Капба Евгений Адгурович : другие произведения.

Не убоюсь зла-2 Спасите наши души

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая история из задуманного когда-то цикла "Не убоюсь зла". Сельский учитель Гантрей оказывается втянут в череду странных и пугающих событий, и захолустная рыбацкая деревушка у подножия гор внезапно становится очень опасным местом.

  НЕ УБОЮСЬ ЗЛА
  История вторая. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ.
  
  Стоя у металлического корпуса прожектора, на самой вершине маяка, я зябко втягивал шею - сырой ветер настойчиво пытался навязать мне инфлюэнцу или чахотку, и воротник драпового пальто был от него плохой защитой.
  На маяк я убегал, когда был тяжелый день, или тяжелые люди, или тяжелые мысли. Сегодня было и то, и другое. Работать учителем в глухой деревне в наше время - адова мука. А тут еще внезапно запивший Отто, обычно весь такой аккуратный и правильный, само олицетворение Закона и Порядка...
  С маяка было видно штормовое море с пенными гребнями волн, бивших в рыбацкий причал, деревенька, уступами расположившаяся на склоне горы Сотэ и развалины часовни на самой ее вершине.
  В церкви, недалеко от маяка, отец Марк готовился к вечерней службе - я видел, как звонарь Арчих поднимался на колокольню. Этот Арчих - плотный усатый пожилой мужик, вообще-то был смотрителем маяка, а звонарем был по зову души.
  Смеркалось. Я обещал Арчиху, что включу прожектор вместо него, и поэтому пошел к электрощитку - включить питание. На самом деле наш маяк сейчас особенно никому не был нужен - рыбаки в такую погоду в море не выходили, а торговые суда или пассажирские пароходы обходили стороной эти глухие места.
  Я потянул за рубильник и что-то тихонько загудело - от аккумуляторов ток побежал по проводам к прожектору, разогревая вольфрамовую нить в гигантской лампе накаливания. Луч света прорезал вечерние сумерки, становясь все более ярким.
  Прожектор управлялся двумя вентилями, которые отвечали за горизонталь и вертикаль. Я увлеченно принялся их крутить, и луч электрического света пробежал по волнам, причалу, берегу.
  Что-то мелькнуло в кругу света на воде и я даже дернулся - откуда в такое время и в такой шторм что-то постороннее в нашей бухте?
  Покрутив вентили, я выхватил из тьмы корпус корабля, борющегося с волнами! Состояние его было ужасно, но судя по оставшейся оснастке и мачтам это была шхуна. Волны захлестывали палубу судна, и мне казалось что я видел фигурки людей, борющихся за свои жизни со стихией. На мгновение шхуну вынесло из пятна света, и я увидел, что с кормы кто-то подает сигналы фонарем. Три длинных, три коротких, три длинных!
  СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!
  Значит, положение было критическим! Но что я мог сделать?
  Там, рядом с причалом находились жилые помещения артели рыбаков - наемных работников, поставлявших на плавучий консервный завод сардин. Они не были местными, жили и работали тут вахтовым методом. Но мореходами были отличными, и людьми неплохими.
  У меня в голове мелькнула здравая идея, и я, лихорадочно вращая вентили, направил мощный луч света прямо на бараки артельщиков. Свет врывался в окна, заставляя людей оставить свои дела и выйти на улицу, чтобы послать проклятья идиоту, которого допустили на маяк.
  И они вышли! С десяток фигур я увидел на крыльце, и, удовлетворенный, перевел луч на терпящую бедствие шхуну. Сначала артельщики не поняли моих сигналов, но затем кто-то из них обратил внимание на бухту, и закипела работа - они вытаскивали свои шаланды, готовясь выйти в море и снять команду с корабля в случае необходимости.
  Я стремглав помчался вниз по винтовой лестнице, столкнувшись по пути с Арчихом.
   - Что вы за игрища устроили ... - начал смотритель, но услышав мой ответ про терпящий бедствие корабль, тут же заткнулся и, сопя, засеменил вверх, чтобы взять на себя управление прожектором.
  Я мчался по мощеным камнем улицам вниз, к пристани, думая только о том, чтобы не упасть и не расшибить себе голову.
  К пристани я прибежал, когда первые моряки со шхуны уже ступили на берег. В горчичного цвета спасательных жилетах из пробкового дерева, намокшие и хмурые, матросы переговаривались, угощались рыбацкой махоркой и смотрели на море.
   - Капитан на корабле остался... - услышал я голос одного из матросов.
   - И не он один...
   - Тьфу-тьфу-тьфу!
  Рыбаки-артельщики виртуозно швартовались к причалу, рискуя разбить шаланды о сваи, переправляли на берег матросов и снова отправлялись к кораблю.
  Последним доставили капитана. Крепкий мужчина в белой фуражке и темном кителе, он, отказавшись от помощи, мощным прыжком преодолел расстояние от шаланды до пристани, и зычным голосом созвал команду.
  Матросы видимо привыкли ему повиноваться, потому что собрались вокруг, и капитан проговорил:
   - Мы потеряли "Красного коня", господа! Мы сделали все что могли, но удача нам не улыбнулась.
  Матросы загудели, но капитан властным жестом руки заставил их замолчать.
   - Жалованье вам будет оплачено в полной мере, господа! Но! Кто видел заключенного в последний раз?
  Матросы зашумели, и вперед выступил один, пожилой и со шрамом через всё лицо.
   - Капитан Скраузен, мы не видели его с тех самых пор, как началась буря! Все были при деле, все работали как черти!
   - Господин Ипкис, и вы, ребята. Оглянитесь вокруг и скажите мне - остальные все спаслись?
   - Пац пропал, капитан! И судебный пристав! - сказал кто-то.
   - Паца смыло в море, когда мы входили в бухту. Может быть, выплывет? Тут недалеко... А пристав все время был в трюме, с заключенным!
  Капитан Скраузен нахмурился еще больше, его густые брови и бакенбарды зашевелились.
   - Ладно ребята. Поблагодарите этих добрых людей за спасение, и, надеюсь, нам позволят здесь переждать шторм. "Красный конь" никуда не денется из этой бухты, и если морские дьяволы будут к нам благосклонны, его посадит на скалы, и мы вынесем оттуда все, что возможно.
  Артельщики повели моряков в свою столовую, деревенские, которых собралась здесь порядочная толпа, отнеслись с пониманием, нанесли всякой снеди и сухой одежды. Я подошел к капитану и представился:
   - Меня зовут Гантрей. Это я был на маяке, и заметил вашу шхуну.
   - Скраузен. Пелинск Скраузен, - от крепкого рукопожатия у меня заныла ладонь. - Вы спасли наши шкуры, господин Гантрей. Вы смотритель маяка?
   - Нет, школьный учитель...
   - Мне нужно найти представителя власти, господин Гантрей. Тут у нас чрезвычайная ситуация...
  Представитель власти - урядник Отто Шпац, сейчас валялся вдребезги пьяный на моем диване. Тот случай с одержимой девочкой подкосил несгибаемого блюстителя закона, он вечерами напивался и раз за разом рассказывал о своей дочке, умершей от перемежающейся лихорадки, которой она заболела по его, Шпаца, вине.
   - Серьезная ситуация? Наш урядник сможет ей заняться не раньше завтрашнего утра...
  Пелинск Скраузен достал из кармана курительную трубку и постучал ей по ладони:
   - У нас, возможно, сбежал опасный психопат и убийца. Судебный пристав перевозил его на нашем судне, а тут этот проклятый шторм! Мы не видели ни пристава, ни заключенного...
  Я развел руками - ну а что я мог сделать? Капитан принялся набивать трубку, как будто уже и забыв обо мне. На секунду отвлекшись от своего занятия, он глянул на меня из-под густых бровей и проговорил:
   - Вы уж сообщите уряднику о ситуации, господин Гантрей.
  
  Я сообщил уряднику ситуацию при первой же возможности. С самого раннего утра принялся расталкивать Отто, который богатырским храпом своим заполнил всю комнату. Урядник на попытки выдернуть его из мира грез не реагировал, повернулся на бок и захрапел с удвоенной силой.
  Я набрал в лохань воды и, скрепя сердце, (дивана жалко!) устроил представителю власти холодный душ.
   - ... душу мотал, учитель!!! - он вскочил, потом сел на край дивана и стал тереть ладонями лицо. - Какого дьявола ты делаешь?
   - В нашей бухте потерпела крушение шхуна "Красный конь", перевозившая какого-то опасного типа. Сопровождающий судебный пристав и сам опасный тип среди эвакуированных с судна не обнаружены... Требуется ваше непосредственное участие, господин урядник!
   И тут где-то за окном раздался душераздирающий вопль.
  ...Мы бежали по улице вниз, туда, где надрывно голосили женщины.
  Отто Шпац ногой вышиб дверь рыбацкой хибары, и остановился, замерев. Я выглянул из-за его плеча и меня замутило.
  Внутри хижина напоминала скотобойню. Стены и потолок были в кровавых разводах, на грубом дубовом столе лежали какие-то куски плоти, скорее всего - внутренние органы. Хозяин хибары лежал на полу...
  Отто шагнул внутрь и я рассмотрел всю кошмарную картину целиком: сердце, легкие, печень и скальп несчастного лежали на столе, в геометрическом порядке. То, что от него осталось - тело с развороченным животом и пробитой грудной клеткой - лежало на полу, приколоченное гвоздями за ладони и ступни.
  Урядник наклонился и осмотрел несчастного:
   - Ему перерезали горло. Скорее всего именно это привело к смерти. Всё остальное. - Отто обвел взглядом хибару. - Всё это делали уже с мертвым телом. Сходите за фельдшером, пусть напишет свидетельство о смерти...
  Мягко говоря, мне было не по себе. Я еще раз посмотрел на окровавленные стены, потолок, на жертву чудовищного убийства и собирался уже выйти на улицу, как вдруг на внутренней стороне двери я увидел знак, похожий на след птицы, нанесенный на доски кровью.
   Где-то я его видел, этот знак... Что-то из скандинавской мифологии...
  Я вышел во двор, отдышался, оставив Отто проводить осмотр места преступления. Все-таки это его работа... И работа Яциса, который уже семенил к хибаре.
  Фельдшер суетливо поздоровался со мной, и спросил:
   - Что там?
   - Убийство. Зрелище не для слабонервных...
   Яцис всплеснул руками и пошел внутрь. Уже через минуту оттуда раздалось его нервное бормотание и раздраженный бас урядника Шпаца.
  Я подошел к стоящим на другой стороне улицы женщинам и, поздоровавшись, спросил:
   - Вы знали убитого?
   - Так я ж соседка его, вот туточки живу! Авдей его звали, и был он человек пропащий и пьющий, хотя о мертвых плохо нельзя... Слышала я шум в его доме, да думала что опять напился и буянит... Но вообще ведь неплохой мужик, и руки золотые, и в церковь ходил, и помогал нам, когда не пил... - она явно противоречила сама себе.
  Из хибары, в которой произошло убийство, появились Отто Шпац и Яцис.
   - Нужно убрать там все и привести погибшего в нормальный вид... - сказал Отто и обвел глазами присутствующих.
  Желающих не нашлось. Женщины вспомнили о домашних делах, мужики, проходившие мимо ускорили шаг.
   - Гантрей, поможешь? - несчастным голосом спросил урядник.
  Я обреченно кивнул и поплелся в хижину. Нужно было найти плоскогубцы или гвоздодер...
  Мы накрыли несчастного простыней, Яцис достал из своей сумки щипцы для вырывания зубов, и я попытался выдернуть гвоздь, забитый через ладонь убитого в пол.
  Отто Шпац в это время рылся в пошарпанном сундуке, пытаясь найти что-нибудь подходящее, чтобы сложить туда органы, а Яцис писал на бланке для свидетельств о смерти.
  Я почти справился с гвоздем, упираясь коленом в пол и ухватившись за щипцы обеими руками. И вдруг краем глаза я увидел какое-то движение, шевеление...
  Дергался край простыни, прикрывающей труп! А потом дернулись пальцы той руки, из которой я пытался выдернуть гвоздь!
  По спине побежали мурашки, я в какое-то мгновение подумал, что у меня просто шалят нервы, что мне кажется... Но вдруг тело убитого задергалось, простыня отлетела и нашим глазам предстал изуродованный труп, который извивался и дергался, пытаясь встать.
  Я видел выпученные глаза Отто Шпаца, вспотевшую лысину Яциса, и в мельчайших подробностях рассмотрел скальпированную голову мертвеца, разевающего рот в немом крике. Он не мог двигаться! Не мог!
  Отпрыгнув к стене, я щипцами показал на дергающееся тело и попытался сказать что-то, но вышло только:
   - Эт-то... Эт-т-то...
  Вдруг мертвец рывком освободил руки, оставив на шляпках вбитых в пол гвоздей кусочки плоти, встал на ноги и потянулся к Яцису скрюченными пальцами.
  Яцис рванулся наружу, забыв саквояж и бланк со свидетельством о смерти.
  Мертвец попытался сделать шаг, но рухнул на пол, хрустнув суставами голеностопа - вбитые в ступни гвозди мешали ему. Он рвался так, что затрещал дощатый пол.
  Я приставными шагами вдоль стены пробирался к двери, Отто судорожно дергал кобуру, пытаясь достать револьвер. Я сам достал у него этот револьвер, когда он заявился ко мне домой пьяный, чтобы он ненароком не застрелил кого-нибудь...
  Надо отдать уряднику должное - поняв, что револьвера в кобуре нет, он схватил обеими руками стол и опрокинул столешницей вниз, прямо на пытающегося встать... У меня в голове не укладывалось происходящее, ужас парализовал мой разум и нервную систему, я не знал как назвать то существо, действия которого мы сейчас наблюдали...
  Столешница не помогла. Мощным ударом она была разбита в дребезги, перелетев через всю хибару и ударившись о стену.
   - Наружу!!! - вскричал Отто, и мы, столкнувшись в дверях, вывались на улицу.
  Потом Отто сделал страшные глаза и мы кинулись обратно к двери - держать ее. Тот, изнутри, нанес страшной силы удар, от которого дверь содрогнулась. Я навалился на нее вместе с урядником, не представляя, что делать дальше.
  Внутри слышались шаги - мертвец искал способ выбраться... Окна! Только бы ему не обратить внимание на окна!
  Вдруг новый удар обрушился на дверь. Окровавленная рука пробила старые доски и зашарила, ища за что бы ухватиться. Нашарив ткань моей рубахи, скрюченные пальцы на секунду замерли, а потом рванулись к моему горлу, сжав их мертвой хваткой...
  Я захрипел, пытаясь вырваться. В моих глазах темнело, холодная рука сжимала мою шею, и мне все тяжелее было дышать. Я дернулся, потом обеими руками отвел от себя ладонь, но мне пришлось отпустить дверь! Отто не удержал ее, петли не выдержали и дверь отлетела в сторону. В дверном проеме показался кошмарный мертвец...
  Люди на улице бросились врассыпную. И только одна фигура размеренным шагом приближалась к нам, спускаясь по мощеной камнем дороге.
  Я издалека узнал его. Отец Марк, в одном только черном подряснике, полы которого развевались под порывами холодного ветра, шел, говоря что-то нараспев. В руках у него были четки, в глазах - решимость и вера. После случая с девочкой я поверил в него, и теперь знал, твердо знал что он - наша единственная надежда.
   - ...се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам! - проговорил отец Марк, приблизившись.
  Когда он увидел, кто стоит в дверях, в его глазах мелькнул страх, я четко различил это. Но священник не отступил. Он шагнул вперед, и спросил:
   - Это невинно убиенный?
   - Д-да...
   - Владыко Господи Вседержителю, Отче... - начал отец Марк.
  Мертвец попятился, остановленный высшей силой. А священник говорил, все тверже и сильнее:
   - Ей, Человеколюбивый Господи, повели, да отпустится от уз плотских и греховных, и приими в мир душу раба Твоего сего...- Тут отец Марк вдруг запнулся, а мертвец шагнул вперед, и протянул свои пробитые гвоздями руки. Священник обернулся ко мне и чуть ли не крикнул: - Имя! Как его имя!
   - Авдей! - выдохнул я, вспомнив.
   - ..раба Твоего Авдея! и упокой его в вечных обителех... - окрепшим голосом продолжил отец Марк.
  Постепенно мертвый Авдей слабел. Он как-то вяло лег на пол, и замер. Только пальцы его подрагивали. А когда священник произнес последнее "Аминь!", он замер и больше не двигался.
  Отец Марк утер пот со лба, перекрестился, сел вдруг на трехногий табурет у комода, на котором недавно сидел Яцис и заполнял бланк свидетельства о смерти, и спрятал лицо в ладонях. А Отто Шпац спросил:
   - Отец Марк, а что это было?
  Священник поднял покрасневшие глаза на урядника и сказал:
   - Это была молитва на исход души.
  
  Ужасное убийство всколыхнуло деревню. Народ собрался на площади, все требовали чтобы убийца был найден и повешен, вот здесь же, на этой самой липе, у деревенской управы.
  Отто призывал к порядку и обещал что примет самые решительные меры. А потом все как-то сразу обратили внимание на моряков с "Красного коня", которые сгрудились вокруг своего капитана и перешептывались.
  До того, как их вытащили с корабля, тут и убийств-то не было никаких. Только повесился спьяну проигравшийся в карты мужик года четыре назад, да и то не в счет.
  Капитан "Красного коня" попросил слова и, дождавшись тишины, выдал вот такую речь:
   - Уважаемые дамы и господа! Я говорил представителям вашего общества о ситуации с заключенным, которого перевозили на борту моего корабля, в сопровождении судебного пристава. Этого человека не нашли ни живым, ни мертвым. Пока! И у нас есть все основания предполагать, что он является опасным преступником, хотя толком ничего я не знаю. Не будь я капитан Скраузен, если убийство и его отсутствие никак не связаны!
  Все зашумели, загомонили, и уряднику пришлось выстрелить в воздух из револьвера, чтобы заставить всех замолчать.
   - Мы вводим после наступления темноты комендантский час в деревне. Это раз, - решительным голосом начал Шпац. - Прошу всех прошедших службу в армии явится до шести часов для получения инструкции и оружия, к управе. Организуем патрули - это два. И кроме того, только что мне стало известно что корпус шхуны "Красный конь" вынесло на берег в полутора верстах отсюда. Попрошу капитана, команду и, если не будет возражений, господина Гантрея отправиться на место для подробного осмотра. Это три! Всё, собрание окончено.
  Эдак он лихо снова меня в это дело впутал! Осенние каникулы у учеников еще не кончились, так что никаких серьезных отговорок у меня не нашлось, и пришлось отправиться вместе с урядником.
  Урядник этот, кстати, дождался меня и пошел рядом.
   - Я послал телеграмму в уезд, должны прислать подкрепление. Слишком много странных событий за последнее время... А пока - ты назначаешься помощником урядника. Оплата почасовая, полномочия носить оружие и применять его по необходимости, задерживать, досматривать и доставлять в управу подозреваемых - прилагаются, - заявил он.
   - Потрясающе, - констатировал я.
  Шхуну мы увидели довольно скоро. Я совсем не разбираюсь в таких вещах, но по-моему она не очень-то пострадала. Корпус на вид был крепким, каких-то серьезных пробоин на первый взгляд заметно не было. Оснастка здорово пострадала, и одна из мачт была сломана - наверное, команда не успела убрать паруса и древесина не выдержала под порывами ветра.
  Корабль с сильным креном на бок располагался на самой линии прибоя. Матросы с "Красного коня" тут же побежали к шхуне, хрупая галькой и гомоня. Капитан Скраузен спокойно достал из кармана трубку и принялся ее раскуривать.
   - Я думаю на ремонт уйдет дня три, не больше... Теперь мы сможем заплатить за все материалы и помощь из корабельной кассы, господа.
  Я не выдержал и спросил:
   - А почему вы подавали сигнал бедствия? Корабль в сносном состоянии, я хотя не профессионал, но вижу это. Если он не пошел ко дну без команды, то...
  Мне показалось что Пелинск Скраузен смешался. Его лицо слегка покраснело и он перебил меня:
   - Вы не моряк, так что оставьте свое мнение при себе! В трюме образовалась небольшая, но очень опасная течь, вот мы и вынуждены были... Гм! Пройдемте на борт, господин урядник осмотрит каюту, в которой содержали заключенного...
  Матросы вскарабкались раньше нас, спустили веревочную лестницу и мы взобрались без особых проблем. На палубе, по которой нас провели к люку в трюм, царил беспорядок. Лестница была скрипучей, внутри было темно, и капитан Скраузен зажег керосиновый фонарь.
  Дверь в нужную каюту была крепкой, из толстых досок, с железными скобами. Она скрипела петлями, приоткрывшись из-за крена корпуса судна. У самой двери растеклось по полу темное пятно. Я, кажется сразу догадался, что это...
  Отто Шпац распахнул дверь. На полу лежал труп, одетый в форму судебных приставов. Голова его была разбита чем-то тяжелым. Капитан Скраузен заглянул через плечо урядника и громко, по-морскому выругался.
   - Этот мерзавец его укокошил, господин урядник! Укокошил пристава! Вот тем вон рундучком! - после нецензурной тирады заявил Пелинск Скраузен.
  Его толстый, узловатый палец указывал вглубь комнаты, на лежащий у углу небольшой деревянный ящичек.
  Отто хмыкнул и шагнул внутрь. Я - следом за ним. Пока урядник и капитан переворачивали труп и осматривали место происшествия, мне в глаза бросилось то, что стена рядом с дверью была сплошь покрыта какими-то надписями. Я принялся читать, и все внутри у меня похолодело: то были слова, которые произносил устами одержимой девочки кто-то, вселившийся в нее!
  "Придут четверо, подобные всадникам, со знаками их и силой их, и ночь будет длиннее дня и не будет сил, способных разогнать тьму!"
  А рядом, у самой двери - четыре рисунка: лук со стрелами, меч, весы и коса. И сверху - тот самый знак, похожий на птичий след, похожий на скандинавскую руну.
  Я почувствовал, что меня начал бить озноб. Откуда? Откуда тут могли быть эти слова? Как всё это связано?
   - Капитан! Капитан! - крикнул кто-то из матросов. - Из кают-компании кое-что пропало!
   - Что? - крикнул в ответ капитан Скраузен.
   Матрос заглянул в дверь и сказал:
   - Ваш фамильный глади... - договорить он не успел.
  Я увидел, как изменилось лицо Пелинска Скраузена: глаза налились кровью, брови нахмурились, страшная гримаса изменила все его черты. Мощным ударом в челюсть этот недавно спокойный человек отбросил матроса вглубь коридора и, изрыгая проклятья помчался куда-то, сшибая всё на своем пути.
  Отто Шпац рванул за ним, бросив труп пристава в самом неприглядном состоянии, торопясь вразумить капитана.
  Я вышел в коридор и помог встать пострадавшему матросу. Тот помял лицо рукой, сплюнул кровью, и собрался было уже уйти, как я его спросил:
   - А что пропало из кают-компании?
  Он странно посмотрел на меня и буркнул:
   - Что пропало? Ничего не пропало...
  Но я ведь четко слышал - "фамильный глади..." Что такое этот "глади.."?
  Вернувшись в каюту с мертвецом, я тщательно переписал и зарисовал всё увиденное. Я был уверен, что всё это еще пригодиться. И знал человека, который поможет мне понять, как увязать концы с концами. Мне нужен был отец Марк.
  
  Отец Марк очень внимательно выслушал меня, время от времени хмурясь.
   - Мне нужно полистать кое-какие книги, не хочу делать поспешных выводов... Ты прав, Гантрей - все эти события не случайны, и тьма сгущается над этим местом. Укрепляй душу молитвой, и... - священник задумался на секудну, а потом договорил: - И не выходи из дома без револьвера. Крест и оружие в крепкой руке сделают вместе гораздо больше чем просто оружие... Или просто крест...
  За такие крамольные слова его, наверное, и перевели в нашу глушь.
  Я вышел от отца Марка приободрившись. У меня есть надежный союзник, и в час грядущих неприятностей я не буду одинок.
  Спускаясь по улице к своему дому, я видел в сумерках огни факелов - патрули из деревенских и матросов с "Красного коня" ходили по улицам. Где-то там рыскал и Отто Шпац, пытаясь найти следы неизвестного убийцы.
  Дома я достал из ящика стола револьвер, шомпол, масло и ветошь. Оружие нужно было привести в порядок...
  Пришлось зажечь керосинку - из-за туч на небе стемнело рано. По стенам бегали тени, за окном снова завывал ветер. Я чистил револьвер и думал, думал, думал...
  Честно говоря, я даже не удивился, когда в окно кто-то громко постучал. Крикнул:
   - Открыто! - и щелкнул револьвером, вставляя барабан с тускло поблескивающими патронами на место.
  Это был урядник. Массивная фигура его тут же создала ощущение тесноты, а возбужденный голос резал уши:
   - - Мы начинаем облаву, Гантрей! Ты мне нужен! Капитан Скраузен с командой пошли вдоль берега, они обыщут там все, а мы должны осмотреть выходы к горным тропам. Есть несколько добровольцев, они нам помогут!
  Я недоверчиво посмотрел на него:
   - А с чего ты решил, что Пелинск Скраузен отправился именно на облаву?
   - Ну а куда еще? Все толпой, с оружием и факелами...
   - Отто! Ты телеграфировал в уезд о происходящем?
   - Да-да, еще с утра... Обещали завтра прислать отделение солдат.
   - Может тогда дождемся завтрашнего дня?
   - А он еще кого-нибудь убьет? Ну уж нет. Определяйся, Гантрей. Ты идешь?
  Я вздохнул:
   - Ну а как же? Должен же кто-то присматривать за тобой...
  Сунув в карман пальто револьвер, я снял с гвоздя фонарь - "летучую мышь", долил керосина и шагнул за порог.
  Добровольцами оказались с дюжину мужиков - в основном молодые и неженатые. На двух персонажах стоит остановиться отдельно: Хоней, усатый и коренастый, с пронзительным прищуром хитрых глаз, и Жбан - необъятный громила с круглой коротко стриженой башкой и пудовыми кулаками. Хоней держал в руках двустволку, а Жбан - крепкую узловатую палку.
   - Ну что, пошли?
  Мужики согласно загудели и мы зашагали к перевалу - оттуда начинались все дороги: на станцию, к хутору Мыш и к консервному заводу.
   - Первым делом к Мышу пойдем. Если Валентин не в запое, расспросим его...
  Я шел по гравийной дороге в гору и все пытался понять - какая муха укусила урядника Отто Шпаца, что он решил попереть в горы ночью? Почему нельзя было все это отложить хотя бы на утро? Я глянул в сторону моря и даже остановился: на побережье, как раз рядом с выброшенным на берег "Красным конем" что-то происходило: огоньки перемещались по берегу, и непохоже было, что они ведут организованные поиски.
  До перевала мы дошли за четверть часа. Тут стояла навес, под которым обычно дожидались дилижанса, несколько лавочек и указатель с тремя стрелками: "Станция - пять верст", "Завод - три версты", "Хутор - полверсты".
   - Валентин нас медком накормит, - сказал кто-то из парней.
   - Дерьмо он, а не человек! - вдруг буркнул Жбан. - Алкаш.
  Никто со Жбаном спорить не стал. Хутор Мыш славился своим дурацким названием, пасеками со злющими пчелами, которые, однако, приносили хорошую прибыль своему хозяину - долговязому малахольному Валентину - человеку пьющему и с интеллигентными замашками.
  Мы свернули к хутору, и под шум раскидистых лип добрались до плетня, которым была огорожена земля Валентина.
   - Глянь, свет у него горит!
   - Точно запил... Толку-то с него теперь... - сказал Жбан.
  Отто распахнул калитку и прошел к двери.
   - Именем закона, откройте! - рявкнул он. - Валентин, это Отто Шпац, урядник!
  Я нащупал в кармане револьвер. Нехорошее предчувствие, закравшееся в мою душу при виде мечущихся на берегу огней снова дало о себе знать.
   - Отто... Давай-ка осторожнее, ладно?
  Он посмотрел на меня удивленно, но потом поймал мой взгляд и, видимо, понял.
   - Я открою дверь, а ты загляни внутрь, так? - спросил он. - Мужики, осмотрите тут все, чтоб потом без неожиданностей.
  Ханей кивнул и принялся раздавать поручения. Мы с урядником приготовились открыть дверь, а Жбан встал рядом, перехватив поудобнее палку.
  Отто дернул за ручку, а я, чувстсвуя себя слегка идиотом, выставив вперед револьвер, шагнул внутрь.
  И даже не испугался. Потому что где-то в глубине души я уже точно знал, ЧТО увижу.
  
  Изляпанные кровью стены, письмена и рисунки, похожие на бред сумасшедшего и тело... Прибитое гвоздями к полу, изувеченное и страшное... Отто заглянул через плечо и издал какой-то странный горловой звук.
  Я шагнул назад и проговорил, ни к кому собственно не обращаясь:
   - Или бежать за отцом Марком, или сжечь тут все к чертовой матери...
  Отто справился с собой и сказал:
   - Сжечь всегда успеем. Давайте тут осмотримся.
   - Осматриваться было бы удобнее утром, господин урядник. Нужно вопрос решать с этим... Внутри... А ну как он вырвется, понимаешь? Встанет, и пойдет...
  Мужики смотрели на меня непонимающими глазами, а потом принялись заглядывать в окна. Видимо, не все были в курсе обстоятельств смерти несчастного Авдея, и поэтому увиденное было настоящим шоком для них.
  Я услышал шум за спиной, обернулся, и увидел Жбана, который тащил в руках огромную копну сена. Он растолкал всех, швырнул ее на крыльцо, а потом вставил свою узловатую палку в ручку двери.
   - Пущай теперь попробует! - прогудел он, и, не долго думая, достал из кармана своих широких штанов кремень и огниво и щелкнул ими несколько раз.
  В ночной темноте, разгоняемой только неровным светом факелов и из окно дома особенно четко были видны искры, высеченные Жбаном.
  Сено заполыхало мгновенно, мне показалось что запахло паленым волосом, а лицо обожгло.
   - Жбан, чтоб тебя! Какого ты... - начал кто-то из парней, но наткнувшись на холодный взгляд из-под густых бровей тут же заткнулся.
  Мы кинулись от дома в стороны, а огонь все разгорался, облизывая столбики крыльца, оконные рамы... Отбежав на достаточное расстояние, мы смотрели как полыхает дом Валентина.
   Отто закурил и сказал, прервавшись для того, чтобы выдохнуть дым:
   - Вот и конец пришел Мышу. Вряд ли кто-то захочет здесь жить после всего этого...
  В этот момент что-то громыхнуло внутри дома, раздался дикий рёв, обугленная дверь вылетела наружу и во двор выбежала кошмарная горящая долговязая фигура. Размахивая руками и издавая душераздирающие вопли, она носилась по двору, пока не выбежала за ворота и не скрылась в ночной темноте.
  Я выпученными глазами следил за всем этим, и в голове моей крутился вопрос: "Он что, был все еще жив?!". Мужики, остолбенев, застыли тут же, рядом, а сигарета урядника Отто Шпаца истлела до середины, и пепел никак не хотел падать.
  А потом пепел упал ему на ладонь, и оцепенение спало. Все разом заговорили, много и возбужденно, и из общего гомона я различил только одну фразу, сказанную кем-то из рыбаков:
   - Завтра же беру Агнешку и детей и уезжаю к тестю в Гра...
  Все как-то сразу поняли, что облава на сегодня окончена, и гурьбой пошли в сторону нашей деревни. Страх заставлял их жаться друг к другу, даже огромный Жбан и хитрец Хоней не отходили далеко...
  Еще бы... Где-то там, в ночи, бежит сквозь тьму горящий человек...
  Я смотрел на них, уходящих, и не мог заставить себя сдвинуться с места. Что-то держало меня здесь, я должен был найти ответы на мучившие меня вопросы. Слишком уж невероятным и жутким было происходящее, и слишком сильно я в это вляпался.
   - Ты идешь? - спросил Отто. - Завтра прибудут солдаты, мы примемся за дело всерьез...
   - Ты правда думаешь, что солдаты тут что-нибудь решат, Отто?
   Урядник развел руками:
   - А что я могу? Сидеть и ждать, пока святой отец выберется из своей кельи? Мы ведь ни черта не понимаем в том, что тут творится... Ты это предлагаешь? - он обреченно махнул рукой и спросил снова: - Ты идешь?
   - Я тут еще побуду... Должен же кто-то проследить чтобы не загорелось все остальное... - как-то неуверенно проговорил я.
  Отто странно посмотрел на меня, пожал плечами и, хрупая сапогами по дорожным камням, побежал догонять мужиков.
  Я некоторое время смотрел им вслед, а когда Отто Шпац и деревенские скрылись за поворотом, всем телом и душой ощутил накатывающее отчаяние. Такое бывало в детстве. Знаете, когда ругаются родители, по непонятному тебе, маленькому мальчику, поводу, ругаются громкими, взрослыми голосами, и ты ничего не можешь с этим поделать. Хочется просто чтобы все это прекратилось, чтобы перестали звучать эти звенящие голоса, и чтобы мама с папой опять просто сидели и пили чай.
  Так и теперь - я ощущал, что где-то над моей головой борются высшие силы, недоступные моему пониманию, и борьба эта почему-то должна разрешиться здесь, в этом захолустье, и все эти люди - Отто, Яцис, даже Хоней со Жбаном, и отец Марк - все тут неслучайно, и для каждого заготовлена своя роль...
  Я побрел вокруг дома, к пасеке. Огонь гудел и трещал, пожирая остатки валентиновой усадьбы, отбрасывая красные тени на стволы деревьев, ульи, хозяйственные постройки.
  У меня был фонарь - "летучая мышь" и револьвер, так что я не чувствовал себя совсем уж беззащитным. Подкрутив фитиль фонаря, я пошел по двору, осматривая постройки, чтобы вовремя заметить отлетевший от горящего дома уголек.
   Обходя какой-то почерневший от времени сарай, я вдруг зацепился за что-то ногой и чуть не упал.
  Чертыхнувшись, я посветил фонарем и с каким-то нездоровым флегматизмом подумал о том, что слишком часто последнее время сталкиваюсь с трупами. Многовато их в последнее время. А потом подумал, что, по крайней мере, этот никуда бежать не собирается, и выглядит вполне обычно, если не считать того, что он совсем мертвый.
  Я поднял фонарь повыше, чтобы разглядеть его получше. Когда-то считавшаяся белой рубаха, штаны с лампасами и худое лицо с давней щетиной. Дядька и дядька, ничего особенного... Вдруг в траве, рядом, что-то тускло блеснуло.
  Нагнувшись, я протянул руку и взял... Это был меч. Таким мечом пользовались легионеры Римской Империи, он сужался от рукояти к острию.
  На лезвии была надпись на латыни, и, присмотревшись, я прочел знакомое: "Si vis pacem, para Bellum". Хочешь мира - готовься к войне. Война - было написано с большой буквы.
  
   Всё это было слишком для меня. Все эти оживающие трупы, одержимые, мистические письмена и таинственные предсказания. Я - учитель, а не детектив. И не экзорцист... Я в этом не разбираюсь! И вот этот меч теперь. Я мог связать два простых факта - Пелинск Скраузен, разбивший в кровь лицо матросу за то, что потерялся какой-то "глади..." и вот этот меч, с надписью по латыни. Мечи римских легионеров назывались гладиусами, и я не я буду, если это не тот самые гладиус, который послужил причиной ярости капитана.
  Тогда, по всему выходило, что этот тип, во дворе у Валентина - тот самый сбежавший заключенный. Значит, всё закончилось? Значит, убийств больше не будет? Я не собирался осматривать тело в темноте и проводить судмедэкспертизу. На это есть Яцис, он у нас фельдшер.
  Я порылся в сарае и нашел там какую-то мешковину, которой и накрыл мертвеца. С утра сюда нужно будет вернуться, разыскать убежавшего... Хм! В голове все это не укладывалось... Убежавшего мертвого Валентина! Не живут с такими травмами, это точно...
  Я побыл на хуторе еще немного, увидел, как обрушилась крыша горящего дома, затоптал несколько вылетевших из огня углей.
  А потом почувствовал, как что-то мокрое и холодное упало мне на макушку.... Секунда, другая - косые струи воды хлестали по земле, постройкам, по моей голове и плечам, по лезвию меча с надписью на латыни... Горящий дом шипел и дымил, огонь постепенно угасал под напором горного ливня.
  Буйство стихии вогнало меня в состояние какой-то глухой апатии. Только дождя тут и не хватало, для полного счастья... Смоет он все следы, и даже самый опытный детектив вряд ли что-то сможет рассказать... А с другой стороны - теперь я мог не следить за пожаром.
  Я поднял воротник пальто, и, ежась, когда капли попадали мне за шиворот, побрел в сторону деревни. Потоки грязной воды струились по дороге, перекатывая камешки и комья земли. Холодная рукоятка меча, казалось, отнимала у моей ладони последние крохи тепла, фонарь совсем погас и я шел впотьмах, не замечая ничего на расстоянии вытянутой руки.
  Путь я помнил, и скоро, до нитки вымокший, оказался у околицы деревни. Я не стал заходить домой. Я точно знал, куда я должен пойти, и кому я должен показать этот меч.
  В его домике свет не горел. Что неудивительно - уже далеко заполночь. А окна церкви светились неярким желтым светом - так бывает, когда горят свечи. И это было довольно странно...
  Я подошел к церковным дверям и неловко постучал рукояткой меча. Больше было нечем - руки заняты.
   - Во имя Отца и Сына и Святого Духа... - произнес я.
   - Аминь! - раздался голос отца Марка.
  Я поставил фонарь у порога, отворил дверь и вошел. С меня лились потоки воды, на полу остались здоровенные грязные следы. Стало даже как-то неловко - в дом Божий в таком виде.
   А отец Марк уже спешил мне навстречу - собранный, бодрый, с ясным взглядом голубых глаз.
   - С какими новостями? Что тебя привело в такой поздний час?
  Я протянул ему меч, он нахмурился и проговорил:
   - Сказано - "пути Господни неисповедимы"! - а потом отошел чуть в сторону и кивком головы указал мне на еще одного человека, который присутствовал здесь, в цекрви.
  Немудрено, что я сразу его не заметил. Он стоял перед большим деревянным распятием на коленях, согнувшись и закрыв лицо руками. Видно было, что он пережил большое потрясение.
   - Это кто? - шепотом спросил я.
   - Человек с "Красного коня", - ответил отец Марк.
  Я тут же узнал его. Это был тот самый матрос, которого ударил капитан Скраузен за потерю меча. Того самого меча, который сейчас держал в руке отец Марк!
  Я ошарашенно перекрестился и вопросительно уставился на отца Марка. Священник отнес меч в алтарь и спрятал его где-то, а потом вышел, и поманил меня за собой. Мы поднялись на хоры по узкой винтовой лестнице, и отец Марк усадил меня на длинную скамью, которая стояла у стены, и сел рядом сам.
   - Ему стоит побыть там, одному, - сказал он о том человеке перед распятием.- Расскажи, что случилось.
  И я рассказал - о сгоревшем хуторе Мыш, о том, что случилось с Валентином, о мертвеце и мече. А отец Марк, внимательно выслушав меня, кивнул и проговорил:
   - Только тот, который сбежал с "Красного коня", не убивал никого. Совсем даже наоборот... Все гораздо страшнее, Гантрей. Гораздо страшнее. Оставайся тут. Отдохни, поспи, если сможешь. Завтра будет очень тяжелый день.
   - Отец Марк, ну объясните мне хоть что-нибудь! Это ведь какой-то кошмар, отец Марк! - нервы у меня совсем сдавали, голос срывался.
   - Завтра, Гантрей. Все станет ясно завтра.
  Вот примерно с этого момента я и стал понимать, что главный герой в этой истории - не я.
  
  Ближе к утру тот человек проснулся. Он расхаживал по храму и громко молился, призывая Бога и всех святых. Сквозь сон мне подумалось, что он перечисляет всех, кого видит на иконах.
  Я встал с лавки и размял затекшее тело. По настоянию отца Марка я остался, и уснул прямо на хорах, так что теперь просто подошел к перилам и глянул вниз. Действительно, этот матрос с "Красного коня" останавливался перед каждой иконой, произносил положенные слова и переходил к следующему святому.
  Я спустился по винтовой лестнице, и только ступил на выложенный плиткой пол, как дверь отворилась, и бесшумно зашел отец Марк:
   - Благословение Господне на вас, во имя Отца, и Сына, и Святого духа... Ну, Ходженс, расскажи нам еще раз то, что ты рассказывал мне вечером, и мы пойдем разбираться с последствиями.
  Матрос, которого звали Ходженсом, кивнул и начал рассказывать. Знаете, иногда говорят "всё перевернулось с ног на голову"? В этом случае, похоже, все стало с головы на ноги. Всё прояснилось, но легче от этого не стало.
  Ходженс и еще пять матросов завербовались на "Красного коня" в Полярисе. Масса слухов витала вокруг этой шхуны и ее капитана, кто-то говорил, что они занимаются контрабандой, кто-то - о незаконном китобойном промысле. Ходженса и других матросов это не смущало - главное, чтобы заработок был стабильный и с матросами обращались по-людски. И все сходились на том, что капитан удачлив, как черт, а команда отчаянная, дружная и умелая. Вместе с Ходженсом на корабль поступил Рапек, немножко съехавший парень, замороченный и нудный. Он все время что-то приговаривал и часто молился.
  Ходженс рассказал, что команда "Красного коня", а тем более капитан и старпом, не доверяли новым матросам, поселили их в отдельном кубрике и нагружали самой тяжелой и грязной работой. Несколько раз перевозили контрабанду, занимались и китобойным промыслом и еще - чем придется. Этот парень, Рапек, постоянно твердил о том, что нужно увольняться с корабля, что капитан тут - дьявол, а команда - звери лютые. Он выбирался ночью из кубрика, и следил за членами команды, подслушивал разговоры капитана и старпома, и потихоньку сходил с ума, по всей видимости.
  А потом они наткнулись на пассажирский прогулочный катер, который шел вдоль берега на всех парах. Это было судно высшего класса - панели красного дерева, каюты-люкс, кругом золото, хрусталь, пышные юбки и накрахмаленные воротнички. "Капитан-то стоял за штурвалом, когда увидел этот катер. И у него глаза загорелись адским пламенем, я-то сам это видел!" - сказал Ходженс. Тут-то всё и раскрылось. В руках матросов мигом появились абордажные сабли и револьверы, на носу шхуны расчехлили скорострельное казеннозарядное орудие, а на мачту подняли черное полотнище. Ветер был попутный, так что тихоходный паровой катер не имел никаких шансов.
  Новых матросов затолкали в кубрик и закрыли за ними засов. Что там происходило дальше, Ходженс не знал, но стрельба продолжалась недолго, вскоре ее сменили крики ужаса и мольбы о пощаде. Рапек, сидя на корточках у стены все твердил о том, что капитан - дьявол. Только дьявол - это одно, это законом не наказуемо, хотя и страшновато, а пират - это совсем другое. Это или пожизненное на каторге, или пеньковый галстук на шею.
  А потом матросов вывели на палубу, и Ходженс увидел, что перед ними на коленях стоят шестеро - мужчины и женщины, разного возраста. Капитан заявил, что теперь каждый из них, из новеньких, должен решить - он в команде или нет. Выбор был простой - или ты стреляешь в голову человеку, который стоит перед тобой на коленях, или стреляют в голову тебе.
  Ходженсу предстояло убить взрослого мужчину, ухоженного и с дорогими золотыми запонками. Пахло от него шикарным парфюмом и страхом. И Ходженс выстрелил. Он ведь не был святым, этот Ходженс. Своя жизнь была дороже жизни холеного богатея. И все остальные выстрелили тоже. Все, кроме Рапека. Ему предстояло убить лысого старика, худого и с дергающимся кадыком. Рапек тянул до последнего, а потом старик упал на палубу и умер - сам, без посторонней помощи. Скорее всего - сердечный приступ. Это вызвало бурю негодования у пиратов, новичков загнали обратно в кубрик, и что творилось на палубе дальше, они уже не знали. А Рапек уверял, что все они прокляты теперь, и что сам Бог не дал ему совершить убийство, а капитан наверняка служит черную мессу на юте, и приносит человеческие жертвы.
  Кошмарное плаванье продолжалось больше месяца, они еще два раза нападали на богатые суда, и теперь были вынуждены участвовать в грабежах и насилии. Не то чтобы никому это не понравилось, но все-таки их запирали на ночь после захвата судна в кубрике. Рапек однажды сумел выбраться, а потом весь день бормотал о каком-то мече и о руках, которые по локоть в крови. Тогда-то он и начал малевать и царапать на стенах всякие знаки. Вообще-то капитан тоже оставлял на захваченных и ограбленных кораблях свой знак - руну Тотен, означающую разрушение и смерть, и похожую на отпечаток вороньей лапы... По всей видимости он хотел чтобы его узнавали и боялись.
  Ходженс, по его словам, был единственный, который еще терпел сумасшедшего Рапека и слушал его бредни. Однажды, Рапек, запинаясь и путаясь, рассказал о том, что капитана очень интересует некая часовня на вершине горы, и что их, Рапека с Ходженсом, задача - не пустить его туда, иначе обрекут они свои бессмертные души на вечные муки. Это было уже слишком, и Ходженс просто попросил его заткнуться.
  Это Рапек сломал руль у шхуны, лишив ее маневренности во время того, как она заходила в бухту. Капитан давно точил на него зуб, а когда увидел такое - избил его и запер в кубрике, а остальным пришлось бороться со стихией... До тех пор, пока кто-то на маяке их не заметил...
   - Рапек-то рассчитывал, что мы разобьемся о скалы, и капитан не доберется до своей цели... - закончил Ходженс. - А судебный пристав - это вовсе никакой не пристав. Это старпом, он сторожил Рапека, чтоб тот не сбежал во время бури...
   То есть всё, что говорил капитан Пелинск Скраузен - это сплошная ложь? И причем тут меч? Я ошалело смотрел то на отца Марка, то на Ходженса, пытаясь осознать услышанное.
   - А почему этот твой Рапек принялся убивать людей? И какого... М-м-м, почему они оживали?! - срываясь на крик стал спрашивать я.
   - То-то и оно, то-то и оно! - красными от бессонной ночи глазами матрос взглянул на меня. - О том-то я и толкую! Рапек никого так и не убил за время плавания. И после плавания - тоже. Это всё капитан! Ей-Богу, это капитан. Он искал Рапека, и убивал тех, у кого он находил убежище. Я так думаю. Мы с ребятами - я и еще двое новеньких, которым не по душе были убийства, мы-то решили сбежать, раз такой случай подвернулся... Я-то сбежал! А они... Они-то нет! Он разделался с ними так же, как и с теми, кто прятал Рапека, вот что я вам говорю!
  Ходженс вдруг разрыдался.
  
  
  А наутро, когда прибыли солдаты, мы пошли на берег. Туда, где ночью были видны огни. Это примерно там же, где выбросило на берег "Красного коня".
  Впереди шагал Отто. Ему было неловко за то, что он ушел тогда, ночью. Ведь это он тут - урядник, и он должен был найти труп Рапека и меч. Поэтому на сей раз он, Отто Шпац, был полон рвения. Он хотел арестовать капитана Скраузена собственноручно, и хрупал сапогами по гальке очень решительно.
  Следом за ним цепью шагали солдаты с унтер-офицером во главе, а последними - я и отец Марк. Священник был во всеоружии - поверх черного подрясника была надета епитрахиль, на запястьях - наручи, в левой руке - саквояж, в правой - крест. Что-то он такое знал, к чему-то готовился...
  Издалека мы увидели дым, стелющийся по земле. После вчерашней непогоды установился почти полный штиль, и поэтому все совсем уж невероятным казалось отсутствие на берегу шхуны!
  Отто остановился на секунду, оторопело покрутил головой, громко выматерился и побежал, как будто надеялся догнать убывшее судно.
  Я подумал о том, что починить руль, наверное, не так уж сложно, и что "Красный конь" мог бы уйти и раньше, если бы капитан не был таким больным ублюдком.
  А потом я обратил внимание на источник дыма. Это было что-то странное - три столба, вкопанных в гальку. Под каждым из них был сложен костер...
  Колючей проволокой к каждому столбу было прикручено тело. Это, по всей видимости, были те несчастные, о которых говорил Ходженс. Вообще-то тут был и четвертый столб - для Ходженса...
  Пока солдаты бестолково топтались на берегу, а Отто материл Пелинска Скраузена, отец Марк осмотрел каждый из столбов, поставил саквояж на землю и сказал:
   - Чего вы стоите как истуканы? Снимите их немедленно!
  Я заметил, что все жертвы были скальпированы... И я очень хорошо помнил, ЧТО происходило с теми, кого убили подобным образом.
  Однако, уверенность отца Марка передалась и мне, и я бросился раскручивать колючую проволоку. Голыми руками это было сделать тяжело, и я несколько раз поранился. Потом мне кинулись помогать солдаты, и через несколько минут три обгорелых тела лежали на камнях.
   - Молитвами святых отец наших... - начал отец Марк литию за усопших.
  Вообще-то мне было страшно до усрачки. Но я, по крайней мере, был готов к тому, что увидел. А солдаты-то наблюдали такое впервые!
  Сначала дернулась нога у одного из мертвецов. Я услышал как охнул один из солдат и показал пальцем второму. Тот недоуменно глянул туда, отмахнулся, а потом... потом другой мертвец сел! Унтер-офицер побледнел, кто-то из солдат попытался сбежать, но был остановлен зазвеневшим голосом отца Марка:
   - Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих.... Идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная... - священник пел тихо, но пространство вибрировало от его голоса.
  Третий мертвец поднял голову и клацнул зубами. Отец Марк взмахнул кадилом, невесть как оказавшимся в его руке, и клубы ароматного дыма поплыли в воздухе.
   - Пойте! - сказал он. - Молитесь!
  Я несмело подхватил:
   - Ве-е-ечная па-а-амять!
  А следом за мной - солдаты, унтер и Отто Шпац, нещадно фальшивя, дрожащими голосами стали выводить "Вечную память".
  Не знаю, в чем там дело, но зубами больше никто не клацал.
   - Души их во благих водворятся, и память их в род и род! - закончил отец Марк.
  И все как-то сразу изменилось. Больше не было страшно - просто жалко и грустно.
   - После того как закончится расследование, обратитесь ко мне, - устало проговорил отец Марк. - Я прослежу, чтобы их похоронили по-христиански.
  А потом священник отозвал меня в сторону и тихо спросил:
   - Ты все записываешь?
  Получив утвердительный кивок, он как-то странно посмотрел на меня и сказал непонятное:
   - Если я все правильно понимаю, то с Божьей помощью мы пережили первого... Еще три...
  
  КОНЕЦ ВТОРОЙ ИСТОРИИ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"