Кара : другие произведения.

Сильнейшие. Главы 20-32

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман дописан.


   Глава 20
   Астала
  
   В последние недели Хранительница тревожилась. Это отмечали старики - слышал разговоры деда с другими - и он сам, единственный из молодых. Башня отнюдь не была разгневана, скорее, испытывала смутное беспокойство, еще не заявляя об этом в голос. И не частые грозы и бури были тому причиной.
   Юноша приложил ладонь к нагретым солнцем камням - каждая трещинка была знакомой, родной. И у подножия, и здесь, наверху. А еще тут не слышно ни ветра, ни птичьего щебета. Стук сердца Хранительницы громкий, и заглушает все...
   Стал на самый краешек ограждения, раскинул руки, прогнулся. Хорошо... ветер ласкает тело. Если прыгнуть, будет восхитительное ощущение полета... а потом боль. Или нет? Полет... он прыгал и со скал в воду, и в высоты в обличьи энихи. Хорошо... Покачнулся, привстав на пальцах.
   - Ну и дурак, - послышался детский голос. Кайе развернулся, готовый ударить. - Слезь оттуда, свалишься ведь, кошка несчастная, - голос принадлежал некрасивой девчонке примерно десяти весен от роду. Она сидела за выступом на плите и грызла орехи.
   - Ты кто такая? Я где-то видел тебя, - спросил оборотень с досадой.
   - Я Илха, - сказала девчонка с легкой надменностью.
   - А, эта... из дома Иммы, - юноша потерял интерес к ней. Равнодушно спросил: - Что ты здесь делаешь?
   - Сижу и грызу орехи. А ты все же слезь. Грохнешься, потом скажут, я тебя убила.
   Он и вправду чуть не полетел вниз, согнувшись от смеха.
  
   ...Илха - приемыш Иммы, средняя дочь в многодетной семье. Два года прошло, как поселилась в чужом доме. Не ведомо никому, что за восторг испытала, увидев на пороге своего - золотую фигуру: челе и юбка из золотистой шерсти, золотисто-смуглая кожа, и украшения лежат ровно-ровно, не звякнут - и тоже сверкают, как солнечный луч. Вмиг река разлилась между прежним и будущим, неведомым еще самой Илхе.
   - Я хочу жить у тебя, - сказала она солнечной гостье.
   Та глянула удивленно и кивнула:
   - Живи.
   Два года прошло, прежде чем осознала - отнюдь не красавица Имма Инау. Но отныне красивые вызывали у Илхи только презрение.
  
   - Как ты сюда попала? - спросил юноша, сходя с каменного бортика.
   - А тебе-то что, жаль?
   Он взглянул на плетеную корзиночку с орехами на ее коленях, на упрямо выдвинутый вперед подбородок. Выбросил руку вперед:
   - Здесь могут есть только птицы, - точным движением сопровождая слова.
   Илха с видимым сожалением проводила взглядом улетающую в небо корзинку.
   - Ладно... Я попросила Имму-дани показать мне город сверху. Она и привела.
   - Ладно! - передразнил ее. - А где она сама?
   - Она кого-то сверху увидела, убежала. Жди, говорит.
   - И давно ждешь?
   Девчонка, прищурясь, взглянула на солнце:
   - Час-то будет. - И рассердилась: - Тебе-то чего?
   - Идем, - кивнул в сторону лестницы.
   - Я дождусь Имму.
   - Вот дура! Собрались дуры под одной крышей! А если она не придет?
   - Придет.
   - Кто станет с тобой возиться, если увидит здесь? Станешь пищей для воронов, и все!
   - Я подожду! - она сверкнула глазами и уставилась в другую сторону.
   - Слушай. - Голос был вовсе уже не беспечный. - Либо со мной идешь - тащить я тебя не намерен, либо ныряешь вниз прямо отсюда! - недвусмысленный знак рукой, и девчонке становится не по себе: это не угроза.
   А он говорит сквозь зубы:
   - Хранительница - не место для идиоток!
   Илха, еще не встав толком, чуть не на четвереньках отбежала к лестнице. По ступенькам помчалась, рискуя сломать себе шею, лишь бы не ощущать его присутствие за спиной. Выбежав наконец наружу, крикнула разгневанно:
   - Сам ты... глупая кошка! - и стрелой полетела к дому.
   Рассмеялся, глядя ей вслед, погладил стену Хранительницы, прислушался: нет, душа Асталы не успокоилась... не девчонка виной. Впрочем, и сам не верил в такую нелепость. Башня чего-то ждет... и говорит ему. Опустив глаза, пытался понять - но не понимал.
   Золотистая полотняная юбка остановилась подле него. Маленькие ноги в позолоченных плетеных сандалиях... помотав головой, вскинул глаза, невольно нахмурившись.
   - Ты не встречал Илху? - Имма глядела растерянно. - Куда она подевалась?
   - А ты забыла уже? - фыркнул, вспомнив, как удирала девчонка.
   - Что? - еще больше растерялась молодая женщина.
   - Дома ищи...
   Паук на ее плече зашевелил лапками, подчиняясь движению солнечного луча.
   - Эй! - окликнул уже почти ушедшую Имму. - Ты ничего не слышишь?
   - Я много что слышу. - Женщина вопросительно смотрела на него, но он устыдился - спрашивать совета у этой полоумной. Она ведь если и слышит - неправильно истолкует. И потом, неужто Хранительница скажет кому-то, кроме него?!
  
   Вбегая в дом, едва не сбил с ног Улиши - ощутил исходящую от нее волну притягательного аромата. Сразу вспомнился нагретый солнцем лес...
   Та остановилась рядом, потерлась щекой о плечо, мурлыкнула. Нахмурился, отодвигаясь - но она вновь прильнула. Вблизи кожа ее пахла лимонником и медом. Подумалось - наверное, и на вкус такая же, сладкая.
- Я-то тебе зачем?
- Ты мне нравишься...
Позабывшись, привлек ее к себе, губами пытаясь выпить весь мед ее губ - но оттолкнул, вспомнив, кому она принадлежит. Выдохнул:
- Самка ихи!
- Для тебя это не плохо, - засмеялась Улиши.
- Уйди.
- Ты же не маленький мальчик. Будешь думать обо мне... ночами... если еще не думаешь!
- Ты не одна в Астале.
   - Одна из немногих, кто хочет быть с тобой по доброй воле! - рассмеявшись, она игриво качнула подолом юбки и убежала, словно танцуя.
   Звон нашитых на подол колокольчиков сопровождал ее, стихая по мере того, как она удалялась.
   **
  
   Близнецам не мешали видеться - и они черпали поддержку друг в друге, случайным образом меняясь ролями. Если девушка начинала обвинять во всем родственников, Айтли старался ее успокоить, если наоборот - Этле заботилась о брате.
   - Ну что я могу сказать тебе, сестренка, - юноша гладил голубя, довольно ворковавшего на подоконнике. - Крылатая почта... Хотел бы я крылья для нас обоих. Оба наши голубя вернулись с приветом от родни... но мне было грустно читать эти записки.
   - Скучаешь по дому?
   - Нет, что ты... Они ласковы, но холодность между строк. А может, я просто завидую... ведь вся наша родня сейчас в безопасности... может быть, Ила гуляет с Илику по площади Кемишаль. Если все они забыли нас... этого не понять по письмам, - он резко встал, посадил голубя в клетку.
   - Сегодня у тебя плохое настроение, а вчера ты старался меня развеселить, - хмыкнула девушка.
   - Гроза придет скоро... нехороший месяц. У нас легче, никогда не бывает столько дождей. И медленно... как же медленно всё...
   - Хорошо, что спокойно. Мне уже начинает казаться, что мы зря... ах... - почти беззвучно вздохнула на полуслове. Айтли развернулся мгновенно, прищурился, готовый кинуться на защиту сестры.
   Тот, кого испугалась Этле - высокий, с резким лицом и янтарными глазами хищной птицы - стоял на пороге; совершенно бесшумно возник. Осмотрел помещение, лениво, явно не рассчитывая найти ничего неожиданного. На девушку на сей раз внимания не обратил вовсе.
   Она облегченно вздохнула, когда полог замер, скрыв ушедшего гостя.
   - Вот видишь, глупышка, ничего не произошло, - улыбнулся ей Айтли.
   - Ты ничего не знаешь, - упрямо заявила северянка.
   - Что же я должен знать? - встревожился Айтли.
   - Это же был тот... с площади, и здесь я его видела раньше.
   - Ну же, - невольно юноша улыбнулся. - Дурочка, - произнес как можно ласковей. - За две недели с хвостиком он всего лишь два раза зашел, и даже не сказал ничего. Естественно, они следят за нами.
   Девушка уселась на скамье, поджав ноги.
   - Сдается, от тебя мне помощи не дождаться, - сказала очень обиженно. Однако ссориться с единственно близким человеком не хотела и не могла.
  
   А к вечеру пришел другой человек, назвавшийся Хлау, и велел Этле следовать за ним.
   - Ты останься, - преградил он путь юноше, который хотел последовать за сестрой.
   - Куда ты хочешь ее увести?
   - Я не обязан давать тебе отчет. Тише, птенец, - он стал так, что оказался между ним и девушкой, но и ее не выпускал из виду.
   - Вы не смеете мешать нам! - сквозь зубы проговорил Айтли. - Мы можем видеться в любое время!
   - Об этом не было договора. Успокойся, ребенок. Никто не собирается обижать вас. - Протянул руку девушке: - Пойдем.
   Та брезгливо отдернула ладонь, немного натянуто улыбнулась брату, обронила:
   - Я постараюсь быстрее, - и шагнула вслед за южанином.
   "Солнце во тьму уходит,
   Выходит из тьмы, догоняет -
   Опаляет черные крылья.
   Золото в воду бросает,
   По золотой дорожке
   Снова летит к закату..."
  
  
   Северянка не знала - о них говорили давно. Ахатту тревожило пристальное внимание некоторых Сильнейших к заложникам. К тому же разделить их стоило во избежание возможного сговора - неважно, какого. Къятта посоветовал взять девчонку к себе, под крылышко Киаль, как он выразился - матери и Улиши не доверил бы и жука. А мальчишку оставить в Доме Светил.
   Если кто попробует претендовать на право оказать гостеприимство второму заложнику... что ж, ему придется услышать отказ. Когда добыча бродит по общей земле - она принадлежит тому, кто возьмет первым. Но в Астале Глава Совета имеет преимущество перед остальными, а выбирать, кому еще предоставить право гостеприимства - оскорбить тех, кому придется сказать "нет".
Поняв, что ее уводят не просто в соседнюю комнату или помещение, а куда-то в неизвестность, Этле попробовала сопротивляться. В ответ на это южанин попросту перекинул ее через плечо, в таком неудобном положении доставил прямо к грис. Дальнейшее обращение тоже не отличалось вежливостью, хоть и грубым особо не было - так могли везти какой-нибудь вьюк, не обладающий разумом и чувством собственного достоинства. Северянка испытала сильное желание укусить своего похитителя и попытаться убежать, но сумела с собой совладать ввиду полной бессмысленности подобного поступка. Да и кусаться больше приличествует южанкам... Попытавшись ответить на невероятное обращение хотя бы высокомерием, она потерпела неудачу - трудно сохранить холодное презрительное выражение, когда тебя то взваливают на грис, то стаскивают с нее и волокут куда-то.
   Северянка поняла только одно - это богатый дом. Вряд ли что-то могло быть хуже. Дом - значит, доставить ее сюда - чья-то прихоть.
   Этле столбом застыла посреди круглого коридора. Рассыпавшийся смех вывел ее из оцепенения, и она приготовилась защищаться - хоть зубами, хоть чем. Потом сообразила, что смех принадлежит женщине, и, по видимости, молодой. Та змейкой вынырнула из-за узорчатого полога, пояс на тонкой талии зазвенел колокольчиками, совсем как ее смех.
   - Ах, бедная ланка! - зубы ее, перламутровые сверкнули в улыбке. - Какая ты встрепанная! Я Киаль. Ты Этле. Будем знакомы!
   - Зачем меня сюда привели? - напряженно спросила северянка.
   - А затем, что там, - она изогнулась вбок, всем телом отвечая на вопрос, - опасно тебе. Понимаешь?
   - Ничего не понимаю. Верните меня к моему брату или же приведите его сюда. И если тут кто-то вдруг заботится о нашей безопасности, зачем хватать меня, словно мешок с отрубями?
   - Мешооок? - проговорила-пропела Киаль, и забавно нахмурилась, - Хлау грубиян. Я не подпущу к тебе никого из этих... - она запнулась, пытаясь подобрать слово, видимо, резкое, но такое не шло с языка. - Твоя комната будет рядом с моей. Твои голуби уже там!
   - Я останусь тут, только если смогу видеться с братом, - сдержанно сказала Этле.
   - А вот это не знаю. Дед вряд ли позволит. Сама посуди - неужто таскать вас через весь город? Нехорошо. - Она поправила выбившиеся из-под обруча тяжелые блестящие пряди. Красивая... слишком красивая, приторно, как все южанки, с внезапной злобой подумала Этле.
   - Я могу передавать ваши письма, - улыбалась Киаль. - Не я, так девушки мои. Они верные, быстрые.
  
   Обедать Киаль оставила ее у себя. А после - извлекла из короба шкатулочки, зеркала и усадила перед всем этим Этле. Северянка хотела гордо отвернуться, но соблазн оказался слишком велик. А Киаль открывала крышечки, высыпая на гладкое темное дерево связки граненых разноцветных бус, скрепленных золотыми звеньями, чеканные ожерелья и браслеты, тончайшей работы серьги, крохотные кувшинчики с ароматными притираниями, красками для губ и для век, и многое, от чего Этле не могла оторваться взглядом. И все это - перебирала, показывая с разных сторон, отодвигала в сторону, освобождая место для очередной диковинки.
   - А у нас - больше из кожи и перьев делают украшения, сказала северянка, невольно вступая в разговор, а не просто оставаясь безмолвной свидетельницей.
   - Тебе нравится?
   - Наверное... привозили, я видела - но у нас не носят такие, - она оглядела Киаль, придирчиво, по-женски. Та рассмеялась:
   - Примерь...
   И вновь отказаться не получилось. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Айтли сейчас очень одиноко, но Этле подумала - он почувствует ее радость, и все будет хорошо.
   Скоро ее руки попали в объятия тяжелых браслетов в виде сплетающихся куниц, а в волосах засияли изумрудные цветы. Сама северянка в этом великолепии несколько поблекла.
   - Не больно-то они меня красят, - грустно сказала она, стягивая украшения. Киаль уже не вызывала отторжения, а ведь несколько часов назад казалась едва ли не врагом.
   - Ты огорчилась? - сочувственно сказала южанка, и потянула из груды новые украшения:
   - Это должно подойти тебе больше.
   - Зачем? Для кого? - вдруг испугалась заложница. Киаль застыла с ожерельем в руках, удивленно пожала плечами:
   - Для тебя.
   - Ты говоришь правду? - Про то, как смотрел на Этле старший внук Ахатты и что сказал ей, северянка не хотела упоминать. Впрочем, сказал-то как раз слова, которые должны были успокоить. Только вот неспокойно. А ведь он ярок... но вызывает ужас и отторжение. Если ее привезли сюда для него...
   - Конечно правду. Что случилось? - Киаль обняла девушку. И та поведала о собственных страхах - краснея и белея одновременно, и неловко пытаясь высвободиться.
   - Не бойся, Къятта не тронет тебя. Раз сам сказал...
   - Он может и передумать, - сдавленно произнесла Этле. - Южане живут только своими прихотями... прости, - смутилась, отводя взгляд от гибкой, словно молодая ива, дочери Асталы. Та не обиделась ничуть, вскинула руки, зазвенев бубенчиками на браслетах:
   - Ой! Может, конечно... только такого я не припомню. У него было время понять, интересна ты ему или нет. Жизнь твоя нужна югу. А остальное... не льсти себе. Ты такая же, как все. Тебе нет смысла делать больно - закричишь сразу, заплачешь, и что? И в постели... уж тут он может позволить себе выбирать! - расхохоталась. - Право же, ты погляди на себя! Косточки птичьи, сама как сухая тростинка, сломаешь одной рукой!
   - По-твоему, я очень некрасива? - пунцовая, спросила, пряча глаза.
   - Ты? - Киаль села поближе, обняла снова: - Ты очень миленькая... но только совсем-совсем дитя, и нужно долго быть рядом, чтобы понять, какая ты...
   - Нет, правда... я действительно... некрасивая? - северянка подняла голову.
   - Да что ты, в самом деле! - рассмеялась Киаль. - То боишься, то огорчаешься!
   - Я же не о нем! - вспыхнув еще пуще, вскочила, скинув руку танцовщицы с плеча. - Я просто... - Этле совсем потерялась, примолкла.
   - Просто ты - девушка и хочешь нравиться. Я помогу тебе стать очень красивой. Иди сюда! - весело позвала Киаль. - Научу всему скоро! Не оторвешься от зеркала!
   - Но тогда... - северянка пугливо оглянулась на дверь.
   Киаль шутливо дернула ее за ухо:
   - Как думаешь, брат у меня хорош?
   - Да, - прошептала Этле, погибая от смущения и ужаса. - Только не мучай меня больше вопросами!
   Киаль оказалась радушной хозяйкой, и северянка почти стыдилась внезапных вспышек неприязни к южанке. Еще бы та не вела себя столь навязчиво-покровительственно... Впрочем, с ней было действительно безопасно. Настолько, что Этле решилась на третий день повторить свою просьбу:
   - Я не могу перестать тревожиться об Айтли. Если ты хочешь позаботиться обо мне, забери сюда и его.
   - Не стоит, - Киаль склонила голову к плечу, лукаво глядя. - Ради него самого... не стоит. Мне захотелось, чтобы ты была тут, и дед позволил. Но кроме меня и Къятты есть еще и наш младший брат.
   - Кто?
   И сама испугалась своей догадки. Но те двое - никогда не забудет - стояли рядом, плечом к плечу.
   Киаль пригладила ее волосы, рассмеялась. А северянка поежилась, ощутив, как холодная когтистая лапа провела по спине:
   - Это его называют - Дитя Огня?
   - Кого же еще?
   - Твой младший... он так смотрел на Айтли, с такой ненавистью...
   Киаль беспечно промолвила:
   - Кайе не любит северян. C полгода назад или чуть больше того тут жил полукровка. Кайе подобрал его в лесу, чуть не раздетого, нянчился с ним. А мальчишка украл его любимую грис и сбежал.
   - Почему? С ним обращались плохо?
   - Если бы! - танцовщица вновь рассмеялась. - Мой братишка не самый лучший подарок, но он потакал полукровке во всем. А Къятта ревновал страшно...
   - Ревновал? Почему?
   Киаль улыбнулась и потрепала девушку по щеке.
   - Вам, северянам, не понять.
   Этле, чувствуя, как слова царапают горло, спросила:
   - Что твой младший сказал о том, что я появилась в вашем доме?
   - Сказал - слишком много чужих женщин. И вообще чужих. Еще сказал... - Киаль чуть нахмурилась, припоминая: - Что разделили вас зря.
   - Почему?
   - Я не знаю. Он странный. Мне кажется, что он представлял вас как одно существо, которое нельзя разделить пополам, не покалечив. Хочешь - спроси сама, - сделала наивное лицо, понимая, что предлагает невыполнимое. И дополнила уже серьезней, задумчиво: - Он последние дни на редкость добродушно настроен. И, по-моему, успокоился даже в отношении твоего брата...
   - Нет, никогда. Я рада, что у них нет возможности пересечься случайно.
   - Хм... - Киаль потянула из лазуритовой шкатулки нитку лазуритовых же бус, подала Этле:
   - На-ка, примерь.
   Ей было жаль девочку. Она упорно не понимает - Дитя Огня не остановит ни один замок и ни одна стена. Разве что возведенная старшим братом.
  
  
   В горах Тейит луна была очень большая и очень светлая. Она нависала над домами-ульями и бесчисленными лестницами и колоннадами. Но казалась легкой, и если крикнуть - слышалось эхо, будто звук отражался от серебристого диска. А здесь луна была очень тяжелой, сочной, как спелый плод - и молчащей. Юноше с севера была неприятна эта луна. К тому же она мешала спать, бросая на подушку и на пол слюдяные лучи. Молчала, но усмехалась довольно.
   Она видела близнецов - обоих - но не желала помочь им хоть в малости. Даже одновременно смотреть на луну юга они вряд ли смогли бы - сочный свет резал глаза и давил на сердце.
   Этле.
   Там, на севере, они порой расставались. Бывало - на сезон или больше, когда один из близнецов покидал Тейит. Правда, редко такое бывало. А сейчас всего несколько кварталов между ним и сестрой - а будто весь мир.
   Дома Сильнейших не в центре - но и не на окраине. Не так уж и далеко, если вдуматься - по по-прежнему ощущает биение сердца сестры. Зачем увели, боялся подумать. Напрашивалось... но Ахатта Тайау - глава Совета Асталы, он не позволит... Или напротив? Может безнаказанно брать, что угодно? Не он сам, конечно. Он не один не то что в Роду - в доме.
   Сердце сестры слышал мысленно - а свое нет. Порой оно словно совсем останавливалось - и сердце, и время. Чувствовал себя моллюском, замурованным в раковину - не только снаружи, еще и внутри. Почему не догадался, что приходили за девушкой? Как мог подумать, что не в другой дом увели ее, а попросту в свою комнату? Глупый мальчишка...
   Здравый смысл подскакивал услужливо, помахивая куцым хвостом: что сделал бы? Да еще и с браслетом?
   Браслет... будто бревно привязали к руке. Часто рассматривал, пытаясь понять, как устроен замок. Но делали мастера похитрее Айтли.
   Смешно... знал, что уканэ носят такие браслеты - кроме Сильнейших. Вот и он сам...
  
   "Я могу уйти", - думал Айтли, - "Оставить тело, тут браслет не помеха". Нет, говорил себе тут же. Умереть он не имеет права, пока Этле здесь - да и не хочет. Совсем не хочет. А уйти на время, чтобы избавиться от муки ожидания, от необходимости видеть южан - вернут. Есть кому. Говорят, очень неприятно, когда возвращают насильно.
   Айтли устраивался в уголке на постели, завернувшись в одеяло из шерсти грис. Так и проводил почти все время, словно птица в гнезде, единственном надежном месте.
   Порой вспоминал про оборотня - когда видел почти сошедшие синяки. Этле там, в его доме. Если с ней что... Лучше он убил бы меня. Но сердце сестры билось ровно, и он успокаивался.
   Несколько дней прошли совершенно мирно. К вечеру четвертого дня Айтли даже вышел в маленький дворик, посмотреть на растущую луну. С неохотой признал - сады в Астале были великолепные. Запахи цветов и смол - тяжелые, дурманящие, слишком сладкие для севера - мешали сосредоточиться. Северной Силе трудно было бы здесь, понимал юноша. А вот южной - самое то... страсть, затуманенный рассудок...
   Но, Мейо Алей, как же красиво! Черные ночью кусты обсыпаны искрами голубоватых мерцающих светляков... Тихо, уютно...
   Падающая звезда чиркнула по небу, за ней еще одна. Дробную трель издала сидящая где-то рядом птица - юноша вздрогнул, до того неожиданно. Хорошо было. Спокойно...
   Может быть, все обойдется, думал Айтли. И он не придет.
   Но он снова пришел.
   Айтли как раз покинул "гнездо" - стоял посреди комнаты, с виду бесстрастный, и с места не двинулся.
   Кайе сделал несколько шагов, очутился на расстоянии локтя.
   ...Презрительно сжатые губы, до конца не зажившие метки на шее, светлые тонкие пряди падают на лоб, мешая видеть глаза.
   Стояли, смотрели друг на друга... смешно звучат подобные фразы, мелькнуло у Айтли. Друзьями назвать....
   Сегодня южанин выглядел далеко не столь пугающе - и ярости не было в нем, скорее, раздражение и неприязнь, куда без нее. И... любопытство. Он словно спрашивал - ты наконец понял, кто хозяин этой земли? Вздрогнули губы оборотня, чуть приподнялась верхняя - словно кошка намеком показала клыки. Северянин опомнился. Открытый взгляд - вызов... За взглядом в упор обязательно последует удар или что-то подобное... Айтли принялся рассматривать потолок. Слабости - не дождется... но бросать энихи вызов - нелепо. Ведь Этле у них...
   А сердце оборотня громко бьется - чуткий слух уканэ отметил. Он неспокоен... может в любой миг ударить. Но эсса обучали владеть своими чувствами, держать их в узде, а не выплескивать, подобно южанам.
   Когда тишина стала слишком протяжной, Айтли ощутил неприятную истину - теперь достаточно было помолчать немного еще, и оборотень ударит уже потому, что не может понять, потому, что молчание сочтет вызовом.
   - Что с Этле? - выдохнул северянин, сознавая, что проиграл - он лишь чувствовал, не умея подчинять.
   И взглянул ему прямо в лицо.
   - Киаль опекает ее. Моя сестричка добрая, - дернулась бровь.
   - Ударь, если хочешь, - Айтли не опускал глаз.
   - Заносчивые вы, северяне, - гость нашел его руку, сильно прижал чувствительную точку между большим пальцем и указательным. Айтли побледнел, но старался не отдергивать руку.
   - Тебе нравится причинять боль?
   - Мы берем силу и в этом тоже. А вы причиняете не меньше боли - но вам она безразлична. Даже радости нет. Так кто из нас хуже?
   Айтли прикусил губу, стараясь держаться. Если он только дернется... с каким бы презрением эсса ни смотрели на южан, вряд ли кто добровольно хотел испытать то, что может сделать это чудовище.
   Кайе неожиданно отпустил его руку, отошел к стене, спиной прислонился. Разглядывал заложника. Ледышка... сушеное щупальце. Как и сестра его. А ведь некоторые южане соблазнялись северянками... и мать Огонька была северянкой. Ничего привлекательного. Не понять...
   - Вы считаете чудовищами всех нас, а сами? - спросил почти весело. - Тебя отдали нам спокойно - почему? Из гордости любовь и заботу не покажете, северяне? А на самом деле в Тейит о вас по ночам льют слезы?
   Айтли отвернулся. Нечего ему было ответить. Он хотел бы поставить на место это существо... но айо был прав.
   - Ты ведь пришел не болтать. Так не трать время попусту.
   - Как ты заговорил! - рассмеялся оборотень. - Я пришел потому, что мне этого хочется. И чтобы ты не задирал нос...
   - Мне все равно, что ты скажешь.
   - И про Этле?
   Северянин молчал. Старался сосредоточиться на одной мысли - с сестрой все в порядке. Он это видит сердцем. А он все равно не принес никаких новостей, что могли бы оказаться добрыми.
   Неожиданно айо кивнул:
   - Хорошо. Не хочешь говорить - и я буду молчать. А ты все равно знаешь, что сказанное мной - правда. Не хочешь признаться себе.
  
   У Айтли застыли кисти рук - тепло уходило из тела, и юноша не мог понять, виной тому оборотень, сам он или стечение обстоятельств. Неужто в самом деле боится? А Ила как-то сказала, что тоска похожа на холод.
   - Я хочу видеть сестру. Мы не пленники. Узнай эсса, как вы обращаетесь с нами...
   - Ты недоволен чем-то? Так пожалуйся мне!
   - А если - твоему деду?
   Кайе повел плечом:
   - Пока в тебе остается хоть искра жизни... ему все равно. Если северяне потребуют показать вас - мы исполним их просьбу. А вылечить можно быстро. Наши целители не уступают вашим.
   - Я буду рад, если слово Тевееррики верное. Мы умрем, но и вы сдохнете все.
   - А ты глупый, - заметил Кайе. - Гордишься передо мной своей выдержкой... да плевать я на нее хотел. Сломать тебя легче легкого. Северяне боятся боли, а мы умеем черпать силу даже в ней. И умнее всех себя считаешь... Когда травят крыс в доме, не поджигают дом вместе с хозяевами.
   - Ты сам хочешь столкнуть над пропастью север и юг, - откликнулся Айтли.
   - Я - хочу. Только пропасти нет. Хочу, чтобы правил воистину сильный. И это будет южанин.
   - Может быть... - почувствовал невероятную усталость, опустил голову, поняв, что на сей раз ему ничего не грозит. - Может быть, нас с тобой завтра не будет на этом свете. Мне все равно, что ты говоришь о войне или мире. Пока это не более чем слова.
   Рука обхватила его шею сзади.
   - Слова? Я не люблю их, не то что вы. Так - лучше? - стиснула, почудилось - хрустнули шейные позвонки.
   - Ты понимаешь сам, кто ты? - вырвалось, несмотря на острую боль.
   - Нет.
   Айтли не шевелился, ожидая смерти - и ему понадобилось время, чтобы осознать - оборотня уже нет в комнате.
  
  
   Над излучиной Читери в сиреневом мареве скользили три продолговатых облачка. Легкие, грациозные, как и полагается облакам. Любопытные, полупрозрачные.
   Заметив их, человек приоткрыл рот и застыл, будто врос в землю. И лишь когда незваные гости подлетели совсем близко, заорал и помчался, не разбирая дороги, прочь от излучины.
   Женщины полоскали белье в реке, слышали крики, и, напуганные вертели головами по сторонам, пытаясь понять, что случилось. Потом одна пальцем указала на небо. Другая отмахнулась и снова взялась за стирку, пока облачко не спустилось ниже и не зависло неподалеку от женщин. Тут младшая попросту ухватила подругу за руку и потащила в сторону, и облачко чуть сдвинулось в сторону и будто лизнуло воздух - через миг от корзины остались щепки, а разбросанное белье закачалось в воде, устремилось вниз по течению.
   Новость, что на окраине появились "перья", достигла первыми тех из Сильнейших, кто находился поблизости.
  
   - Куда смотрели стражи селений?
   - "Перья" давно не появлялись на юге...
   Несколько человек завороженно наблюдали за легкими покачиваниями "перьев". Синта, они не были напуганы - либо не показывали страха, в отличие от простых жителей, столпившихся поодаль.
   - Я видел пару... в пути, - тихо откликнулся Кайе.
   - Летят... на город. - Небесные гости покачивались над излучиной, очень медленно продвигаясь вперед. Только что они закончили с любопытством плавать вокруг покинутого хозяевами домика, разломав его на части, как ребенок разламывает игрушку - без злобы, с наивным любопытством желая понять, не прячется ли что у нее внутри.
   - На севере их много - может, не тронут. Там с ними живут.
   - Нет, - юноша качнул головой. - Смотри - развалины. Скоро "перья" пролетят над домами...
   - Это окраина, - раздался мягкий голос из-за плеча. - А дальше - кварталы бедноты. Ничьи. Пусть плывут. Если и уничтожат, не страшно, а если свернут - будем думать.
   Кайе обернулся резко - словно кошку дернули за хвост.
   - Ты... откуда ты здесь взялся?!
   - Я увидел их, - кивнул Ийа, глядя на "перья". - Знаю, что это такое.
   - Вот и катись к ним! Амаута, там же наши... наши люди, пусть общие! А если пройдут над кварталами здесь и свернут к башне - что делать в городе? Доламывать то, что оставят они?
   - Ты собираешься драться с ними, Дитя Огня? Они сильнее тебя, и не выпускай коготки. Они и вправду сильнее. Ты - на земле, они - в своей стихии.
   Пустой домик словно могучая рука смяла - он сложился, и обломки прижало к земле. Люди непроизвольно качнулись назад.
   Кроме одного, который пригнулся и готов был прыгнуть вперед.
   - Погоди, - пальцы Ийа впились в его запястье. - Иначе ляжешь там, как этот домик.
   - Не дождешься!
   - Не шипи, успокойся. На севере справляются с ними, потому что знают, как. У нас толком не знают. Так послушай меня. Если ударишь, да еще как любишь, с размаху - всем будет плохо. Нужно поставить щит, только не твердый, а вязкий - и мягко отводить "перья" в сторону. Не толкая и не ударяя ни в коем случае. Понял?
   - А ты откуда знаешь?
   - Я стараюсь знать о мире побольше, чем ты. И с такой подругой, как Имма, это еще проще, - улыбнулся.
   - Не врешь о "перьях"?
   - Нет. Остальные тебе не нужны, не сможете действовать слаженно. А я пойду тоже.
   - Еще зачем?
   - Ты не умеешь ничего делать плавно. Раз твоего брата рядом нет, я помогу. Только позволь направлять тебя.
   - Хорошо... - сквозь зубы, - Амаута, - выдохнул, глядя, как в щепы превратился колодец. - Пошли наконец!
   Его пришлось удерживать - мало кто знает, как велики возможности "перьев", а мальчишка рвался прямо вплотную к ним. Выбрав безопасное расстояние, Ийа снова внимательно посмотрел на небесных гостей, сказал оборотню: можно.
  
   Тот под ноги не смотрел вообще - только на небо. А ведь мог и споткнуться - камней здесь, в траве, целая куча. Ощутил бесплотное касание, дернулся, мгновенно закрылся.
   - Глупый. Держи щит тогда, когда надо... а ты ставишь его не вовремя.
   Вот уж чего вынести не мог, так это насмешек. Наклонив голову, чтобы не видеть ненавистного лица и не показывать своего, исподлобья глянул на "перья" и снял щиты. На, подавись, подумал.
   Чужая Сила обожгла, не понять, горячая или холодная... так бывает в первый момент, если сунуть руку в ледяную воду, или напротив. Но тут же уплотнилась, став одновременно опорой и оболочкой. Юноша ощутил короткую зависть - так владеть своей Силой надо уметь еще.
   Зажмурился. Ему не надо было видеть, все равно все делал не он, он был лишь кровью, которая бежит по венам, а стенки и сердце, кровь толкающее - другой. Забыть, что это чужой, едва ли не самый ненавистный человек в Астале - не получалось. Оставалось ждать, удерживая желание разорвать эту невидимую оболочку. Даже рванулся один раз, вспомнив лицо врага - но мягкая опора вдруг стала жестче базальта.
   Он опомнился - не время выяснять, кто и что может. Там люди... Открыл глаза и следил за тем, как небесные гости плавно разворачиваются, увлекаемые неощутимым ветерком, и устремляются к лесу, на север, время от времени изгибаясь, будто оглядываясь обиженно.
  
   Обратно они шли вдвоем, рядом, хоть это и злило оборотня. Но не убегать же - еще решит, что он испугался. На всякий случай заверил:
   - Не думай, что стал лучше относиться к тебе!
   - Не думаю, - Ийа задумчиво глянул. - Какой же ты наивный еще...
   - Что?!
   - Ничего.
   Они взобрались на грис и ехали дальше молча; расстались на перекрестке.
   Кайе так и не понял, что испытывает, когда думал о "перьях". Не радость от одержанной победы... он и не победил. Не злость, что позволил другому вести. Не тревогу - осознание: что-то не так, он где-то ошибся. Он просто ничего не понимал сейчас, а мысли прогонял, ныряя в стремнину или занимаясь физическими упражнениями.
   А еще "перья" напомнили о полукровке, и это было самое неприятное и очень понятное. Его так внаглую оставили в дураках... После каждого подобного воспоминания ветка ломалась в руках, или сгорал кусочек дерна, или замертво падала птица, огласив предсмертным криком окрестности. Испортилось настроение. Тогда позвал к себе Чинью.
  
   На другом конце города тоже вспоминали о небесных гостях. И не только о них.
   Молодой человек прижимал к себе пятнистого детеныша дикой кошки, почесывал за ухом. Подлинная нежность была на лице - даже когда котенок шипел, пытаясь царапнуть человеческую руку. Шипел, но тут же смолкал.
   Имма беспокойно наблюдала за обоими, и сейчас не казалась погруженной в себя. Наконец зверек успокоился - точнее, смирился, позволил погладить себя под шейкой и замурлыкал, щуря глаза. Только тогда он осторожно поставил котенка на пол:
   - Беги, малыш.
   Проследив взглядом за котенком, Имма спросила:
   - Почему ты его не убил? Тогда, давно, хотел сохранить ему жизнь, и теперь... Он был открыт и следил только за "перьями". А если бы умер, обвинили бы их, не тебя.
   Ийа опустил подбородок на переплетенные пальцы.
   - Знаешь, это уж чересчур. Он, считай, подставил мне спину... ради других людей. Пошел вперед, хотя мог превратиться в массу перемешанной плоти и костей.
   - Не думаю, что он мог поверить в такой конец.
   - Это неважно. Не верил - слишком молод еще, слишком привык быть первым. Но он бы все равно пошел, Имма. Из гордости, например.
   Улыбнулся, словно луч вспыхнул:
   - Хотя старые счеты не отменяются.
   Откинулся на плетеную спинку. Тень прошла по лицу, согнав улыбку.
   - Но он... я и представить не мог, что он носит в себе такое. Даже после шаров-льяти. Я предпочел уверить себя - случайность. Считал просто зверем... А сегодня решил посмотреть. Вот, знаю теперь...
   - Ты готов примириться с ним, - заметила Имма. Молодой человек взглянул удивленно - такой разговорчивой она бывала не часто.
   - Примириться? Я не испытываю к нему неприязни. Но что это решает, скажи?
   - Ты думаешь, как северяне. Любовь или ненависть решает все, а у них...
   - Это моя гордость, что я могу думать и как они тоже.
   - Хорошо, что тебя не слышит никто.
   Молодой человек коснулся причудливой золотой серьги, и та качнулась, зазвенела.
   - Имма, пойми. Нет "мы" и "они". Есть две стаи хищников, которые либо сольются, либо перегрызут друг друга.
   - Мы - это семьи. Если уж юг ты считать не желаешь.
   - Семья - это всего лишь несколько человек... они смертны. Налетит гроза - и где они все? Если прятаться всей семьей под одиноким деревом, можно только гордо погибнуть.
   - Но ты не хочешь простить смерти Альи.
   - Не хочу, - светло улыбнулся. - Во мне все-таки кровь Юга.
  
  
   Глава 21
   Астала
  
   Къятта видел, что творится с младшим. Почти жалел девчонку, которой приходилось служить утешением - не больно-то легкая доля, хоть Кайе не желает ей зла.
   И другое видел - девчонка причиной тому, что несносное полудикое существо все чаще снова становится человеком.
   Чинья льнула к нему самому, отчаянно, и чувствовал каждое ее биение сердца, понимал - ей лестно быть избранной Сильнейшими, и в старшем она видит защиту от младшего. Надеется, что Къятта не позволит оборотню обидеть ее, причинить ей боль. Глупая самочка...
   Если что, я не успею вмешаться - меня просто не будет поблизости, со смехом думал он, глядя в покорные глаза цвета спелых каштанов. Да если и успею... ты ничего не понимаешь, глупышка. Совсем ничего.
   Порой ловил себя на том, что даже привязался к девчонке. Вроде достаточно было Улиши и собственных служанок, но Чинья отнюдь не оказалась лишней. Нравилось отводить ей за ухо непослушные мелкие прядки, целовать, чувствуя, как она вздрагивает, словно не может решить - бежать или, напротив, отдаться тому, чего хочется и самой... Нравилось наблюдать, как смущенно и встревожено она отводит глаза, стоит спросить о младшем.
   Улиши намного превосходила ее в искусстве любовных игр, но Чинья быстро училась. И даже удостоилась некоего покровительства избранницы Къятты... снисходительного, словно наставница опекала воспитанницу, не слишком щедро одаренную природой.
   Улиши правильно смотрела на жизнь - испытывать ревность к испуганному котенку? Еще чего. Ей не было резона драться за любовь Къятты - подобного все равно не было. И за внимание - его хватало...
   Даже когда тот подарил девчонке-вышивальщице серьги почти как у самой Улиши - свернувшихся змей, к хвосту которых был прикреплен ярко блестящий месяц - и тогда лишь посмеялась, поняв замаскированную издевку.
  
   А тот, для кого и держали в доме красивую вышивальщицу, не помнил сейчас о ней. Он вообще едва о ней вспоминал - разве когда хотелось дотронуться, ощутить под рукой покорное тело. Или прогнать не те мысли - и мысли действительно уходили. Ничто больше не напоминало о Чинье - и цветы рождены были украшать другие волосы, и разноцветные камешки, блестящие в переливах ручья, походили на совсем другие глаза.
   Он брел по Астале, усталый после борьбы с порогами, и довольный.
   Таличе увидал неожиданно - в ту часть квартала, где жила она, не ходил давно, а девушка редко покидала свою улицу. А вот сейчас - медленно шла вдоль торгового ряда, всматриваясь в выложенные украшения. Шум обтекал ее - она двигалась в тишине.
   Не изменилась за два с лишним года. То есть... и подросла, и подростковая угловатость сменилась подлинной девичьей грацией. Но красавицей не стала, и та же косичка стекала с плеча, обмотанная красными бусинами - остальные волосы аккуратно лежали вдоль спины.
   Кайе видел, как она нагибалась, выбирала, примеряла на себя звенящие медные ожерелья, и внутри него ворочался и скулил маленький голодный детеныш, брошенный матерью.
   Юноша не выносил украшений, но с такой сестрой, как Киаль, трудно не знать, что к чему... Таличе выбирала то, что дополнит ее наряд в праздник - вхождение под крышу чужого дома. Нашла, значит, того, с кем разделит судьбу... ее не стали бы принуждать любящие родители.
   Таличе, дождевая струйка. Огонь гасят водой... но не такой огонь, как в его теле.
   Юноша следовал за ней, оставаясь невидимым, и порой удивлялся - неужто она не слышит плача зверька? Не слышала.
   А он... обещал.
   Мало было того, что ловили глаза - узкие ступни в плетеной легкой обуви, юбка, порой распахивающаяся от ветра - тогда открывались загорелые колени; плечи, такие хрупкие - каждая косточка видна. Высокая тонкая шея, и памятная привычка - покусывать нижнюю губу, размышляя. Мало. А ближе - не подойти.
   Чинья была очень желанной. Таличе... была всем. Очень недолго - получаса не прошло, наверное, как она выбрала звенящее подвесками-рыбками украшение и скрылась за поворотом, поспешно переступая - опаздывала.
   Тогда он издал звук, средний между мяуканьем и стоном - негромкий, совсем короткий. Дернулся следом, но слабо, как будто мешала цепь, давно привычная. Эту цепь создал для себя сам.
   А куда деваться, если хищнику вопреки всем законам хочется удержаться и не отведать крови олененка? Не потому, что сыт до отвала... еще бы знать, почему...
  
  
  
   Натиу в последнее время нездоровилось - женщина полагала, что виной тому травы, которых она пьет слишком много. Но сны от них становились необыкновенно отчетливыми - хотя и страшными.
   Натиу снилась трава, мягким мехом покрывающая холмы, трава, от которой рассыпались камни кладки - а сама она становилась алой. Еще ей снился песок, засыпающий развалины Тевееррики, и в мертвом воздухе перекатывались гулкие голоса. И песок в холмах тоже перекликается, шепчет невнятное. А люди, ушедшие отсюда давно, незримо присутствуют здесь - умершие.
   На закате алое солнце, и воют акольи. На закате орлы черными росчерками пролетают у далеких скал. И песок наполовину черный, словно и не песок, а пепел. Пепел Тевееррики и других городов, которые покинули Лиму раньше.
   И все чаще стало сниться одно: красивый и непонятный сон о младшем сыне. Кайе... Незнакомая девушка держит гирлянду крупных белых цветов, кладет руки ему на плечи - гирлянда ложится на манер ожерелья.
   Он смеется... соединяет ладони на ее талии.
   Прохладный запах этих цветов преследует Натиу наяву. И ей, ойоль-сновидице, очень не нравится красивая и нежная картина, раскрывающаяся перед ночным взором. Уж больно не соответствует она тому, что женщина видит, почитай, каждый день - стиснутые зубы младшего сына, хмурый или яростный взгляд, движения зверя, отчего хочется спрятаться. А во сне - смех, лепестки, и нежные руки девушки... незнакомой.
   Ты пришла за моим сыном? - безмолвно спрашивала Натиу во сне, но девушка не откликалась.
   Я хочу, чтобы он жил говорила Натиу, но теплый, солоноватый ветер смеялся: разве ты любишь его? Зачем он тебе? Я и сама не знаю, говорила женщина. Если бы знала раньше... он был бы со мной.
   Раз за разом засыпая и просыпаясь, она потеряла счет времени - теперь жизнь ее состояла только из сна, перемежаемого редкими приемами пищи. Служанки перешептывались, но не осмеливались беспокоить ойоль. А травы женщина готовила себе сама - запасов хватало. Она уже почти не думала о сыне - процесс поиска чего-то замкнулся сам на себя.
   И, вновь погрузившись в непонятное состояние, когда понимаешь, что делаешь, но при этом не бодрствуешь, Натиу оказалась на звериной тропке в лесу.
Женщина сама не понимала, чего испугалась, разве что рычание энихи? Но ведь за ним она сюда шла, за зверем. Или это другой рычит? Так одиноко в чаще... Лианы выбросили бутоны и поползли, вкрадчиво-ласковыми побегами опутывая испуганно задрожавшее тело.

Когда к неподвижному целые сутки телу позвали целительницу, дом всколыхнулся не сильно - все слишком привыкли, что Натиу большую часть времени проводит не здесь. Но слова целительницы слышал и глава Рода, и Къятта, стоявший у ложа матери.
- Она не проснется, - сказала целительница. - И... она протянет так, без воды и пищи не больше одной луны.
Пристальный, немного удивленный и очень недобрый взгляд Къятты - и целительница запнулась, потеряла уверенность.
- Али, я не могу идти за ней, - прошелестел голос. Не в силах помочь, целительница уже попрощалась с жизнью. - Натиу-дани всегда была особенной...
- Особенной! - презрение упало тяжелой каплей. - Она так ничему и не научилась! Прекрасно.
  
  
   Искать Имму в городе было все равно что гнаться за маленькой увертливой рыбкой. Но тот, кто много весен пробыл рядом с энихи, сам научился идти по следу.
   - Зачем ты пришел? - Имма посмотрела недоуменно, без радости и без неприязни.
- Мне нужна твоя помощь.
- Зачем? - если бы Къятта протянул ей охапку цветов с морского побережья, наверное, она удивилась бы куда меньше.
- Мне нужен человек, который умеет входить в сны... у тебя есть такой?
   - У меня многие есть... такого - не помню. Это же почти сказка, ойоль... утерянное знание.
   - Подумай. Может быть, сможешь помочь сама? Я сумею с тобой расплатиться, поверь.
Легкое позвякивание серег - гибкая фигура в черном появилась из-за угла.
- О! - белой молнией сверкнула улыбка. - Мы давно не встречались, не так ли?
   - Мы разговариваем с Иммой, - обронил Къятта сквозь зубы.
   - Ты же знаешь - она иногда доверчива, как дитя.
   Молодая женщина настороженно переводила взгляд с одного на другого.
   - А что случилось?
   - Моя мать, - сказал с неохотой, смотря поверх голов собеседников, но обращаясь к Имме. - Она - ойоль, и потерялась во сне. Будить ее бесполезно. Иногда она кричит и пытается вырваться, словно ей снится кошмар. Но не просыпается. Это не то, что делаете вы, когда оставляете тело. Но как и вы при таком уходе, она умрет, если долго останется без воды и пищи.
   Солнце ярко освещало площадку, и камни были золотистыми, как песок круга. Обоим мужчинам одновременно пришла в голову эта мысль. А Имма, стоящая неподвижно и растерянно смотрящая на противников, вполне походила на приз для победителя поединка. Молодые люди одновременно усмехнулись такому сравнению.
   - И что ты хочешь предложить ей за помощь?
   - Если она назовет что-то - в разумных пределах - я это сделаю. Если не сможет сейчас... решим в будущем.
   - Но я... мне... - Имма беспомощно вскинула глаза на друга детства. - Я должна попросить чего-то?
   Тот не успел открыть рот. С другой стороны прилетело:
   - Имма, что бы ты ни сделала, это сделаешь ты. И доверять решение другому не слишком разумно - не обманись.
   Молодая женщина послушно кивнула:
   - Тогда я решу потом. - И снова поглядела на приятеля, ища подтверждения - правильно ли?
   Тот отмахнулся от подруги, словно от мошки:
   - То есть ты уже приняла решение лезть не в свое дело? Превосходно.
   - Мне будет интересно попробовать, - сказала, и щеки ее заалели.
   - Понятно, - Ийа со вздохом принялся рассматривать стены домов. Женщина, потеряв опору, почувствовала себя неуверенно.
   - Ты согласилась, - сказал Къятта утвердительно, скрепляя договор.
   - Можешь не напоминать ей об этом! - сухо прозвучало со стороны.
   - Я не смогу ничего сделать до новой луны, - сказала Имма с сожалением. - Это еще семь дней...
   - Я думаю, она не умрет... Может быть, встанет сама, - досады скрыть не пытался, как и слабой веры в то, что мать способна вернуться самостоятельно.
   Ийа подхватил Имму под руку, увлекая за собой. У самого поворота в проулок обернулся и спросил, и не понять было, всерьез или издевается:
   - Зачем ты все это затеял? Какая тебе разница, вернется она или потеряется окончательно?
   - Она моя мать.
   Къятта чуть подался вперед, будто и впрямь в круге: ударит гонг, и поединок начнется; но противник только кивнул вполне понимающе и скрылся, уводя за собой Имму.
  
  
   Чинье казалось, что уже привыкла к оборотню - перед каждой встречей испытывала дрожь, но старалась не обращать на это внимания. Привыкла... только чувствовала себя, будто огонек тин держала на ладони - не расслабиться ни на миг. Каждый раз боялась - остановится сердце, настолько безжалостной была его Сила. И просто забавы его... не жестокие для энихи, они мало подходили человеку. Не всегда понимал, когда стоит остановиться.
   И у него не только в крови было пламя, оно и наружу рвалось. Один раз таки вырвалось - вспыхнул край шкуры, на которой лежали. Девушка закричала, а он засмеялся. Загасил огонь быстро, одним движением - Чинья с ужасом и восторгом наблюдала за ним; движения играющей кошки, скупые, точные и не скованные ничем... Встретила бы на улице, не зная, кто это - наверное, залюбовалась бы. Но делить с ним ложе, гадая, чем это закончится на сей раз - тяжко и страшно. Энихи, говорят, в порыве страсти или просто играя сильно кусают друг друга. А человека такой укус способен оставить калекой...
   Порой почти набиралась смелости попросить - позволь мне просто жить у себя, не зови; каждое твое "я буду ждать вечером" - это приказ, хоть ты и смеешься... но свинцом наливался язык. Уже не из страха - может, и отпустил бы. Но как представляла себе, что снова станет лишь простой вышивальщицей... Ведь придется покинуть и старшего - они неразрывны.
   Трогала серьги - белое золото с зелеными искрящимися камнями, дорогой подарок. Еще был браслет изумительной чеканки... отрез тончайшей ткани из шерсти серебряной грис и шарф-паутинка... старший небрежно набросил ей на плечо и не скрыл удовольствия, видя оторопелую радость девушки.
   А младший ничего и никогда ей не дарил... правда, стоило ей засмотреться на причудливую морскую раковину оттуда, из-за перевала, бесценную - махнул рукой - мол, бери...
  
   Чинья уже три недели не брала в руки иглу - и досадовала на себя. Зато с гордостью рассматривала прежние работы, те, что не пошли на продажу. Умелые, стежок к стежку, и не просто ремесло - искусство. Разве не живые глаза у этой цапли? Разве не верно схвачено движение кролика - насторожился, вот-вот и поведет ушами?
   Но рука опускалась, едва касалась короба с нитками и отрезами тканей. Да и пальцы дрожали - не так-то просто давались проведенные с оборотнем часы.
  
   Острым ногтем водил по животу Чиньи, рисуя узоры. Алая дорожка оставалась - еще чуть сильнее нажать, и выступили бы крошечные капельки крови.
   - Вышей мне что-нибудь, - сказал, поглядев на дело рук своих.
   - Что?
   - Пояс... ну, энихи на нем, что ли! - рассмеялся. Потом сумрачным голос стал:
   - Или нет. Волка. Белого.
   Откинулся на спину:
   - Мертвого.
   Чинья напряглась, чуть отодвинулась в сторону:
   - Ты...
   - Ну?
   Вдохнула глубоко и проговорила быстро, боясь не успеть:
   - Ты ненавидишь ее... или наоборот?
   От удара перекатилась по шкуре и отлетела в угол. Полог повис на одной петле - с такой силой отбросил, выбежав - скорее, выпрыгнув из комнаты. В первый миг Чинья смертельно перепугалась за мать. Выбралась из дома Тайау - ей не мешали - и, легкая, помчалась к своему дому. Собраться и уйти, пока время есть. Хоть с пустыми руками. Остановилась, лишь налетев на забор - сосед смотрел на девушку удивленно. Чинья стояла к нему вполоборота, низко опустив голову, и не было видно распухшей щеки.
   - Чинья, ты что?
   Нас разыщут, думала Чинья... или звери съедят в лесу. Две женщины - что они могут?
   - Скажи, дядюшка, - дрожащим голосом проговорила она, бочком приближаясь к соседу. - Ты охотился, много разного знаешь. Такой зверь, как энихи - что делает, если кто-то подпалил ему шерсть?
   - Если в клетке - он не простит. Он и клетки-то не простит никогда, даже рожденный в неволе, не то что огня.
   - А на свободе?
   - Если сразу не разорвет в клочья, будет обходить стороной то место, где ему причинили вред. Долго...
   - А месть?
   - Это пятнистый ихи мстительный, да акольи. Энихи и волки - нет, они живут одним днем.
   - Но они могут... привязываться или ненавидеть кого-то? - спросила, опираясь на стену.
   - Могут... те, что в неволе. Про диких не знаю. А тебе зачем?
   Развернул к себе девушку, присвистнул:
   - Эх, как тебя! Кто? - поднял руку, пальцы поднес к щеке Чиньи. Дергающая боль разливалась по ее лицу, но девушка только сейчас подумала о ней.
   - Кто же тебя? - тихо снова спросил сосед, поднимаясь. Эх и ударили... скула вздулась и посинела, и кровь из ссадины в уголке рта сочится. - Девочка, за что?
   Воем вырвались слезы, и Чинья сползла в пыль перед ним, цепляясь за одежду соседа.
   Потом, сидя в уголке собственного дома как чужая, с лицом, замотанным целебными примочками, в ожидании целителя, Чинья не плакала.
   - Почему он ударил тебя? - спросил сосед, связав мысленно концы одной веревки. - Со своими... он вспыльчив и резок, но охраняет своих. А уж ты...
   - Что - я? - горько спросила Чинья - говорить она могла с величайшим трудом, но молчать было еще тяжелее. - О, мне было лестно - двое Сильнейших Асталы! Но я сама виновата, сама. Мне просто хотелось понять, способен ли он любить.
   - И поняла?
   - Только то, что он не любит, когда больно. Как и всякий другой.
   В кварталах Сильнейших лишнего не болтали... по крайней мере, некоторые мысли настрого держали при себе.
   - Ничего, девочка, - говорил пожилой целитель, осторожно ощупывая ее лицо. - Кости не сломаны... могло быть куда хуже. Удар прошел вскользь... похоже, он не думал, как бьет. Скоро ты станешь прежней... - поколебавшись немного, добавил: - У них тебе вернут красоту быстро... избавят от боли совсем...
   - Нет! - сжалась Чинья, шепнула, как могла, краешком рта: - Лучше терпеть, только туда не надо!
   - Но, Чинья, - вступила мать, - Если я приду к ним и попрошу целителя, вряд ли кто возразит! Натиу-дани хорошо относится к нам, да и Киаль...
   - Киаль... - прошептала Чинья, и слезы течь по лицу перестали. Целебная мазь почти убрала боль, а Сила целителя впитала в себя ее остатки. Говорить по-прежнему было трудно, и больше всего хотелось лечь и заснуть. Полумрак хижины успокаивал, не говоря о присутствии матери рядом. Только одно тревожило: Киаль не должна видеть перекошенное, распухшее лицо... она может и не принять к себе такое чудовище. А времени мало.
   Как ни приятна была мысль, что о Чинье могут просто забыть, червячок гордости внутри возражал - разве не хороша была Чинья? Неужто могут выкинуть, будто старую циновку?
   И тянуло, тянуло к этому страшному дому.
  
   Когда стало можно появляться на улице без покрывала, Чинья снова переступила порог дома Тайау. Робко, словно пришла воровать. На сей раз она не спешила, как обычно, неширокой плавной походкой в боковое крыло, а перехватила немолодую служанку и, опуская глаза к земле, попросила позвать Киаль-дани. Та появилась мгновенно, на шее красовалось тяжелое ожерелье, в центре которого крепился янтарь - много веков назад плачущее солнце утопило в своей слезе мотылька, и теперь он спал в оранжевом твердом коконе. Чинья засмотрелась на украшение и едва не пропустила вопрос:
   - Что случилось? Мой брат и слышать о тебе не хочет.
   - Младший?
   - Он.
   - Это хорошо! - вырвалось, и Чинья не сдержала дрожь. - Значит, он и в самом деле не думает больше!
   - О чем? - Чинье показалось на миг, что мотылек в янтаре проснулся и удивленно плеснул крылышками.
   - Ала, он очень на меня рассердился, и я ушла. Но я привязалась к этому дому... к тебе. Я ведь хорошая мастерица - позволь жить здесь!
   - Рассердился? Но зачем убегать? Къятта был вполне доволен тобой... - она указала на серьги - сплетенных змей, едва не достававших хвостом и головой до плеч Чиньи..
   - Ала, не отдавай меня никому!
   Удивленно взметнулись ресницы:
   - Ты всегда была рада ему.
   - Да... я не могу, я боюсь. - Невольно поднесла руку к скуле. Все еще больно... счастье, синяк сошел - помогли травы и мази. Нет, старший не ударит ее. И ничего не сделает, наверное... только там, где он, неизбежно появится второй.
   - Я принимаю под крылышко всех! - Киаль показала зубы в щедрой улыбке. - Бери свою корзинку с вышиванием... впрочем, я все дам тебе здесь.
   Чинья облегченно вздохнула - и улыбнулась, довольная собой. Страх прошел.
  
   Разложив разноцветные мотки нитей и отрезки тканей на циновке, вышивальщица прикладывала одно к другому, размышляя. Хотелось сделать что-то красивое... но одуряющее сладкие запахи цветов из окна, но капельки смолы на стволе дерева рядом с домом... когда жили с матерью, ничего этого не было. А роскошь... сводит с ума. Чинья потрогала широкое ожерелье, с досадой встряхнула головой, отбрасывая тяжелые вьющиеся волосы. Ничего не будет теперь. Уж Киаль точно не дарит своим служанкам дорогие украшения... разве что нитку бус, или простой браслет - но не такие вещицы, за которые на рынке отдали бы пяток грис.
   А ведь я была нужна им, думала Чинья. Может, стоит вернуться?
   Шорох легких босых ног по коридору - Чинья откинула полог немного, осторожно выглянула. Сюда заходили только девушки Киаль... раньше иногда Натиу и совсем редко - пожилой уже глава дома. А сейчас напротив стояла тоненькая, высокая, светловолосая, дула на пушинку, любуясь ей в воздухе, и снова ловила на подставленную ладонь. Будто не играла, а совершала ритуальное действо... может, и вправду. Слишком серьезным было ее лицо.
   - Ты кто? - по-хозяйски спросила Чинья, скорее от робости - освоиться не успела еще. И сообразила, еще не слыша ответ - да, говорили же - северянка... Забыла, естественно. Как можно было думать о блеклой девочке рядом с хозяевами Асталы?
   Она поймала пушинку в последний раз, аккуратно спрятала в кулаке, не сжимая его - не хотела сделать той больно?
   - Я Этле.
  
  
   Разница в возрасте девушек была невелика, и обе чувствовали себя в доме не на своем месте. Поэтому держаться старались поближе друг к другу. Чинья выпросила у Киаль разрешение прислуживать северянке; на нее с радостью скинули эту обязанность остальные служанки. Для Чиньи почти не было работы - заложница скорее бы умерла, чем показала собственную беспомощность и приняла заботу гостеприимных хозяев. Так что большую часть дня девушки просто болтали; сначала ершились, потом привыкли. Чинья даже слегка жалела северянку - та не представляла себе, что такое быть красивой, желанной, быть женщиной.
   Этле, напротив, казалось дикостью, что красивая южанка едва ли не мечтает снова занять свое место подле старшего из братьев... после того, как сама это место покинула? Тот человек настолько пугал саму Этле, а Чинья сожалеет о его объятиях? Дикость.
   - Но ты же не любишь его! - вырвалось как-то у Этле, и Чинья ответила:
   - Я никого никогда не любила - кроме матери. А он... тебе не понять, у тебя не было мужчин, - и оглядела северянку скептическим взглядом. - А почему?
   И удивилась, заметив - северянка смутилась почти до немоты.
  
   Раньше Этле просто испытывала к южанам неприязнь, теперь же хотелось выть - было страшно, и отнюдь не из-за плохого обращения. Девушку словно кинули в бурное море, состоящее из огня, крови и меда... ужасная смесь, и не выбраться, и у самой начинает кружиться голова, даже забывает о брате. Киаль, которая беспечна, словно дитя, хоть и старше северянки-заложницы, звенящие браслетами и смехом девчонки-служанки, в этом доме ходящие по лезвию, и Чинья, наконец... выигранная в поединке, игрушка, лишь по чистой случайности не потерявшая враз красоту... и мечтающая вернуть былое.
   Это женщины, а мужчины - смотрящие так, что взгляд едва не срывает одежду, веселый взгляд голодного хищника на жертву, если такое бывает. Мужчины, в чьих ладонях загорается пламя.
   И те, и другие смеются при виде крови... испытывают восторг, даже если она течет из их собственных жил.
   Красивый и страшный народ...
  
   Чинья приносила сплетни, мало интересные Этле, и все же та вслушивалась в россыпь малопонятных имен и событий, пытаясь понять народ, оказавший ей гостеприимство - пусть против воли северянки. А сегодня Чинья сказала подлинно важное, и сама не поняла, почему это северянка вся обратилась в слух. Долина Сиван, сказала она, и в голове Этле эхом отозвалось - место, из-за которого вас сюда и отправили.
   - Они говорят - птицы летят быстрее, чем едут люди, никто не знает, что там сейчас... вот уже неделю нет голубей-вестников.
   - А что может случиться? - между мышцами и кожей неприятный холодок пробежал.
   - Всякое... дед с самого начала не верил, что эсса спокойно отдадут половину долины... особенно найденный рядом с ними "колодец". Это знаешь, что такое? - спросила она, явно желая похвастаться тем, что сама узнала недавно. - Это столб Солнечного камня, на поверхность такая макушка выходит...
   Северянка поспешила к Киаль. Ту мало занимали дела торговые и тем более - добыча Солнечного камня.
   - На мой век хватит, - говорила она. - Дед еще когда сказал - наверное, вас просто подставили, чтобы северянам удобнее было, - пожала она плечами в ответ на тревогу заложницы.
   - А что же с нами обоими будет? - растерянно спросила девушка.
   - Разве тебе есть, о чем беспокоиться? Тебя никто не обидел.
   - Я видела лед высоко в горах - тонкий, он покрывает холодные лужицы, или блестит на стенах пещер. Гостеприимство южан не прочнее подобного льда, - сказала северянка Чинье после разговора с Киаль.
  
   Случайная встреча с тем, с янтарными глазами, дала последний толчок.
   - Я не могу оставаться здесь, - сказала девушка Чинье. - Я боюсь. Мне каждый миг чудится за спиной шепот - а может, и правда вас послали сюда, замыслив нечто иное? Каждый куст, каждая тень шепчут об этом. Это все юг, на севере все прозрачно и ясно. Я не могу тут остаться. Ты мне поможешь?
   - Помогу! - сказала Чинья. Она беспокоилась об одном: под умелым руководством Киаль северная мышка расцветала с каждым часом. И что-то больно заметно меняется ее лицо, когда она вспоминает о старшем внуке Ахатты. Еще не хватало...
   - Конечно, я тебе помогу! - сказала вышивальщица со всем пылом души.
  
   Провианта и прочего необходимого для пути Чинья запасла много - целую корзину. Для удобства припасы сложили в кожаный мешок.
   - Вот! - Чинья, довольная, словно досыта накормленная и поглаженная кошка, развернула на полу перед Этле кусок полотна, где была грубо намалевана карта. Северянка быстро присела рядом.
   - Смотри, - палец Чиньи бродил по линиям: - Тут поначалу стороной объехать надо, чтобы не через весь город. Не бойся, выедешь рано утром, никто не остановит, прохожие случайные тем более. Потом на хорошую дорогу свернешь, вот сюда...
   - А что за клякса тут нарисована? - перебила Этле.
   - Это озеро, а не клякса. Вот тут короткая дорога, если сумеешь свернуть на нее, напрямик отправишься. А если нет - придется озеро огибать, долго. Но не заблудишься, не бойся.
   - А поточнее ты рассказать не сумеешь?
   - Разве я там была? Соседа попросила, он и нарисовал. Завтра и...
   - Погоди, - северянка отстранилась, прикусила губу. - Ты очень легко решаешь все, будто о пустяке речь идет. А на чем я поеду?
   - Я тебе грис присмотрела. Маленькая, серая, про нее особо не помнят.
   - Но ведь ты собираешься украсть ее, если я правильно поняла. К ворам у вас относятся еще строже, чем на севере, и мне неприятно...
   - Ай. - Чинья наполовину в шутку, наполовину всерьез рассердилась. - Вы приехали на своих грис или пешком пришли? Где скакуны ваши? То-то. Обмен, а не воровство. Маленькую, невзрачную - за двух отменных.
   Этле тревожилась все сильнее.
   - Послушай, я очень тебе признательна, не подумай плохого - но, может быть, вся наша затея просто глупа? Не знаю уж, опаснее остаться или бежать...
   - Конечно, остаться! - возмутилась Чинья. Ее причудливые серьги, украшенные непрозрачными зелеными камешками, согласно звякнули.
   - Ты сумеешь передать моему брату письмо?
   - Будь я мошкой - смогла бы. Его же стерегут, глупая. Думаешь, он не поймет?
   - Я думаю... думаю, что совсем запуталась, - Этле сникла. - Я не хочу оставаться тут, даже если меня пообещают сделать преемницей Лачи и сдержат слово... мне тревожно, мне душно, и я не представляю, как правильно поступить. Чинья, тебе-то я верить могу? - она впилась взглядом в лицо южанки. Та безмятежно, хотя и чуть обиженно встретила этот взгляд.
   - Я же тебе помогаю.
  
   Дом они покинули заполночь. Для Чиньи все происходящее было чем-то вроде игры - на взгляд Этле, по крайней мере. Да, осторожности и ловкости ей было не занимать. Но уж больно она гордилась и ловкостью своей, и сообразительностью.
   Их и вправду никто не задерживал - грис привязана была снаружи; Чинья выпросила ее у Киаль под предлогом нужды в перевозке. А через ограду девушки перебрались легко, хоть и пришлось исцарапаться. Воины-синта охраняли дом, но им не пришло в голову обратить внимание на короткий, едва уловимый шорох в кустах. Если вор и завелся в Астале, сюда он не полезет точно.
   Вскорости девушки были на дороге, ведущей за город. Пусто - и слабые блики лежат на дорожных плитах. Клочковатые облака выглядели чудовищами, вышедшими на охоту в небесных просторах.
   - Давай, - сказала Чинья, вытаскивая из мешка клещи и нож.
   Серебро браслета долго не поддавалось, но наконец Чинья, вконец рассерженная на кусок металла, освободила от него руку северянки.
   Сила зашуршала, облегченно разворачивая невидимые крылья.
   - Послушай, - Этле придержала повод грис, - Я очень прошу - идем со мной!
   - Нет, - Замотала головой Чинья.
   - Ну пожалуйста! Пойми, тебе нельзя обратно!
   - Я... понимаю, что тебе страшно одной...
   - Мне страшно. И тебе страшно, поэтому и не хочешь, - Этле наклонилась к ней: - Но ведь узнают!
   - У меня мать...
   - Думаешь, ей будет легче, если тебя убьют?
   Чинья побледнела, потом залилась темным румянцем и опустила голову.
   - Ну ты просто дура! - не выдержала северянка. - Надеешься, тебя пожалеют там?
   - Мне незачем идти с тобой. Тут моя земля.
   - Прощай тогда, - чрезмерно сухо сказала Этле, украдкой оглядываясь на лес. - Благодарю за помощь - если представится случай, я обязательно окажу тебе ответную услугу. - С громким протяжным криком пролетела сова; девушка вздрогнула, торопливо сунула руку за пазуху: - Вот, возьми на память... - Протянула маленький диск, бронзовый, с позолоченными краями - на нем танцевала чеканная фигурка женщины с цветами в руках, в уборе из перьев.
   Чинья приняла дар и некоторое время смотрела вслед невольной подруге. Потом довольная улыбка тронула ее губы - северянка не понимает ничего. А Чинья - будет, как прежде, значима в доме Тайау.
  
   Это утро показалось прохладным - против обычного. Айтли проснулся очень рано, когда небо едва начинало светлеть, и лежал, глядя в потолок. Когда стало совсем светло, понял, что уже не уснет, и потянулся за одеждой. Услышал голоса.
   - Если вы не устережете и его, - говорили снаружи, у изгороди, - То я даже не берусь сказать, что с вами будет.
   - Но, али... - прозвучало громко, и перешло в невнятные оправдания. Айтли напрасно напрягал слух.
   - Мне плевать, откуда она сбежала. Хоть из самой Бездны. Стерегите мальчишку!
   Айтли вскочил и высунулся в окно, рискуя застрять, успел увидеть мелькнувшую на дорожке высокую плотную фигуру. Кажется, видел этого человека раньше...
   Отступил назад. Сел. Вновь поднялся, шагнул к окну, кликнул стражников.
   - Чего тебе? - прозвучало довольно злобно.
   - Что с моей сестрой?
   - Заткнись и сиди тихо. Из-за вас... - дальнейшего он не понял наполовину, южные ругательства были, пожалуй, богаче северных. Высказав все, что было на сердце, стражник вернулся к себе.
   Айтли сел на пол, бездумно царапая ножку кровати. Этле. Что-то случилось? Всегда были одним целым... Радость, что сестра сумела сбежать, сменялась ужасом - одна, как она доберется до поселений? И... как ее встретят дома? Хмурое худое лицо Белой Цапли предстало перед глазами. И Лачи, ровный тягучий голос... А ведь Этле могут вернуть. Или ей вечно прятаться? На севере - невозможно.
  
  
   Она мчалась по лесу испуганной ланкой, росчерком светлым, капелькой, что срывается с неба, когда ворон ночи гонится за ней, разинув клюв. Лоскутья страха оставались висеть на ветвях - ее страха, того, что испытывала и того, что она создала для людей - для погони.
   Об одном позабыла - не только люди были ее врагами.
   Погоня, горячие тени - опоздали, не вовремя спохватились: она выиграла у них целые сутки. Но те, что шли по ее следу, знали, как искать одинокую светлую капельку, и если сбивались с верной тропы, не сбивался один - летящий между стволами, сквозь сплетения веток черный тяжелый зверь.
   Сильное тело не хотело сдаваться усталости; хотя грис могли бежать быстрее его, не умели лавировать в зарослях, мгновенно меняя направление.
   - Она уже в Уми, наверное, - выдохнул один их охотников, когда остановились для короткого отдыха.
   - Нет. Прямые дороги для девчонки закрыты, обходных северянка не знает. Чинья сказала ей только самое общее - сама вряд ли покидала Асталу.
   Прерывистое дыхание, и юноша поднимается с земли, на которой мигом раньше стоял черный массивный зверь. Не хочет оставаться на месте, хоть и вымотался изрядно.
   - Погоди, - Къятта прикрывает глаза, кладет руку ему на плечо. Остальные тоже устали... но уж лучше свалиться потом, чем проклинать себя за глупость и лень. Остальные ждут, что он скажет - отдыхать или снова нестись, будто одержимые нихалли.
   - Вперед.
   У поворота к небольшому озеру сжалился-таки над спутниками, разрешил разбить лагерь. Судя по едва уловимому следу в воздухе и редким отпечаткам копыт грис, Этле не смогла вовремя миновать озеро и теперь вынуждена будет его обходить. А дороги тут нет - одно название, старая звериная тропа.
   - Я разведаю, чтобы не потерять след, - вызвался младший брат. В глазах - ярость напополам с азартом.
   - Иди, зверушка, - Къятта не сумел сдержать вздоха. Сейчас его точно не остановишь... он скорее утопится в озере, чем останется сидеть, сложа руки.
   - Я тоже! - вскочил самый молодой из охотников. Къятта кивнул - идите оба...
   Юноша-синта ловко проскальзывал среди лиан и лап колючего кустарника, гордый выносливостью своей - впереди был только черный энихи, которого тоже гнала вперед сила юности. На сей раз они двигались быстро, однако не столь стремительно, как раньше - и, увлекшись погоней, заходили все дальше, позабыв, что намеревались только разведать путь.
   Энихи-оборотень миновал брошенную Этле завесу - он просто не понял, что это такое, она ставилась не на зверя, а на охотника. Но юноша-синта в летел в детище северянки-уканэ с разбегу.
   Ужас упал на него клейким пологом, сетью гигантского паука - юноша вскрикнул, рванулся назад, снова жалобно закричал, запутавшись в невидимой сети - и, углядев в зарослях перед собой сверкнувшие алым глаза, исхитрился порвать паутину. Перекатился по земле вбок, слыша дыхание огромного зверя, со всей силы швырнул два дротика в мохнатое тело чудовища.
   Полный боли вопль был последним, что он услышал - умирающий зверь успел-таки прыгнуть.
  
  
   Девушка поцеловала голубя перед тем, как разжать руки. Письмо - клочок тонкой кожи - надежно привязано к лапке. Жаль, только два голубя у нее, два остались у брата.
   Голубь описал полукруг над головой девушки и легко устремился на север.
   Этле поглядела на озеро, по берегу которого ехала уже долго, задумалась - как наяву представила, что на край каменного карниза садится птица, воркует, важно вышагивая туда и сюда. Руки человека снимают с ее лапки крохотный сверток...
   А что потом?
   Правдой ли были слова южан о замыслах дяди и прочих? Или она совершила глупость?
   При мысли об этом холодная змейка проползла по сердце, лизнула его раздвоенным язычком. Тогда Айтли... но нет же, единственного оставшегося заложника они будут беречь.
   Через день Этле отправит второго голубя. А сама тем временем доберется до Уми... путь нарисован, провизии много, ни один зверь не тронет уканэ. И даже южане уйдут с ее тропы.
   Этле потерла руку чуть выше запястья - привыкла к браслету, кажется порой, что не хватает чего-то. Если Киаль ничего не напутала, если дядя и вправду... то он остановится, не посмеет. Почему так легко думать худшее о родных? Почему поверила сразу?
   Этле положила обе руки на седло фыркнувшей грис и так замерла, ловя невидимые паутинки леса, сплетая из них очередной полог-защиту. Легкий, как паутинный шелк, полог - силы надо беречь.
   Снова кольнула мысль о брате, но девушка досадливо мотнула головой, прогоняя ее - сейчас надо подумать о защите. Оставшегося заложника будут стеречь, как одноглазый оберегает свой уцелевший глаз. Ты прости, сказала она беззвучно. Тебе трудно... но я постараюсь помочь нам обоим.
  
  
   Когда раздались - один за другим - полные боли крики, за оружие схватились все, кинулись к лесу. Къятта был первым - и все же успел приказать двоим: оставайтесь и ждите. Он и зверя заметил первым, и подал знак остальным - замрите; а сам кинулся вперед.
   Им недолго пришлось бежать - скоро они услышали шорох папоротника; ветки ломались под тяжестью зверя. Энихи приплелся к лагерю, орошая кровью траву. Возле лопатки торчал обломанный дротик, и рана была на боку. Лег возле ног старшего, прижал уши, дрожа, глаза испуганные.
   - Успокойся, малыш, - прошептал молодой человек, проводя рукой по густому меху, - Все хорошо.
   Если бы. Дротик зазубренный... у самого позвоночника. Если неправильно повернуть, мальчишка навсегда потеряет способность двигаться. А целителя энихи не подпустит...
   - Все хорошо, не бойся, - шептал, гладя по голове, почесывая за ушами огромную кошку, а пальцы другой руки осторожно нащупывали, как именно повернут дротик; прикидывал, как его вытащить. Больше никого в мире не существовало.
   Зверь тихо застонал - мягкий глубокий звук, похож на мяуканье. Страшно ему, чувствует - плохая рана. С человеком было бы проще, но ему сейчас нельзя перекидываться, погибнет наверняка.
   Но - и хищник понимает, терпит. Пришлось делать разрезы - шкура энихи прочная, шерсть густая. Но просто так не достать острие. Очень ласково говорил с ним - когда братишка в человечьем обличье, такого нельзя позволить: невесть что о себе возомнит, или попросту разозлится. Слова, которые, пожалуй, ни разу в жизни не произнес, просились с языка сами.
   Осторожно потянул дротик, молясь Бездне, чтоб не обломился острый зубец.
   Едва заметил, что мимо пронесли тело юноши-синта. Кусочком сознания испытал сожаление - совсем молодой... хоть и не в меру горячий был. Нетрудно сообразить, что произошло - северянка уже не один полог соорудила, прикрывая побег. Перевел все внимание на прерывисто дышащую огромную кошку.
   Некоторое время энихи лежал неподвижно. Кровь стекала по черной шерсти - ладно хоть тонкой струйкой, не фонтанчиками.
   - Перекидывайся! - мягко, но нетерпеливо проговорил старший. Вздрогнули уши зверя, но сам он не шевельнулся.
   - Ты слышишь меня. Давай. Сейчас.
   Огромная кошка вздыбила короткую гриву, приподнялась, припала на передние лапы, сжалась, готовясь к прыжку. Судорога прошла по телу - и через миг оно было уже человеческим.
   Кайе оперся на руку, согнув ее в локте - лицо исказилось от боли. Опустил голову. Старший поддержал его.
   - Я скоро стану прежним, - проговорил юноша, нe поднимая лица.
   - Конечно. Пробуй подняться, я помогу.
   - Я скоро уже... правда!
   Вскинул глаза - темные, большие - просящие. У старшего холодок по спине пополз. Хотел что-то сказать, но проглотил слово, не успев открыть рот. Вот как ты все понимаешь, зверек. Не буду разубеждать. Не стоит.
   - Идем. Недолго. Держись за меня.
   - Нет, я... сам, - отстранил руку, словно каменный весь. Больно - а боится дернуться, показать эту боль. Нет, не ее - слабость. Не только старшему - себе самому.
   - Идем, не глупи, - поддержал, чувствуя напряженные мышцы. Кровь потекла сильнее.
   Синта-охотники наскоро соорудили шалаш, накидали внутрь мягких веток.
   Довел до шалаша - навстречу уже спешил единственный умеющий лечить; он помог лечь, осторожно принялся осматривать раны. Та, что на боку, оказалась простым разрезом, только крови много. Вторая куда серьезней - глубокая.
   Целитель встретился взглядом с Къяттой, и тот поднялся:
   - Сейчас ты будешь спать. А потом я за тобой приду. - Къятта разговаривал нарочито спокойным тоном, словно с ребенком... или животным. Сейчас иначе нельзя.
   Еще раз взглянул - лицо почти полностью скрыто в изготовленной наскоро подушке, короткая густая прядь на щеке - и вышел.
   Над головой сплетались ветви - совсем как в стенах шалаша, только тут сквозь них проглядывало синее-синее, темное небо.
   "Он испугался остаться калекой... звери убивают ненужных. Даже вожаков. А он..." - встряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. Заодно спугнул вечернего мотылька, вившегося возле щеки.
   Обратился к угрюмым охотникам:
   - Хватит. Возвращаемся.
   Велел отдыхать пару часов, потом быть готовыми. Наблюдая, как собираются в путь, сам не прикоснулся ни к чему. Прислушивался - не донесется ли звук из шалаша? Остаться тут на ночь - может, и стоило бы. Мальчишке станет получше... если станет. Целитель не больно умелый, Къятта набирал загонщиков, а не лекарей. Наконец решил - да, едем сейчас. Никому из синта его сомнения не были ведомы.
   Зашел в шалаш, осторожно провел рукой по щеке младшего. Тот вздрогнул во сне, вызванном зельем, и не сразу открыл глаза.
   - Мм?
   - Скоро отправимся в путь. - Как чувствует себя, не стал спрашивать. Травы смягчили боль, пока не шевелится, все не так плохо. А потом... видно все, что уж тут спрашивать. Если не можешь помочь - молчи.
   Мы не сможем ехать вдвоем на одной грис, думал Къятта. Он уже не ребенок - животное просто не выдержит, разве совсем недолго. А сам... хорошие целители дома, в Астале. Да и они... Услышал, что младший что-то говорит полушепотом, склонился к юноше. Тот вновь шевельнул губами:
   - Я доеду. Смогу. Лучше сразу... потом сделай, что нужно.
   - Ты прав. - Неохотно сказал. Если рана воспалится, он просто умрет в лесу. А скорый путь домой, пусть не такой бешеный - должен выдержать. Он постарается.
   - Ты прав, - повторил очень зло.
   Что ж... вожак тот, кто сильнее. Но подле вожака слабый стоять не будет. Мальчишка скорее вывернет себя наизнанку, но не покажет слабости.
  
   Охота закончилась, и Къятта дорого дал бы, чтобы ее не было вовсе. Он не сомневался, что северянка погибнет, в чаще или от рук своих же - и наплевать было на нее. Дорога обратно показалась очень короткой - а ведь ехали медленнее. Младший сам торопил - быстрее... не ради целителя. Его приходилось привязывать ремнями к седлу - иначе упал бы.
   - Надоело так... я же не груз, - едва слышно сказал, единственное за все время пути. Да, недолгим путь показался, но вымотал как никогда. Когда миновали первые поселения, Къятта испытал облегчение и радость - а уж когда показались окраины города... Хорошо хоть дом стоял с этой стороны - не пришлось ни объезжать город по дуге, ни появляться у всех на виду.
   Передал младшего на попечение служанок матери, а сам не мог найти себе места. Мальчишка скоро поправится... а потом-то что?
   Пытался найти успокоение рядом с Улиши, забыться, благо тело ее - сладкий мед и хмельное питье, и она рада была возвращению избранника... но все равно внутренним взором видел глаза - растерянные, испуганные, просящие - полные готовности умереть. И не просто готовности... сам он - убил бы?
   Что-то хрустнуло.
   - Ай! - вскрикнула Улиши, и Къятта отшвырнул ее, не обращая внимания на слезы, катящиеся по щекам молодой женщины, на неестественно выгнутую руку, которую она держала на весу. Сломалась, отрешенно подумал он. Какие хрупкие кости - теперь неделю как минимум до нее не дотронуться...
   - Что ты? Зачем? Помоги мне! - плакала она.
   - Замолчи, самка ихи! - Поднялся, не глядя на нее, откинул назад тяжелые волосы, шагнул к дверному пологу. Бросил на женщину косой взгляд, кликнул слугу, велел привести целителя.
   Пошел прочь от нее.
  
   Куда? - думал, шагая по коридору. Младший скоро поправится... но страшнее всего сейчас оказаться с ним рядом, и снова... быть вожаком. Или позволить ему бросить вызов.
   Дым шеили... темный напиток айка. Не помогало ничего. А может, и помогало, кто знает, как было бы без всего этого. Огромная золотая луна ползла по небу, задевая верхушки деревьев, отчего те качались, и подрагивала сама. Огромная - а ведь должна идти на ущерб. Сгинь, сказал он луне, и та послушалась, пропала за деревом. Это насмешило, но ненадолго. Он встал и не отходил от окна, надеясь, что ветерок унесет неприятные мысли. Но они крутились вокруг, свисали со стен и потолка паутиной.
   Ты нужен мне, малыш. Я и сам не знал, насколько. Неважно, сила в тебе или слабость - даже стань ты калекой, я любил бы тебя. Но ты не поверишь.
  
  
   Чинья не думала, что он станет с ней разговаривать. Когда Къятта пришел, только забилась в угол, поскуливая, словно едва родившийся зверек.
   - Он едва не погиб, - сказал Къятта, останавливаясь возле девушки.
   Поскуливание оборвалось полувсхлипом-полувизгом, Чинья втянула голову в плечи и замерла.
   Но тот сказал неожиданно мягко, без тени насмешки:
   - Я благодарен тебе. С твоей помощью он стал почти прежним... не знаю, надолго ли.
   Присел рядом с ней, положил пальцы на запястье Чиньи, будто хотел сосчитать удары ее сердца.
   - Скажи, почему северянка сделала эту глупость?
   Из горла девушки вырвалось нечто нечленораздельное, и она замотала головой. Къятта продолжал, настойчиво, добиваясь чего-то непонятного Чинье:
   - Она оставила своего брата. На что рассчитывала? Или они были в ссоре?
   Но Чинья только мотала головой и вздрагивала. Со вздохом южанин поднялся. Почти с жалостью взглянул на девчонку и вышел.
  
   Отыскать виновницу побега северянки труда не составило - покаянно пришел сосед Чиньи, рассказав, что он рисовал карту, служанки припомнили, как девчонка сновала туда-сюда, собирая припасы. И грис она выпросила, и сейчас диву давались, что никто не заподозрил неладного. Да и сама она даже слова не сказала в собственную защиту - в домике матери сидела, как в норке, пока за женщинами не пришли. До последнего, кажется, не верила, что все это - всерьез.
   Киаль испытывала не злость - обиду.
   - Мы же все дали ей! - горько и недоуменно говорила каждому родичу. - Им обоим!
   - Да замолчи ты! - сказал наконец Къятта.
   На сей раз под этой крышей собрались не только домочадцы Ахатты - все взрослые, принадлежащие Роду - те, кто пожелал придти. А пожелали почти все. Случай неслыханный - среди "своих", взятых под руку Рода, встречались нарушители закона, но никто и никогда не предавал покровителей - да еще тех, о милости которых просил совсем недавно. Что Чинья умрет, и речи не шло - само собой. Кроме матери, у нее не было родственников - жаль. Осталось решить, как именно умрут обе - даже мать должна получить нелегкую смерть. За то, что вырастила такую дочь, что позволила ей, не уследила... Одна из женщин предложила вывести их в круг и убить там - пусть видят все. В круге нельзя сделать смерть очень медленной, возразили ей. А эти - особенно Чинья, мать еще куда ни шло - заслужили смерти не только жестокой, но и весьма долгой.
   Неожиданно старший внук Ахатты сказал: нет. Ни круга, ничего такого не будет. В конце концов, она моя полностью, и решение приму - я. И, сквозь зубы, ожидая возражений, обронил: мать Чиньи будет жить. Будет работать где-нибудь на окраине, и это все. Взгляд его - светло-желтый - был сейчас таким же яростным, как у младшего, когда тот отстаивал свою собственность. И возражений так и не прозвучало.
  
   К подножью Хранительницы Чинью привел вечером - один, без синта или иных сопровождающих. Та безучастно шла рядом, бежать не пыталась. На полдороги остановился, развернул ее к себе, спросил, глядя в глаза:
   - Зачем ты вернулась?
   Та опустила лицо и помотала головой. Тяжелые кольца волос будто клонили голову к земле - так и шла дальше, не поднимая лица. На ступенях их уже ожидали служители, готовые принять девушку. Он отдал приказ одному из них, и тот повиновался; скоро вернулся с чашей, подал Къятте, не в силах согнать с лица удивление. Тот не обратил внимания на служителя - хоть бы тот явился синий в полосочку, все равно. Смотрел только на Чинью.
   - Пей! - протянул ей чашу. Девушка протянула руку, но та задрожала - не удержит. Тогда он прислонил чашу к ее губам. Чинья едва не захлебнулась, делая глоток - спазмом пережатое горло не принимало питье; но второй глоток вышел легче, и скоро она уже пила покорно, из чужих рук, будто собственные ее не были свободны. Потом подняла голову, вытерла случайную каплю над верхней губой. Огляделась - зрачки больше радужки. Еще ближе придвинулась к единственному знакомому здесь человеку.
   Служители стояли рядом, одинаковые в черно-белых длинных одеждах с вытканными на подоле языками пламени. А Чинья вцепилась в его запястье, намертво; пальцы можно разжать, но зачем? Глаза девушки, уже замутненные дурманящим напитком, смотрели в небо. Она почти не дрожала - только изредка крупная судорога сводила тело... и оно тут же расслаблялось. Скоро Чинья совсем успокоится - велика власть айка.
   - Пошли, - потянул ее за собой. Вверх по ступеням.
  
  
   Вечер пришел слишком быстро. Рваные, неприятные облака грязно-бурого цвета, теплый ветер, пахнущий болотными испарениями...
   Держал на ладони бронзовый кругляшок. Танцующая фигурка, радостно вскинутые руки, перья на голове. Орнамент из птиц по краям. На подвеске была только пыль - кровь не попала. И не пострадал вычурный чеканный узор.
   И цепочка легко порвалась под пальцами, когда нагнулся снять украшение с шеи мертвой.
   Пусто вокруг, и на стене чужого дома солнечное пятно.
   Он видел эту подвеску у северянки. Недорогая, таким не расплатиться за помощь. Значит, та подарила новообретенной подруге... трогательный жест, ничего не скажешь. Вот тебе на память безделица... пока ты жива. Едва не ударил подвеской о стену, с силой - чтобы искалечить фигурку-танцовщицу. Едва удержался... вдохнул глубоко. Такие выходки больше пристали младшему. Но тот еще не поднялся с постели, хоть и вне всякой опасности. Зашагал быстро - к Дому Светил, к маленькому пристрою его.
   Стражники-синта, двое, скрестили было копья при виде приближающейся фигуры, но узнали, и он вошел беспрепятственно. Живая изгородь... розы цвели, приторно-сладко, нежно. А северный мальчишка прячется в каменный короб, наружу выходит лишь ночью. Эсса... акольи, крадущиеся по ночам, трусливые, злобные. Акольи боятся дневного света и воют громко только собравшись стаей.
   Чувствовал - мышцы лица неподвижны, будто не лицо, а маска из твердого дерева. Нехорошая маска... при виде ее северянин вскочил. Къятта не стал приближаться к нему - акольи стоит держать на расстоянии хлыста, они даже стрелы не заслуживают.
   - На! - швырнул на покрывало подвеску.
  
   Айтли не успел испугаться - южане двигались слишком быстро, не сразу сообразишь, что зачем. К тому же червячок навроде орехового ворочался, жевал сердце беззубыми челюстями. Когда гость вскинул руку, Айтли только моргнул удивлено. А потом заметил подвеску - бронзовая, веселая, смуглое солнышко на покрывале. У юноши вмиг все замерзло внутри.
   - Этле... - едва шевельнулись губы.
   Южанин повернулся к выходу, черная коса дернулась ядовитой змеей.
   - Стой! - шепотом, но таким - будто отчаянный вопль. - Что с ней?
   - Не знаю, - вышел, не оборачиваясь, только золотое кольцо у основания косы блеснуло напоследок невыносимо ярко.
  
   Сердце подсказывало - жива. Но подвеска - откуда?! Айтли рванулся следом, в коридоре было уже пусто; северянин выбежал на ступеньки, увидел мелькнувший силуэт у живой изгороди - через миг плети дикой розы скрыли южанина. Юноша побежал следом, едва не натолкнулся грудью на древко копья, выставленного одним из синта. Опомнился.
   "Крылья мои слабеют,
   Вижу солнечный дом, там рады каждому гостю.
   Далеко земля остается -
   Только белый цветок растет у порога,
   Только золота зерна плывут по воде..."
  
  
   Глава 22
  
   Тейит
  
   Ила, в которой поначалу чудилась суровость, оказалась чудесной сказочницей - не зря ее поставили нянькой при детях. Она и Огоньку рассказывала сказки, правда, с оговоркой - было ли, а может, и нет? Были они смешные, были и страшноватые. Больше всего пугала такая сказка:
   Однажды пожилая пара подобрала возле озера девочку-заморыша, и приняла под свой кров. Когда наступил праздник урожая бобов, все оделись нарядно и собрались на площади, а девочку прогнали - она была одета в лохмотья. Тогда девочка обиделась, стала змеей и сожрала всех жителей и солнце впридачу. Но молодой воин, которого по случаю не было в селении, копьем проколол ей брюхо и выпустил наружу людей и солнце, а змея скинула кожу и распалась на тысячи мелких змей, и теперь они ползают повсюду и мечтают собраться вместе.
  
   Ила не могла подолгу отлучаться от детей - своих подопечных, но все же свободного времени у нее было вдосталь; благо, дом вести не приходилось.
   - Руки скучают по чему-то домашнему, - как-то призналась она. - Тут и кормят досыта, и комнату приберут, только знак подай - а не то...
   Этого подросток понять не мог - впрочем, и не пытался. После невозможности умыться, плохо пахнущих шкур, неаппетитной на вкус и на вид еды жизнь в Ауста казалась верхом блаженства. А что делать ничего не обязан - так можно вздохнуть облегченно, и занятие себе по душе найти.
   - Смотрю, ты среди бедняков знакомства завел, а кроме них - только Атали. Не дело, - призадумалась как-то Ила, добавила:
   - Если что, за советом или за помощью через полгорода не побежишь, да и будут ли они, совет либо помощь? Пожалуй, стоит тебя с Кави свести - он, если что, позаботится.
   Огонек поблагодарил вяло, и больше из себя ничего выдавить не сумел. Хватит, обзавелся как-то одним защитником... Но Ила если и заметила, что подросток особого восторга не проявляет, знания своего не выдала. Взглянула на солнце - уже низко у горизонта, пожалуй, пора - и самой скоро надо быть на месте, едва-едва успеют.
   На половине пути остановила:
   - Что считаем тебя внуком Лиа - не говори. Не надо пока.
   Они прошли через двор, под арку - на другую сторону уступа. Здесь Огонек ни разу не был - отпугивали суровые лица мужчин, стоявших на страже у арки. Илу они пропустили свободно, а Огонек постарался смотреть только ей в затылок - все еще робел перед людьми, в которых чувствовал жесткую силу.
   На зов Илы из-за полога-двери показался человек, еще не достигший среднего возраста, хмурый, тонкокостный - но, видимо, сильный, с волосами, собранными в узел по-северному. На щеке человека темнел старый шрам - присмотревшись, Огонек недоуменно узнал в нем знакомый уже знак Бездны.
   Зачем? Или почему?
   Знак не походил на татуировки южан, да и слышал, что совершившим святотатство ставят клеймо на лицо - раскаленной медью. А это был след от чего-то острого. На всякий случай Огонек шагнул поближе к спутнице - больно уж неприветливо глядел незнакомец.
   Да Ила же его сестра, сообразил чуть погодя. Ростом ниже намного, но лицо - похоже, насколько женщина тридцати с небольшим весен может походить на мужчину тех же годов.
   - Мы близнецы, - по-девичьи хихикнула Ила, угадав его мысли. - Есть еще один брат... он далеко отсюда.
   - Сразу трое? Так не бывает, - уверенно сказал Огонек. Заметив, какими понимающими улыбками обменялись взрослые, смутился, но решил отмолчаться - если и совершил глупость, потом как-нибудь сознается в этом.
   - Лиа учит его. Помоги, если вдруг этот мальчик обратится за помощью, - сказала женщина, и Кави внимательно поглядел в глаза полукровке - пронизывающий взгляд; потом всего его осмотрел, и, наконец, кивнул.
   Огонек, оказавшись рядом с братом Илы, словно стал рыбой, очень маленькой и очень глубоководной. На юге только от Киаль да Кайе заботу видал, а от всех, кто старше - угрозу или равнодушие. К счастью уж на Къятту ни Кави, ни остальные его приятели не походили нимало. Окажись подобное сходство - и разбираться бы ни стал, хороший ли человек, убежал бы из Тейит в лес подальше. В лесу порой голодно, грязно, мошкара - но совсем не опасно. Подумаешь, пауки ядовитые или тахилика - всего лишь неразумные твари...
   Ила не стала задерживаться - скоро попрощалась, поманила Огонька за собой. С радостью поспешил в арку. Уверен был, что Кави прекрасно заметил его испуг - если уж Ила заметила! - и посчитал мальчишку трусом невероятным.
   "Я еще докажу!" - подумал он, вновь оказавшись на улице.
   Однако пару дней спустя набрался смелости - заглянул к Кави. Не прогнали; понемногу освоился.
   Кави жил в узком длинном доме, примыкающем к стене, которая ограждала центральный квадрат. Дом был один, но много входов - и комнаты стенками отделялись одна от другой. Воины, внутренняя стража. Комнату с Кави делил молодой воин по имени Кираи, а соседями были еще двое - один, с виду ровесник Кираи, но с седыми висками, Шику и второй - постарше, со шрамом, пересекавшим лоб и переносицу. Огонек побаивался этого человека, хоть не слышал от него ни единого слова.
Слыхал, что шрам ему оставили южане в некой стычке - но вот при каких обстоятельствах, не говорил никто.
  
   **
  
Кели почти сравнялось тринадцать, но ростом он не вышел - да и ходил, согнувшись, опираясь на палку. Неправильно срослась сломанная несколько весен назад нога. Редкие волосы зачесывал в хвост, как взрослый - отчего смешно торчали уши; зато глаза у Кели были круглые и любопытные. Огонька к нему привела Сули - и всю дорогу смотрела, будто извинялась за хлопоты. Кели встретил полукровку целителя с восторгом, к которому примешивался интерес исследователя, щедро сдобренный недоверием: ух ты, надо же, и такие бывают?! О себе он в этот момент не думал, и, кажется, возмутился, когда Огонек собрался осмотреть его. Это к нему, Кели, привели диковинку! Это он должен изучать и рассматривать! Однако ногу все-таки показал, и хихикал, вертелся, пока пальцы Огонька бегали по коже, ощупывая и словно вслушиваясь.
- Не дергайся ты! - говорил Огонек. Страшновато было испытывать ответственность за здоровье другого. Дикари... нет, не думал о них, как о людях. Жалел, но - как зверей, попавших в беду. А когда Иве помог - так лишь парой дней позже осознал, что натворил. А теперь руки немели - вдруг сделает что не так, и не то что хромоту не излечит, и вовсе ходить перестанет мальчишка?
   Мальчишка оказался довольно трудным пациентом - не столько из-за неправильно сросшейся ноги, сколько из-за непоседливости и смешливого недоверия к Огоньку.
   А тот перестал спать ночами, видя перед собой его скрюченную ногу, и прикидывал, как сделать и что - кости не изогнуть, не ломать же заново?!
   Но под его Силой и кость поддавалась, на самую крохотную малость становясь мягкой, уступчивой.
На исходе двенадцатого дня Кели, наконец, преодолел расстояние от стены до другой без палки. И долго хмыкал после этого, недоверчиво взирая на светящегося гордой тихой радостью Огонька и на собственную счастливую до беспамятства мать - ее не спустило с небес на землю даже признание полукровки в том, что он сделал все, что мог - сын навсегда останется хромым... хоть и способен отныне ходить сам.
   "Похоже, более сильные целители сумели бы его излечить", - хмуро думал подросток. "Только зачем им?"
   И старался наверстать все, что, по его мнению могли, но не делали другие... забывая о том, что Тейит - большая, привязываясь к тем, кому помогал и, по сути, не покидая пары кварталов. Вниз, на поля, Лиа пока не брала его. Важно было одно - он важен и нужен.
  
   К Тейит привык незаметно - она не ошеломила яркостью так, как когда-то Астала, да и Огонек пришел сюда отнюдь не перепуганным ничего не соображавшим зверьком. Он сам рвался на север... сейчас казалось странным, что сумел уговорить и Седого придерживаться северного направления. Впрочем, порой спускался с высот на землю - дикари считали его чем-то вроде высшего существа, по всему, оттого и слушали... И вновь начал испытывать пренебрежение, когда говорили о них. Порой стыдился этого - разве не Белка совала ему в руку вкусного по ее мнению жука или съедобную шишку? Разве не Седой поделился шкурами - своей добычей? Разве не кормили его остальные? Старался думать о чем-то другом.
   Жуки...
   Здесь была иная еда, нежели на юге. Много злаков... густые и жидкие каши, супы из вареных зерен с добавлением трав. Питательно, хоть и не так вкусно. Впрочем, напиток чуэй был точно такой же, и мясо птицы, и еще был тростник с мягкой сладкой сердцевинкой. А вот плоды тамаль, к которым привык на юге, составляли нечастое лакомство - деревья тамаль росли во влажных низинах.
   Счастье оказалось очень простым - ничего особенного, просто пушистый маленький зверек сидит на руках или в груди, и мурлычет...
   Он привык просыпаться от солнечного луча, падающего на льняную подушку. Привык шагать по каменным улочкам, уступами перепрыгивающим одна в другую. Привык слушать стук молоточков, скрип резцов, вдыхать запахи пыли и влажной глины, видеть пятна краски на руках красильщиков и как давно известное принимать, что черную делают из дерева хумату, красную - из ашиота, да мало ли красок! Красочными делали шионте, а простую одежду не красили, оставляли серой.
   В Астале постоянно видел грис, смешных и мохнатых, а тут их почти не было - небольшие стада держали внизу, и одежду шили больше из растительной ткани. Но шионте - всегда из шерсти.
   Сам удивлялся порой - как быстро. Засыпая, еще мог вспомнить, как сворачивался калачиком на пыльных плитах башни, а после - недолго - считал своим домом тот, просторный, с широкой верандой, выходящий в сад с огромными бабочками. Здесь не видел таких...
   А там, в племени Седого, разве не принимал он как есть сон среди остро пахнущих шкур и вороха трав, которые сам же и собирал?
   Есть ли я вообще? - спрашивал себя порой. Так много всего... и все проходит сквозь меня, словно свет через неглубокую воду, не задерживается.
   И возражал сам себе: но я нашел место, где меня любят, где принимают таким, как есть, где я по-настоящему нужен.
   Я хочу быть собой. Я хочу быть нужным, быть другом... я сумею, - повторял, словно заклятье - не вслух.
   Радушие Шима, Сули и прочих грело. А случайная встреча с Лачи или спутницей его, Саати, их беглый взгляд и улыбка подтверждали - ты необходим, ты единственный.
  
  
   Побывав в квартале гончаров, загорелся идеей: видел у них в изобилии фигурки животных. Приволок в Ауста большой комок глины, размял его и теперь пробовал свои силы в лепке. Не сказать, что хорошо выходило: грис получилась похожей на четырехногую индейку, туалью - на дохлый моток веревки... Атали зашла, когда он вдохновенно лепил припавшего на передние лапы энихи, прокралась в уголок и сидела тихо. Честное слово, зверь удавался... движением пальца чуть закрутил вбок его хвост, опустил голову... определенно, этой работы можно было не стыдиться. Зверь из темно-коричневой глины стоял на доске, как живой, только маленький - будто Огонек смотрел издалека. Вот-вот, и прыгнет... на кого?! Противный липкий комок пополз от желудка к горлу; одним движением Огонек смял в кулаке глиняную фигурку.
   Атали изумленно смотрела, как счастливая улыбка сменилась на лице Огонька страхом и неприязнью. А тот угрюмо поднялся, убрал в сторону доску и глину, ополоснул руки. Вопросительно взглянул на Атали.
   - Послушай, - она заметно смущалась. - Можно тебя спросить?
   - Ну, спрашивай.
   - Я не могу понять одной вещи. Тебя подобрали у дикарей, сбежавшего с юга. Оборванного... Ты же порой говоришь о том... южанине так, словно он тебе чуть ли не другом был.
   - Что? - в первый миг Огонек искренне удивился, во второй - ощетинился, заметив в глазах девочки до боли знакомое любопытство.
   - Лицо у тебя застывает, словно уносишься мыслями далеко-далеко... ты должен его ненавидеть. Я же видела шрамы. Ты не можешь испытывать к нему ничего, кроме ненависти... отвращения.
   - Почему? - усмехнулся мальчишка. - Потому что иное - неправильно? Когда бьют, надо чувствовать злость, когда гладят - мурлыкать?
   - Но я слышала слова Лайа - даже своим он опасен. Ты же смеялся вчера, когда вспомнил о нем. Светло так... А сейчас... - покосилась на доску.
   - Интересно, какой ответ ты хочешь услышать.
   - Знаешь, даже когда ты молчишь о нем, это весьма выразительно выглядит! - заявила девчонка. - Разве он стоит привязанности? Зверь...
   - А ты всегда знаешь, что стоит привязанности?
   - Знаю, конечно! - с вызовом сказала Атали. - Любой разумный человек знает, отчего возникает привязанность и почему она проходит.
   - Я и забыл, что северяне знают про все на свете!
   - Да ну тебя! - возмутилась девчонка. - Меня учили лучшие наставники Тейит, я часто разговаривала с мудрыми людьми. А ты...
   - Ты способна понять, как можно чувствовать многое сразу? Когда есть и за что благодарить, и за что ненавидеть?
   Нежное лицо девочки не просто побледнело - цвет его приобрел сходство с цветом молодой зелени.
   - Ты это серьезно?!
   - Я от тебя устал, - Огонек сжал пальцами виски. - Что снова не так? Южане хотя бы тем уже лучше, что говорят всегда прямо.
   И замер, глядя, как лицо девочки меняет цвет с зеленого на пунцовый.
   - Если ты был их игрушкой, то есть... он подарил тебе Силу за это?
   Огонек вскочил; теперь и он цветом лица напоминал спелый плод тамаль:
   - Да ты что, сдурела совсем??
   - Я не сказала ничего столь уж особенного! - с вызовом буркнула северянка. - Если ты жил там, должен был понять - им что мальчики, что девочки - все равно. И родня, или нет...
   Воинственный пыл Огонька пропал.
   ...Усмешка в янтарных глазах... там, далеко на юге. Усмешка - и грусть. Слова, сказанные как-то - "Къятта оберегает меня". Воспитывал с детства...
   Увядшим голосом мальчишка сказал:
   - Ах, вот как... понятно.
   И добавил:
   - Это естественно. Ты не убьешь того, кто почти равен тебе по Силе; а дети других Родов не всегда друзья - они тоже хотят власти. Я и не знал...
   - Мы как-то обходимся почему-то! - гнула свое Атали.
   - Они силу черпают из другого. Они другие, чем вы... У вас - камни и золото, у них - огонь в их же крови.
   - Ты споришь со мной просто для того, чтобы спорить!
   Огонек взобрался на подоконник, на место Атали, оперся подбородком о колено.
   - Знаешь... я не стану тебя разубеждать. Думай, как хочешь. Только... ты совсем не веришь, что другой человек может сказать правду - свою правду, от вашей отличную? Ты, такая нежная, такая правильная?
   Девочка привычно покусывала кончик косы, и губу заодно. Подошла, стала рядом:
   - Я тебя обидела? Прости. Но ведь они могли... всё.
   - Могли.
   Спрыгнул с подоконника, протянул руку:
   - Пойдем вниз.
   Атали защебетала, порхая вниз бабочкой и почти не касаясь ступеней.
  
  
   Атали считать другом не получалось - девчонка, со странностями и слишком обидчивая, да и относился все-таки настороженно - из правящей ветви. Хватит уже, насмотрелся. А вот Кели вполне сошел за приятеля - хоть и мал был, но бойкий. Когда сумел нормально ходить заботами Огонька, полукровка только диву давался, глядя на шустрого мальчишку. Гордился - если бы не он, Огонек!
   А Кели, несмотря на хромоту, на месте сидеть не любил. Из-за ноги толку на работах от него не было, и он помогал матери, не принимая всерьез насмешки ровесников. А в свободное время его от дома прямо потоком смывало. Огонька он привел к еще одной диковинке Тейит - на скальном выступе ветром, временем и руками людей создано было чудо.
   Вздрогнул Огонек, поняв, что из камня высунулся огромный орел и вот-вот склюнет посмевшую приблизиться мелюзгу. Перья на его шее топорщились, тяжелый изогнутый клюв чуть обломан на кончике. А Кели не испугался, беспечно показывая пальцем на ужасную птицу:
   - Видишь, там голова? Это Повелитель Орлов. Говорят, внутри она пустая, но выложена изумрудами. Потому и глаза у Повелителя горят иногда...
Огонек присмотрелся к пустым глазницам. Жутковато... а уж если полыхнет оттуда зеленым светом - и вовсе беги со всех ног.
- Я уж подумал - настоящая... Ну а там хоть кто-то бывал?
Кели вздохнул:
- Не получается... И боятся, по правде сказать. Говорят, там и летучие мыши живут, злые, с вооот такими зубами! Только они спят днем. Я бы залез... - он покосился на больную ногу, - Куда мне. Ну, может, ты сумеешь? Ловкий...
Огонек ощутил себя большим и сильным. Разве не приходилось ему лазить по камням у рууна? Только вот высота... Поднял голову, и голова закружилась, будто нарочно поджидала момента. Огонек подошел к скальной стене, хмурясь, потрогал ее. Страх... так и жить, позволив ему волочиться следом? Ничего не стоит бояться... Глянул через плечо - Кели взирал на полукровку уже с сомнением. А, ладно! - махнул рукой Огонек. Каменная стена - не пропасть, не веревочный мост. К тому же наклонная, если вниз не смотреть - и не понять, что внизу пустота.
- Ладно... Только как же туда лезть? Не у всех на виду же. А ночью сам говоришь - мыши...
- Так рано утром никто не ходит сюда! - заторопился Кели.
   - Что ж, я попробую, - солидно и чуть свысока сказал Огонек. И самому интересно, и Кели приятное сделать... да и прославится на всю Тейит. Уж по камням-то лазить - не привыкать.
  
На всякий случай выпросил у Атали веревку. Проснулся еще до рассвета. Страшновато было шагать по темному городу, по камню гулко шаги отдавались. Где-то далеко в горах выли акольи - далеко разлетались звуки; гремели сверчки в щелях изгородей и с едва уловимым ушами писком носились летучие мыши, напоминая о тех, что живут в каменной голове.
   Добрался, когда уже почти рассвело. Кели ждал в условленном месте - возле самой скалы.
   Возле Повелителя Орлов не оказалось больше никого - судя по всему, народ и так сюда не больно ходил. Вот и отлично, никто не помешает. Огонек примерился - и пополз вверх. К левой глазнице было не подняться, гладкий склон. А к правой - вполне, ветер выгрыз в камне довольно широкие ступени. Для ловкого и умелого не так трудно. А проще всего на веревке сверху - но это ж на какую высоту забираться, да и обходить долго! Показать себя умелым и ловким хотелось очень - ну, не покрасоваться перед хромым, конечно, так Кели и не завидует.
   Огонек лез, прижимаясь к скале, а ветер поддерживал сзади широкой ладонью - не налетал хлесткими порывами, просто клубился за спиной. Четыре человеческих роста - не особенно высоко... Добравшись до перьев на шее орла, засмеялся - и впервые вниз поглядел. Руки ослабели, и подросток поспешно перевел взгляд вверх, на огромный клюв. Вблизи тот не выглядел настолько уж правдоподобным, и все же столь близкое соседство пугало.
   Цепляться за каменные перья оказалось весьма удобно, и Огонек скоро оказался вблизи глазницы, повис, перегнувшись пополам, перевалился внутрь головы. Там было довольно темно еще - солнце вставало с другой стороны. Я сумел! - едва не выкрикнул во все горло. Сообразил, что не стоит привлекать внимание - вдруг кто услышит? Из мешочка на поясе достал крошечный светильник и кремень. Огонь загорелся с одного удара, и полукровка поднял руку повыше, водя глазами по сторонам. Его ждало жестокое разочарование - внутри стены оказались простым серым камнем, и никаких изумрудов. Только на месте, где у живого орла крепился бы язык, лежал пористый черный булыжник с пол-Огонька величиной. Видно, затащили его через замурованный ныне проход.
   Раздосадованный, Огонек высунулся наружу, щурясь немного - утро успело в силу войти.
- Слезай! - резко окликнули его снизу. Свесив голову, увидел мужчину со шрамом на лице... узнал - тот, что живет рядом с Кави.
Огонек спустился поспешно, позабыв о высоте, ободрал кожу на локтях и коленях. Пальцы северянина пребольно ухватили его за ухо.
- Что ты там делал, южное отродье?
- Я полез посмотреть, - сказал Огонек, попытавшись оглядеться в поисках Кели. Взвыл - человек едва не оторвал ему ухо.
- Ни один человек не смеет прикасаться к Повелителю Орлов!
- Но я же не знал! - холодея, пролепетав Огонек. - Мне сказали...
- Кто и что тебе сказал?
Зажмурившись, Огонек замотал головой. В носу противно защипало - теперь боялся открыть глаза, чтобы не потекли слезы. Не боли - обиды. Кели - понимал все? И удрал, заметив этого воина?
- Мне сказали, что голова изнутри выложена изумрудами. Я захотел проверить...
- Изнутри, говоришь? Ничего, когда полетишь со скалы, узнаешь, какого цвета у тебя мозги!
   - Как... со скалы? - пролепетал Огонек.
   Тот не счел нужным ответить.

   Пожалуй, Огонек испытал бы разочарование, если бы разговор Сильнейших Тейит достиг его ушей. Ни грома, ни молнии, разве что Лайа сидит в кресле неподвижно, будто проглотила кол. И лицо соответствующее. А за окном - чудесное утро, уже переходящее в день, небо легкое-легкое, и единственное золотистое облако отращивает длинный хвост и плывет к горизонту.
- Я удивляюсь тебе и считаю, что тебя настигло временное помутнение рассудка, - Лайа с явным сожалением произнесла слово "временное". - Это лесное отродье обосновалось в городе, как среди тех полуживотных, по всему явно равных ему! Оскорбление Дома Светил, а теперь и...
- Никто не знает об этом, кроме Тилави, - ровно проговорил Лачи. - Он будет молчать. Дорогая, ты же сама понимаешь - пусть бы хоть гнездо себе свил в голове Повелителя Орлов, полукровка нам нужен.
- Он должен быть наказан! Не лишением жизни, но как-нибудь иначе.
- Тилави и без того перепугал его до полусмерти. О наказании станет известно другим, начнутся ненужные разговоры - почему осквернивший запретное до сих пор жив и здравствует?
- От него одни неприятности!
- Что делать - пока нам остается только терпеть, - тонко улыбнулся, - И посуди сама - для существа, воспитанного дикарями и юва, он удивительно умен. Ему ведь не четырнадцать весен, моя дорогая... по уму не больше двенадцати, если не меньше - когда он потерял память? И до этого толком не видел людей. Но мальчик умеет соображать и учиться. Вот только пока он маленький дикаренок.
- Хорошо, ты меня убедил, - раздраженно произнесла Лайа. Негромкий голос Лачи убаюкивал, словно журчанье ручья в жаркий день.
  
   Понурый, Огонек сидел у себя в комнате и не знал, что и думать. В глубине души утешал себя - мало ли кто что скажет в сердцах? Если б хотели убить, уж точно не привели бы обратно в Ауста! Да и посудить здраво - такая приманка для любого мальчишки эта голова! А там внутри - подумаешь, ценность, только один булыжник!
   Посланного за ним человека встретил, окончательно успокоившись. А обнаружив, что привели всего-навсего к Лайа, а не куда-нибудь в страшный каменный мешок, почти повеселел. Благо, и встретили его не приговором, а всего лишь нравоучениями.
   - Неужто я сделал что-то ужасное, элья? Наверняка мальчишки лазают туда целыми толпами!
   Лайа на миг потеряла дар речи.
   - Тебе не известно понятие запретного места?
   - Известно. Места, куда нельзя было ходить, обычно были ловушками - только дурак пойдет!
   - Тебе четырнадцать весен - никогда не поверила бы! - холодно говорила Лайа. - Мальчишки восьми годов от роду умнее в два раза.
- Поставьте их на мое место и посмотрите! - огрызнулся Огонек, не зная, что повторяет увещевания Лачи, только на свой лад.
- Очень удобно искать оправданий в собственном незнании.
- Но я и в самом деле не знаю! И не собираюсь оправдываться!
- А зря. Ты многому научился на юге, я вижу. Только совсем не тому, что следует. Если бы не... - она осеклась, только губы шевельнулись, договаривая беззвучно.
- Что?
- Не ты задаешь здесь вопросы. Ступай, ты свободен.
"Чтоб тебя крыса тяпнула!" - не сдержался полукровка, прошипел пожелание в сторону дверного занавеса. Лайа умеет читать мысли? Вот и превосходно. И без того каждый раз морщится едва заметно, стоит ей завидеть полукровку. Так хоть будет за дело.

Вернувшись в Ауста, забрался на подоконник, как обычно делала Атали, завернулся в шионте, хоть было тепло. Смотрел на оголтело носящегося над оградой козодоя - очень хотелось бросить в него камнем, чтобы не мелькал перед глазами... Но далеко. Когда появилась девчонка, не сразу вспомнил - на этот час договаривались выбраться посмотреть какие-то фрески. Совсем позабыл.
   - Пойдем? - прощебетала Атали.
- Спасибо, не хочется,- хмуро откликнулся он, поплотнее укутался в накидку. Мог бы, и на голову бы натянул... Но не при Атали же. Отвернулся, порадовался, что козодой улетел.
   Девочка ушла, обиженная, что он глядит волком. А Огонек все вспоминал Кели... Не маленький ведь тот. И он - знал, не мог не знать. Но ведь Огонек помог ему - неужто тот сознательно хотел его смерти? Вряд ли...
   Вспомнилась дорога в Тейит, равнодушные лица... Им было все равно, спутникам Элати. А Кели было любопытно... больше он не нашел бы того, кто полез. Всего лишь любопытство, не что иное.
   - А! - со злостью треснув кулаком о подоконник, Огонек взвыл от боли.
  
   Ила скоро узнала про историю с Повелителем Орлов - Лайа позвала к себе няньку и отчитала сурово, так что в груди молодой женщины едва-едва не вспыхнуло желание устроить ответную отповедь. В конце-то концов, она ничем не обязана Сильнейшей Обсидиана!
   Однако Иле ведь доверили присматривать за Огоньком... а она плохо справляется со своими обязанностями. Движимая заботой о полукровке, поспешила к нему.
- Пойми, тут для всего есть свои правила, - увещевала Ила. - Никто не желает тебе зла - в конце концов, тебя не наказали за ту нелепую выходку... и особо не рассердились, похоже. Неужто необходимы другие знаки расположения к тебе Высших?
- Нелепую... Знаки... Лучше бы рассердились. Когда стоишь так... а на тебя смотрят, будто ты не достоин даже презрения...
- Тебе просто кажется так. Они вполне доброжелательно настроены к тем, кто им служит.
- Я не хочу никому служить!
- Тогда тебе надо в лес, мальчик. Иначе как ты проживешь? Даже попросту обрабатывая землю, ты будешь служить Тейит.
- Всей Тейит - я согласен...
- Такой смешной... Зачем ты ВСЕЙ Тейит?
"Может, и нужен!" - с непонятной для самого мрачной гордостью подумал подросток, - "Ведь они уже не раз намекали, что я несу в себе нечто ценное!"
- Так хочется почувствовать себя особенным?
- А тебе не хотелось бы? - ощетинился, - Ты... Лиа говорила, в юности ты была смелой!
- Мальчик, ты уверен, что Лиа была бы рада видеть тебя рвущимся на рожон, лишь бы доказать кому-то чего-то? Неужто так туго пришлось на юге? - печально сказала она.
- На юге... и в башне, и тут... я хочу сам хоть чего-то стоить, ты понимаешь?! Дикари... может, и благодарны были за спасение Белки. Но я ушел от них. А так... всюду чужой...
- Неужто мы мало любим тебя? - потянулась обнять.
Увернулся, запоздало подумав - не обидел ли?
- Не мало... Прости. Но я... хочу быть человеком. Достойным не только любви, но и уважения... любить можно и кошку.
- Неужто я, Лиа, Кави, Кираи видим в тебе лишь кошку? И те, кого ты лечил? Неужто и для родителей ты был... кошкой?
- Для них... они погибли, - Огонек опустил голову. - А вы... я хочу быть достойным, ты понимаешь? А так... я никто!
- Дурак ты! - сердито сказала молодая женщина, и сквозь обличье ласковой мудрой няньки проглянула былая девчонка. - Себя измотаешь без толку, расстроишь бабушку - а чего добьешься?
- Уважения к самому себе! Тебе легко говорить, ты не была... подобранным забавным зверьком!
- Пошли по кругу, - вздохнула Ила.
Поставила на стол узорную миску с темным ароматным супом - в бульоне плавали алые ломтики овощей и полоски тонко нарезанного лука; положила рядом пропитанную соевым маслом лепешку.
   Опершись рукой о подбородок, наблюдала, как Огонек ест.
В голове крутилось - бедный... сколько он перенес... с ним были жестоки на юге...
  
  
   А Огонек думал отнюдь не о прошлом. Первоначальное намерение разобраться с не в меру любопытным Кели угасло, оставив послевкусием терпкую горечь. После ухода Илы, стараясь быстрей пережить обиду, уткнулся в свитки - и со злости начал совсем скоро разбирать знаки. Несказанно обрадовался, осознав, что почти бегло читает. На радостях выбежал на улицу - всему свету поведал бы о своем достижении, но поделиться мог разве с Ивой и Сули - остальные заняты были, днем-то, и Лиа сидела с кем-то из больных.
   Спустился на уровень вниз от Ауста, поддевая ногой камешки, зашагал вдоль каменной изгороди. Улыбался бессмысленно, бессознательно отмечая мелочи - шмель над репейником кружится, гудящий, увесистый, а рядом маленькая белая бабочка, крылышками подрагивает, словно пытается отогнать шмеля от своего цветка.
   - Эй! - окликнул незнакомый подросток. Огонек оглянулся - вот он, окликнувший, сидит на невысокой каменной стене, и улыбка у него нехорошая. А рядом еще двое.
   - Это ведь ты полукровка с юга?
   - Ну да, - насторожившись, откликнулся Огонек.
   - Понравилось быть подстилкой? - глумливо спросил один.
   - С чего ты взял? - растерялся полукровка.
   - Ха! Не пытайся отвертеться, теперь все равно не выйдет! Куна из Хрустальной ветви слышал разговор отца с Лайа!
   - Но никто не мог так сказать... - еще больше растерялся он. - Это же чушь. Вы что-то не поняли...
   Вспомнил Атали. Бездна... словно жизнь в Астале клеймо поставила у него на лбу!
   Повернулся, намереваясь отправиться восвояси. Но один из подростков спрыгнул со стены и заступил дорогу.
   - Куда ты торопишься? - скривился презрительно. - Наше общество тебя не устраивает? Хочешь... помечтать в одиночестве о том, как прекрасно жилось на юге?
   - Дай пройти! - сказал Огонек, чувствуя, как из всего тела вырастают колючки.
   - Да пожалуйста! Улица свободна! - посторонился, окатив Огонька столь мощной волной насмешливого презрения, что тот почувствовал желание втянуть голову в плечи... как черепаха.
   - Ясно, почему ты с Атали сдружился! Такая же девчонка! - они снова расхохотались.
   Представил, что сделал бы с ними оборотень... испугался, как воочию увидев кровь и неподвижные растерзанные тела, в которых оставалось мало человеческого. Ощутил злость на себя и ненависть к тому, на юге - почему ему все дается легко? Перед ним расступаются сами... и никому не придет в голову хотя бы прошептать недоброе вслед - может услышать.
  
   Прогулка была испорчена, и хотелось скрыться от всех. Недавнее желание поделиться радостью без следа растворилось в совсем южной ярости - и от горечи следа не осталось. Жалел об одном - сколько угодно злись, разве того самого шмеля напугаешь... и то вряд ли, он глупый и слишком в себе уверен. Жало есть, крылья есть - что еще надо?
   Упал на кровать и ждал ночи - ночью легче, ночью никто никого не видит.
   Первые звезды на небе зажглись, когда в темноте услышал - одновременно - два голоса: "Думаешь, станешь по-настоящему сильным?" и "Хорошо мыши дружить с энихи!"
   Сел.
   - Я ничем не хуже тебя! - выкрикнул в пустоту.
  
  
  
   - Что тебя беспокоит, мальчик?
   Огонек даже не думал, что может о таком говорить с Лиа... но не удержался, слишком горька была обида. Начал Тейит домом считать... и как же теперь ходить по улицам, если грязь летит из-за каждого забора? Рассказал, захлебываясь собственным горем.
   - Трудно тебе пришлось, - Лиа задумчиво тронула лучинку, поправляя пламя. - Но ты зря обиделся на весь свет. Подумай - разве я или остальные дали повод себя упрекать?
   - Вы просто... меня жалеете!
   - Вот уж никогда бы не подумала совершать эдакую глупость. Когда моя дочь избрала себе в пару Тахи, я не стала загораживать ей дорогу... хотя очень боялась, что она не будет счастлива в жизни. Ила такая же, не стала мешать... хоть сильно любила подругу. Неужто ты думаешь, мы бы за что-то осудили тебя? Тем более за то, чего не было!
   - Но вы женщины...
   - А они - неразумные дети! - отрезала Лиа. - Хочешь - поговори с Кави. Он им уши надерет...
   - Нет! - став пунцовым при одной мысли о подобном разговоре, Огонек взмахнул рукой и едва не сбил на стол лучину.
   - Тогда что же мечешься? У тебя много друзей. Пойми, другом всем без исключения тебе не стать никогда. И если даже поступки твои будут только во благо... все равно найдется тот, кто примется шептать за спиной, - вздохнула целительница. - А про южан забудь. Страшный сон - прошел, и нет его. Что такое? - удивленно вскинула брови, заметив, как отчаянно подросток замотал головой. - Не хочешь перестать о них думать? Но ведь воспоминания причиняют тебе лишь боль.
   - Не только... - выдавил он. - То есть... я не хочу думать, а не могу...
   - Это поправимо. Я не умею Силой лечить души, только тела. Но, если не захочешь довериться Лайа - я найду другого уканэ. Поможет... не бойся, не позабыть все. Просто сгладит шрамы на твоей памяти. Все будет словно далекий-далекий сон...
   - Не уверен, что хочу именно этого.
   Лучинка издала треск - еле слышный, но Огонек вздрогнул, едва не подскочив.
   - Расскажи мне обо всем, что было на юге, - глядя в глаза, попросила Лиа. - Подробно, не так, как раньше. Ты ведь и сам не хочешь молчать. Попробуем разобраться вместе?
   Огонек делано улыбнулся, мотнул головой. Но, поглядев в полные нежной тревоги глаза, решился:
   - Мне так трудно... словно не камешек на шее, а валун привязали. Нет, не от этого, - мальчишка поспешно отвел руку Лиа, протянувшуюся к подвеске на шее, - Спасибо, не от него. Просто... тяжесть такая на сердце. Не отзывается больше... - обронил шепотом.
   - Кто?
   Огонек помотал головой; язык не поворачивался имя назвать.
   - Я не хотел его видеть, а в пути вспоминал постоянно, звал... и мне казалось, он откликается. А в Тейит - нет. Может, я сам себе все придумал. И его... тоже придумал. Но разве ненависть можно придумать? Я знаю, какой он. Видел...
   Лиа погладила подростка по голове.
   - Малыш, трудно тебе... ты не встречал других до Асталы, а он - ярок. Хорош или плох, но его нельзя не заметить. У тебя не было друзей...
   - Не было. Но как можно... ведь он чудовище!
   - Он - почти твой ровесник. Что ж удивительного, что ты потянулся к нему?
   - Но я... иногда я хотел сделать ему как можно больнее, чтобы он понял... порой мне казалось, что у него доброе сердце, а порой - что сердца нет вовсе.
   Лиа обняла мальчика. Огонек доверчиво прижался к руке бабушки.
   - Я не могу понять, что я испытываю. Он - словно молодой зверь, бездумный в собственной силе... она опьяняет его...
   - Именно так. Сила и юность.
   - Да, но... мне это знакомо тоже. Но он способен свернуть мне шею, и не сдерживает удар...
   - Он умеет чувствовать сильно, но не умеет справляться со своими чувствами и понимать их. Ему проще ударить или убить, даже того, кого любит - если любовь эта окажется непомерной.
   - Не понимаю, - со вздохом сказал Огонек.
   - Хочешь увидеть его?
   - Нет. Никогда больше... он сказал, что хочет дружбы - но он не умеет быть другом. У норреков я научился понимать зверей заново... я не хочу подчиняться! Я человек, со своими желаниями, со своей волей! И бесконечного поединка... я не хочу!
   - Раньше я говорила - мы разные, и нам не понять друг друга. Но теперь я считаю иначе. Этот мальчик с Юга... он не кажется мне чужим по твоим словам. Он такой, каким мог бы стать и у нас.
   - Нет, - снова вздохнул Огонек. - Здесь у людей все слишком... рассудочно. А ему не нужны ни кристаллы, ни золото, а холодной голова вообще не бывает. Он пугает... но и пламя пугает, если выходит за отведенные ему границы. А камни, хоть самые красивые - разве они способны согреть?
   - Со мной тебе холодно? - с мягкой улыбкой спросила Лиа.
   Огонек поцеловал ее руку.
   - Я рад, что нашел тебя. Но ты не пламя, ты - свет.
  
  
   Глава 23
  
   Лес
  
   Северянка сидела на причудливо изогнутом корне. Впереди - если верить рисунку - оставалось полдня пути, и будет Уми. Девушка впервые за долгую дорогу сумела облегченно вздохнуть. Рядом рос плод болотной дыни - большой, желтый с робкой прозеленью жилок, на прочном шипастом стебле. Уже спелый, наверное. Разве что вяжет самую малость...
   Этле протянула руку, потянула плод. Он не поддавался, и она нагнулась к земле, двумя руками вцепилась в стебель, с усилием откручивая лакомство. Ножом взрезала кожуру, с наслаждением вгрызлась в прохладную мякоть, нежную, как пена. Плод оказался не слишком вкусным - довольно пресным и рыхлым. Этле отшвырнула недоеденную дыню и пристроилась подремать на мягкой кочке. Тихо было, и грис пофыркивала вполне спокойно. Этле поерзала на траве, устраиваясь поудобнее.
   И сейчас лишь сообразила - у съедобных болотных дынь кончик острый, а у этой - тупой. Так плохо знала растения... а ведь рассказывала же нянька о ядовитых.
   Резь в глазах и спазм в горле помешали думать дальше.
  
   Астала
  
   Самым трудным оказалось удержать Кайе в постели. Целитель ускорил заживление раны, однако не мог излечить ее мгновенно. Оборотень никогда в жизни не болел, разве что после тренировок порой чувствовал себя неважно. И пламя его... но это другое.
   Его сейчас опекала Киаль, иногда заходила Улиши. Киаль трещала без умолку, но прикрывала рот, стоило младшему сказать - замолчи. Он уставал от ее трескотни, но уставал и от тишины. Киаль всегда приходила с цветами - настал сезон ее любимых белых лилий; в эти недели хрупкие чашечки водных цветов ожерельем украшают мелководье...
   - Северянку так и не нашли? - спросил на другой день после возвращения.
   - Нет, - вздохнула Киаль, поправляя причудливый резной венец перед принесенным зеркалом.
   - Что вздыхаешь?
   - Чинью жаль.
   - А она-то что?
   - Как что? Глупый, это ж она помогла Этле.
   - А... - отозвался вяло.
   - Тебе ее совсем-совсем не жалко? - спросила по-детски, возмущенно сдвинув тонкие черные брови.
   - Не знаю пока. Она умерла?
   - Ее отдали Хранительнице.
   - Это хорошая смерть, - помолчал. - А северянин?
   - Он под охраной. Больше, чем прежде.
   - Но... - Кайе примолк, языком тронул верхнюю губу - настолько сильный запах цветов, что кажется - сладкий привкус у воздуха. - Он же теперь... один.
   - Тебе-то какое дело?
   - Мне? - качнул головой, раздраженно отбросил пальцами слишком длинную уже челку. - Чем меньше тут северян, тем лучше!
  
   Рана почти не беспокоила оборотня. Мазь, изготовленная умелыми руками целителя, тепло этих рук - и боли нет, и даже двигаться можно. Вот только вставать не велели ему, и он слушался. На сей раз чувствовал - рана серьезная. И поправиться хотел как можно быстрее; умом понимал, что в этом доме он никому не обуза, но все существо говорило другое - слабые - груз, который тянет ко дну.
   А еще вспоминал о мальчишке с севера. Без злости, с сожалением даже. Давно, в детстве, когда ехали к горам, нашли в лесу кроличью нору. Это он услышал писк, и, не обращая внимания на попытки удержать, помчался искать детенышей. Те сидели, голодные, полумертвые - видно, погибла их мать. А они звали. Странно, что детенышами не успел закусить никакой хищник. Он убил их тогда - слишком малы, не годятся в пищу. И неуютно было потом, недолго, правда, когда закончил с крольчатами и шел к своим - слишком привык, что все - рядом. А каково это - ни души рядом, звать, и никто не приходит? Разве что смерть.
   Он понимал - только рана виной подобным воспоминаниям. Но прогонять их не хотел.
   Как только разрешили подняться, направился к дому, где поначалу поместили заложников и где нынче оставался только один.
   На сей раз Айтли не вскинул глаза на гостя с надменным своим выражением, которого уже достаточно было для желания шею свернуть северянину. Он лежал ничком, сжимая голову. Не пошевелился, когда оборотень встряхнул его за плечо.
   Эсса, высокомерный всегда... сейчас это был беспомощный мальчишка. Кайе ощутил досаду... и злость на себя. Айтли сейчас очень напоминал Огонька, лежащего на траве почти без сознания. Только у того все тело было в крови. И волосы - рыжие.
   - Что с тобой?
   Не отозвался. Кайе расцепил его руки - холодные... сущий лед.
   - Этле... - простонал северянин. Губы его были бледно-голубого цвета.
   Кайе высунулся за дверь.
   - Целительницу сюда, живо!
   Немолодая женщина прибежала, словно девчонка. Первым делом посмотрела на Кайе, испуганно и покорно. Юноша прочел в ее глазах "я понимаю", и это его взбесило.
   - Это щупальце сдохнет сейчас! Займись им, ну!
   И вылетел из комнаты. Сел на пол у стены. Со злости сжал руку в кулак. Он и сам не понимал, почему причинила такую боль уверенность целительницы - это он что-то сделал с заложником.
   - Я его и пальцем не тронул, ясно?! - повернув голову, крикнул он в дверной проем. Не меньше четверти часа прошло, и целительница высунула нос в коридор.
   - Дитя Огня... Кайе-дани, он не умрет, и ему чуть получше, но сделать я ничего не могу.
   - Ну?! - Кайе вскочил на ноги и мигом очутился рядом с кроватью Айтли.
   - Что-то стряслось с его сестрой. Уканэ чувствуют людей... а близнецы еще и невероятно близки.
   - Она мертва?
   - Не думаю. Но ей очень плохо.
   - Ты можешь ему помочь?
   - Мало чем... Погрузить в сон - и то, ему будут сниться кошмары. Сам он уйти не в силах сейчас...
   - А эти, наши уканэ, могут?
   - Не думаю... Связь близнецов большинству из них не по силам; вмешиваться - как раскалывать оболочку ореха, рискуя повредить ядро...
   - Тогда прочь отсюда, и не мешайся! - рявкнул он, и женщина поспешила покинуть опасное место.
   Как только она ушла, Кайе присел на постель, всмотрелся в бескровное лицо. Айтли выглядел, будто уже расстался с душой. Целительница сказала, что ему легче - и верно, стонов не было больше. Но руки все еще ледяные. На запястье бьется жилка - единственное, что выглядит в эсса живым.
   Взял руки Айтли, постарался согреть. Целительница отступилась, признавая свое бессилие. А вот если умрет заложник? Сестра сбежала, брат умер... повод к войне? Разве не этого хотел айо Тииу?
   - Я тебя попозже убью... сам, - буркнул Кайе, пытаясь отогреть эти руки. Легкими пощечинами вернул на лицо краску. Он не умеет лечить. Но уж огнем поделиться может, даже с этим замороженным щупальцем. Оболочка? Пламя Кайе принадлежит земле, что там какая-то оболочка! Ощутил, как испаряется чужой щит, и немного испугался, поняв, что лежащее перед ним человеческое существо совершенно открыто - моллюск без раковины.
   - Идиот, - буркнул, непонятно к кому обращаясь. - Ладно...
   Растереть кожу, заставить мышцы расслабиться... не так трудно. Целители умеют лечить... но тут не лекарство нужно. Этим умникам и в голову не придет взять лежащего без сознания и как следует потрясти...
   - Пусти, - наконец-то ожил северянин. Взгляд обрел былую надменность. Айо фыркнул и отстранился.
   - У меня вся кожа горит... что ты сделал?
   - Да ничего. Пытался заставить твою рыбью кровь бежать быстрее.
   - Здесь была женщина? - неуверенно спросил Айтли.
   - Была. Целительница. Ты что, совсем потерял память?
   - Моя сестра... ей было плохо.
   - А сейчас?
   - Кажется, лучше...
   - Значит, это благодаря сестре ты очухался. А мы ни при чем. Мы же чудовища, - искривил губы оборотень, поднялся.
   - Погоди... - Айтли был еще очень слабым. - Ты и вправду пытался помочь?
   - Еще чего! Всего лишь не хотелось, чтобы ты сдох раньше времени.
   - А! - усмешка появилась на все еще бледных губах. - Вот этому верю. Что же, продолжишь?
   - До следующего раза. А то и впрямь помрешь слишком быстро, - зло сказал Кайе и вышел.
  
   И без того сердитого, его встретила в саду Улиши - в уголке, затененном ветвями, отгороженном от любопытных глаз с самой опасной стороны. Улыбнулась призывно, с видом наивного любопытства тронула знак на его плече кончиком пальца.
   Юноша метнулся от нее в сторону, прямо по любимой клумбе матери, сбивая головки роскошных оранжевых цветов.
   - Уйми свою эту! - заорал с порога брату, который отложил свиток и недоуменно нахмурился. Встал.
   - Что такое?
   - Эта твоя дура совсем не знает, куда лезет! Если ты не научишь ее, что можно, кому это сделать, мне?!
   Шарахнулся от мирно протянутой руки. Къятта не долго соображал:
- Полно, малыш, не хмурься. После Чиньи ты сам не свой. Нравится Улиши?
- Не знаю.
- Пользуйся, если хочешь. Раз она сама не против.
- Но она же твоя избранница!
- У нас с тобой одна кровь. Для Рода остальное не важно.
- Ты не любишь ее?
Старший стиснул его плечо. Словно камень хватка... не отрываясь, глядел в глаза.
- Нет. Она мне приятна, не более.
И рассмеялся:
- Ты же поделился Чиньей!
- Чинья - она как вода... выпил и забыл. Долго без нее - трудно было, а так - не вспомнишь. А эта - с золотым знаком... - вздохнул, прислонился к стене, не пытаясь сбросить руку старшего брата. Тот не держал уже, но не убирал ладони.
   - Что-то еще?
   - Не могу...
   Глаза Къятты посерьезнели:
   - Почему?
   - Это... чужое. А я... не хочу оспаривать твое право.
   - Чужое... Я чуть не забыл, что именно тут бьется. - Приложил руку к его груди. - Что же, зверек, - голос потеплел: - Тогда не думай о ней. Я объясню Улиши, куда ей не стоит соваться.
  
  
   Рынки в Астале не пустовали никогда, но, когда приходили вереницы грис с севера или с побережья, торговля оживала необычайно. Ни разу не обходилось без ссор - то кто-то кого-то обвесил, то кому-то подсунули плохой товар - а может, возвели друг на друга напраслину. Стража в оба глаза следила за спорами и даже драки допускала порой, лишь бы нарушение порядка не выходило за пределы разумного. А так... кровь горячая, можно.
   Все началось с перебранки, и скоро ссора катилась камнем с горы, увлекая за собой все новые и новые камни - слова и лица. Охрана упустила момент, когда обычная склока переросла в общую потасовку. Стражи покоя Асталы честно делали, что могли, но их оказалось попросту недостаточно здесь и сейчас. Край площади уже был охвачен пожаром - не тем, от которого загораются трава и ветки, но тем, который сжигает сердца и разум. Счастье, что здесь не было оружия на прилавках. Ремесленники не носили ножей, но пояса с медными пряжками засвистели в воздухе, отлитые мастерами звери и птицы заговорили на разные голоса, загремели бьющиеся на черепки глиняные сосуды и поднялась пыль под множеством ног.
   - Али...
   Он рванулся вперед, помня, что перекидываться нельзя и помня, что это - хоть не его люди, но люди его Асталы. И убивать нельзя. Отшвырнув двоих, оказался в гуще свары - и протяжно, по-звериному вскрикнул, чувствуя запах свежей крови. Плевать было, кто зачинщик - виновны все, кто очутился тут, в чьих руках покачивался пояс или топорщилась палка.
   Он раскидал драчунов, испытывая наслаждение и ярость, и сожалея лишь об одном - все быстро закончилось. Будто булыжник швырнули в воду, взлетели брызги - и все. Со стонами расползались покалеченные, присмиревшие.
   - Прекратить, - раздалось с запозданием.
   Юноша вскинул голову, подался назад. Прищурился от яркого солнечного света. Перед оборотнем возвышалась всадница на грис - Халлики, в сопровождении не сестры на сей раз, а одного из молодых родственников. Тонкая, словно лиана, черная на фоне солнечного диска - лица женщины видно не было.
   - Ты вносишь смуту больше, чем зачинщики драки. Это не твой дом, чтобы творить все, что угодно.
   Кайе встряхнул головой, раздраженно убирая с глаз челку.
   - Это мой дом.
   - Ты можешь распоряжаться своими, не смей...
   Тоненько взвизгнула грис, отшатнулась от узкой черной вспышки. Перед копытами кобылицы образовалась обугленная выбоина длиной в человеческий рост - в камне. Молодой спутник Халлики схватился за чекели, но женщина протянула руку, останавливая его:
   - Не стоит.
   Развернула грис, еще раз внимательно просмотрела через плечо на юношу - внимательно, по-птичьи клоня голову.
   - Поосторожней. - Умчалась.
  
   Когда дед получил письмо от Халлики, Киаль как раз пришла навестить деда. И, движимая любопытством, попросила показать свиток. Отметила, как заметно осунулся дед, явно не в силах равнодушно принять неприятности. Тихонько выскользнула из комнаты и отправилась искать Къятту. Как назло, его не было дома - тогда Киаль велела оседлать грис и поехала к реке, помня - он говорил, что направится туда. Ей повезло - Къятту она встретила по дороге, и рассказала о свитке, встревоженная не столько письмом, сколько выражением лица деда. А Къятта молчал, не спеша обсуждать новости.
   - Послушай, - она потянула за руку старшего брата. Тот нетерпеливо откликнулся:
   - Что тебе еще?
   - Чинья погибла. Если он снова... Он был совсем прежним, когда Чинья жила. Даже лучше. А теперь его могут тоже убить, да?
   - Я не знаю. Я не могу найти ему еще одну Чинью...
   - Но разве девушек мало?
   - О! - рассмеялся, будто раскусил горький орех, - Этого добра пол-Асталы! О Чинье он... заботился на свой лад. Считал своей, понимаешь? Не игрушкой, а - своей. И это держало здесь. Замену - не примет. Мальчишеская гордость... заносчивости у него хватает, но уж лучше так.
   - И что теперь? Как ты...
   - Тень не режут надвое.
   Поглядел поверх головы Киаль и сказал совершенно спокойно:
   - Если его решат уничтожить, я и сам не знаю, что будет.
  
  
   Только что прошел дождь. Наброшенная на плечи белая накидка из кроличьих шкурок отлично защищала от утренней прохлады - в комнате тоже было очень свежо. А недавно никакие накидки не оказывались нужны, даже на мокрой земле приходил спокойный сон, даже в горах не было холодно. Ахатта лишь недавно начал осознавать - прошла молодость, да и расцвет сил остался в прошлом. Так некстати...
   Да, старость всегда подступает некстати, и все же хотелось бы передавать власть и уходить на покой в мирные дни. Но о покое еще рано, еще никто не смеет заявлять о смене ведущего - ни свои, ни чужие.
   - Ты пошутил насчет Совета, надеюсь? Это стихия, оружие, но управлять... - дед чуть развел в стороны ладони - искреннее недоумение. - Тем более сейчас, когда он больше чем наполовину хищник.
   - Никто не говорит об управлении. И сейчас он вполне в здравом рассудке, таньи. Слова сестер Икиари мало что значат. Он просто справился с устроившими свару на свой лад.
   - Я видел след от его Огня на камнях. В здравом, говоришь? Надолго ли? После смерти Чиньи... А с Халлики понятно без слов. Мальчик излишне самолюбив, этому не мешает даже звериная сущность.
   - А долго думал, таньи. Ты же не считаешь, что я не в своем уме? Мы можем взять его третьим. Без права полного голоса, разумеется. Просто - слушать. Присутствовать. Возможно - если нас поддержит еще хоть один Род. Глава Совета имеет право держать при себе ученика - и это не влияет на дальнейший выбор. Так делалось, таньи. Я смотрел свитки - так было, просто потом позабыли про это. Но закона мы не нарушим.
   - Ты перегрелся вчера на солнце, - раздраженно проговорил дед, - Хочешь разрушить все, на чем держится первенство нашего Рода.
   - Подумай, таньи, - уважительно, и одновременно терпеливо, словно к непонятливому ученику: - Сейчас он в себе, и такое может продлиться достаточно долгое время... может быть, я найду средство удержать его насовсем.
   Дед раздраженно отвернулся, давая понять, что не желает продолжать пустой разговор:
   - Семь Родов, кроме нашего!
   - Ты сам сказал. Пока мы сильнее - странно было бы не использовать преимущество. Проглотят. Со мной согласен Тарра... - Ахатта повернулся резко, впился взглядом в лицо внука; - Тарра уговорит своих. А это неплохое подспорье. Я говорю - достаточно поддержки одного Рода, чтобы Глава Совета мог привлечь третьего.
   - Требуешь пересмотра традиций?
   - Ради еще более древних традиций. И - присутствовать, не решать. На это Совет должен пойти. Им же самим спокойнее будет.
   Ахатта передразнил:
   - "Имеет право взять третьего!" Готовя на свое место, хоть и негласно. Слова о том, что подобное не повлияет на выбор остальных - пустые слова. Прекрасно. Это похлеще выходок звереныша - это покушение на равновесие Асталы. Это он заговорил с тобой?
   - Нет, разумеется.
   - Тем лучше. Все места в Совете заняты - знаешь и сам. И никаких третьих.
   - Места? Пока да.
   Встретил острый, почти враждебный взгляд:
   - Вот как?
   Спокойно, лениво, ничуть не стараясь оскорбить или намекнуть на угрозу:
   - Подумай с другой стороны. Ты не вечен. А я останусь и получу в напарники взрослого зверя, который сначала делает, а потом соизволит подумать. Никого больше он к месту в Совете не подпустит, считает его своим по праву. Или он, или пол-Асталы в крови.
   - Ты шутишь.
   - Вовсе нет. Пока на него еще можно влиять. Стоит помедлить... и он начнет устанавливать свои правила.
   - Просто вызовешь бурю, которой опасаешься. И без того трудно поддерживать порядок - не ожидал, что мой собственный внук, которым я гордился, начнет разрушать то, что я создал!
   - Не думаю, что сейчас кто-то выступит против нас. Они все же боятся его... и не знают, каково ему на самом деле.
   - Олиика. - Тихим, спокойным голосом.
   Глаза внука вспыхнули было - и погасли. Поморщился:
   - Лучше бы ее совсем не было.
   ...Олиика - с пушистыми ресницами, крупными кольцами волос, лиловоглазая; голову клонила к плечу детски-доверчивым жестом, и сама была - не стрела упругая, тонкая, но веревочка. Завяжи любым узлом, как пожелаешь.
   Любимица всего Рода Икуи. Она не отличалась ни особым умом, ни особой отвагой. Но стоило ей улыбнуться, как в душе загоралось маленькое солнышко. Олиика не создана была для подводных течений - ее было бесполезно использовать как сплетающую кокон, куда угодила бы жертва. Но надолго она могла убедить и пень расцвести. Поэтому девушку стоило убрать из Асталы как можно скорее - иначе Олиика убедила бы Род Икуи не выступать за предложение Ахатты куда вернее, чем обратное сделал бы Тарра.
   Мало кто сомневался, что Ийа держит при себе девушку лишь для того, чтобы влиять на сильный, но тяжеловесный и медлительный Род. Ведь к себе в семью он ее вводить, похоже, не собирался. Впрочем, Олиика была по-настоящему хороша - для тех, кто ценит не только самку, но и другую красоту, красоту солнечного утра.
   - Девочка без собственной воли... но очень полезна хозяину. Что же ты предлагаешь? Не убить Олиику, надеюсь? - вроде в шутку спросил, а неприязнь во взгляде не скрыть.
   - Услать далеко... Тарра и сам поможет. Подумаем, куда лучше.
   - Смотрю, у тебя все продумано. А что дальше?
   - Дальше?
   - Чего ты хочешь добиться на самом деле? - резко спросил дед.
   Къятта не шевелился некоторое время, потом тяжело сказал, разбивая тишину:
   - Члена Совета труднее осудить на смерть, если он не спровоцирует на это прямо в Доме Звезд. Ты ревнуешь к собственному внуку... а я хочу сохранить ему жизнь и рассудок.
   - Почему? - глядя в упор, спросил Ахатта. - Что ты затеял в недалеком будущем? Я знаю, сколько сил ты тратишь на мальчишку. Он - пугало даже для Сильнейших, но, если я еще не выжил из ума, ты не намерен устраивать в Астале побоище. Значит, север? И как скоро, мой мальчик?
   Ахатте показалось, что на миг в комнате вместо внука очутился огромный, вздыбивший шерсть волк с янтарного цвета глазами. Только на миг. Къятта заговорил:
   - Север? Конечно. Только... - огромные силы тратил, удерживая то, что рвалось с губ. Не сдержался:
   - Я всегда думал, что мать несет в себе чуждую Роду кровь... оказывается, не только она.
   Встал, шагнул к выходу.
   - Вернись! - опешивший от смертельного оскорбления дед ничего не успел больше.
   - А пошел ты! - донеслось уже из коридора.
  
  
   Ежегодный праздник солнцестояния на сей раз вышел чересчур пышным и неистовым - памятуя о недавних бурях, страшась новых, люди старательно веселились, пьяным весельем пытаясь глушить тревогу. Сегодня им позволялось многое, и не один человек должен был встретить рассвет по ту сторону мира.
   А в Домах Сильнейших - по большинству - особой радости не было. Эти люди смотрели на бесновавшиеся толпы, словно охотники, давшие ручным зверям вволю поиграть с кровавой добычей. Даже в центре толпы - скорее наблюдали, не позволяя себе терять головы. Темная Сила составляла их суть, но дать ей выплеснуться сегодня полной мерой бы слишком опасно.
   Не только разгул властвовал в Астале - и светлое веселье было, и женщины танцевали с цветами на площади; только зорко следила охрана, готовая мгновенно стать щитом, если людская масса хлынет на эту самую площадь, одержимая желанием хватать все подряд.
   Кайе полусутками раньше вернулся из леса - наслаждением было впервые за долгое время нестись между стволов, ощущая не человечье - кошачье тело. А сейчас понимал - зверь не только не успокоился, получив позволение вырваться, напротив, не хочет снова быть запертым и бьется о стены. Но толпа притягивала и зверя, и человека, и он брел один, раздвигая толпу, как раскаленный нож режет масло. Просто смотрел, слушал и вдыхал запахи - этого было достаточно и даже чересчур много. Гибкие силуэты мелькали повсюду - выбирай не глядя, никто не откажет. А если и скажет нет - разве это не раззадорит хищника?
   Показалось - мелькнула фигурка с распущенными волосами, с косичкой, спадающей на левую щеку. Таличе? Она-то откуда здесь, среди готовых на все людей? Дернулся - увести. Потом понял - если и не почудилось, то опаснее всех для нее - он сам. Другие - не тронут.
   Рядом горланили песни. Нестройные голоса и звуки свирелей смешивались с рокотом барабанов.
   Прислонился к большому камню с высеченными письменами. Каждый вдох причинял боль, перед глазами все было красным. Запахи, звуки... не мог этого выносить, и огонь жег изнутри совсем уж невыносимо. И ужас. Так не бывает... так не должно быть... Он пытался уйти от огня, но нашел безумного зверя. Остатками разума качнулся обратно, и погрузился в бешеную пляску пламени. Но это не был привычный с детства огонь, этот хотел разрушить его самого - и разрушал.
   Когда-то испытывал похожее... давно. Кровь текла по губам тогда... Къятта...
   Он вскинул тяжелую голову, пытаясь разглядеть лица, найти хоть кого-то, кому под силу унять это пламя. Все лица отливали красным, и голосов было - не различить, только шум.
   - Ты что? - прозвенело над ухом, и он сумел свести воедино плавающие пятна.
   Улиши.
   - Ты... ой! - Он перехватил запястье юной женщины, смотрел, не отрываясь - не в лицо, а на горло ее, где под кожей билась такая живая, такая алая струйка.
   Улиши что-то говорила, но слов разобрать не мог. Кровь... близко. Улиши айо, но с ним не справится. Оттолкнул ее руку, понимая - нельзя. Ни ее, ни кого-нибудь из Сильнейших. Брат... где он? Почему его нет? А эта все пыталась утянуть юношу куда-то в круг, в сердце людского сборища. Смеялась.
   Отбросив руки девушки, стал выбираться из толпы. Дальше от центра площади, дальше, туда, где не встретишь никого из Родов Асталы. И, оказавшись вблизи внешнего круга, там, где толпа была куда разреженней, ухватил кого-то первого попавшего и рванул кожу на его горле зубами.
   Кровь обожгла изнутри, потекла и на землю, приглушая безумие, усмиряя боль.
   Но слишком много кричали рядом; оттолкнул тело и двинулся дальше.
   К Башне.
  
   У Айтли перехватило дыхание, когда на пороге возникла фигура оборотня. Был он... Айтли шарахнулся назад, не заботясь, как сохранить лицо. Но тот лишь окинул его мутным взором и сел у входа.
   ...Здесь было... прохладнее, что ли. Чужая Сила, хоть и запечатанная серебром, чужая кровь. Северяне, подумал без ненависти на сей раз.
   - Сними браслет.
   - Я не могу, он запаян, - откликнулся Айтли, уже справившись с приступом страха.
   - Дай руку.
   Протянул, внутренне вздрагивая - неужто придется испачкаться в чьей-то крови, которая еще не высохла?
   Оборотень схватил его руку, пальцами подцепил край браслета, сжал сильно. Разорвать не получалось, и тогда он направил Огонь на серебро. Айтли с вновь растущим ужасом понял, что серебро не нагрелось, но плавится под пальцами.
   Рывком сдернул испорченную вещь, поранив запястье заложника. Серебро вобрало в себя часть огня... еще одну часть. Но все равно оставалось много. Казалось, тело звенит изнутри, настолько тонкой стала оболочка. И больно... хотя это не страшно, привык. Языком тронул эту, северную кровь, лизнул - на вкус она не отличалась от южной. Выпустил руку Айтли. Откинулся к стене, закрыв глаза.
   Тут... можно хотя бы дышать.
   Прохладные пальцы легли на виски. Прохлада потекла в вены, успокаивая... северная Сила, освобожденная. Легкая, прозрачная, как дождевые струи.
   Дождевые струи... Таличе, вспомнил - и думал о ней.
   Струйки весеннего ливня скользили по вискам, по лбу, по глазам... смывали алые пятна. Потом дождь кончился.
   Открыл глаза, поднялся. Улыбнулся. Увидел - тень ответной улыбки скользнула по тонким губам.
   - На, - Кайе поднял с пола, протянул то, что было браслетом.
   - Зачем? Теперь его не надеть...
   - Оставь на память. Я пришлю того, кто новый закроет.
   Айтли кивнул: свобода - это заманчиво, но кто же позволит?
   Впервые почувствовал себя легко в присутствии оборотня... можно дышать полной грудью. Хорошо-то как!
   - Что там, снаружи?
   - Праздник. - Добавил: - Сюда никто не придет.
   - О сестре... ничего?
   - Я не знаю.
   Кивнул на прощанье и вышел.
  
  
   Ночь уползла, уставшая от света, движений и грохота. Рассвет висел блеклой дымкой, глядя на пустеющие площади и улицы, и сомневался, стоит ли ему спускаться сюда. Рассвету было не по себе.
   Имма покусывала листик мяты, пытаясь прогнать привкус сладкого дыма во рту. Праздники ее не интересовали, но упустить возможность обнаружить очередную "диковинку" она не могла. Почти все время она просидела на постаменте возле черной стелы на краю площади, и лишь изредка ныряла в толпу.
   Там, на постаменте, и нашел ее Ийа, протянул руку - идем. Уставшая Имма послушалась, она всегда слушалась, если дело не касалось ее личного мира.
   - Ты видела его сегодня? Кайе? - и, не ожидая ответа, продолжил: - Я боялся, все закончится плохо. Но он подевался куда-то.
   - Чего же ты ждал? И почему никому не сказал? - удивилась Имма.
   - Я видел энихи, а не человека. Такого, который отчаянно нуждается в крови... и способен когтями искры высекать из камней. Я потерял его из виду и больше найти не смог. Искал.
   Он какое-то время шел молча, и спутница не нарушала течения его мыслей. Пальцы ее подрагивали, как всегда - в воздухе после праздника парило много невидимых нитей.
   - Имма, я хотел сделать больно старшему. Я вел себя, как дурак.
   Молодая женщина изумленно воззрилась на друга, и руки ее замерли.
   - Я не стал любить Къятту, - усмехнулся невесело. - Но мальчишка... - Шагнул в сторону и присел на медный край фонтана в виде ревущего оленя. - Он был несносным ребенком. А сейчас я не понимаю, что от него ожидать. И он... я касался его души. Он плохо владеет собой, ему едва удается справляться с Огнем. Но он сильнее, чем я мог надеяться - я говорю про тело. Раньше я мог мечтать, что он сожжет сам себя. Теперь скажу - нет. Еще пока нет. Зато любого другого - и удержаться вряд ли сумеет. И не станет - он убивает, как дышит.
   - Тебе-то что? - растерянно спросила Имма. - Пусть северяне боятся...
   - Имма, они далеко, а мы - рядом. Юг давно уже напоминает болото... Каждый верит, что неуязвим, и хочет быть первым. Такое было в начале, ты знаешь.
   - Но что тебя беспокоит? - молодая женщина подошла к нему, положила ладонь на плечо. - Все давно пришло в равновесие...
   - Я говорил тебе много весен назад - для развлечения искать новых, обладающих Силой, опасно. Мы и так... тесно здесь, душно, ты понимаешь? Всех нас чересчур много, давно не умирают из-за попытки доказать другому свое право первенства. Даже круг стал почти игрой...
   - Ты хочешь, чтобы мы умирали? - Имма сняла руку, отступила от друга детства.
   - Я не хочу. - Перевел дыхание. - Я умею учиться. Не испытываю отвращения, глядя на север. Они станут против нас вместе, потому что им есть, к чему стремиться. Неважно, пусть это золото или земля. Они на самом деле ненавидят нас. А мы...
   - Ты говорил о мальчишке.
   - Да, - Ийа кивнул, помолчал, собираясь с мыслями. - Скоро вулкан проснется. И первыми погребет тех, кто ближе к нему.
   - Боишься?
   - Разве я говорил об этом? - произнес, не скрывая досады.
   - Ты говорил - после "перьев" - что не испытываешь к нему неприязни.
   - Верно. А еще... можешь считать меня идиотом. Но чем дальше, тем тяжелее в Астале - воздух перед грозой похож на то, что сейчас здесь. Ни грома еще, ни молний... и туча вроде как далеко. Но тяжко, Имма.
   - Может, вулкан просыпается у нас под ногами? - испуганно спросила она.
   - Верно... Только не тот, не бойся. Такие вулканы, из которых настоящая лава, родятся в горах. Но Лима... живая, и она сердится очень. Не знаю, на что... - он встряхнул головой, прогоняя мысли, и спросил подругу:
   - Ты все еще настроена выполнить просьбу Къятты? Новолуние завтра. Стоит ли?
   - Я обещала, - отозвалась Имма. - И мне самой интересно.
  
   Ийа вернулся домой - после праздника видеть никого не хотелось. И не спалось - он встал еще затемно, не покидало смутное ощущение тревоги; услышал топот ног бегущего человека. Кто-то стрелой несся по дорожке их сада.
   Крикнул ему - что случилось? Но гонец и сам бежал к дому Ийа. Только что прилетел голубь с письмом из долины Сиван.
   Новости были тяжелыми - легкий лагерь разведчиков, охранявших найденный ими богатый "колодец" с солнечным камнем, оказался пустым, когда туда прибыли южане-рабочие. Точнее, ни одного живого человека не было в нем. Отчего разведчики умерли, понять не удалось. Северяне стояли поблизости, и равнодушно заверили, что убило их дыхание земли. "Колодец" оказался почти пустым, похоже, работы по его опустошению начались сразу же, как только смерть настигла южан.
  
   Новости всколыхнули Асталу - и земледельцы, и ремесленники побросали занятия, пусть ненадолго, и обменивались новостями. Правда, пока всего лишь прилетел голубь - через пару дней должен был явиться гонец, который расскажет все - в том числе и о действиях и словах северян. Такое не доверить письму.
   Къятта в отличие от многих удивленным не казался.
   - Не произносите при мне этого слова - эсса, - губы дрогнули, исказились, и лицо на миг стало очень неприятным. - Родные, отдающие детей ради камня... Сестра, одновременно с братом зачатая, бросает его - разве ей что грозило здесь?
   - Мы не оставили бы их жить, узнав про Долину. Северяне нарушили соглашение...
   - Думаешь, она знала? Тогда тем более. Бездна, они - одна кровь, и оставить половину свою - умирать!
   - Это значимо для нас, не для них, - спокойно проговорил дед. - У них каждый сам за себя. Какое тебе дело до семейных уз эсса?
   - Мне... - он взял себя в руки, и теперь, казалось, сожалеет о вспышке. - Только одно - не знал, что можно испытывать к ним еще большее презрение. Теперь знаю.
   - Пока мы подождем. Гонец важнее голубя - мало ли кто что напишет. Если же известие - правда... Тогда юг не станет молчать. Неужели они хотели получить вторую реку Иска? Зачем это им? - Ахатта полностью ушел в свои мысли, и морщины очень глубоко прорезали кожу. - А ведь придется сдерживать особо ретивых - и разговаривать с эсса, причем прямо там, в Долине. Кому доверить разговор в Долине Сиван? Я не знаю. Но если я не решу, они решат сами.
   - Разговор? После того, как они убили наших?
   - Это мы доказать не можем. А вот они помнят, что сделали мы. Тарра мог бы вести переговоры, но Лачи куда хитрее его. Ты... - заметив, как внук помотал головой, дед ответил жестом согласия. - И правильно. Я рад, что ты не рвешься в долину.
   - Я не хочу разговаривать с ними. - Спокойно подтвердил Къятта. - А ты... миротворец.
   - Я буду думать долго.
   В комнату просунулась голова. Кайе напоминал сейчас хищника, взявшего след, разве что уши торчком не стояли.
   - Наконец решили потрепать северян? - он оказался в комнате весь.
   - Нет! - отрезал дед. - Хватит, идите оба отсюда.
   - А что будет с этим...? - Къятта не уточнил, но дед понял. Пожал плечами:
   - Я с самого начала уверен был - их послали на смерть.
   - Мы не можем взять его под свою защиту? После того, как сестра...
   - Вот именно. Мы и так опозорились дальше некуда.
   Дед подал знак - разговор окончен. Братья вышли вместе, одновременно перешагнув порог - и остановились одновременно, уже по ту сторону.
   Младший хмуро сказал:
   - Чувствую себя дураком...
   - Ты и ведешь себя по-дурацки с момента, как сделал первый шаг.
   - Я совсем не понимаю людей.
   - Не страшно. Знаешь, если медведь идет прямо на сидящую на земле птицу, это проблема птицы, а не медведя.
   - Но я... стараюсь убежать от того, что не понимаю... словно трусливая йука.
   - Ты? Убегать?
   - Убегать можно по-разному... убивая, или просто не желая думать, - горло перехватило, и хрипло сказал: - Как с Таличе...
   - Ты ее помнишь? - ошеломленно. - Если б она была твоей первой женщиной, я бы понял еще...
   Растерянно:
   - А первую я и забыл...
  
  
   Глава 24
  
   Тейит
  
   Седьмой день Огонек с Лиа переходили от селения к селению в низине, где растили сладкий тростник. Тут повсюду струилась вода, и порой дорогу им заменял широкий ручей - и узкая долбленка несла их от поворота к повороту.
   Тростник пел, гудел на ветру разными голосами - низким, порой хрипловатым, и тонким, протяжным; он подманивал ветер, чтобы тот поселился в теле тростника. А потом кто-нибудь срежет стебель и сделает свирель-ули, и удивится, заслышав в трепещущем звуке жалобу ветра...
   Лиа видела, как важно подростку знать - он может что-то и сам, и поручала не самое легкое. Хотя везло им - немного больных было на их пути, сила Мейо Алей хранила людей этой низины. Или, может, поющий тростник хранил, приманивая покой переливчатыми звуками, отпугивая беду?
   "Перья" появились на закате седьмого дня. Три - два почти сразу развернулись и заскользили к горам, в направлении озера Туи, и одно, изгибаясь игриво, накренилось - и словно с огромного склона плавно поехало вниз, к полям.
   Целительница с внуком едва-едва покинули лодку и перешли на другую сторону поля, где начиналась хорошая, ведущая к Тейит дорога. Тут и заметили гостя. Сбросив с плеч кожаные дорожные сумки, Лиа и Огонек остановились - и остановились их провожатые.
   "Перо" было в рост человека длиной - нежное, полупрозрачное.
   Люди вскинули головы. Прозрачное, легкое, дитя неба плавно покачивалось в воздухе, приближалось, чуть изгибаясь, и это походило на танец.
   - Мейо Алей, и нет никого, кто бы мог отогнать, - простонал мужчина-проводник.
   - Есть у них, да на нас наплевать... окраина. В глине возимся, - откликнулся другой.
   - Мимо лети, мимо, - едва слышно шептал первый из провожатых, не отрывая взгляда от плывущего в воздухе чуда.
   - Мне всегда хотелось понять, думают ли они, понимают ли нас, - задумчиво произнесла Лиа. С запрокинутой головой следила за мягкими движениями "пера". А оно приближалось.
   Такое легкое, безобидное с виду. Только целительница видела, во что порой превращались дома после того, как "перо" покружило над ними. Груда обломков... И люди... Никого не удалось спасти. Даже кости их были раздавлены, словно не легкое перышко пролетело над головой, а упала плита, да еще покружилась на месте, перемешивая жилы и кости.
   И ничуть не реже "перья" не причиняли вреда. Просто покружатся, словно рассматривая, и улетят прочь. Разные - от руки длиной до роста двух человек. Никогда "перья" не гнались за людьми... просто некоторым не повезло стать у них на дороге. Знать бы еще, где проходят эти дороги...
   - Уходим отсюда, - не выдержал один. Он готов был бежать сломя голову, бросить и женщину, и мальчишку.
   - Погоди, - Лиа стояла, не сводя глаз с плывущего полупрозрачного чуда. - Ведь что-то им нужно.
   - И дикие звери приходят порой взглянуть на человека.
   - Зверей нетрудно понять. - Морщинки обозначились на лбу женщины, - Впрочем, порой я не понимала собственную дочь. Да и от южных соседей, хоть они и вполне люди, не знаешь, чего ждать.
   - Люди, - криво усмехнулся мужчина, как и Лиа, не отрываясь от нежданного гостя. - Какие они люди...
   И разобрал шепот сзади:
   - Мне кажется, оно услышало бы меня...
   - Сумасшедший! О бабке подумай! Каково ей смотреть, как тебя расплющит?! - мужчина качнулся было к мальчишке, потом попятился, но все же удержался на месте; второй уже спешил подальше от опасного гостя, понимая, что тот захочет - нагонит.
   Огонек, завороженный его покачиваниями, сделал шаг вперед... еще шаг, и еще... цепочка на шее и камень налились холодом, потом неподъемной тяжестью на шее повисли. Но подросток сделал еще движение, не сам даже - "перо" вело. Цепочка удавкой стянулась на горле... и лопнула. А мальчишка шел, протягивая руки к плывущему над головой чуду и шепча нелепые слова - приветствия, нежности всякие, которые знал. И понимал самым краем сознания - на него смотрят оторопелые поселяне и Лиа.
   Не заметил, как ноги оторвались от земли.
   Люди в отдалении ахнули, а мальчишка стоял на воздухе, словно на невидимом плоту, и воздушная река несла его вперед, за "пером". Выше. Дальше.
   Шагов десять пролетел, и воздушная река плавно опустила его на траву. "Перо" качнулось над головой, почти коснувшись протянутых рук, развернулось и заскользило прочь.
   Огонек остался, улыбаясь бессмысленно и счастливо.
  
   - Мальчик! - Лиа вцепилась в него совсем уж отчаянно. - Как ты мог, мальчик!
   - Я видел их раньше. Такие красивые, - выдохнул Огонек, не сводя глаз с уже пустого неба. Только птицы летали у горизонта.
   - Ты... летал за ними вот так?
   - Нет, никогда, - с сожалением, - Аньу, я не умею. Оно подняло меня само... Оно посмотреть приходило!
   - "Перо" - может быть, а ты пошел за ним, желая что-то доказать непонятно кому, - печально сказала Лиа. - Я тебя звала...
   - Не знаю, - вздохнул подросток, чувствуя, как уши начинают гореть. Огляделся - люди стояли поодаль, шептались. Проговорил покаянно:
   - Аньу, не сердись на меня. Они же... просто необыкновенные.
   - Они красивы, - согласилась Лиа. - Я тоже забывала про все на свете, видя их движения. Но они губят людей.
   - Все опасное красиво, - одними губами отозвался мальчишка, и продолжил громче: - Пожар, смерч, водопад... все это красиво. И смертельно порой.
   - Это не наша красота, не человеческая.
   - Юг говорит иначе...
   - Потому их и не считают в полной мере людьми. Скорее... хищниками.
   - Нет, - Огонек дернулся, прикрыл глаза ладонью от ставшего слишком ярким света. - Нет, аньу. Я хочу быть... человеком. - И попросил еле слышно: - Научи меня.
  
  
   В Тейит, слушая веселую возню своих детей во дворе, Лачи не испытывал радости. Все скоротечно... недавняя победа может стать поражением, не успеешь вздохнуть. Те, во дворе, имеют все, и ближайшие надежды главы Хрусталя связаны отнюдь не с ними.
   А с тем, кто ненадолго покинул высеченный в скалах город, испросив позволения, правда.
   - Он слишком привязался к Лиа-целительнице, - Лачи был погружен в себя, и слова звучали, будто из глубины. - Это и хорошо, и плохо. Мальчик осознает свою нужность... однако же никто не слышит, какие разговоры они ведут наедине.
   - Лиа не слишком умна, - возразила Саати.
   - Только дочь ее оказалась достаточно непредсказуемой, чтобы покинуть север с южанином и прихватить с собой парочку друзей.
   - Разве это - признак большого ума обеих?
   - Всего лишь признак мышления, отличного от обыденного. Пожалуй, мальчику пора отдохнуть от искусства исцеления и заняться иным - например, воинским искусством. Я с удовольствием доверю его, допустим, Кави - так у его сестры и Илы останется полная уверенность, что мальчишка у них на виду.
   - А что скажет Лайа?
   - Ах, эта женщина? - Лачи улыбнулся, словно выныривая на поверхность. - Ее племянница общается с полукровкой. Я ни в коем случае не намерен мешать их дружбе! У Лайа не будет ни малейшего повода для недовольства.
  
  
   Не сразу целительница и полукровка прибыли в Ауста; при входе Лиа перехватила знакомая ее - красильщица, судя по неотмытым пятнам кошенили на руках. На сей раз пациентом стала маленькая девочка, засорившая глаз. Обрадованные помощью родители вручили пожилой женщине корзину с лепешками и маленькими желтыми клубнями, и теперь подросток нес ее к дому Лиа. Огонек намеревался побыть у бабушки совсем немного, и вернуться в свое обиталище. А Лиа собиралась привести дом в порядок, чтобы не стал заброшенным.
   Боль копьем пронзила левую половину спины. Охнув, Огонек упал на колени, не в силах ни согнуться, ни разогнуться. "Умираю", - мелькнуло в голове. Жизнь перед глазами не проносилась, хоть слышал - бывает такое, только синие и алые круги вращались бешено.
   - Мальчик, что ты? Что с тобой?! - Руки Лиа подхватили его, голос доносился как через ватную стену.
   - Копье...
   - Что ты, какое копье? - почти закричала целительница.
   - Там... больно... - он повалился вперед, едва не сбив маленькую женщину с ног.
   Потом, лежа в ее домике, он не решался двинуться, хотя боль прошла. Почти, осталось легкое напоминание. Даже как Лиа с помощью соседа доставила его в дом - не помнил.
   - Что это было, аньу?
   - Я не знаю, маленький...
   - Но я был уверен... мне было так... - растерянный, он уткнулся носом в подушку. Вздрогнули губы. Напугать Лиа... так стыдно.
   Прохладная рука легла ему на локоть.
   - Так бывает, малыш. Может, попросту сделали плохо тому, на юге... и это было настолько сильно, что ваша прежняя связь вернулась на мгновения.
   - А?! - позабыв про страх, что вернется рвущая боль, Огонек сел. - Что, значит, его убили?
   - Откуда мне знать... Попробуй почувствовать.
   - Нет, не хочу! - почти выкрикнул мальчишка. Снова соприкоснуться с этим... может, и умереть? Или другое что? Оглянулся испуганно, словно оборотень мог в любой миг появиться в хижине Лиа.
   - Не бойся, он не придет и тебя за собой не утянет, - как показалось, грустно произнесла Лиа. - Вы долго не виделись. Всякая связь слабеет. Скоро ты перестанешь ощущать его совсем.
   - Скорей бы! - ломким, высоким голосом произнес Огонек. - Аньу, как я устал! Лучше бы никогда...
   - Но и мы тогда бы не встретились, - с мягким укором проговорила целительница.
   - Прости, - прошептал мальчишка, и кровь прилила к лицу - отвернулся.
  
   Стыдно было за свою слабость, ой как стыдно. Обрадовался новости, вернувшись в Ауста - велено отдать его под надзор Кави. Мол, пока молод, хоть немного поучится ножом владеть, да и просто телом своим, чтобы первый попавшийся ёжик не загрыз насмерть. "Ёжика" полукровка проглотил, не поморщившись - и правда ведь, как-то не приходилось от зверей отбиваться... кроме - ох, не надо об этом...
   А вот Лиа попадаться на глаза не хотелось. Расхныкался, как ничтожество полное. Надо же, почудилось что-то, и сразу готов слезы на кулак наматывать! Да она не раз людей в черные пещеры провожала, перед этим всю Силу до капли отдав, а тут - полсуток просидела с ним, будто он и вправду вот-вот помрет! Стыдно... Вот пройдет время, он искусству бойца поучится, а потом к ней вернется, и к Шиму, и к Иве...
   А как же люди, которым ты мог... ну, не то что сильно помочь, но хоть боль снять? - спрашивал внутренний голос. Так я же скоро, возражал сам себе. Я никогда не перестану о них заботиться... но я хочу стать сильнее. Если не как айо, если уж не дано - то хоть просто как человек...
  
  
   Кираи было заметно меньше весен, чем Кави, и с Огоньком он сошелся ближе. Показывал, как бросать дротики, стрелять из маленького округлого лука - первое давалось Огоньку на диво легко, но к луку никак не мог приспособиться.
   - Тебя когда-то учили, - задумчиво промолвил Кираи, наблюдая за солнечным бликом на мишени, в которой торчал брошенный подростком дротик. - Учил воин или охотник, может, тот и другой сразу.
   - Отец? - робко спросил Огонек.
   - Может, и женщина... такое тоже водится и у нас, и на юге. Посмотри на Элати. Сестра ее терпеть не может дальние дороги и лес, а Элати все нипочем.
   "Отчего же Атали гордится не матерью - теткой?" чуть не сорвалось с языка; и сорвалось бы, успей они с Кираи сдружиться сильнее.
   Но пока держал язык за зубами, тем паче - Тилави жил тут же, и, казалось, вот-вот и расскажет страшную тайну Огонька. И тогда - со скалы... орлом полетишь.
   Огонька особо не дергали - он думал, заставят тренироваться со страшной силой, так нет. Ножи, дротики - Кираи и Кави довольны были, когда он в цель попадал, поправляли ошибки, но видно было - никто ни в охрану не собирается готовить Огонька, ни настоящего бойца из него делать. Метательное оружие знал бы, и только. Даже на лук скоро махнули рукой.
   Зато Огонек пристрастился слушать разговоры старших товарищей - по вечерам те часто собирались, рассказывали разное, вспоминали. Все интересно было узнать, откуда шрам-знак на щеке и Кави и у Тилави откуда - через все лицо?
   Охотничьи байки слушал с неослабевающим интересом, про древние похождения разных людей, оставшихся в памяти - тоже. А вот про юг - не любил. Про стычки с югом слушать едва-едва мог - казалось, наизнанку кто Огонька выворачивает.
   Ну зачем, хотелось взмолиться. Зачем нести самое тяжкое сюда, где так хорошо и уютно? Зачем рассказывать такое, от чего тревога начинает скулить в костях?
  
   Умывшись после очередной тренировки, отдохнув и полистав пару давно изученных свитков - бездумно, подросток появился во дворе. Направился к группке людей, стоявших возле стены; заросли темно-фиолетового шалфея пенились там, но стоявшие не замечали цветов, равнодушно наступая на них.
   Разговаривали четверо - Кави, Кираи, человек, чьего имени Огонек не знал, старший из всех - и Эйнели, доверенное лицо Лачи, ровесник Кираи. Лица у всех четверых были сумрачные - и вовсе не от висевшей над головами тучи.
   Когда понял, о чем они, вознамерился уйти - благо, на него и внимания не обратили - но любопытство пересилило.
   Слушал, мучаясь желанием покинуть дворик - проклятое любопытство удерживало. Снова боль и кровь... то, о чем не хочется знать - и от чего невозможно оторваться...
   - У меня друг погиб на реке Иска, - невыразительно проговорил Кави. - Я был тогда в Чема... Меня звали с собой, не помню, что удержало. Помню того, кто принес нам известие - никого не осталось. У него самого обгорела кожа, и волосы были опалены.
   - Что ж, наши ведь и вправду перестарались, - откликнулся Кираи. - С чего их понесло на южную землю?
   - Ты не понимаешь... Идти по следу золотой жилы, когда она убегает, издевается, не даваясь в руки - и вдруг обнаружить ее на самом берегу... и знать, что на другом берегу золота еще больше. Они нарушили договор. Но все - слышите?! - все покинули южный берег по требованию! Неужели они заслужили страшной смерти в огне?!
   - Наверное, южане считают, что да, - вступил Эйнели. - Мальчишку нам не отдали...
   Огонек насторожил уши.
   - Какого мальчишку?
   Четвертый собеседник выругался, прежде чем ответить. Сказал:
   - Они предложили нам золото... и не только. И Лачи принял его. Можно подумать, смерть легко оплатить так же, как покупают морские диковинки или редкие шкуры... Помнится, даже родной брат Лачи рассердился на него и предложил пойти поклониться южанам.
   - А... соправительница?
   - Если бы Лайа начала говорить громко, ей сумели бы закрыть рот, - вполголоса проговорил Эйнели, обернувшись, и, видимо, не сочтя полукровку опасным. - Я не знаю, о чем думал Лачи. Но можете быть уверены - за горло Лайа он держал крепко...
   Огонек шагнул к выходу - спиной вперед. И только через три шага повернулся и пошел очень быстро, опасаясь совсем не нужного оклика.
  
   День ли выдался чересчур ясный, прочищающий память, или время пришло, но почти забытые фразы, брошенные со смехом и вскользь, новый смысл обрели. Ведь кое-чему научили его и в Астале... уж названия тамошние запомнил. И названия места, где стояла башня заброшенная - тоже.
   Много ли может пройти ребенок - один, через лес?
   В голове стучало одно, звонко стучало, молоточком чеканщика: река Иска. Название, и хлопанье крыльев: стая белых птиц, взмывающих в воздух.
   Он видел языки огня, от которых небо вздрагивало и старалось подняться повыше. Светлые волосы женщины, испачканные пеплом... она откидывала их за плечо резким движением. Чувствовал беспомощность полную, и жар, от которого мысли спекались.
   И сквозь пламя летела смеющаяся фигурка, раскинувшая руки беспечно. Лицо, полное шального восторга. Наверное, он и был таким... там.
   - Тварь... - прошептал мальчишка.
   Скосился на собственное плечо. Стиснул в кулаке рукоятку тяжелого обсидианового ножа. И, решившись, прикусил губу и медленно, стараясь не думать и не морщиться, разрезал наискось давно зажившие шрамы.
  
   Глава 25
   Астала
  
   Северянин настолько привык прислушиваться к малейшему шороху, что поражался - как уши его еще не стали длинными, словно у зайца? Обычно говорили о пустяках - сменявшаяся охрана, или давно уже редкие южные гости. Те, кто приходили не поодиночке, на ходу иногда обменивались новостями - так, по кусочкам, Айтли узнавал хоть что-то. Спрашивать в открытую он не стал бы ни в коем случае. Разве что о сестре иногда срывались вопросы.
   Вот и сейчас - за окном послышались голоса. Двое направлялись к тому крылу, где жил он. И упомянули на сей раз о нем самом. Видимо, встретились прямо здесь - иначе не стали бы так, при Айтли... а впрочем, почему нет? - подумал. Он-то кто? Услышит, велика важность.
   - Наши люди нашли ее раньше! Даже звери не заходят в чужие владения! - неприкрытая неприязнь звучала в голосе мужчины.
   - Наших мало. А добыча... кто сильнее, тот и берет, - грустный женский голос. - И опять будет кровь.
   - А заложники...
   - Мальчик-то здесь. А девочка очень кстати сбежала. Знала, я думаю.
   Они вошли. Женщина... видел ее впервые, очень красивая, почему-то с короткими волосами - этим напомнила оборотня. Мужчина - тот, что говорил со стражами о побеге сестры. Высокий, плотный, видимо, очень сильный, с малоподвижным лицом. Айтли быстро сцепил руки за спиной - очень не хотел, чтобы заметили - на нем нет браслета. С сожалением подумал, что не может пользоваться Силой - тогда выдаст себя еще вернее.
   Напрягся, готовый ко всему - но его лишь смерили взглядом, да мужчина внимательно осмотрел комнату. Женщина же... Айтли готов был поручиться, что она заметила отсутствие браслета. Но ничего не сказала.
   Айтли всерьез задумался над слышанным после их ухода. Слишком много сказали... но недостаточно все же.
   Повертел в руках испорченный браслет, спрятал его под циновкой. Сестра... едва не умер тогда, чувствуя, как ей плохо. Что-то сделали с ней, вероятно - оттого и решилась бежать... Может, просто свалилась без сил, выбравшись из Асталы?
   А сам он? Что же теперь? Страх был подобен внезапно нахлынувшей тошноте: что сделал север?! О чем говорили эти двое?
   Он лихорадочно заметался, пытаясь найти хоть что-нибудь, что может пригодиться в дорогу. Шионте... бутылочка для воды. А вот ножа - не позволено. Ладно... Припасов каких-нибудь тоже нет - но вечером еду принесут, что-нибудь сумеет оставить. Этле умница, она сумела сбежать. А сидеть тут, изображая бычка для ножа мясника - нелепо. Как бы ни поступил дядюшка, позволять ему распоряжаться собственной жизнью - предательство по отношению к себе самому.
   Прижался лицом к решетке - солнце ушло на другую сторону неба, и прутья были холодными. Прижимался к металлу все плотнее, до боли, наказывая себя за глупость и бездействие. Сестра - молодец. Может быть, она приведет помощь - если успеет. А он...
   Когда зашло солнце, двум охранникам, сидящим у входа в дом, почудилось змеиное шипение: прохладное, бесплотное, проникающее в тело ненавязчиво и непреклонно. Один обернулся и привстал, пытаясь сообразить, что происходит, но застыл на полужесте, как и напарник его. Со стороны было, чему удивиться - люди просто заснули, оставаясь в позах, совсем неудобных для сна. Из дверного проема появилась фигура, оглянулась по сторонам, и, пригибаясь, сбежала по ступеням, крадучись заскользила вдоль изгороди.
   У ворот дежурили еще трое.
   С троими одновременно Айтли справиться не сумел бы, и вскорости один из охранников испытал неодолимое любопытство, вглядываясь в темный закуток сада.
   - Ты куда? - лениво окликнул его соратник, видя, что тот направляется непонятно куда и непонятно зачем.
   - Сейчас приду... погоди, - нетерпеливо отозвался тот и ушел. А сад шелестел, наполняясь каким-то змеиным маревом - вкрадчивым, жарким и обволакивающим.
   Через очень короткое время перед опешившими стражниками появилась фигурка в шионте, и те не успели даже прикрыться "щитом", введенные в заблуждение шелестящей колыбельной, льющейся со всех сторон.
   Стражники спали.
  
  
   - Он уканэ, как и сестра, - задумчиво сказал Тарра, который первым узнал о побеге. - Впрочем, в городе он завесу ставить не будет - верный способ привлечь еще больше внимания. У северянки была хорошая грис, были припасы. У него ничего нет. Этот побег - жест отчаяния, - Тарра тронул повод. - Наверное, он понял.
   Оборотень резко выдохнул. Спутник обернулся, чуть приподнял бровь.
   Но Кайе молчал. Всю дорогу молчал, пока не достигли окраин. Тогда юноша остановил свою кобылицу.
   - Тарра... - смотрел очень серьезно. - Я найду его. Не смог найти северянку... его найду. Но не тронь, слышишь?!
   Тарра сумрачно смерил взглядом его. Пальцем обвел свой знак на плече.
   - Что видишь? Неужто пятнистого ихи Арайа или цветок Кауки? Те льют кровь, как воду. Я - не трону. Мальчишка всего лишь боялся умереть; наказывать за это нельзя.
   Тарра не хотел поднимать шума и был доволен, что удалось заручиться помощью оборотня, не ставя на уши весь его Род. Кайе сразу согласился отправиться в путь, и на вопрос, не хватятся ли, только пренебрежительно дернул головой - я не младенец, чтобы за мной следить.
   Искать этого беглеца оказалось нетрудным занятием. Тарра был прав - в городе он и впрямь не поставил ни единой завесы. И дорогу избрал самую неудобную - ориентиром служило солнце, а больше северянин не знал ничего о пути домой. Не то что сестра. Приближаясь к окраинным поселениям, люди стали очень осторожны - и сняли пару завес. Оборотень не перекидывался - ехал рядом с Тарой, давая указания, куда повернуть.
   - Неужели ты чувствуешь след даже так? - потрясенно спросил один из спутников.
   - Не так, как звери, - угрюмо отозвался тот, и ощутил на языке привкус крови, а на висках - прохладу от северного дождя. Вот какой след подарил Айтли невольно. Достаточно малой нити, чтобы запуталась бабочка в паутине...
   Скоро след стал совсем свежим - северянин долго не мог решить, свернуть направо или налево, и в конце концов все же выбрал верное направление, иначе дорога привела бы его обратно.
   Вскорости показались лесные деревья, а получасом позже - поляна проглянула между стволами.
   Оборотень остановился у края поляны, натянул повод.
   - Он там.
   - Ты точно знаешь?
   - Да. Он никуда не успеет уйти. Он устал.
   - А ты... - начал Тарра, видя, как тот поворачивает кобылицу обратно к Астале.
   - Я не хочу быть здесь. Помни, что ты обещал, - он ударил ногами в бока грис, и та взвизгнула, сорвалась с места. Ветка хлестнула по плечу юноши, оставив алую полосу.
  
   Еще когда ехал обратно, почувствовал себя очень плохо. К жгущему изнутри огню почти привык, но рана - ощущение непривычное. Боли он не боялся, поэтому внимания на нее почти не обратил. А вот запах крови, взявшийся непонятно откуда, сильно досаждал - как и головокружение. Спрыгнул с грис, но ноги подкашивались - передал повод молоденькой служанке, сам не повел животное к стойлу. Повернулся спиной, направляясь к себе, услышал испуганный вскрик.
   - Рана открылась, - сказала Киаль, прибежавшая первой.
   - Я не могу запретить тебе все вообще! - сквозь зубы обронил старший. - Ты вечно...
   - Я упустил девушку. Если бы ушел и он...
   - Будешь лежать дома, пока не позволю встать!
   - Но ведь меня же лечили! - сказал по-детски обиженно, уже с перевязанной заново раной опустившись на постель.
   - Охх... - старший потер виски, присел рядом. - Любой мальчишка-метельщик умнее тебя.
   - Я никогда не обращался к целителям, и правильно, значит! - вскинулся тот, и поморщился - больно-таки.
   - Чем больше Сила, тем тяжелее ей управлять, мог бы сообразить, раз не желаешь слушать. Простого человека умелый целитель поставит на ноги быстро... а таких, как мы... мда, - скептически оглядел оборотня, поправился: - Таких, как ты, лучше вообще не лечить. Всё.
   Уже поднявшись, добавил:
   - Встанешь - пожалеешь очень.
  
  
   Новая, тусклая и ломкая луна заглядывала в комнату северянина. Наполовину тюрьма, наполовину уже привычное обиталище. Так и не смог заснуть. Ночная бабочка упорно крутилась над светильником, и Айтли отгонял ее, жалея глупую.
   - Ну куда ты снова! - терпеливо повторил в десятый раз, наверное. Проще было погасить огонь и спать... или хоть лежать с открытыми глазами, но в темноте видел одно и то же - заросли, пропускающие всадников-южан. Айтли сидел возле дерева... встал, когда их увидел. Позволил подойти близко-близко. Хотел ударить - как мог, страх вызвать, или же ярость - чтобы убили здесь. А "щит" у предводителя был мощным... Юноша не ударил не потому, что испугался или понял бессмысленность - может, и удалось бы.
   Просто во взгляде южанина не было злобы. И он - тот, приходивший с женщиной - чуть покачал головой, словно говоря - это лишнее.
   Потом вспомнилась сестра - словно рядом присела, даже услышал ее смех. Ощутил острую ненависть ко всему югу - пропади он в Бездне! Отвлекся и не заметил, как на пороге возник человек - вроде он и полога не откидывал. Стоял неподвижно, но Айтли почувствовал себя зажатым в угол.
   Как-то давно, тогда был совсем еще мальчишкой, был на дальних рубежах вместе с дядей - не с Лачи, с другим. И там они встретили волка - то ли бешеного, то ли просто очень злого. Айтли запомнил - волк, огромный, хромал, едва опираясь на окровавленную переднюю лапу. Но глаза его были ненавидящими, желто-оранжевыми. Потом мальчик стоял возле туши волка долго, пока вконец заждавшийся дядя не увел племянника силой. У мертвого волка глаза потускнели, но оставались такими же яростными. А еще запомнил - на неподвижный зрачок опустилась переливчатая зеленая мошка. Тогда Айтли от души пожалел мертвого хищника и чуть не вернулся - согнать, но рука дяди сжала его кисть и потащила мальчика прочь.
   Стоящий сейчас перед Айтли больше походил на птицу, но у него были глаза того волка - яркие, ненавидящие, и было в них что-то... как в том мертвом волке, или в том, как волк держал на весу раненую лапу.
   Это он принес подвеску сестры...
   - С чем ты пришел сегодня? - спросил северянин как можно небрежнее. Браслет - новый - стал холоднее.
   - С тем, что тебе не очень понравится, - ровно ответил гость.
   - Вы сумели меня удержать; к счастью, сестра сумела избежать вашего гостеприимства. Но не советую забывать - север по-прежнему охраняет нас.
   - Ты так думаешь? - зеленая мошка с жужжанием поднялась, и до сего мига застывший глаз моргнул, оказавшись живым. Совсем близко от руки Айтли лязгнули волчьи клыки:
   - Мне плевать на тебя, на ваш север! Но я чуть не потерял его из-за твоей девки, теперь из-за тебя!
   - Я рад, что ее здесь нет! - вскинулся, краем сознания пытаясь понять, о чем речь. - Кто бы ни помог ей бежать!
   - Та уже умерла, - усмехнулся очень неприятно. - Знаешь, как выглядит человек с расколотой головой?
   - Мне незачем это знать.
   - Крысенок, - тихо и отчетливо. - Маленькая тварь. Ты думаешь, нужен кому-то... там? После того, что они сделали в долине Сиван? Нарушили договор, зная, что отвечать - вам?
   - Что случилось? - Айтли сел на подоконник, ощущая спиной холодные прутья.
   - Ты ведь все знаешь. Они дали слово, что не тронут крупнейший "колодец" - его нашли наши разведчики. Ты знаешь - наших было слишком мало... а лагерь северян находился неподалеку, лишь переставить палатки. А теперь... - голос дрогнул, и Айтли понял, какой силы ненависть переполняет южанина: - Те, что пришли разбить лагерь, нашли мертвыми всех. Эсса говорят - дыхание земли их убило, - гримаса, похожая на страшную маску из старых коридоров Тейит. - А "колодец" была опустошен... поспешно, как крадет вор!
   - Но как же...
   - Как же вы? А вы не догадывались, что хочет сделать, к примеру, дядюшка? - спросил с усмешкой, которая больше подошла бы крокодилу. Тот покачал головой.
   - Не он...
   - Неужто? И ты ждал, что вас позовут обратно? Ты просто дурак.
   Айтли отказывался верить и понимать. Но южанин, похоже, не лгал... им не дали бы вернуться домой? Игра с югом? Или... что получил Лачи, отдав их на смерть? Неужто всего лишь камень? Но камня все же хватало Сильнейшим... не такая большая нужда.
   - Это все чушь! Они вернутся за нами... за мной! - сумел выдохнуть, хотя воздух почему-то закончился.
   - Молчи. Вас послали сюда... не самых слабых, но все же тех, кого не жалко. Ты так этого и не понял? Вы никогда не вернулись бы в Тейит. Скорее вас убили бы по дороге. Твоя сестра мертва давно.
   - Нет, - Айтли зажмурился, - Это неправильно, они не могли бросить нас! Отказаться...
   - Не могли?
   Айтли прикусил губу. Именно это... он ведь сам говорил когда-то сестре. Ненужное. Слезы обиды, нелепой, детской выступили на глазах. Верил, что вызволят... или хоть обуздают южан.
  
   Къятта опустил руки и отошел на пару шагов; но казалось, что он приближается, столь ощутима была темная волна его огня. Айтли видел - в кулаке он сжимает что-то столь сильно, что побелели пальцы, и зрачки южанина широкие, во весь глаз.
   - Мой брат мечтал об этом - размазать тебя по стенке, но я сам запретил ему... зря. - Снова шагнул вперед, цепко ухватил плечо Айтли; юноша изогнулся, пытаясь вырваться - однако старший из братьев Тайау, может быть, и уступал оборотню, но уж всяко превосходил силой Айтли.
   Отшвырнул мальчишку к стене, усмехнулся, наблюдая, как тот стукнулся затылком. А потом удар чего-то невидимого обжег Айтли, словно хлыст, и багровая борозда появилась на коже. И еще одна, и еще. Удары, разрывающие само существо изнутри и снаружи, черные вспышки.
   Даже без браслета не мог бы противостоять такому айо, как Къятта... он и не пытался. Но был в сознании, не уходил. Если их с сестрой просто использовали... она на свободе, жива все равно! а он... пусть.
   Мертвый волк с янтарными глазами задрал морду к луне и завыл.
   Потом Бездна раскрылась и позвала.
  
  
  
   Новолуние пришло - тоненькая изогнутая полоска почти не давала света, и все предметы и люди в ее луче казались мерцающими, призрачными.
   - Не надо, ала, - говорила Илха, стоя перед обсидиановой чашей. - Это очень опасно!
   Но женщина улыбалась мечтательно, и девочка видела - Имма не слышит и не понимает ее.
   Илха отступила, маленькая и испуганная. Впервые она осознала, что ей всего лишь десять весен, и она ничего не может. Тем более не в силах защитить ту, кого обожала как сестру и наставницу.
   Обычно южанам достаточно было того огня, что внутри - но Имма задумала большее. И сейчас почти забыла о просьбе, увлеченная тем, что попробует наконец немногим доступное.
   Черная горючая кровь земли полилась в каменную чашу, устроенную в полу - неширокую, от края до края ее расстояние было как раз с руку Иммы. Миг - и черная маслянистая жидкость заполыхала, и сразу вступил барабан. Поначалу в комнате заворочался негромкий угрюмый рокот; сидевшая в углу Илха еле касалась натянутой на обод барабана кожи. Потом удары стали сильнее, и барабан раскатисто зарычал.
   Имма застыла, глядя в плясавшее пламя - лицо ее озарял алый свет, а жар был такой вблизи чаши, что непонятно, как женщина это выдерживала.
   Илха же в неосвещенном углу казалась не столько фигуркой, сколько темным пятном. Барабан рокотал то громче, то тише, быстрее и медленнее, и голос его сливался с движением языков пламени.
   Имма смотрела в огонь - но на самом деле заходила все дальше и дальше на неупорядоченную, недоступную пониманию человеку сторону мироздания, где и брала начало Сила южан. Там не было ничего видимого - только горячие тени. И пустота, наполненная звуками не для человечьего слуха, цветами не для человечьего взгляда, и постоянным движением чего-то, не имеющего названия.
   И где-то здесь, в этом ворохе затерялась тень Натиу. Найти ее возможности не было, но заблудившаяся женщина могла единственно ощутить, что рядом появился кто-то одной с ней природы. И вырваться.
   Имма не искала другую - она жадно вглядывалась в черный горячий хаос, не чувствуя жара на своем лице, позабыв, что разглядеть в Тииу человек ничего не сможет.
   Пламя в каменной чаше начало спадать - и барабан отвечал умиранию язычков жалобными гулкими всхлипами.
   Когда наконец вся кровь земли прогорела, Илха выбралась из угла, разминая затекшие ноги. Тронула наставницу за плечо, немного напуганная ее неподвижностью. Женщина очень медленно повернула голову, шепча что-то невнятное - вряд ли она успела полностью осознать, что находится уже по эту сторону мира.
   - Имма... - начала было девочка, и замолкла, напуганная догадкой - глаза наставницы были слепы.
  
   Как девочка бежала по темному городу напрямик, не придерживаясь освещенных улиц, она и сама не помнила. Стражи, обходящие город, время от времени мерно выкрикивали оповещение, что они на своем посту.
   У дома Ийа девчонка остановилась - легкие горели, дышать она могла только с хрипом. Придя в себя самую малость, она рванулась напрямик через ограду, и завизжала истошно, когда крепкие руки перехватили ее. При попытке зажать ей рот начала истошно кусаться.
   - Что за шум? - крикнула хозяйка дома, и охранник, который уже заставил замолчать девчонку, принялся было просить прощения. В этот миг на дорожке появилась фигура в белом, и луч молодой луны выхватил именно эту фигуру из черноты, будто привлеченный белым одеянием.
   - Это ко мне наверняка. Ко мне вечно сваливаются ночные гости. - Голос Ийа прозвучал беззаботно, однако Илха, которую он забрал у охранника и взял за руку, ощутила, сколь велико его напряжение.
   - Сегодня новолуние, так? - спросил он, не требуя ответа, когда они с Илхой уже вышли за ворота. Девочка только кивнула.
   Обратно они шли по улицам светлым, но оказались у дома Инау куда быстрее, чем Илха бежала отсюда за помощью.
   Имма сидела на полу, глаза широко открыты, дорожки от слез на щеках уже почти высохли. Друг детства шагнул к ней, убрал со лба нелепо свисавший завиток. Опустился рядом.
   - Ничего, - говорил он угрюмо, сжимая ее ладони в своих. - Я все сделаю. А пока Илха о тебе позаботится.
  
   Он всегда держался приветливо в кругу семьи. Старшие отвечали тем же - словно старательно обходили территорию друг друга, а девочки - младшие сестры - просто его обожали. А сейчас он едва сдерживался, чтобы не сорваться на них. Даже любимицу, Райамаль, старался обходить стороной - мало ли.
   Голоса сестер доносились из сада. Перед окном на ветке вертелась краснохвостая птичка, насмешливо чирикая.
   В голове родничком билось - делать-то что? Мысли выплескивались, будто вода, и так же бессмысленно утекали. Она пыталась зайти в изначальное... Она... попыталась взять больше. Значит, надо отдать... но пожар не тушат огнем.
   Он не сводил глаз с птички. Девочки прыгали возле дерева, приманивали ее крошками...
   Дар. Что можно подарить изначальному огню? Так, чтобы он мог взять?
   Взгляд скользнул по фигурке сестренки, задержался на миг.
   - Илха... - шепнул молодой человек. Потом качнул головой. Имма привязана к ней.
   Губы вздрогнули, сжались. Есть и другой выход - все-таки в Тевееррике ведали многое, утерянное при разделении.
   Он знал, что Натиу вернулась из сна... но так и не пришла в себя полностью. Вместо одной смерти, которая наступила бы обязательно, есть две жизни... и обе - искалечены. Впрочем, до Натиу нет дела, станет ли она прежней или останется наполовину растением. Но Имма - дело другое. Слепая, она не сможет многое из того, что составляло ее жизнь - и даже если удастся ее убедить, что вся Сила осталась при ней, что она может по-прежнему чувствовать разные нити... не то.
  
   После сухих бурь стены башни были пыльными, но человек сейчас не думал об этом. Стоял в проеме, прислонившись спиной к неровным камням, смотря на закат - находясь между Хранительницей и остальными миром.
   Оранжево-красное зарево - небо расплющило тяжестью вытянутые вишневые облака. Так и камни, к которым прикасается он, давят на землю.
   Старая башня... не столь древняя, как горы, и даже постройкам прежних городов уступает в числе прожитых весен. Но она стоит на крови - и кровь состарила ее за век, если не раньше. Хранительница - рука, протянутая из мира людей к изначальному Хаосу, мост, по которому трудно идти - ведь он скользкий от крови.
   Слово листом сорвалось с губ:
   - Имма... - и, тихо-тихо, в закат: - Какая же ты дура...
  
  
   Айтли хотелось, чтобы все наконец кончилось. Ему едва сравнялось шестнадцать, но он чувствовал себя стариком, уставшим от бесконечных пустых лет. Здесь ведь день шел за год... нет, не день - час.
   А теперь-то я кто? - думал юноша, глухо думал, тоскливо. Лачи взял, что хотел - наверняка, чем бы это ни оказалось. И даже не справился о племянниках... или только об Айтли? Но сестра не могла предать, она бы рвалась назад, на юг, за ним. Она ведь жива, сердце знает. Или ее попросту заперли?
   Я больше не нужен, понимал северянин. Юва... пока терпят меня, хоть не отпускают. На что-то надеются? Так недостойно жить, думал юноша. Словно обмотал огромный паук клейкими нитями и позабыл в углу, и виси, гадай - вспомнит и сожрет или так и задохнешься постепенно от нитей-удавок, или просто умрешь от жажды... от затхлого воздуха.
   Шмель разорвет паутину... или убьет паука. Но я просто болтаюсь тут...
   Снаружи окликнули. Айтли постарался выбраться из оцепенения - осознал, что едва не оставил тело. Но раз зовут...
   После ударов чужой Силы на коже остались следы - сойдут, наверное, хоть пока не торопятся. Но не хотел, чтобы кто-то их видел, и потому надевал шионте - даже в жару, стоило подумать, что кто-то идет. Выглянул в коридор - и сразу нашел взглядом гостя.
   Этого человека Айтли раньше не видел. Нет... видел однажды, мельком, когда вся Астала наперебой рвалась поглядеть на заложников. Не злое лицо, уставшее, будто человек много ночей не спал - и молодое, даже по северным меркам красивое; а морщинка прорезала лоб, видно, много и тяжело думал. Человек окинул юношу беглым взглядом - безразличным и напряженным одновременно. В нем не было никакой угрозы, не то что в недавнем госте. И исчез он так же, как появился - тихо и непонятно.
   Очень болела голова, и хотелось спать, спать, спать. Посему об этом госте Айтли тут же забыл.
  
   А хозяева Асталы в большинстве своем не вспоминали про Айтли.
   Тремя днями раньше сюда отправили сообщение с птицами... сейчас двое прибыли сами. Измученные до полусмерти, на загнанных грис. Южане стояли в долине, работ не вели - ни по добыче, ни по разведке. А северяне работали с лихорадочной скоростью.
   Совет собрался быстрей, чем обычно. На сей раз ни одно лицо не улыбалось и ни одно - не выглядело равнодушным. Первым заговорил Кети Инау:
   - Гонцы вернулись. Они не разговаривали с эсса - те не пожелали. Только заверили, что не имеют отношения к смерти южан. Но разве они допустят настоящей проверки?
   - На их территории подобных "колодцев" нет, - негромко сказала мать Иммы, Улине. - Разведчики юга нашли еще два... о них эсса не знают.
   - И не должны узнать, - вступил третий голос.
   - Ведь это повод к войне, - задумчиво проговорила Шиталь. - Либо мы обвиняем их - и наносим удар, либо молчим... и дальше нас считают просто мусором.
   - Надо все-таки допросить мальчишку, - поднялся еще один человек. - Сбежала девчонка, и брат ее чуть не сбежал... они знали все, я не сомневаюсь. Что они задумали еще, эти крысы?
   - Юноша-северянин ничего не знает, - Шиталь посмотрела на говорившего очень приветливо, но тот сел. - Нет смысла спрашивать его о чем-то. Побег девушки удался по чистой случайности. Детей отдали нам ради того, чтобы мы промахнулись на этой охоте.
   Она перевела взгляд на Ахатту. Глава Совета кивнул:
   - Я подозревал что-то... Не знал, что именно произойдет.
   - Потому что слишком стар, - сказал Хатлахена Арайа.
   - Тихо, - прошелестел голос Ийа, бесплотный и властный, и замолчали все, даже перешептываться перестали. Племянник, затыкающий дяде рот - зрелище не самое частое, но велеть замолчать члену своего Рода, когда тот готов нанести серьезный удар по давнему противнику? Так не бывает.
   - Что случилось, то случилось. Впереди - долина Сиван, и это куда важнее. И еще. Решайте, что делать с мальчишкой.
   - Северяне нарушили соглашение. Может быть, девчонка исполняла их приказ, а не просто сбежала. Мальчишка не нужен ни нам, ни северу, - сказала Улине.
   Кауки Наста поднялся - острый, с голодным взглядом.
   - Круг.
   - Я не думаю, что стоит, - задумчиво проговорила Шиталь. Наста обернулся к ней:
   - Держать его под стражей - лишние хлопоты. Эсса показали, насколько он нужен им. Почему не поступить так, как разумно, сестра?
   Сестра. Примирительно... А Наста продолжил:
   - Он может умереть в круге - или его выиграет кто-то из нас.
   - Второе! - тяжело проговорил Тарра. Глаза обоих Тиахиу радостно вспыхнули:
   - Второе.
   Ийа взглянул на дядю - непонятная улыбка, будто он о своем думал, появилась на губах, и Хатлахена сказал, довольный единодушием с племянником, коего слегка опасался:
   - Второе.
   Ахатта поглядел на внука, тот пожал плечами:
   - Пусть делают, что хотят.
   Потом были названы имена двоих - тех, что отправятся в долину Сиван.
  
  
   Южанин, который приносил заложникам еду и питье, был человеком достаточно добродушным - он всячески пытался поболтать с близнецами, когда еще оба жили здесь, и потом не раз намеревался завязать беседу с Айтли. Но тот не удостаивал повара вниманием. О чем говорить? О чем вообще могут вести речь дерево и камень, к примеру? А дерево и огонь?
   А вот сейчас он сказал то, к чему Айтли не мог остаться равнодушным.
   - Тебя выведут в круг.
   - Что это значит?
   - Иногда в круге убивают - по-разному, так, чтобы видели все. Иногда проводят поединки, и выигравший забирает себе того, из-за кого шел бой. Ты будешь выигрышем, - широкая улыбка.
   - А что потом?
   - Потом? Со всеми по-разному. Как поступят с тобой, решит тот, кто тебя заберет.
   - Значит, я стану чьей-то собственностью, - тихо проговорил.
   Южанин похлопал его по плечу, желая утешить:
   - Ты не нарушил закон. Тебя никто не приговаривал к смерти - значит, вполне могут оставить в живых.
   Айтли молчал, даже не отстранившись - хотя не переносил подобных знаков расположения. Потом спросил:
   - У вас есть питье, закрывающее рассудок на время?
   - Айка, - хмыкнул южанин. - Боишься?
   - Противно... Тебе не понять.
   - Почему же. Вполне понимаю. Только в круг выйдешь с ясной головой.
   - Не беспокойся, - холодно произнес. - Именно это я намерен сделать.
  
  
   Ветерок касался лица, вдувая в глаза совсем мелкие песчинки; очень хотелось пить. Айтли стоял у столба неподалеку от края поля. Свободен, в смысле, ни ремней, ни иного чего... может сесть на песок, если хочет. Когда-то чувствовал себя выставленным напоказ, а ведь тогда южане приходили по одному. Сейчас... Неважно все это. Плохо было одно - он не ощущал сестру. Давно уже. Если бы она бросила меня, я бы понял, думал он. Но что с ней? Лишь бы ей не стало плохо, когда сам он...
   В небе мельтешили птицы, оголтелыми стайками носились туда и сюда. Вечером будет дождь. Отчаянно захотелось дождь этот - увидеть.
   Заметил высокую плотную фигуру, направлявшуюся к столбу. Выпрямился. Смотрел на Тарру так же, как недавно на поляне. Южанин остановился в шаге от юноши, слишком близко - Айтли непроизвольно качнулся назад, уперся в столб.
   - Если наш Род получит тебя, не тревожься - ты покинешь Асталу свободно, - прозвучал низкий размеренный голос. Айтли склонил голову, благодаря. Не удержался:
   - Почему?
   - Ты дитя еще. Род Икуи не убивает детей.
   - Я давно не малыш, и будь мне всего десять, прятаться за возраст - недостойно, - с грустной улыбкой ответил Айтли. - Но спасибо тебе.
  
   От первого боя он почти ничего не запомнил. Кружение смуглых тел, молниеносные выпады, поначалу без оружия, потом - с ножами и дротиками... бешеные глаза проигравшего - в том момент, когда он понял, что проиграл, когда нож противника скользнул по его шее.
   Айтли вяло удивился, что проигравший остался жить, потом напомнил себе - и звери не всегда дерутся до смерти.
   Потом в круге появилась женщина. Коричневая кожа безрукавки, штаны до колена. Длинная тонкая коса, закрепленная узлом на затылке. Айтли впервые вышел из оцепенения: женщина - в круге? Она показалась похожей на Элати, но в следующее мгновение сходство развеялось. Больше всего женщина походила на смуглую колючую лиану, не на человека. Разглядел на плече знак - как раз сплетенные лианы.
   Интересно, если она победит, что будет делать со мной, подумал слегка издевательски. Впрочем, убивать женщины могут не хуже мужчин. За этим поединком Айтли следил с интересом. И вновь первый выход завершился ничьей - ударил гонг, и соперники снова сошлись. Женщина двигалась очень резко, и была отнюдь не слаба - но удача все время стояла на стороне мужчины. Он уже праздновал победу, когда она взвизгнула, словно дикая кошка, и прыгнула на него, метя в глаза ножом. Он невольно дернул головой в сторону, и это была оплошность.
   Южане взревели, и Айтли прижал ладони к вискам, глядя, как уносят из круга раненого. Торжествующая улыбка женщины скоро погасла - медный диск с питонами-туалью упал на песок. Стоявший рядом с Таррой молодой человек - сын или племянник, судя по сходству - вызывающе вскинул голову.
   Айтли ждал следующего круга прямо сейчас, но приблизился один из охранников, положил ладонь ему на плечо.
   Юношу увели в полотняную палатку, где на прикрывающей землю циновке лежали шкуры.
   - Отдыхай пока. Следующий бой будет, когда солнце перейдет по другую сторону Хранительницы.
   - Почему?
   - Такова традиция. Если бы кто-то один победил в двух поединках, в третьем, при новом противнике, шансов у него почти не было бы. Все устают.
   Охранник добавил, ухмыляясь:
   - Тебе везет, мальчик. Уже четыре рода захотели тебя получить.
   - Играйте, если больше нечем заняться, - отозвался юноша.
   - Пожалуй, самое неприятное тебя уже миновало, - не пожелал умолкнуть охранник. - Кауки и Тиахиу выбыли из игры. Впрочем, есть еще один Род...
   - Мне все равно, - ответил, утыкаясь лицом в длинный мех, и понял - сказал неправду. Если Тарра - или его родич - победит и сдержит слово...
   Следующий поединок стал самым длинным для Айтли - из тех, что он уже видел. В круг вышел племянник Тарры - и та лианоподобная женщина. Они дошли аж до третьего круга, где участники применяли Силу - и племянник Тарры выиграл. Айтли ощутил невероятную слабость и лишь усилием воли удержался на ногах, когда назвали победителя. Но за столб все же ухватился, мечтая, чтобы слабости его не заметили.
   А потом столб словно стал ватным, и ноги, и воздух - в круг вышел еще один человек - и бросил вызов Роду Икуи.
   Юноша узнал человека - тот, что появлялся недавно в обиталище Айтли. Очень спокойный и сосредоточенный, ни следа хлещущей через край самоуверенной наглости первых двух бойцов. Люди напротив зашевелились - и в круг ступил Тарра.
   - А тот, что выходил раньше? - спросил юноша скорее у себя или столба, чем у охранника, но ответ получил:
   - Был один из племянников Тарры. Значит, тот слишком вымотался... или Тарра доверяет только себе. Глянь, Ийа - это же настоящая змея!
   Некое чувство товарищество соединило на краткий миг северянина и охранника его - оба с одинаковым напряжением следили за поединком.
   Северянин не был совсем уж новичком - и Айтли учили, хотя его оружием были праща и лук. И он видел - противники разные совершенно. Один - гибкий, легкий, подвижный; четкости и грациозности движений его можно было позавидовать. Второй - сильнее физически, проигрывающий в скорости, зато устойчивей - и оборону его пробить было делом тяжким.
   Первый бой завершился вничью - Айтли слово бы дал, что противники особо и не старались одержать в нем победу. Оба скорее обозначали собственные возможности, но не сходились всерьез.
   Потом гонг ударил во второй раз, гулкий медный звук лизнул и песок, и верхушки деревьев.
   В руках у противников блеснули клинки чуть больше ладони длиной.
   Южные ножи были похожи на северные, только с небольшой круглой гардой.
   Двое в круге мгновенно оказались вовлечены в вихрь, в кольцах которого трудно было уловить все подробности боя.
   Судя по сложению и росту, Тарре скорее подошла бы дубина - однако он превосходно отражал все атаки, сам почти не нападая, разве что несколько ложных выпадов позволил себе, сбивая с толку противника. Защита его была непробиваема, и северянин ощутил - противник Тарры начинает терять уверенность. Ему во что бы ни стало хотелось закончить поединок сейчас, не доводя до третьего круга. Естественно, в свою пользу закончить. Ножи взлетали и опускались одновременно - все попытки приблизиться к Тарре разбивались, как о скалу волны.
   Айтли ощутил жжение под браслетом - и почти сразу что-то случилось с глазами. Протер их, пытаясь убрать неприятное ощущение, но то никуда не девалось. Вокруг Тарры мерно пульсировало бледно-оранжевое свечение, а над противником полыхало алое пламя, перемежаемое ослепительно-белыми молниями.
   "Я вижу!" - возликовал было Айтли, хоть рука болела невероятно - у серебра выросли зубы, и вгрызались в кость. Противник Тарры начал стремительное движение вправо, и в алом сиянии появилась багрово-черная полоса.
   - Нет! - крикнул юноша, быстрее Тарры поняв, что означает она. Тарра успел. Не победить - остаться в живых. Качнулся назад, потеряв равновесие. Нож задел его горло - кончиком, и замер.
   Победитель остановился, кажется, не дыша, хотя должен был вымотаться. Сияние погасло, черная страшная полоса исчезла. Со стороны человек казался совсем обыкновенным, но света вокруг него сейчас не было вообще.
   - Не понимаю, - пробормотал охранник рядом с Айтли. - Что произошло? Почему Тарра отдал победу?
   - Потому что иначе отдал бы жизнь.
   А ведь они не враги, шевельнулась мысль. И убийство не было нужно этому, похожему на змею. Значит, все дело во мне? Если бы не учили сдержанности с малолетства, рассмеялся бы громко.
   На песок упало всего несколько алых капель - неважно, будет еще поединок или нет, капли останутся там до утра.
  
   Нъенна спросил у Къятты:
   - Почему не хочешь выйти? Победив, досадил бы Ийа.
   Тот отмахнулся:
   - Хватит с меня северян. Если хочешь, иди сам, только если победишь - не заикайся потом о победе.
   - Мне против Ийа не выстоять. Глянь - он справился с Таррой, а сам свежий, как водяная лилия, - в голосе прозвучала зависть.
   - Ну и забудь тогда.
  
   Солнце ползло, словно тянуло за собой огромный груз. Солнцу очень хотелось обратно, но его не пускали собравшиеся возле площадки люди, занятые нелепыми спорами и попытками выяснить, кто лучше на этот раз.
   Айтли знал, что Сильнейших Родов восемь. Род Анамара, слышал, называли слабейшим - значит, не стоит думать о нем. Но еще два оставались... Он в сотый раз обводил глазами собравшуюся толпу. Знаков разглядеть не мог, да и не искал. Напряженно вглядывался в лица.
   Может быть... Тарра дал ему слово. А Род Тайау никакого слова ему не давал, да и помощи ждать от них - неразумно. Разве был раз повод доверять им? Вспомни оставленные следы. Ведь сам же... вспомни, убеждал себя Айтли. Но ведь при последней встрече тот, оборотень, совсем не казался врагом. И Этле жила у них.
   Тебе никогда не понять южан, говорил он себе. Но все искал знакомое лицо... еще недавно ненавистное и пугающее до слабости в теле.
   А потом понял, что никто не придет. Понял несколькими мгновениями раньше, чем распорядитель круга громко объявил - северянина передают Роду Арайа. Когда победитель остановился подле него, Айтли уже был готов. И даже почти не испытывал волнения. По крайней мере, голос был совершенно спокойным:
   - Я могу бросить вызов - тебе?
   На четком, красивом, словно из бронзы отлитом лице отобразилось глубочайшее изумление.
   - Зачем?
   - Значит, мне это нужно.
   - Как хочешь, - он справился с недоумением - теперь улыбался. - Я не думаю, что тебе откажут они, - качнул головой в сторону остальных. Направился к ним. Скоро до Айтли донесся смех. Юноша стоял, почти не двигаясь. Ждал. На зов откликнулся сразу - не хватало еще, чтобы подумали - он боится. Остановился в центре.
   - Без оружия первый круг, - по-прежнему весело и чуть свысока сказал Ийа. Айтли кивнул, бросил:
   - Мне нужно что-нибудь, закрепить волосы.
   - Конечно.
   Через пару мгновений вложил в его ладонь длинный кожаный шнурок. Айтли неторопливо скрутил волосы жгутом, закрепил шнурком, обвязал его вокруг головы. Глянул на небо. Потом шагнул вперед.
   - На что ты рассчитываешь? - тихий и мягкий голос справа.
   - Я не знаю, - честно ответил. - Быть может, на чудо.
  
   Юноша понимал - атаковать бесполезно. Тело противника - текучий металл, живое оружие; видел, как тот одолел Тарру. А его самого обучали азам - ну разве, чуть больше. Может быть, удастся хотя бы защищаться...
   Ударил гонг, Айтли вздрогнул, теряя мгновения - опомнился, но противник ответил улыбкой. Он ждал и не спешил воспользоваться оплошностью северянина. Потом едва уловимым движением ушел влево. Айтли качнулся в сторону, пытаясь понять, куда будет нанесен удар, но противник не коснулся его - ладонь южанина скользнула у плеча уже с другой стороны. И снова он не дал юноше сообразить, как направлена атака. Тот попробовал ударить сам, но все выпады пришлись в пустоту. Скоро у Айтли начала кружиться голова - казалось, он окружен гибкими змеиными телами. Мышцы заныли от напряжения; Ийа ни разу не задел его, лишь обозначая удар - рука противника проходила у самой кожи, не касаясь ее.
   Он потерял равновесие и упал на одно колено. В следующий миг его ткнули лицом в песок. Вторая рука южанина стиснула его запястье, отводя руку юноши назад - он не мог шевельнуться.
   - Тебе достаточно? - тихий голос.
   Ответить сразу он не мог - песок мешал. С трудом повернув голову, отозвался:
   - У меня нет выбора.
  
   Ничего не случилось. Даже не почувствовал чего-то особенного - и страх, и ожидание попросту кончились, ведь не бесконечен же их запас, в самом деле. Остался, пожалуй, легкий интерес - победитель, чем дальше отходили от круга песка, тем больше становился напряженным, и, пожалуй, он-то как раз испытывал страх.
   А свечения Айтли больше не видел - не только вокруг него, вообще. И единственного было жаль - этого невесть откуда взявшегося умения.
   Способностью видеть будущее недавний заложник не обладал - но стоило пожить среди южан, чтобы хоть немного начать их понимать. Айтли знал, как использовать оставшееся время - он старательно подтягивал к себе малейшие ниточки, дрожащие между ним и сестрой, и прекращал их дрожь, стягивая тугим узлом и прижимая к земле. Земля - одна для всех, но она дает Силу только плодам, не людям. Это было лучшее незримое полотно, созданное Айтли.
   До самой темноты никто юношу не тронул. И даже не заходили. А он был совершенно спокоен. И разум, и чувства находились в полной гармонии - он проиграл, и проигрыш надо принять достойно. Разве не в спокойном достоинстве, не в здравом рассудке сила Севера?
   Он именно проиграл, а не просто позволил распоряжаться собственной жизнью тем, кто захочет ее потребовать.
   Когда Айтли позвал победитель круга - поднялся так же спокойно.
  
   Айтли шел впереди; каждый шаг мог оказаться последним, но юноша не делал попыток обернуться. Он принял свою судьбу там, на желтом песке, и не станет устраивать развлечение этим... Неважно, что рядом всего один человек. Все равно. Только о сестре думал, стараясь как-то закрыться от нее... неважно, что будет. Ей это чувствовать совсем не надо.
   - Стой, - раздалось сзади, и юноша остановился. Ледяные сухие пальцы нажали какую-то точку у него на шее и еще одну - за ухом. Айтли ощутил, что тело не слушается, хоть и не валится на пол. И даже это не испугало.
   Айтли рассматривал стену. Стена была темной, но неровные отсветы факела вытаскивали из тьмы каждую трещинку. Хорошая кладка, прочная. Пятно-завиток в виде смешного зверька... лисенка? Пусть будет лисенок. Когда на него падает свет - почти рыжий... А выпуклость рядом - горка, за которой так хорошо прятаться...
  
   Он услышал шорох и сдавленный звук - не стон, не крик, нечто похожее на всхлип и до одури неприятное. Шорох. Легкие шаги. Руки и ноги уже начинали понемногу слушаться, но обернуться Айтли пока не мог. Еще немного, подумал. Что немного, не додумал - голова сама повернулась, непослушные мышцы подчинились усилию мысли.
   Потом увидел, что скрывалось за спиной.
   На плите лицом вниз, раскинув конечности, простерлась фигурка. Подросток, младше Айтли, судя по телу - лица не было видно. Зато и в полутьме разобрал - кровь, мальчишка лежит в луже собственной крови - и она стекает по желобу в черную чашу.
   Больше ничего не успел рассмотреть - сильная рука намотала на кулак его волосы, оттянула голову назад. На смену уколу страха пришло удивление. Нет, подумал он, я же есть, я дышу... я не могу умереть. Даже когда нож полоснул по горлу, несколько мгновений не верил. Попытался вглядеться в алое-алое небо (откуда оно в подземелье?), но не успел.
  
   - Стать полым стеблем, по которому пройдет темное пламя, - шепнул человек строчку из древнего свитка. Но любой стебель - полый... что будет с телом, по которому промчится темное пламя Тииу? Ийа прогнал эти мысли, глядя на неподвижные тела на полу. Он сделал уже слишком много, чтобы идти назад. Можно, конечно, только зачем?
   Северная и южная суть соединились в черной обсидиановой чаше - копии той, перед которой Имма смотрела в огонь. Только эта располагалась в сердце Хранительницы, и башня уже зашевелилась, испуганная тем, что стучало в ее основание.
   Тогда он опустил руку к чаше, помедлил; зачерпнул темную в свете единственного факела жидкость и сделал глоток. Опустил руку, не вытирая.
   Камни дрогнули, невероятно низкий звук наполнил подземелье, заставляя сворачиваться в клубок, зажимать уши руками - из носа и ушей потекла кровь, будто та, которой он глотнул только что, вытесняла его собственную; внутри тела ворочалось что-то огромное, грозящее порвать человеческую оболочку и выбраться наружу. Мозг, казалось, вот-вот лопнет, разлетевшись по стенам - но молодой человек сжал в руке глиняную бутылочку, хранящую кровь Иммы, преодолевая сопротивление кричащего от ужаса тела сорвал крышку с нее - в чашу полилась новая кровь, и на темной поверхности образовалась воронка - разверстый рот.
   Больше Ийа не видел ничего, упав неподвижно подле двух своих жертв.
  
  
   Двое из Совета Асталы встретились, подтверждая заключенный между их Родами союз.
   - Самое время, - сказал Тарра, раздосадованный проигрышем, и Ахатта согласился с ним. По воле дяди Олиику отправили в Чема - повидать мир, сказал Тарра. Девушка рвалась к тому, без кого не видела смысла существовать, но Тарра сумел успокоить ее: ненадолго. Он проявил неслыханную в обращении с племянницей твердость и не допустил ее визита в дом Арайа.
   - Ну вот и отлично, одним голосом больше, - облегченно вздохнул дед, когда рыжая грис Олиики покинула город, унося красивую всадницу.
   В тот же вечер судорога свела землю Асталы, не знавшую землетрясений.
   На основании Хранительницы появилась черная трещина, похожая на рваную рану.
  
  
   - Ты посмел сделать то, что запрещали еще наши предки по ту сторону гор. Чудом Астала выдержала, не была сметена вырвавшимся бесформенным вихрем.
   Чудом ли? Ахатта почувствовал горький, вяжущий привкус во рту. Чудом ли... или он удержал этот вихрь?!
   Его зрачки были сужены, а лицо бледным. Он двигался, словно шел по ножам. Нет... хождение по ножам далось бы легче, этому обучают. И он улыбался.
   - Покажи мне закон, запрещающий это делать - и я приму смерть.
   - Нет такого закона! - Глава Совета едва удержал крепкое слово. - Но зачем?!
   - Имма теперь может видеть. Не очень хорошо, правда.
   - Но ты должен был доложить Совету, что тебе нужно. Может быть, все вместе мы бы сумели помочь.
   - Да ну?! - лицо на очень короткое время растеряло и мягкость свою, и приветливость - морда разъяренной тахилики, не человечье лицо. Почти прошипел:
   - Город цел. Я не намерен был ждать, пока окончательно станет калекой та, что пыталась спасти члена твоей семьи!
   Ахатта опешил, ошеломленный этим преображением. Вся их семье, Род Арайа... по жестокости едва ли не впереди всех. Но этот, именем Искра, всегда казался иным... он из тех, кто кусает исподтишка. Однако... Ахатта вспомнил давно умершую девочку Алью - и янтарный браслет, сломанный его руками.
   - Что же молчишь? - то же змеиное шипение. - Ты уже стар. Своими угодьями, пока можешь, распоряжайся, не тронь чужие! Я не прощу тебе обман с Олиикой! Позволив мальчишке бывать на Совете, ты сделал большую глупость, и скоро поймешь! Плохое ты выбрал время - вспоминать былые традиции!
   - Я благодарен Имме за помощь Натиу, - голос размеренный - так человек широко и мерно шагает, чтобы скрыть дрожь. Ради нее... никто не скажет слово против тебя. - И - маленькая месть напоследок: - А ты уже расплатился за сделанное. И будешь платить еще долго.
  
  
   Кайе разрешили подняться в тот день, когда дрожь сотрясла Асталу - больше держать его в постели все равно не представлялось возможным. Первым делом он кинулся было к Хранительнице - его перехватили на ступенях дома, рассказали про трещину. Не хватало еще, чтобы наткнулся на нее без предупреждения. Против ожидания, оборотень не помчался убивать Ийа. А сел на те же ступени и спросил, что случилось еще. Чутье подсказывало ему, когда не договаривают - лучше, чем разум.
   Узнал и о том, как северянин бросил в круге вызов победителю. Услышав об этом, Кайе вскинулся, сам себя убедив на миг - вот он, Айтли, рядом... и можно сжать его ладонь. Ведь было же недавно совсем, почему должно измениться? И не мог осознать - долго - что в круге нет никого, что песок давно заровняли. Хмуро кивнул и ушел к себе, по дороге взмахнув рукой: не беспокойте и близко не появляйтесь.
   Оставшись один, смотрел на стену перед собой - и не верил, хотелось вскочить, примчаться туда. Не заметил, как старший вошел, расположился на покрытой меховым покрывалом лежанке.
   Все еще мысленно был там, снаружи, пока не увидел отчетливо - круг пуст, и солнечный луч лежит на холодном песке, перечеркивая площадку.
   - Он умер.
   Согнулся, чуть не в колени уткнув лицо:
   - И он.
   - Ну и что? - старший потянулся лениво, нарочито, каждым движением говоря - пустяки. - Нам же лучше. Ийа выпустил темный огонь, только теперь огонь этот жжет его изнутри. Мы отправили Олиику без помех, и можем теперь...
   Кайе обхватил себя руками за плечи, не поднимая лица.
   - Я вернул его в Асталу...
   - Брось, - Къятта ласково провел ладонью по его спине, будто погладил кошку. - Или напомнить тебе, как ты сам забавлялся? Ведь хотел его смерти.
   - Не знаю. Хотел. И мог бы... Уходи! - закричал неожиданно. Къятта нахмурился, сгреб в кулаке пряди волос младшего, сильно рванул на себя и вниз - Кайе не удержался на скамье. Вскочил, рискуя остаться без скальпа, но старший уже отпустил его волосы.
   Кайе вскинул руки - вот-вот ударит прямо в глаза, или еще что похуже. Но сник перед невозмутимостью Къятты, перед усмешкой его.
   - Малыш-убийца. Может, еще перекинешься?
   По исказившемуся лицу понял, что тот не просто помнит запрет - не желает сейчас уходить под шкуру зверя. Даже если быть человеком больно.
   - Иди сюда, - позвал вполголоса.
   Кайе качнулся к брату, сорвал золотую тесьму с его волос, зарылся лицом в них - и со стоном шептал бессвязное, понятное только старшему.
   - Не жалей его. Он все равно был обречен. Какая разница, как. Для нас лучше то, что получилось.
   Звери не способны жалеть - сейчас чувствует боль человек. Что ж, и от северных крыс есть польза. Обнял, потянул за собой, прочь отсюда.
   - Не думай про все это. Твоей вины тут нет.
   - Ты говорил так когда-то, - откликнулся шепотом.
   Къятта помедлил, произнес одними губами:
   - Тогда я должен был так сказать. Сейчас я говорю правду.
  
  
   Глава 26
  
   Город встретил девушку, облекшись в туманную дымку. Пробираться через плотный туман было неприятно - знакомые с детства лестницы и уступы, казалось, таили подвох, готовы были вынырнуть неожиданно или, напротив, исчезнуть из-под ног. Купленная в Уми сильная грис осталась внизу - по лестницам ей не подняться.
   И щемило, щемило сердце... давно уже. Девушка предпочитала думать, что виной тому - поначалу дорога, теперь - разлитое в воздухе молоко. А брат... он молчал. И даже во сне не отвечал на призыв.
   Если что плохое, я бы почуяла, утешала себя северянка. Он просто закрылся, в далеком детстве порой делали так - пытались понять, насколько сильна их связь. Нить, которая трепетала не ветру, теперь надежно была придавлена камнем к земле... почему? Ведь у близнецов и секретов, почитай, не было друг от друга.
   Этле поджидали слуги - удивленные, немногословные; они лишь переглядывались, готовя девушке теплую ванну, расставляя перед ней на столе кушанья. Девушка не сомневалась - уже предупредили, иначе не ограничилось бы молчаливым удивлением. Вести прошли по городу быстрее ее. Но не было ни Лачи, ни других родственников - только безмолвно сновавшие слуги, казавшиеся частью тумана, что окутывал Тейит снаружи.
   Девушка пила сладкий мятный настой, по которому скучала в Астале, и едва заставляла себя глотать кусочки медовой лепешки. Почему никто не спешит хотя бы поговорить с недавней заложницей? Она не ждала бурной радости, но и пустоты вокруг не ждала.
   Пустота была не только вокруг - в сердце тоже.
   Немолодая служанка расчесала Этле волосы после ванны, распущенные, оставила сохнуть. Сунула девушке под нос серебряное зеркало - Этле не хотела смотреть на себя, но все же случайно увидела собственное отражение. Запавшие глаза, обтянутые кожей скулы... дорого дался путь. А ведь там, у Киаль, почти начала себе нравиться...
   Оттолкнула зеркало. Какая, в сущности, разница!
   Туман понемногу развеялся, открывая закат. Когда небо стало малиновым, Этле уверилась, что никому не нужна, и собралась идти самостоятельно разыскивать родственников. В груди закипало очень неприятное чувство - сейчас девушка вряд ли стала бы следить за своим языком. Слишком сильным было ее беспокойство - ведь какие-то вести наверняка получены! Просто отвратительно держать ее в неведении.
   На пороге она столкнулась с той же служанкой, которая явилась ответом на пожелания Этле.
   - Мне велено проводить тебя...
   Девушка шагнула вперед нарочито неохотно - пусть видит, ежели потом передаст родне или начнет сплетничать: не больно-то сама Этле спешит повидаться со старшими. А мыслей эта особа все равно не прочтет... Против ожидания, девушку повели не в покои кого-нибудь из родных; напротив, скоро идущие покинули жилую часть каменного сооружения и стали спускаться вниз, в галерею, где сама Этле бывала от силы раза два. Стены галереи обильно были украшены каменными изображениями - штрихами намеченными в стенах или выпуклыми. И все это были птицы. Из драгоценного зеленого нефрита, черного обсидиана и белого кахолонга, самые разные птицы. Этле шла, невольно рассматривая барельефы - многие из них казались красивыми, многие устрашали, как например, полный злобы стервятник, терзающий добычу. Взгляд стервятника ощущался спиной, когда Этле уже миновала неприятное место. Наконец служанка отступила назад, указывая на ступеньки, ведущие вниз, в просторную комнату. Этле шагнула на первую из них, не обращая более внимания на провожатую.
   Комната с Кругом Птиц... та, где на стенах и потолке высечены десять воплощений будущего и прошлого. Они спят, но порой оживают и предсказывают грядущее.
   В комнате стоял маленький табурет, и на нем сидела старая женщина - Белая Цапля, еще более высохшая и острая. Сине-белое платье, сине-белая же накидка с прихотливым узором - странно, зачем бабушка одевается в цвета, больше подходящие для молодых? - подумала Этле. Уж с молодостью в ее представлении Белая Цапля не сочеталась никак - будто и родилась она уже пожилой, сухой и суровой. И половину времени проводит в этой комнате, ожидая знамения. Понятно, почему она и встречу назначила здесь - под взглядами барельефов Этле тяжко было даже дышать.
   - Ну, здравствуй, любимая внучка, - проскрежетала женщина.
   - Аньу... - девушка хотела вежливо поклониться, но вышел судорожный кивок.
   - Если мне не изменяет память, мы направили вас на юг не для того, чтобы некая девица разыгрывала из себя сбежавшую героиню?
   - Я просто... - Этле слишком долго думала только о том, как бы скрыться от преследователей, и теперь лишь сообразила, что ей нечего сказать в свое оправдание. Но щемящая тоска заглушила страх перед бабушкой:
   - Скажи, Айтли...
   - А, ты думала, его оставят в живых? - протянула Белая Цапля. - Что же, я потрясена твоей наивностью.
   - Ты... хочешь сказать... - похолодела Этле.
   - Я ничего не хочу сказать, даже не имею особого желания разговаривать с тобой вообще. Я разочарована. Поначалу тебе изменяет рассудок, потом связь близнецов, которой вы так гордились! Пожалуй, ты и в самом деле никто.
   - Что они сделали с Айтли? - осипшим голосом произнесла девушка.
   - Почем я знаю? О подробностях, - Белая Цапля прищурилась, - мне не докладывали. Южане разозлились на твой побег и бесплодные поиски камня в долине Сиван...
   Она привстала, подалась вперед:
   - Постой, может быть, ты попросту сомневаешься, что твоего брата нет в живых - то есть, обвиняешь меня во лжи?
   - Нет, - непослушным голосом произнесла Этле. Именно в этот миг она поверила окончательно - будто ветерок прошелестел под каменными сводами, коснулся лица, принес прощальное слово.
   Этле стояла, прислоняясь к стене, будто став высеченной в камне фигурой, и не слышала больше, как распекала ее Белая Цапля. О, пожилая северянка умела это делать - недаром еще в раннем детстве близнецы боялись ее больше, чем сказочных чудищ. Но не сейчас. Голос щелкал, размеренный и хлесткий, а Этле бездумно рассматривала барельефы на стенах и потолке. Круг Птиц... Раскинувшие крылья, кружатся каменные летуны, с виду свободные, а на деле навсегда скованные волей изобразившего их мастера. Но ведомо им гораздо больше, чем обычным людям - кто знает, может, и не сознают каменные птицы своей несвободы? Ведь там, где они душой, нет ни стен, ни границ...
   А голос все щелкал по ушам, негромкий и неприятный.
   - Ты должна была понимать, что подобные выходки...
   - Аньу! - вскрикнула девушка и указала на потолок.
   - Как ты смеешь перебивать! - вспыхнула Белая Цапля.
   - Глаза... - растерянно произнесла Этле, не глядя на бабушку. Над головой мерцали глаза Орла и Грифа - Охрана противостояла Раздору, протянутая рука - разбитым черепкам. И не понять было, чьи глаза вспыхнули первыми.
   - Это всего лишь... случайность, - Белая Цапля пожевала губами, стараясь не выказать беспокойства. Ей почудилось нечто... но толком и не понять было, что. Некий отблеск... верно, девчонка говорила о нем. Но девчонка не стоит внимания, она горазда только на выдумки и бездумные выходки. Где это видано, чтобы Круг Птиц предупреждал маленькую дуреху, а Сильнейшей достался лишь отзвук? - и, раздраженно махнув рукой, отослала внучку.
   Оставшись одна, девушка зарыдала.
   - Почему ты молчал, не позвал меня? - вырвалось у нее, и на миг она почти возненавидела брата. Что он сделал? Неужто отказался от сестры, решив, что та бросила?
   - Я помогла бы тебе, - бормотала девушка, глотая слезы. - Я бы дала силы... Почему ты не захотел?
  
   **
  
   ...Тишина, только порой раздается шорох шагов. Угли вспыхивают то ярко, то гораздо тусклее. И темно. Где-то там, снаружи, голоса родных и друзей, там живут люди, там солнце. А тут - мерцающие угли, темнота и шорох. Шорох шагов и тростника; шелест тростника под ветром - ташивари; это произнес голос, который донесся даже сюда.
   Огонек знает - рядом свои. И потому не страшно.
   После того, как порезал знак чимали, три дня дрожал в лихорадке. Ой и глупый, говорила Лиа, не отходя от него. Все связи решил порвать? Молодец, замечательно. Сила твоя разбужена южанином, а на юге она держится на крови. Это и младенец бы понял. Хорошо хоть, давно вы встречались, и почти сгладились шрамы.
   Спасибо скажи, если и вправду разорвал связь или хоть впустую порезался - как бы ни что похуже.
   Огонек покорно глотал приготовленные бабушкой настои - Сила ее тут помочь не могла.
   - Бабушка, кто говорил про тростник? - спросил Огонек, едва оклемался немного.
   - У тебя, похоже, еще бред не кончился, - она внимательней поглядела на внука.
   - Нет. Я слышал голос...
   - Сюда сосед заходил, рассказывал про поля.
   - Угли, - промолвил полукровка.
   Видя глубокую задумчивость на лице подростка, Лиа потянулась было за травами - пусть поспит, а то явно еще в себя не пришел. Но тот позвал ее жестом - сильно исхудал за время лихорадки, сил мало осталось.
   - Аньу, кажется, я знаю, как меня зовут.
  
   Рассветы были самыми красивыми в Тейит; в Астале - наоборот, всю красоту забрали себе закаты. Здесь, недалеко от неба, расцветали самые нежные краски, и пели камни на площади Кемишаль. И птицы пели...
   Только полукровке сейчас было не до красот природы и рукотворных шедевров. Огонек чутьем зверька - немного научился на юге - ощущал, как кольцом сходится тревога. А ведь ничего не произошло - такой же медовый аромат поднимался от свежеиспеченных лепешек, так же ручными дятлами постукивали молотки мастеров, и терпко пахли целебные травы, развешанные на бечевках в домике Лиа.
   Ничего не изменилось.
   Его несколько раз звали к Лайа и незнакомым людям - они служат Лачи, понимал Огонек. Холодные пальцы сдавливали голову полукровки, все кружилось перед глазами - до тошноты. И потом под ногами качалась земля.
   Но скоро подростка оставили в покое - он так и не понял, что с ним пытались сделать, и почему каждый раз, как его уводили, тревожным становилось лицо Лиа-целительницы, и все заметнее проявлялись тени вокруг ее глаз. И каждый раз она встречала внука беспокойным, пристальным, почти умоляющим взглядом... и некоторое время спустя успокаивалась.
   Все закончилось.
   Снова стало легко на сердце у Огонька.
  
   - Все бесполезно, - разочарованно сказала Соправительница, облокотившись на узкий каменный подоконник. - Тииу... Завеса тает, и я кое-что могу прочесть из прошлого полукровки... но я не могу ничего "начертать" на его сознании! Ши-Алли исправно действует. Оборотень сильнее меня. Вероятно, только та девочка-чудовище из прошлого Тейит справилась бы с этой защитой.
   - Ты слишком полагаешься на Силу, - невозмутимо ответствовал Соправитель. - Не получилось, и ладно. Мальчик еще в том возрасте, когда душа податлива, как теплый воск. Не обязательно переписывать... можно и уговорить - так, что он сам будет рад оказать нам услугу. Ведь, в конце концов, разве не мы дали ему дом, родственников и друзей, и прочее, о чем мальчишка из леса не мог и мечтать?
  
   День, когда Огонек впервые взял в руки чекели, был солнечным, особенно лучистым казался из-за прошедшего слепого дождика - и огромной радуги надо всей Тейит.
   - Почему? Это же оружие юга, - бормотал Огонек, поворачивая так и эдак прозрачный золотистый кристалл в палец длиной.
   - С северным ты не управишься. Твой "ведущий" - южанин, - улыбнулся Кираи, который и вручил Огоньку кристалл.
   - Но как ваши мастера изготовили такое оружие? - недоверчиво спросил подросток.
   - Что ты, наши бы не сумели. Но мы хорошо заплатили одному южанину в Чема.
   - А! - Огонек приложил чекели к глазам, пытаясь разглядеть сквозь него радугу.
   Вспомнил: всего неделю назад раздобыл в Ауста обломок уже истощенного Солнечного камня. Тоже пытался через него смотреть. Как сейчас помнил: покрутил в пальцах кусочек, поглядел сквозь него на плывущее облако. Нет, не видно. Досадно - мертвый камень, мутный уже. А живой - кто даст? Мелькнула озорная мысль: Лачи благоволит к полукровке, если убедить, что очень нужно, может и не отказать... А тут вот - подарок.
   Улыбнулся еще раз. Солнечный камень.
   А имя его самого - Тевари, Солнечный тростник.
  
   Попадать в цель с помощью золотого кристалла оказалось не так-то просто: Огонек упорно не мог получить убивающей молнии, а когда наконец получил, прожег дыру в камне на расстоянии трех шагов от мишени. Не пострадал никто - рядом с Огоньком был только Кираи, а тот предусмотрительно стоял сзади.
   - Мда... бросать дротики у тебя выходило не в пример лучше, - усмехнулся молодой воин. Мальчишка смутился было, потом испытал гордость - слова словами, а по-настоящему учить Огонька некому в Тейит. Только вспоминать, что делал "ведущий"... а теперь Огонек может и сам! По жилам разлилось тепло, рука стала легкой, и молния ударила в край мишени, вызвав одобрительный возглас Кираи.
   - Что такое долина Сиван? - спросил подросток, когда тренировка закончилась.
   - Долина в кольце холмов... Солнечный камень лежит там в неглубоких колодцах, наши разведчики сумели отыскать их - и едва перенесли туда лагерь, как явились южане. Южан было мало, по счастью, но вели они себя нагло, настаивали на собственном первенстве. Лачи мог приказать вышвырнуть их из Долины... но поступил благородно, правда, эти животные вряд ли смогут оценить его поступок. Он предложил поделить долину пополам ... Но южане так и не унялись, - Кираи прищелкнул пальцами, потом взмахнул кистью, будто отряхивая от чего-то неприятного, липкого. - Лачи направит послов... Если с ними вообще можно договориться, он договорится - поедет сам.
   - Вы так и враждуете все время? То стычки, то спокойно более-менее? - спросил Огонек. - Не надоело?
   - Куда же деваться... Если бы юва хоть не зарились на чужое! Им есть куда отступать. Они говорят - пустынные плато. Но перед нами - только скалы и море. Неужто нам уподобиться горным орлам, цепляться за облака, чтобы южане могли преспокойно распоряжаться всеми земными богатствами? Правильно, скажешь?
   - Неправильно, - откликнулся полукровка.
   Больше ничего не успели - Шику явился, радостный, будто жаворонок. Огонька всегда поражал контраст - светлое, беспечное существо был этот юноша - но с седыми висками. Что он пережил в прошлом, оставившее подобный след? И почему по-прежнему весел?
   Это просто шутка природы, рассмеялся Кираи, к которому, смущаясь, обратился Огонек за ответом. Таким он родился...
  
   Голубь, что кружил над уступами, выбрал нужное окно и опустился на каменный подоконник. Заворковал, топорща черно-белые перья. Элати отвязала от его лапки письмо, прочитала, нахмурилась. Цепочка бурых, неровных знаков содержала в себе известие: южане направляются к долине Сиван, как и следовало ожидать, как и было оговорено. И Дитя Огня едет с ними.
   - Что задумали эти отродья Бездны? - глухо и слегка растерянно произнесла женщина. - Неужто они и впрямь намерены ударить?
   - Если они ударят, у нас есть, чем ответить, - часом позже сказала ее сестра. - А еще лучше - ударить первыми. Потерла кончики пальцев, испытывая сожаление - снова придется советоваться с Соправителем. Ах, как не хочется...
  
   Лачи был недоволен, услышав слова Соправительницы. Сказал:
   - Мальчишка еще ни к чему не готов.
  
   - Нет времени ждать, пока полукровка вырастет, - во второй раз произнесла Лайа. Уже раздраженно - ведь первый раз ответа не получила. И молчала больше месяца. Но теперь!
   - Опасно, моя дорогая. Даже при том, что у нас, по сути, нет выбора...
   Женщина, чьи плечи скрывала бело-серая полосатая накидка, резко отвернулась к окну.
   - Если мы не решимся сейчас, южане поймут, насколько могут держать нас за горло. Наши предки были невероятно глупы. Взять себе земли, в которых недостаточно солнечного камня и золота...
   - Было достаточно. Север выпил всё. Быть может, наша Сила ведет в тупик...
   - Думаешь, скоро на земле останутся только южане? - с надменной насмешкой спросила женщина.
   - Они тоже не продержатся долго, я полагаю. Хотя дольше нас, и все же их путь тоже закончится в тупике.
   - Ты будешь ждать, пока чужая Сила снесет Тейит, и не пошевельнешься, лишь бы лесной найденыш случайно не пострадал? - в голосе женщины слышался лед горного водопада.
   - Если не ты, то твоя сестра не раз охотилась с птицами. Неужто ты думаешь, что едва оперившийся птенец принесет тебе дичь? Он скорее сломает крыло и упадет, и ты лишишься и охотника будущего, и добычи. Впрочем, попробуем... Может быть, они знают, сколь мы слабы. Но вряд ли знают, что у нас найдется, чем ответить...
  
  
   - Отчего ты грустишь? - сказал Огонек, пытаясь лепить из глины фигурку кессаль. Ила, в руках которой порхала игла, оторвалась от шитья.
   - Лачи сегодня рассказал мне... никак не могу поверить. Ты слышал, что двое его племянников, близнецы, отправлены были заложниками на Юг. Девушка недавно вернулась... неудивительно, что новость об этом не разнесли по всему городу. Я тоже молчала.... Бедняжка вынесла столько... - Ила смаргивала, но слезы упорно катились, и шить она не могла. - Я не знаю, как погиб ее брат. Я вырастила их, Огонек. Лачи сказал, что слухи дошли - его убили южане - в так называемом круге. Быть может, ты знаешь. Любимая их забава... Не знаю, что пришлось ему перенести. Лачи сказал... Он верил, что хоть детей они пожалеют.
   - Ясно, - совсем тихо сказал Огонек. - Я видел... их круг. Но там были только Сильнейшие...
  
   Лайа позвала мальчишку - приняла его в комнате, похожей на ту, где когда-то пыталась читать его память. Похожие рукотворные звезды на темном обсидиановом потолке... Не слишком приятно - вспоминать.
   - Ты поедешь в долину Сиван вместе с Лачи и другими.
   -Зачем?
   - Выбери ответ по собственному вкусу. Например, едешь, чтобы поглядеть на добычу Солнечного камня.
   -А что еще я должен буду там делать? - не уступил Огонек. В конце концов, лишь тот кто сопротивляется сохранит собственное достоинство.
   - Пока не знаю.
   - Как скажешь, элья.
   Женщина поднялась, глядя свысока - а может, и вовсе не глядя, а попросту погрузившись в собственные мысли. Огоньку велела готовиться к дороге. И даже знаком не показала, чтобы полукровка убирался из галереи, тот и сам не стремился задерживаться.
   Утром по туману выехали - сыро было, и довольно зябко. Лачи, похожий в тумане на статую, возглавлял отряд. Огонек косился на него - подумывал, не стоит ли попытаться расспросить Соправителя, раз уж у Лайа не удалось выведать ничего. Ехал молча.
   Но не так уж волновала цель пути, подросток не мог забыть недавнего - когда в его комнату в Ауста ворвался Кави, в последние мгновения уже, и гневно заговорил с явившимися за Огоньком. Полукровка понял одно - тот не желает отпускать его вместе с отрядом Лачи. Почему, упорно понять не мог. Кираи едва-едва удалось успокоить старшего друга, и то - не раз пришлось заверять, что не отпустит Огонька далеко от себя и вообще глаз с него не будет сводить. Огонек было рассердился - маленький, что ли?! Присматривать, как за несмышленышем - это за ним-то?!
   Но Кави что-то еще беспокоило. И поэтому подросток проглотил всю готовую сорваться отповедь.
   А Кави бесцеремонно выставил собратьев из комнаты и, повернувшись, сказал Огоньку:
   - Я готов убить свою дорогую сестрицу, и бабку твою заодно. Почему они молчали о том, кто ты?
   - Наверное, не уверены были, - робко сказал полукровка, ошарашенный подобным напором. - И меня предупредили, чтобы я молчал.
   - Ила проговорилась. Мальчик, я ради твоей матери... готов был на все. Она выбрала твоего отца и погибла, - не обращая внимания на протестующий жест Огонька, продолжал:
   - Не стану говорить о нем худого - но, останься Соль здесь, она была бы жива и была бы счастлива, не сомневайся. А я... глупец. Не разобрал... Вы ведь похожи с ней. И теперь я отвечаю за твою жизнь, понимаешь?
   Кираи показался на пороге, порядком обеспокоенный:
   - Послушай, ты не можешь заставлять ждать весь отряд!
   - Выйди, а? - попросил Кави весьма выразительно. И обратился уже к Огоньку, не обращая внимания, что Кираи остался стоять на прежнем месте:
   - Если бы я знал, я любым способом поехал бы с вами. Сейчас Лачи отказал мне в этом праве - и я не верю, что названные им причины были истинными. Будь осторожен.
   - Чего мне остерегаться? Южан? - спросил Огонек, потерявший почву под ногами окончательно.
   - Если бы я сам знал, чего... - Кави шагнул к нему, пристально глянул в глаза сверху вниз и, видимо, не остался удовлетворен увиденным. Он тенью следовал за полукровкой и Кираи, долго, пока не спустились в нижнюю часть города. Там внимательно наблюдал, как все члены отряда садятся на грис... но так и не увидел чего-то важного для себя.
   И это тревожило Огонька.
   Шику с седла нагнулся к старшему товарищу:
   - Послушай, я тебе обещаю - глаз не буду спускать с мальчишки, если тебе мало Кираи.
  
   Всадники двигались вереницей - грис оседлали в нижних границах каменного "улья", выше животным было попросту не пробраться. И сейчас ехали осторожно; грис цокали копытами по камням - если вдруг выбоина, и мчаться во весь опор, животное покалечится.
   Единственная женщина была в отряде, и молодая совсем, немногим старше полукровки. Не слишком красивая, не особо яркая, она приковывала к себе внимание. Глаза ее были как будто затянуты пленкой - неподвижные, с тусклым неживым блеском.
   - Кто это?
   - Этле. Племянница Лачи.
   - Почему она такая? - прошептал, наклоняясь к Шику. Молодой северянин покачал головой:
   - Они с братом-близнецом были заложниками в Астале. Его убили... она чудом спаслась. Подробности мне неизвестны, и советую не заговаривать с ней об этом.
   - Да, разумеется, - растерянно проговорил Огонек. Вспомнил слезы Илы. И подивился: как-то не заметил тепла по отношению к несчастной девушке со стороны Соправителя Тейит. А ведь родня... заботой бы окружить! Устыдился подобных мыслей: разве не для того ее берут с собой? Чтобы присматривать, не давать думать о прошлом, может, и отвлечь делом.
   На первом же привале не стерпел, подсел к Этле, когда принялись за еду. Долго молча жевал, потом, прикончив свою порцию рыбы и лепешек, решился заговорить.
   - Как там на юге? - неловко спросил, и почувствовал себя кем-то вроде Атали.
- Думаешь, мне приятно говорить о людях, убивших моего брата? - холодно отозвалась девушка.
Некоторое время они сидели молча. Этле отщипывала маленькие кусочку лепешки, клала в рот. Огонек теребил растущий возле ноги стебель. Наконец не выдержал, снова спросил:
- А Меняющего облик - видела?
Девушка вздрогнула, выпрямилась, будто в позвоночник вогнали бронзовый прут.
- Ты чересчур любопытен! Тебе рассказали, что я жила в их доме? Так вот, знай - больше ты от меня не услышишь не слова!
- Погоди! - взмолился Огонек. - Я ведь тоже... там, на юге! И про тебя не знал!
- Ты тоже был у них?
- Да, и тебя не хотел задеть!
- Это не имеет значения, - более мягко, и все-таки враждебно произнесла северянка. - Я не имею желания рассказывать.
- Ну хоть скажи - ты его видела? - поникшим голосом попросил полукровка.
- Один раз.
   - Ты ведь жила у них?
   - Ну и что? - она рассердилась, отчего тон стал совсем ледяным. - Я жила на половине Киаль Тайау, если это имя тебе о чем-нибудь говорит.
   Говорит... Огонек вздохнул. Самая прекрасная девушка, которую он когда-либо встречал... а встречал он, по правде сказать, мало. Атали тоже ничего, но она еще маленькая. Как белый цветок под водой - красиво, а толком не разглядишь. А Киаль... Вспомнились ее плавные танцующие движения, смуглая кожа, по которой скользили солнечные блики и блики от зажженного южанкой огня, пышные волосы, переплетенные с висячими золотыми цепочками. Темные смеющиеся глаза, и смех горловой - сотней бубенчиков. Такая... необыкновенная. Только вряд ли когда-нибудь снова ее встретит.
  
   Путь давался ему без труда - все-таки жизнь у дикарей закалила изрядно, и пока еще не успел позабыть, что такое дорога. Грис - черная с подпалинами - оказалась на диво послушной, и, в общем, сидеть на ней было почти удобно.
   Подросток упрямо старался держаться неподалеку от Этле, прилагая массу усилий, чтобы она этого не заметила. На привалах устраивался шагах эдак в пяти от нее, и смотрел исподволь, напрягал слух - вдруг скажет что-нибудь важное? Что именно надеялся услышать, и сам не знал. Благодаря этой постоянной слежке первым заметил огромного пятнистого паука, примостившегося у девчонки над головой - Этле сидела, спиной прислоняясь к стволу, невзирая на предупреждения, что так делать не стоит.
   Навыки, приобретенные рядом с воинами Ауста, не прошли даром - Огонек схватил тяжелый сучок и швырнул в паука, сбивая его наземь.
   - Ты что?! - закричала девушка, вскакивая. Она явно решила, что полукровка сошел с ума. Тот растерянно улыбнулся, не зная, как девушка отнесется к многоногому чудищу - но та сама заметила паука рядом, среди редкой травы. Взвизгнула, отскочила. Огонек поспешил к ней, палкой загнал тварь подальше в заросли.
   - Он ядовитый, - неловко сказал.
   - Ну и пусть. Зря ты его сбил, - с неожиданной злобой произнесла Этле. - Пусть бы кусал, чем сильнее, тем лучше - надоело так жить!
   - Да не умрешь от его укуса, только долго болеть будешь, - вздохнул подросток, чувствуя себя кругом виноватым.
   Теперь он уже остерегался подходить близко - похоже, его общество совсем неприятно девушке. Однако ночью, когда развели костры, Этле подошла и села рядом с ним - так близко, как садились северяне обычно. На юге расстояние между людьми было меньше... Трещал пересмешник, подражая ночным и дневным птицам. Порой свирепая радость слышалась в его смехе и щелканье, и звуки разносились по ночному лесу, вызывая мурашки у людей.
   - Я скоро умру, - сказала Этле.
   - Почему?!
   - Чувствую. Я сильно виновата перед Айтли. И даже не знаю, сумею ли искупить эту вину... успею ли. Я с радостью убила бы всех южан...
   - Почему? - Огонек поразмыслил, стараясь не сказать ничего обидного: - Разве ВСЕ причинили вам зло?
   - Ты намерен поучать меня? Не смей говорить о том, чего не понимаешь, - голос девушки, только что ломкий, больной, жестким стал и холодным. - Не каждый паук кусает человека, но из паучьего гнезда никогда не выйдет бабочка!
   - Причем тут бабочки... Ладно, прости, - Огонек печально посмотрел на девушку, которая бездумно уставилась в огонь.
   - Я в самом деле скоро умру, - задумчиво проговорила девушка, уже не сердясь. - Способность видеть будущее - редкий дар среди уканэ. Прошлое видят чаще... и мы с братом могли. Но сейчас его нет, а я вижу вперед. Там только дымка, и нет ничего - ни одного знакомого лица... пятна и тени. Наверное, это смерть.
   - Когда я жил на юге, - начал было подросток, и поперхнулся. Но нет, Этле спокойно смотрела в огонь. - Когда я там жил... я мало что видел. Но слышал о смерти одного мужчины из Сильнейших - его сожгло изнутри собственное пламя, когда он захотел взять слишком многое. А с чего тебе умирать? Ты совсем юная, у тебя нет врагов...
   - Думаешь, нет? - сжала она тонкие губы. - Жаль. Врагов нет только у ничего не стоящих...
  
   Больше не разговаривали. До полуночи болтал с Шику - молодой северянин старался развеселить полукровку, и это ему удалось. Он умел показывать разные штуки - раковинка цветная невесть куда девалась из его ладони и оказывалась почему-то в поясе у Огонька. Или два конца разорванной веревки неожиданно срастались в одно. Силой тут и не пахло... но как же тогда получаются чудеса??
   Утром полукровка заметил, что Лачи как-то особенно пристально смотрит на него. А ведь до сего дня в пути почти не уделял подростку внимания - по большей части погружен был в собственные думы.
   Огонек ответил достаточно дерзким взглядом. Уж больно не нравилось, как поступили с Этле... хотя она виновата, конечно. Кираи сказал - она не должна была бежать... но попробуй, усиди на месте, когда над шеей занесено лезвие!
   Лачи подъехал к подростку поближе - тропа была узкой, и грис неторопливо шли почти в самом конце кавалькады, так, что никто не мог слышать разговора всадников.
   - Не против побеседовать немного?
   - Не против. Только скажи, эльо, что будет в долине, куда мы едем.
   - Тебя беспокоит что-то? - Лачи прищурился, внимательно, чуть склонив голову на бок.
   - Нет. Но Кави остерегал меня.
   - От чего?
   - Он и сам не мог понять. Наверное, от южан. О чем ты хочешь говорить с ними, эльо?
   - А ты заметно подрос, - одобрительно проговорил Лачи. - Пожалуй, с тобой можно говорить полностью откровенно - поймешь, и не испугаешься. Я кое-что расскажу. В долине Сиван будет сложно. Между нами сейчас мир... если можно так выразиться. Мы примерно равны по силе... были все время. Но когда появился он, равновесия не стало. Если он по-настоящему станет взрослым, они смогут одержать верх.
   -Он - это кто?
   Хотя Огонек знал ответ.
   - Ты ведь слышал про реку Иска. Там погибло около тридцати человек... может быть, некоторые из них были повинны в излишней горячности. Но они не нападали первыми... да и вторыми напасть не успели.
   Подросток хмуро рассматривал шерсть на макушке собственной грис. Было не просто тяжело - не оставляло назойливое, сосущее чувство: оборотень хотел убить и его. И понимал - бред, чушь, нелепица. Даже имени Огонька тогда не знал, какое там - и не подозревал, что на берегу реки Иска живут несколько человек, отказавшихся и от севера, и от юга. Понимал, но поделать с собой не мог ничего.
   - Они ушли, посмели уйти, и поэтому тоже погибли, - тусклым голосом проговорил Огонек.
   - О ком ты?
   - О родителях. И тех, кто жил с нами...
   - Ты прав. Не стоит нарушать... пусть не самый лучший порядок, быть может, но все же установленный на благо людей.
   - И что же? Я знаю, что в долине будут южане.
   - Ты не знаешь, что едет туда - он.
   Огонек дернул повод грис - невольно, животное взвизгнуло и поднялось на дыбы.
   - Зачем?! - воскликнул подросток, еле удержавшись в седле.
   - Боюсь, что южанам надоело мнимое равновесие... Они хотят слишком многого. Хищники не договариваются между собой - они просто грызутся, и выживает сильнейший, - в голосе Лачи звучала острая горечь. - Север никогда не научится действовать так, по звериному...
   Он ударил ногами в бока грис и поехал быстрее.
  
   **
  
   Женщина глаз не сводила с юноши впереди. Мальчишка... отказался одеваться, как все, и посланцы, и свита - в темно-синее. И попробуй, заставь... но цвет, выбранный им, об одном говорит - о вражде. Осталось надеяться, что северяне попросту ничего не поймут. Они уделяют кучу ненужного внимания плетеным побрякушкам и разнообразным узорам, но цвет для них мало значит.
   Тумайни готова была придушить собственноручно всех членов Рода Арайа и Рода Тайау... первых - за то, что именно они настояли: вступив в Совет, пускай на правах младшего, надо пройти испытание. Вторых за то, что породили это едущее впереди существо. Женщина уповала только на собственный ум и выдержку: второй посланник, один из племянников Тарры, Толаи, отличался общей для их Рода чертой - невозмутимостью, однако соображал не слишком быстро. Ну, по крайней мере, он не доставит хлопот.
   А вот оборотень... Тумайни всерьез обдумывала возможность подсыпать ему чего-нибудь по дороге. Пусть не смертельного... так ведь чувствует чуждые запахи. Не получится.
   Лицо его брата было совсем темным, когда понял - сами себя загнали в ловушку. А Ийа, вот бы кого тоже в Бездну отправить - лишь улыбался. Здоровье наполовину вернулось к нему, а яд никуда и не девался. Кто б сомневался - его идея, отправить Дитя Огня в долину Сиван. Он сказал - или боитесь оставить оборотня одного? А теперь Тумайни держит ответ перед Югом... ей всучили цепь, пристегнутую к ошейнику хищника, и остается молиться хоть Бездне, что он послушает - в отсутствие хозяина-то.
   Птица-ольате перелетала с ветки на ветку, сопровождая отряд. Всего двадцать всадников... с севера прибудет столько же. Рабочих-эсса в долине Сиван больше, но они мало на что пригодны. Конечно, воины охраняют рабочий лагерь - и все же силы равны. Север не может взять с собой много бойцов, это будет открытый вызов. Даже если считать охрану добытчиков Камня... все равно оборотень стоит большего.
   Тумайни впервые улыбнулась. Никто не обвинит южан, что их слишком много.
   На привале не приходилось заботиться о пропитании - стреляли птиц скорее ради забавы. Зато Кайе спрыгивал с седла и в обличье энихи уносился в чащу, стоило протрубить в рожок о перерыве в пути. И возвращался - довольный, злой, и с добычей. Чаще всего не волок ее до лагеря, просто указывал, где оставил гривастого кабана или оленя. Тумайни так и хотелось в насмешку бросить ему поноску, приказать: ищи! С трудом удерживалась. И за помощь в охоте благодарила вполне искренне.
   А птица-ольате не отставала.
  
   Тумайни все больше тревожилась, видя, как луна идет на ущерб - дни летели; и менялся рельеф, среди сборищ деревьев-гигантов все чаще появлялись большие просветы, и холмы уже не прятались под землей.
   - Ты рад, что пришлось покинуть Асталу? - спросила она своего юного спутника. Понять бы, как тот сам относится к поручению...
   - Что мне, там и сидеть? - откликнулся тот сумрачно. - Шипение из-за углов... Дед, который слабеет день ото дня. Мать... может, придет в себя когда-нибудь. Оттуда, изнутри, я не сделаю ничего.
   Тумайни вспомнила разговор, который произошел у них с Къяттой перед отъездом послов.
   "Как ты управляешься с ним?" - спросила женщина.
   "Я помню, что предо мной - хищник. Неважно, что знаю его с детства. Ежели он почувствует слабость, он бросится, неважно, действием или словом. Только спокойная сила, больше никак. И понимание, чего он хочет, что ему нужно на самом деле". - Задумчиво добавил: "Опасно баловать зверя, но упорно не понимать его желаний и нужд - еще опасней".
   "А если бы что-то случилось с тобой? К примеру, ты выжег себя Темным пламенем, или стал хромым, или еще что?"
   "Если бы удалось не показать уязвимых мест, возможно, он продолжил бы подчиняться. Иначе же... - лицо стало очень нехорошим: - Впрочем, это уже не будет мой заботой, коли случится. Только вашей, запомни!"
   Тумайни запомнила.
   И заодно прикинула, чего могут ожидать те, кто слишком старался отправить юношу в Долину. Уж точно не мирного разговора.
  
   Глава 27
  
   Ехали долго. Огонек пытался считать, сколько раз взойдет и опустится солнце, но позабыл про подсчеты, а потом начал сбиваться. Дней десять, не меньше - не торопились посланцы севера. Значит, уверены, что ничего не потеряют из-за промедления, соображал Огонек. Думал.
   Что сделает оборотень, если вдруг увидит? И попросту - на каком положении Огонек находится в свите? Может, его засунут в походный шатер и велят не высовываться. И уж тем паче вряд ли Соправитель потащит его в лагерь южан. Но Лачи, при всей его снисходительности, ничего не делает просто так - по крайней мере, просто так не потащит с собой полукровку, пусть и довольно слабого целителя. А если... дух захватило. А если он рассчитывал, что Огонек сумеет помочь Этле? Вряд ли она станет принимать всерьез подростка и сторониться его, опасаясь. А ведь недавно им удалось поговорить. Может быть, просто не хотел племянницу оставлять в одиночестве? Огонек почувствовал гордость.
   Хотел было тут же пристроиться к Этле, но удержал себя едва ли не за уши. Навязываться - самое худшее. Поэтому ехал смирно, как раз за Кираи и еще одним северянином, много старше. Услышал обрывок разговора:
   "Он не знает... Несомненно... удачно" - дальше не слышал, поскольку Кираи окликнули из авангарда кавалькады.
   "Интересно, о ком была речь?" - подумал Огонек, но спрашивать не стал.
   Приехали ночью. Лачи с людьми разбили лагерь на краю долины, подальше от разработчиков; шатры помогали ставить люди из рабочего поселения - они ждали северян еще с полудня.
   - А почему мы не встаем со своими? - спросил Огонек у Шику, и молодой северянин пояснил:
   - Так издавна повелось. Не стоит делать простых рабочих свидетелями... и втягивать в неприятности, если они будут, тоже не стоит.
   На Огонька внимания не обращали - отвели ему место в одном из полотняных шатров.
   А южане, наверное, здесь, подумалось Огоньку. Он напрягал слух, ловя ночные звуки, пытался вычленить из голосов птиц и цикад хоть что-то, отдаленно напоминающее речь. Но южан слышно не было, и это пугало - будто на другой стороне долины затаился большой бесшумный зверь.
   - Не отходи никуда от палаток, - приказал ему Лачи. - На всякий случай.
   - На какой случай, эльо? - насторожено спросил Огонек.
   - С нашими воинами ты в безопасности. - Лачи не удостоил его даже взглядом. Волнуется, понял подросток. И всегдашняя благожелательная невозмутимость почти изменила Соправителю Тейит.
   - Хорошо...
   Утром проснулся едва ли не первым. Кроме часовых - те вовсе не спали. Но вскорости поднялись все - и от силы час прошел, солнце еще в полную силу не успело светом налиться, а северяне уже были готовы.
   Лачи строжайше повторил запрет: сидеть возле палаток и не высовываться. Но сказал это одному Огоньку - сам то и дело поглядывал в сторону южного лагеря. А спустя еще короткое время Лачи со свитой покинули собственную стоянку.
  
   По вышитому подолу полз огромный бронзовый жук - не возражал, когда полукровка погладил пальцем его жесткую блестящую спинку. А после второй порции ласки взлетел с недовольным гудением.
   Огонек одернул штаны, расправил складки туники, перехваченной кожаным пояском. По правде сказать, одежда южан ему нравилась больше.
   "Ну и зачем я тут им понадобился?" недоумевал он, изнывая безделья и непонимания, что к чему. Да еще нет-нет и бросал взгляды в сторону далекого полотняного шатра, где находился... тот, с юга, в общем. И нестерпимо ныл порезанный знак, хотелось оторвать руку или хоть засунуть ее по плечо в ледяной быстрый ручей. Но в Долине Сиван не было ручьев - воду добывали из колодцев. И воздух тут был... давящим, как перед грозой.
   Невысокие холмы, поросшие сердитым кустарником, окружали долину. Она не казалась ровной даже беглому взгляду - ее прорезали канавы, будто следы когтей неведомого чудовища. А еще в кустарнике серыми быками застыли валуны, скатившиеся когда-то с горы при землетрясении... Гнев земли разрушил гору, а камни остались.
   Полукровка в тысячный раз огляделся. Ему велели сидеть на месте... но все существо восставало против подобного повеления. Конечно, он не собирался мешать разговорам Сильнейших. Но не увидеть хоть краем глаза... хоть людей их свиты посланцев Асталы... Неторопливо зашагал направо, к зарослям гибискуса, не скрываясь; его окликнули небрежно.
   - Да приду я сейчас, куда я денусь, - громко и дружелюбно отозвался подросток. За ним никто не последовал - видимо, приказа сопровождать его совсем уж повсюду не было. Сообразив, что один, он помчался по дуге, не щадя одежды, и выбрался из зарослей на неширокую тропу, ведущую к полотняному полушатру-полутенту под сплетенными кронами деревьев. Белая натянутая куполом ткань, помогая кронам, защищала людей от солнца. Зашагал вперед быстро, как мог, не переходя на бег.
   У шатра Огонек отдышался и придал себе всю уверенность, какую смог изыскать.
   Северяне-охранники посмотрели на подростка равнодушно: Лачи не сказал им, что велел полукровке оставаться на месте. А что этого лесного найденыша Соправитель зачем-то потащил в долину, знали.
   - Меня ждут, я опоздал, - сказал Огонек почти нагло - перестарался, скрывая волнение. И вошел внутрь.
   Огляделся - обстановка походная, и следы роскоши: золотые кисти украшают шатер, на плетеном столике - чеканный кувшин, украшенный перламутром - произведение северных мастеров.
   Лачи с несколькими сопровождающими был там - и стоял к Огоньку боком, а перед ним замерла только что вошедшая высокая тонкая женщина, незнакомая полукровке. Рядом с ней - южанин, тоже не известный подростку, с широким грубоватым лицом, массивный с виду; подле спутницы он смотрелся, как большой туалью рядом с водяным ужом.
   Огонек не осмелился обратить внимание на себя даже нечаянным жестом - пропустили, и ладно. Постарался стать маленьким и незаметным. Слушал.
  
   - Приветствую, Халлики-дани, - со скупой улыбкой проговорил Лачи.
   - Мое имя Тумайни. Халлики - моя сестра.
   - Посланцы вечно что-нибудь перепутают, - с едва заметной насмешкой поклонился Лачи, указал на грубо изготовленные наспех деревянные сиденья. Полог надежно защищал от солнца, но под натянутой тканью казалось еще более душно, чем снаружи - не было ни ветерка.
   - Хорошо, что прислали тебя, аньу. Вспоминается моя соправительница, и начинаешь чувствовать себя... почти по-домашнему.
   Та не успела ответить - лишь губы дрогнули, готовясь произнести вежливую фразу. Наверное, вежливую - нет причин начинать с оскорблений.
   - Вас целых трое. Неужто побоялись отпускать меньшим числом? - ласково спросил Лачи.
   - Если считать по северным меркам, нас, напротив, слишком мало. Ведь ты - целая половина вашего... союза. Но к делу.
   - Что ж, я с радостью выслушаю тебя.
   Тумайни переплела пальцы - тонкие, смуглые, со следами от узких колец; сейчас - сняла, могут помешать.
   - Между Асталой и Тейит был заключен договор. Вы не приходите на наши земли, мы - на ваши. На срединной земле все общее, если затеян спор, его решают обе стороны. Когда наши разведчики встретились тут, в долине, договор был подтвержден и долина поделена. Но все наши люди погибли.
   - Что делать. Земля живая и порой ее дыхание смертоносно.
   - Почему же не пострадали северяне? Или ты сговорился с землей?
   - Полагаешь, мне подвластна природа? - с тонкой улыбкой спросил северянин. - Конечно, мне лестно подобное предположение, но не стоит так обделять себя. Погляди - листва на ветвях кустарника еще не успела полностью обновится, ты увидишь и желтые листья, и палые листья.
  
   Почудился шорох - будто не люди, а самое воздух расступился.
   Огонек обернулся. Кайе стоял, прислонившись к стволу - одной из опор шатра, и смотрел на подростка в упор. Тевари и растеряться не успел - только отмечал подсознательно непривычное в обличье оборотня. Два года, чуть меньше даже прошло... а он другой. Те же вроде черты, мягкие и диковатые. Повыше стал, и тело перестало быть легким, хотя и тяжелым не назовешь. Разве тяжелы энихи, хоть весят куда больше человека?
   На оборотне была одежда посла - длинная, не темно-синяя, как у остальных южан, а багровая; с широким янтарного цвета поясом без всякой вышивки - ему, как младшему, никакого отличия не полагалось. На его руке Огонек заметил тускло светящийся темно-красный браслет - раньше его не было. Взгляд юноши был очень недобрым. И лицо... словно человек никогда не умел смеяться... но умел и любил убивать.
   -Кайе...- тихо сказал Огонек, не соображая сейчас, что не просто влез на переговоры, еще и разговаривает без спросу - Ты... так изменился.
   - Неужто?
   Тут мальчишку подхватили, и не успел Огонек опомниться, как был уже на значительном расстоянии от оборотня. Успел заметить только, как гримаса ненависти исказила его лицо.
  
   Быстро сообразил глава северян, что делать. Испугался не на шутку... но виду не подал. Когда Огонька удалили из шатра, Лачи смерил Кайе взглядом, напомнившим холодную взвесь тумана - зябко и ничего не понять.
   - Он слишком юн. Почему его отправили сюда вместе с вами?
   - Пусть учится. Он из сильнейшего Рода Тайау. И уже достиг совершеннолетия, - ответила Тумайни.
   - Или он - намек на то, что с вами сила? Не попытка ли намекнуть, что переговоры должны закончиться так, как угодно вам?
   Юноша дерзко взглянул Лачи в лицо:
   - "Он" - это я. Если что-то интересует эсса, могут спросить у меня!
   - Обязательно спросим. Весьма любопытно, можешь ли ты думать - не только убивать.
   Южане переглянулись. Тумайни спокойно, нарочито спокойно проговорила, продолжая прерванное:
   - Ты говоришь, наших людей погубило дыхание земли? Мои видящие говорят иное. Они говорят, что неизвестные принесли чаши, из которых веяла смерть, и расставили их подле лагеря, зная, куда направится ветер. Неизвестные эти не были простыми рабочими - хорошо таились от взглядов.
   - И твои видящие могут указать лица?
   - Нет. На людях были маски.
   - Право, мне очень жаль.
   - Толаи может увидеть то, что произошло, если ты позволишь ему - среди рабочих долины.
   - Мне жаль. Но почему я должен верить ему? С чего я буду уверен, что он именно прочтет их память, а не вложит что-то свое в голову?
   Кайе не выдержал:
   - Долго ты еще будешь лить воду, Тумайни? Он же издевается!
   Та не торопясь извлекла из пояса маленький золотой медальон - круглый жук, держащий в жвалах половинку солнца. Вещица старшего брата оборотня.
   Юноша притих - если Къятта отдал свою вещь Тумайни... для чего?
   - Возьми ее, и послушай меня.
   И обратилась к Лачи, поняв, что пока ее не намерены перебивать, продолжила прежнюю мысль:
   - А то, что "колодец" с Солнечным камнем оказался пуст - тоже прихоть земли?
   - Не думаю. Вероятно, разведчики просто ошиблись - они приняли за богатую жилу обманку. Разозленные, выкопали большую яму, пытаясь все же найти камень - ты знаешь, почва в долине довольно мягкая. И земля вздохнула, убив людей.
   - Наши разведчики весьма опытны. Они не спутают орла с колибри, - задумчиво проговорила Тумайни. Лачи развел руками в показном смирении.
   - Я рад был бы сделать приятное Югу. Я рад был бы сделать приятное тебе - ты яркая, умная женщина. Но я не собираюсь брать на себя вину за содеянное землей. Меня сотрут в порошок на родине, и мое имя будет долгие годы равно слову "глупец". К тому же... - он выдержал паузу, будто собирался говорить о чрезвычайно неприятном:
   - Заложники, отправленные к вам. Есть сведения об их гибели.
   - О гибели юноши. Сестра, не сомневаюсь, уже у вас. - Тумайни вернула усмешку:
   - Вы обещали, что наши рабочие не пострадают. Если виной их смерти - земля, что ж, спросите с нее, и впредь договаривайтесь. Мы всего лишь сделали то, что сделать были вправе.
   Лачи смерил ее внимательным взглядом.
   - Ты можешь доказать, что они... он погиб после того, как смерть нашла рабочих в долине? А до тех пор дети ни в чем не знали нужды?
   - Разумеется.
   Тумайни поручилась бы, что ответ Лачи и не интересовал. То есть северянин уверен был, что она скажет все правильно. И даже ей верил.
   Лачи завершил разговор за удар сердца перед тем, как у Кайе кончилось терпение. Но власть брата, незримая, но прочнее цепи, еще держала Дитя Огня.
   - До встречи, Тумайни. Нам еще будет, о чем поговорить, - северянин простился с посланницей несколько быстрее, чем рассчитывал изначально, и чуть более быстро покинул палатку.
   Южанка это заметила, приняв, как слабое утешение.
  
   Опустившись на траву подле палатки, которую она делила с помощницей, единственной кроме нее женщиной в отряде, посланница настолько задумалась, что не сразу заметила протянутую к ней руку с кубком из коры, не ощутила мятный, живительный аромат напитка. Спохватившись, потянулась было к питью, но кубок уже исчез; он катился по траве, а принесший его южанин спешил прочь.
   Перед лицом Тумайни возникла другая рука.
   - Спасибо, что сумел промолчать, - устало сказала посланница, отыскивая взглядом злополучный кубок. Голова заболела.
   - Откуда у тебя это? - Кайе махнул перед носом Тумайни украшением старшего брата.
   - Он отдал его мне. Для того, чтобы ты послушал меня, если будет нужда.
   - Лучше бы... он сам поехал сюда! - юноша едва сдерживался. - Тогда не было бы... этих... самодовольных крыс!
   - Пойми, сейчас я делаю все, что могу.
   - А я - не могу! Сидеть и слушать, как над нами просто смеются!
   - Если не торопиться, можно заставить их плакать, - задумчиво сказала Тумайни.
  
   **
  
   Солнце, уже заходящее, поблескивало на металле дротиков, пряжек и на лаком покрытой коже поясов. По дороге обратно Кираи нарушил негласный приказ - поравнялся с Лачи.
   - Эльо, ты намеренно дразнишь их?
   Лачи остановился, всмотрелся в Кираи:
   - По-твоему, я сказал что-то не соответствующее действительности?
   - Об этом не мне судить, - чуть смутился молодой воин. - Но ты же видел - южанка с трудом удерживала мальчишку. А ты еще подливал масла в огонь.
   - Пожалуй, мне нравится, что ты говоришь все, что придет в голову, невзирая на положение и старшинство, - с едва заметным укором сказал Соправитель. Кираи остановился на полушаге, но в следующий миг так же размеренно и широко шагал вперед.
   - Я больше не забудусь. Но ради всего дорогого, ответь мне, эльо - что ты затеял с найденышем-полукровкой? Почему он помчался в шатер вслед за нами? Он порывист, наивен, но не глуп. И почему тот, оборотень, едва не накинулся на него - на безродного щенка?!
   - Кираи, ты слишком о многом и не подозреваешь. А ведь мог бы узнать и больше - если бы любопытство свое проявлял в Тейит, вовремя. Оборотень - "ведущий" для полукровки, - заметив потрясение, отразившееся на лице Кираи, ответил улыбкой.
  
  
   Огонька оттащили от шатра достаточно грубо, и отправили в лагерь под надежным присмотром.
   - Тебя привязать? - рявкнул один из охранников-северян, испуганный предстоящей взбучкой.
   - Нет, - ответил Огонек, а сердце заколотилось - довольно, посидел как-то привязанным.
   Все мысли вертелись вокруг одного. Если и думал о встрече... не так ее себе представлял. И снова - выставили подростка нелепым, беспомощным. Без спросу явился в шатер, для того, чтобы схватили в охапку и выволокли... под насмешки южан. Ну и пусть никто не смеялся... в душе все отметили наверняка.
   Скоро пришли остальные. Кираи - хмурый на редкость, попросту прошел мимо, позабыв про подростка. Зато Лачи остановился.
   Впервые Огонек видел Лачи столь откровенно злым.
   - Скажи, ты намеренно пренебрегаешь распоряжениями, отданными для твоего же блага? Или и впрямь после Юга понимаешь разговор лишь на языке силы?
   Огонек покусывал нижнюю губу, не зная, как оправдаться. Он и впрямь чувствовал себя виноватым. И Лачи - не Лайа, он отнюдь не высокомерен и не стремился при каждом удобном случае ставить подростка на место.
   - Тебя стоило бы примерно наказать. И будь уверен, если бы не дела поважнее, эта выходка не сошла бы тебе с рук!
   - Я... не подумал, - единственное, что сумел сказать полукровка.
   - К сожалению, охранники оказались редкостными ротозеями... но я не могу их винить. Только безумный мог предположить, что ты полезешь туда, куда тебя вовсе не звали. - Он тронул висок, на котором сильно забилась жилка - Огонек не увидел, но почувствовал это: - Пойми, ты мог быть уже мертвым. Думаешь, мне так важно таинство переговоров? Да через пару часов любая сорока в долине будет знать, о чем там говорилось. Но мы хоть знаем, ради чего рискуем, а ты?
   Подросток вспомнил ненависть, на миг исказившую лицо оборотня. В голове Огонька мысли совершили скачок.
   - И... он мог сделать со мной все, что угодно?
   - Вот умница - ты лишь сейчас подумал об этом? Я мог только надеяться, что все обойдется.
   Словно горькой мазью губы намазали:
   - Ну, вот, я остался в живых...
   - Что ж... сходи еще раз, может, он позволит погладить себя по шерстке. Тогда сможешь спокойно позабыть остальных.
   - О чем ты, эльо? - сипло сказал Огонек.
   - О долине Сиван. Она нужна юва. Почему они прислали сюда его? У него имеется опыт...
   Огонек подскочил
   -Нет!
   Лачи сдвинул брови.
   - Сядь же. Что ты скачешь, будто горная коза?
   - Он не сделает подобного снова!
   Лачи чуть свысока глянул на мальчика.
   - Глупый. Даже если он сам и не захочет... Разве сложно вызвать у него ярость?
   - Я жил бок о бок с ним! Он не станет...
   - Ты сам-то хоть веришь в свои горячие слова? - с насмешкой спросил северянин.
   Огонек промолчал, а Лачи, выждав немного, продолжил:
   - И что ты, в самом деле, так цепляешься за это существо? Ты уже знаешь - на нем десятки жизней. Может, и сотня. А будет еще больше.
   - Он не виноват, что таким родился.
   - Если бы только родился! Хочешь воочию увидеть новую реку Иска? Знаешь, сколько легло там эсса три года назад?
   - У него не было выбора. Его, в конце концов, обучали так...
   - Обучали, ты верно сказал. Еще вернее звучало бы "натаскивали".
   - Не говори о нем, как о звере!
   - Да что ты так вцепился в него! - не сдержался Лачи. - Кто он тебе?! "Он хороший"! - сказал с насмешкой, передразнивая.
   Мальчишка вспыхнул, открыл рот - и залился краской, вспомнив насмешки подростков в Тейит.
   - Он - человек. Живой человек.
   - Ой ли? Ты полагаешь, его стоит мерить меркой обычного человека? Ходячую смерть? Которой нравится разрушать?
   - Не нравится. - Огонек вспомнил скользящую походку... там, на Атуили... полный сдержанной страсти голос... Кайе ведь испытывал радость тогда, собираясь убить. Но проговорил упрямо: - Он и другим бывает.
   - Скажи, если на одной чаше весов - много невинных жизней, а на другой - он, кого стоит выбрать?
   - Я знаю. Но я не хочу слышать о нем злые слова. Он ведь... так или иначе, благодаря ему я обрел Лиа. И остальных...
   - Это случайность - счастливая, не спорю. Не думай о нем как о своем ровеснике, - Лачи все еще выглядел терпеливым, - Он - воплощенное темное пламя, оборотень-кана. С детства его учили нести смерть и получать от этого удовольствие. Вспыльчивый, неудержимый, жестокий...
   - Да! - горько воскликнул мальчишка, невольно коснувшись шрама под ребрами. - Я знаю, я видел! Но и вы все с ним жестоки, пусть и не прямо - не хотите видеть в нем человека. И сами...
   - Мы все - иное. Когда зверь нападает, его убивают.
   - Нет!! - он даже зажмурился. - Пусть зверь... Но он был добрым со мной.
   - Странная доброта, - Лачи смерил его взглядом. - Он делал с тобой все, что хотел, как с игрушкой. Он забавлялся, пытаясь пробудить в тебе Силу - чудо, что ты остался в живых - и за это ты благодарен? Конечно, теперь ты особенный...
   - Не за это, - Огонек сжал руки, - И не такой уж особенный. Он подобрал меня в лесу, оборванного, ничего не помнящего. Думал, я прислан вами. Он мог убить, не просто мог - должен был; но вместо этого давал все, о чем я и просить не смел. Он защищал меня от своих же... - Огонек чувствовал нетерпение северянина. Лачи не понимает. Для него все перечисленное - прихоть избалованного мальчишки с юга.
   - Но даже если и так. А другие? Те, кто добывает камень в долине Сиван? И... твои друзья здесь и в Тейит? Ты уже успел позабыть о них?
   - Я никогда не забуду.
   - Хорошо. Представь тогда, что они все мертвы - а это может случиться скоро, если твоему котенку вздумается-таки направить взор на север.
   - У вас десятки айо - неужто не остановите одного?
   - Остановим, если удастся... ценой скольких жизней? А может, и нет... - Лачи задумался. - Боюсь, он и сам до конца не осознает, что носит в себе. Ты не хочешь ему зла, это я знаю - и одобряю отчасти; сам понимаешь, в полной мере согласиться с тобой не могу. Но ты видишь себя чем-то вроде гриба, растущего под землей - уютно, никто не трогает - или же человеком? Скажи, кто ты?
   - Почему же я не человек, эльо? - вскинулся Огонек.
   - Люди умеют любить... люди стремятся защитить то, что им дорого.
   - Если я могу отдать жизнь ради Лиа и остальных...
   - Это все красивые слова, мальчик. Допустим, ты в самом деле сейчас способен залезть наверх и сигануть со скалы - кому от этого будет лучше?
   - Но что я могу еще?
   - Можешь стать защитой всей Тейит.
   - Я? - подросток опешил. Так не бывает. Только недавно думал... никчемный... Прищурился, пытаясь понять, не издевается ли Лачи. Похоже, не издевался.
   - Но почему - я?
   - Извечный вопрос, - Лачи положил подбородок в ладонь, смотрел на рыжее заходящее солнце. - Каждый, оказавшийся избранным, сомневается, испытывает страх. Тебе ведь не по себе, мальчик. Но те, кто страх преодолевают, становятся избранниками по-настоящему.
   Огонек хотел было возразить - какой же из меня... и вспомнил.
   - Ши-алли...
   И северянин только улыбнулся. Он тоже понимал, что Огонек знает.
   - Ты - наш щит, мальчик. И наше оружие, если понадобится.
   -Нет, - тихо ответил он, - только не оружие. Только не против него.
   - Почему? Никто не заставляет тебя делать что-то немедленно. Да и вообще делать обязательно. Но ты ведь сознаешь, что я прав.
   Огонек мучительно пытался хоть что-то сказать, но слова слиплись в один ком. Наконец мальчишка выдавил:
   - Я же по сравнению с ним...
   Лачи кивнул и сказал серьезно и уважительно:
   - Ты всего лишь весьма средний айо, но и не нужно большего. Достаточно дать тебе полный чекели.
   - Так вот зачем его изготовили... Вы заранее... - подросток начал закипать, но сник под спокойным и, как показалось, грустным взглядом:
   - Скажи, ты всерьез считаешь, что надо было тебе все рассказать заранее? И как бы ты поступил?
   Огонек прикусил губу. Лачи сказал, как ни в чем не бывало:
   - Отмеченный Тииу - враг Тейит. Но он не обязан нападать и ты не обязан помогать северу. Думай, ты существо со свободной волей.
   - Нет, эльо... - он вспомнил историю с украденным Солнечным камнем в Астале. Там Огонек думал не о себе. И вновь повторил, словно говорящая птица-кауа, затвердившая одно слово:
   - Нет.
   А лицо Лачи неожиданно просветлело.
  
   Среди валунов нелегко было разглядеть фигурку девушки в сером, узколицей и светловолосой. Этле стояла на небольшом возвышении, сжимая камень в ладони - чистейший кристалл, играющий зелеными искрами на свету. На шее северянки висел Солнечный камень - и тоже безо всякой оправы. Всего в нескольких шагах справа и слева от Этле стояли двое других уканэ - не шевелились, и вглядывались как будто в подступающую мглу, на деле - внутрь себя и кристаллов.
   Понемногу, будто паутина под лапками паука, возникали завесы - против человека и против зверя. Одному не сработать. Лачи привез в долину Сиван пятерых.
  
  
   Огонек шатался по окрестностям, не находя себе места. Будто камней на шею навесили, дышать можно, только тяжко... Во рту был вяжущий пыльный привкус, и даже медовое питье не помогало избавиться от него.
   Помнил, как сердился Лачи - казалось, теперь все подозрительно косятся на мальчишку.
   А Шику покинул палатку Лачи явно чем-то расстроенный. Даже от Огонька отмахнулся было.
   -Что происходит? О чем еще сказали южане? - решился тот спросить в открытую. Теперь понимал, для чего взяли с собой. Спросил - и почувствовал себя вправе требовать ответа.
   - Ничего, что могло бы тебя позабавить или развеселить. С ними совершенно невозможно разговаривать. Но они по крайней мере не требуют крови. Иди лучше займись чем-нибудь, не путайся под ногами. Завтра... начнем собираться в дорогу.
   - А Долина за кем останется?
   - Долина... - Шику задумался. Улыбнулся растерянно, развел руками: - Надеюсь, что нам.
   Северяне посматривали в сторону южного лагеря, занимаясь обычными вечерними делами - костром, приготовлением пищи. Полукровка честно маялся без дела. Он не раз предлагал свою помощь, и ее принимали, но все валилось из рук у подростка. Он, в отличие от остальных северян, смотрел не в одну сторону, а вертел головой, метался внутренне, как больной в горячке.
   Показалось - от северного лагеря в сторону скользнула тень. Человек вроде. За ней еще одна.
   - Там кто? - тронул за локоть охотника, которому помогал разделывать тушу оленя.
   - Мало ли кто и зачем отошел, - с ехидцей откликнулся тот. Огонек прикусил губу и снова взялся за нож. Лезвие скользило куда угодно, только не куда надо.
   - Да что ты за безрукий сегодня! - рассердился северянин.
   - Прости, - мальчишка честно попытался исправиться. Но вместо туши оленя видел шатер, а на душе сидел огромный раскормленный клещ и высасывал радость от уютного вечера, оставляя неуверенность, стыд и страх. Больше по сторонам не смотрел.
   Тем временем полог на палатке Лачи отошел в сторону. Лачи подождал, когда его посланцы - один за другим, каждый таился и от мыши полевой - скроются между холмов и валунов. Связал на затылке волосы узорной тесьмой, скользнул следом. Никто его не увидит, в этом не сомневался. В юности был неплохим следопытом... и, даже получив власть, не пренебрегал тренировками. А в собственном лагере уйти от взора своих подчиненных - простое дело.
  
  
   В лагере южан не разговаривали - слышно было, как трещит пересмешник высоко на ветви и пощелкивает ткачик где-то в кустах.
   Люди отдыхали, не расслабляясь особо на всякий случай. Порой обменивались быстрыми улыбками, молча.
   ...Когда Толаи покидал шатер в середине Долины, к нему подошел один из северян; Толаи даже не запомнил, где именно тот находился во время разговора с Тумайни с посланцем Тейит. Неприметный, только пестрый узор по вороту. Ведь у эсса узоры говорящие, можно много узнать, да посланник не догадался всмотреться подробней. Не интересно.
   Сын севера заявил, что есть нечто важное - и сообщить об этом он может только Толаи. Тумайни, мол, женщина, у них и без того в голове каша, а тут еще южанка. А мальчишка... понятно.
   Толаи не придал приглашению никакого значения поначалу, но, как назначенный час подошел - вспомнил, и поделился с Тумайни. Пожалуй, все южане хотели, чтобы поскорее развеялась тишина, непонятная и неприятная. Так земледельцы порой радуются, видя, как сгущаются тучи - значит, будет дождь.
   - Неужели ты думаешь идти в одиночку?
   - У меня нет особого выбора - эти крысы успели изучить каждый камень в долине. Если я поведу за собой подмогу, они заметят и попросту скроются. Да и зачем меня убивать? Скорее тебя, - добродушно усмехнулся Толаи.
   Пожалуй, он прав, подумала женщина. Толаи не член Совета... и даже не самый сильный среди Рода Икуи.
   - Неужто думаешь, они хотят перебить нас поодиночке? - спросил посланник.
   - Не знаю. Их путь напоминает тропу сколопендры - извилистый, между корнями. Не думаю, что таким образом они хотят просто убить одного из послов... - Тумайни задумалась, опираясь подбородком о скрещенные руки. Смерть посланника - повод к войне, это не гибель простых рабочих или разведчиков. Неужто северяне решили устроить свару? Несмотря на то, что Дитя Огня - рядом, в долине? Бред, и еще раз бред.
   - Иди, пожалуй, - сказала она, всматриваясь в качание теней на стене шатра - прихотливый узор. - Но я отправлю следом за тобой своих. Не след в след - если тебя захотят убить, они не успеют. Но мы поймем.
  
   Встреча назначена была меж невысоких холмов. В центре Долины росло не так уж много деревьев, здесь, на краю, больше - их огромные корни, порой гладкие, порой покрытые буро-зеленым мхом вкупе со склонами создавали нечто вроде просторного лабиринта.
   Толаи удивленно посмотрел на стоящего перед ним северянина. Тот выглядел взволнованным и при этом закрытым наглухо, эдакой пещерой, вход в которую для надежности завалили валуном. Толаи чувствовал опасность, но не мог прочесть мысли северянина - тот обладал достаточной защитой, и при попытке снести ее наверняка ответил бы мощным ударом. А понимать эмоции эсса - все равно что с открытыми глазами искать в мутном водоеме серьгу - наощупь, может, найдешь, но зрение точно не поможет.
   - Что ты хотел сказать?
   - То, что важно для вас. Убирайтесь немедленно из долины, или будет поздно.
   - Это угроза? - Толаи не удивился - он был готов к подобному больше, нежели к чему-то другому.
   - Если бы это было угрозой, я не пришел бы сюда, рискуя собственной жизнью. Скоро здесь будет подмога. Впрочем, считай как тебе угодно.
   - Ты глуп, - спокойно сказал Толаи. - Мало того, что вы уничтожили ни в чем не повинный рабочих... Теперь хотите привести отряды сюда? Чтобы положить их в Долине? Наше оружие мощнее вашего - и оно умеет думать и чувствовать.
   - Да, только ты позабыл об одной ничтожной мелочи, - усмехнулся северянин, и вскинул глаза на небо. Толаи невольно последовал его примеру. И вскрикнул от боли - радужное лезвие вонзилось под ребра, слетев с опущенной вниз руки. Дошло до сердца.
   Северянин перевел дыхание. Все как надо... только зачем? Он не успел подумать, не успел ощутить тревогу. Такое же радужное лезвие впилось ему в затылок у основания черепа. Он повалился на корень, свесившись с него, будто рассматривал что с другой стороны.
  
   Шику затаился в зарослях, готовый в любой миг придти на выручку своему. Ну или хоть отомстить, ежели не успеет. Убийство вот так, под личиной разговора, было противно до глубины души, но Сильнейшие знают лучше - значит, так надо. Но, когда приятель вскинулся и упал, даже не понял, чем вызвана короткая радужная вспышка.
   - Что... - Шику дернулся, ошеломленный, растерянно глядя на два тела внизу. И повалился вперед с глухим стоном, боль словно разорвала спину напополам. Голова осталась чуть повернута вбок - короткая судорога.
   Лачи бесшумно появился сзади - как бы ни был обучен молодой северянин, Соправитель Тейит был искусней. Потому и взял совсем молодого - старшего обмануть бы не удалось.
   ...Огромные, темные глаза Шику, распахнутые. Лачи был уверен - тот ничего не понял. Только ощутил удивление.
   Пару мгновений постоял рядом. Прогнал огромного бронзового жука, который с гудением опустился было на щеку молодого воина. И скользнул в заросли, бесшумно, так же, как и пришел.
  
  
   Позади небольшой гряды холмиков, как раз возле лагеря Лачи, Этле плела завесу, не обращая внимания на еще четверых северян, стоявших неподалеку - все они делали то же самое, связывали воедино нити. Одни - для человека, другие - для зверя. А девушка думала об одном - самой стать смертельной невидимой нитью... не полотно невесомое бы создавать, удавку, способную разрезать горло и переломить шейные позвонки. Сделать это... хоть с одним, и можно отправиться вслед за братом. Он простит, может быть. Он всегда понимал... только забрать с собой надо - одного из Сильнейших, что ей смерть простого рабочего или даже воина? Не они отдавали приказ. Не они издевались... не из-за них шея и руки Айтли были в синяках и царапинах. Знать бы, какая тварь это сделала.
   Надо было остаться на юге - и убивать, опустошив себя до дна, как только сняли браслет... а она сбежала. И тошно, мерзко было от воспоминания - южанка прикладывает к ее шее переливающиеся радугой бусы, а Этле смеется, глядится в зеркало.
   - Ненавижу! - прошептала она.
  
  
   Глава 28
  
   Весть о смерти Шику и второго северянина всколыхнула и без того неспокойный лагерь. Их убили в двух шагах... будто комаров прихлопнули. Когда Кираи ворвался к Огоньку, подросток понял - знает о разговоре полукровки и Лачи. Знает, для чего сюда везли полукровку.
   - Ты сидишь спокойно, когда...
   - Что же мне делать? - непослушными губами проговорил Огонек. - Я могу только ждать.
   Кираи стремительно опустился на пол возле него, сидящего на циновке - будто упал на колено:
   - Я знаю, что говорил тебе Лачи. Я знаю, что ты... дитя солнца, не ночи. Но ты и впрямь можешь помочь.
   - Помочь? Убивая, как сделали те, южные?
   Кираи... всегда терпеливый, веселый... Огонек и представить не мог, что увидит его чужим... словно окаменели черты - лучше бы крикнул, ударил...
   - Выбирай, в конце концов, что ты такое! Нравятся эти? Ты... - взглянул в помертвевшее лицо, сдержался. Более спокойно проговорил:
   - Нельзя вертеться, словно ветряк. Пойми наконец. Небо, тебе почти пятнадцать, а может, и есть уже! Не ребенок ведь.
   - Кираи, я среди вас всего лишь мальчишка. Какая разница, что я думаю и чувствую?.
   - Лачи...
   - Вот именно. Я не просил... - голос подвел, сорвался. - Я люблю Лиа, своих друзей, тебя... и Шику я тоже любил. Но Лачи я ничего не должен. Сколько можно швырять меня, будто мячик?!
   - Не ори, - оглянулся. - Ему - не должен. А себе?
   Тихо-тихо стало, только вдалеке гулко заухала сова, пробуя голос к ночи.
   - Что - себе? Вам...
   - Нет. Себе. Понять, что ты такое, чем и зачем живешь... пора бы.
   Поднялся. Вцепившись в его пояс, Огонек полушепотом вскрикнул:
   - А ты - зачем?!
   - Для родных, друзей - и для Тейит. Тевари...
   Тут его позвали снаружи. Качнул головой - и вышел.
   Огонек посидел неподвижно - и взял в руку золотистый продолговатый кристалл.
  
   - Ну все, - сказал кто-то меланхолично. Уже не имело значения, что именно произошло в "лабиринте" между холмов, но южане вряд ли безнаказанно спустят смерть своего. Особенно когда с ними эта бешеная кошка.
   - Я предвидел подобное, - Лачи оставался невозмутимым. - Отходите за гряду, - распорядился он, и прибавил, указав на узкую, еле приметную тропинку. - Не сходите с нее!
   Большая часть северян явно ожидала подобного приказа - никому из них и во голову не пришло бы, что Лачи способен глупо попасть в ловушку. Вряд ли они знали что-то большее, го были готовы.
   В лагере южан тоже возникло движение - и над их половиной долины взвилась птичья стая, вспугнутая кем-то или чем-то.
   Огонек чувствовал, что Ши-Алли ожила: будто голубоватый пузырь надулся вокруг, видимый пока только внутренним взором. Защита, случайно приобретенная, показалась живым существом: она тревожилась, когда подросток шел по тропе, и не просто тревожилась - почти кричала. А потом Огонек бросил взгляд в сторону южного лагеря - тот открылся, как на ладони, с этой стороны долины. От шатров по направлению к лагерю северян мчались четыре грис - за ними едва поспевали еще две, и всадники этих последних держали себя так, будто хотели остановить других южан, вырвавшихся вперед. Зрелище, понятное Огоньку - и красивое.
   Двое из четверки отстали, теперь задние животные скакали, выстроившись в линию. А двое опередили остальных - огромные черные самцы грис, сильные, и злые, наверное. Огонек не сомневался - знал, кто рванулся первым... а кто был вторым, неважно, потому что желает тот единственного - остановить. Энихи... глупые звери. Им важно не просто ударить - ощутить, как ударил, оказавшись близко... А если вырвется пламя, долина вспыхнет вся - сухая трава легко подчинится огню...
   Кайе не сделает этого. Ведь тогда погибнет и южный лагерь!
   Ши-Алли запела. Потрясенный, подросток прижал ладони к ушам и застыл, как вкопанный - на него едва не натолкнулся Кираи, замыкавший цепочку.
   - Шагай же! - почти грубо сказал тот, не отводя взгляда от всадников... сотня ударов сердца, и они будут близко.
   - Слушай! - звук, одновременно высокий и низкий, едва не сводил с ума. Ши-Алли пела без слов, переливаясь невидимым голубоватым светом.
   Кираи без лишних слов подхватил Огонька, перекинул через плечо и понес дальше - ошеломленный непонятным певучим звуком, тот не сопротивлялся, висел мешком.
  
   В Тейит часто охотились с помощью птиц. Полукровка не слишком любил и слушать о таком развлечении, не то что смотреть. А у Кираи был сокол, и у Шику был... Завидя жертву, хищная птица камнем падает на нее, сложив крылья - и может показаться, что вот-вот, и охотница разобьется. Но она всегда успевает, и, даже промахнувшись, разворачивается над самой землей и взмывает в небо.
   Так и южане летели сейчас к невысокой гряде. И достигли ее скоро.
  
   Луки и дротики у северян были, но никому, кроме Огонька, не пришло бы в голову ими воспользоваться. Если бы на посланцев Тейит неслась лавина дикарей или диких зверей, лучники расстреляли бы нападавших еще издалека. Но против Силы оружие обыкновенное применять было - как пытаться закидать медведя шариками репьев.
   Два самца грис подлетели к гряде голова в голову, первыми, но потом всадникам пришлось соскочить на землю - пробираясь через мешанину небольших камней и кустарника, животные рисковали поломать ноги. Южанин, державшийся наравне с Кайе, опередил его на шаг, и оказался хорошей мишенью. Ни один "щит" обыкновенного айо не выдержит нескольких ударов одновременно. Это понял и Огонек, не то что оборотень. Тот рванулся, в прыжке закрывая собой своего - и уже в Кайе полетел радужный нож. Время застыло и подернулось мутноватой пленкой.
   Он не помнит про "щит", отрешенно подумал Огонек, стоя сбоку и баюкая в ладони чекели. Ему хватило бы и стрелы... Видел - на груди и правом плече одежду не то прожгло, не то разрезало. Лицо оборотня исказилось, но тот не вскрикнул. И все-таки Кайе вспомнил про защиту - последней доли мгновения хватило ему, чтобы закрыться от двух ударов. Южанин, которого он заслонил и сбил с ног, перекатился по земле, поднимаясь.
   Сероватый шепот обволакивал все, вползал в уши Огонька - ну давай же, не медли! Но он не мог, держась за плечо - самому стало больно. Не сильно, давно ослабела связь. Нехотя он поднял кристалл; ощутил желание взглянуть через золотистые грани на закатное солнце.
   А Кайе шагнул вперед, и закричали сзади - те, кто ставил завесу. Треск воздуха был почти слышен, и растерялся Лачи - юноша прорвал завесу, которую ставили пятеро сильных. Будто зверь пробежал по тропе, загороженной паутиной, и не заметил, ослепленный болью и яростью.
   Чекели в руке Огонька нагрелся - то ли от близости Огня, то ли от внезапно ставшей горячей ладони.
   Еще пара быстрых движений Кайе, мягких, как прыжок играющей кошки - но северяне попросту не успели отступить хоть на пару шагов. Теперь оборотень стоял напротив Лачи... да что там, напротив, важно ли это? Прорвана была завеса, казавшаяся непреодолимой. А значит, его не остановит щит человека, стоящего на расстоянии вытянутой руки.
   Кираи не выдержал. Блеснул радужный нож, рассыпался тысячью капелек, ударившись о "щит" оборотня, теперь окружавший его почти зримой стеной. Юноша искоса взглянул на воина севера.
   "Почему?" - мелькнуло в голове Огонька. Кираи был таким рассудительным...
   Но южанин не удостоил бросившего нож и вторым взглядом, не то что смертельным ударом. Он просто стоял и смотрел на Лачи. Лицо было сумрачным - и задумчивым. Кайе что-то решал для себя, что-то важное. И это было неправильно, как если бы в прыжке остановился дикий зверь, передумав убивать немедленно.
   А южане приблизились.
   Золотистый кристалл обжигал руку, будто стал раскаленным углем. Невозможно терпеть...
   Полукровка шагнул вперед, теперь от оборотня и его отделяло совсем немного. Протянул чекели на раскрытой ладони - ему. Зрачки обоих будто одним целым стали - не мимолетное скольжение, как там, у завесы; Кайе тяжело глянул - почти ударил. И взял протянутое.
   На миг Огоньку показалось, что вместо Лачи возник сталагмит - такой же неподвижный, белый и непроницаемый. Еще миг - и сталагмит ожил, улыбнулся, не теряя достоинства. Кивнул, и лишь к Огоньку обратился:
   - Хорошо. Я ошибся, считая тебя человеком. Что же, теперь твой дружок может довершить начатое. - Не надо, - прошептал мальчик, опуская голову. Он по-прежнему не испытывал страха... только неимоверный стыд.
   - Лачи! - бросил Кайе, сжимая руку в кулак.
   - Не беспокойся, котенок, - с холодной усмешкой откликнулся тот. - Втяни коготки. К чему ссориться добрым соседям?
   Юноша выбросил руку в сторону, веля своим - за спиной - стоять смирно.
   - Долина наша. Это плата за то, что вы сделали. И за то, что хотели сделать. Теперь уходите. - Склонил голову набок, искоса глянул:
   - Хотели одной стрелой уложить оленя и йука? Не вышло!
   - Подумай, что делаешь, мальчик, - Лачи оставался невозмутимым, и Огонек почувствовал что-то близкое к восхищению. - Мы уйдем - иначе будет бойня. Но северяне не отдадут долину Сиван просто так... пойми же это. За нее заплачено кровью эсса - и простых, и детей Серебряной ветви.
   - Ах... ты не мог убить их своей рукой? Не умеешь? - спросил оборотень сквозь зубы.
   Лачи слегка поклонился и шагнул назад. Охранники стали так, что Огонек не мог больше видеть Лачи... но готов был клятву дать, что лицо северянина отразило что-то... нехорошее. Он потерпел поражение... но не окончательное.
   Оборотень размахнулся и зашвырнул чекели Огонька в расщелину меж валунами.
  
  
   Все было тихо. Тени ворочались в траве и между стволами. В иное время Огоньку было бы попросту страшно одному в темноте - но сейчас другая мысль перебивала страх.
   Там, высоко-высоко, небесный пастух выгонял на простор своих грис, и они топтали еще не до конца угасшее пламя заката. Там вспыхивали и сгорали маленькие светляки - глупые звезды, решившие подлететь к зажженному каким-то человеком костру. Под ногами шуршала трава. Шел, всматриваясь в темноту.
   Ночью - он знал, что может придти сейчас... в какой бы ярости не был оборотень, после дикой вспышки он стихал на какое-то время.
   По крайней мере, так было раньше... Вот и почти дошел до их лагеря...
   - Ты уверен? - раздалось сзади. Горячий голос, чересчур - словно пламя заговорило.
   - Да... - застыл на месте, сглотнул с трудом, но не удержался: - Ты... я едва узнал тебя там, в шатре...
   - Я таким был всегда! Ты зря пришел.
   - Мне очень нужно спросить тебя...
   - Да неужто? - ярость полыхнула в голосе - казалось, и поляна сейчас загорится. - Еще говоришь?
   - Я... - голос осип. - Я должен.
   - Тебя прислали эти крысы?
   - Нет, я... я сам. - Огонек наконец оглянулся.
   - В какую еще игру ты хочешь сыграть? И кем побыть - игроком или мячиком? - Кайе качнулся вперед, пальцы стиснули запястье подростка, чуть не сломав; он швырнул Огонька на колени.
   - Ну, давай.
   Огонек осознал, что жить ему осталось недолго. Пожалел, что пришел сюда - но лишь на миг.
   - Ты... делай, что хочешь, Дитя Огня. Но послушай сначала - это все, чего я прошу. Я же пришел сам, подумай - мне есть, что сказать и это важно! - отчаянно проговорил Огонек, пытаясь не кричать от боли в вывернутой руке и жалей, что не умеет говорить гладко и убедительно.
   - Хватит. Пауки... паутина из слов. Что еще?
   Кайе разжал пальцы - но глаза, как у энихи, светились в темноте. Как же он изменился...
   Южанин поднял свою руку повыше, взял Огонька за горло. Прижал не сильно - подросток мог говорить.
   - Ты высоко взлетел! Надо же, в свите Лачи! За красивые глаза, а?
   Огонек боялся двинуться. Полностью подчиниться... тогда, может быть, Кайе не сделает одного-единственного движения... просто так, испытав темную ярость. Звери щадят тех, кто одной с ними крови и выказывает покорность. Жилка билась на шее, отчаянно. "Я всегда был благодарен тебе", - хотелось сказать. Но это означало смерть немедленную.
   - За дар-защиту, Кайе. О котором я тебя не просил. Который ты дал мне, желая добра...
   - Какую защиту? - Сквозь зубы.
   - Они назвали это Ши-алли.
   - Что!? - тот отдернулся, а пальцы сжались. Взглянул почти с ужасом. Придушенный Огонек невольно вскинул руки к горлу... как тогда, с энихи.
   -Это правда, - проговорил непослушными губами, как только айо ослабил хватку, и захлебнулся кашлем.
   - Говори. - Пальцы теперь едва касались кожи, но руку Кайе не убирал. Так хищник держит добычу, думая, убивать или еще поиграть.
   Огонек не мог сейчас говорить своими словами - он вспоминал слова Лайа. Чужие, северные, они падали каплями расплавленного свинца... не уместные.
   - Ты не знал? Это вышло случайно? - еле слышно спросил Огонек.
   - Я не знал.
   - Но как...
   - Видно, я слишком старался уберечь тебя... не думал, что умею ставить Ши-алли. Значит, тебя прислали за этим на Юг. Ты получил, что хотел.
   - А... я же...
   Огонек замотал головой, очень хорошо осознав, что на самом деле произошло. Избранник, сказал не так давно Лачи? Полукровка ведь мог остаться на юге... мог придти и рассказать обо всем "ведущему" своему. Но он... сбежал?
   - Небо высокое, - вырвалось, - Нет... послушай...
   Слова прилипли к горлу, очень шершавые и тяжелые. Но нельзя же молчать.
   - Я не хотел покидать Асталу, - прошептал подросток, сжимая ладони, будто собственную жизнь в них держал и боялся - она утечет в малейшую щель. Встать на ноги не осмелился - лишнее движение может дорого обойтись. - Я могу рассказать... Но как добиться, чтобы ты поверил мне?
   - Не трудись. Я не поверю.
   - Я не бежал из Асталы. Къятта оставил меня в Башне. Чтобы я умер там. Если это игра - я и в самом деле не более чем камешек.
   - Глупо и не смешно. Къятта не смог убить мальчишку?
   - Мог без труда. Я не знаю, почему он этого не сделал.
   - Северные крысы научили тебя говорить так? У нас тут больше нет читающих память. Толаи вы убили.
   - Но не я же! - выкрикнул первое пришедшее в голову. Больше всего хотелось вынырнуть из-под сумрачного взгляда, оказаться подальше от этих рук... и нестись к северному лагерю. Да, а трава вокруг загорится...
   Над жестким кустарником трепетали блики светляков. Ветер проснулся и решил прогуляться по кронам деревьев. Кайе задумчиво смотрел, держа руку у шеи Огонька. Но не все сжимал - только касался кончиками пальцев. Огонек уже и забывать начал, какие у южанина горячие руки... Торопливо заговорил, хватаясь за единственную соломинку:
   - Нет, погоди. Чекели. Ты же видел, что я тебе отдал...
   - Ты должен был ударить. - Не вопрос, утверждение.
   - Я не сумел...
   - Испугался?
   - Думай, как хочешь.
   - Тут нечего думать.
   - Ну, тогда... - полукровка не договорил и зажмурился, плотно-плотно смыкая веки, хоть так спасаясь от тупого ужаса. Услышал:
   - Какая покорность! Отдаешь свою жизнь врагу?
   -Ты мне не враг.
   Он неожиданно отпустил Огонька, долго и тяжело смотрел на подростка.
   - Если бы знать, чего хотят крысы дальше... Уходи. Поживи еще немного...
   Огонек медленно и неловко поднялся с колен. Пустота нахлынула, сосущая, неподъемная.
   - Ведь мы раньше хоть немного... понимали друг друга. Я пришел, потому что... ты повел себя как человек там, у завесы.
   - Это было зря, - искривились темные губы. - Проваливай.
   Полукровка сделал шаг назад и остановился. Потер занывший шрам на руке... или старые шрамы под ним тоже заныли?
   Луна осветила поляну, ярко - тьма не только с поляны ушла. Сейчас Кайе выглядел проще, почти как в Астале. Если бы не браслет... светившийся хмурым темно-красным огнем. Усталое, немного напряженное лицо. Но ярости нет в глазах, они обычные, человеческие.
   - Почему мы не можем просто разговаривать, как люди? - тихо и с болью спросил Огонек. Он говорил - и не понимал, что стремится доказать и зачем. - Ты ведь поверил, что я невиновен. Их игры - это их игры... и ваши, но не мои.
   Протянул руку к его кисти, осторожно, будто к готовому укусить зверю. Для южан важны прикосновения, душу читают по ним... Тот вздрогнул, отдернув руку - словно скорпиона в нее положили. Не сводил глаз с плеча полукровки - и при свете луны сумел разглядеть почти сошедший след от глубокого пореза. Судорожно вздохнул, словно чужая рука сжала горло. Покачал головой.
   - Это! - спросил хрипло и требовательно, указывая на плечо Огонька.
   - Я пытался порвать то, что нагоняло на меня страх, - честно ответил подросток.
   - Ты же... вот почему она открылась... - приложил руку к собственному плечу сверху, тихо сказал: - Что ты наделал...
   И замолчал, не сводя взгляда с верхушек деревьев, особенно черных в свете луны. Не просто замолчал - тихим стал, каким-то поникшим даже. Огонек решился задать вопрос, который и вел его сюда превыше всего остального:
   - Расскажи мне про реку Иска. Что было там? Кто начал первым и почему люди погибли?
   - Думаю, тебе достаточно рассказали.
   - Я слышал их слова. Не ваши...не твои.
   - Так вот зачем ты пришел.
   - Не только за этим, - сказал и понял, что сказал правду. - Но я... да, мне важно знать - от тебя. - С запинкой прибавил: - Можешь убить потом, если захочешь...
   - Амаута! Как пересмешник, затвердил одно слово... - он задумался, подбирая слова. Никогда не умел рассказывать, вспомнил Огонек. Но тот скоро заговорил: - Мне едва сравнялось четырнадцать весен. Но крыс я ненавидел не меньше, чем сейчас. Они пришли на земли, на которые не имели прав. И попытались взять золото, отхватить кусок... сбежать с награбленным. Я привел своих. Потребовал вернуть то, что они взяли. Они отказались, пытаясь кричать, что земля эта ничья. Оставили не все золото... хотели забрать на север. А я хотел видеть их трупы. Потом я узнал, что двое сумели выжить - сейчас бы не выжили.
   Говорил зло, словно выплевывая даже не слова - шаровые молнии. Огонек не поднимал головы:
   - А заложники? Я знаю, они были отправлены в Асталу...
   - Девчонка сбежала. Мальчишка мертв... эсса! Надменная тварь...
   - Ты его... как оборвалась его жизнь? - похолодел Огонек, не решаясь спросить в открытую. Тот мотнул головой, бросил:
   - Не огорчайся. Жаль, но убил его все же не я. Ты счастлив? Теперь уходи наконец! - откинулся назад, упираясь затылком в ствол пихты. Смотрел в далекое небо.
   "Теперь волосы будут в смоле". Огонек тронул его за плечо. Услышал:
   - Уберешься ты или нет!?
   Вместо ответа тот сорвал пучок травы и попытался стереть смолу - хоть тяжело было, в темноте-то.
   Неожиданно Кайе опрокинул его на траву. Нажал на ребра чуть выше солнечного сплетения - Огонек теперь и повернуться не мог.
   - Ты чего добиваешься? - спросил южанин.
   - Ничего. Просто я уже сделал тебе больно. Сейчас не я тому виной, но, может, хоть что-то могу...
   - Понравилось быть целителем?
   - Понравилось, - тихо и уверенно ответил Огонек.
   - Сбылась мечта? Все бедные кварталы благословляют твое имя, да?
   Огонек промолчал. А глаза Кайе снова начали светиться не по-хорошему.
   - А может, проверить, насколько сильна Ши-алли?
   - Ты сам мне ее дал.
   - Отлично! И я теперь не смогу свернуть тебе шею, да?
   Огонек лежал неподвижно и смотрел на него. Тот убрал руку. Сказал безнадежно и совсем по мальчишески:
   - Катись отсюда... Или получишь то, на что нарываешься.
   Огонек сел. Перевел дыхание. Произнес, глядя в землю:
   - Прости. А тебя считают чудовищем.
   - И заслуженно.
   - Ты не тронул меня в шатре и сейчас из-за того заложника? Из-за Айтли? Он тоже... был слабее тебя?
   - Уходи же... - прошипел тот сквозь зубы. Огонек вспомнил - так, сквозь зубы, ругался один из пациентов Лиа, старый лодочник - пытаясь не кричать, когда Огонек промывал его рану.
   Подросток поднялся. Понимал - сейчас и впрямь лучше уйти. А то... Кайе и без всякой Силы способен сделать с ним все, что угодно. А каково оборотню будет потом?
   Брел сквозь заросли папоротника, не заботясь о том, что могут услышать шорох. К эсса возвращаться не стал, хотя знал - они еще не уехали.
   Просто сидел и смотрел на узенький месяц. Над черными камнями шелестела невидимая трава. Совы кричали обиженно и гулко. А рассвет не торопился заявлять о себе, словно подчиняясь желанию подростка.
   Когда небо наконец посветлело, прошуршали шаги - направление Огонек не взялся бы определить. Да какая, в сущности, разница, кто.
   - Сидишь?
   Тевари опустил голову.
   - Хорошо быть предателем, правда? - спросил Кираи. В руке его тускло светился Солнечный камень - видно, северянин искал Огонька ночью, по темноте.
   - Я не предавал никого, - глухо отозвался подросток.
   - Неужто? Не только Лачи, меня... и родных своих тоже.
   - Почему? Потому что не захотел убивать?
   - Если бы. Ты еще и оружие врагу отдал.
   - Ему не нужно такое оружие.
   Кираи некоторое время походил кругами. Снова остановился рядом:
   - Ладно. Пошли. Там...
   - Что?
   - Ничего.
   Он явно хотел что-то сказать, но язык сковывала то ли воинская дисциплина, то ли иное что.
   - Там... меня искали?
   - Пока не до тебя. Впрочем, Лачи справлялся, где ты.
   Огонек не успел подняться - рядом бесшумно возник силуэт. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть красный цвет одежды человека.
   - Вот и кошка пожаловала, - сказал Кираи, рука потянулась к поясу, за оружием - и опустилась. Но смотрел он по-прежнему хмуро и зло.
   Огонек вскинул глаза на обоих, ощущая тупое равнодушие. Кираи же не самоубийца... он сейчас просто уйдет. Надо тоже подняться... тело как ватное, но надо. Северяне уже готовы в путь, наверное. То есть Лачи со свитой...
   Кайе и не переоделся - и Огонек снова увидел прорехи от радужных ножей. Целители... наверняка есть у южан. Значит, не подпустил. А с Огоньком разговаривал, будто совсем здоров. И сейчас:
   - Убирайся отсюда, - сказал угрюмо. - Этот - мой.
   - Я лучше своей рукой оборву его жизнь, чем отдам тебе. - В голосе северянина была боль. Неподдельная. Ученик ведь... даже, наверное, друг.
   - Кираи, я... - открыл было рот полукровка.
   Оборотень хмуро взглянул на Кираи, стал перед воином-эсса.
   - Он мой. Попробуй тронуть... - и, не оборачиваясь, сказал Огоньку:
   - Заткнись.
   - Он хорошо тебя слушает. - Обронил северянин. - И энихи способны дрессировать людей?
   Где-то кричит ночная хищная птица. А следом за этим криком, с другой стороны - вопль кролика, попавшего в когти. Ночь - время охоты.
   Только уже рассветает.
   - Он пойдет с нами на юг, - чуть склонена голова; Огонек знает прекрасно - это знак очень серьезный. Помедлив, кивает.
   - Не сходи с ума, - Кираи обращался только к нему, и в голосе было непритворное волнение: - Подумай, что с тобой сделают!
   Огонек заговорил, в душе молясь об одном только - чтобы ему дали закончить:
   - Кираи... ты сам напомнил мне, что пора вести себя по-взрослому. Отвечать за поступки... и думать, что дальше. Поверь, сейчас я делаю то, что надо.
   - Я говорил о взрослости. Но не думал, что начнешь ты с предательства.
   Повернулся и зашагал к лагерю северян. Не оборачиваясь.
   - Скажи моим, что произошло, пожалуйста! - хотел было крикнуть подросток, но получилось похоже на шепот.
   Кираи шел напрямик, раздвигая телом высокие упругие стебли, и быстро скрылся из глаз.
   - Идем, - рука с красным браслетом легла на плечо подростка, словно ничего не случилось, и самое время было дружески поболтать.
   - Идем, - тихо проговорил Огонек, хотя меньше всего этого хотел. Просто не мог. Ни говорить, ни стоять, ни идти.
  
   В это самое время усталая, дрожащая девушка в сером впервые в жизни услышала мысль своего старшего родственника - когда тот прошел мимо нее, вымотанный настолько, что не понял проникновения за "щит" члена своей семьи. Этле не собиралась этого делать. Она просто... слишком хотела передать обиду свою.
   "Я проиграл. Шику... зря", - и, новая мысль: "Пока".
   И этого Этле было достаточно.
  
  
   Кайе присел на камень. Темно-красный цвет - цвет войны и гнева - шел юноше очень. Но красное полотно одеяния обезобразили следы от радужных ножей - и сквозь дыры с обугленными краями виднелись ожоги на разорванной коже. Он даже одежду эту не снял...
   - Больно? - тихо спросил Огонек.
   - Нет.
   - Позволь мне - ты знаешь, что там, на севере, меня обучали целительству.
   Ему был ответом взгляд - тяжелый и очень презрительный. Словно вопрос - а чему тебя там еще научили?
   - Дай я хотя бы попробую, - не отступил он.
   - Ладно, - почти беззвучно выдохнул южанин. Откинулся назад. Огонек присел рядом, раздвигая складки ткани, вздрогнул, как следует разглядев сожженную до черноты кожу, и белый кусочек кости - удар был силен.... Какой части мгновения Кайе хватило, чтобы поставить-таки щит, загораживая себя и другого? И почему этого щита не было раньше?
   Осторожно поднес руку к ожогам, пытаясь и теплотой собственной кожи не побеспокоить оборотня. Почувствовать, и, не касаясь, позволить лепестку Силы лизнуть поврежденное место...
   - Ты...! - его схватили за руку, он совсем рядом увидел бешеные и вместе с тем перепуганные глаза. - Что ты делаешь?!
   Огоньку не много потребовалось времени, чтобы сообразить. Он улыбнулся даже:
   - Все хорошо. - Пояснил: - Ты привык, что целителю требуется усилие, чтобы преодолеть твою невольную защиту. А со мной и расслабляться не надо - благодаря Ши-Алли я прохожу свободно.
   - Ладно, - повторил оборотень, сжав зубы, и закрыл глаза. Какое уж там расслабиться... он сейчас с трудом терпел прикосновения чужой Силы, мало того что просто чужой - того, кого считал врагом, наверное.
   Под осторожными прикосновениями невидимых лепестков обугленная кожа стягивалась в корку и сходила, оставляя новую кожу, ярко-розовую.
   Огонек выдохнул, чувствуя, как кружится голова и земля ощутимо покачивается. Столько он ни отдавал ни разу - связь и впрямь оказалась беспощадной, она забирала нужное сама.
   - Хватит, - донесся голос оборотня, одновременно с осознанием, что больше не выдержать. Ожоги выглядели уже вполне приемлемо.
  
   И, поняв это, Огонек повалился наземь, уткнулся лицом в сосновые иглы, устилавшие землю, и зарыдал - точнее, завыл, захлебываясь слезами, дрожа от боли и ужаса. Прорвалась напряжение.
   Кайе сидел неподвижно, смотря на верхушки пихт.
   - Проорался? Легче? - обронил, когда отчаянные рыдания стихли немного.
   Огонька это привело в чувство, заставило вскинуться:
   - Что легче?! Убивать или смотреть, как убивают другие?!
   - Да уймись ты... - Кайе думал о чем-то, едва обращая внимание на мальчишку. - Хватит.
   - Там, на севере, люди... они хотят жить! И они дороги мне!
   - Пусть благодарят Лачи. А жить хотят все, любая крыса.
   - Крыса? Наша связь... в Бездну, она ничего не стоит! Ты не докончил тогда... давай, раз тебе и в самом деле плевать на всех!
   - Амаута! Не пори чушь. Те, кого я хочу убить, умирают. А тебя Лачи почти уговорил. Да какое почти... просто уговорил.
   - Я хотел защитить людей севера. Тех, кого полюбил, понимаешь? - Огонек снова почти кричал. - От тебя, потому что тебе убить их - все равно что прихлопнуть мошку! Я не смог ничего, понимаешь? Защитить их, или тебя уничтожить... я просто пустое место! А Лачи...
   - Север стал бы сильнее на какое-то время. Он тоже... делает все для своих. Кыш!
   Кайе зашвырнул шишку в севшего на ветку дятла.
   - Ну что, все еще оглядываешься на тех?
   - А ты как думаешь? - тихо и медленно. - Там же... - осекся.
   - И как, намерен вернуться к ним? Бежать?
   Долго не было слышно ни звука, кроме далекого стрекотания сойки.
   - Нет.
   Словно двое приятелей встретились вечером - и решают, разойтись ли сейчас или еще поболтать. На севере... дом, который едва-едва отыскал. На юге... тот, который слушает иногда разумную речь. Но слушает ведь! Стоило отважиться на разговор - и он пришел сам. И, может быть, хватит сил удержать... убедить хоть в малости. Огонек только тогда вздохнуть смог, когда осознал - тот ничего не спросит. Пора бы понять, наконец. Он тоже... меняется.
   А тот откликнулся через некоторое время:
   - Не строй из себя... несчастную жертву.
   - Это бессмысленно, - отозвался подросток устало.
   - Бессмысленно... Ты стал, как они, - вздохнул и сказал непонятно для полукровки: - Раньше, в Тевееррике, добровольная жертва считалась самой значимой...и самой опасной.
   - Опасной?
   - Да...
   - Разве тебе меня опасаться?
   Кайе улыбнулся криво и ничего не сказал.
   Огонек вскинул голову:
   - Когда ты смотришь, как сейчас... у тебя такое лицо... словно ты можешь быть и другим. Человеком...
   - Ни за что. Не обманывай себя. Не могу и не хочу быть иным.
   Полукровка сжал зубы, отвел глаза. Вот, значит, как...
   - Огонек...
   Мотнул головой, ожесточенно:
   - У меня есть имя!
   - Какая мне разница?
   - Я не...
   Рука оборотня сомкнулась на его локте, довольно грубо:
   - Думаешь, я забуду перепуганного детеныша из леса? Плевать, кто ты!
   - Пусти! Я был им...
   - А стал чем-нибудь? Кроме тени этих...
   - Пусти!
   - Что ты все оглядываешься?! Ждешь своих северян?
   Огонек вырвался наконец.
   - Я сказал, что пойду с тобой! Но не на цепи!
   Прикрыл глаза, пытаясь прогнать видение - мертвые тела, устилающие долину Сиван. И, хуже - тела на лестницах и уступах Тейит. Прошептал:
   - Я пойду... не хочу... крови.
   - Сила Юга стоит на крови.
   Мальчишка промолчал. Кайе поднялся:
   - Всё, - положил руку на плечо Огонька: жест, привычный для обоих уже. - Они скоро уедут. Сначала свита этих, потом соберутся рабочие.
   - Ты Лачи не знаешь... Не думаешь ли, что он так просто стерпит все, что ты ему наговорил?
   - Я понимаю. Но сейчас он ничего не может. Даже если нарушит договор... мы сильнее их. Побеждает всегда сила.
   - Или хитрость.
   - Хитрость их сорвалась... Или нет? - резко развернул Огонька к себе.
   - Отпусти, - попросил тот устало, не желая прикосновений. - Я и сам ничего не знаю. Боюсь уже думать... Но я - камешек, выброшенный с доски.
  
   Они шли медленно, и остановились недалеко от палаток южан. Заметив нерешительность Огонька, айо спросил:
   - Чего ты боишься? Снова придти к нам? Ты жил у нас достаточно долго, чтобы не испытывать страха.
   - Или наоборот... Позволь, я все-таки расскажу тебе кое-что.
   Кайе кивнул и уселся на устилавшую землю хвою. Огонек пристроился напротив. Но не слишком близко.
   - Мое имя Тевари. Моя мама была из эсса. Ее звали Соль.
   Слегка исказилось лицо, трудно было - обрывки, которые возникали перед глазами, мальчик пытался связать со словами женщины-северянки. А полностью память так и не вернулась - и вряд ли вернется. Все равно... теперь это не имеет значения.
   - Соль.... Отец оставил Асталу из за нее. Они жили в лесу... Отец прозвал меня - Лисенок. Из-за волос. Он был... был - айо... я помню его браслет. И смех... Моего отца звали Тахи.
   - Тахи, - задумчиво откликнулся юноша. - Этот человек служил моему отцу... я не видел их никогда.
   Огонек отдышался и продолжал, медленно, словно вглядываясь внутрь себя.
   -Я... Мне, похоже, двенадцати весен не было, когда загорелся лес. Мы жили там вшестером. Я помню - Киуте, ласковая, веселая... Пожар охватил лес, и звери... отец и Киуте остались. Они остановили огонь. В Тейит я узнал, что зажег его - ты...
   Южанин весь подобрался, будто готовясь к прыжку. Но не двинулся с места.
   - Ты, ради золота реки Иска... - Тевари-Огонька передернуло, - Мы бежали по лесу... потом мама упала... а я... я кинулся к ней... может быть, я ударился головой - не знаю. Но похоже на то... - жалко улыбнулся собственной шутке.
   - А потом ты попал туда? В башню?- тихо спросил Кайе. Мальчишка вспомнил - таким оборотень был, когда слушал песни... что ж, отчего нет? Тоже - любопытная сказка, почти песня.
   - Наверное... я так и не вспомнил, что произошло. Тот человек... эсса. Он говорил мне, что не видел таких, как я. Наверное, это про Силу. Он пытался понять, почему я такой...
   По щекам вновь потекли слезы. Стыдно - в пятнадцать весен...
   - Он как-то сказал: тебя не тронули звери. Значит, он нашел меня там...как у дикарей нашли эсса. По выплеску Силы...а мать...погибла, наверное. У реки Иска - три с лишним года назад.
   Перевел взгляд на долбившего сухой ствол дятла, постарался незаметно вытереть щеку.
   - Ты сказал... в тех местах умер твой отец. И мой, значит, там же... Я не помнил ничего. Я и сейчас плохо помню.
   - Кем ты видишь меня?
   Вопрос сбил Огонька с толку. Он тронул языком губы, обдумывая ответ. Стало не по себе.
   - Я не могу тебе врать. Я не понимаю. Плевать, что говорят северяне... я привязался к тебе сильнее, чем думал. Не только за подаренное пламя... хотя и мечтал разорвать нашу связь. Но я не раз думал также, что тебе... не следует жить.
   - А сам - хочешь этого? Чтобы меня не было больше?
   - Не знаю. Не спрашивай... - почти с мольбой поднял глаза: - Я очень устал.
   - А я должен знать, кого забираю на юг, - он, кажется, и мысли не допускал, что ему могут соврать.
   - Не хочешь - не забирай, - пробормотал вконец вымотанный подросток, и услышал:
   - Я должен.
  
   Южане сразу обступили обоих, заговорили - гортанные их голоса казались уставшему подростку возгласами диких птиц. На него самого почти не смотрели - привели и привели... Потом будет время во всем разобраться, а сейчас последнее, что заботит - полукровка, который еле держится на ногах. Ах, они же не знают, подумал Тевари.
   - Кто это сделал? - высокая тонкая женщина едва не ткнула пальцем в розовый рубец на месте страшной раны. Кайе отвернулся, угрюмо.
   - Хватит. Я хочу спать. Выставьте часовых у лагеря...
   - Не считай нас детьми. Нам нужно ехать, пока солнце не вошло в силу...
   - Мы будем говорить крысам, что им делать - а не удирать от них. Огонек, пошли.
   Направился к маленькой палатке... судя по всему, никто не осмелился разделить ее с оборотнем. И сам Огонек боялся заходить в палатку - как в логово хищника; раньше, напротив, страхи уходили, а сейчас...
   - Ну? - юноша обернулся устало. Какая бы там Сила не шла через него в мир, он все же был и человеком. Измученным не менее полукровки. Тевари набрался храбрости и, пригнувшись, шагнул внутрь, в полутьму. Стянул с ложа одну из шкур, соорудил себе постель у другой стены палатки. Кайе этого не видел уже. Он, как вошел, просто упал на ложе и заснул мгновенно.
   Зато с Тевари усталость мигом слетела.
   "Я же... еще вчера стоял против него с оружием в руке. Он же знает про Ши-Алли!" - завопил кто-то в голове Огонька. Полукровка едва не растолкал оборотня, чтобы только тот не спал так беспечно.
   - Но так же нельзя!! - прочти в голос произнес Огонек, отчаянно пытаясь найти в спящем хоть намек - тот видит и слышит. Смотрел, пока не погасла маленькая лампа. И тогда - не смежил глаз, вслушивался в дыхание, испуганный куда больше, чем перед входом. Только теперь понять не мог, кого боится. Усталость дикая дала себя знать - веки сомкнулись, но пришли забытые было кошмары. Так и не отдохнул. Весь мокрый от ужаса, проснулся и глаз уже не закрывал. Даже обрадовался, что не один.
   Скоро и тот заметался, не просыпаясь, Тевари услышал короткий стон. Дернулся было к южанину, но тот распахнул глаза и сел.
   - Ты... - начал было подросток.
   - Тихо, - отмахнулся тот, и, пригнувшись, выскользнул наружу, остановился у палатки. Огонек услышал шуршание - через миг к лесу метнулась огромная черная тень.
   И тут словно теплой ладонью полукровку накрыло - заснул мгновенно, без снов.
   Проснулся от притока холодного воздуха - юноша откинул полог, нырнул в палатку. Небо было уже серым. Смерил взглядом полукровку.
   - Цел?
   - Да... щеку вытри, - чуть слышно проговорил тот. Оборотень небрежно провел по щеке, стирая кровь. Осмотрел руку, хмыкнул:
   - Не моя.
   - Как... ожоги?
   - Нормально. Спи дальше...
   - Спасибо, я уже успел... - пробормотал подросток. Он не успел восстановить силы, и не сомневался, что снова придут кошмары. Но на сей раз сон его все-таки не отпустил.
  
   Глава 29
  
   Тумайни испытывала крайнюю злость, но это выражалось только в отрывистых репликах сквозь зубы. Потерять почти сутки... если бы Кайе не появился еще хоть с полчаса, она сама постаралась бы вытащить его из палатки. Тем паче весь лагерь знал - ночью энихи уходил на охоту. Значит, мальчишка будет тут спать и охотиться, будто у себя дома? Но с тем признавала - Кайе на свой лад был прав. Долину северяне покинули - отряд Лачи, и рабочие сворачивали лагерь. Не сомневалась - так поступили бы и в случае отсутствия южан, ради спокойствия в Тейит. Но все же приятно видеть страх врага.
   Но оборотня эсса сейчас не интересовали - он выбросил из головы их, потерпевших поражение. Он преспокойно оседлал злого самца грис, протянул ему лакомство на ладони, не опасаясь крепких зубов - животное взяло кусок пахучего маслянистого тростника и благодарно ткнулось мордой в руку. На Огонька юноша не смотрел, будто не сам потащил за собой.
   Правда, грис, уже оседланную, ему привел, и позаботился о дорожном снаряжении полукровки. А в подростка уже вселился дух противоречия, как часто бывало - чувствовал знакомое покалывание под языком. Молчишь? Отлично, значит, говорить буду я.
   Правда, смелости все равно не хватало, приходилось постоянно поддерживать в себе нужный запас. Все утро сопоставлял виденное в долине - и не знал, что подумать. Очень хотел понять, каков Лачи на самом деле... и не мог понять ничего.
   Выждал момент, когда тронулись в путь - оглянулся в последний раз на невысокую голубоватую ряду, видную в просветы между стволами. Поравнялся с оборотнем, замыкавшим колонну.
   - Расскажи мне... про Айтли, - попросил нерешительно.
   - Нет.
   - Пойми, это важно для...
   - Нет!
   Огонек отшатнулся: показалось, юноша сейчас попросту вцепится в него, как энихи, даже на миг почудилось - у того длинные клыки. Поспешно, примирительно произнес:
   - Ладно, что ты. Я же просто спросил...
   Южанин резко развернул грис - та взвизгнула от боли, причиненной кольцом узды.
   - Не смей спрашивать больше.
   - А о чем еще я не должен спрашивать? - довольно холодно поинтересовался полукровка. Тот не ответил, просто поехал вперед.
   Как же он изменился, думал Тевари, следя за юношей с коротко остриженными волосами. Или это я изменился и не могу больше принимать южан так, как раньше?
   Но другие не вызывают у меня особого отторжения - просто люди, хоть и не слишком приятные. А этот... Прошло всего две весны, даже меньше немного. А будто - не меньше века. Полукровка не раз говорил себе, глядя, как солнце играет на знаке его, как он ударом посылает свою грис вперед - я не пришел бы там, в долине, если бы знал. Чужой. Нет, хуже... Порой вглядывается в полукровку, словно подтверждения чему-то ищет.
   Путь казался бесконечным... а впереди была еще Астала. Огонек уже думать не хотел, на что он себя обрек. Только одна мысль утешала - удалось отвести беду... хоть ненадолго.
  
   Но мерная рысца грис прогоняла дурные мысли, дорога была нетрудной, и подросток чаще начинал оглядываться по сторонам. То птицу высматривал в зарослях, то лемура, скользнувшего с ветки на ветку. При виде черно-серебряных рожиц не мог сдержать смеха - вспоминал и давний страх свой, и неудачный подарок Кайе.
   Когда звезды высыпали на небо и над самой тропой протянулась другая тропа, светящаяся, разбили лагерь. Неважно, что стемнело почти - южане, как и обитатели леса, превосходно видели в темноте. Огонек посидел у костра и поел немного, с аппетитом, его самого удивившим. Очень хотел спать.
   Только эта ночь запомнилась как самая тяжкая на пути, хоть вроде и не страшнее предыдущих.
   Кайе спал уже, он вообще засыпал мгновенно. На сей раз полукровка уже не думал про непонятную беспечность этого существа - теперь-то зачем? Все равно, убить - невозможно. А вот тосковать по дому и по навек утраченной своей гордости - очень даже возможно. Что лучше, клеймо предателя или труса?
   Как там, в долине Сиван, потекли слезы. Не мог даже всхлипнуть - стыд-то какой, еще услышит! Только утирал их тыльной стороной ладони, смаргивая время от времени.
   Сел - показалось, так быстрее придет в себя. Услышал, не увидел движение. Огонек напряг зрение, и сам подобрался. Кайе шевельнулся во сне, приоткрыл губы, дыша неровно и часто. Качнулся к одной стороне ложа, к другой.
   Мальчишка пошарил рукой возле себя, зажег маленькую лампу. Поднес к лицу южанина, высветив черты.
   Высокие скулы, ресницы сомкнуты. На щеках темный румянец, слишком яркий... лихорадочный, похоже. Что-то дурное снится? Или... Тот - провел рукой по груди, по лбу, словно пытаясь убрать что-то.
   - Къятта...
   Огонек вздрогнул, услышав имя. Оглянулся невольно. Нет... никого, только сова вдалеке ухнула гулко. Значит, позвал во сне... его? А чему удивляться, - Огонек со вздохом отвел лампу, поставил на пол. Чему удивляться? Кого же еще ему звать...
   Хотел разбудить, но южанин открыл глаза сам.
   - Свет... - непонимающе поглядел на дрожащий язычок, уютно обосновавшийся в лампе. Потом - на Тевари.
   - Что с тобой? - спросил тот.
   - Ничего... - прислушивался к далекому вою, к уханью сов снаружи. Сел, не сводя глаз с полога.
   - Ты снова хочешь... туда, к ним? - шепотом спросил Огонек.
   - Да.
   - Не ходи.
   - Что? Почему? - вскинулся Кайе.
   - Не надо тебе. Ты... горишь весь...
   - Дурак... Это часто теперь. Пламя постоянно хочет наружу.
   - А я помешал, так? В долине?
   - Может, и ты.
   - Не ходи.
   - Ты не понимаешь!
   - Я понимаю. Ты все чаще становишься таким, как они, - кивнул в сторону леса. - Но ты - человек!
   - Опасаешься за себя? - рассмеялся довольно зло.
   - За тебя.
   - Не смешно. Я назвал тебя щитом северян... но не моим! - резко встал, и, пригнувшись, выскользнул наружу. Огонек вытянулся на своем ложе, не гася лампу.
   Оборотень пришел под утро, усталый. Сразу упал на постель, лицо было довольным. Заснул мгновенно. Огонек вздохнул и тоже незаметно погрузился в сон.
  
   Недалеко от реки Иска лес прерывался - его сменяла широкая равнина, вроде тех, что так часты на севере, подле Тейит. Высоко над равниной парил огромный орел. По преданью, именно такой орел поднимал Солнце на небо... Огонек следил за птицей, пока та не превратилась в точку.
   - Знаешь, - сказал внезапно, желая одного - показать, что и он сам отнюдь не просто рыжая белка. - Я один раз летал.
   - Как птица? - хмыкнул тот.
   - Почти... Невысоко, но по-настоящему.
   - Где же твои крылья?
   - У меня нет крыльев. Это сделали "перья"
   - Да? - Кайе сел настолько быстро, что Огонек отшатнулся. - Но они убивают!
   - Нет, не всегда... - Не сдержался: - Ведь и ты - не всегда!
   - Я - не они...
   - Ну а они - не ты. Что с того? - Рассказал про недавнее совсем, невероятное путешествие - в долину - с Лиа, и дальше - по воздуху.
   К его удивлению, оборотень поверил сразу - будто дитя, которому рассказали сказку на ночь - и которое наутро ищет следы этой сказки в собственном саду или доме. Вздохнул еле слышно:
   - Полетать и я бы хотел...
   Полукровка не сдержался, хихикнул, представив энихи, парящего навроде белки-летяги, растопырив лапы и помогая себе хвостом. Пожалел немного, что проболтался - приятно, когда есть своя тайна...
   Страшное обличье юного южанина понемногу таяло - быть может, потому что приближались к Астале, и позади осталась стычка в Долине? Черты стали мягче, и жесты спокойней. А по ночам было тяжко. Кайе метался во сне, и Огонек, который попытался загасить это пламя, испуганно отдернул руку, прикоснувшись. Тело не бывает, не должно быть таким горячим...
   Оборотень перекидывался каждую ночь, исчезая в густых зарослях. На Огонька энихи попросту не обращал внимания. И ничто в нем не показывало, что под черной шкурой прячется человечья сущность.
   Подросток не выдержал на пятый день, в лоб спросил:
   - Скажи, когда ты - хищник, то понимаешь все, как человек?
   - Нет.
   - Тогда как же?
   - Я не могу сказать. Не знаю, - задумался, брови сошлись ближе к переносице. - Все это - я. Но я-энихи понимаю только самое общее... враг передо мной или нет, добыча или запретное...
  
   Из разговора полукровка вынес одно - существо перед ним и в самом деле далеко от людей по своей сущности. Дивился - ну почему раньше это как бы и не мешало... и видел - пусть опасного, резкого, но все же - мальчишку?
   Думал - может, проще было бы даже для оборотня - если бы Огонек смог ударить. Извелся весь. По ночам снились прихотливые уступы Тейит, переливы серого камня - то молочный оттенок, то почти угольный. И - светлые мраморные ступени, розоватые на заре... по ним Ила легко поднималась наверх или сбегала к Огоньку, легкая, будто девочка.
   Напряжение не отпускало. Он все ждал, когда же это существо поймет, что мысли бывшей игрушки заняты исключительно севером... и придет в ярость. Бесконечные, тяжелые мгновения - вот он спрыгивает с грис, оборачивается, убирая со лба волосы, беглый взгляд, блестящий, прямой - все ли в порядке? - и душа каменеет. А он - отходит к остальным, так ничего и не заметив.
  
   Южан Огонек больше не опасался - с момента, как решил для себя - тут от него может быть куда больше пользы. Ведь Лачи сказал... Пусть он ошибся, пусть полукровка не смог исполнить порученное. Но как-нибудь по-другому - сумеет. Или и вправду - тряпка, ничтожество.
   Тумайни - женщина, ведущая отряд, и не приближалась к Тевари. Остальные тоже не заговаривали - подумаешь, приблудился звереныш. Если бы эсса были - сказал бы, что им нет смысла вести себя иначе. А эти... просто не испытывают ни гнева, ни пренебрежения. Белка и белка рыжая, пусть себе скачет; одной грис не жалко.
   "Так я и буду - один..."
   И правильно. Лучше один, чем снова служить забавой, чем каждый миг помнить - подобрали из милости... Только вот зачем я на юге сейчас?
   Кайе сказал - "я должен". Но нет такого долга, "ведущему" заботиться о том, кого вел.
   Огонек предпочел махнуть рукой на подобные мысли, ну их...
   На очередном привале стали недалеко от маленькой, поросшей камышами реки. Ее вода была совсем темной - то ли по цвету дна, то ли исток ее был в одном из "черных озер" - по легенде, подобные прячутся глубоко под землей и вода их усыпляет человека навечно. Но на свету силу теряет - поэтому здешнюю воду все пили спокойно.
   Кайе сидел у речушки, проводил пальцами над темной гладью воды. Что он высматривает? Уж точно не свое отражение.
   Оглянулся, сверкнула улыбка:
   - Держи! - протянул огромную сине-зеленую стрекозу, блеском похожую на драгоценный камень. Озорные глаза, и сам - светлый, радостный.
   - Ты... - Тевари ошеломленно глядел на него.
   - Что? Стрекоз не видел?
   - Ты смеешься. По-настоящему...
   Смех и был ответом.
   "Бабушка, Ила, Кираи, - все ликовало в душе Огонька, - Может быть, я сумею... Вы будете гордиться мной. Вы... любили меня и так, но я заслужу эту любовь!"
   Последующие дни лихорадочно вслушивался в каждую интонацию, ловил каждый жест - стал ли оборотень более человечным?
   А по ночам вслушивался в неровное, горячечное поначалу, теперь все чаще спокойное дыхание, напряженно ожидая - проснется ли? Уйдет ли снова в ночь?
   Думал о доме.
  
   Кроме Тумайни, женщина в отряде южан была всего одна, и та выглядела больше похожей на мужчину - приземистая, ширококостная, правда, с роскошной косой. Мысленно сравнивал ее со знакомыми северянками, тем более что Тумайни видел нечасто - та ехала во главе отряда. Сравнение выходило не в пользу южанки, но пальму первенства с чистой душой отдать другим не получалось - тут же перед глазами вставала Киаль... да что говорить, и девушки ее были на редкость красивы. А у Кайе своих служанок не было... и вообще, тогда Огонек был еще мал, чтобы вникать во все тонкости.
   Спросил, улучив момент, у оборотня:
   - У тебя есть подруга - там, в Астале?
   - Нет, - довольно угрюмо ответил. Огонек не стал допытываться - привык, что на каждый второй вопрос следует просьба заткнуться. Но мысли пошли в ином направлении, и он упорно не отставал, стараясь держать свою грис поближе к Кайе:
   - Я много читал в Тейит. Скажи, почему пути севера и юга разошлись настолько, что полукровки почти наверняка родятся лишенными Силы? Ведь раньше все были одним народом. Если бы удалось как-то справиться с этим, преодолеть поставленные Силой границы...
   - Чего ты от меня хочешь? - тот развернулся, предоставив грис бежать куда вздумается. - Чтобы мы начали брать себе женщин-эсса? И я - первым, да? - по счастью, грис его была вышколенной и с тропы не сошла.
   - Я ничего не хочу, я пытаюсь понять.
   Представил пару - Кайе и Этле. Хихикнул, настолько нелепой показалась картина. Фантазия услужливо нарисовала продолжение - детей, соломенного цвета длинношерстных энихи. Поглядев на хохочущего уже во все горло Огонька, оборотень ударил свою грис по крупу и умчался вперед.
  
   Когда Тумайни отдала приказ разбить лагерь, Кайе перекинулся и скрылся в лесу. "Не отпускайте его!" - чуть не закричал Огонек. Но они пересмеивались, ожидая зверя с добычей. Они не знали, что он меняет облик каждую ночь... или знали? Хороши были бы южные стражи, не заметив огромную кошку, шныряющую туда и сюда.
   Тевари отошел подальше; сидел у ручья, наблюдая за струями - те подпрыгивали у дна, будто маленькие узкие рыбки. За спиной прошла пара южан из свиты; его заметили, но ничего ему не сказали. Обменялись репликами между собой, отнюдь не стараясь говорить потише:
   - Никак не пойму, зачем ему полукровка. Еще и с их стороны...
   - Да он жил у Кайе два года назад.
   - А! Тогда понятно, почему он сам северян бросил - наша киса всяко лучше. Пушистая, ласковая.
   Они засмеялись и прошли дальше.
   Огонек вскочил, прижал ладонь к груди, сердце пытаясь утихомирить, вглубь затолкать - а то вот-вот выскочит.
   Игрушки... вспомнил, как лепил из глины фигурки - забава. Что там сказала Атали, и те, глупые мальчишки из Тейит? Мысли пошли цепляться одна за другую. Питомцы Асталы - иные, им плевать, кто послужит радости - выпустить пламя.
   Правда, пока угрозы не было вроде. Кроме одной - пламя рвется наружу, причиняя сильную боль - уж ее-то Тевари чувствовал. А если устанет, не выдержит? Когда заливают пожар, не выбирают воду.
   "Он никогда не подумает так".
   "Ты же подумал. А уж он-то! Сравнил. Южане берут все, что хотят, а при Ши-алли он не причинит тебе вреда. То есть... не спалит, как сухую былинку. Значит, перед собой не нарушит данного обещания - о защите. Вот и попробуй ему объяснить. И лучше раньше, чем позже, потому что его "хочу" уже никто и ничего не объяснит. И не удержит".
   Напряженно следил за Кайе, едва тот появился на стоянке. Выглядел он усталым, измученным. Это и Тумайни заметила - подошла, заговорила. Напрягший слух Огонек уловил: отдохни... Мотнув головой не то в знак согласия, не то с обычным "не тронь меня", он отошел к дереву, по пути срывая орехи с ветки. Остановился недалеко от ручья. Вытянул руку, пытаясь накормить с ладони дикую белку. Та пугливо описывала круги по стволу, понемногу приближаясь к руке. Огонек в очередной раз пристально всмотрелся в него. В очередной раз почувствовал страх. Не мальчишка уже перед ним. Взрослый. Подошел, стараясь не наступать на хрусткие сучки. Услышал голос, чуть-чуть надломленный, тусклый:
   - Скоро вернемся в Асталу...
   Тевари отвел глаза. Потом понял, что юноша смотрит на него.
   - Боишься? Теперь-то чего? Северяне вряд ли помчатся через всю Лиму сводить счеты с тобой. А тебе лучше быть под моим присмотром.
   - А еще лучше не быть совсем.
   - У меня не так много друзей, чтобы бросаться ими. - Он оставил белку в покое.
   Друзей?! Огонек вновь промолчал.
   - Къятта?
   Мальчишка вздрогнул, словно скорпиона ему за шиворот бросили.
   - Он... и он тоже.
   - Я знаю, что ему сказать. Что-то еще?
   - Да...
   Огонек отвел взгляд и принялся рассматривать глиняный домик ручейника.
   - Прошу тебя... Дай слово, что никогда не попробуешь перейти границы того, что есть.
   - Обещания не требуют у Сильнейших.
   - Тогда я вернусь в Тейит...
   - Никто тебя не отпустит.
   - Не все можно удерживать силой...
   - И как же уйдешь? - положил ладонь Огоньку на плечо, мягко, словно лапа ихи легла - только научен уже был. Эта ладонь вмиг каменной станет... лишь рискни шевельнуться.
   - Ты можешь и тело, и мою жизнь удержать... но не душу. Ты хочешь, чтобы я стал... жалкой тенью себя?
   Руку убрал, сказал недовольно:
   - Что за бред ты несешь?
   - Потому что... - он глубоко вдохнул. - Я наслушался о южных обычаях. Считал, что северяне сошли с ума... а потом стал понимать, что они правы. Вы и в самом деле такие. А ты рано или поздно поймешь, подумаешь - по крайней мере, твой огонь мне теперь вреда не причинит.
   Кайе долго не откликался. Потом произнес тяжело, чужим голосом:
   - Я думал, в тебе меньше северного. Значит, считаешь меня таким?
   - Ты... для тебя ведь все неразрывно. Ты будешь делать то, что захочешь... и не задумаешься, хочет ли этого другой. Ты сам не умеешь останавливать себя. А если пытаешься - это бьет по тебе. Я понимаю твоего брата. Именно это он и пытался сказать мне тогда в подвале...
   - А, так вы еще и разговаривали!
   - Да, и он сказал мне большее, чем я мог рассчитывать узнать. А еще, я знаю... Если дашь ты слово, то исполнишь.
   - А пошел ты! - очень грубо отозвался тот, и, похоже, едва сдержал более крепкие выражения.
   Наконец сказал, глядя мимо полукровки и сжимая руку в кулак:
   - Я хочу тебе добра. А ты... - Он явно был в бешенстве, и Огонек не понимал, почему. Ведь ничего обидного не сказал. Напротив... просил, как более сильного. Отозвался:
   - Мы часто по-разному понимаем добро.
   - Я достаточно обещал тебе. И не стану еще - особенно ради подобной чуши. Хватит.
   - Тебе так дорого осознание собственной исключительности? Не желаешь поступиться и малой частью?
   - Малое влечет за собой большое.
   Сухо добавил:
   - Кажется, пока тебе не на что было жаловаться!
   Тевари встал, прошел несколько шагов по мягкому грунту. Повернулся и проговорил очень ровно:
   - Нет, Дитя Огня. Мне не на что было жаловаться. И сейчас у меня есть друзья, никого дороже их... но я не с ними - с тобой. Ты спрашивал... Я всегда отвечал открыто, и часто не то, что тебе хотелось услышать. Если когда-нибудь ты пожелаешь спросить - ответ будет тот же. Если не пожелаешь, и просто поступишь по-своему, я умру. Ты вел меня по самому краю - и достаточно было легкого толчка. Ты не сделал его. Не сделай.
   Быстрыми шагами ушел; солнечные пятна сияли на устилающей землю хвое, словно пятна на шкуре олененка.
  
   **
  
   Копыта грис скользили по глине; уставшее, животное отказывалось повиноваться. Но девушка понукала грис, пока та не свалилась на склоне, поросшем скудной сероватой травой. Девушка успела соскочить, чтобы не оказаться придавленной мохнатой тушей. Но и тогда - дергала за узду, кричала, пытаясь поднять обессилевшего скакуна. Закрытые, печальные веки грис еле подрагивали, морда была вся в пене.
   - Сын плешивой змеи! - со слезами в голосе бросила девушка, и побежала вниз, не щадя ног, прямо по острым стеблям.
   ...Там, в долине Сиван, когда северяне, молчаливые, ошеломленные неожиданной развязкой, возвращались в лагерь, Этле почуяла щелку в незримой стене, окружавшей Лачи. И рванулась туда, пытаясь не столько прочесть что-то, сколько высказать обиду свою - "пусть видит, что пришлось мне пройти!" И - разглядела сама, ненужное, ей не предназначенное. Всего миг понадобился, чтобы понять, от чьей руки приняли смерть северяне, те, за которых сама Этле требовала мести у Юга.
   Может быть, в ином состоянии она потребовала бы суда Тейит, высшего, когда собираются все взрослые отпрыски четырех ветвей, потребовала бы, если б ее не заставили молчать - и плевать, насколько разумной зовется такая попытка. Но сейчас ее хватило лишь на одно: отвязать могучего самца грис и мчаться в ночь, без дороги. Животное само выбирало путь. А теперь издыхало на склоне.
   В короткие мгновения передышки Этле сидела, обхватив руками колени, и, как безумная, хохотала. Над собой, над Айтли, который верил всем - и сестре, над Лачи, который убил своих и потерпел поражение. Потом поднималась и снова торопилась куда-то - не на юг, не на север; к морю. Этле, Раковинка перламутровая, вспомнила о нем, не виденном никогда - и думала только о нем. О большой воде, такой же большой, как человеческая глупость и подлость. Только она смоет липкую невидимую грязь с Этле, успокоит девушку навсегда.
   Северянка не думала, что путь до моря ей попросту не осилить. И, когда на втором закате упала возле корней акашу, отпустила на свободу душу, надеясь, что хоть она верху увидит море, пока тело будет гнить в ложбине, поросшей редкими деревьями.
  
   Сгорбленные фигурки знали многое, недоступное хору. Знали, куда направит дыхание ветер, знали, через сколько солнц придут чужаки, знали и про неподвижную девушку под узловатыми корнями дерева-исполина. Дикари-рууна отогнали хищников, забрали ее с собой; несли долго, солнце садилось три раза, а она все не просыпалась. Бледнее и тоньше становились лицо и руки, еще легче тело. Так Теряет жизнь сорванный лист.
   Узкая ложбина сменилась лесистой степью, и все выше становились холмы. Рууна бежали, не зная усталости. И бросали своим, мирным, неслышный призыв: приведите Ту, что подобна луне.
   Еще через несколько солнц Та, что подобна луне пришла. Склонилась над лежащей на охапке тростника истощенной девушкой.
  
   Девушка была - и одновременно ее не существовало. Когда маленьких учат покидать тело, это скорее забава; все охотно идут на подобный урок. Не страшно - рядом всегда кто-то из взрослых, его присутствие - теплая рука в темноте, сжимающая твою руку, горящий костер в двух шагах от тебя, когда отходишь в ночь из освещенного круга. И лишь оставив свое тело самостоятельно, понимаешь - это не смерть... это хуже.
   Этле распылена была в пустоте, где не рождалось ни солнца, ни звезд. Ни разума, ни сердца, ни ее самой - но при этом она ухитрялась помнить, откуда пришла и даже - как можно попасть обратно. Только не было смысла. Там, на земле, под корнями, осталось тело... и Этле ждала одного - пока тело умрет и можно будет окончательно раствориться в пустоте. По преданию, такие - зависшие между есть и нет - лишены были и жизни, и посмертия.
   Но в блеклую, никакую пустоту вкрался шепот - он не настаивал на возвращении, просто звучал печально - будто мать поет колыбельную умирающему ребенку. Поет, желая порадовать его в последний раз и веря - пока она поет, ребенок сможет дышать.
   И лежащее где-то на земле тело вдруг стало теплым, желанным для самой Этле... хотелось по-настоящему, ушами услышать этот напев. Отнюдь не так возвращают заблудившихся или ушедших против воли... там это - рывок, боль, ужас от внезапного обретения себя, ничуть не меньший, чем ужас от потери. А здесь... тихая ласка, чем-то похожая на ласку, виденную от Илы - единственной, кто любил близнецов.
   Этле открыла глаза.
   - Оссиэ. Здравствуй, - сказала незнакомая женщина. За ее спиной, на почтительном расстоянии, виднелись неряшливые темные фигуры полулюдей.
   - Кто ты?
   Голос ее звучал приятно, однако речь отрывистой была и заметно чуждой для уха:
   - Меня зовут Соль. Я давно покинула север.
   Не понять, сколько ей весен - она могла быть матерью Этле по годам, могла быть сестрой. Дикое и нежное лицо с заостренным подбородком и обветренными губами, распахнутые глаза - глаза безумной, слепой и всевидящей. И мальчик рядом - не старше десяти весен, светловолосый, как она сама, только более смуглый, вся одежда - повязка из шкуры пятнистого ихи. Прямой, угрюмый, заостренную палку сжимает в руке.
   Ладонь женщины легла на его волосы.
   - Акки. Сын...
   Этле слабо кивнула, не зная, что говорить. Да и горло едва повиновалось. Женщина продолжала, ничуть не смущаясь молчанием:
   - Ему восемь. Он у меня охотник...
   - Выглядит старше.
   - У них, у рууна - кивок в сторону дикарей, - В такие годы уже почти взрослые... А в Тейит до шестнадцати дети.
   Мальчик не возражал, что о нем говорят. На незнакомку посматривал недоверчиво, но не враждебно. Видно, просто привык чувства держать при себе и постоянно быть настороже.
   Соль протянула девушке тыквенную бутыль:
   - Пей. Тебе нужны силы.
   Этле послушно глотнула, слабо удивляясь собственной покорности - он от потери сил... просто - что-то знакомое. Они никогда не встречались, а все же что-то... почти родное в этой непонятной женщине, похожей на рожденную в неволе, но одичавшую птицу.
  
   Ни Соль, ни Этле и представить не могли, что много-много весен спустя образ их в памяти норреков сольется в одно, и дикари будут рассказывать о Луне, на земле принимающей облик двух женщин-близнецов с лунными волосами.
   А про настоящего близнеца Этле не останется воспоминаний ни в народе эсса, ни у южан, ни у прочих обитателей Лимы.
  
  
   Глава 30
  
   Небо иссечено было полосами - темные узкие облака и светлые прорези между ними, удивительно ровные. Раннее утро - а воздух уже горячий, и птиц не слышно почти, только огромные черно-бронзовые жуки с гудением ныряют то по одну, то по другую сторону дороги.
   Тевари старался держаться как можно более независимо, когда въезжали в Асталу.
   - Не заставляй себя ждать, - сказала Тумайни оборотню, и тот кивнул. А это значило - весь вечер его не будет... правда, в доме останутся только женщины; но тревога не унималась. От стремления казаться гордым и независимым лицо свело в плохо сделанную маску.
   Ни перед кем из южан никогда больше не отступит Огонек. И никто не заставит его испытать страх... кроме одного, который пока лишь именем был, да воспоминанием.
   Здравый смысл подсказывал - но страхом Асталы называют другого...
   Тем временем солнце поднималось выше, и хорошо, что закончился путь. Можно будет растянуться на мягком покрывале... Огонька наверняка поселят как гостя. Иного не допустит Кайе...
   Стрижи носились над самой рекой Читери - днем пойдет дождь. Не сильный, сезон обильных ливней только подкрадывается; солнечный дождик - тот, что родился от солнца и грозовой тучки.
   И все-таки Огонек придержал свою грис.
   - Ты что? - обернулся Кайе.
   - Не могу.
   Юноша фыркнул совсем по-кошачьи, направил грис вперед и больше не оглянулся. Стало обидно - нет бы хоть поддержать, сам ведь притащил... "Тебе-то не приходилось ожидать в темноте огромной змеи!". Потом сам на себя рассердился - а с чего взял, что может рассчитывать на поддержку? Сам знак порезал, между прочим. А что с собой взяли, точнее, заставили пойти - прихоть. Будто их мало было. И слова о друге - слова, не более; Кайе, наверное, уже позабыл.
   Вот и арка, до боли знакомая, совсем недавно под ней проскакал Огонек, зажмурив глаза - это город ему впервые показывали. Полосатый камень, светло-желтый со светло-коричневым, и живая изгородь плотная, сквозь нее не прорвешься.
   А на дорожке поджидает всадников человек.
  
   Не изменился, даже показался моложе. Две весны назад Огонек был ребенком - сейчас расстояние сгладилось. Красно-коричневая кожаная безрукавка, бронзовая змея над локтем; волосы распущены - вот это непривычно.
   Чуть прищурился, всматриваясь - и Огонек успел заметить, как удивление сменила ярость. А потом Къятта перевел взгляд на младшего - и удивление снова вернулось ненадолго, уступив на сей раз место задумчивости. И трех ударов сердца не понадобилось, чтобы Къятта всмотрелся, обдумал увиденное и принял какое-то решение. И впрямь, по имени - Острие, Птица-охотник.
   - Зря меня послали туда, - пожаловался младший, спрыгивая наземь и бросая поводья подбежавшему слуге. - Зато я увидел Лачи - близко, как тебя... и чуть не убил.
   - Это досадно, - дрогнули губы в улыбке.
   - Ты отдал Тумайни свою подвеску! - немного сердито сказал Кайе.
   - Помогло?
   - Да. То есть... Ты не должен был этого делать! - ощетинился юноша.
   - Однако сделал же. А теперь...
   - А теперь к деду. Он не болен? - неуверенно спросил Кайе.
   - Не болен - в своих покоях. Погоди с дедом.
   - Но он ждет...
   - Пойдешь к нему, но сначала - ко мне.
   Огонек зря готовил иголки - ему не было сказано ни слова, и не отпущено ни одного взгляда - кроме самого первого. Он только ошарашено наблюдал, как хищник покорно и едва ли не с удовольствием подчинился приказу отнюдь не главы Рода.
  
   Къятта провел брата за собой, в комнату, где полог на двери был всего плотней. Первым делом притянул младшего к себе и долго не размыкал рук. И тот - не вырывался, едва ли не мурлыкал. Гладить блестящие черные волосы и слушать сердце его - так можно простоять вечность. Но пора переходить к менее приятному. Жаль - своей рукой разбить нечастый кусочек мира и покоя.
   - Привез свою зверушку? Где ты ее откопал?
   - У северян, - скупо ответил юноша, не желая рассказывать большего. И отстранился, напрягся. Уже начинает злиться - видно, полукровка не преминул нажаловаться.
   - Пусть живет.
   Кайе удивленно хмыкнул - если верить Огоньку, Къятта в Астале - главный его враг... Старший сел, как всегда дома - собранно и небрежно одновременно. Он был таким же, как и всегда, и не таким в то же время. Младший брат всматривался и не мог понять, потом мысленно махнул рукой на собственные попытки:
   - Я хочу спросить.
   - Слушаю, - голос Къятты ленивый и с тем - внимательный.
   - Почему ты не убил его сразу? Ты знал, что он может спастись? Тоже ведешь игру?
   - Это просто, - старший брат всмотрелся в лицо Кайе. - Связь между айари и чимали сильна, особенно пока не достигнуто равновесие. Смерть мальчишки ударила бы и по тебе. Приходилось ждать, пока нити ослабнут. Я знал, что Майт не голодна. И не скоро придет.
   - А что он может спастись?
   - Даже не думал об этом. Я не верю в сказки... - усмехнулся немного печально.
   Кайе ощутил, что кровь начинает пульсировать - он еще не успел толком почувствовать гнев, а тело уже было готово броситься, ударить.
   - Ты же знал, чем он является для меня!
   - Потому и вмешался.
   Длинные волосы Къятты свободно лежали на плечах, не стянутые в хвост, а лицо напоминало о старинных барельефах, еще украшавших стены развалин.
   - Не волнуйся. Щенок-полукровка полностью твой, хотя и вопит, и кусается. Тебя ведь забавляет это, малыш. Но ты - ты принадлежишь мне. Я даю выход твоему огню... как и дикари, которых ты убивал, и другие - напомнить? Харруохана, - губы Къятты вздрогнули, изогнулись в усмешке, на сей раз нарочито недоброй.
   Гнев покинул оборотня.
   - Перестань, - еле слышно проговорил он. - Я не могу так все время. Ведь я... и человек тоже.
   Опустился на светло-желтые плиты подле ног старшего брата. Къятта снова коснулся его волос, словно гладил дикого зверя, привязанного цепью к стене зверинца. Сказал с необычной для него нежностью:
   - А ты никогда не думал, что мое назначение - оберегать тебя?
   Мальчишка не нашелся с ответом. А старший брат уже говорил о другом:
   - Теперь ни один голос не поднимется, чтобы обвинить тебя в недостатке сообразительности или опыта. Отдохни и будь готов вечером придти на Совет. Теперь твое место там. Детство кончилось, - прибавил он с заметной иронией, впрочем, доброй.
   Может, кто другой начал бы любить весь мир по случаю возвращения обожаемого чудовища... а для Къятты просто посветлело небо.
  
  
   На сей раз подле Дома Звезд собралось куда больше народу, чем имело право войти внутрь. От каждого Рода не только члены Совета, но и добрая половина южан из связанных кровно семей. Любопытство... А уж если начнется серьезная свара, тем паче война в Астале, вот уж точно увлекательно будет, думал молодой человек со знаком - кольцом свернувшимся ихи, когда пробирался через толпу, стараясь не обращать на себя внимания. Сил не было отвечать на приветствия, тем более на вопросы.
   Ийа почти пришел в себя после совершенного в Башне, по крайней мере, глаза больше не казались запавшими и на лицо возвращались живые краски. А Род Тиахиу представил другого члена Совета - предыдущий погиб. Попробовал пойти по стопам Ийа, хоть и не в столь опасном деле - и не выдержал пламени. Вскрыл себе вены и перерезал горло, пытаясь унять огонь.
   Его смерть никого не тронула и не удивила, сейчас было не до того.
   Вернулись Тумайни и Дитя Огня.
   Светильники на потолке и стенах внутри Дома Звезд горели в их честь - рубиновым сочным огнем, и печальный фиолетовый цвет зажегся - для Толаи, который погиб и чье тело оставлено на плато близ долины Сиван.
   Род Тайау мог облачиться в последнюю дерюгу - все равно все его члены сияли почище солнца. Конечно, Кайе было за что упрекнуть... очень даже было. Но мало кто понял, что произошло. Ближайший к нему южанин оказался сбит с ног и не видел самой сути, а остальные - что они могли разобрать? Ныне многие высказывали сожаление - слишком уж легко отделались северные крысы, спокойно вернутся в свои каменные норы.
   Теперь никто не мог оспаривать право Кайе присутствовать в Совете. Къятта бросил на давнего противника взгляд, полный великолепной смеси из ненависти и презрения, но молодой человек лишь задумчиво смотрел перед собой и видел явно не стену. Он не выказал ни разочарования, ни стыда, ни страха. И это портило торжество.
  
  
   Тем временем полукровка заново осваивал дом, покинутый два года назад частью по своей воле. Настороженно оглядывался; сделал шаг, другой по ласково-теплым плитам. Ракушечник - наверное, когда-то давно над ним перекатывалось и пело море, иначе откуда следы раковин в камне? Тишина, сладкие, монотонные запахи сада. Наливные шарики плодов - и рядом с ними мелькают разноцветные молнии, крохотные длиннохвостые птички. Нектарницы...
   Никто не остановил, пока Огонек-Тевари шел через сад.
   Не понадобилось провожатых - дом не изменился ничуть. Свою комнату нашел без труда. Будто и не было двух весен - та же кадка с диковато-встрепанным кустом, та же плетеная лежанка; присел на золотистую решетку прутьев. И не поверишь, что дом этот, воплощение спокойствия, на деле - пристанище людей с недобрым огнем в крови. Будто южане стремятся уравновесить свою страсть - покоем.
   Но покой был - внешним, сейчас Огонька подстегивала мысль - неужто придется быть снова - игрушкой? После обучения у Лиа, после поездок в селения - неужто жизнь его будет течь размеренно-скучно, как у растения в кадке?
   Еще в пути задал вопрос - чем я буду заниматься? Кайе не сразу ответил - Огонек с удивлением подумал: раньше тот выпаливал первое, что придет в голову.
   "Я не стану брать тебя с собой, когда обхожу Асталу, - юноша наконец отозвался неохотно. - Еще насмотришься... Целители у нас есть, получше тебя. А к бедноте отпускать не хочу".
   "Почему? - резко спросил Тевари".
   "Потому! Ты после сам не свой... да что я, привязанный, за тобой вечно ходить хвостом?!" - взорвался он вдруг. Это кто за кем ходит? - удивленно отметил полукровка. Но определенную правоту южанина признал. В одиночку - опасно. Тут даже следящий камень вроде того, северного, не поможет. Ах, у них же не камни...
   "Ты не решай все наперед, хорошо? - кротко попросил он. - Разве тебе причинит какой-нибудь вред, если я смогу немного помогать людям?"
   "Хорошо, потом," - с досадой ответил оборотень.
   И на том спасибо.
   А сейчас Огонек-Тевари сидел на лежанке и думал. Ничего... как с холодной рекой - прыгать страшно, поначалу весьма неуютно, потом вроде неплохо.
   И вот тут "неплохо" разлетелось вдребезги. На пороге возникла Киаль, с перламутровой улыбкой и заплетенными в сложные косы волосами.
   Увидев ее, едва сумел пробормотать слова приветствия. Потом сообразил вскочить. А она рассмеялась, и золотой узор на щеках - одно из украшений женщин - засиял радостно.
   - Ох, мальчик, доставил ты нам хлопот! Но как же я рада, что ты вернулся!
   Вот и все. Вот и возводи ограды против юга. Киаль одной улыбкой добилась большего, чем все внутренние доводы Огонька.
   А ведь она старше меня, подумал с грустью, когда Киаль убежала, в сверкании золотых нитей и звоне браслетов.
  
   Девушки здесь были красивые. Благо, всем хозяйкам дома, даже Натиу, пока та не потеряла рассудок, не приходилось опасаться соперниц и собственного отражения.
   Тевари впервые в жизни долго разглядывал сам себя - в воде бассейна, в зеркале не рискнул. Так ничего и не понял. Вздохнул, одно осознав - выглядит все же мальчишкой. Два года назад мечтал о сестре, подобной Киаль, сейчас мысль о "сестре" была скорей утешением.
   Служанки тутошние, к слову, порой заигрывали с ним, но Тевари краснел и бледнел, не в силах определиться - он-то что такое, зачем, и потом - южанки, значит, забыть о севере... А Киаль обрадовалась, как обрадовалась бы разноцветной диковинной птичке. Это было обидно весьма.
   И Огонек невольно - если не подворачивалось возможности остаться одному, что тоже было тяжко - начинал сам тянуться к оборотню. Тот сейчас казался понятней и проще, с ним не приходилось мучительно краснеть за собственное ничтожество, напротив, часто завязывались споры.
   Тут уж Огонек отводил душу...
   Чем дольше Кайе проводил время с полукровкой, тем становился спокойней - то есть вспыхивал все равно мгновенно, натуру не переделать. Но подолгу находился в человеческом облике, разговаривал дольше и не столь односложно, и порой казался совсем прежним. Огонек подозревал, что Къятта именно поэтому терпит присутствие чужака. Только по ночам бывало плохо - порой оборотень начинал метаться во сне, и этот огонь мог погасить только старший. И его - единственного - слушался зверь.
   Привыкнув, что Кайе спит плохо и уносится по ночам в чащу, Тевари и здесь постоянно прислушивался. Стены были достаточно толстыми, только пологи на дверях вполне позволяли звукам бродить туда и сюда. Полукровка не мог позволить себе упустить малейший знак... ради севера. Сейчас-то что из себя представляет Дитя Огня? Перекидывается много реже, и то хорошо.
  
   Луна плыла над одиноким лавром, когда услышал женский вскрик, как показалось - полный боли. Рванулся в соседнюю комнату, застыл на пороге. Обнаженное тело девушки, черное в лунном свете. Она смотрела на нежданного гостя огромными распахнутыми глазами. Кайе рядом с ней - приподнялся на локте:
- Что застрял? Заходи!
Тевари помотал головой и качнулся назад.
   Наутро, меняя цвет, будто радужная рыбка, он собрался с духом и устроил допрос:
   - Ты привел ее... силой?
- Разве похоже?- зубы сверкнули в улыбке. - Ты всегда думаешь обо мне лучшее!
   - Но она кричала.
   - Ну и что?
Тевари вздохнул:
- Разреши мне переселиться куда-нибудь.
- Например? - потянулся. - Комната с Кругом Неба для жилья не подходит.  А та, что по другую сторону коридора, и вовсе без стены, сплошь терраса. Особенно во время дождей уютно... Последняя - далеко, не хочу оставлять тебя без присмотра.
   - И что же со мной случится? - не без ехидства спросил полукровка. Оборотень парировал:
   - Откуда мне знать? То, во что ты влипаешь, мне и в голову не придет.
- Я так не могу.
- Как - так? Брось маяться дурью. Найди себе кого-нибудь, что ли... Помочь? Та же Нети, - качнул головой, видимо, имея в виду вчерашнюю девушку. - Она в общем служит матери, но и мне, когда я захочу. Я подеюсь, мне не жаль!
   - Так же нельзя! Она - человек.
   - Тебе в голову пришла какая-то новая чушь. Что я сделал ей плохого? И мать к ней привязана Нети не на цепи, может уйти, если хочет. Только куда ей идти?
   - Но ты говоришь о ней, как о вещи. Пусть ты... может быть, она тебя даже любит, но с какой стати ей принимать меня?
   - Друзья делят многое. А подумай еще о грис. Думаешь, они всегда хотят таскать тюки и всадников? - рассмеялся. - И уж точно не выбирают! А вот если бы могли решать, был бы иной разговор!
   - А если бы с тобой - так?
   Голос неожиданно стал иным, словно с малышом заговорил:
   - Если сумеют подчинить и удержать - их право. Мое право - сопротивляться. Но тут все иначе, подумай сам. Мы же не враги с Нети.
  
Она появилась в доме недавно. Смуглая почти до черноты, прямая, будто копье, с высокой грудью - и огромными, нежно-голубыми глазами. Глаза и были самым примечательным в ее облике, глаза - и осанка. Кайе знал эту девушку - пару раз встретил на празднике и запомнил. Чем она занималась, толком никого не интересовало - среди мастеров ее имя не было известно, среди "красных поясов" тоже. Скорее всего, просто вела дом. Ее отличало спокойное достоинство - в южанках подобное не больно ценилось; одно дело - знать себе цену, гордости не терять, а другое - отрешенное безразличие. Но охотники снискать ее благосклонность находились.
Юноша и не подумал бы привести девушку в дом, но ее, считай, подарила та, чей далекий от человеческого голос был важен с детства - Башня Асталы.
   Для него день памятный был особенным - впервые ему доверили искать того, кто нужен Хранительнице. Нужного он нашел быстро - мрачноватого парня с давним следом ожога через всю щеку. Избранник Хранительницы принял свою участь спокойней многих - правда, по пальцам счесть можно было случаи, когда человек воспротивился.
   А Нети...
   Она повела себя так, как не каждая отважится. Слезы-то лили многие, а она побежала следом, как только узнала - а ведь кинуться следом за ним было страшнее, чем прыгнуть вниз с головокружительной высоты.
На площадку выбежала, уже видя, как человек скрывается в теле Башни. Закричала, упала к ногам оборотня, обхватив его колени руками. Кайе хмуро оглянулся - поздно.
- Поздно, - сказал вслух. Никто не отберет у Хранительницы то, что она уже приняла. Это немыслимо и сулит беды Астале.
- Встань. Кто он тебе?
- Брат... у нас общая мать.
- Больше у тебя нет никого?
Помотала головой, волосы завозились по пыли. Вскинула голову, с ужасом глядя на край Хранительницы. Там пока было пусто.
- Пойдем, - наклонился, поднимая за локоть. - Идем со мной.
- Нет, - еле слышно произнесла, не сводя глаз к вершины Башни. Кайе на миг ощутил сожаление, что не сможет услышать, как учащенно забьется сердце Хранительницы от его дара... подхватил Нети на руки и унес прочь. По дороге сказал, не желая пугать:
- Станешь присматривать за моей матерью, если справишься. Наравне с ее женщинами...

Для девчонки из "ничьих" кварталов, не мастерицы даже, подобное возвышение казалось воистину чудом. Она не стала подобием Чиньи. Кайе порой звал ее к себе, но все равно считал не своей, а той, что заботится о матери. Старший не прикасался вообще.
В доме она держалась на положении простой служанки, но относились к ней вполне уважительно - скоро поняли, что Натиу тянется к этой девушке и доверяет ей. Ахатта спросил, не желает ли она по-настоящему перейти под покровительство их Рода - так, подобранная на улице, Нети считалась никем. Девушка молча покачала головой.
Ее одежда всегда была безукоризненно аккуратной, но лишенной украшений - Нети разве что неширокий узор позволяла себе. Кайе взял ее в дом, повинуясь импульсу - знал ее ровно настолько, чтобы понять - девушка умеет себя вести. И она - добрая, внимательная. Руки ее, не слишком умелые, оказались очень надежными - наполовину безумная женщина льнула к ней, словно дитя к матери. А Нети почти не отлучалась из покоев Натиу. И почти все время молчала.
   Всего этого Огонек не знал. А к служанкам Киаль его тянуло отчаянно, особенно хороши казались две, самые молодые, одна - с бронзовыми кудряшками, другая - со вздернутым носом и кучей смешных колкостей под языком... но каждый раз приходилось мысленно хватать себя за шкирку, будто котенка, и мысленно же макать в ледяную воду. Это южанки, да еще и служат его сестре... стоит только сделать неверный шаг, и неизвестно, куда тебя вынесет.
   Он вернулся на Юг не за девушками...
   Но порой хотелось повыть на луну.
  
Неожиданное спасение принес Кайе. Огонек давно уже приохотился наблюдать за его тренировками, это было сплошь удовольствие. В зверином обличье юноша прекрасно без них обходился, да и в человечьем, как подозревал Огонек, не особо они были нужны. Но почему бы нет, если сила и пламя в крови. Сильный, гибкий, стремительный - но зависти не пробуждалось.
   Тем паче, можно было молчать - любой разговор заканчивался спором, но не всегда же хочется спорить и огрызаться!
   Удовольствие кончилось, когда оборотень стащил Огонька с ограды и заставил отжаться, стать на мостик перегибом назад и ударить, после чего плюнул и высказался определенно.
   - У меня были учителя, дай нож, и я тебе покажу, как стоит его кидать! - попробовал протестовать Огонек.
   Оборотень скорчил такую рожу, что полукровка на миг подумал, не проглотил ли тот чего.
   - Ножи! Ну, выйди против волка с ножом - ты! Выносливость в тебе есть, в остальном смотреть противно. Учили... Руки как соломинки, двигаешься, словно вот-вот тебя ветром сдует. А уж как бьешь... бабочки со смеху дохнут, у них и то лучше получится.
   - Ты с собой не равняй, кошка! - возмутился было мальчишка, но рот ему быстро заткнули:
   - Ну, стань в пару с Къяттой. Или я тебе кого помладше найду, пожалуйста!
   Презрительно смерил Огонька взглядом и добавил:
   - Только Къятта тебя убьет, а больше никто не рискнет стать из страха передо мной. Посчитают, что за один твой синяк получат от меня десять. Ну, я сам. Эй! - ухватил Огонька за локоть; подросток приготовился удрать.
   Только не это, взмолился. Нашел себе новую забаву. Сволочь!
   Так и сказал, вызвав заливистый смех. А тот смеялся, стягивая жилетку с Огонька. Спасибо, штаны оставил, потому что через изгородь Кайе окликнула женщина.
   - Шиталь! - прошипел юноша, меняясь в лице.
   - Я к твоему деду, но его нет. Не знаешь, где можно найти?
   - В Бездне ищи!
   - Нехорошо, желать такого родичу! - улыбнулась, ничуть не задетая. Повернулась и ушла, легко ступая.
   - Пасть закрой! - бросил Кайе подростку, и отвесил Огоньку подзатыльник. Позабыв обидеться, мальчишка потер затылок и спросил, все еще смотря в сторону, куда ушла незнакомка.
   - Кто она?
   - Шиталь Анамара.
  
   Раньше подросток думал, что нет никого красивей сестры Кайе. Даже на севере вспоминал ее лицо, сравнивал ее с другими девушками - боясь, что кто-то узнает его мысли.
   Но в сравнении с этой женщиной Киаль была не более чем малиновка подле птицы-ольате. Шиталь выглядела - прекрасной, и неважно, сколько ей было весен, время ее обходило. В ее присутствии Огонек не посмел бы открыть рот без спросу... без разрешения Шиталь. И казался себе то маленьким и неловким, то умным и смелым - когда она смотрела и улыбалась.
   Одно огорчало - Кайе не любил Шиталь.
   Настолько, что и говорить о ней не желал.
  
   Закаты в Астале были роскошные. Северное небо стояло высоко, а тут, на юге, спускалось к самой земле, в шутку грозя расплескать на нее самые сочные свои краски. А может, и сжечь землю - разве не огонь пылал в нем?
   Тевари рад был остаться наедине с закатом - его бешеной яркости и так было слишком много, еще собеседника полукровка бы не вынес. А река Читери казалась малиново-огненной частичкой неба, усыпанной серебром.
   Он долго плескался в прохладной воде, смывая с себя тяжесть дней, проведенных под чужим кровом. Тогда, два года назад, было проще... он просто жил, как милость принимая доброе слово. А сейчас... но нельзя постоянно щетиниться. Порой готов был сам подойти, завязать дружескую перепалку - не мог. Отвечал смехом на шутки старшего, но в душе постоянно сидел готовый к бою дикобраз.
   Тевари подтянулся, влезая на ветку у самой воды. Развязал тесьму, и коса упала на спину. Встряхнул головой, думая, стоит ли расплетать - длинные волосы сохли медленно. Услышал тонкое всхрапывание, свесился вниз. У самого ствола стоял жеребенок - коричневый, короткошерстный, с черной полоской на морде; с интересом поглядывал вверх. Огонек засмеялся тихонько и осторожно протянул руку - погладить. Жеребенок потянулся к нему. Позволил коснуться, потом отскочил и озорно посмотрел на Тевари.
   Играл, как дитя. Огонек спрыгнул с ветки, сделал шаг к нему со смехом, словно собирался поймать
   Жеребенок отскочил опять и поскакал по берегу, оглядываясь на подростка. Тевари побежал за ним, стараясь не споткнуться о корни.
   А жеребенок мчался по самому краю, легко ставя копытца среди узловатых корней, к обрыву. Тевари остановился и позвал жеребенка. Но тот решил, что игра продолжается, и помчался дальше. Огонек стоял и смотрел ему вслед, не зная, что делать. Ведь не сунется же в реку это глупое существо? Махнул было рукой, направился восвояси, но услышал жалобный вскрик - обернулся.
   Копытом зацепившись-таки за корень, жеребенок рванулся - и полетел вниз, обрушив изрядный пласт глины. Всплыл, издавая испуганные резкие звуки, очумело суча ногами. Вода несла его - грис плавали сносно, только жеребенка явно оглушило или попросту испугало падение.
   Тевари кинулся к нему, прыгнул в воду - до жеребенка доплыл быстро, но вот вытащить его, брыкающегося, было не по силам.
   "Сейчас утонем вместе" - подумал со злостью, получив острым копытом по голени, и увидел - вода стала алой вокруг него.
   "Мейо Алей", - северное обращение пришло на ум, - "Не дай нам погибнуть!" - Тевари уже стал захлебываться. "Я ненавижу реки", - подумал, прижимая ладонь к рассеченной ноге - сил барахтаться не было. Но - ощутил - его подхватывают чьи то сильные руки, тащат... потом ощутил траву под спиной.
   Отдышался, открыл глаза. Грудь болела, а у воздуха был привкус тины и огня.
   - Ненавижу реки, - сказал Тевари вслух. И вспомнил: - Жеребенок...
   - Он выбрался. Глупое животное. А в тебе воды не меньше, чем в реке, - улыбнулся Ийа.
   - Это я виноват - я играл с ним. Не думал, что он помчится, как угорелый.
   - Он - звереныш... а ты не виноват. Но на сегодня ты отбегался.
   Ийа отнес Тевари в сторону от реки, положил под полотняным навесом. Всего в сотне шагов была их стоянка, оказывается... а за поворотом реки и не видно.
   - Сиди тут.
   - Кажется, до конца дней не смогу на воду смотреть, - Огонька передернуло. Поднял глаза и сказал от души:
   - Спасибо!
   Ийа улыбнулся, коснулся волос Тевари - не по-хозяйски, как оборотень, а будто приветствуя полыхающее на голове полукровки пламя. И в темных глазах улыбка переливается, а лицо доброе. Тевари не удержался:
   - Ты ведь уже помог мне тогда... Ты, я знаю теперь. Зачем?
   - Глупый... - дрогнули краешки губ, - Ты - безобидный зверек, считал я тогда. Жаль ведь... и можно досадить Къятте, - улыбнулся вновь, совсем по-мальчишечьи.
   Огонек внимательно пригляделся к собственному спасителя. Знал, что это ровесник Къятты, но Ийа казался моложе. И лицо было приветливым. Если бы от Кайе не слышал сто раз нелестные отзывы о роде Арайа, проникся бы полным доверием к спасителю. С другой стороны... у них ведь своя вражда, свои старые обиды. Пока он думал, южанин исчез по направлению к зарослям гибискуса. Судя по шевелению в кустах, именно там обретался выбравшийся из воды жеребенок. Огонек откинулся назад, опустив веки. Но отдохнуть ему не удалось.
   Ийа был у реки не один - к полотняному навесу подошли человек шесть, младше годами. Тени их, длинные и густые, бежали впереди - и одна коснулась лица Огонька.
   - Это и есть кискина полукровка?
   - Думал, он посимпатичней. Кожа да кости!
   - Зато с ним удобно играть, как с сухим листом играют детеныши ихи!
   - А вы - стая акольи, - сказал Огонек. - Визжат, когда никто не слышит!
   Зеленые, желтые глаза вспыхнули, юноши качнулись к нему. Они не были обозлены - Огонек понял, что лишь дал им возможность позабавиться. И словно завибрировал весь, ощутив себя натянутой тетивой.
   - Тихо! - Ийа подошел мягко, и стая растерялась, словно и впрямь энихи приблизился к мелким акольи. - Оставьте его в покое.
   Кивком головы велел убираться прочь. Юноши убрались, ворча недовольно.
   - Трудно тебе у нас? - просто спросил, присаживаясь рядом.
   Огонек замялся, не зная, что отвечать. Ийа помог:
   - Я и сам знаю - трудно. И не старайся разорваться пополам - я представляю, чего ты мог наслушаться обо мне. Это тоже правда на свой лад - но ты знаешь Кайе. Он вспыхивает, словно сухая трава, если что не по нему. Его проще понять, если каждую вспышку делить на десять частей и выкидывать все, кроме одной, не считаешь? Останется самая суть, - засмеялся тихонько.
   И Огонек не сдержался, ответил улыбкой:
   - Пожалуй.
   Почувствовал, как устал постоянно быть в напряжении. Слабость, вызванная барахтаньем в реке, наполняла тело. Может, поэтому душой потянулся к теплу, просто теплу, а не лаве вулкана.
   Ийа наблюдал за игрой рыбок в реке. Поглядывал и на мальчишку - вскользь, убедиться, что все в порядке.
   - Не мерзнешь? - спросил Огонька. - Бывает после такого купания.
   - Нет.
   - Отдыхай. В доме, где живешь, не больно-то распоряжаешься своим временем сам, верно?
   Тевари кивнул, и потом лишь подумал - а стоило ли соглашаться? После Лачи пора бы умнее быть. Да ну его в Бездну, ум этот. У Ийа добрые глаза. Если никому не верить, уж лучше сразу камень на шею - и в стремнину.
   Ийа заметил мурашки, бегущие по коже подростка, молча принес одеяло и закутал мальчишку. Шерстяное, теплое, оно отогнало холод. Спать захотелось, но Огонек держался - невесть что о нем подумают. Ийа понял:
   - Это река. Не беспокойся, все хорошо. Она выпила силы.
   - Я ничего не понимаю, - пробормотал Огонек полусонно. - Ты не любишь Род Тайау... не проще ли было меня утопить, или хоть не вытаскивать? Сейчас-то зачем?
   Гибкая сильная рука взъерошила его волосы. Ийа смеялся.
   - Ты на севере наслушался про нас баек, да?
   - Не только на севере...
   - У каждого своя любовь и свои враги. А еще я должен отрывать крылья всем встречным бабочкам, чтобы подтвердить, что Кайе прав в своей ненависти?
   Огонек почувствовал, что уши его начали полыхать.
   - Прости.
   Ийа не обиделся, сказал легко:
   - Так и делаешь, мальчик. Сначала скажешь, потом подумаешь, да? Ты много уже натворил.
   - Разве много? - насторожился Тевари, понемногу выползая из кокона одеяла. Ийа протянул руку, остановил: грейся.
   - Ты еще дитя. Оборотень по сути тоже - хоть и постарше тебя. - Заметив, как расширились зрачки Огонька, поднял ладонь. - Мир! Я не скажу о нем плохого слова! Но сам подумай. Я знаю, что произошло в долине Сиван. А вот понимаешь ли ты, что сделал? Он - сомнительный щит ли, оружие ли против севера... потому что несет раздор между своими на юге.
   - Неправда!
   - Отчего же? Мы и так на краю. Ни один лес не прокормит стаю энихи или медведей, да и не живут они стаями. В Астале - живут, считая себя людьми. А потом явится кто-то еще... Вот он пришел.
   - И что же?
   - Когда вулканы уничтожали старые города, на смену им приходили новые. Появилась Тевееррика. Все должно изменяться, мальчик. Я не против перемен... но перемены бывают разными.
   - Разумеется, ты надеешься, что изменится все в пользу юга?
   - Север, юг - это не самое главное. Однако приложу все усилия, чтобы моя сторона одержала верх, если уж не суждено сохранить прошлое. А ему все равно. Он сам по себе, как настоящий энихи. Он может свернуть шею любому или себе самому, если захочет острых ощущений.
   - Он не захотел крови в долине Сиван.
   - Вот именно - не захотел! Ты сам подтверждаешь - он привык делать лишь то, что хочет. Но желания - вещь непостоянная... А что будет с тобой? Зачем ты пошел за ним? - взгляд в упор. - Чимали растет и выбирает свой путь.
   - Если я делаю что-либо, то по своему выбору. - Огонек побледнел. Откуда узнал?
   - Не удивляйся. Я видел, что у тебя на руке. Следы почти сошли, но еще заметны. Легко сообразить, - Ийа улыбался вполне дружелюбно. - Это многое объясняет. Я и сам не мог понять, почему он привязался к тебе.
   - Привязался... - без выражения повторил Огонек. Вот уж привязанности он точно ни с кем обсуждать не намерен. - Я устал, - пробормотал тихо, не желая продолжать разговор и панически боясь показаться грубым.
   Южанин понял, но спросил мягко:
   - Скажи, ты ведь не хочешь ему зла? А кровь у Кайе горяча не в меру. Помоги ему, если сможешь.
   - Как? - почти возмутился подросток.
   - Если ты разумней, сделай так, чтобы слушали тебя. Коли сумеешь, конечно.
   - Ты хочешь, чтобы я управлял им? Никогда я этого не сделаю.
   - Дурачок. А что ты сделал в долине Сиван?
   - Это было другое. Я хотел не дать развязаться войне.
   - Ты сделал так, что он не захотел нападать.
   - Но я... ничего не знаю.
   Ийа вновь дружески улыбнулся и сказал:
   - Я дам тебе грис. Вернешься домой. Дал бы сопровождающих тоже, но вы невзлюбили друг друга.
  
   Рыжей была грис, вся, даже морда и ноги - таких разводил только один Род; и на узде - свернувшийся кольцом пятнистый ихи. Послушной - как вкопанная застыла на песчаной дорожке позади ворот, стоило Огоньку потянуть повод. На беду Кайе появился на той же дорожке - похоже, беспокоился за Огонька, так явственно облегчение на лице проступило.
   Потом невидимая ладонь стерла радость; шагнул вперед - будто змея бросилась, ухватил грис за повод, провел пальцами по бляшкам на узде. С отвращением - как по спине мохнатого паука.
   - Что у тебя за дела с Ийа?
   - Он меня спас.
   - Какая доброта! Для чего же?
   Огонек ощутил злость. Он едва не простился с жизнью, а кана говорит об этом с такой вызывающей насмешкой... Прошел в комнату, спиной чувствуя недобрый пристальный взгляд. Не отстающий - Кайе шел следом. Уже подле кадки с комнатным кустом Тевари обернулся:
   - А ты хотел бы видеть меня мертвым?
   - Так он ради меня? Придумай что посмешнее!
   - Ты полагаешь, все одинаковы?
   - Ийа я знаю!
   - Ты и брата своего знаешь! Тем не менее, он чуть меня не убил, а этот - напротив, помог.
   - И что же теперь? Друзья на всю жизнь? Быстро ты их заводишь!
   - А ты хотел бы завязать мне глаза? Поздно уже, я достаточно видел!
   - И что же тебе показал этот... Ийа? Путь к очередному предательству?
   - Так этого ты от меня все время ждешь?
   - И этого тоже! Ты вечно тоскуешь по северу!
   - Ты, разумеется, предпочтешь, чтобы я смотрел лишь на твои следы! С коготками, помня о том, что ты можешь!
   От удара Огонек перелетел в угол комнаты. Под глазом запульсировало, по левой половине лица разлилась резкая боль. Второй раз Кайе ударил его...
   И не подошел - смотрел мрачно.
   - Нравится? - с трудом, но зло спросил Огонек.
   Молчание.
   - Кем ты считаешь меня? Вещью?
   - Нет. А вот ты кем считаешь меня...
   - Тем, кто ты есть! Привыкшим, что все склоняются перед ним, потому что боятся!
   - Кончай размахивать собственной храбростью. Я наслышан о ней.
   Лицо очень болело, и Тевари не выдержал - слезы потекли по щекам.
   - Ты и правда зверь! Можешь только ударить, когда не находишь слов! Я думал, ты хотя бы ценишь меня - если уж на большее не способен!
   - Снова слова Ийа!
   - Нет, мои! Ты же меня ударил, не его!
   - Я ненавижу Ийа. Не смей приближаться к нему, слышишь?
   - Он лучше тебя! - выпалил Огонек. - Он не мечтает о войне ради забавы!
   - Он только убил мальчишку-северянина, - сказал Кайе очень спокойно. - Ему нужна была жертва.
   Тевари чуть побледнел, но не намерен был отступать:
   - Но и ты... не помог тогда.
   Спокойствие кончилось - оборотень прямо взвился, хоть голос все-таки не повысил:
   - Да ну? Даже если бы я отнял жизнь Айтли, то лишь потому, что он вел себя как... северная крыса. Но с улыбкой слушать, как кто-то кричит под моим ножом... никогда.
   - А для тех, кто умирает от ваших рук - для них разница есть? - тихо спросил Тевари.
   - Для меня есть. А северянин... был слишком заносчив. - Лицо потемнело, - Но смерти на алтаре я ему не желал.
   - Ему нет никакой разницы, - шепотом повторил Огонек.
   И прибавил:
   - Там, в долине Сиван... я ведь напомнил тебе его!
   - Это верно. Но он никогда не склонялся передо мной, даже изгибаясь от боли. А ты... кричишь о доброте и плюешь в лицо, зная, что никто не заставит тебя поплатиться за это.
   - Я и так плачу слишком дорого!
   - Чем же? - глухим от ярости голосом спросил юноша. - Тем, что приобрел кое-какие способности? Тем, что ради Ши-алли тебя вознесли высоко, а ты сумел предать и северян? Тем, что тебя снова приняли в Астале почти как своего, и я назвал тебя другом?
   - А ты - помнишь о дружбе, когда бьешь в лицо? Зато искренне! - горько сказал Огонек. Ему уже не хотелось ссоры. Ийа ошибся. Нельзя иметь влияние на это существо, которое живет даже не сердцем, а вспышками бешеного огня.
  
   На небольшой площади подле Хранительницы не росли деревья, зато они высились по периметру, на манер стражей - высокие, крепкие, прямоствольные. Перешептывались, покачивая листвой, неважно был ветер или нет, и человечьи голоса в шепоте слышались. Сколько веков насчитывала Башня - деревья не старели. Или так незаметно одни приходили на смену другим?
   На ветви одного из них расселся жирный лоснящийся ворон, сыто покаркивая. Кайе шагал к Башне, с виду целеустремленно, а на деле - бежал за утешением, как малыш бежит к матери. Вот только взамен матери была Хранительница. Огонек... Кайе сейчас больше всего хотелось забрать собственноручно вырезанный знак обратно. Ну что, в самом деле? Крысы северные, теперь Ийа! Час от часу не легче.
   - Крра... - довольно подтвердил ворон.
   - Заткнись.
   - Крра! - оскорбился тот.
   - Ты... - юноша встал в центре площади, взглядом сразу отыскав наглую птицу.
   - Кра! - насмешливо отозвался ворон, встречаясь с ним взглядом.
   - Да сдохни ты! - Кайе вскинул руку, вместо ворона видя Ийа. И не сразу понял, почему загорелся древесный страж. Неприкосновенное дерево Хранительницы...
  
  
   Ийа наблюдал за играющими котятами дикой пятнистой кошки - Род держал при себе тех, кто был изображен на знаке, коли такое представлялось возможным. Один котенок постоянно оказывался позади другого и кусал собрата за хвост. В другом углу комнаты сидела Имма, которая последние пару сезонов была для молодого человека чем-то вроде отделенной от него тени. Она даже глаза свои доверяла его целителям, а не своим, хотя Род Инау уж лечить-то умел и недоучек у себя не держал.
   Ийа и разговаривал с ней, как с тенью - той можно не опасаться. Но за откровенность - Имма знала - требовал платы. Сюда молодую женщину привела верная Илха, приемыш, но девчонке не позволили слушать, о чем пойдет речь.
   Про оборотня говорили, о чем же еще. Вернулось сокровище в Асталу... уже одним деревом-стражем меньше. Теперь за другие примется или сразу по Башне шарахнет?
   - Я надеялся, хоть так называемая победа пойдет ему на пользу. Похоже, наоборот.
   - А зачем ты вытащил полукровку? - спросила Имма. Когда мир ее сузился до пределов едва ли комнаты, она стала более разговорчивой, опасаясь почувствовать себя ни к чему не пригодной.
   - Мне показался неглупым этот парнишка. Может, я и не ошибся. Но сил противостоять Кайе у него нет.
   - Ты слишком торопишься...
   - Да нет, Имма. Уже много весен прошло. Я не хочу ждать столько же. Если бы мальчик сумел приобрести на Дитя Огня хоть наполовину такое влияние, как Къятта... может, оно и сейчас есть, только пользоваться им полукровка не умеет совсем. И когда еще научится. Напротив, он делает все наперекор - будто нарочно.
   - А что с этим мальчишкой...
   Ийа пожал плечами:
   - Да зачем он мне? Парнишка неплохой, и даже мне по душе - я не стану ему мешать. Легко было вытащить его из стремнины Читери, но в стремнине Асталы пусть барахтается сам. Может, и пригодится.
   Несколько отрешенно добавил:
   - Хотя вряд ли. Я надеялся на долину Сиван... дольше ждать просто опасно. Ты же видишь - он вернулся победителем, но это не прибавило ему человечности. Я боюсь, что еще три сезона от силы, и произойдет нечто непоправимое... Он - оружие почти совершенное; если бы еще можно было на него положиться...
   Имма недоверчиво склонила голову набок - зрение вернулось только частично, и она уже привыкла прислушиваться, не приглядываться.
   - Что ты задумал еще? Будь осторожен.
   - Осторожности у меня хватает... могу поделиться со многими.
   - А если узнают про тебя? Брат его первым подумает на ваш Род, даже если вы будете невинны.
   - Я же не самоубийца. А ты мне поможешь.
   Все тело молодой женщины отобразило страх - она еще не пришла в себя. Услышала грустный голос:
   - Не беспокойся. Тебе не понадобится работать с чем-то опасным... только со мной.
  
  
   Глава 31
  
   Маленькая птица летела домой. За последние пару сезонов она уже несколько раз преодолела путь туда и обратно - прочь от дома ее гнала чужая воля, но возвращалась птица всегда по своей. Привязанное к лапе письмо не мешало, птица и не подозревала о нем. Она хотела на родной каменный карниз, к золотистым зернам, которые дома были вкуснее всего, и свисту человека - так он сзывал подопечных своих.
   Маленькая птица не страшилась расстояния и не думала, что может стать жертвой небесного хищника - крупица Солнечного камня, вделанная в кожаный ремешок, придавала ей сил и защищала в пути.
   Не очень скоро по птичьим меркам перед ней возникла горная цепь, в которой раскинулся город - вроде разрушенного гнезда, неровный, но достаточно цельный, чтобы казаться единым.
   Вот и дом - голубь уже забыл про долгий путь, радуясь в предвкушении отдыха и зерен. Птица опустилась на каменный подоконник, заворковала, привлекая к себе внимание.
  
   Приближенный Лачи принес голубя - недоумения не мог скрыть, хоть и приучился вроде движением брови не выказывать истинных чувств. И сам Лачи не сдержал удивления, воззрился на своего человека:
   - Что это?
   Белый с полосатым хвостом голубь в руках - покорный, ждет, когда от лапы отвяжут письмо. Голубь близнецов, один из которых мертв, а вторая умчалась невесть куда, не взяв даже сумки с едой, только сильную грис.
   Лачи стало не по-себе. Будто весточка с того края мира... потом сообразил - два голубя исчезли бесследно. Мало ли кто их перехватил.
   На тонком листе тростниковой бумаге - судя по оттенку, с юга - небрежно расположились знаки, и, угловатые, казались самодостаточными; но Лачи видел не столько их, сколько смысл, который знаки несли. Похоже, начертал знаки уверенный в себе человек. И собственно письмо говорило о том же. Короткое - северяне тоже писали короче, нежели говорили, но все же не так.
   "Нам есть, о чем поговорить, Лачи из Хрустальной ветви. Я буду в дни этого полнолуния у перевала Антайа, возле скалы-колодца. Если желаешь, возьми с собой надежную свиту. Я буду один".
   Ни имени, ни родового знака. Кто-то из Сильнейших наверняка, более слабые семьи не столь самоуверенны.
   Если это ловушка... уж больно нелепа. Конечно, ежели Лачи возьмет с собой отряд Сильнейших из Тейит - их всех могут и впрямь заманить в западню. Именно поэтому - не возьмет. А убить его одного - пусть. В конце концов, найдется преемник... мальчик, которого Лачи метил на свое место, еще мал - ему десять. Но и его собственный брат, Тойле, сойдет на первое время. Жаль, что нельзя быть в Соправителях одновременно двум женщинам - Саати не уступила бы Лайа.
  
   В первую ночь полнолуния Лачи с небольшой свитой самых верных охранников был у горы-колодца, странной прихоти гор - будто небесный великан пробил кулаком дыру в скале, глубиной в четыре человеческих роста. Поговаривали, что это разгневался Гром, когда служители потеряли его статую.
   Ночью люди Лачи обшарили все окрестности, и никого не нашли.
   Наутро Лачи увидел у скалы человека и, дав приказ следовать за собой на некотором расстоянии, зашагал к нему.
   Южанин, здесь Лачи не ошибся. Одетый хорошо и неброско. С едва заметной улыбкой он посмотрел на чешуйчатый золотой браслет Лачи, на медальон с розоватой шпинелью. На нем самом тоже была пара золотых вещей, только северянин прекрасно понял улыбку - в силе золота южане не нуждались. Что ж, зато никто из них никогда не получит больше, чем заложено природой... северяне тоже не могут ее обмануть, но хотя бы способны договориться.
   И сам в свою очередь рассматривал незнакомца.
   Дорожная одежда того закрывала руки до локтя - не разглядеть знак. А что он из Рода Сильнейших, несомненно.
   "Красивый парень", - подумал Лачи, оглядывая южанина. Длинные темные волосы, свободно заплетенные в косу, так, что отдельные закрепленные пряди спадали вдоль висков - а взгляд чуть раскосых глаз мягким был и печальным.
   И выговор звучал вполне приятно, хоть и по-южному.
   Человек приехал один - и не казался опасным. Именно поэтому Лачи собрал в кулак всю свою настороженность. Такие вот - еще молодые, безобидные внешне - не сговариваются о встрече с противником, который недавно едва не стал настоящим врагом. Или сговариваются... но тогда они отнюдь не столь безобидные.
   - Как твое имя? - спросил Соправитель.
   - Это не имеет значения.
   - Я могу и узнать, с кем говорю. - Лачи оглянулся на застывшие фигурки охранников.
   - Можешь, - легко согласился южанин. - А смысл? Если мы не сумеем договориться, ты ничего не получишь.
   Лачи только покачал головой. И все-таки - знакомые черты... Один из послов, много весен назад. Род Арайа? Это мало дает - в Роду не одна семья, а в семьях по несколько детей.
   Сын Асталы будто читал мысли Лачи - и улыбался одними глазами:
   - Я старался как можно больше узнать о тебе. По крайней мере, с тобой можно говорить нормально.
   - Как со всеми южанами, да? - Лачи, хоть сдержаться не смог - постарался, чтобы это не прозвучало обидно. Но встретил откровенную насмешку в темно-ореховых глазах.
   - Вроде того. Выслушаешь?
   - Ну, говори. - Предельно коротко: потом, когда поймет, кто перед ним, можно и поговорить широкими фразами, ставя сети - а сейчас самому бы в них не запутаться.
   - Ты знаешь - золото нам не нужно. Украшения, не более того. - Поднял руку с тяжелым браслетом. - А вы без него - ничто. Вы опустошили почти все месторождения подле себя, и на ничьей территории скоро вам будет тесно - не все реки золотоносны.... Самоцветы ваши дают куда меньше Силы, и сами - редки. Сколько времени тратите, чтобы найти большой, без трещин, кристалл? - улыбнулся, - А золото... В горах может и есть - не знаю. Но там ведь куда тяжелее. Вы будете заходить ближе к нам. Что ж, можете - земли не принадлежат ни югу, ни северу; но думаете, Астале понравится, что эсса подходят все ближе?
   - Все это не новость.
   - Я понимаю. Вы предпочтете дождаться, пока не будет хватать золота и Солнечного камня, или ударите первыми? Или согласны быть зависимы от южан?
   - Чего ты хочешь?
   - Тебе может показаться странным - у меня нет неприязни к северу. Мне все равно. Только неспокойно в Астале... пауки в одном кувшине, знаешь?
   - Знаю давно. Не думаю, что ты открываешь мне нечто новое.
   - Раньше нас было меньше. А сейчас... у нас есть все. И нет цели. Не тайна, к чему это приведет рано или поздно.
   - Так чего же ты хочешь? - Лачи не сводил с него глаз.
   - У вас тоже не все гладко на севере. Тебе нужен энихи-оборотень? Возьми.
   - Как? - Лачи не сдержал изумленного возгласа. - Ты хочешь отдать его нам? Ты сумасшедший, наверное.
   - Почему? - так же ровно, едва ли не весело.
   - Ты с ним не справишься - и я не поверю, что ты хочешь лишить силы Асталу.
   - Справлюсь. Я же отправил его в долину Сиван, надеясь, что он ударит по вам и его осудят свои. А про Асталу - я не намерен хитрить сверх необходимого, - улыбнулся. - Он одним своим существованием вносит смуту. Мы можем и не дотянуть до дня, когда вам станет тесно рядом с нами. А можем и дотянуть - тогда он встанет против вас. Выбирай?
   - Тогда почему тебе его попросту не убить самому?
   - Чтобы его брат под корень вырезал Род Арайа? - расхохотался по-мальчишески звонко. И - догадался ведь, что Лачи вычислил имя его Рода. - Он поймет, даже если я найду способ сделать это через третьи руки... И я предпочту, чтобы он ненавидел вас, а не искал врага в Астале.
   - А то, что выдашь, не поймет?
   - Может и поймет, да будет не до того. Если не станете спешить, подержите мальчишку живым... может, убьете и его самого. Къятта - серьезный противник.
   - Ты на самом деле хочешь обессилить Асталу?
   - Я готов на это пойти. Я люблю ее, - сказал просто.
   Лачи смерил его недоверчивым взглядом. Очень недоверчивым. Лачи и сам умел быть правдивым, когда выгодно... главное, не соврать ни единым словом. Только вот сколько этот южанин не договаривает? С другой стороны, если шарахаться от собственной тени, наверняка останешься в дураках.
   Он хочет выдать мальчишку?
   Замечательно. Голова дана Лачи для того, чтобы думать. Сговора между оборотнем и этим парнем не может быть, Лачи достаточно нагляделся на котенка в долине Сиван. Дитя Огня вообще не может быть с кем-то в сговоре.
   - Как ты думаешь это сделать?
   - Просто. Но для северян - опасно. Я могу указать место, где он окажется один - в окрестностях Асталы, а вам придется сделать все остальное.
   - Всего-то! - не сдержался Лачи, и снова увидел насмешку - и оценил.
   - Полагаю, ты продумал гораздо больше, чем говоришь. Но у меня на это времени не было.
   Тот спокойно согласился. И рассказал, что задумал, добавив:
   - В окрестностях Асталы много ручьев, но тот, что вам подойдет, протекает близ медных рудников. Мальчишка бывает там часто, но точный день я смогу назвать только, когда он соберется в путь. Я также назову место, где северяне смогут ждать - их никто не увидит.
   - Ты спокойно можешь подстроить ловушку моим людям, как бы красиво ни звучало твое предложение. И после использовать случай - северяне, тайно проникшие в Асталу.
   - Могу. Тут уж думайте сами, что мне выгоднее. Ты сам не пойдешь на такой риск.
   - Но и слабого не пошлю.
   - Мне больше нечего сказать, - едва заметная ирония в голосе.
   Скала-колодец стала свидетелем договора - любопытное эхо проснулось, когда вниз, на дно полетели медальон с розоватой шпинелью и золотая застежка в виде головы ихи, оскалившей зубы.
  
   Астала
  
   Его отсутствие было замечено только семьей - последние год-два Ийа часто пропадал на дальних поселениях, готовя себе прикрытие, если что, и стараясь изучить каждую кочку - опять же, на всякий случай. Когда приехал домой, был уже вечер. Очень хотелось спать, но, смыв с себя пыль дороги, молодой человек направился прочь от дома. Стены давили со всех сторон и мешали думать.
   И вот - мягкий ветерок бродит по мостовым Асталы, и одной дорогой с ветром идет человек, так же бесцельно с виду.
   ...Знает, что можно и что нельзя сделать с мальчишкой-энихи. Видел его изнутри... смешно получилось. Злейший противник, по мнению их обоих - оборотня и его брата, а ведь единственный из Асталы удостоился чести...
   Он долго бродил по городу, уже полнеба стало розовым, а потом и малиновым у горизонта. Было, над чем подумать. Ни словом не соврал северянину - и в самом деле желает Астале блага. Только пока не совершилось непоправимое, думал, как вязальщицы нити переплетал возможное благо и зло. Чтобы не ошибиться... слишком дорого может обойтись эта ошибка.
   Достаточно было вспомнить бешеный выплеск огня, чтобы увериться - прав. Но он снова и снова пытался понять, не упустил ли чего. И, как всех Сильнейших детей Асталы, его призвала к себе Башня.
  
   Девушку заметил издалека. Она держала в руках белые цветы на длинных стеблях - раскрытые, похожие на чаши. Постояв неподвижно, склонилась и опустила цветы к подножию башни.
Движения ее были плавны и сдержанны, черно-белые челле и юбка подходили для большинства женщин Асталы - не понять, кто перед ним. Из небогатых - довольно грубое полотно.
Остановился рядом, спокойно разглядывая. Девушка подняла на него глаза - ни испуга не отразилось на отрешенном лице, ни удивления. Знака не было на плече - никакого. И ни одного украшения.
   - Здравствуй.
   Та прошелестела приветствие - отрешенно, будто ветерок отразился от стены.
- Пойдешь со мной?
Она покачала головой:
- Я не могу.
- Кто ты?
- Никто.
- Но имя же у тебя есть.
-  Я Нети.
Огромные, широко расставленные глаза казались кусочками утреннего неба. Почти неподвижный взгляд - можно было бы принять за статую девушку.
- Где ты живешь?
- В доме Ахатты Тайау. Меня взяли для ухода за той, что лишь наполовину проснулась.
- Ты целительница?
- Нет, али. Я просто... пыль.
   - Ты слишком красива для пыли, - он снова внимательно рассмотрел девушку. Указал на цветы:
   - Почему ты кладешь их сюда?
- Здесь пролилась кровь... родного мне человека.
Ийа вскинул глаза, прищурясь от ударившего в лицо света - нет, это не свет, это алое облако, подсвеченное заходящим солнцем. Подножье Хранительницы... Понятно.
Наклонился, отломил венчик одного из цветов и ловко закрепил в волосах Нети.
  
  
   Время звездных ливней подходило все ближе. Огонек уже давно знал, как это бывает - все небо начинало плакать сверкающими слезами. Такие слезы бывают от смеха, а не от горя - слишком быстро катились.
   После той ссоры они с Кайе осторожничали - присматривались друг к другу, едва не кругами ходили, как дикий зверь ходит возле приманки. Оборотень не умел дуться - разве что недолго совсем. И сейчас явно тянулся к приятелю, или кем там считал полукровку. Но Огонек не понимал, почему Кайе его опасается... ведь не Тевари же оставил ему синяк на поллица, как раз наоборот!
   Но в эту ночь оба вышли на крыльцо, только Огонек, запрокинул голову, смотрел на первые, пока редкие звездные капли, а Кайе разглядывал землю. И первым заговорил.
   - Я бы хотел иного. Не знаю, чего...
   - Может быть, ты просто устал быть... страхом Асталы и севера? - осторожно спросил полукровка.
   - Вряд ли... Я не могу устать... это как дыхание. Но перед лицом - стена, и биться об нее... так и не знаю, что я такое. И для чего...
   Разговор напугал Огонька. Невольно тронул щеку - синяк уже сошел. Что мучает оборотня? И стоит ли обманываться этим медленным глухим голосом? За попытку влезть к нему в душу приходится платить слишком дорого.
   Как всегда в поисках опоры подумал о севере. Вспомнил уступы, лестницы, бесконечно глубокое небо... Голос прервал думы:
   - Я порой завидую детям - им хорошо... старикам - они жили, как люди. Даже врагам иногда...
   - Ты разве не жил? - осторожно спросил Огонек.
   - У меня было все... но я... так и не знаю, кто я. И... не готов что-то менять. А придется.
   Тевари перепугался - это что - слабость? Или он предчувствует что-то, как звери чуют беду? Но что тогда будет с самим Огоньком? Припомнил, что говорила о таких случаях бабушка:
   - Ты просто меняешься, а оставлять прежнее всегда тяжело. Как цветку, когда его пересаживают на другую почву.
   - Цветку! Я, что ли? - по крайней мере, отвлекся от неприятных мыслей.
  
  
   Ийа тоже следил за кристально-чистыми каплями, катящимися по небу. Жаль, нельзя сделать такое вот ожерелье - чтобы прозрачные камни стремительно стекали вниз - и оставались на месте. Если бы удалось сделать - знал, кому бы его подарил.
   Я делаю это не из-за мести, думал он. И не из-за Нети... я еще не видел ее, когда говорил с северянином. Но твоя смерть поможет Нети... и спасет Асталу.
   Сзади приблизилась Олиика, смугло-золотистый цветок. Сладкоголосая, с нежными руками и золотыми бубенчиками на щиколотках. Равная. Красивая. Не нужная сердцу.
  
   **
  
   Медный рудник Кайе любил - там было спокойно, можно и полукровку взять, не впутается в очередную историю. И полукольцом рудник огибает широкая лента ручья, скорее даже речки. Спрыгнул с седла, остановился у зарослей камыша - здесь он рос густо, а чуть ниже по течению совсем пропадал, зато растут ирисы. Наклонился, тронул острый край камышинки - нет, не осока, не порежешься.
   Чужаков он почуял, но сейчас не был так насторожен, как раньше, да и чутье стало обычным, не болезненным, как раньше - спасибо Огоньку. Мало ли, с рудника кто...
   Только подумал, как смолкла сорока в листве. Юноша ощутил гордость - уловил присутствие людей раньше вездесущей птицы!
   Из листвы вылетели длинные иглы, впиваясь в мышцы.
   Он почувствовал боль, вскинулся. Сразу вспомнил погоню за Чиньей. Вырвал из предплечья иглу. Голова закружилась, будто надышался дыма шеили - только не радость испытал, а непонятное чувство, когда тело не слушается. Выдохнув самое мерзкое ругательство, какое мог вспомнить, повалился вперед, упав на колени - словно ударили цепом по ногам. Рванул невидимую занавеску, которая уже сносно прикрывала пламя. Сносно, благодаря Огоньку... Упал, не видя, как пожар браслетом опоясал лес.
  
   Люди в одежде цвета листвы высыпали было на противоположный берег, но шарахнулись обратно от вала огня.
   - Ойе... - выдохнул один, а второй выкрикнул:
   - Он там сгорит!
   - Да, - третий напряженно вглядывался в пламя.
   - Эльо, тебе же проще! - не сдержался спутник его.
   Тойле, родной брат Лачи, привел сюда северян - двоих кроме него самого, с наказом - постарайся остаться живым и привезти живым оборотня, если удастся. Если нет обмана...
   Обмана не было.
   - Бездна проклятая... - Окунувшись в речушку, он бросился вперед, благо не глубже, чем по колено - вода испарилась бы мгновенно, если бы ее не притягивала Сила. Тойле позаботился - акайли, черный алмаз, сохранял мокрой его одежду и кожу, и удерживал воздух перед лицом, давая дышать, и пояс из Солнечных камней в кожаной оправе давал лишнюю Силу. Понимал - дорого заплатит за подобное расточительство.
   Тело на поляне - ничком, лицо скрыто в траве. Пламя рванулось прочь от юноши, будто напуганное. Одежда дымилась слегка, но ожогов на коже не было. Подхватив врага, будто самое дорогое, рванулся назад, в укрытие. Одно хорошо было - пламя немного стихало, и не шло в их сторону, встретив ручей.
   Зато радостно пожирало вековые стволы в некотором отдалении, слышался гул и треск.
   "Безумие... на реке Иска, наверное, было хуже! А рудник их... не повезло людям" - думал северянин, стараясь удержать бесчувственное тело. Южанин весил все же порядочно, хоть и меньше энихи. Тойле знал: когда кана-оборотень перекидывается, его тело уходит туда, за грань, а здесь отображается тень. У обычных людей она - человеческая, и ни на что не годится. У избранных, непонятно уж, кем - Мейо Алей или Бездной... тень может многое.
   Унося пленника, Тойле направил кристалл на поляну - трава вспыхнула, пламя слизнуло остатки зелени.
   Грис ждали в укрытии среди камней, почти не оставив следов. Привязывая оборотня к спине грис, осмотрел оставшуюся иглу, выдернул - и воткнул две других, и в рот ему влил немного зелья из маленького флакона. Потом вскочил в седло:
   - Живо, пока весь Юг не сбежался!
   И бросил на утоптанную дорогу фиолетовые зерна прозрачнейших аметистов: камни тут же умерли и растаяли, уничтожив следы.
   Недешево обошлось похищение Северу, а уж северянам троим - тем более. Каждый из них сейчас не одолел бы и белку. Лачи пожертвовал едва ли не лучшим из ветви своей и Опоры.
   К счастью, целы остались все.
  
   **
  
   Весть о гибели оборотня разнеслась быстро. Чей "след" остался возле ручья, не сомневался никто, земледельцы и ремесленники перешептывались - так и знали, что этим кончится. Народ юга был очень зол. Тела не нашли... но это ничего не значило. Земля у ручья и на руднике была не просто опалена - сожжена до костей. Стволы вековых кедров превратились в липкий черный прах.
   - Он все же не смог совладать с собой, - сказал дед, и в голосе была не столько горечь от потери внука, сколько сожаление - теперь Род Тайау вряд ли удержится наверху. А мог бы... но слишком многим насолило одно существование того, кого звали - Дитя Огня.
   - Он был не один, - сказал Къятта. Но дед отмахнулся - на месте выплеска темного пламени искать чей-то чужой след все равно что искать его в струях ручья. Смыло все.
   - Он был не один, - настаивал старший внук... теперь - единственный. - Я умею читать следы. Их старались не оставлять, но оставили кое-что; а потом те, что были возле ручья, выбрались на дорогу...
   - Ищи, если хочешь. Расспрашивай. Дорога проходит мимо селений - хоть кто-то да видел твоих незнакомцев. Только не заходи слишком далеко. Ты и в океане можешь искать его след.
   - Это был север, - сказал молодой человек угрюмо и зло.
   - Ах, север... даже твоя ненависть должна бы иметь пределы. Может быть, ссору вчера из-за женщины-алого пояса тоже затеяли с их подачи? Ты слишком мечтал о войне... повод есть, но оружия нет. Къятта постоял миг неподвижно, вдохнул глубоко, будто в воздухе пытаясь уловить ответ. И что-то решил для себя.
   - Это был север, - бросил через плечо, перешагивая через порог. - И кто-то привел сюда эсса... хоть об этом подумайте.
   Больше он ни с кем не разговаривал. Оседлал лучшую грис и в сопровождении помощника Хлау и еще одного из синта умчался невесть куда.
  
  
   "Я думал - он создан убивать, а я - исцелять. Что может быть между нами общего? Но его нет..."
   Половинка ореха валялась на тропе. Смешно, сказал себе Огонек. Я - свободен...
   Вокруг толпились песни, спетые в этом доме, постепенно становясь тенями - и тая.
   Маленьким ножом отрезать густые пряди было не так легко, волосы скользили и нож норовил вывернуться из руки. Отрезанные волосы уносил ветер, по траве и над травой - не собрать потом. И не подумал о ветре. А собирать придется, и бросить в костер. Не оставляют часть себя чужому саду...
   - Зачем? - раздался сзади прохладный мягкий голос. Киаль стояла на ступенях террасы.
   Огонек не понял сначала - что зачем? Костер, про который только что думал? Потом сообразил.
   - Ала, то, что прошло, не вернется. И у меня в душе - тоже. Мне больше нечем отметить эту перемену.
   - А я подумала - чтоб походить на... них.
   Хотела сказать "на него", понял подросток. Пожалела. Она?
   - Нет, ала.
   - Мой брат не думает, что ты здесь. Не помнит про тебя. Это для тебя лучше.
   - У тебя два брата.
   Плотно сжатые губы не давали сорваться иным словам.
   Киаль пожала плечами - зазвенели браслеты, и будто птичьи крылья мелькнули возле ее рук.
   - Тебя будут кормить в этом доме, если пожелаешь остаться.
   Ушла, мелко ступая, словно танцуя.
  
   На окраине Асталы возвышалась скала, с нее хорошо было прыгать в реку. Огонек не хотел оставаться под крышей дома Тайау, а к скале выбрел случайно. Вскинул голову - там, наверху, бродили дождевые темные облака, порой сталкиваясь лбами. Тевари вспомнил Повелителя Орлов - и полез на скалу.
   Совсем не страшно было, подумаешь, высота.
   Отсюда было видно далеко. Небо в низких тучах, серо-лиловое. У горизонта, над верхушками деревьев - светлая полоса. Ветер то поднимался, то затихал. Холодный.
   "Я - песчинка между жерновами", - думал Огонек, обхватив колено рукой. Вторую ногу свесил с обрыва.
   Короткие рыжие пряди, неровно обрезанные, растрепались во все стороны, мешали смотреть.
   "Песчинка. Но жернова остановились. А я лежу на камне, не зная, придут ли они снова в движение".
   Тошно было от мыслей. От ветра. От неба.
   "Раньше, когда жернова работали, я не знал про них - но пытался им помешать. А сейчас... мне действительно все равно".
  
  
   Весть, что Къятта нашел следы северян, еще большим эхом отразилась от стен и мостовых Асталы. Тойле прыгнул бы со скалы, наверное, если б узнал, что объединенной Силы их троих и чистейших камней не хватило, чтобы скрыть от взора Къятты истину. Къятта знал, что прав, и поэтому смог увидеть. Но след прерывался - уж тут камни не сплоховали.
   В Доме Звезд уже ожидали его, но помехой возникла Шиталь - давно она не переступала порог этого дома. А сейчас прошла прямо в комнату Къятты, будто имела на это право - и слуги не задержали.
   - Что ты собираешься делать?
   - Искать - они не бесплотны. Скоро Сила камней исчерпает себя.
   - Мир очень велик...
   - Я и в Бездне их отыщу.
   - А что ты хочешь предложить нам, пока ты будешь гоняться за северянами?
   - Уничтожить все их стоянки вне Тейит. И крысы сами придут к нам. Мы встретим...
   Шиталь вскинула подбородок, блестящая смоляная челка взметнулась чуть вбок - почти как у Кайе.
   - Ты понимаешь, что виновен кто-то из наших? Что сами северяне вряд ли подобрались бы столь близко?
   Янтарные глаза сверкнули. Но Къятта сдержался:
   - Я не дурак. Но это потом.
   Шиталь поежилась, представив это "потом". Мягко, как могла мягко сказала:
   - Танни, у тебя больше нет брата.
   Сказала - и испугалась, как никогда в жизни. Ощутила - еще миг осталось дышать, он вырвет ей сердце или гортань, и плевать, что Шиталь располагает большей Силой. Но Къятта не пошевелился, только глаза были - звериными и почти безумными.
   - Они не убили его.
   - Вероятно, тело живет... Зная, как южане привязаны к своим - скорее всего не убили, чтобы сыграть на этом. Но они были бы еще глупее, если бы сохранили его рассудок. Ты знаешь, они умеют сводить с ума. Куда лучше нас. Теперь он - растение, Къятта-ни. Беспомощное и бесполезное. Или еще хуже... наш враг.
   - Ты же видела, как он рос... - шепотом, - Ты была рядом!
   - И я видела, кем он стал. По твоей вине.
   Дернулся, будто она крючком за нерв потянула. Шиталь торопливо продолжила:
   - Они знают, что значит для нас Род, пойми. Он погиб, танни. Ты хочешь бросить всех остальных... Не мне говорить об этом - Род Тайау стоит и на моей дороге, но все же оглянись! Ахатта немолод, тебе вести!
  
   Огонек возник в проеме. Къятта обратил на него внимания не больше, чем на ползущего по полу жучка.
   - Позвольте мне...
   Не глядя, Къятта направил удар чекели туда, где Огонек стоял только что. Убрать помеху, не более - весь его гнев ушел на другое.
   Шиталь успела раньше - сильно толкнула мальчишку вбок. Белая молния опалила волосы Огонька.
   Нет бы промолчать, но безумные духи в очередной раз овладели полукровкой. Из-под рук Шиталь, пересохшими губами он произнес:
   - Погибли люди на вашем руднике, и ты хочешь уничтожить еще сотни ни в чем неповинных рабочих ради того, чтобы стало легче? Ты упустил время, когда твой младший был иным. Вот почему ты хотел моей смерти. Ты управлялся с ним-зверем лучше любого другого. Ты знаешь зверей... Но он еще и человек. А с человеком лучше мог договориться я...
   - Выйди, - приказал тот, кинув на Шиталь горячечный взгляд. Огоньку не ответил.
   - Но... - начала было женщина.
   - Уходи прочь! - Къятта и голоса не повысил вроде, только Шиталь шагнула за порог, а Огонек прижался к стене.
   Къятта развернулся к подростку и смотрел на него в упор. Все старые страхи всплыли в душе Огонька, но тот не опустил головы; теперь-то какая разница? Умирать слизняком... нет уж!
   Слова прозвучавшие не сразу смог осознать. Но они тоже не давали надежды.
   - Хорошо, что я не убил тебя сейчас. К тебе у меня особый счет.
   - Он вел меня через Пламя. - Огонек не отворачивался, - Ты и впрямь... держал его при себе за зверя. Иначе желания брата хоть что-то значили бы для тебя.
   - Значили, - волной прокатился темный голос, - Разумные. Видишь ли, крысенок, любить - не значит потакать во всем. Этого малыш так и не понял... Иначе ты не стоял бы здесь. Стал бы пеплом еще там, в долине Сиван. Он был твоим щитом - во вред себе.
   Голос Къятты изменился, стал удивленным:
   - Щит из огня и металла, чтобы оградить былинку, одну из многих!
   - Я просто был его другом. Если тебе известно это слово.
   - Хорошо мыши дружить с энихи, - Къятта наклонил голову, желтые глаза потемнели. - Удобно. Скажешь, что многое давал взамен?
   - Сейчас я жалею о том, что дал очень мало. - Огонек понял, что еще слово, и разревется, как младенец двух весен от роду.
   - Крысенок, - прошептал Къятта, с презрением взглянув на мальчишку. Жесткие пальцы впились в плечо:
   - Как сильна ваша связь?
   - Я не... - Огонек вспомнил про северян. Отчаянно взглянул в глаза хищника. - Я никогда...
   - Заткнись, идиот! Связь айари и чимали! Ты хоть когда-нибудь чувствовал его?
   - Нет. - Огонек пробовал собрать мысли в единое целое. Он готов был к смерти... почему Къятта задает вопросы? - Да... Я чувствовал, что он испытывает. Больше, чем с остальными людьми.
   - Он жив? - казалось, еще немного, и пальцы попросту переломят кость.
   - Я не знаю! - взмолился Огонек. - Как я могу...
   - Иди к нему.
   - Куда?? На север?
   - Недоумок. К его Огню. Вспоминай! - Къятта хлестнул мальчишку по щеке.
   - Я не могу! Я не знаю, как!
   - Как ты лечил этих уродов с севера? Откуда брал Силу? - Встряхнул Огонька, так, что у того зубы стукнулись друг о друга. - Ну?!
   Огонек пытался собраться с мыслями, с чувствами, хоть с чем-то, что поможет ему. Сейчас он и сам не понимал, хочет он исполнить приказ, чтобы спасти себя, или чтобы узнать о друге... и почему это не пришло в голову раньше! Ведь если порезанный знак... если стало столь плохо... но ведь нарушен узор, и теперь что-либо разобрать сложно. Опытный смог бы, а полукровка... В мозгу словно камни сталкивались, мешая слышать и думать. А янтарные глаза прожигали его насквозь, вызывая почти физическую боль, и бесполезными, жалкими были все усилия.
   - Он жив! - выкрикнул Огонек, и собственный голос отозвался в ушах, словно скрежет.
   - Что с ним?!
   - Я не знаю! Больше я ничего не могу! Но он жив!
   Огонек отлетел к стене, ударившись затылком. Когда сумел собраться, и перестали плавать искры перед глазами, понял - Къятты в комнате нет. Но подросток не успел облегченно вздохнуть - вошла Шиталь.
   - Подслушивать нехорошо, - она присела на корточки перед мальчишкой, - Но полезно. Почему ты соврал?
   - Ала? - растерянно проговорил Огонек.
   - Даже не отрицай. Я видела твое лицо - да, я еще и подглядывала. Ты ничего не смог.
   - Но... - подросток оглянулся - не появился ли Къятта.
   Шиталь кивнула:
   - Он поверил бы и птице-пересмешнику. Он слишком хочет услышать то, что ты и сказал.
   Огонек молча смотрел на красивую женщину, понимая, что впервые не испытывает неприязни к старшему из внуков Ахатты.
   - Идем со мной, - протянула руку, не по-женски сильную. Помогла встать. - Здесь ты погибнешь еще до заката.
   - Мне все равно...
   - А мне нет.
  
   **
  
   Тевари смотрел в чашку с темным настоем из кленовых почек, а видел Совет. Шиталь рассказала так - будто сам побывал. Все поверили, что эсса были здесь - доказательства Къятта представил. И все согласились, что, если Кайе не погиб на реке, его забрали живым. Кое-кто предположил - северяне поплатятся за собственную неосторожность. Как бы ни поплатиться нам, возразил Тарра. Если уж эсса пробрались в Асталу, они знали, на что идут, и взяли мальчишку не для собственной гибели.
   - Если он жив, нам надо спасать Асталу, - глухо сказал один из Кауки.
   - Еще есть время спасти его.
   - А может, они предъявят условия? - нерешительно сказала Улине, мать Иммы.
   - Бред, - отрезала Тумайни.
   Тогда Ахатта поднялся. Горькими были слова.
   - Он был нашей надеждой. Но я буду молиться хоть Бездне, чтобы он на самом деле погиб. Мы лучше северян знаем, что он на самом деле такое.
   Ему ответил голос среди полной тишины:
   - Ничего ты не знаешь. Он - мой.
   После этих слов Къятта покинул Совет.
  
   - Вероятно, его уже нет в Астале, - сказала Шиталь Огоньку. - Надеюсь, он взял с собой хоть кого-то... лучше бы Хлау. Или Хлау оставят оборонять Асталу?
   ...Будто сам видел, а не передала Шиталь - помертвевшее лицо Главы Совета. Тот знает лучше всех, что кровь, текущая по жилам младшего внука, способна сжигать камни, даже не покидая тела. Не устоять. Только видимость... так дети, играющие в воинов, мастерят себе игрушечные щиты и копья, бесполезные против настоящего врага.
   А еще сказала - Къятта упорно смотрел на Ийа, своего давнего противника... но тот не проронил ни слова. Даже когда речь шла о том, что может ждать город и окрестности. И Шиталь на Совете не произнесла ни слова.
   Огонек так сильно мечтал хоть об одном ее взгляде, не говоря уж о счастье - просто пройти рядом с ней по дорожке. А вот теперь - сидит в ее доме, похожем на жемчужину сияющей строгостью, и перед ним стоит чашка ароматного напитка, приготовленного ее руками - и сама она рядом, участливо слушает... к чему это все?
   И глотка сделать не мог.
   - Я поначалу думал о себе, потом - о севере... ни одного мига я не хотел быть рядом с ним ради его самого. Поэтому и отправился снова в Асталу. Я думал только, как защитить север. А он...
  
  
   Глава 32
  
   Отроги северных гор
  
   Самым неприятным сюрпризом стало появление некрасивой сильной всадницы на пегой грис. Элати - ее, одетую по-охотничьему, сопровождал Лешти, молодой человек из Серебряной ветви.
   Не тратя времени на приветствия, женщина заговорила, едва нога ее коснулась земли:
   - Твои голуби, Лачи, слишком беспечно снуют над Тейит. Что ты задумал? Почему ты укрылся здесь, в отрогах, будто донная рыба в норе?
   - Ты не слишком приветлива, Чайка Гор, - спокойно встретив ее взгляд, он позволил себе улыбку. Элати, правая рука своей сестры - и смертельно завидует Лайа. Жаль, сыграть на этом нельзя.
   - Что ты затеял? - с губ женщины слетела не просьба - требование, и Лачи не стал хитрить. Пригласил Элати следовать за собой. Та сделала несколько шагов - и засомневалась, кинула взгляд на Лешти. Что же, понятно, чего она опасается. Элати почти лишена Силы, ей не справиться и с простейшей ловушкой. Чем она дорожит больше - собственной безопасностью или властью сестры?
   - Пусть со мной идет Лешти, - Соправитель добавил в голос снисходительности, будто разговаривал с неразумными детьми.
  
   Неподвижное тело на каменной тусклой плите, под низким неровным сводом. Факелы хорошо освещают комнату - свет ровный и теплый, от глаз не укроется ни одна мелочь.
   Лешти бросил беглый взгляд на пленника - и ужаснулся: его руки не удерживали ни ремень, ни цепь.
   - Ты обезумел, - прошептал он, весь страх и гнев ухитрившись вложить в едва слышное восклицание.
   - Отнюдь. Он находится под действием зелья, надежного и для людей, и для животных, - Лачи не понижал голос. - Его привезли на рассвете... Смотри: - Соправитель указал на несколько ранок у сгиба локтя юноши, - Достаточно укола иглой и нескольких капель в рот, чтобы сознание ушло. Только ему скоро придется проснуться, иначе снотворное в крови станет ядом.
   Зелье действовало хорошо - лишь один раз оборотень шевельнулся, что-то шепнул. Лачи стоял рядом в долине Сиван, но, хоть и хорошо разглядел своего врага там, с любопытством скользил взглядом по чертам южанина. Странно... Сейчас, когда спокойно лицо, черты кажутся мягкими - не поверить, что лицо это способно выражать бешеную ярость. А ведь тогда, в долине, в нем было так мало от человека...
   - Совсем мальчик...
   - Этот мальчик, - тихо и глухо проговорил Лешти - что-то резкое хотел сказать, но сдержался. - Семнадцать. Взрослый он, и уже давно.
   - А мне тридцать девять... В его годы я только начинал по-настоящему жить. И к власти пришел пусть не намного, но позже. А у него столько уже за спиной...
   - И все закончено, я надеюсь!
   Сочтя молчание Лачи за колебания, прибавил совсем угрюмо:
   - Представь своего сына в одной комнате с этим чудовищем.
   - Мне не нужно ничего представлять, Лешти. Ты предупредишь Элати, - это не был вопрос.
   - Разумеется! - раздраженно откликнулся Лешти. Ему было не слишком приятно находится в подчинении у женщины, которая не рискнула спуститься сюда первой. - Только поторопись, - и молодой человек скосился на руки южанина; даже сейчас они не выглядели слабыми.
   - Я знаю, что делать. А поскольку ни ты, ни Элати не способны оказать мне помощь, то ваши советы бессмысленны.
   В комнате возник человек - средних лет, с седыми висками и доброй виноватой складкой у губ. Он приблизился к оборотню осторожно, готовый в любой миг спасаться бегством.
   - Не укусит он тебя, - улыбнулся Лачи. - Он не очнется еще долго.
   - Я верю, эльо. Что будет, если мне не удастся совладать с ним?
   - Если не удастся - я не стану тебя винить. Но прошу, - он подчеркнул слово - Сделай все, что в твоих силах. Награда само собой - поручение чрезвычайно важно для Тейит.
   Оба, из Хрустальной и Серебряной ветви, вышли, и остановились в коридоре неподалеку. Лачи прислонился к стене и не единым движением не показывал, что он живой, не каменный, а Лешти расхаживал взад и вперед все более нервно. Наконец появился человек с седыми висками, покаянно развел ладони и склонил голову:
   - Эльо, прости... Я ничего не могу поделать. Работать одновременно с двумя половинами сущности невероятно сложно, и сопротивление...
   Лешти потемнел лицом, а Лачи только задумчиво кивнул.
   - Ступай, ты свободен.
   - Если таковы твои люди... - начал было Лешти, но соправитель Тейит остановил его:
   - Уканэ Обсидиановой ветви тоже не смогут ничего. Я и не считал того южанина дураком. Неужто он отдал бы нам страшное оружие, если бы не был уверен - север не сумеет обратить его против юга? У нас ничего не вышло даже с полукровкой, подопечным этой зверушки. Но попробовать стоило - бывает трещина и в самом твердом алмазе...
   - Тогда я тебе поражаюсь, - подмешав в голос яда побольше, заметил Лешти. - Чего же ты медлишь? Ждешь, пока чудовище очнется, невзирая на все твои зелья?
   - Нет. Но голова дана человеку, чтобы ей думать хоть иногда. Убийство необратимо - или ты нашел способ воскрешать мертвых?
   Лачи кликнул стражу и распорядился:
   - Перенесите мальчишку под барельеф. Я приду сейчас и разбужу камень, если тот не проснется сам.
   - Что ты задумал? - настороженно спросил Лешти.
   - Посмотрим.
  
   **
  
   Первое, что ощутил - слабость. Не просто слабость, а такую, словно из тела тянут жизнь, как, по легендам, тянет соки человека головоног. Открыл глаза, вздрогнув - над телом и головой нависал барельеф. Каменное головоногое чудовище с клубком щупалец - в свете факелов его было видно отлично.
   Ничтожнейшее движение вызвало приступ тошноты. Голова закружилась, перед глазами поплыли пятна. И слабость усилилась... жуткое, сосущее чувство. Саму сущность его вытягивали из-под кожи. Грудь была словно придавлена массивной плитой. Дышать... тяжело. Кайе попробовал вдохнуть глубже - это вызвало новый прилив слабости и тошноты.
   Такого не испытывал никогда. Предпочел бы любую боль, ее сумел бы перенести спокойно... но боли не было.
   Тогда он испугался - второй раз за всю жизнь... но то, что испытывал на реке, в детстве, не шло ни в какое сравнение с этим ужасом.
   Скосив глаза, огляделся, безуспешно пытаясь противиться каменному чудовищу. Тот еще туже затянул невидимые петли. Но Кайе успел кое-что увидеть. Он лежал на чем-то вроде жертвенного стола - плита с головоногом нависала над ним, но остальной потолок был выше. Руки и ноги свободны. Свободны... попробуй, встань.
   Он и попробовал.
   На пару ударов сердца потерял сознание. Когда очнулся, услышал голос. Женский, прохладный.
   - Лежи спокойно. Чем больше двигаешься, тем сильнее он тебя держит.
   - А перестану - отпустит? - издевка в голосе звучала, хоть и бледно. Женщина ее не поняла:
   - Только если прекратишь дышать. Тогда он поймет, что ты действительно неподвижен.
   Несколько произнесенных юношей слов вызвали новый приступ тошноты и головокружения. Кожа стала влажной. Гостья равнодушно заметила:
   - Ты и в самом деле, как зверушка в капкане. Дергаешься, но не думаешь. Можешь отвечать, если угодно. Можешь пытаться встать.
   - Крыса... - непроизвольно шевельнул рукой, желая ударить.
   - Немного ошибся. Меня зовут Элати. Вижу, ты еще не понял, чего делать не стоит. Впрочем, может быть, тебе доставляют удовольствие кольца головонога. Тогда я попрошу сжать посильнее.
   Ненависть придала сил и на время отогнала страх - он мог не думать о невидимых кольцах, перед ним стояла живая женщина. Закрыл глаза, представляя, как лапа энихи отрывает голову этой твари в женском обличье. Как рвется тонкая кожа, обнажаются кости. Кровь на бесцветных волосах... горячая.
   - Развлекайся, если угодно. Ему, - кивком указала на чудище, - понравится.
   - Уканэ.
   - Да. Мне твои мысли не кажутся забавными - примитив. На уровне зверя - впрочем, чего еще оджидать? Я напрасно рассчитывала, что ты окажешься интересней.
   - Для чего меня сюда притащили?
   Элати презрительно сжала губы:
   - Не для забав или пыток. Так развлекаются только у вас, у южан.
   Ответная реплика готова была сорваться с языка, но Кайе понял, что не в состоянии говорить. За несколько фраз он отдал каменному чудовищу слишком много... теперь хватило бы сил дышать. И тогда он подумал... как можно отчетливей, стараясь передать не только картинку, но и ощущения. Элати поморщилась - неприятно ей все же стало.
   - Тебе нужен ошейник... с шипами. Животное, - сквозь зубы проговорила она. Взглянула на каменного стража, словно приказывая стянуть кольца посильнее, и стремительно вышла.
   Он снова забился, как зверь в ловушке, плохо соображая; словно намеренно пытался сделать себе хуже - лежать неподвижно было куда страшнее. А так... иллюзия того, что может одолеть кольца. Или заставить головонога убить.
   Время падало тяжелыми сонными каплями, и каждая капля все медленнее, и труднее билось сердце. Тогда подле каменного ложа возник человек - северянин. Юноша не узнал его, последние силы он тратил на попытку вырваться, не понимая, что давно проиграл и лишь затягивает окончательно незримые узлы. Даже носящему имя Дитя Огня не под силу справиться с мощью гор.
   Дернулся в сторону северянина, капли выступили на лице, глаза отчаянные. Лицо осунулось сильно, темными тенями обведены глаза - а ведь всего ничего здесь по времени.
   - Тихо, тихо, котенок.
   Шипение.
   - Тихо. Ты задохнешься так... нет, сам себя не убьешь - потеряешь сознание. Надо это тебе?
   Только губы шевельнулись - Лачи подумал, что ему досталось больше, чем может вынести. А мальчишка закрыл глаза и медленно начал приподниматься. Головоног нажал сильнее - но оборотень не оставил свою медленную и страшную попытку.
   Лачи вспомнил, как бился о прутья пойманный волк... всю морду разбил в кровь. Пришлось прикончить его. Жажда свободы... и страх. Почему оборотень-энихи должен отличаться от обычного зверя?
   Северянин шагнул к плите и прижал пару точек на шее пленника. По телу того прошла судорога, раскрыл глаза широко-широко; потом они закрылись - лишился чувств. Лачи ждал. Вот веки снова дрогнули. Северянин заговорил негромко, как можно мягче - ровным тоном привести в себя, дать понять, что не стоит разбивать голову о клетку. Звери чувствуют интонацию... а он еще и человек.
   - Успокойся же. Я тебе не желаю зла. Слышишь меня? Ты должен меня помнить, котенок.
   После долгой паузы оборотень откликнулся едва слышно:
   - Я помню...
   - Я пришел поговорить. Ничего не сделаю тебе - понимаешь меня? В долине Сиван ты говорил разумно.
   - Клетка... - шепнул он, и сказал уже связно: - Там я не был в клетке...
   - Что делать, - спокойно сказал северянин. - Свободу тебе никто не даст. Боишься того, что нельзя увидеть? Это всего лишь сила камня, не думай об этом. В твоей крови - пламя, его тоже не видно снаружи.
   - Что... ты... хочешь?
   - Ты успокоился немного? Я велю головоногу создать стену вокруг плиты. Тебя самого он держать не будет. В конце концов, я хочу поговорить с тобой, а не медленно убивать.
   - Я не хочу... разговора.
   - Это не надолго.
   Полежал с закрытыми глазами, потом шепнул:
   - Хорошо.
   Лачи отдал приказ головоногу. Мальчишка шевельнулся, слишком слабый, чтобы сесть. Лачи уверен был - не сможет. Хотя из гордости - попытается. Но он поднялся медленно - и даже плавно; кошка не может двигаться иначе, подумал Лачи. Дождался, пока тот сядет и восстановит дыхание. Пока вскинет глаза - затуманенные, но злые.
   - Пить хочешь?
   - Нет.
   - Врешь; но как угодно.
   Помолчал немного. Удобно устроился в подобии каменного кресла у противоположной, но близкой стены. Пленник насторожено наблюдал. Северянин, и без того прекрасно владеющий голосом, постарался заговорить как можно более убедительно:
   - Поначалу я не хотел показывать тебя Элати - она сестра моей соправительницы. Но в мешке не утаишь ежа. А ты куда заметней и ежа, и кактуса...
   Губы оборотня дрогнули - хороший знак. Значит, способен слушать.
   - Лайа будет настаивать, чтобы по-своему распорядиться тобой. Мне не хотелось бы решать этот вопрос сообща - получится примерно поровну голосов.
   - Мне-то что? - презрительно проговорил, еще тихо. - Деритесь сколько угодно...
   - Знаешь, что с тобой случится у Лайа? Ты станешь растением. Твое сознание нельзя изменить, но уничтожить начисто - можно. У тебя сильное тело, ты проживешь долго. Но рассудка в этом теле не будет.
   - Опасно - ведь тогда я не стану сдерживаться, - рассмеялся. Голос понемногу набирал силу. Хотя и качался еще.
   - Ты ничего не сможешь. У тебя не останется не только мыслей, но и чувств, кроме простейших. А с ними управятся, будь уверен. У меня есть вариант получше.
   Кайе сидел, подогнув одно колено, и обхватив рукой другое. Лачи продолжил:
   - Выбирай, она или я.
   - А ты предлагаешь мне свободу?
   - Что ты. Напротив - смерть.
   - А! В это я верю, - вновь рассмеялся коротко и чуть слышно - на большее сил не хватило, и сверкнули глаза. - Похоже, крысы способны быть честными?
   - Способны, - Лачи не сводил с него пристального взгляда. - Думаю, ты понял - я хочу кое-что дать тебе в обмен на то, что есть у тебя.
   - Да ну? - синие глаза потемнели, верхняя губа чуть приподнялась - опасный знак... то есть, окажись Дитя Огня на свободе, был бы опасный.
   - Видишь, ли, котенок, я предпочел бы видеть своей соправительницей не Лайа. И не Атали - она похожа на тебя, очень капризная девочка.
   - Я - не девочка!
   - Ты меня понял.
   - И как ты заставишь меня соблюдать договор? - юноша немного подался вперед, - Ты вроде не дурак, и не поверишь, если я прикинусь маленькой йука!
   - Никогда не говори подобных вещей. Вдруг противник на самом деле глупее тебя? Впрочем... к чему все это теперь? Мы пытались заставить твое сознание измениться, но потерпели неудачу. И все же - печать хальни сдержит тебя.
   Кайе вскинулся:
   - Никогда я не стану ограждать северных крыс от себя самого!
   - Я даю тебе слово, что не стану направлять твою силу против юга - да ты и сам должен понимать: печать эта действует лишь вблизи "хозяина". Ты не хочешь расправиться с Лайа? Или - Элати?
   - Более чем! - вновь рассмеялся, и головоног словно пошевелился, недовольный, разбуженный. - И ее, и тебя! - подобрался, словно перед прыжком.
   - Не делай глупостей, котенок, - спокойно ответил Лачи, - Бросишься - будет плохо. Попробуешь перекинуться - еще хуже.
   Ответом был короткий стон - жалоба зверя на отнявшего добычу. Наконец выучил, что бесполезно противиться каменному чудовищу. И боится его.
   - Я дам тебе возможность исполнить хотя бы часть твоих желаний.
   - Это... приятно, - сверкнули белые зубы. - И сдержите вы меня добровольно наложенной печатью? Справитесь?
   - Справимся, - мягко сказал Лачи. - Впрочем - как тебе удобней, котенок. Может, и нет - если ты окажешься сильнее, чем считают все северяне. Согласен?
   - А катись ты в Бездну! - по-кошачьи прошипел оборотень, прищурив ярко-синие сейчас глаза. - Бросил кость... "Убивай, как это любишь, а потом, может быть, тебе повезет?" - и прибавил длинную фразу, из которой Лачи понял лишь половину. И, поняв, восхищенно покачал головой - воображение у котенка богатое... а столько ругательств самому Лачи и не запомнить.
   - Жаль. Значит, выиграла Лайа. Ты останешься жив... скорее всего, южане потребуют выдать тебя, и тебя, вероятно, им отдадут. - По тону северянина трудно было заподозрить неискренность. - Вероятно, друзья предпочтут оборвать твою жизнь раньше, чем тебя-растение увидят враги... а может быть, станут возиться с тобой до конца твоих дней. Правда, это вряд ли принято у вас на юге.
   Сжатые руки и опущенная голова, каждая мышца напряжена. Лачи позволил себе улыбку. По гордости ударить - самое то. Она болезненна у южан. А растение... оборотень насмотрелся на собственную мать.
   - Это ты отправил к нам Айтли? - глухо донеслось до северянина.
   - Я.
   - Так уж хотелось избавиться от племянника?
   - Котенок, это не имеет отношения к тебе, - терпеливо откликнулся Лачи. - У меня были причины...
   - Да ну? Ты хочешь избавиться от Лайа. Избавился от мальчишки... он мог занять твое место? Не мог бы справиться с ней, это я знаю точно!
   - Не совсем так. Но ты все же немного умеешь думать...
   - Ты спрашивал об этом в долине Сиван!
   - Оставим это. Что ты мне скажешь?
   - Нет.
   Лачи выдохнул глубоко - и взглянул на пленника почти с восхищением. У того, казалось, все тело светилось улыбкой - ненавидящей и обреченной. Он не умел скрывать свои чувства, хотя, может, и предпочел бы гордое пренебрежение или иное что.
   - Думаешь, брат сделает все, что нужно? Придет за тобой, например?
   - Я верю ему. Но не жду.
   - Ну хорошо, - Лачи слегка склонил голову на бок, по птичьи - словно прислушиваясь, что творится в сердце у дикой зверушки. - Хорошо. Есть еще тот твой мальчик... если он цел до сих пор. Мне почему-то кажется, да. Не думаю, что его особо охраняют там, у вас. Не обязательно нам самим ехать за ним, достаточно заплатить кое-кому с поселений. Может быть, он...
   ...Северянин шарахнулся, позабыв о достоинстве, когда бронзово-смуглое тело кинулось вперед. Кайе даже не попытался воспользоваться Силой - то ли понял, что бесполезно, то ли просто среагировал, как привычно энихи. Пальцы метнулись к горлу Лачи... удар, который убивает мгновенно. Самую чуточку не успел. Бездна... он почти порвал кольца головонога. Лачи вытер лоб, внезапно ставший мокрым, и понял, что рука вздрагивает.
   - Йишкали таю, - хрипло проговорил Лачи, неотрывно глядя на мальчишку-южанина. Кажется, тот был без сознания... кольца отшвырнули его назад - лежал на спине, раскинув руки, и все еще пытался шевелиться. Изо рта, ушей и носа шла кровь, и, судя по прерывистому неглубокому дыханию, треснули ребра.
   - Прекрати! - рявкнул северянин сам не зная кому, этому сумасшедшему полузверю-полуребенку или головоногу. Чуть не отдал приказ кольцам раскрыться, отпустить... Бездна, но ведь нельзя. Если почувствует, что хоть чуть-чуть может двигаться и дышать, он снова ударит. Вновь будет биться, как зверь о решетку, пока не убьет - неважно кого, себя или врага. Или пока не сумеет успокоиться... что вряд ли.
   И все же велел каменному чудищу ослабить хватку.
   - Как тебя терпели в Астале, - обронил Лачи, видя, что сознание возвращается к южанину.
   - И ты... терпишь, раз не убил, - одними губами проговорил, вскинул подбородок. На сей раз человек одолел зверя.
   Поднял руку, вытер лицо - то есть, думал, что вытер. Просто размазал кровь. Приподнялся на локте, пробуя сесть. Бездна - он еще не унялся! Глаза черные-черные, виден только зрачок. И ясно - сил почти не осталось.
   - Тебе не стоит шевелиться сейчас.
   - Какой заботливый! Я не... шкура, чтобы лежать тут... А ведь ты боишься меня... - заметил вскользь. - Страх я всегда чувствую...
   Запрокинул голову, несколько мгновений изучал каменного головонога. Лачи подавил приступ тошноты. Каждое движение дается ему невероятной ценой. Йишкали... что же мальчишка с собой творит? Хочет умереть? Неужто не понимает - это не в его воле.
   - Ты помнишь, что я обещал тебе, - напомнил Соправитель, желая подстегнуть выбор - и пожалел о поспешности. Если человек балансирует на канате, не стоит его даже подбадривать - отвлечется и может сорваться. А рыбу, что идет на приманку, не поощряют тем более.
   Мальчишка проговорил, разглядывая недобро косящее глазом чудище:
   - Жаль, он не поймет, что я о нем думаю... ну, хоть ты передай. - И, повернувшись к Лачи:
   - Вели ему не держать так сильно. Не хочу тут валяться.
   Если это просьба... Лачи посомневался, но велел головоногу ослабить хватку еще немного. Судя по виду пленника, тот не смирился, только вряд ли сейчас и муху отгонит. Сесть, однако, сумел. И кровь снова пошла...
   - Ножа ты мне не дашь. Огня у вас, северных крыс, в руках не бывает, - Кайе широко улыбнулся. Нехорошая это была улыбка, особенно на перемазанном кровью лице: - А мне вы руки связали, хоть и не ремнем.
   - Зачем тебе огонь или нож?
   - Ты не можешь позвать пламя... дай это! - указал на тяжелую бронзовую пряжку пояса. Один ее край был довольно острым.
   - Хочешь перерезать себе горло? - осведомился Лачи. Оборотень расхохотался.
   - Этим? Дай, исполни в обмен и мое желание!
   Северянин подумал и отстегнул пояс. Поранить себя может, пожалуй. Убить - вряд ли... Но на всякий случай отдал приказ чудищу сдержать руку, если тот потянется к горлу. Руку, никаких больше полных колец!!
   Юноша зажал пряжку в кулаке. Взмах, и еще - Лачи не успел помешать.
   "Он же, как молния", - подумал северянин со сложной смесью ужаса и восхищения, - "Даже сейчас". Золотисто-коричневое плечо Кайе было залито кровью. Линии татуировки, грубо разорванные, полностью скрылись под ней. И опытному целителю не восстановить.
   - Зачем ты это сделал? - не стал скрывать изумления. Юноша разжал пальцы, окровавленная пряжка упала на камень.
   - Это не имеет отношения к тебе! - передразнил он Лачи. Неровно дышал, с трудом, но голос - прежний, полный великолепной дикой злобы.
   - Ты не хочешь иметь ничего общего со своим Родом? Почему?
   - Потому что мой Род не помогает крысам!
   Лачи задумчиво посмотрел на него:
   - Ты в самом деле больше зверь, чем человек. Но можешь быть уверен - я свое слово сдержу. Этого ты во всяком случае заслуживаешь.
   Он ждал ответа, но не дождался. Сын Тейит хоть на словах постарался бы одержать верх, а детям юга достаточно было дел.
  
   Тогда Лачи достал из шкатулки в нише стены обсидиановую пластину. Краем глаза следил за пленником, хоть знал прекрасно - головоног его не отпустит. Свет факела лизнул обсидиан - Лачи не смог удержать улыбку, довольную. Печать хальни невозможно разрушить. Это - победа. Положил пластину рядом с оборотнем, невольно отдернул руку.
   Подумал - сейчас тот скажет что-нибудь вроде "Боишься, что укушу?" - но мальчишка рта не раскрыл.
   - Ты знаешь, как принимают печать?
   - Знаю, - глухо ответил, будто собственное эхо: не голос, тень голоса. И смотрел угрюмо из-под длинной неровной челки.
   - Сейчас, - сказал северянин, не сводя с него глаз, и невольно перенимая манеру говорить кратко. Сейчас. Пока не хватает сил снова броситься на прутья решетки, пока упоминание полукровки причиняет ему боль. Впрочем, это вряд ли изменится - такие постоянны в привязанностях, разве что любовь поменяют на ненависть. Ладно старший брат его - растил едва ли не с колыбели. Но почему южанин выбрал того заморыша? Не понять...
   Рука оборотня вздрогнула, когда легла на черную обсидиановую пластину. Единственный признак слабости. А ведь неприятно ее видеть, хоть это и слабость врага. Чувство досады, саднящее. На него, на себя.
   Губы едва шевелились, но Лачи слышал каждое слово - все верно, все без обмана. Да такие и не врут никогда. И главное не сами слова, а приказ, самому себе отданный. А еще - нельзя обмануть печать хальни, она отомстит жестоко.
   Пластинка медленно наливается голубым светом - свет перебивает полупрозрачную черноту обсидиана. Рука словно прилипла к гладкой поверхности. Но вот слабее становится свечение, и Дитя Огня рука вздрагивает; сжатая в кулак ладонь - разбить пластину, пока не поздно.
   - Передумал? - очень холодно доносится со стороны, где стоит Лачи. Юноша убирает руку. Словно судорога сводит пластину, и вот она уж, как и прежде - черная, гладкая.
   - Брось ее сюда.
   Бросает не глядя.
   Поймав, Лачи подошел к стене, вставил пластину в свитые кольца головонога поменьше того, что на потолке. Сказал удовлетворенно:
   - Ну вот... - отдал приказ каменному чудищу отпустить пленника. Теперь главное - вернуться с ним в Тейит. Усмехнулся, видя, как вместо юноши на плите свернулась черная огромная кошка, короткая грива вздыбилась на загривке. Как хотите, так и тащите отсюда. А к энихи не каждый подойдет... про печать же не будешь рассказывать всем?
   - Котенок, ты устал? Тебе помогут.
   Лачи выглянул в коридор и позвал тех, что сопровождали сюда - громко, чтобы услыхали от входа. Мужчины преступили порог, опасливо покосившись на зверя. Лачи пояснил, видя их неуверенность:
   - Нельзя оставлять его тут. Сам он не хочет идти.
   - Надо на него намордник надеть, и сеть сверху набросить... - нерешительно так. Лачи качнул головой:
   - Он вас не тронет.
   Приблизились опасливо, отшатнулись, когда черный зверь повернул морду, всю в крови, и показал клыки - длинные и острые. Лачи веселился, давно не испытывал подобного удовольствия. Какое же ты чудо, котенок!
   - Не тронет, я говорю. - И приказал вполголоса: - Ты слышал. Не смей.
   Откуда же простым слугам, даже воинам, знать про печать хальни? А опытных Лачи посвящать в это дело не собирался.
   - Перенесите в комнату рядом с моей. Да, и приведите эту кошку в порядок, она ранена.
   Энихи ударил хвостом по каменной плите. Хлестко, снова заставив шарахнуться слуг. Наверное, на "кошку" разозлился, довольно подумал Лачи. Правильно, малыш, чем живее ты будешь, тем лучше. Твоя ярость - это твоя сила, а управляю ей отныне я.
  
   Он не собирался позволять крысам прикасаться к себе, и как только те набрались смелости, встал. Спрыгнул на пол, мягко - энихи не умел двигаться иначе. Клыки снова сверкнули, и еле слышное рычание перекатывалось в груди - но сейчас он смотрел на Лачи.
   Северянин мог бы продолжить, мог бы велеть своим людям надеть на зверя намордник и отвести его на цепи куда надо. И мелькнула такая мысль - ведь неизвестно, насколько он осознает себя в зверином обличье. Потом словно очнулся - печать сдержит, пусть даже тот совсем потеряет рассудок.
   - Идем.
   Вышли в коридор вместе, человек и огромная кошка. Глядя, как перекатываются мышцы под испачканной кровью, взъерошенной, но все еще блестящей шкурой, Лачи невольно подстраивался под размеренное движение зверя.
   В комнате все было приготовлено, просто и удобно - северянин не видел смысла в ненужной жестокости. Печать хальни неразрушима. Подчинение одному единственному человеку. И отныне запрет - поднять руку на себя или на него. Запрет - нарушить приказ. Так для чего усугублять и без того запредельную враждебность южанина?
   Черный зверь ступил в комнату, мягко мяукнув - нечасто услышишь такой звук от энихи. Невольная жалоба. Он ожидал... клетки? Вделанного в стену железного кольца с цепью? Что ж, приятно удивить... дитя юга.
   - Я сейчас вернусь, - обратился к хищнику, как к человеку. Необходимо было отдать распоряжения своим людям, дабы Лешти, и особенно Элати не совались куда не следует - и не спешили сорваться в Тейит. Впрочем, нет, с этим они погодят. И вряд ли тут больше долга, чем любопытства. Разъяснив, что и как, вернулся к пленнику своему.
   На сей раз не зверя застал, человека. Мальчишка лежал на постели, на груботканном покрывале - хватило ума не выпендриваться. Глаза были закрыты, но тихое шипение раздалось, стоило Лачи приблизиться. Северянин не обратил внимание на очередную порцию злости, просто сел рядом, отодвинул руку мальчишки и принялся осматривать ребра. Пару раз нажал несильно - ответом было то же шипение, кажется, на сей раз от боли. Но ни разу не дернулся.
   Морщинка пересекла лоб Лачи: целителя бы ему позвать, ребра явно треснули в каменном кольце. Синяк на половину груди, еще и уходит вбок, и дышит мальчишка с трудом, стараясь не вдыхать глубоко. И все тело выглядит так, словно били долго. Разозлился головоног, что его кольца чуть не порвали. Опять мука с этой кошкой будет - разве позволит просто так наложить повязку. Да и нет под рукой своего целителя. А доверять тому, кто слушает и соправительницу, не стоит. Попробовать самому? Когда-то Лачи умел, да и сейчас, наверное, что-то выйдет. Повреждения не серьезны, чтобы это понять, знаний достаточно.
   Словно кислую ягоду раскусил, легкая гримаса свела лицо. Просто так не позволит. Снова придется приказывать... а каждый приказ стягивает волю оборотня невидимой паутиной. Незаметно так.
   Обругал сам себя дураком - нет бы стремиться поскорее покончить с "хочу-не хочу" этого мальчишки, напротив - стремится лишний раз не нажать. Нет уж, потерпит. Но позже. Сейчас ему все-таки плохо.
   Оборотень вел себя против ожиданий на редкость послушно. Позволил наложить тугую повязку и даже выпил пару глотков зелья, боль снимающего. Лачи стало не по себе - неужто смирился? Или печать столь сильна, одолела? С кем другим не сомневался бы - затаился, пытается придумать что-либо. Этот - не умеет, весь как на ладони.
   А может, просто устал, живой все-таки.
   - Это правда, что вас учат находить удовольствие в боли? - не сомневался, что ответ последует. Печать хальни не позволит пропустить мимо ушей требование разговора.
   - Да, все деревья увешаны покалеченными младенцами, прямо с колыбели! - рассмеялся очень зло и очень искренне. И добавил с непередаваемой интонацией: - Север...
   - И все же мне интересно, - изучающий взгляд.
   - Нет. Мы не боимся боли. Если не остается ничего другого, да, стоит сделать ее своей радостью. Но просто так - глупо, ты не находишь?
   - Нахожу, разумеется. Я рад, что мы хоть на какие-то вещи смотрим сходно.
   Мальчишка дернулся было подняться, но Лачи остановил:
   - Лежи. Это не приказ, это совет.
   - Хочешь, чтобы кошка не развалилась на части, прежде чем понадобится? Не дождешься!
   - Просто не хочу тебе лишних неудобств.
   - Почему ты вообще решил побыть таким добрым, северянин? Может, еще и заплачешь?
   - Не дождешься, - передразнил его. - А почему - тебе трудно понять, наверное. Не вижу смысла в бессмысленной жестокости. Вам она дает радость, а для нас - лишняя.
   - Да ну? Какое величие в голосе! Эсса всегда довольны собой, - презрительная гримаса исказила лицо: - Амаута, и этот еще говорит о жестокости... Это ваша черта, всегда оставаться чистенькими в собственных глазах. Крысы северные, - без прежней озлобленности, устало. И добавил: - Ну, чего еще хочешь?
   - Пока ничего. И не жди подвоха каждый миг - в конце концов, мое обещание кое-что значит, а ты его получил.
   - Уйди тогда. - Не просьба. Так отдают приказы. Пусть...
   Лачи поднялся, у самой двери оглянулся на пленника. Тот неподвижно лежал, закрыты глаза.
  
   В этих пещерах Лачи считал себя дома. А вот Элати и тем паче Лешти, чтобы ни мнили о себе, оставались гостями - непрошенными. Лачи не хотел упускать их из под своего контроля и знал, что не упустит. Он свернул в узкий неосвещенный коридор, пробираясь едва не наощупь - только кристалл на ладони светился, не ярче гнилушки. Скоро дошел до стены, с виду цельной, только в коридорчике было слышно даже дыхание тех, что за ней, не то что слова.
   - Я намерена предупредить сестру, - говорила Элати.
   - Ты полагаешь, аньу, Соправитель не расскажет о своем приобретении? - кажется, Лешти недоверчиво покачивал головой. Была у него такая привычка, будто игрушка глиняная, из тех, что делают некоторые гончары.
   - Я не знаю, что и когда он расскажет! - отрезала Элати. - И хочу сделать это сама - и как можно быстрее. Голубям не доверю, они всего лишь глупые слабые птицы.
   - Но ты знаешь мало...
   - Тут останешься ты. Или боишься? Лачи и на тебя нагнал страху своей кошкой в ошейнике!
   Видела бы ты "кошку" в долине Сиван, не сдержал смешка Лачи. Значит, Элати покинет их, одиноких, и поскачет к сестрице во весь опор. А Лешти, верный, испуганный, останется тут.
   Ну и чудно.
  
   Все было ясно, и он не стал дослушивать - Элати упряма, не меняет решений. Разве что прикажет сестра, которой тут не было точно. Соправитель поспешил к пленнику своему.
   Повязка валялась в углу комнаты.
   Черный энихи свернулся в другом углу.
   - Возвращайся, - позвал Лачи. - Поговорим.
   Кошка только стукнула хвостом по полу - Кайе не мог позволить себе открыто выказать гнев... впервые. Но презрение - великолепно.
   Зверь не собирался перекидываться. А разговаривать с кошкой - нелепо.
   Заставить просто, всего-то отдать приказ. Не хотелось. Сам себе удивлялся - привлекала эта дикая гордость, не было желания ломать ее, да еще так... примитивно, напротив, хотелось коснуться; вспомнил - в детстве, когда болел зуб, так же тянуло дотронуться.
   Вот и решение, мелькнула мысль, и человек не сдержал тонкой улыбки. Осторожно опустил ладонь на спину зверя, помня - он ранен. Вот, и кровь снова пошла, как повязку сорвал, когда перекинулся... Пальцы утонули в густой черной шерсти, мягкой-мягкой.
   Не обратил никакого внимания на рычание. Зверь встал, скидывая руку, шагнул в сторону, но словно лбом уперся в негромкое повеление:
   - Оставайся на месте.
   Все-таки без приказов с ним не справиться. Рука снова осторожно взъерошила мех, но, поднятая в третий раз, встретила пустоту.
   - Амаута талли хиши!! - прошипел мальчишка, откидываясь к стене. - Добился, чего хотел, да? Убери свои лапы!
   - Лапы у тебя, котенок, - северянин поднялся, отступил на шаг, улыбаясь. Подействовало. Перекинулся добровольно... почти. Оглядел его, подняв бровь:
   - Может, умоешься? Или у вас на юге...
   Договорить не успел. Прозвучавшая ответом длинная фраза вряд ли содержала в себе нечто осмысленное и пристойное, но эмоций в ней было через край.
   - Оставь меня в покое!
   - Да оставлю, не бойся. Если желаешь, ходи без повязки. - Указал на большой кувшин: - Воды тебе хватит.
   На "не бойся" оборотень вскинулся, но промолчал. Лачи еще раз долго, пристально посмотрел на пленника, повернулся и вышел. Нет, пока он говорить не способен. Ничего, время ждет. Через пластину в двери видно было, что юноша делает, а из комнаты дверь казалась сплошь деревянной, обитой железом.
   Мальчишка, убедившись, что дверь закрылась, сразу потянулся к воде - сначала пил, жадно, потом плеснул на тканое полотенце, принялся стирать кровь. Северянин угадал верно - котенок не боялся собственной крови, как и чужой, разумеется; но, испачкавшись, потом приводил шерстку в порядок с особым тщанием.
   Печать печатью, но стоит его приручить. Лачи не считал сие невозможным - приручают и зверей, и людей.
  
   Несколько дней прошло, и все эти дни Лачи напряженно думал. Мерил шагами комнату, служившую спальней - порой едва ли не до рассвета. Опасался наступать на лунный луч - оскорбится луна, отнимет удачу. Вот ведь, некстати вспомнил детское суеверие...
   Лешти ходил за Лачи хвостом. Постоянная слежка поначалу забавляла, потом начала злить. А неподалеку засела вернувшаяся Элати, злобная, будто летучая мышь, и ожидала докладов соратника своего. Сама больше не совалась к котенку. Лачи догадывался, что произошло... наверняка ведь полезла сама, посмотреть - и увиденное очень ей не понравилось.
   - Когда ты думаешь отвезти его в Тейит? - прямо спросил Лешти на пятый день, порядком разозленный недомолвками.
   - У меня до сих пор нет уверенности, что следует его куда-то везти. Почти нет шансов ему порвать цепь... но вдруг? Я отвечаю за город. Пусть Соправительница приедет сама, и мы примем общее решение здесь.
   - Лайа Белый Луч давно уже решила - он должен умереть или перестать быть собой, ежели тебе угодно сохранить тело, чтобы ставить южанам условия.
   Лачи отвечал терпеливо:
   - Ты даже не представляешь, сколько усилий мы тратим, чтобы переубедить друг друга с главой Обсидиана. Неужто думаешь, мне достаточно пары писем? У меня найдется, что ей сказать.
   - Зачем тебе это чудовище живым и здоровым? Хочешь натравить его на юг? Берегись, Лачи. Ты не знаешь пределов покорности оборотня...
   - Печать хальни сдержит и воплощение Бездны.
   Подобные разговоры начали надоедать - Лешти гудел над ухом, и Лачи рад был бы не слушать его. Не мог - слишком привык принимать к сведению не только слова, но и нотки голоса.
   Вскорости поймал себя на том, что, спасаясь от Лешти, начинает искать общества своего пленника, даже без мысли о приручении.
   Приходил, привычно уже всматривался, ища малейшие изменения. Садился подле стенки с небольшими окнами - если так можно назвать высеченные в камне проемы, куда не пролезть человеку. Первым заговаривал с оборотнем - тот откликался все чаще, почти с готовностью. Молчать не привык...
   На нем все заживало... как на кошке. А ведь почти ничего не ел и спал урывками, дергаясь от малейшего шороха. Лицо осунулось, остались одни глаза, да и те погасли, хоть и вспыхивали порой совсем уж ненормальным блеском. Лачи, решив, что ему нужен оборотень в здравом уме, всыпал полгорсти сонного порошка в воду, которую приносили пленнику. Но тот обладал чутьем энихи даже в обличье человека, и к воде не притронулся. После этого перекинулся в зверя и метался по комнате почти сутки, пытаясь вырваться, пока Лачи не пришел и не велел угомониться.
   Именно велел, пользуясь властью печати.
   Все было бы куда проще, пожелай северянин сломать его. Или если бы мог относиться равнодушно, как к удобному орудию. Ломать не хотел, южная Сила держится на страсти. А безразличие - какое уж тут, если порой хочется на пару мгновений стать южанином и задать ему хорошую трепку? Несносное существо... и в выражениях не стесняется. Хоть и не умеет вести словесные поединки, не дурак... отнюдь не дурак. И порой попадает чувствительно, если снизойдет до ответа словами, а не просто шипения. У того полукровки, что ли, выучился? Мальчик был так, мелюзга, с Кайе в сравнение не идет, но довольно-таки нахальный, помнится. Может, это их и свело, а вовсе не Путь? Вряд ли кто-то еще свободно стал бы хамить оборотню. А тот полукровка - запросто. Мозгов-то нет.
  
   - Ты зря думаешь, радость, что север спит и видит Асталу в развалинах. У меня - у всех нас - есть и другие заботы.
   - У тебя не голова, а кактус. Войны не хотел? Къятта придет сюда, не важно, буду ли я еще жить, и ничего не оставит от Тейит.
   - Один? Он ведь не божество. Не нужна югу война прямо сейчас, мальчик. Так что людей ваш Совет не даст - если я хоть что-то понимаю, они сейчас заняты... впрочем, неважно. А против маленького отряда Тейит уж как-нибудь выстоит. Так вот, котенок.
   - Ты не можешь придумать еще более идиотского прозвища?
   Проняло таки. А то Лачи все поражался, почему он пропускает это мимо ушей. И то верно - оскорбления северной крысы не значат ничего. А сейчас они вроде как разговаривают. Вот и задело.
   - Он попробует, без сомнения. Вернуть тебя живым... если он столь наивен, в чем сомневаюсь, правда - или свести счеты за твою смерть. И сам погибнет. Кто останется от вашего Рода, сестра? Или родня дальняя, более слабая?
   - Не смей! - достаточно было упомянуть о Роде, чтобы тот вскинулся, вспыхнул, будто охапка сухой травы от удара молнии.
   Лачи примирительно поднял ладонь:
   - Я не хочу тебе зла, котенок. Я отпустил бы тебя, сложись все иначе. Но ты понимаешь сам - этого я сделать не могу. И не злись на себя и весь мир.
   - Почему бы и нет? - вырвалось для самого себя неожиданно. - Этот мир... над своим злейшим врагом он не мог посмеяться веселее. Амаута...
   - А ты предпочел бы родиться в хижине сборщика хлопка? Или пасти грис?
   - Нет.
   - Ты имеешь так много, что поневоле платишь чем-то другим.
   Юноша искоса посмотрел на него и коротко рассмеялся:
   - Ты успокоить меня пытаешься? Дожили...
   - Я говорю то, что думаю. С тобой прекрасно могу себе это позволить.
   - Как со зверем, да? От зверей не скрывают своих мыслей.
   Лачи смотрел на него долго, с прохладной и в тоже время приветливой улыбкой.
   - Я сам себе поражаюсь - до чего ты мне по душе, котенок. Маленький красивый хищник. Опасный. Искренний. Я очень надеюсь, что стану свидетелем очередной твоей выходки. Чтобы мне точно не захотелось тебя отпустить, когда минет нужда в твоей Силе. А если ты будешь паинькой... хм, мне придется трудно. Но ты не умеешь, не сдержишься.
   - Ждешь, что я начну упрашивать тебя и стелиться у ног? - фыркнул.
   - Упаси небо. Нет, конечно же. И не вздумай! Полагаю, что на этом свете немногое может меня напугать. Но как представлю тебя на свободе, вернувшимся на юг... это будет пожар, котенок.
   - Я постараюсь вернуться, - ровные зубы сверкнули.
   - А я постараюсь этого не допустить - того, о чем думаешь ты. А теперь гордо вскинь голову, заяви "мне не о чем с тобой говорить" и уткнись носом в угол. И не забудь злобно поскрести пол когтями, он и так уже исцарапанный.
   - Врешь... не трогал я пол, - усмехнулся снова. - Знаешь, я приходил к твоему племяннику. Как раз поболтать. Вы не больно похожи - он не рад был моему обществу.
   - Нетрудно поверить. Ты существо несносное. Айтли же был мальчик самолюбивый. Это его и погубило, верно?
   Глухое рычание поднялось в горле:
   - Не смей! В нем была твоя кровь... а ты...
   - То-то и оно. Для тебя важней кровь, для меня - суть. - И, поняв, что разумного ответа на сей раз не дождется - уже привычное злое шипение или иные кошачьи звуки можно не принимать в расчет - спросил:
   - Тот мальчишка, полукровка - что он для тебя значит?
   - Ты правда ждешь ответ?
   - Он на севере. А ты теперь мой. Так что почему бы и не сказать? - Лачи слегка наклонил голову: - Все еще не веришь, что умрешь здесь?
   - Не верю.
   - Неужто смог бы жить без знака?
   Долго молчал. Потом, глухо:
   - Ему все равно, есть ли у меня знак... и Сила. Ему одному, наверное.
   Лачи тоже отозвался не сразу:
   - Ты ничего не знаешь. Не знаешь, почему он пошел с тобой. Не из-за дружбы, поверь. Его друзья остались на севере.
   - Мне... теперь не важно, что ты говоришь. А ты плохо знаешь людей, северянин. Даже Айтли. Он был... очень сильным. Главное ведь не тут, - пальцем провел по своей руке, напрягая мышцы, - И не тут, - вскинул раскрытую ладонь, над которой заплясал невидимый язычок пламени.
   - Где же? - с мягкой насмешкой, столь не похожей на усмешку старшего брата Кайе.
   - Если не знаешь, то как я могу показать? Я узнал об этом... ты не узнаешь, наверное.
  
  
   Нектарница порхала вокруг цветка, маленькие крылья вращались, сливаясь в туманный круг - и так же вращался над головой голос Лешти. Так же, но куда менее приятно.
   - Как долго бы будешь добиваться расположения этого выродка? Может, тебе стоит переселиться в лес - там много ему подобных?
   Ссориться с Лешти Соправителю не хотелось, он понимал, что виной нервозности молодого человека - каменные своды, давящие на душу, и нетерпение Элати, которая не понимала, что происходит и желала подстегнуть события, устраивая Лешти выволочки, как ленивому малышу. Понимал, но и без того хватало забот, чтобы терпеть упреки и дерзости, ладно бы от своего - от "опоры" противника. А в Тейит ждет сестрица Элати...
   Долго старался не изменять ни в чем своей обычной неторопливой рассудительности. Наконец не выдержал:
   - Ветви Обсидиана грозит вырождение. Да и "опора"... Не многим лучше, - Соправитель смерил Лешти внимательным взглядом, полным в чем-то даже искреннего сожаления. Приятней иметь дело с изученными противниками. Очень хотелось бы обрезать ненужные ветви на дереве... но уж никак не своей рукой.
   - Посмотрим, что ты скажешь, когда мой ребенок родится! - в запальчивости сказал Лешти.
   - Твоя спутница ожидает дитя?
   - Еще нет, - собеседник жалел о вырвавшихся словах. Говорить о нерожденных считалось дурной приметой.
   - Что ж, желаю удачи.
  
   Тайна Звездного круга была утеряна северянами - говорят, на юге про подобный еще помнили. Однако Лачи умел говорить с камнями - прозрачные, близнецы звезд, они едва ли не сами раскатывались на обсидиановой плите, складываясь в созвездия. И, казалось, мерцают в свете расставленных вдалеке ламп. А наверху бушевала звездная буря - словно небо встряхивали после дождя, и срывались блестящие капли.
   Лачи умел говорить с камнями - достаточно было задать вопрос, чтобы созданные землей кристаллы запели и загорелись. Он спрашивал о ребенке Лешти. По всему выходило - родится дочь, когда бы ни оказалось зачато дитя. И не просто дочь - достойная преемница Лайа.
   Лачи хмурился слегка. Еще бы не проболтаться... знать, что станешь отцом Сильнейшей! Если кто укрепит противоположные Меди и Хрусталю ветви, так только она.
   Лачи аккуратно собрал кристаллы с черной плиты, сложил в шкатулку из кости.
   Едва слышно поговорил:
   - Что ж, поздравляю.
   И направился к оборотню.
  
   Мальчишка вел себя не так, как вел бы северянин. Понял наконец, что с цепи ему не сорваться. Лачи уверен был - рванется при первой возможности, но пока слушался, хоть и огрызался порой. Лачи попытался представить, как выглядел бы на его месте... ну, хоть Айтли. Нет, об этом думать было совсем неприятно. Одно знал точно: легче мог бы понять отчаяние, отказ от себя, либо постоянный протест, либо хитрость - затаиться и выжидать, но не сомнительное послушание, вызванное четким знанием, какой длины цепь.
   Порой задумывался, а кто кому диктует, что запрещено, а что можно? Уж больно хорошо котенок показывал, чего говорить и делать не следует. Не следует, например, даже послушную кошку дергать за хвост... она может шарахнуть лапой прежде, чем сообразит - перед ней же хозяин. А юноша чем дальше, тем меньше был человеком - просто уходил в зверя, как если бы перестал сопротивляться, и тело само отторгало север. И - в облике энихи было легче. Лачи запрещал перекидываться, но преображение выходило уже непроизвольно. К реальности человеческой мальчишку возвращали три имени, одно из которых произносить было весьма неприятно. Лачи думал - быть может, есть и еще... только как их узнать?
   Переступил порог с чувством легкой опаски, как и всегда, когда приходил к оборотню. Знал точно, что не может котенок причинить ему вреда, пока сильна власть печати, только предпочитал даже печати не доверять. Зато сохранить голову.
   Кайе пристроился в углу, это было его излюбленное место здесь. Над головой - прорезь-окно. Руки пленника сцеплены в замок, ноги скрещены - ни дать ни взять подобравшая лапы кошка. Поза другая, а впечатление то же.
   Неподалеку на каменном выступе стояла миска с густой кашей, перемешанной с мелко наструганным мясом. Нетронутая с утра. Лачи нахмурился - поначалу пленник отказывался от еды, но со временем подчинился. Сейчас-то что снова?
   - Почему ты не ешь?
   - Не могу.
   - Кажется, ты опять забываешь...
   - Не могу. И печать твоя не поможет. - Он откинул голову, будто пытаясь на потолке разобрать видимое ему одному. По учащенному дыханию, горячечному блеску в глазах Лачи понял, - да еще и золотой чешуйчатый браслет на руке нагрелся, испуганный. Еще немного, и золото это умрет.
   Однако...
   - Значит, твое пламя сильнее твоего тела.... - сказал, размышляя. Мальчишка фыркнул. Не стал возражать, хотя видно было - он думает иначе. Ну, пускай думает...
   Лачи видел особые места - сверху запекшаяся корка земли, а под ней - пустота, огненная бездна. Кролик или там лиса - пробегут, разве что лапу ошпарят, если земля внезапно вздохнет, выпустит струйку дыма. А человеку лучше не соваться.
   Так вот что внутри у котенка, недаром золото на руке и на груди Лачи кричит едва ли не в голос. Если не дать выход огню... и как раньше не догадался, занятый "дрессировкой"?
   - Хорошо, я за тем и пришел.
   - За чем еще? - огрызнулся вяло.
   - Полагаю, Лешти вряд ли симпатичен тебе.
   - Как и ты.
   - Ты должен его убить.
   - Почему? Вы враги? - плохо ему было, но удивился. Вот вражды не заметил точно.
   - Он принадлежит к ветви, которая служит Обсидиану, ветви моей соправительницы. Он будет отцом очень сильного ребенка, если позволить. Мне не нужно, чтобы Обсидиан и Серебро обрели первенство.
   - Понятно. А сами вы...
   - Если это сделаем мы, нам придется отвечать за содеянное. Тебе - нет.
   - Как бешеной лисе... ее убьют, но из-за нее не станут собирать Совет...
   Лачи не нашелся с ответом. Сказал:
   - Ты не станешь использовать Пламя.
   - Почему? Это надежней всего...
   - Это запрет.
   Не говорить же, что Пламя, дарованное ему, может снести к Бездне печать хальни, раз уж он своим обличьем управлять не способен? Или хотя бы просто - не удержит огонь мальчишка, и к праотцам отправится не только Лешти, но и сам Лачи? Рано пока, для такого-то риска.
   Юноша не поднимал глаз. Хмуро откликнулся:
   - Хорошо.
   И не усомнился в том, что может и проиграть. В этот миг Лачи отчаянно позавидовал ему - самоуверенности силы и юности.
  
   Лешти вертел в руке огромную сочную сливу, прикидывая, не съесть ли. С утра только пару чашек чуэй выпил, и то жидкого, не как дома - правильно, зерен не напасешься, сюда таскать. Злился заранее, прокручивая в уме разговор с Элати. Та не понимала, отчего медлит Лачи и что он задумал. Да и дураку ясно. Он изучает оборотня. Печать печатью, а поди разбери, насколько она крепко лежит на таком чудище!
   Лачи возник на пороге совсем уж некстати. Молодой человек привстал раздраженно, готовясь высказать Соправителю все, что на душе накипело, раз уж его как мячик швыряют от Элати - к этому...
   Понял, что будет, раньше, чем увидел Дитя Огня перед собой. Понял в миг, когда Лачи мягко повел рукой перед темным проемом, приглашая пленника своего.
   И очень осторожно положил сливу на край скамьи, не желая помять сочный желтый бок.
  
   Движения Лешти были легки, как у танцора - на миг он напомнил оборотню Ийа, хоть был немного старше. Тонкий, словно ребро листа, сильный и жилистый. Оборотень двигался мягче, размашистей, вроде бы тяжелее - но разве хищник тяжел, когда прыгает, когда приземляется в немыслимом равновесии? Вихрь атаки-танца не мог остановить его. Лешти попытался пробить "щит" юноши - бесполезно.
   Небо, как красиво и страшно, думал замерший Лачи, следя за двумя. Ужас и восхищение... сам он был средним бойцом, если не считать Силу. Но здесь Сила помочь не могла.
   Если котенок одержит верх... как я смогу своими руками - или своим приказом, неважно - уничтожить эту красоту?
   Лешти потерялся всего на миг, когда противник скользнул вниз, едва не прижимаясь к земле - невыгодная поза для бойца-человека. Лешти ждал ошибки, чтобы использовать ее во благо себе, но не такой же нелепой! И чуть нагнулся вперед невольно, будто гибкое тело увлекло его за собой, как увлекает ко дну привязанный к шее камень.
   Горло хрустнуло еле слышно под пальцами оборотня.
   Лачи испытал удивление - будто при нем случайно наступили на драгоценную раковину. Миг - и остались обломки. И нет человека.
   Кайе встряхнул кистью, будто кошка лапой - мелкие брызги крови слетели. Шагнул к хозяину, сумрачный и почти не уставший.
   - Стой! - приказал Лачи, невольно прибегая к силе печати. Знал, что не тронет... но просто ждать, пока приближается - кто бы смог?
   - Ты доволен? - чуть хрипло спросил оборотень. Не глянув, переступил через тело, замер, подчиняясь приказу. Лачи с содроганием заметил, что юноша стоит на длинной пряди волос убитого - выбилась из-под повязки во время боя.
   - Иди сюда.
   - Ты определись, - бросил тот, не пытаясь противиться. И вытер ладонь о штаны - этот жест был совсем человеческим и весьма неприязненным.
   Лачи повернулся и пошел прочь. Сейчас ему было все равно, что там еще делает Кайе.
  
   Мальчик заслужил награду, подумал Лачи, немного придя в себя. И - пламя его не должно разгораться. Как там с ним управлялись на юге?
  
   Девчонку привезли из ближнего поселения, где добывали горный хрусталь. Вроде и ничего не сделали ей, просто подхватили и увезли, люди севера от Сильнейших Тейит не шарахались - а о чем-то догадалась, похоже. Стояла, дрожа; кожа - лицо, руки, плечи, остальное закрыто - аж голубоватыми стали, до того побледнела. Не красавица, но довольно хорошенькая, хоть и широковата в кости - куда деваться, было бы из кого выбирать.
   А ведь южане привередливы, должно быть, - подумал с улыбкой. Их женщины красивы...
   Лачи знал, что и кровь им нужна - так в девчонке ее довольно, чтобы вспыхнуть и собой пригасить иной пожар.
   Поманил за собой, на всякий случай его люди следовали в отдалении, как тени на длинной привязи. Не девчонки остерегался, не знал, что сделает Дитя Огня.
   Вот и комната... или логово?
   - Делай, что хочешь. Можешь отнять жизнь.
   Девчонка не знала, кто перед ней - но и слов Лачи было достаточно. Без разницы, сидел напротив злобный горный дух с окровавленными клыками или сумрачный юноша, едва ли не ровесник.
   Оборотень встал, мягким кошачьим шагом обошел вокруг девчонки. Пальцами провел по ее щеке, шее. Проговорил вполголоса:
   - А все-таки ты дурак.
   - Это почему же? - с любопытством поинтересовался Лачи. - Конечно, твои вкусы мне неизвестны, но...
   - Знаешь, я не кидаюсь на все, что движется, и не принимаю подачек!
   И, бросив тяжелый взгляд на неподвижную девушку, добавил:
   - А еще мне ее... убери, в общем.
   Оба знали, что Лачи имеет власть приказать. И оба знали также, что Кайе подчинится - и девчонке не выжить. Только девушка этого не знала, стояла, едва дыша.
   Северянин смерил обоих взглядом, полным сомнения. А Бездна его знает... может, тоненькая струйка не пригасит огонь, а напротив? Лучше не рисковать
   - Она свободна, - сказал своим людям. - Отвезите ее домой.
  
   А сам опустился на скамью напротив.
   - Странный ты все же, котенок. Откуда такие сложности? Ты рожден убивать.
   - Не в помощь северным крысам.
   - Север, юг... это установленные людьми границы. Неужто ты думаешь - там, за пределами, кого-то волнует, кто и какую часть богатства земли захватит себе?
   - Не знаю. Только выть хочется.
   Лачи смотрел на него, испытывая противоречивые чувства - прикосновения не были в особой чести у северян, кроме разве что соединивших жизни пар - и даже дети получали от родителей не так много ласковых касаний. А глядя на это существо, так и тянуло тронуть блестящие черные волосы... как мех кошки. Лачи и кошек-то не гладил, и не сказать, что испытывал к ним симпатию. Ну, звери, ну, бегают...
   Если бы этого можно было навечно удержать в облике энихи, сделать ручным... Лачи подарил бы ему жизнь и держал подле себя. Но - это было бы не то, совсем не то...
   А Тейит ждет.
   - Готовься к дороге, котенок.
  
   Лачи рассчитывал преодолеть путь за два полных дня - можно было бы и быстрее, только не повезешь ведь котенка мимо поселений. Спутники, они же охрана, ехали первыми и замыкающими. Элати, узнав о гибели соратника, сей же момент умчалась в Тейит, хотя ее Лачи трогать не собирался.
   На всякий случай Соправитель держал при себе несколько великолепных акайли, черных алмазов, поменьше того, которым когда-то убили Кессу.
   Юноша, поняв, что намерен делать Лачи, замкнулся в себе, теперь из него нельзя было добиться ни слова. Соправитель недоумевал. Поразмыслил было, как вывести Кайе на разговор, но решил - это слишком. Это уже смахивает на самоунижение.
   И все-таки никак в толк не мог взять, что кошке так не по нраву - ведь Лачи пока собирается всего лишь перекроить на свой лад верхушку дерева Тейит, убрать лишние листья и ветки. Одна веточка уже обломилась недавно...
   А тот - молчал, будто ему приказали собственного брата убить. Неплохая мысль, кстати, но всему свой черед.
   Котенок заговорил сам:
   - Ты настолько ненавидишь свой город?
   Сидя на грис, он всматривался в мутно-молочную дымку, обычную в этих горах по утрам.
   - А разве у вас нет вражду между Родами? - ответил Лачи вопросом, быстро, вглядываясь пристальней в оборотня.
   - Есть... но не так.
   - А как?
   Ответом можно было посчитать разве бойкий стук клюва дятла о сосну, а Кайе потерял интерес к разговору.
   Тропа, которую лишь условно можно было назвать дорогой, петляла, карабкалась вниз и вверх, и было уже не до бесед. Только, когда смерклось, Кайе сказал - как обычно, на просьбу это не походило:
   - Отпусти меня в лес.
   - Нет, - покачал головой Лачи. - Потерпи еще немного.
   - Думаешь, я стану слабее, если побуду на воле? - фыркнул тот, отсел подальше от костра - едва различимым стал в темноте. Только глаза поблескивали порой, когда вскидывал голову - то алым, то синим. Красиво...
   За прошедшие две с половиной недели юноша научился не так открыто проявлять свою ненависть... э, нет, одернул сам себя Лачи. Просто он... терпит пока. Если дикий зверь начинает есть с твоих рук, потому что иначе не получается, это не означает - он не откусит ту же руку, к примеру, стоит только замешкаться.
  
   На другое утро видны стали плато, голубоватые в тумане, а за ними вздымались отроги гор Тейит. Дома, считай.
   Грис, которые боялись собственной тени, взвизгнули и дернулись назад, когда из-за поворота выбежал человек. Гонец, сильный и быстроногий, один из людей Лачи. Углядев Соправителя, кинулся к нему, заговорил вполголоса, помогая себе жестами. На его запястье болтался кожаный мешочек, украшенный лазуритом, любимым камнем Саати. Спохватившись, гонец передал Лачи мешочек. В нем не было ничего, но на коже мешочка изнутри рука Саати начертала несколько знаков. Прочитав их, Лачи знаком поблагодарил гонца, хотя обычно был щедрым на слова. Отъехал в сторону от небольшой кавалькады, задумался.
   Он не ожидал одного - Лайа испугалась. Думал, постарается настоять на своем, примет сделанное Соправителем за вызов - но та попросту предпочла не рисковать.
   "Он не должен появиться в Тейит живым. На подходе будут ждать - если ты попытаешься провести это в город, им отдан приказ уничтожить обоих", - так на словах гонца звучало сказанное для Лачи. А письмо Саати подтверждало новость.
   Оставить оборотня в надежной тюрьме невозможно - печать хальни действует лишь вблизи хозяина и некоторое время после этого. А остаться с ним самому - предоставить Лайа все делать по-своему.
   Если бы Соправительница решила повести свою игру... но она боится. Слабое утешение.
   Он призвал к себе Кайе. Всмотрелся в своего пленника, особо внимательно, будто впервые. Выглядит не так уж плохо, не сравнить с той горящей изнутри землей... печать не дает ему сжечь себя. Отросшие волосы падают беспорядочными крупными прядями. Из одежды только штаны, ночная прохлада ему не страшна. Настороженный, недобрый взгляд из-под ресниц. И все же - не так-то легко прочувствовать до конца, что это юное существо и в самом деле смертельно опасно... смертельно опасный враг. Южане ощутили бы это легко, а Лачи лишь знает, разумом. Северяне иные, они не столь открыты, и с ними куда проще - проще видеть даже в ребенке возможного противника за непроницаемой маской.
   А этот - весь на ладони; но Сила - само собой, труднее поверить - Дитя Огня отнюдь не стремится только нести смерть. А ведь видел в долине Сиван. Мог бы и догадаться...
   - Хочешь знать, как ты здесь очутился? Полностью, с именами?
   - Давно пора сказать.
   Стоило дать ему хоть что-то желаемое, как сразу подобрался, и вызов в глазах.
   Рассказывать Лачи умел, и все убеждение постарался вложить в слова и голос. Старался короче говорить, понятней.
   - Тот, кто отдал тебя северу, знал - мы не сможем направить тебя против юга.
   - Кто?
   - Себя он не назвал, и знак я не видел. Могу только предположить, из какого он Рода, только боюсь ошибиться. Если бы я меньше знал людей, с первого взгляда не счел бы его серьезным противником. Он еще не достиг средних лет, и выглядит вроде древесной змеи - гибкой, тонкой и ядовитой.
   - Ийа... - не ответ, просто имя - и прозвучало, словно проклятие. И обещание. Мягко, почти бесплотным голосом. И сам ведь хотел Лачи, чтобы загорелся на юге пожар, а по коже мороз пробежал. Не хотел бы он очутиться на месте того, чье имя произносят так. Вот и четвертое... жаль, не сообразил раньше.
   Северянин ощутил в руке прохладу акайли - черный алмаз не нагревался от соприкосновения с кожей - и стало немного легче. Астала далеко, и Сила южан ничуть не больше северной.
   - Вот тебе последнее поручение, котенок. Жаль, что приходится расставаться так скоро - мы слишком мало успели. Ты побежишь на юг, в Асталу, так быстро, как только сможешь. И будешь факелом в стоге сухой соломы. Зажги такой костер, чтобы юг долго еще не поднялся. И сам сгори в нем.
   Сжал руку в кулак, будто не акайли держал, а душу пленника своего.
   Пока южане будут приходить в себя, обессиленные, север вздохнет свободно, беспрепятственно забирая себе новые земли и богатства земель...
   Лачи не видел лица оборотня. Через миг после окончания речи на траве перед Соправителем стоял зверь. Человек не сумеет бежать столь быстро, энихи - сможет.
   Мелькнула неприятная мысль - ведь слово давал... кому? Кошке? Что же, зато он еще поживет. Разве не стоит быть благодарным за это?
   Печать действует вблизи - но срок ее действия отнюдь не так мал. Если он помчится, то, вероятно, успеет.
   Рука разжалась - черное тело рванулось вперед.
   - Беги...
  
  
   Несколько раз над головой энихи взошло и село солнце.
   Зверя подгонял приказ, поэтому он не обращал внимания на бездорожье; лапы энихи не были приспособлены к долгому бегу, но сила и выносливость зверя превосходили таковые у обычных его сородичей. Обессиленный, полуослепший от боли и ярости, он бежал на юг, руководствуясь чутьем зверя и айо. Он не избегал людей, напротив, энихи влекло к ним. Приказ был - в Асталу, только в голове хищника все смешалось, и он понимал - не то, лишь увидев людей вблизи. Но оба встреченных лагеря принадлежали чужакам, и он промчался через стоянки, больше не обращая внимания на крики и новую боль.
Он не мог охотиться - для охоты требуется ясный рассудок, даже у зверя. Лишь пару раз прямо на дороге ему попадалась добыча - равнинная дрофа и крошечный олененок. Они были растерзаны мгновенно.

Мальчик с пепельными волосами, стянутыми на затылке в узел, гордился собой. Он только что убил большого самца йука, не опасную добычу, но очень вкусную. Опираясь на короткое копье, мальчик рассматривал жесткие щетинки на морде йука и думал, как обрадуется мать - она любит сладковатое сочное мясо этих зверей. Акки всего девять весен, но его уже считают хорошим охотником - а ведь он не рожден в племени. Сейчас он покажет добычу, а потом потащит ее в стойбище - сам, хоть и тяжелый йука, мать - женщина и не должна таскать тяжести.
   - Мама! - крикнул он, и голос негромкий, но звонкий был услышан.
   - Иду! - женщина бежала к сыну, легко, будто молоденькая девушка, и улыбалась - среди дня, неподалеку от стойбища, им почти нечего было опасаться.
  
   Энихи слышал человеческие голоса. Чувствовал запах только что убитой добычи, и, почти обезумев, свернул в ее сторону и полетел по густым зарослям папоротника.

Акки увидел, как вырвалось из кустов черное тело зверя. Вскрикнула Соль - а черный метнулся к ней, и Акки, защищая мать, бросил копье и попал зверю в бок. С рычанием, похожим на стон, энихи взвился в воздух и всем весом обрушился на мальчика, раздавив ему грудную клетку и разодрав лапой горло.
Хрипло рыча, оглянулся - женщина бежала к нему. От нее пахло йука и молоком... она бежала прямо на зверя, и тот отступил. Хвост забил по бокам, но энихи пятился, не сводя глаз с женщины, которая упала на колени возле тела ребенка. Кричала протяжно, с надрывом, словно это ей он нанес рану, и не обращала внимания на черного хищника.
Развернувшись, энихи нырнул в заросли и помчался прочь от поляны, где осталась желанная пища.
   Астала
  
   Небо выглядело необычно - пришла рыжеватая хвостатая гостья, не звезда, что-то большее. По вечерам гостью видно было сквозь гаснущее пламя заката.
   Так бывает, говорили старики. Это всего лишь заблудившееся дитя солнца - ищет мать. Огонек лепил из рыжей глины маленького зверька с пушистым хвостом, похожего на лисицу, и выносил под дневное солнце - пусть мать вспомнит, где ее дитя.
   Созрели орехи ашот, из которых добывают зеленую краску - красивую, но не очень стойкую. Рынки завалены были зеленым холстом, и посуда, плетеная и глиняная, гордилась нарядными узорами цвета молодой хвои.
   А Къятта покинул Асталу один... или нет, не один... но ушло с ним всего несколько человек. Больше он с собой и не звал. Он наверняка направился на север - большой отряд означал бы объявление войны. Но ведь... какая война, если юг едва ли не благодарен эсса за смерть... своего.
   Огонек знал, что оборотень жив. Тогда, в доме Тайау, соврал, а сейчас чувствовал точно. Но до полукровки никому не было дела... может быть, он пошел бы к единственному человеку кроме Шиталь, который, как надеялся, выслушал бы его. Но имел глупость - или наоборот? - спросить у нее совета. Что ты, сказала она. Ты хочешь пойти к его врагу...
   - Я знаю, что Кайе его ненавидел. Но тот... нет. Он не притворялся - я понимаю, когда мне врут.
   - С чего ему ненавидеть юношу? Ты еще вырастешь, Тевари, и поймешь - даже на юге ненависть не обязательна... чтобы уничтожать людей.
  
   Ночью заныл знак. Тевари сначала не понял, зато, осознав, чуть не свалился с кровати и кинулся со всех ног в комнату Шиталь. Плевать, кто она, плевать, кто может быть с ней.
   - Он возвращается! - закричал с порога, и едва не принялся стягивать с женщины легчайшее одеяло, видя, что Шиталь толком не может проснуться.
   К чести ее, поняла Шиталь сразу, как только вырвалась из-под власти сна.
   - Где он, малыш?
   - Он где-то вблизи Атуили. Нет, у Атуили он будет утром...
   Знак говорил Огоньку - Кайе очень устал.
   - Жди меня здесь. - Шиталь встала, не обращая внимания на то, что обнажена; Огоньку тоже было не до того, есть ли что на Шиталь.
   - Я с тобой!
   - Ни в коем случае. К тому же я побегу волчицей, это быстрее.
   Она поцеловала его в макушку, темную при свете ущербной луны:
   - Спасибо! - и выбежала из комнаты. Тевари высунулся в окно - через лужайку скользнула не человечья, а волчья тень.
   Огонек устроился на полу подле еще теплой кровати Шиталь и стал ждать.
  
  
   Утро выдалось довольно холодным. Розовую кайму на восточном горизонте не было видно за строем деревьев, и небо казалось монотонно-серым.
   Зверь медленно шел, пошатываясь. Он был измучен, и тусклые глаза почти ничего не видели. Шиталь чувствовала - у него не хватит сил даже перекинуться.
Женщина сделала несколько шагов вперед, остановилась.
- Здравствуй. Я знала, что ты будешь здесь.
Энихи стоял, слепо глядя мимо нее.
- Тевари чувствовал твое приближение и сказал мне. Твой мальчик сейчас живет у меня.
Черный зверь лег, не в силах больше держаться. Шиталь подошла еще ближе, сказала тихо:
- Ты ведь слышишь меня сейчас и понимаешь меня. Я всегда питала к тебе теплые чувства... даже тогда, когда мы схватились с тобой. А теперь...
Энихи поднял голову. Глаза прояснились немного, в них была человеческая тоска. Он не мог кинуться. Он устал. Лег на сброшенную деревом старую листву - зеленую, но сухую.
- Уже всё, - Шиталь покачала головой, присела на корточки не сводя взгляда с энихи. - Помнишь, я сказала тогда, что тебе многому надо учиться? Ты ведь не подумал серьезно о моих словах. Прости. Так будет лучше для всех.
Она поднялась.
- Тебе лучше остаться зверем. Это подлинная твоя сущность. Тебе незачем возвращаться в Асталу.
Энихи смотрел на нее. Потом тоже поднялся - с трудом. Ничего не происходило, ветерок гулял по листве. Ничего не происходило, только невидимый нож резал тонкие ниточки, отнимая другое обличье. Зверь стоял и смотрел на Шиталь.
Даже когда она повернулась и пошла прочь, все смотрел.
  
  
   Шиталь умылась ледяной водой из фонтана, окунула в него руки по плечи. Саднящий осадок не смыть...
   Переступая порог, встретилась взглядом с мальчишкой. Тот ждал, готовый и к радости, и к печали, лицо заострилось - что-то почувствовал, только понять ничего не мог. А Шиталь увидела эти глаза, эту готовность - и не смогла солгать. Мальчишка слушал на диво спокойно, только место живого тепла занял в нем холодок. И подобное отчуждение царапнуло женщину, как если бы ручная птица, день за днем бравшая крошки с ее ладони, даже головы не повернула на призыв.
   - Не сомневаюсь, что он скоро поправится, - закончила Шиталь, с виду уверенная в себе, а на деле зависимая от слов полукровки.
   - Верни его! - прозвучало. Не просьба, а требование.
   - Пойми. Ему так легче. Он все время горел изнутри - это трудно и больно.
   Тевари вспомнил грудной мелодичный смех, мягкие стремительные движения тела, которое наслаждалось каждым прожитым мигом. Стрекозу - там, у ручья - на руке. Губы сжались:
   - Верни.
   - Нет. Ты сам выбрал - не дал развязаться войне. Я тоже не хочу войны. А Кайе Тайау развяжет ее, хотя бы в отместку за пребывание у северян, - положила руки ему на плечи, - Я благодарна тебе, мальчик. Ты многое сделал для Асталы... И для Тейит. Хотя люди Тейит во многом безразличны мне.
   - Он бы не начал войну...
   - Я не могу рисковать.
   - Ты... теперь ты Сильнейшая.
   - Да, - Шиталь смотрела серьезно, почти как на равного. - Но тебя это не коснется. Ты будешь жить здесь...
   - Я ухожу к нему.
   Шиталь рассмеялась:
   - Не шути так. Если хочешь на север... до Чема или Уми я отправлю тебя. Ты прав, наверное - в Тейит твои друзья и родня...
   Бабушка... теплые легкие руки, одинаково ловко лечащие рану или пекущие медовые лепешки... Ила, стремительная, острая на язык. Кираи... Атали... И он сам - пусть слабый, но целитель. Огонек внезапно охрип:
   - Я пойду к нему.
   - Мальчик, ты не выживешь в лесу в одиночку!
   - Я жил с дикарями. Дважды сумел пройти большой путь. И я родился в лесу. - Новые нотки прозвучали в голосе. Взрослые.
   - Не испытывай свое везение чересчур часто. Если даже сумеешь выжить, где ты найдешь его?
   - Найду. Не тебе сомневаться.
   - Но он убьет тебя. Это хищник отныне, Тевари. Человек перестал быть.
   - Ты не можешь знать это наверняка. Он всегда гораздо лучше понимал своего зверя и управлял им, чем думали окружающие. По крайней мере, я уверен в этом...
   Шиталь обняла подростка, но тот остался неподвижен, словно статуя.
   - Тебе вовсе не нужно...
   - Хочешь держать меня на виду, у вас или у них? Вдруг свитки Тевееррики говорили все же обо мне? Тогда убей.
   - Тевари...
   - Я делал все, чтобы не допустить войны. Но я лишний на юге и севере. А он... будет мне рад.
  
  
  
  
  
   Март 2005
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"