Молодой охотник, волей судеб ставший бунтовщиком, сильно нервничал и хотел напоследок подбодрить себя разговором. С тем, кого должен был убить. Со мной.
Я безропотно сидел на траве. Сил бороться и сопротивляться уже не осталось. Да и не хотелось. Паренёк был прав - я должен ответить за всё, что натворил за те 30 лет, что славная планета Либертия была под моей властью. Бешеный маргул, как меня называют либертийцы, сегодня умрёт.
В гелее теплело, и сквозь деревья пробивались первые лучи утреннего солнца, прогоняя остатки тьмы. Скоро в этом диком лесу, который кто-то в эпоху Великой колонизации назвал красивым и романтическим словом 'гилея', станет опасно. А я хочу, чтобы молодой охотник, держащий пистолет у моей головы, выжил. У него есть максимум час, чтобы убить меня и добраться до пограничной заставы. Хватит смертей, я буду последним.
- Ты хочешь жить? - парнишка спросил уже не так уверенно.
Зря - этот разговор не нужен ни мне, ни ему. Эйфория боя прошла, в кровь перестал поступать адреналин - остались только трупы людей и лужи от аборигенов. Из обезличенного врага - символа всей несправедливости в мире - в его глазах я начинаю превращаться в человека. А хладнокровно убить равного себе сложно, особенно в первый раз. Я знаю, я был на его месте.
Мне лучше молчать. Так ему будет легче выстрелить.
- Ответь, бешеный маргул. Ты хочешь жить? - у молодого охотника сорвался голос, и на последних словах он завизжал.
Вы слышали когда-нибудь настоящее, уверенное, продуманное 'нет'? Такое 'нет', после которого больше ничего нет. Нет ни жизни, ни смерти. Нет этого пистолета, смердящего гарью выстрелов. Нет дурманящего запаха гилеи, переполненной убивающим рассветом, чужеродной жизнью и предательством. Такого 'нет', после которого нет тебя и всей вселенной, и это навсегда. Самое страшное, что это навсегда.
- Нет. Я не хочу жить, - ответил я, схватившись избитыми ладонями за ствол пистолета моего несмелого палача. - Стреляй!
Почти 30 лет назад войска Земли проиграли бой за столицу Му и спешно покинули Либертию. Радости либертийцев не было предела. Я стал героем, вождём освободительной армии и человеком, который смог договориться с аборигенами.
Но спустя месяцы пришло отрезвление - в зажиточных регионах стали разгораться очаги сепаратизма, появились возгласы о разделении планеты на независимые страны как на Земле, и люди начали подыматься на новую борьбу. Уже против меня.
Очень сложно управлять людьми, ощутившими вкус свободы - сильнейшего наркотика, который в больших концентрациях вызывает чувство вседозволенности. Революционеры в приступе эйфории хотели воевать и побеждать, зачастую решая оружием все свои проблемы, вплоть до бытовых.
Тогда я смог вовремя почуять неладное и задушить ростки бунта на корню. Я действовал решительно и быстро. Пришлось арестовывать, судить и казнить своих вчерашних соратников, вводить войска в бунтующие посёлки, сеять страх и смерть. Но 30 лет спустя я слишком обмяк и обрюзг, и бунтовщики наконец-то меня обыграли.
- Ты умрёшь, тиран. Ты ответишь за свои поступки, - молодой охотник по-прежнему медлил.
- Уже не перед тобой, - ответил я.
Тихо и незаметно ко мне подполз пепельный цветок аборигена Рыры и потёрся об ногу. Увидев, что я обратил на него внимание, он стал быстро открывать и закрывать свои лепестки, складываясь в слова. Рыры спросил:
- Человек-враг будет умирать.
У аборигенов планеты Либертия нет вопросительной формы в предложениях. Они её создают, добавляя слово 'будет'.
Я загнул лепестки в ответ:
- Не надо. Человек не есть враг. Он идти целым. Ты будет обещать.
После небольшой паузы цветок полностью раскрылся, соглашаясь со мной.
Одним страхом власть на планете, охваченной эйфорией победы над Землёй, не удержать. Чтобы человек не думал об оружии, надо дать ему в руки лопату, кайло, мотыгу или что-нибудь ещё. Чтобы он им махал с утра до вечера, чтобы не оставалось сил на новый бунт или даже мысли о нём. А ещё надо дать ему светлую идею и показать как к ней идти.
Первым решением, которое приняло моё едва созданное правительство 30 лет назад, была программа строительства дорог, соединяющих посёлки с населением больше 5 тысяч человек. Чуть позже я дал старт освоению всех рудников с полезными ископаемыми, разведанными ещё земными учёными.
Светлой идеей обновлённой, независимой Либертии стало желание догнать и перегнать во всём Землю.
За исключением немногих бунтовщиков, обычные люди пошли за мной, и 30 лет было тихо и спокойно. В основном, тихо и спокойно.
- Эта смерть во благо всей Либертии! - паренька начало трясти от ненависти ко мне и бессилия, что не может спустить курок.
- Ты не убьёшь меня, кишка тонка, - опять приходится самому делать всю грязную работу. - Я помогу тебе, сынок.
- Я тебе не сынок, все твои выродки сдохли, - он дёрнулся и неуклюже стукнул меня дулом в лоб.
Три моих сына убиты, как и их матери. Зверски убиты. Бунтовщикам нужно было выпустить пар, и они нашли для этого тех, кто не мог оказать сопротивления.
Положим, мальчики виноваты в том, что в них моя кровь. Но в чём виноваты бедные женщины, которых я когда-то любил?
Постепенно я вернул своим подданным немного свободы, но строго в дозированном количестве с возможностью купирования случаев злоупотребления. И не понял, как сам стал наркоманом.
Меня захватила и связала по рукам и ногам жажда власти. Я даже не могу сказать, когда это произошло окончательно, когда я стал тираном. 23 года назад, когда ввёл смертную казнь за тунеядство и алкоголизм? Или 18 лет назад, когда начал привечать и приближать людей, открыто льстящих мне и сочиняющих в мою честь хвалебные оды? Может, 10 лет назад, когда впервые дал приказ на силовой разгон мирной демонстрации шахтёров, отказавшихся выходить в смену и требовавших улучшения условий труда? Или ...
- Как тебя зовут, парень? - я поднял глаза на бунтовщика.
- Ксандер.
Он ослабил хватку. Пистолет выпал из его ладоней и оказался у меня в руках.
Я ослеп от власти и стал её рабом, умер как человек и родился как тиран. Народная молва всегда умела называть вещи своими именами. В прошлом году на стенах заброшенных зданий стали появляться надписи: 'Бешеный маргул должен умереть'.
Так они назвали меня. Именем животного, которое в приступе бешенства убивает себе подобных.
Теперь я ясно вижу, что власть ослепила не только меня - досталось и моим самым близким соратникам. Владер и Куртни, как их называли - 'рог' и 'хвост' бешеного маргула, решили избавиться от меня, заручились поддержкой землян и затеяли бунт против 'последнего тирана во вселенной'.
Как иронично, теперь я стал той Землёй, которую либертийцы во главе со мной прогнали 30 лет назад. Только у меня нет другой планеты, на которую можно сбежать, и поэтому я должен умереть.
- Ксандер, - я встал с колен, продолжая держать пистолет за дуло. - Я умру здесь и сейчас. Я тебе это обещаю, но ты должен выполнить последнюю волю умирающего. Согласен?
У меня появился план. Нет, не как выжить, а как спасти Эльзу и Миру.
- Да, - ответил парнишка после паузы.
Несмотря на предательство Владера и Куртни, у меня ещё оставалось немало сторонников. Когда бунтовщики ворвались ко мне во дворец и расстреляли всех до одного охранников, я смог уйти по тайному ходу и скрыться в гилее. К моему счастью люди боялись дикого леса даже больше, чем 'ужасного тирана'. Там меня укрыл и обеспечил охраной Рыры. Для него это была возможность отблагодарить меня за то, что после победы над землянами я остановил вырубку деревьев и позволил аборигенам выжить. За 30 лет, прошедших после подписания с ними добрососедского соглашения, я не позволил уменьшиться территории гилеи ни на один квадратный метр.
- Ты будешь героем, Ксандер. Неси свой ящик.
Бунтовщик непонимающе уставился на меня.
- Не надо изображать удивление. Я знаю, что тебе нужна моя голова. Владер и Куртни готовы заплатить за неё очень много. Кстати, сколько? У аборигенов нет понятия денег, поэтому они не смогли сказать мне сумму.
- 100 000 реалов, - нехотя ответил парнишка, но всё-таки подобрал возле одного из трупов зелёную, почти неприметную коробку. Внутри была стеклянная чаша, похожая на аквариум, с подключённой системой заморозки жидким азотом.
- Ты будешь богат, - улыбнулся я. - Чёрт, Ксандер, ты будешь очень богат!
Почти месяц я жил и скрывался в гилее. У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Всем необходимым: едой, питьём, кровом и новостями снабжал Рыры, который не отходил от меня ни на шаг. Это был не знак уважения - в гилее человек в одиночку не выживет и дня. Максимум - до первого рассвета.
Надо отдать должное Куртни. Он не стал посылать на убой простых, городских бунтовщиков. Вместо этого по приграничным посёлкам был собран отряд охотников, знавших дикий, древний лес не понаслышке. Ночью они смогли пройти посты аборигенов незамеченными и захватить моих защитников врасплох. Был бой, кровавый и бессмысленный. Из людей выжили только я и Ксандер, а все аборигены распались на чёрные лужи и ушли в землю, пролившись затем тёплым дождём на гилею. Если судить по цветку Рыры, то они уже возродились в своих деревьях-матерях и окружили поляну.
- Вот моя просьба, Ксандер. Слушай меня внимательно. Ты обещал её выполнить.
Я достал из-за пазухи фотографию Эльзы, держащей на руках нашу дочку Миру, и протянул парнишке.
Он молча взял её в руки и стал внимательно рассматривать.
- Это Эльза Варленски и её дочь Мириам. Они живут в Му, дом ?3 в переулке Всех Святых. Обещай, что ты о них позаботишься.
- Кто они тебе? - молодой охотник соскрёб ногтём с фотографии сгустки моей крови.
- Никто, - соврал я, - Просто я хочу, чтобы у них всё было хорошо. Ксандер, ты сдержишь обещание?
- Да, - ответил он, пряча фотографию в задний карман защитного костюма.
Я нагнулся, схватил цветок и отправил послание Рыре:
- Выводить человека-неврага из гилеи. Будет хорошо.
Выпрямившись, я наконец-то взял пистолет за рукоятку и направил дулом себе в грудь.
Я открыл глаза в своей просторной спальне Летнего дворца. Рыжий цвет её стен радовал меня последние годы. Но теперь здесь было очень людно.
Огромное количество медицинского персонала суетилось рядом, спрятав меня под купол и увешав датчиками, половина из которых была мне незнакома.
- Сволочи, - подумал я. - Не прошло и месяца, как меня свергли, а уже чувствуют себя как дома в моём дворце. Ещё и земной техники приволокли.
Я не чувствовал тела, но мог немного вертеть головой.
- Как показатели? - седой мужчина в зелёном халате постучал по экрану. Звук эхом, слегка приглушённо отдавался в голове.
Они говорили с каким-то едва уловимым акцентом, слишком сильно выделяя шипящие звуки. Как змеи, если бы они могли говорить на общечеловеческом. Одним словом - земляне.
- В пределах допустимого коридора. Схема работает.
Я слегка повернул голову влево, и мой рот непроизвольно расплылся в улыбке:
- Зи.
Эльза, моя нежная, милая Эльза. Она была рядом и заботливо держала меня за руку. Жаль, что я этого не чувствовал.
- Ты простила меня, Зи? - спросил я.
Она грустно улыбнулась и кивнула головой. Все передряги последних недель, бунт, проклятая гилея, Владлен и Куртни. Всё отошло на задний план. Главное, что Эльза жива и она рядом.
- Как объект?
- Стабилен, можно запускать финишный протокол.
Я закрыл глаза и умиротворённо заснул.
- Просыпайтесь, господин Шимара. Вы наконец-то живы.
У моего изголовья стоял высокий, сухопарый мужчина в обычном домашнем халате. Почти вся медицинская техника испарилась, спальня опять стала слишком большой и безжизненной, а я был надёжно прикован к кровати.
- Где Зи? Где Эльза? - говорить было трудно, невыносимо трудно. - Ты бунтовщик? Что вам от меня надо? Я буду говорить только с Владленом или Куртни.
Мой собеседник присел на край кровати:
- Господин Шимара. Меня зовут Барломео Хин. Позвольте я всё объясню. Вы умерли 26 августа 3189 года по земному летоисчислению.
- Это было вчера, - огрызнулся я в ответ. - Зачем вы меня реанимировали?
Барломео ничуть не смутился и продолжил:
- Для вас прошёл один день, а вселенная успела постареть на 250 лет.
- Что?
- Да, господин Шимара. Прошло ровно 250 либертийских лет. И да, теперь мы исчисляем время не в земных сутках и годах, а в либертийских.
Ему удалось сбить меня столку.
- А как же Зи? Я видел её, она держала меня за руку.
- Актриса в маске Эльзы Варленски.
- Вранье, пока вы не приведёте её ко мне, я отказываюсь говорить.
- Вас не удивило, что Эльза сидела молча? - Барломео Хин показал на коммуникаторе видео с преображением неизвестной девушки в Эльзу.
- Нет.
- Вот видите, мы тщательно готовились к вашему воскрешению. Её фото было в наших музейных базах, но образец голоса утерян безвозвратно. Поэтому она всё время молчала.
- Вы меня оживили, чтобы поиздеваться?
- Нет, Варленски была вам нужна. Без её прощения ваш организм отказывался запускаться. Поверьте, мы уже длительное время пытаемся пришить тело к вашей музейной голове.
- И какая это попытка?
- Третья. Первый раз мы потерпели неудачу, когда дали вам молодое тело, второй - когда здоровое. Поэтому сейчас вы ровно в том состоянии, в котором вас застрелил предатель Ксандер Жейск.
- Так уж и предатель? - я дёрнул руками, определяя прочность моих оков. Кожаные ремни держали надёжно.
- Это исторический факт. Позвольте мне представиться ещё раз. Меня зовут Барломео Хин, я президент Шимарской Конфедерации Свободных Миров. Конфедерации, названной в вашу честь, господин Шимара, со столицей на Либертии. Ваш Летний дворец теперь является президентской резиденцией, и я с огромной радостью уступил вам свою спальню, чтобы вы чувствовали себя в привычной обстановке.
Я засмеялся:
- Свободные миры и тирания бешеного маргула Шимары. Нелепее сочетания я не слышал. Вы что-то напутали.
- Отнюдь. Мы знаем про вас абсолютно всё. За эти 250 лет многое поменялось, и в том числе отношение к вам и к тому, что вы сделали.
- Я убил тысячи людей, миллионы жили в страхе, - я начал заводиться и попытался вырваться. - Я стал тираном, который угнетал свой народ. Мне нет прощения! Зачем вы меня оживили? Верните мне мою смерть!
Президент Хин что-то нажал на прикроватном экране и в спальню влетел врач с инъектором.
- Тихо, господин Шимара. Мы поговорим об этом завтра. А сейчас вам надо отдохнуть и переварить то, что я сказал. Спите спокойно и не волнуйтесь. Вы среди друзей. Мы любим и ценим вас.
С каждым днём моё бодрствование длилось всё дольше и дольше. Я стал меньше нервничать и психовать. Не знаю, что тому виною - постепенное привыкание к новым условиям или воздействие лекарств.
На пятый день, после беседы с психологом и прохождения забавных тестов, мне стали приносить газеты, распечатанные на тонкой, идеально белой бумаге. Вначале это были вырезки с отдельными статьями, а затем целые страницы. Книг по истории, сколько я ни просил, мне не принесли.
Барломео Хин, несмотря на свою занятость, заходил ко мне по несколько раз в день. Про основные изменения, произошедшие за последние 250 лет, я узнавал именно от него. В газетах про это не писалось. Наверное, это считалось как само собой разумеющееся.
Как закончили жизненные пути Владер и Куртни, я так и не узнал. Одно точно - после моего свержения смутное время длилось 23 года с бросанием из крайности в крайность. Масло в огонь тогда подливала ещё сильная и крепкая Земля. В постоянных военных конфликтах и переделе территорий погибло очень много людей, ещё больше улетело на другие планеты в поисках лучшей жизни. От полумиллиарда жителей осталось около 320 миллионов, когда всё успокоилось.
Стабильность и спокойствие на Либертию вернулись только с приходом к власти генерал-полковника Вайгеля. Как ни странно - землянина, поклявшегося в верности либертийцам.
Мир изменился, и одновременно остался прежним. Сейчас Шимарской Конфедерации Свободных Миров уже 118 лет. В неё входит 12 планет, включая Землю, которую Либертия победила в I-й Межпланетной войне. На бумаге миры равны, но есть один, который равнее всех других - это Либертия.
Президент Хин очень любит шутить на эту тему:
- Важные вопросы: где провести очередную Олимпиаду или Чемпионат мира, как назвать вновь открытую планету и так далее - решают коллегиально, а такую мелочь, как налоговая и фискальная политика, субсидии и дотации, кредитные ставки и стоимость топлива скромно определяет Либертия.
На вопрос, почему Конфедерация названа в мою честь, Барломео многозначительно улыбался и отвечал, что всему своё время.
Теперь везде относительный мир и спокойствие. Кроме аборигенов Либертии других инопланетных цивилизаций, достигших хотя бы уровня человеческого Средневековья, так и не найдено.
Не мир, а сказка. Только я не хочу в ней жить. Тирану, пусть и бывшему, здесь не место.
Моя Зи дожила до 72 лет, замуж так и не вышла. Любила она меня до конца своих дней или нет, я уже никогда не узнаю.
Ксандер сдержал слово - он даже взял мою дочку Миру в жёны. Она была красавицей, блистательным учёным, искусствоведом и умерла в 81 год. Жаль, что детей у неё не было, и нить моих потомков прервалась.
- Как поживаете, господин Шимара? Ещё не скисли от тоски? - Барломео пришёл как обычно в 10 утра.
Впервые на нём была не домашняя одежда, а деловой костюм. Если это можно назвать костюмом: ядовито-кислотная рубашка, чёрный галстук и помятый пиджак с брюками золотого цвета. Клоун, не иначе.
- Обещаю, сегодняшний день вы запомните надолго. Врачи сказали, что ваш организм полностью восстановился как в физическом, так и в психологическом планах. В 11 у нас запланирован первый выход к людям. Я хочу, чтобы вы увидели, как либертийцы любят вас.
Я испытал что-то похожее на волнение. Как бы я ни был против воскрешения, меня как обычного смертного мучило любопытство.
- Нас будет сопровождать главнокомандующий Конфедерации, маргул Дантор Стентон.
- Кто? - не расслышал я.
- Стентон.
- Нет, вы сказали маргул. У вас животное является главнокомандующим?
- Нет. Что вы! - засмеялся Хин. - Никак не привыкну к тому, что вам надо разжёвывать как ребёнку. Маргул - это высшее воинское звание Конфедерации.
В комнату вошёл стройный, подтянутый мужчина около 60 лет в чёрной форме военного покроя без всяких знаков различия.
- Когда-то давно бунтовщики называли меня бешеным маргулом и вкладывали в это несколько другой смысл, обильно сдобренный ненавистью и злобой.
- Эти времена прошли, сэр, - вступил в разговор Дантор Стентон. - Имею честь быть знакомым. Но вы подметили верно - моё звание произошло от вашего прозвища. Выше него только звание 'бешеный маргул', которое на 'все века и времена' закреплено за вами, за великим Шимарой.
- Как иронично. Если бы это услышал Владер, он бы умер от злости.
- Он и так умер, господин Шимара, - подхватил Барломео. - Причём давно и, поверьте мне, неестественной смертью. Вы готовы увидеть народ Либертии?
- Да, - ответил я взволнованно.
- Тогда одевайте свой мундир - вас помнят именно в нём. Ваше всепланетное турне начнётся со столицы Му.
Нас троих погрузили в вертолёт с затемнёнными окнами (как мне сказали - для безопасности) и доставили на центральную площадь Независимости.
При виде меня, вышедшего на балкон Парламента, многотысячная толпа собравшихся взорвалась громким рёвом и аплодисментами. Люди безумствовали. Почти также меня приветствовали мои либертийцы несколько веков назад.
- Мы любим тебя.
- Дотронься до меня, Шимара!
В толпе кое-где мелькали большие транспаранты с надписью от руки: 'Спасибо тебе, Господи, за Шимару v3!!!'
- Откуда у людей это помешательство? - я повернулся к Барломео и Дантору. - Вы им заплатили, заставили изображать под страхом наказания?
- Нет, сэр, - по-военному отрапортовал маргул Стентон. - Они пришли абсолютно добровольно, чтобы поприветствовать легенду и основателя величия Либертии. Мы были вынуждены ограничить число участников - площадь Независимости не смогла вместить всех желающих. Допущен только каждый третий.
- Сколько здесь людей?
- Около 130 тысяч, - подсказал президент Хин, дипломатично стоя в тени и не осмеливаясь стать рядом со мной.
- Что значит Шимара v3?
- Я вам уже рассказывал - нам удалось оживить вас только с третьего раза.
- Зачем об этом знать простым людям?
- Они не просто знают, они наблюдали за вашим оживлением в прямом эфире.
У меня похолодело внутри:
- Вы хотите сказать, что они видели меня раздетым, беспомощным и плохо соображающим?
- Конечно! Мы же тратили деньги налогоплательщиков, а они должны знать, на что пошли их средства.
Взрыв моего негодования прервала девушка, которая вдруг отделилась от толпы, ловко поднырнула под руки державших оцепление полицейских и побежала в мою сторону.
Боже! Как же она была похожа на Эльзу. Такие же нежные, каштановые волосы, ярко-голубые глаза и задорно вздёрнутый носик. Даже платье было из тех, фасон которых она любила.
Полицейские догнали девушку прямо под балконом. Она протянула вверх руки и безумно прокричала:
- Шимара, я хочу от тебя ребёнка!
Лейтенант заломил сумасшедшей за спину руки и сорвал с шеи ожерелье. По лицу пробежали всполохи, и красивый образ Эльзы распался. На его месте возник новый - зрелой женщины глубоко за 40, даже отдалённо не похожей на мою Зи.
- Что поделаешь, - вздохнул за моей спиной Барломео Хин. - Фанатки, они готовы на всё. Уверяю, больше такое не повторится.
Президент Хин соврал. Выходки безумцев сопровождали нас почти в каждом городе, куда мы заезжали. Тонны елея лились на мою голову. Прилагательные 'любимый', 'родной', 'уважаемый', 'обожаемый', 'незаменимый' прочно застряли в голове. От всего этого уже начинало подташнивать.
Мне так не хватало Зи и взгляда её ясных глаз. Она смогла бы только одной улыбкой прогнать хандру и заставить мою ненависть ко всему этому уйти глубоко внутрь.
Города сменяли друг друга, но везде одно и то же - меня любят, ценят и обожают. Через несколько недель я перестал различать места, куда меня возят, а лица людей превратились в сплошное, невыразительное пятно.
Вдоволь накатавшись по континенту Америго, мы отправились на россыпь островов в Великом океане. Первой остановкой там стал остров Свободы и когда-то маленький городишко Рабочий, где я родился и откуда сбежал после окончания школы, чтобы поступить в Муйский лингвистический университет и стать учёным, изучающим аборигенов.
Я не узнавал свою малую родину. Да и как можно было её узнать, если от неё осталось только название? Во времена моего детства здесь жило 15 тысяч человек, а сейчас 8 миллионов.
Всю гипертрофированную любовь потомков ко мне я ощутил именно здесь, когда меня привезли на центральную площадь с возведённым монументом в мою честь.
Всем монументам монумент.
Это был я стометрового роста, стоящий на колене с энергощитом в левой руке и прикрывающий собой маленький шарик - планету Либертия, которая лежала на моей правой руке. Сверху бил плазменным лучом земной истребитель 'Тушканчик', отчего у моего альтер-эго на руке, держащей энергощит, слазила кожа с мясом и торчала обнажённая кость.
Я сказал президенту Хину:
- Я бы не выжил от удара плазменного луча, даже укрывшись сотней энергощитов. Да и 'Тушканчики' были слишком лёгкими для плазменной установки. Они истребляли и подавляли наш флот, а не бомбили планету.
- Это не важно, - ответил он. - Тут главное не точность, а символизм. Вы пытались спасти Либертию и освободить её от гнёта Земли, даже ценой своей жизни.
- Но потом я стал тираном и упивался властью.
- Вы заложили основы нашей промышленности, заставив добывать всё, что было изведано. Вы создали научные центры и сделали учёных элитой. Сеть современных дорог покрыла всю планету, сокращая расстояния и позволяя добраться цивилизации в самые глухие уголки планеты. Это стало ещё одним толчком роста. А ваша система промышленного шпионажа? Она считается лучшей до сих пор. Её девиз стал философией нашего научно-технического прогресса: 'Не смог придумать - укради у Земли. Придумал сам - защити от Земли'. Даже смутное время после вашего свержения не смогло разрушить созданный базис.
- Вы как будто цитируете восхваляющую передачу обо мне времён моего правления.
- Нисколечко, это чистое перечисление фактов, - президент Хин не смутился ни на мгновение. - Накануне I-й Межпланетной войны Либертия обладала самой передовой промышленностью, самыми современными научными разработками, ни от кого не зависела в плане энергоресурсов и украла у землян все их технологии. У Земли не было шансов в войне с нами, мы победили их малой кровью, и в этом тоже ваша заслуга.
- Я был тираном и деспотом, из-за моих решений и действий гибли люди.
- Главное не то, как вы шли к своей цели, а то, к чему это привело, и что осталось после вас потомкам. И вот за это либертийцы вас любят и ценят. Только благодаря вашему таланту мудрого правителя и великого провидца мы сегодня свободны, независимы и диктуем свою волю обжитым мирам.
Вид моей малой родины доконал меня окончательно, и я попросился назад в Летний дворец, чем несказанно удивил и расстроил президента Хина и маргула Стентона.
Через пару дней после возвращения из турне, дав мне немного продохнуть и собраться с мыслями, Барломео зашёл ко мне, непривычно одетый в джинсы и майку, с глубоко натянутой на голову кепкой. Мы выпили по чашке кофе, и он достал из заплечного рюкзака полиэтиленовый пакет, где лежал точно такой же набор одежды, что был на нём.
- Я вижу, что не смог заставить вас полюбить этот мир, - грустно сказал президент Хин. - Хотя очень старался. Мы безразличны вам.
- Вы правы, этот мир не мой, здесь всё чужое. Ваша любовь ко мне странная и непонятная. Извращённая. Но даже этого я недостоин. Мне здесь не место.
- Теперь я хочу попробовать заставить вас возненавидеть нас, - он протянул мне пакет с одеждой. - Смелее, господин Шимара, одевайтесь, я покажу вам другую Либертию.
- Зачем вам это?
- Мне нужно, что бы очнулись. Я мог бы включить телевизионную панель, но вживую будет нагляднее. Мы погуляем с вами по вечернему Му.
- Что вы хотите от меня?
- Скоро вы всё узнаете.
Первым, что я увидел после выхода из вертолёта в районе старого города, стал огромный рекламный щит, наполненный ангелами, под которыми было написано: 'Внесите 100 000 реалов на нужды партии 'Святая Церковь', и вам будут прощены все грехи!'.
Я усмехнулся. Как иронично, именно 100 000 реалов получил за мою голову Ксандер, а теперь за такую же сумму можно стать святым.
- 100 000 реалов это большая сумма? - спросил я президента Хина.
- Относительно, - прокомментировал он. - Чуть больше моей месячной зарплаты.
- Что случилось с Церковью, почему она опять торгует индульгенциями и лезет во власть?
- Ничего, - удивился Барломео. - А что с ней не так? Обычная коммерческая организация с серьёзным политическим весом.
- В мои времена Церковь была нужна для веры, а не для бизнеса.
Я всегда считал, что надо верить в Бога, а не священникам, но никогда не был против религии, если она выступала оружием идеологии и помогала удержать власть.
Пока люди идут в церковь молить Бога о помощи и загружать священнослужителей своими проблемами, а не лезут на баррикады с оружием в руках - меня всё устраивало. Когда забираешь у человека веру в Бога, на её место приходит более страшная вера - вера в равенство и справедливость.
- У людей больше нет веры, - подтвердил мои опасения президент Хин. - Теперь есть только прагматизм и амбиции.
- Зачем вы делаете из меня спасителя?
- С чего вы так решили? - удивился он.
- Хотя бы поэтому, - я указал на плакат, приклеенный к стене жилого дома, где был изображён мой портрет, стилизованный под икону с надписью: 'Шимара v3, спаси нас!'. - Я стал идолом, религиозной реликвией, в очереди к которой стоят сотни верующих и всеми правдами и неправдами пытаются прикоснуться.
- Это издержки вакуума веры, мы сами были не готовы к такому повороту. Люди ждут от вас чуда.
- Какого чуда? Что я могу, кроме как красоваться перед толпами, мило улыбаться и раздавать автографы?
- Как я говорил, всему своё время.
Вечерняя столица жила своей беспокойной и торопливой жизнью. Эти вечером было довольно жарко, и прохожие усердно боролись с собой, пытаясь удержаться в бешеном ритме города. Я огляделся по сторонам. Сплошные магазины и рестораны. Когда они успевают работать?
Взгляд упал на очередной плакат с моей физиономией, на котором рекламировалась однополая любовь. И опять я, улыбающийся, с поднятым вверх большим пальцем. Под моим изображением цитата: 'Я не могу ненавидеть лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией'.
- Вы извратили мои слова, - я указал президенту Хину на плакат. - Нет второй части фразы, где я говорил: 'Чтобы ненавидеть, надо понимать, а их я понять не могу, поэтому просто презираю'.
- Главное не то, что вы сказали, а то, как мы это используем на благо Либертии.
- Кто такие люди в активной фазе развития? - мы проходили мимо магазина одежды 'Курсо Степ'.
- Это дети.
- Так напишите - одежда для детей.
- Неполиткорректно указывать им, что они ещё не выросли и физически не достигли уровня развития взрослых.
- Бред. Политкорректностью я называл, например, то, что не сразу посылал посла Земли на три буквы, а вначале выслушивал то, что он хотел. Как же вы тогда называете мужчин и женщин?
- Очень правильный вопрос, господин Шимара. Официально теперь слова женщина и мужчина являются оскорбительными и заменены на XY-человек и XX-человек.
- Ужасно, - вздохнул я. - Судя по логике, теперь нет 'папы' и 'мамы', а только XY-родитель и XX-родитель.
- Вы удивительно верно уловили суть.
- Или мне кажется, или вот у тех ребят торчат гениталии? - я показал на громко смеющуюся девушку, идущую в обнимку с грязно матерящимся парнем, который недвусмысленно пытался пристроиться к ней сзади и залезть между ног.
- Увы, это такая мода. Сейчас молодёжь так одевается.
- Когда вы возили меня в турне, люди были одеты прилично.
- Всех желающих посмотреть на вас мы попросили использовать гардероб согласно моде 250-летней давности.
- Но зачем обнажать свои гениталии? Это же некультурно!
- Зато удобно.
- Для чего?
- Для секса конечно! - улыбнулся президент Хин.
- Им занимаются прилюдно?
- Конечно. Секс признан естественной потребностью и заниматься им можно, как только появится обоюдное желание.
- Есть же нормы морали! - возмутился я.
- Мораль в плане секса была необходима, чтобы не допускать эпидемий венерических заболеваний и неконтролируемой рождаемости. Теперь этого не требуется, ведь есть замечательная таблетка, которая решает эти проблемы со 100% гарантией и без вреда для здоровья. Всё, что остаётся людям - это заниматься сексом в своё удовольствие. Как говорится, что естественно - то во благо человека.
- Давайте зайдём в какое-нибудь кафе, подальше от такой... - я пространно махнул рукой. - Модной молодёжи.
- Без проблем, тут за углом есть отличное заведение с хорошей кухней, оно нам как раз по пути, - ответил президент Хин.
В ресторане 'У маргула' нас усадили за дальний столик подальше от людских взглядов. Звучала приятная, расслабляющая музыка, в которой проскакивали мотивчики из песен моей молодости. Как и на улице здесь нас никто не узнавал - мы были одеты в простые джинсы с майками и не ассоциировались у прохожих с теми персонами, которых они видят в новостях.
Даже не открывая меню, я решил заказать то, чего мне хотелось больше всего:
- Стейк с кровью, жареную картошку и бокал пива. Нет, лучше два бокала.
Официантка нерешительно замерла и перестала записывать заказ в блокнотик.
- Я что-то не то говорю? - я не понял её смущения.
Она растеряно ответила:
- Мяса у нас не бывает.
- Как не бывает?
Президент Хин, увидев непонимание в моих глазах, встрял в разговор:
- Мясо в ресторанах не подаётся.
- Почему?
- Общество защиты добилось запрета.
- Общество защиты организма от тестостерона? - ехидно заметил я.
- Нет. Общество защиты животных.
- Люди хищники по натуре. Если бы мы были травоядными, то так бы и остались в первобытном состоянии. Наша цивилизация родилась через борьбу с природой, а не через попытку под неё подстроится. Наша натура - быть хищником.
- Увы, господин Шимара. Даже я ничего не могу поделать с этим.
Я рассерженно хлопнул меню, закрывая его:
- Даже перекусить нормально не получается. Несите своё блюдо дня. Буду жрать вашу траву как горный козел.
Еда странного бордового цвета была отвратительной и мерзкой. Мне удалось себя перебороть и съесть одну ложку, обильно запив пивом. Полная дрянь. В моих тюрьмах кормили лучше и сытнее. Больше терпеть было невозможно, и я вытащил Барломео на улицу. Там попросил его завести меня к дому, где когда-то жила моя Эльза. Я уже никогда её не увижу, но хотя бы прикоснусь к воспоминаниям о ней.
В переулке Всех Святых прямо под окнами дома моей Зи мы наткнулись на вполне прилично одетого парня, явно перебравшего лишнего. Он, опираясь одной рукой на очередной мой медный бюст, мочился на маленькую лужайку прямо посреди улицы, никого не стесняясь и забрызгивая прохожих.
- Куда смотрит полиция? - я кивком указал на пьяного.
- Он справляет свои естественные потребности.
- Это вы так красиво завуалировали 'гадить на улице'?