Калинин Михаил Алексеевич : другие произведения.

Немая песня. Главы 1-20

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    В мире, пережившем глобальную магическую катастрофу, превратившую некогда плодородные земли в пустыню, люди вынуждены тяжело бороться и зачастую преступать закон ради выживания. В поисках сказочных богатств, способных изменить её жизнь, воровка Ланиара вместе с бандой таких же молодых искателей удачи отправляется в зловещий Город Мёртвых Камней, где ночами бродят лишённые посмертия хищные мертвецы. Увы, за свою дерзость ей пришлось жизнью. Отныне Ланиара - чудовище, нежить, вынужденная служить древнему мстительному духу, и обречённая жаждать человеческой плоти и душ. Сможет ли она вырваться из порочного круга чужих жестоких устремлений и собственной новой сути, осуществить свои мечты и обрести покой?


   1.
  
   Меня зовут Ланиара, я родилась в Джааруме, городе воров и убийц, но стала вором и убийцей не только поэтому.
   Когда-то мой отец, рыжеволосый Джаспер из Фалунги, человек без родины и дома, приехал сюда, не подозревая, что этот перевалочный пункт на дороге к богатству станет его судьбой и последним приютом. Но он встретил мою мать Риину Ланг - женщину с раскосыми глазами и мягкими чёрными волосами - и полюбил её.
   Он был вором, Джаспер из Фалунги, весёлым, громким человеком с буйным нравом и сердцем, что смягчается лишь для самых близких. Его руки не были ловкими, как у умельцев с Торговой площади, а пальцы не могли вынуть золотой из кошеля полного меди так, чтобы жертва не заметила. Нет, Джаспер никогда не воровал у живых - лишь у мёртвых. Он был королём гробниц и визирем могильников, мой отец. Он прошел сотни ловушек и обчистил десятки забытых царей и ни разу не получил за то расплаты. Ни болезни, ни проклятия не трогали его, и он всегда выбирался на свет здоровым и целым.
   Я думаю, что секрет его удачи крылся в лёгкости. К монетам и драгоценностям он относился без трепета и никогда за них не держался. Брал, что обещали наниматели, и ничего не присваивал сверх. Потому и богатства обходили его стороной, утекали сквозь пальцы, оседая в руках мимолётных подружек или куртизанок, карманах верных и не очень друзей, бездонных закромах ростовщиков.
   Риина Ланг была иной. Рождённая на Лайских островах и изгнанная вместе с родом в Пустыню, она сполна хлебнула горя. Со временем её путь переплёлся с тропой Тайной гильдии, и она стала убийцей. Тихая, смертоносная и неуловимая, она была хороша и на лестнице рангов своей новой семьи стояла высоко.
   У каждого убийцы свой кодекс, как у каждого человек своя мера добра и зла, ненависти и доверия, отчаяния и смирения. Моя мать никогда не убивала детей и редко - женщин, никогда не пытала и не мучила жертву, никогда не оставляла кровавых посланий, что должны внушать страх и трепет провинившимся. Никогда не мстила за павших товарищей.
   Вор и убийца встретились случайно. Буря из песка и пепла, что порой напускает Пустыня на все ещё стоящие города, заставила обоих искать крова. За ним гнались душегубы лорда Пойнра, за ней - ищейки младшего правителя. Оба не знали, что принесёт им рассвет, и как близко подобрались преследователи. Для обоих эта ночь могла оказаться последней.
   Они сполна насладились всеми отпущенными часами, пока буря выла и рвалась уничтожить их приют, пока забытые боги кричали слова бездушия в потерянный мир; они были вдвоём, и этого оказалось достаточно.
   Душегубы лорда и ищейки младшего правителя встретились в другом приюте и перебили друг друга в пьяной сваре. Вести о таких делах разносятся быстрее ветра, и наутро родители уже знали, что судьба подарила им очередной шанс. Они никогда не верили ей, но в тот раз решили опробовать новый союз на прочность. Потом оказалось, что судьба в ту ночь преподнесла ещё один сюрприз.
   Меня.
  
   Отец всегда называл меня подарком, ероша волосы, что отливали рыжиной, как и его собственные. Мать, привыкшая смотреть на вещи более прагматично, отвечала нечитаемым прищуром. Я часто и долго тренировала такой прищур перед украденным в лавке, что вниз по улице, зеркальцем. Иногда получалась, благо глазами я пошла в неё.
   Джаарум стал нашим домом. В городе воров и убийц вору и убийце было вольготно и прятаться, и жить на виду.
   Они не были богаты, мои родители. Те, кто богат, обычно воруют у живых или убивают тех, кто мешает тем живым, кого ещё не обворовали. Но на жизнь нам хватало, и первые мои годы нельзя назвать горестными.
   Я не знала палки и кулака и не ела грязь вперемешку с известью из-за того, что шахты затопило на два месяца. У меня был кров и тёплый очаг, и старый Греме выучил меня читать, писать и даже складывать, и вычитать цифры. Мой отец целовал меня перед сном, а мать рассказывала сказки о героях и разбойниках.
   И ночной Джаарум был так же безопасен для меня, как и дневной.
   Потом всё изменилось
   Джаспер из Фалунги ко всему относился легко. Но когда я издала свой первый крик, он стал другим. Теперь в мире помимо него жили ещё двое, о ком он хотел заботиться. И последним, чего он желал мне и матери, была жизнь в Джааруме.
   Уехать из города воров и убийц мог любой. Пересечь треть Пустыни и добраться до Аарималя, Города Древ или Лонгоринда, Города-У-Реки... Но в любом месте, чтобы жить, нужны деньги и покровительство, а коль второго нет, то первого должно быть в избытке. К тому же, чтобы пережить такое путешествие я должна была хоть немного подрасти. А пока оставалось только рисковать, чтобы добыть ставшие столь необходимыми богатства.
   И он рисковал. Он стал ходить в Город Мёртвых Камней, надеясь найти старые сокровища, но удача больше не сопутствовала ему. Порой он пропадал неделями, прибавляя в роскошных волосах Риин седых волос, но всегда возвращался недовольным.
   - Мелочёвка, - говорил он и, немного отдохнув, готовился к новому походу.
   В конце концов, мать поставила его перед выбором - или мы, или миф о богатстве. А Риин Ланг была женщиной твёрдого нрава и железных принципов, и отец не смог отказать.
   - Последний раз, - сказал он, и она нехотя согласилась.
   Он не соврал. Это был последний раз, попытка, вызванная безысходностью и слабой, неверной надеждой. Она увенчалась успехом, но Джасперу из Фалунги не суждено было им насладиться. Его собственные друзья, с кем он делил тяготы прошлых походов, предали и убили его из-за сокровищ, которые в итоге всё равно отобрали теневые лорды, покровители бандитского царства Джаарума.
   Они были справедливы, эти лорды. Их посланцы пришли в наш дом, отдали четверть вдове и просили не мстить, ибо среди убийц отца затесался племянник одного из теневых правителей. Риин Ланг - разумная женщина - поклялась не причинять вреда.
   Она сдержала слово и начала собирать нас в дорогу, желая покинуть проклятый город как можно быстрее. Я плакала и цеплялась за её рукава, не желая уходить из своего маленького и уютного дома. К тому времени он ещё не успел стать холодным без отца.
   Уехать мы не успели.
   Прэн, тот самый племянник, - пусть его душа вечно горит в самой жаркой пещере пекла, - послал за моей матерью душегубов. Его оскорбило, что лорды лишили его добычи. Риина Ланг убила всех его людей, а потом нарушила своё единственное правило.
   - Этот узел надо разрубить, дочка, или он будет преследовать нас вечно, - сказала она и ушла, оставив меня у старого Греме.
   Прэн, - пусть его душа гниёт в самом дальнем уголке Пустыни, - в то время обитал в Голой Башне. Он водил дружбу с колдуном Иронйоном, снабжая того деньгами и материалами для опытов. Мать рассчитала всё так, чтобы колдун был в отъезде, но что-то пошло не по плану.
   Утром я стала сиротой.
   Ещё долго Голая Башня горела, освещая тёмные кварталы Джаарума ярким неестественным светом. Риина Ланг взяла двойную цену за своего мужа.
   Позже я узнала, что колдун вернулся не вовремя, когда все, кто был виновен, уже отошли в преисподнюю. Он не питал особой привязанности к своим приятелям, но решил, что покушение было на него. Риина Ланг была убийцей, одной из лучших, но простой человек не может противостоять чарам.
   Он не скрывался и не убегал. Пришёл в наш дом и честно рассказал мне всё, не боясь ни моих слёз, ни моих проклятий, ни моей мести.
   Казалось, он пришёл по какой-то другой причине, а слова свои использовал, чтобы продлить пребывание здесь. Закончив, он небрежно хмыкнул и пробормотал что-то вроде "странно, такой генетический материал - и никакого потенциала", и ушёл.
   Позже я узнала, что он покинул город, а в Голой Башне поселился другой колдун.
   Так я осталась одна. Старый Греме, добрая душа, хотел исполнить волю родителей и увезти меня, но теневой лорд забрал наши деньги, ибо Риина Ланг нарушила слово.
   Так я осталась в Джааруме, городе воров и убийц, со временем став и вором, и убийцей.
  
   2.
  
   Время шло, и жизнь не становилась легче. В конце концов, старый Греме не мог до бесконечности заботиться обо мне. Пришла пора самой выбирать путь.
   Я была смышлёной и могла бы стать подмастерьем у любого из городских ремесленников, но слава матери шла впереди меня, и никто из ведущих дела при свете дня не желал иметь со мной ничего общего. Будет ли гневаться на тебя теневой лорд, если ты дашь работу рыжему отродью Ланг? Проверять не нашлось охотников.
   Я была пригожей, с редким цветом волос и нежным голосом, и Марита Каан, хозяйка весёлых домов, хотела взять меня на обучение.
   "Со временем из тебя выйдет отличная дама луны, девочка, - говорила она. - А если будешь умной, то сможешь даже стать женой младшего вельможи, когда выплатишь долг".
   Тот год был очень тяжёлым, и досыта есть приходилось нечасто, а дома Каан всегда пахли корицей и духами, там было тепло, и доносились женский смех и музыка. Крики боли и мольбы о пощаде слышались лишь из подвалов, но такой судьбы удостаивались только непослушные. Не согласиться оказалось труднее, чем я думала. Помогла лишь наука матери. Она растила меня гордой и научила, что продажа своего тела превращает тебя в вещь, а можно ли уважать вещь?
   Я была ловкой и знала, с какой стороны держать нож, и Кривой Роган как-то позвал меня на дело в память о старом друге, Джаспере из Фалунги, (и потому, что ему нужна была худая и мелкая помощница, способная не только протиснуться в узкий лаз, но и украсть зелье с нужными рунами на этикетке). Я сделала всё чисто и тихо, и Роган не обманул с оплатой. С тех денег я смогла купить лекарства для Греме, и мы ели нормальную пищу целую неделю.
   Когда еда кончилась, я пришла к Рогану снова.
   - Грамотных мне пока не надо, - сказал он. - А с такими волосами ты бесполезна в толпе.
   - Ночью любые волосы одинаково хорошо прячутся под капюшоном, - ответила я.
   - Так, значит - понравилось? - усмехнулся он. - Что ж, поглядим, будет ли от тебя толк.
   Так я стала вором, а Кривой Роган - моим наставником. Я не раз ставила свечу Плачущей Деве за то, что мой отец достойно вёл себя с людьми, помнящими добро. Роган помнил Джаспера из Фалунги и стал мне хорошим учителем.
   Он научил меня, как снять у человека с пояса кошелёк, не потревожив; как разрезать твердую кожу сумки, достав лишь монеты; чем отличаются на ощупь золотые от медяков, что нужно кричать, если тебя хватают за руку, какова доля десятника и простого стражника; какую ткань лучше использовать для ночного костюма, когда хочешь залезть в дом вельможи, какое сонное зелье свалит охрану у сокровищницы за три удара сердца и в какой позе лучше затаиться и простоять два часа, пока погоня рыщет по полутёмному дому.
   Он редко бил меня, только за серьёзные проступки, и никогда не тащил на топчан, даже когда напивался - помнил, чему ещё научил меня хорошо, отточив приёмы, показанные когда-то матерью.
   Лучшее оружие ночного вора - темнота и ловкость. Мягкие сапожки, гасящие любой шаг, неприметная одежда, верное тело и крепкие мускулы, смекалка и немного удачи.
   Но иногда удача отворачивается, и тогда тебе поможет только твой нож.
   В Джааруме никого не удивишь оружием - скорее, удивишь, если не носишь его. Но меч слишком громоздок и тяжёл, да и кого в узком коридоре сможет победить девчонка без доспехов? Стилет удобен для укола, но им не разрежешь верёвки в нужный момент. Арбалет иногда может пригодиться, но если он весит в половину тебя, это не окупается.
   А нож всегда и везде тебе друг. Лезвие в пол-локтя, чёрная сталь, не мерцающая в отблесках света, и обоюдоострый клинок. Удобная рукоять по ладони, и хорошее перекрестье, чтобы держать кисть при ударе. Всё в ноже хорошо и чтобы скрытно носить, и чтобы пускать в дело.
   Роган научил меня, как прятать клинок в рукаве, как отвлечь от удара, куда лучше бить, чтобы жертва не успела закричать, подняв тревогу, а куда - чтобы дружки незадачливого насильника охолонули, когда кровь их товарища забрызгает всё вокруг.
   Он научил меня действительно хорошо владеть ножом, но бегать, прятаться и карабкаться научил ещё лучше, и очень долго мне удавалось избегать случая закончить чей-то путь под этой луной. Тем более, что единственный, чьей крови я желала тогда, был мне не по силам и давно покинул Джаарум.
  
   3.
  
   Время шло, но теперь иначе: от дела до дела, от одного ночного похода, когда сердце стучит, как бешенное, хотя руки и ноги делают всё точно и быстро, до другого. От одной манящей красотой и дороговизной вещи, до другой. От одного приступа старого Греме, когда он сутками валялся на своей кровати, до другого.
   Вор, даже неплохой, редко живёт в хоромах. Нечестным трудом не заработать много. Из всей добычи нужно отдать долю теневому лорду, страже, тому, кто навёл, а остаток ещё и разделить с подельниками) Те, кто присваивает больше своей доли, иногда избегают наказания, но нечасто, и если ты думаешь, что в городской тюрьме пытают жестоко, то ты просто не видел заплечных мастеров теневого города.
  
   Дом Греме стал моим домом, и я обустроила его как смогла. Купила немного мебели и тёплых вещей, укрепила двери и окна, чтобы бури не вырвали их с петлями, сделала пару тайников на чёрный день. И, конечно, лекарства.
   Много разных и дорогих лекарств требовалось старому Греме, моему наставнику в грамоте и письме, заменившему и отца, и мать, и доброго дедушку, что никогда не приложит кулаком по дурной голове (хотя, может, порой и стоило бы).
   Он родился далеко на юге, много-много лет назад, и любил вспоминать о своей потерянной родине, утопающей в зелени и радости. В его рассказах Край Мутных Озёр был оплотом мудрости и просвещения, и со всех земель обездоленные стремились попасть туда. Враги, многочисленные, как песчинки в сапогах бродяги, жаждали его богатств и земель, но каждый раз обламывали зубы в бессильной ярости. Но ничто прекрасное не цветёт вечно, и мёртвые боги стали завидовать Краю, видя, что его сады и долины лучше и ярче, чем их предел. Они наслали на Мутные Озёра Пустыню и разрушили мощь его народа, а уцелевших разбили и увели в рабство соседи.
   Греме долго скитался по миру, служил правителям и самозванцам, пел песни чести и предательства, пил вино и лунную воду. Он попал в Джаарум, как и мой отец, случайно и тоже думал, что остановится здесь ненадолго. Но город воров и убийц крепко привязался к своему новому гостю, и бард Пустыни растворился в низких кварталах южного района.
   Бродячая жизнь не дала ему ни семьи, ни богатств, разбив телегу его надежд на мелкие осколки. Сокровища, что он надеялся найти, стали пылью или осели в чужих карманах, друзья, которым он верил, отвернулись от него и бросили умирать на улице.
   И всё же Греме никогда не злился на Джаарум.
   - Этот город отобрал у меня очень много, - объяснял он. - Но и многое дал взамен. Твои родители стали мне семьёй, мы заботились друг о друге и помогали друг другу, не боясь удара в спину. Я молю всех богов, мёртвых и живых, чтоб и тебе повезло встретить таких людей.
   Я привыкла надеяться только на себя, но слова старого барда меня задевали. Каждому в жизни нужен кто-то, на кого можно опереться. Подставить спину и не бояться почувствовать нож в печени или нежеланную руку на ляжке.
   И я искала таких людей.
   Без спешки, с осторожностью, потому что нельзя верить человеку на слово, как бы красиво он не говорил. Лишь дела покажут кто тебе друг, а кто враг, но покуда дело не сделано, ухо надобно держать востро.
   Во всём Джааруме было только двое, кому я могла бы доверится - Греме и Роган, а совсем без оглядки - только Греме. Нет, Роган никогда не обманывал меня, но кому вор, в конце концов, может верить полностью? Только своему ножу.
  
   4.
  
   Отшельники и монахи способны, наверное, прожить без людей, отойдя от их забот и чаяний, но, когда живёшь в большом городе, с людьми тебя сводит сама жизнь. Какой бы путь ты не избрал, рядом всегда кто-то появится. Ты кружишься в водовороте дел и мыслей, не замечая, как обрастаешь людьми, словно черепаха с Лайских островов водорослями.
   Так получилось и со мной.
   Случай свёл меня с Босой Наишей, воровкой с Торговой площади, и её братом Краснобаем Наиром. Ловкие и находчивые, эти близнецы владели руками лучше, чем первый чемпион клинками. Не было кармана, который не покорился бы им, и не было кошелька, который смог бы избегнуть их быстрых пальцев. Я даже слышала, что они смогли обчистить нового городского колдуна, несмотря на все жуткие заклятия, которые тот прилюдно накладывал на свою мошну.
   Сами близнецы редко хвалились этим. В конце концов, слухи - это слухи, а признание - это риск навлечь на себя гнев колдуна, пусть он и толст, как хряк перед праздником, и не такой страшный, как его предшественник, но всё же он отдал душу демонам, и с ним боязно связываться. А вот с его кошельком - не особо.
   В конце концов, мне с ними было и интересно, и выгодно, и мы часто промышляли втроём. Я превосходила их в ночной краже, они меня - в карманной, и мы дополняли друг друга, уводя у богатеев ключи и тайные записки, а потом открывая заговоренные сейфы и тайные хранилища.
   Мы начали неплохо наживаться, появились даже свободные деньги для новых тайников, но чем больше мы воровали, тем больше приходилось отдавать теневым лордам, и на заветные цели нам отчаянно не хватало.
   Наиша мечтала о доме в верхнем районе и о сорока двух полках, заставленных лучшей обувью со всех земель. Наир мечтал о путешествии в Забытые края и любил рассказывать, что сделает, когда найдёт потерянную мёртвыми богами вечность. Эти мечты плохо сочетались между собой, но так как домик в лучшем квартале был более правдоподобен, они решили сначала заняться этим.
   Я же холила иную мечту. Мне нужен был особый человек для особой работы.
   Люди всегда боятся колдунов и ворожеек, ибо те имеют дела с проклятыми силами и не принадлежат миру явному полностью. К их услугам и советам охотно прибегают, но от того бояться и ненавидеть не перестают.
   Но иногда встречаются те, кто бросает колдунам вызов. Я слышала о таком человеке, Риконе Белом. Он покарал колдуна Каррунака, убившего и замучившего сотни живых в своей жуткой башне. Говорят, они бились пять дней и пять ночей и, в конце концов, меч Рикона - Дар Покоя - снёс нечестивую голову с плеч колдуна.
   Конечно, история про пять дней - враньё, а вот другая деталь вполне правдоподобна: Рикон убил колдуна, но убил не бесплатно. Значит, и у погибели проклятых есть своя цена. Сколько он возьмёт за опального колдуна, уехавшего из Джаарума после размолвки с теневыми лордами? Вряд ли больше, чем стоит хороший домик в верхнем районе. Всё-таки Иронйон не так уж известен и могуч, раз не в силах был обезвредить женщину с простым кинжалом, не убивая.
   И всё же нам не хватало денег и на четверть наших планов.
   Правду говорят, когда мёртвые боги хотят подшутить над тобой - они дают в два раза больше того, что могло сделать тебя полностью счастливым.
   Со мной, по крайней мере, они поступили именно так
   5.
  
   Первым даром оказался Лаас Два Ножа.
   Он присоединился к нам вместе со своим приятелем Бертом Грелкой, средним вором и скверным домушником, но сильным и крепким в кабацкой драке и в сваре двое против шести.
   Лаас был не таким как мы. Рождённый в богатой семье, образованный и хваткий, он умел притворяться и благородным и простолюдином, и мало кто мог разобрать, где тут обман.
   Не сирота и не изгой, просто второй сын в поисках приключений и веселья. Неправедный путь увлёк его возможностями и лёгкостью, превратив, в конце концов, в мастера своего дела.
   Он был веселый и бесшабашный, яркий и шумный, сообразительный и понимающий. С крепким телом и пленяющим взглядом. Неудивительно, что он стал моим первым мужчиной.
   Мне в ту пору шёл семнадцатый год и, хотя об играх в норку и ужа я знала давно, случая попробовать не представлялось. Из всех моих знакомых привлечь меня мог бы Наир, но Наиша и её нож считали, что я разобью ему сердце, ведь он был очень чувствительным парнем.
   Лаас всё изменил, и в то же время - расставил по местам.
   Сперва я дичилась его, поскольку видела, как лёгок и непринуждён он в общении с девами и дамами, и как падки они на эту обворожительную улыбку и широкие плечи. Мне вовсе не хотелось оказаться одной из бесконечной вереницы его мимолётных любовниц и быть брошенной наутро с пеплом глупых девических надежд на губах.
   Но время шло, и дела-делишки скрепляли нашу шайку, упрочняя взаимное доверие.
   Он не был настойчив, но почти всегда, когда нужно, оказывался рядом и, в конце концов, я решила: а почему бы и нет? Он бы старше и опытнее и, благодаря ему, я многое узнала в ту ночь, особенно о себе самой.
   Утром, стараясь казаться уверенной, я заявила, что всегда была жадной и делиться не люблю, и если ему хорошо со мной, значит - только со мной.
   - Ну что ты, Рыжая, уж - существо подвижное и всегда ищет незнакомые норки, - засмеялся он, но, видя моё лицо, добавил. - Шутка, прекрасная фурия, всего лишь шутка! Только с тобой, мой алый цветок Джаарума.
   Так мы стали парой: вор, ни к чему не относившийся серьёзно - и воровка, серьёзная и в краже и в любви.
   Он не обманывал меня, по крайней мере, ни разу не давал повода усомниться в себе, а большего юной девице и не надо. Мы наслаждались опасностью нашего ремесла и друг другом, и впервые я не сомневалась, что счастлива в теневом городе, счастлива по-настоящему. Словно предчувствуя свою дальнейшую судьбу, я не могла насытиться этим счастьем, стараясь взять всё, до чего могла дотянуться.
  
   Потом явился и второй дар.
   Джаарум известен не только своими ворами и убийцами. В конце концов, будь тут только воры и убийцы, им некого было грабить и убивать, кроме друг друга. Джаарум - ещё и центр торговли, город свободных денег и тайных сделок, но даже это не главное.
   А главное, что этот город - ворота, преддверие другого города, намного более древнего и могучего - Города Мёртвых Камней.
   По правде говоря, это целая страна из домов, башен и стен. Древний, забытый и проклятый оплот, выстроенный в стародавние времена в честь мёртвых богов. Величие их прежних твердынь сравнимо лишь с той яростью, с которой они покарали их жителей за самонадеянность, спесь и бунт.
   Теперь это просто безжизненная страна из пыли и забытых имён.
   Только вот под пылью лежит множество богатств, а в эхе незнакомых имён чудятся порой подсказки и указания...
   Ещё один столп Джаарума - богатства, что приносят воры, бродяги и вольные из мёртвого города в живые руки дальновидных владык, жадных купцов и терпеливых теневых лордов.
   Мой отец, Джаспер из Фалунги, тоже когда-то приносил оттуда богатства. После его смерти очень долго не находили старых свитков и предсказаний, и походы в мёртвый город стали не таким уж частым событием.
   Но на второй год жизни нашей разросшейся шайки всё изменилось.
   Джанар Лиходей вернулся из очередного похода с картой. В той карте не указывались точного места, но содержалось послание о невероятных сокровищах, что таятся в затерянных уровнях мёртвого города.
   Джанар рассказал, что старые механизмы заработали и открыли ворота, которые прежде перегораживали большую Стену. За Стеной обнаружилась неизведанная часть Города, и там полно немыслимых богатств.
   В доказательство он принёс правую руку Золотого Странника, и новость эта облетела Джаарум в один вздох.
   Лиходей не был дураком. Он знал, что его будут пытать и мучить, чтобы вызнать, где остальные части легендарного доспеха, что никто не поверит тому, что нашлась только рука. Поэтому он распустил новость, а руку продал и исчез из Джаарума с первой же возможностью.
   Только вот смерч, что он запустил, уже превратился в ураган.
   Весь город как будто сошёл с ума, и каждый желал разбогатеть. Теневые лорды и дневные правители объявляли награды за участие в экспедициях, а количество одиночек и банд, желавших попытать удачи, не поддавалось счёту. Даже главный страх покинутого города отошёл на второй план.
   В Джааруме говорят, что в Городе Мёртвых Камней - мёртвые только камни, и это чистая правда.
   Мёртвые в том городе не лежат спокойно. Они выбираются из потревоженных могил и бродят в тишине, в поисках живой плоти и душ. Павшие в забытом городе тоже не знают покоя, пополняя собой их армию.
   Город Мёртвых Камней стоит в гигантской низине, и по эту сторону Стены, о чьём открытии известил Джанар, лишь одна дорога поднимается из неё. Её путь преграждают Ворота - преграда между миром живых и миром неупокоенных. Те ворота держит стража Джаарума и люди теневых лордов, чтобы пройти через них нужно получить грамоту от первых или метку от вторых.
   Конечно Ворота - это преграда для живых, мёртвых удерживает слово Странника, давным-давно закрывшего Город Мёртвых Камней охранными чарами, дабы не пускать мёртвое наружу. Каждый неупокоенный, что покидает пределы Города, обращается в прах.
   Есть и тайные пути. Неизведанные тропы и переходы, до которых не добрались ищейки правителей и соглядатаи теневых. Некоторыми пользовался Джаспер из Фалунги, когда пытался изменить судьбу своей семьи. О некоторых рассказал мне.
   О том я, конечно, никому не говорила, но Лаас как-то догадался сам.
   Помню тот вечер, когда мы сидели на крыше одного из домов нижнего города, греясь у отгоняющего ночь костра. Тогда-то Два Ножа и предложил иной путь.
   - Хватит нам надеяться на полки и карманы богачей, - сказал он. - Там мы не найдём исполнения своих желаний. Зато найдём их среди мёртвых камней.
   Нас было пятеро, и в нечётности числа скрывалась наша сила. Когда решения могли расколоть шайку - всегда было большинство, которое и решало. Наиша и Наир всегда придерживались одной позиции, мы с Лаасом почти всегда совпадали, образуя вторую пару. Берт же болтался между нами и ими, как головешка в водовороте, чаще, конечно, склоняясь к нам.
   Мы спорили жарко и долго. Наиша и Наир были категорически против.
   - Вы обезумели! - шипела Босая, стуча твёрдой пяткой по доскам крыши, - Не нам играть в игры с мёртвыми, это никогда не кончается хорошо! Разве ты, Рыжая, не помнишь, что мёртвые камни отобрали у тебя отца?
   - Его отобрали живые люди, - хмурилась я.
   Не скажу, что идея Лааса пришлась мне по нраву, но он долго и упорно приводил доводы и расписывал плюсы. К тому же, в его объятиях было так уютно и тепло, что у меня не осталось никакой возможности спорить.
   А Берт, как обычно, принял сторону Лааса, и мы стали грабителями могил.
  
   6.
  
   Как ни странно, у нас получалось неплохо.
   Третий из ходов, о котором рассказал мне отец, оказался неизвестен теневым лордам, и через него мы пробирались в Город Мертвых Камней.
   Я никогда здесь не бывала, но часто слушала разговоры родителей. Риина Ланг любила быть в курсе дел Джаспера из Фалунги, но при всей своей сноровке наивно верила, что маленькие девочки любят спать по ночам больше, чему подслушивать разговоры взрослых.
   К первой вылазке мы готовились долго. Слушали невероятные истории, рассказанные взахлёб, новости и сплетни. Из потока вранья и выдумок вычленить хоть что-то путное не представлялось возможным.
   Потом случилась знаменитая резня между душегубами теневых лордов и стражниками дневных правителей из-за какого-то особо богатого клада, и правила изменились. Отныне вход в Город Мёртвых Камней был свободным для любого, к какой бы группе он не принадлежал. А вот выход уже стоил треть всего добытого.
   Впрочем, от идеи пользоваться тайным ходом это нас не отвратило. Делиться и третью шкуры неубитого песчаника желания никто не имел.
   Первый наш поход был коротким и полным разочарований. Мы неверно рассчитали время и выбрались в Город уже в сумерках. Бегать в темноте среди бродячих мертвецов никто не хотел и, обследовав пару миль, мы вернулись обратно ни с чем.
   Наиша с Наиром потёрлись в тавернах, где отдыхали более опытные охотники за богатствами и смогли узнать кое-что интересное. Оказывается, старая часть Города, как её стали называть теперь, после открытия Стены Лиходея, почти полностью опустошена поколениями умельцев, но то, что таится за Стеной, превосходит все мыслимые надежды искателей удачи.
   Вот только и опасностей за Стеной намного больше. Помимо сокровищ она сотни лет скрывала жутких тварей и прочую мерзость, что теперь свободно хлынула в Старый город и даже иногда наведывалась к Воротам.
   Павшие теперь становились не медлительными и почти не опасными ходячими, а жуткими и быстрыми монстрами, способными загнать любого. Но ставки выросли, и желающих озолотиться не стало меньше.
   Хотя наш пыл явно подостыл. Все мы, кроме Лааса, резко расхотели испытывать судьбу против костяных чудовищ из прошлого. Два Ножа лишь смеялся над нами и нашими страхами, но теперь это было четверо против одного, и ему пришлось смириться.
  
   Не успела шайка перевести дух, как через пару дней Лаас объявился с картой. Старая знакомая, третья любовница старшего правителя, скопировала для него одну из карт, тайно доставленных в Джаарум крупным отрядом искателей удачи.
   Карта была в резерве, потому что особо крупную гробницу, которую они уже нашли, требовалось освободить от сокровищ как можно быстрее.
   Меня больше интересовала эта третья любовница, но Лаас клялся, что ничего не было, и я поверила ему.
   Как бы то ни было, мы изучили карту, и я с ужасом поняла, что знаю, что в ней говориться.
   Это был кусок пергамента, испещрённый старыми рунами, прочесть которые смог бы не каждый учёный муж. А вот Рыжая Ланиара из Джаарума смогла. Потому что это были письмена, по которым Джаспер из Фалунги хотел найти своё так и не обретённое сокровище. Ради которого так рисковал и из-за которого погиб.
   Выходит, и Стена должна была носить его имя, раз он знал о её тайне. Наплевать на такое я не могла. Та часть, что от отца, жаждала обязательно найти то, что он искал, а та часть, что от матери, угрюмо молчала, не в силах возразить.
   И снова мы голосовали, и снова трое против двух, и, вновь мы решили попробовать.
   Нам повезло.
   Мы избежали когтей страшных чудовищ и патрулей крупных отрядов и обследовали указанную на карте долину менгир за менгиром. Клады, что там обнаруживались, не были особенно большими, если сравнивать с рукой Золотого Странника, конечно, а если сравнивать с прежними делами, то весьма весомыми.
   Группой руководила я, потому что о том, как скрываться в тенях, мне было известно больше остальных. Передвигаться безопаснее всего было в сумерках и днём, когда неживые не столь подвижны, а ночью лучше прятаться и таиться, боясь издать лишний звук, чтобы тебя не почуяли.
   Мы носили тёмную одежду (даже Наише пришлось обуть чёрные сапожки, опасаясь острых камней) и плащи, тёмные с одной стороны и песочно-коричневые с другой, чтобы днём лучше сливаться с мёртвым городом. Толстые наручи из войлока и перчатки оберегали от укусов и ран. Мёртвые не боятся ножей, и нам пришлось вооружиться короткими палашами, чтобы отрубать им ноги и руки, если они настигали нас, и маленькими кулачными щитами, чтобы толкать и бить их. То были медленные мертвецы, а быстрых мы так и не встретили, и решили, что они - выдумка, состряпанная, чтобы отвадить лишних искателей удачи.
   Ту долину, что стала нашей личной сокровищницей, мы вскоре изучили вдоль и поперёк. Выучили короткую дорогу к ней, облюбовали удачные стоянки для незаметного ночлега.
   Мы успели сделать пять ходок и знали, что не утаим такие деньги от теневых лордов, и рано или поздно те узнают, что с ними не поделились. Отдавать треть не хотелось, но с жизнью расставаться хотелось ещё меньше, и тогда Лаас предложил план. Когда придёт время отдавать - соврать, что сумма была меньше, чем на самом деле, а потом просто следить за своими тратами и не подставляться.
   И вновь я поддержала его, потому что Два Ножа мог уговорить и мёртвую, к тому же я уже видела голову Иронйона на пике, что принесёт мне Рикон Белый.
   Время шло, и неизученных склепов в нашей долине становилось всё меньше, пока не остался один, самый крупный, оставленный напоследок. Наши тайники уже ломились от богатств, и мы решили, что это будет последний поход, после чего мы рассчитаемся с теневыми лордами и пойдём своими дорогами.
   В одном мы не ошиблись. Это и впрямь был наш последний поход.
  
   7.
  
   Греме переживал каждый раз, когда я уходила в Мёртвый Город.
   Уверения, что я осторожна и внимательна, что со мной верные товарищи, что денег нам хватит теперь до конца жизни, его не успокаивали.
   - Лани, деточка, - вздыхал он, и его большая голова чуть подёргивалась на тонкой, жилистой шее. - Это плохое место, не ходи туда, прошу тебя.
   - Не бойся, Греме, это последний раз.
   - У меня плохое предчувствие, Лани. Прошу, ты же уже здесь, не уходи. Я не переживу, если ты тоже не вернёшься.
   - Глупый старик! Не зли Смешливого Карлика! - разозлилась я. - Нельзя такое говорить путнику перед дорогой, старый дурак!
   Я покинула наш дом обозлённой, оставив Греме в слезах смотреть на выходящее из-за крыш солнце.
   Много раз потом я проклинала свой глупый язык за те обидные слова, что сказала ему на прощание, но, сколько не казни себя, есть вещи, которые уже не исправить.
   Рассвет застал нас в Городе Мёртвых Камней, а к следующему вечеру мы добрались до нашей долины.
   Удача сопутствовала нам. По дороге мы избежали встречи с двумя патрулями живых и тремя стаями мертвых. К тому же я смогла расшифровать все важные слова на карте. Особенное те, что указывали на ловушки и скрытые сюрпризы.
   Мы потратили целый день на исследование гробницы, изучая её шаг за шагом, осматривая плиту за плитой и шикая на нетерпеливого Берта.
   По сравнению с предыдущими она оказалась очень большой. Большим было только наше разочарование, когда мы не нашли ничего кроме пустых саркофагов и невзрачных тёмных камней, украшавших их.
   Все мы, мягко говоря, не обрадовались, особенно учитывая риск и потерянные часы, но, как правильно подвела итог Наиша - мы и так взяли многое у Города и можем выделить ему немного нашего времени.
   Два Ножа, в отличие от нас, не утерял присутствие духа, даже наоборот. Эти тёмные камни на саркофагах, холодные на ощупь и испещрённые письменами, будто вдохновили его.
   - Не стоит отчаиваться, мой цветок, - улыбнулся он. - Это всё обманка. Здесь точно есть такие сокровища, по сравнению с которыми наши прежние находки - просто мусор. Верь мне!
   - Как бы нам не подавиться таким куском, - отозвалась Наиша, но спорить не стала.
   Вдохновившись речами Лааса, мы облазили весь центральный зал и, наконец, нашли тайный ход в лабиринт.
   Он был сделан с не меньшим старанием, чем верхняя гробница и даже факелы располагались в держателях через каждые десять шагов, пусть масло на них давным-давно высохло.
   На карте, конечно же, не указывалось подобного, и ловушки нам приходилось искать самостоятельно. Их было не так уж и много, а часть вообще давно прохудилась и не работала.
   Так мы потратили ещё один день, а может и больше, потому что под землёй время идёт по-другому, а ориентироваться можно было только на резь в животах и жажду. Припасов мы взяли с расчётом на три дня, но теперь даже не представляли, сколько ещё проведём тут времени и потому экономили, как могли.
   Когда, ошалелые от усталости, мы падали, ища сна под плащами, я прижималась к Лаасу, а он шептал мне слова утешения и обещал, что всё будет прекрасно. Наиша, упираясь спиной в спину мгновенно засыпающего Наира, ворчала, что Лаас болван, а Берт не отвлекался, тщательно и неторопливо жуя выданную пищу, надеясь растянуть её подольше.
   Прошёл ещё день, и лабиринт, наконец, открыл свою тайну. Погребальная камера была не в пример скромнее верхней - просто помещение тридцать шагов на пятьдесят.
   Только вот заваленное золотом и драгоценными камнями по колено.
   В центре на троне с высокой спинкой восседал остов, облачённый в золочёные доспехи и с двуручным мечом на коленях. Верите или нет, но мы сперва и не заметили гор драгоценностей. Наше внимание привлекла фигура. Это оказался приличный мертвец, он не стал вставать нам навстречу и не пытался защитить своё добро.
   Любителем и знатоком старины у нас по праву являлся Наир, и он клялся всеми своими пальцами, что это никто иной, как легендарный Золотой Страж, друг и соратник Золотого Странника, что руны на его доспехах и приметный камень на рукояти меча - всё выдают именно его.
   Сказать, что мы обрадовались - ничего не сказать. Лишь за руку Золотого Странника - левую перчатку сказочных доспехов - Джанар Лиходей смог озолотиться и навсегда покинуть Джаарум, что же будет с нами, нашедшими целого Стража?
   Даже не склонная к витанию в облаках Наиша принялась распихивать по всем карманам сумки драгоценности лишь, когда вопли ликования стихли окончательно.
   Только она и не пожелала касаться золочёной брони, решив уделить внимание менее известным драгоценностям, остальные же занялись Стражем.
   Его скелет так истлел, что крошился от любого движения и, когда доспехи перешли в наши руки, рассыпался на куски. Череп покатился по золотым залежам, ткнулся в раскрытую шкатулку с сапфирами и взирал на нас пустыми глазницами.
   На доспехи и двуручный меч никто не претендовал, даже Берт не был настолько могуч, чтобы пользоваться такой махиной без риска что-нибудь себе отхватить. Другое дело кинжал, что скрывался на поясе Стража.
   Несмотря на золочёные ножны, клинок был тёмного металла, с простой, но удобной рукоятью и витой надписью на лезвии у гарды.
   - "Немая песня", - не сразу разобрала я.
   - Нож полуночи! - восхищался Наир. - Им Золотой Страж сразил мертвого бога Хиуриона у Полых Холмов! Он бесшумен и кровь на нём не оставляет следов!
   Видя, как у них зажглись глаза, я сунула клинок за пояс.
   Из нашей шайки никто, ни Наиша, ни даже Лаас, не могли сравниться со мной во владении ножом, и потому спорить никто не стал.
   - Я бы всё равно не взяла этой проклятой вещицы, - пожала плечами Босая.
   - Каждому цветку нужен крепкий шип, - отшутился Два Ножа.
   Задерживаться в гробнице мы не стали.
   Унести всё мы также были не в состоянии, и потому пришлось выбирать. Доспехи и меч Стража, понятное дело, мы забирали без споров, их тяжесть разделили между собой Лаас и Берт. Наиша с Наром забили пару сумок камнями. Я, помимо камней, тащила ещё и позолоченный шлем.
   Мы ждали подвоха от хозяина сокровищ и обратно тоже шли с опаской, но никаких ловушек и тайных ям, кроме тех, что уже обнаружились, нам не попалось.
   Путь обратно, пусть и с осторожными осмотрами, занял намного меньше времени, и вскоре мы достигли выхода.
   Тут-то нас и поджидала ловушка.
   Не знаю, то ли это задумка Стража, то ли тех, кто оставил его тело в этой долине, да и нет особой разницы, поскольку все они давно умерли, и их души поглотила Пустыня. А вот чары, что правили этим Городом, остались и, видимо, когда мы нашли Стража, начали действовать
   Над долиной загорелось маленькое солнце.
   Голубоватая сфера парила в сотне локтей над землёй и била нестерпимым сиянием, превращая ожидающие нас сумерки в день.
   - Будь проклята наша жадность, - сказала Наиша. - Честному вору не нужно так много удачи! Нужно бросить всё или хотя бы эти проклятые доспехи и уходить.
   - Всё будет по-нашему, - успокоил её Лаас.
   - В долину входят отряды лордов, - буркнула Босая, - Им расскажешь, как всё будет.
   Острые глаза Наишы не подвели. В долину входил большой отряд людей теневых лордов и вряд ли они зашли сюда случайно. Проклятая сфера, наверное, осветила весь Город Мёртвых Камней.
   - Мы обогнём их слева и выйдем к проходу незамеченными, - гнул своё Лаас.
   - Их дозорные нас заметят, а с таким грузом не уйдём, - отрезала Босая.
   - Лаас прав, стоит попытаться, - подал голос Берт.
   - Наиша, как мне не жаль, права, - возьмём перчатки и шлем, с остальным нам не уйти, - сказал Наир.
   Все посмотрели на меня, ожидая решения.
   Я не успела сказать, что поддерживаю Два Ножа, потому что суета и крики у входа в долину отвлекли нас.
   Сфера привлекла не только живых, но и мёртвых. Как медленных и умеренно опасных, так и иных - быстрых, могучих и желающих людской плоти. Тех, что оказались не байками для доверчивых искателей, а настоящей смертью. Они лишь отдалённо напоминали людей - голые и лишённые признаков пола, они бежали на четырёх конечностях и представляли из себя переплетение серой кожи и мертвых мышц.
   - Я же сказал, всё будем по-нашему - напомнил Лаас. - Двигаем, пока им не до нас!
   И мы побежали, а крики живых и вой мёртвых ещё долго резали воздух за нашими спинами.
  
   8.
  
   Мы бежали долго, стараясь держаться так, чтобы отсвет проклятой сферы не падал на нас. Мы не могли даже помыслить об остановке, пока не оказались так далеко от неё, что горы и здания скрыли её полностью. Мы падали от усталости, но страх гнал нас дальше, не давая остановиться, пока двужильный Берт не упал, зарывшись носом в камни и пыль.
   Тогда мы решили немного передохнуть. Когда сердца чуть успокоились, и кровь перестала стучать в висках, мы поняли, что вокруг всё изменилось.
   Горд Мёртвых Камней словно ожил, и даже камни тут перестали казаться мёртвыми. От земли исходил еле слышный гул, а тоскливые вопли неживых разносились то тут, то там. Тогда мы не знали и даже подумать не могли, что так плачет Город о потере памяти о ещё одном своём великом госте, чьи доспехи глупые наглецы посмели украсть.
   Мы уже выбрались из-за Стены Лиходея и почти начали чувствовать себя в безопасности, поскольку то, что мы видели в долине, было во много раз страшнее какого-то гула и одиноких воплей медленных мертвецов.
   Нам оставалось меньше четверти пути - пересечь часть города, а потом двинуть в скалы, где прятался наш тайный ход.
   Отдохнув, мы двинулись дальше. Когда горы уже нависли над перегруженной шайкой, жуткий вопль достиг нас. Первая мысль была - лучше бы мы бежали к Воротам, но теперь уже поздно, чтоб добраться до них, надо обогнуть все горы, а если эта погоня за нами, то нам точно не уйти. А так хоть попытаемся.
   - Они выследили, - бесцветно сказала Наиша, спрыгнув с наблюдательного камня. - Им нужны эти доспехи, Два Ножа, без них нас не выпустят.
   - Глупости, осталось немного, Босая, совсем немного!
   - Ты не слушаешь.
   - Далеко они?
   - Мили три.
   - Успеем.
   - Нет.
   В этот раз Лаас не стал голосовать. Он кивнул Берту, и суеверный, как золотарь, Грелка, против ожиданий, поддержал его. Меня Два Ножа не слушал.
   И мы побежали дальше.
   Жуткие вопли тварей доносились всё ближе, и добраться до тайного хода с его тяжёлым люком, закрывающимся изнутри, шансов оставалось всё меньше.
   Первой сумку бросила Босая.
   Десятка два шагов спустя, её поддержал Наир.
   Лаас и Берт проигнорировали их, смотря лишь вперёд.
   - Мы уходим, - сказала Наиша, - пойдём в обход. Им нужны доспехи, и они не отстанут, а так хоть будет шанс.
   - Катись в Вечные пески! - кинул через плечо Лаас.
   - Я не тебе, - огрызнулась Наиша, - я Рыжей. Это единственный шанс, Лани, бросай этого жадного говнюка и бежим с нами. Тут развилка, а дальше ещё две, мы сможем затеряться
   - Пусть идёт, цветок, - пыхтел Лаас, - отведёт часть погони, а может и всю. Пусть уходят, но вам не видать своей доли, предатели!
   - Мертвым ни к чему деньги. Так что, Лани, ты с нами?
   - Прости, Наиша.
   - Как знаешь, - кивнула Босая, не сбавляя хода, свернула на ответвление тропы. - Прощай, Рыжая.
   Она не оборачивалась.
   - Прощай, - Наир коснулся моего плеча и побежал за сестрой.
   Прежде, чем пропасть за валунами, он один раз обернулся.
  
   9.
  
   Первая из тварей настигла нас через две сотни шагов.
   В то время, как стая верещала и выла где-то внизу, эта бесшумно бежала, пока не прыгнула на Берта, повалив того на землю.
   Грелка орал, как резанный, и я не могу винить его в том.
   Лаас не растерялся, сбросил груз, выхватил оба ножа, кинулся на помощь. Один он вонзил чудовищу в худую спину, вторым чиркнул по горлу. Кровь у твари была чёрная, и лилась, как из живой, вот только живые с перерезанными артериями не швыряют обидчика на камни и не прыгают следом.
   Чудище кинулось на Лааса, а я резанула голую серую ногу ножом по внутренней стороне колена, пытаясь перерезать жилы. Сработало, это её затормозило достаточно, чтобы верещащий и исцарапанный Берт проткнул её мечом Стража.
   Чудище сразу как-то скукожилось и сдохло.
   Видя, что Лаас встаёт, я не стала отвлекать его своей заботой.
   Вместо этого побежала за пройденный нами поворот, посмотреть как далеко остальная стая. Серые фигуры шарились внизу в трёх сотнях шагов, будто сбились с нашего следа.
   - Разведчик, - сказал Лаас подходя. - Стая очень большая. А убить их можно только старым оружием.
   - У меня кинжал Стража, а у Берта меч.
   - Вряд ли хватит.
   - Тогда, может, бросим это? Если Наиша права, то сможем уйти. Давай, хотя бы бросим доспехи. Оружия нам и так за глаза хватит, чтобы жить богачами!
   - В чём-то ты права, мой цветок, - грустно сказал он, а потом мне стало очень больно.
   Когда два ножа входят в твои печень и спину - разрывают плоть и внутренности, пронзают неожиданностью страданий и испуга - это очень больно.
   Он не швырнул меня на землю. Бережно опустил в пыль, вынул клинки без разворота в ране, аккуратными точными движениями, какими обычно резал жареное мясо на наших редких ночных пирах.
   - Прости меня, цветок, - шептал он, вынимая у меня из-за пояса клинок Стража и обмазывая тёмной кровью из моего бока позолоченный шлем. - Я бы с удовольствием оставил тут Босую или её малохольного братца, но, увы. Берт мне нужен, он сможет дотащить остальное, а шлем я, пожалуй, оставлю им, чтобы отвлечь, это хорошая идея.
   - Лаас, - только и могла вымолвить я, содрогаясь от страха и внезапного бессилия.
   - Мне очень жаль, Рыжая, - шептал он, - Ты прекрасна и всё это время я был счастлив, но у меня слишком большие обязательства. Судьба моих близких зависит от этой находки. Мне очень жаль, очень-очень жаль. Пусть тебя слегка утешит, что эта жертва ради любви. Нашей с тобой любви. Она была короткой, но прекрасной, как ты. Я всегда буду хранить память о ней в моём сердце.
   - Добей, - попросила я, давясь слезами.
   Боль в спине и боку была нестерпимой, но тяжесть в груди от осознания, что он предал и пожертвовал мной без раздумий, перекрывала даже глубину ран.
   - Прости, мёртвые им не интересны, - он отбросил мой нож далеко, а Немую Песнь сунул за пояс, погладил меня по щеке. - Спасибо за дар жизни, Ланиара.
   - Пора двигаться, - крикнул над нами Берт. - Ты всё-таки решился? Молодец.
   Они натянули поклажу и побежали.
   Я кричала им вслед, забыв о такой глупости как гордость и здравый смысл. Я умоляла и клялась десятками клятв, скулила и выла. Выла так долго, что мой вой слился с воем настигшей меня стаи.
   Когда пахнущие смрадом тления тела обступили меня, я закрыла глаза, надеясь, что умру прямо сейчас и не почувствую их острых зубов.
   Надеялась я зря.
   10.
  
   Когда я пришла в себя, то долго не хотела просыпаться.
   Страшные сны, особенно когда они так правдоподобны, не любят отпускать сразу. Я повернулась на бок, нашаривая одеяло и плечо Лааса, но не нашла ни того ни другого.
   Только голый камень.
   Я резко села, выставив перед собой руки в неосознанной попытке защититься от сдерживающих свой бег воспоминаний. Я лежала на плоской площадке в тёмной, широкой комнате, наполненной пылью и древностью.
   В потолке было вырублено окно, через которое пробивался утренний свет, а проход, видимо, дверь - был тёмен и пуст. Лишь одинокая капля падала с потолка в одном из углов. Кап-кап.
   Потом я вспомнила.
   Погоню. Скалы. Боль. Предательство. Зубы и когти.
   Я обхватила себя руками, ощущая, что тело моё цело, хотя от одежды остались одни лохмотья, покрытые кровью и слизью. Я затряслась, тихо и испуганно, сбитая с толку тем, что было и тем, что происходит сейчас.
   Я не ощущала холода, но знала, что мне должно быть зябко после сна на голом камне. Вот только зябко мне не было.
   Непривычная пустота царила во мне и ещё какое-то подспудное, еле ощутимое чувство мерзости.
   Я потёрла окровавленную руку, желая убедиться в том, что знала и так: кроме крови и разорванной одежды на мне не осталось иных следов нападения.
   Света, льющегося из окна, хватило, чтобы рассмотреть охватившую предплечье ладонь, затем вторую.
   Руки были моими и, вместе с тем, нет. Худые и сильные как прежде, но ещё... бескровные. С почерневшими ногтями и пятнами. Трупными пятнами.
   Крик застыл в пересохшем горле.
   Я медленно, надеясь, что ошибаюсь, оглядела руки ещё раз, поднесла ближе к глазам, надеясь, что морок уйдёт. Он не уходил, лишь обретал новые детали - тонкие шрамы и еле заметные следы от клыков и зубов.
   Я закричала так громко, как только могла. Я желала выкричать и выплакать весь этот ужас, убрать его из содрогающегося тела, и не могла.
   С моих уст не сорвалось ни единого звука, а глаза были сухими, как дневная Пустыня. Немыми губами я звала мать и отца, Греме и Лааса, Наишу и Рогана, но в пустой камере без дверей некому было отозваться.
   Ни слёзы, ни крики не могли облегчить мой страх, потому что я больше не владела ни тем, ни другим.
   Я каталась по полу, закрыв сухие глаза и зажав мертвыми руками уши. В короткие мгновения мне казалось, что тело отзывается мне прежними живыми движениями, но иллюзия рассеивалась, и я оставалась один на один с моей новой оболочкой.
   Я не могла кричать и не могла плакать. Кажется, почти не дышала и не чувствовала никакого холода от камня или тепла от солнечных лучей. Даже закрыв глаза, я будто оставалась тут, в комнате, различая очертания стен и потолка сквозь опущенные веки.
   Не знаю, сколько это продолжалось, но когда я сочла себя готовой прекратить, то не ощущала никакой усталости или боли в отбитых коленках и локтях.
   Лёжа на спине и смотря в полуденное небо, я чувствовала лишь пустоту и ужас, не имея понятия как наполнить первое и что делать со вторым.
   Пятно света, что окружало тело, не грело совершенно и всё же в нём моё небьющееся сердце отзывалось лёгкой тенью спокойствия.
   Я ухватилась за эту тень и старалась изгнать всё остальное. Я расслабила и без того ненапряжённые мышцы и, надеясь разглядеть в небе хоть что-нибудь, не моргая, смотрела вверх. Мои сухие глаза не чувствовали ничего, когда солнце обжигало их.
   Постепенно пустота во мне наполнилось его светом и мне стало почти спокойно. Теперь вместе с ужасом во мне царила его сила, и на какое-то время показалось, что так намного лучше.
   Потом мерзкий, знакомый вопль заставил меня очнуться.
   Я вскочила, не желая покидать уютный и кажущийся безопасным круг света. В проёме, опираясь на три конечности и держа что-то в четвёртой, стояла одна из тварей. Одна из моих палачей.
   Она зыркнула, поведя тупоносой мордой, словно указывая на что-то. Как ни странно, я поняла этот намёк и посмотрела на свои бедные руки.
   Левая рука чуть светилась, будто пропитанная солнечным светом, словно часть солнечных даров осела под кожей. Так красиво и тепло. Трупные пятна почти исчезли, а ногти налились розовым.
   Тварь обиженно завыла и попятилась.
   Я усмехнулась и плюнула в неё, но слюны в сухом рту не оказалось.
   Я шагнула к ней, чувствуя её страх и наслаждаясь им.
   Наслаждение длилось недолго.
   Острая боль пронзила всё наполненное светом, от кончиков пальцев до локтя. Почти забытая за эти часы, она остро впилась в каждый дюйм нечувствующего тела, напоминая, что значит страдать.
   Я схватилась за неё, пытаясь унять, отчаянно желая понять, что не так.
   Оживающая плоть под мёртвыми пальцами вдруг опала, потеряла твердость и рассыпалась в золотистый прах.
   Всё, что находилось ниже локтя, обратилось искристым пеплом и упало к моим ногам. Бледная кожа затянула торчащую кость, словно всегда находилась на этом месте.
   Я стояла, тупо глядя на остатки своей руки, не чувствуя ничего кроме удивления.
   И самой руки, которая стала пылью, но при этом ощущалась мной, хотя и не подчинялась мне более.
   Так я узнала, что если заполню свою пустоту светом, то стану лишь разумной и беспомощной пылью, швыряемой ветром в грязь и песок.
   Так я стала мёртвой.
  
   11.
  
   Тварь не напала на меня.
   Только разразилась высоким клекотом, словно смеясь над моей глупой игрой с солнечными дарами. Она швырнула то, что принесла к моим ногам.
   С удивлением я узнала сумку Наиши, ту, что она бросила в горах, уходя от погони. Мудрая Босая, ты не раз пыталась научить меня быть осторожней, но я думала, что уже и так достаточно много знаю о людях и о жизни, подозревая в твоей грубой заботе ревность, а не искренность.
   За спиной твари послышалось шевеление, и из темноты появилось ещё несколько фигур. Они принесли и бросили на пол всё, что осталось в горах - сумку Наира и мою. Но ничего из вещей Берта и Лааса. Выходит, они ушли.
   Воспоминания о них обожгли ненавистью. Я оторопела, это чувство дало мне на миг, всего на миг, почувствовать себя по-прежнему.
   Нельзя жить ненавистью, говорила Риин Ланг. Может, ты была не права, мама?
   Твари застыли у входа, словно ждали чего-то.
   Я хотела спросить, что же им надо, но губы мои извергали лишь хрип и шипение.
   Я шагнула к ним, но они не шевелились.
   Потрясла оставшейся ладонью, надеясь, что этот простой жест может быть им знаком. Ничего.
   Видя, что я не понимаю, что им надо, одна из них, та, что пришла первой, осторожно приблизилась ко мне, видимо, стараясь не напугать, и ткнулась мордой в сумку.
   Я кивнула, опустилась на колени и открыла сумку Наиши. Одной рукой это удалось мне не сразу, но твари не проявляли нетерпения. Я перехватила сумку за низ и перевернула. На камень посыпались тёмные тряпки и небольшой дождик из драгоценностей.
   Тряпки оказались запасным костюмом Босой. Обувь она никогда особо не жаловала, предпочитая в любую погоду свои любимые открытые сандалии или голые подошвы, но к сменной одежде питала привязанность.
   Твари заурчали и замотали головами, показывая, что хотят от меня не этого.
   Я было послушно перешла ко второй сумке, а потом, вспомнив что со мной стало, плюнула в поганцев. Без слюны это вышло неубедительно.
   Проигнорировав их ворчание, я развернула одежду Наиши и, убедившись, что тут весь комплект, начала стягивать свои лохмотья. Не думаю, что вид и более соблазнительного тела вызвал бы у моих невольных зрителей что-либо кроме голода, а уж бескровное, в пятнах и шрамах убожество могло, наверное, и у них отбить аппетит.
   Я никогда не считала себя совершенной красоткой, но всегда любила себя за худобу и крепость. За то, что могла, если того требовало дело, зажечь у будущей жертвы нашей воровской смекалки огонь в глазах, а Лаас в нашу бытность вместе никогда не уставал восхищаться мной.
   Хотя ведь это всё было ложь, только ложь и пустые слова!
   Ненависть помогла мне не заплакать пылью оттого, что стало со мной. Превозмогая ярость и стыд, я оглядела себя, всё что смогла и, впервые с момента пробуждения, мне захотелось стать просто солнечной пылью на мёртвых камнях.
   Одеваться было трудно и неудобно, но, в конце концов, одежда подчинилась моей воле. Исподнее Наиши пришлось мне впору, но ростом она была чуть ниже и местами чуть тоньше, и потому штаны и куртка немного жали и были коротковаты. Это не огорчило меня, ведь раз я чувствовала неудобство, значит, всё-таки не стала полностью куском мёртвой плоти.
   Что бы не говорили мне об этом глаза.
   Закончив с одеждой, я обратилась к сумке Наира.
   Не знаю, что хотели найти в ней твари, но я знала, что хочу найти там я.
   Наир всегда славился предусмотрительностью, и в его сумке драгоценностей было не так уж и много, больше было различных приспособлений, полезных для грабителя могил. Верёвки, крюки, лопатка, полоска мягкой стали для меры длины и зеркало.
   Когда я нащупала его, руки дрогнули.
   По форме оно напоминало то самое зеркальце, в которое я посмотрела осознанно первый раз, когда хотела рассмотреть, что же красивого в моих волосах, что так нравятся родителям. Тот тайный восторг и немного испуга, что же я увижу, понравится ли мне это.
   Я подняла зеркальце вверх, так чтоб не увидеть себя сразу, потом начала медленно опускать его. Сначала я увидела свои волосы - когда-то пышные, теперь они сбились в сплошной колтун. Солнце расцветило их медью, пробивающейся сквозь пыль. Странно, но они совсем не изменились.
   Чуть ниже.
   Я содрогнулось. Лоб, такой же бескровный и в пятнах, как и тело.
   Я глубоко вздохнула, хотя уже ощущала, что мне не так уж и нужно выпускать воздух из лёгких.
   Ещё ниже.
   Черные глаза, покрытая крупными, плохо зажившими шрамами кожа, вся в пятнах и слизи, белые губы и зубы, выкрашенные кровью.
   Я кричала долго.
   Мой вопль, беззвучный и яростный, стоял у меня в ушах незаглушаемой какофонией. Твари заволновались, будто слыша меня. Они неохотно приблизились, сбившись вокруг меня, и завыли нестройным хором, вторя мне.
   Этот мерзкий хор не сразу, но всё же вернул меня обратно. Я замахала и закричала на них, чтобы они прекратили, но они не останавливались.
   Тогда в ярости я разбила зеркало о стену, и они стихли в тот же миг.
   Стихли и уставились на меня жёлтыми глазами, порыкивая и подталкивая ко мне третью сумку. Мою.
   На ней, в отличие от предыдущих, была кровь. И хитрые застёжки, крайне неудобные для однорукой хозяйки.
   Пока мои пальцы вспоминали порядок действий, картина прошлого дня, если это, конечно, было вчера, а не века назад, всплыла перед глазами.
   Я осталась одна на горной тропе, и мне было очень страшно и больно. В затухающем сознании билась мысль, что тварям нужен этот проклятый шлем, измазанный в моей крови. Вместо того, чтобы молиться богам или вспоминать близких, я схватилась за край юбки, самой глупой из моих надежд.
   А если, подумалось мне тогда, спрятать шлем в моей сумке и пусть твари, не найдя его, продолжат погоню?
   Похоже, я опять ошиблась. Или нет?
   Пальцы, наконец, справились с застёжками, и измазанный кровью шлем скользнул мне на колени.
   Твари вокруг загалдели так радостно, что, казалось, они сейчас кинутся на меня, желая отобрать находку. Я протянула им шлем, но они отпрыгнули, продолжая радостно верещать.
   Я тянула его к ним, но они лишь отбегали дальше.
   Я беззвучно проклинала их тупость и трусость, но мой хрип нисколько не пугал их.
   Что ж, ладно, решила я, не хотите - пески с вами, значит, он будет моим. Но сначала - главное.
   Я положила шлем рядом и снова залезла в сумку.
   Нож.
   Не мой основной, тот валялся где-то в скалах, другой. Тоже хороший и сбалансированный. Запасной. Ощутив в руке рукоять, я почти успокоилась. И возблагодарила Плачущую Деву, что подставила солнцу левую руку, левой рукой я владела не в пример хуже.
   Нацепив ножны на пояс, я достала, то, что искала. Маску.
   Плотную и удобную, закрывающую всё лицо, кроме глаз. Подумав, я обрезала верхнюю часть. Если накинуть на лоб чёлку, то чёрные глаза будут смотреться не так уж и отвратно. Издали.
   Я беззвучно засмеялась этому глупому кокетству, и снова немного порадовалась, что не всё во мне умерло.
   Рядом что-то загудело. Шлем.
   Он завибрировал, когда моя рука легла сверху, проверяя. Руны, покрывающие его, засветились. Повинуясь неясно откуда взявшемуся желанию, я подняла светящийся шлем и поставила на колени. Откинула забрало, будто ожидая увидеть лицо.
   Пустота в шлеме сгустилась, и внимательные глаза уставились на меня из неё.
   "Здравствуй, маленькая воровка".
   Так я встретила Золотого Стража.
  
   12.
  
   Когда ты стал живым мертвецом, да ещё и сохранившим разум - о чём я не слышала от Греме ни разу, а он был тот ещё мастер захватывающих небылиц - трудно удивляться даже голосу, проникающему прямо в твоё сознание.
   Я кивнула в ответ.
   "Не можешь говорить? Как и остальные", - вздохнул голос.
   Позолоченные глаза вдруг приблизились ко мне, нависли сразу со всех сторон, и густая, тягучая пустота из шлема залила комнаты, отгоняя недовольных тварей и гася всякий свет. Она укрыла меня, словно покрывало из тепла и времён, а потом схлынула, изменив всё вокруг.
   Не бестелесный дух, но мужчина огромного роста стоял передо мной. Его лицо резкое и волевое, плечи, словно высечены из камня, одежда - проста и невзрачна. Он нависал надо мной, сложив руки за спиной, но даже эта не слишком угрожающая поза вмиг напомнила о моей беспомощности и увечье.
   Комната преобразилась, приобрела более жилой вид, обросла мебелью и сложенным очагом. Под пальцами руки, на которую я опиралась, глядя на странного духа, чувствовались ворсинки ковра.
   - Здравствуй, маленькая воровка, - повторил мужчина.
   Я попыталась ответить, но горло издало лишь сиплый хрип.
   Он нахмурился. Мощь этого мимолётного гнева окатила меня, как жар пламени из печи кузнеца. Я испугалась. Не его рук или ног, хотя вряд ли и мёртвая плоть выдержала бы его натиск, но той жуткой силы, что бурлила в нём.
   Я сорвала свою маску, показывая, что стараюсь изо всех сил и его, похоже, тронул мой страх.
   - На полпути, - сказал он. - Не перерождённая, но и не живая. Не бойся, дитя. Осколки твоей души не интересны мне.
   Он склонился ко мне и, видя, что я пытаюсь отползти, схватил огромной ладонью моё плечо. Другая рука легла мне на горло. Хватка была крепкой, и я подумала, что сломать мне шею ему будет не труднее, чем разломить соломинку и потому замерла, ожидая.
   Он не торопился. Осмотрел мои волосы, заглянул в глаза, некоторое время изучал лицо. Потом кивнул каким-то своим мыслям и чуть сдавил пальцы. Моя шея словно оказалась в раскалённых клещах, но я лишь обрадовалась этому. Ведь это были ощущения! Те, что присущи живым.
   Довольный неведомым результатом, он отпустил меня и выпрямился.
   - Теперь тебе будет лучше.
   - Неужели? - выкашляла я, не ощущая ни капли облегчения, и умолкла. Голос, хриплый и дребезжащий всё же был моим и, пусть с трудом, подчинялся снова. Не дожидаясь его слов, я выпалила, - Мы не искали твои доспехи намеренно! Мы оказались глупыми и жадными! Мы не хотели...
   - Не хотели чего? - спросил он без угрозы, - Не хотели богатств и лёгкой жизни? Не хотели свободы, что дарит туго набитый кошелёк? Не хотели власти, которую даёт над людьми золото?
   Я молчала, не зная, что сказать, чтобы не вызвать его гнева.
   Кажется, он понял, что, стоя так близко, слишком пугает меня. Расправив плечи, он отошёл к одной из стен, украшенной неясного вида картиной. Коснулся её, словно силясь, что-то вспомнить.
   - К тому же, я не вижу здесь никого кроме тебя. Зачем же говорить "нас", отвечай только за себя.
   - Я была глупа, что доверилась не тому человеку, - медленно выдавила я, - И мне жаль, что твой кинжал соблазнил мою жадность. Прости меня.
   - Уже лучше, - похвалил он. - Ты почти искренне раскаиваешься, что похвально, но ведь ты знаешь, кто я?
   - Да.
   - И кто же?
   - Золотой Страж, хранитель и друг Странника.
   - Хранитель и друг, - грустно повторил он, - Камрис посмеялся бы над этим, ну да ладно, раз ты знаешь, кто я, то, наверное, слышала и о моих принципах.
   - Все дети Джаарума воспитаны на них.
   - Тогда ты помнишь, что я не верю в раскаяние без его воплощения в деяниях.
   - Помню. Что я должна сделать, чтобы доказать своё раскаяние?
   - Даже не торгуешься, какая молодец.
   - Я готова ... почти на всё.
   - Всё-таки торгуешься.
   - На всё, - тут же поправилась я. - Я сделаю всё, что ты прикажешь, только если ты отменишь своё наказание.
   Он не торопился с ответом.
   - Разве это наказание? Может это наоборот, дар, за твою находчивость.
   - В пекло такой дар! Ты сделал меня живым мертвецов, но почему-то не отпустил мою душу, оставив гнить в этом теле. Я готова на всё, лишь бы ты простил меня и отменил своё наказание!
   Некоторое время он молчал, взвешивая моё предложения и поглаживая картину с неразличимым рисунком, потом сказал:
   - Это будет непросто.
  
   13.
  
   Как известно, всё хорошее идёт от богов.
   Радость бытия и радость познания, радость желания и радость обладания. Чувство любви и безопасности, надежды и понимания. То, что делает людей хорошими и счастливыми. Радость рождения и радость победы, радость прощения и радость памяти. Радость дружбы и радость верности.
   Боги дали людям горсть благ в начале времён, и люди были благодарны.
   Но ничего и никогда не хватает на всех и, расселяясь по землям среди зелени и рек, каждый хотел забрать все радости себе, забывая делиться друг с другом.
   Поэтому всё плохое люди тоже получили от богов.
   И были войны людей против людей, реки крови вытекали с гор мёртвых тел и устремлялись в долины безнадежности, а когда время войн смертных прошло, когда сильные раздавили и поработили слабых, им стало тесно на поднебесных землях, и люди стали воевать с богами. Себе и им на погибель.
   В любой войне наступает перелом, когда одна сторона теряет нечто важное и проигрывает, и боги проиграли людям. Но их поражение стало проклятием смертных, и вместо радости, принесли только больше смертей.
   Боги погибли или ушли, но остатки их силы, обиды и ненависти до сих пор отравляют эту землю. Их уход стоил миру слишком многого, и солнце навечно зашло за тучи, и вечная ночь воцарилась, казалось, навсегда.
   Тогда-то Смерть и вышла из земли, и мёртвые забыли покой и пришли за живыми. Новая война опрокинула царства людей, лишила их воли и величия. И когда казалось, что надежды нет, явился Золотой Странник. Человек-с-половиной-лица, тот-кто-идёт-по-песку, последний из проклятых. Он и его золотое воинство переломило ход второй войны и отогнало Смерть обратно в её пределы, а остатки армии закрыло в Городе Мёртвых Камней.
   Чтобы скрепить победу Страннику пришлось остаться в пределах Города вместе со своими соратниками. Остаться навсегда.
   А людям досталась Пустыня.
   Пустыня - это всё, что осталось потомкам, всё, что осталось от цветущих полей и бурных рек, зелёных холмов и тихих долин. Наследие погибели.
   Но ничто никогда не кончается.
   Легенда гласит, что Золотой Странник знал тайны мёртвых богов и лишь благодаря им сумел остановить Смерть. Не победить, а лишь остановить её безраздельное владычество. И что эти тайны он унёс собой в Город Мёртвых Камней и когда-нибудь найдётся тот, кто откроет эти тайны и либо возродит этот мир, либо закончит его разрушение.
   И потому старым стенам забытого города никогда не знать покоя, каких бы страшных чудовищ оно не порождало и сколько бы жизней не оборвалось тут, чтобы встать нежитью, алчность и жажда власти людей всегда будет сильнее страха даже самой жестокой смерти.
   Особенно теперь, когда люди нашли руку Золотого Странника, ту часть легендарного доспеха, что вселял ужас в мёртвых и вдохновлял живых много лет назад. А там, где рука, там и сердце, которое может всё, а значит, сердце Странника стоит любых жертв.
   Конечно, сердце, это не плоть, ибо плоть слабеет и гниёт. Сердце - это камень, легендарный рубин, ярко горевший в груди Странника, камень, который сделает владельца равным богу, если не сильнее. Камень, ради которого действительно стоит рискнуть.
   Даже, если это всего лишь выдумка бардов.
  
   14.
  
   Ночь спустилась на Город Мертвых Камней, когда Страж оставил меня. Моё обиженное шипение не остановило древний дух, а проклятия и жалобные крики тонули в пустоте шлема.
   Он ушёл внезапно, почти на середине фразы, не сказав ничего по-настоящему ценного и нужного. Весь день он являл мне лишь картины своей памяти, битвы и пиры, слова и песни, клятвы и улыбки, что грели его безумную душу все эти годы.
   Он ничего не сказал мне о том, что я теперь такое и как мне быть дальше, лишь ближе к концу потока воспоминаний вскользь бросил, что я должна найти для него сердце Золотого Странника, но как - не объяснил.
   Темнота опустилась на комнату, но страх не пришёл следом. Голые фигуры гулей, покорно ждавших, пока я очнусь, не шевелились, замерли вдоль стен. Тихое поскуливание плыло в воздухе. Когда последний след присутствия Стража исчез, они зашевелились.
   Словно боясь напугать меня резкими движениями, они стали медленно подползать со всех сторон. Нож сам лёг в руку, и они остановились, покорно склонив уродливые головы.
   Один, самый крупный, выждав некоторое время, продолжил движение, дёргая башкой в сторону выхода. Я узнала его. Он был вожаком и первым вонзил в меня зубы, а всё, что я смогла оставить на его серой плоти - пара полосок от ногтей под левым глазом.
   Когда его морда оказалась совсем рядом, я приложила лезвие к этому месту.
   Он не дёрнулся, даже когда лезвие разрезало плоть, освобождая полоску чёрной крови, наоборот, словно открываясь для дальнейших порезов, положил голову мне на колени, подставляя шею.
   Я не убила его лишь потому, что опасалась остальной стаи. К тому же простым ножом вряд ли можно было добиться успеха.
   Видя, что я встала, гули зашевелились, но им пришлось подождать. Сначала я собрала, сколько смогла, остатки моей руки и ссыпала песок в кошель на поясе.
   Комната, в которой я очнулась, оказалась одной из десятков подобных, наполнивших древний полуразрушенный дворец в самом сердце земель за Стеной Лиходея. Я решила так, ибо наша карта утверждала, что долина менгиров прячется в середине этих земель, а проклятая сфера-солнце всё ещё горела всего лишь в нескольких лигах от нас.
   Позже я узнала, что карта врала, - и долина менгиров и заброшенный дворец Стража стояли почти на краю новых земель. Город Мёртвых Камней был намного больше, уходя бесконечными постройками и заброшенными садами-лесами до горизонта и дальше. Но в тот момент последнее, что меня занимало, это размеры моего нового дома.
   Я просто шла за гулями, сжимая нож, и не зная, что ждать.
   Над Городом царила ночь, а луна была полной и бледной, как лицо первого жреца, снимающего вуаль в праздник всех мёртвых богов.
   Света луны, как я поняла вскоре, мне хватало даже с избытком, я шла уверенно, не спотыкаясь и не падая, словно днём.
   Поначалу мне казалось, что мы идём без цели, просто, чтобы переставлять ноги и лапы, удаляясь от гаснущей сферы-солнца всё дальше и дальше. Башни дворца Стража давно затерялись среди башен других дворцов и скал, а мы всё шли и шли.
   Вожак гулей недовольно оглядывался на меня, ожидая, что мы перейдём на бег. Но я упорно шла, и стае пришлось подстраиваться под мой темп.
   И лишь только я подумала, когда же закончится эта игра в мирных собак и хмурую пастушку, невдалеке раздался вой.
   Гули не проявили беспокойства, наоборот радостное оживление: как оказалось, нам навстречу спешила вторая часть стаи.
   С добычей.
  
   15.
  
   Много ли надо, чтобы испугать человека?
   Для кого-то хватает ножа, для кого-то хватит и слова, угрозы или предупреждения. Чем человек старше, тем больше он обрастает опытом и привязанностями и тем меньше желает их терять. Одни не умеют скрывать свой страх и становятся лёгкой добычей для других, особенно тех, кто свой страх скрывать умеет.
   Страх многолик, для каждого он может быть разным, но и храбрецы и трусы одного боятся одинаково. Смерти. Грани, за которой неизвестность; мига, когда слова жрецов ничего не значат.
   А ещё больше люди боятся тех, кто вернулся оттуда, чтобы пожирать и разрушать. И две скрюченные фигуры в полукруге алчно подвывающих чудовищ не были исключением.
   Я до сих пор помню их лица. Чётко и ясно, будто это случилось совсем недавно. Мелкие черты, острый подбородок первого и крупные грубые у второго. Их лица, на которых пляшет отсвет зачем-то притащенного гулями факела.
   Первый - молодой парень, младше меня, щуплый и крикливый, второй - мужчина средних лет, с вислыми усами и кровоподтёком вместо половины лица.
   У гулей пять пальцев, как и у людей, но они не любят ими пользоваться как пальцами, им больше нравится рвать, царапать и ломать. Поэтому, когда они не хотят сразу убить жертву, то заботятся о её пленении по-своему. Так как веревки им не по нраву, они обычно ломают ступню, чтобы нельзя было бежать, а потом тащат, прихватив пастью за плечо.
   Потому у этих двоих были вывернуты правые ступни и прокушены плечи.
   Парень рыдал и трясся, не в силах удержать ужас, и от его стонов и дрожи гули нервничали, еле сдерживая желание отведать живой плоти.
   Мужчина тоже боялся, ожидая смерти в любое мгновение, но, несмотря на раны, и страх вёл себя не в пример тише и осмотрительнее.
   Вожак остановился в паре шагов от них, и стая умолкла, косясь на меня жёлтыми глазами, ожидая чего-то.
   Но чего?
   Я стояла молча, сжимая нож и не понимая их намёка. Отказываясь понимать.
   Тогда-то вожак впервые заговорил со мной. Его пасть не могла произносить звуки, а то, что занимало разум, было способно лишь на короткие образы-слова.
   "Ешь"
   - Что ты сказал? - просипела я.
   "Ешь. Пища. Силы."
   - Молю тебя, добрая госпожа! - кричал парень, решив, что я обратилась к нему. - Я простой ученик сапожника, пощади меня! Прости жадность! Я хочу домой! Отпусти-и-и-и...
   Мужчина молчал, пристально изучая меня, не ожидая ничего хорошего.
   - Я не вы, мерзкие твари! - хрипела я, тыча ножом в бок вожака. Тот терпеливо сносил и порезы, и текущую по боку струйку чёрной крови. - Я не вы! Я не ем людей!
   "Не есть. Нет сил. Нет руки. Нет службы. Нет Сердца."
   - Я не вы!
   "Ты - мы. Мы - поглощать люди."
   - Прекрасная госпожа-а-а! - заливался парень.
   Его вопль наконец привлёк моё внимание, разжёг ярость.
   - Прекрасная?! - прорычала я, рванувшись к нему. - Прекрасная?! - я сорвала с лица маску, открывая мёртвое страшное лиц. - Ты, видно, ослеп парень! Или ничего не видишь в темноте!
   Клинок скользнул в ножны, а рука схватила факел, поднося ближе.
   - Полюбуйся на мою красоту!
   Он вдруг замолк, отвернулся и тихо, словно гуль, заскулил.
   "Поглоти их"
   Это чувство.
   Слабое, но настойчивое. Тихое, но незаглушимое. Требовательное. То, что беспокоило меня всё это время, задевая край сознания пониманием.
   Голод.
   Алчное желание поглощения.
   Плоти?
   Нет.
   Плоть - только символ, якорь для внетелесного. Крюк для неосязаемого.
   Приблизившись, я ощутила её.
   Она звала меня и пела, искрясь, обещая блаженство и силу. Она билась и трепетала, боясь прикосновения, и вместе с тем, желая его.
   Душа.
   Факел упал на землю.
   Мёртвые пальцы мои коснулись его лица, и он вздрогнул, продолжая скулить, пытаясь уйти от прикосновения. Руки его поднялись оттолкнуть меня, но рык тварей заставил их застыть в испуге.
   Парень перестал скулить и начал шептать молитвы, но мёртвые боги, конечно, не ответили ему.
   "Поглоти его", - вожак дрожал от возбуждения и голода. - "Воссоздай себя"
   Поглоти.
   У меня не было их когтей и их клыков, а бьющаяся под пальцами душа, словно укрытая тугой сетью, оставалась недостижима. И тогда я поняла, что мне придётся рвать плоть зубами и раздирать ногтями, захлёбываясь горячей, ненужной, приятной кровью. Что я восстановлю силы и многократно умножу их. Что перестану быть калекой и даже, возможно, чем не шутят мёртвые боги, перестану быть тем уродливым куском неживого мяса, которым являюсь сейчас.
   Надо всего лишь начать, и новые друзья подхватят мой порыв, надорвут, там, где надо надорвать, вырвут самые вкусные куски и положат в мой алчный рот, победно зарычат, приветствуя новую хозяйку.
   Только начать.
   - Нет! - я оттолкнула поникшую жертву. - Нет! Я не вы!
   Недовольное рычание было мне ответом.
   Я выхватила нож, выставив его перед собой, ожидая удара и расправы, но гули лишь рычали и выли, выли и рычали. Я обвела взглядом стаю и наткнулась на спокойный, слегка рассеянный от темноты взгляд.
   Второй человек смотрел мне в глаза, насколько позволяла ему ночь, и страх его был тих, а душа его спокойно ворочалась, готовая сопротивляться до конца, пусть даже это и бессмысленно.
   - Мне жаль, - тихо сказал мужчина. - Что это случилось с тобой. Никто не заслуживает такой участи.
   - Один точно заслуживает, - огрызнулась я. - Нет! Двое. Те, кто бросили меня тут. Те, кто убили меня.
   - Мне жаль, - повторил мужчина.
   - Толку от твоей жалости! - я подошла к нему, приставила клинок к горлу. - Толку от твоей жалости, пища.
   - Никакого, - не стал спорить он. - Но ведь не мы убили тебя. Не мы заставляем тебя быть такой.
   - Не вы, - нож опустился.
   Гули рычали, давясь яростью.
   - Ты не должна делать то, что противно людской природе, - сказал мужчина. - Ты не тварь, как они. Убей нас ножом. Один милосердный удар. Мы не заслужили участи быть разорванными. Спаси нас.
   - Ты сошёл с ума! - лепетал парень.
   Клинок коснулся горла. Кадык мужчины двинулся вверх и вниз, на коже выступили капли крови.
   - Ты не они, - твердо сказал мужчина. - Ты не они. Убей нас быстро, нам всё равно не уйти от стаи.
   Одно резкое движение и всё. Кровь толчками вырвется из горла. Несколько мгновений агонии, а потом тишина и сон.
   Гули ворчали.
   - Давай же, - хрипел вислоусый. - Страшно ждать!
   - Понимаю, - я почувствовала на губах усмешку. - Ожидание всегда самое страшное. Видишь ли, я ведь никогда не убивала людей.
   - Трудно будет только со мной, - сказал мужчина. - С ним будет уже легче.
   Одно резкое движение.
   Я вскочила и отбежала.
   - Ко мне!
   Гули нехотя повиновались.
   - Вы отпустите их, - сказал я. - Пусть ползут обратно в мир людей!
   Рычание и непонимание.
   "Еда!"
   - Повинуйтесь мне! Именем Золотого Стража!
   Имя мертвеца заставило тупоносые головы пригнуться, а серые спины затрястись.
   Я подошла к мужчине и протянула ему нож.
   - Я уведу их, если смогу, - сказала я. - А вы ползите домой. Туда. Вот тебе, чтобы было чем защищаться или убить себя, если мёртвые вдруг настигнут вас.
   - Когда настигнут - ответил он, принимая клинок. - Спасибо, тебе за шанс, сестрица.
   - Я не твоя сестрица. Иди.
   Гули яростно шумели, но следовали за мной, даже вожак.
   Прежде, чем скрыться за скалами я увидела, как двое людей, помогая друг другу, ковыляли сквозь мрак.
   Стая шла за мной долго, но, когда небо начало светлеть всё изменилось.
   К тому времени мы добрались до разрушенного дворца Стража, и вожак остановился. Остановилась и стая.
   "Мы догнать еда".
   - Нет! Вы идёте за мной.
   "Ты слабая. Мы догнать еда".
   - Стойте!
   Но они не слушали меня и дикой, рычащей сворой ринулись в погоню.
   Когда солнце встало, они вернулись, бросив к моим ногам останки подмастерья сапожника.
   У некоторых на боках были следы от ножа, и они стояли, понурив головы, под яростным рычанием вожака.
   Вислоусый ушёл от стаи, оставив мой подарок в одном из мёртвых боков.
   Я вынула его и порезала вожаку морду.
   Он боднул меня башкой, но, когда я упала, не напал.
   - Это тебе за ослушание, - сказала я. - Запомни: я не ем людей, мерзкая тварь.
   "Ты быть есть", - был мне ответ.
   Как показало посмертие, мёртвые редко ошибаются
  
   16.
  
   Я вернулась во дворец, в ту же комнату, к оставленным сумкам и шлему и прождала целый день, пока Страж, наконец, не соизволил явиться.
   На этот раз его фигура почти не пугала, ибо я была зла.
   - Я тебе не бродячий трупоед! - хрипела я. - Я не ем живых! Зачем ты так поступил со мной?! Катись в адские пески со своим Сердцем!
   Я кричала и обвиняла его ещё какое-то время и Страж, казалось, опешил от такой наглости настолько, что не сразу призвал меня к ответу. Но тяжёлая рука, швырнувшая меня об стену, вскоре напомнила, кто тут главный.
   - Ты до сих пор голодна, - сказал он.
   - И буду таковой!
   - Не будешь.
   - Ты не заставишь меня!
   - Я мог бы, но этого и не потребуется. Если ты не будешь питаться, то голод будет терзать тебя сильнее. Настолько сильно, что вскоре ты будешь кидаться на любого живого и дышащего, а чем дольше ты будешь голодать, тем меньше в тебе будет от человека и тем больше от чудовища. Ты станешь гулем. Рыжеволосым, стройным гулем. Частью стаи, но не её вожаком.
   - У стаи уже есть вожак.
   - И будет, пока ты остаёшься слабой, однорукой мертвячкой. Прими свою новую суть или так и останешься ничем.
   - Лучше быть ничем, чем этим!
   - Мне нет интереса спорить с тобой. Попробуй сама.
   И Страж исчез, а я ещё долго кричала и бросала золотой шлем об стену, призывая его.
   Он не отозвался, ни в то утро, ни в последующие.
   Я сидела в пустой комнате, а солнце то заглядывало в дыру в потолке, то пропадало, уступая место луне. Рассыпавшаяся рука иногда напоминала о себе болью и тем пробуждала меня от тягучих мыслей. Тогда я вспоминала, что умерла, и грызла подкладку золотого шлема в бессильной ярости. Когда боль утихала, я снова возвращалась к мыслям, которые тянулись одна за другой, не принося ничего кроме забвения.
   Я забыла, что должна была помнить, и потому моя суть плутала по переулкам памяти, натыкаясь, то на одно, то на другое.
   Я бродила по шумным улочкам бедных кварталов Джаарума, порой таким узким, что соседи из противоположных домов могли таскать друг у друга сохнущее бельё и плевать друг другу в котлы с бобами.
   Солнце грело мою непокрытую голову, а мать, которая могла убить человека бамбуковой ложкой в пол-удара, тащила два мешка снеди и поторапливала меня. Я вела себя плохо и знала, что кручёных лепёшек мне вечером не дадут, если только самую маленькую, которая делается из остатков и всегда вкуснее прочих.
   Греме пел какую-то заунывную песню, подбрасывая в очаг дров, а я возмущалась унылости мелодии. Отец чуть шикал на меня и трепал по голове, добавляя, что я ничего не понимаю в хороших балладах.
   А я впрямь не понимала, как же можно ударить ножом по касательной, если для разворота не хватает места, а Роган только плевался от моей бестолковости и клялся продать меня идолопоклонникам за городом.
   Наише идолопоклонники не нравились, да и кому нравятся идолопоклонники, но у Босой с ними были особые счёты: как-то эти чернозубые чуть не украли Наира для своего алтаря и близнецам пришлось спасаться с боем и кровью.
   Крови Лаас не боялся совершенно, но и проливать её не любил, острые углы в кабацких сварах он предпочитал сглаживать, стравливая обидчика со зрителями, но уж если дело доходило до драки, своё прозвище оправдывал до конца.
   Лаас.
   Его милое лицо и крепкие руки разбудили меня. Вырвали из полудрёмы оцепенения. Наполнили болью и бессильной злобой.
   Я дёрнулась и вскочила. Попыталась вскочить, но без второй руки потеряла равновесие и упала. Смех Лааса преследовал меня, гнал прочь, и я снова вскочила, а потом побежала, не разбирая дороги.
   Темнота не скрывала от меня ни ступенек, ни мусора, ни коварных камней, а ноги несли с лёгкостью и быстротой, если не считать проблемы с равновесием из-за потерянной руки.
   Ночь выдалась безлунной, но это почти не мешало.
   Бежать, бежать как можно дальше от его смеха, от его прикосновений, от опытных и точных движений, что приносили раны в драке, добычу на деле и наслаждение на ложе.
   Наслаждение, пронзившее мою спину в двух местах.
   Меня жгли эти раны, и я бежала в ночь, не зная усталости.
   Лаас смеялся надо мной, пока я не упала в какую-то яму, наполненную костями и грязью, и не затихла там, давясь сухими слезами.
   Чьи-то тени орали и рычали надо мной, сверкая алыми и светло-зелёными глазами, танцуя в безлунной мгле и корчась в своих неведомых игрищах.
   В их криках было лишь безумие и ничего более.
   В той яме я встретила утро, а когда вылезла, то поняла, что не знаю, где нахожусь.
   Так я потерялась в Городе Мёртвых Камней.
   17.
  
   Ночные безумцы истоптали всё на лигу вокруг, и возможности разобрать, откуда я пришла, не было. Будь я следопытом, что-то и получилось бы, но следопытом я не была.
   Взобравшись на ближайший камень, я оглядела Город, но его шпили и башни сливались в одну неотличимую картину.
   Потом я вспомнила, что мне некуда торопиться и можно спокойно искать путь обратно. Затем пришло осознание, что обратно-то мне и не хочется, потому что там меня ждёт Золотой Страж, гули и голод.
   Голод, который вопреки словам Стража не терзал меня всё это время. Может, при жизни его уста, если верить легендам, никогда не лгали, но печать смерти, похоже нарушила этой правило.
   И потому, я решила не возвращаться, а просто идти, чтобы вновь не грезить мыслями-снами и не бежать от Два Ножа, гори он в пекле.
   И я пошла, куда глядели мёртвые глаза, и видела только камни и пыль.
   Позже мне попадались ещё мёртвые.
   Разными они были и вместе с тем имели нечто общее.
   Встречались мне и огромные жуткие твари, мирно спящие в своих берлогах или несущиеся куда-то в поисках чего-то. И стаи мелких иглозубых пожирателей насекомых, хрустящих под сапогами, как шелуха от орехов. И стаи незнакомых гулей, с роговыми наростами на спинах. И стремительные подземные черви, вырывающиеся из камня, словно из мягкого песка.
   Много чего я видела в Городе, и всё это было мёртвым и жаждущим живых душ, и потому до меня им не было никакого дела, тем более, я всегда убиралась с их дороги.
   Я прошла много лиг, а Город всё не кончался, лишь менял облик покинутых зданий и берега высушенных озёр.
  
   Когда я забралась на очередной пустой дом и увидела лишь Город до самого горизонта, я плюнула сухой слюной на пыльную землю и пошла в другую сторону.
   За дни скитаний я тоже пропиталась пылью и всё больше походила на прочих, запах гниения и смерти впитался в одежду, а рыжина волос скрылась под слоем грязи из земной пыли и кратких небесных дождей.
   Я шла долго и вышла к садам Города, нет, к Садам Города, ибо им, как и самому Городу не было видно ни конца, ни края.
   Удивительно и странно оказалось видеть цветущую зелень, что охватывала высокую стену, ограждающую Сады от царства камней и грязи, и я до сих пор не помню, как смогла преодолеть её.
   Мне, выросшей в засушливом Джааруме, где деревце с пышной листвой можно было увидеть разве что на фресках храмов или в саду богача, трудно было сдержать возглас изумления и восторга, пусть он и походил на хриплое карканье.
   И карканью тому пришёл ответ.
   Вороны и прочие птицы, отозвались на мой вскрик-кашель, махая крыльями среди ветвей.
   Я прошла под сень деревьев и присела среди корней, наслаждаясь не несущей прохлады тенью. Сидела там долго, так долго и не подвижно, что вороны успокоились и решили, что я всё же годна в пищу.
   Самая смелая, крупная и старая порхнула мне на колено, и клюнула выступающую из прорехи в штанине плоть. Плоть ноги не почувствовала ничего, разве что, пустила немного чёрной крови. В отличие от потерянной руки, чьи песчинки давно потерялись из поясного кошеля, прочее тело не терзалось болью, даже когда эта боль колола его осколками камней.
   Видя, что разведчице ничто не угрожает, стали тихонько приземляться прочие вороны.
   Они каркали, настороженно подбираясь ко мне, не такие смелые, как первая, что уже успела оторвать небольшой кусочек и теперь заглатывала, задрав вверх острый клюв.
   Моя рука схватила её молниеносным движением, заставив поперхнуться и обиженно закричать. Вороны зашумели, хлопая крыльями.
   Я поднесла трепещущее тельце к лицу и вдохнула её запах.
   Не вороны, не грязных перьев и испоганенного клюва.
   Нет.
   Запах крохотной, но старой души.
   Ворона эта летала под небом ещё тогда, когда отец Джаспера из Фалунги не знал, что у него будет рыжий сын, а мать Риин Ланг вышивала узоры на своём свадебном наряде.
   И вот теперь, эта старая душа лежит в моей ладони. Оболочка трепыхается, пытаясь клюнуть побольнее, удачно, но мне не больно. Лишь неприятно от того, что чёрная кровь течёт по пальцам.
   И голод становится Голодом.
   Все эти дни он тихо спал, теша меня мыслью, что Страж обманул, что я иная, способная бороться с проклятием живых мертвецов. Что разум, который почему-то не пропал вместе с моей душой, чем-то отличает меня от прочих жителей Города.
   Что я не ем живых. Не поглощаю их.
   Потом я вспомнила, что говорила про людей, а значит, не всё потеряно, ведь ворона вовсе не человек и её душой, это я знала, каким-то странным незнакомым чувством, мне не насытиться. А значит, не сделать того, чего от меня требовал вожак и ждал Страж.
   Последние доводы воспалённого разума путались в голове, потому что Голод уже овладел мной.
   Голод - это не просто желание насыщения.
   Голод - это песня, что поёт твоя оболочка миру, пока небеса смеются над живыми смертными и мёртвыми богами. Это эхо в той пустой яме, которая осталась от твоей души, окрик, на который не ответить. Струна, которую не порвёшь, крюк, который не вытащишь из рвущегося в агонии тела.
   Голод - это яд, что разъедает твою сущность, ласкает твоё безумие, лелеет твою ярость, раздувает твою ненависть.
   Голод многолик, как страх, но в отличие от страха, он всегда готов помочь. Ведь он знает ответ, что именно тебе нужно. Он знает, сколько тебе нужно и как долго ты сможешь существовать до следующего раза.
   Он никогда не обманет, и всегда будет требовать лишь свою меру.
   И потому он тебе главный друг.
   Как нож для вора.
  
   Я плохо помню, как зубы мои рвали её плоть и как сеть, в которой билась душа, рвалась, исчезая во мне кусок за куском, ещё хуже я помню, как мне удалось поймать ещё двоих и поглотить их тоже.
   Но по сей день ясно и отчётливо я помню тот восторг, ту бездну наслаждения, которую подарила мне моя первая душа. Эта бездна сравнима лишь с глубиной отчаяния, которой пришло чуть позже.
   Голод играет честно лишь, когда ты играешь честно с ним.
   Души старых ворон кружат голову вкусом, но не дают того, что нужно, а однажды приняв Голод, ты должна ему полную цену.
   Так я стала одержимой.
  
   18.
  
   Кто-то сеет ветер и пожинает бурю. Кто-то пилит сук, на котором сидит. Кто-то плюёт в колодец, я же вынула камень из плотины, и воды безумия подхватили меня, унося в неизвестность.
   Голод завладел мной целиком и полностью, поглотил все остатки разума. Он гнал меня за испуганными птицами, придавая руке скорость, а ногам силу. Но только три крылатых тельца достались мне, прочие спаслись на деревьях, и как бы я не обезумела, как бы не ускорила свои движения, с одной рукой очень трудно покорять ветви и гладкие стволы.
   Я рычала и выла, бегая внизу и спотыкаясь о корни, а птицы шумели и смеялись надо мной.
   Их души лишь немного усилили меня, а крылья давали неоспоримое преимущество, и вскоре пришлось потерять интерес к шумящим в листве теням.
   Голодная и злая, я побрела вглубь Садов, ведомая лишь жаждой душ. Я шла долго и, если б в тот момент могла удивляться, то непременно удивилась бы, так как среди кишащего алчными мертвецами Города Сады, словно остров радости и света, жили своей неторопливой жизнью.
   В искусственных каналах и естественных ручьях тут текла прозрачная вода, и страдай я от жажды или желай отмыться, счастью моему не было бы предела. Бурные заросли, похожие на отряды, высланные древним Лесом, окружали тихие и пустые комплексы, иногда похожие на гробницы Города, а иногда нет.
   Потом мне стала попадаться мелкая живность, которая, впрочем, оказалась столь вёрткой и быстрой, что ничего, кроме ярости и мха в свалявшихся волосах от частых падений мне не доставила.
   Чутьё подсказало, что если тут водятся зайцы и белки, о которых я слышала только от путников из Города-У-Реки, то должны водится и охотящиеся на них. Хищники. Крупные, сильные существа. С большими душами.
   Хотя первыми я встретила двух оленей.
   Я шла к ним медленно и осторожно, а они, похоже, раньше не видевшие двуногих, не боялись меня. Лишь запах мертвечины заставил их слегка нервничать, но потом шорох за спиной окончательно спугнул добычу.
   Оказывается, не я одна желала отведать живой плоти. Кошка, большая и проворная, похожая на песчаную всем, кроме расцветки, метнулась мимо чёрной тенью и пропала в листве.
   Ярость овладела мной. Нечаянная соперница, мешающая насытиться, должна поплатиться!
   К тому же, её упругое и длинное тело хранило внутри просто невероятно притягательную душу.
   Я ринулась за ней, едва не теряя из виду среди корней и кустов, спотыкаясь и не чувствуя урона от падения и ударов веток с корнями.
   Погоня была недолгой, но я успела сильно отстать, и когда нашла её, та уже наслаждалась заслуженной добычей. Олень перестал дёргаться, и душа его отошла.
   Нож сам лёг в ладонь и я, не скрываясь, вышла к чужому пиру.
   Кошка замерла, не понимая, почему мёртвое ходит, но трапезы не прекратила. На то и был расчёт.
   Я всё приближалась, когда низкий рык призвал остановиться. Кошка подняла голову, облизывая окровавленную морду, и мой сухой язык невольно повторил её движения.
   - Кис-кис, - вспомнила я приманку Наишы для худых, бойких и маленьких городских кошек. - Кис-кис.
   Кошка напряглась, готовясь к прыжку.
   - Кис-кис.
   Кошка бросила тело в полёт так быстро, что мало кто из живых успел бы увернуться. Вот только мёртвым ни к чему укорачиваться.
   Она разорвала мне горло и повалила на землю, чёрная кровь, смешавшаяся с красной, заставила её чихать и отфыркиваться, но врага она не оставила, пригвоздив лапами к земле.
   Сильная, красивая, быстрая. Абсолютно не готовая к смерти.
   Я вцепилась зубами ей в правую лапу, не давая отпрыгнуть и перерезала сухожилия. Она заверещала и дёрнулась с такой силой, что я едва не взлетела в воздух, в конце концов, веса в нас обеих было почти поровну.
   Она забила меня левой лапой по плечу и задними по ногам, силясь вырваться, но я отвела верхнюю лапу своим обрубком, а нож не сразу, но нашёл горло несчастного хищника.
   Горячая кровь залила меня, теша Голод.
   Я отцепилась от её лапы, а она отпрыгнула от меня, завертелась на месте.
   Времени было мало, она быстро слабела, и я чуяла, как связь с душой истончается. Нужно было действовать быстро, и я прыгнула на неё и прижала бьющееся тело к земле.
   Я грызла её разорванное горло, забыв о ещё бьющих меня лапах, и гордая душа, блистая, как самоцвет, падала в мою суть, капля за каплей.
   Я успела поглотить почти всё, и довольная, как сытая гиена отвалилась от затихшей жертвы, отползла под ближайшее дерево, найдя спиной надёжный ствол.
   Кровь залила и без того грязную одежду, смешиваясь с чёрной жидкостью моих вен мерзким рисунком.
   Будучи вымазанной с ног до головы по уже застарелой грязи, я не сразу поняла, что раны мои затягиваются. Весь ущерб, что нанесла мне чёрная кошка, сошёл на нет, а вместо него пришло ощущение силы и даже некоторой лёгкости.
   Теперь я и с одной рукой могла справиться хоть с двумя такими противниками.
   Вот только рука у меня была по-прежнему одна.
   Так я убедилась, что и крупных душ сильных зверей мне мало.
  
   19.
  
   Долго бродила я по Садам, и Голод терзал меня.
   Хищники стали моей добычей, но их ярость и крепость не приносила полного насыщения. Я стала быстрее и сильнее, и мало кто из пускающих в ход когти и клыки мог так же изорвать мне тело, как моя первая чернобокая подруга.
   Птицы и поедатели травы были не так вкусны, и приносили несравненно меньше сил, и потому ими я почти не интересовалась. К тому же они схватке предпочитали бегство, а долгие погони мне не нравились.
   Иногда я целыми сутками сидела без движения, словно выжидая. Неутолённый Голод поглотил все мысли, и прежние воспоминания стали тенями среди деревьев. Даже Два Ножа больше не гнался за мной.
   Когда меня раздражал щебет птиц и прочие звуки, я находила глубокий ручей или канал и погружалась туда с головой, наблюдая, как серебрится в солнечных лучах чешуя рыб. Столь быстрых и уверенных, и столь же бесполезных как пища.
   Так шли дни и летели ночи, и вторые нравились мне куда больше, чем первые. В лунном свете, по крайней мере, я могла купаться и постигать его без всякого страха, и наполнять им себя, не рассыпалась в прах.
   А потерянная рука стал мне ориентиром. Когда она начинала болеть нестерпимо, я понимала, что пришло время охоты, и шла за новой жертвой.
  
   Так продолжалось долго, и я почти забыла звук людской речи, так как сама давно перестала разговаривать даже сама с собой, что уж говорить об утихших и тёмных воспоминаниях. Но в одну из ночей, нежась в лунном свете, я услышала голоса.
   Люди.
   Люди шли через сады, озаряя путь факелами, и негромко переговаривались
   Их было много. Пять мужчин и две женщины. Все вооружены короткими палашами и щитами, отягощены пухлыми походными мешками и полны решимости. Страха в их речах и движениях я не увидела. Похоже, они прошли Город и многое узнали о мёртвых - столько, что их они уже не пугали.
   На счастье, остатки разума не покинули меня, и Голод, начавший рвать меня пополам с особым остервенением, не погнал мёртвую калеку на палаши. Еле сдерживаясь от того, чтобы алчно завыть и бросится к долгожданной пище, разорвать ближайшему и самому молодому горло и пасть изрубленной на куски остальными, я притаилась, словно чёрная кошка и тихо, стараясь не шуметь, последовала за ними.
   Старые воровские навыки и ночное зрение, а также отсутствие необходимости дышать и кричать, если испуганная куница вцепится тебе в лодыжку, помогли мне остаться незамеченной.
   Отряд шёл почти до утра, пока, наконец, не остановился у одного из заросших травой и деревьями комплексов. Невысокого, но крепкого здания, обнесённого почти не разрушенной каменной стеной в десяток локтей высотой. Стены его были покрыты незнакомыми рунами и изображениями людей и существ совершенно мне незнакомых. Радость на лицах женщин и облегчённые возгласы мужчин показали, что это и есть цель их путешествия, а палатки, возводимые за выщербленной временем стеной, что они останутся тут на некоторое время.
   Устав после ночного перехода, они завалились спать, но выставили сразу двух часовых, которые всё время держали друг друга в поле зрения, а солнце лишь помогало им в этом.
   Весь день я просидела в засаде, наблюдая за лагерем.
   Они спали до полудня, потом проснулись и занялись обедом. Двое часовых исчезли в палатках, а оставшиеся, выставив одного охранять лагерь, исчезли в комплексе. Охранник был немолод и, судя по всему, опытен, а потому не дремал под ласковым солнышком, а пытливо оглядывал лес.
   Я ждала.
   Между стеной деревьев и комплексом было заросшее травой пространство, а с места, где сидел часовой, можно было разглядеть тёмную фигуру, ползущую к их лагерю, и потому я решила дождаться ночи.
   Наступил вечер, ушедшие в комплекс вернулись, а спавшие проснулись. По голосам стало ясно, что они что-то нашли, и радость вскоре охватила всех, но, видимо, не такой уж она была большой, а может, здравый смысл был больше, но отряд не стал бурно отмечать находку, разбавляя удачу выпивкой, которую так неосмотрительно предложил самый молодой.
   Юнцу напомнили, что впереди ещё много работы, а опасности вокруг только ждут своего часа, или он уже забыл, с чем им пришлось столкнуться в Городе, где они потеряли троих товарищей?
   На ночь они вновь поставили двух часовых, и я опять сидела неподвижно, ожидая рассвета. Чутьё подсказало мне, что это не последняя ночь, которую они проведут здесь, а значит, надо как можно сильнее усыпить их бдительность.
   Днём всё повторилось. Двое спали, один сторожил, четверо отправились искать, если бы тогда мне было дело до того, что они ищут, я бы решила, что артефакты, но дела до этого мне не было никакого.
   Вновь наступил вечер, но сегодня четверо вернулись с раненым и, вместо радостных бесед и смеха, доносился лишь его скулёж и сладкий запах бьющейся души, ещё не решившей, покидать ли тело. Их голоса долетали лишь в виде звуков, и мне пришлось рискнуть подобраться поближе. Большинство решило не прекращать поисков, и успокоенная, я вернулась обратно.
   Потом заболела потерянная рука, и я отправилась подкрепить силы.
   К тому же надо было отпугнуть или убить любых крупных хищников вокруг, чтобы не нервировать людей.
   Хотя им и так хватало забот. Раненый страдал и мешал спать уставшим часовым, а идти в комплекс троим, видимо, было несподручно. В конце концов, ночные часовые остались дежурить и днём, отправив дневного вниз с остальными.
   Дежурили они по одному, да и того, кто стоял на часах, скоро сморил сон.
   Пришло время рискнуть.
   Я подобралась к стене, окружающей комплекс, обойдя лагерь большим полукругом. Палатки стояли напротив единственных ворот, чьи створки давно сгнили; обойдя всю стену, я убедилась, что дыр в ней нет, а преодолеть её с одной рукой не показалось мне хорошей идеей.
   Когда я подкралась к воротам, часовой вовсю дремал, а стоны из палатки раненого почти затихли. Придерживая понукающий Голод, я прокралась к ложу умирающего.
   Это был молодой мужчина, сильный и крепкий, но раны, покрывающие его тело, отняли у него и всё мужество, и всю крепость. Он обнаружил меня не сразу, а когда голубые глаза сфокусировались на страшной грязной тени, закричать он не успел. Ладонь зажала ему рот, а обрубок руки прижал тело к расстеленному плащу. Сил оттолкнуть меня у него уже не было, моих же, подкреплённых ночной охотой, хватило бы и на здорового.
   Голод во мне вдруг затих, предвкушая.
   Я замерла над телом, и проблески разума подсказали не трогать целое горло, так призывно дергающееся кадыком.
   Если разорвать его, по новым ранам спутники поймут, что здесь кто-то был.
   Я посмотрела на пропитанные кровью повязки на груди, потом взглянула в осоловевшие от ужаса глаза, в которых жил лишь страх.
   И понимание, что сейчас будет.
   Пальцы сами пережали ему сонную артерию, он задёргался, и дёргался, пока не потерял сознание.
   Я могла бы соврать, что это было актом милосердия, но это не так. Просто я опасалась, что одной рукой оттягивать тугую ткань неудобно, а уж когда добыча ещё и кричит... Я отодвинула повязки не сильно, чтобы потом вернуть их на место, а прежде чем приступить, вновь прижала его к земле, а ладонью прикрыла рот.
   Он очнулся, пока я пожирала его, и стонал так громко, как это позволяла моя рука. Его душа была уже слабой, держалась за тело едва ли вполовину, но она была человеческой, и такого блаженства моя мёртвая суть ещё не испытывала.
   Чувства мои обострились, силы увеличились, а часть воскресших эмоций, таких, как радость от насыщения и возбуждение от опасности, охватили мёртвую плоть.
   Странно, я совсем не помню его лица, только ту маску, что исказила его черты, смешав с засохшей кровью ужас и осознание обречённости.
   Моя первая настоящая кровь, мой первый пожранный человек.
   Мой первый настоящий грех и первая настоящая жертва. Жертва самой себе, моему алчному и проклятому существу. Мёртвым костям и гнилому мясу.
   Так я стала убийцей.
  
   20.
  
   Он давно затих, став ничем.
   Закончив, я утёрла кровь и натянула повязки обратно. Даже одноглазый слепец, мог с первого взгляда понять, что с ним стало, но я понадеялась, что товарищи не будут долго разбираться, а поторопятся сжечь или изрубить тело, опасаясь, что проклятая земля Города поднимает его.
   Я не ошиблась.
   Когда облюбованное для наблюдения дерево укрыло меня разросшимся рядом кустарником, часовой как раз проснулся и пошёл будить напарника, тишина в палатке раненого насторожила их. Судя по схожему росту и чертам лица, они были братьями, и понимали друг друга с полуслова.
   Обнаружив тело, они быстро выволокли его за стену, отрубили конечности и подожгли.
   Позже я узнала, что его звали Грион.
   Тогда, глядя на горящие останки, я испытывала лишь удовлетворение, которое, впрочем, вскоре сменилось ощущением недостаточности.
   Душа человеческая была моей главной пищей, это я постигла сразу, но вот именно эта конкретная душа не насытила меня полностью. Слишком слаба была её связь с умирающим телом.
   Мои силы возросли, и даже обрубок руки немного прибавил в длине, почти треть предплечья вернулась ко мне, но Голод лишь разгорелся с новой силой.
   Мало! Слишком мало! Нужно ещё.
  
   Вечером всё чуть не закончилось поножовщиной.
   Одна из женщин, с тяжёлой светлой косой, и двое из ушедших с ней чуть не подрались с часовыми. Женщина долго кричала и обвиняла, их, но те были непреклонны. Вторая, с коротким ёжиком каштановых волос пыталась примирить враждующие стороны, но безуспешно
   Четвертый из спускавшихся вниз, седой мужчина со шрамами и самым дорогим на вид мечом, задушил конфликт парой фраз, заставив враждующие стороны убрать почти вынутое оружие в ножны.
   Потом лагерь затих, но стало видно, что произошедшее разделило отряд.
   Теперь их скрепляла только общая цель, тайна забытых развалин удерживала всех вместе.
   А я заставляла себя выжидать.
   Новые силы шли на сдерживание Голода, на контроль рвущегося к живым тела.
   Ночью дежурили снова по двое, но теперь они менялись, один представлял кого-то из четверых, второй из опальных часовых.
   Разум понимал, что нужно подождать, но неутоленный Голод стал ещё большей пыткой. Чувствуя, что если просижу здесь до рассвета, то не выдержу, я, наконец, решилась.
   В то время на стене дежурили двое, тот самый юнец, любитель праздновать успехи, и второй из братьев.
   Удача сопутствовала мне - когда я подкралась ближе, парень о чём-то повздорил с молчаливым собеседником и, плюнув в сторону, отошёл от него по стене на пару десятков шагов.
   Сюда отблески от костра почти не доходили, а лунного света хватало, чтобы разглядеть, что ссора случилась не из-за погибшего товарища. Юнец, торопливо сгорбившись, нюхал порошок из небольшого кошеля на поясе. Пустынная плесень. Смелость, бодрость, а при большой дозе ещё и яркие сны.
   Кажется, он хотел занюхать немного, но не рассчитал и закашлялся, склонившись к краю стены. На мгновение луна блеснула в моих глазах, он увидел затаившуюся во тьме прямо под собой фигуру и хотел крикнуть.
   Не успел.
   Десять локтей оказались не такой уж и преградой для полусытой мертвячки. Я сумела схватить его за ворот куртки и стащить вниз одним рывком. От удара он потерял сознание, а потом просто не успел очнуться.
   Шум от удара должен был услышать второй, и потому я торопилась.
   Зубы рвали его горло, кровь брызгала во все стороны, а душа, мягкая, нежная, юная и невероятная досталась мне.
   Вся.
   Оклики напарника я услышала не сразу. Не дождавшись ответа, он не стал идти на разведку один, а растолкал весь лагерь.
   Когда факелы выхватили из темноты скрюченное тело, я всё ещё была недалеко.
   Вынув из кошелька парнишки горсть порошка, обошла комплекс с другой стороны, и посыпала искрящейся пылью сброшенный впопыхах вторым часовым плащ.
   Отряд не спал до утра, сбившись в кучу у притащенного к костру тела, они ждали всего: нападения, криков и рычания, но лес был тих, и я была тиха.
   Из всё того же кустарника я наблюдала, как сосредоточено и тихо они обсуждают планы и пытаются что-то придумать. Теперь нужно было лишь напрячь слух, чтобы слышать их шёпот, ругань и проклятия.
   Братья хотели сразу сбежать, но остальные упёрлись, цель их казалась важнее всех ужасов ночи.
   А потом настал рассвет, и порошок нашли на плаще одного из братьев. Я оказалась права, решив, что парнишка баловался плесенью тайно и один, и что плесень на плаще может указать на повод для убийства. Как они не перебили друг друга, не знаю, но доверия к братьям у остальных совсем не осталось.
   И всё же их миссия требовала спуститься в комплекс ещё раз, и все здоровые руки и ноги сейчас нужны были особенно. Седовласый рассудил так: четверо спустятся, как обычно, а дежуривший с убитым брат пойдёт с ними. Ещё одна пара рук пригодится, а он будет перед глазами. Знавший о своей невиновности часовой согласился.
   Перед спуском они сожгли парнишку, а когда оставшийся караулить брат затоптал останки, солнце уже вовсю светило.
   Потом я почувствовала, что пальцы левой руки могут рвать травинки вокруг.


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"