Ирвин был даже рад, что его день рожденья пришелся на пятницу. По крайней мере, это избавило его от долгого пробуждения, полного неутешительных мыслей. Иногда ему казалось, что нет более неудачного дня в году, чем собственный день рождения в конце ноября. Утром он пришел в себя лишь после третьей кружки кофе - он давно уже перетащил кофеварку в свой угол кабинета, и его никогда не просили вернуть ее на место. Естественно, в департаменте цветной металлургии никто не вспомнил о его дне рожденья - он бы и сам рад был про него не вспоминать, но мамины поздравительные открытки, всегда одинаково безвкусные и приходящие чуть ли не за неделю, мешали забыть эту дату. В этот раз мама прислала еще и чек. Значит, у нее опять появился новый муж или кто-то в этом роде. Когда чека не было, она писала очень много длинных слов умиления и восхищения, раздражавших Ирвина нелепыми, какими-то деревенскими ошибками. Раньше он получал в этот день еще и галстук от бабушки, но теперь она переехала в дом престарелых и вообще, как говорят, слегка тронулась умом, так что оставалось лишь терпеливо ждать своей части наследства.
Ирвин терпеть не мог праздников. Ему казалось, что праздники придуманы для пухлых родителей больших семейств, чтобы те могли воссесть во главе стола с жареной уткой или чем-то еще в этом роде, произнести пару банальностей и приступить к пожиранию пищи. Для него это были дни, когда нужно было напряженно придумывать себе занятие, чтобы избавиться хоть на несколько минут от чувства мучительной скуки. Он не понимал развлечений своих немногих знакомых. Музыка его утомляла. Он попробовал как-то просто погулять по улицам, но пыльный асфальт не вдохновил его, а в парке было чересчур много молодых людей исключительно тупого вида. Всякого рода активный отдых Ирвин презирал еще со времен старших классов школы. Иногда он читал журналы, но всегда при этом поражался умению журналистов писать громадные статьи об абсолютно неинтересных вещах. Компьютера ему вполне хватало на работе. Впрочем, изредка Ирвин выбирался в дорогие экзотические рестораны - он был вообще-то неплохо обеспечен, хотя бы потому, что с большим трудом тратил деньги. Там он заказывал что-нибудь совсем особенное, хотя обычно оказывалось, что тушеный кенгуру мало чем отличается от обычной говядины.
В этот раз он купил себе здоровенную банку черных оливок, самую большую из тех, что продавались в магазинах, и красивый шоколадный торт. Ирвин резонно полагал, что этого ему вполне хватит, чтобы наесться, и не собирался тратить деньги на что-то еще, что ему не так нравилось. Он лежал в одних трусах на диване, положив ноги на письменный стол и зажав в руке бутылку темного пива, и смотрел по телевизору какой-то футбол. На улице уже было темно, шел мелкий противный дождь, и на подоконнике сидел мокрый голубь.
Звонок прозвучал резко и неприятно. Ирвин уже и забыл, когда он в последний раз слышал этот звук. По крайней мере, к нему в комнату никто не заходил за последние несколько месяцев, кроме того придурка из какой-то социальной программы, но тот не смог найти кнопку и вместо этого долго и неприятно стучал по косяку двери. Ирвин решил, что это приятели соседа, которые редко приходили в трезвом виде и уже несколько раз пытались выломать его дверь. Прозвучал еще один звонок, Ирвин неохотно поставил на стол бутылку, потянулся, поискал под диваном второй тапочек и направился к двери. Глазка у него, само собой, не было.
- Бентли Айверс живет в соседней квартире! - крикнул он, не доходя до двери.
- А мне не нужен Бентли Айверс, я к Ирвину Скелтону, - прозвучал тихий голос из коридора.
Это был женский голос. Молодой и приятный женский голос, если быть точнее. Ирвин торопливо перебрал в голове всех своих знакомых молодых женщин, но кроме своего дантиста и своей двоюродной сестры, никого не смог вспомнить. Он попытался что-то ответить, но лишь издал нечленораздельный и довольно громкий звук. Потянувшись к замку, он сообразил, что не очень-то прилично встречать незнакомую девушку в одних трусах и добавил:
- Я сейчас открою, подождите немного.
Ирвин с радостью вспомнил, что только вчера принес вещи из прачечной, натянул первые попавшиеся джинсы с футболкой, старательно застегнул ширинку и открыл дверь. Там была девушка чуть более двадцати лет, как ему показалось. В руках у нее была бутылка шампанского. Ирвину показалось, что это лицо он уже видел раньше в департаменте - очень такое обычное лицо, без заметной косметики и отличительных черт. Фигуру девушки надежно скрывал плащ. Она молчала. Через несколько секунд Ирвину показалось, что просто так пялиться неуместно, и он с облегчением ухватился за самую нейтральную фразу, которую можно было сказать:
- Вы, наверное, промокли?
Девушка рассмеялась не очень понятным Ирвину смехом, словно бы его фраза пробуждала в ней приятные старые воспоминания. Она красиво смеялась, без тех визгливых интонаций, которые так раздражали Ирвина в Аде Хинч, секретарше их отдела. Потом она резко сжала губы в игривой, какой-то детской улыбке и протянула руку. Ирвин не сразу понял, что она имеет в виду, но по привычке протянул свою. Она крепко сжала ее и начала трясти. Это выглядело так нелепо, что Ирвин с облегчением рассмеялся вместе с ней. Через некоторое время девушка заговорила:
- Меня зовут Айрис. Я из отдела кадров нашего департамента. Я знаю, что у Вас сегодня день рождения, и... Вы мне всегда были симпатичны, так что я просто обязана была поздравить. Правда, у меня нет подарка, но зато есть бутылка шампанского. Вы ведь любите шампанское?
- Да, люблю, - автоматически соврал Ирвин. - Заходите, Айрис, только не пугайтесь моей холостяцкой квартиры. Я слишком давно живу один, чтобы...
- У Вас очень милая квартира, - девушка оборвала его на полуслове. - Только скажите, куда можно повесить плащ, и все будет в порядке.
Ирвину понравилась ее непосредственность. Ему нравились непосредственные девушки. Особенно те, кому он был симпатичен. Жаль, что раньше он таких не встречал. Без плаща Айрис выглядела очень неплохо, особенно в тусклом освещении его большой комнаты. Не настолько, чтобы ради нее оборачивались на улице, но и не так, чтобы на ней не останавливался взгляд. Ирвину вообще нравились высокие девушки, как ему казалось; впрочем, единственная женщина в его жизни была уже очень давно и еле достигала его плеча. Зато ему не нужно было в колледже смущаться при слове "девственник". Там его игнорировали все девушки, впрочем, он и сам понимал, что с его длинным лицом и жидкими волосами с ранними залысинами чего-то другого ждать не стоило. А сейчас, чем дольше он смотрел на Айрис, тем больше она ему нравилась.
- У вас ведь есть бокалы, Ирвин?
- Вообще-то нет. Я не пью дома ничего, кроме пива и апельсинового сока.
- Ну хотя бы пивные бокалы есть?
Он махнул рукой в сторону полки. Айрис ловким движением открыла почти без звука бутылку и целиком разлила ее по высоким пивным бокалам.
- Я никогда не пила шампанского из таких емкостей, - добавила она. - Ну и ладно.
Ирвину уже казалось, что Айрис улыбается непрерывно. Он поймал себя на том, что и сам постоянно улыбается. Возможно, он выглядел глупо, но сейчас ему не хотелось обращать на это своего внимания, целиком устремленного на девушку. Он взял свой бокал.
- За тебя, Ирвин, - она не думала над тостом долго. - За твой день рождения.
Теперь уже он горько усмехнулся, но у Айрис были такие сияющие глаза чудесного темно-синего оттенка, что ему захотелось забыть про все предыдущие двадцать шесть лет своей жизни и сосредоточиться на сегодняшнем вечере. Шампанское было теплым и кислым, но он почему-то пил его с удовольствием, пока не осушил весь бокал и с удивлением заметил, что Айрис сделала то же самое. Он смотрел на нее, не зная, что нужно говорить в такой ситуации. На ее лице застыло какое-то смешанное чувство, затем она вздохнула, решительно подошла к нему, обхватила руками и поцеловала, так что он сначала даже не успел раскрыть губы.
Айрис долго слушала Ирвина. Он оказался на редкость разговорчив с ней, как, впрочем, многие одинокие люди, которым взаимная симпатия и небольшое количество алкоголя развязывают язык. Она старательно кивала, пытаясь понять, насколько он ей нравится. Было уже поздно, нужно было решать, оставаться в его постели или нет. Вроде бы в квартире нигде не пахло потом или грязной одеждой, к тому же Ирвин тщательно следил за зубами. Чистоплотный интеллектуал, не особо умеющий обращаться с женщинами, но, во всяком случае, не грубый и довольно чуткий, - так она для себя определила его. И очень давно одинокий, это было ясно сразу. Она посмотрела в окно, потеряв нить рассказа Ирвина. Дождь еще шел. Айрис подумала, что остаться будет приятнее. В такую погоду грустно спать одной.
Она ушла очень рано, несмотря на то, что утро было субботним. Ушла, не оставив записки, съев перед этим один из двух оставшихся кусков пирога, постаравшись как можно тише хлопать дверью. Ирвин почему-то сразу понял, что это все значит. Он не собирался ее искать. День рождения все-таки уже закончился, началась его привычная одинокая жизнь. Если быть честным, он не запомнил Айрис, потому что она не говорила о себе, не обращала, как это ни парадоксально, на себя внимания, став в его памяти каким-то радостным огоньком, детали которого не различимы из-за яркого света. Ему хотелось вернуть себе чувство реальности, но оно никак не возвращалось.
Он подошел голым к окну, взял с подоконника недопитую бутылку пива, отхлебнул из горлышка. Было пасмурно, но почему-то выглядело серое небо не так грустно, как обычно. Ирвин решил пройтись по городу и посмотреть на море, словно бы в память об Айрис. Было бы странно продолжать теперь жить так же, как на прошлой неделе.
Айрис вернулась из душа, открыла свой блокнот и посмотрела на список. На следующий день, двадцать третьего ноября, должен был быть день рождения у Адена Гиллаври Смита, отдел реэкспорта, двадцать девять лет, холост, в очках, но довольно симпатичный - она видела его на прошлой неделе. Похоже, к нему тоже никто не должен был прийти. Айрис довольно откинулась назад в просторном кресле. Ей нравилось дарить людям себя.