Решил Мракобес на свою узколобую голову обозреть пять заявочников. Зачем решил, и почему пять, не спрашивайте. Заявочники, правда, все оказались из его собственной группы. Конкуренты, значит. Посему Мракобес считает своим долгом предупредить - ничего личного! Как читатель уже понял, Мракобес разделает и препарирует любого, будь то друг или конкурент. Он и самого Вильяма нашего Шекспира... впрочем, что это он? Зачем Вильям, когда есть конкурсные рассказы. Ничуть не хуже.
А Шекспир, легок на помине, возьми и зайди на чаек. Слово за слово - читать рассказы стали вместе. Во-первых, Вилли - старинный друг. Во-вторых, мастер самокритики. Попробуйте, напортачьте с сюжетом или композицией в переполненном Глобусе: ведь рядом - рынок, и гнилые яблоки идут всего по пенни за ведро. Попробуйте, разрешите героям страдать фигней, когда стоячий партер все время норовит поболтать. У героя должен быть такой замес, чтобы партер открывал рот исключительно как приманку для ворон. Ну и наконец, приходиться считаться с форматом - сцена, задник, деревянные мечи - и с аудиторией. Все как у авторов Самиздата - конкурс, 33 кб, про аудиторию тоже все всё понимают, недаром третью неделю обзирают друг друга направо и налево...
Итак, сравним, как далеко ушли молодые таланты за четыреста с гаком лет...
Мартова Марина Владимировна. День бумаги... или "Гамлет"
Основная претензия к рассказу - композиционная. Две трети занимает объяснение, почему возник День Бумаги, и едва ли треть - конфликт героя. Если бы автор оказался на месте Шекспира, на сцене, вероятно, сперва один актер читал бы вслух "Ричарда Второго" и всех "Генрихов", а потом уже давали бы собственно "Ричарда Третьего". Запас гнилых яблок Британии значительно уменьшился бы после первого же представления.
А вот если бы Шекспир был автором, он бы вводную про День Бумаги сократил до одного абзаца и вставил после "Так или иначе, воскресить я сумею лишь одну из папок". Загадка томлений героя открылась бы в финале, так сказать. Правда, после этого правильного композиционного хода автор наверняка бы понял, что рассказ полупуст, как легендарный стакан. И что надо его быстро наполнят. Возможно, это натолкнуло бы его на мысль о том, что хотел бы прочесть читатель.
Вилли тут подсказывает, что людям хочется читать о людях. Это в нем гуманизм проклятый говорит. Пусть... Что мы имеем в плане "людей"? В рассказе один герой. На глубинном плане, правда, можно отыскать еще одного - автора дорогОй герою книги. Такой дуэт - интересная и сложная художественная задача, за которую брался еще Данте. Мелькает где-то и возлюбленная. Но второстепенные персонажи живут только в мыслях героя. Он-то и есть мера "всех вещей", в том числе и мироздания.
Конфликт здесь исключительно внутренний. О страстях, бушующих в человеке. Мракобесу он видится как борьба двух равносильных искушений. Очень понятны должны быть читателю чувства героя и глобальные символы, вложенные в варианты выбора.
Ведь перед нами - не пьеса положений, где все понятно из сюжета, а конфликт реальности и эфемерид. А обе вещи, описанные в рассказе в чем-то материальны, и обе в чем-то эфемерны. Единственная разница между ними - в сердце героя, и именно эту разницу автор решил не показывать, чтобы оставить конец открытым. Было бы неплохо разницу (а через нее - и сердце героя) развернуть, оставив открытым только момент выбора.
Неплохая трагедия могла бы получиться.
К сожалению, пока главный герой не раскрыт, и написать-то о нем нечего. Раскрывайте и приходите еще. Мракобес с удовольствием перечитает.
Львова Лариса Анатольевна. Три Промилле... или "Король Лир"
Критический реализм. Причем пока Мракобес поливал рассказ ядом, Вилли полазил по комментам и убедился, что на реализме автор настаивает лично, и всякие попытки углядеть в рассказе символизм-романтизм-постмодернизм решительно пресекает.
Автор - человек образованный и не хуже Мракобеса знает, что описание реальных событий - не обязательно реализм. А вымышленные события могут им быть. Ибо реализм - художественная задача, а не тема. Вот и посмотрим, как автор со своей задачей справился.
Чтобы напомнить Вилли теорию, Мракобес слазил за Энгельсом, ибо последний лучше всех определил реализм как течение, предполагающее "помимо правдивости деталей, правдивое воспроизведение типичных характеров в типичных обстоятельствах".
Типичные обстоятельства воспроизведены очень неплохо, хотя и грустно становится от такой типичности. Использован интересный прием: типичной является не сама героиня, а все, что происходит вокруг нее, в том числе и реакция на нее саму. Героиня - как фонарь, которым автор шарит по типичным углам. Прием известный, но хорошо забытый, и использован он великолепно.
Он же является и главной проблемой повествования. Автора поругивают за точку зрения, и Мракобес с Вилли согласятся с большинством. Раз героиня - фонарь, освещающий типы (зверь-отец, насильники, пьяница-муж, бессердечно-сердобольные соседки по палате и т.д.), то она не может "менять" цвет и накал. Изменение освещения приводит к субъективности, недопустимой для реализма (мы описываем правдивые ощущения, а не окрашиваем их в цвета и полутона!) и к желанию читателя искать нереалистическую подоплеку. Поэтому первейший прием реализма - ровно выдерживаем образ рассказчика.
В рассказе основная точка зрения - некоего нейтрального повествователя, "переводящего" впечатления и мысли Людмилки в литературные слова и фразы. Сама Людмилка говорила бы иначе (ход мыслей слабоумного очень хорошо показан в "Шуме и ярости" Фолкнера, к нему-то Мракобес автора и отошлет, если тому хочется).
Однако время от времени повествователь прекращает смотреть через Людмилку, и начинает давать информацию лично от себя. Существуют две школы: либо такие моменты стилистически и композиционно выделены, чтобы читатель был готов к перемене точки зрения, либо их надо безжалостно стирать. Иначе ощущение, что Людмилка вовсе не даун, а притворяется. А у нас, напоминает Мракобес, не "Гамлет", а "Король Лир". Вот, например:
" Людмилку увезли в больницу на операцию, а парней забрали в милицию. Но быстро выпустили, потому что "из-за слабоумной за решётку садиться" никто не хотел. Так соседи говорили".
Допустим, само выражение Людмилка услышала от соседей. Но оценивающее слово "быстро" - явно не ее. Откуда она знает, как быстро обычно выпускают из милиции. И причинно-следственную связь между фразой, сказанной соседями и тем, что парней выпустили, она тоже бы не уловила.
Именно такие "случайные", время от времени вкрадывающиеся слова и "выбивают" из героини на протяжении всего рассказа. Если автор захочет сделать однородным образ повествователя, ему нужно будет внимательно прочесть каждую фразу, постоянно спрашивая себя "кто это говорит".
Мракобес не может отследить их все, но обратит внимание на одну совершенно вопиющую с точки зрения образа повествователя фразу: "И ничто не могло измениться в жизни хорошего человека Людмилы Алексеевны Рютиной".
Автор, нельзя же так. Только что Ваш повествователь через Людмилку "светил фонарем" на дочь Иру, рассказывающую о жизни матери. И вдруг - такой оглушительный лозунг. Кто это говорит? Дочь? Повествователь? У Мракобеса такое впечатление, что это вмешался в повествование, чувствуя зыбкую позицию рассказчика, сам автор, да еще и с личной оценкой. Ничего себе реалистическая объективность...
Этот прием можно было бы использовать только в одном случае: если бы после авторской фразы автор взял поводья в свои руки, и к рассказчику с Людмилкой уже не возвращался, говоря от своего лица, как Лев Толстой. Но поскольку повествование продолжается через "фонарь" как ни в чем ни бывало, авторская фраза смотрится безобразно... ибо самые безобразные вещи - те, которые нарушают мировую гармонию, пусть даже в рамках одного рассказа.
А так... Вильяму понравилось. Человеческая трагедия раскрыта, что ему еще нужно...
Эверстов Максим Сергеевич. Человек с зеленой кожей... или "Буря".
Оригинальный прием - предварять рассказ эпиграфом из самого себя. Авторская мысль "не поместилась" в 23К? Ладно, будем считать, что это был "греческий хор", гОнящий пургу, пока аудитория рассаживается, и перейдем к самой истории.
Перед нами - история в истории. Или даже история в истории в истории. К великому сожалению, совершенно неоправданная. То, что история человека с зеленой кожей дана через подслушивающего Горвинда, - еще куда ни шло. Допустим, это прием такой - подавать информацию через ничего не понимающего человека. Но вот то, что Горвинд рассказывает историю каравану на привале - это уже перебор.
Почему перебор? Потому что композиционный грех. В основной истории два героя - маг и ЧСЗК, да будет Мракобесу позволено так его называть. В "обрамлении" добавляются рассказчик-Горвинд (Вильям стонет, но пусть...) и трактир-массовка. А вот в обрамлении обрамления - человек десять, из которых трое, не считая собаки Горвинда, названы по именам и описаны в деталях. В обрамлении больше персонажей, чем в истории! Нехорошо. Вилли вон тоже ворчит под руку: если платить десяти лишним актерам только за то, чтоб они сидели на сцене и периодически изображали уход за кусты по малой нужде, можно и по миру пойти...
Убрав ненужную линию с караваном, Мракобес и Вильям стали продвигаться по рассказу гораздо веселее. Но уже в сцене с трактиром появилась новая особенность автора - подробно описывать все, что он видит. Мракобесу так и захотелось процитировать кого-то из классиков: "Незачем подробно описывать дом героя, читатель не собирается его покупать". Так вот, ни Мракобес, ни Вильям не собираются покупать трактир. Баки, Ханты и Трошки ничем не отличаются друг от друга, и могут быть урезаны. Если автору нужен контрапункт, пусть делает настоящий контрапункт вроде Муллинера у Вудхауза или Фальстафа, а пока что получается не контрапункт, а радиопомехи. Читателю хочется следить за героем, а компания трактирных завсегдатаев закрывает ему обзор. Прием с "прерыванием" истории трактирным шумом тоже очень раздражает. Работая на месте Шекспира, автор постоянно слышал бы из зала: "Громче, ничего не слышно!" Шекспир же на месте автора построил бы диалог магов так, что в нем прозвучала бы только необходимая информация, и заглушать его не было бы необходимости.
Не мешало бы героям говорить не только громче, но и внятнее. Как прикажете понимать слова: "Я только что закончил Башню"? Автор, такие туманные фразы не побуждают читателя прочесть полный вариант книги, а отбивают такое желание.
История - в ее оригинальном, полном исполнении - наверняка интересная. Но в рамках рассказа - банальная, запутанная и понятная, увы, только автору.
Ерофеев Александр Владимирович. Вычислительный ресурс... или "Ричард Третий".
Психологический триллер. Правда, в отличие от Ричарда Третьего, герой не просто страдает угрызениями совести, а пытается их искупить. Но "мальчики кровавые в глазах" - и там, и там.
Идея очень неплоха, до превращения человека в вычислительный ресурс даже Вилли не додумался. Отличная идея, и преступление соответствует наказанию, так сказать. Автора, конечно, отругают за "одноногих собачек", но, по Мракобесову скромному мнению, в развитии линии зараженных детей автору удалось свести ненужный пафос до минимума. Вставки с именами детей - удачная находка, служит объединяющим образом, структурным элементом и "мурашкокожным" контрапунктом одновременно.
С героем дела обстоят несколько хуже. Проблема героя в том, что в рамках рассказа он - положительный: камень, о который споткнулись сотни писателей. Он настолько фанатично и смиренно отбывает "свой срок", что читателю хочется не следить за его страданиями, а понять, как он дошел до жизни такой: от "Преступной халатности" до "вычислительного ресурса". То есть самое интересное в данном герое - его метаморфоза. А ее-то автор нам и не дает. И это мешает сопереживать, так как читатель либо остается на позиции "преступник и есть преступник, так ему и надо", либо принимает состояние героя на настоящий момент и думает "ну, раз он сам себе такое выбрал, так чего ему сочувствовать".
Автор, чуя неладное, вместо того, чтобы показывать настоящую метаморфозу, ударяется в психологизм. Но "психологические" сцены с Цветком немного затянуты. Напряжение читателя "перегорает". Другой враг, как всегда, скрывается в деталях: "Тонкая преграда не выдерживает агрессии резцов" - не лучший вариант внутреннего монолога калечащего себя человека. Вот у Шекспира никто не читает стихи непосредственно в тот момент, когда его режут или бьют.
К тому же, если почти весь мозг героя пущен на "вычисление", непонятно, откуда в его монологе появятся ассоциации, аллегории и метафоры. Там должно остаться только то, что на уровне рефлексов. Сами же говорите: "Его память и способности к логическому мышлению, к аналитике полностью подавлены. Кроме того он не может говорить, писать или читать. Действуют только базовые физиологические рефлексы и быть может - интуиция." Какая там "живительная влага"!
Не совсем понятно назначение монолога "Я - гроза" и так далее. Он раскрывает медицинское состояние, но никак не характер героя. Вильям согласен дать мастеркласс, возьмите Ваши перья: если монолог можно сократить или убрать, и история от этого не изменится, нужно сокращать и убирать". Или хотя бы изменить так, чтобы образы имели отношение к истории.
С художественными образами тоже беда. Такое впечатление, что автор залез в костюмерную и забрал все, что мог унести, а затем использовал. В коротком рассказе не может быть такого переполненного образного ряда : кровь, цветок, розы, гроза, тучи, боль... Обильные образы отвлекают от героя, а их собственный ассоциативный ряд перевешивает весомость происходящего.
И сам автор так увлекся образами, что немножко забыл о логике. "Кочин Сергей Владимирович" - в честь какого "нашего папы" сын его жены назван Максимкой?Мракобес - не специалист, а Вильям - тем более, но как можно распространить вирус ВИЧ, принимая роды, не совсем ясно. Ведь рожениц (и младенцев) стараются трогать как можно меньше и не берут лишних анализов, разве что в крайних случаях... или акушерки вообще не меняли перчатки? При таком повальном заражении роддом - скорее всего, не роддом, а Центр Матери и Ребенка или детская больница, грудничковое отделение... ну, и так далее.
Однако и Мракобес, и Вильям по-прежнему считают, что все огрехи происходят от насильственного заполнения пустот в характере героя. Разовьется характер - уйдет все ненужное и искусственное. Не надо забывать, подсказывает Вильям, что в Вашем жанре глобальные трагедии - следствие личных. Ее-то и следует показать.
Доронин Максим Юрьевич. Странная рыба... или "Сон в летнюю ночь"
А понравилось. Реалистическая история, наполненная в то же время символами и мифологемами. Четыре рыбака, четыре возраста человека: ребенок, юноша, мужчина и старик, и их внутренний ответ на внешнее событие -не на какую-нибудь вселенскую катастрофу или Кольцо Всевластья, а на простую рыбу (или не простую?), и вот ребенок заинтригован, юноша боится, мужчина не верит, а старик - принимает легенду...
Мракобес - циник, и давно ничему не удивляется, а вот Вилли удивлен, что так критикуют рассказ. На фоне общей критики хочется его не ругать, а хвалить.
Конечно, в нем полно недочетов. Конечно, он нуждается в литературной обработке. Композиция не построена, но автор не стал и издеваться над ней - сохраняется единство времени и места, соблюдены пропорции повествования.
Не определены линии главных героев - но эти линии есть, и герои живые, а не картонные.
Стилистика неоднородная; точка зрения прыгает как камера в руках подвыпившего оператора, но сквозь "штамповатые" фразы пробивается живое, почти чеховское повествование, голос человека, который знает, о чем пишет.
Сюжет простейший... впрочем, это - не минус, а плюс. Зато от описания рыбалки бьет на читателя мощнейшая атмосфера. Харизма такой силы, что еле стоишь на ногах.
Значит, так, автор. Если вы не переработаете этот рассказ, то Мракобес на Вас нарастит зуб. А Шекспир Вас проклянет. Представляете, что с Вами тогда будет? Вот-вот. Поэтому:
Резюмируем историю одной фразой, и смотрим на эту фразу долго-долго.
Рисуем линию каждого персонажа (или группы персонажей, если они - группа), с ее завязкой, развитием действия, кульминацией и развязкой. Если чего-нибудь из этого нет, то либо добавляем, либо рапортуем в ЦЕРН, что обнаружили черную дыру.
Смотрим, где в схеме остались не сильно переполненные событиями места, и перемещаем туда лирику.
Выкидываем все остальное.
Даем рассказ на вычитку знакомым из клана Тургенева и Димыча Чвакова.
На три дня заменяем интернет и телек Розенталем.
Если и после этого будут вас ругать - Мракобес с Шекспиром придут и надерут обидчикам... композицию.