 |
Капрарь Сергей
Spero
Что я мог рассказать о тех трех месяцах, пока был заперт в чужом городе, не имея порой возможности даже высунуть нос на улицу? Что нового я мог открыть всем этим репортерам, ученым, да просто праздно любопытствующим людям? Они требуют от меня истории, откровения, но вряд ли дождутся чего-то подобного. Потому что даже во время Посещения всякий человек, имевший либо глупость, либо дерзость остаться в Толмачевске, нет-нет, да и обратился к темным сторонам своей души. Я - не исключение. И я боюсь, что до конца своих дней мне будет стыдно за определенные вещи.
То, что теперь все мы не иначе и неизменно с большой буквы называем Посещением, я встретил майским жарким полднем, разбитый с похмелья. Голова грозилась треснуть, как перезревший арбуз, и, когда я очнулся от шума и воплей за окном, то громко выругался. А уже спустя час, едва пришедший в себя, наблюдал картину всеобщего хаоса и ужаса, словно безумие разом поразило всех в городе. За день до того я разговаривал с Аней, девушкой, в которую я был влюблен беспросветно и бесповоротно. И да, в очередной раз я не нашел в себе сил, чтобы признаться в своих чувствах. Что ж, жалкий пьяный идиот и инопланетное вторжение - это отличное начало великолепной истории, не правда ли?
Только ни черта это было не вторжение.
Я своими глазами в течение этого времени наблюдал за кораблем пришельцев. Гладкий, сверкающий на солнце, имевший форму буквы Д, он висел и ничего более не делал. Висел все чертовы три месяца. Город опустел дня за три-четыре: люди в страхе разъезжались кто куда, оставляя ненужный хлам в своих квартирах и домах. А я никуда не уехал. Естественно, только раненому на всю пьяную голову человеку, как мне, могла прийти мысль остаться в вымершем Толмачевске. Мной овладела апатия. Я никого не хотел видеть. Потеряв надежду обрести любовь с Аней, я с беспечностью, свойственной молодым, решил, что пусть будет так - останусь в городе. Глупое ребячество и ничем не оправданный эгоизм. Но кто бы мне мог раньше об этом сказать и хорошенько надавать тумаков?
Я потом понял, что напрасно остался в унылом, покинутом городе. Его оцепили военные и никого не впускали и не выпускали. "В целях безопасности". Телефоны, телевизоры, радио - не работали. Здесь могла таиться тысяча объяснений - глушение сигнала инопланетянами или нашими, или, возможно, какие-то аномалии. Какая разница? Меня отрезали от всего мира, и я мог только глазеть на проклятую сверкающую громадину, тупо висевшую над городом.
Страшные дни начались, когда в городе изредка и внезапно раздавались завывающие сигнализации машин, потом взрывы. Свыкшись с тишиной, я мог слышать, как в нескольких кварталах кто-то неистово визжал, а затем его крик резко обрывался. Чему тут удивляться: в лихие времена и люди лихие. Как я мог не подумать о том, что в опустевшем Толмачевске наверняка наружу вылезет всякий сброд - мародеры, убийцы, падальщики? Они брали всё, что плохо лежит. Попадаться им на пути крайне не рекомендовалось - я не раз слышал в ночи предсмертные стоны их жертв. Кошмары стали моими неотступными ночными спутниками.
Я совершал осторожные вылазки в поисках еды, которую мог найти в магазинах. Сначала для себя, потом для старого соседа-калеки, жившего этажом выше в моем доме. У него не было ног, о нем все позабыли, когда в панике и спешке покидали город. Я был благодарен ему за составленную мне компанию. Но в один несчастливый день он, не в силах больше выносить заточения в квартире, решил выйти на улицу. И его перехватили мародеры. Случайность или судьба? Я плакал навзрыд, глядя, как подонки резали его живьем - патроны на него пожалели.
Иногда над городом пролетал планер и с него падали листовки. Я как-то подобрал одну, горько рассмеялся и выкинул. Листовки распространялись от лица правительства - "Мы вас не бросим!" гласили они, обращаясь к возможным выжившим горожанам. А корабль пришельцев никак не реагировал на планеры. Он флегматично висел в воздухе.
Я так понимаю, его пытались исследовать, но толку в этом было мало. Сколько раз представляли мы встречу с братьями по разуму, а они оказались не самыми общительными ребятами во Вселенной. Зато обнажили в который раз грязную изнанку человечества, готового в странные, страшные, опасные времена загрызть самое себя. Я видел людей, убивающих ради выживания, и никакой разум не освещал их взглядов. Грань между человеком и животным либо стала условной, либо вовсе исчезла.
К концу июля я выглядел худо. Очень скучал по Ане. По родителям, увы, к стыду своему, нет. Время тянется невыносимо долго, когда ты бездействуешь. Аня превратилась для меня в единственный луч света, даровавший призрачную надежду на спасение. Я хотел выбраться, хотел к ней, хотел сказать ей всё, что наболело. Но по-прежнему сидел взаперти квартиры, которую когда-то снимал, и трясся от ужаса, не в состоянии выйти наружу.
Депрессия и отчаяние точат человека не хуже, чем волны - прибрежные скалы. Обезумев от одиночества, забыв о том, когда в последний раз говорил с живым человеком, я выскочил наружу и побежал в сторону треклятого инопланетного корабля. Меня не волновало то, что меня могут убить. Я бежал, не разбирая дороги. Потный, уставший, но добравшийся до точки, над которой немыслимых размеров махина возвышалась и переливалась холодными оттенками серого и зеленого, я самозабвенно матерился. Выглядело это наверняка глупо. Я посылал пришельцам проклятия на их головы, хотя даже не был в курсе, есть у них головы или нет. Слезы текли из глаз, я чувствовал, что силы покидают меня.
И тут внезапно в небе загорелась точка. Она быстро увеличивалась в размерах - что-то огромное приближалось к земле. В этот момент корабль загудел, завибрировал, я закрыл уши и свалился на землю. Надо мной, загоревшись, излучая некое силовое поле, летало огромное инопланетное судно, а еще выше падал под острым углом невероятных размеров метеорит. Спустя секунды он яростно врезался в силовое поле и разлетелся на атомы. Земля подо мной тряслась, некоторые здания осыпались, пыль вокруг накрыла меня едва ли не с головой. А корабль пришельцев, выключив поле, повисел еще недолго и улетел туда же, откуда пришел.
Валяясь в пыли, не в силах сдержать слез усталости, облегчения и озарения, я смеялся и прижимал руки к груди. Черт, там, во внешнем мире, все ученые и военные сейчас, наверно, с крайне задумчивым видом чешут затылки и думают: "Это вот что сейчас было?" В их голове долго еще не уложится мысль о том, что пришельцам не нужен контакт с нами. Возможно, они прилетели, чтобы, ничего не объясняя, спасти нас и улететь. Кто ж их разберет?
Я тогда мог произнести только одно слово: "Спасибо". Хотя еще не осознавал до конца, за что именно благодарю. Но одно мне было известно точно - основные трудности и преграды позади, при первой возможности я встречусь с родными и Аней, которой, наконец, выскажу всё. И пусть будет, что будет. Из моей маленькой истории, которую репортеры хотят раздуть до мировой сенсации, я хочу, чтобы люди сохраняли присутствие духа в самые трудные времена. И помнили - даже когда надежды нет, надеяться нужно. Всегда.
|  |
