Это не автобиография из серии ЖЗЛ, поскольку я к таковым не отношусь. Это портрет ушедшей советской эпохи, которую я застал и которую помню. На мой взгляд, она завершилась в 1985 году с приходом к власти Горбачева, но я увидел большой кусок этого исторического полотна - с 1952 по 1985 годы, почти половина.
Итак, я родился в сентябре 1952 года в Ленинграде. Мой отец - Каплан Лев Моисеевич ( 1929 года рождения) тогда работал инженером в 20 строительном тресте Главленинградстроя. Мать - Иванова Наталья Терентьевна трудилась в центральном аппарате Главка.
Такие смешанные браки в то время были не редкостью, хотя многие еврейские мамы (как известно, самые заботливые в мире) были против русских жен.
Однако, мои еврейские дедушка (Каплан Моисей Исаакович) и бабушка (Листмангоф Анна Соломоновна) к маме относились хорошо, и она до сих пор вспоминает о них с большим уважением и благодарностью.
Моя русская бабушка Иванова Надежда Васильевна от еврейского зятя была не в восторге, но потом как - то смирилась. Родители получали по 60 рублей в месяц - этого было маловато, но Моисей Исаакович и Анна Соломоновна им помогали.
А жили мы вместе с дедушкой и бабушкой в большой коммунальной квартире на канале Грибоедова (впоследствии там снимался фильм по роману Федора Достоевского "Преступление и наказание" с Георгием Тараторкиным в главной роли).
Советская коммуналка
Это была типичная послевоенная коммуналка - семь семей, настоящий интернационал (евреи, армяне, айсоры, русские, даже один турок - месхетинец). Кстати, турок был однорукий и очень мрачный, я его немного побаивался.
Айсоры в советские времена всегда были сапожниками. Работали на улице в маленьких сапожных будках (сейчас они почти исчезли). Именно там было принято чистить до зеркального блеска сапоги (или ботинки - у кого были).
Конечно, от моих родителей (выпускников экономического факультета ЛГУ им. А.А.Жданова - тогда его называли просто - Университет, потому что других "университетов" не было) до айсоров - чистильщиков сапог расстояние было довольно большое, поэтому посещать айсоров мне не рекомендовалось.
Однако они относились к нашей семье с большим почтением (в те времена интеллигенцию по - настоящему уважали) и все время меня приглашали в гости. И я потихонечку к ним ходил.
Семейство было большое - 11 человек, а жили они в двух смежных комнатах по 10 - 12 метров каждая. Было тесно, шумно, много детей и весело. Угощать меня им было нечем - жили бедно, разве что леденцом - петушком, что продавали цыганки.
Про цыганок и петушков
Цыганок тогда тоже не жаловали. и леденцы мне брать строго - настрого запрещали, но они были очень вкусные, и я брал.
Зато у Елены Назаровны и деда Бахчи я бывал часто, тем более, что у них была внучка Ася (постарше меня) и я с ней дружил. Помню, мы много играли "в фантики", тогда все дети играли в фантики и асины школьные друзья - тоже.
Игра была немудреная - мы собирали красивые конфетные обертки и делали из них такие плотные конвертики (боюсь, что сейчас не сделаю, да и конфеты мне уже нельзя). Надо было забрать все фанты у противника, подгоняя свои фанты щелчками. При этом фант можно забрать, только если расстояние меньше, чем расстояние от большого до указательного пальца. И здесь тоже были свои хитрости - если "выстрелишь" и не достанешь чужого фанта, то противник с легкостью заберет твой.
Играли, естественно, на полу, ползали в совершенном азарте часами. Уверяю вас, что эта забытая послевоенная игра и сейчас будет увлекательной для детишек (я обязательно попробую с внуками - между прочим, дети с удовольствием отрываются от своих "гаджетов", если вы предложите им что ни - будь азартное и интересное).
Жили, в общем то, дружно, хотя плита была одна, а четырех камфорок на всех явно не хватало, и одной раковины - тоже. Туалет, конечно, был один - нередко (особенно по утрам) возникали очереди. Выходили из положения тем, что каждой семье назначали свое время.
Если семейство не успевало управиться - возникали скандалы. Иногда дело доходил до потасовки, но тяжких телесных повреждений я не помню.
Телефон тоже был один, долго разговаривать не разрешалось, разве что не было других желающих, но такое случалось редко.
В общем, поводов для ссор было немало, и они возникали каждый день, и не по одному разу. Но какой - то враждебности и "нетолерантности" я не помню. Люди помогали друг другу, люди сочувствовали друг другу в трудные моменты, делились солью, сахаром, лекарствами, присматривали за соседскими детьми.
Елена Назаровна, после нашего отъезда, еще лет десять - пятнадцать звонила маме - спрашивала: "как там женечка?". А, вообще- то, она была женщина мощная и строгая, и все её боялись, кроме деда Моисея ("моисейки", как она его называла).
"Моисейку" Елена Назаровна очень любила и уважала - по моему, бабушка её даже немного ревновала. Надо сказать, что мой дед (фронтовик, тяжело раненый на ленинградском фронте) пользовался в нашей коммунальной квартире большим авторитетом.
Кроме того, он был большим весельчаком и, что называется, "любимцем публики". Когда "разборки" грозили перерасти в драку, женщины бежали к Моисею Исааковичу и просили их рассудить.
Дед выходил в коридор в своих неизменных подтяжках, с большим и солидным животом, расспрашивал - в чем суть конфликта. Тетки, наперебой, выкладывали ему свои обиды. Дед всех внимательно выслушивал, потом рассказывал парочку подходящих к случаю анекдотов и женщины успокаивались.
В чем суть ссоры, все как - то сразу забывали. Но когда нужно было решить вопрос по - существу, дед выносил свой аргументированный вердикт, например, устанавливал порядок пользования плитой в вечернее время.
Правда, когда дело заходило слишком далеко, и дед чувствовал, что с разъяренными женщинами уже не совладать, он запирался в своей комнате и делал вид, что спит.