Аннотация: Жених по незнанию надевает обручальное кольцо на палец статуи Венеры и лишается накануне брачной ночи своих гениталий. Что случилось потом можно узнать из рассказа.
"Смех возвел я во святыню; вы, высшие люди, научитесь-ка смеяться."
Ф. Ницше. "Так говорил Заратустра".
От автора
Первым этот удивительный случай рассказал английский летописец XII века Вильгельм Мальмсберий-ский. С тех пор наша история приобрела массу интерпретаций. Ее сюжет использовал Гейне в "Стихий-ных духах". Герольд взял ее фабулу для оперы "Цампа", Пуни - для балета "Мраморная невеста". Про-спер Мериме обработал в волнующей повести "Венера Ильская".
Эта легенда показалась мне занимательной, и я решил присоединиться к приятной компании, предложив свой вариант рассказа Вильгельма Мальмсберийского.
Свадьба была в разгаре. После нескольких рюмок самогона гости стали разговорчивыми, никто уже не смущался окружающих, и все до хрипоты кричали "Горь-ко! Горь-ко!"
В тот день женились Емельян и Ксюша.
Отец жениха арендовал сельский ДК, так что места хватило всем. В огромной гостиной дома, который когда-то принадлежал помещику Меркулову, расположили столы в виде буквы "П", чтобы гости могли себя показать, и на других посмотреть, а главное, весь вечер видеть молодых.
- Танец новобрачных,- заплетающимся языком объявил завклубом Кондратий Степанович, который-то и на трезвую голову был слаб умом, а уж подвыпив, был совершенным пнем. Степаныч включил магнито-фон, и зазвучала заезженная запись вальса, которая неизменно начинала танцевальную программу на всех свадьбах, справляющихся в деревне Верхние Кочки.
Емельян, как бальный танцор, гордо вывел Ксюшу на центр площадки, сделал с ней несколько па, потом уткнулся носом в ее плечо и так протоптался весь танец.
После окончания вальса гости зааплодировали, заулюлюкали и принялись дружно кричать, то есть, изви-ните, ошибся, начали орать: "Горь-ко! Горь-ко!! Горь-ко!!!", а молодые на виду у всех стали заглатывать друг друга, видимо представляя, что кто-то из них - питон, а кто-то - кролик.
Тем временем Степаныч дербанул полстакана горячительного, сменил катушку, нажал на кнопку "пуск", и все смешалось в доме Меркуловых: заплясали и гости, и стены, и люстры, и двухсотлетние колонны. Не плясала лишь статуя богини Венеры, одиноко стоявшая в углу зала.
Свидетель молодоженов Алексей, приплясывая рядом с женихом, подталкивал его локтем в бок, наме-кая: "Пошли, выпьем".
А прыгающий Емеля мысленно молился, чтобы быстрее кончились эти скачки - сильно жали новые туф-ли, а палец сдавливало обручальное кольцо.
В помещении царил полумрак, и жених, пользуясь этим, прыжками молодого кенгуру отскакал к статуе Венеры, снял одну туфлю, помассировал ступню, потом - другую. А вот кольцо деть было некуда. Порт-ному велели сшить костюм без карманов, потому что невесте не нравилось, что на людях жених будет держать руки в карманах. К счастью, а может, к несчастью, рядом громоздилась статуя, у которой были изящные руки с длинными, тонкими пальцами. Емельян решил: "Ничего с кольцом не случится, если оно некоторое время повисит на безымянном пальце незнакомого божества". Он надел ей кольцо, а сам, как молодой жеребец, ускакал в толпу.
Гости потряслись еще немного. Потом Степаныч выключил музыку, произнес уже изрядно заплетаю-щимся языком: "Ну вот... еще разик... чтобы подстыть. А апосля надо... еще дербануть..." И включил медленную композицию. Жених повис на невесте и засеменил к гипсовому изваянию. Емельян протянул руку за спину Ксюши, нащупал кисть Венеры. Кольцо было невозможно снять. Он резко бросил взгляд на богиню и в полумраке увидел ее сжатый кулак. Статуя показывала ему кулак, по лисьи прищурив глазки. Кольцо еле заметно поблескивало на безымянном пальце. Жених, закрыл глаза, надеясь, что на-важдение исчезнет, и тут же открыл их, теперь вместо кулака Венера показывала кукиш - кольца на руке не было!
Емеля с Ксенией отпарковался от памятника. Жених как был с открытым ртом, так и не закрыл его. Лицо охватил столбняк. Музыка резко оборвалась, включился свет, вспышка которого помогла побороть вне-запный паралич. Емелька закрыл рот.
- Ты иди... п-п-пока, - заикаясь, сказал он невесте, - а я... с-с-сейчас.
- Емелюшка, что случилось?
Он сделал знак двумя ладонями, отталкиваясь от нее, что, по-видимому, означало: все в норме.
Уже при полном свете он подошел к гипсовой обидчице и увидел, что никакого кольца ни на правой ру-ке, ни на левой у нее не было, она стояла все в той же позе, в которой запечатлел ее крепостной Фома в девятнадцатом веке. Пораженный случившимся, Емельян вернулся на свое место. Правую руку при-шлось спрятать под стол.
События в ДК шли своим чередом. После того, как Кондратий Степанович отбыл в мир помутившегося сознания, роль тамады выполнять стало некому, поэтому мужики сгруппировались и начали обыч-ную пьянку. О женихе и невесте скоро все забыли.
Свидетель, сидя на месте невесты, толкнул жениха локтем:
- Пошли отольем.
Ребята, заплетаясь в собственных ногах, вышли на улицу и зашли за клуб. Там был разбит небольшой сквер. Каждый подошел к своему дереву. Алексей расставил широко ноги, как заправский полицейский из американского боевика, который собирается стрелять не из пистолета, а из гаубицы, расстегнул ши-ринку... Емельян чисто машинально повторил те же движения, забрался в штаны... Хлоп, хлоп...
Там ничего не было.
Нельзя сказать, что там было что-то другое. Этого там тоже не было. Но там отсутствовало и то, до чего Емельян дотрагивался всю свою сознательную жизнь. Там находилась ровная кожа, ничем не отличаю-щаяся от кожи на лбу. Это-то и удручило Емелю.
Вдруг Алексей, стоявший рядом в позе американского стрелка, с грохотом провалился под землю. Она со скрежетом разошлась под ним и с тем же звуком сошлась над его головой. Все произошло настолько не-ожиданно, что свидетель не произнес ни слова.
Между деревьями возникло голубое свечение. "Марсиане... - промелькнуло в помутневшем разуме же-ниха, - они и сперли... для исследований..." Но сияние соткалось в тело девушки. Она была сказочно красива, к тому же на ней ничего не было, если не считать голубого шелка, слегка затеняющего тело. Ее кожа издавала голубое свечение, так что даже в вечерних сумерках ее богатство было хорошо видно. "А-э-ли-та",- неуверенно пульсировала в голове жениха мысль.
Девушка, держа за спиной руки, медленно приблизилась к нему.
- Привет, женишок, - сказала она.
- З-з-з-дра-сь-сь-те.
- Ну так что, сегодня ты со мной проведешь первую брачную ночь?- голосок ее был певуч и нежен.
- М-м-м, я это... ж-женат.
- Но ты ведь и мне на палец надел обручальное кольцо. А я не люблю, когда обманывают.
Тут только Емельян разглядел, что перед ним стоит его гипсовая обидчица - Венера. Только она была не бела, а голуба, не мертва, а жива.
- Отдай кольцо!- рявкнул он.
- Возьми,- она протянула левую руку, разжала ладонь - там блестело его кольцо.
Жених сначала украдкой, боясь, что она отдернет руку, потянулся к кольцу, потом - хвать -схватил его, как голодная собака мозговую кость.
- Забирай,- снова запела Венера,- для тебя мне, душенька, ничего не жалко. Но твой, как ты любишь вы-ражаться, "инструмент", останется у меня.- Она подняла правую руку вверх, в которой был его член и поболтала кистью. Раздался мелодичный звук колокольчика, как бы определяя русским словом (му...звон) своего владельца.
- Стой, стерва!- прорычал Емеля, придавая своей фразе боевой оттенок.
А она, не перебирая ножками, все так же мило улыбаясь, удалялась вглубь парка.
Емелька рванулся с места, расцарапал лицо о ветки деревьев, упал и выронил кольцо. Оно, повинуясь волшебной силе, покатилось по траве, взлетело и скрылось за богиней.
Помятый, оборванный, поцарапанный вернулся Емельян в ДК.
После боя с зеленым змием выглядело классически: русские воины, сраженные легендарным драконом, как на Куликовском поле, лежали грудами. Степаныч, завалив радиоаппаратуру, висел на магнитофоне, как смертельно раненый Илья Муромец. Кто-то из бойцов свалился под стол, кто-то устроился на подо-коннике. За столом, между прочим, воткнув классически физиономию в салат, спал Алексей и делал вид, будто бы земля его и не заглатывала.
Картина - вполне натуралистическая: пьяные гости, свидетель в салате. Жених был тоже вполне нату-ральным - слегка пьян, немного подранен и нес всякую околесицу. Невеста встретила его, совсем без вымысла произнеся сакраментальное: "И тут нажрался!".
Ксюша вела нареченного по деревне. Он бормотал что-то о кольце, о гениталиях, о богине. Она тяжело вздыхала. Но такова доля женская: насильно вас никто не выдает замуж.
Придя в дом к Емельке, она раздела его, но не полностью, сняла только костюм, а исподнего не тронула. О первой брачной ночи нельзя было и мечтать.
На следующий вечер, разбирая постель, она сказала:
- Надеюсь, хоть сегодня ты приступишь к своим обязанностям?- и в предвкушении сладости забралась под одеяло.
- Нечем,- пробурчал он.
- Как это нечем?
- Это очень больной вопрос, и я о нем уже думаю,- философски изрек молодой, ныряя под одея-ло в бесформенных трусах.
- Какой еще больной вопрос? Ты что придуряешься?- Ксюша истомно изогнулась всем телом, как змея подколодная, и тут же произнесла:- Ну, возьми меня, милый, покрепче.
- Я бы взял тебя с радостью, да нечем брать-то.
- Обвей меня лианами любви.
- Я бы обвил, Ксюшенька, да лианину кто-то срубил.
- Миленький, испей меня до дна.
- Я бы испил, да шланг исчез.
- Ну, Емелюшка, ну, миленький, хоть разик.
- Я же тебе ясно сказал: нет его у меня.
- Он что, у тебя от водки совсем отпал? Но я это мигом исправлю,- сказала она, скрывшись с головой под одеялом.
- Не надо!- истошно завопил Емеля.- Не трогай! Не трогай! Не снимай! Не снимай! Там ничего нету! Я же сказал: не-е-ту-у!
После непродолжительной борьбы Ксения вылезла из-под одеяла, любовно прижимая к груди мужнины трусы. Губы ее дрожали, из глаз текли слезы. Она окаменела, и в таком состоянии находилась ровно ми-нуту и одну секунду.
- Как же это... как же это случилося! Ох, несчастная я, разнесчастная, с уродом обвенчалася, теперь горе-горькое буду мыкать всю оставшуюся жизнешку,- стала причитать она, но вдруг резко изменила тон.- Нет! Не бывать этому! Уж лучше пусть меня вся деревня..., чем жить с таким несчастием.
- Ксюшенька, миленькая,- заблеял муж,- не виноватый я, она сама его заграбастала.
- Кто заграбастал?! Мерзавец эдакий! И ты смеешь мне врать! Он что же, отстегивался, что ли? И На-ташка прихватила его на сеновале?
- Не-е-ет!- ревя белугой продолжал сЮпруг,- обручальное кольцо сильно жало и ботинки тоже. Вот я и надел ей на палец.
- Ботинки,что ли?
- Причем здесь ботинки? Кольцо я одел этой гипсовой дуре, что в ДК стоит.
- Угу,- Ксюша моментально успокоилась и продолжала.- Значит, не успел мне надеть кольцо, как тут же пристроил его на палец другой. Интересное дельце.
- Но она ведь неживая. Стоит дура из гипса. Кольцо жмет вместе с ботинками. Карманов нету! Почему бы не одолжить ей кольцо на несколько минут?
- Понятно, понятно. Теперь мне все понятно,- она села на кровати, мстительно скрестя на груди руки.- Ты одолжил ей на несколько минут кольцо, а она за эту услугу навсегда забрала твое хозяйство. Нет!- отмахнулась уже жена.- Развод и точка!
- Но ведь я люблю тебя, дорогая.
- Скажи, кому такая любовь нужна? Допустим, сегодня поговорим о звездах, завтра ты мне стихи почи-таешь, а послезавтра что ты сможешь сделать? Пойми, я ведь человек, и ничто гомосапиенское мне не чуждо. И это тоже.
- Может, это лечится как-нибудь?
- Не знаю, не знаю. Говорят, иногда эта штука на лбу растет, вероятно, и там его вырастить можно. Толь-ко вот какими пестицидами ты его удобрять будешь, науке это пока неизвестно. Но не думай, что я против. Попробуй, поэкспериментируй, юный мичуринец, может, к старости Нобелевскую премию от-хватишь. Только сначала подумай: картошка и та треть года растет, а сколько будет произрастать он? Прости, Емелюшка, но я так долго ждать не смогу.
- Ксюша, родная...
- Постой, мы еще не породнились.
- Милая, дорогая, прошу тебя, не разводись. Я добуду его, я отыщу.
- Как в старые, добрые времена: лихой молодец садится на коня и едет отыскивать пропавший, где-то оброненный, кем-то унесенный свой член. Оригинальная завязка для романа,- продолжала издеваться разгневанная девственница.- Хорошо, завтра же я снаряжу тебя в путь-дороженьку. Только простите за оплошность: коня у меня нет, осла тоже, метро в Верхних Кочках еще не прорыли. Хоть и говорят: в но-гах правды нет, но придется тебе, милый, отыскивать ее, пешком топая по дорожке!!! А теперь я больше разговаривать не желаю.
Они отвернулись друг от друга и так провели вторую брачную ночь.
На следующее утро Емельян отправился к местной знахарке. Зашёл во двор. Отворил незапертую дверь.
- Бабусь, я к вам на лечение пришел,- прокричал Емеля, войдя в избу.
- Сказывай, сказывай,- выходя в сени, произнесла бабушка беззубым ртом. Она была стара, но ещё уве-ренно шаркала по скрипящим доскам.
- С чего начать-то?
- Начни с конца, он и приведет тебя к началу.
- Как это... женился я, значит,- он замолчал, не зная, как продолжить свои мемуары.
- Поздравляю, поздравляю!
- Да не с чем поздравлять, бабуля. Жениться-то женился, а вот ладу жене не дам.
- А-а-а!- обрадовалась знахарка.- Как это по научному-то? Вспомнила! Ампотенция. Ампотенчик ты мой, миленький, не тужи, это легко лечится,- она подошла к шкафчику, открыла скрипящую дверку, взя-ла с полки склянку, наполненную мутно-зеленой жидкостью.- Пей енту микстуру перед тем, как станешь почивать, сила сама к тебе и вернется. Мой дедок к этой склянке так пристрастился... Ну, проказник, ой, баловник!
- Нет, бабуся, не импотент я сроду.
- Что ж ты голову мне морочишь, говори внятно. Ампотенция - этот пузырек, а нет, нужон другой.
- Трудно объяснить.
- Давай я тебе подскажу, раз ты такой бестолковый. Недержание мочи?
- Н-н, - отрицательно мотнул он головой.
- М-м-м, как его. Проклятый склероз. Когда пристают к лошади, али к козе? А-а-а! Скотоложство?!
- Бабуль, ты что рехнулась что ли? Я же тебе ясно сказал: женился я, а в ДК повесил обручальное коль-цо...
- Так ведь это в ЗАГСе делают...
- Да не жене повесил!- нервы у Емельки стали сдавать.- А повесил бабе гипсовой, что в ДК стоит,- он изобразил позу статуи.- Танцевали мы, кольцо сильно жало...
Тут он более или менее складно рассказал случившееся.
- Ах, вон оно что. Как же ты умудрился так вляпаться?- и вдруг знахарка неожиданно потребовала.- По-кажи!
- Да ты что, бабуль, зачем тебе срам-то показывать?
- Ты же говорил: нет там никакого сраму, тады показывай.
Емеля потоптался на месте, но делать нечего, спустил штаны - между ног по-прежнему ничего не на-блюдалось, кроме лысины.
- Да, чисто сработано, под самый корень обрубили,- осматривая гладкую промежность, заключила зна-харка.- Хоть бы шрам остался... К Бабе Яге тебе, мил чудак, придется обратиться. Только она может знать: кто да как его отхватил.
- Как же я ее найду?
- Сынок, ты темный что ли? Сказок не читал ни разу?
- Какие сейчас сказки? Сейчас вон - фильмы ужасов: у-у-у! Эротика: а-а-ах! А про сказки все забыли, бабусь. Не до сказок новому поколению.
- Ну так вот, новый отпрыск, слухай,- она зашаркала к комоду, из которого достала шерстяной клубок.- Зайдешь в лес, бросишь его, он и покатится. Куды он побежит, туды и ты ступай. Он тебя и приведет ку-ды надобно.
Зашел в лес Емелька, бросил клубочек, он и покатился. Куда клубок катился, туда и Емелюшка бежал, чтобы быстрее отыскать запропастившиеся гениталии. Катится клубок, катился и выкатился на поляну. Вокруг стояли исполинские ели, подпиравшие своими макушками синее небо.
"И откуда такой лес взялся,- подумал Емеля,- вблизи Верхних Кочек - одни лесополосы и те хилые".
Посредине поляны, как полагается, стояла избушка на курьих ножках.
"Как там, в сказке?- вспоминал он.- Избушка, избушка, повернись к лесу задком, а ко мне - передком. И опять неправда. В нашей деревне нет ни одного дома, у которого вход - спереди. У всех - либо сбоку, либо сзади, но чтобы спереди?.. Это у американцев - спереди. Ах, американцы, американцы, все делают как в русских сказках, даже двери".
Емельян вслух произнес сказочное заклинание, поправив его. Изба повернулась. Он поднялся в нее. Как обычно, в этот момент за окном что-то засвистело, что-то прогрохотало, и в сени вошла Баба Яга, будто за углом его поджидала.
- Фу, фу, фу, русским духом пахнет...
- Успокойся, бабушка, что ты одно и то же повторяешь? Русским духом, русским духом... Тыщу лет жи-вешь, а нового ничего не придумаешь.
- Ба! Сродственничек!- растаяла бабулька,- не чаяла тебя и увидеть-то. Думала, помру, а на муженька внучкиного так и не погляжу.
- Ты еще моих детей переживешь...- машинально начал Емеля, но тут осекся.- Какой такой внучки?!
- Вареньки моей. Варвары. Ты что ж, не разумеешь, с кем обвенчался?
- Вар-ва-ры?!- Емеля, словно Иван Великий, сдвинул брови к переносице и повелительно насупился.- Бабуль, это случайно не та, которая в нашем ДК стоит? Ее еще Венерой величают.
- Она. Конечно, она. Но ты не слухай это, милай. Это она все придумала. Она ж все за нонешней моло-дежью тянется. И глядит все туда же, в заморские страны, в греки.
- Бабуль, на греков сейчас никто не и смотрит, сейчас на американцев все заглядываются, только они у всех на уме.
- Странно, а в мою молодость все византийцы да византийцы... М-м-м, времена все ж меняются. Ну, да ладно. Садись вот сюды, у окошечка. Сейчас что-нибудь соображу.
Баба Яга взмахнула скатертью-самобранкой - на столе появились яства. Здесь была и ка-ша с мясом, и пельмени русские, и пирог с грушенькой, и варенье земляничное, и блины масляные, и, как подобает в русской кухне, четверть самогона.
- Бабуль, ты ж говорила: ждала, ждала,- недовольно начал Емеля,- а по столу-то этого не скажешь.
- Чаво не скажешь?- не поняла Яга.
- Как ты меня ждала. Ты бы мне гамбургеров зажарила, хот-догов наготовила.
- Хоть чаво?- переспросила ведьма.
- Хоть догов. В переводе означает "горячая собака".
- Ты что, извращенец, что ли? Ну, горячие жабы - куды ни шло, а тебе горячих собак надобно.
- Это так переводится. А на самом деле, это сосиска в тесте.
Баба Яга поморгала глазенками, а потом и говорит:
- Ты откуда, мальчик, с Верхних Кочек пришел, али со статуи Свободы свалился?
- О-о-ох, глупая ты, бабулька, а еще волшебницей называется. Да я б на твоем месте коттедж здесь от-грохал! Видик бы завел! Стереосистему засобачил! На "Мерседесе" бы по лесу рассекал! А ты... Как ты живешь?! На помойном ведре летаешь! Квартира паутиной заросла! Холодильника нету! Дом без фунда-мента. Вместо него куриные ноги торчат! Что за жизнь? Ни-ще-та!!!
- Говоришь, значит, коттеджа...
- Ага.
- Мерседеса...
- Да-а!
- Стереосистема?
-Угу.
- Слухай, голубчик, ты здесь словами заморскими не сори - в избе и без того сору достаточно. А вот что за голубь сизокрылый ко мне залетел, я уже уразумела. Вот мое словечко: не нужон такой безалаберный мужик моей Вареньке! У нее и без тебя мозги закручены. Так что дергай-ка отсель побыстрее!
- Так я за этим и пришел.
И Емельян рассказал все по порядку, закусывая между словами.
- Вот оно, значит, как,- заключила колдунья.- Превратилась в статую, хитростью завладела кольцом, а теперь здесь порхает, как мотылек беззаботный и трезвонит, и трезвонит: я замужем, замужем, замужем! Сама же, можно сказать, насильно увела чужого мужчинку. Вот они, нонешние нравы! Но ничаво... От-говорить мы ее, конечно, не отговорим, а вот хитростью взять, возьмем.
И Баба Яга рассказала Емеле, как это сделать.
- Все усек, о чем я тебе втерла?- незаметно для себя перешла на жаргон бабулька.
- Ага,- сияя, ответил Емеля.
- А теперь пойдем в курятник. Петя мигом отвезет тебя к Вареньке.
Баба Яга покинула избушку и пошла к покосившемуся сараю. Емеля шкондылял следом. Они вошли в курятник.
- Пе-етя, Пе-етя, Пе-етень-ка,- стала звать старуха, судя по имени, петуха.
- Чего тебе надобно, старая?- донеслось с чердака.
- Хватит тебе яйца высиживать, все равно от тебя проку нету, спускайся наниз.
- Вот еще...
Наверху послышалась возня. Петух, видимо, нехотя поднялся, что-то бубня себе под клюв, прошелся по чердаку и, подойдя к лестнице, миновал ее и свалился вниз. Он упал, как тяжеловесный бегемот. Ба-а-а!!! Да это вовсе не петух был! На земле стоял двуглавый орел, росту - метр пятьдесят, если не считать го-лов, телосложения плотного. Одна его голова была в красноармейке, а другая, правая, в короне Россий-ской империи. Та, которая в красноармейке, чем-то была похожа то ли на Ленина, то ли на Зюганова. А правая, что в короне,- ну, вылитый Борис Николаевич! Левая голова была вся в перьях, а правая походи-ла на голову страуса, ее
шея была лысая, что промежность у Емельки, только в некоторых местах торчали перышки.
Емельян опешил, но потом оправился и спросил у Бабы Яги.
- Чего это у него с правой головой-то?
За нее ответила сама голова:
- Линяю...
Левая голова отстранилась в сторону, пренебрежительно посмотрела на правую, а затем вымолвила:
- Какой там линяет! От самогона у него все перья выпали, пьет все, что горит.
- Ладно, хватит вам браниться,- вмешалась бабулька.- Надо вот ентого отпрыска отвезть к Вареньке.
- А магарыч?!- заорала правая.- Плати старая свободно конвертируемой валютой.
- Потом будет и магарыч,- пообещала бабушка.
- Потом будет и Варенька,- уперлась правая.
- Хорошо, хорошо,- пошла на компромисс Яга,- возьми, пропоец эдакий.- Она достала из-под полы чет-верть самогона и отдала орлу.
Он схватил бутыль правым крылом и вмиг опорожнил ее содержимое. Левая голова презрительно смор-щила клюв и, сплюнув, сказала:
- Нельзя же так, братец.
- Ты ж не пьешь. Но ничего, ничего, - прогундосила правая.- Через кровь и до тебя дойдет. Глазки у нее сразу потускнели. Взгляд стал осоловелый, умиротворенный, добрый.
- Из чьего репертуара-то?- корона на правой голове покосилась.
- Мою любимую,- доверительно произнесла бабулька.
- А-а-а, енту, что ли? Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю...
Правая голова пела невпопад, а левая сторонним зрителем наблюдала за выкрутасами братишки.
- Браво, браво,- в конце песни захлопала в ладоши Баба Яга.- Отвези, голубчик.
- Ну, ладно, садись, существо бесполое.
Емеля изо всех сил дал пинка орлу, тот подпрыгнул, а голова в красноармейке обиделась:
- А мне-то за что?
- За компанию!
Жених взгромоздился на орла, птица расправив крылья, страусом выбежала во двор, а затем, как ракета "земля-земля", с грохотом взвилась в небеса.
Когда орел с наездником проник за облака, двухголовая птица тут же пошла на снижение, и звук из гула ракеты превратился в вой пикирующего бомбардировщика. У Емельки дух захватило от виражей пьяного штурмана, ибо правая голова управляла полетом.
Как только орел перешел на бреющий полет, Емельян увидел местность, над которой они снижались.
Это был все тот же Нью-Йоркский залив, и над ним все так же возвышалась статуя Свободы, державшая в левой руке книгу. На ее венце все так же было семь лучей, которые символизируют семь морей и семь континентов мира. Все вроде было, так, как положено, кроме... Когда орел по спирали планировал вокруг статуи, Емельян увидел, что в правой руке, поднятой к небу, вместо факела она держала каменные гени-талии.
У нас на Руси всегда так: левые не понимают того, к чему клонят правые, а правые не ведают того, что делают левые. Пока орел с Емелькой планировал вокруг произведения авангардного творчества, над ста-туей, казалось, продолжали трудиться невидимые ваятели: на ее балахоне появилось смелое декольте (по пояс), снизу балахон укоротили, превратив в мини-юбку, которая обнажила стройные ножки Свободы. А лицо ее стало таким знакомым Емельке, что он в сердцах сжал кулаки и затрясся от злобы. Орел призем-лился у подножия статуи.
Через некоторое время на землю в летательном аппарате, напоминающем не то огурец, не то что-то дру-гое, проникновенный читатель догадывается о чем я говорю, спустилась Емелина обидчица.
- Петя! Петенька!- обрадовалась она орлу. Емелю, будто бы и не увидела.- Как добрался?
- Ничего,- проковыряла слова правая голова, левая брезгливо промолчала.
- Спой, Петенька, ты ж у нас птичка певчая. О хорошей жизни так поешь, что народ заслушивается и де-лает все, что ты не пожелаешь.
В небе раздалась мелодия ламбады. Левая голова, уже ничего не смыслившая, запела:
- Лава-анда-а-а...- но каким-то макаром поняла свою оплошность, прокашлялась и произнесла: - Что-то в ушах звенит. Наверное, после полета. Спою как-нибудь в другой раз.
Она бессильно свесилась на груди и уже в бреду проговорила:
- Если цены поднимутся, положите меня на рельсы...
Левая голова, обращаясь к Емеле, презрительно сказала:
- Он у нас, как дракон, непобедимый. После каждого поднятия цен его клали на рельсы, пройдет поезд, если, конечно, шахтеры не забастуют, голова и отвалится. Пройдет день-другой - новая голова выраста-ет! Истина народная: пьяному все нипочем!
- А ты зачем пожаловал?- внимание Вареньки сконцентрировалось на Емельяна.
- С тобой буду жить, делать нечего.
- Что, Ксюша уже надоела?
- Нет, но и с ней нельзя при таком-то здоровье.
- Значит, прижало?
- Угу. Давай, ты это... Может, вернешь то, что на днях прихватила?
- Бери,- она подошла к летающему огурцу, достала красненький футлярчик и небрежно швырнула его Емельяну.
Он кое-как поймал драгоценный футляр, подул не него, бережно открыл: окруженный перламутровым бархатом, внутри лежал его собственный член.
- Что-то он сморщенный какой-то?!- возмутился жених.- Без меня, наверное, совсем его заэксплуатир-вала?
Варенька подошла, заглянула через Емелькино плечо в коробочку и сказала:
- Какой брала, такой и возвращаю. Ничуть он не сморщился, просто запрел немно-го.
- Так, проветривать надо было.
- Я ж не знала, как с ним обращаться. Инструкции не прилагалось. А вообще-то и за такой скажи спаси-бо. Или мне забрать назад?
- Не надо!
- Тогда запомни мои слова. Понадобится он тебе - пристегни, попользуйся; надобность отпадет, отстег-ни и положи на место. Пусть в футлярчике покоится.
- А где кольцо?
- Войдешь в доверие - получишь и кольцо.
- В этот момент с неба посыпались феи - приближенные Вареньки. Они были красивы до умопомраче-ния. Одеяния их были столь же смелые, как и у предводительницы: короткая юбка и больше ничего.
- Знакомься: мои подружки,- обобщенно представила их Венера. - А это мой муженек. Что он прикажет вам, то и делайте, угождайте ему, как мне.
- Слушаемся,- хором ответили нимфы и сделали реверанс.
"Вот это жизнь",- подумал Емеля, чувствуя в себе прибывающие силы султана. Внутри футлярчика его дружок так резко напрягся, что ударился головкой о крышку. "Надо бы побыстрей его испробовать",- подумал он, а вслух спросил:
- Варенька, что это за город? На Нью-Йорк похоже, но статуя какая-то голая и дома грибообразные. Все думаю, да никак не могу сообразить, что они мне напоминают. А... и он тут же замолк.
- Это мой город. Я долго готовилась к твоему приезду. И все сделала так, чтобы каждая мелочь напоми-нала тебе о твоей неполноценности. Гениталии - у тебя, а колечко-то - у меня. И пока я сама не отдам его тебе, твоя ущербность останется вечной. Ну, ладно, некогда мне с тобой судачить. Ты пока порезвись с девочками, а я по делам смотаюсь.
Она запрыгнула в летающую люльку и умчалась прочь.
Нимфы принялись разучивать танцы, а паренек приценивался к ним, чтобы осуществить план Бабы Яги. "Помни,- сказала напоследок колдунья,- для тебя главное не "хозяйство", а кольцо! Не достанешь коль-ца, так и останешься на всю жизнь хилым".
Наконец Емельян выбрал подходящую нимфочку - хорошенькую, простенькую, чтобы не артачилась, и наивную.
- Может, познакомимся?- подкатил он к ней.
- Давайте.
- Емельян.
- Дуся.
- Вот что, Дуся, ты все помнишь, что тебе было велено Венерой?
- Ага.
- Давай встретимся где-нибудь в укромном местечке.
- Давайте. Укромное местечко находится на пересечении 21-й улицы и Пенис-стрит,- взяла в свои руки инициативу нимфа.
"А она неплохо сечет", - подумал Емельян, а вслух произнес:
- Что там располагается?
- Стриптиз-бар для импотентов.
"Вот тебе на!"
- Вы найдете его?
- Постараюсь.
- Через два часа я буду там.
В назначенное время он был на месте. Дуся спустилась с неба.
- Заглянем в бар?- спросила она.
- Зачем нам бар, пошли лучше в подъезд.
Он заранее пристегнул дружка и теперь ощущал, как тот упрямой головой упирался в штанину.
- А что мы будем делать в подъезде?
- На лифте покатаемся.
- Вы никогда не ездили на лифте?
- Я живу в деревне, так что лифт мне без надобности. Но я всю свою сознательную жизнь мечтал прока-титься на лифте.