Мелкий, неприятный дождик заставлял запахиваться в камзол с подкладом ещё сильнее, но от противного ветра, который хохотал над всеми земными тварями и пугающе выл над степной травой, никак не спасал. Маленькому Камея удалось сбежать из дому не в самое подходящее время - седой от мороси дождя октябрь выдался сырым и неприветливым. Мальчик и вовсе первый раз был за пределами родного поместья один, которое теперь было похоже на черное, смазанное из за тумана пятно. Месяцем назад мальчик отметил свое пятилетие, но никто, кроме матери, его не поздравлял - не принято нежить детей в строгой семье, лишь бы вырос да скорее взялся за ум. Скоро маленький Камея вышел на знакомую тропинку, по которой они с матерью часто гуляли за руку пьяными от запахов леса и цветов летними днями. Дальше идти было страшно и холодно: тщедушное тельце даже в камзоле легко отдавало тепло жадной холодной осени. Лес становился все более темным и неприветливым, но даже это бы не остановило любопытного не в меру Михаэля, который продолжал идти дальше, наивно полагая, что зажатая в руках палка спасет от любой напасти. Ведь так отец его делал, почему он не может? Остановило его только черное пятно на краю тропы, взлохмаченное и мокрое. Пары шагов хватило, чтобы узнать в этом щенка, который жался к дереву, как к боку родной матери, ища поддержки и заботы. Щенок был почти мертв, или же кровь на его шерсти была не его. Сразу вспомнился разговор отца, который хвастался убитым волком-людоедом, который на самом деле лишь припугнул слишком мягкотелую дворянку из соседнего поместья. Мальчик, подаваясь вполне закономерному порыву детской жалости, едва смог поднять тушку с земли и, прижимая к себе как драгоценность, понес щенка к дому.
В этот раз младший Камея понял, что такое гнев отца. Синяки не желали быстро заживать, а голос, отчитывающий мальчика, до сих пор стоял у него в ушах, словно гул от удара колокола. Первое время хотелось рыдать, до этого мать не давала его в обиду, закрывая собой. В этот раз спасительницы рядом не оказалось.
Дверь хозпомещения открылась с тяжелым, надрывным скрипом, словно жаловалась на свое состояние. Темный комочек шерсти лежал там же, где Михаэль его оставил - в дальнем углу, только оставленные блюдца с молоком и мясом были пусты. При приближении мальчика комок завозился и отодвинулся подальше, настороженно глядя ещё наивными, большими глазами.
-Я тебе ничего не сделаю, не бойся меня. Вот поесть принес..
Запах мяса заставил щенка выйти из укрытия и начать жадно, порыкивая на мальчика если тот приближался, есть. Совсем скоро он и вовсе пригрелся на коленях Камея, тихо урча и облизываясь, и мальчик с тихой радостью гладил животное по сухой уже шерсти и чесал за ухом. Вскоре оказалось, что это действительно волк, странного, черного окраса, но он до того привязался к кормильцу, что через какой то месяц уже ластился к его ногам и играл, как и положено ребенку. Но даже если сердобольные слуги держали в тайне зубастую находку и даже давали еду, от главы семьи пропадания сына на заднем дворе укрыться не смогли. Все произошло слишком быстро...
В самом неприметном углу, куда и слуги то не ходили, маленький Камея часто ходил играть с веселым и пока неопасным зверем, улыбаясь и кувыркаясь вместе с ним. Вот и в этот холодный день, потерев замерзшие ладошки, мальчик хотел было намять своему новому другу бока, чтобы тоже не мерз. Серая молния возникла будто из неоткуда, а в следующий миг щенок заскулил и побежал в сарай, ища спасения там и оставляя за собой цепочку красных, вязких следов.
-Смотрю, нашел себе игрушку?
Голос отца был холоден, как всегда.
-Лучшим наказанием тебе будет ее смерть.
И ушел так же спокойно, как и сказал последние слова. Мальчик, сам не в себе, побежал в небольшое строение, не веря своим глазам. Щенок, уже с трудом переставляющий лапы, пытался ползти к тряпкам, где находил себе приют последний месяц. Кинжал валялся при входе, как клык не знающего пощады зверя похуже волков. Маленький Камея, роняя слезы, подошел к маленькому тельцу и помог дойти тому до настила, роняя крупные, прозрачные слезы. Щенок скоро перестал шевелиться, а затем и дышать, медленно остывая в руках мальчика, который не выпускал его из рук ни до маленькой смерти, ни после. Рыдания сменились всхлипами, а те - тревожным сопением тяжелого, горького как смола, сна.
Когда Камея открыл глаза - в них промелькнула желтизна, яркой искрой, и исчезла, уходя спать ровно настолько, чтобы проснуться молодым, сильным зверем внутри.