Каменев Николай Сергеевич : другие произведения.

In Deep...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Печоры (псковские) начала 60-х г.г.

   In Deep...
  
   Погружение в "1956 - 1965 г.г."
  
  
   К прошлому нет ностальгии: оно как раскоп археолога.
  
   Прошедшее - водяная глубь: без усилий не погрузиться.
  
   "Куда уходит детство ...?"
  
   В памяти о Литве два времени года.
   Лето. Купание в речке; на фотографии я стою в соломенной шляпе у своего шалаша, как у Ленина в Разливе.
   Зима. Чёрные ветки с капельками воды и земля под тонким слоем влажного снега.
  
   Клайпеду, где я родился, совсем не помню. Шилуте почти не помню, потому что жили за городом при мельзаводе в квартире 2-х этажного дома, директором которого был мой дедушка - Сергей Александрович Каменев.
   Других домов поблизости не было.
   В центре двора колодец-колонка, котороя возвышалась над широким бетонным кольцом приземистого колодца. Качали воду длинной ручкой. На деревянной крышке вокруг колодца любили сидеть ребята с нашего двора.
   У дома, огороженный сеткой, цвёл пышный цветник, который помню по фотографиям.
  
   Ко двору примыкал длинный общий сарай; за ним, внизу, река Шиша, где плавали белые домашние утки, а с ними маленький дикий(?) селезень. Нарядный, с ярким оперением селезень был очень красив и я жалел, что он нам не принадлежит.
   Густо поросшие кустарником и лиственными деревьями берега, соединял подвесной пешеходный мостик. С него, сквозь текучесть коричневатой воды хорошо просматривались тёмные спины не маленьких рыб; рыбы стояли на месте медленно поводя хвостами.
  
   В другой стороне от дома проходила железнодорожная насыпь без рельсов. От взорванного через реку железнодорожного моста остались одни быки, словно две скалы, - след недавней войны.
   В пыльной земле двора затоптаны немецкие пфениги: стоит только нагнуться и поискать. На ржавых монетах с белой коррозией проступал орёл с распростертыми крыльями, сжимавший в когтях фашисткую свастику - недолговечные монеты из цинкового сплава для 1000-летнего Рейха.
   В нашем доме жила семья рабочих Мячиных с детьми старше меня. Однажды Мячины-младшие торжественно привели к себе домой, обещая показать что-то интересное, а показали за печкой детскую какашку... Их обман меня обидел.
  
   Недалеко от дома стояла кабина от брошенного грузовика без колёс. Я закрывал за собой дверцу, садился на сиденье и "ехал", крутя баранку...
   В Шилуте основными моими игрушками были машинки: их было больше десятка. Самая большая из них - железный синий грузовик сохранился и для моих детей.
  
   Наш Дик - молодая немецкая овчарка: весь серый кроме чёрной морды, плотный, сильный, резкий в движениях, легко может меня повалить, а я маленький. Подружиться не успели. Дик пропал. Как считали домашние: Дика украли.
   Смутно, словно кадры из чёрно-белого кино, помню нашу тёлку Дочку, её продали, когда Бабушке Екатерине Васильевне было около 70-и. Как бывает в таких случаях: она вскоре объявилась, сбежав от новых хозяев.
  
   Общий двор был большим и хозяином его был большой белый петух. Я боялся проходить мимо: петух был срашно драчлив и не давал проходу. Однажды петух меня достал: взлетел и начал клевать в голову, до крови, которая стала заливать глаза. Петух был чужой, но мне запомнилось, что мой смертельный враг был сварен с лапшой и я к тому зуб свой приложил. Как компенсация за нападение?
  
   Из жизни в Литве вспоминаются всякие курьезы, как случай на картофельном поле, когда мама меня потеряла в ботве. (Поле было в далеке от дома, за речкой.) Она потом рассказывала, как я сидел в борозде и посыпал себе на голову землю.
   Другой случай: как-то просунул голову сквозь железные прутья ворот - обратно помешали уши...
   Взрослые Мячины дурачась напоили меня пивом...
   Я на балконе курю понарошку папину трубку...
   Дедушка вплавь спасает мои трусики: после купания при полоскании их подхватило течением, скрывается за поворотом реки, но нагоняет.
  
   Первый раз меня повезли кататься на взрослом велосипеде старшие ребята: я сидел на раме или багажнике и, как меня наставляли, изо всех сил старался не попасть ногой в спицы колес. В страхе я видел только бег земли и ноги под собой.
  
   Плохо помню свою няньку девушку немку Дору. При отъезде в Германию Дора подарила на память цепочку из белого металл, которую я не сохранил.
  
   Ездили на купание в Палангу на грузовой машине от мельзавода, их совсем не помню, но хорошо запомнил, как меня не взяли с собой бабушка с дедушкой на отдых в Друскеники (Друскининкай) - я очень огорчился и поднял отчаянный рёв.
  
   После ухода на пенсию дедушке предложили построить дом, если он пожелает остаться в Шилуте, но дедушка решил перебраться в Печоры, где он работал до переезда в Литву.
   За свою жизнь дедушка поездил не мало: работал и на Дальнем Востоке и на Южном Урале... Значит, город Печоры был не плохим местом.
  
   В Печоры мы переехали зимой и поселились в доме Ивановых, у которых снимали квартиру. Перед нашим приездом был сделан ремонт. В их доме так отчаянно пахло краской, что даже когда я выходил на улицу этот запах преследовал меня и там. Казалось чужой город пропах этим ненавистным запахом.
   Возможно, так пахли свежепокрашенные печи, пока не обгорели?
   Дом был большой и плохо отапливался.
   Сама наша хозяйка вязала безрукавки на продажу. Хорошо помню их красно-жёлто-зелёную расцветку и характерный рисунок.
   Как-то показала работы сына, выполненные тушью в два цвета. На белых листах ватмана закрашенные черной и красной тушью рисунки производили мрачное впечатление.
  
   Недолго мы прожили у Ивановых. Дедушка купил дом на Советской улице N 22. Дом был совсем новый. Помню наружные стены обшитые толью. Потом во дворе появился штабель вагонки. Дом обшили и пристроили просторный тамбур.
   Тогда и покрасили дом в салатный цвет, а высокие ворота с калиткой в красно-коричневый.
   / Очень стойкая краска и через 20 лет не облупилась, только выцвела./
   Помню рисунок голубых обоев, круглую печь окрашенную серебрянкой в бабушкиной комнате. Нашу с дедушкой комнату и большую проходную комнату-столовую с окнами на улицу, на южную сторону.
  
   Зимой в деревянном доме совсем не то, что в городской квартире с центральным отоплением. В морозные дни окна обрастали ледяными узорами, которые никогда не повторялись. Особенно красиво было ближе к закату, когда электричество еще не включено, а солнечные лучи подсвечивают это морозное волшебство: не то цветы, не то перья жар-птицы.
  
   У нас дома, как комнатные цветы, произрастали довольно скучные растения: лимонное дерево, выросшее из посаженной кем-то косточки, большой куст цветущей бегонии с большими пегими листьями и горький лечебный столетник.
  
   Перед нашим домом, тремя окнами выходящих на улицу, росли три тополя.
   По весне город проводил обрезку деревьев, позже кроны тополей превращались в зелёные шары.
   Из двух видов печорских тополей этот был наиболее интересный. Спустя годы я узнал, что это был итальянский вид. "Итальянцы" имели прочные ветви, из которых мальчишки делали шпаги. На рукоятке ножом вырезался красивый узор напоминавший плетёнку, вся остальная кора снималась до белой заболони.
   У тополей были крупные листья глянцевые с наружной и матовые с нижней стороны. Нигде кроме как здесь и под Псковом я не видел таких деревьев.
   Кроме тополей, рядом у соседнего дома росли два довольно старых вяза; мне нравились их жестко-шершавые листья.
   Это было как соседство породистой собаки (вязы) с симпатичной дворнягой (тополя).
  
   За нашим домом на участке в саду росли молодые плодовые деревья: яблони, груша, кусты красной и чёрной смородины. Междурядья занимали несколько грядок клубники. У дома и в саду высаживали много разных цветов: ввьющиеся настурции, ноготки, львиный зеф (собачки), анютины глазки, бархатцы, астры, росли золотые шары, гладиолусы, пышные пионы и георгины.
  
   За сеткой (забора) сада был задний двор - незастроенный участок с хоккейную площадку или чуть больше, ограниченный с трех сторон заборами соседей.
   Задний двор по весне регулярно затопляло водой, что было для меня крайне интересно.
   Перед ним вдоль нашего забора я стихийно воткнул несколько тополиных прутиков. Тополя-итальянцы принялись и за 2-3 года вымахали выше крыши сарая так, что я мог по ним свободно взбираться. Дедушка надеялся, что тополя помогут на манер австралийских эвкалиптов осушить низменный задний участок. Посадив второй ряд тополей параллельно первому, дедушка неофициально застолбил половину заднего двора, нам не принадлежавшего; за которым просматривалось сквозь кроны дальних старых тополей пожарное депо с каланчой.
   Позднее на заднем дворе мы возделали небольшое картофельное поле. За ним был деревянный бум для тренировки пожарников и колодец. Из-за высоких грунтовых вод вода в колодце была негодной для питья, поэтому за водой я ходил на колонку на соседнюю улицу. Так делали все жители, у кого не было колодцев: в то время водопровод в часные дома ещё не был проведён?
   Зимой задний двор использовался соседскими мальчишками, как хоккейная площадка: сами расчищали от снега и заливали водой.
   Тополя, которые посадил дедушка, мешали и их просто обломали.
   И летом задний двор был спортивной площадкой, которую организовали мальчишки, жившие поблизости. Здесь прыгали в длину и в высоту (фиксируя высоту планкой), толкали металлическое ядро. Я тоже принимал непосредственное участвие в этом.
   Задний двор был местом, где я учился стрелять из лука, воображая себя индейцем.
   Весной поле прилично заливалось водой, превращаясь в море для моей парусной флотилии... Вода спадала медленно, обнажая травянистое дно с подсыхающей лягушачьей икрой, но часть головастиков успевала обрасти лапками, а у некоторых к тому времени отпадал хвост и они превращались в очень маленьких лягушат.
  
   Печоры начала 60-х годов был идеальным местом для старых и малых. Кроме центральной части город был тихим, в зелени скверов и садов частных домов.
   На суглинках хорошо плодоносили сорта яблок, не вызревающие в окрестностях Таллина - не тот климат и почва. Очень сладкими были груши и вишни.
   Транспорта было мало. По мощёным булыжником улицах проедет редкая машина или процокает лошадь с телегой и воцаряется долгая тишина.
  
   В квартале от нас, за Пожаркой была городская площадь, немаленькая и для большого города. Кроме Пожарного депо (Пожарки) здесь распологались: Горсовет с Домом Пионеров - не в одном ли доме(?), милиция, Горсуд, гостиница, примыкал городской рынок.
   На базаре продавали молоко, масло, творог, мясо, сушёные снетки и свежую рыбу привозили с (18 км) Псковского озера. Продавалась шерстяная пряжа, летом было много цветов, яблок, груш, вишен, мёда в сотах и чистого, а главное - это сушёные белые грибы. Отборные грибы ценились и стоили очень дорого - связка цельных молодых грибов весом в один кг тянула на 10 рублей. Бабушкина пенсия была 23 рубля.
   До сих пор славятся Печоры своим сладким луком и ранней садовой земляникой, тогда отвозимой на рынки Питера и в Эстонию.
   Здесь же на городской площади было несколько магазинов и автовокзал, вначале деревянный, позднее кирпичный.
  
   Город украшало солидное здание Почта - Телеграф - Банк, построенное за время буржуазной эстонии. За ним по обе стороны Вокзальной улицы располагался дубовый парк с дорожками обсажеными жёлтой акацией. Рядом с парком бывшая гимназия: классическое 2-х этажное здание. Перед фронтоном круглый пруд с островом, на котором росли высокие метёлки "помпасной травы".
   При Хрущёве в здании был организован интернат, обнесённый высоким забором.
   В городе ходил автобус одного маршрута по Рижской улице и дальше до ж/д вокзала. Вокзальная станция ж/д находилась к северу от города и значилась не Печоры - Петсери.
  
   Город был мощённый. Булыжные дороги были интересным местом сбора красивых камешков. Хороший летний дождь облегчал поиски: вода размывала грунт, мокрые камешки виделись лучше. Можно было найти разноцветный гранит, кварц и кремни, способные высекать искры.
  
   Главной достопримечательностью города был и остается Псково-Печорский мужской монастырь.
   Кольцом, на некотором расстоянии, подступали к городу сосновые леса.
   С лесом вышло хуже: по лучшим грибным местам, что я знал, по хариусной речке Белке, по Пимже реке с уральским названием в 1991 г прошла государственная российско-эстонская граница.
  
   Город Печоры с краев рассечен глубокими оврагами, как правило, старыми и заросшими. Живописный овраг проходит через крепость, рассекая его ручьём на две равных половины, построенную вокруг монастыря в 1565 году.
   По дну глубокого оврага струится ручеёк Каменец, полноводный весной и почти пересыхающий летом. Самые отчаянные начинали купаться в ручье с 20-х чисел апреля, в реке Пачковка не раньше начало мая. В нём водились загадочные маленькие рыбки. Таких рыбок мальчишки называли писуками.
   Если от монастыря пройти вверх по оврагу - среди зелени вскоре покажутся песчаные обнажения с лазами неглубоких пещер. В одну из таких пещер мои однокласники, тогда не старше класса четвёртого, ходили курить слабые, но очень ароматные болгарские сигареты "Трезор".
   В пещере было темно и мне показалось, что рядом стоящий облокотился о стенку, я сделал движение в том же направлении, чтобы опереться, но не ощутив опоры полетел куда-то в низ, в темноту, и свалилвшись озарил пещеру снопом искр - услышал хохот и тогда убедился что цел.
  
   В самом монастыре часть пещер использовалась под захоронения почивших монахов. Эти пещеры то бывали открыты для посещения экскурсантов - то закрывались на продожительный период, тогда никого не впускали.
   В монастыре под Успенским собором находится пещерная Успенская церковь, построенная в год оснавания монастыря, в 1473г. Монахи-отшельники появились здесь гораздо раньше возникновения города, логично, что и его название произошло от слова пещеры - Печеры - Печоры.
   На площади перед воротами монастыря православный храм сету (полуверцев). (При эстонцах (1918-1944) иначе: каменный храм - сету; деревянный - русским.)
   В праздники женщины сету приезжали на богомолье в национальной одежде. У старых женщин на груди висело "ожерелье" из несколько рядов тяжёлых серебряных монет с двуглавыми орлами царской чеканки.
   У ворот кормили голубей, стояли нищие. Струйка верующих и экскурсантов была разбавлена серой массой шумных, одетых одинаково в тёмное старух-богомолок. Они жили неделями и кормились вокруг монастыря, даже выражение на лицах у них было общее: не благостное, а недовольное.
   При нас происходила реставрация крепости, завершившаяся в 1966 году.
   Последними над шатрами башен появились новые кованые флюгера - прапоры.
  
   Другой овраг начинается на окраине за Юрьевской улицей (на Тарту). Зимой на крутых и высоких склонах катались на салазках и лыжах. Летом склоны зеленели травой, местами росла ольха и волчья ягода.
   Пещер, насколько я знаю, там не было.
  
   С северной части к городу примыкает широкая долина. Она начинается сразу за лютеранской киркой и садом школы, где я учился. От школьного сада открываются живописные дали: череда садов, открытых травянистых склонов и перелесков. По зелёному дну струится малюсенький ручеёк. Если идти всё дальше и дальше, через сосновый перелесок можно выйти к городской больнице. Сейчас этот район разбит на дачные участки, но имея характер русско-американских гор, остается живописным: дали в дали.
  
   Город Печоры, если не считать овраги, была даже Овражная улица, довольно равнинный. Всхолмленный рельеф начинается сразу за городом с запада, где у Куничьи Горы выстроен пограничный блокпост и к северу у ж/д вокзала, а дорога на Псков пересекает глубокую долину р. Пачковки с прилегающими холмами из красной глины.
  
   За железнодорожными путями, по ним катили поезда Москва - Таллин, довольно широкая долина реки Пимжи (Пиуза эст.) с разбросанными по ней старицами: сюда не раз ходили купаться. За рекой, на той стороне - Эстония. Там на возвышенностях сосновые боры - самые грибные места вблизи Печор. Лучших грибных мест я нигде не видел.
   Приток Пимжи Пачковка - городская речка, где я учился плавать. Пачковка имеет широкую речную долину, указывающую на возраст и былую многоводность. Вверх по речке (в 2-3 км от Печор) рос орешник-лещина, а еще выше по реке у подножия дернистых бугров били чистые ключи, позже затоптанные колхозными коровами.
   Пачковку сильно загрязнял ткатцкий комбинат, а ниже городская больница.
   После впадения Пачковки река Пимжа была заражена.
  
   Южнее Печор течет другой приток реки Пимжи - Белка. Трудно сказать: что это маленькая речка или большой ручей?
   Прозрачная, всегда холодная от ключей Белка за миллионы лет (?) промыла глубокую и местами узкую долину в крупном песчанике. Рельеф и чистые сосновые боры на бедных почвах напоминают Карельский перешеек, отличие в отсутствии валунов, их единицы. Знаю у Белки один валун размером с небольшой муравейник. Почему-то мы принимали этот весь в оспинах камень за упавший метеорит.
   Белка речка мелкая, до впадения в Пимжу не глубже 1 метра; нужно очень постараться, чтобы найти одно-два места глубже, и очень холодная с t воды +12- +14 в жаркий летний день.
   В Белке водились хариусы и налимы. Небольших налимов пацаны умудрялись ловить голыми руками.
   В воде жили ручейники в таких тяжелых, мощных, словно вытесанных из монолитного известняка домиках, каких я нигде не видел. Если нанизать такие домики ручейников на нитку - получилось бы "первобытное каменное" ожерелье.
   По берегам Белки у самой воды росли жёлтые водяные ирисы.
  
   В лесах у Белки проходили наши грибные маршруты.
   До леса 2 км по грунтовой дороге через колхозное поле. Поле бывало разным. Чаще жёлтым от хлебных колосьев: ячменя, овса или ржи, с цветущими в них голубыми и строгими васильками.
   Однажды поле осталось зелёным: кукуруза росла как джунгли стеной, мощная, с налитыми сладкими початками...
   Когда поле было сжато, на стерне (жнивье) кормилось множество галдящих птиц, среди них разгуливали чёрные как монахи грачи.
   В иные годы поле лежало под паром невозделанное.
   На полпути до леса распологалась деревенька в несколько ветхих домиков, которую можно обойти другой дорогой. Здесь не раз приходилось прятаться от летних ливней, прижимаясь к серым бревенчатым стенам. От старых стен веяло другим временем, иной жизнью.
  
   Тайловский бор встречал опушкой соснового молодняка - "маслятника".
   Здесь росли маслята и полосатые рыжики. Эти грибы росли семейками и часто бывали червивыми.
   Владимир Солоухин ещё не написал книгу "Третья охота" и мы не знали, что рыжики хороши и в сыром виде.
   Однажды мама намариновала большую банку молоденьких маслят, собранных накануне, но не удержала когда вытирала банку полотенцем, были слезы!
  
   Лес имел узнаваемое и доброе лицо старого друга. Я не собираюсь описывать кольцо грибного маршрута, чтобы почувствовать всю прелесть нужно видеть.
   Как-то раз мы с дедушкой отклонились в сторону и вышли в незнакомое место: среди соснового леса, как в блюдце лежало озерко. Лес начинался у самой воды. Сквозь прозрачную светлую воду виднелось неглубокое зеленеющее дно. Позднее озеро провалилось, как ни искали.
   Лет через 10 я нашел это место: лесную полянку с мелкой травкой-муравкой; у края неглубокая яма с песчаными склонами и остатками воды. Так я узнал причину. Котловина среди холмов собирала талую воду после снежной зимы и дружной весны, летом озерко пересыхало, появляясь, наверное, не каждый год.
  
   Кому-то леса у Белки, вместе с Тайловским бором, показались бы малоинтересными. Здесь не было могучих деревьев: на песчаных почвах лес рос медленно, был почти без подлеска и этим напоминал парк. Это были светлые сосняки с покровом из лишайников, мхов, с ярко зелёными коврами плаунов (из плауна предприимчивые печеряне плели коврики для вытирания ног), росли кустарнички ягодников: всего понемножку, что растёт в этой зоне разве, что кроме клюквы и морошки; с майскими ландышами и вереском.
   Представьте склон небольшого холма ярко сиреневый от цветущего вереска. Сиреневый ковер одного только вереска! Летом или поздней осенью идешь по лесу и видишь это маленькое чудо: такое солнечное, доверительное, словно признали тебя и рады встрече.
   Кажется, это место я нашёл уже позже, когда бабушка жила одна в последний год в Печорах или уже перебралась в Таллин.
  
   В отличие от ягод: их собирали в рот, - леса были грибные. Вот что могло попасть в корзинку в порядке убывания: горькушки (тогда их не брали), моховики, козлята (не брали), маслята, боровики, рыжики, лисички, сыроежки, берёзовики и прочие грибы.
   Много было классических мухоморов, встречались смертельно ядовитые бледные поганки. Стихийных свалок не было. Лес был чистый, незамусоренный, разве что изредка попадались куски ржавой колючей проволоки, где были раньше окопы.
   Ходили раздетыми, не встречая мух и комаров, змей видимо было не много: не помню ни одной встречи. Птиц мало. Скорее можно услышать, чем увидеть дятлов: чёрного (желну) и пёстрых большого и малого.
   В пойме Белки ольхи да ивы, ходит по лугу аист, с шумом вылетит пара вспуганных уток.
   Ходили в лес безбоязненно, лишь однажды в последний год с бабушкой заблудились: вышли из леса западней, за свинофермой.
   В сосновый лес осень приходит позже. В конце октября в погожий день в лесу можно встретить летающих бабочек, почти до снега видеть цветущие травы.
   Тихо: слышно как осыпается сосновая хвоя.
  
   Кажется, мои работы в саду под руководством бабушки или мамы ограничивались сбором вредных насекомых: долгоносиков на клубнике и гусениц на настурциях. Сбором занимались и мои сёстры с баночками в руках.
  
   Когда дедушка поднимал целину на заднем дворе, я помогал копать и сажать картошку. В каждую лунку дед клал немного суперфосфата и горсть печной золы. Окучивал я или нет, не помню, но копали картошку вместе, здесь же жгли сухую ботву, пекли первую молодую картошку и ели её дымящуюся с золотистой корочкой. Печёную картошку дедушка называл "ананасом", которого я тогда не знал, а когда попробовал, был полностью разочарован: картошка была гораздо вкуснее.
   Печёную картошку мы все любили и продолжали печь уже в печке.
  
   Прошло "бабье лето", наступила сухая осень. Утро тихое. Небо голубое-голубое. Выхожу на задний двор и замираю от невиданной красоты. Вся трава замёрзла. На красновато-бурых листьях сверкает и переливается холодным блеском голубой иней. Под ногами хрустит замерзшая трава, иду по ней, оставляя вдавленные лодочки следов. Останавливаюсь, чтобы не нарушить хрупкой красоты.
  
   В первом классе я попал в больницу с диагнозом желтуха /гепатит/. А дело было так. Во время обеда перчил суп, крышка перечницы плюхнулась в тарелку и всё содержимое оказалось там же. Мнгновенно суп с клёцками из прозрачного стал серо-чёрным... Нет, остановить меня маме. Я же хотел показать себя мужчиной: обжигался, но ел.
   ...В палате, куда я был помещён, рядом с моей койкой позже положили больного: крупного мужчину с желтушным лицом. Ночью, когда я спал, он внезапно встал, взял табуретку, подошел с ней к моей кровати и замахнулся на меня. Неспящий очевидец оказался не трусом с хорошей реакцией, подоспевшие на помощь скрутили амбала, а на утро мне рассказали, что мой сосед по койке сменил отделение: у него оказалась белая горячка.
   После больницы меня надолго освободили от уроков физкультуры и назначили диету.
  
   Самым известным человеком в городе был трубочист Петя Лашин. А. Тарковский вспоминая о съемках фильма "Андрей Рублев" назвал печорскую достопримечательность: городского дурачка. Городской дурачок - Петя Лашин.
   "Вторым" человеком в городе и первым по всеобщей любви был главный хирург городской больницы - Георгий Васильевич Улле. О нём, его семье и доме, в котором мне неоднократно приходилось бывать и обедать, у меня остались самые тёплые воспоминания. Пожалуй, нет печорской семьи, где он не оказал бы помощь, выезжая на своем мотоцикле с коляской, а позже на запорожце.
   Георгий Васильевич Улле продолжал работать в больнице до самой своей кончины. Печеряне хотели собрать деньги на установку памятника (памятник открыли в 1993 году).
   Достопримечательностью города был любитель природы фотограф Смирнов.
   На намять осталось несколько его фотографий большого формата. На одной сельская женщина с котомкой через плечо на фоне мочила. Мочило - местное название небольшого пруда в котором мочат лён.
   На другой вид псково-печорского мужского монастыря с южной стороны, от Рижского шоссе. 3-я - Мостик из жердей через реку Белку. 4-я - Берёзовая роща.
   Есть ещё небольшая фотография, на которой я заснят в обществе двух малолетних дам: стою посерёдке и держу их под руки страшно смущённый.
  
   Помню одну поездку в Москву. Я дошкольник. Лето. Мамин отец - дедушка Ваня отдыхает в городе Пушкино, недалеко от Москвы. Я в гостях, знакомлюсь с местными сверстниками. На двухколесном велосипеде, переделанном из трехколёсного, учусь кататься. Сажусь и впервые еду по дорожке сам. Внезапно велосипед подо мной теряет управление и я въезжаю в заросли крапивы, падаю... Крапива выше головы, я в одних трусиках, но молчу, не плачу и вскоре весь покрываюсь волдырями.
   "Смотрите, у него тропическая лихорадка!" - слышу женский голос и во мне подымается нечто похожее на гордость.
  
   Дедушка Ваня подарил мне щегла в новой клетке. Щегол был очень красив:
   в красной шапочке с жёлтым оперением на крыльях. Везём подарок из Москвы поездом, пассажиры интересуются птичкой, находится даже "специалист", который знает как кормить, ухаживать... и называет моего щегла "чижом". Со щеглом приехал корм - канареечное семя, позднее щегол перешел на репейник, который ему пришелся по вкусу. Семена репейника мы собирали с дедушкой на пустырях, репейника в Печорах хватало.
  
   Дедушка договорился, что я буду ходить в дневной летний лагерь. Накануне кто-то из соседских мальчишек принёс детеныша хорька. Хорьчонок бегал за хозяином, как щенок. Потом стал бегать за мальчишками, которые дразнили его босыми ногами. Погнался он и за мной. Разозлённый он был быстр и проворен, а в отличие от нас не играл, достигнув цели, хорьчонок вцепился мне за подъем бульдожьей хваткой. Хорьчоноку не сразу разжали зубы, а когда разжали - я был отправлен в поликлинику. На следующий день ребята браво проходили мимо нашего дома на речку ловить рыбу, махали мне руками, а я только провожал их взглядом - нужно было получить свои оставшиеся 39 уколов.
   Сейчас от бешенства делают, кажется, всего один.
  
   Длинные летние дни были заполнены интересными делами, вот некоторые: играли в футбол, в волейбол, в лапту, в городки, в ножички, "казаки-разбойники", классики (мальчишки тоже), в прятки, салки, боролись, прыгали: в длину с места, с разбега, в высоту, прыгали с крыш сараев и гаражей, лазили по деревьям, играли в войну.
   Купались, ловили рыбу: на удочку, на хлеб закидухой, майкой вместо сачка, ловили раков: руками в норах под берегом и мордой на лягушку.
   Была игра без названия, когда кто-то прятал небольшой предмет(ы) на очерченой территории, а остальные искали.
   Катался на велосипеде "Школьник". Ребята гоняли на шумных самодельных самокатах, где вместо колёс два больших подшипника, у меня такого не было.
   В наш двор привезли целую машину песка: строили замки и крепости.
   Расказывали страшилки. Темноты не боялся: мне нравилось ходить по неосвещённым улицам, стараясь быть незамеченным.
   Запуск воздушных змеев к сожалению не освоил, как и их изготовление.
   Успевал много читать: свои и библиотечные книги.
   Зимой гоняли в хоккей по проезжей части улицы самодельными клюшками, вырезанными из подходящих палок.
   Катались на санках и лыжах со склонов оврагов. Горок я боялся и почти всегда падал. Лишь когда переехали в Таллин - страх прошел, и я перестал падать на лыжах, катаясь на крутых склонах в Хийу.
   Заходили гости играть в "азартные игры", засиживаясь допоздна, играли в лото, карты, "тише-едешь". Играл красными фишками - любимый цвет у меня был красный, в лото играл любимыми картами и чаще ими выигрывал - опровергая теорию вероятностей.
   Закрывашками у нас в лото служила мелочь в 1, 2, 3 и 5 копеек, собранная в мешочек, которая разом подорожала в 10 раз после денежной реформы 1961 г (монеты 5 коп были заменены новыми).
   Почти каждый из моих друзей занимался собирательством. Были настоящие коллекционеры с неплохими коллекциями. Собирали: почтовые марки, монеты, спичечные этикетки, окаменелости, старинные вещи. У кого-то жили совсем не домашние животные.
   Моя коллекция начиналась с картинок почтовых конвертов (переписки было много), которые я вырезал и наклеивал в альбомы (еще в Литве), позже собирал марки и монеты, постоянно обмениваясь.
   С марок экзотических государств у меня появился интерес к географии.
  
   В городе был кинотеатр. Шло много хороших фильмов: о войне, комедий, детских, фильмов-сказок. Звук был плохой, часты были обрывы плёнки; с обязательным показом киножурналов, иногда нескольких, типа "Новости дня", из которых можно было смотреть недавно появившийся "Фитиль". В кино ходили часто, иногда несколько раз в неделю, может быть из-за того, что телевизоры были далеко не у всех (у нас не было).
   Несколько моих ровесников успели сняться в массовках: в Печорах шли съёмки нескольких фильмов. Популярность актёров кино была исключительно высока, не меньше, чем у первых космонавтов, если их можно сравнивать.
   В городе была хорошая библиотека с читальным залом, в которую я и дедушка были записаны. Герои книг, с жизнью полной героических приключений и сказочных испытаний, были для меня близки и почти реальны.
   Нынешние не читающие дети много теряют!
   В доме Пионеров действовали кружки по интересам. Ребята постарше изготовляли летающие модели планеров и самолётов, в другом - модели кораблей (на высоком уровне). Испытания проходили рядом, на пожарном пруду за нашим задним двором. Меня в судостроители не взяли - мал!
   Занимался в стрелковом, столярном и кружке танцев.
  
   Не безуспешной оказалась единственная попытка изготовить горшки из глины. Три горшка, которых мы вылепили с сестрой Мариной, относились к ручной стадии гончарного производства. Грубые и кособокие горшки были обозжены в нашей печке. Может глина, собранная в овраге была не годной, жар не тот? Только из трёх горшков уцелел один, остальные треснули или развалились.
  
   Желание родителей обучить меня музыке не увенчалось успехом. Занятия в музыкальной школе, а раньше частные, вызывали у меня отторжение: это было насилием и я чувствовал себя почти больным. Медведь на велосипеде в цирке был способней и естественней, чем я на занятиях музыки.
   Наше пианино Bruning Bongard, Barmen прибыло в ящике из красного дерева, на который пошли внутренние панели кают-компании минного заградителя "Марти" (бывшей царской яхты "Штандарт"), перед тем как пойти на "дрова" - здесь отец ожидал приказ на увольнение.
   Пианино - исторический артефакт из офицерской кают-компании. Другое пианино из каюты последнего самодержца Николая-II купил офицер рангом выше.
  
   Март. Талые ручейки на печорских улицах сравнимы с речным половодьем.
   В центре из-за машин и бензина вода была мутной и радужной, на улицах дальше от центра почти чистой. Струи воды вдоль обочин дорог место для весёлой игры. Ярким солнечным днём хорошо пускать по воде лодочки-кораблики.
   Самые простые из сложенного листка - бумажные кораблики, посложнее вырезались из сосновой коры; иногда такая лодочка снабжалась мачтой и парусом из бумажного листочка и, наконец, кораблики-модели, купленные или сделанные сведущими людьми.
   Такой кораблик мне купили в отделе игрушек печорского универмага, не самую дорогую модель 3-х мачтового парусного корабля с прямым вооружением.
   Белый корпус из дерева, жёлтые мачты с парусами пошитыми из белой пропитанной ткани. На кораблике были маленькие иллюминаторы и название, которое... я позабыл, может "Заря"?
   Парусник был килевым и весенний уличный ручеёк: быстрый и мелкий был не пригоден для плаванья. Место нашлось рядом: весной задний двор, а летом пожарный пруд. В ветерок парусник сильно кренился набок. Имея незакрепленный руль двигался по большей дуге, а при порыве ветра ложился мачтами в воду, совершая оверкиль.
   Другой кораблик дедушка вытесал мне из полена с похожим корпусом и поставил три мачты. "Бобёр", так назвали корабль, был без трюма и сидел по палубу в воде. Был у меня, привезенный из Шилуте, реалистично сделанный пластмассовый каютный катер, на нём был даже съемный спасательный круг.
  
   Однажды мой флот удвоился без всякого моего участвия. На улице ко мне подошёл (большой) мальчик лет пятнадцати и спросил: капитан ли у меня отец?
   Я ответил утвердительно. Тогда он пожелал со мной познакомиться, по его словам он любит корабли и море, но с настоящими моряками не знаком. Он рассказал, что у него есть маленькая весельная шлюпка и модели кораблей, которые он мастерит сам. Через некоторое время он принёс в подарок две модели своих поделок: довольно большую плоскодонную одномачтовую яхту, которая развивала скорость не в пример моему неторопливому паруснику "Заря", вторая - военный корабль, похожий на броненосец 1-й мировой; из-за обилия надстроек и пушек корабль был перегружен, сидел глубоко, переворачиваясь от легкого ветра и зыби.
   Видел его очень маленькую одноместную лодку, мастерски смастерённую: доски обшивки крепились к настоящим шпангоутам, которую он носил из дома на спине на большой и зелёный от ряски пруд в центре Печор. Пруд был не парадный: одна его сторона выходила напротив автовокзала и была видна через низкий штакетник, остальные части пруда скрывала застройка.
   Исчез он так же внезапно, как и появился. Его мечта: познакомиться с капитаном осуществилась. Мне тогда было лет семь. Как его звали, Гриша?
  
   Москвич дядя Вася Комаров, двоюрный брат отца, в своей квартире разводил аквариумных рыбок. В один из моих приездов в Москву д. Вася взял меня на пруд и при мне маленьким самодельным сачком наловил живой корм для своих рыб. Название козявок, снующих в баночке, меня поразило - циклопы!
  
   Маринке 3 года, мне 6, едем с родителями на юг, в Абхазию город Сухуми. Предыдущая поездка с дедушкой в Сочи почти не запомнилась: немного купальни Мацесты, смутно каменного льва, у которого я панически боялся фотографироваться. Злой лев только притворялся окаменевшим.
   Едем поездом. Дорога меня волнует, всё новое: запахи, шахты, горящие огни в ночи - доменные печи(?), встречные поезда...
   Где-то на Кубани родители купили небольшой солёный арбуз. Арбузы я очень любил (на спор съел арбуз весом около 3-х кг), но таких не ел, попробовал и страшно разочаровался - солёная гадость!
   Ближе к предгорьям появились туннели: чем длиннее - тем интересней, днём в вагоне зажигался свет, а за окном в темноте начинали мелькать огни лампочек.
  
   Запомнилась поездка в самшитовую рощу. Тропа по краю крутого склона поросшего древними деревьями. Самшиты необычны, склон крут, вместо травы зелёные мхи и папоротники, и очень стары: отдельным экземплярам по 2000 лет!
   (По сообщениям печати в 2000 г условия произрастания ухудшились, меньше стало мхов - индикаторов здоровой экосистемы.)
   Ездили в обезьяний питомник, где подопытными животными были павианы. Обезьяны с ярко-красными задами, с большими клыками весьма свирепого вида.
   С распадом СССР питомник разграбили, часть обезьян вырвалась на свободу и разбежались по горным лесам. Есть сведения, что некоторые выжили и аклиматизировались: страшны им стали не зимние холода, а крестьяне, т.к. голодные обезьяны мародерствовали на их полях.
   Помню поездку в Новый Афон. Дорожка вьется в гору, среди зелени каменные руины. Поднимались пешком. На зелёных ветках куста что-то блеснуло: это был нож с деревянной ручкой с лезвием в крови...
   По дороге я машинально растёр листик на тыльной стороне руки с кустарника оказавшимся ядовитым. Поднялась жгучая боль. Родители чтобы меня отвлечь купили хурму. Конечно, она была незрелой и поэтому очень невкусной. Только много лет спустя я узнал истинный вкус зрелой хурмы и дыни.
   Советская система (в США и сейчас) специализировалась на всём незрело-зелёном от мандаринов до бананов. В фильме "Старик Хоттабыч" с неба падает недозрело- зелёная гроздь бананов.
  
   Я полюбил дальние поездки в поездах и автобусах. Особенно в поездах из-за возможности смотреть в окно с верхней полки. Если долго смотреть - наглядно убеждаешься, что земля очень большая. Если ехать в начале или конце поезда на дуге поворота можно увидеть большую часть состава.
   Вечер, пустая земля, длинные бегущие тени, солнце блеснёт и тут же скроется за деревьями, стук колес и прохладные струи воздуха за окном. Встречные товарники, удвоенный перестук колес, считаю сколько вагонов?
   Паровозы были, конечно, украшением железной дороги: чёрные, с большими красными колёсами, оглушающим свистком, похожим на голос джина...
   У паровозов была своя индивидуальность, паровозы казались одушевлёнными - тепловозы и электровозы, напротив, были лишены индивидуальности.
   Паровозы были штучны, но их эпоха заканчивалась.
  
   Несколько раз летом меня возили в город Ефремов на юге Тульской области - родину дедушки и отца. Останавливались поочередно у бабушкиных сестёр:
   т. Шуры или у младшей т. Нины. Кроме сестёр в Ефремове жили два её брата. Дедушкины две сестры к тому времени проживали в Москве, там же жили бабушкины брат и сестра.
   Ефремов был немногим больше Печор, но во всём не похож.
   На улицах пыльные пахнущие югом акации. Городской воздух сильно загазован: где-то недалеко работал химкомбинат - первый в СССР завод искусственного каучука. Дома в городе отапливались не дровами, а углем (лесостепь), каменный уголь лежал в кучах чуть ли не в каждом дворе; отгоревшим шлаком отсыпали дорожки. В чернозёме, высохшем до серой пыли, оставляли следы разомлевшие от жары куры.
   Пригороды Печор были сельскими - здесь скорее промышленными.
   Железная дорога в Печорах была далеко за городом - в Ефремове большая развязка железной дороги: движение составов было слышно всюду, чувствовался характерный запах смазки и дыма.
   Близко к Ефремову лесов не осталось, довольно большая пригородная роща переходила в городское кладбище. В роще, если не изменяет память, росли дубы с подлеском из жёлтой акации и лещины.
   В городе протекала Красивая Меча, воспетая Тургеневым, - река была мельче Пачковки, но гораздо шире, достигая в городе ~ 30-40 м. Я свободно "переплывал" на другой берег, двигаясь руками по дну: в первый приезд плавать еще не умел. Вода в реке была непрозрачная и легко взмучивалась при купании, но в жаркий день прекрасно освежала и её цвет не имел никакого значения.
   Дедушка, в отличие от бабушки, со мной был в Ефремове только один раз.
   Как-то с пошли с ним удить рыбу, но в тот день в Красивой Мече рыба не клевала, второй попытки делать не стали.
   Ходили на место Каменевского фамильного дома. Деревянный дом не сохранился. Внутри стены, по рассказам отца, были обклеены вместо обоев листами из книг Брема.
   На пустыре, где некогда стоял дом, среди низкорослой травы кое-где лежали обломки красного кирпича - всё что осталось от амбара, разобранного соседями на нужды. Кирпичный амбар предназначался, как и у многих, специально для сдачи в наём приезжавшим торговать зерном. До революции в Ефремове были богатейшие хлебные ссыпки, город торговал хлебом и яблоками из которых особо известны были антоновские.
   Останавливались у т. Шуры, она была хотя и менее бодрая, но всегда находилась дома. Жила она в своем маленьком одноэтажном доме на улице, где почти не было зелени, а на земле только серая пыль и отгоревший шлак. Володя её сын жил отдельно с женой и дочкой Олей. Дядю Володю помню плохо: он пил, а Олю - мою ровестницу очень хорошо. Оля мне нравилась.
   Позже Оля приезжала к нам в Печоры и заезжала в Таллин, где сравнительно недавно обосновались мои родители.
   Дома у т. Шуры я нашел сборник прозы и исторических миниатюр с иллюстрациями, в нём повесть "Принц и нищий" c интересом мною прочитанная.
   Тетя Нина после смерти своего мужа - д. Миши, который был гораздо старше по возрасту, жила в однокомнатной (?) квартире двухэтажного дома в центральной части города. В квартире пахло пудрой. Здесь я познакомился с ее сыном Юрой и его женой Аллой. Тетя Нина, младшая из бабушкиных братьев и сестёр, была активной и подвижной, с ней я ходил купаться на Красивую Мечу.
   У бабушкиных братьев: д. Саши* и д. Пети были только раз в гостях. Запомнил, что у д. Саши был ухоженный плодоносящий сад за городом или на окраине из сортовых деревьев, а у д. Пети (братья жили вместе) свой большой дом, который мне чем-то не понравился.
   (*Умер в 2004, в возрасте 94 года.)
   Бабушкины братья и сёстры были очень разными и по характеру и внешне.
   Ефремов мне нравился своей новизной, южностью.
   Спустя несколько лет, когда я смотрел итальянские фильмы, представляя почти физически ароматы юга: запахи воздуха, зелени и свежесть воды.
   От Ефремовского периода остались серебряные ложки, принадлежавшие Буниным. Ложки продал брат Ивана Бунина - Евгений. После революции он остался в Ефремове, бедствовал: писал картины и портреты на продажу. Кроме ложек есть портрет его кисти, написанный масляными красками: маленький Сережа Каменев в черкеске с детским кинжалом. О доме Буниных той поры можно прочитать у Паустовского и Пришвина.
  
   До начала реставрационных работ в стенах монастыря-крепости было множество ниш и отверствий, в которых гнездились птицы: в основном стрижи и мелкие хищные. Выпавшего птенца взял на прокорм молодой печорский пижон - товаровед по профессии - Марек. Выходя на прогулку он брал с собой подросшую птицу, как талисман. Скорее это был небольшой соколок. Он восседал на его левой руке в кожанной перчатке и смотрел свысока на окружающих немигающими глазами, если не спал. Загнутый клюв, сильные, острые как бритва когти, бесжалостный взгляд. Из кожанного мешочка Марек доставал нарезанные кусочки мяса и скармливал птице: тот заглатывал мясо не жадно, а ел с достоинством. Владелец и его пернатый друг производили большое впечатление на окружающих, особенно на девушек. Кажется, он не был местным, а прибыл по распределению, объявившись в Печорах внезапно.
  
   И у нас постоянно при доме жили разные домашние животные. Собака Тузик, кошка Мурка, подобранная котёнком на улице, в сарае один год: пара кроликов, гуси и куры, которых выпускали пастись на травку, в голубятне пара голубей-турманов; щегол в клетке, два грачонка и среднеазиатская черепаха.
   Мне этого казалось мало. Очень хотелось иметь лисёнка, мангуста, собаку лайку, пони, дикого селезня, большого говорящего попугая, но особенно хотелось иметь волчонка, выросшего в красивого и сильного волка, не без влияния рассказов Бориса Житкова, финал которых у меня пропущен без внимания.
   Привлекали скворцов: в саду дедушка повесил скворешни; скворцы гнездились регулярно.
   Одно лето я занимался разведением карасиков, в вырытом собственноручно прудике в 1 куб. м., на заднем дворе.
   В лесу я наблюдал прытких ящериц, которых осторожно ловил, с любопытством ожидая отпадет хвост или нет, но не дождался.
  
   Тузик был из них первым - беспородный короткошерстный щенок, похожий на добермана, с тёмной спиной и светлыми длинными лапами. Когда выпал снег его маленького я возил на больших деревянных санках, а в конце зимы эти санки катал подросший Тузик. Тузику дедушка соорудил будку у сарая, посадили на цепь и определили сторожем.
   Раз Тузика взяли в лес, но обратно он вернулся самостоятельно - эта черта осталась неизменной: стоило Тузику отцепиться, как он срывался на целый день.
   Тузика никто и ничему не учил.
   Однажды я со своим другом Володькой Солдатовым решили заночевать на сеновале нашего сарая, а на заднем дворе (случись такому совпадению) в палатке остановились туристы. Тузик исправно пробрехал всю ночь без перерыва.
   Не знаю, как туристы, но мы с Вовкой ночь не спали.
   При переезде в Таллин, из-за карантина взять Тузика с собой не могли, а отдали в деревню к Вовкиным родственникам. Жилось Тузику не плохо: перепадало даже молоко. Так бы и жил он у новых хозяев, если б однажды зимой в деревню не зашли волки и унесли Тузика вместе с цепью...
  
   Дедушка рассказывал, как в юности он держал турманов - старую, ценимую знатоками, породу голубей. Турманы должны подниматься выше других. Голуби могли кружить над своей голубятней словно ввинчиваясь в небесную лазурь и набрав высоту начинали кувыркаться в воздухе. Этим видом высшего пилотажа, наверное, не обладали другие голуби. В отличие от сереньких почтовых голубей - оперение турманов очень эффектное. В Печорах было три расцветки турманов: чисто белые, белые с чёрным, белые с ярко-коричневым. Голуби резко отличались от голубок большим размером и напыщенным видом, распуская хвост словно павлины.
   Кое-что о голубях я вычитал в журнале "Юный натуралист", который для меня ежегодно выписывали вместе с "Весёлыми картинками" еще до того как я научился читать, и тогда я загорелся желанием их держать.
   Долго ли дедушка сопротивлялся моему желанию, не помню, но я добился своего. Ждал с нетерпением и вот, наконец, идём покупать голубей.
   Дверь нам открыл старик, наверное, дедушкин ровестник, который занимался голубями с незапамятных времён. Поговорив о ценах на голубей в 1911 году и перейдя на нынешние, дедушка и старик стали торговаться. Владелец голубятни категорически отказался сбавить цену, пришлось дедушки вместо пары голубей купить одну белую голубку. Если память мне не изменяет, взрослые голуби стоили 1р. 70коп, а молодые, как наша, 1р. 40коп. По тем временам это было дорого.
   Вскоре пару нашей голубке составил, отбившийся от своих, крупный белый голубь, которого мы довольно легко заманив в сени, словили. Пойманный голубь прижился, а судьба голубки сложилась трагичной. Несколько раз по неопытности она давила собственных птенцов, пока ей самой кошка не оторвала голову.
   Овдовевшего голубя мы выпустили обратно на волю.
  
   На территории городской больницы была большая колония грачей: птицы гнездились на высоких деревьях. Выпавшего из гнезда грачонка мы пожалели и взяли домой. При виде корма Кузя - так назвали птенца, смешно тряс крыльями и орал. Отец кормил его из ложечки кусочками булки, размоченной в молоке. Первые кормления происходили так: клюв, придерживаемый рукой, поднимался вверх, содержимое ложечки переходило в раскрытый клюв, затем клюв зажимался большим и указательным пальцами левой руки, клюв поднимался вверх, после чего Кузя делал глотательное движение. Затем всё повторялось. Насытившись Кузя засыпал и его глаза застилались белой плёнкой. Когда не спал - требовал есть. Ненасытный Кузин аппетит пришлось ограничивать: иначе он мог погибнуть от обжорства в первый же день.
   Кузя быстро освоился и подмену родителей как бы и не заметил.
   Когда Кузя научился летать - он всегда возвращался на кормёжку и ночлег.
   Осенью Кузя улетел и не вернулся. Напрасно мы ждали его весной.
   Вместо него взяли Кузю-II, такого же прожорливого грачонка.
   В ту весну отца не было дома. Птенца кормил я и перекормил: птенец погиб.
   Больше грачи у меня не жили, но спустя несколько лет, в другом доме, у нас жила серая ворона, которую по традиции назвали Кузя.
  
   Мне подарили молодую среднеазиатскую черепашку. В коробке, где её держали, было тесно, и черепашка настойчиво скреблась, пытаясь выбраться на свободу. Иногда её выпускали на пол побегать, но без присмотра черепашка терялась, забиваясь в тёмные углы или, напротив, попадалась под ноги, ходить в доме надо было с осторожностью, т.к. черепашка "минировала" территорию.
   В то время я прочитал книгу Майн Рида о бурах в Южной Африке с отличными иллюстрациями и решил построить для черепашки кораль /загон/. Для этого пришлось нарезать и очистить от коры несколько десятков палочек и через равные промежутки, сквозь которые черепашка не могла пролезть, воткнул в землю. Огородив небольшой участок с травой, в центре я насыпал песчаную горку - это был кусочек пустыни.
   Грело солнце, цвели одуванчики, из жирной земли лезла сочная зелень, черепашка блаженствовала, а я наблюдал за ней, сидя между кустами смородины и крыжовника. Её только и можно было наблюдать, т.к. контакт с ней начисто отсутствовал. Черепахи происходят из таких далёких по времени пластов Земли, когда не было не только человека, но, наверное, и млекопетающих.
   Вскоре черепашка освоилась и стала готовиться к побегу и это ей удалось: сбежала путем подкопа и через несколько дней объявилась у соседей.
   Прожила Тортилка 8 лет после переезда из Печор и погибла в 74 г. в Меривялья. После того, как в "Юном натуралисте" я прочитал статью о зимовке черепах в домашних условиях и решил создать ей "нормальные" условия: т.е. поместил её в ящик с песком и поставил в прохладное место, там где (зимой) хранились яблоки. До этого зимой в квартире черепашка бодрствовала, почти ничего не ела, но оставалась всё же живой.
  
   В конце весны я решил вырыть свой маленький пруд. Копали с Вовкой на заднем дворе. На штык-полтора была земля, за ней пошла сырая глина и в ней, довольно глубоко, откопали двух чёрных живых пиявок. Достигнув глубины около метра яма скоро начала заполняться водой и тут же пошел процесс эрозии. Края обваливались кусками в воду и всё потому, что стенки выкопали слишком отвесными, что надо было копать по-другому тогда я не знал.
   В образовавшуюся яму-пруд, которая продолала оплывать, я выпустил трёх маленьких чудесных карасиков, выловленных в Бутырском пруду.
   По сравнению с пожарным водоемом, который летом пересыхал почти полностью - Бутырский пруд, расположенный за окраиной города по Рижскому шоссе, был серьезным водоемом.
   Вскоре в нём появились самостоятельно и другие новосёлы: по дну ползала одна или несколько пиявок, а большой чёрный жук-плавунец начинал временами истерически метаться, пугая рыбок. Ежедневные наблюдения показали, как быстро мелел наш прудик, наконец, воды в нём осталось на три пальца, а на следующее утро пересох вовсе. Рыбки были ещё живы, одну я нашел не сразу, и всех трёх перенёс в пожарный водоём, где кроме скрытных карасиков, жили гребенчатые тритоны с яркими хвостами и пятнистым телом, время от времени появляющиеся у поверхности; здесь же жили хищные личинки стрекоз, чёрные жуки плавунцы, бегали водомерки, над прудом зависали большие стрекозы, залетали яркие бабочки.
   Пруд пах тем специфическим запахом, чем пахнут все пруды и это, как мне теперь кажется, был запах ряски.
  
   ... Единственное озеро вблизи Печор - Рагозино. Озеро маленькое и ничем не примечательное, формы округлой и очень глубокое, здесь часто тонули люди.
   С родителями сюда не ходили, купались на прогретой старице реки Пимжа.
  
   Я не любил ходить в баню и парихмахерскую. В бане было слишком жарко, а я плохо переносил влажный жар и горячую воду в шайках, из-за чего мытьё было физической пыткой. Единственной отрадой - ополаскивание прохладной водой и лимонад, местного печорского разлива, который продавался тут же при бане.
   В парикмахерской мне не нравилось всё: щёлканье ножниц, стрёкот и прикосновение механической машинки, волосы провалившиеся за ворот и чесавшие шею, резкие запахи одеколона от которых слезились глаза.
   Вся атмосфера парикмахерской навевала меня на сон. Наконец сама детская стрижка под чубчик, входившая в моду, и ставшая почти обязательной; позже я стригся под полубокс.
   Мой протест вызрел в хиппи: они не любили и то и другое.
   Всё повторяется: стрижка под чубчик вернулась спустя 35 лет, но уже как подростковая или молодёжная.
   Первые 2-3 года в Печорах нас с сестрой Мариной стригли дома, по примеру отца по-солдатски наголо. Это делалось летом, чтобы лучше росли волосы.
  
   Кто из мальчишек не мечтал о своем воздушном ружье? К услугам большинства был городской тир. На 5-10 выстрелов из маленьких полых пулек деньги давал дедушка. Стрелял я плохо. В тире была одна цель, которая легко переворачивалась, даже если попадение происходило не в маленькую тарелочку, а в саму мишень. Пошли вместе с дедушкой, на этот раз промахов у меня не было, за что меня похвалил работник тира, вызвав у меня чувство неловкости и стыда.
   Свой маленький тир можно было устраивать дома: вместо духового ружья - ружьё стреляющее пружиной, а мишенью - железный волк на подставке. Ружьё стреляла метров на пять-шесть, при попадении пули-пружинки волк падал.
  
   Первый лук из орешника сделал папа и стрелы без оперения с тупыми концами. Мишенью служил резиновый слон Кузя размером с котёнка-подростка. У слона были маленькие хитрые глазки и другие натуралистические черты вплоть до рисунка складок на коже, как у настоящего.
   Позже, когда лук пересох и сломался - я сделал новый больший по размеру, а к стрелам приладил наконечники из пуль, у которых предварительно выплавлял на керосинке свинец.
   Подобрать материал для стрел было не просто: стрелы из побегов получались недостаточно прямыми, а наколотые из поленьев ножом недостаточно длинными, к ним привязывал куриные перья для стабилизации, разрезанные вдоль на две половинки; гусиные лучше, но гусей мы уже не держали, достать их было сложнее. Раскрашенные, с преобладанием красного, несколько моих стрел стали походить на индейские. Ещё сложнее было найти материал для тетивы: даже из скрученного тройного шпагата и натёртая воском рвалась после нескольких выстрелов.
   В пособиях по выживанию некоторые авторы предлагают в качестве тетивы использовать шнурки от своих ботинок. - Да, можно, но из такого слабенького лука можно охотиться на дичь не крупнее кузнечика.
   Мой лук, выструганный из высушенной орешины намного, превосходил изделия местных пацанов: их луки были согнуты в упряжную дугу из сырого необработанного материала типа ивовой палки.
   А из моего лука можно было подстрелить белку или голубя.
  
   Может показаться странным: в городе не наблюдалось породистых собак.
   Один знакомый дедушки держал не одну, а несколько лаек. Сейчас те собаки мне кажутся странными: во-первых, из-за песочно-рыжего окраса, как у австралийских динго, во-вторых, из-за того, что были высокими и несколько растянутыми, тогда как тело охотниьей лайки должно вписываться в квадрат. Владелец хвалил собак за охотничьи и сторожевые качества (задержали вора) и обещал, теперь уже не помню, подарить или продать одного из будующих щенков.
   Наш Тузик был необучен и слишком независим, а здесь, как мне казалось, я мог воспитать щенка правильно. Продолжение этой истории, к моему большому сожалению, не последовало.
  
   Лето или начало осени. Горожане готовят дрова. Основное топливо дрова 3-го сорта: осина и тополя; сырая кора и заболонь этих пород источает сильный гоьковатый запах. В сырую погоду и после дождя запах усиливается, перебивая все остальные. Это родной запах города - запах Печор, означающий: скоро и это лето станет воспоминанием.
  
   Распустившие в нашем саду "Золотые шары" на высоких стеблях - зримое напоминание, что лето закончилось. Они ярко-жёлтые, но совсем не греют, как солнечные одуванчики.
   Природа словно застыла в эти дни, воздух пах как-то стерильно, что-то холодное поднималось с земли, становилось на время скучно среди городских дубов, роняющих жёлуди... Этого не ощущалось в стенах печорского монастыря: цвели роскошные георгины всевозможных оттенков и форм, собранные в превосходную коллекцию, ухоженную как нигде либо.
  
   Полной неожиданностью стал приход 1-го сентября. Одни первокласники несли гладиолусы выше своего роста, другие - холодные строгие астры. Вместе с родителями собрали всех во дворе деревянной школы на торжественную линейку (школа была рядом с домом Ивановых, у которых мы ранее квартировались).
   Беззаботное детство закончилось!
   До школы я не читал, поэтому при проверке зрения две буквы перепутал, назвав неправильно.
  
   Мою первую учительницу с первого по четвертый класс звали Зинаида Матвеевна Таратушко. Строгая, но вряд ли средних лет, как мне тогда казалось.
   Много времени уделялось чистописанию. Как писать в прописях показывала на доске учительница, выделяя нажим и наклон каждой буквы мелом, а мы писали за ней перьевыми ручками, как в XIX веке, макая перья в чернильницу, помещённую в углубление на парте. Ручки были деревянные и стандартные: желтые, красные, синие, зелёные. Перья к ним стальные: кинешь ручку - воткнется. Новые перья писали тонко и поначалу не мазали. Для красивого письма требовался разный нажим, когда получалось - процесс доставлял удовольствие, но было трудно не смазать: чернила сохли медленно, не спасала промакашка вложенная в каждую тетрадь. Если в тетрадке появлялась клякса - отметка снижалась. Пальцы были в фиолетовых чернилах, часто чернила были и на одежде. Синими чернилами почему-то писать не разрешалось. Школьные тетрадки в 12 листов обёртывали в простенькие бумажные обложки, которые продавались (элемент разнообразия).
  
   Школьная форма была обязательной. Мальчикам полагалось носить фуражку с гербом и ремень, на жёлтой металлической пряжке которого был выбит всё тот же школьный герб с дубовыми листочками. Намёк на (трудно) обучаемых?
   При мне форму сменили, а ремень упразнили, т.к. для нового покроя он не требовался, но некоторые продолжали его носить со старой формой, похожей на солдатскую гимнастерку. Вместо неё ввели костюм, того же мышиного цвета. А девочки носили тёмно-коричневые платья с чёрным передником в обычные дни и с белым передником в праздничные (в день Рождения Ленина, например). Изображения маленького Ленина встречались повсюду, начиная с первой страницы букваря. Рассказы о нём были и в учебнике литературы, проводилось внеклассное чтение о том какой он был! Гипсовые, покрашенные серебрянкой скульптуры ученика Володи Ульянова стояли у многих школ.
   Учебники носили в портфеле; некоторые младшеклассники, кто жили подальше, носили за спиной ранцы, напоминающие армейские немецкие.
   Учились за партами, у которых сидение-лавка была сбита с партой в одно целое. Крышка парты наклонена в сторону ученика, нижняя часть откидывалась вверх, облегчая доступ к портфелю и учебникам.
   Гладкие зелёные парты, особенно новые или отмытые навязчиво манили на скучном уроке к творчеству: своими "граффити" каждый выражал индивидуальность на своей половине парты. В школе с этим безуспешно боролись, но некоторые умудрялись вырезать рисунки и автографы ножом, что считалось верхом дерзости со всеми вытекающими последствиями, что не особенно растраивало какого-нибудь бугая, сидевшего по два года в каждом классе.
  
   На уроках природоведения Зинаида Матвеевна водила класс на природу. Ходили на Пачковку смотреть появившиеся подснежники, а в овраге в песчаных обнажениях собирали образцы цветного песка, соскребая на разной высоте твёрдый песчанник, из которого позднее в классе изготовляли наглядные пособия "Местность в разрезе". На белый лист бумаги, промазанный клеем, просыпали из разных пакетиков, собранный накануне разноцветный песок.
   За годы учёбы наш класс путешествовал: третья - предпоследняя школа, где я учился была с русскими и эстонскими классами обучения. Моего приятеля, живучего через дом от нас на углу Кирпичной улицы, звали Агу.
   В моём дневнике дедушка расписывался своим широким размашистым подчерком с наклоном в левую сторону.
  
   Директором краеведческого музея был Таратушко, муж нашей учительницы. Некоторые экспонаты я хорошо помню до сих пор. Одна печорская собачка очень походила на енотовидную собаку из музея. Мне нравилась небольшая диорама, изображающая первобытных людей в шкурах собравшихся вокруг костра. Тлели, вспыхивая огнем угли, светилась, как настоящая догорающая заря.
  
   Близость крепости, т.е. старины поощряли у моих приятелей стремление к кладоискательству, правда, больше в разговорах. Клады были давно вырыты, а те: ненайденные надёжно спрятаны. Однако в районе крепости мы с дедушкой нашли два маленьких каменных ядра, долгое время пролежавших в верхнем ящике письменного стола, одно из которых, кажется, сохранилось.
  
   Дедушка вызывал интерес печорской великовозрастной молодёжи своей чёрной (папиной) морской фуражской со снятым "крабом" и старинным немецким фотоаппаратом, который перед съёмкой нужно было раздвигать наподобие гармошки. Фотографии печатались с большого негатива на стеклянной пластине, с неё получались чёткие фото с большим кол-м деталей, недоступных малоформатным фотоаппаратам того времени.
  
   В Печорах был стадион и своя футбольная команда. К стадиону за высоким забором примыкало стрельбище ДОСААФ (куда лазили выкапывать пули), за ним большой ухоженный школьный сад. На одном из матчей с военным городком, мы с Вовкой полезли в яблоневый сад, и некоторое время следили за игрой питаясь яблоками, что не осталось незамеченным: сначало полезли мальчишки, а за ними и взрослые. Когда яблоки у нас закончились и мы полезли вторично, передо мною открылась картина полного разгрома: молодые деревья стояли без яблок с оторванными и обломанными ветками.
   Связь футбола с хулиганством наглядная и прямая.
  
   Молоко покупали не в магазине, а у хозяев хорошей коровы. Несколько городских стад гоняли на выпас за околицу. Пастухи шли пешком, у каждого в руках был длинный кнут, за спиной сумка с едой и питьём, рядом бежала собачка (или две) в роли овчарок. Пастухов нанимали и оплачивали работу. Я не помню лица и одежду пастуха гнавшего стадо по нашей улице, но помню, как вечером у ворот хозяйки поджидали своих бурёнок; утром коров выгоняли рано, когда я ещё спал.
   Коровы роняли по улице лепёшки - даровое удобрение...
  
   В детстве я застал керосинки и примусы. Большой и тёплый коридор в доме использовался как летняя кухня: готовили на двух керосинках. Над ними дедушка подвяливал среднечервивые белые грибы, подвешенные на нитках, дабы отделить их от нахлебников: было хорошо слышно, как недовольные черви десантируются на разложенные газеты.
   В мою обязанность входило покупка керосина. У магазина всегда собиралась небольшая очередь: кто с жестяными канистрами, кто с бутылями.
   "Керосин" был самым скучным магазином города.
  
   По электрическому освещению я различал время суток: свет утренний и свет вечерний. О подобном читал у М. Пришвина, только у него это чувство сохранилось и в зрелом возрасте.
  
   Несколько лет мне снился один и тот же кошмар. Меня охватывал не просто страх, а смертельный ужас. От куда-то из темноты на меня накатывал разбухая огненный шар, похожий на зловещее солнце. За полмига до того, как шар должен меня настичь я всегда просыпался, но и тогда ощущение ужаса не проходило, а настроение было испорчено на весь предстоящий день.
  
   Большое значение придавалось физической силе. Сильных не любили - их побаивались. В младших классах мне часто приходилось отстаивать себя, реже проверять других: мать одного первоклассника отодрала меня за уши за то, что я оказался сильнее её сына.
   Меня несколько раз колотили старшие или более сильные, но не помню чтобы больше одного раза: я всегда давал отпор - больше не лезли. По личному контакту помню клички первых драчунов школы: юркого и сильного из класса старше звали Юзвик - кличка или фамилия? Юзвик напал на меня на перемене при большом скоплении зрителей, но не одолел 0:0, тем самым повысив мой авторитет.
   Верзилу и основательного второгодника кликали за глаза неблагозвучно Бздэс, назвав его так, на это у меня один раз хватило смелости, можно было получить не хило клешней по кумполу, если не больше. Бздэс любил наваливаться своим не маленьким весом и, дыша в лицо дурным запахом, наслаждался стонами слабеющей жертвы.
   Однако все эти шалости сходили мне с рук. Не помню больших шишек и ссадин. Кроме одного случая, когда кто-то с размаху заехал мне тяжелым портфелем в нос и, как кажется, его сломал. Сделано это было подло: изподтишка сзади, кто это сделал я так и не узнал.
  
   Мой дедушка Серёжа, как ветеран революции, пришёл в наш класс с докладом о штурме Перекопа, участником которого он был. Дедушка принёс материалы и целый урок обстоятельно рассказывал, а весь класс в то время откровенно скучал.
   Дедушка рассказывал может излишне подробно и суховато, но всё равно было очень обидно и за класс и за дедушку.
  
   Приход весны отмечался блинной Масляницей. В дни Масляницы город устраивал народные гуляния. В фанерных теремках продавались "с пылу с жару", горячие блины и пирожки. Печерян бесплатно катали на санях-дровнях крепкие деревенские лошадки. На площади была ледяная карусель, где закреплённые санки разгоняли по кругу сами участники, катаясь по очереди. Выступали ряженные, верхом на конях разъезжали в кольчужках при мечах Три Богатыря. Играли балалаечники, от пожарной или воинской части дул духовой оркестр. Умельцы, обнажившись по пояс, по гладкому столбу пытались влезть за призом. Наконец приз - сапоги - снят. Были и другие забавы.
   Несколько позже отмечался другой весенний праздник "День птиц". Только в этот день пекли "жаворонки" маленькие булочки ввиде птичек с маленьким носиком, глазами из изюма, со сложенными крылышками и раздвоенным, как у ласточки хвостом. Пекла бабушка Катя.
   Продавали "жаворонков", только более раскормленных, и в булочной.
   В этот день на площади проходило шействие школьников с макетами птиц, где я гордо нёс на древке, как флажок, собственоручно изготовленного красногрудого снегиря. В другой год у меня был грач, на которого "напал" другой пернатый, свернувший моему грачу клюв на бок. Птицы были сделаны из раскрашенного картона, у кого-то посолидней из фанеры; несли скворечники, но уже настоящие. При всей условности действия оно принималось, т.к. можно было выделиться своим удачно выполненным макетом, где выбор птицы был за участником.
   На Пасху принято бить яйца: чьё яйцо крепче, разбитое отбиралось. Я был свидетелем, как один мальчиш, немногим старше меня методично бил все яйца подряд. Усомнившись, что красиво раскрашенное под мрамор яйцо настоящее, я попросил посмотреть и бросил ... яйцо разбилось.
   Бурной реакции не последовало: общее сожаление и большая неловкость с моей стороны.
   Катали яйца: для этого строилась специальная горка, чтобы яйца могли катиться. Один год местом для катания служил "наш" задний двор (есть фотография). Катали старшие и взрослые.
  
   Изборск и его окрестности напоминают картины раннего Рериха. Тогда, да и сейчас это маленький городок скорее похож на большое село. Изборск один из самых древних городов Руси, как Новгород, Киев и (Старая) Ладога.
   Когда в 1963 году отмечалось 1100 летие города Изборска, мы с дедушкой решили побывать там.
   Утром на маленьком рейсовом автобусе выехали из Печор на Псков. Перед Изборском дедушка уточнил один ориентир, оказавшийся порушенным, старожилы вспомнили и правильно указали то место.
   Когда среди полей показались дальние подступы Изборска, мы вышли чтобы продолжить путь пешком. После пыльной дороги по безлесой и слегка волнистой поверхности мы спустились в лощину, не видимую с автобуса и дороги... и очутились в другом мире. Здесь росли деревья и кустарники без признаков пыли, вокруг цвели полевые цветы, порхали яркие бабочки.
   По дну струился хрустальный ручеёк. В нём был виден каждый камешек, каждая отдельная песчинка. В некоторых местах ручеёк привольно разливался, в одном из таких мест дедушка показал остатки фундамента водяной мельницы: всего мельниц было 9. Мы шли вниз по ручью, считая разрушенные плотины, и видели, как мне тогда казалось, какой-то затеренный мир. Тропинка едва угадывалась, а присутствие человека выдавала не вполне отросшая после косьбы трава. Как-то незаметно мы поднялись на поверхность и увидели издали большой каменный крест - могилу легендарного Трувора, а за ним башни и стены изборской крепости. От стен, с высокого крутого склона открывался прекрасный вид на застывшее, как на картине (Нестерова), пустынное Городищенское озеро. Из под стен крепости, из расщелин обрыва известкового плато, стекали многочисленными струями Словенские Ключи водой вкусной и целебной.
   Что может сравниться с этим древнерусским видом - может, Новгородская Перынь* у истоков Волхова?
   *В 1972 г Перынь издали казался холмом из-за пышной шапки богатырских сосен. В мой приезд в 2002 г роща заметно поредела: здесь несколько лет назад пронёсся ураган. Скит из туристкого центра вернули монахам, позже передадут монахиням. В скиту узнал, что роща рукотворная, а не естественная как могло показаться: настолько хороши как на подбор были могучие 300-летние сосны на берегу Ильменя и Волхова, словно росли здесь с незапамятных лет, чуть ли не от времён Рюрика.
   На полпути к Изборску лежит уютное Утицкое озеро. Озеро маленькое, вытянутое. Берега высокие, особенно тот, что у дороги. Крутой спуск порос луговой травой, одиночные можжевельники прижаты к земле, словно ветром согнуло. Само озеро защищено от ветра: вода стоит неподвижно.
   Будучи через несколько лет в Печорах я съездил на озеро на велосипеде. Долго сидел просто так. Переплыл на другой берег (река Великая в Пскове раза 2 шире). На дальнем конце одинокий рыбак удил с резиновой лодки, а у берега лежало плавсредство из каменного века: две выдолбленные колоды, сбитые между собой лодкоплот - комейка. Сфотографировал. По берегам Утицкого озера есть древние окаменелости: раковины и трилобиты, их мне показывал Генка Мастеров - мой давний товарищ, эрудит, очень хороший рассказчик (фильмы пересказывал просто замечательно), знаток и исполнитель песен В. Высоцкого, тогда ещё мало кому известного. От Генки на память остался медный пятак 1772 г (фальшивый, как он сказал) и серебряная монета с полустертым профилем Екатерины II (Великой).
   После школы Генка уехал, как и мечтал в Питер и наши дороги разминулись.
  
   У дома в Литве росло несколько черёмуховых деревьев. Мне нравился вяжущий вкус сорванных ягод, а сушёная нравилась даже больше. Так получилось, что с приездом в Печоры наступил перерыв на 3-4 года, когда свежей черёмухи не ел: не росла близко. Наш одноклассник Юрка Ласкеев взялся отвести меня с Вовкой в черёмуховое место. К тому времени я подзабыл вкус и как выглядит черёмуха. Вовка тоже не разобрался и мы поели неизвестно чего. Вовка съел меньше меня, Юрка ягод не ел вовсе, а то что осталось в моих карманах показал дома. Увидев, что это не черёмуха - домашние не на шутку встревожились и срочно отвели к врачу.
   Что за ягоды были, может быть "волчьи", теперь не определить. Темные, с косточками похожими на виноградные, ягоды казались пресно-безвкусными и не противными на вкус. Вскоре я заметил потерю вкусовых ощущений: сахар перестал быть сладким, даже если положить его на язык. Это была видимая сторона отравления. Такое состояние у меня продолжалось месяц или полтора. Вовка отделался легче меня. С Юркой выяснять отношения не стали, но между собой решили, что он сделал это нарочно.
   Смуглый, с чёрными на выкате глазами Ласкеев походил на какого-нибудь сирийца или ливанца*. Он закончил таллинский железнодорожный техникум (о чём я узнал позже) и вскоре по возвращению домой спился.
   *Его взрослого двойника можно увидеть на фото в книге "Перевёрнутый полумесяц" Ганзелки и Зигмунда.
  
   У моего друга Вовки был дома комплект журналов "Нива" не помню за какой год, скорее периода от русско-японской войны до начала германской 1914 года. Сбережённые журналы были в хорошем состоянии и читались всей семьей. Вовкин отец рассказывал, что хранение не поощрялось, его знакомые журналы сожгли.
   Я с интересом и не раз рассматривал иллюстрированный журнал: многочисленные картинки и фотографии на хорошей плотной бумаге, часто с портретами (фотографиями) Николая II. Запечатлённая эпоха казалась мне тогда далёкой стариной, хотя прошло 50 лет, что было заметно по эволюции дамских нарядов тогда и теперь.
   Помню их домашнии иконы: небольшую Николая Угодника и Царицы Небесной в спальне родителей, перед которой Вовкина мать держала горящую лампаду.
   Кроме икон на стене висел цветной портрет или раскрашенная фотография последнего российского императора, может быть, из той же "Нивы".
  
   Автобусное сообщением с Псковским озером и его близость к Печорам не влияло на его посещение нами. Всего однажды летом ездили в псковский посёлок Крупп. Родители взяли меня, Марину и гостившую у нас ефремовскую Олю.
   В Круппе арендовали у местных жителей большую и тяжёлую лодку, с такими же большими топорно сработанными веслами.
   Почему-то псковичи не умели или уже разучились строить хорошие лодки: их не видел и на озере и на реке Великой во Пскове.
   День был тёплый, мы плыли, останавливались и купались в чистой воде, неглубокой у берега, приятно ощущая на дне чистый песочек. А вечером, в оставшееся время, купались в круглом, как блюдце, небольшом озерке в центре посёлке, где вода была изумительно тёплая, намного теплее, чем в Псковском озере. Смазало поездку отсутствие автобуса на обратный рейс: нам грозило заночевать неизвестно где, но в последний момент нас и других взял в кузов водитель попутного грузовика.
   Псковское озеро рыбное. Зимой и летом привозили на продажу свежую озерную рыбу, после которой много лет я не мог привыкнуть к вкусу морской, пресноводная была вкуснее.
   Здесь на озере при раскопках городища Камно, просуществовавшего с первых веков до X - XII в.в., в кухонных отбросах нашли многочисленные кости, принадлежавшие щуке свыше 2,5 м длины и сому 2 м 30 см*.
   *С.А. Тараканова "Древность Псковской земли"
   На юге сомы вырастают гораздо крупнее, сом рыба южная, но щука за 1000 лет не измельчала: рыба растёт всю жизнь, ей просто не дают как следует вырасти.
  
   Помню одну поездку за дровами на станцию Петсери-товарную.
   Нас трое: отец, мама и я. Только рассвело. На пероне кроме нас ни души.
   Свежо, почти промозгло, но как приятно бодро.
   Короткие точные мысли, чувства обострены. Время словно не существует.
   "...оно уже не было рекой, вытекающей из мрака и впадающей в мрак, - оно стало морем, в котором безмолвно отражалась жизнь."
   Лето. Полустанок. В тумане за кустами ольхи река Пимжа.
  
   У бабушки Кати лицо с классическим древнегреческим профилем, для тех кто не знает - это когда форма прямого (небольшого) лба и носа составляет одну линию, что хорошо видно на фотографиях её молодости. Современные греки утеряли этот тип. Что, если ...?
   Бабушка хорошо готовила и не какие-то деликатесы - обычная пища в её приготовлении была вкусной и здоровой. На зиму квасили в дубовой бочке капусту с положенными в неё антоновскими яблоками и морковью. Перед едой пили вкусный капусный рассол (иногда и домашнее красносмородинное вино) и ели квашеную капусту - для аппетита. Бабушка пекла очень вкусные ржаные лепёшки-жамки, каких ни у кого позже не пробовал, видел только похожие по форме и цвету, но не по вкусу. Ели гречневую кашу, но перед этим приходилось перебирать крупу от разных примесей и мусора вплоть до мелких камушков - очень нудное занятие. По утрам в выходные подавалась манная каша, которую я любил из-за клубничного или вишнёвого варенья. Супы у бабушки были очень вкусными: куриный с лапшой, суп с клёцками, щи, суп из вяленых снетков, уха. Варила наваристый украинский борщ с мозговой костью, мозг я выбивал на серебряную (бунинскую) ложку, оставляя на ней следы. Утром перед школой бабушка жарила мне сладкие гренки на сливочном масле, пил молоко из своей полулитровой кружки. Парное молоко приносила молочница.
   Печорской выпечки хлеб был хороший, картошка была своя... Покупали колбасный сыр, он мне нравился, потому что другого не было. Некурящий дедушка баловался монпасье-леденцами, они были в маленьких круглых металлических коробочках.
   Вместо пирожков в школе я иногда покупал брикетик вкусного какао или кофе и медленно приятно разгрызал его, зная, что это почти запретно.
   Бабушка замечательно делала слоёный торт-Наполеон к моему дню рождения или Старому Новому году, пекла часто с мамой сдобное печенье и разные печёно-жаренные пирожки.
   На Рождество запекался гусь с яблоками. Думаю, наши гуси не были исключением из правила. На плите жарились шкварки, которые я любил разгрызать.
   Сушили яблоки для компотов, часть его я съедал в сухом виде, тренируя челюсти. На третье всегда подавался компот из сухофруктов или вместо него кисель. Летом пили печорским квас - очень хороший, делали из него окрошку.
   Пусть не обижаются женщины: каждое последующее поколение домохозяек что-то теряют, культура приготовления пищи упрощается и в этом они не виноваты - виновато наше всё ускоряющее быстротекущее время.
  
   Из ягод нашей красной смородины, которая мне казалась кисловатой (в чужих садах бывала и слаще), по книге "Сад и огород" (во всех последующих изданиях эта глава была изъята) приготовляли домашнее вино.
   Для этого дома имелись аптечные стеклянные бутыли и дубовый морской бочёнок-анкерок. С помощью "диких" дрожжей (из ягод, но заранее приготовленных), сока, воды и сахара шёл процесс брожения...
   Вино созревало и вот, наконец, приходило время разливать его по бутылям. Тут инструментом служил тонкий резиновый шланг. Жидкость, по закону физики, если она пошла - должна переливаться из одной ёмкости в другую. В тот злополучный день, что-то было в атмосфере: вино из большой бутыли никак не хотело переливаться. Мама и я сменялись у шланга по очереди, пока не стали смеяться всё больше и больше... Дальше помню, как качалась кровать и вместе со мной раскачивались стены.
  
   С моря отец приезжал с неизменным чёрным чемоданчиком, привозил подарки и разные вкусности; в доме пахло мандаринами, а от вещей отца пахло озоном дальних дорог! Ели настоящую волжскую воблу с икрой и помногу - объедение, однажды привёз большую стеклянную банку красной икры!
   Позднее, когда отец демобилизовался и перешёл плавать в эстонское пароходство - привозил продукты "сладкой жизни" капитализма: жевательную резинку и Coca Cola, оцененные мною по достоинству, монеты разных стран, значки, марки и конечно книги.
   Его подарок: военно-морской значок "За дальний поход" у меня вытащили из пальто в печорской школе на утреннике. Жаль, зачем взял? Значок был редкий, боевой!
   Мне нравился морской кортик отца, держал в руках его боевой пистолет ТТ, но нажать курок у меня не хватало сил.
   Отец читал вслух, умел интересно перерассказать содержание фильма или книги.
  
   В отличие от моих родителей и меня дедушка с бабушкой обладали музыкальными способностями. Бабушка пела украинские песни, которые знала, наверное, с детства, проведенного в Николаеве в Новороссии, а дедушка играл на домбре и мандолине.
   Бабушкин родственник не по прямой линии - Василий Сергеевич Калинников был известным русским композитором, как и его брат Виктор Сергеевич - автор духовной музыки, о чём мне рассказывала бабушка, но в памяти у меня подробностей не осталось.
  
   Несколько раз к нам приезжали из Москвы бабушкины сестра и брат. Тётя Зоя, как и бабушка, сочетала в себе несовместимое: религиозность с "советским мировозрением". Чему учили, прожужжав всем уши, за долгие годы пропаганды. Дядя Федя был инвалид: в Сибири его укусил энцифалитный клещ, его руки постоянно тряслись, он никак не мог чиркнуть спичку, чтобы прикурить и это было не самое худшее в его болезни, кажется, в первые приезды он сопровождал нас в грибные походы. До леса идти было недалеко: не больше двух км, но мне шести-семилетнему обратный путь казался тяжелым, уставали ноги.
   Приезжал из Москвы мамин отец - дедушка Ваня. После поездки в Москву я стыдился перед ним провинциальности центра Печор.
  
   Яркие приметы времён года тех лет, чем теперь обделены городские дети. Весенние "радости" - постоянные, болезненные цыпки на руках. Цыпки лечила бабушка смесью глицерина и одеколона. Цыпки происходили от холодной воды и весеннего ветра, и бабушкино лечение хорошо помогало, но ненадолго, т.к. процес повторялся. Зов весны гнал на улицу. Свобода требовала жертв!
   Летние "радости" - разбитые от падений до сплошной корочки коленки, когда подживало - эти места зудели и корочку хотелось содрать.
   Осенние "радости" - в керзовых сопогах иду в школу, они копия взрослых только маленькие и поэтому мне нравятся, но в холод в них мёрзнут ноги, а сами сапоги легко промокают.
   Зимние "радости" - возвращение вечером домой. На мне мокрая в ледяной корке одежда, негнущиеся варежки торчат из кармана пальто. Дома с меня снимали верхнюю одежду (мои руки не слушались), растирали...
   Домашних, сидящих только дома, без улицы - это хуже болезни!
   Болезни протекали серьёзно: желтуха, свинка, корь, это когда мне захотелось нарзану, а его не было, пока не пришла посылка из Москвы. Когда становилось лучше "страна кроватия" превращалась в поле боя для моих солдатиков и читальню.
  
   Дома несколько альбомов старинных фотографий: семейных и почтовых открыток, с которых я сдирал хорошо приклеенные дореволюционные марки.
   Снимки тех лет - это как машина времени.
   Заводили патефон. Мне нравились: военные марши, басни Крылова, Рина Зелёная и задорные песни типа "Не кочегары мы, не плотники..."
  
   Дедушка Серёжа был ветераном 1-й Мировой и Гражданнской войны, но мои распросы об устройстве вооружения он обрывал, но сам как-то обмолвился, что свою шашку оставил на хранение сестре Варе или Кате, которые жили под Москвой. Как ни странно сам дедушка загорелся узнать об её сохранности, но как? Поехать на место и по возможности привезти домой.
   Над его постелью на коврике были развешены: мелкокалиберная винтовка, я стрелял по мишени в саду, расположенной напротив бревенчатой стены сарая; большой персидский кинжал, им маленький папа как мечом рубил дрова - остались зазубрины; маленькая финка (финку побольше у папы "конфисковали" в военном училище); дедушкина ногайка, которой он стегал волков, прыгавших на его верховую лошадь; боцманская дудка. На Урале его бестрашную собаку Бирюк, от которой деревенские псы при встрече поджимали хвосты, волчица заманила в лес, где уже ждало ещё двое - дедушка определил по следам (с двумя Бирюк справился бы, но не с тремя).
   Поехали в Москву втроём: дедушка, бабушка и я. Так совпало, что попали после похорон т. Вари. Лёша, её любимый внук - баловень и стиляга, во время траура при нас гонял по магнитофону (первый увиденный) хрипатые записи с буги-вуги.
   Его кормили отдельно, специально приготовленной пищей, и это тем более вызывало у дедушки с бабушкой между собой резкое порицание.
   На задах большого сада стоял, обнесённый высоким забором (из сетки?) маленький домик младшей сестры т. Кати. За оградой её собака огромная немецкая овчарка, каких я ещё не видел.
   В доме т. Вари я смотрел телевизор современного типа. Передачу помню. Показывали предметы извлечённые при раскопках Помпей: изделия из стекла, бронзы, мозаичные росписи жилищ-дворцов, от остального органического (тела людей) остались пустоты. Все это вижу ярко, почти зримо.
  
   У нас телевизора не было, а у дедушки Вани был старенький с водяной линзой перед экраном для увеличения изображения.
   В Москве на Мясницкой улице бабушка показала дом, где она работала на телефонной станции.
   Вместе ходили в Кремль смотреть Царь Пушку и Царь Колокол. С дедушкой ходил в Третьяковку и Оружейную Палату.
   В московском зоопарке я видел берберийскую львицу, последнюю в неволе
   (в природе подвид вымер). Она была значительно крупнее гривастых львов самцов в смежных клетках. Огромный зверь в тесной маленькой клетке - мрачное зрелище. Я испытывал сложное чувство гордости и легкой печали к зверю, где не присутствовало Время; оно шло вне, нисколько меня не затрагивая, оставляя место удивлению, восхищению и не утраченной цельности.
   Детство - не рай, но в нём жива память о рае, взрослая память о детстве - "тень тени", схема, холодное припоминание ничего общего не имеющее с описываемыми событиями, одна канва ...
  
   Когда умер дедушка Сергей Александрович и бабушка должна была продать дом, чтобы перебраться в Таллин, к ней зачистила пожилая пара из Питера. Приходили торговаться. Покупатель "дядя" Лёша был пожилым и грузным с крупными чертами "барского" лица, а жену его - даму с неприятной внешностью не особо запомнил. Держались с вежливым достоинством, но как-то слишком прилипчиво. Он показывал мне допетровские монеты, купленные по дешёвке (подчёркнуто с гордостью) у печорских пацанов. О наших книгах (библиотеке): "Вы, нам не оставите? - нам всегда оставляли вместе с квартирой".
   Я почти уверен, что тёзки: "наш" д. Лёша и крупный питерский чекист, упомянутый Александром Солженицыным в "Архипелаге ГУЛАГ" одно лицо. Ещё тогда, при продаже дома до нас дошли слухи, что родственники его не любят и держаться в отдалении.
   Сейчас, припоминая его лицо, почему-то вспомнился Берия, что-то в облике у них было общее.
  
   Жаль, что до отъезда бабушка продала дедушкин армейский бинокль, почти задаром, который мне очень нравился: удобный, сравнительно небольшой, с отличной оптикой. Бинокль украшали две "серебряные" пластины с изображением воинов: конного и пехотинца с нанесенной на них определительной сеткой.
   Еще раньше, до моего отъезда продали резной буфет из орехового дерева чуть подпорченный древоточцами. Пожилой покупатель сказал: на мой век хватит!
   Выручку от продажи дома бабушка везла в поезде в чёрной хозяйственной сумке из дермантина, с ней ходила за хлебом.
  
   В основе фамилии некрестильно прозвище или имя Камень, Каменный. Такие природные имена были достаточно распространены в старину. Могло быть дано и по каким-то чертам - твёрдый, неуступчивый, уверенный в себе, сильный.
   В ономатике Веселовского Каменев Кондрат Константинович, 1587г., Тула. Каменевы-Любавские помещики, XVI-XVII в.в., Рязань.
   P.S. Интересно: Упал - вывихнул плечо - начал писать, а если б не упал?
   г. Ревель
   апрель 1999г -
   декабрь 2000 г
   ноябр/дек. 2004 г
   июль/октябрь 2006 г
   декабрь 2007 г)
   январь 2008 г
  
  
   Фото: http://fotki.yandex.ru/users/nikolay-kamenev/album/196085/
  
  
  
  
  
   Ниже только заготовки, удасться ли собрать целое?
   Каменевы:
   мой прапрадед - Поликарп Каменев - мещанин, прасол
   мой прадед - Александр Поликарпович Каменев - крупчатник (мастер-мукомол) р.? - 1918
   прабабушка - Наталья Аполоновна из крестьян р.? - 1933
   Их 7 детей: Николай, Павел, Сергей, Александр, Константин, Варвара, Екатерина.
   мой дед - Сергей Александрович Каменев - инженер-мукомол 1892 - 1965
   Калинниковы:
   мой прапрадед: (имя?) гражданин г. Ефремова, прасол (водил санный обоз в Петербург). (Может, путаю с Поликарпом Каменевым?)
   мой прадед - Василий Фёдорович Калинников - мещанин р.? -1918
   прабабушка - Мария Калинникова (Полуэктова) - дворянка р.? - 1886?
   Смертельно простудилась после бани - поехала зимой в санях смотреть на победившую в скачках лошадь (кому принадлежала?) - (Изольда? - я забыл) Маленькой Кате было несколько месяцев тогда. Маму - мачеху звали Ольга.
   Их 2 + 9 детей: Тамара (старшая) - была горбатой, умерла в младенчестве, Екатерина, Александра, Зоя, Евдокия (Дина) умерла от тифа в революционную разруху, Нина, Василий, Фёдор, Пётр, Николай, Александр.
   Бабушка - Екатерина Васильевна Каменева (Калинникова) - медсестра, телефонистка 1886 - 1977
   Брат прадеда дядя Ваня работал (управляющим?) на фабрике Прохорова в Москве, срадал длительными запоями, работу бросил, скитался.
   Другой брат (?) дядя Гриша жил на хуторе в 100 десятин, имел магазин.
   Сёстры: тётя Роза и тётя Лена.
   Оба прадеда умерли в революционную разруху.
   В детстве бабушка Катя была отчаянная. Рассказывала, как спросила у дворовой ровесницы: девочка, девочка как тебя звать? -
   Меня звать - крупу драть! Крупу дерут - меня зовут!
   Катя промолчала, только потом догадалась, как надо было ответить: так ты круподёрка! Девчонку-круподёрку проучила так: позвала посмотреть, что в бочке, а когда та наклонилась - толкнула её в бочку с водой вниз головой... Взрослые вовремя заметили и вытащили.
   Рассказывала о пчельнике, где хранился и перерабатывался мёд. Где находился?
   Легенды о спрятанном кладе (где?): большой камень (скала) над узким лазом...
   Бабушка Екатерина Васильевна окончила в Москве курсы медицинских сестёр, работала по специальности, но из-за низкой зарплаты (жалованья, как тогда говорили) перевелась в телефонистки. Потом, зная, что у Калинниковых большая семья, начальница Московской телефонной станции Элли Федоровна перевела Екатерину Васильевну начальницей лосиноостровской подстанции. Бабушка о Элли Фёдороне (шведка?) очень хорошо отзывалась.
   Дедушка Сергей Александрович окончил в Москве техническое училище Антона Эрлангера, престижное (студенты носили форму), для "простых людей". Поступил на большой мельзавод в Одессе. В 1913 г. был призван в армию, получил чин вольноопреляющего, т.е. мог и демобилизоваться, но мог, после срока службы поступить в военное училище. В 1914 г. Пошел на войну рядовым волноопределяющимся. В 1916 г. Направили в Грузию Душет в школу прапорщиков: отучившись 1 год многих направили в Персию с севера (англичане вошли с юга). В Персии боевых действий не было, несли сторожевую службу. Был на румынском фронте в составе русских войск. Отношение молдаван к русским было очень хорошее, как к своим.
   Начался развал фронта, большевики войну прекратили. Он оказался в Ефремове. Забрали в Красную армию; направили на южный фронт: участвовал в уничтожении Врангеля - штурм Перекопа и Крыма через Сиваш по грудь в воде (ноябрь) с 52-й латышской дивизией (организована с царских времён). В Крыму к русским относились прохладно (нетрально или недоброжелательно), а татары хорошо. Был красным командиром. Вся дивизия получила 3 ордена.
   О Фрунзе отзывался положительно.
   По словам дедушки в Революцию большинство не испытывали подъёма, а испытывали растеренность.
   Вернулся в Ефремов.
   Папа учился:
   О-й класс - 1929 г. Дер. Шикилевка Тульской губернии.
   1-й - 3-й классы 1931-1934 г.г. г. Тверь (потом Калинин).
   4-й класс 1934-1935 г.г. г. Ефремов Тульской области.
   5-й - 6-й классы 1935 - 1936 г.г. пос. Бочкарево (100 км. на север от Благовещенска), потом что-то с Кагановичем, потом г. Белогорск.
   6-й - 8й классы 1936 - 1939 г.г. школа N4 г. Благовещенск Амурской области.
   8-й класс г. 1939 г. Москва, ул. Плющиха, школа N34.
   9-й - 10-й классы 1939 - 1942 г.г. г. Челябинск.
   ВМУ (Высшее Военно-Морское Училище им. Фрунзе) 1945 - 1946 г.г. г. Курган.
   Случай с бешеной собакой, случай с лампочкой в воде.
   В 1933 году дедушка С.А. был переведён в Бочкарево (Дальний Восток, Благовещенская обл.) на сверхударную стройку мукомольного комбината (2-й такой же строили в Красноярске, но он взорвался, инженера и директор, как вредители, кажется, были растрелены, взрыв произошёл от детонации мучной пыли). Деду были полномочия набирать на работу из местных крестьян. В те года коллективизации паспортизованные крестьяне могли покинуть деревню в 2-х случаях: будучи раскулаченными в ссылку и при "спецнаборе". Он наагитировал много десятков, если не больше сотни людей. Дед занимал должность Генинженера. Отец, находясь там, дружил с детьми рабочих. С детьми инженеров или не сошёлся или ровесников не было(?). Так называемоего энтузиазма среди рабочих не наблюдал.
   22 июня 1941 г. отец должен был выехать в Киев к дяде Косте, который служил в пограничных войсках на Дальнем Востоке. Но поездка не состоялась, должна была пересена из-за распития накануне шипучего вина между моим папой и двоюродным братом Васей, но началась война!
   Из Челябинска в 1941 отец был зачислен в Васшее Морское Училище им. Фрунзе, которое из-за блокады Ленинграда было переведено в г. Астрахань. Часть (отличников) было оставлено в училище Астрахани, а другие (с ними отец) переведены для защиты 12-футового рейда от фашистких самолётов на плавучую защитную батарею "Заря", переоборудованную из старого танкера, с зенитными и др. (?) орудиями. Отец проплавал на "Заре" несколько месяцев, подносил боеприпасы (к орудиям).
   В 1944 г. переведён на Черное море на крейсер "Красный Крым", до революции "Светлана".
   На Каспии, на 12-футовом рейде происходила перекачка с морских на речные танкеры, военные действия были более интенсивные и опасные.
   На высших морских курсах (год?) на одной парте с отцом сидел сын Грамши - Делео Грамши. Делео плохо отзывался о сыне Сталина - Василии. Вместе с ним учился в московской школе N34 для детей Кремля.
  
   Комаровы:
   Прадед - Фёдор Комаров - купец прабабушка - Анастасия Комарова (Прохорова)
   дед - Иван Фёдорович Комаров - главный бухгалтер 1900 - 1974
   Балашовы:
   прадед - Митрофан Балашов прабабушка - Мария Ивановна - портниха
   бабушка - Феодосия Митрофановна Комарова (Балашова) 1898 - 1957
   Комаровы выходцы из Орловской губерни?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - 1 -
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"