Аннотация: 17/06/2012 Глава 28 и Эпилог. Полный текст переложен в "Романы"
Глава 28 И вот тебе алтын
Две кучи кораблей, палящих друг в друга из пушек - картина впечатляющая. Впрочем, когда подошли ближе, разобрались, что японцы распределились по дуге, внутри которой беспорядочно маневрирует китайский флот. Учитывая, что противником для нас являются японцы, я решил, что попытаться атаковать внешнюю часть этой карусели - дело имеющее шанс на успех.
- Глубина двадцать, курс сорок, средний ход. Боевая тревога. Первый и второй аппараты перезарядить.
Дело в том, что в них помещены торпеды с акустическим наведением. Выпустить их сейчас - всё равно, что просто утопить. Ведь никакого интеллекта в наших снарядах нет - они направят нос так, чтобы выровнять акустическое давление с двух сторон и прекрасно пробегут между равношумящими кораблями. И что потом? Никто не предскажет.
А время на перезарядку у нас есть. Мы далеко и идём медленно. Акустик докладывает о шумах, об их относительных смещениях, об изменениях характеристик сигналов и звуках взрывов. Общее впечатление - полная каша.
- Перезарядка аппаратов завершена.
Вовремя. Как раз поступил доклад об особенно четком звуке винтов, смещающемся справа налево.
- Всплывай под перископ!
Минута, ещё одна.
- Перископная.
Выдвигаю наверх свои глаза - всё верно. Справа напересечку мне идёт красавица "Нанива". Высокая труба, массивная длинная надстройка и вся она такая беленькая.
- Малый ход. Десять градусов вправо.
Снова "выглядываю". Цель принимает правее, чуть удаляясь, но, всё равно стрелять удобно.
- Пять вправо. Боевой курс, - и, чуть погодя, - первый, товсь.
- Первый готов.
Выдерживаю еще минуту, поджидая, когда крейсер придет в нужное место.
- Пли!
- Торпеда вышла.
- Глубина двадцать, ворочать влево. Плавно.
Звук взрыва докатился до нас через минуту с четвертью. Что же, на этой дистанции от нас не было ни одного китайского корабля, значит, попал, куда целил.
Мы лежим в циркуляции и отчетливо слышим, как над нашими головами молотят винты чего-то большого и мощного. Чуть погодя - ещё один прошёл. Теперь акустик докладывает о шумах слева за кормой. Всплываем.
Какой красавец! Двухтрубный, вытянувшийся над волнами в устремлении вперёд щеголь "Ионсино".
- Право тридцать, одерживай.
- На курсе, - рулевой доложил, что выполнил команду и уже держит "дорожку". Подсказывает.
- Пятый, товсь.
- Пятый готов.
Снова ожидание прихода цели в место встречи с торпедой. А он возьми, и поверни. Ну да, крейсер ведёт бой и маневрирует, а не следует из пункта "А" а пункт "Б".
- Пятый, отбой! Право двадцать, одерживай.
- Дорожка.
- Шестой, товсь. Пли по готовности.
Я прячу перископ и дожидаюсь выхода торпеды. Стрельба на глазок. Навскидку, так сказать.
- Торпеда вышла. - И, в это же мгновение страшный грохот, сотрясение, гаснет свет и что-то журчит. Не иначе, снаряд разорвался в воде неподалеку от нас. Интересно, чей?
- Осмотреться в отсеках. Перископная.
Вспыхивают электрические фонарики. Лучи их обегают внутренние поверхности. Впрочем, вот вместо лопнувшей лампочки вставили новую. Чуть погодя - вторую. Слышно, как помаленьку продувают носовую балластную цистерну - значит, принимаем воду, и боцман восстанавливает плавучесть.
Третий отсек не отзывается - оттуда слышны удары. Но колотят не в дверь переборки, а где-то у левого борта.
- Из третьего стучат, чтобы включили осушение.
Слышно, как заработала помпа, а я снова выставляю перископ и отчётливо вижу, как у борта красавца-крейсера встаёт высокий столб воды. Звук взрыва приходит чуть позже.
- Третий отсек доложил о пробоине. Заделывают.
А я наблюдаю за японцами. Один из крейсеров выглядит поврежденным и оттягивается к югу. Не иначе - выходит из боя. Плавно поворачиваю лодку ему вслед.
- Третий, товсь.
В этом аппарате находится торпеда с акустическим наведением. Надеюсь, в направлении, где кроме неуклюжего утюжка "Мацусимы" больше никого нет, она не запутается в источниках сигнала.
- Третий готов.
- Пли.
- Торпеда вышла.
- Боцман говорит. Прошу разрешения продуть первый и третий торпедные аппараты. Не хватает плавучести.
- Продувай.
Снова осматриваю поверхность. Бой идет как ни в чем ни бывало. В толчее, устроенной китайцами, что-то горит, а один корабль тонет. Пятерка японцев идет в кильватер по дуге и ведет стрельбу правыми бортами - но они сейчас далеко и продолжают удаляться. Удобных целей больше нет.
- Из третьего просят продуть отсек сжатым воздухом.
- Продувай.
Чинимся. В третьем отсеке мерно стучит кувалда. Видимо приладили, наконец, что-то подходящее для заплаты и вколачивают распорки. Боцман доложил о начале заполнения носовой цистерны - значит, вода из третьего отсека уходит, и мы начинаем всплывать. Вот и сжатый воздух в магистрали перестал шуметь - это перекрыли вентиль как раз там, где ведутся работы.
Наконец, лязгнула дверь переборки и два мокрых как мыши мужика несутся в корму через центральный пост:
- Течь устранена. Надо менять оба анализатора.
- Вторая аккумуляторная неработоспособна. В яме слышен запах кислоты.
- Поднять шноркель. Вентилируем третий отсек.
Вот так, одно дело за другим. Сашка Клёмин с тюком ветоши в руках ждёт, когда на нём закрепят дыхательный аппарат. Брр. Потом всю эту гадость в виде грязном и вонючем попрут в гальюн - уж я-то знаю, что случается с аккумуляторами после подобных воздействий.
Ремонт ремонтом, но ведь у нас нынче война.
- Средний вперед!
Отчетливо вижу, как прямо на меня идёт приплюснутый однотрубный крейсер с выразительным таким тараном. Он пока далеко и, точно знаю, обязательно повернёт направо, чтобы не разрывать дистанцию до китайцев. А, если не повернёт, придет ко мне за корму.
- Эвакуировать людей из аккумуляторной ямы. Торпедная атака.
Действующие лица торопливо перераспределяются, только в третьем отсеке продолжают городить огород вокруг пробоины - нам, возможно, придётся нырять.
Однако, "Чиода" вовремя изменила курс и я её снова на глазок достал из второго аппарата. И тут ко мне в прицел сама пришла... не понял, "Ицукусима" это или "Хасидате". Одна труба, одна здоровенная мачта ближе к корме. Вот как раз для неё в четвёртом аппарате у меня гостинчик припасён.
***
Взрыв торпеды, выпущенной вслед Мацусиме, слышен был отчётливо. Каково же было моё удивление при её виде. Она шла настолько медленно, что в сумерках мы её нагнали - она тоже двигалась на юг. Ну и мы поторапливались под шноркелем. Боязно находиться в море с такой дырой в борту, вот и стремились поскорее убраться восвояси.
Так про крейсер. Утопил я его. Вот прямо как шел под перископом и шноркелем, так и обогнал, повернулся, как положено, и всадил ему в борт торпеду. Собственно, Игнат распоряжался - я за сегодня как-то уж слишком настрелялся, поэтому тихонько сидел в уголке и поглядывал на происходящее. Просто говорю про лодку, как про себя потому, что уже сжился с нею.
У вас не случалось болей в третьем отсеке? Вот. А у меня они нынче весьма ощутимы. Старею, наверное.
***
О судьбе акустической торпеды мы узнали уже дома из газет. Там была победная реляция про разгром, учинённый японскому флоту Бэйянской эскадрой военно-морских сил Китая. В числе утопленных кораблей упоминался некий "Фусо". Писали, что броненосец. В числе фамилий погибших в бою офицеров флота страны восходящего солнца мне встретились и две смутно знакомых.
А вообще в комментариях проскользнул любопытный вывод о том, что основным строем для грядущих морских сражений должен являться фронтальный, с последующим переходом в свалку, где каждый воюет сам за себя. И что не стоит уделять столько внимания артиллерии средних калибров, а нужно ставить на броненосцы одни только большие пушки. И совсем маленькие, чтобы отгонять миноносцы.
Китайский флот приходил к нам в Большой Камень для ремонта. Им самураи успели знатно навтыкать. А война - так и продолжается. Эта Бэйянская эскадра не даёт противнику подвозить подкрепления, а на суше идут нешуточные бои. Сан Саныч за помощь в борьбе с агрессором получил от Цы Си кусок Манчжурии по самую нашу железную дорогу, а от Кореи полосу берега Японского моря по самый порт Лазарева.
Мы когда вернулись, как раз вскоре и Посьетский дивизион из похода пришел, так что сдал я лодку настоящему командиру, да и поехали мы с Дуняшей к себе в Севастополь. Игнат с Ксюшей обещались вскорости туда же прибыть.
Эпилог
Электровакуумные диоды заметно отличаются от полупроводниковых тем, что падающее на них напряжение весьма значительно. Однако построить регулируемый источник питания для лабораторных целей с ними вполне возможно. Как регулируемый? Лабораторным же авторансформатором, именуемом в народе ласковым словом "ЛАТР". Кто в курсе, те поняли, что однофазные генераторы переменного тока я уже использую -- а что делать!? Пора переходить на переменный ток.
Хотя, я нынче не очень много занимаюсь разными делами -- седьмой десяток, как-никак. Вполне себе солидный возраст. Я им доволен, как и временем, в котором мне выпало доживать свой век.
Моим современником оказался Менделеев. Пржевальский как ни в чём ни бывало, изучал Азию, подросли Ленин со Сталиным, правда, они сейчас живут под другими фамилиями. Миклухо-Маклай заложил фундамент этнографии. Ещё молод Циолковский, а Жуковский, не поэт, а математик, трудится на педагогическом поприще и непременно создаст теорию тех самых самолётов, что помаленьку строит Можайский.
Так что, не извольте беспокоиться -- ничего я в нашем прошлом не напортил. Всё в мировой истории, насколько я её помню, идет так же, как и если бы я сюда вообще не попадал. А то пишут в книжках всякую ерунду про бабочек Брэдбери.
Ну право, какое влияние на судьбы мира может оказать событие, упомянутое в газетной заметке, висящей в рамочке на стене моего кабинета:
"Петербургские ведомости Как сообщает нам по телеграфу наш конфидент в N-ской губернии, в городе N-ске, преподаватель гимназии Пётр Семёнович Романов построил и опробовал на глазах всего города ныряющую лодку - суть средство для передвижения как по поверхности воды, так и под оной, изготовленное на педальной тяге. Храбрый изобретатель произвел пробное погружение вчера, одиннадцатого дня сего месяца, проведя под водой, в совокупности, около часа. Его лодка оригинальной конструкции показывала скорость до пяти вёрст в час в погруженном состоянии, и более семи вёрст в час в непогруженном. Для контроля за ходом испытания от флота ЕИВ был командирован лейтенант Макаров С.О. Подробности о дерзком эксперименте в редакции ожидаются"
На этом записки Петра Семёновича прерываются. Однако в домашнем архиве Великой Княгини Ксении Александровны исследователям удалось найти несколько документов, проливающих свет на события, связанные с этим неизвестно откуда появившимся человеков, роль которого в истории нашей страны до сих пор пытаются понять.
Найденные бумаги, по-видимому, являются черновиками писем или воспоминаний. Датировать их и установить автора удалось сличением почерка и анализом состава чернил и бумаги. Тем не менее, они в некоторой степени занимательны, что оставляет у составителя надежду на то, что читатель не пожалеет времени, потраченного на ознакомление с двумя короткими текстами, приведёнными далее.
Писано рукой адмирала графа Уроева примерно в 1902 году.
Мне шёл восьмой год, когда погиб отец. Он был моряком, и однажды в шторм его ринуло какой-то снастью, сорванной ветром. Мама после этого больше года плакала на берегу, словно у могилы любимого человека. А мне не пришлось пойти в школу - в дом пришла нужда.
Матушка брала заказы на шитьё, сестрица Оленька хлопотала по дому и управлялась в саду и на огороде, а я пробавлялся случайными заработками. То рыбки наловлю и продам, то на рынке кому-то помогу донести покупки. Сапожник или лодочный мастер звали меня иногда на помощь. Не то, чтобы они не могли обойтись без подручного - просто это такой способ оказать поддержку соседям. Не считалось правильным подавать милостыню. Но это я уже потом сообразил, а тогда - просто ничем не гнушался ради лишней копейки.
Мамин брат, а он - тоже моряк, приносил заказы на пошив рубах. То есть голодать не давал. Однажды, года через три после отцовой смерти, заглянул к нам с товарищем-сослуживцем. Мне этот дядькин знакомец показался шибко старым, и я сильно рассердился на маму, за то, что она оставила его ночевать.
А потом она плакала, когда он не пришёл на другой день.
- Бросил он тебя, - сказал я ей со злобой в голосе.
- Он нынче с турком воюет, - она погладила меня по голове. - Кузьма Нилыч бает: в самом пекле его место. Нет у Петра Семёныча страха, зато супостата он напугал до икоты. Только говорить об этом никому нельзя.
Как Вы понимаете, после таких слов я этого человека сразу зауважал, хотя в его смелости убедился только спустя многие годы. Он, когда вернулся с войны, к нам переехал и с мамой обвенчался. Купил мне маленькую парусную лодку, стал помогать рыбачить и начал меня же готовить к поступлению в гимназию. Тихий человек, заботливый отчим. Откуда смелость!? Какой героизм!? Его за все подвиги козой пожаловали, а вовсе не орденом.
Но ко мне он не цеплялся, только помогал по хозяйству и на рыбалке. В общем, безвредный человек, но польза от него немалая. Склеил из резины маски со стеклом, чтобы удобней было драть мидии для наживки, построил коптильню - и сразу наши уловы стали прекрасно продаваться, да за куда как лучшую денежку.
Я уже совсем было раздумал уважать его как героя, и стал просто по-человечески любить за мягкость и разумность, но в один прекрасный летний день пришел к нам на берег, где мы готовились к промыслу, мужчина, с которым папа о чем-то разговаривал. Мы с сыном гостя сперва спорили, а потом я этому Кольке показывал маски и затаскивал его на глубину, а ещё мы их провожали на пристань и я знакомил гостей с городом, а потом оказалось, что это цесаревич с сыном.
Тогда я и понял - отчим у меня - человек непростой.
***
Мы жили среди папиных макетов электрических машин и эскизов. Я был первым помощником и, как понял позднее, главным учеником. Пётр Семёнович быстро и деловито напичкал мою голову познаниями, которые оказались на уровне самых последних достижений науки и техники. Зубрёжка латыни и муки чистописания, испытанные мною в гимназии, воспринимались как досадные помехи на пути к познанию действительно важных вещей, и... я был вынужден уделять столь ненавистным дисциплинам немало времени, пока не сделался одним из лучших учеников по всем предметам.
Видимо произошел какой-то прорыв в скорости восприятия, начавшийся с усвоения математических формул, описывающих работу устройств, что мы сооружали. Потому что знания в этот период в меня влезали в неограниченных количествах и оседали в памяти крепко.
Нам не раз пришлось переезжать. Жили то в царском дворце под Санкт-Петербургом, среди картин и статуй в обществе их хранителя, способного часами рассказывать истории создания этих шедевров. То переехали в скромную гостиницу в Николаеве, где строили подводную лодку, добрую половину устройств которой я знал прекрасно - сам участвовал в их создании. Случались и встречи с Великим Князем Александром Александровичем и сыном его Колькой, тоже, конечно, Великим Князем - а что поделаешь?! Вся семья у них такая - одни сплошные Великие Князья.
После Египетского похода во время аудиенции государь вручил мне Георгиевский крест и спросил, чего я хочу, на что я ответил, что желаю Его Императорскому Величеству много увлекательной работы. Мне было всего пятнадцать - мальчишка еще. Сан Саныч, как услыхал такое, сказал, что я, по его мнению, весь в отца, чем он премного доволен. И засмеялся.
Беда случилась, когда я выходил из кабинета и отцеплял орден от гимназической тужурки, чтобы отдать его гвардейцу - не положено такую награду прилюдно носить. Так вот, сестрёнка Колькина Ксюха случайно оказалась свидетельницей этой сцены и... вы бы видели её глаза. Наверное, подумала, что у меня отбирают орден. Она тут же ворвалась в кабинет своего папеньки-императора, и громко что-то кричала. А потом выскочила заплаканная и налетела на меня. Ей было лет семь - совсем ребёнок. Так что пришлось мне утирать царевне слёзы и помогать высморкаться.
Видимо, это и привело к тому, что через двенадцать лет мы поженились - волшебный взгляд её чудесных глаз не отрывался от меня всякий раз, когда нам случалось видеться, и, признаюсь, ради того, чтобы поймать его на себе, я нередко навещал Кольку и даже участвовал в его забавах. Когда Ксении Александровне исполнилось тринадцать, она стребовала с меня обещания ни на ком не жениться, пока она не вырастет.
А ведь я в ту пору уже был морским офицером. Подводником. То есть не питал никакой уверенности в том, что не погибну в очередном походе. Техника, на которой мы работали, была на грани чуда. Поддержание её в работоспособном состоянии занимало львиную долю трудов экипажей. И ведь мы не так часто бывали в месте базирования - то и дело шли туда, где возникала необходимость изменить расклад сил у далёких берегов. К примеру, вскоре после того, как я обещал своей принцессе подождать её взросления, нашему дивизиону пришлось спешно бежать к Мозамбику, прореживать силы британского флота, получившие приказ продемонстрировать португальцам решимость туманного Альбиона. Хоть тресните - запамятовал, из-за чего они в ту пору полаялись. "Что-то там, в носу", - как сказал папенька: .
Погиб он при испытаниях очередной подводной лодки - на глубине сорока метров не выдержал сварной шов. Экипаж частично спасся - вынырнули через торпедные аппараты. Папа их как раз и выстреливал сжатым воздухом. А самому выйти потом не удалось. Он ведь был уже старенький, вот и не хватило ему ловкости.
Потом мама отдала мне письмо от него, сказала - давненько хранит завещание Петра Семёновича. Прочитал я это послание, а там всего-то два поручения. Первое - надавать звиздюлей японцам, когда те на нас полезут в четвёртом году. Второе - сделать так, чтобы к четырнадцатому году Россия расквиталась по внешним долгам, а то её заставят лезть в чужую войну, отчего сделается нам тошно.
Прочитал я, посидел, пытаясь вспомнить, бывали ли случаи, чтобы отчим мой оказывался неправ. Ничего не припомнил. А коли так - делать нечего. Надо исполнять. Год у нас шел девяносто девятый, и лет мне было тридцать два.
Написано рукой Великой Княгини Ксении Александровны около 1897 года.
Фамилия, которую я приняла, выйдя замуж, обязана своим происхождением прадеду моего супруга, отличавшемуся, как говорит Игнаша, невыносимой харизмой. Он славился свирепостью во гневе и к предмету своего неудовольствия неизменно обращался со словами: "Я тебя урою". Так и потянулось за ним прозвище "Уроев". Его стали записывать во все документы потомков сего достойного мужа, не раз отличавшегося как на поле брани, так в происшествиях городского масштаба.
Почему моим избранником стал выходец из мещанской среды? Думаю, всё началось с носового платка. Я тогда выскочила из папиного кабинета вся в слезах и наткнулась на Игната. Он по-хозяйски прихватил меня своей лапищей за затылок и промокнул мне щёки не жёсткой накрахмаленной тканью, а мягкой тряпицей. Возможно, не идеально чистой, но зато, ни капельки не царапучей. А потом высморкал в неё же. Ласково и настойчиво, словно мама.
Воспоминание об этом почти взрослом мужчине, как о большом и теплом олицетворении надёжной основательности, на которое (олицетворение) можно рассчитывать при любых обстоятельствах, я пронесла сквозь всё своё детство. Когда вступила в пору девичества, то узнала, что этот блестящий офицер, получивший от своего батюшки заслуженный тем наследственный графский титул, всё ещё не женат. Понимаете, я искренне восторгалась Игнатом и была невыносимо романтична.
- Игнациус, отчего вы не обзаводитесь собственной семьёй? - спросила я его как-то раз, будто совсем невзначай.
- Понимаешь, Ксюха, - он всегда был несколько смел в обращениях, - я ведь то в море болтаюсь, то в мастерских торчу. А любой женщине требуется внимание от человека, которому она посвящает свою жизнь. Нельзя же сделать несчастным ни в чём неповинное существо.
Признаться, столь откровенное признание озадачило меня. Невольно вспомнилась Гомеровская Пенелопа, долгие годы ждавшая своего Одиссея. А потом слова светских девиц на выданье: "Ах, какой он суровый" "Ах какой он простой и наивный", высказанные при обсуждении кандидатуры столь завидного жениха.
Если с первым я не могла согласиться в силу собственного опыта общения с добрым и заботливым другом, то вторая характеристика меня откровенно насторожила. Человека, которого считают простым и наивным, наверняка станут обманывать. Чтобы не допустить этого, я немедленно, при первом же появлении Игната в нашем доме, потребовала от него обещания ни в коем случае ни на ком не жениться, а подождать моего совершеннолетия.
Поскольку он легко на это согласился, стало ясно - сердце его пока никем не занято. Почему-то от этого на душе стало теплей. Видимо, не только дружеское расположение руководило мною при этом. А ведь по-существу, мы обручились таким образом, даже не испрашивая родительского благословения. Что для девицы императорского дома является совершенно непозволительной смелостью.
***
Я была наивна и доверчива и с удовольствием отмечала появление на мундире моего избранника всё новых и новых знаков воинской доблести. Бывая у нас раз или два в году, он надевал их, перед тем, как пройти в папин кабинет. О том, что каждый орден является следствием нешуточного риска, которому Игнат подверг свою жизнь, я догадалась много позднее. И ещё меня удивляло то, что его долго не повышают в звании. (До капитан-лейтенанта он дорос буквально в течение первого же года службы, сразу после того, как сменил форму гимназиста на военный мундир)
Когда я спросила об этом папу, он ухмыльнулся и сказал: "Он сам не хочет".
Тогда я поинтересовалась у Игната такой странностью в его поведении. И знаете, что услышала в ответ?
- Понимаешь, Ксю, в более высоком звании мне станет неуютно. Мой уровень - командир корабля, на нём я чувствую себя комфортно.
Я долго не могла взять в толк, что существуют люди, способные не стремиться вверх по карьерной лестнице. Тогда мы впервые поговорили об этом с мамой. Мне показалось, что она давно негласно разделяет со мной мою сердечную тайну, потому что так прямо и сказала - если собираешься выходить за воина, должна отдавать себе отчёт в том, что на долю твою выпадут многие разлуки и тревоги. Что же касается внешней скромности Игната, то тут имеет место не ограниченность интересов, а расчёт. Этот юноша прекрасно понимает, с чем он способен справиться, а с чем совладать у него не хватит сил, и не позволяет поставить себя в неудобное положение, потому что дорожит репутацией.
Он ведь такой же труженик, как и твой батюшка. Заметила, чай, сколь легко они понимают друг друга.
После этого разговора я и сообразила, что мои матримониальные планы ни для маменьки, ни для папеньки тайной не являются. И, поскольку предмету моих воздыханий от дома отказано не было, приободрилась. И мысли потекли по новому руслу. Я принялась грезить.
Обычно девушки моего круга готовятся к тому, чтобы выйти замуж за наследника какого-нибудь престола и рожать для этого самого престола новых наследников. Таково извечное предназначение женщины - становиться матерями. Нашим с Игнатом будущим детям никакой трон в будущем не уготован. Что же они станут делать? Чем жить? Неужели, трудами своими? Некоторое время ушло на то, чтобы смириться с подобным положением вещей.
Понятно, что содержание меня - Великой Княгини - непременно будет производиться из средств императорского дома. Но я не вечна, и не смогу всегда обеспечивать наших отпрысков средствами к существованию. Значит, следует обучить их самим зарабатывать себе на жизнь. Интересно, а сама-то я это умею?
Такие уж мы, женщины, существа, что обязаны обо многом подумать заранее. Я стала обучаться на сестру милосердия, а потом принялась работать по полученной специальности. Знаете, вскоре мир открылся мне незнакомыми гранями. Не стану описывать впечатлений от повседневной жизни госпиталя, от поведения его пациентов и от происшествий, случавшихся на улицах, но, позвольте Вас уверить, уже через год трудовой жизни я стала лучше понимать сдержанность Игната. Мир вокруг нас оказался довольно неуютным местом, совсем не тем, что в кругу императорского семейства, где на любую надобность имеются слуги или лицо, обязанное обеспечить комфорт. Тем не менее, сделанные открытия не разрушили мою решимость в отношении замужества.
Папенька же серьёзно поговорил со мной незадолго до того, как мы с Игнатом испросили родительского благословения.
- Видишь, ли, душа моя. Избранник твой вырос рядом с необычным человеком, который, как я полагаю, появился у нас из будущего. Не спрашивай только, отчего я так решил, тем более что Пётр Семёнович решительно ничего конкретного о грядущем сообщить не может. Но ему известны общие контуры того, что нас ожидает. Несомненно, вольно или невольно, какие-то крупицы своих представлений он передал и твоему будущему супругу.
Пожалуйста, будь внимательна к его необычностям. Возможно, они позволят нам избежать немалых неприятностей. В остальном же, полагаюсь на то, что сердце тебя не обмануло.
Собственно, этим и ограничиваются письменные упоминания деяний Петра Семёновича Романова, найденные составителем в открытых источниках. Возможно, что-то до сих пор хранится в архивах, доступ в которые для частного исследователя пока невозможен.