Аннотация: Попаданцы в начало ХХ века. Книга 2 Сегодня, 10.02.2022, отредактированы главы встречии ГГ с Лениным (ГЛ 17, 18) разговор с Красиным (ГЛ 24) и по мелочи остальное.
Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота.
Книга 2.
Нас никто не спрашивает, забрасывая в мир живых.
И точно так же не спрашивает, возвращая в неведомое.
(Философская концепция)
Глава 1. Особенности осенней охоты по-русски.
15 окт. 1905, немного севернее Москвы.
Послеполуденное солнце давно разогнало утреннюю прохладу. Радуясь погожему дню, по сосновому стволу спустилась белка. Примостившись на сук, стала деловито лущить шишку. Ей было невдомёк, что под маскировочной накидкой буквально в метре притаился человек.
Еще утром их было трое. Спустя час, первый вызвался задержать погоню. Судя по взрывам гранат долго ждать ему не пришлось, но скольких он успел завалить? Через пяток километров второй потянул ногу, а к пятнадцатому километру стал заметно тормозить. На этот раз взрывы прозвучали спустя минут сорок, значит, потеря первого была не напрасной, жаль только, что сбить погоню со следа не удалось.
А как все хорошо начиналось. В предрассветном сумраке бесшумно сняли часового. Заминировали объект, который рванул спустя полчаса. Уйти в отрыв можно было по лиственному мелколесью. Этот путь короче, но в таком лесу трудно не оставить следов, что и предопределило путь на юг по сосновому бору. В таком лесу следов почти не остается и бежать много легче, нежели ломиться сквозь лиственный мордодер, но кто же знал, что среди преследователей есть настоящий следопыт? Оставалась надежда на удачу второго бойца. Может ему удастся завалить 'охотничка'.
Лежащий под маскировочной накидкой перевел взгляд на заросли бузины. Здесь они росли особенно густо. Если бы второй не стал тормозить, группе удалось бы выйти в точку эвакуации, но ... не судьба, а заросли кустарника игустой подлесок предопределили место засады в которой сейчас притаился третий диверсант.
Чуть больше часа назад, пройдя дефиле меж двух озер, диверсант устало перебрался через поваленный ствол. Пройдя с километр, вернулся по своим следам и прошел по стволу. Следов на нем не осталось. Обогнув озеро, залег в паре десятков метров от собственных следов в створе между озер. Если следопыт откинул копыта, то погоня пройдет мимо. Может вообще пройдет другой стороной озер. Шанс на это был - второй остался валить следопыта. Если же следопыт уцелел, то оставался крохотный шанс, выйти преследователям в тыл, что диверсант и сделал. Дальше, как карта ляжет.
Прошел час с момента, когда он здесь проходил, а преследователей все не было. Это тревожило.
'А могли меня просчитать? Если уцелел охотник, то запросто. Об озерах он наверняка знал и сообразил, где я мог сделать засаду'.
Почудился недобрый взгляд в спину, по спине пробежал неприятный холодок.
'Вот только не надо крутить головой. Здесь они пойдут, здесь, - руки привычно ощутили прохладу ствола. - Обходить меня по большой дуге это вляпаться в сумерки, а там ищи меня, отдохнувшего. Руководи преследователем жандарм, он бы наверняка попер буром - порода у него такая - ловить и не пущать, но рассчитывать надо на охотника. Остается ждать'.
Буд-то в подтверждении его мыслей слева, с той стороны, откуда он недавно пришел, послышалось что-то, что и звуком-то назвать было невозможно. Чуть изменился птичий гомон, протарахтела сорока, белка перескочила на метр выше, собственно и все, но человек насторожился. Пять минут это много или мало? А это как посмотреть. За пять минут человек проходит полкилометра. В свою очередь полкилометра это предел слышимости в лесу, конечно, если идущий себя громко не обозначает.
Через пять минут преследователи не появились и никак себя не обнаружили. Это говорило о выжившем охотнике, а тот звук был началом поиска засады. Шансов выжить диверсанту не оставили, оставалось дороже разменять жизнь.
'На самом деле все зависит от того, сколько их осталось. У меня одна граната и два выстрела. Если их трое и пойдут кучно шанс всех завалить есть. Конечно, на бестолковость охотника рассчитывать не приходится, но чем черт не шутит'.
Казалось бы, ну что может быть особенного в сосновом бору с густым подлеском, а вот зацеплялся глаз за 'что-то'. Диверсант плавно, буквально по миллиметру сместился влево от соснового ствола, открывая себе вид на прогалину.
Глаза рептилий реагируют только на движущиеся объекты. У млекопитающих этот недостаток природа немного подправила- наши глаза постоянно дрожат, чем существенно демпфируется этот дефект. Увы, полумеры полностью не помогают, и если перемещаться исключительно медленно, противник тебя не заметит, особенно, если твоя одежонка сливается с растительностью.
'Блин, ну ничего не вижу. А если еще чуть-чуть влево? Чем жандарм отличается от человека? Тем, что этот долбанный сатрап должен преследовать жертву. Не может он сидеть в засаде, как нормальный человек, не-мо-жет! Значит, надо эту слабость использовать, а не метать икру. Будь он по жизни хоть трижды осторожным, профессия толкнет его на движение, а вот тут-то мы его и подкрямзаем'.
Как ни странно, но первым себя обнаружил второй преследователь. Он почти выполз на старые следы диверсанта. Вслед за ним выдал себя и тот, кого диверсант назвал жандармом, но следопыт, как в воду канул.
'И что мне остается? Этих двоих одной гранатой не достать. Слишком они далеки друг от друга. Если одного замочить гранатой, а второго снять из бесшумки, то останется один выстрел. Это шанс, но только, если в момент броска гранаты следопыт меня не увидит. Валить же обоих из ствола и остаться с гранатой против винтаря - не смешно. Жаль, тянуть больше нельзя - эти двое вот-вот выйдут из зоны поражения. Ну, была не была!'
Бу-м-м, - негромкий звук выстрела, вибрируя, затухал, как затухает звук в длиной стальной трубе, а на боку жандарма ярко заалело. Последовавший бросок гранаты совпал с кувырком диверсанта в яму выворотная, а два алых пятна на земле показали, что ему почти удалось обмануть следопыта. Увы, почти по-русски не считается, и через несколько секунд из ямы вылетел держащийся за уши Зверев:
- У-у-у, блин, ну сколько раз повторять: нельзя кидать взрывпакет в человека. Больно же!!!
***
В предвечернем сумраке на веранде еще тепло, но комары не донимают - утренние заморозки проредили популяцию летучих вампиров. Свет керосиновых ламп соперничает с блеском молодой луны, а баня одарила всех участников пейнтбола блаженной истомой. Сегодня 'воевало' три группы. В каждой команде по три 'диверсанта' и трое 'преследователей'. В одну из команд загонщиков затесалась экстравагантная дама. В этом времени войнушками женщины не интересуются, не считая отмороженных на всю голову террористок. По слухам, в терроре их до трети от 'личного состава'. Там они нападающие вот и здешняя феминисточка решила примерить на себя одежды загонщицы. Если доживет, то наверняка подастся в ЧК.
Зверев вновь оценил природную смуглость, но общее впечатление портил циничный взгляд и повышенная 'изящность'.
- Божественная уха! - густой басок говорил о солидности его владельца.
- О-хо-хо, Василий Георгиевич, после таких забегов не только стерляжья ушица манной небесной покажется. А помнишь, как мы уходили по Аргуну? - в голосе собеседника зазвучали ностальгические нотки, какие бывают при воспоминаниях о далекой молодости.
- Разве такое забудешь? Сколько нам было-то?
- Почитай по двадцать годков. Мы-то ушли, а Мишка остался, - оживленный разговор сменилось неловкой паузой. Увы, молодость не всегда безоблачна.
'И эти про Аргун. Блин, сколько же лет прошло, т.е. еще пройдет или все же прошло?' - на самом деле Зверев давно перестал ломать голову над этим парадоксом времени. Слишком глубоко он сросся с эти миром, а его былое житие давно воспринималось в прошедшем времени.
- А замечательное у тебя винцо, Василий Георгиевич, - третий собеседник увел разговор от печальной темы.
- Урожай 1893 года в Крыму выдался на славу, - в басовитом голосе прозвучала гордость, да и как не гордиться, если его вина поставлялись в первопрестольную. Не князь Голицын, конечно, но и не голь перекатная. К тому же в Туле его ружейные мастерские не просто так стоят.
В другом углу террасы восторженные возгласы гурманов сменились обсуждением сегодняшней войнушки.
'Боевыми' группами руководили зверевские инструкторы, набранные из спортсменов клуба 'Славянской борьбы'. 'Рядовыми' же были люди способные выложить солидную сумму. Зверев понимал - не пройдет и года, как из числа 'рядовых' выделятся свои командиры, появятся слаженные команды. Таким инструктора будут не нужны. Но это в будущем, а пока все отрабатывали один сценарий: 'Снятие часового, минирование и отход в точку эвакуации'. Задача преследователей была догнать и уничтожить диверсантов. Руководителем одной из групп преследователей был жандармский поручик, 'прибившийся' к борцовскому клубу в конце зимы пятого года.
Первая стрелковая база пейнтбола построилась быстро. По весне Зверев арендовал полуразвалившуюся усадьбу. Подновил строение с двумя флигельками. Поставил новую баньку. К концу лета были готовы первые стрелялки, пуляющие желатиновыми шариками, а до этого будущие инструкторы тренировались, что называется 'на сухую'. На первую демонстрацию нового развлечения был приглашен Гиляровский со своей газетной братией, после чего газеты разразились шквалом восторженных отзывав. Иного и быть могло - за два дня репортеры вылакали немереное количество халявного спиртного.
Вскоре пришлось расширяться, ставя дело на твердую коммерческую основу. Вот тут Звереву и подвернулся штабс-капитан в отставке, он же поставщик крымских вин Василий Георгиевич Силин. Тучный, шумный, местами даже скандальный, словно персонаж, сошедший со страниц учебника литературы десятого класса. Вот только 'товарищем Ноздревым' он не оказался, скорее, наоборот, под маской героя Гоголя скрывалась акула капитализма.
Безошибочно почуяв сладостный дух наживы, 'акула' предложила себя председателем совета директоров акционерного общества 'Стрешар' производное от 'Стреляющий шар'.
Предложение было отвергнуто, но 'акула' на то она и 'акула', чтобы плавниками попусту не вилять, а конец сомнениям положил разговор:
- Игру, Василий Георгиевич, патентами не закроешь, тут вы правы, но привилегию на оружие и амуницию я оформлю на свое имя.
- В этом, Дмитрий Павлович, вы полностью в своем праве. Единственная просьба дать моим стряпчим проверить вашу заявку. В Туле я держу ружейные мастерские и сталкивался со скверно оформленными бумагами. Потом локти кусал.
Что, характерно, спецы у Силина оказались на высоте и нашли таки лазейку по обходу патента, а вот от доли в том патенте Силин отказался, попросив на откуп изготовление 'оружия'.
Подозрения с Василия Георгиевича были сняты, а бурно нарастающий поток средств позволил уверенно смотреть в будущее - теперь любой банк считал за благо дать кредит новому товариществу.
Неплохо получилось и со стрелялками. Федотов предложил не морочить голову с пневматикой, а применить мизерный пороховой заряд. В первых образцах пока только два заряда, но конструкторская мысль не дремлет - на подходе десятизарядка с барабаном и 'внешностью' пулемета Льюиса.
'А там и до собственного 'ручника' рукой подать. Году к десятому! - Зверев мечтательно потянулся, представив себя стоящим со своим 'Зверем' на манер товарища Сухова с 'Льюисом'. - Ладно, это в будущем, а пока будем втюхивать Европе наши стрелялки. Вот так! Введем лицензирование инструкторов и свои правила соревнований. Согласных с нашей системой поощряем ценой на железо, а денежки отобьем на соревнованиях', - Зверев прекрасно понимал, какие попрут деньги от многоуровневых соревнований, и как этот поток зависит от разработчика правил. Опять же престиж державы.
Ближе к полуночи часть публики разъехалась. Слиняла и местная 'амазонка'. Полуночники гоняли в гостиной бильярд, а 'жаворонки' завалились спать в гостевом флигеле. На веранде остались Зверев с Шульгиным. Оба в новом камуфляже. Теперь это обязательная форма одежды инструкторов стрешара.
- Дмитрий, я понимаю, что на полигоне без камуфляжа не обойтись, а здесь он зачем? - молодые люди давно перешли на 'ты'.
- Непрямое воздействие.
- Поясни, - в голосе поручика второй раз за вечер прозвучала досада.
- Есть у меня задумка ... .
Зверев напомнил Шульгину, как тот пытался внедрить в жандармерии зверевские тесты. Над поручиком посмеялись, а когда тот стал горячиться, ему было указано на место.
- Нельзя было навязывать незнакомое, а вот используй ты тесты сам, да сошлись на результат - враз бы заинтересовались. Это и есть не прямое воздействие.
- Полагаешь, заглянув на наши пострелушки, армейцы закажут у тебя камуфляж? - скепсис сегодня так и сочился из уст поручика.
- Черта с два, молодой человек, умом Россию не объедешь, а вот пластунов переоденут и будут они рассекать по тылам противника в нашей робе. Зуб даю, что на этом деле мы наваримся, - Димон плотоядно потер руки.
- 'Зуб даю', 'рассекать', как можно так издеваться над русской речью, - привычно уже вздохнул офицер.
- Некоторые дворяне еще те борцы за чистоту родной речи с французским прононсом. Колись, что тебя сегодня мучит. Весь вечер, как не родной.
- Теперь это вульгарное 'колись', - в интонациях отчетливо прозвучало раздражение.
'Чилийский' жаргон переселенца был ни при чем. Шульгина мучил какой-то вопрос. Подтолкнув, Зверев больше не торопил - за 'А' всегда последует 'Б' и его ожидания подтвердились:
- Дмитрий, я же вижу, куда все катится, - не надо было обладать даром провидца, чтобы понять - Шульгин имел в виду развитие первой Русской революции.
'Ого, а вот и письмо от нашего мальчика, я хотел сказать от доктора Юнга, заверенное господином Кащенко. И что я еще прощелкал? Давай вспоминать. - рассуждал про себя бывший морпех. - Последние недели Шульгина словно приложило пыльным мешком. Ничего ненормального в том нет - парень он конечно крепкий, но в такое время податься в жандармы все одно, что сунуться в женское отделение без каски. Шайкой по башке огребешь с гарантией. Вот и огреб, только по психике. Но! Но сегодня с утра он был в норме. После баньки так и вообще расслабился, а дальше'?
При желании человек может выудить из памяти самые малозначительные детали. Вот и Зверев вспомнил сейчас мимолетную гримасу презрения на лице 'амазонки' и болезненно закаменевшее лицо жандарма. Было в этой молчаливой сцене что-то теряющееся в их прошлом.
'Оба-на! - дошло до Зверева. - Похоже, наш жандарм встретил 'революционную подружку'. То-то я смотрю из дамочки креатив так и прет. Интересно, ее фамилия случайно не мадам Бочкарева или Засулич? Впрочем, мадам Бочкарева, помнится, была за белых, и лет ей всего-ничего, а Засулич давно старушка. Эта ..., - Дмитрий Павлович мысленно скинул с 'амазонки' одежды, но вздрогнув, тут же вернул их на место, - на фиг нам жертвы голодомора'.
Переселенцы давно поняли, что со службой в жандармах Шульгин промахнулся. Такое частенько случается с людьми интеллигентными и от природы незлобивыми. Как ни крути, а жандармы, как и чекисты, по сути своей ассенизаторы, и такая служба не для всех. Тем более в революционные времена, когда нормы морали стремительно разрушаются.
В лучшем случае поручик должен был написать прошение об отставке, в худшем превратиться в законченного циника. На счастье, или несчастье ему встретился Зверев, что на пару со своим старшим товарищем периодически помогал Шульгину не свихнуться. Двигал ли переселенцами расчет? Если и двигал, то не играл доминирующей роли. Ими руководило обыкновенное человеческое сочувствие, подкрепленное некоторой толикой интереса - удастся ли им подкорректировать мировоззрение человека другой эпохи, к тому же из 'органов'?
В итоге, поплевав перед 'тяжкой' работой на руки, переселенцы стали с воодушевлением просвещать аборигена в том, что на свете хорошо, и что такое плохо. Естественно, с их точки зрения.
Сначала хилым ручейком, а потом полноводным потоком в сознание жандарма полилась мысль о поразительном невежестве значительной части русской либеральной интеллигенции. Тяжелая артиллерия логических построений 'чилийцев' с математической точность демонстрировала едва ли не слабоумие клиентов. Их недовольство режимом перерастало в борьбу с русской государственностью, а героика представала пошлой истеричностью.
Конечно, таковыми являлись не все сторонники перемен, но весьма и весьма существенная их часть. Об этой особенности российских социалистов говорить было не принято, а отдельные публикации на эту тему вызывали яростный протест.
Переселенцы пошли еще дальше - им удалось показать, что у наиболее последовательных сторонников социальных перемен впереди маячит откровенная русофобия. Слышать такое из уст каких-то реэмигрантов было и странно, и даже неприятно. Некоторые оценки 'чилийцев' оказались даже жестче, нежели царившие в жандармерии.
Не была обойдена вниманием и позиция власти. И опять в уши поручика полились весьма нелицеприятные оценки. К удивлению Виктора, его визави не заходились в праведном гневе по поводу расстрела девятого января. Расстрел безоружных, они называли расстрелом безоружных, но говорилось об этом, как о каком-то чисто техническом мероприятии.
Более всего Шульгина поразил взгляд переселенцев на реформу образования, проведенную в конце минувшего века министром просвещения графом Толстым.
Этот крендель посчитал, что свободомыслие проистекает от изучения точных наук, и как тот герой Грибоедова распорядился срезать часы на естественные науки, одновременно в разы увеличив изучение 'мертвых' языков.
В результате держава получило прорву неустроенных гуманитариев, и острейший недостаток инженеров.
- Виктор! - жандарм впервые видел разъяренного Федотова, - объясни мне, старому, как изучение арифметики может повлиять на умонастроение? Получается, если кто-то изучил, что два плюс два равно четырем, то он стал врагом престола, а если туп, как пробка, то стал защитником. Следуя этой логике, все сторонники престола полные дебилы. Вот и получается, что такая 'гениальность' Толстого лупит нас круче японцев. Мне катастрофически не хватает инженеров, а ты вынужден бороться с толпами безработных гуманитариев.
Зверев выразился короче: 'Шульгин, знаешь, почему наш флот непотопляем? Потому что офицеры деревянные'.
В результате обработки сознания с какого-то момента Виктор почувствовал себя как бы над схваткой.
Нет, он не перестал защищать свои идеалы, но границы его мира в один прекрасный момент раздвинулись. В нем нашлось место и эсерам с кадетами, и социал-демократам с черносотенцами. Не остались в стороне и анархо-синдикалисты с ярыми сторонниками самодержавия. Просто одних надо было в принудительном порядке 'лечить', а других... . Других, тоже надо было бы 'подлечить', да вот же незадача - их-то он как раз и защищал. Как ни странно, но отступившее ожесточение, только повысило результативность его работы, что отразилось на отношении к нему руководства. Все бы хорошо, но меланхолия нет-нет, да накрывала Шульгина черной волной, как сегодня, когда он встретился со своей первой юношеской симпатией. По иронии судьбы в той жизни он назвал ее 'Чайкой', и это имя стало ее псевдонимом.
Чтобы отвлечь товарища, Зверев выдал последнее 'озарение' Федотова:
- Не переживай, все что мы наблюдаем в подлунном мире, есть всплеск обыкновенного исторического процесса. Как говорит Старый, нарастание потенциалов психической энергии, приводит к пробою межклассовой изоляции. Отсюда мгновенный сброс энергии и выравнивание потенциалов, то есть накопление энтропии. Это и есть революция. Я же полагаю, озаботься Россия созданием настоящего КГБ, проблем было бы на порядок меньше.
В этот момент морпех больше всего напоминал кота, выудившего из аквариума золотую рыбку.
- Дмитрий, но это же.., как ты можешь так об этом говорить?! - Виктора ощутимо передернуло.
- Эт, точно! Зато всех противников российской государственности такая контора вычищает на раз.
- Черносотенец!
- От жандарма и слышу! - Зверев в очередной раз плеснул на донышко 'антидепрессанта', - Черносотенство, партайгеноссе Шульгин, есть слепая реакция этноса на угрозу, я же толкую о комплексном подходе к делу организации системы безопасности державы! Заметь, не только твоей конторы, а многокомпонентной системы. Иначе хана котенку.
Когда переселенцы впервые озвучили жандарму идею тотального промывания мозгов в сумме с грамотной организацией спецслужб, которые Зверев называл то КГБ, то НКВД, Шульгин на время онемел. И было отчего - не жалея красок Димон рисовал многотысячные колонны борцов за справедливость, дружно шагающих на лесоповал.
'Виктор, все путем. Шаг влево, шаг вправо - побег! Прыжок на месте - провокация! Стреляю без предупреждения', - так, по мнению Дмитрия Павловича, должна была работать 'его' система.
Признавая необходимость усиления третьего отделения, идею оболванивания офицер категорически не принимал. Сама мысль о возможности манипулирования сознанием казалась ему кощунственной. Особенно неприятно ему было слышать, что влиянию в равной мере подвержены и люди простые, и образованные.
Наивный. Разве мог он противостоять извращенному уму человека будущего, к тому же на тройки окончившему факультет психологии?
Как известно, факты вещь упрямая, и после демонстрации ряда приемов психолингвистического воздействия Виктор убедился в справедливости очередного откровения 'чилийцев'. Параллельно он заинтересовался психологий, основы, которой давал ему троечник из будущего. Справедливости ради надо отметить, что троечником Зверев был лишь отчасти - любимые предметы он сдавал на отлично. Жаль, что таковых было немного.
Шульгина же сейчас интересовали дела российские. Знакомясь с полицейскими сводками, он спинным мозгом чувствовал нарастающее напряжение. И вот ведь парадокс: не далее, как в начале августа Николай II подписал Манифест 'Об учреждении Государственной Думы'. Днями был обнародован новый Манифест, согласно которому ни один царский закон не имеет силы без думского одобрения! Казалось бы, что еще надо? Оказывается, все не так просто, и в ответ Москва откликнулась забастовками, подхваченными промышленными центрами Росси. В итоге начиналась знаменитая Всероссийская октябрьская политическая стачка.
Неизвестно, что еще нафантазировал взвинченный встречей со своей юношеской любовью Шульгин, но прозвучавший вопрос застал морпеха врасплох:
- Дмитрий Павлович, когда ждать кульминацию?
- Поручик, от-ставить! - Зверев ощутимо разозлился, - Кто вам сказал, что общественный катаклизм можно просчитать с такой точностью? Здесь вам не тут! Впрочем, если хочешь услышать наше мнение, то изволь, - смягчился, наконец, тренер, - Федотов в ноябре планирует отправить инженеров на выставку в Швейцарию. От греха подальше, а шваркнет, или нет, сам понимаешь, бабушка надвое украла.
- Виноградов тоже едет? - отсутствие реакции на бредовые афоризмы и проскользнувшая напряженность выпали из стиля беседы.
'Ого! А вот это, блин, сюрпризец! Похоже, наш Иван Никитич засветился. Только вот вопрос, а наш жандарм проболтался или слил клиента?'
Полгода назад, начав свои 'философские' беседы, переселенцы заключили с Виктором джентльменское соглашение - никакие разговоры не возбраняются, но все остается между собеседниками. Переселенцы не спрашивали конкретику жандармской службы, аналогично поступал их визави. Вольно или невольно, но сейчас Виктор нарушил договоренность, и реакция Зверева была мгновенной:
- Жандармское управление интересуется подрывной деятельностью нашей картонной дурилки или ... ? - сочившегося яда хватило бы извести ходовую часть кавалерийского полка.
- Какой дурилки, то есть, Дмитрий Павлович, ....
***
Вчера Шульгин не помнил, как его голова коснулась подушки, зато утром от вчерашней хандры остались лишь смутные воспоминания. Пока коляска несла офицера на службу, в памяти всплывали отдельные эпизоды прошедшего полугодия. Вот он с сослуживцем впервые заглянул в клуб 'Славянской борьбы'. Характерный запах мужского пота, вокруг много молодых крепких мужчин. Первое построение: 'Господа борцы, прошу выстроиться в одну шеренгу'.
'Какой ужас, кто же так подает команды!?'
Состав постепенно менялся. Ушел его сослуживец, а Виктор остался. Здесь он нашел отдушину от превратностей своей не самой почетной службы. Что его держало? Само собой бойцовская подготовка, а еще атмосфера. Отчужденность вскоре сменилось ровным отношением, а чуть позже уважением. Кое-кто на жандарма косился, но самые уважаемые борцы были на стороне офицера.
Незаметно ушли недалекие парни с московских окраин и дворовая шпана. Им на смену пришли такие же молодые рабочие, но их взгляд! У всех осмысленный, внимательный. Называть их чернью язык не поворачивался.
Как бы сам по себе испарился жеребячий восторг по поводу и без, характерный для людей 'из народа'. Да что там из народа, даже в его гимназии таких жеребцов было три четверти.
Только познакомившись с тестами Дмитрия Павловича, он понял направленность отбора - тренеру требовались крепкие мужчины, с устойчивой психикой, но зачем? Ответа на этот вопрос не было, как не было ответа и на вопрос, куда делся отсев, ведь среди них были вполне приличные борцы.
Время в дороге летело незаметно. Вот уже и предместья. Все чаще и чаще мимо коляски проплывают деревушки. Вскоре они сольются воедино, с этого момента начнется городская черта. У этой невидимой линии в сознании исподволь всплыла услышанная от Зверева мелодия. Ей вторили стихи, образующие небесную ткань, зовущие к подвигу и врачующие душевные раны:
Кавалергарды, век не долог,
И потому так сладок он.
Поет труба, откинут полог,
И где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос струнный,
Но командир уже в седле...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!
По возвращении из Санкт-Петербурга, Зверев собрал узкий круг, куда вошел и поручик. Обсудив направление усилий, Зверев взял в руки гитару. Латиноамериканские ритмы вскоре сменились русскими песнями, но как же они были необычны!
Стихотворные мелодии сменяли одна другую. Одни совсем простенькие, другие с глубоким философским подтекстом, но все они объединялись непривычным стилем. Собравшиеся слушали затаив дыхание, лишь трое закрыв глаза нашептывали только им знакомое. Шульгин уже знал, что тренер иногда дает такие концерты, но слышал впервые. Чувствуя охватившую всех печаль, он вдруг ощутил единение. И таких людей он когда-то называл чернью?
С того вечера в памяти сохранились 'Кавалергарды' и песня о смоленской дороге:
По смоленской дороге - леса, леса, леса.
По смоленской дороге - столбы, столбы, столбы.
Над дорогой смоленскою, как твои глаза, -
две вечерних звезды голубых моих судьбы.
По смоленской дороге метель в лицо, в лицо.
Всё нас из дому гонят дела, дела, дела.
Может, будь понадёжнее рук твоих кольцо,
покороче б, наверно, дорога мне легла.
По смоленской дороге - леса, леса, леса.
По смоленской дороге - столбы гудят, гудят.
На дорогу смоленскую, как твои глаза,
Две холодных звезды голубых глядят, глядят.
Сейчас возникало недоумение, как в забытой богом южной стране, могли помнить об истинно русской дороге?
Собственная мысль удивила, ведь он не на службе. Сам собой родился вывод - в нем проснулся профессионал. Об этом его предупреждали.
'Дознаватель из меня, конечно, не бог весть какой, но прав ротмистр Груздев - рано или поздно мы начинает искать подвох даже в собственной постели. Это наш крест, так что же меня тревожит в 'чилийцах'? Может быть их знания? Бесспорно, люди они образованные. Невероятно, но даже математик, в котором за версту видно ученого, рассуждал о каких-то непостижимых тонкостях моторов авто'.
Мысль Шульгина вновь вернулась к клубным делам. Построения борцов, команды и дисциплина - вот что разительно изменилось со сменой состава. Теперь перед началом тренировки раскатисто звучало: 'Борцы, в одну шеренгу, стано-вись'! Далее, как положено: 'Равняйсь', 'Смирно', 'Равнение на средину', - после чего следовали доклады командиров групп.
Команды исполняются четко и без суеты. Вводные слушались внимательно, подчинение беспрекословное. Такого не было даже в училище.
'Конечно, ему, офицеру Российской армии, приятно вновь окунутся в свой мир, но зачем это нужно Звереву? Впрочем, а почему бы Дмитрию Павловичу не ностальгировать по службе? - о том, что Зверев служил и служил отнюдь не рядовым, Шульгин не сомневался. Офицерская косточка' из Зверева, что называется, выпирала. Но где он служил?
С вопросами поручик не лез. Если тренер сам не говорил, то так и должно быть, а случайно оброненное Федотовым обращение к Звереву 'морпех' только подтвердило предположения Шульгина.
'А может, зря я лезу в чужой монастырь? Никто из борцов, даже не заикается о политике. Что-что, а неприязнь к режиму я бы непременно почувствовал. Они действительно равнодушны. Все, как один'.
Эта мысль успокоила и одновременно обескураживала.
'Как такое могло быть, коль скоро в любом салоне, в любом трактире все только и говорят о последних российских событиях!? - на мгновенье сердце заполонила ревность, ведь даже в училище он не видел такого безграничного доверия к командованию. - И все же любопытно, какими приемами достигается такое положение дел?'
Глава 2. Политика и предки.
16 окт 1905 (день спустя)
- Господа, сегодня к раковому супу с расстегаями осмелюсь предложить жульен из свежих грибков, и те, по правде сказать, только чудом сохранились в леднике. Теперь до будущего лета будем готовить из сушеных,- в малом зале ресторана 'Три медведя', посетителей обслуживал метрдотель, высокий сухопарый мужчина, с роскошными бакенбардами и умными серыми глазами.
- А что рекомендуете из вин? - последнее время Федотов стал прислушиваться к подобным советам.
- Наш сомелье предлагает итальянское Dolcetto, урожая 1893 года, любимое вино Napoleone Buonaparte, господа.
- Ну, если самого Buonaparte, то мы завсегда согласные, - Димон любил подразнивать этого неплохого, в общем-то, человека.
- Эх, молодой человек, молодой человек, - укоризненно покачал головой служитель демона чревоугодия.
Точно так же он говорил и вчера, и позавчера, никогда не переступая ту грань, за которой начиналось хотя бы толика неуважения к клиенту.
За удобное расположение и приличную кухню переселенцы давно облюбовали это заведение. В последние полгода они пару раз встретили здесь Семен Семеновича, но взаимного знакомства никак не обозначили, кроме, может быть, искоса брошенного взгляда. А вот будущий нарком внешней торговли СССР им больше не встречался. Мишенин припомнил, что Красин был электриком. В этом времени приличные инженеры на Руси были наперечет, поэтому Федотов без труда выяснил, что еще недавно Красин заправлял в Баку строительством электростанции 'Электросила', а сейчас работает где-то под Москвой.
Мимоходом отметив место рождение символа советской энергетики, переселенец посетовал на отсутствие в его команде Красина. Справедливости ради надо заметить, что знакомство с Иваном Никитичем эти сожаления быстро рассеяли: два революционера в одной конторе явный перебор. Проще раздать деньги нуждающимся.
Обеденное время только приближалось, и в малом зале было малолюдно. В углу сидело четверо господ, всегда обедающих в это время. За столиком у окна пара чиновников в парадном платье отмечала известный лишь им успех. Высокие воротнички, сияющие звезды наград, все помпезно и значимо, но что-то неуловимое говорило о провинциальности звездоносителей.
С первого этажа доносились негромкие звуки рояля. В эти часы всегда исполнялись сочинение Петра Ильича, вот и сейчас звучали 'Времена года'. Своим 'обеденным репертуаром' этот ресторан заметно отличался от подобных заведений первопрестольной. Прислушавшись, Дмитрий Павлович привычно уже выделил чуть фальшивящую ля диез второй октавы.
- Козлы, вторую неделю настройщика не могут вызвать, - и тут же без перехода продолжил. - Ко всему привык, даже к этим, Зверев кивнул на 'звездных' провинциалов, - но то, что можно поговорить с друзьями Чайковского, в голове не укладывается.
- А помнишь, как нас корежило от блеска всех этих побрякушек?
- Эт точно. Было дело, я сейчас будто так и должно быть. Знаешь, а я привык к здешней жизни.
- Аналогично.
Помолчали.
- Сaballero Зверев, а как идет подготовка кадров?
- Учишь испанский?
- Угу, - в голосе Федотова прозвучало уныние.
- Я тоже учил, но ученье свет, а неученых тьма.
- И все же, как с кадрами?
- Нормально. В отделении Шульгина я собрал будущих снайперов. Официально их готовят, на инструкторов срешара.
- Не опасаешься?
- Шульгина? А что его опасаться. Он как раз подтвердит нашу аполитичность. Ты же сам ввел запрет на это дело. Двоим за болтовню объявлен бан на три месяца, третьего я выпер. Остальные все поняли, а снайперы..., да они пока и сами не знают о своем снайперском будущем.
- Хорошо, но зачем тебе вообще нужен Шульгин, не лучше ли нанять отставного военного?
- Не все так просто. Армия сильна дисциплиной, а снайпер, в этом смысле, вообще особый тип. Прикажут отстрелить пятку - отстрелит. В последний миг прикажут отставить - тут же закемарит. Понимаешь, правильному подчинению обучит не всякий офицер, в этом деле нужен талант, а у Шульгина этого не отнять. Пройдет год-другой, тогда и решим.
- Как сам-то считаешь, Виктору уже поручили разработку нашего клуба?
- По этому делу я тут кое-что нарыл. Дык вот, третье отделение иногда копает против отдельных владельцев, но предприятия они не трогают. Прикусить владельца могут, но капитал отжимать здесь не принято. Кстати, забыл сказать, в этом времени никакому жандарму и в голову не придет поинтересоваться, откуда твои знания радиодела, зато каждый 'Шульгин' должен стучать об неблагонадежных. И еще, Старый, тут понимаешь, какое дело, одним словом наш Никитич в конкретной разработке.
- Ни хрена себе чепчики вязали наши бабушки! Инфа откуда?
- Шульгин вчера проболтался.
- Проболтался или дал знать?
- А вот это как раз вопрос. Психика пациента, Степаныч, порою выкидывает такие фортеля, что и с пол-литрой не разберешься, но скорее всего, у Шульгина сработало подсознание.
- Угу, жандарм, значит, сгодился, - пальцы Федотов пробарабанили по столу. - И что думаешь делать?
- А что тут думать, Виноградов тебе нужен?
- Ну то, чтобы до крайности, но Инженер в нем не без божьей искры, к тому же Катькин двоюродный брательник.
- Тогда прячем его на нашей Рублевской базе, а потом козьими тропами в Цюрих.
- И то верно, заодно займется проектированием научного городка.
После памятного разговора с профессором Поповым о создании подмосковного научного центра с заводом, дело с мертвой точки едва начало сдвигаться. Мечты Федотова уперлись в проблему отдаленности от Москвы. Это в его времени, сев за руль, ты через час можешь выйти на Красной площади. Здесь же на это уходило половина дня.
Между тем и совсем отказываться от замысла не стоило. В итоге созрело предложение разместить на высоком берегу Москва-реки, рядом со стрешаровской базой научный центр и небольшие мастерские. Пока все по минимуму, а основное производство оставить в Москве. Резонов было много. Инженеры и ученые получали прекрасные условия жизни и работы. Удачно решался вопрос сохранности секретов.
- Ну что же, как говорил генсек Хрущ: "Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи!"
- А разве это не Ленин?
- Есть много, сaballero Зверев, чего нам и не снилось. Кстати, Никитич в какой партии отирается?
- Да черт его знает. Все они тут, то эсеры, то эсдеки. Без проблем переходят из партии в партию, а у нашего mudakа в голове еще те тараканы.
Переселенцам, привыкшим к жесткому делению на коммунистов, жириновцев или 'медведей' с прочими либералами, постепенно открывались местные реалии.
На низовом уровне близкие по духу борцы с самодержавием друг с другом не скандалили. У одного 'пионерского костра' частенько сиживали социалисты-революционеры и социал-демократы. В другом 'пионерлагере' банкеты проводили кадеты в обнимку с октябристами и земцами. Спорили, конечно, но в меру, без фанатизма и мордобоя. Салон богатых людей Москвы вчера мог принимать Милюкова с Аникиным, а сегодня двадцатишестилетнего Льва Давидовича Бронштейна.
Иначе обстояло дело в эмиграции. Скрывшись от охранки, партийные лидеры даже в пределах одной партии отчаянно грызлись между собой по любому, самому малосущественному теоретическому положению. Что уж тут говорить о диспутах между различными партиями. Все это отчаянно вредило делу революции. По понятным причинам съезды запрещенных партий проводились за границей империи. Представители низовых комитетов, с большим риском собирались на эти мероприятия. Им, ведущим реальную борьбу в условиях подполья, позарез были нужны четкие инструкции, дающие конкретную цель и способы ее достижения. Вместо этого на них обрушивались споры о трактовке того или иного теоретического положения. Наставления они, конечно, получали, но их качество оставляло желать лучшего. В итоге приезжающие из России революционеры-практики едко называли эмигрантов теоретиками и литераторами, коих там действительно было подавляющее большинство.
В целом эсеры и социал-демократы друг друга поддерживали, но вот кассы и 'окна' на границах у каждой партии били свои.
- Дима, я попробую выйти на социалистов, а ты поищи контакт с эсерами. Нужны надежные 'окна' на границе.
- Заметано. Найду и срезу переправлю Никитича.
- Планируешь сам?
- А ты бы доверил это сокровище незнакомым людям?
- М-да, проблемка, блин.
- Старый, а по поводу НАШИХ дел, ты что-нибудь надумал? -интонацией Зверев очертил круг интересов.
Так случилось, что месяц тому назад, по пути из Питера два переселенца в шутку, а может и не совсем в шутку, принялись обсуждать способы изменения истории России. Нет, они не сошли с ума и вполне корректно рассматривали варианты воздействия. Оказалось, что каждый давал весьма сомнительный результат, что говорило о явном недостатке знаний и ... денег.
В конце концов, изрядно набравшись, ибо кто же на сухую станет решать мировые проблемы, друзья совсем раскрепостились, и фантазия полилась, что тебе Ниагарский водопад. Где-то ближе к концу 'конференции', Димон выдал гениальное предложение: к маю-июню семнадцатого года Федотов должен изобрести радио-ошейники, которые будут укреплены на шеях Корнилова с компанией белогвардейских генералов.
В этот момент Звереву было глубоко плевать, что в начале семнадцатого белогвардейцев еще не было и в помине.
Зато дальше все проходило как бы само собой - белогвардейцы должны были следовать директивам некоего тайного общества, во главе которого Зверев естественно видел себя. Их первейшей задачей было доведение господина Кайзера до суицида, после чего приведение к руководству державой товарища Сталина. Так сказать, новый вариант программы минимум и максимум.
На этот фонтан идей морпеха Федотов пустился в нудные рассуждения о методах кодирования сигнала на подрыв радио-ошейника:
- Димон, ты пойми, если в радиусе десятка километров шваркнет молния, то не факт, что мы не лишимся своих белогвардейцев, а без этих мужиков нам хана.
На этот раз, назвав белогвардейцев 'нашими мужиками', в роли политического волюнтариста выступил Федотов.
К счастью, даже отравленные алкоголем мозги, дали обоим переселенцам мудрый совет - друзья, а не пойти ли вам в койку? Друзья, т.е. пьяницы, согласились, но голова на следующий день болела не по-детски. Наверное, от слишком умных мыслей.
Сейчас, после вопроса о НАШИХ интересах, Федотов сразу понял, что имел в виду морпех, но на помощь не спешил.
- Старый, об экономических волнах я читал, но ты что-то говорил о технологических укладах.
- В самом деле? - искренне удивился Федотов.
- Я же никогда не пьянею, т.е. все помню, ну почти все, - поправился под скептическим взглядом бывший морпех.
- Странно. Неужели, я вещал об укладах? Ты понимаешь, я только однажды бегло просмотрел об этом статью.
- Ты даже что-то рисовал, да вот же, - Димон достал из кармана аккуратно сложенные листочки бумаги. - Сам же просил сохранить для истории, - в голосе явно обозначилась подколка.
- М-да, чудеса и только. Самое интересное, что все это похоже на рисунки из той статьи. Это конечно ерунда, но может, что и пригодится, - Федотов убрал 'сохраненное для истории', - Я вот что подумал. Кондратьев доказал, что самые большие кризисы происходят при сложении нескольких минимумов коротких и средних волн. А что мешает подобные рассуждения применить к истории? Я имею в виду спрогнозировать революцию? Обрати внимание. К семнадцатому году народ вооружат до зубов, это раз. Приплюсуй к тому пик протестов и деморализацию власти. И что из этого следует? А то самое, что дедушка Ленин назвал: 'Низы не хотят, а верхи не могут'. Бац! Вот тебе и начало 'Великой депрессии'.
- При чем здесь Великая депрессия? - от такого поворота мысли Старого морпех ошалело замотал головой.
- А подумать о иносказаниях тебе в лом?
- Так бы и сказал. Только, что же в том непонятного?
- А то, что до семнадцатого нам и рыпаться нечего.
- Так ведь вроде так и решили.
- Решили, решили, - проворчал Федотов, раздосадованный, что его гениальности опять не заметили, - зато теперь мы вооружены самой передовой в мире теорией.
- А Сталин?
Имя кумира прозвучало с вызовом, а Димон выглядел молодым бычком, рискнувшим дать бой за рогатую подружку.
- Не рано?
Ответ прозвучал подчеркнуто жестко:
- Не рано! Сталин это личность!
'Черт побери, да какая цеце тебя тяпнула за ..., - Борис давно подметил отношение товарища к Иосифу Виссарионовичу, но сейчас наступил момент когда надо было расставить точки над 'I'.
- Личность, личность, - тоскливо протянул Борис. - Димон, да он сейчас даже младше тебя. Ты в свои двадцать девять отслужил, побывал в бандитах, получил высшее образование. Черт знает, как много наделал в этом мире. Может даже успел сделать что-то доброе, а стал ты личностью? Стал, конечно, но не вселенского же масштаба. Так с чего ты взял, что Сталин сейчас это тот Сталин, что подмял под себя полмира? - по мере своего монолога Федотов начал заметно заводился. - Даже к концу гражданской войны он, по большому счету, ничего особенного из себя не представлял. Сталиным он стал к началу сороковых, пройдя дикую драку за власть и за превращение СССР в мировую державу. А если теперь многое пойдет иначе, чем в нашей истории? Психологу ли не понимать, что при изменившихся условиях его характер, может оказаться не оптимальными под новую задачу?
Глотнув вина, Федотов сделал паузу, чтобы тут же продолжить:
- Личность, говоришь, а что ты читал из написанного им к этому времени? Что ты читал дома, и как анализировал его решения, или, как всегда искурил букварь на двоих? Может ты помнишь дату его рождения!
- Ну, эт... _
- Не перебивай! - Борис жестом остановил, пытавшегося что-то вставить морпеха. - Димон, ты чем думал, начав этот разговор в кабаке?
- Вроде бы..., - пошел на попятную психолог без практики.
- Хочешь сказать, получилось само по себе, взяло и получилось? Дмитрий Павлович, научись себя контролировать, иначе у нас ничего не получится. Совсем ничего. Даже в бизнесе.
Расстроенный Федотов с минуту молчал. Потом махнул рукой, и не понять было, то ли он отогнал полудохлую осеннюю муху, то ли ответил своим мыслям, а влив в себя 'любимое вино Наполеона', скривился:
- И как они пьют эту гадость?
В величии Сталина Борис не сомневался. Мало кто из современников Иосифа Виссарионовича смог бы вытащить страну из задницы, в которую она вляпалась. Вот, только, 'задница' эта была делом рук не только 'царских сатрапов'. В том пакостном дельце отметились все. В том числе и будущий отец народов.
В этом смысле, будущий лидер СССР был не более чем продуктом своей эпохи.
Свершится революция. Как и все революционеры, он будет наивно ждать плодов раскрепощения труда. Мечтать о разливе по миру всеобщей революции. Надо отдать Сталину должное - Иосиф Виссарионович раньше других осознал, что мировая революция откладывается. Не сразу, конечно, но по прошествии четверти столетия Коминтерн, призванный разжечь пожар мировой революции, будет распущен.
Пройдут годы до осознания им необходимости насилия над людьми, без которого неистово трудиться обыватель не в состоянии. Только тогда Сталин начнет продвигать законы и порядки, обеспечивающие бешеные темпы развития индустриального уклада. Все это будет протекать в рамках недоразвитой парадигмы строительства социалистического государства.
Путающиеся под ногами мечтатели о мягкой индустриализации сгорят в горниле адского пламени.
Слава богу, что Сталин не отринет идею Троцкого о создании трудовых лагерей, позже оформленных в ГУЛАГ. Этот способ получения почти дармового труда существенно поможет стране Советов выкарабкаться из развала экономики. Вот только, ни одно доброе дело в подлунном мире без последствий не остается. Отдать страшный долг страна просто не успеет, зато получит реакцию в виде яростной неприязни к идее коммунизма со стороны существенной части населения.
В необходимости репрессий Федотов не сомневался и сопли по этому поводу не размазывал. Не верил он и в сказку о добром царе и плохих боярах - Сталин знал все и являлся организатором того кошмара, что охватил страну в конце тридцатых годов. Федотова интересовали лишь детали. Были ли репрессии следствием только насущной необходимости или тут примешались отклонения в психике, присущие всем революционерам? Были они чрезмерными или являлись предельно минимизированными? Какова доля в этом апоплексическом угаре ранних представлений о социалистическом укладе и до какой степени вождь был вынужден следовать массовому бессознательному своего окружения. Вопросов было так много, что следовало признать - реальную картину Борис представлял себе весьма смутно. В таком случае, что он мог предложить, кроме пошлости доброхота? Получалось ничего. Скорее всего, и по этой причине его так вывела из себя сегодняшняя зверевская настойчивость.
- Ты знаешь, Димон, такое впечатление, что везде вилы. Поддержишь большевиков - получишь жопу, правда, знакомую. Приткнешься к 'временным' опять получишь жопу, но непонятного размера. О Дворе даже говорить не хочу, - брезгливость на лице Федотова ставила крест на фамилии Романовых.
А Сталин, - Борис неопределённо покрутил в воздухе рукой, - ну Сталин и Сталин. В ближайшее время поеду к своим в Можайск, потом поговорим.
- К своим?
- Моему деду сейчас двенадцать. Этим летом его нашел нанятый мною стряпчий.