся, что франки примутся грабить оставленные дома и готовиться к штурму стен Дамаска. Но молодой курд ошибся. При виде въезжающих всадников в храм, его сердце словно оборвалось. Один из неверных, спешился и помчался за одной из девушек. Настигнув ее он, громко хохоча, сорвал с бедняги одежку. Кто-то из стариков попытался помешать негодяю, но тут подъехал другой воин и, не церемонясь, срубил старику голову.
Салах Ад-Дин как сумасшедший смотрел на обезглавленный труп, лежащий посреди мечети. В тот момент он почти не слышал рыданий несчастной, над которой надругались сразу несколько вражеских солдат. Он думал, почему всевидящий Аллах безучастно наблюдает за происходящим? Почему он допускает, чтобы чужеземцы совершали самые тяжелые преступления прямо здесь, в святилище? Почему он не спас погибшего старца? Почему не испепелит этих мерзавцев, а может к лучшему, и весь грешный мир? Почему?!
И тогда Салах Ад-Дин понял: Всевышний слаб. Слаб настолько, что нуждается в постоянной защите простых смертных. В тот самый день умер богослов Юсуф и родился воин Абу ал-Музаффар! Воин, давший самому себе клятву защищать Аллаха! Его так и называли - Салах Ад-Дин - Защитник Веры!
А несчастная девушка переходила от лап одного северного зверя к другому. Другие воины носились по всему залу за рыдающими женщинами, что-то выкрикивая на своем варварском наречии. Всем своим видом враги показывали, что собираются повторить подвиг своего товарища. Морщинистых старух солдаты убивали себе на потеху. Вокруг раздавались громкие молитвы, но молитва в тот день была слабой зашитой от острой стали.
Салах Ад-Дин отложил в сторону увесистый том Корана и схватил ближайшего франка за шею. Через мгновение обмякшее тело бледнокожего воина распростерлось у ног несостоявшегося имама, а в руках юноши оказался тяжелый франкский меч. То, что случилось впоследствии Салах Ад-Дин практически не помнил, но когда он пришел в себя весь храм был усеян трупами завоевателей. Обескураженный юноша насчитал более десятка мертвых тел. Благо, его отец нанимал лучших мастеров военного дела, которые обучали Юсуфа владеть оружием.
Кто-то из уцелевших мудрецов обвинил Салах Ад-Дина в осквернении храма. На что будущий владыка Египта ответил:
- Я взял на себя этот грех ради спасения ваших жизней, братья.
- Да простит тебя Аллах, - прошептал старец и решил, было отвернуться, но крепкая рука юноши опустилась ему на плечо.
- Простит? - удивлено воскликнул Салах Ад-Дин. - Но я ему не прощу. Не прощу убийства невинных и унижений выживших!
- Кто ты такой, чтобы подвергать сомнению дела Всевышеного?
- Скажи мне, мудрец, - Салах Ад-Дин попытался перейти на более спокойный тон, но руку с плеча старика так и не снял. - Вон та пери, которая еще утром была прекраснее всех на свете, а теперь убитая горем, заслужила ли она такую участь? Справедливо ли, что свора франкских псов осквернили ее тело?
- Нет, не справедливо, - ответил старик.
- А разве она не совершала пять раз в день намаз двух коленопреклоненный? Не уповала на помощь Всевышнего? Не была ли истинной последовательницей веры? Но что она получила от Аллаха кроме страданий?
Мудрец молчал.
- Тот на кого эта красавица уповала, оставил несчастную на волю рока. И что же ей теперь делать?
- Молиться, - не долго думая, выпалил старик.
- Молиться?
- Да, молиться! - теперь уже мудрец перешел на повышенные ноты. - Ибо лишь в обращении к Аллаху наша истинная сила. Сейчас, когда она испытывает телесную боль, а ее разум отказывается верить в произошедшее, ей остается черпать силы только в надежде на Аллаха!
- Много ли проку от такой надежды?
- Аллах не оставит детей своих, - глубокомысленно заключил старик. - И он не оставлял ее даже в эти ужасные мгновения. Она все же осталась жива.
- Только потому, что я взял в руки меч! - очи Салах Ад-Дина грозно блеснули.
- Убери с моего плеча руку, которой ты сжимал рукоять этого ужасного оружия, - устало произнес старик, осознавший, что спорить с этим отроком бесполезно.
Салах Ад-Дин отдернул руку.
- Может ты и прав, отец, - тяжело вздохнув, вымолвил несостоявшийся имам. - В молитве великая сила. Но впредь я буду молиться, держа меч под рукой.
Глядя на белокаменную кладку мечети, Салах Ад-Дин подумал о той девушке, подвергшейся унижению со стороны иноземцев. Где она сейчас? Что с ней сталось? Может ли она обрести счастье после случившегося?
При этих мыслях Салах Ад-Дин невольно покосился на висевшую на поясе саблю. Легендарному царю древности Джашмиду приписывали туманное выражение "Меч - это источник счастья". Только теперь Салах Ад-Дин понял какой смысл вкладывал в эти слова Джащмид.
И все же племянник Ширхука чувствовал легкое опьянение, находясь вблизи шпилей мечети. Трагедия, разыгравшаяся десять лет назад в пригороде Дамаска, хоть и оставила отпечаток в сознание Салах Ад-Дина, но одновременно заставила еще больше полюбить эту обитель духовности.
Вокруг толпились сотни людей, желавших присутствовать на пятничной хутбе.
Салах Ад-Дин медленно прошествовал мимо грациозных финиковых пальм, растущих вокруг здания. Несмотря на зной Салах Ад-Дин был облачен как всегда в шерстяной бурнус, поверх которого был накинут изящный шелковый плащ, оттененный золотыми нитями. Стараясь избавиться от размышлений над насущными проблемами, Салах Ад-Дин мысленно обратился к Всевышнему.
Услужливые храмовники приветствовали правителя и помогли Салах Ад-Дину совершить обязательное омовение, предшествующее каждой молитве.
Салах Ад-Дин засучил рукава выше локтей, трижды омыл руки, столько же раз сполоснул рот, черпая воду правой рукой, втянул воду в нос, три раза омыл лицо, используя обе руки и, наконец сняв кожаные сандалии, омыл ноги до лодыжек.
Оглядев огромный зал мечети, Салах Ад-Дин подумал: "Пришел ли Катеб на проповедь, как мы условились?"
Хотя Защитник Веры и давал себе отчет в том, что мечеть - далеко не то заведение, в которое спешит вор и разбойник.
Но вот имам призвал всех собравшихся к молитве.
Салах Ад-Дин отбросил мысли в сторону, прошептал: "На все воля Аллаха" и устремив взор в сторону неглубокой ниши, указывающей направление на Мекку, присоединился к молящимся.
Как и положено во время первого раката, Салах Ад-Дин совершил два земных поклона, коснувшись каменный пол лбом, локтями коленями и большими пальцами ног. Вторую часть молитвы Салах Ад-Дин произнес в сидячем положении. Остальные правоверные умолкли, внимая словам Защитника Веры.
Казалось бы в словах Салах Ад-Дина не было ничего необыкновенного: он перечислил владык земли Магомета, многократно произнес "Аллах Велик" и завершил молитву обязательным: "Нет бога кроме Аллаха и пророка его Мохаммеда".
И только внимательно вслушивающийся в монотонную молитву Салах Ад-Дина обратил бы внимание, что тот впервые не упомянул имя халифа Ал-Адгида.
"Надеюсь, этот айяр достаточно мудр, чтобы постигнуть тайный смысл моей молитвы", - Салах Ад-Дин еще раз обвел взглядом ряды людей, но Катеба так и не увидел.
4
Отчаявшиеся лекари египетского султана посоветовали визирю обратиться за помощью к странствующему иноземцу. Во всем Каире только и разговоров было о пришедшем с Востока врачевателе.
Он появился в городе всего десять назад, но уже излечил дочь одного из купцов от слепоты, спас от чахотки младенца и поставил на ноги нищего. В подворотнях и на всех площадях звучало имя Абу-Фарис, именно так называл себя молодой лекарь. Слухи о достижениях чужестранца достигли и дворца халифа.
- Надо позвать этого ученого мужа, - предложил визир, посещая больного халифа. - Говорят, будто он творит чудеса.
Толстый слой плотной накидки, под которой скрывалось тучное тело халифа, зашевелилось.
- Иногда между тем, что говорят о человеке и его настоящими возможностями существует огромная разница, - произнесли сухие потрескавшиеся губы Ал Адгида.
- Вы правы, господин, - визир энергично кивнул. - Но мы никогда не узнаем его истинной силы, если будем внимать лишь сплетням. Нам ничто не мешает проверить этого лекаря на деле.
Халиф не возражал. Боли в животе в последнее время так замучили его, что он готов был на все, лишь бы избавиться от недуга. Ал Адгида лечили гороховым супом и отвратительными микстурами, которые изготавливали в землях неверных - тщетно. Самочувствие халифа не улучшалось. Теперь, как он думал, ему терять нечего.
Таинственный лекарь Абу-Фарис прошел мимо ряда воинов, выстроившихся вдоль стены, и приветливо улыбнулся седовласому поэту, спешащему немного передохнуть, так как вскоре его вновь покличет халиф, дабы тот услаждал его песнями о подвигах и любви.
Высокие двери, сработанные из сандалового дерева отворились и из покоев Ал Адгида выпорхнула стройная девушка, лицо которой прикрывала черная материя, сотканная из конского волоса. Несмотря на то, что взору лекаря предстали всего лишь глаза младшей жены халифа, глядевшие сквозь прорезь для глаз, Абу-Фарис не сдержался и подмигнул красавице.
Девушка в страхе отшатнулась.
"Болезнь все же не заставила халифа отказаться от встреч со своими женами", - отметил про себя молодой лекарь.
Оглянувшись вслед спешащей в здание гарема девушки, Абу-Фарис негрмко причмокнул языком.
Халиф встретил лекаря с широкой улыбкой, обнажая неровные желтоватые зубы.
Абу-Фарис низко поклонился.
- Дошли до меня слухи, ученый муж, - начал беседу халиф, - Что лучшего целителя чем ты не сыскать во всем мире. Так вот, я хочу знать: что из этого правда, что нет.
- Какой же я целитель, господин? - скромно пожал плечами лекарь. - Истинный целитель - Аллах, да святится его имя в веках. А я всего-навсего ловкий инструмент в его руках.
- Мне нравится твоя скромность, странник. Но это не лучший помощник лекаря. Вспомни великого Абу Али Ассана Абдаллаха. Он так и умер в нищете, а вина тому - скромность.
- Я обязательно прислушаюсь к словам великого халифа, - Абу-Фарис раболепно поклонился.
Какое-то время лекарь расспрашивал халифа о самочувствии, осмотрел его язык и лоснящееся тело.
Все это время Ал-Адгид болтал на самые различные темы, рассказывая наперебой забавные истории из своего прошлого.
Лекарь не уставал смеяться и всячески поддакивал халифу. На миг Абу-Фарис даже подумал: наверное, невозможно, чтобы в одном человеке совмещалась веселая бравада и чрезмерная жестокость. Однако фатимидский правитель Ал-Адгид был именно таким человеком.
Абу-Фарис не забыл, как двадцать лет назад в дом, где жила его семья, вторглись румские наемники. Тогда босоногий мальчишка Катеб еще не придумывал себе другие имена и даже в мыслях представить не мог, что когда-то станет вором.
Его престарелого отца сразу же обезглавили, а двух сестер увезли в неизвестном направлении. Не тронули только его самого и пожилую больную мать, которая, впрочем, так и не пережила той злосчастной ночи. Перепуганный мальчуган поспешил к главному муфтию селения, умоляя посодействовать хотя бы в возвращении сестер. Ведь франкские воины состояли на службе халифа.
- Ничего нельзя поделать, мой маленький друг, - развел руками муфтий. В его выцветившихся глазах Катеб читал горечь. - По соглашению между нашим владыкой и румскими кайсарами, франки имеют право отбирать имущество бедняков и заниматься продажей людей.
- Так великий халиф торгует нами, словно овцами? - воскликнул мальчуган, ощущая, как безнадежность железной хваткой стиснула его сердце.
- Хуже, много хуже, - горько вздохнул муфтий. - Овец он продает куда дороже.
С тех пор Катеб так и не слышал о своих сестрах и о том, какая судьба их постигла айяр мог только гадать. Должно быть, они и по сей день прислуживают какому-то франкскому вельможе или давно сгнили в увеселительных домах, разбросанных по всем землям Рума.
Десятилетнему Катебу ничего иного не оставалось, как пойти в айяры. Учиться он позволить себе не мог, а работать его никто не нанимал. Но есть-то хотелось каждый день.
И вот теперь тот самый халиф, загубивший не одну семью правоверных, сидит перед ним и рассказывает всяческие небылицы.
Должно быть, он и болен-то не серьезно, обыденное расстройство. Но влюбленный в себя Ал-Адгид не привык экономить на собственном здоровье.
- Что это? - халиф ткнул пальцем в медную чашу с бледным порошком.
- Это то, что спасет моего господина от недуга, - уклончиво ответил Катеб. Все эти десять дней он упорно зубрил трактаты о здоровье и лечении, стараясь не ударить лицом в грязь, если его позовут во дворец. И вот теперь он в личных покоях халифа выдает себя за лекаря.
- Это избавление от мук, - повторил Катеб.
Но Ал Ад-Адгида такое объяснение, похоже, не устраивало.
- Ты не ответил на мой вопрос, целитель. Мне вовсе не безразлично, что окажется в моем чреве: сладостный небат или прошлогодний навоз.
- Перед вами перетертые листья сабура, - ответил лекарь, подливая в чашу воду. - Испейте, господин.
Халиф с недовольным выражением лица принял сосуд.
- До меня дошли слухи, что ты вернул зрение дочери некоего купца, - Ал-Адгид медленно поднес чашу к пухлым губам. - Ты действительно сделал это?
Катеб широко улыбнулся:
- Я же говорил, господин, что это делает Аллах! Я же, как уже упоминал, ничтожное орудие в его руках.
- Что же за порода у всех лекарей? - халиф воздел глаза к расписанному потолку. - Их спрашиваешь одно, они отвечают другое.
Одним глотком халиф опорожнил чашу и, скривившись, заметил:
- Неприятнейшее у тебя снадобье, целитель.
- Думается, болезнь также решит и оставит твою душу в покое, господин.
- В самом деле? - с надеждой крякнул халиф.
- Не могу утверждать и клясться, ведь на все воля Аллаха, однако в девяти из десяти случаев это помогает.
- Когда же я вновь обрету здоровье? - демонстрируя нетерпеливость, осведомился Ал-Адгид.
- Сегодня ты должен еще дважды испить сей горький, но весьма ползеный настой, а наутро забудешь о том, что когда-либо хворал, мой повелитель!
- Если это так, - халиф самодовольно погладил шароподобное брюхо.- Ты будешь щедро вознагражден.
- Для меня нет высшей награды, чем лицезреть своего владыку здоровым и счастливым, - эти слова давались Катебу нелегко, но он должен разыгрывать из себя в первую очередь благочестивого человека.
- Это, конечно, похвально, но соловей всегда поет лучше на сытый желудок, запомни это. Завтра ты получишь от меня тысячу золотых динаров. А теперь я хотел бы немного отдохнуть. Счастливого тебе дня, целитель.
- Будь здоров, мой господин!
Солнце уже тонуло в водах Западного Океана, когда Катеб удалился от Каира на десяток фарсангов. Если визирь халифа и сообразить что к чему, то погоня особого смысла иметь не будет. Хотя возможно будут осуществляться попытки обнаружить злосчастного лекаря Абу-Фариса.
Вернувшись на постоялый двор, Катеб первым же делом обрил густую бороду, которую тщательно отращивал последний месяц и попросил приготовить недавно купленного багдадского скакуна.
Айяр натянул удила и оглянулся назад. Не в силах более сдерживаться, Катеб дал волю смеху. Его кто угодно мог обвинить в подлости и кровожадности, но айяр был счастлив. Счастливо потому что сделал свое дело: отомстил за свою семью и заплатил по долгу Салах Ад-Дину.
Конь, неверно истолковавший поведение свого нового хозяина, встал на дыбы, норовя освободиться от всадника, но Катеб был опытным наездником и обуздал горделивое животное несколькими ударами кнута.
Зелье показалось халифу мерзким. Оно и не удивительно. Смертельная отрава еще никому не приходилась по душе. Маковая соломинка, вставленная в задний проход покойника, и пропитавшаяся трупным ядом в течение двух дней - вещь опасная. Затем эта соломинка была высушена под солнечными лучами и истолчена в порошок. Любой целитель содрогнулся бы, узнай он, что "настой", приготовленный таким кощунственным способом, больному выдавали за снадобье. Но лекарь Абу-Фарис не был лекарем. Он был айяром, потерявшем много лет назад семью и имел полное право на собственное понятие о морали и этике.
На западе появилось облако пыли, медленно кочующее в сторону Катеба. Похоже, жалкая душа халифа отлетела в иной мир. И, наверное, лучшие лучники уже несутся во все стороны в поисках таинственного лекаря.
Смех моментально прошел.
Катеб бросил мимолетный взгляд на тускнеющий небосвод.
- О, Аллах, молю тебя, посмотри в мою сторону и позаботься о несчастном айяре, - прошептал он, погоняя скакуна.
5
Свитки карт в беспорядке лежали на невероятно огромном столе, который сам по себе был не вполне обыкновенный и отличался от большинства столов во всем мире. Его поверхность имела плавные возвышения и вырезанные углубления. Каждый день после захода солнца исфахсалары Салах Ад-Дина оттачивали свой ум в военных играх, где стол служил полем сражений. Но сегодня всеми любимая забава была отменена. Защитник Веры собрал своих лучших военачальников и с порога заявил им:
- Игры закончились, друзья мои. Теперь нам предстоит разыграть битву.
- Чем же это отличается от игры, великий? - не понял один из воинов.
- Игра - это веселое времяпровождение, где мы теряем всего-навсего деревянные фигурки. Нам же предстоит разыграть сражение, которое будет иметь место в действительности.
- С кем же мы будем воевать?
- С вечным врагом - франками.
Вперед вышел бывалый воин, обладатель длинной седой бороды.
- Означает ли это, мой господин, что мы собираемся нарушить соглашение с северными кайсарами?
- Нет, Мухлаб, - на лице Салах Ад-Дина появилась хитрая улыбка. - Последователи пророка всегда верны своему слову.
- Так стоит ли вынимать меч из ножен? Я слышал, даже плохой мир лучше славной войны. Но в моем сердце нет места трусости. Поделись с нами своими замыслами, господин, и, быть может, мы поймем всю сложность твоих мыслей.
- Ты говоришь о мире, Мухлаб. Но где он, этот мир? - Салах Ад-Дин огляделся по углам зала. - В Иерусалиме, где издавна жили тысячи правоверных, уже не встретишь и одного магометанина. А в некогда славном городе Антиохии и по сей день можно увидеть объеденные собаками кости защитников крепости.
- Я - человек темный, - признался Мухлаб. - Но когда я вижу человека, бегущего на меня с обнаженным мечом в руке - я считаю это войной. Когда же меч болтается на поясе - я называю это миром.
- В этом вся и беда, - кивнул Салах Ад-Дин.
- В чем, повелитель?
- В том, что при желании меч можно вынуть из ножен в любой момент. Я, например, вижу войну, что в голом оружии, что в зачехленном.
Мухлаб задумался.
Салах Ад-Дин тем временем поведал полководцам донесения лазутчиков, свидетельствующих о тайном призыве на воинскую службу все мужское население христианских стран Востока. Также он поделился вестями, полученными от купцов. Те сообщали о переброски многотысячного воинства из Венеции в Триполи морским путем.
Не желая сидеть и ждать, когда люди с крестами на груди предадут огню все, что ему дорого, Салах Ад-Дин первым делом подверг тщательному анализу прошлую франкскую кампанию, прозванную в землях неверных "Крестовой войной". Тогда Защитник Веры понял, что без мощного флота можно и не помышлять о надежной защите побережья. Одним из первых указов Салах Ад-Дина было предписание о создании диван ал-устуль - ведомства, управлявшего флотом. С тех пор количество судоверфей утроилось.
После того как Катеб съездил в Каир и "излечил" халифа от недуга, Салах Ад-дин стал правителем Египта и теперь желал одного - вернуть отобранные христианами города во владения правоверных. В наследство от Нур Ад-Дина ему осталась Сирия и Месопотамия, так что внутренних врагов у Защитника Веры не осталось. Всю свою силу и мощь он готовил обрушить на оккупантов.
- И все же между нами и франками - мир, - стоял на своем Мухлаб.
- Все войны начинаются одинаково, мой друг. С подписания мира.
Внезапно лакированные двери распахнулись и в зал вбежал личный дабир султана Бехруз.
- О немилосердное солнце, зачем ты освещаешь земли коварного Рума? - рыдал письмоводитель. - Зачем золотой лик Луны радует глаз неверных? О, горе!
- Что произошло? - грозно вскрикнул Салах Ад-Дин, отпрянув от стола.
- Великий султан, чье имя заставляет тускнеть звезды! - бросившись в толщу ворсинчатого ковра, причитал дабир. - Воистину правы мудрецы, утверждавшие, что больных псов лучше всего умертвлять. В противном случае они становятся безумными и нападают на своего хозяина!..
- Что произошло? - повторил вопрос Салах Ад-Дин, ощущая горечь во рту.
- Негодный франкский барон Рено Шатильонский, освобожденный по приказу великого султана, напал на караван, направлявшийся в Дамаск. Купцы закованы в кандалы, все их имущество поделено волками Рума. О, горе!
Салах Ад-Дин перевел рассерженный взгляд на Мухлаба.
- Ты что-то говорил о мече в ножнах, воин? Вот он, твой мир!
- Это еще не самое ужасное, господин, - продолжал стенать дабир, словно приклеившийся к ковру. - Вместе с караваном в лапах чудовищ оказалась твоя прекраснейшая сестра, красота которой затмевает все живое...
Кровь отхлынула от лица султана. Где-то в области коленного сустава предательски задрожала мышца, отчего ноги Салах Ад-Дина едва не подкосились.
Вот оно значит, что чувствуешь, когда война входит в твой дом.
До этого дня Салах Ад-Дин считал войну умственным поединком между полководцами. Эдакое противостояние идей, стратегий и смекалок. И сладкий вкус победы не могли испортить даже сведения о тысячах убитых и раненых. Но кроме полководцев, война обдавала своим стальным дыханием и простых людей. Война это не только герои на прекрасных послушных скакунах. Это крестьянин, рыдающий над затоптанным копытами коней полем, которое в текущем году уже не даст урожая. Это деревенский мальчонка, играющий в своих снах с отцом, убитым прошлой ночью. Это мать, кормящая детей кореньями растений, так как вражеские солдаты отобрали все съестное для нужд армии. И теперь это лицо войны открылось для Салах Ад-Дина. И он снова готовился к ней. Конечно, война-это ужас, но когда его соплеменников-курдов истребляли селениями - не слишком-то тянет на проповедничество мира.
"В военных походах оттачивается ум" - говорил Нур Ад Дин. Однако он ничего не упомянул о боли и чувстве пустоты, когда война складывается не так, как хотелось бы. Но Атабек был лишен подобных чувств. Ведь он не проиграл ни одного сражения.
Салах Ад-Дин силился с ответом. Он всегда славился остроумием, но сейчас впервые не мог блеснуть скоростью своей мысли.
В зале воцарилось угрюмое молчание. Полководцы Салах Ад-Дина не сводили глаз с султана, ожидая указаний. О мире уже никто и не помышлял.
- Встань, мой верный друг, - Салах Ад-Дин подошел к содрогающемуся в рыданиях дабиру и помог тому встать. - Не время падать на колени.
- Пусть будет проклят тот день, когда люди с бледной кожей пришли в наши края, - дабир утер слезы сухощавым кулаком.
- Немедленно напиши послание иерусалимскому самозваному королю Ги Лузиньяну, - произнес султан, мысленно моля Аллаха, чтобы тот придал крепость его голосу. - Напомни о мирном договоре и отметь, что я требую не только выдачи своей сестры и всех купцов, на также возмещение ущерба, равного двойной стоимости имущества караванщиков. Кроме того, король должен выдать мне барона Рено для публичной казни.
Дабир молча поклонился и поспешил выполнять указание.
Из столпившихся у огромного стола полководцев вперед вышел высокий статный воин с едва заметным шрамом на правой щеке.
- Позволю себе заметить, что твое требование несколько резкое, господин, - заметил молодой исфахсалар.
- А разве поступок этого ничтожного барона менее резок, брат мой? - Салах Ад-Дин всмотрелся в глаза своего брата Малика, но выдержать пронзительного взгляда так и не смог. Малику, как и самому султану, было далеко небезразлична судьба сестры, и он мог себе позволить нарекание на решение брата.
- Не думаю, что получив такое послание, франкский король выполнит все изложенное в нем, - Малик в гневе сжал кулаки.
- Если он поощряет гнусные выходки своих подчиненных, то он не откликнется даже на нижайшую просьбу о помиловании нашей сестрицы, брат. Это в крови неверных, неужели ты это так и не понял? А, узнав о наших требованиях, Ги Лузиньян поймет, что мы настроены решительно. Что ж, пусть страх перед неопределенностью погостит в его сердце.
Тоном, которым были произнесены эти слова, Салах Ад-Дин дал всем понять, что менять свое решение он не собирается и пора переходить к более решительным действиям.
- Сеймур, - обратился султан к лысоголовому верзиле. - Рассредоточь войска, что в дельте Нила по всей протяженности границы. Если враги вздумают опередить нас, то пусть они наткнутся на ожесточенное сопротивление. Малик, выводи флот и будь готов отрезать франков от сообщения с Румом. Мухлаб, объявляй в Дамаске сбор войск. Пусть во всех мечетях имамы вещают о Священном походе против неверных.
Горечь о пленении сестры, едва не сразившая султана наповал, уступила место решительности и ненависти. Теперь в сердце Салах ад-Дина горело желание отомстить франкам десятикратно...
- Клянусь перед вами, друзья мои, - неожиданно даже для самого себя произнес Салах Ад-Дин. - Барон Шатильонский, ставший причиной всех последующих действий, будет лично умерщвлен моей рукой.
Перед его глазами проплыли события того дня, когда он приказал вызвать к себе во дворец пленника барона Рено Шатильонского. Это было несколько лет назад, но о том давнешнем разговоре Салах Ад-Дин помнил во всех красках.
- Ты пробыл среди нас двенадцать лет, - обратился к барону султан. - Ты был пленным, но тебя не содержали в подземелье. Тебя обучили нашему языку, ты стал сведущ в географии, учении о звездах, истории. Скажи же мне, отчего вы таким же образом не обходитесь с моими подданными, попадающими в ваши руки? Почему ваши правители так спешат передать их лапы палачей?
Барон злобно оскалил зубы.
- У нас, рыцарей есть понятие о чести, - как-то пространно объяснил барон Рено. - Вы держите меня и мне подобных в надежде получить немалый выкуп. Мы же не продаемся, султан. Для настоящего рыцаря враг не имеет цены. Вернее его стоимость - это оплата услуг палача, да и то она непомерно высока для ничтожных врагов. Вот нам и приходится убивать собственными руками тех, кто нам негоден. Вы же славитесь как неподражаемые торговцы, вот и выжидаете пока за кого-то из ваших недругов не предложат высокую цену. Для нас же на первом месте - честь.
- В твоих словах есть толика истины, - согласился Салах Ад-Дин чем несколько озадачил барона. - Ибо недавно я получил несколько десятков верблюдов, груженных золотом. К твоей радости я сообщу, что это выкуп за твое освобождение.
Барон облизал губы и усмехнулся:
- Я же говорил...
- Но что до чести, то ты заблуждаешься, Рено Шатильонский. Дети тех, кого вы лишили жизни подрастут и их сыновья честь, о которой ты так глаголишь, придаст им желание отомстить за родителей. Благо золото, вырученное за продажу таких как ты, позволит им снарядить армию и нарушить покой ваших честных рыцарей.
Рено Шатильонский выражал безразличие:
- Слова и ничего более, это все что я скажу.
- Вот, - Салах Ад-Дин швырнул к ногам барона золотую монету. - Это малая частица того, что я получил за твое освобождение. Возьми же ее на память и помни, что однажды ты был продан как ненужный залежавшийся товар. Продан по цене честного рыцаря.
Подняв монету, барон посмотрел на изображение европейского монарха и спрятал за пазуху.
- Я знаю себе цену султан, - с оттенком легкой гордости произнес он. - Ты красиво говоришь, но я чего-то да стою, если ты продержал меня более десяти лет у себя. Не так ли?
Салах Ад-Дин непринужденно рассмеялся.
- Когда я был мальчуганом - к нам прибилась огромная собака. Отец хотел обучить ее и заставить сторожить жилище, но псина была с мерзким характером и всегда норовила укусить отца. В это время через наши земли проходил отряд египетского владыки, воевавшего с моим народом. Одному из офицеров вражеской армии этот пес приглянулся и он выкупил его у нас. Мы бы его все равно не приручили, но зато выгодно продали.
- Можешь сравнивать меня хоть с собакой, хоть с крысой, - промолвил барон. - Но ты лишний раз подтверждаешь, насколько для тебя важны материальные ценности.
- Ты не дослушал мою историю до конца, - осадил собеседника Салах Ад-Дин. - В тот же вечер необузданная собака перегрызла офицеру глотку, когда тот пытался с помощью палки обучить ее простым командам. Вот истинная цена той собаки.
Барон искоса взглянул на султана.
- Уж не думаешь ли ты, что за эти двенадцать лет я настолько пропитался вашей кровью, что перегрызу глотку своему избавителю?
- Не знаю, - развел руками Салах Ад-Дин. - Но пока все идет к тому. Ведь история с собакой наполовину повторилась: тебя-то я уже продал.
... Вырвавшись из плена воспоминаний, султан обнаружил, что остался в одиночестве. Его верные исфахсалары спешили выполнять поручения.
Салах Ад-Дин тяжело вздохнул и безвольно рухнул в плетеное кресло. Теперь ему не было надобности держать себя в руках и он с досадой несколько раз ударил кулаком в грудь. Его уничтожала мысль, что сейчас он ничем не может помочь своей сестре, томящейся в обществе ненавистных франков. Каменный султан со стальным сердцем превратился в простого смертного. Он стал человеком, живущим обыденными чувствами и надеждами. Но иногда именно простые люди со свойственным им легкомыслием отыскивают истину, годами разыскиваемую лучшими мудрецами.
Салах Ад-Дин резко встал и, смахнув липкую влагу с глаз, прошептал в ночь:
- Катеб, ты мне нужен!..
6
На постоялом дворе кипела жизнь. Вдалеке слышались тяжелые шаги и гулкие хлопанья дверей. У коновязи раздавалось лошадиное ржание. Кто-то настойчиво выкрикивал имя хозяина. В конце концов, Катеб открыл глаза.
- Что за шайтан так горлопанит с утра? - проворчал айар, но покидать постель не спешил.
В солнечных лучах, проникающих в комнатенку сквозь квадратный проем окна, играли сотни пылинок. Это зрелище показалось айару успокаивающим, и он уже собрался вновь погрузиться в сон, как в очередной раз громко позвали хозяина.
Катеб протер глаза и потянулся за одеждой, валявшейся на полу рядом с грубо сколоченной кроватью.
Прекрасная Рухафзай давно покинула комнату, снимаемую айаром, и Катеб не смог сдержать счастливой улыбки, вспоминая минувшую ночь. Вряд ли в своей жизни он встретит эту красавицу снова: с восходом солнца она вместе с седобородым купцом отправилась в родное селение.
Вечером прошлого дня Катеб заявился на постоялый двор небольшой деревушки, что неподалеку от границы с Иерусалимским королевством. Уже год как айар путешествовал по стране, прислушиваясь к тому, что говорят в народе. Позже он предоставлял эти сведения Защитнику Веру - восхваляемому Салах Ад-Дину.
Вино, приправленное пряностями, ему подала распрекрасная гурия, заставившая Катеба потерять на мгновение дар речи. Не часто увидишь столь стройную серну без обязательной паранджи, да еще прислуживающей в таком месте. Позже выяснилось, что Рухафзай (именно так звали девушку) нанялась на работу лишь на вечер - ей требовалось оплатить проезд в купеческом караване, который по счастливому стечению обстоятельств направлялся в ее родные края. Из рассказа красавицы Катеб понял, что она была похищена людьми какого-то муфтия из западной части страны, и полгода провела невольной наложницей в его гареме. Но с началом войны, франкские войска предприняли ряд контратак и сумели завладеть небольшим городком, где бедняжка и томилась в рабстве. Муфтий был убит, а Рухафзай удалось бежать, укрывшись в арбе с зерном.
- Твоя история печальна, - сказал ей Катеб. - Я же побывал во многих странах и знаю множество интересных и забавных небылиц, а также тысячи песен и сказаний. Сегодня ночью я мог бы поделиться с тобой некоторыми из них. Может это развеет твою тоску...
Когда на беспроглядном небосводе одна за другой вспыхивали звезды, дверь комнаты отворилась и на пороге показалась несравненная Рухафзай.
- Ты что-то говорил насчет интересных историй, - напомнила девушка.
- Жил на свете один гончар, - начал было Катеб. - Как-то однажды к нему пришел мудрец и говорит: "Что ты делаешь, несчастный? Как смеешь ты мять глину? Ведь в ней, быть может, прах отцов наших, ушедших в землю по воле Аллаха?" На что ему гончар ответил: "В таком случае считай меня величайшим из волшебников, ходжа. Потому что я даю нашим предкам вторую жизнь. И смотри, не разбивай мое творение: ибо тем самым глумишься над прахом усопших"...
- Эту притчу я слышала на базарной площади, когда помогала отцу продавать персики, - улыбнулась девушка, подходя ближе.
- Тогда я поведаю тебе легенду о Вамике и Азре - влюбленной паре...
- Ну, уж нет, - Рухафзай легонько топнула ножкой, - Эдак ты всю ночь будешь болтать как падишахский попугай...
Катеб затаив дыхание взирал как легкая газовая накидка девушки, медленно струясь по безупречному телу, спадала на дощатый пол.
Спустя несколько часов, обессилившая Рухафзай откинулась на набитую соломой подушку и тихо прошептала:
- Я бы хотела стать твоей женой, - это было произнесено с легким разочарованием, свойственным тем случаям, когда человек делится своей несбыточной мечтой.
- Почему? - удивился Катеб, садясь в постели. Миндальные глаза девушки блестели в темноте ночи крошечными огоньками. - Ты меня даже не знаешь.
- Ты красивый, умный и сильный. От тебя появятся такие же сыновья. Я бы воспитывала их и гордилась ими. Что еще нужно женщине?
Катеб опрокинулся на спину. Долгое время он раздумывал над ответом, но ничего путного придумать не мог. Тогда айар собрался поделиться с Рухафзай своим прошлым, но вдруг почувствовал, как нежная ладонь девушки прикоснулась к его щетинистой щеке. Катеб обхватил Рухафзай за талию и вновь окунулся в пламя страсти.
Сейчас девушка уже, наверное, на полпути к своему родному аулу. Как он называется? Бехруз-стан, вроде. Что означает - Счастливый край!.. Как бы Катебу хотелось, чтобы в этом местечке и впрямь прижилось счастье...
...Облачившись в полотняную рубаху и просторные шелковые брюки, айар выглянул в окно. Вдалеке шумел ручей, на берегу которого с завидной беззаботностью резвились детишки. Мысли о войне сейчас казались такими глупыми и неуместными. Но о войне все же следовало думать, ибо вскоре она может добраться и до этого ручья, поразить сердца этих детей.
Давным-давно юный Катеб точно также играл со своими сестрами, а их счастливые родители расположились в тени высоченного лавра и с улыбкой наблюдали за своими чадами. То были незабываемые мгновения блаженства. А затем на горизонте появились всадники... Выжил один Катеб и сестры, проданные на Север...
Хозяина заведения негде не было видно, должно быть беседует на дворе с новоприбывшим гостем, который так напористо взывал к себе.
Катеб отпил полкувшина воды и выглянул на улицу.
Во дворе полукругом расположились тяжеленные кибитки, обитые воловьей кожей. Подле них прямо на вытоптанной земле сидели воины, отстегнувшие от ремней кривые ятаганы и ножи.
- Сотня Али Высокого, - раздался над плечом голос хозяина, зашедшего, видать с черного хода.
Катеб обернулся.
- Откуда здесь взяться воинам? - удивился он. - Я думал, в результате наступления Салах Ад-Дина, это селение из приграничного превратилось в тыловое.
- Так и есть, - кивнул хозяин, протирая пыльной тряпкой длинный стол. - Эта сотня занимается пополнением запасов. На силу сторговался с сотником по поводу партии овечьего сыра и соли.
- Так это он так неистово ревел спозаранку словно утыканный стрелами барс?
- Будь любезен, уважаемый, изъясняйся тише, - цыкнул хозяин. - Я не хотел бы превратиться в утыканного стрелами барса, о которым ты упомянул. Еще мой отец говорил: человек с мечом непредсказуем.
- Куда они направляются? - Катеб прошелся вдоль пустующего зала и остановился перед входом на веранду.
- В Каир, как я понял. Сотник Али должен передать султану депешу от исфахсаларов, сведения с места боевых действий, наверняка, кое-какие сокровища, отобранные у коварных франков. Что до меня, то я был бы не против, если эти могучие воины покинут мой двор как можно быстрее.
- Почему?
- Я же говорил: человек с мечом непредсказуем. И почти никогда не платит за угощение.
Катеб кинул хозяину серебряный динар.
- Это за ночевку и пищу. Ты был очень добр, любезнейший. В своих молитвах я непременно буду произносить твое имя.
Айар направился к выходу.
- Мозаффар! - выкрикнул хозяин.
- Что? - Катеб задержался.
- Ты сказал, что будешь молиться за меня, - улыбнулся хозяин, обнажая полуистершиеся зубы. А имени моего так и не узнал. Так вот, я - Мозаффар.
Неожиданно решетчатая дверь распахнулась, и в зал вошел вооруженный воин, едва не подпирающий шлемом потолок.
- Я пришел за тобой, Катеб, - вошедший ткнул пальцам в грудь айара.
- С чего ты взял, благословенный, что я - именно тот, кого ты называешь Катебом?
Воин хрипло усмехнулся.
- Султан сказал, что настоящий Катеб ответит на мой вопрос такими словами, которые ты только что произнес, - немного подумав над собственными словами, ратник издал повторный смешок. - Защитник Веры срочно желает тебя видеть. Я - сотник Али и обязался тебя сопроводить в Каир.
Ничего более не говоря, воин вышел во двор.
Катеб последовал за ним.
- Никуда не отлучайся, - не оборачиваясь, произнес Али, уверенный, что айар следует по пятам. - Мои люди должны отдохнуть, а как дневная жара спадет - выступаем.
Катеб огляделся, и, не долго думая, присоединился к парочке солдат, коротавших время за употреблением терьяка. Растирая ладонями крошечные семена, воины периодически прикладывали руки к лицу и совершали глубокий вдох.
- Ты откуда взялся, чужак? - злобно бросил один из них.
- Однажды повстречался тушканчик и летучая мышь, - начал Катеб. - "Какой ты жалкий, тушканчик", - сказала летучая мышь, - "Ты все бегаешь по бескрайней пустыне, а я летаю, где хочу, ведь я - летучая мышь"! "Нет", - ответил ей тушканчик, - "Ты не мышь, ты - тушканчик, который в один прекрасный день решился попробовать кровь другого существа. Тебе понравилось, и ты вскоре стала питаться только ею, так и превратилась в летучую мышь. Теперь у тебя выросли крылья, чтобы настигать добычу и удлинились зубы, дабы лучше прокусывать плоть. Но когда-то ты была таким же тушканчиком как и я". Летучая мышь улыбнулась: "Ну и что? Становись и ты таким же сильным". "Нет, - ответил тушканчик, - Лучше я останусь каким есть. Ты стала сильной, но теперь ты покидаешь свое жилище только по ночам, к тому же ты полностью ослепла. Я же гуляю когда хочу и способен получать удовольствие, наблюдая изменения мира..."
- К чему весь этот вздор о тушканчике? - округлил глаза воин.
- Если не прекратите нюхать терьян - превратитесь в летучих мышей, друзья мои, - Катеб завершил фразу любезной улыбкой и вдруг увидел, как из одной кибитки вывалился человек.
Это был пленный франк.
С борта кибитки спрыгнули несколько солдат, среди которых возвышалась фигура сотника Али.
- А ну вставай, шакал! - сапог сотника впился под ребра пленного.
Катеб подошел ближе. Франкский воин был светловолос и имел могучее телосложение. На его плечах кое-как сидела мешковина, в которую воины-сельджуки обычно "наряжают" полоненных. На босых ногах виднелись свежие ожоги. Должно быть, солдаты заставляли франка ходить по горящим углям. Эта ужасная забава в последнее время стала невероятно популярной. Воины Салах Ад-Дина предлагали завоевателям "прогуляться" по их земле, ведь те пришли сюда именно за этим. Но Катеб никогда не разделял подобных утех, понимая, что в ответ на это, франки наверняка изобретут нечто оригинальное и в отношении пленных правоверных.
Франкский воин с трудом поднялся. Было видно, что стоять на обожженных ногах ему давалось с трудом.
Катеб всмотрелся в его лицо. Это был юнец, недавно поступивший на службу. От жажды его губы потрескались, а в глазах застыло чувство страха и одновременно надежды.
"Странно, - подумал Катеб. - Его соплеменники зарезали моего отца, когда тот любовался игрой детей, и увезли в рабство сестер. Почему же я не чувствую ненависти к этому человеку? Более того, я испытываю желание помочь ему... Что ты сделал с моим разумом, Аллах Великий? "
- Дайте ему воды! - приказным тоном произнес Катеб.
- Он уже сполна напился нашей крови, - небрежно бросил Али. - Перебьется!
- Я заклинаю тебя именем султана нашего Салах Ад-Дина! - повысил тон айар.
Сотник задумался. Ему было приказано отыскать некоего айара Катеба и препроводить того во дворец. О том, чтобы подчиняться ему не говорилось ни слова. Хотя этот человек, несомненно, весьма близок к господину и при удачном стечении обстоятельств может замолвить за сотника Али словечко перед государем!
- Эй, Абдулла! В самом деле, принесите воды этому несчастному.
Вскоре на землю перед пленным поставили бронзовое блюдо с водой.
- Пей, ничтожество! - гаркнул сотник и толкнул светловолосого юношу в спину.
Франк даже не застонал. Сделав два мучительных шага, он все же устоял на ногах.
- Пей! - повторил Али. - Только пей с земли, как собака! Ибо ты и есть пес!
Пленный, не понимавший ни слова, по-прежнему хранил молчание.
Тогда сотник схватил парня за шею и попытался опустить на колени. Франку удалось увернуться. Освободившись от хватки сотника, он ударом ноги перевернул посуду.
- Ах, так! - прогремел Али, вытягивая из роскошных ножен меч. - Приготовься к смерти, презренный! Но умирать ты будешь медленно!
- Довольно! - вышел вперед Катеб. - Этого юношу необходимо представить на суд самого Защитника Веры!
- А вот тут ты ошибаешься, дражайший. Ибо сам султан отдал приказ всех пленных от оруженосцев до короля лишать жизни в наущение иным! - оттолкнув айара, Али Высокий подмигнул побледневшему юноше. - Болят ноги? Не горюй, сейчас я их тебе отрежу.
Некоторые из подручных сотника заржали.
- Я отрублю правую, - продолжал Али, садистски улыбаясь, - А ты, Абдулла, займись левой...
Но Абдулла даже не притронулся к рукояти меча.
- Не могу я так, досточтимый. Я истинный магометанин, а пророк пророков не учит тому, что ты задумал.
- Прекрасно! - оскалился Али. - Так может нам расцеловать франка, залечить его раны, а после выдать меч и покорно склонить перед ним головы? Ты этого хочешь, мой верный друг?
- Нет, господин. На поле брани мы ведем себя как мужчины, так давай оставаться мужчинами и сейчас.
Сотник прищурился. Ситуация явно выходила из-под контроля, а терять уважение сотоварищей Али не собирался.
- Что ж, в твоих словах есть правда, Абдулла, - согласился он. - Передай свой меч неверному, я сражусь с ним как мужчина с мужчиной.
Абдулла кивнул и бросил свой слегка искривленный меч к ногам пленного.
Юноша тут же поднял его.
- Вы что же, всерьез собираетесь его убить? - все еще не верил Катеб.
Али же тем временем медленно приближался к обреченному.
Молодой Франк не мог ступить и шага, так жгло ногу, но попытался занять оборонительную позицию. Он был явно без сил, а нарывы на ногах говорили о заражении. Никакого равного поединка двух мужчин в этой показательной казни и близко не было.
Али, не скрывая ликования, приготовился одним верным движением пронзить тело пленника. Но вдруг юноша вытянул руку с мечом вниз и всем телом навалился на клинок. Он так и умер, не проронив ни слова.
Катеб бросился под ближайшую кибитку. Его вырвало. В голове айара не укладывалось, как такое может быть: позади деревни дети забавляются своими бесконечными играми, а в сотне гамов от них произошло самоубийство!
- Вот тебе и настоящий мужчина, - Али недовольно покачал головой, нехотя пряча ятаган в ножны. - Бросьте это ничтожество на съедение воронью. Я не хочу, чтобы в нашу землю попала кровь труса.
Вечером вереница кибиток направилась в столицу.
Катеб с отрешенным видом сидел в одном из возов и немигающе глядел в одну точку. Как хорошо, что его кратковременная любимая Рухафзай ранним утром покинула это зловещее место и сейчас уже, скорее всего, добралась до своего счастливого селения - Бехруз-стан.
- Спаси ее Аллах, - прошептал Катеб, выходя из оцепенения.
Вскоре айар завалился на связки шкур и провалился в глубокий сон. Ему приснились улыбающиеся сестры, большеглазая Голезар и улыбающаяся Дале.
Султанский дворец встретил айара холодным блеском куполов и раскрытыми в насмешливой улыбке вратами. Спокойствие, источаемое белокаменными стенами здания, убаюкивало душу, вызывая небывалый покой.
Но Катеб знал, что это обманчивые чувства. Еще прадед бывшего халифа приказал возвести сие исполинское сооружение во славу ислама. Все было бы ничего, кабы безжалостный властитель не придал смерти несколько сотен каменщиков и прочих мастеровых. Уж очень он не желал, чтобы в другом уголке мира, возник похожий дворец. Но подлому владыке было невдомек: до своей гибели чудо-мастера изваяли не одно дивное строение. Шпили башен разрезали небеса под Самаркандом, Басрой и Чачем. Вот только имена славных ваятелей растворились в хищной пасти Истории.
Салах Ад-Дин принял своего товарища в главном зале, продолжавшемся верандой с неповторимым видом на гладь Средземельного моря. Катеб несколько удивился такому решению султана: обычно свои беседы она проводили в прохладных покоях нижнего яруса или в строфантовых беседках вечнозеленого сада, окутывающего каменные блоки дворца. Что-то было здесь не так, думал айар, следуя за капитаном дворцовой стражи.
- Отдохнул ли ты с дороги, мой славный друг? - словно меч, беспрепятственно проникающий в раскаленный песок пустыни, обрушились слова Салах Ад-Дина.
Катеб учтиво поклонился, отмечая как сильно постарел его влыдка с момента их последней встречи. Верно говорили мудрецы Хорезма: "Даже мысли о войне убивают человека, столь сильный яд заключен в одном только слове"...
- Сегодня великий день, айар, - не скрывающий радости Салах Ад-Дин повернулся к открытой веранде, наслаждаясь пейзажем.
- Если это говорит мой повелитель, то воистину так, - с едва заметным безразличием произнес Катеб, подходя к султану.
- Аллах дарует нам такие дни, чтобы жизнь не казалась нам скучной прогулкой по барханам.
- Какое же чудо выделило сей день из череды рассветов и закатов? - спросил Катеб. - Неужто конец войне?
Боковым зрением айар заметил как ослепительно белая улыбка султана, так прочно утвердившаяся на смуглом лице, растаяла без следа.
- Ты видишь противоположный берег, друг? - неожиданно спросил Салах Ад-Дин.
Катеб отрицательно покачал головой.
- Я тоже, - признал очевидную истину султан. - Однако на том берегу расположились империи врагов. Когда я увижу, как мои воины высаживаются с кораблей и штурмуют стены городов ненавистных франков, тогда возможно война пойдет на убыль. Но покуда их армии шествуют по дорогам, где некогда ступала стопа Мохаммеда, война не закончится.
- Возможно, я не вижу чужой берег, - тихо промолвил Катеб, - Но я два дня назад видел, как твои славные мамелюки зарезали юношу-франка, словно жертвенного агнца. И это произошло не на поле битвы, а на постоялом дворе. Позор пред очами Аллаха! Никогда не видел худшей низости...
В глазах великого полководца не появилось и капли сожаления.
- Мне известны такие случаи, - кивнул он. - И я не осуждаю своих воинов. И знаешь почему? В противном случае, этот гадкий мальчишка, был бы выкуплен из плена и сам занялся пыткой наших людей.
- Раньше ты не гнушался выгодного выкупа, повелитель? - Катеб придал своему голосу резкости, после всего того, чего он насмотрелся, айар имел на это право.
- Раньше я мыслил иначе...
Катеб задумался: когда же это раньше? И месяца не прошло, как Салах Ад-Дин одержал сокрушительную победу при Тивериаде, а ведь тогда он строил корабли во многом благодаря золоту, полученному за освобождение плененных франкских шпионов. Но после первого столкновения с белокожими воинами, владыка Востока изменился. И до чего славной выдалось сражение!
Долгое время ожидавший удара сарацин, иерусалимский король Ги Лузиньян в одно распрекраснейшее и особо знойное утро отдал неожиданный приказ перейти в контратаку. Христианская армия состояла из двух тысяч всадников и восемнадцати тысяч пехотинцев. Внезапная атака могла принести успех, но только в том случае если бы во главе воинов Востока не стоял Защитник Веры Салах Ад-Дин. Он ожидал подобного проявления отчаяния со стороны вражеских вождей и выставил в передние ряды своих земляков - курдов, которые за оказанную честь обещали стоять намертво.
Бой закончился к полудню: измотанные жарой рыцари были вынуждены отступить к скалам облепленными колючей травой и кустарниками. Франки не могли знать, что брешь для побега Салах Ад-Дин оставил умышленно...
- Я вижу нашим гостям жарко? - обратился Салах Ад-Дин к своим исфахсаларам. - Но они не знают, что это еще не предел.
Позже султан приказал поджечь всю растительность, среди которой скрылись вражеские солдаты.
В плен Салах Ад-Дину угодил сам король Ги Луизьян, так и не ответивший в свое время на требование Защитника Веры освободить сестру, а также великий магистр ордена тамплиеров с животворящим крестом.
Легенды о несокрушимости франков развеялись в одночасье...
- Повелитель, мы привели барона, как вы просили, - преклонившись на одно колено, промолвил статный воин в черном камзоле.
- Введите его, - кратко ответил Салах Ад-Дин.
Катеб с любопытством разглядывал лысеющего морщинистого человека с рыжей бородой, нарушившего перемирие.
Айар теребил в руке шелковый шнурок, переданный султаном. После того как он увидел Рено Шатильонского, вопросы относительно предназначения ласкового на ощупь шнурка, отпали сами собой.
Барон не церемонясь плюхнулся толстым задом на стопку подушечек и улыбнулся, обнажая желтые корявости зубов.
- Вот мы и свиделись, - произнес он на своем родном языке, хотя в совершенстве владел аравийском.
- Смешно слышать подобные слова от пленника, - с сарказмом ответил Салах Ад-Дин. Султан с детских лет осваивал речь франков и преуспел в этом занятии. Ведь некогда его дядя Нуреддин имел задумку сделать Юсуфа послом в землях северян...
- Смешно? - удивился барон, даже не догадываясь, что его судьба предрешена. - Отчего же? Я пробыл в плену не один год. Но иметь в своем распоряжении с десяток, заполненных золотом сундуков все же лучше чем выносить бредни старого ворчливого франка? Так ведь?
Султан внимательно слушал одного из надругавшихся над его сестрой и гадал: почему не умертвил этого мерзавца несколько лет назад...
- Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя убивать.
Рено громко засмеялся, едва не давясь собственной слюной.
монету, заявив, что я не человек, а товар, который можно выменять или продать? Вот и наступил момент, когда я снова оказался товаром, а мои сыновья - покупателем. Или я уже стою дешевле?
- Нет, твоя стоимость не изменилась, - кивнул головой Салах Ад-Дин, вызвав у барона довольную ухмылку. - Но все дело в том, что я осознал и свою собственную цену.
- Громкие слова, дружище, - перебил Защитника Веры Рено. - Но достаточно и того, что воздух портят верблюды, поэтому нам нет нужды заниматься словоблудием. Перейдем лучше к обсуждению условий выкупа. Не поэтому ли ты вызвал меня, султан?
- Я слышал, ты целый вечер утолял свою похоть, причиняя моей несчастной сестрице невероятную боль, а насытившись, бросил ее на забаву своим солдатам. После того, как она прошла через руки десятков таких же нечестивцев как ты, вы посадили ее на цепь, словно ручную обезьяну, а на следующее утро повторили пытку с новыми силами...
Барон поднял вверх упитанную руку.
- Согласен, это... происшествие несколько поднимет цену выкупа...
- А как вы поступили с купцами? Вы заставили их совокупиться с ослицами, - голос султана стал заметно громче. - А когда те отказались, вы отрезали их мужские достоинства и бросили на съедение псам...
- Да, это и вправду было забавно, - хмыкнул Рено, все также уверенный в своей безнаказанности.
- Ты неисправимый человек, барон. Ничтожество.
- Не правда. Я - хищник. Хищник по природе. Ты же не станешь винить льва в том, что он задрал антилопу.
- Насчет льва не скажу, но когда трусливый шакал таскает овец, пастух спускает с него шкуру, - Салах Ад-Дин красноречиво взглянул на хранившего молчание Катеба.
Вороньи глазенки барона сузились. Он все смекнул, но заставил себя улыбнуться.
- Вот это по-нашему! - почти с радостью воскликнул он. - А я-то гадаю: откуда тут взялся этот молодчик, наматывающий веревку на свой кулачище... Но самое плачевное для тебя, султан, заключается не в надругательстве над твоей родственнице, - барон поддался вперед. - Вся скверность для всех вас в том, что моя смерть ничего не изменит! Покуда будет существовать наш народ, мы будем истреблять вас как крыс. Мы будем наслаждаться вашими женщинами и нежиться в ваших дворцах, из ваших земель мы извлечем все залежи алмазов, а все мужское население твоей страны будут гнуть спину, трудясь ежедневно на северных господ! Через сто лет, двести, пятьсот, мы все также не дадим вам покоя, разрушая ваши великие города: Багдад, Басру, Дамаск и Бейрут...
- Я знаю, - согласился Салах Ад-Дин. - Ибо от вас иного ожидать и не следует.
Защитник Веры повернулся к айару:
- Теперь тебе понятно, Катеб, почему я так желаю увидеть другой берег?
Айар молча взирал в грозные глаза своего господина.
Салах Ад-Дин перевел взгляд на барона:
- Я обещал лично умертвить тебя. Собственной рукой.
- Так чего же ты медлишь? - на этот раз ухмылка франка вышла фальшивой. - Для смерти у меня сейчас самое подходящее настроение...
- Этот человек, - Салах Ад-Дин указал на Катеба. - Моя правая рука. Ему и предстоит стать проводником твоей грязной души на суд Аллаха.
Барон даже не вздрогнул, когда в его шею впился шелковый шнурок.
Задыхаясь, он попытался выкрикнуть какое-то проклятие, но слова вместе с выдыхаемым воздухом застряли где-то в гортани. Он сам и не заметил, как опустился на квадратную кожаную подстилку, находившуюся в зале на тот случай, если правитель прикажет казнить преступника прямо во дворце. Внезапно он почувствовал желание раскаяться во всем и молиться о пощаде. Но тут холодные щупальца Смерти сомкнулись вокруг его сердца...
7
Танцующее пламя костра завораживало. Катеб, не отрывая взгляда от огня, подкидывал в его голодное чрево сухие тростинки. Костер отвечал довольным потрескиванием и тающим в ночи дымом.
Вокруг, куда ни глянь, горели сотни таких же костров, словно подражая небесным созвездиям. Лагерь северян погружался в сон. До Айара доносились периодические взрывы смеха и хриплые несмолкаемые голоса. Катеб сидел в вынужденном одиночестве: белокожие рыцари недолюбливали местного проводника, а соотечественники, использующиеся кайсаром Фридрихом для постройки осадных машин, называли айара "изменником" и всякий раз сплевывали в его сторону, посылали проклятья. Катеб не винил своих земляков, в конце концов, они не могли знать, что он выполняет особое задание султана...
Дружный всплеск смех у соседнего костра пронзил ночь как игла портного шелковую материю. Айар ничего не разобрал из обрывков слов, предшевтсвующих коллективному хохоту. До недавних пор, Катеб считал, что неплохо владеет гавкающим языком франков, и, возможно так и обстояло на самом деле. Но раньше айар и представить себе не мог, что прославленные рыцари привыкли общаться между собой с помощью ругательств и грязных шуток, заменяющие нормальные слова. А по части "крепких словечек" чужого языка, Катеб был слаб.
К нему подсел Ахмед, личный проводник короля франков Фридириха Барбароссы.
- На заре мы выступаем, - эту фразу пожилой мужчина, бывший ранее крестьянином, произнес на родном языке. - Надо постараться уснуть или в противном случае полежать. Тело нуждается в отдыхе...
- Я часто ходил этими тропами и привык к солнечным ожогам, - тихо ответствовал Катеб. - Это франкам надо пополнять силы, а не мне.
Ахмед пожал плечами и уставился в убывающее пламя костра.
Мужчины молчали какое-то время, думая о своем. Наконец Катеб не выдержал и, как бы невзначай произнес:
- А ведь если мы попадемся в руки воинов султана - нам не поздоровится.
Этой легкой, ни к чему не обязывающей фразой, айар пытался выведать истинные причины, толкнувшие столь почтенного мужа на предательство.
Ахмед грустно усмехнулся:
- Я уже был в руках султана и других владык Востока. Десятки лет я трудился на рисовых полях. Я сражался с засухой, ветрами и бурей. Я побеждал природу, но был бессилен против султанских оброков. Перед началом войны султан повысил налоги, даже не поинтересовавшись состоянием крестьян. Вскоре в мой дом, где кроме меня живут две жены и шестеро детей, нагрянула нищета и идущие за ней по пятам голод, страдания и болезни. Чтобы как-то прокормить семью я думал было отправиться на Север, где рис плохо уродился и был в цене. Но тут подоспело войско султана и мне зачитали указ Защитника Веры о безотказном пожертвовании армии всего имущества крестьян, если будет в том необходимость. Так меня лишили последней возможности прокормить семью. Два моих сына по моему совету записались в армию, поскольку это был единственный способ спасти их от голодной смерти. Сам же я стар, да к тому же никогда не держал в руках меча или лука. Одна из моих жен не выдержала такой жизни и Аллах посчитал необходимым лишить меня ее улыбки. Позже умерла и младшая дочь. От недостатка пищи мой любимец Хамиль тронулся умом и в припадке безумия упал в глубокий колодец. Я страдал больше всех, поскольку все эти горести происходили у меня на глазах, а я ничего не мог сделать. Вся моя надежда была на новый урожай. Я, жена и две оставшиеся со мной дочери денно и нощно обрабатывали поле. Мы старались изо всех сил, ибо сама смерть стояла за нашими плечами... Но тут султан надумал великий поход, пролегающий как раз через мое поле. Всадники вытоптали все, в чем теплились наши надежды. Я в отчаянии рвал на себе волосы и проклинал едущих мимо воинов. А один из них остановил коня и, повернувшись ко мне, крикнул: "Не сердись, старик! Ведь мы воюем за вас!" Он не понимал, что мы станем жертвами голода...
Ахмед умолк.
- Что же случилось потом? - не удержался Катеб.
- Потом наш край отбили франки, - смахнув с глаз слезу продолжил старик. - Тех, кто им оказывал сопротивление, они нещадно порубили. Но я упал в ноги молодому офицеру и сообщил, что лучше других знаю дороги и дикие места от Иерусалима до Басры. Этои спасло меня и мою семью. Нас накормили и дали теплые одежды. Потом я стал проводником самого кайсара Фридриха и упросил его вывезти моих близких на Кипр. Я не стыжусь своих поступков и плюну в лицо всякому, кто посмеет назвать меня предателем... Пусть даже будет это сам Салах Ад-Дин.
Катеб был поражен рассказом Ахмеда.
Понимая, что должен хоть что-то сказать, айар глубокомысленно заметил:
- Аллах часто водит нас теми дорогами, о которых мы предпочли бы и вовсе не знать.
- Истинно так, - кивнул Ахмед. - А теперь, уважаемый, поведай о своей дороге, приведшей к шатру франкского владыки.
Не долго раздумывая Катеб выпалил:
- Моя история намного пресней, ходжа Я пошел в проводники Барбароссе только по одной причине: он хорошо платит мне за работу. И не ошибется тот, кто назовет меня предателем. Но мне на это наплевать.
Едва не краснея от своей лжи, Катеб отвернулся.
Не мог же он рассказать о тайном приказе Салах Ад-Дина, согласно которому Катеб должен был совершить самый грандиозный поступок в своей жизни - убить самого предводителя германского войска Фридриха Барбароссу!
Ястребиный взгляд короля Фридриха Барбароссы скользил по шаловливым волнам горной реки Селеф. На редко улыбающемся лице германского монарха появилась пренебрежительная ухмылка.
- И эту лужу вы называете препятствием?
Вопрос адресовался молодому генералу, стоявшему за спиной короля. Молодой человек несколько смутился, но с ответом не замешкался:
- Река берет начало в горах, мой король. Сила потока может изрядно потрепать нашу армию и...
- Вот и отлично! - рявкнул Фридрих. - Это испытает моих людей на прочность. Кто не способен пересечь вброд какой-то ручеек, от того не стоит ждать подвигов на ратном поле.
- Но, ваше величество, - вперед вышел капитан разведчиков. - От лихорадки и зноя мы и так уже потеряли более двух сотен человек. Эта, как вы сказали, лужа вовсе не стоит жизни даже одного преданного вашему величеству солдата.
- Ваши предложения, - Фридрих Барбаросса резко повернулся к говорившему. Взор его хищных глаз заставил разведчика замереть на месте.
Замаскировав страх перед государем отличной выправкой, разведчик выпрямился и заявил:
- Ниже, в двадцати верстах по течению есть отличные места для форсирования. К тому же, по словам проводников в это время река в тех местах почти всегда пересыхает...
Катеб и Ахмед, находящиеся чуть поодаль от берега, готовы были подтвердить слова капитана. Айар даже подумывал начертить на песке карту.
Впрочем, Фридрих даже не взглянул в их сторону.
- И все-таки я не вижу веских причин, почему бы ни перейти реку именно в этом месте! - эти слова Фридрих завершил фамильярным кивком головы в направлении шумящих вод Селефа.
Молодой генерал раскрыл рот от удивления:
- Но это самое широкое место реки, мой король! К тому же близость гор...
- Да что ты можешь знать о горах, мальчик? - перебил генерала Барбаросса, но на этот раз в его голосе не было злобы. - Я пять раз переходил через Альпы, и по сравнению с ними эти возвышенности, названные тобой по молодости "горами", просто неуклюжие холмы.
Внезапно Фридрих умолк. Его некогда мощная фигура, согбенная тяжестью лет, еще больше ссутулилась. Судя по всему, король размышлял.
- Решено, - он вновь уставился на горный поток, но это уже был не тот оценивающий взгляд. На сей раз Фридрих смотрел на реку глазами соперника. Человек, разменявший седьмой десяток лет вновь бросал вызов стихии. - Мы перейдем реку здесь!
Обычно слова короля не подлежат сомнениям. Но генерал не смог сдержать негодование и еле слышно произнес:
- Надеюсь, наши люди погибнут не напрасно...
Фридрих отвернулся от речного пейзажа и направился к шатру. На ходу он продолжал развивать свой план вслух:
- Форсирование начнем ночью, так как в эту пору таяние горных снегов уменьшается, и течение не будет валить людей и лошадей с ног. Так мы избежим засады сарацин, которую они нам наверняка устроили в наиболее узких местечках. Кстати, - Фридрих нашел взглядом капитана разведчиков. - Я хочу, чтобы в те места, где река пересыхает, были направлены отряды лучших лучников. Они должны имитировать приготовление к переправе. Я не хочу, чтобы враги догадались о наших маневрах и стянули все свои силы к месту форсирования.
- Позвольте узнать, мой король, почему это обязательно должны быть лучники? Им вряд ли придется бить по противоположному берегу.
- Потому что, нам понадобится защита, если Саладин вздумает совершить встречную переправу и ударит нам в спину. В таком случае лучники хоть како-то время удержат неприятеля на расстоянии.
- Признаю свою глупость, мой король, - стукнув кулаком по серебристому шлему, разведчик поспешил передать приказ императора.
- Позвольте поинтересоваться, мой король, - произнес, семенящий следом за монархом генерал. - Чему вы посвятите остаток дня?
Не спеша с ответом, Фридрих Барбаросса жестом позвал к себе проводников, так и стоявших у подножия реки.
- Мое старое тело нуждается в отдыхе, - с оттенком усталости промолвил Фридрих. - К тому же это омерзительное солнце норовит пробить в моей коже с десяток дырок. Думаю, окунувшись в водах этой речушки, я словно Ахиллес наберусь сил. Эй, Катеб проводи-ка меня к тихому и спокойному местечку, где я смогу вдоволь насладиться влажной прохладой.
Айар осязательно почувствовал как капли пота медленно струятся с его лба. Подобного момента он ждал уже целый месяц!
- Да что ты замер как неблагочестивый Лот! - взревел Фридрих. - Знаешь ли ты тихие заводи этого ручья?
Катеб, с трудом сдерживая желание прикоснуться к рукоятке припрятанного в складках одежды ножика, энергично кивнул.
- Не извольте сомневаться, великий кайсар, - догадываясь как предательски светятся его глаза, айар согнулся в поклоне.
Фридрих Барбаросса так и не сумел одолеть воды этой реки, ревностно охранявшей свой край от чужеземцев.
- Я вернул тебе долг, господин, - айар говорил нарочито тихо, дабы прогуливающийся неподалеку сарханг не расслышал его слов. - Теперь я освобожден от службы.
В султанском саду щебетали птицы и важно шумели листвой вечнозеленые деревья.
Все служители дворца готовились к празднованию Ноураза, приходившегося на весеннее равноденствие, поэтому повсюду слышался суетный гомон и редкие понукания.
- Фридрих мертв, - произнес Салах Ад-Дин, почему-то оставив реплику Катеба без внимания. - И я хочу, чтобы обстоятельства его гибели так и остались скрытыми водами Селефа.
- В чем разница, мой повелитель? - не понимал айар, хотя вовсе и не собирался оспаривать желание султана.
- Люди по-разному воспринимают одни и те же события. В смерти вражеского короля от руки подосланного убийцы кто-то может углядеть коварность и трусость. Таинственная же гибель видится им провидением божьим. Длань самого Аллаха защитила наши земли, подумают мудрецы, а сказители сложат не одну песнь об этом чуде...
Айар согласно кивнул. В конце концов Салах Ад-Дин всегда оказывался прав. В одиночку воевать против трех великих королей Севера он не мог. Но с двумя - мог и потягаться.
Расчет оказался точным: германская армия, лишившись короля, превратилась в стадо баранов. Больше трети некогда несокрушимого войска погибли от голода и болезней на обратном пути к побережью.
- Я вернул тебе три смерти, - напомнил Катеб, желая вернуть разговору прежнюю тему.
- Ты волен, - просто промолвил Салах Ад-Дин. - И был волен еще в тот далекий день, когда некий воин высвободил тебя из лап палачей. Обязательства ты придумал себе сам, и я посчитал, что будет бесчестно лишать тебя твоих принципов. Поэтому возвращая долг, ты служил не только мне, но и всем правоверным.
Помолчав немного султан добавил:
- Я очень благодарен тебе, Катеб.
Айар учтиво поклонился.
- Чем же ты теперь займешься? - султан направился по выложенной камнем дорожке в направлении дворца. Катеб шагал рядом. - Вернешься к прежнему занятию?
- Не все так просто, господин. Я выплатил долг тебе, но остался должен Аллаху. А перед отцом небесным ходить в должниках зазорно...
- Забавно слышать это от айара, - заметил султан. - Доселе я думал, что Аллах занимает не так много места в твоем сердце.
- Человек, на глазах которого вырезали семью, совсем по-другому смотрит на Аллаха.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Почему Аллах не пришел на помощь моим родителям и сестрам? - в глазах Катеба блеснул гнев, а может это были кристаллы слез. - Почему не было поражающих молний и огня из-под земли? Почему сам Аллах не спустился с седьмого неба и испепелил негодников?
- Ну, дорогой мой, если бы Аллах стал бы таким же обыкновенным явлением как дождь или ветер, то он уже не казался бы нам чем-то сверхъестественным. Вера тогда рассыпалась.
- Нет, - огрызнулся Катеб. - Вера превратилась бы в уверенность.
- Когда я был еще безвестным чавушем, мне довелось охранять дом одного знатного человека. Его дочь лелеяла пушистого кота, привезенного отцом из Персии. Девочка играла с ним, кормила кота и причесывала. Он чувствовал ее доброту и настолько обнаглел, что днями напролет не слезал с мягких подушек. Однажды девочка тяжело заболела и отец увез бедняжку в столицу, к лучшим лекарям. Кот трое суток лежал на своем любимом месте и ждал, когда ему принесут пищу. На четвертый день он выпрыгнул в окно и принялся рыскать по двору в поисках мышей. Девочка вернулась и ее радости не было предела, когда она увидела своего любимца во здравии.
- В этой истории, должно быть, заточена некая мудрость? - поинтересовался Катеб.
- Нет. Мудрость лежит на поверхности: кот, надеющийся только на хозяйку - обречен. Человек, чтящий Аллаха, но не надеющийся на самого себя еще более жалок.
Катеб осмелился прикоснуться к золотистому плащу султана.
- Некогда ты рассказывал мне, как свора франков насиловала и убивала наших женщин прямо в мечети, на глазах у Аллаха, господин. После этого ты все равно надеешься на силу Веры и часто ссылаешься на Коран, ты чтишь Магомета и посещаешь храмы. Почему?
- Аллах и Коран учат нас любви, состраданию, честности и порядочности. Это вечные истины, вне зависимости существует Аллах или нет.
Эти слова кольнули айара в самое сердце. Он сразу вспомнил прекрасную Рухафзай.
- Что ж, тогда я поспешил возвращать Аллаху кровный долг.
- Куда ты идешь, друг? - Салах Ад-Дин вдруг ощутил горечь, подступающую к горлу. Этот весельчак и пройдоха был для него больше чем должник и слуга. К сожалению, султан понял это только сейчас.
- Я иду домой, - в твердом голосе айара слышалась чрезвычайная серьезность.
- Где он, твой дом?
Катеб загадочно улыбнулся и с благоговением произнес:
- Бехруз-стан.
8
Эль-Кахира ликовал. Горожане, дождавшиеся наконец-таки окончание войны, хлынули на улицы столицы, спеша принять участие в общем празднестве. Подданные Салах Ад-Дина одаривали друг друга улыбками и обменивались объятьями. Старики не скрывали слез радости, а те кто помоложе устраивали танцы на многочисленных площадях великого Каира. Смех, грохот барабанов и громкие восхваления султана сливались в один протяжный гул, так радующий слух бывалых воинов, ветеранов предыдущих войн с франками.
Защитник Веры взирал на это массовое веселье с высоты дворцового балкона.
- Люди радуются, словно мы одержали победу, - умиление и серьезность моментально покинули лицо султана, уступая место привычной строгости.
- Разве это не так, мой повелитель? - спросил седобородый Мухлаб, исфахсалар и советник властителя Востока.
- Мы всего лишь подписали мирный договор. И только отсрочили новую войну...
- Учитывая все обстоятельства, это и есть победа.
Салах Ад-Дин сложил руки на груди.
"Обстоятельства. Эта война не только покрывала славой имена моих фарсангов, - размышлял Салах Ад-Дин, глядя на ликующих внизу горожан. - Ричард взял Сен-Жан Дакру и поставил условие выплатить в сорокадневный срок двести тысяч золотых монет, выдать всех пленников и вернуть Животворящий крест. Даже султан Востока не смог добыть такой суммы в срок. И неверный приказал казнить две тысячи заложников, несчастных, что не переставали надеяться на меня. А чем я ответил? Оставил себе эту франкскую реликвию?"
- Враг ушел с наших земель, - не унимался Мухлаб.- К султанату благодаря вашей военной мудрости присоединено более тридцати городов... Почему это не может называться победой?
Защитник Веры, казалось, не слышал своего соратника.
Его мысли были посвящены тысячам погибших, нуждающихся и обнищавших из-за этой глупой войны. Позор человечества пред очами Аллаха...
Салах Ад-Дину вспомнился айар Катеб. Чудной человек и верный товарищ в одном лице. Он все время требовал от Аллаха дивных деяний, но во время их последнего разговора он что-то говорил о кровном долге перед самим Всевышнем. Что он хотел этим сказать? Наверное, это так и останется тайной, ведь султан не видел Катеба уже долгих семь или восемь лет.
Но великий султан еще в юности не взлюбил половинчатые решения. Салах Ад-Дин резко повернулся к советнику.
- Я желаю, чтобы разыскали моего старого друга Катеба.
Солнце едва показалось из-за своей горной обители, что далеко на Востоке, как вереница конных всадников, сопровождающих Защитника Веры Салах Ад-Дина въехала в селение Бехруз-стан.
Местные жители никак не могли взять в толк: чем их аул заслужил такой чести как визит правителя.
Тем не менее, крестьяне не растерялись, и всем нашлась работа. Женщины, вооруженные тростниковыми метлами расчищали путь султанской кавалькаде, мальчуганы принимали под уздцы скакунов и тут же принимались обтирать их, девочки подносили кувшины усталым воинам. И только мужчины не были обременены работой и встречали владыку в безмолвном удивлении.
- Мой повелитель, - усатый мамелюк отвесил легкий поклон султану, восседающему на верблюде. - Мы нашли его. Он живет на краю селения. И...
- Что? - султан сосредоточился на лице усатого солдата.
- Он сказал, что ждал вас...
Заявив старейшину Бехруз-стана, что непременно встретится с ним позже, Защитник Веры поспешил к южной окраине.
Катеб стоял на пороге. Его черные вьющиеся волосы почти не тронула седина, а на лице играла все та же заговорщицкая улыбка.
- Приветствую тебя, о величайший! - Катеб опустился на колени.
Салах Ад-Дин заставил верблюда опуститься на землю и ловко соскочил с животного.
- Ты ждал меня, айар. Откуда ты узнал о моем визите?
- Ниоткуда, повелитель. Я ждал тебя, потому что это свойственно друзьям - жаждать встречи.
- Ты прав, - Салах Ад Дин доброй улыбкой оценил простые, но точные мысли айара.
- Ты оставил меня в нелегкий час, - продолжил султан. - У меня появились могущественные враги: Ричард, прозванный Львиным Сердцем, Филипп Август, Конрад Монферратский... Ты предпочел этот забытый поселок столичному дворцу... Почему?
- Все дело в кровном долге, владыка. Я упоминал о нем при нашей последней встрече.
- Именно поэтому я здесь. Что это за долг Аллаху?
Вместо ответа, Катеб посмотрел куда-то в сторону и взмахнул рукой.
К нему подбежало трое мальчуганов. Старшему было лет шесть. Вместе со средним братцев они держали за ручки двухлетнего малыша. Вместе с ними подошла стройная женщина, лицо которой скрывала паранджа.
- Это моя жена Рухафзай, - с гордостью заявил Катеб. - Я помню, отец говаривал: люди часто присваивают себе обязанности Аллаха, отбирая души у других. Это высшая несправедливость, ибо только Аллах способен наделять либо отбирать у тела душу. Слова отца впитались моим сердцем... Таким образом, я не только тебе задолжал три души. У меня появился кровный долг и перед Аллахом. Но, ты знаешь, повелитель, айар всегда платит по долгам.
С этими словами Катеб указала на трех прекрасных сыновей.
Не в силах сдержать эмоции, Салах Ад-Дин крепко обнял товарища.
- Твой отец был воистину мудрым человеком, - тихо молвил султан. - Следуй его заветам, и твои дети воспоют и твою мудрость.
Влад Каланжов 27.05. 2004
КОММЕНТАРИИ
1
Чавуш - Начальник воинского отряда, офицер
Фархад - мифический герой, влюбленный в красавицу Ширин, символ самозабвенной любви.
По древним восточным представлениям земля покоится на быке. (Ибн аль-Факих)
Типичное обращение к женщинам на мусульманском Востоке.
Франки - так древние арабы именовали все народы Европы, чьи армии участвовали в Крестовых походах
Гам - старинная мера длины, буквальный перевод - "шаг".
Хомай - по древневосточным преданиям птица предвестник счастья.
Айар - "элитный" вор, состоящий в Гильдии воров-айаров, процветавшей в средние века на Востоке.
Таммуз - название первого летнего месяца на Востоке (21 июня-21 июля) по сирийскому календарю.
Магриб - средневековое название стран Северной Африки.
Шам - Сирия
Миср - Египет
Систан - Афганистан
Рум - Рим. У древних арабов все европейские армии олицетворялись с Римом, поскольку главными провокатором Крестовых походов всегда выступал Папа Римский.
Ризван - стражник, охраняющий врата в Рай.
Фарраш - домашний слуга, паж
Хаджиб - церемониймейстер при шахском дворе.
Фуркан - второе название Корана
Абу Али Ассан Абдаллах ибн Синна - настоящее имя Авиценны.
Небат - вид кристаллического сахара.
Сабур - лекарственное растение, из которого приготовляют горькое на вкус слабительное.
Фарсанг - мера длины, около 6 км.
Исфахсалары - генералы султана.
Дабир- письмоводитель.
Терьяк - наркотик, одна из модификаций опиума. Известен на Востоке очень давно.
Чач (Чаш) - современный Ташкент
Кайсар - арабская форма от Цезарь (Кесарь), так на Востоке обозначали западноевропейских императоров