|
|
||
"МММ" или чей бычок
День выдался на редкость жарким Степан, обливаясь потом, отбросил в сторону косу и сунул распаренную голову в кадку с водой с шумом выпустив воздух в воду. После чего уселся в тенечке и стал наблюдать как проворные воробьи, суетясь в пыли, воровали отруби у неповоротливых кур. Степан сидел и ждал, когда Клава своим певучим голосом позовет его к столу, на котором будут ароматная окрошка с холодным терпким квасом.
Степан был крестьянином в деревне не богатым и если точнее сказать совсем не богатым. Земли своей было мало, а потому приходилось батрачить на хитрого соседа Миху как за глаза звали в их деревне Мельникова Михаила Михайловича. Подчеркивая тем самым в его характере редкую для сиих простых можно даже сказать девственных мест хитрость. Вообще Степан не жаловался, а даже был по-человечески благодарен своему благодетелю. Даже когда тот с елейной улыбкой на бородатом лице и лысом лбу обсчитывал его на разных мелочах Степан из своей врожденной интеллигентности, как-то не решался с ним рядиться. А жена не раз ругала его за эту нерешительность, не без раздражения называя Миху барином. Однажды выслушивая справедливые упреки Клавы, Степан с тихим мужским пафосом сквозь пустые бабские разговоры многозначительно изрек: "Эх, Клава, какой же он барин, если не хитер и потом Клава все мы под богом ходим, а значит всем учтется".
- Ты давно в Михайловку ходил?!
Не дожидаясь, конца Степанова монолога, обрезала его жена, отчего пафос Степана переродился в беспокойство. В Михайловской церкви он не был уже давно, все как-то дела не позволяли.
- Ну, Клава ты же знаешь, все занят был, картошку сажал у Михалыча.
- А вот твой Михалыч каждую неделю со своими сынками ездит и молится. Вон прошлый раз по дороге встретились, только что Миха и поздоровался, а сыновья его хоть бы что, а морды то у всех, какие бандитские.
И действительно Миха с его некрупным и мягким телом всегда лукаво - елейно улыбчивым приветливым лицом выглядел внешне весьма благовидно. Сыновья же его, а их у него было трое, словно бы отражали в своей внешности скрытые стороны характера отца.
Самый старший был невероятно худым и сутулым с лицом голодного комара - носик востренький, а губы кривинькие. Ох, ехидный и злой был этот Митька. А еще любил он вечерами лазать возле топленых бань и заглядывать в окошки, подглядывая за девками. Отчего те звали его не Митькой, а Титькой. Когда его так звали, он шипел и плевался, но всерьез с ним не связывались, побаиваясь его отца. Миха же смотрел на проказни своего уже немаленького сына с сытой улыбкой и приговаривал "Что ж дело-то мужское".
Второй сын - деревенский участковый был огромного роста и ширины совершенно зверской внешности. Из его словно из дубового пня вытесанной башки как мох в разные стороны лезли рыжие волосы почему-то в разных местах разной длины. На лице забытым крохотным сучком торчал кривой курносый нос, маленькие глаза были и вовсе незаметными, зато огромный рот был мясист и бесформен. А еще на левой щеке был огромный шрам оставленный одной отчаянной девкой, которой он когда-то спьяну грубо домогался. Вообще Амвросий так звали второго сына, любил вечерами напиваться и задирать кого-нибудь на улице, но смелости, несмотря на свои размеры и угрожающую внешность он был небольшой, а потому никто его не боялся разве что мальчишки. А вот отец его явно недолюбливал, и по утрам раздраженный его похмельной неповоротливостью бил по спине сухим березовым прутом гневливо прикрикивая на него, на что Амвросий недовольно бурчал из-за поднятых плечей.
Третий сын Пантелемон был рыхлого сложения, имел большой живот и тройной подбородок, так что его не по годам лысая голова начиналась прямо от груди, а грудь от еще более объемного живота и сквозь утренний туман его можно было легко спутать с яйцом динозавра. Пантелемон был болезненным сыном - страдал одышкой от чего был самым любимым родителями, а оттого и капризным. А потому без нареканий со стороны строгого отца мог выйти последним из дому при общей спешке. Амбициозный папаша видел в своем последнем чаде не много ни мало, а будущего Батюшку и часто осторожно уговаривал его обучиться в семинарии. Страстью Пантелемона было, объедался до разносившихся на пол деревни болезненных отрыжки и икоты. Что очень забавляло деревенских старичков, и они по-доброму покатывались со смеху. Один из них даже заметил, что если Пантелемошка "Ыкает глухо и редко - значит жди проливного дождя, ну а ежели часто и звонко, словно мелкая собака тявкает то знать будет жарко и сухо".
Так вот и в этот раз мечтательный Степан, щурясь, наблюдал за радующимися жизни творениями божьими, и душа его наполнялась благодатью. Как вдруг его созерцание прервалось протяжным и требовательным "Му-у-у". Степан поднял свои добрые глаза и увидел, что прямо из-за ограды на него по телячьи тупо смотрит здоровый молодой бычок. Степан знал всю скотину в деревне и даже ту, что была из соседних деревень, так как часто бывал на поскотине. Этого приблудного бычка он не знал. Набрав воздуху в легкие, он крикнул Михе.
- Михалыч это не твой бродяга этакий?
Миха немного помолчав с напускными неохотой и ленью не отрывая глаз, от земли ковыряя ногой в какой-то луже грязи ответил:
- Не, не мой.
- А чей не знаешь?
- Не не знаю.
- Михалыч, а чо с ним делать-то коли ни чей?
- Себе возьми.
Не отрывая глаз от лужи, с ехидцей в голосе ответил Миха.
- Как же себе, а вдруг хозяин отыщется?
- Ну, к твоим же воротам подошел, а коли, хозяин отыщется, вернешь. Так ты его далеко-то на выпас не води, чтобы из соседних деревень не видели.
Участливо посоветовал Михалыч, отчего Степану стало как-то не по себе, он неплохо знал соседа, не зря же его за глаза все звали не иначе как Михой. Но постоянная нужда и тяготы в один голос закричали в нем: "Степа! возьми! а коли, что отдашь, а хозяин не появится так, сколько мяса на зиму будет!". И тонкие голоса разума и осторожности потерялись в алчных голосах тягот и нужды.
Степан осторожно, как бы боясь спугнуть только что упавшее ему на голову счастье, подошел к бычку и потрепал его по жесткой как щетка башке. На что бычок лизнул его влажным теплым языком, и душа Степана совсем оттаяла от остатков осторожности. Теленок оказался совсем черным без единого белого пятнышка. Степан, разомлевший от радости, ощущая под рукой теплый телячий лоб, промолвил:
- Экий негр! Наверное, и у них есть негры?!
Тут на крыльцо вышла Клавдия и спросила: "Это чей такой - Мавр?".
- Да кажись ничей.
Сдавливая в голосе радость, ответил Степан.
- Как это ничей?
Ответила Клава, почувствовав неладное.
- Разве так бывает, что бы бычок и ничей был!?
- Ой, Степан чует мое сердце, наживем мы беду с этим бычком.
- Все ты каркаешь, Клавдия радостного слова от тебя никогда не услышишь.
Нужда и тяготы сделали свое дело, и Клавдия не долго колеблясь, поставила бычка на довольствие. А за черноту назвали его Мавром. Правда всю черноту этого бычка портила большая лепешка грязи, что прилипла к его правой ляжке и как Степан не отдирал ее, так она и не поддалась.
Шло время, Степан загибался, работая на Миху, чтобы накормить прожорливого бычка. Бычок же оказался породистым и быстро набирал в весе.
Все это время Степану перестал попадаться на глаза старший сын Михи Митька - Титька. И когда он спросил о том Михалыча, тот уклончиво ответил что старший, мол, в городе экономическому делу обучается.
И вот настал тот момент, когда бычку расти дальше, стало не резон, и надо было его забить. Как вдруг неожиданно на Михином дворе появился Митька-Титька и, увидев, как Степан выводит бычка, пискляво и зло заорал на все морозное утро:
- Папенька! Степка то нашего быка прибрал.
- Как нашего?
Словно недоумевая, спросил только что вышедший бородатый Миха в наспех надетом тулупе и стал, прищуриваясь, вглядываясь в быка и Степана.
- Так бык то вроде как ничейный был так Степан его себе на прокорм и забрал. Я тому свидетель.
- Да не его это бык!
Еще пуще прежнего зло заорал на все морозное утро Митька-Титька.
- Это наш бык.
- Как наш?
Опять с наигранным недоумением и недовольством спросил Миха своего худого сына.
- Да так папенька когда я последний раз дома проездом был, то бычка черного привез, будить Вас не стал, больно хорошо Вы почивали. А только привязал его во дворе к зобору и уехал.
- Так как же доказать что он наш?
Опять фальшиво спросил сына Миха.
- Так папенька очень просто бычок то меченый Вашей монограммой "МММ". Вам ведь в подарок ко дню рождения привез.
- А где метка то?
- Да справа сзади на ляжке.
- Пойдем посмотрим сынок!
Уже уверенно и решительно сказал, как отрезал Миха.
И они с сыном бесцеремонно ворвались в небогатые владения Степана. Степан словно парализованный стоял и наблюдал за действиями отца и сына. Они долго терли в том месте, где когда-то была лепешка грязи. И, наконец возбужденный Митька с торжеством заорал:
- Папенька вот она метка то родимая слабая, что только, но видна. Степан на ватных ногах подошел к ним и увидел еле видимые буквы МММ злость с обидой вспыхнули в нем как летний пожар. И он в отчаянии закричал:
- Не отдам я Мавра, не отдам я же его кормил поил и лелеял, сколько из меня этот черный Диавол сил высосал.
И решительно оттолкнул отца и сына. На что Михалыч изобразил на своем лице редкой выраженности возмущение. И раздраженно и недовольно выкрикнул:
- Амвросий, где ты!
Откуда не возьмись, перед ослепленным горем Степаном материализовалась груда Амвросия, который легким движением правой руки откинул в сугроб несчастного Степана и, не говоря ни слова, повел Мавра на двор отца. Миха же стал назидательно - отцовски отчитывать распластавшегося в сугробе Степана.
- Степа что же ты так я ведь тебя предупреждал, что ежели хозяин отыщется, то бычка придется вернуть.
- Так я же его кормил столько времени.
Чуть не плача с надеждой слезно пропел Степан.
- А насчет кормежки Степа уговору никакого не было, проболтался Миха, да и посмотри бычок то Степан плохо кормленный, весу нужного не набрал. Ежели бы я его кормил то он куда больше был бы. Так что Степа давай мы с тобою полюбовно это дело сладим, и я не буду на тебя в обиде, что бычка не докормил. А не то Степан на совете деревенском я тебя обяжу оплатить мне матриальный ущерб, нанесенный мне присвоением и недокормом моего бычка.
Так и остался бедный Степан ни с чем обманутый и разочарованный.
А что дальше то было да ничего особенного. Мавра Миха не забил, наоборот племенным сделал, так что получается вроде бы как жизнь ему спас. Так вот дальше и живут. Поговаривают, что Миха по старой привычке подбросил другому селянину хряка, говорят, очень породистый был хряк и назвали его Хопер. И тоже прошло, а как было, вырастил его селянин так тут как тут Миха со своими сыновьями так, и отобрали хряка.
Ну что поделаешь, чей бычок, и кто кому свинью подложил вам решать.
23.04.1995г.
4
|