Аннотация: - Волосы дыбом стоят, - приободрила нас сестричка, - значит, все вытребует, чего захочет.
В том, что младенцы - существа беспомощные, я начала сомневаться сразу же после родов. Дочь объявила о своем явлении в мир победным криком, ее помыли и запеленали, а меня обложили льдом. Мы лежали рядом на двух столах, врачи ушли на перекур, оставив нас вдвоем. Я косилась на свое произведение, маленький сверточек, дитя, которое только что вырвалось из теплого и уютного плена моего живота. Она не плакала, но все время вертела головой и открывала рот. Девочка хотела есть! Мне казалось, что еще немного, и она слезет со своего столика и как-нибудь перекатами до меня доберется. Подоспевшая вовремя медсестра, улыбнулась, взяла ребенка и поднесла к моей груди. Дочь кинулась на нее так, как будто я все девять месяцев держала кроху на строгой диете. И, наконец-то, оно! Молоко, ради которого стоило родиться! Ее ждало разочарование.
- Вообще-то, у меня пока нет молока, - осторожно пожаловалась я медсестре.
- По-моему, с этим ребенком проблем не будет, - утешила медсестра, - рассосет.
В последующие дни в роддоме я всегда видела свое чадо запеленатым. Детей упаковывали одинаково, голову укрывали пеленкой, как косынкой. В часы, отведенные для кормления, всех матрешек складывали на тележки и развозили по комнатам. Дети, конечно, разные, но поначалу приходилось сверяться с биркой, чтобы не ошибиться. С первого взгляда новорожденные не очень нравятся своим мамам, все ждут бело-розовых пупсиков, а не красных головастиков. Но деваться некуда и мамы быстро привыкают к своим детям. Вот и Анечка была широкоморденькая, глазки заплывшие. Моя соседка по комнате называла ее монголкой. Я ласково обращалась к ней: "Мое чудовище".
- Нельзя так говорить! - ужасалась соседка. - Надо говорить "красавица"!
У ее красавицы с момента рождения были большие синие глаза, она все время отворачивалась от маминой груди, улыбалась и дружелюбно пукала. Соседка завидовала боевому задору моей монголки, бравшей грудь наскоком и с захватом.
В тот день, когда родные с цветами пришли забирать нас и принесли шелковое одеяло и новенькие домашние пеленки, Анечку впервые при всех развернули и освободили от казенного белья. Грустное зрелище! Худое, взъерошенное существо с огромным зеленым пупком на вспученном животе, недовольно морщилось и отмахивалось от любопытных родственников тонкими ручонками и кривыми ножками, с тяжелыми бирками на них.
- Волосы дыбом стоят, - приободрила нас сестричка, - значит, все вытребует, чего захочет.
Вот какая, оказывается, есть примета! Сестра ловко завернула Анечку в парадную одежду, перевязала розовым бантом и вручила мне прекрасное дитя.
Аня оказалась не слишком беспокойным ребенком, плакала только по существу, когда хотела есть или испытывала дискомфорт. Вместо прогулок она спала в коляске на балконе. Он был доступен всем ветрам, и часто экипаж для младенца катался из одного конца в другой и обратно. При ураганном ветре мы не выносили Аню на улицу, чтобы она не повторила судьбу девочки Элли из Канзаса. Дочь быстро набирала вес. Процесс кормления меня завораживал. Худой, орущий, тугой, как пружина ребенок, быстро накачивался молоком, на глазах толстел, расслаблялся и, насосавшись, как пиявка, отваливался с довольным видом. После приема пищи следовало подержать малышку столбиком, пока не случится "благородная отрыжка" - не выйдет проглоченный вместе с молоком воздух. Аня после еды обмякала и висела на руках, как тряпочка. Но губы у нее были плотно сжаты, даже лишний воздух она отдавать не собиралась. Можно было смело укладывать ее в кроватку, где через минуту сытый младенец засыпал.
Но золотые денечки, когда Анечка спала спокойно по два-три часа, пролетели быстро. Да, я понимала, что некоторым людям и, вероятно, некоторым младенцам, не нужно много времени, чтобы выспаться. Они чувствуют себя прекрасно, довольствуясь кратким крепким сном. Но как трудно было с этим смириться! Я упорно продолжала думать, что младенцы вечером должны укладываться спать раньше уставших за день мам. Надо же и своими делами позаниматься, вспомнить о личной жизни! Первые признаки того, что Аня чихать хотела на мамину личную, жизнь начали проявляться уже в 5.5 месяцев.
"Стало труднее уложить ее спать, переворачивает все в кровати, сбивает пеленки. Очень любит жевать клеенку. Вертится, застревает в прутьях кровати, натирает носом матрас"(запись из маминого дневника)
Некоторые слова она упорно произносила по-своему. Дедушке пришлось откликаться на "гыгу", а потом - "дигу", переубедить ее мы не смогли, наверное, это было личное. Сливочное масло Анечка называла "пахво", никто в семье так не говорил, показали масло, сказали "масло". Хуже обстояло дело с личным наименованием для обозначения корабля. На дачу мы ездили по Амуру на большом теплоходе. Конечно, ребенок возбуждался, такая плавучая махина! Аня очень переживала, предвкушая каждую новую поездку на дачу, и пока мы везли ее в троллейбусе, радостно кричала:
- Блябль! Блябль! Фак! Фа-а-а-к!!!
Родители непристойного ребенка скромно улыбались, не доказывать же возмущенной публике, что речь идет о белом корабле и его гордом флаге.
Когда Анечке исполнилось год и восемь месяцев, я вышла на работу, а дочку пристроила в мини-садик. Каждая мать болеет душой, впервые отдавая ребенка в чужие руки, в казенный дом. Аня с первого дня освоилась на новом месте, истерик не устраивала и за юбку воспитательницы не цеплялась. В садик ходили шесть - восемь детей, в возрасте от двух до пяти лет. Воспитательница мне понравилась, и дочь приняла ее хорошо. И тут выяснилось, что моя крошка по поводу и без повода толкала и кусала других детей, воображая себя опасным зверем. Была у Анюты особенность: она повсюду таскала за собой "микетик" (производное от двух слов: мешок и пакетик). Содержимое "микетика" могло быть разным: бусинки, календари, карты, открытки, резинки. Анечка всегда четко помнила, что именно там лежит.Не дай бог, если какая-нибудь мелочевка терялась! Тогда дочь преследовала нас, ходила по пятам и настойчиво требовала: "А где мое еще?" - пока пропавшая вещь не находилась. Если какой-нибудь ребенок пытался отобрать у моей дочери "микетик", ему приходилось немедленно расплачиваться. Думала ли я, что других детей будут учить давать сдачи моей дочери?!
Через год мы устроили Аню в муниципальный садик. В группу записали около тридцати ребятишек, но приходили не все. Дети в саду оставаться не хотели, плакали, цеплялись за родителей.
- Я скоро приду за тобой! Не реви, ты же мужчина! - стряхивал с ноги повисшего на ней сына измученный папа.
- Мама, ты мне помашешь? Я буду смотреть в окно! - заливалась слезами Вероника. Мама украдкой утирала слезу, не в силах вынести страданий дочери.
- Пока, мама, - сказала Анечка, настороженно поглядывая на плачущих детей.
Когда я пришла в садик, она подбежала ко мне в самом веселом расположении духа.
- Мамочка моя! - закричала дочка радостно. - Я так по тебе скучала! Я плакала: "ГДЕ МОЯ МАМА?!" - она явно передразнивала чью-то интонацию.
- Ваша девочка может за себя постоять, - вмешалась воспитательница, - кого-нибудь отогнать, в лоб дать - это у нее без проблем!
- Да что вы?- усиленно удивилась я. - А мне говорили, что она еще маленькая.
- Нет, бойкая девочка, - уверяла Ольга Викторовна, - и не ноет совсем. А птичку мы убрали повыше...
- А у вас птичка живая?
- Пока живая!
Но через месяц случилась катастрофа. Я пришла за Анечкой в садик, а мне объявили:
- А ваша Аня у птички хвост оторвала.
Мое сердце ухнуло вниз.
- Как оторвала?
- Совсем! Дети дверцу клетки случайно открыли, птичка вылетела, Аня бросилась на нее, поймала и оторвала хвост. Вот зайдите, взгляните.
В клетке сидела, нахохлившись, очень грустная птица. Без хвоста.
- Это ваша Аня так сделала! - тыкали пальцами в сторону дочки дети.
- Если умрет, - вздохнула воспитательница, - новую купите. Семьсот рублей стоит.
Но дело не в цене. У меня не укладывалось в голове, как можно так жестоко обойтись с живым существом? И это моя дочь! Она, видите ли, не хотела отрывать хвост, просто охотилась! Я плакала, потому что мне было жалко птичку.
Чудеса случаются! У птиц вырастают новые хвосты. Аня пока никого не обижает, хотя по-прежнему азартна и любит задорные игры, в которые вовлечено много людей. Мне приятно наблюдать, как она вместе с толпой других детей штурмует ледяную горку, не стоит в стороне, не плачет, не ждет, пока все другие скатятся.
В те дни, когда Аня гостит у бабушки, в доме - благостная тишина. Но мысли невольно бегут в родительский дом. Улыбка появляется на губах, когда думаешь, что там сейчас играют в "Сказку о Рыбаке и Рыбке". Аня распределяет роли, она всегда - Золотая Рыбка. Дедушка вылавливает ее из моря, и она молит отпустить ее. Аня великолепно запоминает тексты. "Дурачина, ты, простофиля!"- ругает бабушка мужа, когда он рассказывает ей о том, что отпустил необыкновенную рыбку. Дедушка возвращается к морю и зовет рыбку.
- Чего тебе надо, мой старчик? - вопрошает рыбка.
А, может, Аня спорит с дядей за лучшее место под солнцем. Дядя Саша уже большой, учится в университете, увлекается исторической реконструкцией, сам шьет себе одежду древнерусского воина и делает доспехи. У него есть настоящий меч. Аня убеждена, что дядя защищает город от врагов. Но слабые места есть и у богатыря Саши. Он заходит в кухню и обнаруживает, что Аня сидит на его месте и ест блинчики.
- Я же просил не занимать этот стул, - сердится Саша.
- Какая тебе разница, какой стул, - беспечно отмахивается от него бабушка.
- Саша! Это же стул для главного, - неожиданно подливает масла в огонь Аня.
- Я главный! - вспыхивает Саша.
- Н-е-е-е-т, - улыбается Анечка, - главный - это тот, кто все знает!
Самый строгий воспитатель - папа Юра. Именно он научил Анечку чистить зубы и складывать вещи в шкаф. Когда все встречаются вечером за столом, ужин превращается в лекцию о том, как держать ложку, жевать пищу и НЕ РОНЯТЬ ничего на стол и на пол. Зато папа - безусловный авторитет для ребенка.
Анечку не приходится будить по утрам. Еще с вечера, укладываясь в кровать, она говорит, что не любит спать. Раз мы настаиваем, она, так и быть, немного полежит. Потом маленький монстрик пьет молоко, сок и воду, слушает песенку, поет, и только часам к десяти, наконец, утихает. Ранним зимним утром, когда солнца нет и в помине, а сон так сладок, и мама с папой летают в волшебных сновидениях, раздается стук каблучков по коридору, и маленькая ручка стягивает с нас одеяло.
- Ну, сколько я могу ждать, пока вы встанете?! - возмущается Аня.
Она давно уже поднялась, включила свет, надела корону, новогоднее платьице, ажурные колготки и туфельки с бусинками, покрасила губы, почитала и порисовала и успела за нами соскучиться. Мы размыкаем тяжелые веки:
- А? Что такое?! Что случилось?!
В полосе коридорного света стоит над нами, укоризненно покачивая короной, наша любимая девочка, принцесса, прекрасное дитя, которому почему-то не спится в шесть утра!
Мы стонем, нет сил даже головы приподнять от подушки. Неужели придет время, когда мы будем скучать об этих минутах?