Аннотация: Детские кошмары в действии. Специально для БД-13.
Гришка, как мог, сдерживал плач, потому что взрослый, потому что не боится, потому что пацаны засмеют. Правда, пацанов здесь не было, и от этого становилось только страшнее. Он знал, что его ждет: уже слышен гул, и все ближе скрежет плохо смазанных колес. От осознания, что спастись не удастся, скрутило желудок, и слезы - вот предатели! - все-таки покатились по щекам, будто пытаясь сбежать от хозяина. Его некому защитить. Только игрушечный робот-трансформер завис в воздухе и ожидал команды, чтобы нацелить свои большие, красивые и бесполезные орудия на врага.
Любимая Гришкина игрушка... какой от нее сейчас толк? А все Егорова со своим медведем. У Гришки-то робот новенький, ценник недавно отодрали - даже клейкий след еще остался, а Егорова с яслей носится с мишуткой, неудивительно, что лапа оторвалась. Только Егорова поплачет, да успокоится, а Гришку теперь заберут. Плохих мальчиков всегда забирают - Пал Палыч подтвердит.
Робот зашевелился и бравым голосом супергероя отчеканил:
- Добро не сдается!
- Только я теперь не добрый, - угрюмо пробубнил Гришка, вытирая слезы.
Зычный гудок сотряс воздух, Гришка вздрогнул, перевел взгляд на пятиэтажки и увидел ЕГО. На деревянных тележных колесах, тарахтя, как танк, и коптя небо тяжелым выхлопом, ехал дубовый гроб. Он надвигался медленно и неотвратимо. Земля трескалась и проседала под его тяжестью, а редкие деревья, попадавшиеся на пути, склонялись перед страшной махиной. Это был всамделишный гроб на колесиках, только еще более жуткий, чем рассказывали пацаны во время тихого часа.
- Робик, что делать? - испуганно спросил Гришка. Он сильно жалел, что его навороченная и такая любимая игрушка не может запустить свою самую ядерную ракету во врага. Так пусть хотя бы скажет что-нибудь дельное!
- Добро не сдается!
- Я это уже слышал! - расстроился Гришка и от досады принялся трясти игрушку, будто подсказка, как ненужная деталь, выпадет из нее.
- Добро не сдается! - настаивал робот.
И Гришку вдруг осенило. Добро не сдается! Конечно! Ведь гроб забирает только плохих, значит надо снова стать хорошим! А для этого признаться во всем и попросить прощения! "Ошибаются все, но только умные признают ошибки!" - говаривал Пал Палыч, и уж кем-кем, а дураком себя Гришка не считал.
Решено - искать Егорову! На часах - полчетвертого, значит, родители заберут ее через полчаса. Есть время, чтобы добежать до садика и снова стать хорошим! Только действовать придется быстро: гроб словно узнал, что задумал мальчик, и ускорился.
- Бежим, - приказал Гришка роботу и рванул что было сил самым коротким путем - через палисадник и мимо котельной, где обычно играл в "козла" с друзьями.
Страх подгонял, а кровь, словно газированная, текла по венам. Не существовало ничего, кроме цели и грохочущего позади гроба. Но ему помогали. Старые яблони хлестали разросшимися ветвями по щекам. Несколько раз Гришка чуть не поскользнулся на падалице, однажды едва не споткнулся о выпирающий корень и лишь чудом перепрыгнул цветник бабки Лиды. Наступи он на него, был бы уже вдвойне виноват, и никакое прощение не спасло бы.
За спиной одно за другим валились деревья, ломаясь под массивными колесами настигающего свою добычу гроба. Резкий запах гари, от которого першило в горле, ощущался уже повсюду. Гришка поднажал и, наконец, вырвался из палисадника, оказавшись возле котельной.
- Цель обнаружена! - неожиданно доложил робот.
Гришка тоже заметил тощую фигуру, стоящую к нему спиной. Это была девочка в розовой курточке, чьи длинные, до поясницы, волосы перехватывала такая же розовая лента. Она, как ребенка, держала за единственную лапу свалявшегося плюшевого медведя. Егорова! Радостно вскрикнув, Гришка бросился к ней, но девочка, даже не обернулась, шагнула за угол и исчезла из виду. Тогда он из последних сил кинулся вдогонку, пытаясь привлечь ее внимание.
- Егорова! Подожди! - задыхаясь, кричал Гришка. - Это я! Я лапу оторвал! Прости меня, прости! Ну, пожалуйста... Егорова! Стой! Ну, что тебе?.. Егороваааа!
Он глотал слова, их было сложно разобрать сквозь тяжелое дыхание. Крик, переходящий то в причитания, то в хрип, сбивал с бега, да и девочка как будто издевалась, подшучивала над ним, ускоряясь ровно тогда, когда ускорялся мальчик, и замедляясь, когда у него возникало желание сдаться.
Гришка орал уже на автомате. Он даже не замечал, где бежит, да это было и не важно. Сзади - скрежет колес, спереди - Егорова; цель ясна и понятна - спастись любой ценой. Робик летел рядом, шелестя игрушечными двигателями, и этот звук немного успокаивал Гришку, отвлекая от жуткого гроба.
Когда они достигли детского сада, Егорова вдруг дернулась и нырнула в подъезд. Гришка поспешил за ней, но внутри никакой Егоровой не оказалось. Более того, и знакомого детсадовского холла там тоже не было. Гришка очутился в просторном помещении, казавшимся смутно знакомым. Откуда-то веяло прохладой, и Гришка потер плечи, разогнав пугливые мурашки. Он сделал несколько глубоких, до легкого головокружения, вдохов-выдохов, пока дыхание полностью не восстановилось, и только потом осмотрелся.
Здесь не было мебели, а кафельный пол напоминал о больнице. Стены скрывала густая, как нефть, темнота. Робкий свет струился лишь из смотровых окон под потолком и ложился на непонятную конструкцию, вроде конвейера, которая кончалась черными воротцами. А еще пахло чем-то сладким и смолистым.
Егорова словно сквозь землю провалилась. Она могла спрятаться где-нибудь, но искать ее в этом странном месте желания не возникало. Гришка позвал девочку, почему-то шепотом, и только сейчас понял, что его смущало с самого начала. Здесь было тихо. Так тихо, что даже закладывало уши. И никакого скрежета, скрипа, хруста ломающихся деревьев. Возможно ли, что гроб отстал? Возможно ли, что просьба о прощении сработала? И мальчик тут же сам себе ответил: конечно, возможно! Он ведь попросил прощения! Пускай на бегу, но, наверное, и так считается. Значит, теперь он хороший, и его не заберут.
Тут что-то неуловимое мелькнуло сзади. Гришка обернулся, но никого не увидел. Более того - входная дверь куда-то исчезла! Почувствовав неладное, он снова посмотрел на центр комнаты и обмер.
Прямо на ленте конвейера стоял гроб. Причем, не просто стоял - в искаженном свете он нависал всей своей лакированной громадой. Траурная бахрома, обвившая край крышки, казалось, шипела и вибрировала, как настоящая змея, готовая к броску. Гроб завораживал, притягивал внимание, и даже солнечные лучи пропадали, падая на его поверхность. А ведь внутри кто-то лежал...
Внезапно Гришка все понял - и что это за место, и чей это гроб. От отчаяния и бессилия подогнулись колени, мальчик рухнул на пол. План не сработал, он все еще плохой, и его заберут. В ту же секунду где-то щелкнуло, а крышка гроба плавно откатилась в сторону. Гришка почувствовал, как неведомая сила подхватила его и понесла по воздуху. Он замахал руками и ногами, при этом понимая, что толку не будет никакого.
- В атаку, не сдаваться! - воспроизвел Робик очередную записанную фразу и, облетев мальчика, попытался толкать его в обратную сторону, только мощности игрушечных двигателей не хватало.
Гришка зажмурился, но что-то давило на глаза, и, когда сопротивляться стало невозможно, он открыл их и обнаружил, что висит прямо над мертвецом. Это была старушка. Ее тело безмятежно покоилось в гробу, вот только до тряски пугало лицо - чужеродное, стылое, безжизненное, как маска. Гришка рванулся раз-другой, но, убедившись, что все попытки тщетны, запищал. Покойница как будто ждала именно этого. Медленно, словно не мертвую плоть, а какой-то механизм, раскрыла она свои веки и перевела взгляд на Гришку. Ее губы сложились в подобие улыбки, обнажив пожелтевшие зубы, и изо рта пахнуло сыростью и могильной землей.
Только непонятно было, кто говорил: то ли старуха, то ли створки конвейерных ворот, то ли темнота в углах. И тут Гришка забился в истерике.
- Баба, нет! - заорал он. - Не оживай, пожалуйста! Будь мертвой! Прошу тебя, баба! Не оживай! Я не хочу смотреть! Уходи, уходи! Робик, спаси меня! Робик! Мама! Уведите меня отсюда! Мамааааа!
Комнату наполнило скрежетом, треском, скрипом, шипением, жужжанием Робика, пытающегося расстрелять гроб, и вскоре вопли Гришки утонули в этой жуткой какофонии, взорвавшей былую тишину.
Ворота конвейера открылись, языки пламени полыхнули наружу, и повалил едкий дым. Жилистая рука старухи обхватила горло мальчика и потащила за собой прямо в печь.
- Бабушка! Не-е-е-е-ет!!!
***
Гришка рывком вскочил с постели, скинув на пол насквозь промокшее одеяло. Сердце барабанной дробью стучало в груди. Но теперь все было позади. Он стоял посреди спальной комнаты, среди кроватей его одногруппников. Где-то там, ближе к окну, спала Егорова.
Гришка знал, что делать. На цыпочках, чтобы никого не разбудить, он пробрался к девочке, мирно посапывавшей во сне. Рядом с ней прикорнул оставшийся без лапы мишутка.
Гришка легонько потряс Егорову за плечо, чтобы разбудить. Девочка проснулась и раздраженно спросила:
- Чего тебе, Наумов?
- Послушай, Егорова, это я лапу мишке твоему оторвал. Я честно нечаянно! Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду, - на одном дыхании выпалил Гришка.
Заметив, что Егорова скроила капризную мину, он попытался исправить ситуацию и, собравшись силами, предложил самое дорогое, что у него было:
- Ну, хочешь... можешь оторвать руку Робику.
- Знаешь что, Наумов? - злобно отозвалась Егорова. - Я все расскажу Пал Палычу и больше с тобой дружить не буду!
***
По оформленному с казенным изяществом коридору шел куратор пилотной группы Павел Павлович Малков. Он прижимал к груди трехстраничный доклад, предназначенный начальнику Детского корпуса - профессору Минченко. Ничего нового в нем не было.
Теперь угроза ведения войн внутри человеческого разума стала как никогда реальной, поэтому подняли вопрос: как ей противостоять? Сначала думали тренировать взрослых, однако их психика оказалась слишком косной. Другое дело - дети, которые на лету учились бороться с вторжениями в их голову.
Подсознание Гришки, к примеру, выбрало игрушечного робота в качестве своего защитника. Конечно, пока он недостаточно силен, но это лишь дело времени и правильно спланированных снов. А пока броня хрупка, можно решать и второстепенные задачи: воспитывать чувство долга, ответственности и много чего еще, был бы сценарий толковый. В этот раз, помимо прочего, сон наводили в воспитательных целях, и каков итог!
Дойдя до нужной двери, Малков дернул ручку и просунул голову в проем.
Малков молча кивнул и передал бумагу. Он знал, что профессор лишь пробежится по тексту, а потом скажет спустить его в другие отделы "для изучения и использования в работе". Доклады шли как под копирку, в некоторых только фамилии меняли, поэтому начальство обычно не тратило время на их изучение.
- Так... Кто у нас тут? - бормотал под нос Минченко, пока его взгляд скользил по странице. - О, Гришка! Хороший парень... Ага, основная задача - плюс. Дополнительная... Тоже плюс? Давненько-давненько... Ого, да еще и воспитательная! - оторвавшись от доклада, он снова обратился к Малкову. - Чего он натворил-то?
- Взял без спроса Маришкиного медведя, оторвал ему лапу и как ни в чем не бывало положил на место.
- Специально оторвал?
- Вряд ли, но пусть учится отвечать за свои поступки.
- Это полезно, - покивал Минченко. - И как результат?
- Там дальше написано, - Малков протянул руку через стол и перевернул страничку. - Если вкратце - положительный: сознался и извинился.
- А Маришка что?
- Насколько я знаю, до сих пор дуется.
- Послала, значит?
- Вы же ее знаете.
Минченко вздохнул, взял ручку и в углу документа проставил свою визу.
- Значит так, - подытожил он, передавая доклад Малкову, - Егоровой тоже пора живительных кошмаров посмотреть, а то зазналась. Сценарий сна проработайте с упором на поддержку и взаимопомощь, а в качестве пугалки покажите ей эту, как ее? Ну, из мультика того дурацкого... - Минченко защелкал пальцами, высекая искру памяти.
- Я вас понял, - заговорщицки улыбнулся Малков. - Будет сделано.