Такую прикольную книжку на днях прочёл, не помню толком, ни названия, ни автора. Книжка из той обоймы, которые пишут студенты филфаков, а светлая голова в издательстве фасует всё это под одну фамилию, вроде Арбенина или Сурганова, - на "ура" такой вторяк по стране расходится. Самое смешное - именно студенты филфаков этот вторяк и читают запоем. Совершенный такой круговорот в природе.
Тот литературный шедевр назывался как-то, или "Полночь. Ландшафтные дизайны", или "Время корпусной мебели", не помню точно. Дело не в названии, а в следующем: я, когда наткнулся на фразу "мне уже 26 лет, а жизнь такая сложная штука", наобум несколько страниц пролистал, с там "мне уже 28, а жизнь такая сложная штука". Угадайте, какую мудрость я встретил, пролистав ещё несколько страниц. Интересная, в общем, мне книжка попалась, не зря время провёл, такой отстой прочитав.
Разговор о современной литературе начал я совсем не зря. Мне уже 29 скоро, а жизнь - говно полное. И такого мнения я придерживался и в 25, и в 18 наверное. Только тогда я на подобные темы я не заморачивался. У меня тогда других проблем хватало. Просто, когда Артём попросил написать опус на тему "Лучшие друзья моей любимой девушки", я боялся, что разольюсь с самого начала на полную свою автобиографию, а начать её кроме как фразой "мне 29 уже, а жизнь - говно полное", мне, к сожалению, нечем.
Не помню, чтобы мои современники обзывали меня циником, занудой или брюзгой... Хотя, нет, вот когда девушку бросаешь, циником по любому назовёт в какой-нибудь момент, между сбором лифчиков и косметики, которые она пакует в свою сумку. Я, вроде опять отвлёкся. Дело в том, что пока меня Артём в свою газету не позвал, я ведь жизни-то нормальной не видел. Ладно, когда ты студент, ешь через раз, зимой в кедах ходишь, живёшь, вообще, в какой-то конуре. Но уже с дипломом, полноценный специалист, член общества, и такое всё прочее, а на дворе всё та же зима, жрать опять нечего и ночуешь по-прежнему в конуре - и это притом, что на четырёх работах колбасишься. Рубен, ещё когда я дипломную писал, все уши прожужжал: меняй, Миха, специальность. Не могу я её поменять. Слишком много сил ушло, чтоб овладеть ею, хоть и обзывали недоделанным филологом. И потом, мне моя работа нравится, хоть не припомню я, чтоб в детстве мечтал стать репортёром. Космонавтом, там или пожарником - само собой разумеется, а журналист или репортёр... Гм... Нет, не было такого в моём детстве. Даже в школе во время рисования стенгазеты далеко от школы был.
Отвлёкся от себя ненаглядного. Возьмём, например, Артёма, вечно беременного малопонятными мне идеями. У человека для нашего времени биография прочти идеальная, проблем с происхождением на глобальных уровнях никогда не было, такая правильная интеллигентная семья, - а ведь и он с нами пороги пооббивал, и вместе со мной, и сам по себе, пока не устроился. Да и то папики его пристроили, когда у него планка самостоятельности до нулевой отметки упала. Хорошо, когда родители помогают. Артём с такими-то родителями не совсем ссучился. Став главредом, позвал меня и ещё пару таких же пассажиров, которые вместе с ним искали место под солнцем. Помню, когда мы предварительные детали обговорили и об оплате нашего труда заговорили, он такую сумму назвал, мы все ошалели слегка, думали, это наша зарплата за полугодие, если не за год. Он сам тоже на рожи наши смотрел, улыбался понимающе. Он всё понимал, мой друг Артёмка, потому что до этого два или три года вместе с нами пороги оббивал.
Дальше ещё смешнее стало. Я-то ведь как привык: берут тебя в штат какой-нибудь вшивой газетёнки, которая ещё вчера была набита бесплатными объявлениями, а сегодня учредитель решил стать вторым "Московским Комсомольцем". Помимо тебя там ещё два или три дипломированных мудака сидят, только дипломы они ещё при совке получили и за свою ставку кроме как редактирования тех самых б/о заниматься не будут. То есть, ты молодой сотрудник должен делать всё и вся, иногда даже не за ставку, если взяли тебя на испытательный срок. Динамили обычно. В одиночку "МК" не сделаешь, даже если у тебя семь пядей во лбу. Правда, это я сейчас такой умный. А тогда - дурак дураком. Хлеба не надо - работу давай, и такое всё прочее....
У Артёма с точностью до наоборот случилось. Теперь я должен был быть дипломированным мудаком, за которого молодые специалисты всю работу делают. Только мудачного опыта у меня совсем не было. Штат-то я набрал, только и меня самого не рабочем месте видели редко. То есть, я работал наравне со своими подчинёнными. Помню, Артём зверел, когда в отдел заходил, а там никого, кроме дурочки Оксаны не было. Но газета получалась, а Артём не дурак, предостерёг только: "Весь отдел тебе на шею сядет. Есть такое явление - начальники за подчинённых пашут". Ну, третий год уже команда не меняется, на шею мне пока ещё никто не сел. И слава Богу...
Правда, и рассказ не о том.
Никак я к своей личной жизни не доберусь. Но, вроде бы, уже недалеко...
Я целиком и полностью согласен с Артёмом, когда он говорит, что наше поколение восстало из пепла. В военных действиях участия, конечно, не принимали, но кто впроголодь с семьёй и маленьким ребенком на руках, кто просто всех на хер послал, на чёрную работу ушёл, кто, вообще, повесился от безнадёги...
Всякое было, и со всяким по-разному...
Я себя в тупик безысходности сам загнал, винить некого. Сейчас уже не помню почти ничего, а кто не знал, тот не поверит: на втором курсе Университета я женился. По-настоящему, со штампом в паспорте. Только машины с куклой не было - денег не хватило на такие излишества. Сейчас душой кривить нечего, влюбился я тогда в первый раз в своей жизни, ещё повезло, что не в первую попавшуюся шлюху. Другой вопрос, как моя любимая на этот шаг решилась. Лена со мной на одном курсе училась, приезжая, в общежитии жила, из порядочной семьи и такое всё прочее, не дурочка, вроде, что из меня и как особых иллюзий не строила... Тоже влюбилась наверное, только в отличии от меня, не в первый раз.
У меня уже тогда какая-то работа была. То есть, я себя настолько самостоятельным считал, что родителей о своей женитьбе просто поставил в известность. Не помню, по-моему я даже не рассчитывал свою молодую жену в родительском доме селить, другой вариант смонтировался. На то время я дома ночевал-то не всегда, я черепами отношений почти не поддерживал, хотя под одной с ними крышей жил. И вот, значит, решил заново наладить отношения: мама и папа здравствуйте, поздравьте меня, я создал новую ячейку общества...
Не хочется портить свой высокий слог нецензурщиной, но, блядь, как мой папаша разорался, это пиздец какой-то, другого слога не отыщу. Он, дуболом со стажем и раньше возникал чересчур эмоционально в адрес своего единственного сына, но тут он сделал все свои предыдущие маразматические взрывы вместе взятые. Не давая мне рта раскрыть, сам он решил почему-то, что Ленка от меня забеременела, я же, кобель паршивый, конец сую куда ни попадя, на шее у него вишу, но на аборт он денег не даст, о том могу даже не мечтать. В общем, сам с собой папашка наговорился в тот день выше крыши. Я собрал вещи и перебрался в общагу на Розы Люксембург. А через два месяца нам с Ленкой дали в той же общаге комнату. Жена, по примеру мужа, работу какую-то искать начала, халтуры появились. В общем, жизнь молодой супружеской пары начала налаживаться.
Я иногда пытался представить себе лицо папы, когда он узнаёт, что у меня, вроде как, всё в порядке, и не забеременел от меня никто, и женился по любви... В детстве у меня друг был, одноклассник Андрей Сычёв. Мы как-то зимой дома у него тусовались, так он мне показал свой будильник с каким-то странным дефектом: часы шли, если только положить их на спину, то есть лёжа. Вот и отец мой казался мне таким будильником - идти - идёт, но только лёжа, мнения его уже никто не спрашивает, на помощь его никто не рассчитывает.
Мы с ним после моей свадьбы пять лет не разговаривали и не встречались даже случайно. Мама нас с Ленкой в общаге навещала, продукты какие-то приносила, говорила, чтос отцом всё наладиться... Всё, правда наладилось, только ни мамы, ни семьи моей к тому времени уже не было.
Впрочем, обо всём по порядку, как любит говорить наш главред.
С Ленкой мы рекордно огромный срок продержались - три года, вплоть до последнего курса. В заявлении о разводе написали "психологическая несовместимость". Выросли просто оба, интересы свои у каждого появились. Друг друга не держали, разбежались без плевков в спину. Правда, и потом встречались без сердечных поцелуев. У неё-то всё в порядке, то есть, третий раз замужем, от каждого мужа по ребёнку (кроме меня). Когда я говорю "всё в порядке", это значит, что ни с жильём, ни с другими бытовыми атрибутами проблем у неё нет. Свои-то проблемы себе самому кажутся самыми серьёзными, и примеряешь их под других. А у меня, как с ней не встречусь, или угол найти не могу, куда со всем своим хламом вселиться можно, или работа срочно нужна, не то с голоду подохну. А у Ленки проблемы - какого стоматолога выбрать или в каком бутике шляпку купить, чтоб дурой не выглядеть. Каждому своё.
И странное дело: сейчас, когда у меня всё наладилось, случайных встреч с ней почему-то не происходит. Может, уехала моя бывшая жена куда-то, а может просто не судьба мне похвастаться перед ней своими достижениями.
Когда-нибудь я напишу познавательную книжку и с названием мудрствовать сильно не буду, что-нибудь вроде: "Я и квартирные хозяйки". После моего семейно-общажного опыта жильё нужно было искать. Как мне казалось, с требованиями к жилплощади я особо не усердствовал: минимум удобств, и чтоб домой можно было возвращаться в любое время дня или ночи. И при таком минимуме, не поверите, жильё я находил с большими усилиями.
Прямо сейчас за написание познавательного труда я браться не собираюсь, несколько всего слов напишу. В большинстве своём дешёвое жильё сдают бабушки, у которых площадь свободная имеется, а на нищенскую пенсию не проживёшь. Проблемы с ними начинаются, когда первую оплату производишь - после этого они начинают воспринимать себя никак не меньше королевами мира. Ну, как же: бюджет королевства уже есть, есть и подданые в лице квартиранта. Короче, планка у них падает очень быстро и низко, единственный выход - на глаза им как можно реже показываться, потому что играть королеву в одиночестве - скучное занятие, особенно если тебе за 60.
Другая уникальная категория квартирных хозяек, до тошноты мною любимая - разведёнки или вдовы около сороковника, которые в отличии от первой категории видят в тебе не обильного на лесть подданного, а потенциального любовника. И то, что тебе блевать хочется от одной только мысли с уклоном в постель, им совершенно наплевать. И ты сам изменить что-либо не в силах, рано или поздно, хоть по пьяни, хоть трезвости, обнаружишь в своей арендованной койке хозяйку с распростертыми объятьями жарко дышащей вонью нечищенных зубов тебе в лицо: "Я твоя! Делай со мной что хочешь!"
Почти смешно. А я вот как сейчас помню, чуть в окно не выпрыгнул, когда вернулся за полночь, а у меня в постели чудо старше меня чуть ли не вдвое, а на ней - прорванная в самых интимных местах старая ночнушка. Самому-то не смешно, потому что жильё такое снимал от безнадёги, денег на квартиру отдельную не хватало. Так что Артём, позвав к себе в газету, помог решить глобальнейшую проблему в моей жизни, за что выставляться ему я просто задолбаюсь.
Хотя бы потому, что море водки он не выпьет.
Как ни оглянусь, прежде голова была занята бытовухой, обыденными заморочками. По новой семью заводить было, если не последним пунктом в жизненных планах, то где-то предпоследним. Поэтому сейчас иногда кажется, будто на пенсию вышел - штиль полный. С работой устаканилось, с жильём тоже. Ещё пару лет - буду ломать голову, в каком бутике шляпку на весну покупать. Правда, продвинутый Артёмка говорит, что расслабляться не стоит, и вновь с ним соглашусь, потому что мне уже 29, а жизнь по-прежнему говно полное.
Со стабильным жильём большая лажа вышла. Я только-только квартиру снял с мебелью на длительный срок, новоселье справил, маму пригласил, а через две недели она умерла. Из-за напряжений с отцом на похороны я не пошёл. Думаю, мам не обиделась бы, она при жизни была очень добрым, дипломатичным человеком, вряд ли обрадовалась бы, если бы её сын с мужем прямо на её могиле разборку по понятиям затеяли бы... Хотя не знаю. Вряд ли я на такое отважился. Не знаю, короче. Тихо напился у себя дома, а на похороны не пошёл. Всё. Хотел бы исправить что-то - уже невозможно.
Дальше совсем смешно наступило. Папенька меня родной разыскивать начал. Я, конечно, динамил его до последнего, но он - настырный, даже не настойчивый, все телефоны в редакции оборвал, так, что некоторое время спустя я на каждом шагу натыкался на укоризненные взгляды наших редакционных женщин, которые имели весьма смутные представления о положение ценностей в моей родительской семье. На ответный шаг я решился только когда Артём сказал: "Хоть позвони ему". Это означало, что папенька раздобыл телефон нашего главреда и успел закапать мозги и ему тоже. Так что цель встречи с родителем была весьма и весьма весомой - например, руки ему отбить, чтоб по телефонам трезвонить перестал.
Он здорово постарел с того момента когда я видел его в последний раз. Видимо, поэтому у меня наглости не хватило рассмеяться ему в лицо, когда я узнал его идеи. Ну, дуболом, ну недалёкий человек, но он мне отец родной, по-своему хотел для сына хорошей жизни.
А идея моего папеньки на старости лет посетила просто гениальная: свалить в деревню к матери и оставить квартиру для единственного непутёвого наследника. Я, разумеется, пообещал подумать над его предложением, от которого невозможно отказаться, в думше самому себе пообещав не поддаваться на такие дешёвые провокации. Двенадцать лоет никакой помощи от него не видел, и дальше как-нибудь протяну! Пусть продаёт свою хату и покупает себе какой-нибудь ветряной двигатель, чтоб жить с ним в деревне, на фиг мне его жилплощадь нужна!
Так думал я, намереваясь поступить в соответствии со своими размышлениями, как вдруг, ну, вот как лезвие из ножа-финки, выскочил Рубен. Мне бы столько, нет, даже не цинизма, а реализма, что ли, сколько в нём. Он мне целую речь произнёс и, заметьте, не по пьяни, о том, что старик мой пытается искупить предо мною грехи прошлого, он, мол, двенадцать лет назад был не прав и я просто обязан пойти моему дорогому родителю навстречу.
Я взял да и пошёл.
Никак не ожидал, что у моего отца есть чувство юмора. Я-то думал, вернусь в родные пенаты с обстановкой, знакомой мне с детства. Но у папеньки было своё решение; из мебели он оставил мне самое необходимое: кухонный шкаф-пенал, продавленное кресло, шифоньер и телевизор "Электроника" хрен знает какого поколения. Даже кровати никакой не оставил. Я смеяться начал, когда увидел своё старое новое жильё. Ладно, фиг с ним, хоть ванну в деревню не утащил. Всё равно сейчас самое интересное начинается - потому что про баб...
Это всегда актуально - кто с кем трахается. А после сексуальной революции большинству всё равно с кем трахаться, было бы где. Я подростком себя помню, насколько всё просто было: какие там чувства, какая любовь? У девчонки, всё равно какой, черепов дома нету - к ней идёшь. У тебя - ведёшь к себе.
И вот тут, значит у меня своя собственная жилплощадь появилась - только не надо думать, будто я на следующий же день после отъезда папеньки баб табунами начал водить. До ума квартиру довёл героическими усилиями, при чём в сравнительно короткие сроки. Короче, когда вся эта канитель закончилась, мне уже как-то не до баб было. Я даже новоселье повторно справлять не стал.
Относительно жизни, помимо того, что она - говно полное, замечу ещё, что подлая она достаточно тварь. Изо всех сил пытаешься изгнать из памяти вшивые и гнусные моменты своего прошлого (вроде той тётки в рваной ночнушке), как она подсовывает тебе паллиатив и никуда не уйти от него, не отвертеться.
Нину и Наташу я знал ещё в университете, на два курса моложе моего учились, на этаж ниже моего в общаге жили. Курили иногда вместе, шуточками одноплановыми обменивались: я, вот, женатый такой, серьёзный мужчина, и такое всё прочее, а они - только собираются, а ничего лучше меня на горизонте их девичьей жизни и нету... Ещё помню случай: Наташка до истерики дошла, то ли парень её бросил, то ли просто зачёт какой-тоне сдала. Её всем этажом успокаивали, только воды ей в чашке принести в голову одному мне пришло. Помню, зубы о край чашки звонко стучали и жена за мной ревниво, так, наблюдала, а потом вскользь заметила, что я просто создан для того, чтобы успокаивать женщин.
И вот много лет спустя я снова встретил их вместе, Нину и Наташу, точно так же стояли и курили в парке Гурова под танком с таким видом, будто парк - это бытовка четвёртого этажа общежития универа. Я давно заметил, что много лет спустя встреча со знакомыми, далеко не близкими людьми, радует больше, чем с близкими друзьями. Не знаю, почему так.
Нинку и Наташку в тот день я и, правда, рад был видеть, затащил в какой-то ближайший кабак, сначала сам похвастался - завотделом, такое всё прочее - потом наехал на них: у вас как..?
Не фонтан, короче, у них было. То есть, дослужились до каких-то там менеджеров среднего звена, только оказалось, что на их зарплату ничего кроме комнаты с бабушкой не обламывается. И так я их рад был видеть, и так мне были близки их проблемы - сам всего год назад с бабушкой какой-то проживал - что взял и ляпнул: "Девчонки, у меня места сейчас - навалом, хоть сегодня въезжайте!"Сначала предложил безо всякой задней мысли, а потом подумал. Я подумал, что Нина с Наташей за все эти годы замуж за городского мальчика так и не выскочившие, ничего, кроме задней мысли не увидят. Они, и правда, странновато так переглянулись, сказали, что "будут иметь в виду", натянуто попрощались и удалились. Как я думал - навсегда.
Ошибся, конечно.
Очевидно, крайняк у них был капитальный, потому что позвонили они мне уже на следующий день. У меня какая-то замороченность на работе серьёзная была, даже не помню, кто в редакцию за ключами заехал, а вечером домой вернулся - и дома своего не узнал. Всё-таки, женская рука много значит. Они ведь выдраили и вымыли даже в тех местах квартиры, о существовании которых я не подозревал. Поздний вечер уже был, я вырубился моментально на диване, девчонки ещё шушукались о чём-то, шмыгали до дому. Жизненно важные вопросы мы только наутро обсудили.
Вопрос, собственно был один: как жить в одной квартире с двумя симпатичными подругами и можно ли кому-нибудь из них забивать клинья? Советоваться с кем-то из друзей мне было напряжно, да и разрешился вопрос как-то сам по себе - после трёх лет проживания на девчачьем этаже, ещё бы он не разрешился! В общаге по этажу девки, конечно, не в чём мать родила ходят, но такие экземпляры попадались: в трусах, колготках, лифчике и с зубной щёткой во рту чухает такое создание в бытовку за чайником, а там я сижу, курю на батарее. Привыкаешь...
Вот и к Наташке с Нинкой я привык. А они привыкли ко мне. Писать об этом немного в лом, но уже месяц спустя я мог завтракать в одних трусах на кухне, а Наташка в ночнушке в это же время болтала с кем-то по телефону. Поздняя весна, знаете ли, теплынь на дворе...
Конечно, с кем-то они встречались, с кем-то гуляли. Правда, ни одного раза не случалось так, чтобы своих ухажёров они домой ко мне приводили, может быть только днём, когда я на работе был. А потом наступило лето и случилось самое страшное, что могло случиться: Наташка уехала домой и я остался с Ниной наедине.
Прежде я не обращал внимание: вот, когда Наташка в неглиже с телефонной трубкой в медно-рыжих волосах, а где-то в квартире незримо присутствует её подружка, и вместе они были для меня единым неделимым целым с тех самых пор, когда увидел их однажды на четвёртом этаже общежития. Порознь я увидел их много лет спустя. Надо заметить, ничего хорошего из этого не вышло.
Нина не страдала заморочками, подобными моим. На следующее утро после отъезда Наташки она также привычно вышла из гостиной в прихожую в знакомой мне ночнушке, зевая во весь рот, сказала мне "добро утро"... Такой я видел её каждое утро в течении месяца, но оборвалась невидимая нить, связывавшая её с подружкой, нить, которую я придумал женатым студентом, сам о том не подозревая.
Добро утро, Нина.
Смотри не напивайся сильно сегодня вечером...
... вечером она заявилась домой позже меня, я же, неизвестно почему места себе не находил в родительском доме, и, когда она, наконец, появилась (корпоративная пьянка, никак нельзя было отказаться от литра водки), схватил за локти, требовательно заглянул в глаза, спросил, где она была. Далее последовала отвратительная скандальная сцена. Нина кричала, что, если они живут с Наташкой у меня дома, это ничего не значит, никаких прав я на них не имею - я орал в ответ, что никаких прав никогда не предъявлял и предъявлять не буду. Всё было без толку. Мы разговаривали, вернее, орали на разных языках. К тому же в течении всей этой крикливой возни она пыталась справиться как-то со своей одеждой, замечательно помню её с задранной чуть ли не до подмышек мини-юбкой, размахивающей уже снятым лифчиком у меня перед глазами: "Ни-ког-да, Мишаня, слышишь, ни-ког-да!!!"
Расплакалась потом как ребёнок. Мы даже не смогли добраться до постели, занялись любовью прямо на пороге, между прихожей и моей спальней, на границе света (был включён только в прихожей) и тени (в спальне остывал июльский поздний вечер). Наверняка какой-нибудь практикующий психолог, покопавшись в моей бедной голове, вычислил бы во мне подсознательное желание овладеть любой из этих бедных девушек... Я любил Нину, честное-пречестное слово, хотя, должен признать, до начала наших отношений внешне Наташке нравилась мне больше - такая, знаете, зеленоглазая, рыжеволосая ведьмочка. Но вот: сонный чёткий профиль Нины на фоне предрассветного утра - и в этом профиле я видел каждую её слезинку, пролитую за ночь - пролитую от счастья или несчастья... Некоторые из них высохли на моём лице.
Возможно, всё сложилось бы иначе, если бы мы не шифровались до последнего от Наташки. Не знаю. Теперь я ничего не знаю. А тогда было даже немного в кайф, вроде как вернулся в своё порочное тинейджерство, когда нужно было шифроваться от старших товарищей - родителей и учителей, в частности. Возвращались поздними вечерами с дистанцией в двадцать минут - я чувствовал себя полным идиотом, вытаптывая газон перед подъездом.
О том, что Наташка ничего не знала, мне стало ясно, когда комбинация с отъездом одной из подружек повторилась с точностью до наоборот: я остался наедине с рыжеволосой красавицей. Собираясь домой, Нина, шутя, говорила о тестировании моих к ней чувств - я не воспринимал её слов всерьёз. Но поздним вечером, всего несколько часов спустя после её отъезда, в квартиру ввалилась полупьяная Наташка - корпоративная вечеринка, и такое всё прочее, ага!
Не помню, из-за чего мы сцепились. Помню только, как до последнего прятался от полупьяной Наташки в квартире, спасаясь от неизбежного. А так ничего нового: слёзы, до постели не добрались, свет не погасили и только под утро место перед рассветным окном, настежь распахнутым, я занял первым. Я молил всех известных мне богов, чтобы свершилось хотя бы одно чудо из двух: либо сделать так, чтобы Нина никогда не вернулась в город, либо удалить Наташку на недосягаемую дистанцию...
Никто меня, конечно, не услышал. Боюсь, не смогу дать детального отчёта о тех нескольких днях двойной жизни, с вписанным в них банальнейшим треугольником с одной лишь особенностью: все персонажи действа находились под одной крышей, и двое из троих не имели представления о расположении граней. Я сбегал с работы днём, по пути домой забывая, с кем же сегодня назначен контакт на стареньком раскладном диване. И Нине, и Наташе я обещал одно и то же, одинаково клялся в любви верности...
Я не выдержал. Рано или поздно все секреты раскрылись бы сами по себе, но я пренебрёг логикой, когда собирал их в своей спальне, я просто не выдержал. Они, уже до боли привычно, были наряжены в ночные рубашки. Я, надо отметить, тоже обошёлся без смокинга. Спотыкаясь на каждом слове, я раскрыл все карты, не глядя ни на одну из них. Молчание становилось слишком долгим. Раз уж первой в моих объятьях оказалась Нина, я посмотрел сначала на неё.
К моему удивлению, её взгляд не сделал мне дыры в голове. Поджав губы, словно после долгого поцелуя, Нина быстро переглянулась со своей подружкой (и моей второй любовницей) и сказала, что, в принципе, ничего страшного в сложившейся ситуации не видит и тогда, после встречи в парке Гурова, подозревала, что ничем другим наши отношения закончиться не могут.
Поражённый услышанным, я перевёл взгляд на Наташку - и встретил тот же тупик покорности и солидарности с Ниной. Не помню дословно, что сказала Наташка, примерно то же самое, что и её подружка. Далее они заговорили или одно и то же, или настолько оперативно перехватывали эстафету друг у друга, что вокруг меня выросла плотная непробиваемая плотина в форме: мы будем жить втроём.
И мы начали жить втроём.
Едва распознав во мне признаки покорности, девочки принялись разрабатывать какие-то сугубо практические аспекты, - я же был слаб даже для такого элементарного действия, как глубокий вдох. Да, я нуждался в глотке чистого, прозрачного воздуха, а вот, смотрите, я не мог пошевелить и пальцем, чтобы хоть что-то изменить...
Занимательной вышла наша поездка на сумрачное, слякотное морское побережье. Я умышленно продинамил предыдущее становление нашего порочного быта, потому что до поездки на море общество (или то, что принято называть обществом) пока только подозревало об истинном раскладе чувств отношений, соотношений и сношений. Юг - даже сквозь моросящий дождь - действует расслабляюще, девочки чувствовали себя весьма комфортно...
... чего нельзя было сказать обо мне. Не знаю, том же Артёму более присуще оперировать такими терминами, как "общество". Я лишь замечу, что вещи, вроде "морали" или "аморальности" существуют относительно того самого общества - и вот, в конце лета, на морском берегу меня регулярно одолевали рвотные рефлексы, потому что не знаю когда, наверно ещё в раннем детстве в моём сознании сложился крепкий стереотип: любимая женщина у мужчины должна быть одна - и наоборот. А как разорвать гнусный треугольник со мною в качестве одной грани, я не знал.
Нина и наташа были, очевидно, иногомнения, не раз призывали меня относиться к вещам проще и спокойнее, однако чем дальше я пытался найти простоту и спокойствие, тем сильнее в них двоих проступало то, что иначе как блядством не назовёшь. С этим едва уловимым налётом они побывали на морском берегу (двенадцать безумных дней!), с ним же отправлялись на свои менеджеровые службы, когда мы вернулись обратно в цивилизацию...
Ничего удивительного: вскоре, едва успела сменить окраску листва на деревьях, Нину и Наташу я начал ревновать к неизвестности. Были жуткие эпизоды с криками и истериками, они повторяли, что я по-прежнему не имею на них никаких прав и, явно издеваясь, рекомендовали мне оформить наши отношения, если я всё-таки думаю, будто какие-то права на них у меня есть.
Все те эпизоды довольно предсказуемо заканчивались на стареньком раскладном диване. После достаточно шумного сношения, за те три месяца ставшие также достаточно предсказуемыми до малейших телодвижений, лёжа между рыжей ведьмочкой и хрупкой брюнеточкой, я думал, что ничего, кроме постели, общего у меня с этими квартирантками нет, и ничего не стоит порвать с ними, ну, вот, хотя бы наутро. Наступало утро, я поднимался с дивана, чистил зубы, завтракал и одевался, разминаясь в квартире то с Ниной, то с Наташей, отправлялся на работу. По пути в редакцию и в самой редакции мне казалось, что каждое лицо, попав в поле моего зрения, после, выйдя из него, усмехается цинично и зло. Спецопросов на эту темя я не проводил, и так уж вышло, что первым человеком, которому я изверг душу (или душеизвергнул) стал Рубен.
В отличии от Артёма, с которым меня связывает не менее долгая дружба, Рубен всегда казался мне более циничным и рассудительным. Выслушав меня достаточно невнимательно, он искренне удивился тому, что я не начал спать с обеими девочками сразу, а ждал какого-то там июня. Он сказал, что должен непременно всё увидеть сам, и были мы пьяны, его знакомства с Ниной и Наташей я не запомнил, зато наутро обнаружил неизвестно откуда взявшиеся деньги - на тумбочке, возле дивана. Девочки мало чем могли мне помочь в воспоминаниях, а вытащивший меня из редакции в обеденный перерыв для опохмелки Рубен сказал, чтобы я не выделывался, потому что, мол, моему положению может позавидовать любой мужик, хоть старый, хоть молодой, хоть женатый, хоть холостой.
Не теряя темпа, он изложил мне, как опытному пользователю женщин (!!!) какую-то сногсшибательную историю, где была Германия, родина и не то сталепрокатный, не то металлургический комбинат. Не помню точно сюжета, но я долго смеялся, когда Рубен, наконец, добрался к финалу и совал мне под нос снимок какой-то девушки в раздельном купальнике.
Это была Тамара.
Вернее, это была её точная копия образца 70-х годов прошлого столетия, но тогда, едва взглянув на снимок, я сразу вспомнил ту бестолковую халтуру, откровенный заказняк, когда отправился в гуманитарное училище, где имел место финал по женскому волейболу среди средних специальных учебных заведений. Ничего более захватывающего, чем женский волейбол мне видеть не приходилось. Девушка с вьющимися волосами и открытым, смелым взглядом при перестановке игроков, перед подачей умудрялась засыпать меня массой вопросов. Однажды, во время матча, ей укоризненно свистнул судья - за равнодушие - потом она подбрасывала над собой мяч, размахивалась широко для подачи... Если бы я сделал хоть один снимок, халтуру ту у меня взяли бы наверное, только в "Плейбой".
Несколько лет спустя, получив от неё привет в виде старенького фотоснимка пусть и не с её изображением, я понял, что могу вернуть тот день, и пусть он будет снабжён судейской трелью. За поиски я взялся, не принимая во внимание проекты Рубена. О Нине с Наташей я забыл ещё раньше.
Она совсем не изменилась. Она училась в Университете, жила в Куйбышевском районе, на "Смолянке". Она сказала, что тогда я написал "классную статью", хотя текста там было два абзаца вместе с названием и анонсом. Она была рада меня видеть. Мы гуляли далеко за полночь и расстались без взаимных обещаний.
Самое интересное ожидало меня дома. Две эти курицы, сами, то поодиночке, то вместе возвращавшиеся чуть ли не под утро, натянуто поинтересовались, где я так долго был. Уже не колеблясь по поводу их чувств, я сообщил, что люблю другую. То есть третью. Из ночных глубин поднялось привычное кудахтанье, закончившееся на рассвете, - а я ведь только ждал подходящего случая, чтобы позвонить Тамаре, назначить её новое свидание.
Никогда не думал, что пасмурная, дождливая осень придётся мне по душе. Я был настолько беспечен, что в какой-то из октябрьских вечеров глупо проговорился, рассказал Тамаре, какое событие подвигло меня разыскать её несколько лет спустя. Помню, мутный блеск её глаз в свете уличных фонарей. Она сказала, что раз так, я должен немедленно познакомить её с Рубеном. Я сказал, что она не совсем правильно меня поняла, я нашёл её не для того, чтобы уложить в койку какому-то немцу, - она возразила, сказала, что именно для этого, иначе почему я не разыскал её раньше?..
Долбанная женская логика, непонятная даже женщинам!
Дома Нина с Наташей с шестьдесят второй попытки пытались отчалить на новое местожительства. Когда им, наконец, это удалось, я был буквально вынужден устроить Тамарины смотрины - иначе она разыскала бы Рубена самостоятельно и неизвестно чем бы всё это закончилось. Закадычный друган детства всем остался доволен. Мне же казалось, что, вот, наконец-то дела идут на лад: совсем недавно я жил с двумя девушками сразу, теперь стал профессиональным сводником.
А Рубен развил вокруг Тамары активную деятельность. Чуть ли не ежедневно из каких-то обкомов и облисполкомов приезжали какие-то дядьки посмотреть на Тому. Квартира моя превратилась в штаб-квартиру организации с неопределёнными целями и задачами. Я эе чувствовал рвотные позывы чаще обычного и больше не сдерживал их, так как круглосуточно контролировать меня уже было некому.
Я ошибался, когда так думал.
Я разговаривал с Тамарой глубокой ночью, через тонкую дверь туалета. Она не верила. Прежде она не верила в то, что она нужна мне не для какого-то немца. Она говорила, что сама во всём виновата, потому что всё зашло слишком далеко и назад дороги нет. Но, ничего, всё уляжется, все разъедутся - и вот тогда-то она будет моей.
Хорошо помню её взгляд с едва заметной трещиной-сомнением: кому она, вообще, будет нужна, если весь город будет знать о том, что она спала с немцем из-за какого-то завода? Я сказал, что она не будет ни с кем спать. Тамара сказала, что тогда нас убьют. Я сказал: посмотрим, хотя, куда нужно смотреть, я на самом деле не знал...
С мебелью о ту пору у меня сложилась забавная ситуация: весь дом был напичкан всякой импортной бытовой и радиоаппаратурой, пребывающей в нерабочем состоянии, тогда как отечественные их собраться, в рабочем состоянии скромно ютились по разным углам, при чём их не всегда можно было отыскать.
Телевизоры стояли рядом, импортный с отечественным. В тот день мне они казались сущими символами нашего с Тамарой положения: вот лучшее - но мёртвое, вот худшее - но рабочее.
Нельзя сказать, что Рубена обрадовало известие о некоторых переменах в расположении моральных ценностей и аморальных бесценностях. В какой-то момент мы сцепились, как школьники, преимущество было, конечно на стороне Рубена. Тамара нас разнимала. Я впервые видел Рубена таким испуганным, что было мне на руку: во время одной из стычек я тайком свистнул у него пистолет, один из тех, которые, как мне казалось, Рубен находит прямо на тротуаре, вроде как дети подбирают монеты и просто интересные для них предметы. Я рассчитывал уничтожить немецкого гостя, прежде чем его гнусные лапы доберутся к Тамаре.
Мне удалось выстрелить один-единственный только раз, да и то я промахнулся. Охрана в аэропорту оказалась более меткой, а потом, к моему огромному удивлению, кто-то принял мою сторону, отстреливался за меня, пока я с пулей в предплечье приходил в себя под световым табло, а Тамара, заливая меня слезами, опасалась ко мне прикасаться. Абсурдность ситуации дополнял Рубен, скакавший вокруг только что прибывшего немца и орущий ему, почему-то, по-английски: "I love my native land! I`m patriot!"
Когда для достижения цели уходит слишком много усилий, цель становится бессмысленной. Мне кажется, что за те несколько дней мы слишком устали вместе с Тамарой, чересчур сложным вышел путь к тому солнечному месту, где мы должны быть вместе, а когда, наконец, добрались до него, оказалось, что уже наступила зима, пусть и украшенная пёстрыми огнями полярной ночи.
Конечно, Тома навещала меня в больнице. Мы жили ещё какое-то время вместе, после моей выписки. Даже простивший всех и вся Рубен смотрел на нас с какой-то завистью...
Когда она ушла, я был уверен лишь в одном: когда-нибудь, несколько лет спустя я разыщу её вновь...
Мы писали, мы писали,
Наши пальчики устали,
Мы немного отдохнём,
И опять писать начнём...
Разумным после всего вышесказанного будет выглядеть вопрос: всегда ли я воспринимал жизнь тяжёлой массой на букву "г"? Нет, не всегда, отвечу я. Были минуты, и с университетскими шлюхами, и с Тамарой, я чувствовал себя бесконечно счастливым. Звучит, как "десять минут вечного блаженства". Очевидно, были те минуты слишком короткими, если я не боролся за своё счастье или же был к нему безразличен, не желал закрепить рядом с собой теми волшебными приёмами, что пользуются обычно влюблённые с высшим образованием.
И были, даже не минуты, целые дни - много дней! - когда я действительно считал, что нашёл своё счастье. Случилось это благодаря трезвому взвешенному подходу, более присущему в делах земных, отнюдь не поднебесных. Не первый год я замечаю, что в выборе спутника (или спутницы) жизни, руководствоваться логикой и здравым смыслом достаётся совершенно уж законченным циникам или прагматикам. Поэтому сильно удивился, когда по той же схеме, мне, с головой увлекающемуся самыми распоследними шлюхами, мне почти досталось обыкновенное семейное счастье.
Во всяком случае, на время развития тех событий всё так казалось. Циник или романтик - всегда должно случиться случай знакомства. Всё знакомства (если в деле не замешана сводня) случайные. Сейчас стыдно признаться, но ко дню знакомства с Ритой, я начал бояться женщин. Стыдно, потому что, как мне казалось, бояться их, даже с опытом значительно больше моего - самое последнее дело. Не делясь своими размышлениями с Рубеном, и без того слышал его голос с оттенками брезгливости: "Три шалавы нашего репортёришку обидели!"
То был какой-то сумрачный период или до майских праздников, или после. Работы не было почти никакой. В газете мы успели протянуть и процесс замены покрытия дорого в городе, и гаишников, которые ни фига не делали, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию; кажется, в те дни досталось от нашей газеты и местной консерватории, безобидному, на первый взгляд учреждению. Мы с Артёмом молча сидели перед распахнутым окном и гадали, на ком же сегодня женят нас дамы из бухгалтерии.
Когда в офисе появилась Рита, я понял, как много потерял, редко появляясь на рабочем месте. Как мне потом рассказал Артём, прежде она работала в редакции (я не запомнил, кем именно, не то дизайнером, не то верстальщиком); проработала совсем немного, как позже выяснилось, подолгу на одном месте не засиживалась.
Маленькая, пушистая, хорошенькая непоседа.
Редакция ожила с её появлением. Со всеми, без исключения, Рите удалось сохранить хорошие отношения. Двигали мебель, кто-то побежал за коньяком к торту. Помню, как Артём как-то чересчур пафосно представил меня гостье - Рита тут же, махнув мохнатыми ресницами, с интересом взглянула на меня, и сказала, что внимательно читает газету, но теперь будет читать более внимательно, и обращать внимание, кому в какой статье принадлежит авторство. Артём тут же предложил не откладывать дело в долгий ящик (то есть, в будущее, и становилось неясно, кто у нас тут сводник - бухгалтерия или главред), Миша, мол, хоть сейчас составит подборку лучших своих статей, но сейчас этого делать никто не стал, потому что коньяк, кофе и торт... Лишь ненадолго переведя взгляд на заоконный пейзаж (всё время, украдкой или в открытую, смотрел на Риту), в самый последний месяц самого прекрасного времени года я подумал: наконец-то пришла весна.
Конечно, Рита пришла ещё раз. За моими статьями - "в электричестве", как выразилась она, потому что громадную часть своего рабочего времени проводила за компьютером и читать ей проще было с монитора. Были очередные то ли праздники, то ли предпраздники, то ли постпраздники, опять были коньяк и торт, и потому её первое и следующие появления в нашей редакции слились для меня в одно целое. По возможности незаметно (безрезультатно: после выяснилось, что все, всё знали, все, всё заметили - очень уж яркой была девушка Рита), я вызвался проводить её сам ещё не зная куда. Действительно незаметно, к наступлению сумерек мы оказались у реки.
Там всё и случилось, там всё и началось...
О разумности и логике я заговорил здесь ненапрасно. На первый взгляд союз наш выглядел чистым безумием. Так думал я, когда мне открылась полная картина того, что принято называть "положением в обществе". Но, видите ли, я не расстался с ней, когда картина всё же открылась - и вот, как раз это было не чистым безумием, а плодом логики и здравого смысла.
Рита не намеревалась ничего скрывать. Да, наверное, ничего и не получилось бы у неё. Она была замужем за человеком, которого не любила больше двух лет и от которого я практически не узнал о себе ничего нового. У неё был сын, масса родственников и друзей - всё совершенно незнакомые мне люди, от круга которых я был далёк всю свою сознательную жизнь. Спрашивая себя в те дни, почему я не разошёлся с ней сразу же, после первого конфликта, причиной которого было окружение моей любимой девушки, я с ужасом обнаруживал, как я стар. Не star. Не superstar. А просто стар. Каким ещё должен быть человек, испытывающий желание завести семью, детей и такое всё прочее?
И я покорился судьбе. Невероятными усилиями Рите удалось оформить развод. Невероятными усилиями мне удалось поладить с её родственниками и даже с её семилетним сыном (хотя, признаюсь, его постоянное, как мне казалось, круглосуточное желание играть всё равно во что, способно свети с ума даже шизофреника). Но вот друзья Риты...
Весьма и весьма показательным в этом плане получился её день рождения, пришедший на август-месяц. В виду обилия желающих поздравить именинницу, празднества затянулись больше, чем на неделю и выглядели деревенской свадьбой, единственной за всё лето. Отдельно день рождения праздновался для друзей именинницы и, если к столу с родителями и родственниками Риты я допущен не был (очевидно, недостаточно ярко выражал своё желание связать с нею свою судьбу), то с её друзьями мне повезло значительно меньше.
Она жила в частном доме, доставшемся по наследству, сначала её родителям, после - ей самой уже замужем за вторым мужем. Где-то совсем рядом уже ждала на подступах к линии фронта осень и день за днём становилось всё более определённым её мрачноватый призрак с привкусом грибной сырости. Город наш небогат на широкие многополосные улицы; всё чаще и чаще о ту пору я ловил себя на том, что замираю по эту сторону дороги, тогда как с противоположной стороны по-осеннему тёмные глаза подмигивают мне и после скрываются в сумеречной дымке и становится ясно, что всё было напрасно и зря, и что скоро всё это завершится...
- Ещё варенья? - спросила Рита. Я повёл головой из стороны в сторону, наградив девушку улыбкой: благодарный отказ пополам с нежностью.
- А я ей так и сказал: отец имеет право воспитывать своих детей! - продолжал Птахин.
- Ну и на фига ты ей это сказал? - отозвалась Ирина.
- Я по асфальту шагаю, - певуче сообщила Арбенина, - с тем, кого сберечь не смогу...
- Кто-то же должен был сказать! - неистовствовал Птахин.
- Ты же для неё не кто-то, - возразила Ирина.
- А кто для неё кто-то?
- Я, - напомнил я о своём присутствии.
Тема, казалось, исчерпала себя, но минуту всего спустя Птахин завёлся снова:
- А кто по всем законам и понятиям должен заниматься воспитанием детей, если мать умерла?
Во дворе частного дома эти двое были самыми активными участниками беседы, тема которой была одинаково плодотворной и банальной: жила-была девушка, вышла замуж, родила двоих детей и умерла от рака в студёном, как студень, феврале. Да что-то не лежалось ей спокойно в земле, в редкие свои встречи друзья погибшей рано или поздно начинали обсуждать оставшиеся без девушки её дела.
Впрочем, не рано или поздно. Я, никогда не отличавшийся особой наблюдательностью, как-то вскользь заметил, когда именно друзья моей любимой девушки приходят к столь скользкой теме: когда становилось ясно, что ни за одной из гостивших дам не приедет никто из мужчин, а одному (из двух) мужчин, присутствующих за вечерним чаепитием, ни одна из присутствующих дам не отдастся сегодня ночью, - потому что были друг дружке друзьями, и ничего более. Вот когда это становилось более чем определённым фактом, друзья моей любимой девушки начинали трепаться о февральской покойнице.
Ни для кого, из всех собравшихся во дворе перед частным домом, другом я не был. Я был любимым парнем своей любимой девушки Риты.
Помимо Птахина и Ирины, питавших какой-то нездоровый интерес к злокачественным опухолям обеих полов, напротив меня расположилась ещё одна подруга моей любимой девушки Инна и слишком рядом, по правую руку от него расположилась совсем замороченная комбинация: двоюродная сестра Риты, по совместительству также числившаяся подругой.
Всё же у дам были свои мужчины. Кареглазая Ирина, обладавшая баскетбольным ростом и в баскетбол никогда не игравшая (мешал маникюр) спала с каким-то очень высоко и надёжно установленным папиком, который всё никак не мог разделить своё имущество со своей женой, и потому Ирина длительное время посещала дружеские чаепития незамужней, и сколько так должно было продолжаться, не знал никто, исключая, возможно, её влиятельного папика.
Темноволосая Инна с простоватым лицом и манерой говорить настолько неразборчиво, что собеседник переспрашивал "что?" ещё задолго до того, как она завершала предложение, имела сразу двух любовников. Спать сразу с двумя ей пока не доводилось, но как-то подобные дуплеты запросто сочетались с чьими-то днями рождения, крестинами и даже свадьбами. У меня однажды возникло узко практическое желание побывать хотя бы на одном таком общественно-политическом празднике, чтобы посмотреть на "Инну плюс два", однако дама эта за редкие и короткие их случайные встречи успела надоесть и наскучить мне невероятно, я же ей наскучил ещё быстрее по одной-единственной причине: третьим её любовником мне стать не светило.
Кого-то определённого (или определённых) у зрелой дурочки Светланы не было, однако вела она настолько бестолковый и подорванный образ жизни, что можно было предположить сразу нескольких половых партнёров всевозможных социальных категорий и профессиональных принадлежностей. Зная Светлану несколько дольше, чем всех остальных, я подозревал, что обладает она тем особым свойством, какому некоторые женщины могут только позавидовать: если хотела, Светлана могла забеременеть от обычного рукопожатия. Я также пожал ей однажды руку и теперь, если не мог назвать себя другом друзей любимой девушки, то всё равно был причастен как-то к этому кругу, и назад путей не было, а был только двор перед частным домом и зыбкое будущее, переполненное друзьями моей любимой девушки...
Гостем номер один в этой уникальной компании был, разумеется, единственный мужчина-гость. Как и подобает представителю сильной половины человечества, Птахин рвал на куски своими достижениями всех присутствующих на вечернем чаепитии дам. Ни жены, ни любовниц у него не было. Всё это я знал наверняка потому, что, даже если бы Птахин всё тщательно скрывал, при впечатляющем обили друзей женского пола длительное время скрывать такие вещи просто не получается.
Преимущества Птахина были в другом. За сравнительно небольшой срок парень обзавёлся карьерой, столь блестящей, что та блестела даже в сумерках. Достаточно распространенная форма сублимации; дальше выяснилось больше, - ведь речь идёт о друзьях. В какой-то период близким другом Птахина был муж двухлюбовницевой Инны. Рассказывали, что он мог уговорить слепого купить контактные линзы. Вдвоём с Птахиным и ещё с несколькими бандитами (время было такое) они организовали страховую лавочку, страховавшую сразу и от всего близлежайшие колхозы. Всё это было стопроцентным кидняком (потому и нужны были бандиты), как и все быстрые способы обогащения завершилось очень быстро, но вот далее дороги партнёров разошлись радикально: если Птахин продолжил свою деятельность в другой страховой луже, уже в столице, его напарника сожрала совесть ровно до той степени, когда начинается банальное пьянство. Вот и кантуется теперь Инна не с законным мужем, а с двумя любовниками. Говорят, так интереснее.
Изредка я чувствовал нечто похожее на симпатию к тому безымянному мужчине, спившемуся в компании со своей совестью. Если спился, значит, человеческого в нём было куда больше, чем в Птахине. А, впрочем, с чего это нужно было непременно спиваться? Ничем противозаконным партнёры не занимались. Если занимались, то по логике Птахин должен был делить нары со своим компаньоном, а так он сейчас с сомнительным аппетитом закусывал водку вареньем. И потом, все с чего-то начинали. Нынешние банкиры когда-то отстреливали конкурентов; рекэтиры стали владельцами супермаркетов и автозаправок. Начинали с чего-то и теперешние директора страховых агентств, - оказывается, кидали колхозы или пенсионные фонды.
Впрочем, директорское кресло Птахину не досталось, то ли плохо кидал колхозников, то ли просто не судьба. Но и без того было о чём задуматься, когда видел он, во время прогулок по городским улицам рекламные щиты страховых фондов. Всем ли страховым директорам хватило коллективных хозяйств для начинания своего социально полезного бизнеса? Очевидно, всем. Тем, кому не хватило, спились. Это жизнь. Ни большие деньги, ни блестящая в сумерках карьера не получаются из добрых и хороших дел.
Миш, ты сам, что ли, подарок - после двух университетских шлюх?
Не подарок, конечно. Среди моих знакомых один только Рубен чего стоит. И всё бы было даже ничего, не с Птахиным же мне жить и радоваться жизни, в конце-то концов. В отношении к Рите Птахин занимал самый стрёмный пункт, какой можно было себе представить, потому что в порочном мае, когда меня не было даже на горизонте внимания девушки с чудесными тёмно-серыми глазами, Рита, позабыв про мужа, целовалась с другом детства под весенним столичным небом... Иными словами, считать Птахина другом Риты было уже как-то не совсем политкорректно, между тем и любовником его назвать не поворачивался язык: переспать-то они так и не переспали. Вот так и завис Птахин в каком-то сумеречном пространстве, вроде того, какое бывает между корпусом чайного термоса и, собственно, сосуда для хранения кипятка. Целовались не спьяну или до одури обкуренные качественной столичной травой. Всё было очень серьёзно в порочном мае, и хотела сероглазая красота замуж за несомненно полноценно приличного человека, и жить с ним, и спать с ним, и рожать от него детей. Судя по Птахину, дела о ту пору у Риты было совсем из рук вон плохи, - в сравнении с Ириной или Инной, например...
Как видим, можно было смело заявить: к началу двадцать первого века буржуазное общество в стране сложилось более чем успешно. Невыясненным оставался один только вопрос: как в нём могла появиться девушка с чудесными тёмно-серыми глазами?
- ...поэтому я ей так и сказал: отец имеет право воспитывать своих детей! - закончил Птахин.
- Я схожу за газетами, - негромко сказал я Рите, вставая со стула.
- Мы будем ждать, - отозвалась Земфира, - я и твой город, будем ждать...
.... И всё бы было ничего, и можно было даже как-то их всех терпеть, в конце концов, мало у кого найдутся в друзьях безукоризненно порядочные, безупречно честные лица, а если тебе уже - тридцатник, то шансов окружить себя человеческими лицами и вовсе нет, и девственность сохранить к этой поре вообще не удаётся никому. К тому же весь этот сброд я видел от силы раз в неделю, два часа за вечерним чаепитием. Но, вот как история остаётся мёртвой и никому не нужной, так прошлое не умирает никогда, оно бессмертно, это прошлое, особенно если это прошлое твоей любимой девушки. Банально пристрелить Птахина было бесполезной затеей: даже если бы мне всё сошло с рук, на таких же чаепитиях дамы будут активно обсуждать предпосылки убийства, сам факт убийства и его последствия. Просто так умереть в этой компании вряд ли кому удастся. Отстреливать же всех подряд...
Видите ли, я не Рубен. Я никогда не стрелял в женщин и детей.
Незримые, бесплотные облака окружения Риты витали около неё, норовя обрести массу, вес и объём, даже не в трёхмерной скучной реальности - выстрелом sms-сообщения или обычным телефонным звонком...
- М-да, - сказал я продавщице газет, чем-то схожей с осенним грибом. Удивления у неё не вызвал: продавщица газет, содержимое ларька, где я покупал пиво, цветочница на углу, - все они привыкли к моим риторическим междометиям. Сегодня я решил пойти немного дальше.
- В детстве ковбоев мы называли "ковбойцами", - доверительно заговорил он с продавщицей газет. - Ещё была куча всяких других офигенских солдатиков: викинги, индейцы, рыцари...
... Да, солдатиков было немало, но играли мы не только в войну или мир. Были вполне безобидные затеи, например, заразившись примитивными советскими фильмами "про фантастику", мы бредили межзвёздными путешествиями, строили во дворе довольно громоздкие космические корабли, клеили их модели из бумаги и других подручных средств; продвинутые дети зачитывались умными книжками "про фантастику", а самые продвинутые всерьёз изучали космос - по тем же книгам, а иногда даже с помощью "настоящего" школьного телескопа. Увлечение оказалось временным, понарошным, из моих знакомых ни один не стал космонавтом, а потом, когда понарошным стало всё, не только наши детские увлечения, мы и вовсе остались без космоса...
Далёкую и загадочную красную планету я увидел не через школьный телескоп. Однажды родители Артёма подарили своему отпрыску "Набор юного астронома" немецкого происхождения (видимо, только благодаря происхождению из деталей набора можно было собрать что-то действующее). Собрав как-то какую-то совсем уж сложную конструкцию из линз и пластиковых цилиндров, целая ватага дворовых пацанов забралась вместе с нами на крышу пятиэтажного дома (оттуда лучше видно!), но в самом начале, те самые-самые продвинутые по редким календарям и частым советам вычислили время, когда с помощью оптики можно будет увидеть далёкий Марс.
И мы его увидели.
Надо отметить, процесс был куда интереснее и насыщеннее цели, но сколько у нас было гордости за тщательно подготовленную работу! На одном только наблюдении дело не остановилось. Недоступный Марс принялись изучать досконально, правда, больше с помощью художественной литературы, нежели с помощью литературы художественной, благо только самый ленивый фантаст о ту пору не удосужился запустить своих героев на красно-рыжую поверхность. Можно было даже съехать на политинформации, зачитав очередные данные, переданные на Землю каким-то капиталистическим или нашим родным спутником. Прямо в классе начинались бурные дебаты на тему "Есть ли жизнь на Марсе"; самые наглые заявляли, что учёные уже обнаружили там крыс, мышей и насекомых, самому наглому советовали не путать Марс с подвалом своего дома, всё заканчивалось грубым одёргиванием классного руководителя и начиналось по новой на перемене.
Никто не знал на самом деле, есть ли жизнь на Марсе.
И я тоже не знал. Все детские воспоминания на период моей взрослости слились в одну судорожную мрачно-бурую сферу, но из неё можно было вытягивать - как волшебные струны - тонкие нити и по ним достичь поверхности планеты Марс, узнать, наконец, все её тайны и секреты, блуждая по лабиринтам из скал и ущелий, а в середине дня, согласно земной привычке, запрокинуть голову вверх, к знакомому и незнакомому солнцу и улыбнуться - и ему, и счастью, которое тебе досталось, потому что во всей этой галактике ты больше не один.
Как хорошо на Марсе в полдень, душа моя!
Потому что кроме тебя и меня там больше никого нет на самом деле...
Вернувшись, я застал ту же компанию в том же составе, только более мягко настроенную - перешли к дружеским шуткам, однако отклониться от раковых опухолей не удалось. Смех сдержать я не смог. Зайдя за угол дома, я трясся от беззвучного хохота, силясь прочесть хотя бы газетные заголовки - таким и застигла меня Рита, мягко погладила по волосам, поинтересовалась, что пишут.
- Ищут жизнь на Марсе, - ответил я, по-прежнему смеясь. Никогда не целовались сквозь смех? Рекомендую.
- И как - нашли? - спросила она.
- Нет. Но ищут...
... Зря, кстати, смеялся. Немного позже Рита к тому Птахину ушла. А лапши, дрянь такая, навешала, женимся, ребёнок будет. Я её уже готовому ребёнку ремонт в комнате сделал - наверное, больше всего из-за этого идиотом себя полным чувствовал, когда расстались...
МЛАДШИЙ БРАТ МОЕЙ ЛЮБИМОЙ ДЕВУШКИ.
(монолог Рубена)
Блядь, ну на хуй, ты, Артём, так долго му-му ебал, я только сейчас понял, чего ты от меня хочешь. У меня в жизни всего один раз такой был, чтобы я с семьёй своей любимой девушки знакомился... Хотя, нет, сейчас вот вспомнил: в школе с одной за ручки держались, гуляли, но там я только её брательника знал. Даже познакомились так: я с её брательником давно знаком был, футбол, там, в карты играли в подворотне. Она его младшая сестра была - вот с ней я и гулял.
Сейчас я тебе тоже про брата одной подруги расскажу, - такой урод, потому сразу и вспомнил, когда ты объяснил, чего хочешь.
Знаешь о том, что Миха наш женат был? Во-во, у всех рожи вытянутыми, как у тебя сейчас становятся, когда впервые об этом узнают. Я, по-моему, рассказывал тебе про Бероева, с которым из универа вылетал и заново влетал по нескольку раз в год. Так вот, он говорит, что наше поколение - не совсем конченное, если, глядя на пап и мам, каждый стремился семью создать в молодости, около двадцати лет. Правда, фиг у кого толк из этого получается, первые семьи - недолговечные, но я сейчас не о том. У тебя сейчас рожа ещё сильнее вытянется - я сам чуть не женился лет, по-моему, в двадцать два - двадцать три. Не сразу, короче, на семейные идеи хотел положить большой и толстый...
Это года через два после смерти моего бати случилось. Я тогда уже не такой нервный и злой был. Правда, я и сейчас не подарок, но тогда вообще ко мне подойти нельзя было, особенно сразу после похорон. А тут новые лица совершенно появились после лета, на дискотеке, в универе, все со всеми поперезнакомились в сентябре. И я тоже перезнакомился - чем хуже других?
Нина, по-моему, на своём курсе самой красивой была, я не помню уже весь её курс. Знаешь, как все первокурсники первый семестр обычно группой своей чуть ли не в сортир вместе ходят. Потом раскалываются: интересы, кино, наркота... Через полгода, короче, совсем другие люди.
У девчонок-первокурсниц обычно что-то вроде истерики: встречаются чуть ли не со всеми подряд, кто с ними здороваются. Некоторые ебутся, кто посмелее, тоже со всеми подряд. Нинка, я знаю, не спала, слишком уж сильно обожглась ещё по школе, как сама потом мне рассказала. Тут я заостряться не буду - чужая тайна. Её в первый раз в постель затащить такой проблемой огромной было. Помню, я уже отчаялся и расслабился, как будто кто-то вместо меня мог прийти и её уболтать, как она сама ключи от комнаты в общаге у кого-то выпросила. Короче, должен признать, если девушка становится организатором таких мероприятий, тоже ничего получается.
Я вроде отвлёкся. Познакомились в сентябре, а встречаться "по серьезному", как тогда говорили, стали в феврале, в канун защитника отечества или отчества, или чего там ещё. На площадке в общаге целовались. Неплохо, короче всё вышло в первый раз. Я вот сейчас прикинул: долгонько мы с ней встречались. А, ну да, если я с её семьёй перезнакомился - точно долго. Года два или полтора... Точно, полтора года. Нинка боялась меня к ним вести, такая рожа у меня мрачная была. Хотя к тому времени, вроде попустило уже.
Неважно, в общем. Брательника её я раньше её родителей увидел, ни фига в нём интересного не нашёл и, по-моему, сразу о нём и забыл. Нинка-то мне все уши прожужжала, какой он, пидар гнойный, красивый и умный, девочки к нему так и липнут. Девочки разные бывают. Некоторые - как мухи, только и липнут к тому, к чему мухи обычно липнут. Тинейджер тинейджером, таких сотни в городе и все чьи-то братья. Разница в возрасте у них была два с небольшим года. Я слышал, что оптимальная дистанция в таких случаях - пять лет. Соглашусь, потому что на Андрюше - брательнике Нинкином - природа в плане ума и способностей точно отдохнула, не стала разоряться после первого ребёнка на такие излишества.
У Нинки день рождения был летом, в августе. В общагу уже все съехались почти. Она к себе домой такую солянку пригласила, я и половины, наверное, всех не знал. Всех своих бывших по универу с кем целовалась на дискотеках, всех подружек, их мальчиков теперешних и бывших, мальчики - своих бывших и теперешних. Короче, детский утренник какой-то. И я - с десятого раза в универе восстановленный, как ветеран войны.
С Андрюшей тоже целая тусовка была. Почти отряд гражданской обороны: мальчики и девочки всерьёз озабоченные поиском альтернативы. Альтернативы чего именно, я не знаю, наверно, блядь, альтернативы в принципе. Они весь вечер об этом пиздели так заёбисто, я помню, пьяный уже был, сказал вслух, что думал об их, так сказать, усилиях. Закончилось всё тем, что по ебальнику дать никто никому не решался - Андрюша ведь брат именинницы, я - её парень, а это оказывается, Артём, совсем разные вещи, чем если когда на одну девушку два пассажира претендуют. В таком случае просто можно башни друг другу поотбивать - и все довольные расходятся по домам. Вот если младший брат... Как ты ему по голове настучишь, если он младший брат? И наоборот. Правда, я так открыто даже по молодости не отрывался.
До смешного дело дошло. Вместо "ты меня уважаешь", он говорил, например: "У меня дома шестиструнная гитара Джибсон"; я ему: "А у меня семиструнная"; он мне: "Самая крутая команда на свете киевское "Динамо""; я ему, ясный хер: "Шахтёр" круче. Дело дошло до того, что чуть ли не хуями при всём народе мериться собирались, дискотека вовремя началась.
По голове всё-таки один выблядок в день рождения моей любимой девушки в тот вечер выхватил. У Андрюши этого корефан закадычный с песочницы был. Они-то все дите ещё были, школьники, мне бы сдержаться... Но, понимаешь, Артём, есть такие вещи, за которые даже детей по жопе лупят. А тут...
Проблядь одна, как из анекдота вышла - Вовочка. Охуенный друган нашего Андрюшеньки, выпил больше всех, к Нинке приставать пробовал, я его мягко так отправлял куда подальше. Раз двадцать или двести наверное, я не помню, темно уже было. Он, сука ссученная, малолетка неёбанная, мне и говорит на двести первый раз: "Сколько бы ты, чувырло не парился, а Нинку я всё равно трахну". Ну, я и отоварил малыша. А что, дальше слушать нужно было?.. Я не оправдываюсь, Артём, ошибаешься. Западло оправдываться. Самое пиздецовое потом началось. Я-то думал, потом стенка на стенку пойдёт, то есть, стенка из Андрюши этого и его таких же офигенских корефанов на меня, за своего корефана подписку бросят и вся хуйня. Хуй там! Оказывается, этот Вовочка на каждом массовой пьянке такую хуйню молотил всем мальчикам Нинки, с которыми она на момент пьянки-дискотеки встречалась, и ото всех он выгребал по ебальнику. Традиция такая у них семейная. Вот после этого я и охуел, вот после этого я и понял, что брательник моей любимой девушки - говно полное, раз таких корешей себе заводит, которые ждут не дождутся, когда можно трахнуться его сеструху.
Я на Нинку наехал потом практически. Спрашиваю: "Тебе самой не в западло, что он тебя за давалку пьяную держит с тех лет, как у него только-только стоять начал?" Знаешь, что она мне, Артём, ответила? "Я выше этого". Понял? Бухать на дискотеке с ними - за положняк, она им ровня, а когда её трахнуть хотят - выше. Такая, блядь Артём, женская логика. Я бы их, наверное, поубивал всех, прямо там, на дне рождении, такой злой был. Но, во-первых, всё-таки день рождения моей любимой девушки, не хотелось побоище устраивать, а во-вторых, там однокурсник мой был, он потом меня, вроде как отпаивал после такого, блядь, стресса. Ну, это я прикалываюсь. Распизделись мы с ним, он говорит, что, если в Нинкиной семье с друзьями такая хуйня и дальше будет продолжаться, то её законный муж должен будет Вовочку замочить к ебеням, а на свадебной фотке новобрачные должны будут сфотографироваться на фоне замоченного Вовочки, как охотники со львом: нога жениха на голове поверженного зверя. Классный прикол. Я тогда так ржал, что гости почти все разбежались, самые смелые только остались.
Хотя дню рождению Нинкиному хоть так, хоть так пиздец наступил...
Я так понял, или мне показалось потом, что с родаками своими Нинка меня потащила как раз после того как я Вовочку этого отоварил. У них в семье что-то вроде тест-драйва было. Вовочку-то её папики тоже с раннего детства знал - друган их младшего сына. Такая вот, Артём, ебанутая система: дал по еблищу Вовочке - хоть завтра под венец. Ну, это я так думаю, как у них там на самом деле было - не знаю. Со мной и Нинкой, как её папики думали, всё по серьезному: взрослая уже девушка, вся хуйня, пора бы и замуж. Только я тогда зелёный ещё был, таких тонкостей не понимал - на хуя, например, её переселили в частный дом из родительской квартиры? О свадьбе-то никто не заикался... Мы-то с ней обрадовались, как малолетки - постель, наконец-то появилась, а то всё шоркались где ни попадя, от кустов до гостиниц.
Ага. Раскатал Рубен залупу, это называется. В том частном доме пахать надо было от зари до зари. На него хуй положили лет пять назад, когда Нинкина бабушка умерла. Так, приходили время от времени, огород там, цветы. Помню, все её охуели - даже брательник говнистый - когда я сам огород вскопал. Паша Бродский, который вроде как куратором моим после батиной смерти стал, думал, смеяться будет, когда узнает, чем я на досуге занимаюсь. Нет, сказал только, чтоб не увлекался - не муж ведь. Мама в шоке была - в чужом доме сделал столько, сколько в своём не делал. Ну, мы-то в квартире жили, много ли там работы, если сравнивать с частным домом? Не одна и та же хуйня, однозначно.
А мне в кайф было, Артём, честное слово. Всё-таки труд физический облагораживает человека. Осень была, костёр можно было жечь каждый вечер. Классное было время...
Полный пиздец случился на Новый год. После лета Андрюшу я редко видел, корешков его залупистых - вообще не встречал. Тут, значит, массовый праздник в государственном масштабе, у всех планы, у всех тусовки. А мы с Нинкой решили съездить куда-нибудь. Я денег поназанимал, где только можно было, на путёвку в Париж как раз и хватило. Потом до Восьмого марта отдавал. Потом - до Первого мая. Ну, и дальше вся такая хуйня, ты меня понимаешь. Не в деньгах проблема была зарыта.
Андрюшенька наш, ненаглядное солнышко, выразил желание отметить охуенный праздник в том самом доме, где Нинка жила. То есть, я там пиздячил всю осень, а теперь там шобло ебанутых на всю голову тинейджеров просрётся, и всё с целью найти альтернативу. Я им, блядь, на голову альтернативу натянул бы через жопу, если бы не брательником этот Андрюша был... И я залупнуться не могу - не муж ведь, не хозяин, не могу своего слова сказать. Нинке до последнего намекал, да она и без намёков всё понимала и тему в семье своей поднимала.
Ни хуя не помогло.
В Париж смотались классно, правда, купить я ей ни хуя не купил, не так сильно приподнят на лавэ был, как сейчас. Вернулись в Нинкин дом.
Блядь, ну на хуй, Артём, это ж каким говном надо быть, чтоб так сеструхе своей подосрать. Она мне все уши прожужжала, как любит его, на горшок ходил, и всё такое, и как он её любит, родная сестра и всё такое.
Короче, после выбитого стекла и разбитой люстры - все три плафона распиздячили, пидарасы - я заебался урон подсчитывать. Мы с Нинкой эту люстру купили с торжественностью, как в кино - а тут три розочки под потолком болтаются, как хуи обрезанные! Новый год, блядь! Праздник, на хуй!
Доконал меня шпингалет на двери в сортире. Ну, ладно: окно, люстра, сразу не починишь, не купишь новое. НО ШПИНГАЛЕТ-ТО МОЖНО БЫЛО НА ШУРУПЫ ПОСАДИТЬ, АНДРЮША, альтернативщик ты хуев, блядская твоя рожа смазливая, руки из жопы твои проросшие!!!
С Нинкой разбежались мы потом и не из-за этого. Просто заебали друг друга, интересы разные, то-сё, хуйня-майня. Меня другое удивило: с ней был, всё способ искал, как этих сперматозоидов мудачных отпиздить оперативно, чтоб, если не руки, то хоть мозги на место станут. Как только разбежались - исчезли куда-то такие желания. Получается, моя к ним злость напрямую зависела от любви к Нинке.
Так что не женюсь я, наверное, ещё очень долго, а если и получится - то на сироте.
Такой, вот, Артём, был младший брат моей любимой девушки...
Отец моей любимой девушки
(эпизод, не вошедший в повесть "Точки". Артём)
- Как тебя зовут, девочка?
- Олей...
- А сколько тебе лет?
- Одиннадцать.
Яркое платьице, чуть поджаты губы в подражании взрослому кокетству.
- Ты очень красива, Оленька, ты это знаешь?
- Знаю.
- Красива и стройна. Ты, наверное, ходишь на какой-то кружок?
- Да. Мама водит меня на гимнастику в Дом Детства.
- Твоя мама молодец. А ты, когда вырастешь, будешь настоящей красавицей. Может быть, даже пригласят сниматься в кино.
- Я не хочу сниматься в кино. Я хочу, как Лиля Подкопаева.
- Ты будешь лучше Лили Подкопаевой в тысячу раз.
- Потому что красавица?
- Да, и поэтому тоже. Теперь иди к маме и никогда не обижай слабых и беззащитных...
Он был великолепен и больше всего на свете любил справедливость и свою любимую девушку. Отвернувшись от ребёнка, Артём поразился детскому легкомыслию, свойственному времени нынешнему и несвойственному его детству. Да, он был великолепен - чёрные туфли-брюки-пальто и всё такое - но он видел отражение своего лица в зеркале: вряд ли ему в глаза осмелился бы посмотреть даже взрослый. Четверть часа назад он переходил дорогу в центре города, случайно встретившись взглядом с фольклорным гаишником, патрулировавшим улицу. С непонятным пока ему удовлетворением Артём заметил, как тот отвёл взгляд.
- Запал на малолеток?
Трижды заклятый друган детства Рубен привычно пренебрёг приветствием. Рукопожатие всё же случилось - они не виделись больше года.
- Беседовали о Бердяеве, - сказал Артём.
- О говне вы беседовали, - раздражённо перебил Рубен; критично осмотрел бывшего главного редактора.
- Устраиваюсь на работу, - счёл нужным пояснить Артём.
- И для этого тебе нужен ствол, - с саркастичным пониманием кивнул Рубен.
- Ствол мне нужен вообще.
- Хочешь Библию? Артём, давай, Библия взамен на ствол. Мне ж спокойнее будет, - почти умоляюще произнёс Рубен.
- А это не одно и то же?
- Для меня нет.
- Именно поэтому я приехал из дурдома, а ты уже полгода с пистолетом за призраками гоняешься. Или они за тобой, - эксглавред протянул руку. - Давай. Назад дороги нет...
Машинально посмотрев во все стороны света по очереди (будущая надежда отечественной гимнастики уже удалилась), Рубен вынул из-за пояса чёрный, в лучах послеполуденного апрельского солнца казавшийся мокрым, пистолет и передал его Артёму.
- Патроны...
- Мне хватит того, что есть в обойме, - перебил Артём. - Знаешь, кого я вчера встретил? - чуть помедлив, спросил он. Рубен не был гаишником, иными словами, мог беспрепятственно пристально заглянуть бывшему главному редактору в глаза.
- Теряюсь в догадках, - настороженно произнёс он.
- Ленку. Помнишь, Лена со мной в газете работала?
- Эту... - Рубен пощёлкал пальцами. - Секретутку? Длинноногая такая с глазами больше корыта?
Артём поморщился от "секретутки" и всего остального, улыбка на его губах, однако, осталась.
- Сегодня с родителями иду знакомиться, - с мальчишеской гордостью сообщил эксглавред.
От удивления глаза Рубена полезли на лоб.
- Ты башней тронулся? - спросил он.
- Да, у меня и справка есть, - с готовностью отозвался Артём.
- Справки у тебя никакой нет, потому что с дурочки ты фактически сбежал. Дай сюда ствол, - резко произнёс Рубен.
- Да брось. По-твоему, мне ствол нужен для знакомства с родителями моей любимой девушки? - со смехом поинтересовался чокнутый бывший главный редактор.
- "Любимой", ага, - сквозь зубы произнёс Рубен. - Ты с ней переспал от силы раза два.
- Один. А потом меня сментили. Перестань, со стволом или без, хуже, чем есть, я не сделаю...
- Артём, я съеду. Изменится, не изменится - я съеду. Всю жизнь твою жопу прикрывать я не смогу.
- Никто не просит. Ты и без того сделал для меня достаточно много - но я ведь нужен тебе, Рубен, так? Из психушки ты вытащил меня, не потому что я друган детства, так?
Заклятый друган детства отвернулся к апрельскому солнцу. Отсюда, с волшебного кургана сделанного, между прочим, обычными геологами, был виден город, но не то, что в нём. Должно быть, поэтому нельзя было поверить в то, что для знакомства с родителями любимой девушки необходимо огнестрельное оружие.
- Маякни, как освободишься, - обронил на прощанье Рубен и отправился по своим каким-то делам.
Артём отправился в прошлое.
Он стоял через дорогу от неё. Обратный прыжок во времени. О том, что ему удалось добиться своего, можно было понять по отсутствию рекламных щитов вокруг, пёстрых пятен, как если бы кто-то, начиная с начала 90-х годов и до наших дней, методично рассыпает с воздуха города и веси фантиками съеденных конфет. Что-то ещё? Джинсы-бананы, "Ласковый май", стрижки "ёжиком" и белые кроссовки - те самые, по рифлёной подошве которых можно предсказать будущее счастливчика - их владельца на несколько лет вперёд. Впрочем, нет, уже нельзя - потому что abibas, а не adidas. Китайская саранча наводнила гнилой советский обувной рынок...
Не отвлекаться. Она уже входит внутрь. Перейти через дорогу - правила движения, надеемся, не изменились за пятнадцать лет? Не изменились: синий "москвич", водитель обматерил, высунув из окна один только лоб. Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре шага.
НЕТ.
Она не вошла. Она уже вышла. Он увидел её такой, какой тысячи раз видел в своих кошмарных снах: бледную, опустошенную, понявшую всё - действительно, всё! - слишком поздно. Её бессилие и прозрачность были столь сильными, что он запросто прошёл сквозь неё, как проходят сквозь пыльный свет луча фильмоскопа, статично отбрасывающего на белое полотно цветное изображение. Возможно, прозрачность и бледность были взаимными и тогда получалось, что в пространстве скрестились два луча - всего на всего, однако ноги, помимо его воли, несли его дальше, в прохладой дышащее больничное нутро, обоняние уже было поражено резкими запахами фармации и прострации.
НЕТ.
... да, да, мой друг, вы проходили этот путь много тысяч раз в своих снах, вы создали его сами солнечным летним днём, у моста мелкой и узкой реки, услышав впервые в своей жизни: "Пришлось избавиться от ребёнка". Уничтожен, потому что беззащитен. It is destroyed since defenseless...
ДА.
... да, мой друг, идёмте, идёмте дальше, пусть ваше воображение проведёт вас по тем самым коридорам, по каким следовала она в тот мёртвый день, только исправить что-либо вам не под силам, вы можете только наблюдать последствия - смотрите, с какой чудной сыростью раскинулись в стерильном тазу плоть от плоти её, кровь от крови её, равнодушный эскулап, в усталости своей не замечая, что творится у него под ногами (а нового там для него ничего не происходит), задевает щиколоткой медицинскую посудину, награждая её приторным шипением - сырая плоть, кажется, шевельнулась, подмигнула тебе скользким глазом своей структуры, и дальше останется равнодушной вплоть до того момента, когда итог истеричной похоти, отчаянно выдаваемой за любовь, погрузят в огненную печь на заднем дворе.
НЕТ.
Господи, зачем мне настолько богатое воображение?! - неслось в его голове. - Я ведь способен увидеть практически всё, хоть в хронологическом, хоть в каком другом порядке, начиная от того момента, когда вы в условиях далёких от стандартных норм гигиены раскидываете ноги перед своим любимым мальчиком, пренебрегая предохранением, заканчивая днём, когда вы покидаете больницу, бледная, опустошённая, понявшая всё, - действительно всё, друг мой! - слишком поздно... Вас не в чем винить. Вам не в чем себя винить. Некому вас в чём-то обвинять. Тем более мне. Я не судья на самом деле, судья выносит приговор, который после приводят в исполнение. Я просто слишком хорошо представляю и понимаю случившееся, вижу, что всё могло быть совсем по-другому, знаю, что изменить ничего нельзя - смотрите, как много я знаю, не знаю лишь самого главного: что делать дальше? И нужно ли делать что-то вообще?
Ещё один скачок в прошлое. Шаг назад. Научился путешествовать во времени без стимуляторов и медицинского вмешательства. Вновь она стоит по ту сторону дороги, оживлённой и пыльной, вновь тротуар запружен людьми в джинсах-бананах на ногах и "Ласковым маем" в ушах. Может, ошибка в дате? Может, это вовсе не она? Прошло так много времени, он мог ошибиться - вернулось так много времени, он не мог ошибиться...
Крыльцо здания женской консультации оставалось пустым. Водитель синего "москвича" сказал то, что должен был сказать. Нога уже наступила на тротуарную панель - из здания по-прежнему никто не вышел. Уже понимая, чем всё это закончилось, медленно повернув голову, из коридора он увидел, скорее, отражение случившейся там докторской нерасторопности (внутренности недороженицы остались вне его поля зрения), но прошёл далее, в угрюмое помещение без окон, с массой цинковых плоскостей - и вот там была она, такой, какой он видел её тысячи раз в своих снах - бледную, опустошенную, прозрачную - и абсолютно мёртвую...