Закат красил небо багровой краской. Где-то в глубине своего естества, оно скрывало чертоги древних королей и небесных жителей, приближенных к Творцу. Одинокие тучи, словно воздушные галеоны неслись куда-то вдаль и там исчезали за горизонтом, чтобы спустя мгновение вновь появиться с противоположного конца света.
Под вечноживущими небесами, там, где благодатная природа расстелила свой пестрый ковер из трав и цветов, в смертельном бое сошлись два рыцаря. Не на жизнь, а на смерть, не ведая компромиссов и ведомые жаждой мести, они смотрели друг на друга глазами, полными ненависти, как это часто бывает средь людей, до конца не осознающих последствий своих деяний.
Один из них был облачен в кроваво-красный доспех, венчанный рогатым шлемом, наподобие головы горного козла. В узких прорезях шлема, была отчетливо заметная небесная голубизна глаз, не сводящих взгляда со своего противника. Сиплое дыхание, слышимое даже на большом расстоянии, говорило о том, что воин устал, но никак не собирался сдаваться. Конь, на котором восседал рыцарь, имел ярко бурый окрас, с небольшими белыми пятнышками, вырисовывающимися по бокам животного. Нервно фыркая, кусая удила от досады, он, каким-то внутренним чутьем, не ожидая слов и приказов, прислушиваясь к воле своего хозяина, в одно мгновение, спеша, без промедления, выполнить ее.
Второй рыцарь, больше всего напоминал паладина эпохи короля Людовика Шестого, жившего в самый рассвет рыцарских идеалов, бытующих в обществе наравне с законами Творца. Покрытая золотом кираса, поражала изысканностью образов, запечатленных на металле искусными мастерами, знающими толк в своем деле. Каждая деталь доспеха, как отдельное произведение искусства, рисовала приятную глазу картину, а поистине королевская стать, с которой держался воин, гармонично дополняла образ, делая его ярче и полнее.
Конический шлем, белой фарфоровой маской закрывал лицо. Тень падала таким образом, что противник при всем желании, так и не увидит глаз нападающего. Они прятались в тени, как и помыслы, с которыми он выходил в бой.
Конь по размерам мог показаться меньше своего бурого соперника, тем более что покрывающие его шею и голову сталь, нисколько не исправляли положения. Звучало мерное цоканье копыт, словно животное передвигалось по выложенной булыжниками улице, а не по мягкой траве, глушащей все остальные звуки. Серебристый колокольчик, висевший на шее, при каждом движение, играл незатейливую простую мелодию, в которой знающий человек, тотчас узнал бы первый гимн Тиройцов .
Длительное время противника не сводили друг с друга взгляда, словно ожидая сигнала от невидимого арбитра. Деревянные копья; окрашенное в серый цвет у багрового рыцаря и цвета чистого неба - у паладина, все еще покоились, опущенные остриями к земле, но каждый из них знал - стоит лишь пошевелиться, как враг тотчас атакует, не оставив времени на раздумья, в пылу грядущей сечи.
Вот у края небосклона сверкнула молния, а черные космы туч, вырисовывающиеся на горизонте, медленно приближались, угрожая в скором времени накрыть рыцарей серой пеленой дождя. Гром, не заставив себя ждать, прокатился над головами, приглушая посторонний звук, мешая концентрации. Кони неистово заржали ему в ответ, словно понимая голос посланника далеких небес.
Рыцарь в золотом облачении приметил, как его противник медленно поднимает копье, и как это было видно, не пренебрег возможностью сделать то же самое и для себя. Было хорошо заметно, как дрожит, тщась справиться весом копья, придавая ему верное положение, рука. Главное было - сделать все правильно. Ведь ошибка означала поражение или даже смерть.
Отчетливо был слышен хруст, трущейся о рукоять, кожи перчаток; скрежет железных пластин, соприкасающихся друг с другом, свист ветра, просачивающегося в щели шлема. Мгновение за мгновением, время, отмеряя свой ход, несло свой закон.
Кони пришли в движение одновременно, словно невидимый арбитр дал старт поединку. Всадники двинулись навстречу друг другу, до поры до времени, продолжая держать копья опущенными. Лишь когда расстояние друг до друга оставалось не более полухорта, острие каждого из них взмыло вверх, готовое пронзить своего врага.
Малого размера щиты, предназначенные для отвода копья соперника, готовились вступить в дело, а рыцари принять смерть, но не отступить от своих идеалов.
Мгновение, как кусающая свой хвост змея, в бесконечности вселенского безумия, застыло, подобно воде, превратившейся в лед. Пламя, рвущее небеса, опрокидывая минувший порядок, устанавливала новый, поверх старого, и зародила новую жизнь, на единую секунду, запечатленного в зарнице лика.
Удар и треск ломающегося дерева. Тихий стон, полный боли и досады. Лошадиное ржание, оплакивающее своего седока. И мертвое лицо рыцаря, в золотистом доспехе, в образе лица которого Арамон узнал самого себя.
Утро давно наступило, а немилосердное солнце уже взошло над горизонтом, но Арамон, не желая подниматься с постели в такую рань, еще глубже зарылся в одеяло, словно именно в нем искал защиту от трудностей, что несет с собой новый день. Не желая знать, сколько сейчас времени, принц продолжал бессильно лежать, уткнувшись лицом в подушку. Ночь, наградившая его сотнями кошмарных образов, исчезла с новым днем и, казалось бы, что на душе в такое мгновение должно наступить просветление, но именно этого числа, юноша желал бы подольше поваляться в кровати.
С момента посвящения Николаса в рыцари ордена "Розы" прошло больше недели, и как это не удивительно, сожаление об опоздании на церемонию нисколько не беспокоили Арамона. Да, благо, никто и не напоминал об этом, словно все в одно мгновение позабыли о нем.
Старший брат, как и велит его нынешнее положение, в настоящий момент проводит время в резиденции ордена, на улице Ост-Фуль, где исполняет свой долг, вверенный ему Богом. Арамон мог бы понять принца, если бы сам хоть раз позволил себе мечтать быть рыцарем, но разговор, увы, состоявшийся в тренировочном зале с дядей Леонидом, поставил окончательную точку в его становлении, как рыцаря. Впрочем, он, особо и не беспокоился по этому поводу, уверенный тем, что сможет найти больше подходящее для себя занятие. Едва ли отец расстроиться, если узнает, что один из его сыновей, не разделит традицию предков и останется при дворе, радовать своим присутствием отцовское сердце.
Арамон тяжело вздохнул, словно тяжесть предстоящего предприятия угнетала его. Однако, память хранит воспоминания и юный Лордишаль отлично помнил о своем намерении навестить Роберта, даже если ему придется пойти против воли отца или матери, которая до сих пор не простила себя.
Арианна встретила предложение брата без особого восторга, тем более, что никогда не верила в серьезность его намерений. Арамон не винил сестру, прекрасно понимая, что повода сердиться у нее было предостаточно. С самой болезни, он так ни разу не нашел в себе силы войти в эту комнату, и лишь один раз, когда Великий Посредник почтил их своим визитом, дабы благословить умирающего принца. Арамон увидел укрытое шелковой простыней тельце, лицо которого скрывала белая фарфоровая маска, которая до сих пор является ему во сне, как его собственная.
Сегодня, когда день, выбранный принцем, наступил, он почувствовал страх. Страх того, что все-таки не сумеет найти в себе силы, и как это было и прежде, отступит, поддавшись своим не самым лучшим чувствам. Арамон искренне надеялся, что этого не будет, и раз за разом, откладывал подъем, сражаясь с собственными сомнениями.
Входная дверь предательски скрипнула, и в комнату вошел Гаспар. Арамон сразу отметил резко бьющий в нос аромат благовоний, которые его слуга не побоялся, без ведома своего господина, использовать для своих целях. Белоснежная рубашка и распахнутый серого цвета камзол, в купе с обтягивающими штанами и черными туфлями, рисовали перед взором юноши, знающего себе цену и любящего стиль, дворянина, которым без сомнения, Гаспар, по недосмотру юноши, себя считал. Пускай только для себя одного.
- Доброго вам утра, мой принц! - прозвучал голос, полный внутреннего оптимизма, так и рвущегося наружу.
- Доброго, Гаспар. - нехотя отозвался Арамон, делая попытку встать с кровати.
- Вам хорошо спалось? - Слуга сделал повторную попытку завести разговор. - Что-нибудь снилось?
- Как всегда. - ответил принц. - Кошмары и еще раз кошмары, словно других снов и вовсе не существует.
- Понимаю, мой принц. - сказал Гаспар, хотя в голосе его угадывались совершенно иные нотки, нежели сочувствие.
- Понимаешь? - с подозрением переспросил Арамон.
- Да.
- Поясни. - распорядился он.
- Невыполненное обязательство тянет вас исполнить свой долг. Пускай и таким, неприятным вам способом. - пояснил Гаспар. - Вы сомневаетесь, стоя на перепутье, так и не решаясь сделать один единственный шаг. Эти сомнения и мучают вас, как и меня - вашего верного слугу.
- Ты, в действительности думаешь именно так? - уточнил юноша.
- Да. - подтвердил слуга. - Я думаю именно так.
Принц внимательно посмотрел на лицо Гаспара. Его пронизывающий и в тоже время, немного рассеянный взгляд, принадлежал то ли безумцу, то ли гению - хотя о последнем, Арамон не мог думать без улыбки.
- Ты знаешь, что меня беспокоит? - спросил принц, внимательно следя за изменениями в лице слуги. - Что ожидает меня сегодня?
Увы, лицо Гаспара оставалось невозмутимым.
- Да, мой принц. - признался он, позволив себе приблизиться к юноше на полтора сана. - Юный принц Роберт, как мне было известно, хотя я не знаю наверняка, смертельно болен....
Бросив обеспокоенный взгляд в сторону своего господина, Гаспар, сделал короткую паузу, словно желая спросить - стоит ли продолжать.
- Продолжай! - распорядился Арамон. - Говори все, что слышал.
Слуга кивнул.
- Юный принц Роберт заперт в одной из комнат дворца, но никто, кроме королевской семьи и приближенных к ним особ, в том числе и врачей, не ведает - где именно. Там, он, как говорят, доживает последние дни, в компании своей сестры - принцессы Арианны. Она не отходит от него, уже в течение полугода, заменив собой всех сиделок - рассказал Гаспар.
Арамон утвердительно кивнул. Слуга знал всю правду, даже не обращаясь к фактам, прилагая ухо только к слухам, ничем не отличающимися от истины, столь горестной для всей семьи.
- Значит, ты ведаешь, как я отношусь к своему брату? - спросил принц.
- Смею предположить - вы его боитесь. - признался Гаспар.
- Вот как?! - Арамон сделал оскорбленное лицо, однако, с горестью отметил, как был прав его слуга, допуская подобное. - И что же заставило тебя так думать?!
Гаспар почувствовал неловкость оттого, что лез не в свое дело, тем более что, он боялся вновь прогневать господина, лишь два дня назад, сменившего гнев на милость. После посвящения Николаса в рыцари, более шести дней, Арамон продолжал держать на слугу обиду, вверяя тому самую тяжелую работу. Впрочем, как должно слуге и другу (коим он себя считал), обида не посещала его сердце.
- Мой принц. Должен ли я говорить? - осведомился Гаспар.
- Должен. - подтвердил Арамон. - Скажи мне все что думаешь.
- Это видно по глазам, когда вы начинаете говорить о своем младшем брате, если такой разговор и вовсе всплывет в беседе. По вашим поступкам, когда вы, мой принц, никогда за то время, что я состою у вас на службе, ни разу не изъявили желание посетить его комнату. - сказал Гаспар, нервно теребя манжет рубашки. - Вы никогда не разговаривали о принце Роберте со мной.
Арамон вновь кивнул, но скорее безвольно, так как не слышал последних слов своего слуги. В действительности, он не желал соглашаться с Гаспаром, потому как сам едва ли верил в, посетивший его сердце страх, перед собственным братом.
Разве возможно такое, что тот с кем ты играл всего несколько лет назад, превратился для тебя, не более чем чудовищем из ночных кошмаров, с фарфоровой маской, скрывающим где-то в глубине самого себя, чувство вины, довлеющее над Арамоном. Только это, как и собственная слабость, не позволяющая сделать первый шаг, подобно забору, выращенному из терновника. Лордишаль искренне верил в искупление, как учил его епископ Лорн, как в новую возможность, которую с рассветом, дарит новый день.
- Мой принц? - Казалось, Гаспар заметил его отсутствующий взгляд, и негодующе посмотрел на своего господина. - Вы меня слушаете?
- Да, Гаспар. - так же рассеяно ответил Арамон, вскакивая с кровати, словно ужаленный дикой пчелой. - Приготовь мой камзол. - распорядился он.
- Мы куда-нибудь отправляемся! - осведомился слуга, не понимая резкую перемену настроения.
- Да. - Улыбнулся Арамон, одевая белую рубашку. - Мы идем навестить моего брата Роберта, Гаспар! Теперь ты увидишь, что я ничего не боюсь. Даже саму смерть, дышащую мне прямо в лицо.
Слуга невесело улыбнулся, от всей души проклиная себя за болтливость. Ведь видит Незримый - это именно тот поход, в который он не желал бы идти.
Антонетта не выходила из своей комнаты уже более двух дней, обрекая себя на одиночество. Материнское сердце, полное тоски, не отпускало старшего из сыновей на столь долгое отсутствие, так как, в страдании своем, чувствовало, что никогда больше не увидит Николаса, если позволит ему стать рыцарем и покинуть безопасные стены дворца. Королеве с большим трудом давалось понимание необходимости сего служения, как верность традициям, давно канувшим с забвение, законам своих отцов.
Она подошла к окну, все это время, задернутое шторами и, потянув за веревку, впустила в комнату солнечный свет. Яркий луч коснулся бледного лица Антонетты, а прохладный ветерок, проникая под платье, щекотал кожу. Она почувствовала, как лишь на мгновение, но все же боль отпустила ее, оставив на душе лишь легкий привкус давно минувшего счастья. Лицо Эдуарда, призрачной тенью, мелькнуло в ее видении, но тут же растворилась, словно его никогда и не было.
Чудный сад, вид на который открывался из окна комнаты, где средь густой листвы деревьев, слышалось беззаботное щебетание птиц, сегодня казался лишь тенью минувшего счастья. Антонетта закрыла глаза и потянула носом воздух, надеясь среди запахов, витавших вокруг, уловить тот самый, что напомнил бы ей о минувших годах.
Королева, погруженная в собственные воспоминания, явственно видела, как она, будучи еще юной, скрываясь в тенях этого самого сада, нянчась с младенцем Николасом. Видела, как Эдуард, стоявший рядом, с улыбкой на лице, всматривался в ее лицо, не способный отвести взгляда. Видела себя, как будто со стороны, еще не ведающую грядущую перемену.
Роберт.
Антонетта и представить себе не могла, что этот случай так изменит ее. Как в жизни, некогда полной счастья, одним случаем все срывалось в Бездну, как и кошмары, что каждый день она насылала. Ее отношение с Эдуардом, протерпев ряд недомолвок и тайн, о существовании которых, королева узнала лишь после болезни младшего сына, когда король, ведомый советами кардинала, чтобы очисть душу, поведал своей супруге тайну смерти Карла. Казалось, Антонетта не могла его простить. За чувство вины, которое она вынужденная теперь испытывать, даже в кошмарах, которыми одарил ее Незримый, в отместку за преступление королевы. За слабость, которую Эдуард проявил, когда заболел Роберт. За правду, которую он рассказал своей супруге и которую, она не желала бы знать, считая, что так жить, было бы многим проще.
В это время в дверь тихо постучали.
Антонетта, услышав стук, так бесцеремонно прервавший ее размышления, вернулась в реальность, одной секундой накинув на себя маску истинной королевы. Расправив платье, столь бережно подготовленное фрейлинами, она не меняя позиции, произнесла:
- Войдите!
Дверь приоткрылась и у входа замер стражник, облаченный в золотистый камзол.
- Ваше величество, к вам наведалась фрейлина Миранда Бау. - отчеканил он. - Если вам будет угодно, она ждет вас в зале для музыки.
- Да, спасибо Риго. - Антонетта сделала жест рукой, давая понять, что отпускает стражника. - Ты можешь быть свободен.
Риго низко поклонился и тотчас вышел, закрыв за собой дверь.
Антонетта, помедлив несколько минут, оторвала свой взгляд от окна, и повернулась к выходу.
- Ты уверен, что хочешь этого? - поинтересовалась Арианна у своего брата. - Ты не изъявлял желания посетить Роберта уже больше восьми месяцев. С чего вдруг такая перемена?!
Арамон бросив обеспокоенный взгляд в сторону Гаспара, ища поддержки. Одно неверное слово, и все желание, весь настрой, в один миг пропадут, не оставив и следа от минувшей уверенности. Тот лишь беспечно пожал плечами, словно проблемы господина, его не касались.
- Мы уже говорили с тобой по этому поводу, Арианна. - процедил принц сквозь зубы. - Я не отказываюсь от своих слов, и не стану убегать, чтобы не случилось.
На мгновение ему показалось, что на губах сестры заиграла улыбка.
- Хорошо. - согласилась она, радуясь услышанному. - Ты можешь пройти в комнату, но только один.
- Один?! - переспросил Арамон. Сама мысль, что мог остаться с умирающим братом в одиночестве, бросала его в дрожь. - Совсем один?!
- Я имею в виду, что ты не сможешь взять с собой слугу. - поправилась она. - Я же войду вместе с тобой. Неужели, ты мог подумать, что я бы позволила тебе, входить в незнакомое место, туда, где даже мать с отцом опасаются появляться?!
- Они так и не появились? - спросил принц, желая немного потянуть время. Морально он все еще был не готов, но впервые поставил себя в такое, когда не мог уже отказаться.
- Нет. - с грустью в голосе ответила Арианна. - У них и так сейчас проблем полно. Я не хотела бы... мешать.
- Я... понимаю. - выдавил из себя слова Арамон. - Идем.
Дверь распахнулась, и Арамон узрел комнату, погруженную в полумрак. Размытые очертания едва различимых предметов, невольно пугали, рисуя в сознании юноши, инфернальные образы химер его собственной души. Пламя единственной свечи, едва позволяло передвигаться без опаски, а высокий потолок, теряясь в темноте, пугал своей неизвестностью.
Арамон коснулся охранного амулета, бросив обеспокоенный взгляд в сторону Антонетты, которая шла на четверть сана впереди него. Вслушиваясь в стук собственного сердца, юноша никак не мог свыкнуться с мыслью, что по прошествии столько времени, увидит своего брата. Как он выглядит? Узнает ли он своего брата? Будет ли рад его видеть? Вопрос за вопросом возникали в его голове, не находя выхода и ответов, для которых, были рождены.
- Двигайся чуть тише, а если говоришь, то шепотом. - предостерегла Арианна. - У Роберта очень чуткий слух, и не стоит его беспокоить.
Арамон кивнул, давая понять, что все понял. Хотя едва ли сестра смотрела на него.
Только в этот момент, принц заметил как в центре комнаты, там, где у самой стены висели образа святых, за скрытой полупрозрачной ширмой, стояла средних размеров кровать. Темнота, скрывающая от взгляда Арамона, того, кто мог на ней лежать, казалась сейчас тем благодатным щитом, позволяющим воину чувствовать себя в безопасности, пускай и на короткий промежуток времени, перед тем, когда враг пожелает встретиться лицом к лицу.
Арианна остановила его жестом руки, случайно коснувшись плеча брата.
- Подожди здесь. - прошептала она едва слышно. - Я проверю, не спит ли он.
Юноше оставалось лишь промолчать в знак согласия и замереть на месте, полностью отдавшись во власть младшей сестры. Арамон только сейчас прочувствовал всю нелепость положения. Он, сын короля и второй в очереди на трон, боится теней и собственных фантазий, навеянных слухами и недомолвками. Что касается сестры, то она всегда отличалась причудливым нравом и странностями, наиболее ярко начинавшими выделяться сразу после болезни Роберта, когда Арианна вызвалась в одиночку ухаживать за больным братом, чтобы позволить родителям сохранить тайну. Увы - не получилось. Каждый, будь то знатный дворянин или простой слуга - ведали о состоянии Роберта не меньше его семьи.
Арамон услышал тихие, шаркающие шаги сестры, и повернул голову.
- Хорошо. - согласился принц, все еще не веря, что происходящее, явь.
Антонетта, с трудом скрывая любопытство, приблизилась к двери, ведущей в зал, предназначенный для занятий музыкой. Оборудованный по личному распоряжению Эдуарда, более пятнадцати лет назад, для приобщения королевских детей к музыкальному искусству, он так и оставался невостребованным, не найдя своих почитателей средь обитателей дворца. Николасу по душе было больше воинское ремесло, которому он посвящал большую часть своего времени. Арамон, попробовав свои силы на нескольких инструментах, быстро сумел убедить всех, в отсутствии музыкального таланта. Арианна, часто замыкаясь в себе, могла бы больше других подойти на эту роль, и королева искренне надеялась, что так оно и случиться, но чуда не произошло. Принцесса не прониклась любовью к музыке, даже когда Антонетта, специально для того, пригласила к дворцу лучших музыкантов королевства и даже соседних баронств. Как она надеялась, что услышав чудные мелодии, сердце Арианны запылает страстью, но та оставалась холодна, не чувствуя ничего кроме легкого неудовольствия, по поводу того, что принцессу заставляют делать то, чего она не желает.
Два стража, облаченных в сиреневые камзолы личной гвардии короля, стоявшие у входа в зал, поприветствовали королеву, поспешив открыть двери. Антонетта не меняя выражения лица, едва заметно кивнула солдатам и перешагнула порог. Дверь у нее за спиной бесшумно закрылась.
Королева тотчас замерла, не способная сделать и шага, так как музыка, что играла сейчас в зале, заставляло сердце замирать от восторга, а чудные сказочные мотивы, рисовали в сознании волшебные образы, подобно искусному художнику, представляющему картину, перед началом работы. Начиная течь тонким ручейком, мелодия, постепенно, превращалась в огромную реку. Разливаясь все шире и двигаясь все быстрей, она уже могла остановиться, потому как, не было плотины, способной, но что более важно, желающей, остановить столь дивное течение, прекратить звучание, оборвать ритм.
Антонетта потеряла счет времени, заслушиваясь музыкой. Все посторонние мысли покинули ее голову, и лишь образы, что рисовал собой звук, никуда не исчезали, даря наслаждение и душевный покой. Королева хотела, вот так, продолжать стоять на одном месте, наслаждаясь минутным покоем, но любопытство, затаившееся в ней, постепенно разрасталось, подобно пламени костра, вырастающего в пожар. Супруга короля хотела знать - кто же так чудно играет. Ведь, она не могла припомнить ни одного человека, в действительности способного подарить столь красочную композицию, тронувшую сердце королевы.
Зал был разделен несколькими перегородками, отдельные участки которого сами по себе составляли залы поменьше, как задумывал Эдуард, когда рассчитывал, что музыкантов во дворце, будет многим больше. Антонетта отметила про себя, что музыка, так захватившая саму ее душу, доносилась из дальних покоев, когда, поворачивая на право, следовало пройти под аркой, а после вдоль малых колон, выстроенных в виде древних статуй из мрамора, в первую дверь направо.
Когда королева отворила дверь, то увидела девочку десяти лет, редкими с золотистыми волосами, одетую в ярко розовое платье, с белым воротом, закрывающим шею. Что поразило Антонетту в самое сердце - именно эта самая девочка играла на органе, едва доставая до клавиш, но вместе с тем, создавая такую мелодию, что та трогала сердце, и заставляла слезу омыть, уставшие глаза королевы.
- Так что это у нас здесь! - с восхищением воскликнула Антонетта. - Неужели Незримый отпустил с небес сего прекрасного ангела?!
Музыка тотчас затихла, а девочка, бросив испуганный взгляд в сторону королевы, замерла, не смея произнести ни звука. Ее худенькое овальное личико, с заостренным носиком и, такими большими голубыми глазами, которые непонимающе смотрели на Антонетту, не могли не вызвать улыбку.
- Вот как?! - удивилась Антонетта, приблизившись к девочке. - Так ты меня, выходит, знаешь?!
- Угу. - кивнула та. - Мама показала ваш портрет. Он весит в галерее этажом ниже.
Королева доброжелательно улыбнулась. Девочка завлекла ее внимание, такая чудесная и талантливая. Обаяния хватило бы на целую святую. Кто знает, быть может, если Незримый будет милостив к этому ребенку, будущее в служении церкви, будет не самым худшим вариантом. Антонетта забыла, когда в последний раз так улыбалась - искренне и без фальши, которой требовал от нее этикет. Этой маленькой прелести удалось сделать то, чего не удавалось никому - развеселить королеву.
- Так значит, ты узнала меня по портрету, висевшему на стене?! - переспросила Антонетта. - Его написали, когда мне было не больше двадцати. Едва ли, я нынешняя, хоть в чем-то имею сходство с той красавицей, которая изображена на холсте. Сейчас, я слишком стара, чтобы выглядеть как раньше.
- Нет-нет! - позволила себе возразить девчонка. - Вы столь же прекрасны, как и на портрете. Потому, я сразу и признала вас, ваше величество!
Легкий смех, вырвался из груди королевы. Ее действительно забавляла беседа, которую она надеялась продлить как можно дольше.
- Но как зовут тебя, дитя? - поинтересовалась Антонетта.
Сделав глубокий вдох, девочка произнесла:
- Эмми, ваше величество.
- Эмми Бау! - прозвучал женский голос за спиной королевы. - Никогда не забывай представляться полным именем, дабы люди знали твою принадлежность к благородному семейству. Особенно, если твоей собеседницей является сама королева Вестрога.
Антонетта, игриво подмигнув девочке, резко развернулась в сторону говорившей.
Перед ней стояла женщина тридцати лет, с золотистыми локонами волос и бледноватым круглым лицом, на щеках которого играл румянец. Ее платье цвета индиго, с открытым декольте, украшало жемчужное ожерелье, подаренной ей королевой, на прошлый месяц Рассвета. Острый нос и голубые глаза, смотревшие на Антонетту с покорностью, говорили о большом сходстве с Эмми, как если бы та была ее дочерью.
- Миранда Бау! - с интонацией произнесла Антонетта. - Вы заставляете себя ждать.
- Ваше величество. - фрейлина приблизилась и, сделав поклон, коснулась губами сапфирового перстня на руке королевы, проявив, таким образом, знак высочайшего почтения. - Вы должны меня простить, я все это время находилась в соседней комнате и из-за шума, издаваемого игрой Эмми на органе, не слышала, как вы вошли.
Миранда Бау. Точнее баронесса Миранда Бау. Дочь мелкопоместного дворянина Рона Торна, супруга знатного барона Алана Бау - одного из ведущих представителей совета свободных баронств, радеющих за независимость перед королевством. Она была приглашена ко двору, после того как на одном из балов, устроенном в честь тридцать восьмого дня рождения королевы Вестрога, была отмечена ее милостью, и с тех пор, не покидала дворец, за редкими исключениями. Антонетте нравилась такая фрейлина, как Миранда - готовая выполнить любое распоряжение, любой приказ, абсолютно верная, но, увы, задающая много вопросов. Излишняя словоохотливость, являлось одним из отрицательных качеств, которые видела королева в своих фрейлинах, и это не могло не сказаться на отношении к баронессе, если бы не одно но. Миранда относилась к такому классу людей, с которыми Антонетта могла говорить свободно, не накидывая маску, под которой она пряталась от большинства, живущих при дворе господ и дам. Было в этой женщине что-то такое, что заставляло королеву, доверять ей безоговорочно, а все советы, которые она преподносила, словно угощение к десерту, так или иначе пригодились, сыграл не последнюю роль в отношениях с окружающими.
Антонетта чуть склонила голову, в знак снисхождения.
- Вы прощены, баронесса. Тем более что я, так же, была очарованна игрой вашей дочери! Ведь, это ваша дочь, не так ли?!
- Вы абсолютно правы, ваше величество! - подтвердила Миранда, кивнув в сторону девочки. - Моя старшая. - добавила она.
Эмми встала и подошла к королеве. Сделав неуклюжий реверанс, она попыталась поцеловать перстень, как до того сделала ее мать, но Антонетта отдернула руку.
- В этом нет необходимости дитя. - произнесла она властным голосом, но не лишенный материнской ласки. - Твоя моя уже проявила свое почтение королеве, и тебе как ее дочери, нет нужды повторять пройденное. Баронесса, как главный представитель вашей семьи при королевском дворе, полностью несет ответственность за всех своих детей, стражников, слуг, лично.
- Да, ваше величество. - кротко поклонившись, ответила Эмми.
Антонетта не перестала любоваться этим ребенком. Она уже могла забыть, как это по настоящему, чувствовать рядом, еще несмышленое существо. Арианна никогда не была такой: вежливой, кроткой, открытой для общения. Потому знакомство с Эмми, пробудили в душе королевы, давно дремавшие чувства, на какое-то время, вновь вернувшие ее к жизни.
- Ты можешь идти, Эмми. - распорядилась баронесса. - Нет нужды и дальше, занимать время ее величества, и доставлять беспокойство своим присутствием.
Девочка стыдливо опустила глаза.
- Вы правы, маменька. - согласилась она. Хотя Антонетта не видела причин, чтобы Эмми покинула их так скоро. - До свидания, ваше величество. - прозвучал ее шепот.
- Да хранит тебя Незримый, дитя! - произнесла королева, одарив девочку на прощание, еще одной улыбкой. - Надеюсь, что мы скоро сможем увидеться, и ты не замедлишь порадовать меня новой мелодией.
- Слушаюсь, ваше величество. - пропищала Эмми и скрылась за дверью.
Королева проводила ее заинтересованным взглядом, после чего ее внимание вновь возвратилось к своей старой подруге.
- Чудное дитя! - произнесла она, хлопнув в ладоши от восторга. - Скажи мне, Миранда, как долго ты еще собиралась скрывать от меня такой талант?! Быть может твоя верность своей королеве, не столь кристально чиста, как это могло показаться?! Скажи мне!
Баронесса задорно рассмеялась.
- Как видишь, я неспроста привела ее сегодня. Два года обучения у лучших музыкантов Вестрога, Кастии и Брето. Эмми проводила время с такими мэтрами, как Поль Эльор, Жак де Гойе, Риккардо Лосс, и еще с парочкой, менее известных музыкантов. Я лично следила за всем периодом обучения, успехами, неудачами, прорывами к новым высотам. - Миранда мечтательно закатила глаза. - Я опасалась за ее здоровье. Она почти ничего не ела, редко пила, большую часть времени, посвящая работе. Один священник, который посетил наше баронство, два месяца назад, высказал свое предположение, о божественном даре, имеющемся у Эмми, и предложил отдать ее в церковную школу, на обучение, в сестринское общество Благих. Разумеется, Алан ответил отказом, как впрочем, и я сама.
Баронесса внимательно посмотрела на королеву. То как та, отреагировала на появление Эмми, не было большой неожиданностью, если учесть отношение в ее семье, с той же Арианной или королем, так никогда, по-настоящему, неспособного понять, свою возлюбленную.
- Как она тебе? - спросила Миранда.
- Разве я сказала недостаточно хвалебных слов?! - с притворной обидой произнесла Антонетта., но через мгновение лицо ее стало серьезным. - Я хотела бы видеть ее при дворе.
Баронесса глубоко вздохнула, услышав те самые слова, которых ждала столь долгое время. Она давно планировала устроить будущее своей старшей дочери, а что может быть достойнее, нежели пребывание при королевском дворе, где, взрослея и набираясь опыта, Эмми могла найти себе достойного супруга, быть может, даже герцога, способного поднять их семью, на ранее недосягаемые высоты. Для того столько времени уделялось музыке, этикету, наукам, в которых преуспела старшая дочь баронессы. Стоит ли вспоминать, о пролитых слезах, разбитых надеждах и щемящим сердце страхе, что ничего не получиться? Миранда решила, что Эмми не должна посвящать свою жизнь, свою молодость, быту с каким-нибудь полоумным сыном одного из баронов, теряя красоту, рожая, так сильно похожих на своего папашу, детишек. Нет - эта участь, не для нее, и фрейлина королевы сделает все, чтобы судьба распахнула ворота дворца и Эмми, в сиянии славы, влилась в быт дворцовой суеты.
- Для меня было бы честью, угодить вам, ваше величество! - баронесса упала на колени перед Антонеттой, а в глазах горел неистовый огонь, говоря об угаданном желании. Она попыталась взять свою госпожу за руку, чтобы расцеловать ладонь, а если не получиться, то хотя бы иметь возможность, коснуться губами подола ее платья.
Королева, смутившись столь яркому проявлению благодарности, помогла фрейлине встать с колен.
- Я тебя не узнаю, Миранда. - произнесла она с укором. - Прошу тебя, вставай.
Фрейлина поспешила выполнить просьбу Антонетты. Она и сама, уже поняла, что несколько переусердствовала. В конечном итоге, ее отношения с королевой, можно было назвать дружескими. Тем более, Миранда была уверенна в том, что Антонетта доверяет ей, больше собственного супруга, и едва ли такой жест, как падение перед ней на колени, будет оценен по достоинству.
- Да, Антонетта. Прости меня. - прошептала баронесса. - Я настолько расчувствовалась, что не смогла сдержаться. Ты ведь понимаешь, что я испытала, в тот момент, когда ты пригласила мою Эмми ко двору?
- Тебе следовало бы, показать мне ее, несколько раньше. - сказала королева. - Она необычный ребенок, и дело не только в музыкальном таланте - это в ней самой. В поведении, в манере общения, в том, как эта девочка смотрит на окружающих. Она просто ангел, волей Незримого, спустившийся с небес!
- Ты с таким восхищением говоришь о ней, а ведь у тебя, есть собственная дочь. - с укором произнесла баронесса. - Арианна...
- Да... Арианна... - прошептала Антонетта. Как она могла объяснить подруге, что впервые за долгое время, именно с Эмми, она почувствовала себя матерью. - В последнее время, мы мало бываем вместе. Я даже не знаю интересов дочери, увлечений или, быть может, любви.
Миранда понимающе кивнула.
- Все дело в Роберте. - заключила она.
- Ты о том, как Арианна ухаживает за младшим братом? - предположила королева. - По мне - это занятие не для ребенка, особенно, учитывая характер болезни сына, ее необычные проявления. Все это может негативно сказаться на душевном состоянии юной девочки, еще не окончательно не сформировавшейся, как физически, так и умственно. Я всегда выступала против, но Эдуард, всячески потакал дочери, убеждая меня быть уступчивее. И я уступила.
- Да, но я имела в виду не совсем это. - Миранда позволила себе, без разрешения королевы, сесть за орган, бережно коснувшись, пальцами рук, двуцветные клавиши инструмента.
Цепь, не связанных между собой, звуков, прокатилась по залу, заставив королеву недоумевающим взглядом смотреть в сторону фрейлины.
- Да, я тоже брала несколько уроков музыки! - с улыбкой произнесла баронесса. - Хочешь послушать?!
- Конечно. - кивнула Антонетта. - Прошу!
Мелодия, слышимая королевой, имела простой мотив и, сменяющие друг друга ритмы, от беззаботности и вдохновенного полета, до стремительного падения и гибели. Контрастность чувств, эмоций, волнений - в каждом звуке, Антонетта слышала что-то неописуемое, не поддающееся простому анализу или критике. Она и представить себе не могла, что Миранда способна на нечто подобное. Это, конечно, не входило ни в какое сравнение с игрой Эмми. Тем не менее, для женщины, которую, знаешь как себя - большое достижение, ранее о таланте которой, она, даже понятия не имела.
- На небе солнца яркий диск,
Сияет высоко.
Тропу осветит, ведь по ней
Идти нам далеко.
Сквозь рощу снов и пустоту,
К сиянию небес.
Познать стремимся высоту,
Идем сквозь темный лес. - пропела фрейлина песню, слышимую королевой детстве, в исполнении бардов, в замке Горг герцогства Дольфсторм, еще когда она жила с отцом. Откуда слова, да еще переведенные с аллгорского, знала Миранда, Антонетта понятия не имела. Тем не менее, то, что петь баронесса умела - она знала хорошо. Правда, так редко приходилось ее слушать.
- Ты не перестаешь меня удивлять, подруга! - произнесла королева. - Сколько еще удивительных талантов, скрывается за этой внешностью?!
- Немного. - со скромностью, призналась Миранда. - Тем более, что в моем выступлении, нет ничего такого, чему не мог бы научиться кто-нибудь другой. Я лишь продемонстрировала, то чему научилась.
- Но ты нашла время, чтобы научиться. - не согласилась Антонетта. - Разве это не заслуживает уважения?
- Возможно. - кивнула фрейлина. Однако, по выражению ее лица, королева, не без удовольствия, отметила удовлетворение от услышанного. - Но я хотела бы поговорить про Роберта.
Баронесса успела заметить, как лицо королевы посерьезнело, а на глаза упала тень, словно тема семьи, угнетала ее. Антонетта, с дрожащими руками, подошла к деревянному стулу с резными ножками, что стоял в двух санах от входа, и присев, внимательно посмотрела на свою подругу.
- Разве мы не закрыли эту тему? - спросила она, нервно разглаживая складки пышного платья. Миранда только сейчас заметила, что одеяние ее госпожи, имело несколько измятый вид, словно королева ложилась спать, не снимая платья.
Фрейлина ее величества, отметив негативную реакцию, хотела, было отступить, но, собрав волю в кулак, передумала. Нет, она не отступит, в желании помочь королеве и себе. Ведь кто-то должен сделать первый шаг, дабы повести супругу Эдуарда по дороге, ведущей прочь из этого кошмара, в который она сама себя вогнала.
- Мне бы хотелось так сказать, но есть вопросы, на которые, вы так и не дали мне ответ. - произнесла баронесса, отходя от органа.
- Ты вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются. - предупредила Антонетта.
- Тем не менее, я вмешаюсь. - как можно более уверенно произнесла баронесса. - Ваша судьба не безразлична мне, потому как, и моя собственная, зависит от вашего благосостояния. - призналась она. - Поверьте, я желаю только помочь.
- Я верю тебе. - произнесла королева уставшим голосом. - Но ты, моя подруга, должна избегать заводить со мной, подобные беседы. Они чреваты для меня дурным настроением, а для тебя - неприятностями или, быть может, ссылкой.
Миранда усмехнулась.
- Вы могли бы сослать меня из дворца?! Позвольте вам не поверить.
- Позволяю. - Антонетта улыбнулась, а голос ее, стал более мягким. - Я бы не осмелилась лишиться единственной подруги, которая поддерживала меня, столь долгое время!
- Я знаю! - с теплотой в голосе, сказала Миранда. - И не перестаю верить, что все наладиться.
- Возможно ли? - не поверила королева. На глазах у нее проступили слезы, и баронессе на какое-то время показалось, что она и сама, вот-вот заплачет.
- Я каждый день молю Незримого об этом, и вера не покидает меня ни на минуту, в моем искании правды и спасения, для вас, моя королева, моя госпожа. - уверяла ее фрейлина.
Баронесса казалось такой искренней, что сердце Антонетты, полное скрытого горя и, не находящего выхода отчаянья, готово было поверить каждому слову. Ведь ни во дворце, ни во всем белом свете, она не знала человека, которому доверяла так же как Миранде.
- Что ты хочешь узнать? - спросила королева.
Баронесса интригующе посмотрела в глаза своей госпоже. В этом взгляде, кажущимся одновременно пугающим и таким смешным, угадывалась личность человека, знающего многим больше своего собеседника, и готового, в этот самый момент, поделиться своими знаниями, испытывая при этом глубокое моральное удовлетворение.
- Я бы хотела не спрашивать. - лукаво пропела Миранда. - А поделиться. Поделиться информацией, которой владею и, которая, как я думаю, спасет жизнь вашему сыну.
- Которому?! - выдохнула королева.
- Роберту. - ответила баронесса, не сводя взгляда с госпожи. - Я хотела бы, помочь вам спасти Роберта.
Антонетта чувствовала что, скорее всего, это могло остаться простым обманом, неудачной шуткой или целенаправленным действием, призванным, вывести ее из равновесия, но все же решилось спросить:
- Как?
Теперь настала очередь Миранды чувствовать госпожой положения. Она давно поняла, раз за разом, выслушивая причитания Антонетты, что в действительности, кто ты ни был ее другом или подругой, как бы откровенно ни шла беседа - королева придаст смерти всех, если это спасет ее семью, спасет Роберта от печального удела, защитит Эдуарда, которого она, спустя столько лет, так и не разлюбила. Баронесса не желала делать из себя героиню, спасающую пошатнувшейся трон и владыку, на нем восседающего, но вот помочь самой себе увеличить влияние при дворе, являлось бы достойной наградой.
- Ты действительно этого хочешь? - на всякий случай спросила она.
- Ты же сама начала разговор, на эту тему. - парировала королева. - Значит, и заканчивай.
Фрейлина прикусила язык от досады. Несмотря на кажущуюся отчаянность положения, Антонетта оставалась настоящей королевой, для которой никто не являлся указом, кроме короля, по праву наследования, занимающего трон.
- Да, конечно. - согласилась Миранда, помянув всех демонов Бездны. - Ты слышала о провинции Зельбург в Госторском королевстве?
- Что находиться на пересечении двух границ, с герцогством Юмой и королевством Вестрог? - предположила королева.
- В самую точку! - хлопнула Мирада в ладоши. - То самое, из-за которого в свое время было множество споров между соседями, которые так и не пришли, между собой, к законному решению.
- И?
- Ну, так вот. - баронесса облизнула пересохшие губы. Она не была точно уверенна, что ее благодетельница поймет все правильно и поверит рассказу. Тем не менее, другого варианта, не оставалось. - Рядом с городом живет, якобы, один святой, искушенный во врачевании таких болезней, столкнувшись с которыми, многие лекари, лишь в бессилии разводят руками. Говорят силою своей, он способен заставить мертвых говорить, а умирающих, возвращаться вновь к жизни. Старик ведает тайнами будущего и, даже, прошлого, видит людей насквозь.
- Колдун. - с презрением бросила королева. - Меня это не интересует. На мне, и так достаточно много греха, чтобы я брала на себя новый.
- Нет-нет-нет! - запротестовала Миранда. - Не колдун! Святой! Я же говорила тебе! Неужели, ты могла предположить, что я стала бы заводить этот разговор, если бы это было лишь глупым домыслом?!
- Не знаю. - проворчала Антонетта. - У тебя есть доказательство его силы? - тут же поправилась. - Доказательство его святой силы, дарованной Незримым?
Баронесса помедлила с ответом. В этот момент, она не выглядела такой уверенной.
- Да. - произнесла Миранда. - Есть.
В глазах королевы загорелся огонь надежды, и фрейлина не могла ее подвести, посеяв в разуме сомнения, а в душе - тревогу.
- Я слушаю. - произнесла Антонетта.
Миранда, тяжело дыша, посмотрела на королеву. На глазах фрейлины проступили слезы, а щеки налились румянцем, как если бы, она стыдилась, того, что сейчас скажет.
- Он помог мне. - произнесла баронесса. - Более десяти лет назад, исцелил меня от, тяжелого недуга.
Миранда отметила заинтересованный взгляд своей госпожи. Еще бы! Ведь, она никогда не рассказывала королеве, эту часть своей биографии, покрытую туманом тайны и лжи.
- Видишь ли, в юности я перенесла тяжелое женское заболевание, после которого лекари предрекли, что я никогда не смогу испытать радость материнства. Понимаешь, подруга, я не могла рожать!
- И он исцелил тебя? - не выдержала Антонетта.
- Да. - с грустью в глазах призналась баронесса. - Иначе, барон, догадавшись о моем недуге, сослал бы меня в монастырь, до конца дней томится, средь стен, моей святой темницы, вымаливая прощения у Творца. Ты меня понимаешь?
- Да. - кивнула Антонетта. - Однако ты не рассказала, как произошло исцеление. Как это было, и что ты испытывала при этом?
Миранда покачала головой.
- Для каждого процесс индивидуален, но способы, которые использует святой для лечения тела, должны оставаться тайной. Как он говорил: кто посвященный, тот поймет. Остальным знать не обязательно, а порою, даже опасно. - фрейлина пыталась оправдаться, однако это не сильно убедило королеву. Вне всякого сомнения, та что-то скрывала, о чем-то недоговаривала.
- Не убедила. - кивнула Антонетта. - Это все может оказаться, простой выдумкой...
- Но это правда! - воскликнула, оскорбленная баронесса.
- Где доказательства? - спросила королева. Миранда успела отметить в ее глазах, закипающий гнев. Было заметно, невооруженным глазом, что подруга, видит в ней угрозу, нарушительницу относительного спокойствия и, пускай временной, душевной гармонии.
- Я открылась перед тобой! - вспыхнула она. - Поведала тайну, что несла так долго! Я ты требуешь доказательства?!
-. Разве это много для доказательства? - поинтересовалась Антонетта и, к своему сожалению, баронесса заметила, как потеряла контроль над ситуацией. Нет, не твоей преданности и твоего желания помочь. Подлинности того самого святого, которого ты предлагаешь мне, для Роберта. Вот в нем то, я сомневаюсь больше всего. Слишком уж подозрительным, кажется он по твоим рассказам.
- Ты просто не видела его. - с укором простонала Миранда, и как-то странно, почти пугающе посмотрела в сторону - Но ты увидишь и поймешь, как ошибалась, говоря о нем сегодня неподобающим тоном. Я расскажу тебе все, но потом, когда ты будешь готова. Готова, к спасению своего сына, из-за болезни которого, ты льешь слезы по ночам, рушишь отношения с человеком, который тебя любит, губишь себя. Ты поймешь это. Уже очень скоро.
Вот он был совсем близко. Казалось, стоит протянуть руку, коснуться тонкой ширмы, резким рывком отдернув ее, то увидишь, что могла сделать болезнь с младшим братом. Арамон чувствовал напряжение во всем теле и едва ли мог пошевелиться. Лишь присутствие Арианны, успокаивало его сердце, позволяя дышать, хоть и с осторожностью.
Принц задумался. Чего он боялся больше: заразиться смертельной, быть может, неизлечимой болезнью или посмотреть в глаза Роберту, которого он почти не навещал, несмотря на все уколы совести? Может что-то другое, то о чем Арамон не догадывается, но подсознание хранит это, как сюрприз, готовый обрушиться на голову несчастного, в самый неподходящий момент.
"Я могу быть уверенным в себе?" - спрашивал себя юный Лордишаль. - "Способен ли победить тьму, и низвергнуть страх, в глубины Бездны, чтобы он, никогда не возвращался? Изменить себя, и стать, наконец, тем рыцарем, которым хотел меня увидеть Леонид".
Арианна с опаской коснулась плеча брата, словно испрашивая того о готовности. Арамон растерянно посмотрел на нее, желая во взгляде, найти ответ. В глазах сестры, так же не было уверенности, как в нем самом.
Что он здесь делает? Зачем пришел? Чего, собственно, он пытается себе доказать?
- Роберт. - тихий голос Арианны, в сей миг, был подобен горному водопаду. Потому как, так громко звучали слова, произнесенные ею. Тело, скрытое за ширмой едва заметно зашевелилось, давая понять, что слова сестры услышаны.
Арианна, не дожидаясь утвердительного ответа брата, начала медленно отодвигать ткань, открывая для Арамона, образ его младшего брата.
Принц тотчас почувствовал сильный запах благовоний и, неизвестных ему, трав, которыми лекари обрабатывали тело мальчика. От них кружилась голова, сознание сковывала полупрозрачная пелена, а мысли двигались своим чередом все медленнее. Арамон сам не почувствовал, как вдохнул дурман, но остатки сознания, присутствующие с ним, давали понять, что что-то не так, потому как, на постели лежал вовсе не Роберт.
Принц потерял сознание и упал на каменный пол, после чего, он уже ничего не помнил и не чувствовал, так как погрузился в мир снов, принявших его в свои объятия.