К такому простому выводу пришел новоявленный чавуш армии Нур-ад-Дина Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Айюб, или как звали его братья по оружию - Юсуф. Молодой воин, обладавший силой витязя Давуда и красотой героя романтических легенд Фархада, презирал смертоносный булат, но и одновременно слыл лучшим солдатом сельджукской армии. Этот черноглазый юноша с волевым лицом и короткой курчавой бородкой часто предавался философским рассуждениям. Особенно во время прогулок верхом.
Всяк правоверный знал, что Земля насаженна на рог гигантского быка, стоящего на огромной рыбе, которая плещется в водах Мирового Океана. И эта Земля необъятна для смертных. Аллах выделил каждом народу свой кусок земли, наказав возделывать его и беречь. Но жадные и завистливые люди отважились бросить вызов самому Богу! Правители, не способные ценить золотой песок своего края, зарились на каменные громады чужих владений... Так и возникали войны. А потом те самые правители придумывали мудреные слова, такие к примеру, как "политика", стараясь найти законное обоснование военным действиям.
Но можно ли искоренить войну? Возможно ли навсегда уничтожить насилие и смертоубийство? Можно, - полагал Юсуф, изучавший все свое свободное время Коран. Можно. Но для искоренения самой войны необходимо опять-таки взять в руку ятаган. Война выжигается войной. От этого никуда не денешься...
Отец Юсуфа Айюб, эмир Дамаска, намного проще смотрел на упорядоченность мирозданья.
- Аллах, да пребудет его имя в веках, сотворил нас слабыми и глупыми, - делился он со своим сыном, пытаясь отговорить Юсуфа от изучения богословия, к которому юноша питал повышенный интерес. - Аллах, создавая людей, считал справедливостью, если наша жизнь будет иметь начало и конец. Поэтому мужчины всегда делятся на мудрецов и воинов. Мудрецы пытаются найти ответ, что происходило в нашем мире до своего рождения, а воины, отправляясь в походы, тем самым приближаются к своей смерти.
- А женщины? - задал как-то встречный вопрос Юсуф.
- Хоть женщин и называют ущербными разумом, - улыбнулся Айюб, отчего на его гладком лице появились паутины морщин, - Но именно им приходится рожать детей, чтобы постоянно пополнять число воинов.
- А если войны внезапно прекратятся? Означает ли это, что тогда женщины будут производить на свет одних мудрецов?
- Нет, сын мой. Ведь кроме женщин есть еще мужчины! А воин порождает воина, не так ли?
Хочешь мира - готовь его. Так говаривал великий халиф Омар. И в годину разрухи, когда подлые франкские псы вторглись в земли последователей Магомета, Юсуф, сражаясь против неверных, познал весь смысл этой фразы. Действительно, как же без тугого лука и верного моргенштерна можно отстоять свое право на мир?
...Его конь, подаренный одним багдадским купцом, внезапно встрепенулся, выводя своего хозяина из состояния глубокой задумчивости. Громко фыркнув, мерин тряхнул головой. Это могло означать только одно: жеребец чувствовал присутствие кобылы. Обуздав коня, Юсуф прислушался. В зеленых рощах, окружавших Дамаск не так уж часто можно встретить одиноких путников, тем более верховых. В преддверии похода на Египет простолюдины опасались оказываться за пределами толстостенного Дамаска. Однако лазутчики фатимидского халифа ал-Адида слыли бесстрашными мужчинами и постоянно предпринимали попытки умертвить Светоча Веры Нур-ад-Дина.
Из гущи вечнозеленой листвы раздались басовитые мужские голоса. Люди находились на расстоянии примерно тридцати-пятидесяти гамов и Юсуф не мог определить, сколько человек участвуют в разговоре. И хоть до ушей Юсуфа долетали лишь одиночные осколки фраз, было ясно: общение этой таинственной мужской компании велось на крайне повышенных тонах.
Дерзкий Юсуф смело направил жеребца в глубь леса, вынимая из богатых ножен именную саблю с тонким, хорошо оточенным лезвием.
Пробравшись сквозь кусты можжевельника и олеандра, воин увидел неприятнейшую картину. К стволу невысокого лавра был привязан худощавый юноша, оголенный до пояса. На его груди виднелись следы от многократных ударов кнута. Вкруг дерева стояли трое угрюмых вооруженных мужчин. Неподалеку в терпеливом ожидании замерло столько же лошадей.
- Я вижу, здесь кто-то решил устроить суд, попирая права шариата? - грозно произнес Юсуф, подъезжая к тройке, явно удивленных головорезов.
- А я вижу, вместо одного шакала, нам придется прирезать двоих, - оскалился ближайший к Юсуфу мужчина, по-видимому, предводитель ватаги, отбросив в сторону кожаный кнут и хватающийся за массивную рукоять ятагана. - Но тебе повезло, незнакомец. В такой прекрасный день не грех и умереть.
- Ты прав, - ответил Юсуф и левой рукой метнул в говорившего короткий, но весьма острый нож, заблаговременно извлеченный из сапога.
Вожак так ничего и не понял. Он неестественно округлил глаза, не осознавая, что в его шее торчит клинок, а мгновение спустя, рухнул лицом вперед.
Конь Юсуфа, немного испуганный резкими движениями, громко заржал и стал на дыбы. Но это не помешало юному воину быстрым движением перекинуть саблю из правой руки в левую и сделать повторный бросок. На этот раз нож, преспокойно болтавшийся доселе на поясе, угодил в глазницу другого разбойника, пытавшегося пустить болт из громоздкого самострела.
- Погоди! - воскликнул толстый бородач с чалмой на голове. - К чему проливать кровь?
- Спросил бы у своих приятелей, - ответил Юсуф и, уже было, собрался зачехлить саблю, но вдруг бородач отчаянно ринулся к нему с длиннющим ножом наперевес.
Юсуф недовольно хмыкнул и мастерски выбил клинок из рук нападавшего, а вторым обезглавил негодника.
Не прошло и мгновенья, как у ног Юсуфа лежало три трупа.
Не говоря ни слова, он подошел к лавру и разрубил толстую веревку, удерживающую несчастного.
- Премного благодарен, господин.
Юсуф подобрал, отстегнутый на время битвы плащ из верблюжьей кожи и протянул юноше.
- Накинь-ка это на себя, - затем оглядев тройку кобылиц, добавил: - Возьми любую и не забудь поблагодарить Аллаха за спасение.
Произнеся это, Юсуф направился к своему коню.
- Говорят, что когда первый халиф Абу-Бакр, унаследовавший власть от Мохаммеда, проезжал по этим лесам - на него упала тень вещей птицы Хомай, - проговорил юноша. - Человек, оказавшийся в тени этой птицы становится великим.
Юсуф обернулся.
- Зачем ты мне это говоришь? - удивился он.
- Сдается мне, я видел на твоем плече тень крыла Хомай, - улыбнулся в ответ молодой человек. - Тебе суждено прославиться, господин...
- Птицы Хомай не существует.
- Но зато существуют великие люди! - не сдавался юноша.
Юсуф погладил морду коня.
- Послушай, чего ты хочешь? - резко спросил он у мальчугана. - Я спас тебя, ты меня поблагодарил. На этом наши пути расходятся, незнакомец.
- Ты так полагаешь, господин? - изумился юноша. - Но ты даже не проявил любопытство: с какой стати трое сильных и могучих мужчин собрались пытать тщедушного отрока? Вдруг я вырезал их родственников?
- В любом случае, приговор тебе должен выносить муфтий, а не сборище нечестивцев, - Юсуф вскочил в седло.
Он, было, повернул коня прочь с поляны, как вдруг обернулся:
- Но ты ведь не делал этого, верно?
Юноша широко улыбнулся, и проворно оседлав первую попавшуюся кобылу, направил ее вслед за Юсуфом.
- Меня зовут Катеб, - представился он, когда поравнялся со своим освободителем. - И я один из айаров, которые к слову сказать, преданно служат владыке Дамаска.
И хотя в душе, Юсуф весьма удивился, он никак не показал этого. Воры-разбойники айары объединялись в своеобразные братства, напоминающие ремесленные цеха, и за право своей деятельности исправно платили высокие подати правителям и их сановникам. Все и в том числе Юсуф знали: айяры были искусными мошенниками и непревзойденными рассказчиками всяческих небылиц и баек.
- Как же случилось такое, что столь ловкого айяра удалось поймать этим горе-воинам? - поинтересовался Юсуф.
- Выходит, я не так уж и ловок, - увертливо ответил Катеб, щурясь от ослепительного солнца. - Одна из баядер, с которой я провожу ночи напролет, сообщила обо мне своему брату, тому толстяку с черной бородой. Он с приятелями решил, будто бы можно обокрасть айяра. Чудак!
- Это точно! - против воли усмехнулся Юсуф. Ему чем-то нравился этот беззаботный с виду юноша.
- У тебя есть враги? - неожиданный вопрос Катеба заставил Юсуфа остановить скакуна.
- Пока нет, - чавуш сельджукской армии обескуражено покачал головой.
- Жаль, - понурил голову Катеб. - Будь у тебя тройка недоброжелателей, я бы мигом вернул тебе долг. Не люблю ходить в должниках, понимаешь ли.
- Мне от тебя ничего не надо, Катеб, - Юсуф пришпорил коня. - Помни: добрые дела - это перевозчики в Вечность!
Но юноша, по-видимому, не удовлетворился таким ответом.
- У великих людей всегда появляются враги, - холодным, как сталь, голосом произнес он. - Но, как минимум трех из твоих недругов, я возьму на себя.
Произнеся эту туманную фразу, Катеб повернул свою трофейную кобылу в обратное направление и пустил галопом.
Юсуф посмотрел вслед удаляющегося юноши, надеясь как можно лучше запомнить этого чудного айяра. В тот момент Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Айюб был абсолютно уверен, что больше никогда не повстречает дерзкого Катеба.
2
Шел восьмой день летнего месяца Таммуза и жаркое магрибское солнце немилосердно вонзалась в смуглую кожу Салах ад-Дин Абу ал-Музаффар Юсуф ибн Аййюба. Он стоял на невысоком бархане и с отрешенностью наблюдал, как тело его дяди Ширкуха старательно закутывают в белый саван. Окружавшие его мудрецы горько рыдали, нервно теребя скудные седые бороды. Сегодня печаль потери выдающегося полководца сковала миллионы сердец правоверных от Медины до портовых городов Шама.
Салах Ад-Дин уже не ощущал горечи утраты. В конце концов, рано или поздно Аллах призывает к себе всех, каждому из ныне живущих предстоит держать ответ за прожитые годы. Смерть дяди делала бывшего чавуша великим визирем Мисра, и это обстоятельство не давало молодому курду покоя.
Он молча взирал как, некогда статную фигуру ближайшего соратника Нур-Ад-Дина, спускают в погребальную яму и бережно поворачивают на правый бок. Невидящий взор Ширкуха уставился на Восток, в направлении Мекки. Теперь за безопасность главных святынь всех магометан отвечал Салах-Ад-Дин, молодой человек, который доселе управлял лишь тысячей воинов. Впредь ему предстояло властвовать сотнями городов и несколькими армиями. Нет, Салах Ад-Дин не страшился этой должности, но он в глубине души сомневался: сумеет ли он стать таким же, как и его дядя? Сумеет ли он стать для Нур-Ад-Дина столь же бесценным помощником и остаться благочестивым пред ликом всевышнего? Защитник Веры, как называли Юсуфа его друзья по оружию еще в военных походах, едва ли не каждый свободный час мысленно просил Аллаха наполнить его разум мудростью, а сердце твердостью.
- Великий визир, - обратился к Салах Ад-Дину сутулый старик, ответствовавший за погребальную процедуру. - Солнечные лучи в этот скорбный день необыкновенно жестоки, должно быть даже светило не желает отпускать вашего великого дядю из мира живых... Однако солнце отнимает много сил, а перед прохладой вашего просторного шатра даже солнечный диск не устоит...
- Мой долг проститься с великим визирем Ширкухом, - не отводя взгляда от тела дяди произнес Салах Ад-Дин.
- Ваша стойкость и любовь к верному сподвижнику Светоча Веры заставляет мое старое сердце трепетать! - продолжал ласково увещевать старик. - Но позвольте вам напомнить, мой господин, что люди коварного халифа Ал-Адгида только и выжидают удобный случай, дабы избавить вас от жизни...
- Мой дядя трижды завоевывал эту землю, зная, что каждый встреченный им человек попытается лишить его головы, - спокойно произнес Салах Ад-Дин. - Как я могу стать достойным его продолжателем, если поддамся страху в момент погребения дяди? Разве те, кто увидят это, скажут: "Вот этот визир воистину бесстрашный человек, за которым я готов отправиться хоть до горных вершин Систана?"
- Я уверен, мой господин, что никто не отважится усомниться в вашей храбрости. Все поймут, что вы скрылись в шатре только от невыносимого жара, источаемого солнцем.
Салах Ад-Дин резко повернул голову к старику.
- А зачем этой земле визир, убегающий от невидимых лучей солнца? Если он бросается в бегство от летнего зноя, то что от него ожидать, когда на горизонте появятся легионы Рума?
Пока старик раздумывал над словами своего господина Салах Ад-Дин подошел к низкорослому обмывателю мертвецов и властным голосом поинтересовался, почему рядом с покойным не положили его легендарный меч.
Однако бывший генерал Шавера Абу-Бакбер уже торжественно шествовал, неся над головой Оружие Правоверных, как называли личный меч Ширкуха.
- Да будет сей меч, не единожды спасавший тебе жизнь, верным помощником и в долине Сальсабиля, - громко промолвил Салах Ад - Дин и, прикоснувшись губами к кожаным ножнам, опустил оружие рядом с телом усопшего.
- Во имя Аллаха! - грянул хор голосов. Более двух сотен мужчин прощались с египетским наместником Нур-Ад-Дина и многие из них считали своих долгом сказать последние напутствия Ширкуху на пути к вратам Ризвана.
Салах Ад-Дин выстоял до завершения обряда погребения, но едва оказался в темном уюте шатра, безвольно рухнул на мягкие подушки.
Заботливый юноша-фарраш поднес к новому повелителю Египта блюдо с дробленой халвой и Салах Ад-Дин откушал пару кусков. Хотя он вовсе не был голоден, но отказываться от сладостей в день погребения родственника на Ближнем Востоке считалось неслыханным неуважением.
Неожиданно пола, прикрывающая вход в шатер, приподнялась и пред очи Салах Ад-Дина предстал сухощавый стройный хаджиб Шахак
- Господин, я не посмел бы нарушать ваш покой, - промолвил он, совершив обязательный поклон. - Но один незнакомец уже долгое время настаивает на встрече с вами.
Шахак умолк, ожидая ответа господина, но Салах Ад-Дин молчал, словно ожидая продолжения речи хаджиба.
- Я бы давно отдал приказ прогнать его прочь, - Шахак посчитал за благо дополнительно поклониться. - Но этот безумец утверждает, что был с тобой, когда волшебная птица хомай отбросила на тебя свою тень... Прикажешь его допросить, о луноликий?
Салах Ад-Дин тут же встал, чем несколько встревожил хаджиба.
- Как назвался этот смельчак?
- Он отказался назвать свое имя, господин, - пожал плечами Шахак. - Уж не думаешь ли ты, что он действует по наущению фатимидского халифа?
- Приведите его ко мне, - Салах Ад-Дин подошел к миниатюрному круглому столу, сделанному из молодого кедра, на котором возвышался кубок и обычный глиняный кувшин.
Наполнив узкий кубок ключевой водой, Салах Ад-Дин сделал внушительный глоток и сказал:
- Да, да, конечно, - согласился Катеб. - Но всем известно, что халиф никакой власти не имеет. От его имени распоряжаются полководцы, да волки Рума. А вот ты, господин, для них, что щепка в ладони... Разве не так?
Салах Ад-Дин не спешил с ответом.
Египетский халиф, объявивший Салах Ад-Дина первым врагом, запутался в собственной политике, словно охотник, угодивший в свои же силки. Не желая выступать союзником Нур-ад-Дина, он подписал мирный договор с христианами. Однако вскоре поплатился за слепую преданность бледным северянам. Жадные рыцари, возбужденные видом золота, вздумали захватить Египет.
- Он платит нам десять тысяч золотых ежегодно! - кричал глава Иерусалимского королевства Балдуин. - Так почему бы нам не прибрать к рукам богатства Египта и самим не назначить себе жалованье?
Визир фатимидского халифа Шавер в отчаянии обратился к Нур-Ад-Дину. Светоч Веры получил от каирского халифа пряди волос его жен. А в письме говорилось: "Женщины, чьи волосы я посылаю тебе, заклинают тебя охранить их от обид, которые ждут их со стороны франков".
Советники Нур-Ад-Дина отговаривали владыку Востока от военной помощи Египту, напоминая обо всех злодеяниях, совершенных Ал-адгидом. Тогда Светоч Веры произнес знаменитые слова:
- Да, я не друг фатимидского халифа, но я прежде всего - правоверный!
В тот же вечер на территорию Египта вступили первые армии Нур-ад-Дина.
Вспоминая кровопролитные битвы за освобождение земли Мисра, Салах Ад-Дин недовольно поморщился. Он бился спиной к спине с правой рукой халифа Шавером, а теперь Ал-адгид задумывает избавиться от него... Да, этот айяр прав, как от щепки в ладони...
- Сколько попыток уже предпринял халиф, дабы лишить тебя жизни, господин? - поинтересовался развалившийся на мягком ложе айяр.
- Тебе то что?
- Да так, простое любопытство.
- А ты часом не подослан ли этим самым халифом, о котором только и твердишь? - высказал Салах Ад-Дин только что пришедшую в голову мысль.
Катеб широко улыбнуля.
- Неужели ты забыл, что должок-то у меня перед тобой? В тот далекий день не каирский халиф, а именно ты, мой господин, вырвал меня из лап троих разбойников. Теперь мой черед четырежды спасти тебя, не забыл?
Салах Ад-Дин смутно помнил события того странного дня, но был поражен самоотверженными словами Катеба.
- Я не лавочный торговец, - медленно, даже назидательно произнес Салах Ад-Дин. - И я не вправе требовать от тебя чего-либо. Я спас тебя вовсе не для того, чтобы впоследствии иметь должника.
- А разве великий пророк Мохаммед требовал от своего товарища Аммара Ясмра преданности и дружбы? - айяр негодующе воздел руки. - О долге говоришь не ты, мудрейший. О долге я слышу здесь.
Катеб приложил руку к груди.
- Каждый удар сердца напоминает мне о том дне, господин, - айяр уставился в противоположный угол шатра. - Мое сердце, словно твой посланник, стучащийся в двери моей души. Каждый его удар будто бы говорит: "Катеб, лежебока, вставай и отправляйся к великому господину Салах Ад-Дину. Пришло время возвращать долг". Сам же знаешь, мудрейший, как низко и стыдно для айяра ходить в должниках.
Салах Ад-Дин долго обдумывал слова Катеба. Казалось, айяр искренен, но за свою жизнь Салах Ад-Дин встречал не так уж много людей, которым можно было полностью доверять, поэтому он был вправе сомневаться.
- Уж не вызываешься ли ты, айяр, отправиться в Каир и избавить мир от фатимидского халифата? - наконец спросил Салах Ад-Дин.
- А чего? - деланно удивился Катеб. - Я слышал, халифу нынче не здоровится. Случается, болезни одолевают смертных. Так что и с халифом всякое может случится... Это и есть твой главный враг, господин?
- Врагов у меня хватает, - печально улыбнулся Салах Ад-Дин. - Иконийский султан, халебский эмир...
- Но у тебя есть один друг, который сократит число твоих врагов, - ввернул Катеб. - Итак, ты приказываешь мне умертвить фатимидского халифа?
- Я этого не говорил, - добродушное лицо Салах Ад-Дина приобрело серьезный вид. - Даже в этом шатре небезопасно упоминать имена врагов.
- Неужели ты боишься, мой господин?
- Да, я боюсь. Но не за свою жизнь. А за твою, айяр. Я не люблю случайную смерть. Именно поэтому я и спас тебя в тот далекий день.
Салах Ад-Дин на некоторое время задержал взгляд на Катебе, затем резко отвернулся.
- В пятницу приходи в Александрийскую мечеть. Если вы, айяры, так умны, то из слов моей молитвы ты сам поймешь, кто из моих врагов задержался в этом мире. А теперь - ступай.
3
Вид высоких шпилей мечети всегда успокаивал Салах Ад-Дина. Он с детских лет проникся любовью и уважением к этим великим строением, в которых всегда ощущал покой и трепет одновременно. Когда-то Салах Ад-Дин искренне считал: покуда необъятные купола храмов, символизирующие нависший над землей небосвод, будут радовать глаз правоверных - ни одна сила на свете не способна поработить мир магометан.
...Но однажды эта твердая убежденность пошатнулась. Много лет назад армии франков вместе с Иерусалимскими рыцарями вторглась в предместья богатейшего Дамаска - родного города Салах-Ад-Дина. Жители предместья все как один ринулись к мечетям, поскольку не сомневались: завоеватели не осмелятся осквернять святилища других народов. Салах Ад-Дин в то время находился в храме и безустанно зубрил Фуркан, всем сердцем желая стать лучшим имамом Сирии.
- Сюда, правоверные! - громко кричал он, взмахами руки призывая женщин и детей укрыться под сводами храма. - Бегите сюда под защиту Аллаха! Всевышний не позволит чтящим его погибнуть от меча неверных!
Десятки стариков и молодых женщин с детьми на руках ринулись к стенам мечети.
Салах Ад-Дин надеялся, что франки примутся грабить оставленные дома и готовиться к штурму стен Дамаска. Но молодой курд ошибся. При виде въезжающих всадников в храм, его сердце словно оборвалось. Один из неверных, спешился и помчался за одной из девушек. Настигнув ее он, громко хохоча, сорвал с бедняги одежку. Кто-то из стариков попытался помешать негодяю, но тут подъехал другой воин и, не церемонясь, срубил старику голову.
Салах Ад-Дин как сумасшедший смотрел на обезглавленный труп, лежащий посреди мечети. В тот момент он почти не слышал рыданий несчастной, над которой надругались сразу несколько вражеских солдат. Он думал, почему всевидящий Аллах безучастно наблюдает за происходящим? Почему он допускает, чтобы чужеземцы совершали самые тяжелые преступления прямо здесь, в святилище? Почему он не спас погибшего старца? Почему не испепелит этих мерзавцев, а может к лучшему, и весь грешный мир? Почему?!
И тогда Салах Ад-Дин понял: Всевышний слаб. Слаб настолько, что нуждается в постоянной защите простых смертных. В тот самый день умер богослов Юсуф и родился воин Абу ал-Музаффар! Воин, давший самому себе клятву защищать Аллаха! Его так и называли - Салах Ад-Дин - Защитник Веры!
А несчастная девушка переходила от лап одного северного зверя к другому. Другие воины носились по всему залу за рыдающими женщинами, что-то выкрикивая на своем варварском наречии. Всем своим видом враги показывали, что собираются повторить подвиг своего товарища. Морщинистых старух солдаты убивали себе на потеху. Вокруг раздавались громкие молитвы, но молитва в тот день была слабой зашитой от острой стали.
Салах Ад-Дин отложил в сторону увесистый том Корана и схватил ближайшего франка за шею. Через мгновение обмякшее тело бледнокожего воина распростерлось у ног несостоявшегося имама, а в руках юноши оказался тяжелый франкский меч. То, что случилось впоследствии Салах Ад-Дин практически не помнил, но когда он пришел в себя весь храм был усеян трупами завоевателей. Обескураженный юноша насчитал более десятка мертвых тел. Благо, его отец нанимал лучших мастеров военного дела, которые обучали Юсуфа владеть оружием.
Кто-то из уцелевших мудрецов обвинил Салах Ад-Дина в осквернении храма. На что будущий владыка Египта ответил:
- Я взял на себя этот грех ради спасения ваших жизней, братья.
- Да простит тебя Аллах, - прошептал старец и решил, было отвернуться, но крепкая рука юноши опустилась ему на плечо.
- Простит? - удивлено воскликнул Салах Ад-Дин. - Но я ему не прощу. Не прощу убийства невинных и унижений выживших!
- Кто ты такой, чтобы подвергать сомнению дела Всевышеного?
- Скажи мне, мудрец, - Салах Ад-Дин попытался перейти на более спокойный тон, но руку с плеча старика так и не снял. - Вон та пери, которая еще утром была прекраснее всех на свете, а теперь убитая горем, заслужила ли она такую участь? Справедливо ли, что свора франкских псов осквернили ее тело?
- Нет, не справедливо, - ответил старик.
- А разве она не совершала пять раз в день намаз двух коленопреклоненный? Не уповала на помощь Всевышнего? Не была ли истинной последовательницей веры? Но что она получила от Аллаха кроме страданий?
Мудрец молчал.
- Тот на кого эта красавица уповала, оставил несчастную на волю рока. И что же ей теперь делать?
- Молиться, - не долго думая, выпалил старик.
- Молиться?
- Да, молиться! - теперь уже мудрец перешел на повышенные ноты. - Ибо лишь в обращении к Аллаху наша истинная сила. Сейчас, когда она испытывает телесную боль, а ее разум отказывается верить в произошедшее, ей остается черпать силы только в надежде на Аллаха!
- Много ли проку от такой надежды?
- Аллах не оставит детей своих, - глубокомысленно заключил старик. - И он не оставлял ее даже в эти ужасные мгновения. Она все же осталась жива.
- Только потому, что я взял в руки меч! - очи Салах Ад-Дина грозно блеснули.
- Убери с моего плеча руку, которой ты сжимал рукоять этого ужасного оружия, - устало произнес старик, осознавший, что спорить с этим отроком бесполезно.
Салах Ад-Дин отдернул руку.
- Может ты и прав, отец, - тяжело вздохнув, вымолвил несостоявшийся имам. - В молитве великая сила. Но впредь я буду молиться, держа меч под рукой.
Глядя на белокаменную кладку мечети, Салах Ад-Дин подумал о той девушке, подвергшейся унижению со стороны иноземцев. Где она сейчас? Что с ней сталось? Может ли она обрести счастье после случившегося?
При этих мыслях Салах Ад-Дин невольно покосился на висевшую на поясе саблю. Легендарному царю древности Джашмиду приписывали туманное выражение "Меч - это источник счастья". Только теперь Салах Ад-Дин понял какой смысл вкладывал в эти слова Джащмид.
И все же племянник Ширхука чувствовал легкое опьянение, находясь вблизи шпилей мечети. Трагедия, разыгравшаяся десять лет назад в пригороде Дамаска, хоть и оставила отпечаток в сознание Салах Ад-Дина, но одновременно заставила еще больше полюбить эту обитель духовности.
Вокруг толпились сотни людей, желавших присутствовать на пятничной хутбе.
Салах Ад-Дин медленно прошествовал мимо грациозных финиковых пальм, растущих вокруг здания. Несмотря на зной Салах Ад-Дин был облачен как всегда в шерстяной бурнус, поверх которого был накинут изящный шелковый плащ, оттененный золотыми нитями. Стараясь избавиться от размышлений над насущными проблемами, Салах Ад-Дин мысленно обратился к Всевышнему.
Услужливые храмовники приветствовали правителя и помогли Салах Ад-Дину совершить обязательное омовение, предшествующее каждой молитве.
Салах Ад-Дин засучил рукава выше локтей, трижды омыл руки, столько же раз сполоснул рот, черпая воду правой рукой, втянул воду в нос, три раза омыл лицо, используя обе руки и, наконец сняв кожаные сандалии, омыл ноги до лодыжек.
Оглядев огромный зал мечети, Салах Ад-Дин подумал: "Пришел ли Катеб на проповедь, как мы условились?"
Хотя Защитник Веры и давал себе отчет в том, что мечеть - далеко не то заведение, в которое спешит вор и разбойник.
Но вот имам призвал всех собравшихся к молитве.
Салах Ад-Дин отбросил мысли в сторону, прошептал: "На все воля Аллаха" и устремив взор в сторону неглубокой ниши, указывающей направление на Мекку, присоединился к молящимся.
Как и положено во время первого раката, Салах Ад-Дин совершил два земных поклона, коснувшись каменный пол лбом, локтями коленями и большими пальцами ног. Вторую часть молитвы Салах Ад-Дин произнес в сидячем положении. Остальные правоверные умолкли, внимая словам Защитника Веры.
Казалось бы в словах Салах Ад-Дина не было ничего необыкновенного: он перечислил владык земли Магомета, многократно произнес "Аллах Велик" и завершил молитву обязательным: "Нет бога кроме Аллаха и пророка его Мохаммеда".
И только внимательно вслушивающийся в монотонную молитву Салах Ад-Дина обратил бы внимание, что тот впервые не упомянул имя халифа Ал-Адгида.
"Надеюсь, этот айяр достаточно мудр, чтобы постигнуть тайный смысл моей молитвы", - Салах Ад-Дин еще раз обвел взглядом ряды людей, но Катеба так и не увидел.
4
Отчаявшиеся лекари египетского султана посоветовали визирю обратиться за помощью к странствующему иноземцу. Во всем Каире только и разговоров было о пришедшем с Востока врачевателе.
Он появился в городе всего десять назад, но уже излечил дочь одного из купцов от слепоты, спас от чахотки младенца и поставил на ноги нищего. В подворотнях и на всех площадях звучало имя Абу-Фарис, именно так называл себя молодой лекарь. Слухи о достижениях чужестранца достигли и дворца халифа.
- Надо позвать этого ученого мужа, - предложил визир, посещая больного халифа. - Говорят, будто он творит чудеса.
Толстый слой плотной накидки, под которой скрывалось тучное тело халифа, зашевелилось.
- Иногда между тем, что говорят о человеке и его настоящими возможностями существует огромная разница, - произнесли сухие потрескавшиеся губы Ал Адгида.
- Вы правы, господин, - визир энергично кивнул. - Но мы никогда не узнаем его истинной силы, если будем внимать лишь сплетням. Нам ничто не мешает проверить этого лекаря на деле.
Халиф не возражал. Боли в животе в последнее время так замучили его, что он готов был на все, лишь бы избавиться от недуга. Ал Адгида лечили гороховым супом и отвратительными микстурами, которые изготавливали в землях неверных - тщетно. Самочувствие халифа не улучшалось. Теперь, как он думал, ему терять нечего.
Таинственный лекарь Абу-Фарис прошел мимо ряда воинов, выстроившихся вдоль стены, и приветливо улыбнулся седовласому поэту, спешащему немного передохнуть, так как вскоре его вновь покличет халиф, дабы тот услаждал его песнями о подвигах и любви.
Высокие двери, сработанные из сандалового дерева отворились и из покоев Ал Адгида выпорхнула стройная девушка, лицо которой прикрывала черная материя, сотканная из конского волоса. Несмотря на то, что взору лекаря предстали всего лишь глаза младшей жены халифа, глядевшие сквозь прорезь для глаз, Абу-Фарис не сдержался и подмигнул красавице.
Девушка в страхе отшатнулась.
"Болезнь все же не заставила халифа отказаться от встреч со своими женами", - отметил про себя молодой лекарь.
Оглянувшись вслед спешащей в здание гарема девушки, Абу-Фарис негрмко причмокнул языком.
Халиф встретил лекаря с широкой улыбкой, обнажая неровные желтоватые зубы.
Абу-Фарис низко поклонился.
- Дошли до меня слухи, ученый муж, - начал беседу халиф, - Что лучшего целителя чем ты не сыскать во всем мире. Так вот, я хочу знать: что из этого правда, что нет.
- Какой же я целитель, господин? - скромно пожал плечами лекарь. - Истинный целитель - Аллах, да святится его имя в веках. А я всего-навсего ловкий инструмент в его руках.
- Мне нравится твоя скромность, странник. Но это не лучший помощник лекаря. Вспомни великого Абу Али Ассана Абдаллаха. Он так и умер в нищете, а вина тому - скромность.
- Я обязательно прислушаюсь к словам великого халифа, - Абу-Фарис раболепно поклонился.
Какое-то время лекарь расспрашивал халифа о самочувствии, осмотрел его язык и лоснящееся тело.
Все это время Ал-Адгид болтал на самые различные темы, рассказывая наперебой забавные истории из своего прошлого.
Лекарь не уставал смеяться и всячески поддакивал халифу. На миг Абу-Фарис даже подумал: наверное, невозможно, чтобы в одном человеке совмещалась веселая бравада и чрезмерная жестокость. Однако фатимидский правитель Ал-Адгид был именно таким человеком.
Абу-Фарис не забыл, как двадцать лет назад в дом, где жила его семья, вторглись румские наемники. Тогда босоногий мальчишка Катеб еще не придумывал себе другие имена и даже в мыслях представить не мог, что когда-то станет вором.
Его престарелого отца сразу же обезглавили, а двух сестер увезли в неизвестном направлении. Не тронули только его самого и пожилую больную мать, которая, впрочем, так и не пережила той злосчастной ночи. Перепуганный мальчуган поспешил к главному муфтию селения, умоляя посодействовать хотя бы в возвращении сестер. Ведь франкские воины состояли на службе халифа.
- Ничего нельзя поделать, мой маленький друг, - развел руками муфтий. В его выцветившихся глазах Катеб читал горечь. - По соглашению между нашим владыкой и румскими кайсарами, франки имеют право отбирать имущество бедняков и заниматься продажей людей.
- Так великий халиф торгует нами, словно овцами? - воскликнул мальчуган, ощущая, как безнадежность железной хваткой стиснула его сердце.
- Хуже, много хуже, - горько вздохнул муфтий. - Овец он продает куда дороже.
С тех пор Катеб так и не слышал о своих сестрах и о том, какая судьба их постигла айяр мог только гадать. Должно быть, они и по сей день прислуживают какому-то франкскому вельможе или давно сгнили в увеселительных домах, разбросанных по всем землям Рума.
Десятилетнему Катебу ничего иного не оставалось, как пойти в айяры. Учиться он позволить себе не мог, а работать его никто не нанимал. Но есть-то хотелось каждый день.
И вот теперь тот самый халиф, загубивший не одну семью правоверных, сидит перед ним и рассказывает всяческие небылицы.
Должно быть, он и болен-то не серьезно, обыденное расстройство. Но влюбленный в себя Ал-Адгид не привык экономить на собственном здоровье.
- Что это? - халиф ткнул пальцем в медную чашу с бледным порошком.
- Это то, что спасет моего господина от недуга, - уклончиво ответил Катеб. Все эти десять дней он упорно зубрил трактаты о здоровье и лечении, стараясь не ударить лицом в грязь, если его позовут во дворец. И вот теперь он в личных покоях халифа выдает себя за лекаря.
- Это избавление от мук, - повторил Катеб.
Но Ал Ад-Адгида такое объяснение, похоже, не устраивало.
- Ты не ответил на мой вопрос, целитель. Мне вовсе не безразлично, что окажется в моем чреве: сладостный небат или прошлогодний навоз.
- Перед вами перетертые листья сабура, - ответил лекарь, подливая в чашу воду. - Испейте, господин.
Халиф с недовольным выражением лица принял сосуд.
- До меня дошли слухи, что ты вернул зрение дочери некоего купца, - Ал-Адгид медленно поднес чашу к пухлым губам. - Ты действительно сделал это?
Катеб широко улыбнулся:
- Я же говорил, господин, что это делает Аллах! Я же, как уже упоминал, ничтожное орудие в его руках.
- Что же за порода у всех лекарей? - халиф воздел глаза к расписанному потолку. - Их спрашиваешь одно, они отвечают другое.
Одним глотком халиф опорожнил чашу и, скривившись, заметил:
- Неприятнейшее у тебя снадобье, целитель.
- Думается, болезнь также решит и оставит твою душу в покое, господин.
- В самом деле? - с надеждой крякнул халиф.
- Не могу утверждать и клясться, ведь на все воля Аллаха, однако в девяти из десяти случаев это помогает.
- Когда же я вновь обрету здоровье? - демонстрируя нетерпеливость, осведомился Ал-Адгид.
- Сегодня ты должен еще дважды испить сей горький, но весьма ползеный настой, а наутро забудешь о том, что когда-либо хворал, мой повелитель!
- Если это так, - халиф самодовольно погладил шароподобное брюхо.- Ты будешь щедро вознагражден.
- Для меня нет высшей награды, чем лицезреть своего владыку здоровым и счастливым, - эти слова давались Катебу нелегко, но он должен разыгрывать из себя в первую очередь благочестивого человека.
- Это, конечно, похвально, но соловей всегда поет лучше на сытый желудок, запомни это. Завтра ты получишь от меня тысячу золотых динаров. А теперь я хотел бы немного отдохнуть. Счастливого тебе дня, целитель.
- Будь здоров, мой господин!
Солнце уже тонуло в водах Западного Океана, когда Катеб удалился от Каира на десяток фарсангов. Если визирь халифа и сообразить что к чему, то погоня особого смысла иметь не будет. Хотя возможно будут осуществляться попытки обнаружить злосчастного лекаря Абу-Фариса.
Вернувшись на постоялый двор, Катеб первым же делом обрил густую бороду, которую тщательно отращивал последний месяц и попросил приготовить недавно купленного багдадского скакуна.
Айяр натянул удила и оглянулся назад. Не в силах более сдерживаться, Катеб дал волю смеху. Его кто угодно мог обвинить в подлости и кровожадности, но айяр был счастлив. Счастливо потому что сделал свое дело: отомстил за свою семью и заплатил по долгу Салах Ад-Дину.
Конь, неверно истолковавший поведение свого нового хозяина, встал на дыбы, норовя освободиться от всадника, но Катеб был опытным наездником и обуздал горделивое животное несколькими ударами кнута.
Зелье показалось халифу мерзким. Оно и не удивительно. Смертельная отрава еще никому не приходилась по душе. Маковая соломинка, вставленная в задний проход покойника, и пропитавшаяся трупным ядом в течение двух дней - вещь опасная. Затем эта соломинка была высушена под солнечными лучами и истолчена в порошок. Любой целитель содрогнулся бы, узнай он, что "настой", приготовленный таким кощунственным способом, больному выдавали за снадобье. Но лекарь Абу-Фарис не был лекарем. Он был айяром, потерявшем много лет назад семью и имел полное право на собственное понятие о морали и этике.
На западе появилось облако пыли, медленно кочующее в сторону Катеба. Похоже, жалкая душа халифа отлетела в иной мир. И, наверное, лучшие лучники уже несутся во все стороны в поисках таинственного лекаря.
Смех моментально прошел.
Катеб бросил мимолетный взгляд на тускнеющий небосвод.
- О, Аллах, молю тебя, посмотри в мою сторону и позаботься о несчастном айяре, - прошептал он, погоняя скакуна.
5
Свитки карт в беспорядке лежали на невероятно огромном столе, который сам по себе был не вполне обыкновенный и отличался от большинства столов во всем мире. Его поверхность имела плавные возвышения и вырезанные углубления. Каждый день после захода солнца исфахсалары Салах Ад-Дина оттачивали свой ум в военных играх, где стол служил полем сражений. Но сегодня всеми любимая забава была отменена. Защитник Веры собрал своих лучших военачальников и с порога заявил им:
- Игры закончились, друзья мои. Теперь нам предстоит разыграть битву.
- Чем же это отличается от игры, великий? - не понял один из воинов.
- Игра - это веселое времяпровождение, где мы теряем всего-навсего деревянные фигурки. Нам же предстоит разыграть сражение, которое будет иметь место в действительности.
- С кем же мы будем воевать?
- С вечным врагом - франками.
Вперед вышел бывалый воин, обладатель длинной седой бороды.
- Означает ли это, мой господин, что мы собираемся нарушить соглашение с северными кайсарами?
- Нет, Мухлаб, - на лице Салах Ад-Дина появилась хитрая улыбка. - Последователи пророка всегда верны своему слову.
- Так стоит ли вынимать меч из ножен? Я слышал, даже плохой мир лучше славной войны. Но в моем сердце нет места трусости. Поделись с нами своими замыслами, господин, и, быть может, мы поймем всю сложность твоих мыслей.
- Ты говоришь о мире, Мухлаб. Но где он, этот мир? - Салах Ад-Дин огляделся по углам зала. - В Иерусалиме, где издавна жили тысячи правоверных, уже не встретишь и одного магометанина. А в некогда славном городе Антиохии и по сей день можно увидеть объеденные собаками кости защитников крепости.
- Я - человек темный, - признался Мухлаб. - Но когда я вижу человека, бегущего на меня с обнаженным мечом в руке - я считаю это войной. Когда же меч болтается на поясе - я называю это миром.
- В этом вся и беда, - кивнул Салах Ад-Дин.
- В чем, повелитель?
- В том, что при желании меч можно вынуть из ножен в любой момент. Я, например, вижу войну, что в голом оружии, что в зачехленном.
Мухлаб задумался.
Салах Ад-Дин тем временем поведал полководцам донесения лазутчиков, свидетельствующих о тайном призыве на воинскую службу все мужское население христианских стран Востока. Также он поделился вестями, полученными от купцов. Те сообщали о переброски многотысячного воинства из Венеции в Триполи морским путем.
Не желая сидеть и ждать, когда люди с крестами на груди предадут огню все, что ему дорого, Салах Ад-Дин первым делом подверг тщательному анализу прошлую франкскую кампанию, прозванную в землях неверных "Крестовой войной". Тогда Защитник Веры понял, что без мощного флота можно и не помышлять о надежной защите побережья. Одним из первых указов Салах Ад-Дина было предписание о создании диван ал-устуль - ведомства, управлявшего флотом. С тех пор количество судоверфей утроилось.
После того как Катеб съездил в Каир и "излечил" халифа от недуга, Салах Ад-дин стал правителем Египта и теперь желал одного - вернуть отобранные христианами города во владения правоверных. В наследство от Нур Ад-Дина ему осталась Сирия и Месопотамия, так что внутренних врагов у Защитника Веры не осталось. Всю свою силу и мощь он готовил обрушить на оккупантов.
- И все же между нами и франками - мир, - стоял на своем Мухлаб.
- Все войны начинаются одинаково, мой друг. С подписания мира.
Внезапно лакированные двери распахнулись и в зал вбежал личный дабир султана Бехруз.
- О немилосердное солнце, зачем ты освещаешь земли коварного Рума? - рыдал письмоводитель. - Зачем золотой лик Луны радует глаз неверных? О, горе!