Палата номер триста семь ничем не отличалась от обычных одиночек, куда сажали особо буйных больных. Это была маленькая комната с кроватью, прислоненной к обитым стенам, и зарешеченным окошком, еле пропускавшим солнечный свет. Только вот пациент здесь находился необычный.
- Здравствуйте, - сказал я, открыв дверь палаты.
Позади меня встал толстый медбрат, хотя предосторожность была излишней: Ивана Петровича поместили в одиночную палату из-за социофобии, а не из-за буйного нрава.
- Привет, - бодро ответил пациент. Я жестом указал, чтобы за мной прикрыли дверь.
- Как вы себя сегодня чувствуете?
Сухие губы дернулись, и на лице Ивана Петровича появилась улыбка, а единственный глаз (вторую половину лица уродовал дикий шрам) уставился на меня.
- Ты каждый раз меня об этом спрашиваешь, хотя именно здесь я чувствую себя лучше всего.
- Просто вы так выглядите...
- Ладно-ладно. Это твой хлеб - интересоваться моим здоровьем. У меня нет претензий, - старик хохотнул. - Кстати, я смотрю, ты все-таки принес мне, что я просил. Спасибо огромное!
Я держал в руке складную доску, а в кармане халата у меня лежали цветные мелки, но отдавать набор старику я не спешил.
- Я понимаю, зачем вам понадобились именно мелки - чтобы можно было легко стереть, но я не хочу, чтобы вы стирали ваши рисунки. Пообещайте, что будете сначала показывать их мне.
Старик сощурил глаз, покивал, но не мне, а словно соглашаясь со своим внутренним голосом, а потом сказал:
- Хорошо, но только если ты пообещаешь, что станешь моим персонажем. Я хочу рисовать тебя, - пояснил старик, но я и сам уже догадался об этом.
- Уговор, - сказал я и протянул Ивану Петровичу весь набор.
После посещения старика я продолжил обход, а потом вернулся в свой кабинет и зарылся в бумажках. Через полчаса ко мне вошел Даниил Алексеевич, наш заведующий отделением.
- Олег Павлович, почему у Деменчука в палате оказалась доска с мелками? Кто разрешил?
- Он... - хотел объяснить я, но зав продолжал:
- Мне пришлось следом за вами обойти все отделение. Почему я должен заниматься такой фигней? Или мне больше делать нечего? - распаляясь, он вывалил на меня целую тираду. - Какого, извини, черта, тогда наше отделение вообще нужно, если каждый псих может получить то, что захочет!? А если он ударится об нее? Это у тебя лечением называется?
- Дани... - открыл я рот, но зав опять перебил.
- Сейчас же лично пойдешь и отберешь! Понял меня?
Я кивнул, не в состоянии ответить что-либо вменяемое. Даниил Алексеевич вышел, хлопнув дверью, а мне ничего не оставалось, как выполнить указание. Я терпеть не мог заведующего: он общался только криком, да еще и лечил не по уму, а словно по "уставу", который сам же для себя придумал. Но, так или иначе, я пока был его подчиненным и не мог ослушаться.
Через минуту я вновь был в палате Ивана Петровича.
- Я должен забрать у вас доску с мелками.
- Почему? - удивился старик.
- Даниил Алексеевич недоволен.
Иван Петрович хмыкнул.
- Хорошо, только можно часика через два? Я дорисую то, что начал.
- Нет, давайте сей... - тут я увидел начерченную мелками на доске картину. Это была именно картина - идеально прорисованное помещение, чем-то напоминавшее мой кабинет, со всеми мелкими элементами и деталями; черт побери, я мог поклясться, что рассмотрел пыль на полках книжного шкафа!
Я молча вышел из палаты, оставив старика дописывать это чудо (он ведь еще должен был нарисовать меня!).
У себя в кабинете я опять зарылся в бумаги, и через час опять вошел завотделением.
- Ты охренел!? - с порога закричал он. - Я тебе когда сказал забрать доску!?
Словно ртуть, мое раздражение начало подниматься, и скоро градусник терпения лопнул.
- Я тебя уволю к чертям, если ты... - заходился Даниил Алексеевич.
Сам не осознав как, я двинул ему в нос. Кровь брызнула из ноздрей. Заведующий замолчал и вытаращился на меня, словно увидел призрака.
- Сами не лечите, так не мешайте другим, - огрызнулся я.
Даниил Алексеевич захлопал ресницами.
- Будь ваша воля, вы бы отрезали пациентам пальцы, чтобы они не закололись ими! Может, хватит маразма, а?
- Мы еще поговорим, - тихо произнес заведующий и вышел вон.
Я остался один. Работать после этого случая стало невозможно, в голову то и дело лезли посторонние мысли. Я так и просидел, уставившись в стол, пока не закончилась смена.
Через день, узнав, что заведующий взял больничный, я первым делом поспешил к Ивану Петровичу.
- Что ж ты не зашел тогда? - бросил старик.
Я пропустил его реплику мимо ушей. Не зашел, так как думал, что заведующий со второго раза отобрал набор.
- На вот, посмотри. - Он протянул мне доску.
На ней оказался изображен мой кабинет; наклонившись ко мне, стоял, словно живой, Даниил Алексеевич, и ему в нос бил я. Но я был нарисован просто никак - схематичный человечек, будто бы сошедший с пиктограммы мужского туалета: круг, прямоугольник и четыре палки, изображавшие конечности.
Однако меня потряс не стиль художника, а случай, который он запечатлел. Откуда он узнал про сломанный нос Даниила Алексеевича? Хотя, наверное, завотделением сам рассказал охранникам, а уж больные, не будь дураками, из тех все по ниточке да и вытянули.
Ладно, оставлю это на совести пациентов. Что сделано, то сделано.
На обратной стороне доски был запечатлен коридор, и я разговаривал с нашей медсестрой Танечкой. Таня мне нравилась, но за все время мы обменялись разве что парой сухих фраз о состоянии больных. На рисунке же я ей что-то говорил, а она искренне смеялась.
- Ну как? - поинтересовался Иван Петрович.
- В Третьяковку! - похвалил я и напомнил, чтобы он не забыл о сегодняшней психотерапии.
Выйдя из палаты, я направился в регистратуру. По дороге встретил Татьяну.
- Доброе утро, - поздоровался я.
- Доброе.
- Как жизнь?
Она улыбнулась и рассказала забавный случай, который произошел с ней в магазине. Я посмеялся и тоже поделился парочкой историй. Мы разговорились. Болтали о всяком, в итоге получилось так, что я спросил про больничный Даниила Алексеевича.
- Нос сломал? - удивилась она. - Он вроде загрипповал.
- Нет, я ему разбил нос, - неожиданно для самого себя признался я, а она усмехнулась.
- Наконец-то! Так ему и надо! - Таня кокетливо стрельнула глазками. - Олег, ну ты прям герой.
А потом я предложил ей сходить в кино, и она согласилась. Иван Петрович оказался чертовски прав со своим рисунком.
Следующая неделя прошла просто отлично. Во-первых, я стал встречаться с Татьяной. Во-вторых, узнал много нового (правда, не совсем хорошего) про Ивана Петровича. Оказалось, что у него нет чувства времени и что он совершенно не помнит своего прошлого. Правда, временами казалось, что старик привирает. Ну а в-третьих, выяснилось, что Даниил Алексеевич действительно заболел гриппом, а про сломанный нос никто и не подозревал. Откуда об этом узнал старик, осталось загадкой, которую мне очень хотелось разгадать. К счастью, сегодня Иван Петрович должен был прийти на очередную психотерапию.
- Присаживайтесь, - указал я на просторное мягкое кресло. - Я хочу попробовать гипноз.
Иван Петрович поерзал в кресле, а потом кивнул. Объяснив, как будет проходить сеанс, я начал. Вскоре пациент вошел в транс.
- Перенеситесь в прошлое, - сделал я установку.
- В какое?
От такого вопроса я замялся, но продолжил:
- Перенеситесь в свое прошлое.
- У человека, находящегося вне времени, много прошлых, - медленно проговорил Иван Петрович. - Я уже в одном из них.
- То есть сейчас, у меня в кабинете, вы находитесь в одном из своих прошлых?
- Угу, - подтвердил Иван Петрович.
Я окончательно запутался. Если у нормальных людей в голове лабиринт, то в голове у душевнобольных он еще и скручен как петля Мебиуса. Только разорвав петлю, можно склеить ее прямой.
- Сколько у вас было прошлых?
- Множество! Это здорово путешествовать по ним. Только так я могу получить необходимый жизненный опыт.
- Зачем он вам?
- Мне важно постоянно ощущать, переживать что-то новое. В безвременье это единственное развлечение.
Игра стала забавлять меня.
- Вас интересует ваш опыт или чей-то еще, например мой?
- Твой, мой... какая разница!
- Хорошо. Тогда какой опыт вы хотите пережить в этом прошлом?
- Мне интересен опыт одного врача, который узнает то, чего я не говорил ни одному из своих персонажей, и я хочу посмотреть, как он будет себя вести, - выдав это, Иван Петрович открыл глаза и встал из кресла.
- Подождите! - я понял, что гипноз на старика не подействовал, и он мне просто пудрил мозги. - Если вы мне не доверяете - ваше дело, я тоже перестану вам доверять. Но перед тем как вас проводит медбрат, ответьте мне, откуда вы узнали про мой конфликт с Даниилом Алексеевичем.
- Так я же его нарисовал!
Я вздохнул и позвал медбрата. Старик разочаровал меня. Я думал он нормальный, насколько нормальным может быть псих.
Почему-то хотелось отомстить. Может, забрать доску с мелками? Хотя нет. Так я признаю правоту заведующего. Сердится надо на себя, на свою глупость и доверчивость. Пожалуй, я даже принесу старику новые мелки.
На следующий день я зашел в триста седьмую только в конце обхода.
- Я хочу извиниться перед тобой, - сказал Иван Петрович. - Я вчера перегнул немного. Но я хочу, чтобы ты мне поверил. Взгляни на это, - он протянул мне доску.
В центре рисунка стоял схематичный я, а вокруг меня сгрудилось несколько человек и заинтересованно слушало.
- Что это?
- Завтра приедет комиссия. Твоя методика их заинтересует.
Откуда он узнал про мои идеи?.. Я работал над новой методикой лечения полтора года и никому не рассказывал.
Вышел от пациента я в смешанных чувствах. Он знал, то, что не знал никто, но верить ему я просто не хотел. Проще было отрицать. Все-таки стоило у него забрать доску с мелками.
Тут до меня дошло, что он сказал "методика", но не сказал, что это за методика. Старик просто бил наугад и попал! С души мгновенно отлегло... но ненадолго.
На следующий день к обеду, как всегда неожиданно, нагрянула комиссия. Уже с утра наша дежурная всех предупредила. Персонал тут же засуетился, чтобы к приезду проверяющих предстать в лучшем виде. Я же места себе не находил, хотел подчистить документацию, но все валилось из рук. В итоге я забросил это занятие и попытался успокоиться.
В три часа мне позвонили с проходной. Стало быть, приехали. Я спустился вниз и на правах старшего по отделению (в отсутствие Даниила Алексеевича) повел проверяющих наверх. Я рассказал им вкратце про клинику, провел их по палатам, в частности показал Ивана Петровича. Один из проверяющих сильно удивился, почему у больного в одиночке вдруг появилась доска с мелками. Я начал оправдываться и как-то плавно перешел на рассказ про мою новую методику лечения.
Большинство членов комиссии приняло мои идеи довольно холодно, однако, некоторых они заинтересовали. Чтобы доказать их состоятельность, мне посоветовали провести эксперимент, о результатах которого сообщить при следующей проверке. Они обещали вернуться через месяц.
В смешанных чувствах (все-таки однозначного мнения по моим наработкам не сложилось) я отправился благодарить Ивана Петровича.
- Ну что, сбылось? - улыбнулся старик.
- Скажем так, узнав о том, что комиссия действительно приедет, я ждал от встречи немного большего. Но все равно большое спасибо! Я не знаю, как вы это делаете, но оно, похоже, действует.
- Появился смысл работать дальше? - Иван Петрович подмигнул мне.
Я кивнул. Если бы не нагрянувшая проверка, идеи так и пылились бы в голове, связанные паутиной моих сомнений.
- Кстати, я больше не хочу тебя рисовать, - кольнул меня больной и протянул доску.
- Что? - вопрос выстрелил сам собой. - Нет-нет-нет! - затараторил я. - У вас хорошо получается, и я настоятельно прошу продолжать. Я поставлю свой эксперимент именно на вас. Мы рассмотрим... эээ... художественно-творческую активность через... как способ диагностики душевных болезней! - выдал я.
- Но...
- Нет, и еще раз нет! Вы больной, а я врач, вы должны... обязаны следовать моей методике лечения! - соврал я, так как мои идеи касались совсем других вопросов.
Иван Петрович как-то лукаво улыбнулся и положил доску себе на колени.
- Хорошо, - согласился он. - Я продолжу тебя рисовать, но ты, похоже, не понимаешь, о чем просишь.
Иван Петрович сдержал свое слово, и жить стало чуточку проще, даже несмотря на то, что следующий месяц оказался противоречивым.
На работу вышел Даниил Алексеевич, но конфликт мы усугублять не стали, да и не лез он ко мне. Я довольно успешно внедрил свою методику, и она дала неплохие результаты. Таня стала подрабатывать в платной клинике, и мы стали реже видеться, хотя порой и проводили вдвоем донельзя пресные ночи. Каждую смену я навещал Ивана Петровича и смотрел на его рисунки. Иной раз я не успевал и видел уже то, что свершилось, но это нисколько не волновало меня: старик справлялся прекрасно.
Схематичный человечек на доске добивался очередного успеха, добивался его и я; схематичный человечек налаживал отношения с родителями, вслед за ним и я; схематичный человечек радовался чему-то, хорошо становилось и мне. Я был почти счастлив, и никакие мелкие невзгоды не могли испортить настроение.
Так продолжалось, пока к нам снова не приехала комиссия.
- Ну, как ваш эксперимент? - поинтересовался Илья Мануилович, большой человек в медицине.
- Я готов представить вам отчетность. Считаю, результаты обнадеживают. Может, они и не столь...
- Но-но! Зачем же сразу себя критиковать? Будьте увереннее! - приободрил меня Илья Мануилович.
Я провел их в кабинет, где показал целую папку с отчетами о ходе эксперимента. Пока они изучали документы, вошел Даниил Алексеевич. Сначала он просто стоял и наблюдал, но я ожидал подвоха, и действительно - через пару минут заведующий подозвал знакомого из комиссии, о чем-то с ним поговорил и после этого интерес к моей работе у того резко упал. Потом Даниил Алексеевич подал Илье Мануиловичу какие-то бумаги, после чего тот с хмурым лицом подошел ко мне и сказал:
- Что ж, вы были правы - результаты, тем более при таких затратах, я бы не назвал сильно хорошими.
- Затратах!?
- Я вас понимаю, - кивнул Илья Мануилович. - Вы трудились над методикой, но одного труда сейчас недостаточно. Финансировать ваш проект будет сложно, но вы ни в коем случае не отчаивайтесь. Все еще впереди.
Хотя он пытался поддержать меня, его постный взгляд говорил о многом. Никакого "впереди" для меня уже не будет, и все благодаря Даниилу, мать его, Алексеевичу! Я ни копейки не потратил на эксперимент, заведующий просто прикрыл мной свои махинации.
В конце дня он вызвал меня к себе.
- Присаживайся, - сказал завотделением, когда я вошел. - Давай начистоту - я не смогу с тобой больше работать. Переводись куда хочешь, или я за себя не отвечаю.
- Обосрался со своими методиками? - выдал заведующий. Я такого не ожидал даже от него. - Обосрешься еще! Лучше переводись, иначе я тебе устрою сладкую жизнь.
- Да пошли вы! - крикнул я. - Ничтожество! - я плюнул ему в лицо.
Он, взбешенный, вскочил со стула и стукнул меня по голове.
- Ах ты, су... - процедил Даниил Алексеевич.
Я ударил заведующего в сломанный нос. Он взвыл и, схватив со стола магнит для скрепок, кинул его в меня. Тяжелый магнит попал в лоб, я упал, а разъяренный Даниил Алексеевич сел на меня и стал избивать.
- Замочу! - кричал он.
Я дотянулся до упавшего магнита и с размаху врезал им по виску заведующего. Тот обмяк и упал на меня. Я скинул его с себя и выбежал из кабинета.
Кровь заливала глаза, а я несся, не различая дороги, мимо опешивших медбратьев, мимо одинаковых палат... Мне срочно надо было к Ивану Петровичу.
- Это ты сделал!? - открыв дверь, заорал я. До меня, наконец, дошло, что старик мог нарисовать любую ситуацию, необязательно хорошую. - Сознавайся! Ты можешь нарисовать плохое?
- Могу, - сухо ответил он, - потому что я изображаю ситуации, а не их исход. Но Даниила избил ты сам. Я от тебя ничего не скрывал, и скрывать не собираюсь. А сейчас извини, мне пора уходить: интересного жизненного опыта здесь я получил сполна, - старик протянул мне доску с мелками.
Тут я заметил нарисованную на мягкой обивке дверь. Иван Петрович открыл ее, а за ней не оказалось ничего, только зияющая пустота безвременья. Он шагнул за порог, но остановился, стукнул себя по голове, будто что-то забыл, и добавил:
- Это... я хочу тебе сознаться кое в чем напоследок. Несмотря на то, что прошлых у меня было действительно много, есть одно, из которого я пришел изначально. Так вот, я пришел из твоего времени, - договорив, старик шагнул вперед и пропал.
Из коридора послышался топот бегущих медбратьев. Вот и все. Передо мной остро встала только одна дилемма: тюрьма или психушка? Последний вариант был как-то роднее.
Что же ты наделал, Иван Петрович?..
Я отвел взгляд от стены и опустил глаза на доску.
На ней в нарисованную на мягкой стене триста седьмой палаты дверь входил схематичный человечек...