Небылина.

"Среди внезапного
Последняя черта
Мне кажется понятней,
В ощущенье".
Кажется я?

Умер бедный часовой у околицы.
Шли веселые домой комсомольцы,
Говорили про любовь, про желания,
Обсуждали суету мироздания.
Видят: темная душа, человечья,
Косится из-за угла недоверчиво.
"Эй, - вскричали, - часовой, охраняющий!
Пропусти нас. Мы - друзья, сотоварищи".
Но молчание в ответ - абсолютное.
Шевелится в черноте что-то смутное.
Замешалась молодежь, зашепталася.
Тут, вдруг, дуло из кустов показалося.
И Наташенька тотчас вжалась в Коленьку:
"Ой, доверили ружье алкоголику!
Он же, мальчики, видать, в стельку пьяненький,
Что как враз по нам пальнет, оловянненький?"
"Не дрожать, - сказал Иван, - комсомолочки!
Не найти нам аргумент для двустволочки.
 Этот Канта не читал и Вергилия.
У, деспото - феодал, без цивилия!
Обойдя его пистоль с боку правого,
Доберемся мы домой по канавушкам".
Все хихикнули в кулак, понимаючи,
И отправились гуськом сотоварищи.
Часовому каплет дождь на макушечку,
Привела к нему судьба смерть - старушечку.
"Комсомольцы говорят, ты неграмотный?!
А дурак для нас в аду - хуже мамонта!
Уж устрою я тебе воскрешение,
Оставайся на земле, жуй печение".
Как сказала, так оно и сбывается.
Часовой сидит себе, ухмыляется:
"Хорошо на свете жить с комсомолией.
Хорошо быть дураком - бестолковием.
Хорошо, когда вокруг головастые,
В гости к энтим бабка - смерть чаще шастает".
Курит мудрый часовой самокруточку,
Из крушины режет он чудо - дудочку,
Так на дудочке - душе нам играючи,
Он живет две тыщи лет, припеваючи.

Это сказка для детей, комсомолочки,
Все ж, теперь, у часовых - не двустволочки.

24.2..1983 г.