Зверь впился взглядом в одну точку, жесткие усы подрагивали, хвост изгибался, выдавая волнение хищника. Припав на передние лапы со втянутыми когтями, он ловил запах добычи. Некто вкусный и маленький шел сюда, аромат его был отчетливо слышен среди запаха почвы и прелой листвы, и зверь - бурый энихи - приготовился заранее. Но добыча свернула в сторону, а потом и вовсе помчалась назад, мелькая между стволов. Хищник последовал за ней, быстро, бесшумно. Он был голоден и стар, а здесь - чужая земля. Убить добычу, съесть сколько сможет и убраться невредимым, вот и все, о чем он мог бы мечтать, обладай энихи разумом.
Близ реки стена деревьев размыкалась, в ней появлялись просветы, а за ними порой - целые поляны. Красновато-бурые молодые листочки на высоких ветвях тонули в буйной массе темно-зеленой листвы различных оттенков. Птицы перекликались на разные голоса, не заботясь о том, что происходит внизу, яркие, перепархивали от одного ствола к другому, и ветви находились в беспрестанном движении - от птичьих тел, ветра и необъяснимого раскачивания и дрожания деревьев, которым словно наскучивало стоять на месте.
Ребенок и не подозревал, что вызвал интерес у старого хищника. Он возился в зарослях ежевики, откуда вылез, перемазанный соком, а потом принялся собирать цветы. Огромные вьюнки - с детскую ладонь величиной, розовые и синие. Скрученные стебли поддавались плохо, а мальчик не хотел нарушить их прихотливое плетение, и старался отрывать стебли как можно аккуратней.
- Мама! - крикнул он наконец, почти вспархивая с места и несясь к большой поляне невдалеке. Женский голос ответил ему, ветерок донес запахи металла, и разочарованный хищник понял, что упустил добычу. На сей раз.
- На! - протянув матери пестрый лохматый букет, мальчик отделил от него несколько цветков.
- А это Киуте, да? Я потом отдам?
- Да! Ты же весь в соке, Тевари! - она целовала малыша и смеялась, проводила ему по носу цветком вьюнка.
Высокий мужчина окликнул ее, улыбнулся при виде растрепанного ребенка. Черные длинные волосы мужчины были стянуты в хвост, одежда из шкур делала человека похожим на принявшего человечий облик поджарого хищника. Нес детеныша дикой свиньи; сбросил на траву, принялся ловко снимать шкуру большим ножом с волной изогнутым лезвием. Татуировка на левом плече - болотный тритон - казалась живой, шевелила лапами. Человек повел рукой над хворостом, сложенным для костра, встряхнул кистью раз и другой, подержал ее неподвижно - и ветки занялись, а скоро появилось настоящее пламя, округлое, синеватое поначалу. Стало устраиваться поудобнее, разрастаясь и потягиваясь.
- Мы как дикари живем, правда, Тахи? - вновь рассмеялась молодая женщина, отпуская малыша поиграть. Тот мигом юркнул в кусты, и, судя по треску, с упоением кого-то ловил.
Тахи с усмешкой оглянулся. Радужка его глаз - фиолетовая - отливала золотом в свете костра, придавала взгляду диковатую насмешливость. Точка на мочке уха - давно заросли дырочки для серег, не для леса подобные украшения.
- Молись своему Мейо Алей, чтобы дикари не нашли нашу стоянку. Костей не оставят.
- Они же... не могут съесть нас!? - прозвенел голос Киуте, и сама она показалась из хижины-шалаша - маленькая, одни глаза на треугольном лице: вылитый кама-лемур.
- Могут... если одолеют. Правда, я мало знаю об их жизни, если уж откровенно, - признался Тахи. - Но все равно - я убью любого, кто попытается сунуться к нам. И тебе, Киуте, советую делать так же.
Советую, не велю, отметила молодая женщина по имени Соль. И словно теплые лепестки сердца коснулись - значит, способны южане поступиться своим самолюбием ради других.
- Держи! - протянула подруге несколько стеблей, оставленных мальчиком на траве. - Тевари тебе хотел отдать.
- Пусть сам и отдаст, не огорчай его! - Киуте присела рядом, положила ладонь на живот. Огляделась, чуткой настороженностью еще больше напоминая лесного зверька. Кажется, вот-вот и уши ее вздрогнут, повернутся в сторону опасности. Но сама она улыбалась.
- Тихо так...
- Ничего, появится маленький, станет громко!
- Страшно. Он будет кричать... а звери услышат.
- Не бойся. Тевари же вырос... А мне спокойно, - произнесла Соль, в свой черед оглядываясь по сторонам. - С ними... с тобой.
Огромная фигура покачивалась на краю поляны, словно и впрямь медведь переминался с лапы на лапу. Не было нужды в карауле, но Утэнна исправно нес возложенную самим на себя службу. Охранял пятерых, из которых двое вряд ли нуждались в его защите. А скоро будет охранять шестерых... Тахи, заканчивая разделывать поросенка, покосился на заметно пополневшую талию Киуте. Хоть бы роды удачно прошли, целителей тут нет. Разве Соль, перенявшая от матери навыки некоторые и знание трав.
Прохладно скоро будет, и сыро. Рад бы подарить своей избраннице дом, где полы застланы мягкими шкурами, где растения с широкими листьями поднимаются в кадках прямо среди комнат; рад бы дарить ей золото - серьги со множеством мелких подвесок, украшенные камнями, которые так любят северяне, обручи и ожерелья... Нет, золото не пойдет к бледным ее волосам. Ну, пусть будет серебро... Усмехнулся - и серебра не будет. Вот она, Соль, в рубашке без рукавов - из оленьей кожи. Красивая...
На отца с визгом и смехом налетел малыш, держащий в руке огромную ярко-зеленую ящерицу.
- Когда я отучу тебя тянуть руки ко всему, что попало! - Тахи еле сдержался, чтобы не отвесить сыну оплеуху. - Может быть ядовитой, сколько раз повторять!
- Но она добрая! - мальчик протянул отцу ящерицу на раскрытых ладонях. Та и не думала убегать. На сей раз это была безопасная тварь. Тевари как-то притащил далеко не столь безобидную... Потом Соль его от горячки лечила.
Притянул ребенка к себе, взъерошил пышную шевелюру. Забавный мальчишка, и лес его, в общем, не трогает, словно стыдится обидеть. Может, и правда, так проще - ко всему подходи с добром и любовью, и тем же ответят?
Усмехнулся собственным мыслям: здесь - можно, а на юге сразу съедят, и ни малейшего угрызения совести не почувствуют. Да и на севере. Возведут бесцветные глаза к небу, сделают бесстрастное лицо - "так угодно Мейо Алей". А правда одна. Выживает сильнейший.
Из-за спины огромного Утэнны показался Къяли, по сравнению с южанином выглядящий подростком. Как всегда молча бросил возле костра охапку веток черноголовки, отгонять мошкару.
- Я видел следы энихи, - проговорил Къяли, подходя к Тахи. - Большой; на кусте шерсть осталась - бурая.
- Хорошо.
- Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.
Тахи закончил разделывать тушу. На слова Къяли так и не ответил. Сын ничего не боится - порой Тахи казалось, что он не слишком умен. Но Соль возражала - кого ему бояться? Он знает только нас пятерых, и все любят его. Может, когда появится второе дитя, Тевари поймет, что значит опекать младшего, неразумного.
Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.
Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело махавшего крыльями. На север летит, тут вот-вот дожди начнутся, а там суше. Къяли следил за гусем, а Тахи - за молодым северянином.
- Скучаешь. - Не спросил, подтвердил невысказанное.
- Вас убьют, если вернетесь? - И, помолчав, - На юге бы точно убили.
Къяли не отозвался, скрылся в хижине. Потом вновь появился, но так и молчал до ночи.
А ночи пока стояли звездные. Дожди начнутся - неба не разглядишь за тучами. А пока - огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал - и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно - плещутся в озере Тиу.
Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была - из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.
- Ты что? Сколько можно? - шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь - не заболел бы.
- Мне страшно. Там зверь ходит!
- Зверь? - Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах - глазам не доверял, мало ли что скажут тени.
- Он голодный, - сообщил малыш шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари - дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.
Зверь, подумала Соль. Ты мой! - прижимала сына к себе. Через упавшие волосы хмуро, с вызовом блестели глаза. Смотрела на лес, казавшийся ей непроницаемо-черным, несмотря на светлую ночь. Хищники друг друга едят, как же им не захотеть поживиться беззащитным ребенком! "Никому не отдам!"
Видела бы ее мать - любимицу, не способную обидеть и стрекозу.
- Спи... Он не нападет на лагерь. "Кольцо" Къяли удержит его, испугает.
Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи - опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо - коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.
Къяли взял короткое копье - с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи - все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин - от него польза была в переноске тяжестей, да и везде, где требовалась сила и неутомимость. Ну, и чуткость изрядная - потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.
Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя - то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха - сожрал в момент, кролик ему на один зуб.
- Он с нами играет, - одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Зверя надо убить, а не заморачиваться. Умный зверь, вот и все.
Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола квебрахо, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и продолжил бежать с дротиком в шее. Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился - зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут. Молния слетела с ладони Тахи, невидимая, но черная. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно - черная... - Уфф... - выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя. - Это нихалли, - Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.
- Плохо, - вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. - Может снова придти... Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана - те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Огня маловато, смеялись южане. А есть еще нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер человек - и осталась его душа навсегда в зверином теле. Оттого и злы большинство из них.
Къяли тронул кончиками пальцев веки энихи, потом его жесткие торчащие усы. Волосы, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.
- Я всегда думал, можно ли узнать нихалли, когда он вроде как человек, - проговорил молодой северянин, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. - Пытался... Да я и сейчас ничего не чувствую. Он ушел? Или умер? Или все-таки зверь?
- Просто помни о нем, и все. Остальное тебе зачем?
Къяли с улыбкой поднял глаза:
- Я хотел бы понять... можем чувствовать души... а животное отличить не умеем? Ведь между всем связь, Тахи. Между росинкой и энихи, тобой и облаком...
Южанин поморщился, оперся на скрюченный ствол. Снова спросил:
- Зачем?
- Хотя бы... познать мир.
- Вы не познаете, вы в собственных тенях путаетесь. Помоги донести тушу - сделаем из шкуры одеяло Киуте, ей нужно тепло. Къяли невесело улыбнулся. Сдержанный, на самом деле застенчивый чуть не до дикости, он так и не сумел преодолеть собственное смущение, пусть и жило их тут - шестеро на всю округу. Собеседника ему не хватало. Киуте... любимая, она понимает - но она айо. Она видит другую грань мира, куда ему не дано заглянуть самому. Это ли не высшее, что дано человеку - слияние воедино двух граней? Словно пожатие рук. Но так хочется найти и того, кто может поговорить с тобой на подлинно одном языке...
-Энихи, - прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. - Это мой сон... - И крепче прижала к себе сына. - Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!
Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:
- Какой сон, мама? - молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? У мальчика того были светлые волосы... а рыжие или нет - не понять...
Южанин проговорил, услышав ее слова:
- Если это нихалли, он снова придет. Не бойся - звери подчиняются строгим правилам, куда строже, чем люди. Крупного зверя не будет долго, пока не прознают, что свободна территория. А мелкий не так опасен. Изловим.
Если бы Тахи принялся ее утешать, Соль не поверила бы ему. Решила бы - не хочет тревожить. Но он говорил лениво, и сам, кажется, не опасался за сына. Уверенно говорил.
- Скажи, как нихалли узнать! - попросила молодая женщина. Солнце высоко поднялось над поляной, и снова казалось спокойно в лесу - да и привыкла, за несколько весен.
- Повадки на звериные не похожи, и держатся хоть осторожно, а все ближе к человеку, чем зверь.
- И в глаза посмотри, - подал голос молодой северянин. - Человечьи...
Тахи только головой мотнул, отчего собранные в хвост волосы хлестнули по плечам.
- Глаза они и есть глаза, чего там...
- А колокольчики тоже смотрят, когда я иду мимо, а орхидеи жмурятся! - подал голос ребенок, вызвав улыбки женщин.
Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода - Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте, и в свое время до полусмерти загонял Къяли и даже Утэнну, пока искали подходящие камни и переносили их в лагерь. Сам тоже работал, не покладая рук - и старшинство его никем не оcпаривалось, да и кто мог оспорить?
Дождь - с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Если бы не Тахи и огромный южанин, в хижинах было бы нельзя жить из-за сырости. А эти двое создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.
Связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу. Две хижины распорядился ставить Тахи - одну отвел для себя, другую - Утэнне и молодой северной паре. Мало его заботило, как уживутся.
- За дождями - Время Нового Цветения, - задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза - дымоход не удалось устроить, а дыру в крыше делать было нелепым. Вот дым от очага и ползал по хижине. - А потом еще и еще дни... А потом родится дитя у Киуте.
Опускала ресницы - перед внутренним взором вставал город, частью сложенный из камней, частью высеченный в камне. Словно соты горных пчел, аккуратные домики с плоскими крышами, друг подле друга, множество уровней и переходов, а меж ними - широкие площади. Селения на уступах, далеких и близких плато - высоко, там, где летают орлы, и на равнинах внизу. Равнинах, поросшей высокой травой, а порою и тростником со стеблями толщиной в два пальца Соль - и сочной мякотью сердцевины, из которых в Тейит готовят хмельной напиток...
Река бурлила, переполняясь небесной водой, и всерьез грозила выйти из берегов. Но это не пугало - поляна с хижинами располагалась заметно выше.
Черный ибис порой подлетал к поляне, сидел на ветке, несмотря на дождь, и смотрел. Нихалли и есть, говорил Тахи, лениво наклонялся и бросал камень или кусок толстой палки в птицу. Та с шумом разворачивала крылья и улетала.
Больше ничто их не беспокоило, разве что - дичи было мало. Хорошо, неподалеку обосновалась толстая йука с выводком. Мясо детенышей, нежное-нежное, прямо таяло во рту. Рыба зато хорошо ловилась, ее вялили в дыму очага и складывали в надежное хранилище из камней, завернутую в листья пахучего папоротника - от муравьев.
А потом вновь солнце проглянуло, и словно пар пошел от поляны, так быстро сохла трава.
Следя за ребенком, босым, с перепутанными длинными волосами, одетым в немудреные штаны из оленьей кожи, Соль вздохнула, сказала своему избраннику:
- Видела бы его моя мать. Это же маленький дикаренок. Она всегда старалась, чтобы я знала много, а я только сказки ему рассказываю.
- Ну, расскажи правду, - откликнулся Тахи.
- Разве поймет? - Соль прильнула к нему, уткнулась носом в сильную руку. Уютно... если закрыть глаза и не видеть нависающих над поляной деревьев, совсем хорошо. - Я представила как-то, что родилась в лесу и никогда-никогда не видела того, что там дальше. Чему бы я верила?
- А я знаю, что там, за лесом! - неожиданно выпалил мальчик. Оказывается, он все слышал, чуткий и любопытный. Подбежал и уселся рядом.
- Да ну? И что же? - Тахи положил ладони сыну на плечи, улыбаясь.
- Там большой-большой лес, а потом тоже лес, только синий, а потом еще красный! И еще речка есть, такая сладкая, как ягодный сок! Только очень далеко идти надо.
- А дальше?
- Дальше... - мальчик на миг призадумался, потом просиял:
- А дальше такая огромная пещера, там живет много зверей. И медведь у них главный. Они пьют сладкую воду, а еще катаются на больших-пребольших листьях!
- Тахи, ты чему смеешься? - Киуте высунулась из хижины. - Тахи?
- А люди? - через силу спросил ребенка отец, - Люди есть?
Мальчик снова задумался на мгновение, и вдохновенно ответил:
- Да! Они живут на небе и летают на светляках, и сами светятся. А к зверям ходят в гости.
- Я не могу, - простонал Тахи, стирая невольные слезы смеха. - А ведь и правда...
- Ну, чего ты хочешь? - Соль поворошила пышную гриву сына. - Это прекрасно...
- Послушай-ка вот что, - сказал Тахи, и гортанный голос был сейчас удивительно мягким - так он разговаривал только с Тевари и Соль. Остальные трое, жившие с ними бок о бок уже много весен, все еще оставались чужими. - Сядь.
Мальчик уселся на покрытой сизым мхом кочке, внимательно глядел отца. Длинные рыжие волосы вились кольцами, чуть вздернутый нос; фиолетовые глаза напоминали цветы - наивные, круглые. Да, лишь цвет глаз ему достался от Тахи, остальное - северное. А волосы говорят о том, что Тевари полукровка.
- Медведи и прочее - это и впрямь замечательно. Только ты не дикарь. Тебе надо знать правду, и вот она какая. Знаешь ведь, что такое Сила?
Мальчик кивнул.
- Это когда от твоих рук костер горит, когда Киуте срывает ветки, которые высоко над головой...
- Да, и не только. Слушай, даже если не все поймешь. Мне рассказывал мой дед, а ему - его дед. За лесами живут другие люди, Тевари. Такие, как мы. Их много, очень много - меньше, чем листьев на деревьях, но не намного. Ты не раз слышал, как мы говорили между собой.
Ребенок кивнул, и Тахи продолжил, держа ладонь на его волосах:
- Давным-давно наши предки пришли сюда из-за гор. На той стороне остались города, прекраснейшие, похожие на обломки слепящего льда, разбросанные среди буйства зелени. Чем старше становился народ, тем больше Сильных рождалось. Одни искали Силу вне себя, от себя почти отказавшись, других манил темный огонь, восстающий со дна души. Вулканы ревновали к человеческой силе, и несколько городов было разрушено, залито лавой - так поступили вулканы с людьми древней расы. Люди уходил с обжитых мест и строили новые города - и построена была Тевееррика, самый красивый город. Построена еще на той стороне.
Голос Тахи звучал мягко и чуть ли не задумчиво, словно он сам удивлялся тому, что рассказывал. Мальчик не понимал половины, он просто впитывал знакомые слова, которые складывались в незнакомые картины - и странные узоры плелись в голове. Тахи открывал сыну прошлое, как в свое время рассказывали ему самому, слово в слово. И речь его казалась древней, как если бы южанин говорил на полузабытом ныне языке.
- В те времена было еще больше растений, пригодных в пищу, много животных, на которых можно охотиться или разводить у себя, прирученных. В горах теоль добывали золото, медь, хрусталь и другие самоцветы, разных оттенков мрамор: как мы сейчас, только богатства земли были неисчерпаемы. А нам осталось слишком мало земли и мало ее даров...
В его речь вплелся голос Соль, и мужчина с легким изумлением оглянулся на свою спутницу. Она говорила так же напевно, однако иное, нежели знал он... и Тахи понимал - эсса тоже рассказывают историю по-другому. Тогда откуда она взяла слова для своей сказки?
- Правящие Тевееррики становились сильнее - и неустанно искали все новые пути, чтобы подняться выше. И те, кто ставил разум превыше всего, были чисты и жестоки - страсти человеческие становились все более чужды им. Другие, напротив, ныряли во тьму - и чем горячее была душа, тем могущественней был человек. И те, и другие приносили кровавые жертвы, пытаясь постичь и добиться большего. Первые убивали, не испытывая ничего, словно смахивали пыль с руки, - другие, напротив, смеялись, купаясь в крови. Ты знаешь, как враждуют орел и кессаль, медведь и энихи? Двум хищникам нет места рядом. Начались войны... страшные, как пожар. И тогда те, кто обладал не только Силой, но и мудростью, увели людей одной ветви на север, а другой - на юг, чтобы теоль не уничтожили сами себя. Люди построили новые города-государства - так возникли каменные уступы Тейит и сады Асталы. Белое пламя эсса и злой черно-алый огонь южан разделены, хорошо это или плохо, не знаю...
- И что было дальше? - тут же спросил мальчик, не сводя глаз с матери. Соль стояла, прислонившись к большому дереву, руки ее были опущены, подбородок чуть поднят. Она смотрела не на сына, а в небо.
- А дальше пока ничего, - ответил сыну отец. - Пока все живут, как жили.
- А этот огонь... что он сделает?
Тахи не отозвался. Соль словно проснулась, подбежала и обняла мальчика:
- Это для тебя - только сказка. Что бы ни случилось, тебя не коснется пламя.
В камышах ниже по течению жило много птиц. Они совсем не боялись людей. Соль бродила по мелководью, собирала ракушки и пела. И украшала бледно-золотистые волосы цветами и жесткими водорослями.
Постучу в барабан Луны,
Откликнется та, что живет на небе -
У нее в саду молочная река!
В песню матери влился юный серебряный голос:
Луна идет за горы Нима,
Когда девушки с медными браслетами
Танцуют в лунном круге.
Если бы весенний ветер
Подарил им крылья,
В небе стало бы больше птиц...
Тевари стоял, вытянувшись, распахнув глаза навстречу синему-синему небу, голову откинув слегка. Худенький - чуть не каждая косточка видна, не больно-то отъешься в лесу. Но звонкий, словно тот колокольчик, что когда-то Тахи подарил Соль.
Глава 2
Тейит, шесть весен назад
Пол, устланный циновками, был теплым. Расшитый кожаный полог, тяжелый, откинула Соль, заходя в дом; другой полог, из тростника, отграничивал спальную часть. У стены стояли горшки и кувшины, большие и маленькие, расписанные и раковинками изукрашенные.
Соль присела на низкое сиденье; помешивала темное ароматное питье в горшочке, стоящем на камнях в очаге. Зерна чуэй давали силу и были приятны на вкус. Запеченная в глине рыба да сладкий напиток - вот и весь ужин Соль с матерью. Лиа все раздаривала беднякам, и сама жила едва ли не беднее их. И даже Кесса-дани не могла с ней ничего поделать, в конце концов махнула рукой: пусть живет, как нравится, лишь бы что требуют исполняла.
Лиа лечила тяжело больных в Тейит, и многие дома благословляли ее имя. А дочь родная - просто ее любила.
Женщина поздно вернулась. В легкой долбленке ее отвезли далеко на поля, где люди работали с утра и до ночи.
- Мама, ты так потеряешь здоровье, - укоризненно говорила дочь, принимая у Лиа плетеный короб с лекарствами. - Есть и другие целители.
- Лучших Обсидиан и Хрусталь держат подле себя, - ломким от усталости голосом сказала женщина. - Да и сами они не больно-то рвутся в бедные кварталы. А работающие на полях кормят нас всех.
- Ты забыла про охотников и рыбаков.
- Если бы удалось отыскать хорошую тропу через горы, - Лиа распустила тугой узел волос и медленно, с наслаждением пила сладкий чуэй. - В море очень много рыбы, много ракушек.
Соль улыбнулась. Мечта матери - море. Отец ее отца ходил по тропкам, оставленным сернами, вместе с другими смельчаками, и вместе с прочими дарами моря приносил пестрые шипастые раковины и другие диковинки - водяных звезд и усеянные иглами шары. Но горы не любят людей. Они шевелят хребтами и выбрасывают клубы огня. Только здесь, возле Тейит, горы спокойные.
- Как здоровье Элати?- спросила Соль.
- Неплохо... Скоро она встанет.
- Поэтому ты сбежала на поля? - рассмеялась дочь. - Без разрешения? А не боишься, что Кесса-дани рассердится?
- Она не будет опечалена, если Элати и вовсе умрет, - пробормотала Лиа. Отставила тарелку и чашку, потянулась. - А ты совсем выросла, моя маленькая Соль. Совестно мне - сложила на тебя все хозяйство.
- Невелико хозяйство - ты да я! Если что, найдется, кому помочь.
Лиа пристально взглянула на дочь:
- А нет ли такого, с кем захочешь свой дом вести?
- Как же я оставлю тебя? - спросила девушка, и лицо ее вспыхнуло.
- Не оставишь. Можно одной семьей жить. А ты... - мать чуть нахмурилась, потом улыбнулась: - Ты задумчива сегодня, малыш.
- Нет, - Соль опустила лицо. - Устала я, лягу.
Лиа поднялась, тронула лоб дочери.
- Отдыхай, малыш. А я корни привезенные до ума доведу.
Открыла короб, достала сверток, высыпала на постель серые узловатые корешки, похожие на обнявшихся сколопендр.
- Вот, подарок мне сделали. Мигом снимают жар. Редкие они. Только внизу и можно их раздобыть, здесь уже такой травы не осталось.
- И ты бы отдохнула, - проговорила дочь - словно иное хотела сказать.
- Успею еще...
Пригляделось к дочери, что сидела, опустив голову, и теребила пояс в руках. Сама присела на низкий табурет подле двери, поставила перед собой ступку. Первые звезды проглядывали на небе, цикады трещали.
- Рассказывай, малыш...
- Он очень добрый, мама, - юная девушка задумчиво наматывала на палец прядку волос. - У него глаза - как цветы шалфея, а смеется - будто солнце на закате вспыхнет, все лицо освещается.
- Он южанин, дочка. Он из Асталы.
- Он особенный, - задумчиво повторила девушка. - Вот, подарил мне игрушку... - Указала на птицу из серебра с колокольчиком, приделанным к лапке, и повторила: - Игрушку, словно ребенку...
Девушка села на постели.
- А зовут его Тахи.
Лиа толкла корни в ступке, и невесело улыбнулась дочерним словам. Попробовала на язык темную пыль - будущее лекарство. Не ответила.
"А правда, что южане - чудовища?" - часто спрашивала Соль в детстве.
"Они всего лишь другие. Как лед из глубоких пещер и кипящая вода - по сути мы с ними одно и тоже, но вместе не быть".
"Почему? Я только и слышу, какие юва страшные. Что они творят у себя...У них нет ни жалости, ни любви - одна жестокость и жадность".
- Они люди, Соль. Все мы люди.
- Тогда почему ты осуждала меня, когда я говорила о Тахи?
- Потому что он живет не тем, чем живешь ты.
Тени. Тени скользят по стенам. Тени сказок, услышанных в детстве, живущие своей жизнью. Они никогда не пугали Соль.
Никогда не пугали ее и горные водопады, бешеные ручьи - таких много в окрестностях Тейит. Сам город высечен в скалах, огромный город, серый, серебряный, переливающийся подобно опалу и строгий. Черные ступени Домов Светил и Стихий, рукотворные пещеры и пещеры, созданные природой - с колоннадами, арками, сводами. На бесчисленных барельефах - прошлое. Тевееррика, и более древние города Лимы. Победно воздевшие оружие воины - и замершие навсегда по воле художника, мудрецы, держащие в руках тяжелые свитки, ремесленники, вкладывающие сердце в незамысловатый труд свой. Робко смотрела девочка в неподвижные лица.
Трава покрывает скалы, трава и жесткий кустарник с узкими жесткими листьями. А трава, напротив, мягкая, словно шелк - если не считать самонадеянных колючих цветов - великанов, похожих на темно-лиловые шарики. И дикие серны скачут с камня на камень, орлы вьют гнезда на горных уступах, презрительно глядя на человеческую суету.
А на равнине были леса - бескрайние, в которых бродили огненного цвета олени и летали совы на мягких крыльях.
Послы приехали вечером позапрошлого дня. Южане предпочитали нейтральную территорию для переговоров, но на сей раз приняли гостеприимство Тейит. Когда Соль увидела их впервые - темноволосые, меднокожие, смуглее северян - лица их показались девушке неприятными - надменными слишком, и полными непонятной, с трудом сдерживаемой страсти. Но Тахи, с виду такой же, понравился Соль. Внимательно, весело, без стеснения рассматривал дома и людей. И на случайный вопрос испуганной северянке, столкнувшейся с ним в Доме Звезд, ответил со смехом. Речь детей юга была понятной, хоть голоса звучали слишком отрывисто, резче. Да и сами слова южане подбирали иные - словесные кружева - развлечение северян.
Он был старше на добрый десяток весен - наверное, Соль казалась ему девчонкой. Вот, даже игрушку подарил...
Девушка вздохнула, улыбнулась матери - нарочито сонно, чтобы не отвечать больше. Легла, натянула на голову тонкое шерстяное одеяло. Душно, зато лица ее мать не увидит.
Ночью Соль приснился мальчик. Угловатый, тонкий, чтобы не сказать - тощий. Лица его она никак не могла разглядеть. Кажется, волосы мальчика были светлыми. Огромное черное тело зверя кинулось на него, и брызнула кровь, и Соль закричала. Потом тот же мальчик - или она ошиблась? - стоял среди высоких трав, доходящих ему едва ли не до пояса, и короткие волосы его трепал ветер, а только что срезанные пряди пушились внизу, словно рыжий ковыль. А потом было женское лицо, взрослое, нежное, полногубое. Женщина раскинула руки и зашипела: "Прочь из моего сна!" Девушка проснулась, прижимая к груди подушку, словно защититься пыталась.
Утро нежилось на верхушках гор, не желая подниматься к солнцу и таять.
Босая, девушка шла по теплым камням. Ветер подхватывал прядки, задевал ими кончик носа Соль, и она жмурилась, и отмахивалась от ветра, как от шаловливого зверька. Стучали молоточки, оббивая края камней, и бесшумно двигались резцы - в этом квартале жили мастера, резчики по камню. Два дорогих украшения лежали в шкатулке Соль, два медальона с изображением зверя и птицы, и сделаны медальоны были здесь. Но не затем, чтобы посмотреть на работу мастеров, пришла девушка. Много-много домиков в Тейит, словно горный муравейник - льнут друг к другу. Уступами, ступенями и жилище, и улочки. Остановилась у сложенного из плоских камней небольшого дома под кровом из тростника.
Три смуглых руки взвились в воздух одновременно, замахали ей.
- Ты чем-то взволнована? - спросила миниатюрная Ила. Соль обняла подругу, кивнула юношам - ее братьям, сидящим на длинном пороге.
- - Когда меня перестанут считать мальчишкой! Я же воин! Я мог бы принести пользу, охраняя границу с лесом или в горах, не подпускать к городу "перья"! - пожаловался Кави, обиженный, что направили его в близкое поселение. С чем бы ни прибежала Соль, его новость была всяко важнее. Насупившись, он поглядывал на девушек, огорченный тем, что они-то не могут понять его в полной мере. Из-за спины брата улыбался Качи, строя лукавую рожицу - ничто не могло вывести его из равновесия. Странно было смотреть - словно волшебные зеркала из сказок показывают одного человека, только один хмурится, другой смеется.
...Почему-то близнецы у южан не рождались. У эсса же отнюдь не считались диковинкой. На своем веку любой житель Тейит хоть раз да видел пару неотличимых друг от друга людей. Но эти близнецы были и в самом деле милостью Мейо Алей - их увидело свет целых трое. Два мальчика и девочка, Кави, Качи и Ила. Похожи были - с серебристыми глазами и бледными волосами, удлиненными лицами. Кави - повыше, воин-айо; Качи, в шутку прозванный Мастером Птиц из-за постоянного чирикания на ули, и последняя - Ила. Не Силой невеликой они принесли славу своей семье, низко стоящей, но самим чудом рождения своего.
- Бедняга! А я ... - Соль склонила голову набок. И замолкла, и чуть побледнела, задышала часто-часто - так необычно все это было, что даже Кави пробрало.
- Ради созвездий, рассказывай, не тяни! - в шесть рук затормошили Соль близнецы.
- Я видела южан, близко, - Соль замолчала, села. Подняла с земли пестрый камешек и начала пристально разглядывать его, словно девушку не интересовало ничего, кроме желтых и серых крапинок.
- Мать провела? В Дом Звезд?
- Да.
- И как они вблизи? - оживился Кави еще больше прежнего.
- Ничего... Люди. Волосы убирают иначе, чем мы, носят другое...
- Да это и так видно! Ты в глаза их смотрела? - подала голос Ила.
- Яркие... У наших таких не бывает.
- Как у хищников, да? - расхохотался Качи, - Ила же отметила, как вздрогнула Соль.
- Как у хищников... Но... - Соль залилась румянцем, и возбужденно заговорила:
- А замечали вы, как красивы дикие звери? Ихи, например - ни капли лишнего в облике, кисточки на ушах убери - и будет не то. Или кессаль - свирепая птица, но как хороша!
- Они предназначены охотиться. Убивать. Не думаю, что олененок оценит красоту ихи, - вскользь проговорила подруга, искоса поглядывая на Соль.
Юноши не заметили ничего. Стоило сказать об охоте, Кави принялся взахлеб говорить о древках и наконечниках копий, Качи поддакивал ему по привычке, а сам думал наверняка о своем.
- Как твои питомцы? - спросила Соль подругу.
- Неплохо! - засмеялась девушка, - Шалят...
Ила была совсем слабенькой айо, но с особенным даром - бегущие фонтаны могла устраивать, или ненадолго создавать из воды забавные движущиеся фигурки - все на потеху малышам. Это казалось интересным, занятным - и девушка служила нянькой у детей Хрусталя и Меди, и их родичей. Дети ее любили. Разбитые носы, ссоры, маленькие секреты - все доверяли ей.
- Пойдешь завтра со мной собирать травы? Я на плато хочу подняться. Там такая полынь растет, знаешь - запахом как горький мед. Мать ее отваром лихорадку лечит.
Ила подперла рукой подбородок и не сразу ответила - перевела взгляд на небо.
- "Перья" там видели... Уже несколько дней летают. Страшно.
- Все видели, только я - всего один раз, и то издали, - пробормотал Кави.
- Вот и не дергайся! - непривычно резко оборвала сестра. - А то я тебя знаю - сразу помчишься ловить. Думаешь, притащи ты его Кессе, она спасибо скажет!
- Не Кесса, так Лачи! - лукаво улыбнулся второй из близнецов. Соль нетерпеливо ерзала на месте:
- Так ты пойдешь со мной?
- Да, - Ила поглядела на подругу совсем пристально. - Только на вечерней заре пойдем, дома дел много - раньше мне не успеть.
- И я пойду - охранять, если что, - вставил Кави.
- Без тебя обойдемся... у нас разговор будет серьезный, женский, - протянула Ила - вроде и смехом, а вроде серьезно.
- Я вас одних не пущу! - вскинулся Кави. - Мне сестра живая нужна! - и покраснел густо-густо, упорно не глядя на Соль. - Ну, и ты тоже.
Почуяв назревающий спор, вмешался второй брат Илы.
- Пошли лучше на реку. Ну вас всех, южан ваших и "перья". Вода хорошая, холодная - в самый раз.
Вода и впрямь холодная в Тейит текла - горные речки, неширокие, бурные, больше походившие на много возомнившие о себе ручейки.
Девушки прямо в платье кидались в воду и тут же выскакивали со смехом - холодно! Плескались вволю, окатывая друг друга россыпью брызг. А мальчишки гордились, что могут подолгу в воде сидеть и не позволять течению сносить себя дальше. С неохотой Соль покидала друзей и речку, но кто ж домом займется? Мать все бы позволила, хоть год из воды не вылезай, нежиться на солнышке сколько угодно можешь - так на то она и мать...
О себе не подумает.
На обратном пути встретила соседку, Киуте, старше на пару весен - та шла, прикрыв рукой лицо, и, похоже, заплаканная. Девушки не были близким подругами, но тепло улыбались друг другу, порой помогали. Расспрошу ее обязательно, пообещала себе Соль, а пока скрылась в собственном доме.
Качи сидел на крыльце, держа у губ свирель-ули. Хрупкие звуки срывались и летели ввысь, падали оттуда острыми звездными росчерками. Полная неподвижность - слияние с миром и небом.
- Тебе не холодно? - выглянула наружу Ила. Юноша не заметил ее. Он умел вот так застывать, уносясь мыслями куда-то, как полагали брат и сестра, к самому Мейо Алей.
- Качи? - сестра не хотела мешать, но Кави, обиженный всеобщим сегодняшним пренебрежением, решил растормошить близнеца, набрав воздуха, дунул ему в ухо.
- Так высоко... - тот вздрогнул, очнулся, непонимающе оглядел дворик. Черные тени, камень - и живые тела движутся между камней и теней. В глазах - холодных, опаловых - промелькнуло непонимание, потом узнавание. Протянул свирель сестре, бездумно, движимый желанием освободить руки: