Колонок : другие произведения.

Расскажет эхо ночное: 1-12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Расскажет эхо ночное
  
  
   - Орехи поспели, - сказала старая Киин, вытирая мокрые руки о юбку. - Пора собирать.
   Муж ее, Сахи, хранитель моста, кивнул, сидя на пороге дома. Смотрел на закат - розово-оранжевое сияние разливалось по небу, меж кленовых листьев просвечивало, а сами листья делало черными. Орехи - это прекрасно, значит, будут паста и масло. Значит, вскоре можно полакомиться жареной рыбой в ореховом соусе.
   - Подумай, кому на деревья лезть, - продолжила Киин, - Опять все, что наземь попадают, успеют черви попортить.
   - Мальчишек с того берега позову, - откликнулся муж, почесывая седой висок.
   - Они только все разворуют...
   - Пусть, - Сахи зевнул. - Нам много не надо.
  
   Хрустнула ветка. Старики обернулись - увидели мальчика, весен десяти, а то и постарше. Близко он подошел, со стороны леса - и тихо-тихо. А сейчас будто нарочно на сухой сучок наступил, чтобы заметили.
   Стоял, светлым силуэтом среди черных стволов, и за спиной закатное пламя плясало. В штанах был и рубахе из небеленого льна, из какого погребальную одежду шьют. Только покрой - как у живых, и сшито, видно, на скорую руку, неумело - тут топорщится, там поджимает.
   Муж и жена за амулеты схватились невольно - да страх прошел сам собой. Что, в самом деле... мальчик, похоже, пуще того боится. И стоит на земле твердо, траву приминая - не как призраки; а тори-ай к месту или вещи привязаны, сами не наведываются в гости. Мальчик, простой человек - может, заплутал в лесу.
   Волосы длинные на лицо падают, взгляд из-под них быстрый, диковатый.
   А сам все молчит. Подошла к нему Киин - молчит, и вот-вот стрекача задаст. За руку взяла - вздрогнул, а кожа, как лед.
  
   - Кто ты? - спросил старик. Мальчишка только мотнул головой, да воздух втянул.
   - Ты немой? - Киин вступила.
   И снова он головой помотал:
   - Я... говорю.
   - Как звать-то тебя? Ты откуда? - ласково спрашивали, только он не ответил. Шагнул к дому, к открытой двери - и остановился.
   Киин с мужем позвали его за собой - заходи, гостем будь! - да про собственные вопросы ненароком и позабыли, будто неважен ответ.
   К огню подвели, погреться - впился зрачками в языки пламени, потянулся, будто к душе собственной. И не отходил от очага, на голос не откликался.
   Киин ему поесть собрала - так пришлось за плечо потрясти, только тогда обернулся. Смотрит из-под тяжелых прядей, а лицо загаром не тронутое.
   Ладонью над миской похлебки провел, будто не знал, что с такой пищей делать. И отстранился.
   - Ты ешь, ешь, - ласково произнесла Киин.
   А он будто не слышал, все на огонь косился. Потом встал, обошел комнату немудреную - очаг, стол, скамья; в стене, что дальше от входа, ниша, одеялом завешенная. Глиняный пол, на окне деревянный ставень, потемневший от времени, рассохшийся. Бедное жилье, смотреть не на что. А какому быть у хранителя полузабытого мостика, гордо мостом именуемого? Давно все в обход ездят; дорога недалеко, да сюда гости редко сворачивают.
   Обошел мальчик комнату, вышел наружу.
   - Похлебка ж остынет, - заикнулась было Киин, но последовала за ним, не остановила. А чудо лесное замерло снаружи, глядя на дверной косяк, на прибитую к нему кедровую фигурку-шеа, защиту от злых сил. Протянул руку, пальцем повел над ней, не решился тронуть.
   Обернулся на женщину, удивленно, как ей почудилось.
   - Это зачем? - спросил.
   - Чтобы духи недобрые в дом не зашли и к дому не подступили, - объяснила она.
   - А как же... - начал мальчик, и замолчал. Поглядел на небо темнеющее - одна багрово-рыжая полоса осталась, гас костер западный.
   И, будто в холодную воду нырнул, на полувздохе, более не оборачиваясь, вновь зашел в хижину.
  
   Ночью старики проснулись от холода. Вроде друг к другу прижавшись лежали, вроде еще грела кровь, и на дворе была отнюдь не зима - а продрогли до самых костей. И жуть заструилась по полу дымкой туманной, почти различимая взором.
   - Что за дела, - прошептал Сахи, натянул одеяло на себя и жену, потом о госте вечернем вспомнил, тут, неподалеку ему ложе устроили... Только больше ничего не успел подумать.
   Пение за стенами послышалось - без слов, и будто без голоса, так, воздух звенел, ветви гудели, слаженно, то выше, то ниже, успокаивая, нагоняя сон.
   И страх прошел, и заснули оба.
  
   - Это нам подарок Заступницы, внуком будет, - сказала поутру Киин, глядя, как вчерашний гость пытается сладить с волосами с помощью подаренного ею шнурка. Тяжелая смоляная масса все время выскальзывала, и узлы вязать мальчик, похоже, не умел.
   Сахи кивнул согласно. Отвел мальчишку к реке, учил силки на рыбу ставить. И снова позабыл спросить, откуда тот взялся и как имя его.
  
  
   Глава 1
  
   (восемь лет спустя)
  
  
   Копыта прогрохотали по деревянному мосту, несколько всадников скрылись в роще. Рослый старик, рыхливший поле длиной всего в десяток шагов, сплюнул, глядя им вслед, и снова взялся за мотыгу.
   А те не обратили внимания на одинокого земледельца - молодые, яркие, привыкшие смотреть вверх или вперед, а не под ноги. Кони их, гнедые и вороные хэвен, коренастые, большеголовые, в столице не поразили бы статью или красотой, но были великолепны на глухих, скверных дорогах провинции Хинаи.
   За нарядно одетыми хозяевами следовали слуги в куртках из плотного сукна, на лошадках попроще. Везли зачехленные луки, бережно, словно драгоценный фарфор.
   Ветви с юной листвой покачивались, едва не задевая всадников - еще не начался настоящий лес, а здесь молодые деревья пытались отвоевать у землепашцев не занятые доселе поляны. За рощицей и клином глухого бора находилось небольшое круглое озеро; в камышах, что обильно росли по берегам, гнездились серые цапли. Их оперенье весной было особенно красиво - длинные перья, украшавшие голову, отливали серебром, а крылья будто изморозь покрывала.
   Здесь, на севере широкой долины между горами Юсен и Эннэ и на холмах росли дремучие леса, открытое место отыскать удалось бы с трудом. С давних пор тут ставили сторожевые и военные крепости, тогда это был край воинов, а не пахарей. И сейчас крестьяне бились, отвоевывая у леса клочки земли, а деревья наступали - сначала настырной и гибкой порослью, коли зазеваешься - быстро поднимутся мощные стволы.
   По обеим сторонам лесной дороги вздымались вековые буки, меж крепко стоящими гигантами лежали стволы, поваленные бурей или подточенные старостью. Глубокий и широкий овраг зиял справа, будто зевнула земля. По дну его бежал тоненький прозрачный ручеек, бесшумно, словно не вода текла, а охотилась искрящаяся змейка.
   - Кто-нибудь из вас может перескочить этот овраг? - задорно крикнул Кайто, младший из всадников. Затрещала сорока, недовольно, будто всадники помешали ей спать. Ей ответила другая птица, тревожно: перекличка пернатых продолжалась пару мгновений и смолкла.
   - Нет сумасшедших, - буркнул Макори, широкоплечий, неуловимо похожий на бурого волка. Мало того, что подобный прыжок был по силам не каждому скакуну, на другой стороне ровного места, почитай, не было - сплошь корни и поваленные стволы.
   - Эх, смельчаки! - Кайто, откровенно рисуясь, поднял гнедого на дыбы, и перелетел через широкую трещину в земле. - Ну, что теперь? - обернулся через плечо.
   - Теперь придется прыгать обратно. Потому что мы туда не поскачем, а ты не останешься жить в лесу, - откликнулся третий из всадников, в бледно-серой, шитой серебром алле - охотничьей куртке. Застежка на ней поблескивала - дракон, свернувший кольцами хвост.
   - Ты лошадей не любишь, - досадливо откликнулся Кайто, вернувшись к приятелям и растеряв ореол победителя. - И не сумел бы...
   - Лошади человеку нужны для передвижения, как носилки, только возни больше, - отпарировал тот. - Так за что их любить? Терпеть можно, пока есть польза...
   - Энори предпочел бы летать на драконах, - вставил слово молчавший доселе всадник, смуглый и стриженый коротко после болезни. Бросил взгляд на застежку, что украшала куртку товарища.
   - Драконы слишком велики. Мне подошел бы орел или лебедь, - чуть склонив голову набок заметил тот, кого назвали Энори. Он смотрел слегка искоса, безмятежно и с тем оценивающе - так сытая кошка глядит на мышь. - Пожалуй, мне бы хотелось попробовать. Говорят, загаданное в новолуние сбывается, так? Вот тогда и устроим состязания, Кайто...
   Юноши рассмеялись.
   Они напоминали молодых хищников - еще безобидных, только пробующих клыки. Слуги держались в стороне от хозяев, переговариваясь вполголоса. Между ними не было дружбы, разве что принадлежавшие к челяди Кайто и четвертого, Рииши, могли считаться приятелями.
   На головных повязках всех четверых слуг красовались вышитые знаки семей, которым те дали слово верности. Вышивка - по центру, а по бокам маленькие знаки защиты и принятия опасности на себя. Если что, беда обойдет господина и настигнет слугу.
   Не слишком схожие между собой нравом, юноши были примерно равны положением - в провинции Хинаи не много нашлось бы молодых людей высокого ранга. Энори сказал однажды, что подобное приятельство похоже на похлебку крестьян, куда высыпают все без разбора, лишь бы съедобно.
   Снова сорочья трескотня разорвала воздух.
   - Вот болтушка, - с досадой сказал Кайто. - Перепугает весь лес...
   Энори придержал коня и, глядя на вершину огромной ели, крикнул что-то непонятное, не то на человечьем, не то на птичьем языке. Сорока сбилась на середине фразы, сорвалась с ветки и растаяла в лесу с другой стороны дороги. Вдали послышалась перекличка птиц, но скоро вновь стало тихо.
   - Что еще за... - начал Макори, но не стал продолжать. Если кому-то вздумалось подражать пересмешникам, его это не касается.
   - Сороки - глупые птицы. Их легко удивить.
   - Лучше позови цапель на озере, - задорно произнес Кайто.
   - Цапель достаточно... - в глазах цвета хвои промелькнула насмешка. Убивать этих птиц, да еще весной, в свадебном наряде - привилегия высших. Невесомые перья - ценный подарок женщинам. Не хочешь дарить - можешь продать купцам, те отвезут сокровище в южные провинции. Только вот не слишком достойное дело такая торговля.
   А дом Макори ею не брезговал, хоть и заведовал земельной стражей...
  
   Тропка, ведущая к озеру, была хорошо утоптанной, и лошади бежали резвой рысью. У самой кромки воды остановились. В воздухе, холодном и влажном, стоял аромат лотосов, которые недавно начали раскрываться. Их венчики, неподвижные на озерной глади, казались искусно вырезанными их полупрозрачной розовой бумаги.
   Тихо было; изредка расходились круги по воде, когда шустрый малек поднимался к поверхности, глянуть на небо, да водомерки старались обогнать друг друга. Одна, у ближайших камышей, носилась как сумасшедшая.
   - Кайто, смотри - похож на тебя! - обронил Энори. Тот отмахнулся, слегка недовольно: еще прицепится прозвище... не избавишься от насмешек.
   - Был бы интерес, всяких тварей разглядывать!
   А остальные двое переглянулись: и правда похож... Шорох прервал их мысли - в воздух поднялась большая птица.
  
   Энори лениво отмахнулся от сопровождающего, который протянул лук. Прислонился к серебристому стволу ивы, чуть прищурясь, смотрел, как расходятся круги по воде - рыба плеснула хвостом. Товарищи посмеивались, переговариваясь между собой, и, казалось, позабыли про юношу. Привыкли уже, что Энори порой застывает чуть не посреди разговора, и то ли прислушивается к чему, то ли погружается в свои мысли. Кайто шутил - растворяется в окружающем, словно капля вина в воде.
   Потом на воду упала мертвая цапля, подстреленная Макори. Слуга полез ее доставать. Испуганные им, еще две цапли взлетели - одну из них настигла стрела другого охотника.
   Больше птиц не удавалось поднять. Юноши поднялись в седла и поехали вдоль берега; вблизи ничем не примечательных камышей Энори протянул руку за луком:
   - Дай.
   Слуга его повиновался. Кайто и Макори переглянулись, пожали плечами. Не было и следа присутствия птиц.
   - Ты... - начал Кайто. В следующий миг чуть не из-под носа у него взлетела огромная цапля, тяжело взмахивая крыльями. Энори выстрелил - и охотники не могли оторвать глаз, глядя, как она падает, с пробитой шеей, тщетно пытаясь удержаться в воздухе.
   Слуга его направился за добычей, неловко ступил и чуть не нахлебался воды.
   - Осторожней, - Энори следил за ним, как лежащая на пригреве кошка следит за человеком - небрежно и с тем пристально. - Держись правее, иначе попадешь в яму.
   Товарищи переглянулись, Кайто чуть пожал плечами. Им не понять было ни подобной заботы, ни подобного чутья - как сидящий на коне может знать, что скрывается под водой?
   Но такие мелочи не занимали молодых людей, пока не касались напрямую их жизни.
   Пока юноши находились на озере, небо потемнело заметно, все чаще порывами налетал пыльный и одновременно влажный ветер.
   - Хватит, пора возвращаться, - Макори первым развернул коня. Энори смотрел на верхушки деревьев, не обращая внимания на спутников. Те подумали уже, что останется здесь - не раз покидал веселую компанию, порой никого не предупредив. Но Энори тронул повод, и лошадь его побежала впереди всех.
   Кайто смотрел на скакуна Энори, скрывая зависть - хоть у самого в конюшне стояли два чистокровных гиэли, они не могли так мастерски носиться по горам, как полукровка-вороной приятеля.
   А ему самому - все равно, не любит он лошадей. И лошади его не больно-то жалуют. Тогда как у Кайто и самые норовистые с руки хлеб едят...
  
  
   Для обратного пути выбрали ту же дорогу, и снова проскакали через мостик, подле которого старый крестьянин завершал работу на маленьком поле.
   Всадники окружили старика, лошади затанцевали вокруг, копытами утрамбовывая только что взрыхленную землю. Седоки смеялись, разглядывая земледельца - его сумрачное чело, внезапно сгорбившуюся спину и опущенные плечи.
   - Ты каждый раз посылаешь нам вслед проклятия. Не утомился еще? - весело произнес Энори.
   Спутники рассмеялись пуще прежнего, а земледелец сжал губы. От него не услышат просьбы о прощении... вообще ничего не услышат.
   - Держи - это за испорченную работу! - юноша бросил на землю мертвую серую цаплю; на ее горле еще не высохла кровь.
   Остальные хохотали вовсю, а у этого только шальные искры плясали в глазах:
   - И вот еще... чтобы поумерить твой гнев. Гроза идет, сильная гроза. Смотри, позаботься о семье - молния ударит в твой домик.
   Охотники умчались со смехом, и вновь грохотали по мостику копыта коней.
   Старик помедлил, нагнулся и поднял убитую птицу. Гордость взывала - закопай ее где-нибудь под кустом; но жене и малолетнему внуку давно не доводилось пробовать мяса... а уж роскошные перья - только бы удалось продать, не получив обвинения в браконьерстве! Этому что - поддался мгновенной блажи, может, и вовсе не вспомнит о подарке назавтра.
   Что до грозы, то старик колебался, внять ли предостережению? Или - жестокая шутка?
   Но, говорят, он умеет предвидеть будущее... В конце концов, старик ничего не теряет, если на время грозы покинет жилище. Может, и впрямь... до сих пор гнев птицы Ши-Хээ обходил его стороной. Но с тех пор, как срубили два засохших дерева, ничто не защищает дом...
  
  
   Четверо молодых охотников про крестьянина не вспоминали. Ехали медленно, беседуя о разном - интересы их почти не сходились, это лишало разговор глубины, делая весьма пестрым и необременительным. Макори хвалил шаварское вино из терпких с кислинкой плодов айвы и столичные игры с хассами, сожалея о редкости таковых в Хинаи. Кайто упомянул о драгоценных камнях - недавно корунды потрясающей чистоты стали находить на границе с соседней провинцией. Рииши не разделял их беспечности:
   - Дикие кошки, камни... Будто слепые вы и глухие! Люди уже и в самом Осорэи болтают, что границу не запереть, что скоро нельзя будет спать по ночам спокойно - всякий сброд заполонит улицы. Боятся и распускают слухи, от чего еще хуже. Будто мы не делаем все, чтобы охранять их покой! - он склонился к своей лошади, потрепал ее по шее, будто животное ощущал более близким существом, нежели спутников.
   Макори лишь хмыкнул - дом Нэйта, к которому принадлежал он сам, много десятилетий надзирал за порядком вблизи Осорэи с помощью многочисленных солдат из земельной стражи, и относился свысока к городскому гарнизону, одним командиров которого был Рииши.
   - Лучше бы ты и стражники твои к генералу присоединились, шайки в горах гонять, чем бродить по ночным улицам в безопасности! - заявил он.
   - Я бы с радостью, но буду делать то, что поручили, - ответил молодой человек.
   - Стоит рваться в Столицу, а не в глухие горы. Ты, Рииши, словно за стенами прячешься от удовольствий, - заявил младший из четверки. - А хочешь, женись на моей сестре - сразу повеселеешь! - Кайто вскинул подбородок, дабы казаться выше, солидней. - Майэрин шестнадцать, ей самое время!
   Рииши смерил его чуть недоумевающим взором - сватать сестру за друга в общем дело обычное, хоть сначала подобает получить согласие родителей. Но уж больно тон легкомысленный, словно не родную сестру замуж, а жеребенка предлагает купить!
   Девушка, похожая на ландыш в тени, заслуживает лучшего упоминания.
   - Благодарю, это невозможно, - сдержанно отвечал он.
  
  
   Энори слушал больше, чем говорил - и то вполуха, и смотрел по сторонам. Казалось, его вообще ничего не заботит - ни развлечения, ни искры возможной войны. Справа от всадников раскинулась полянка, заросшая фиолетовыми первоцветами. Вот цветы Энори заинтересовали, он даже сорвал себе один стебель, мохнатый от крохотных соцветий.
   - Ведьмина трава, - фыркнул Кайто.
   - Новолуние, не забудь, - откликнулся Энори, насмешливо глянув искоса. - Самое время...
   - Эге, - Кайто придержал коня. Навстречу им, по одной из дорог двигалась процессия - мужчина и женщина во главе, в одеждах из небеленого холста. За ними плыли небольшие носилки.
   - Еще не хватало, - раздраженно сказал Макори. Встретить похоронное шествие считалось плохой приметой. - Какой демон понес их сюда?!
   - Ты погляди, носилки совсем маленькие. Может, ребенок? - негромко сказал Рииши, и худое лицо его стало мрачным.
   А Энори не сказал ничего, направил коня к процессии. Люди остановились, склонились, не опуская носилок.
   Макори издал нечленораздельный звук, увидев, что лежит на них не тело, а короб, прикрытый погребальной тканью.
   - Это что такое? - резко спросил Кайто.
   - Мой муж, господин, - надорванным голосом произнесла женщина. Была она еще молода и миловидна, только лицо опухло от слез. - Он жег уголь в холмах... пропал неделю назад...
   - Угольщики нашли в овраге только голову, - угрюмо сказал старик, в чертах темного лица угадывалось сходство с вдовой - видно, та была его дочерью.
   - Разбойники? - спросил Рииши.
   - Если бы. Шея зубами перервана. Тори-ай постарались... - он понизил голос, опасливо оглянулся.
   - Байки! - Кайто вскинулся, раздраженно взмахнул рукой.
   - На стоянку их двое ушло, господин. Второго не нашли - только клок одежды, запятнанный кровью.
   - Ваши хваленые тори-ай всегда оставляют головы, разве не так? Что ж на сей раз оплошали? - усмехнувшись, спросил Макори. Бросил взгляд на Энори - тот молчал и смотрел на короб, задумчиво и пристально, будто пытаясь разглядеть содержимое сквозь его стенки.
   - В холмах Белотравья люди пропадают часто, - сказал молчавший доселе мужчина; он стоял рядом со стариком.
   - Глупости! - Кайто развернул коня.
   - Куда вы несете голову? - голос Энори раздался неожиданно.
   - В храм Иями, господин. Страшно иначе, вдруг останки притянут ту нежить...
   - Свое она уже взяла. Но дело ваше... Вот, - Энори отстегнул от ворота аллы застежку-дракона, протянул жене погибшего.
   - Спасибо, господин, - у нее не было сил благодарить. Она смотрела перед собой, но из-за слез ничего не видела. Сжала в кулаке драгоценную безделушку, не замечая, что острые углы впились в кожу.
   - Возьмите еще, - Рииши отдал родичам второго погибшего золотую заколку с волос, не заботясь о том, что одна прядь упала на плечо. Просто заправил ее за ухо.
   Макори и Кайто переглянулись, Кайто пожал плечами.
   - Что за прихоть - расшвыриваться драгоценностями? Перед всяким сбродом еще...
   - Если считаешь помощь излишней, вспомни старинную присказку - отдавая малое, сохранишь остальное.
  
   Процессия скрылась, оставив после себя тягостное ощущение. Даже Кайто присмирел, чуть втянул голову в плечи и с опаской поглядывал по сторонам. Лицо Энори было задумчивым, миндалевидные глаза опущены, взгляд скрывали ресницы.
   - Я в детстве слышал от бабки похожую историю, - обронил Рииши. - Тоже находили головы, ничего больше. Бабка тогда совсем девчонкой была, дом их летний стоял за городом... - Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не доносилось. Потом шквальный ветер пронесся, поднимая в воздух пыль, пригибая траву, и снова все стихло. Небо на западе совсем потемнело, порой его прорезали далекие молнии.
   - Кое-кто потерю головы не заметил бы вовсе, - негромко сказал Энори, искоса глянул на спутников. Беспечность, отличавшая юношу до встречи с процессией, к нему не вернулась, и шутка прозвучала недобро.
   - К нам новая труппа приехала, придешь сегодня в театр? - спросил Кайто.
   - Нет.
   - Там будет играть актриса из Эйто, говорят - куколка.
   - Кукол продает мастер на улице Георгинов. Думаю, разница невелика.
   - Разве что дар речи, а он не больно-то нужен женщине, - с усмешкой согласился Макори.
   Рииши глянул на спутников слегка удивленно: обычно Энори с куда большей благосклонностью отзывался об актерах и актрисах, до чрезмерного - не он ли возился с женским театром, киири, так, что сплетники городские шепотом прочили ему карьеру за кулисами, ежели нынешнее положение он потеряет? Хотя после такой встречи...
   Четверка рассталась на одной из городских улиц - когда строился город, зодчие не вымеряли кварталы так, как в Столице, потому и заблудиться тут было куда легче, и самые родовитые семьи жили вразброс, а не друг напротив друга.
  
  
   Дом генерала Тагари Таэны в Осорэи, столице провинции Хинаи, выглядел мощным деревом среди подлеска. Красотой он не отличался - приземистый, в виде угловатой подковы. Широкие ступени из потемневшего от времени дуба вели ко главному входу. Они остались еще с тех времен, когда основное здание тоже было из дерева - но пожар уничтожил его почти подчистую. В пламени погиб один из предков Таэны. Под ступенями нашли сверток - браслет с алмазом чистейшей воды. На эти деньги дом был отстроен заново, а крыльцо сохранили из благодарности.
   В переулке, ведущем к воротам, раздавались далекие звуки флейты - у кого-то был праздник, а может, просто играли из любви к музыке. Энори захотелось, чтобы флейтист замолчал - слишком тяжело было слушать мелодию перед грозой, даже краем уха, проезжая по улице. Словно исполняя пожелание, музыкант прервал игру.
   Энори усмехнулся невесело; к дому подъехали в тишине - даже цокот копыт терялся в плотном тяжелом воздухе. Спешился, бросив поводья сопровождавшему слуге. Глянул на окна - большинство их горели, хотя еще не стемнело толком - не вечер, сумерки. Все бы хорошо, если бы не гроза, никак не желающая придти, и нежить в холмах.
  
   По дому разлилось безмолвие, слуги, недавно весело сновавшие тут и там, старались не разговаривать без нужды даже в собственных комнатах. Хозяина ждали. Генерал должен появиться вот-вот - недавно вернувшись с границы, отправился навестить брата. О нраве генерала Таэны едва не легенды ходили - прямодушный, как воины древности, грубоватый и вспыльчивый пуще сухой соломы, он куда больше годился для войны, чем для мирного времени. Зато границы охранял исправно, не жалея ни себя, ни своих людей. То тут, то там северные соседи пытались поживиться на землях Солнечной Птицы, но генерал не давал им спуску.
   А город, Осорэи - сердце Хинаи... что ж, город и саму провинцию держал младший брат генерала, Кэраи Таэна, хоть и считался только правой рукой. В прежние времена то, что сейчас было редкостью, водилось повсеместно: тогда над округами и больше безраздельно властвовали целые семьи...
   Лет десять назад глава Золотого дома перестал оказывать милость одной из влиятельнейших семей страны. Это вызвало серьезный раздор между придворными. Тагари, бывшего тогда при дворе, дрязги не волновали - он мечтал уехать на родину и заниматься делом, для которого был предназначен самой природой. В словах он не стеснялся и врагов тогда нажил немало.
   Младший, Кэраи, слыл человеком умным и осторожным, поэтому, когда он тоже высказался в поддержку опальной семьи, недоумение шорохом прошло по столице. Но Кэраи и впрямь выиграл - Солнечному понравилась его смелость, то, что было сочтено прямотой и преданностью, а на деле являлось расчетом - и младший Таэна получил неплохую должность при дворе. Несколько весен спустя он все же обратился с просьбой об отставке, рассудив, что лучше вдвоем с братом держать северное крыло и быть там полновластными хозяевами, чем постоянно лицемерить, стараться избежать козней врагов и предательства друзей...
  
  
   Туча наконец надумала разродиться дождем - после нескольких раскатов грома ливень хлынул на город и окрестности, прибивая к земле не только траву, но и молодую поросль кустарника и деревьев. Гроза бушевала недолго, словно всю силу потратила на предупреждение.
   В одном из городских домов ее даже не заметили.
   Из розоватого известняка, с забором, скрытым за переплетением плюща и дикого винограда, дом этот отличался ото всех других в Осорэи - и отнюдь не размерами, а красотой. Хозяин его, много времени проведя в Столице, многое перенял - притом не стремился пустить пыль в глаза богачам из провинции. Генерал Тагари Таэна, правда, считал, что отделки резьбой по камню, мозаики из перламутра и кости могло бы и поменьше быть, но держал мнение при себе: чужое жилье не обсуждают, даже если это дом родного брата.
   Братья не слишком походили друг на друга - младший и холодней был, и легче, и ростом пониже. Разве что очертания скул, подбородка один к одному - резче, нежели у многих в Хинаи.
  
   Кэраи поставил на низенький столик пустую чашку, расправил в руках свиток с нанесенной на него картой Земель Солнечной птицы; тень скользнула по лицу. Когда-то в юности видел морское чудо - медузу. Вот и сейчас, как наяву; только вместо медузы - страна. В центре ровно, с юга, впрочем, тоже неплохо - а остальные края - колеблются, будто бахрома студенистая.
   Старожилам, держащим земли, жаль отдавать власть, и как ее отдашь, и с чего - пришлому? Только потому, что так сверху повелели?
   Противятся, пусть не в открытую.
   А удержать не способны.
   Вот и приходится - где лестью, где страхом, где силой... Слышать доводилось, что нынешнее солнце земель Тайё-Хээт уступает былому. С оглядкой говорили в Столице - мол, его отец мигом бы всех в один кулак...
   Глупее трудно придумать. На все Земли Солнечной птицы не хватит войск. Нужно миром.
   А провинцию Хинаи младший Таэна и сам уже рад бы отдать - пусть Солнечный выберет, кому тут маяться. Только дураков нет...
   Горы, непроходимые леса, холмы да болота. И холод зимой, два месяца снег. Земли, чтобы урожай обильный давала, почитай, нет - а с севера то мелкие банды, то хуже - небольшие отряды, под банды замаскированные.
   Так осыпь в горах о себе предупреждает - сначала камешки, потом целый пласт рухнет.
   - Рухэй всегда искали способ побольнее ужалить нас. А сейчас чуют, подлецы - у нас мало сил, - произнес генерал. Он стоял возле открытого окна, смотрел, как редкие капли, остатки грозы, бьют по листьям жасмина.
   - Ужалить? Скорее уж отхватить кусок. И не вижу, что может им помешать. И, если на то пошло, желающих помешать особо не вижу тоже.
   - Не уподобляйся столичным щеголям, которые и в седле не умеют держаться, а мнят о себе! Нам выпала большая честь - удерживать этот рубеж.
   - Смотри шире на вещи. Никакая это не честь - затыкать своим телом дыру, которая все равно расползется, - в сердцах сказал Кэраи.
   Тагари глянул на него, как на умалишенного.
   - Здесь наша родная земля. И больше я ничего не хочу слушать.
   - Эту землю Столица скоро отдаст со всеми нами впридачу, если не позаботимся о себе...
   - То их дела. Не мои.
   - С твоей наивностью родиться бы весен двести назад, - пробормотал Кэраи. Хоть и весьма тесными были отношения между братьями, хоть и считал себя умней в делах житейских - все же не годится осуждать старшего.
   - Ты думаешь, я не вижу? - заговорил генерал. - Горы Эннэ Столице не нужны. Там думают об играх и мишуре, да стараются влезть на ступень повыше. Солнечный не хочет слушать толковых людей, а льстецы не понимают, какая это надежная преграда - скалы, покрытые лесом. Для них наши горы - всего лишь кусок земли, которым, так и быть, можно откупиться от соседей. Так ведь заполучив Эннэ, соседи укрепятся за мощной стеной - и двинут на нас.
   - Все же Рухэй мала, - в голосе Кэраи прозвучало сомнение. - Если они и придут - надолго ли?
   - Надолго! У меня есть бывшие земледельцы в отряде, они бы сказали: попробуй избавиться от сорняков! Придут. Не за год. Не за десять. Но они будут здесь, если мы не удержим границ... Я снова писал в Столицу - мне нужны воины.
   - И снова тебе откажут. И еще увеличат налог... Совместно добьетесь того, что крестьяне разбегутся, и никакая земельная стража их не переловит.
   - По-твоему, лучше сидеть тихо? - в низком голосе послышался отдаленный рокот, будто на море предвестник шторма.
   - Иногда лучше.
   - Ты это умеешь. Я - нет, и не намерен...
   - О, Небо, - пробормотал Кэраи. - Ты полководец, а не придворный. Но, боюсь, в настоящие дни подобные тебе не в чести... А что говорит этот твой?
   - Он указывает время и тропы. О большем я не намерен советоваться!
   - Хорошо уже, что ты так думаешь, - обронил младший брат, скорее смирившись, чем пытаясь уколоть.
   Им выпала нелегкая задача.
   В прежние времена мелкие кланы хозяйничали здесь, каждый держал немного земли, но защитой ей был надежной - непролазная чаща и горы помогали тому.
   Потом, когда Солнечная Птица простерла крыла над срединными землями, и тень ее упала на горы Юсен и Эннэ, хозяева земель пришли поклониться Птице.
   Большинство явилось добровольно, почуяв, что иначе их просто сметут, или задушат в кольце осады.
   А так перепадет милости и богатства.
   Золотому дому недосуг было возиться с северными кланами, сажать там своего человека, и Столица оказывала помощь издалека - тем, кого сочла верными.
   Так понемногу власть сосредоточилась в руках дома Таэны.
   Где-то войной, где-то переговорами, дом этот подчинил себе все земли меж горами Юсен и Эннэ, земли, которые уже тогда звались провинцией Хинаи.
   Предки Тагари Таэны верно служили Солнечному престолу; не было случая, чтобы вызвали они серьезный гнев Золотого дома.
   Из Хинаи везли в Столицу шкуры и меха, древесину, деревянные изделия мастеров, уголь, а также редкую дичь. Но всем остальным край не был богат.
   Нынешний правитель страны, как и его отец, мало интересовался далеким севером.
   Провинция Хинаи повисла, по выражению Кэраи Таэны, словно камешек в паутине - рано или поздно сорвется.
   Ближайшие соседи - ри-иу, они же рухэй, чья страна также называлась Таннай, напоминали то мух, то шершней. И неизвестно, что хуже - мухи кусают небольно, зато от них спасу нет.
   А крестьяне рассказывают байки о нечисти - им все равно, что набеги северных шаек, что горные призраки и оборотни, пьющие души и кровь. Ну нет... лучше уж призраки, от них помогают молитвы и обереги, если не врут рассказы. А против рухэй с боевым топориком вряд ли поможет молитва...
  
   Пока спорили - сумерки плавно перетекли в ночь; хозяин дома сам зажег комнатный фонарь, не желая звать слуг. Качнул случайно - и колыхнулось пламя. Свет его упал на маленькую золотую гвоздику-заколку, с крохотными рубинами, женскую.
   Кэраи на миг удивился - слишком силен был контраст с разговором.
   Ах, да... Хотел подарить одной... позабыл. Так и осталась лежать гвоздика на столике у окна.
   Брат заметил ее.
   - Сколько можно порхать с цветка на цветок? Пора обзаводиться наследником! - обронил, с отвращением глянув на безделушку. - Был бы отец жив, он бы сказал...
   Кэраи сделал вид, что не слышал, в полной уверенности, что старший не будет продолжать эту тему. Слишком она была ему неприятна.
   Обоим неприятна, по чести сказать, хотя Тагари досталось куда сильнее. Жена, покинувшая мужа - позор на обоих, но еще полбеды. А мать, бросившая младенца?!
   Что отец, тогда живой еще, что Кэраи ту женщину из Нижнего дома бы притащили... но Тагари сказал - пусть идет, куда хочет. Такая вот доброта. Зато враги трепещут при одном упоминании его имени.
  
  
  
   В углу горела большая лампа - прямоугольный каркас из темного дерева, грани - полупрозрачная бумага, на которой искусный художник изобразил цветущие абрикосовые ветви. Комнату заливал теплый золотистый свет.
   Лампу привезли на днях - на севере такие вещи были диковинкой. Энори увидел над дверью продавца птиц подобный фонарь, и потребовал себе точную копию, только побольше.
   Свет лампы, против ожиданий, вызывал в нем смятение и тревогу - похожий на огонь, огнем не являлся. В лунных лучах было уютней. Но сейчас новолуние... время нечисти и призраков.
   Он погасил лампу.
   Не беспокоя слуг, переоделся в домашнее - тонкий двухслойный шелк, матово-белый, верхняя рубашка с более короткими, широкими рукавами; безрукавка сейчас не нужна. Открыл решетчатое окно - козодой пел в саду, теплый, влажный после грозы воздух ворвался в комнату. Черное небо, полоски месяца, и без того едва различимой, сейчас вовсе не видно - скрывают тучи.
   Трудно дышать...
   Девушка принесла питье с мятно-вишневым вкусом и растворилась в дверном проеме. Приучена не показываться, когда не зовут, но... Впрочем, и хорошо, что ушла. Пусть сидит в компании слуг, ждет хозяина дома и боится новой луны.
  
   Когда ночь вступит в полную силу, когда немного подсохнет трава, придет срок кое-что сделать. Но пока время есть, и нечем заняться. Можно навестить Тэни...
   Дом генерала Таэны был весьма обширным, и покои Энори располагались далеко от тех, куда юноша направлялся. В пустых коридорах горели светильники, раскачивались тени на стенах. Никого... будто вымерли слуги. Не только ожидание господина - при новой луне лучше не говорить лишнего, и без нужды не покидать кров.
  
   Маленькая фигурка съежилась в кровати. Когда Энори отодвинул пеструю занавесь, с радостным возгласом потянулась к нему.
   - Ты пришел!
   - Не спишь... Гроза напугала?
   - Нет! Я же не трус! - прозвенело слишком горячо, чтобы быть правдой. - Я ждал тебя... Помнишь? Ты обещал рассказать...
   В комнате едва тлела масляная лампа, освещая болезненное личико ребенка лет семи - некрасивое, с острым подбородком и широким лбом. Мальчик был сложен неплохо, но хрупкость и худоба выдавали его нездоровье еще верней, чем лицо.
   Юноша дунул на лампу, гася свет.
   - В темноте не боишься?
   - Я с тобой ничего не боюсь, - сказал мальчик, прижимаясь к старшему и зарываясь лицом в белый шелк. - Ты обещал рассказать, каким я стану, когда вырасту...
   - О! Это я вижу ясно. Сначала ты выздоровеешь, и станешь очень красивым. Высоким, как твой отец, быстрым и сильным... У тебя будет серебряный конь, который скачет по облакам, и сабля-лэ из лунного света, такая острая, что сможет рассекать камни.
   - И что я буду делать?
   - Все, что захочешь. Тебе все будет разрешено. Любые игры, любые лакомства. Гулять в лесу, где высокие-высокие деревья шумят, разговаривают на своем языке, и сидеть у костра - знаешь, как хорошо пламя, когда смотришь на него, ловишь его тепло, играешь с огненными язычками? А однажды ты отправишься в далекую страну Облаков, где реки молочно-белые и вода их целебна, будешь править страной долго-долго, найдешь верных друзей... И когда вернешься сюда, в гости, тебя узнают не сразу - ты будешь таким красивым, на крылатом коне, в одеждах из радуги. А когда поймут - удивятся и будут гордиться, что знали тебя ребенком...
   - А ты узнаешь меня?
   - Самым первым. Но никому не скажу - пусть догадаются сами.
   - Я хочу, чтоб так было... Но больше хочу быть таким, как ты...
   - О нет, - юноша рассмеялся. - Лучше будь собой.
   - Ты не... оставишь меня, если я буду сильно болеть?
   - Никогда. Даже если однажды придется покинуть этот дом, я буду приходить к тебе.
   - Ты собираешься уйти? - ребенок заволновался. - Не надо, ну, пожалуйста!
   - Тшш... Все хорошо. Я с тобой.
   Поцеловал его в лоб.
   - Мне холодно...
   - Это молодая луна.
   - Помнишь, ты говорил, что она может спускаться с неба и расцветать в пруду... А к нам она как-нибудь спустится?
   - Как-нибудь обязательно. Тогда я отнесу тебя в сад, посмотреть. Ты увидишь огромный белый цветок, над которым вьются бабочки, сияющие, словно звезды...
   - А может, он уже там? - с надеждой спросил мальчик.
   - Нет пока. Не бойся, мы его не пропустим. Спи...
  
  
   Больше всего генерал походил на помесь медведя и росомахи - коренастый, неуклюжий с виду, но удивительно быстрый в бою. Ему едва исполнилось тридцать шесть, но выглядел он лет на десять старше. Темная кожа, правильные, но грубые черты - будто мастер собирался вырезать маску для устрашения врагов, но передумал и придал ей облик более человеческий.
   - Почему тебя вечно приходится искать? - недовольно сказал генерал.
   Энори на миг отвернулся к окну, скрывая усмешку:
   - Не очень долго...
   - Где ты был на сей раз?
   - У вашего сына.
   Генерал постарался скрыть смущение.
   - Тайрену, он ведь здоров?
   - О да. Хотя я могу ошибиться.
   - Не можешь, это благодаря тебе он жив! - лицо закаменело, и сжались челюсти. - И хватит выставлять меня бессердечной сволочью!
   Не только слуги, но и горожане высокого ранга съеживались невольно, когда гневался генерал. Однако Энори смотрел на верхушки деревьев, и слушал вполуха.
   - Я здесь, - обронил он. - Какова будет ваша воля?
   - Я хочу отстроить заново заставу Анка, - сказал генерал. - Посол из Столицы передал, что границы велено укрепить, будто сам я не знаю. Но эта застава издавна считалась местом нечистым - там люди умирали от мора. Я хочу знать, стоит ли восстанавливать старые стены - или стать восточней? Отстроенная на прежнем месте, застава захлопнет ворота в ущелье! А рядом - только притворит дверь.
   - Мне бы стоило побывать там, - сказал Энори, поглядывая на Таэну исподволь. - Тогда скажу...
   - Хорошо! Поедешь завтра!
   - Завтра я не могу.
   - Отчего?
   - В театре покажут мою пьесу...
   - Какого демона?! - Таэна выругался весьма непристойно. - Отправишься, когда я прикажу!
   - Я всегда к вашим услугам. - Голос юноши был полон покорности, - Только можно ли приказать душе? Если я буду думать, не перевраны ли актрисами слова, не фальшивят ли музыканты, что я смогу услышать на месте?
   - Ты...
   - Я могу выехать ночью, сразу после спектакля, - Энори говорил так же послушно, почтительно склонив голову, но глаза его смеялись.
   - Нижнее воинство тебя побери! Будь по-твоему! Убирайся! ...Что-то еще?
   - Сегодня мы встретили похоронную процессию... Крестьяне уверены, что в окрестностях Осорэи появилась нежить. Это вас не волнует?
   - В деревнях любят дрожать от страха!
   - Вам известно про тори-ай? - юноша устроился на подоконнике, не обращая внимания на недовольный взгляд генерала. - Ими становятся самоубийцы, желающие обрести власть и вечную жизнь...
   - Не пересказывай мне старушечьи байки!
   - Может быть, ваш гонец однажды не доберется до крепости? Тогда скажете - вражеская стрела? А если его голову найдут после в овраге, а тела не отыщут вовсе?
   - От меня-то ты чего хочешь?! - не выдержал генерал.
   - Ничего... Уважения к "сказкам", быть может? Но ведь вы верите в них, господин Тагари Таэна.
   - Уходи, наконец.
   - На страхе держится многое, вам ли не знать... но никакая сила не сдержит народ, который боится неведомого.
   - Я же сказал - уходи! Пока не позову - слышать о тебе не желаю!
   - Зовите, - с легкой усмешкой откликнулся тот. - Я приду быстро...
  
  
  
   Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев - не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о сытой устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату - занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из северных умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти - рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.
   - Никого, - негромко сказала женщина. - Я чувствую... сегодня путников не дождемся.
   - Что ж... - мужчина повернулся к жене, но не успел договорить. Силуэт возник на пороге, взявшись невесть откуда. На госте была широкая серая ханна, лицо скрывал капюшон. При виде этой фигуры, хозяйка с визгом метнулась в угол. Хозяин дома схватился за дверную створку, в запоздалом порыве закрыть ее, и замер с полуоткрытым ртом, будто пытаясь проглотить комок воздуха.
   - Не рады гостям?
   Тот, кто явился незваным осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:
   - Неплохо...
   - Мы не... мешаем тебе, - голос хозяйки дрогнул.
   - Не мешаете. Сколько лун прошло с тех пор, как вы поселились тут?
   - Пять...
   - Надо же, - тихо рассмеялся. - Я и не знал...
   Хозяева жались к стене.
   - Мы можем договориться с тобой, - голос мужчины дрогнул.
   - Вы можете попробовать, - мягко поправил гость.
   - Оставь все, как есть...
   - Это не договор. Какая мне выгода? - фигура в сером обошла комнату - при ее приближении хозяева кинулись прочь, и застыли в другом углу, плечо к плечу.
   - Боитесь, - прошелестел голос. - Как воры, которые не боялись красть, но дрожат от страха при мысли о наказании...
   - Мы сделали то, на что имели право! - сдавленно проговорил хозяин.
   - Возможно. Сделать то, на что имею право я?
   Женщина вцепилась в своего мужа и сдавленно зашептала ему:
   - Замолчи... ты лишился рассудка совсем...
   - Мне противно возиться с вами, - холодно и мягко сказал гость. Повернулся и вышел, настолько тихо, будто растаял.
   - Бежать отсюда, - высоким сиплым голосом сказала хозяйка. - Он вернется...
   - У него свои дела, - муж пытался ее успокоить. - В конце концов, пять лет он даже не думал сюда заглянуть...
   Он говорил, поглядывая с опаской на дверь.
   - Я не могу... Бежим отсюда, с первой оказией!
   Видя охвативший жену ужас, хозяин дома не стал настаивать. Ждать, пока случится худшее и впрямь было неразумно.
   - Хорошо, - сказал он. - При первой возможности мы эти земли покинем.
  
  
  
   Глава 2
  
   Из камышей вспорхнул зимородок, полыхнул на солнце изумрудным, сапфировым, и вновь юркнул в чащу упругих прямых стеблей. Девушка рассмеялась и склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Вышивальщице чудилось, что в руках у нее не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку - любопытную, с шелковистой длинной шерсткой - замершую среди ветвей.
   Но вокруг был совсем не лес, и над головой не ветви, а корабельные снасти.
   Палуба вздымалась и опускалась еле заметно, четырехугольный парус гордо выпятил грудь - судно шло быстро.
   Четвертый день Неэле видела вокруг водную гладь. В каюте девушка только спала - там негде было повернуться, и свет едва проникал. Неожиданно удобным оказалось то, что путешествовать пришлось почти без вещей.
   А как выкручиваться на месте, Неэле думать себе запретила.
  
   По Иэну ходило много судов, порой они мешали друг другу. Против течения двигаться было непросто - по счастью, большую часть пути дул ветер с юга, он наполнял паруса и гребцам почти не приходилось трудиться.
   Одна из двух рек-близнецов, Иэну обладала более своенравным характером, чем ее сестра, Орэн. И вода в ней была то светлой, то темной, и отливала разными оттенками, от зелени до бронзы.
   - Говорят, мать у них общая, - рассказывал капитан, задумчиво поскребывая подбородок. - Только люди ее прогневили, не видят больше. А она течет себе в иных пределах, широкая, будто море.
   Девушке все было в диковинку. Неэле стеснялась матросов - те деловито сновали, и путешественнице казалось, что она мешает им одним своим присутствием. Опасалась ходить по кораблю, чтобы кого-нибудь не побеспокоить; да и членов команды побаивалась, соленых шуточек, хоть капитан ясно дал понять - она в безопасности. Но по сторонам глядела с жадностью, и речные байки готова была слушать сколько угодно.
   Девушку вряд ли сочли бы красивой, скорее, миленькой, а глаза ее, огромные, карие, смотрели детски доверчиво. Неэле не знала своих родителей, она выросла при мастерской вышивальщиц в Озерном, главном городе провинции Аэта. Женщины там превосходно умели держать иглу, но не всем удавалось, как ученицам госпожи Каритэ, придумывать узоры из листьев, трав и цветов - такие, что сплетенные растения казались живыми и говорящими.
  
   Небольшой корабль вез на север морской и речной жемчуг, немного драгоценных кораллов, шелк и чеканные изделия из серебра. Пиратов здесь, на речных путях, не водилось, и торговцы-корабельщики не переживали за сохранность товара.
  
   На полдороги разразилась страшная гроза. Корабль причалил к берегу, капитан велел, чтобы все покинули судно. Девушке пришлось дрожать под натянутым тентом, зажимая руками уши. Она с огромным удовольствием спряталась бы в каюте, свернувшись калачиком, но капитан был непреклонен:
   - Если птица Ши-хээ захочет позабавиться, корабль вспыхнет, как факел.
   Неэле жмурилась, когда вспыхивали особо яркие молнии, но тут же с любопытством приоткрывала глаз: а вдруг увидит ту самую птицу?
   Говорят, у нее белоснежное оперение, а по краю каждого пера пробегают оранжевые и синие искры...
  
   Сидя на берегу, капитан потягивал можжевеловую настойку, темную и крепкую, поглядывал на свою пассажирку:
   - Ты одна, красавица? Или кто встретит тебя?
   - Одна...
   - Думаешь в городе обосноваться?
   - Посмотрим. Нет, скорее всего, - осторожно сказала Неэле.
   - В душу не стану лезть, - капитан задумчиво сплюнул. - Только смотри, одна не броди по дорогам. На севере нечисто... Чем ближе к горам, тем опасней.
   - Разбойники?
   - Не без того. Ну да я не о том. Всякое... рассказывают.
   Неэле верила и не верила. Дитя города, она слышала рассказы про то, что любой пень может оказаться лесовиком, а дерево - заговорить, но это происходило с кем-то совсем незнакомым. И, может быть, говорившие сильно приукрасили события, а на деле... Не так много нужно, чтобы напугать человека, испуганный же, он поверит во что угодно. Неэле думала, вспоминая рассказы товарок-мастериц, что чудовища, наводящие страх на людей, должно быть, гнездится внутри них самих...
   Но капитан выглядел человеком знающим и не склонным пугаться по пустякам.
   - Я вот что скажу - первым делом на тень смотри, - посоветовал он. - У иных вроде обычная, а глянешь - тревога возьмет. Тут и смекай - может, нечисто дело.
   - А если пасмурно или сумерки? - спросила Неэле.
   - Тут уж я не помощник. Нам, речным людям, сухопутные твари не сильно страшны, боятся они текучей воды. А кто не боится, так недолюбливает, и не сунется без нужды.
  
   Гроза кончилась, но капитан решил до полудня не сниматься с якоря - в солнечный полдень хранительница водных путей точно сменит гнев на милость.
   Неэле свернулась калачиком на подушке, замечталась, глядя на прибрежные камыши. Зеленые узкие листья напоминали ей о моде, недавно пришедшей в провинцию Аэта. Женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка, цвета речного тростника... и украшали их вышивкой на тот же манер...
   Вышивальщиц в мастерской госпожи Каритэ было пятнадцать, от пожилой, уже слабой глазами, до девочки-хохотушки, чьи волосы вечно торчали из прически задорными колечками. Женщины дружили и без ревности делились секретами ремесла с товарками.
   Где все они теперь?
   Глаза Неэле смежились, и девушка погрузилась в дремоту.
  
   - Сегодня пра-аздник, - задумчиво протянул голосок над ухом Неэле. - А мы тут сидим...
   Самая младшая из мастериц устроилась на окне и, отложив рукоделье, смотрела в маленький палисадник. За ним простирался двор, отгороженный деревянным синим забором, а дальше начиналась улица.
   - Ну и сходи. Не держит никто.
   - Это, - девочка сокрушенно мотнула головой в сторону неоконченной вышивки. - Завтра придут забирать, а у меня три розы еще не готовы...
   - Хочешь, я за тебя поработаю?
   - А успеешь? - стрельнула глазами девчонка.
   - Успею...
   - А то бы... сама сходила.
   - Нет, - Неэле порозовела. Она побаивалась толпы, а на площади соберется уйма народу. - Лучше потом...
   В праздник Солнцеворота люди щедры как на добрые, так и на безрассудные дела. Пожалуй, и девочке не стоит идти одной... но, впрочем, она-то в одиночестве не останется. Хоть вышивальщицам не слишком часто удается покидать мастерскую, поклонники у хорошеньких и молодых имеются в избытке. Правда, большинство мастериц госпожи Каритэ некрасивы...
   Неэле потеребила прядку. Волосы у девушки были роскошные - цвета, необычного для земель Солнечной птицы, темно-каштановые с золотыми искрами, они падали на плечи и спину тяжелыми волнами. Неэле не слишком заботилась о прическе - чуть выше лопаток стягивала волосы голубой лентой, когда ходить с распущенными было нельзя или неудобно.
   - Я тебе принесу медовых трубочек и горшочек с ореховой пастой! - девчонка порывисто обняла Неэле и будто ветром ее сдуло. Девушка с сомнением поглядела на столик, где лежала работа младшей товарки. Что ж, придется успеть.
   Не сдержав улыбки, она углубилась в собственную работу, сплетая стебли и листья с бледно-желтыми волнами...
  
   Неэле встряхнула головой, прогоняя дрему - волосы, схваченные лентой, обрадовались возможности вырваться на свободу. Пришлось садиться и заниматься прической. Счастье, что Неэле не из знатных домов - для женщин оттуда немыслимо болтаться в одиночку на чужом корабле, да еще подобной растрепой. Девушка выпила чашку сока из мякоти прошлогодних яблок, чуть поморщилась - кисло... и снова задумалась.
  
  
   У госпожи Каритэ не было родни, а друзья и подруги имели свои дома. Поэтому, когда в ее мастерской сразу после праздника Солнцеворота появился неизвестный мужчина, вышивальщицы были заинтригованы. Гость обосновался в пристрое на заднем дворе и не показывался никому на глаза, но мастерицы шепот пересказывали друг дружке подробности - как выглядит незнакомец, как долго оставалась открыта дверь в его обиталище, для него ли готовилась на кухне еда.
   Гость прожил у госпожи Каритэ три дня, и скрылся, словно растаял.
   На другой вечер после его исчезновения по мастерской поползли слухи, передаваемые шепотом: мол, дальний родственник одной из вышивальщиц, служащий в городской страже, предупредил: готовьтесь к неприятностям. Речь шла ни более ни менее как о заговоре против хранителя городской казны.
   Госпожа Каритэ ходила чернее тучи, позабыв про заказы. Вскорости нагрянули стражи с обыском, и, хоть не нашли ничего, забрали с собой хозяйку мастерской. И пару угроз произнесли напоследок.
   - Я больше тут не останусь, - сказала одна из вышивальщиц, и остальные вторили ей, напуганные. На первый раз их оставили в покое, но сколько продлится такое везение?
   - Нам некуда идти, - говорили иные, но поспешно собирали пожитки.
  
   Неэле тоже думала, что податься ей некуда. Однако ее мастерство, как и таланты прочих мастериц, оставались при них, и заработать на жизнь иглой казалось не так уж трудно.
   Девушка пересчитала деньги - у нее было всего восемь ран, сумма приличная, если жить на всем готовом, и совсем маленькая, если требуется пуститься в дальний путь, неизвестно как обустраиваясь.
   Драгоценностей не было вовсе, разве что подаренный подругой перстень с крошечным зеленым гранатом - замужние женщины таких не носили, и когда подруга покинула мастерскую, дабы связать свою жизнь с мелким чиновником, оставила украшение Неэле.
   Вышивальщица прикинула, сколько знакомых могут оказать помощь, обратись она к ним. По чести сказать, не так много - и все уроженцы Озерного. Опасно для них и для Неэле.
   А поклонником, таким, чтобы унес ее на крыльях любви в безопасное место, девушка обзавестись не успела. Хотя могла бы... окажись в ней поменьше разборчивости.
   Неэле вздохнула. По чести сказать, мастерская не располагает к веселым беседам. Иное дело - актрисы, певицы, танцовщицы... только у них на свой лад тяжелая жизнь. Не позавидуешь.
   - Я попробую добраться до моря, - говорила самая отчаянная из девушек. - На корабле...
   - Мы можем уплыть вдвоем, - обратилась к ней Неэле. Та помотала головой:
   - Ни в коем случае. По двое... нас каждый воробей опознает.
   Воробей... Неэле грустно подумала, что и пестрая стайка мастериц похожа на сборище птичек. Кинь камень - и они разлетятся, суматошно хлопая крылышками...
  
   Мысль уплыть из города запала ей в душу. И, похоже, это куда проще, чем напрашиваться к путешественникам сухопутным. Просто найти место в каюте; река поднимает тяжелые грузы, не то что легкую Неэле, а по дороге лошадям тащить лишнюю тяжесть...
   Идти пешком вышивальщице даже в голову не пришло. Как и все более-менее обеспеченные горожанки, она не одолевала за раз больше нескольких улиц.
  
   Город располагался на озере Айсу, Серебряном - самом большом и красивом в землях Солнечной птицы. Был он, по сути, второй столицей провинции Аэта. Река Иэну впадала в Серебряное неподалеку от города.
   Неэле надеялась попасть на корабль, который отправится на север по этой реке. Сама она ни разу не видела Иэну, но не раз вышивала посвященные ей узоры. А судя по рассказам, река была шире самой большой городской площади и пересекала полстраны. Жемчуг, который добывали в ней, был мелким, но золотистым, что очень ценилось людьми знающими.
  
   На пристань девушка явилась со всеми своими пожитками, упросив хозяйку ближайшей гостиницы ненадолго присмотреть за ними. Кораблей у берега теснилось множество - плоскодонных, с четырехугольными парусами; еще больше ярко размалеванных лодок. У многих на парусе красовалась вышивка, а на бортах спереди нарисованы были глаза.
   Народ толкался, гомонил, то тут, то там мелькали носилки знати, полуголые рабочие в груботканых головных повязках, носили тюки, старались перекричать друг друга, сновали с корабля на берег и обратно, с виду чудом не сталкиваясь.
   Вышивальщица едва не передумала, сразу растерявшись, позабыв советы бывалых людей. К кому обратиться, как не оказаться сбитой с ног? Толпа, заполонившая пристань, показалась ей хищным живым существом, по чистой случайности не заметившим беглянку.
   На нее поглядывали - с легким интересом, нечасто приличного вида одинокую девушку встретишь на пристани - но тут же забывали, занятые своими делами.
   Она робко шла, стараясь всем уступать дорогу, когда до слуха Неэле донеслись голоса - один, молодой басок, показался смутно знакомым. Девушка прислушивалась, пока не вспомнила - ну конечно... молодой корабельщик, заказавший в их мастерской убор для жены.
   Неэле поспешила вперед, увидеть и убедиться, что не ошиблась. А люди о чем-то спорили, грубовато, как свойственно у мастеровых и матросов.
   - Он и лодку утопит, да еще в щепки борт разнесет! - горячился один.
   - Помалкивай, сам намедни едва причал не снес, - отвечал другой, с хриплым голосом. - Сосунок, а лезешь!
   - Может, и сосунок, зато не полоумный, как ты! Принять на борт крокодила! Тьфу! Да ни за какие деньги...
   - Ну ты и... родич осла!
   У нее отлегло от сердца - в трех шагах и вправду стоял давний знакомый, взьерошенный, напоминающий хорохорящегося вороненка. Он поможет мне, подумала Неэле. Второй, седоватый плосколицый мужчина с повязкой капитана на голове, был неизвестен ей. Оставалось дождаться окончания спора - а это было непросто. Девушка переминалась с ноги на ногу, уже перестав понимать, что пытаются разрешить эти двое. Они ругали друг друга, власть, торговцев и их товар, неумелых лоцманов и плохую погоду. И, кажется, несмотря на огненные взгляды и сжимаемые кулаки, испытывали удовольствие от разговора.
   Простояв рядом не меньше четверти часа, она робко кашлянула, пытаясь наконец привлечь к себе внимание. Затем кашлянула еще раз, погромче. Только тут спорщики прервали бурную беседу и молча уставились на нее.
   - Уважаемый... вы меня не помните? - сказала Неэле неожиданно тоненьким голоском. Молодой корабельщик на миг нахмурился, размышляя, но тут же лицо его просияло. Видно, вышитый Неэле убор пришелся по вкусу его жене.
   Вопросительно глянув на девушку, он сообразил, что той желателен разговор наедине. Или, по крайней мере, без присутствия постороннего в паре шагов - по-настоящему тихого места найти здесь было нельзя.
   После принятых вежливых фраз Неэле перешла к делу. Не помогут ли ей... Она запиналась, стараясь не сболтнуть лишнего - вряд ли до пристани, занятой своей жизнью, дошел слух про мастерскую на другом конце города, но все же...
  
   - Куда ты торопишься в такой тайне?
   Неэле покраснела и побледнела одновременно, но молодой корабельщик оказался догадливым. Только истолковал ее замешательство по-своему.
   - Я понял. Тебя ждет любимый.
   Девушка опустила голову, не в состоянии ни соврать, ни сказать правду. Но этого уже не требовалось. Сам недавно женатый, молодой человек со всем пылом сердца ринулся помогать ей.
   - Я устрою тебя на хороший корабль, - говорил он. - Капитан - мой друг...
   - Не тот ли, с кем вы сейчас... беседовали? - не сдержалась вышивальщица, стараясь, чтобы в голосе не звенел смех. Судя по тому, как корабельщик смутился, дело обстояло именно так.
   - Мы давние друзья, - подтвердил он, и предпочел сменить тему: - Так вот, о тебе...
   Неэле поблагодарила судьбу - мало кто стал бы содействовать беглянке, неважно, от любви она потеряла голову, спасается от суровых родителей или городской стражи. Даже сироте, работнице мастерской, не пристало бегать за сердцем, тем более в одиночку, без спутника или спутницы.
   Говорят, на севере, где она вскоре окажется, девушки гораздо смелее...
  
  
   Корабль - скорее, лодка под парусом, но кораблей настоящих Неэле толком не видела - носил название "Колючка". Всего с одной мачтой, был он покрашен в темно-коричневый цвет, как большинство ему подобных, а на парусе красовался вышитый солнечный круг. Владелец корабля, он же капитан, согласился довезти Неэле, куда ей заблагорассудится, лишь бы не пришлось сворачивать с пути. Поначалу девушка хотела доплыть до соседнего города, расположенного вверх по течению, но потом рассудила - уж если прятаться, то надежно. Не все ли равно, где зарабатывать деньги? А в далеких провинциях, говорят, все насущные товары дешевле...
   Забрав из гостиницы пожитки - деревянный сундучок и пару больших свертков, носильщик помог донести - Неэле поспешила на пристань, с каждым шагом ощущая все больший страх. Она уже готова была повернуть обратно, только попавшийся по пути наряд городской стражи заставил ее отказаться от этого намерения.
   Уже и вещи были на корабле, в крохотной каюте, а девушка все стояла у трапа, всматривалась в каждое лицо в толпе - что искала, не знала сама.
   Капитан выразительно окликнул ее - пора плыть. Девушка поднялась на корабль, испытывая легкую неуверенность. Ощущать под ногами палубу оказалось страшновато. Капитан заметил ее опасения.
   - Эх, красавица, разве ж это волны, - сказал он, насмешливо щурясь. - Когда я был на море...
   После его рассказа девушке всю ночь снились огромные мрачные твари со скользкими щупальцами, куда больше тех, что иногда продавались на рынке Озерного по баснословной цене.
  
  
   Пока длилось плавание, девушка ни в чем не знала нужды. А нужно ей было немного - легкая пища и угол, и капитан, хоть подсмеивался над ней, хоть считал маленькой дурочкой, по-своему опекал. С его руки и команда стала числить девушку вместо бесполезного груза чем-то вроде талисмана, из тех, что продают на рынках - вреда никакого, а удачу может и принесет.
   Особенно когда девушка подобрала на стоянке и выходила молодого стрижа.
   - Охота ж возиться, - говорили матросы, знавшие, что слетки-стрижи часто гибнут. Но, видимо, к Неэле благоволила Ши-Хээ: сначала подкинула птенца, потом не тронула корабль.
  
   Путешествие заняло две недели. Наконец "Колючка" почти доплыла до места, где в полноводную Иэну впадает река Сай, как раз на границе двух северных провинций. До города - цели хозяина корабля - оставалось меньше чем полдня пути.
   - Все, красавица. Прибыли, - сообщил капитан. - Останешься на берегу? Или, может, обратно?
   - Нет, - покачала головой Неэле.
   - Смотри... если денег нет, так я в долг...
   - Я не затем плыла, чтоб возвращаться, - улыбнулась девушка. - За заботу - спасибо.
   Она попросила высадить ее на берегу у большого села, опасаясь показываться в городе.
   Местность тут была тихая - небольшие песчаные дюны, за ними - холмы и степь, покрытые светло-зеленой шелковистой травой. На берегу в изобилии сохли рыбачьи сети, маленькие узкие лодки покачивались на волнах.
   Село выглядело богатым - наверняка найдется работа, а Неэле тут вряд ли кто стал бы искать. И, может быть, именно здесь удастся ей обрести потерянный уют и покой...
  
  
   Хозяйкой дома оказалась вдова - средних лет, с лицом, изрытым оспинками, довольно угрюмая на вид. Голос ее звучал грубовато и властно, однако на робкую просьбу девушки та откликнулась вполне добродушно.
   - Хочешь жить у меня и платить? А на что ты годна?
   - Я хорошо вышиваю и шью, госпожа... - рука Неэле дрогнула, когда девушка показывала расшитый золотом пояс - большеглазые соловьи влюблено смотрели друг на друга, покачиваясь на ветвях акации.
   - Не врешь? Не позаимствовала у кого?
   Неэле выпрямилась, как стрела. Обвинение в воровстве... самое страшное из возможных.
   - Ну-ну, не горячись.
   - Я не воровка!
   - Да я ж разве о том? Может, сестра или мать твоя шила... откуда мне знать.
   Хозяйка поглядела на вышивку, пристально рассмотрела изнанку - ни узлов, ни "хвостов" не торчит.
   - Быстро работаешь?
   - Быстро.
   - Что ж... золота и шелков у нас нет, придется довольствоваться простым полотном. Если и впрямь такая мастерица... через село караваны проходят, подумаем. Купим ниток и тканей у них, следующим продадим работу твою.
   Неэле отвели не комнату, а каморку, но чистую и светлую - окна ее выходили на запад, и солнце стояло там долго, для работы самое то. Девушка присела на узкое жестковатое ложе, поглядела на ветви жасмина, которые задевали светлые ставни.
   Может быть, подумала она, через год или два я наберусь смелости и вернусь. Но не сейчас.
  
  
   Глава 3
  
  
   ...Две танцовщицы - в черном и светло-красном, у обеих широкую юбку украшал прихотливый узор из желтых сплетенных и ломаных линий. Двигались так же - то плавно, то нарочито-ломано. Никакой истории танец не представлял, девушки просто давали гостям возможность вволю полюбоваться своими искусством и красотой. Хотя по-настоящему хорошо в них было только тело, лица - грубоватое у одной и невыразительное у другой - с трудом угадывались под слоем краски.
   Одна девушка опустилась на колено, руки ее качались, словно тростник под ветром, а другая кружила рядом, будто являлась тем самым ветром. Ожерелья и височные подвески танцовщиц позвякивали, переливались росой на стебле.
   - Это все... чушь, - раздался пьяный голос из угла. - Танцевать умеют... в столице. И красотки там... тоже...
   Рииши, потянувшийся было к чашке со сливовым вином, помрачнел и убрал руку.
   - Ты все еще о ней думаешь? - прошелестело над ухом.
   - Нет.
   - Но она того стоит...
   - Я просил не упоминать эту... особу.
   - Смотри... не боишься разрушить и свою жизнь тоже?
   - "И"? Много чести Лайэнэ. А что до ее жизни, так не беспокойся, эта свое не упустит...
   - Дурак ты, Рииши...
   - Да, я дурак... когда-то поверил в то, что такие способны любить.
   - Ты похож на клинок, на анару - но смотри, лезвие направлено внутрь тебя, не только наружу.
   Рииши бросил сумрачный взгляд на обод чашки - по оранжевому небу углом летел журавлиный строй.
   - Клинок... все привязанности между людьми похожи на поединок. А ты, Энори Сэнна, ты хоть кого-то любил?
   - Ты сейчас говоришь о любви, как о самой страшной муке.
   - Она такая и есть...
   Рииши поглядел на молодого человека в другом конце длинной комнаты - пьяный донельзя, тот был совершенно счастлив.
   - Напиться... потерять человеческий облик... кто она такая, в конце концов?! Тебя я не виню, напротив... ты открыл мне глаза.
   - Ты мог бы заставить ее вернуться...
   - Нет уж! Мне все равно было, кто она, я не слушал советов... и получил поделом.
   - Неужели в Столице кипят еще большие страсти? - Энори задумчиво повертел в пальцах пустую чашку.
   - Они везде, где люди... Не знаю, зачем Сущий нас создал, но он, похоже, забавляется, глядя на таких дураков...
   Давняя привязанность Рииши к девушке из квартала развлечений не была тайной для близких друзей - благо, Лайэнэ стояла в иерархии ей подобных на высшей ступени. Это портовой или гостиничной девчонкой смешно увлечься всерьез, а такой, как Лайэнэ, дарят золотые шкатулки и драгоценные камни, с ней не зазорно появиться на улице.
   Но взять ее в жены?
   Не сошел ли Рииши с ума, когда о таком подумал?
  
  
   Утро настало - по-летнему смелое, лишь для вида прикрытое бесплотным розоватым туманом. В доме, стоящем весьма далеко от квартала развлечений, мальчик, полуодетый, пристроился у круглого столика и возился с красками.
   - Что ты рисуешь, маленький господин? - нянька нагнулась к нему. Весь листок был покрыт росчерками - изображениями летящих птиц. Неумелые, неровные, черные, красные, синие - они вызывали тревогу. Будто стая сорвалась с места, подстегнутая штормом, и обезумела, и вот-вот рванется в сторону смотрящего на нее человека.
   - А это что? - нянька потянулась за вторым листком. Тэни нахмурился, отодвинулся подальше - на край постели.
   Рисунок тоже не казался приятным. Здесь были цветы - они клубились, переплетали стебли, душили друг друга и готовы были накинуть петлю на шею смотрящего. Яркие - алые в основном, неровные пятна лепестков, будто брызги и потеки крови. Казалось, от листка исходит одуряющий аромат - сладкий, не то цветочный, не то фруктовых, но от него сжималась грудь и сердце билось учащенно, и комок в горле мешал дышать.
   - Милый, да ты же... - нянька слов не нашла. Растерянно смотрела на мальчика, избегая бросать взгляд на листки.
   - Я хочу в сад, - заявил ребенок.
   - Сейчас, сейчас, - захлопотала та. Пусть уж лучше погуляет, чем такую пакость малевать; до сих пор сердце будто рукой кто сдавил - а ведь только глянула раз. А что утро сырое... господин Энори позаботится, он разрешает...
  
   А в саду генерала Таэны всю землю покрывали яркие, сияющие бутоны и раскрытые венчики. Цветы весны - алые и желтые кудрявые гиацинты, голубые звезды ипомей, ирисы с разноцветными крапинками на лепестках, пахнущие тонко и сладко.
   - Котенок сбежал, - грустно сообщил Тэни. - Такой ласковый был...
   Кошки в доме генерала Таэны не приживались. Даже самые неприхотливые, уличные, которых порой пытались привадить слуги, вскорости предпочитали бродячую жизнь сытной кормежке в этих стенах.
   - Хочешь птицу?
   - У меня есть, - ребенок печально посмотрел на Энори. - Они красивые, но не любят, когда их гладят...
   - Иным нравится. Я подарю тебе говорящую, хочешь?
   По острому личику ребенка пробежала тень радости:
   - Разве такие бывают? Или ты можешь создать?
   - Как ты это представляешь себе?
   Энори устроился прямо на траве, поглядывая на ребенка снизу, и улыбался. Тэни обладал упрямством всего их рода - переубедить его не представлялось возможным.
   - Волшебством! Ты же не совсем человек!
   - А кто?
   - Ну... мальчик на миг запнулся, но твердо сказал: - Я не знаю. Но когда-нибудь ты мне расскажешь, правда?
   Все, что поведал ему Энори, в голове мальчика перемешалось, обрело сказочные контуры и намертво сплавилось с действительностью. Он знал - а что знал, не имело значения.
   Разве не Энори подарил ему этот сад, утренний, полный капель росы и едва уловимой дымки, отголоска тумана? Тайрену знал - лекари запрещали ему находиться на улице утром и вечером, говорили, что влажность вредна для здоровья мальчика. Но Тэни здесь, в саду, а лекари молчат. Они не способны погасить приступ кашля, они заставляют пить отвратительные настои, то горькие, то вяжущие, то приторно-сладкие - а Энори просто обнимает его, и боль покидает тело, и кашель проходит.
  
   Сзади раздалось легчайшее шуршание - но юноша обернулся, да он и не оборачиваясь знал, кто стоит в нескольких шагах позади него.
   Легкий кивок - говори...
   - Вас хочет увидеть... женщина, - лицо слуги было напряжено, он не знал, какой будет реакция господина. - Крестьянка из предместий... говорит, вы спасли жизнь семье ее соседа, предсказав удар молнии...
   - Что?
   - Так я скажу ей, чтоб убиралась к демонам?
   - Нет, нет... Пусть она подождет.
   Взмахом кисти он отпустил слугу, погладил по щеке Тэни:
   - Может быть, я еще приду сегодня. А тебе пора в дом.
   Не в первый раз к нему обращались за советами жители Осорэи, но чаще то были люди солидного положения. А вот крестьянке явиться с благодарностью в дом генерала... и с вопросом наверняка.
   Смелая женщина заслужила теплый прием.
  
   Крестьянка ждала его на веранде, закрытой легчайшей занавесью от посторонних глаз. Отнюдь не старая, полногрудая, полногубая, она больше походила на женщин сууру. Мелкие морщинки испещряли лицо - у крестьян тяжкая жизнь, нетрудно потерять молодость до срока.
   Женщина робко оглядывалась по сторонам, опасаясь вертеть головой - и, похоже, поражалась собственной смелости. Одно резкое слово - и вся ее решимость улетучится, и дочь земли позабудет, зачем она здесь, и станет просить прощения...
   - Ты зря боишься меня, - сказал тихо и мягко, протянул руку, коснувшись ее запястья. - Как твое имя?
   - Мэйтэ, светлый господин.
   - Иди сюда. Сядь. Сядь же! Ты шла долго - я помню твою деревушку... - смотрел с легкой улыбкой, чуть опустив ресницы, и женщина видела перед собой почти мальчика - а вначале показался постарше, - чистого, как ручей, и такого искреннего.
   - Я рад, что семья твоего соседа осталась цела. Думал, старик меня не послушает.
   - У него суровый характер... - смутилась женщина.
   - Ну что же... Айя! - выкрикнул звонко, и появился подросток в одежде цветов генерала. - Моя гостья устала с дороги. Принеси выпить и перекусить ей.
   Мальчишка поклонился и будто испарился на месте.
   - Что вы, господин, - совсем оробела женщина. Но украдкой поглядывала по сторонам, и наивная радость читалась на лице. А порой взгляд ее падал на лицо Энори, и Нэйтэ поспешно отводила глаза.
   - Ты смотришь в сторону. Я чем-то обидел тебя?
   - Разве я смею поднять взгляд, - прошелестела женщина.
   - А разве я - из Солнечного дома? Знаешь ведь, много лет назад я жил совсем не здесь. Та семья была небогата...
   - Я слышала об этом, но... Все изменилось, господин.
   - Ты хотела попросить о чем-то?
   ...Энори Сэнна, советник генерала, талисман всей Хинаи... В народе говорят, он с Островов Лотоса или из страны Облаков - только проклят какой-то злой волей, и выброшен в человечий мир. Правда, иное говорят тоже, но то глупцы, не отличающие руку от тени ее.
   - Я хотела просить... если Небо позволит... найти моего пропавшего сына.
   Она заговорила о сыне - и улетучилась робость, горячее сердце позабыло про условности общества.
   - Он пропал в низинах подле холмов Белотравья, господин. Две недели назад. Все окрестности обыскали. Говорят, в тех холмах нечисть гуляет, да только я не верю, что он совсем сгинул. Несправедливо это! Ему и двадцати не было, невестой обзавестись не успел...
   - Как он выглядел?
   - Хороший он у меня, - с волнением произнесла женщина. - Видный такой, хоть ростом не вышел - и крепкий. Одежда-то наша, сами понимаете - по ней не больно-то распознаешь, а вот пояс я ему красивый вышила, с кистями, и главное - шрамик у сына был над бровью, приметный такой! Может, господин, скажут вам звезды, или иное что - ну ведь не мог он совсем пропасть!
   Пояс... да, это примета.
   Ни звезды, ни облака не нужны были, чтобы узнать.
   Он наклонился к женщине, осторожно взял ее натруженные руки в свои.
   - Среди живых его нет - ему теперь нужна только красная туя, найти путь. Сердце мое, не плачь... слезы смущают умерших, мешают им уйти туда, где радость.
   Он говорил с ней, как говорил бы с Тэни, а крестьянка слышала не столько слова, сколько голос, мягкий и завораживающий; он как губкой стирал все - боль, отчаяние, и само воспоминание о сыне начинало блекнуть, будто пропал тот несколько лет назад.
   - Если станет тяжело на душе - приходи, я всегда приму и выслушаю тебя. Вот - возьми... - сияющий лунным светом браслет, узкий, украшенный одним-единственным камнем - горной слезой - оказался на запястье женщины. Мэйтэ уже улыбалась, и дорожки слез почти высохли - голос и едва заметные касания полностью успокоили ее.
   Хозяин помог ей подняться и проводил к выходу, не поручая слугам - неслыханная честь для крестьянки. Будто в легкой дымке, ступила она на дорожку, ведущую прочь от дома.
   А Энори вернулся в свои покои.
  
   Нет больше того крестьянского парня. Он ловил рыбу в речушке, быстрой и довольно глубокой... Тело унесла река, навсегда забрала с собой.
   Энори встряхнул волосами - они рассыпались, и зазвенели выпавшие заколки. Поднять, приложить к губам - холодное серебро. Вкус лунного луча... зимы и света. Почему никто не придумал такое питье?
   Нет. У людей горячая кровь, подобное стало бы ядом для них...
  
  
   Утро следующего дня поначалу выдалось туманным - но вскоре туман поднялся, и будто растекся по небу тонким слоем, отчего оно стало сизо-голубым. Солнце палило, и любительницы украшать свою прическу цветами огорчались - и нежные колокольчики, и более стойкие гиацинты на глазах никли и теряли красоту. Птицы попрятались в листве, и щебетали, находясь в полумраке древесных крон.
  
   В комнате стоял густой аромат пахучих смол - Энори поморщился, входя. То, что так ценили большинство богатых людей, он переносил с трудом - ароматические масла, дым с запахом трав или цветов... нравилась ему разве что самая малость, и то - не всегда. Он предпочитал живые цветы, хвою на ветках растущего кедра, а не горящую в очаге.
   А Макори не знал меры ни в чем, стремясь показать богатство.
   - Ты меня звал?
   Хозяин, по лицу которого блуждала довольная улыбка, поманил за собой гостя.
   Больших дворов не было в северных домах, даже в самых богатых. И садов больших не было - но зато здесь они росли куда гуще, нежели в землях юга, здесь деревьям позволяли раскидываться, как хотят. Потому и немного было ажурных мостиков, прихотливо устроенных ручейков, струящихся по разноцветным камням - здесь, в Хинаи, предпочитали густые, самую малость прирученные леса. Богатство обозначали на свой манер - не игрушечные мостики с перилами, словно вырезанными из тонкой бумаги, а причудливые фонари, не клумбы, аккуратные, будто вышитые на шелке, а дорожки, что огибают деревья, убегают в рукотворную чащу.
   Макори провел гостя на террасу, с которой прежде открывался вид на причудливые заросли, созданные руками садовников. Только часть деревьев теперь была выкорчевана. Получившийся круг желтел от речного песка.
   Энори недоуменно поднял брови, обернулся к хозяину: сад-то портить зачем? Макори махнул рукой - в светлый круг рысцой выбежал зверь, цветом шкуры схожий с песком. Молодая хасса, еще немного нескладная, чуть большелапая, но уже смертельно опасная. Смуглый человек держал ее на цепи. Огромная кошка не пыталась напасть - видела в другой руке человека тонкую палку, заостренную на конце.
   По знаку дрессировщика хасса села, потом перекатилась на спину, потом перепрыгнула через человека. Солнце то заходило за тучку, то вновь появлялось - желтая шерсть огромного зверя то вспыхивала, тускнела, и снова начинала золотиться - видно было, что о животном заботятся.
   Макори не отрывал взгляда от песчаного круга, сиял, будто его конь шел первым на скачках, далеко обгоняя соперников.
   - Что скажешь?
   - Хасса - это просто большая кошка, - улыбнулся Энори, взял со стоящего рядом столика орех. - Я знаю, как коты играют с мышью.
   - Ты ничего не понимаешь! Это великолепный зверь!
   - О, да. Как и любая кошка.
   - Пусть так! Но она костей от тебя не оставит, выйди ты к ней вот так!
   - Я и не выйду.
   - Побоишься! Потому и не ценишь отвагу!
   - Отвагу? Глупость, по-моему.
   Энори ронял слова лениво, чуть прикрыв веки - но при этом за Макори наблюдал пристально.
   - Ну хорошо же! Посмотрю, что скажешь, когда к этой зверюге спущусь я!
   - Это уже любопытно. Правда, итог все равно известен - она тебя сожрет или ты ее убьешь. Играть с ней так, как твой человек, ты не сможешь.
   - Ну, поглядим!
   Макори поднялся, чуть покачнувшись - выпитое вино и ярость в сочетании давали о себе знать. Широкими шагами он пересек террасу, и начал спускаться, когда в спину прилетело спокойное и прохладное:
   - Вернись, будь так добр.
   Ничего не желая слушать, Макори спускался.
   - Я кое-что хочу тебе сказать.
   - Ну?
   - Что тебе снилось сегодня?
   Макори задумался, и невольно сделал шаг обратно.
   - Не помню, но... кажется... - он погрузился в свои мысли и заметно помрачнел. - Ты хочешь сказать, что... - начал он неуверенно. Покосился на песок, где лежала хасса. Бравада его схлынула.
   - Ты вспомни, оно того стоит, - гость повертел в пальцах большой орех в исчерченной бороздами скорлупе, и запустил его в хассу. Огромная кошка с рыком вскинула голову, заставив Макори вздрогнуть. А Энори продолжил как ни в чем не бывало:
   - И что, предпочитаешь общество этой кисы моему? Мне же обидно! А хозяин должен заботиться о госте, так? - теперь он улыбался открыто и солнечно.
   Макори вновь пробрала дрожь, когда он глянул на эту улыбку, потом на хассу, разлегшуюся на песке. Он подал людям увести зверя, посмотрел ему вслед - и опустился на скамью, сутулясь и глядя в пол.
   Хмуро сказал:
   - Я не могу вспомнить, что мне приснилось, но... Как-нибудь в другой раз.
   - Пожалуй.
   По небу плыло облачко, напоминающее кошачью голову. Хозяин дома краем глаза заметил его, залпом опорожнил чашу вина, перевел взгляд на песок, еще хранивший следы больших лап.
   - А все же она красавица.
   - Кто?
   - Хасса!
   - Не спорю. Хищники все красивы.
   - Столько женщин вокруг, а толку... Смотреть тошно - слабые, глупые создания, им нужны только тряпки и сплетни! Прикрикни на них, и готово! Но когда вижу хассу... Сущий вложил в нее то, чего не досталось женщинам! Сильная, непокорная...
   - Хвостатая...
   - Не смешно! - отрезал хозяин дома, и продолжил: - Как приятно было бы укротить такую! Если бы я встретил Творца, я попросил бы... потребовал - пусть мне подарят подругу, похожую на нее!
   - Ты можешь ее найти, - улыбка вновь тронула губы. - Яркую, опасную, как гроза. Только потом не жалей...
   - Найти? Где?
   - Здесь, в горах. Большего не подскажу, потому что не знаю и сам. Знаю только, что она будет прекрасна...
   - Демоны! Ты издеваешься только! Но я отправился бы за ней хоть в Нижний дом...
   - Нет, - Энори покачал головой.
   - Что - нет?!
   - Ты не отправился бы. Такие, как ты, мнят себя хозяевами жизни и не готовы отдать ни крохи своего, и не шевельнутся ради призрачной надежды на чудо. Может быть, если бы ты лишился богатства и положения, - да, мало ли, - ты начал бы двигаться... и стал бы опасен, очень опасен... Но не для меня, - он лукаво прищурился, и Макори, чье лицо начало уже наливаться краской ярости, только выругался вполголоса.
   - Хозяева жизни... Если бы! Тебе легко говорить, пристроившись на самой высокой жердочке! А нашему дому давно пора подняться, как было когда-то!
   - Каким же образом, интересно?
   - А я тебе скажу. Не сомневаюсь, что наши соседи неугомонные попытаются развязать войну, - Макори, заметив, что слуга успел налить вино в пустую чашу, вновь одним глотком осушил ее, глаза его потемнели, - Тагари наверняка убьют, он себя не щадит. Никого не удивит его смерть. А Кэраи умен, но войска за ним не пойдут. У нас же есть имя, деньги и земельная стража... мы достойная смена! Столица это оценит.
   - Ты хоть представляешь себе, что такое Кэраи Таэна? Он хитрее горной куницы. Он при дворе сумел выжить и настоять на своем, не то что перед такими противниками...
   - Давно ли ты стал на его сторону? Можно подумать, я не знаю, что он тебя едва переносит! Ты сильно недооцениваешь дом Нэйта, несмотря на свой дар! Их род все равно обречен. Мальчишка не жилец, а у Кэраи нет законных детей, - рассмеялся Макори. - Демоны нижние... если даже дурачок Кайто при всей его лени и глупости метит на место повыше, то нам велел Сущий...
   - Ваш дом был сильнее, когда семья Таэна получила всю власть, - у Энори азартно заблестели глаза, от его ироничного безразличия следа не осталось.
   - Они потеряли хватку!
   - С чего ты взял, что на войне генерал умрет, а не получит очередную награду? Он был ранен несколько раз, его считают заговоренным солдаты...
   - Если с умом подойти, - Макори хозяин дома запнулся.
   - О! Ты соображаешь, что говоришь и кому? - по птичьи склонив голову на бок, с любопытством спросил советник генерала.
   - А, - Макори лишь отмахнулся, раздосадованный, но не испуганный. - Тоже, секрет... Кэраи давно мечтает разделаться с нашим домом, а ты... Лучше подумай - в случае смерти Тагари его брат тебя вышвырнет, коли удержит власть. Он не верит таким, как ты... А дом Нэйта твою силу оценит!
   - Меня достаточно ценят. Ты вроде не пьян еще, а несешь... - Энори рассмеялся, провел ладонью в воздухе перед глазами Макори, - Скажи, одна рука? Или две?
   Тот перехватил вскинутую руку, грубо отшвырнул. Брови его сошлись к переносице; он еще держал себя в рамках положенного, но хмель ударил в голову, и Макори готов был забить законы гостеприимства.
   Гость, похоже, решил, что хватит злить хозяина, и произнес мирно:
   - Лучше поговорим о другом. Скажи мне... Та бродяжка еще жива?
   - Нет, я ее отправил к волкам.
   Энори поморщился.
   - Забавы твои...
   - А что с ней еще было делать? Пусть законники спасибо скажут, что избавил от возни.
   - У нее были дети, ведь так?
   - Откуда ты все знаешь?
   - Видел я их...
   - Целы. Я хотел отправить их в ту же волчью яму, так поднимется крик. Дети, Небо не велит трогать детей! А по мне одна дрянь...
   - Отдай их мне.
   - Что, хочешь создать семейный очаг? - хохотнул Макори. - Да забирай... только объяснять, что они у тебя делают, придется и законникам, и генералу.
   - Об этом не беспокойся, - быстрый взгляд искоса. - Объяснить я сумею...
  
  
   Дети, брат и сестра, не слишком походили друг на друга - видно, от разных отцов. Погодки, около десяти весен. Видно было - неразделимы, чуть ли не одна душа на двоих. Может, и не ссорятся никогда.
   Мать их была нищенкой - таких не терпели в Землях Солнечной птицы. Но, если бы не Макори, она бы осталась в живых...
   Девочка, старшая, смотрела испуганно и пристально, ее золотисто-русые волосы мягко вились. Мальчик замкнулся в себе, сидел, обхватив колени руками. Смуглокожий, в чертах проглядывала южная кровь. Шаварский купец осчастливил "подарочком"?
   - Вам нечего бояться, - Энори коснулся подбородка мальчика, вынуждая посмотреть в глаза. А девочка и так не отводила взгляд.
   - Ваша мать погибла; моей вины в том нет. Но я могу позаботиться о вас.
   - Зачем вам это, господин? - спросила девочка недоверчиво.
   - Потому что я не хочу, чтобы вы испытывали нужду или умерли.
   - Какая разница, - тихо сказала девочка.
   - Ты в самом деле так думаешь?
   Девочка не выдержала, помотала головой. На Энори она теперь избегала смотреть.
   - Скажи, чего ты боишься.
   - Скажу, господин. Просто так не подбирают детей нищенки. Я боюсь за себя и за брата...
   - Ну, например? Съем я вас, что ли?
   - Вряд ли, - она невольно понизила голос. - Мама рассказывала о разных вещах... о злых чарах... и о чудовищах, которых поят кровью детей, - она запнулась и умолкла.
   - Посмотри на меня.
   Девочка, дрожа, подняла глаза.
   - Мать, наверное, любила вас. Но говорила всякую чушь, - он качнул головой, на лице отразилась радуга эмоций - от удивления до пренебрежения. - Милая, я не стану ничего решать за вас. Если ты и твой брат откажетесь от моей помощи, я просто уйду. Вы останетесь живы, это я обещаю. Но дальнейшая ваша судьба... - легко повел плечом.
   - Если вы желаете нам добра, господин... почему не отпустите?
   - Чтобы вас тут же опять поймали? Умно, ничего не скажешь! Могу иначе помочь. Но если вы откажетесь идти со мной, не тянуть же вас на веревке? Вами займутся другие. Не Макори, нет... он любит кровь, будто вырос в волчьей стае. Он-то вас не получит.
   - Я готов идти, - подал голос мальчик. Сестра его сомневалась.
   - У нас нет выбора, Шеен, - младший брат потянул ее за руку и поднялся сам. - Тут мы будем вместе хотя бы.
   - Выбор у вас есть, - Энори наблюдал за ними. - Мне не нужно согласие, выбитое силой, ты понимаешь?
   - Я согласен. И она... тоже, - мальчик опустил голову, избегая смотреть на сестру. Но та поднялась. Кивнула.
   - Наша мать... мы можем проститься?
   - Тело уже сожжено... Но я отведу вас на место костра.
   - Спасибо, господин.
   Когда двери перед ними раскрылись, мальчик запрокинул голову, прищурясь, посмотрел на еще яркое небо. Девочка смотрела прямо перед собой, сосредоточенная - готовая ко всему.
  
  
   Чтобы не испугать детей, он не дал им слишком многого - только простую пищу, скромную, хотя и прочную одежду взамен лохмотьев, а комната, где они разместились, ничем не отличалась от жилья младших слуг дома. Все, что нужно - и только.
   Слуги наблюдали за ним настороженно и растерянно - что скажет хозяин дома, когда вернется? А его воспитанник, яркий и радостный, об этом не думал вовсе, требовал то одно, то другое для нежданных гостей, и был в отличном расположении духа.
   Только на миг лицо стало строгим - когда Тэни о гостях говорить запретил.
  
   Когда луна поползла по небу, задевая ущербным боком верхушки деревьев, он пришел к сестре и брату, велел зажечь маленький светильник в форме кедровой шишки - слабый свет лишь подчеркнул заполнившие комнату сумерки. Мальчик поежился, опасливо озираясь.
   - Боишься темноты? Проведя столько дней на дорогах? - удивился хозяин.
   Мальчик залился краской - и в полумраке можно было различить.
   Энори устроился на полу, на подушках.
   - Сядьте рядом со мной.
   Девочка, помедлив, первой опустилась на колени подле него. Юноша подарил ей короткую улыбку. В руках его блеснуло зеркало - большое, блестящее - Энори повернул его, ловя лунный свет.
   - Вы слышали страшные сказки. Это я уже понял. А иные вам рассказывал кто-нибудь?
   - Да, - робко откликнулся мальчик. - Но...
   - Мм?
   - Только в них трудно поверить...
   - Но в страшные вы верите легко.
   - Потому что они больше похожи на правду, - грустно сказала девочка. Она аккуратно сложила руки на коленях, боясь шевельнуться, чтоб не помять новое платье.
   - Хорошо, я покажу вам другое, - он протянул зеркало девочке. - Возьми обеими руками, и постарайся не шевелиться.
   Та послушалась - нагнулся к ней, не дотрагиваясь:
   - Просто гляди перед собой, не рассматривай собственное отражение. Будто перед тобой - пустота... Смотри, видишь горы?
   Девочка ахнула, замерла; согласно кивала, не отрывая взгляда от серебряного зеркала. Не сразу удалось просто смотреть, не думая, но теперь перед ней было поросшее папоротником и можжевельником горное ущелье, по краям которого высились сосны с темной хвоей.
   Брат опасливо и ревниво заглядывал ей через плечо, пытаясь понять, почему сестра сидит как завороженная.
   - Видишь коршуна?
   - Да, - шепнула девочка, не сводя глаз от парящей над соснами птицы.
   - Теперь ты, - Энори повернулся к мальчику, глядя на детей с легкой улыбкой. Они все еще боялись его, испытывали душевную боль от потери, но им было интересно. Никто раньше так не занимался маленькими бродяжками. Если б захотели, могли бы увидеть в зеркале свою мать... но не подумали об этом.
   - Белка, - растерянно проговорил мальчик, глядя на зеркальное серебро. Холодные пальцы быстро коснулись его затылка - ребенок вздрогнул, но не отвел глаз от картинки на серебре.
  
   Детей поручил округлой добродушной служанке по имени Кирэ - ей он наиболее охотно доверял уход за своими цветами.
   - Они у тебя растут хорошо, значит, и детям будет неплохо, - довольно легкомысленно заявил Энори.
   - Цветы-то... это у вас рука легкая. Я так, поливаю, - та зарделась, польщенная.
   - Тайрену об этих двух знать не должен. Ты поняла? - спросил он, и Кирэ закивала поспешно:
   - Как можно! Да я, господин, и не подхожу к вашему мальчику, и немее рыбы впредь буду!
   - "Вашему", - Энори не сдержал короткой усмешки. - Пожалуй, так... Только при генерале так не скажи!
  
  
   В этот час молодая женщина лет двадцати пяти стояла у двери, но смотрела в окно, наполовину прикрытое занавесью из соломки. Волосы, черные с едва заметной рыжиной, стянуты были в узел высоко на затылке, длинная завитая прядь спускалась из узла на спину. Высокая, с тонким нежным профилем, она напоминала косулю, когда та на горной дорожке прислушивается к нежданному звуку. Звали женщину Лайэнэ, и, хоть жила она в квартале развлечений, имя ее произносили не без уважения даже люди степенные. Она не раз становилась причиной ссор, но всегда умела помирить противников, умела отойти в сторону, когда надо, вести разговор, который не оскорбил бы и самую порядочную даму. И пела чудесные песни, которые сочиняла сама - говорила, их, легкие и прозрачные, нашептывает горное эхо. В отличие от многих ашриин, певиц и танцовщиц, она даже в веселье не становилась развязной, сохраняя в манерах некую мятную прохладу. Несмотря на то, что с юностью Лайэнэ простилась, лицо ее почти не требовало краски. А носила она, против обычая, не алое с черным, а голубое. Раньше ее пытались преследовать за пренебрежение правилами, но у молодой женщины нашлись заступники из высокостоящих.
  
   Когда-то она любила Рииши Нара... Пока воспитанник генерала Таэны не положил на нее глаз. Теперь ей было горько и холодно - Рииши все равно не сделал бы ее своей женой, никогда... но, может быть...
   Глупости.
   Молодая женщина завернулась в тонкую шерстяную накидку, подошла к окну. Энори стоит быть благодарной. Он сделал любовь Лайэнэ невозможной...
  
  
  
   Глава 4
  
   Вдова оказалась незлой, хоть и довольно суровой женщиной. Неэле шила и вышивала от зари до зари; деньги за это платили скромные, но хватало рассчитаться с хозяйкой. Караваны и впрямь проходили через село - девушка не знала недостатка в припасах, и работу свою сбывала всегда, и проезжим, и местным.
   Начиналось лето, вишни и сливы почти отцвели, а дикий шиповник у крыльца напротив, распускался, и легкий сладкий аромат его проникал в дом. Девушка любила в сумерках сидеть на крыльце - лишь вечером и ночью она отдыхала.
   Но такая жизнь не тяготила ее. Неэле думала только: захочешь уйти - не уйдешь; держать не станет никто, только скопить на дорогу не получается. Последние сбережения, захваченные из Озерного, она потратила на корабль, и то ведь - считай, задаром доставили.
   Что ж... вдова девушку не обижала, и дни текли один за другим, одинаковые. Соседи считали Неэле милой и вполне достойной, даже любили.
   Когда-нибудь, говорила она себе... но этим заканчивались размышления. Птичка, выросшая в клетке, представить себе не может ничего, кроме собственной жердочки, даже если смотрит на небо.
  
  
   В то утро вышивальщицу разбудил звонкий голосок, сердитый и смеющийся одновременно. Следом заговорила хозяйка дома, и голос неизвестного мужчины вплелся в разговор, а девичий продолжал звенеть на всю улицу.
   Неэле наскоро оделась и выглянула в окно. Подле ворот стояла недорогая, но причудливо изукрашенная повозка, несколько человек в дорожной одежде окружали ее, и на руках одного, как дитя, сидела маленькая чернокосая девушка. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.
   - У меня вам будет тесно, госпожа, - говорила хозяйка. - Долг гостеприимства священен, но вы нездоровы, и я опасаюсь, что вам же...
   - Я же сказала, что плачу щедро, - чуть капризно и очень звонко отвечала незнакомка. - А здоровье... в этом захолустье есть хоть один врач, я надеюсь? И мне нужна служанка на время, я тоже ей заплачу... Это ужас какой-то, моя спутница наелась незрелых слив и не могла продолжать путь! А я так спешу...
   Хозяйка сдалась, и, приветствовав гостью коротким поклоном пошла в дом, указывая путь. Девушку понесли следом.
   Неэле поняла, что улыбается. Детское своеволие незнакомки было забавным и симпатичным.
   Мастерица прибрала свою комнату, хоть та едва не блестела от чистоты, съела яблоко и занялась рукоделием, прислушиваясь к звукам в доме.
   Вскорости в дверь постучали.
   - Ты не спишь? - лицо хозяйки было красным и недовольным. - Эта полоумная поставила все вверх дном... теперь ей нужна служанка! Мои и без того заняты работой, полагаю, ты согласишься терпеть эту ненормальную пару дней?
   - Мне будет нетрудно, - вышивальщица поднялась, еще раз поглядела на себя в зеркало - убранные в свободную косу волосы лежали ровно, скромное платье нигде не измято - и шагнула вслед за хозяйкой.
   Гостья сидела в маленькой комнате на постели. Тело девушки прикрывала только свободная нижняя рубаха из тонкого полотна, левую ногу стягивал бинт. А в волосах незнакомки блестели серебряные заколки, больше, чем на вкус Неэле было необходимо.
   - Я привела вам служанку! - с кривоватой улыбкой вымолвила хозяйка и поспешила скрыться за дверью.
   Гостья скорчила ей вслед рожицу и обратила на вышивальщицу взор огромных голубых глаз.
   - Старуха на редкость глупая и нудная, - заявила решительно. - Как ты с ней ладишь?
   - Пока мне это удавалось, - рассмеялась Неэле.
   - Ты не похожа на этих неряшливых гусынь...
   - Я не служанка здесь. Меня согласились приютить, а я вышиваю и плачу за жилье, - Неэле стояла перед маленькой девушкой, ожидая распоряжений, и разглядывая заодно. Хорошенькая, подвижным личиком и шальными черными глазами напоминавшая молодую белку, та ничуть не казалась грозной - разве что болтушкой.
   - Меня зовут Тайлин, - объявила она. - Это путешествие просто ужасно. Дождь, и горы... на нас как-то посыпались камни, и один попал в лошадь! Я думала, умру по дороге. А прислужница моя просто дурочка. После ее болезни мне все пришлось делать самой...
   - Нога ваша... нужен врач? - Неэле старалась не улыбаться, но сердитое существо в нижней рубашке и с пышной прической, гордо восседающее на смятой постели, невольно заставляло раздвигаться губы.
   - Разумеется! Я не хочу остаться хромой! Тогда вся жизнь кончена! - она даже побледнела от подобной мысли. И тут же заинтересовалась вышитым поясом Неэле.
  
  
   Врач, напустив на себя важный вид, осматривал путешественницу долго, прищелкивал языком, покачивал головой. Рассчитывал, что ему заплатят побольше.
   Но девушка, хоть и морщилась от боли, щебетала, как птичка, и на его усилия показаться значительным внимания не обратила.
   Разочарованный, он закончил осмотр.
   - Это плохой вывих, - сказал, предусмотрительно отойдя подальше от комнаты Тайлин. Неэле знала - как бы врач ни любил красоваться, в деле своем разбирается.
   Хозяйка дома всплеснула руками:
   - Сколько ж ей тут оставаться??
   - Не меньше пары недель, и то... нужны компрессы из трав. Кто станет за ней ухаживать?
   - Я, - ответила Неэле.
   - Нет уж, - хозяйка угрюмо покосилась на вышивальщицу. - Ты работай...
   - Мне вовсе не трудно. Много времени не понадобится, - Неэле стало жаль забавную гостью - если к ней приставят одну из тутошних женщин, обе, и больная, и сиделка умрут с тоски. - Я могу вышивать, сидя рядом с госпожой Тайлин, - поторопилась она сказать.
  
  
   - Две недели?! - Тайлин возмущенно приподнялась. - Он сошел с ума? Я не вынесу, это захолустье, эти мрачные лица... Нет, я сейчас встану и мы поедем! Слыханное дело!
   - Лежите, хватит же! Будьте разумны! - Неэле невольно повысила голос, и маленькая девушка притихла.
   - Я всего лишь не хочу болеть, - сказала она обиженно.
   - Не ведите себя, как дитя! Я постараюсь поставить вас на ноги как можно скорее!
   Врач объяснил, какие травы помогают снять опухоль, но в доме вдовы их не оказалось. На рынок послали было служанку, только Неэле неожиданно для себя вызвалась сходить и купить сама. Нечасто ей удавалось прогуляться по улицам.
   Здешний рынок она любила - суеты куда меньше, чем в родном городе, не слишком щедрые на восхваления своего товара приветливые продавцы. Под разноцветными навесами лежали горки товара - новый урожай еще не поспел, но прошлогодние корнеплоды выглядели прилично, а за ними располагались яркие пятна маринованных яблок и слив, горшочки солений, прикрытые тонким полотном, еще чуть подальше свисали с навесов пучки сухой зелени.
   С краю располагались торговцы рыбой и раковинами - товар их, порой тусклый, порой блестящий и зачастую живой, немного пугал Неэле.
   Отдельные ряды были для специй и пряностей - возле них девушка любила стоять, вдыхая приятный острый аромат.
  
   Целебными травами торговали всего двое - старик и преклонных лет женщина. Неэле хорошо помнила, какие снадобья ей поручили купить, перебирала сухие стебли и свежие, еще полные сока. И вот словно что-то попало в глаз, девушка вскинула руку - протереть; пара веточек неизвестного ей растения словно вспыхнули, аромат поплыл - будто весной первый раз распахнули окно в цветущий сад.
   - Что это? - растерянно спросила Неэле, указывая на ветки.
   - Лунные слезки, так их зовем, - продавец пожевал губами. - Попадаются редко, но хворь как рукой снимают.
   - Какую хворь?
   - Всякую...
   Так не бывает, подумала Неэле. Но растение неодолимо тянуло к себе - и девушка купила его, задорого, заплатив свои деньги. Так будет честно, думала она. Госпожа Тайлин не поручала мне брать это...
   Однако врач похвалил ее за находку. С видимым трудом признался - про "слезки" он не подумал, да и трудно их отыскать...
   - Ты хорошая травница? - спросил он Неэле.
   - Я совсем не знаю трав. Просто... так получилось, - смутилась она.
   "Ей рассказал кто-то, а девчонка хочет свои умения приукрасить", - подумал врач, но не произнес ничего. Хорошо, хоть ерунду не всучили, а может и что ядовитое.
  
  
   Неэле скоро поняла, что первое впечатление не обмануло - Тайлин была легкомысленной, страшной болтушкой, но по-настоящему доброй. Она вертела своими слугами, как хотела, ее капризы спешили исполнить, но никому и в голову не приходило бояться это маленькое существо. Ровесница Неэле, она казалась много младше всем поведением, но была на свой лад неглупа.
   В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты - очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.
   Вышивальщица готовила компрессы из трав, на всякий случай поила Тайлин отваром из "слезки" - гостья поправлялась на глазах. Через три дня она могла ходить, опираясь на больную ногу, хоть и не всем весом.
  
   - Завтра к вечеру вы будете совсем здоровы, госпожа.
   - Зови меня просто по имени. Как будто мы подруги... мне так надоели олухи, которые только и знают твердить - да, госпожа... невозможно, госпожа...
   Сдается, про невозможно ей часто приходится слышать, мелькнуло у Неэле в голове.
   А Тайлин продолжала:
   - Но я даже не знаю, кто ты такая!
   - Я просто... никто, - девушка пожала плечами.
   - Как это может быть? Как тебя зовут? Почему ты не назвалась до сих пор, глупая? - сердито сказала Тайлин. - Разве я не сказала, что мне все про тебя интересно и ты нравишься мне??
   Меня окликали по три раза на дню, подумала вышивальщица, но ответила:
   - Неэле. У меня нет семьи, и дома тоже нет.
   Тайлин искренне огорчилась.
  
   Как и пообещала Неэле, к следующему вечеру гостье ничто не мешало отправиться в путь - но та отложила отъезд до полудня. Неэле была уверена, что яркая птичка постарается поскорее покинуть "это захолустье", а Тайлин неожиданно нахохлилась и мрачно смотрела, как слуга носит вещи в повозку.
   Наконец наступило время прощания. Неэле зашла пожелать подопечной доброго пути.
   - Я буду по тебе скучать! - Тайлин, вся в слезах, повисла у нее на шее. - Нет, не бросай меня! Я не просто буду скучать, я в дороге умру!
   Судя по тому, как часто и от любого пустяка Тайлин собиралась умереть, присутствие Неэле не помогло бы. Однако вышивальщицу тронула эта скороспелая, но искренняя привязанность.
   - Но как быть?
   - Ты поедешь со мной, - решительно заявила маленькая девушка. - В моей повозке достаточно места.
   - Послушай, - Неэле попыталась ее урезонить. - Здесь я хотя бы нашла себе дом, а ты хочешь, чтобы я, как осенний лист...
   - Ты умеешь красиво шить? И у тебя безупречный вкус?
   - Об этом судить не мне, - смутилась Неэле.
   - Я могу об этом судить! Ты просто прелесть, и вещицы твои - загляденье, их надо вышивать не на грубом полотне, а на шелке и атласе! Работа? Ты отыщешь ее в первом же городе, где сочтешь нужным остаться! А я тебе помогу!
   Но меня же... быть может, ищут, - подумала Неэле, но рассудок подсказывал - кому ты нужна, за десятки дней пути от бывшей мастерской? Ты всего лишь пушинка, которую ветер сдул с места... и скоро сдует еще раз.
   Тайлин суматошна, но добра и привязчива. Она не предаст...
   - Кажется, я хочу поехать с тобой, - смущенно призналась Неэле.
   Чернокосая девушка просияла.
  
   Вдова не слишком обрадовалась и не особенно огорчилась, узнав, что сразу обе девушки собираются покинуть ее дом. Конечно, Неэле платила куда больше, чем уходило на прокорм, но хозяйка и без того не бедствовала. И не подумала удерживать. Даже сказала:
   - И то верно. Что тебе такой в захолустье сидеть?
   Пару горшочков солений подарила в дорогу. Неэле была благодарна ей. Оглядывала ставшую привычной комнатку, жасмин и шиповник, крыльцо, на котором любила проводить вечера, и начинала испытывать грусть.
   - Кажется, я страшная домоседка, - поделилась она с Тайлин. Та лишь фыркнула:
   - Чепуха. Ты просто жизни не видела... Сидишь тут, сама как пришитая к полотну!
   И то верно, подумала Неэле, а Тайлин все говорила:
   - Ты погоди! Вот поедем - увидишь разные города, красивых мужчин, научишься развлекаться! Попробуешь заморские лакомства, знаешь, есть такое - сахарной горкой, внутри не то орех, не то персик на вкус... А потом - горы. Мы будем жить у подножия. Там, говорят, огромные кедры, их аромат позволяет долгие годы сохранять красоту. Ах, как хорошо будет!
   -В горы? - Неэле заволновалась. Ей казалось, что горы - это дремучий лес и ни следа человека, они манили и пугали. - Разве же там...
   Тайлин не обратила внимание, как запнулась вышивальщица, как растерянно замолчала. Она ходила вокруг Неэле, подняла руки той, потом волосы.
   - Мы с тобой похожи сложением, хотя ты повыше, - наконец сказала Тайлин, придирчиво оглядывая новоиспеченную подругу. - А платье миленькое, но тебя вовсе не красит... Нет, не мотай головой! Я тебя одену, как госпожу знатного дома. Мы обе должны быть нарядными, это привлекает мужчин!
   Маленькая девушка зарылась в свои пожитки и вскорости извлекла из кучи нарядов широкое нижнее платье цвета розового винограда, а после - верхнее, темно-сливовое.
   - К твоим волосам больше подошел бы голубой или цвет молодой зелени, но у меня нет того, что ты сможешь надеть, - огорченно сказала Тайлин. А Неэле разглядывала узоры на ткани - виноградные лозы, сплетающиеся над волнами. Такие узоры любила вышивать одна из ее подруг-мастериц... но не ее это рука. И все же - будто родной голос коснулся слуха...
   - Ты задумалась. Меряй же! - Тайлин подергала Неэле за рукав.
   Прохладный шелк окутал тело, и девушка засмотрелась на свое отражение. Откинув за спину тяжелые волосы, она осторожно трогала платье - похожие на крылья бабочки рукава, пелерину, украшенную розовым кварцем - блестящие камешки закреплены были в середине вышитых белым цветов, напоминающих хризантемы. Да... неожиданная подруга знала толк в нарядах.
   - Это тебе! - Тайлин застегнула на ее шее тонкое серебряное ожерелье с аметистовыми подвесками.
   - Я не могу, - испугалась Неэле, но Тайлин, состроив огорченную гримаску, сообщила:
   - Оно недорогое, увы... аметисты с легкими трещинками... я не пожалела бы для тебя и самых ценных камней, но... их нет у меня. Приходится пускать пыль в глаза. Но в городе... о, я найду того, кто станет платить за меня! - ее глаза подернулись мечтательной дымкой.
  
   Она сказала это по-детски просто, и Неэле не сдержала улыбки. Что ж... иные женщины строгого нрава способны душу из тебя вытрясти и никогда не окажут помощи. Пусть Тайлин не благородная дама, кто осудит ее? Вышивальщице было хорошо и легко с маленькой девушкой, и вера пришла - может быть, все еще сложится благополучно.
  
   Отправились на рассвете.
   Тайлин щебетала, не уставая.
   Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами. Поначалу Неэле с любопытством глядела в окно, поддакивала спутнице, не особо вслушиваясь в ее веселую болтовню, но скоро мерное покачивание повозки нагнало на девушку сон. Сморило и Тайлин - раньше жаворонков проснулись, почему бы и не поспать теперь?
   Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг и возница, вот и вся свита.
   Отдохнув, девушки вновь завели беседу, на сей раз Неэле слушала с интересом. Тайлин поведала ей о морском городе, о витых шипастых ракушках, лежащих прямо под ногами, о диковинных бурых птицах с белой грудью и узкими длинными крыльями, которые не устают никогда. Но больше всего Тайлин говорила о своих молодых знакомых - под конец Неэле запуталась в них окончательно. Рассказывала и сама, все больше о модных узорах - остальное удерживало внимание подруги ненадолго.
  
   Ночью Неэле снилось озеро Айсу, Серебряное. Блики на нем и впрямь отливали серебром. По озеру можно было плыть целый день, а оно все не кончалось. Когда-нибудь я снова тебя увижу, подумала девушка, лежа и вспоминая сон.
   Подступила тоска по спокойной размеренной жизни в мастерской, по мастерицам-подругам, работе.
   - Ты загрустила! - Тайлин рассмотрела лицо Неэле в полумраке повозки. - Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, - она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.
   Неэле улыбнулась невольно.
   - Спой...
   Тайлин уселась поудобней, и затянула приятным высоким голоском:
   - Знаешь, какой я стану в день,
   когда замолчу навсегда?
   О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,
   Про слезы мои напомнят влажные берега,
   О пестрых платьях моих - полные пчел луга,
   А если ты когда-нибудь
   вспомнишь цвет моих глаз,
   То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.
  
   Неэле почувствовала, что слезы, будто песней призванные, подступают и вот-вот прольются.
   - Кажется, я плохо тебя утешила, - огорченно сказала Тайлин.
  
   Еще два дня повозка катилась между невысоких холмов. Вдалеке видны были горы, темной полосой - не приближались и не удалялись на протяжении всего пути. Дул северный ветер, пахнущий кедрами и мхом. По вечерам Неэле поплотнее куталась в накидку-кийта, свою собственную - невзрачную, зато теплую.
   К вечеру третьего дня Тайлин заявила, что ей надоело петлять меж холмами и стоит ехать напрямик, по солнечному пути. Слуги подчинились воле маленькой хозяйки, повозка покинула тракт и устремилась по небольшой дороге, годной разве что для крестьянских телег.
   Девушек то и дело подбрасывало, когда колесо налетало на очередной камень. Тайлин ругала строителей дорог, а иногда откидывала полог и принималась возмущаться возницей и лошадьми.
   Ночью Тайлин заснула быстро, а вышивальщица долго сидела у костра, поглядывая на звездноглазое небо и вполголоса разговаривая со слугами.
   - Не могу больше. Дойдем до города, надеюсь, она меня отпустит, - сказал один. Оглянувшись на повозку, где маленькая девушка спала сладким сном, вздохнул:
   - А может, и нет.
   Поутру холмы окутал молочный туман, и путники сбились с пути. Когда лучи солнца сожгли белое марево, оказалось, что дороги нет и в помине, а повозка катится, куда придется. Заблудиться было немудрено - холмистая степь не слишком отличалась от пути, по которому они ехали раньше милостью Тайлин. Те же огромные, поросшие дикими злаками и кустарником бугры справа и слева, те же небольшие овраги. Птицы взлетали, потревоженные, кричали диковато и равнодушно.
   Тайлин приуныла и перестала бранить слуг. Жалобно поглядывала на Неэле, будто на старшую сестру, знающую, как быть.
   После полудня возница заметил фигуры всадников меж холмов, указал на них девушкам. Судя по темным курткам одинакового покроя, какие носили военные низшего ранга, всадники принадлежали к одному из местных гарнизонов. Остального нельзя было рассмотреть издали.
   Неэле перепугалась - мало ли, вдруг ищут беглых... Подергала за рукав Тайлин, уже привстававшую, чтобы закричать и обратить на себя внимание конников, и шепнула быстро:
   - Нет, нет, молчи!
   Девушка растерянно замолчала - всадники проехали стороной, не заметив, - а потом обрушилась на подругу:
   - Мы заблудились! И как это понимать? Ты сошла с ума? Я хотела попросить помощи, а теперь нам тащиться среди этих клятых холмов, не встречая ни одной человечьей души!
   - Я испугалась, - кротко сказала Неэле. Тайлин подозрительно вскинула на нее глаза, обведенные легкой тенью усталости.
   Пришлось рассказывать все с самого начала. Вышивальщица постаралась не слишком сгущать краски - вряд ли Тайлин захочет возиться с возможной преступницей.
   - Значит, ты жертва человеческой несправедливости, - с удовольствием сказала чернокосая девушка. - Я тебя не брошу, в жизни не брошу! - у нее даже слезы выступили от умиления.
   Неэле не нашлась с ответом. Пути воображения Тайлин были для нее темны и диковинны. Но приятно оказалось, что подруга не шарахнулась от нее, как от заразной.
  
   Вскорости слуги заметили домик, примостившийся позади невысокого пологого холма, в лощинке. Место было уютное, ложбинка поросла чиной и мышиным горошком. Люди не успели обрадоваться грядущему отдыху - подъехав ближе, поняли: полуразвалившийся дом, заброшен давно.
   Покосившиеся ворота, увенчанные деревянным фазаном с отбитым хвостом - птица жалко смотрела на путешественников. Заросший тиной маленький пруд казался безжизненным - похоже, в нем и головастиков не водилось, не то что рыбы. Плети ползучих растений расположились поперек дорожек, мешая идти.
   В комнатах оказалось пусто, только треснувший столик сиротливо стоял в углу комнаты, когда-то предназначенной для приема гостей. На кухне слуги обнаружили дырявый котел и несколько горшков, ничего больше. Полы оказались покрыты слоем пыли, но нигде не было ни плесени, ни паутины.
   - Тоскливое место, - заметил один из спутников Тайлин. - Даже пауки не живут.
   Та передернула плечиками.
   - Тут очень давно никого не было, - сказала Неэле сама себе - просто чтобы развеять гнетущее впечатление.
   - Никто в здравом уме не полезет в такую глушь, - отозвался слуга.
   Девушки побродили по дому - Тайлин приподнимала подол и старалась рукавом не коснуться стены или дверного косяка, вернулись в гостевую комнату.
   - Глянь, это что? - внимание маленькой госпожи привлек небольшой белый предмет, полускрытый ножкой стола. Тайлин тут же потянулась посмотреть, с опаской - мало ли что валяется на полу в заброшенном доме?
   - Какая прелесть, - протянула красавица, двумя пальчиками поднимая резной гребень китовой кости. Большой, ажурный, он напоминал крыло махаона, и был украшен сияющими камнями - крупные альмандины в обрамлении неизвестных кристаллов помельче. Вещица смотрелась чужеродно в унылой пустой комнате.
   Тайлин, позабыв про пыль и недавнюю брезгливость, воткнула украшение в волосы, извлекла из поясного мешочка бронзовое зеркало.
   - Посмотри, какая роскошь! Странно, что его оставили тут! Я бы ни в жизнь...
   Неэле присмотрелась - цены гребня она понять не могла, но тончайшая резьба на кости, но россыпь голубых камешков, похожих на капли...
   - Быть может, хозяйка гребня вынуждена была быстро покинуть дом? - предположила она.
   - Это ее беда, - рассмеялась подруга. - Идет мне?
   - Очень, - Неэле старалась сохранить серьезность, но детское хвастовство Тайлин было таким забавным.
   - Теперь его должна примерить ты! - заявила чернокосая девушка.
   Неэле не привыкла к роскошным вещам: я буду похожа на позолоченную курицу, мелькнула мысль. Но желание нарядиться пересилило. К тому же... разве сейчас на Неэле прежнее простенькое платье?
   - Давай, - она улыбнулась.
   Тайлин засуетилась вокруг подруги, наскоро разделяя ее волосы на пряди, закрепляя шпильками - временная прическа вышла кривовато, но, когда Тайлин украсила ее драгоценным гребнем, показалась девушкам великолепной.
   Тайлин вздохнула - вздох шел от самого сердца, будто оно грозило разорваться, и сказала:
   - Бери! У меня куда больше вещей!
   - Да ты что, куда мне, - вышивальщица потянулась было разрушить прическу. Ох, не хотелось этого делать! Неэле ощутила остро, что ей нет и двадцати, и хочется быть красивой, не только создавать красоту.
   - А вот и не спорь! - Тайлин перехватила ее руки, скорчила забавную рожицу. - Дарю! - и шутливо нахмурилась:
   - Я, правительница Облачной страны Сэн, жалую тебе этот гребень!
   Сзади кашлянули.
   - Госпожа Тайлин, ночь на дворе.
   - Я буду спать здесь! - заявила та. - Постели нам в этой комнате! Надоело тесниться в повозке!
   Про брезгливость она позабыла начисто. Находка искупила вину дома в том, что он посмел выглядеть столь неприглядно.
   Вышивальщица с сомнением осмотрелась. Когда-то здесь была спальня, судя по расположению комнат. Чистая, но пустая и унылая, помещение наводило тоску даже на неприхотливую Неэле.
   - Слуги наведут здесь порядок! - Тайлин беспечно тряхнула головой, височные подвески зазвенели. - Нет, и не думай оставить меня одну!
   - Здесь так... одиноко, - Неэле выглянула в окно. Стемнело, пока они бродили по комнатам и коридорам. Узкий месяц едва освещал заросли жасмина и тропинку, с трудом различимую среди травы. - Почему дом стоит настолько далеко от дороги?
   - Это мы подъехали не с той стороны. Наверняка есть неплохой путь. А что до одиночества... если б я не умирала с тоски без людей, я тоже предпочла бы тихий уютный домик! - заявила подруга. - Что до хозяев - мало ли, может, им надоела глушь?
   - Или они умерли.
   - Брр, не пугай меня, глупая! - Тайлин поежилась.
   Девушки прислушались - ни звука не донеслось до их ушей. Только ветер шуршал еле слышно.
   - Ни лягушки, ни цикады, - обронила Неэле. Тайлин от нее отмахнулась. Слуги постелили девушкам на полу, ложе получилось широким и мягким.
   - Спать, спать, - зевнула Тайлин, потягиваясь. Скоро она заснула - ворочалась и вскрикивала во сне, а Неэле долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к гулкой и одновременно глухой тишине. Наконец и ее сморил сон.
   Потом она услышала шорох, увидела, как створка двери отошла и в комнату, ощупывая все на своем пути, лезут невероятно длинные руки. Вот они нашарили подол платья Тайлин, вот потянули на себя одеяло... Неэле закричала и проснулась.
  
   Сквозь щели в ставнях пробивался розовато-серый свет. Тихие разговоры слуг раздавались снаружи. Утро выдалось весьма прохладным.
   - Ну вот, выспались, а ты говорила, - Тайлин повозилась в постели, вскочила: - Помоги мне одеться.
   Неэле с самого начала не против была частично принять на себя обязанности служанки - платой за то, что ее взяли с собой. Она облачила Тайлин в обычный для той наряд, мало годный для долгого пути, зато яркий и дорогой. С волосами пришлось повозиться - Тайлин, смирившись, что изящных причесок Неэле создавать не умеет, довольствовалась уложенными венцом косами.
   - Сюда заколку с алым камнем, вот этим... нет, это не рубин, дешевый самоцвет, но смотрится, верно? А сюда стоит поместить эту, с птицей... мне ее подарил один чиновник, с которым мы столкнулись в лавке картин... Он хотел купить полотно, которое мне понравилось! Правда, потом извинился...
   Неэле не успела одеться сама и мерзла, суетясь в одной длинной рубашки вокруг Тайлин. Наконец та было готова.
   - Ты что это зубами стучишь? - прислушалась подозрительно.
  
   Неэле собралась быстро. Отвар из ягод шиповника и теплые лепешки окончательно согрели ее.
   - Сегодня мы должны выбраться на дорогу! - заявила Тайлин вознице, закрепляя гребень в прическе подруги. - Или я рассержусь!
   Тот проворчал себе под нос нечто невнятное.
  
   Потянулась привычная вереница холмов, покрытых нежно-зеленой травой.
   - Кажется, я ненавижу север, - хмуро говорила Тайлин, перебирая струны ахи. Поврежденный инструмент издавал звуки, похожие на предсмертное мяуканье.
   Неэле смотрела по сторонам, не уставая подмечать отличие от окрестностей озера Айсу - несмотря на самое начало лета, здесь росло куда меньше цветов, или им еще не пришел черед открыться. И кустарник был повыше, чем на юге, и гуще. А вот деревьев не попадалось почти.
   - Мне казалось, север - это сплошные леса...
   - Будут леса, юная госпожа, - откликнулся возница. - Горы Юсен, там не пройти... а еще северней - Эннэ. Это и вовсе глушь...
  
   Пару раз Неэле заметила непонятное - словно пушистые мячики катились по их следам. Она удивленно оглядывалась... даже спросила Тайлин, не видит ли та чего. Подруга долго всматривалась в окружающий пейзаж, но обнаружила только летящего аиста.
  
   К вечеру повозка выехала на торную тропу, не слишком, впрочем, похожую на порядочную дорогу. Но теперь повозка хоть не подскакивала каждый миг, грозя развалиться. А вскорости показался еще один домик - размером со вчерашний, но отнюдь не заброшенный, напротив, очень уютный с виду. Стены его были выбелены, изгородь покрыта темно-красным лаком, а над резными воротами примостился деревянный фазан, брат-близнец того, с отломанным хвостом. У этого хвост красовался на месте, гордо расправленный.
   - Еще один дом в глуши, - удивленно отметила Неэле.
   - Мало ли... Богатые люди хотят отдохнуть от суеты... - Тайлин ожила, предвкушая настоящий отдых, теплую воду и приятное времяпровождение. - И какая тут глушь? Дорога!
   Заслышав скрип колес, стук копыт и голоса, из дома вышла молодая семейная пара - смуглые, круглолицые, они неуловимо походили друг на друга. Посетовав на трудности, выпавшие путникам, и на то, что одного слугу срочно вынуждены были отправить в город за лекарственным снадобьем, а второй как раз болен, муж и жена приняли гостей со всем радушием. Тайлин щебетала, Неэле помалкивала, разглядывая хозяев. Одеты скромно, но не как простолюдины - черное с белыми и зелеными узорами одеяние у мужчины, розовое с черными - у женщины. И покрой отнюдь не крестьянский, хоть далек от моды уже. Обедневшие наследники некогда крупного рода.
   Отдельные вещицы в доме подтверждали правильность этой догадки - старинный дорогой веер, висевший на стене, чуть тронутая временем картина кисти известного художника - горы и водопад...
   Слуг Тайлин хозяева провели в пристрой дома, мол, сами о себе позаботятся, а девушек позвали к столу. Тайлин заикнулась было - пусть ее люди прислуживают, раз тут, на месте, некому, но хозяйка мягко отклонила предложение.
   - Я сама. Нетрудно - здесь, в глуши, не соблюдают обычаев, и мы рады гостям.
   Неэле не смогла понять, подавали им птицу или же рыбу, а может и вовсе бобы - от блюда исходил аромат тимьяна и сладкого перца, и кто бы ни готовил, он был отнюдь не худшим поваром. Пили сливовое вино, Неэле чуть-чуть, а Тайлин больше, слегка захмелела, от чего смеялась особенно звонко.
   Хозяева улыбались, расспрашивали ровно столько, сколько спрашивают люди воспитанные, и сами рассказывали только то, что было интересно слушать. И они явно любили друг друга, судя по их перекрестным взглядам. Так солнце и капля воды встречаются - и капля сияет краше любого самоцвета.
   Говорили обо всем, ничего всерьез не касаясь; Тайлин поведала новости земель, откуда прибыла, хозяева посетовали - встречно нечего рассказать, глушь. Не о прошлогоднем ведь урожае поведать? Молодая хозяйка поиграла на ахи, следом Тайлин попросила разрешения показать свое мастерство. Музыка стихала, звучали приветливые слова, и снова начинала искриться мелодия.
   А все же что-то не нравилось Неэле. К концу ужина она сообразила, что именно - мертвая тишина в доме и снаружи, как и прошедшей ночью.
   Крохотный домик, стены хлипкие... пусть слуга хозяев болен и спит, но четверо спутников Тайлин не могут столько молчать, не на похоронах же! Ни скрипа отодвигаемой дверной створки либо половицы, ни смеха, ни звяканья посуды - ничего.
   Неэле держала блестящую чашечку из темного фарфора. И вот встала хозяйка, и прошла мимо девушки, чтобы зажечь погасшую лампу; и свеча, которую несла в руках женщина, не отразилась в поверхности чашки.
   Неэле почувствовала смятение. И так и сяк поворачивая чашку, она не могла поймать на гладкой темной поверхности даже слабый отблеск пламени, будто его вовсе не было. Хозяева улыбались, и глаза их были черны - в них тоже не отражался огонь.
   Вышивальщица похолодела... Призраки? Или... что это такое?!
  
   Извинившись, девушка встала из-за стола. Ей позволили подняться и выйти за дверь, проводили внимательными взглядами. Тайлин не обратила внимания, что подруга уходит - увлеклась молодым хозяином, а тот смотрел на нее благодушно, как на шалящее дитя.
   Снаружи все было тихо той же мертвящей тишиной. Не слышалось голосов слуг, хотя вряд ли четверо взрослых мужчин молчали, как мышки. Дом казался пустым, хотя окна горели ярко.
   Девушка обошла его, надеясь постучаться к слугам и развеять свои сомнения. Вот и крыльцо, по нему все четверо поднялись в дом... Дверь была заколочена, хоть еще недавно - распахнута. Мох покрывал крыльцо и косяки, медная ручка двери позеленела от времени. Вряд ли эту дверь было можно открыть, разве что выбить.
   Девушку охватил озноб.
   "Бежать отсюда! Немедля!".
   Неэле вернулась в гостевую комнату, склонилась к подруге, шепнула:
   - Тайлин. Нам надо ехать.
   - Куда вы спешите? - удивился молодой хозяин. Он услышал ее слова. - Ночь на дворе...
   Подруга удивленно вскинула брови. Неэле запнулась: если сказать сейчас - всякое может быть. Но как увести Тайлин?
   - Осмелюсь побеспокоить... мне срочно нужно сказать пару слов одному из наших слуг. Вы позволите пройти к ним, или, быть может, проводите? - девушка не ожидала, что сумеет сказать настолько гладко.
   Хозяйка улыбнулась
   - Они отдыхают и веселятся. Прислушайтесь!
   И тут же до слуха Неэле донеслись смех и звуки простой музыки.
   Неэле принужденно ответила ей улыбкой и произнесла:
   - Мне все же хотелось бы поговорить...
   - Разумеется, - губы хозяйки раздвинулись снова, и эта улыбка очень не понравилась Неэле, - Пройдемте со мной!
   Девушка больше всего хотела с воплем умчаться отсюда. Но она все еще ничего не понимала, и Тайлин... хмельная, веселая и разнежившаяся в теплом уюте....
   - Тайлин. Пойдем вместе, - сказала очень настойчиво.
   Та весело и чуть сонно взглянула на подругу
   - Да что стряслось? Нам так рады, а ты места себе не находишь...
   - Пойдем, - Неэле взяла ее за руку, заставляя подняться. - Ну, пожалуйста!
   Девушка поднялась неохотно, сопровождаемая пристальным взглядом хозяйки.
   Они втроем миновали коридор, хозяйка отодвинула створку двери, приветливо улыбаясь. Неэле увидела веселящихся слуг. Те пили что-то; судя по вытянутому сосуду, из которого разливали питье - крепкую настойку, и громко смеялись шуткам друг друга. Женщин они не заметили.
   - Вы довольны? Боюсь, прерывать их веселье было бы жестоко, - сказала молодая хозяйка. - К тому же, боюсь, они слишком... перебрали с горячительным напитком. Завтра они проспятся, тогда...
   Неэле чуть было не согласилась с доводами хозяйки, а Тайлин и вовсе рвалась назад, в полную ароматов и ласкового света гостевую комнату.
   Неэле уже поворачивалась, собираясь уйти, но краем глаза углядела четыре неподвижных силуэта на полу, черных в тусклом свете месяца. Она ахнула и взглянула прямо перед собой - слуги горланили пьяную песню, не видя ее. Отвернув голову, девушка вновь посмотрела искоса: четверо слуг лежали неподвижно, шея одного из них была повернута вбок, будто сломана. И огонь в комнате не горел.
   Вышивальщица схватила подругу за руку, только открыв рот, чтобы заставить ее смотреть, но не успела.
   Хозяйка издала звук, средний между вздохом и шипением, лицо ее стало зеленоватым, полупрозрачным, шея вытянулась, а зубы выросли на полпальца и заострились.
   - Бежим! Это нежить!! - Неэле вцепилась в подругу, еще ничего не понявшую, и поволокла за собой.
   Та вскрикнула - хмель начал сходить с нее. Девушки побежали по коридору назад - и натолкнулись на хозяина дома. Человеческий облик сползал и с него. Неэле, собрав все силы, ударила его в грудь обеими руками, и метнулась в сторону вместе с подругой.
   Рывка в сторону мужчина не ожидал, и девушки миновали его, но бежать было некуда. Неэле вспомнила рассказы капитана: ночью нечисть особенно сильна, если и вырвешься из дому - отыщет среди холмов.
   Тайлин всхлипнула - оцепенение страха начало сковывать ее тело. Так замирает лягушка перед змеей - надо спасаться, а нет ни мыслей, ни сил.
   Блики от месяца переливались на ожерелье Тайлин, и при виде их Неэле пришли на ум слышанные в детстве сказки о зачарованных украшениях. Об подобном любила рассказывать одна из вышивальщиц, веселая толстуха... Кольца, в которые вселялась душа хозяйки, проклятые зеркала... Вещи, найденные на беду... О да!
   Неэле вырвала гребень из волос, оцарапав голову, бросила его на землю, с силой наступила на него раз, другой, третий, чувствуя, как осколки пропарывают обувь и впиваются в кожу. Призрак хозяйки, подоспевший, чтобы отрезать дорогу, начал таять с душераздирающим плачем, простирая руки к подругам, пока совсем не исчез. Только отголосок плача, высокий, холодный, долго дрожал в ночном воздухе. Пропал и молодой хозяин, почти ухвативший Тайлин. Скоро не осталось ничего... Только полуразрушенный дом, тот же самый, что в первую ночь.
   Фигурка фазана с отломившимся хвостом чернела над воротами, будто обугленный трупик настоящей птицы.
   Ничего не понимая больше, не видя, не думая, Неэле вцепилась в запястье Тайлин и потащила подругу за собой, прочь от этого дома, подальше от страшных развалин. Пробежав шагов десять, чернокосая девушка споткнулась, упала на землю и разрыдалась.
   Неэле обняла Тайлин за плечи, не столько утешая, сколько стараясь найти защиту сама - ее трясло так, что зуб на зуб не попадал.
   - Что это было? - выдавила Тайлин бессвязно, но вышивальщица поняла.
   - Мертвые... нежить... Они убили слуг и... и нас бы... гребень...
   Тайлин уткнулась ей в плечо, дрожала, цепляясь руками за подругу, как детеныш за мать.
   - Я... я взяла это...
   Темно было - месяц только народился на свет, далекие звезды удивленно помаргивали. Ухала сова вдалеке, кричал козодой. Неэле вздрагивала от любого шороха, а Тайлин продолжала рыдать:
   - Гребень... нельзя было трогать... Ох... я брала его в руки...
   А я его носила, подумала Неэле. По спине побежали невидимые ледяные муравьи с острыми коготками.
   - Думаешь, они вернутся? - простучала зубами Тайлин.
   - Не в эту ночь, - ответила Неэле, озираясь по сторонам. И повторила, себя убеждая: - Нет, нет, не в эту! А завтра мы встретим настоящих людей...
   Подруга чуть успокоилась, ахнула, поглядев на нее.
   - Да ты же... тебя...
   Рукав вышивальщицы был разодран, и от плеча до локтя тянулся узкий неровный след - как от ожога, в темноте он выглядел черным.
   - Хозяйка... - шепнула Неэле. Хоть двое бывших обитателей дома и представились, назвать имена она не смогла бы под страхом смерти, - и не потому, что могут увести за собой...
   Отметина почти не болела.
   - Бежим! - звала Тайлин. Но вышивальщицу страшило безнадежное блуждание в холмах. Куда уйдут девушки, не привыкшие полагаться на собственные ноги?
   Неэле огляделась. Повозка, лошади... где они? Может, умчались, почуя нежить? Так нет же, спокойно подошли к дому вчера...
   В сторону конюшни и смотреть страшно было. Та не развалилась, но будто просела, и стены ее покосились. Острые обломки забора торчали возле нее, словно хребет огромного мертвого животного.
   - Я туда не пойду! - заявила Тайлин решительно. Тогда мы обе погибнем, подумала Неэле. К черным стенам идти было жутко, но ужас и бессилие подруги неожиданно придали Неэле решительности - некогда плакать.
   Будто по иглам ступая, подошла Неэле к узкой постройке на дальнем конце двора. Услышала фырканье, ощутила, как сердце ее забилось; лошади были в полуразрушенных стойлах, невредимые с виду.
   На дворе у конюшни обнаружилась и повозка. Вещей не тронул никто.
   - Иди сюда, - позвала Неэле, и подруга, преодолевая страх, осторожно приблизилась, вытягивая шею и оглядываясь на каждом шагу.
   Лошади выглядели сонными, будто их чем опоили. В воздухе висел запах болотной тины, сладковато-гнилостный. Девушки принялись гладить животных, уговаривая проснуться. Тайлин, раньше и шерстинке не позволявшая попасть на свой рукав, целовала их в морду. Тепло больших мирных созданий, их равнодушие немного пригасили тревогу.
   Наконец лошади стали потряхивать головой, заржали, кося глазами по сторонам.
   - Уведем их отсюда, - сказала вышивальщица. - Скорее...
  
   Она старалась смотреть куда угодно, только не в сторону разрушенного дома. На свежем воздухе лошади очнулись окончательно, и хотелось вскарабкаться на них и умчаться прочь без оглядки, но девушка старалась рассуждать разумно.
   - Нам надо вывезти отсюда повозку.
   Вопреки ее опасениям, подруга кивнула покорно.
   - Как же мы теперь? - растерянно спросила Тайлин. - Одни...
   Вдвоем, подумала Неэле. И живы.
   - Лошади есть, поедем дальше. Должны эти холмы кончиться рано или поздно! Поедем за солнцем, оно выведет.
   - Я никогда не держала поводьев...
   Неэле промолчала. Обошла повозку, пытаясь понять, как запрячь лошадей. Животные беспокоились, фыркали, одна кобыла заржала, скашивая на новую хозяйку блестящий глаз. Неэле остерегалась приближаться - ударит копытом по голове, и все...
   "Кому нужна моя вышивка?" - подумала девушка. - "Нитки, игла... больше я ни на что не способна".
   Тайлин окликнула ее.
   - Не умеешь? Я видела, как запрягают...
   Промучившись с полчаса, они так и не сумели совладать с упряжью.
   - Поедем верхом, - сказала вышивальщица. - Седел нет, но узда...
   Оставалась надежда, что миролюбивые коняги не понесут и не сбросят неумелых всадниц.
   Тайлин затрясла было головой - она в жизни не садилась на лошадь, а по городу передвигалась в носилках - но, заметив, что Неэле не до нее, выбрала из двоих лошадей самую смирную и заходила кругом, прикидывая, как садиться.
   - Оружие есть у тебя? - спросила Неэле. - Хоть какое?
   - Нет... все, что было, осталось у них... - Тайлин испуганно покосилась на развалины, где лежали тела ее спутников. Туда она не пошла бы даже за сундуком золота.
   Порывшись в повозке среди вещей слуг, девушки отыскали пару длинных ножей с костяной рукояткой.
   - Ты умеешь этим пользоваться? - Тайлин держала нож, словно змею, разглядывая с опаской и отвращением.
   - Нет, - призналась Неэле. Она и представить себе не могла, что ударит кого-то - рукой, не то что клинком. Да и толку в ноже против нечисти? Но все-таки спрятала его в рукав.
   - Возьми ценные вещи, - сказала она. - Легкие только...
   У подруги в шкатулках оказалось множество безделушек, а вот деньги Тайлин потратила по дороге почти все, что обнаружила с удивлением.
   - Пожалуй, за все это большой суммы не выручишь, - задумчиво сказала она, позабыв о страхе.
   - Продадим лошадей, - успокоила ее Неэле.
   Тяжелее всего для Тайлин оказалось расстаться с нарядами. Она причитала, требуя навьючить на лошадь хотя бы самые любимые, но Неэле, еще не отошедшая от пережитого, всерьез рассердилась.
   - Сама смотри не свались! Только зря тратим время. Тебе что важнее - платья или жизнь?
   - Какая жизнь без платьев? - та совсем сникла.
   Неэле сказала, смягчившись:
   - Дома закажешь себе новые наряды, куда краше. Я сама сошью тебе такие, что все ахнут! - пообещала она, в душе смущаясь от собственного хвастовства.
   Это подействовало.
  
   Со вздохами и вскриками Тайлин вскарабкалась на лошадь, опираясь на повозку. Неэле последовала ее примеру, тоже не больно-то грациозно. Платье обеих не подходило для верховой езды, и Неэле разрезала его по бокам, оборвав причитания подруги. Ей самой было странно командовать, но иначе девушкам грозило навсегда остаться в этих развалинах.
   Лошади покорно терпели, иногда пытались отойти, когда девушки совсем уж неуклюже пытались взгромоздиться им на спину. Тайлин ругалась вполголоса - страх не позволял говорить громче; а оказавшись на конском хребте, в ужасе ахнула и обхватила руками шею своего скакуна.
  
   Наконец тронулись в путь, наудачу. Невдалеке гулко, будто в медный кувшин, закричала ночная птица, смертельно перепугав путешественниц. Потом, опомнившись, вышивальщица облегченно вздохнула - вблизи дома стояла мертвая тишина, а здесь есть жизнь...
   Эту ночь им пришлось провести под открытым небом. Устав от непривычной езды, измученные девушки скоро спешились - вернее, почти скатились с лошадей, и разожгли два костра. Огонь занялся легко, и первая удача приободрила беглянок - но лишь самую малость.
   Сидели в обнимку и озирались - боялись, что нечисть придет. Не меньше боялись, что нежеланных гостей привлечет пламя.
   Скоро стало светать. Тогда подруги ненадолго заснули, теснее прижавшись одна к другой.
   Утром Тайлин могла только стучать зубами и всхлипывать. На лошади ей удавалось держаться с трудом, а уж скольких трудов стоило усадить ее верхом после привала, лучше было не вспоминать. Неэле чувствовала себя не лучше. Горы теперь вздымались совсем близко, пугающие, лохматые.
   - Если мы едем правильно, то скоро должны увидеть верховье реки Сай, - сказала Тайлин неуверенно. - А потом можно двигаться вдоль реки до городских ворот...
   - Ну, остается только надеяться на милость Неба, - вздохнула Неэле.
   Девушкам повезло, вскорости они выбрались на дорогу - вдали ее пересекала полоса темного серебра. Всадницы проехали по мосту, за которым снова лежала дорога, а часа через два заметили большое село.
  
   На самом краю его, у маленькой небогатой гостиницы караванщики развьючивали коней. Работниками распоряжался грузный, хоть и молодой еще мужчина в нарядной одежде цвета охры, расшитой стилизованными черепахами. Осанка и надменные жесты, взгляды, которые он кидал на провинциалов, да из захолустного селенья впридачу, пуще наряда выдавала в нем уроженца Срединных земель.
   Тайлин окончательно перестала справляться с лошадью, и та, заржав, устремилась к своим товаркам, которых заметила издалека.
   - Малышка Тайлин! - ахнул торговец, кинулся к ее лошади, протянул руки. Девушка сначала шарахнулась от него, но узнала, обливаясь слезами, повисла на шее. Бессвязные фразы срывались с ее губ, и он, излучающий благополучие, всячески старался утешить несчастное существо.
   Не сразу, но все же заметив вторую девушку, хозяин каравана пощелкал языком, покачал головой и распорядился - помочь и ей, после чего направился к постоялому двору, держа на руках Тайлин, как великую драгоценность. На ее разорванное платье он старался не смотреть, и всячески возводил глаза к небу - посему ступал с утроенной осторожностью.
   Неэле бил озноб, она плохо понимала, что творится вокруг, и, лишь оказавшись в крохотном общем зале гостиницы, стала более-менее различать, что говорят нежданные благодетели.
   - Как это чудно, что я тебя встретил, - повторял торговец, склонившись над Тайлин, которую усадил на лавку перед очагом. - Сейчас вы с подругой согреетесь... нет, я не буду расспрашивать, пока ты сама не скажешь... Но все же - как чудно. Ты - здесь... а ведь последний раз мы встречались... дай Сущий памяти... месяцев восемь назад, у моря. Столько всего приключилось! Знаешь, в Озерном, откуда я везу шелк, едва не убили хранителя городской казны, было очень много шума. Я едва сумел выбраться из города - обыскивали каждую мышь. А ведь не секрет - конфискуют половину товара, если начнут досматривать, что у меня и откуда. Поэтому я благодарил Сущего за то, что избежал потерь. Но его милости этим не ограничились... Он подарил встречу с тобой!
  
   Из долгой речи Неэле вынесла лишь одно - человек был осведомлен, что произошло в Озерном. Может, он и про мастерскую знает, где прятался заговорщик?
   Он знал - упомянул мельком, что оставшихся в городе вышивальщиц допрашивали, сочли виновными, и отправили невесть куда... Одну, известную ему, пожалел - мол, жизнь поломана в самом начале. И тут же забыл об Озерном, с радостным упоением повторяя, как ныне счастлив он сам. Тайлин понемногу приходила в себя и уже кокетливо улыбалась, кутаясь плотнее в накидку из тонкой шерсти, - подарок, который ей успели преподнести.
   Из кухни тянулся запах имбиря и жарящегося мяса, и огонь уютно плясал.
   Почувствовав прилив сил, Неэле тихонько прокралась к выходу, выбралась на задний двор. Она вся горела, но, не понимая, что у нее жар, рада была, что перестала мерзнуть.
   Работавший на заднем дворе мальчик проводил ее недоуменным взглядом. К счастью для Неэле, гостиница находилась на краю села. Никто девушку не задерживал, и она пустилась бежать напрямик, стараясь не попадаться людям на глаза. Страх, пережитый недавно в холмах, воплотился для нее в постоялом дворе. Убегая от него, она убегала и от стражи Озерного, и от нечисти, от всего, что тянуло к подолу девушки призрачные холодные пальцы.
   Неэле не сомневалась, что Тайлин никогда не станет вредить ей, но подруга такая болтушка... Быть может, сейчас она рассказывает историю вышивальщицы, и скоро по ее следу направят погоню...
  
   Из села выходили две дороги, одна широкая, для караванов, другая поуже. Ни по одной из них девушка идти не рискнула. Прочтя короткую молитву, Неэле побежала напрямик по едва заметной тропке. При себе у нее был нож в рукаве, да на шее - подаренное подругой аметистовое ожерелье.
  
  
  
   Глава 5
  
   Слуга, одетый в синие и голубые цвета дома Таэна, принес футляр из черного дерева, лаково блестящий.
   Кэраи отпустил слугу, извлек из футляра свиток, покрытый торопливыми знаками - и без печати ясно, кто пишет. Давний приятель; спасая свою шкуру, обосновался в Меро, столице Танная, но по-прежнему чужой там и тянется к родине. А гордость не позволяет просить дозволения вернуться. Хотя его бы, может, и приняли... только смотрели косо всю жизнь.
   Однако он писал, желая быть полезным.
   Северяне из Аталина, Земли оленей, хотят войны между Тхай-эт и Таннай, говорил он.
   Что же, причины ясны. Золото... Таннай, он же Рухэй, страна небольшая, там почти ничего не растет... но драгоценный металл едва не валяется под ногами. А сами ри-иу хотят укрепиться в горах Эннэ, где столько дичи, что прокормиться можно и в самые суровые зимы.
   Да, неприятно. Сам по себе Таннай не очень опасен, разве что для границ, но дому Таэна не привыкать... А войска Аталина - это серьезней.
   Стравить двух волков, пусть один намного крупнее, зато второй увертлив... а потом ударить в нужный момент.
   Ри-иу глупы - они в любом случае только мостик, по которому пройдут воины Аталина.
   "Ваши соседи-рухэй не слишком умеют думать", - пишет приятель. О, и он такого же мнения.
   "Аталинцы же попробуют "взять крепость изнутри", эти хитрецы всегда делают так".
   Изнутри - например, подкупить брата... Кэраи не сдержал смешка, представив такую картину. Потом посерьезнел. Изнутри - это ходом змеи, не примитивным убийством. Жизни Тагари пока ничего не угрожает, иначе Столица спохватится и на его место пришлют троих.
   Просто кто-нибудь запоздает с известием или пришлет фальшивку, в нужный момент откроет ворота... вот тогда можно ждать удара в спину.
  
  
  
   Три дня в честь Солнечных хранителей - северный праздник, на юге нет особо дела до тех, кто когда-то устроил себе жилье в горах, поближе к солнцу, и лечил зверье, и оберегал цветы и деревья, и ежедневно возносил молитвы о процветании родного края и жителей его.
   Трое их было, в один год построивших себе шалаши на вершинах гор Юсен и проживших без малого сотню лет.
   До сих пор шалаши те стоят, нетронутые погодой и временем, и тот, чье сердце чисто, может найти себе там приют и во сне увидеть будущее или получить ответ на вопрос, идущий от сердца.
   Праздник Солнечных хранителей - добрые дни. И простые дни - вычурности не любят те, кто посвятил свою жизнь молитвам и любви к миру. Люди отдают время семье и друзьям, и наведываются в храмы Ореховой Лощины - оставить скромное приношение, и выпить воды из чистых ручьев, бегущих с гор.
  
   Весь дом генерала Таэны отправлялся туда, вместе в другими высокими домами - в сопровождении особо доверенных слуг.
   Энори с раннего утра не могли отыскать. Искали по приказу Кэраи Таэны - тот, в отсутствие старшего брата, брал на себя обязанность устраивать дела и города, и семьи, и не хотел, чтобы воспитанник Тагари в очередной раз вытворил невесть что.
   Было же - заявился в День приношения с котенком вместо освященной статуэтки, или с охапкой алых полевых маков - когда белые бутоны клали на воду. Правда, с тех пор вроде поумнел...
   Хоть Энори носил всегда одни и те же цвета, в храмы Ореховой Лощины можно было входить в наряде не всякого покроя. Вот за этим и должны были проследить слуги - чтобы никакого неуважения не выказал к священной лощине сей лесной подарочек, летящий, куда ему вздумается.
  
   Кэраи, человек еще довольно молодой, но давно знающий цену жизни, и мысли не допускал о том, что события отклонятся от заведенного порядка. Разве не затем он здесь, в конце-то концов, чтобы этот порядок поддерживать?
   Энори ему не нравился, но младший брат Тагари Таэны научился терпеть этого не то воспитанника, не то советчика. К тому же в присутствии Кэраи тот всегда вел себя должным образом, и, кажется, не прочь был заслужить расположение брата генерала - как человека, не только как влиятельной особы.
   Второе лицо в провинции, Кэраи Таэна успел насмотреться при столичном дворе на многих, ищущих места подле сильных мира сего. Энори был похож... и не похож. И, кажется, в самом деле любил мальчика, хрупкий плод недолгого брака Тагари.
   Но доверять ему, позабыв обо всем все равно было безумием. Слишком легко сыграть на страхах и желании узнать будущее... слишком легко повести туда, куда нужно провидцу. Увы, Тагари так не считал. Слепая вера - вот как называлось его отношение к любому слову подопечного, ставшего советником.
   Но шарлатаном Энори даже самый злейший враг не смог бы назвать.
   Кэраи Таэна присутствовал на первом испытании - помнил, как подросток в одежде, перешитой из старой с чужого плеча, вошел в маленький зал, где находился Тагари, он сам, еще несколько человек... и еще Истэ, тогда всеми уважаемая жена брата - она сидела в тени, полускрытая огромным растением с резными листьями.
   Тогда перед Энори поставили четыре закрытых шкатулки... он должен был угадать, что находится в каждой.
   В одной сидела птица, в другой лежала стальная пряжка, в третьей - камень, в четвертой - лист бумаги с написанными на нем изречениями.
   Да...
   Он попросил дозволения ударить по одной из шкатулок - и после этого назвал четыре предмета. Он не ошибся.
   После, уже взятый в дом, Энори объяснил - он слышал, как стучит сердце птицы, ощущал запах чернил на листе, каменной пыли... со сталью было труднее всего - звук от удара сказал ему о содержимом.
   Тогда Истэ спросила Энори - как ты живешь, если все чувствуешь настолько сильно?
   Что он ответил, Кэраи уже не помнил...
   Да, много воды утекло...
  
  
   Энори обнаружили в отдаленном уголке сада, замершим среди склонившегося над ручьем карагача. Юноша будто грезил наяву, откинулся к стволу, не замечая сырого тумана, пропитавшего одежду, и обильной росы.
   Он раздраженно выслушал советы, и заявил, что передумал, и никуда не поедет.
   Домоправитель не удивился - первый год, только попав в этот дом, Энори вынужден был в числе генеральской свиты поехать к святилищам, потом пару дней проболел - вроде попал под дождь, поливший на обратной дороге.
   После несколько лет вообще не наведывался в Лощину, потом побывал, но, кажется, не дошел до главного храма...
  
   - Мне безразличны его желания и то, что спускает мой дорогой брат. Но он обязан поехать - надоело выслушивать сплетни, - заявил Кэраи, садясь в паланкин, чтобы ехать к воротам. - Пока солнце еще не поднялось до края вон той крыши, он должен быть подле меня.
  
  
   Нет уже достойной стены вокруг Осорэи, но осталась каменная кладка полукольцом на севере и северо-востоке. А ворот в городе восемь.
   Двое из них - Северные и Черные - смотрят на северную границу и служат для прохода воинских частей. Они обычно заперты на тяжелые засовы. Черные ворота - черное железо, массивные, грубоватые, морды драконов и Опоры, воплощающей Силу - четырехрогого быка. А вторые украшены силуэтами вставших на дыбы снежных чудовищ.
   Есть ворота для торговых караванов с севера, запада, юга и востока - Красные, Лазуритовые, Нефритовые и Зеленые. Первые - деревянные столбы, резные, спиральные и поперечные полосы, расписаны красным разных цветов; они самые старые. Нефритовые ворота - из горного дуба, отделанные резными панно: с одной стороны сцена войны и победы, и с другой - охоты.
   И двое других торговых врат им подстать.
   А есть ворота храмовые - для обрядов в Храмовую долину. Они зовутся Кедровыми - ибо сделаны из кедров, росших в священной роще, - по разрешению настоятелей храмов.
   И последние ворота Осорэи - Медные - ведут к священному водопаду. Эти и Кедровые, как и военные, заперты большую часть года. Лишь по праздникам распахиваются они.
   И сейчас время настало.
  
  
   Управляющий домом Тагари Таэны приготовился уже к худшему - попытаться убедить Энори отправиться-таки в Лощину, выслушать все, что тот скажет, а потом оправдываться перед господином Кэраи.
   Неожиданно Энори не стал противиться. Кротко попросил принести то, что нужно надеть, и, против обыкновенного, постарался выглядеть как можно более скромно, даже скромней, чем предписывал обычай. Из предложенных верхних одежд выбрал самую невзрачную, серую с черно-белым тонким узором. Даже волосы узлом закрутил, заколов деревянной шпилькой, и поснимал все заколки, браслеты, став похожим на одного из низших слуг.
   И держался тихо, как мышка. Кэраи, увидев его, сначала заподозрил каверзу, но время шло, Энори не было видно и слышно, постепенно младший Таэна и думать о нем забыл.
  
   Хороший выдался день - впрочем, иных в такой праздник и не припомнили бы старожилы Хинаи. На обратном пути могли заворочаться тучи и начаться ливень, но только не в первой половине каждого из трех дней, пока люди не успели посетить Лощину. Дорога тоже выглядела особенно светлой и легкой - туман развеялся, и воздух был нежно-золотистым, с ароматом чины и клевера. По дороге то тут, то там, встречались крохотные святилища или просто алтари и защищающие знаки.
   Мужчины и женщины улыбались друг другу; одетые большей частью в синее и голубое, в цвет неба, не возбранялась и вышивка, а также нижняя одежда разных оттенков желтого, а белая и бледно-зеленая. И - никаких драконов, дивных сказочных птиц или иных волшебных созданий.
   В день Солнечных хранителей узор на одежде обязан растительным быть, или еще проще - облачным, или "волной".
   От влиятельных домов Осорэи почти все появились тут. И люди зрелого возраста, и старики в паланкинах, и молодежь, даже сейчас не упустившая случая повеселиться и покрасоваться. Кэраи привычно отмечал, как и кто держится, с кем заговорил, какое выражение было на лице... Не мог отделаться от столичной привычки искать в каждом слове и жесте тысячи тайных оттенков. Здесь большинство можно было читать, как свиток, написанный рукой мастера - и потому порой трудно было не ошибиться, не приписать лежащему на поверхности тайный смысл.
   Вот Рииши Нара - смурной, никак не придет в себя после истории с какой-то там девушкой... Макори из дома Нэйта тоже поглядывает на всех исподлобья, но он никогда не отличался приветливостью. Пора бы прибрать к рукам его семью, стоящую над земельной стражей Хинаи. Служат верно, а все же порой своевольничают - любят нагонять страх на крестьян, особенно недавних переселенцев. Только беспорядков еще не хватало, и без того граница, почитай, на замке из песка, только волей Тагари и держится...
  
   Кэраи поравнялся с роскошными носилками, где сидел пожилой глава дома Нэйта, отец Макори. Сухо обменявшись приветствиями, двое знатных господ какое-то время двигались рядом, неприязнь тянула их друг к другу, как тянет врагов к схватке.
   - Моим людям вновь жаловались на Макори, - обронил Таэна. - В семейные дела мне лезть не след, но своей неразборчивостью в средствах он вскоре восстановит против себя добрую половину провинции.
   - Куда уж нам, так широко раскидывать крылья! - внешне смиренно ответил пожилой человек, злобно сверкая глазами. - Мой сын исполняет свои обязанности, и только. А всякий сброд пусть исходит ядом, ему же хуже...
   - Я предупредил, - отозвался Кэраи, сверху, с лошадиного хребта глядя на человека в носилках.
   - Посмотрим еще, куда ветер дунет, - буркнул тот вроде себе под нос, но вполне различимо. - Сейчас Столица предпочитает на важных постах своих людей, а не тех, кто считает себя лучшими из-за предков, умевших ухватить кусок!
   Кэраи пристальней посмотрел на него - тот отвернулся, подал знак носильщикам двигаться быстрей.
   Вот кого с удовольствием избрал бы в предатели! Если, конечно, уместна речь об удовольствии в подобных вещах. Дом Нэйта, в давнем прошлом равный дому Таэна... самостоятельные до наглости, к тому же известные свои бессердечием. Почему бы не подступиться к таким? Нет, вряд ли. Земельная стража, конечно, сила, но против гарнизона Хинаи - ничто.
   А вот проехал молодчик на вороном гиэли, хорош конь, надо сказать... Всадник, щеголь в бледно-голубых и бледно-желтых шелках, тоже хорош, если в глаза не заглядывать - пусто там. Кайто Аэмара растет единственным сыном в семье. Кроме него - три дочери. Глуповатый мальчик, избалованный - так думал Кэраи.
   ...А отец его - хранитель казны. Возможная щелка.
  
   Да... велико счастье подозревать всех и каждого...
   Он бросил взгляд налево - Энори здесь, непривычно тихий, и вид у него такой, будто нездоровится. Вот уж через кого бы подступиться - милое дело. Тагари верит ему, как посланцу самого Сущего... Осталось только придумать, зачем ему предавать. Большая власть Энори не нужна, у него и сейчас-то порой лицо, словно не люди его окружают, а рой надоедливых ос. Кусачих. Деньги? Он имеющиеся не тратит - и не копит. Может углежогу чистой воды сапфир подарить, или, того хлеще, попросту позабыть, где оставил драгоценную вещь. Потому что из низов, что ли...
   Предать забавы ради?
   Пожалуй, перебор даже для него... Все-таки дому Таэна он служит честно.
  
   Взору открылся красивейший из храмов Лощины - из красного дерева, в два этажа, со стенами, покрытыми искусной резьбой, и лестницей высотой в два человеческих роста. Ее украшали столбики в виде полуоткрытых бутонов лотоса.
   К храму вела дорога, выложенная черными гипсовыми и розовыми кварцевыми плитами.
   Солнце играло на позолоченной резьбе, разбивалось о мозаику из кусочков металла и разноцветной керамики. Казалось, растительный орнамент дышит под теплыми лучами.
  
   Но и в храмовой Лощине, солнечной, покрытой донником, клевером, пронизанной теплым ветром, не до праздника было Кэраи - он чувствовал себя скорее пастухом яркого человеческого стада, нежели простым смертным, пришедшим восславить Хранителей.
   Лишь на миг сожаление кольнуло - когда-то, в детстве, все было иначе, и каждый поворот, каждая потемневшая от времени и непогоды резная статуя манили, утешали, сулили добро и удачу.
  
   После Кэраи удивлялся собственной рассеянности - так и не мог вспомнить, был ли Энори в Храме. И, как понял, расспросив особо доверенных лиц, никто этого не заметил.
  
  
  
  
   Ночная стража у Лазуритовых ворот скучала - путники в город приходили чаще с зарей и днем, в полночь дороги пусты. Так что бесцельно торчи в караулке или прохаживайся туда-сюда дозором, а спать не смей. Любуйся на подвешенный к столбу фонарь, и всего дела. Даже появление трех всадников не смогло развеять вялое оцепенение стражи. Входную пошлину заплатили, подорожная в полном порядке - и проезжайте, задерживать не с чего, досматривать нечего.
   А ночные гости, забыв про короткий разговор со стражниками, направили коней к богатой гостинице; хозяин ее сразу опознал в приезжих старшего и младшего родственников и слугу.
   Им отвели одни из лучших покоев, отделанные кедром, поинтересовались, останутся гости у себя или пожелают спуститься. Господа пожелали, оставив слугу караулить пожитки - было их совсем мало, грабить нечего, но приезжие из центральных земель пребывали в убеждении, что в северных провинциях живут сплошь разбойники.
  
   Господин Ариса, второй помощник судьи одного из срединных городков на время оставил службу и торопился к родне, главным образом проведать сестру, что недавно родила двойню. К путешествию он относился как к обременительной, но неизбежной мелочи жизни, и старался совместить несовместимое - двигаться быстро, по возможности, по кратчайшей дороге, но в местах обжитых отдыхать, как подобает солидному человеку. Здесь, в Осорэи, столице, разросшейся из приграничной крепости до города, он остановился в последний раз перед тем, как увидеть крышу сестриного дома. Сопровождал Арису младший брат жены, по молодости слишком любопытный на взгляд почтенного судейского чиновника.
   В присутствии старшего родича он, стоящий ниже, помалкивал, даже когда спустились в общую залу и постояльцы из тех, что еще не спали, выразили желание познакомиться с гостями. Слова не произнес, но глаза черные были дружелюбны. Во многом из-за младшего и завязалась беседа - один из обитателей гостиницы недолго раздумывал, и, спросив разрешения, подсел к приезжим за столик.
   - Как вам у нас? - полюбопытствовал он, обменявшись ритуальными фразами приветствия. А все-таки невежа, отметил Ариса. Спрашивать такое у едва успевшего отдышаться с дороги, да еще прибывшего в ночное время... Невежа или просто глупец.
   Однако ответил он куда более учтиво.
   - Здесь, на севере, все слишком отлично от того, к чему мы привыкли. Поэтому я не стану спешить с оценкой, - он скупо улыбнулся.
   Поначалу разговор не вязался, но принесенное хозяином вино - терпкое, на ягодах торна - поуменьшило отчужденность - вскоре за столик приезжих подсели еще двое постояльцев, и беседа покатилась ровно. Все собеседники Арисы были северянами, хоть из разных мест. Сравнивая жизнь своего городка и северную, гость невольно гордился - тут ничего и не знают, слухи, которые в центре страны летают на крыльях стрижей, тут ползают умирающими улитками. Только о местном известно, а какой в том интерес?
   - Не скажите, - возразил собеседник. - Что нам до сплетен, которые нас никогда не коснутся? Здесь, в предгорьях, совсем иная жизнь. Граница не горит, к счастью, но тлеет. И к чужакам, особенно без подорожной, относятся подозрительно. И творится демоны знают что, да и нечисть...
   Ариса поморщился.
   - Байки...
   Собеседник неожиданно не стал возражать.
   - Не стоит об этом, да ночью... Север для вас - глушь, пусть будет так.
   - Я думал, будет хуже с дорогами, - признался Ариса. - Но тракт, по которому ехали вначале, очень неплох... Правда, одну петлю мы срезали через холмы, там дороги и вовсе не было. Зато...
   Вино окончательно развязало язык.
   Судейский чиновник поведал собутыльникам историю довольно загадочную. Ливень застал троих путешественников вдали от жилья и постоялых дворов, но, на их счастье, по дороге попались развалины дома. И там, в пустой пыльной комнате, Ариса нашел красивую вещь - мужской пояс, из тех, какие носят люди состоятельные, не обремененные службой.
   - Клянусь головой - было именно так. Да вот он подтвердит, - кивок на младшего родича, - Развалины, а на полу, в темном уголке - сияет. Наклоняюсь, смотрю - и вижу...
   Ариса показал собеседникам на тот самый пояс, теперь красовавшийся на новом владельце - из дорогой, превосходно выделанной кожи, с золотыми заклепками, а пряжку в форме морского чудища с клубком щупалец украшали прозрачные синие камни.
   - Я бы не взял, - проговорил один из новых знакомых. - Может, оставили для кого знак...
   - Об этом был разговор, - кивнул Ариса. - Но к развалинам пристойной тропы не ведет, и запустение такое, что только разбойникам собираться, не честным людям. А взять у разбойников не запретно.
   - Вы бы его хоть не напоказ, - посоветовал другой. Ариса оскорбился:
   - Я не вор и правды не скрываю. Если владелец сыщется - пусть заявляет права.
  
  
  
   В свете полной луны сад казался белым и черным. Даже огненно-красные розы потеряли свое великолепие, став одного тона с потемневшими листьями. Окна богатого дома были ярко освещены, из гостевых комнат доносились нетрезвые выкрики, песни и смех. Отмечали окончание дней Хранителей - теперь можно было не стесняться, пить и радоваться жизни полной мерой. Бесшумно отодвинулась дверь, и на террасе появился человек - нырнул в темноту, как изнывающий от жары кидается в прохладную воду. Закрыв за собой дверную створку, он всмотрелся в пустой сад. Луна освещала его - в белом и серебряном, часть ночного пейзажа. В легкой блузе-тэлета, вышитой по горлу и на манжетах; безрукавки не было на нем - во время дружеских пирушек не слишком заботятся о приличиях.
   На лице юноши не было ни следа пьяного разгула. Легкая утомленность - и беспокойство, вызванное не шумом и звоном за спиной, а чем-то, проистекавшим снаружи
   Это внешнее побуждало покинуть гулянку, не позволяло отвлечься - так едва слышный комар гудит в комнате, еще не подлетевший близко, но уже не дающий уснуть. Юноша бросил взгляд на окно - уйти не жаль, и так ясно, как продолжится веселье, от кого ждать шуток, от кого жалоб на жизнь или хмельной удали.
   Он запрокинул голову, приоткрыл губы, словно пытаясь пить лунный свет. Порыв ветра ударил, нежданный среди тихого сада. И тут же скрипнула половица.
   Юноша перевел взгляд с лунного диска на кусты олеандра, сказал недовольно, не оборачиваясь:
   - Зачем ты ходишь за мной?
   Девушка рассмеялась, зазвенели бубенчики на поясе и широких рукавах, черно-алых при дневном свете. Раскосые глаза ее поблескивали, походка, легкая и плавная, сейчас была слегка неуверенной.
   - Там мне... нечего делать. Ариеру не может поднять головы, остальные... скоро его догонят.
   - Напейся и ты.
   - Нет, нет... Завтра я должна танцевать, - ашринэ сделала поворот, повела в воздухе полуобнаженными руками.
   - Ариеру - оборотень, наверное, - обронил юноша довольно язвительно. - Пьет он точь-в-точь как лошадь.
   - Зачем так... сурово? Раньше он был другим.
   - Он мне надоел.
   - Но он хороший, - девушка облокотилась о резные перила. - Я пыталась помочь. Он все пьет, пьет... А почему, не знаю...
   Она смахнула слезу со щеки. Потом улыбнулась.
   - Я буду петь и танцевать для тебя. Тем уже все равно... не отличат меня от напольной вазы.
   - Я сейчас не хочу шума.
   Девушка обиделась было - ее искусство назвали шумом? - но через пару мгновений позабыла о сказанном. Пальцами с острыми ноготками пробежалась по шелковому рукаву юноши.
   - Так любишь белое, - шепнула она. - Это цвет судей и отшельников...
   - И смерти, - он с лукавым прищуром взглянул на нее.
   - Нет, - ашринэ помотала головой. - Смерть - это уродство... Тлен... Небеленый холст, вот ее цвет, а ты...
   Юноша отмахнулся от хмельной танцовщицы, снова прислушиваясь невесть к чему. Мягким блеском одежды он напоминал водяную лилию, из тех, что раскрываются только при лунном свете и к утру опять смыкают лепестки. Если верить сказкам, эти лилии корнями дотягиваются до Нижнего дома...
   - Тебя что-то беспокоит? - девушка прильнула к нему, заглянула в глаза.
   - Да.
   - Расскажи... я твоя кошка, я сохраню тайну, - она замурлыкала.
   Юноша со смехом отстранил ее. Подумав, сказал:
   - Нечто недоброе пришло в город. Сегодня к ночи...
   - О! - выдохнула девушка, покачнувшись. - Ты знаешь?! - глянула с обожанием.
   - Я буду знать. Скоро.
   Ашринэ присела у его ног, откинулась на перила.
   - Какое крепкое вино... забавно... хочется болтать глупости. Но ты ведь не рассердишься? Я всегда... твоя.
   - Скучно становится, - тихо сказал юноша, на пару мгновений утратив живость. - Здесь...
   - Это ночь такая... она пройдет.
   - Она пройдет...
   Юноша провел пальцами по ветви древовидного молочая, по тонким колючкам.
   - Осторожней! - сказала ашринэ. - Уколешься... он ядовитый.
   - Не настолько, - прижал палец к шипу. Отнял - на коже выступила капелька крови. Девушка вскрикнула, потянулась к его руке, завладела ладонью. Он не противился, - смотрел на лунный диск, ловя каждый шорох в саду.
   Ашринэ прильнула губами к ранке, слизала алую каплю.
   - С ума сошла! - он отдернул руку, глянул сердито.
   - Кровь - это душа, - мурлыкнула девушка. - Я так хотела бы... завладеть частичкой твоей души...
   - Не будет этого, счастье мое, - юноша рассмеялся, тронул нитку речного жемчуга в прическе ашринэ: - Не делай так больше. Ступай в дом.
   - Ты придешь ко мне завтра?
   - Мне будет не до того.
   - Ахх... а потом тебе снова поручат куда-то ехать...
   - Когда это мне мешало, радость? Жди, я приду... когда будет такое желание, - равнодушные слова смягчались тоном почти нежным, словно он признавался в любви.
  
  
   Как и во многих богатых домах, часть крыши здесь была плоской и служила второй террасой. Полноватая женщина с тяжелым кувшином поднялась на нее, собираясь полить цветы. Воспитанник господина генерала любил их, и многие сажал сам. Порой невесть откуда добывал диковины - к примеру, алый, вылитая кошачья голова, вот-вот мяукнет, или плоский, на ладонь похожий, да еще колючками усеянный. Про иные потом забывал, а с какими-то, часто невзрачными, возился подолгу.
   В его отсутствие следовало помнить, как и с каким цветком обращаться - однажды слуга-остолоп забыл, что господин Энори велел маленький, будто пыльный цветочек теплой водой поливать, и вылил в горшок ледяной, полкружки всего. Так домашние слуги думали, небо на землю грохнется. А остолоп тот чуть на собственном поясе не повесился... говорят, и слово может убить...
   Служанка со вздохом облегчения поставила на пол кувшин, утерла лоб - хоть давно перевалило заполночь, ветерок прохладным не стал.
   Охнула испуганно, увидев на краю фигуру человека. Энори сидел, скрестив ноги, ветер теребил его распущенные волосы, длиной чуть ниже лопаток.
   Здесь его нередко можно было застать, особенно ночью, но все в доме были уверены - раз Энори отправился в дом господина Ариеру, вернется не раньше чем утром.
   Юноша повернул голову, заметив служанку. Та переступала с ноги на ногу, не зная, в каком он расположении духа - хорошем или дурном. Кто его разберет, в темноте, когда молчит и смотрит кошачьими зенками, не мигая? Да и в самом благодушном шуточки у него бывают недобрые.
   И как он ухитряется пробраться мимо охраны и слуг? Глаза, что ли, отводит?
   - Кирэ, я не гость с того света. Прекрати топтаться на месте.
   - Да, господин, - сказала она неуверенно. Все еще не могла оправиться от неожиданности.
   - Мило, - усмехнулся Энори. - Я должен это доказывать? Позови ко мне Ашинару.
   "Так он, наверное, посты проверяет", - подумала женщина, но вслух сказала:
   - Бегу, - и заторопилась к лестнице, оглянувшись по дороге. Едва не споткнулась.
   Но юноша про нее уже забыл. Он смотрел на луну, размышляя о чем-то, в белых своих одеждах больше похожий на изваяние из алебастра.
   Когда вот так молчит, позабыв про всех на свете, глаз не оторвать, куколка сахарная. Не выдержала, оглянулась опять. Так и стояла бы, и смотрела...
   - Кирэ!
   Спиной, что ли, видит? Но не рассердился, похоже, смеется. Служанка заторопилась вниз, шагая через ступеньку, и не упала чудом.
  
  
   Ашинара, начальник домашней стражи, был в городе человеком влиятельным. Раньше он заправлял караульной службой всего Осорэи, но теперь по болезни не мог исполнять прежний круг обязанностей. Однако даже представители самых знатных семей старались особо нос перед ним не задирать - связи у Ашинары были везде. Поговаривали, даже среди хэата, "рожденных убивать" были у него знакомые, хоть про самих легендарных пасынков тени давно не слыхали на севере.
   Кашлянув, он остановился на последней ступени, ведущей на крышу. Энори очнулся от оцепенения, по-кошачьи прогнулся, возвращая телу легкость и гибкость. Встал. Какое-то время стоял молча, глядя на застывшего чуть ниже и в отдалении человека. Тот не нарушал тишины, знал - то, что нужно, он все равно услышит рано или поздно. Смотрел на серебряный силуэт - сотни раз видел его таким, и все же не отрывал глаз; так порой тянет глядеть на старинные письмена в напрасной надежде найти разгадку. Что за вещая сила скрывается за этим полудевичьим обликом?
   - Я хочу встретиться с одним человеком. Его имя Ариса, он прибыл в город сегодня ночью. Мелкий судейский чиновник. Он остановился в гостинице в квартале Можжевельника. Приведите его сюда.
   - Это срочно? - Ашинара знал, что может позволить себе любопытство.
   - Если бы я собирался ждать до утра или до следующего года, я подождал бы, - голос у питомца генерала был прямо флейта, если существуют такие самоуверенные флейты.
   Приведите, а не пригласите... таким тоном отдают приказ, когда не было уговора и приглашение вряд ли обрадует.
   Энори прошел мимо начальника стражи, вплотную, но совершенно неосязаемо. Ашинара двинулся следом. Поручение ему не нравилось, но мало ли на его век выпадало поручений не по душе? Ворваться к спящему, усталому с дороги человеку, вытащить его невесть по какому поводу из постели... Дальше рассуждать на эту тему не стал. Если Энори хочет - он говорит. А если не хочет - в лучшем случае напустит такого тумана, что сам не рад будешь. По туману просто шею сломать...
   Ашинара велел двоим стражникам из младших идти с ним - толку в охране дома от них немного, хоть для солидности свиту изобразят.
  
  
   Летучая мышь вычертила ломаную линию над дорожкой. Тень зверушки была слишком маленькой и легкой, чтобы упасть на белый песок - хрусткий снег в лунном свете. Мышь пела, пронзительно, захлебываясь - охотничий гимн. Обычно люди не слышат ее писка...
   Энори немного постоял на дорожке. Ашинара отправится прямо сейчас, но он и его люди пойдут пешими, и на все уйдет не менее часа. Если не придется тратить время на этого приезжего. Вряд ли... начальник домашней стражи не склонен к пустой болтовне. Если ему велят - притащит хоть глубоководного демона.
  
  
   Что-что, а положение о рангах Ариса знал на зубок. И в нем не говорилось об обязанности являться в любое время дня и ночи к лицу неофициальному и без объяснения причин. Разве что он из Первого или Второго круга, тогда отказ попросту неразумен.
   Однако деревяшка в сине-красной повязке в своем праве даже не сомневается.
   - Кто он такой, чтобы я срывался к нему посреди ночи? - Ариса постарался за нарочитой холодностью скрыть раздражение, но спросонья, да еще после вина это вышло неважно. - Или здесь, в глуши, позабыли законы?
   - Законы здесь помнят. Но, боюсь, это не подлежит обсуждению. Если вы не спуститесь вниз разумное время, вас доставят против воли, - с коротким поклоном он покинул комнату.
  
   Ариса дураком не был. И не мог допустить, чтобы его выволакивали из комнаты, как преступника. А что именно это и произойдет, не было сомнений. Может быть, после его жалоба дойдет до вышестоящих, хотя бы до генерала Таэны, ежели он соизволит вернуться, к примеру, завтра. И узнает, что тут творят его именем... Если же нет - не к кому обратиться. Не в столицу же, там посмеются только.
   Хозяин гостиницы, которого потребовал к себе гость, стал жертвой вспышки раздражения.
   - Я уже понял, как у вас относятся к гостям. Но, ради Нижнего Дома, объясните, что это за... - Ариса не договорил, поняв, что еще чуть-чуть, и он покажет свое бессильное раздражение во всей красе. Подобное не подобало лицу государственному, даже и удалившемуся временно от дел.
   Хозяин поколебался, но ответил, понизив голос:
   - Как бы то ни было... В отсутствие Тагари Таэны весь город - его. О, негласно, само собой. Но, по слухам, даже брат генерала ему уступает... Он видит... недоступное другим людям. Боюсь, вы не можете отказаться.
   - Он настолько влиятелен?
   - Если бы он хотел употребить свое влияние во зло, это было бы ужасно, - проговорил хозяин гостиницы. Ариса остался недоволен ответом, но иного ему не предлагали.
   Беспокоить спящего родственника, рассказывая о непредвиденной отлучке, не стал. Слугу, не находящего себе места от беспокойства, оставил в гостинице - мало ли что за народ...
   А ему самому, случись какой произвол, один слуга не поможет против вооруженных людей.
  
  
   Осорэи не отличался особой красотой, но в нем ощущалась уверенная сила. Пусть граница ныне проходит не здесь, а по хребту гор Эннэ, пусть там стоят другие заставы - Осорэи по праву стал столицей самой северной провинции, Хинаи. С флагов его смотрели черные драконы, изогнув усеянные толстыми шипами спины.
   Здесь не сыскать было домиков, похожих на фарфоровые игрушки, по улицам не проплывали украшенные бубенцами женские носилки, будто созданные из пены и радуги. Жизнь тут была проще и строже, и даже богатые редко окружали себя причудливым излишеством. Новинки, модные веяния, привезенные из центральных земель, были тут вроде забавы на один раз, а не идолом, как часто случается в провинции.
   Ночью во многих кварталах Осорэи фонари не горели, зачастую за неимением их - генерал больше заботился о приграничных крепостях, чем о благоустройстве города. Однако дорога от квартала Можжевельника к дому генерала Тагари Таэны была ровной, и носилки, где сидел Ариса, словно плыли.
  
   Дом этот, из белого камня, о крепостных сооружениях не напоминал - большой, крепкий, построенный весьма добротно, хоть и грубовато слегка. В виде угловатой подковы - таких домов много и в столице. Невольного гостя провели через палисадник в правое крыло, по обычаю отведенное для приема посетителей, не родных по крови хозяевам.
   Его уже ждали. Энори Сэнна, который и велел вытащить Арису из постели, стоял на противоположном конце вытянутой комнаты, полутемной - пожалели светильников, что ли? Оранжевый отблеск переливался на белом шелке одежды, а лицо наполовину скрывала тень. Однако молодости хозяина она скрыть не могла.
   - Я рад видеть вас у себя, и так быстро, - заявил мальчишка, и безупречно вежливый тон контрастировал с оскорбительным намеком, почти не прикрытым.
   - Я здесь не по своей воле, - гость не стал играть в вежливость. Ариса был заметно раздражен, и потому видел перед собой только нахального юнца. Особую досаду у чиновника вызывал вопрос, почему никто не удивился подобной выходке - не пригласить, а притащить честного человека в собственный дом.
   А хозяин, или кем он там был, не старался выказать уважения к гостю, хоть одевшись, как подобает. Штаны и блуза, ничего сверху, даже безрукавки не надел. И волосы рассыпались по плечам, ни заколки, ни повязки. И держится... вроде вежливо приветствовал, но так, словно оторвали его от важного, и не терпится покончить с мелкими, но обременительными хлопотами, и вернуться к прерванному занятию.
   - Мне жаль, что пришлось нарушить ваш отдых. Я не стану задерживать... Вы привезли в город пояс, найденный в холмах. Этот, - мальчишка едва заметным движением руки указал на него. - Лучше будет, если вы расстанетесь с этой вещью.
   - По какому праву у меня хотят его отобрать? - не столь уж ценная вещь, но допустить самоуправство...
   - Разве он ваш?
   Нежный, почти девичий голос, а будто ледяной водой окатывает. Ариса невольно передернул плечами.
   - По праву находки, пока кто-то не заявит права. Ежели есть владелец, я буду рад возвратить ему вещь, хотя мог бы не делать этого. Что до обстоятельств, при которых пояс попал ко мне - я не имею привычки лгать. К тому же мои слова могут подтвердить двое свидетелей.
   - Ох, это... - юноша глянул искоса, тень досады пробежала по лицу, и в полутьме различимая - "как же глуп этот человек", прочел Ариса. - Вас никто не обвиняет ни в чем. Что до владельца вещи, он не станет искать свою собственность. Но пояс... советую оставить здесь. Его стоимость вам возместят.
   - Но я хочу знать, почему!
   Юноша чуть улыбнулся, так мать улыбается несмышленышу:
   - Вам угрожает опасность, пока вы его носите. Вам и вашим товарищам.
   - Какая?
   - Вот это неважно. Если угодно, после расспросите горожан - они расскажут, стоит ли доверять моему чутью.
   - Я предпочел бы не расставаться с поясом, - упрямо сказал Ариса. Ему хотелось поставить мальчишку на место. Привык, что выполняются все капризы? А вот получи!
   Тот чуть склонил голову на бок, рассматривал Арису, как птица - хлебную крошку.
   - Я предскажу вам будущее, хотите? Оно довольно тревожно... Еще этой ночью в вас опознают преступника, который занимался подлогами. Разумеется, городской страже придется задержать вас до выяснения. Боюсь, и вещи придется забрать. Их вернут, да, если будет установлена невиновность... но у нас такие нерадивые стражники; честные, но ленивые и не слишком умные. Они могут и потерять пояс... и не только его. Конечно, потом они понесут наказание...
   Мальчишка издевался, глядя ему в лицо.
   Ариса оглянулся, призывая в свидетели окружающих, но те рассматривали потолок или стены, их не интересовала творимая несправедливость.
   Молодой нахал откинулся на спинку и сказал беззлобно:
   - Я никогда не лгу. Эта вещь не принесет вам удачи. С ней лучше расстаться.
   В чем-чем, а в угрозах Ариса толк знал. Там, у себя, сам бы мог разговаривать так, внешне мягко... только действуя по закону. Но здесь никто не соблюдает законов.
   - Я пришлю пояс с вашими людьми, поскольку выбора у меня нет, - сказал угрюмо.
   - Может быть поздно.
   - Есть нормы, установленные...
   Тот сделал шажок вперед, - а может, просто качнулся, и лицо его будто осветилось изнутри. Так молния освещает небо, пугая и ускользая от взгляда - редкий человек может потом описать, как именно она выглядела. Так слегка подается вперед змея, примериваясь укусить жертву. Ошеломленный, испуганный, судейский чиновник невольно потянулся к поясу, расстегивая пряжку, позабыл - достойные люди не избавляются от предметов одежды, даже от самых безобидных, на глазах у всех.
  
   Когда Ариса шел к гостинице в сопровождении того же самого хмурого стражника и еще двух, крепких и молчаливых, он думал только об этой вспыхнувшей и погасшей молнии. Одно дело - угроза, столь откровенная, какая звучала в словах мальчишки. По здравому разумению из-за пустяка противиться было немыслимо, это Ариса понимал. Но отдать пояс вот так, на глазах у всех, как мог бы последний оборванец без стыда и совести?
   Он пытался понять, что его напугало - и понять не мог.
   Ариса чувствовал, что радость от предстоящей встречи с сестрой померкла. Он теперь испытывал ненависть к провинции Хинаи и особенно к Осорэи, сердцу ее. Здесь его смешали с грязью... легчайшим движением не пальцев даже, а ресниц, одним взглядом.
  
  
   Юноша велел всем оставить его в покое, что было исполнено незамедлительно. Оставшись один, Энори взял в руки пояс, погладил золотую чеканку - свитые в клубок щупальца, казалось, напряжены и вот-вот зашевелятся.
   Замер, будто к чему-то прислушиваясь, наконец улыбнулся.
   Спрятал пояс в шкатулку с секретным замком, прошел в спальню и лег, закинув руки за голову. Шкатулка стояла на столике возле постели.
   - Он не обрадуется, - пробормотал юноша, закрывая глаза. - Но что я могу поделать... раз ему так не повезло.
   На этих словах речь его прервалась, и он замер, будто заснул, в позе, которая стороннему наблюдателю показалась бы весьма неудобной для перехода в мир сновидений.
  
  
   Глава 6
  
  
   На бредущую одиноко девушку внимания не обратили: людям, работавшим на полях и огородах было не до прохожих, и Неэле без помех покинула окраину села. Шла, едва переставляя ноги, в голове стучало. Страх скоро развеялся, осталась только тропка под легкими туфельками, и остановиться не получалось - так мяч катится от удара, бесцельно, не опасаясь пораниться или вовсе сгинуть. Солнце жарило, от болотистых низин поднимался едва заметный пар.
   Девушка не привыкла ходить так много - ноги вскоре заныли, от мысли, что впереди еще долгие тысячи шагов, становилось совсем тяжело.
   День клонился к закату, когда кончились поросшие разнотравьем холмистые луга, и вдалеке показалась полоса леса, синеватого в дымке. Остановившись на миг, Неэле оглянулась - и побрела к лесу.
   Птицы щебетали на разные голоса - кукушка гулко выкрикивала песню, похожую на удары сердца, ее сильный голос казался вышивальщице стуком крови в ушах.
   Беглянка все озиралась, искала воду - но не видела хоть лужицы, не то что ручья. Сорвав толстый стебель со множеством узких листьев, Неэле попыталась утолить жажду соком, но пить захотела пуще прежнего.
   Шла, покачиваясь, то и дело останавливалась, садилась в траву, потом опять вставала и тащилась дальше. В конце концов набрела на ямку с два кулака шириной, полную воды. Вода была с привкусом глины, теплая, но девушка обрадовалась и такой. Умылась и выпила чуть не всю воду из ямки. Стало намного легче. А лес придвинулся вплотную, что-то шептал, заманивая. Последние солнечные блики на траве, рыжеватые, мошкара, в траве шорохи... Неэле заметила ежа, шмыгнувшего под куст. Огромная оранжево-черная бабочка опустилась на лист крапивы. С крыльев бабочки на вышивальщицу смотрели глаза... вздрогнув, девушка сообразила, что перед ней - рисунок, вроде тех, что она сама делала, только созданный природой на живом существе.
   Пока было светло, лес казался спасением - среди древесных стволов и кустарника затеряться проще простого. Но вглубь девушка не заходила, брела краем, стараясь не удаляться от луга.
   Вскоре Неэле послышалось - кого-то окликнули. Она замерла, стараясь разобрать, кто или что это, но вокруг было тихо, только сучки потрескивали - лесная жизнь шла своим чередом.
   А потом еле слышная песня донеслась до уха девушки. Колыбельная. Неэле различила слова:
   - Сверчков сухие голоса,
   Совы по небу бродят,
   Засыпай, пока тебя не забрали...
   Страшноватая колыбельная, подумала Неэле, но звук песни успокоил ее - мать, поющая ребенку, вряд ли опасна. Нечисть так петь не станет.
   Стараясь не наступить на сухую ветку, девушка стала пробираться на звук, стараясь остаться незамеченной; хоть послушать человечий голос, а то и увидеть поющую...
   Люди сидели кругом у небольшого костра. Запашные рубахи из черного полотна, даже без оторочки - одежда бедняков северо-востока, уставшие лица. Человек восемь, в их числе пара детей - круглолицая девочка, не так давно расставшаяся с младенчеством, и мальчик несколькими годами постарше.
   - День добрый!
   На гостью уставились настороженно все, даже дети. А у Неэле от сердца отлегло. Видно - сами боятся... и с детьми, ничего худого не сделают ей. Это медведица с медвежонком опасна - говорили, на севере встречаются иногда эти звери; или хасса, когда вблизи ее логова появится чужак.
   А у кого просить помощи, как не у себе подобных? Тем паче, ноги совсем перестали держать вышивальщицу.
   - Позвольте мне... нет ли поблизости ручья? - спросила она едва слышно. Хотела попросить напиться, но стало стыдно.
   Вылезло чучело невесть откуда... платье разодрано, волосы... хорошо, встретила крестьян, а не блюстителей порядка. Те живо нищенку в рудники, кашу варить осужденным.
   - Ручей есть. Вода есть у нас. А ты кто? - спросил один из мужчин. С опаской спросил, но не зло.
   - Я заблудилась. Мое имя Неэле, - торопливо прибавила она, помня - гостю надо представляться первым. И... если не врут сказки, нечисть не говорит свое имя, людям будет спокойней, если Неэле назовется...
   Пожилая женщина подошла к ней, подвела к костру, усадила рядом с собой.
   - Ох, как плохо ты выглядишь. Да у тебя жар, девочка.
   Просто обратилась, как к равной, нет, к словно к любимой младшей в семье. От теплого голоса и мягкой ладони на лбу захотелось расплакаться. Госпожа Каритэ, хоть неласковая, работниц своих по матерински выхаживала, случись тем заболеть. И подруги...
   - Твое платье... - на нее смотрели теперь с явным сочувствием. Неэле, хоть с трудом понимала, что происходит, будто увидела себя со стороны - разорванная одежда, дорогая, но вся в пыли и репьях, исцарапанные руки... Не иначе жертва лихих людей.
   Последние силы покидали ее.
   - На меня напала нежить в холмах, - сказала она, чувствуя, как жалко звучит голос. Надо было соврать, мелькнула далекая мысль. Поздно?
   Люди переглянулись испуганно. Готовы были прогнать странную гостью. Может, сама она нежить? Или безумная?
   Осознав это, девушка разрыдалась в голос.
   - Пойдем, я тебя провожу до ручья, - женщина, сидевшая рядом с Неэле, поднялась. - Меня зовут Тору. - Бросила суровый взгляд на остальных - мол, если кто посмеет пикнуть, держитесь!
   Ручей был неподалеку, холодный даже на вид, и быстрый.
  
   Четверть часа спустя девушка сидела у костра в кругу незнакомцев, в одной руке держа плошку с жидкой мучной похлебкой, в другой - сладкий корешок. С плеч свисала залатанная, но чистая кофта, черная запашная, из тех, что носят крестьянки - шире, чем нужно Неэле. Наряд довершала темно-синяя юбка до щиколоток, которой поделилась одна из женщин.
   Искупавшись в ручье, Неэле даже не сообразила, что в разорванном платье негоже появляться перед мужчинами. По счастью, Тору остановила ее и предложила поделиться одеждой. Даже тесьмы нет, отметила Неэле, глянув на кофту с юбкой, и больше ни о чем не думала, переодеваясь, только расходились перед глазами огненные круги.
   Когда из рукава платья Неэле выпал нож, Тору приподняла густые брови.
   - Это... чтобы защищаться, если нападут, - пробормотала девушка, заливаясь краской. И замотала головой, видя, что женщина подняла и протягивает ей оружие:
   - Возьми себе или оставь здесь, мне больше не надо...
   Возьми, - глухо сказала Тору. - Зверь если...
   Неэле спрятала нож в карман, пришитый изнутри к поясу юбки.
   Бывший наряд вышивальщицы - разрезанный по бокам, перепачканный землей и травяным соком, с торчащими из вышивки нитками - Тору пообещала выстирать. Дорогой ткани она касалась с благоговением, подозревая в неожиданной гостье знатную даму. Подозрения, что девушка связана с нечистью, развеялись быстро - женщина помнила длинную полосу на руке Неэле, то ли шрам, то ли ожог. На нечисти все заживает бесследно.
   А Неэле не подозревала об этих сомнениях.
   "Где-то сейчас Тайлин?" - думала она, замерев с полной ложкой и глядя на огонь. "Нашла ли свою удачу, или та оказалось обманкой?"
   - Да ты ешь! - голос Тору вернул ее на землю.
   Желудок поскуливал от голода, но жар не отпускал. Медленно, через силу девушка принялась есть. Похлебка, совсем не наваристая, едва проходила в горло.
   - Это ваш лес? - спросила Неэле, наконец покончив с едой.
   - Нет, дочка... Мы жили в деревне...
   - Что же вы делаете здесь?
   Люди переглянулись. Затем один из мужчин неохотно ответил:
   - Нас две семьи тут. Налог платить нечем, а расставаться с родными не хочется. Вот мы и... Может, найдем местечко поближе к границе... да сейчас многие так бегут, - добавил, словно оправдываясь.
   - А разве не страшно возле границы? - она вспомнила редкие слухи - опять, мол, соседи северные пробрались, дома сожгли...
   - Кому ж не страшно сейчас? Но ведь совсем мало нас, построим пару хижин в глуши, кто нас найдет...
   Тоже бездомные, отметила Неэле. Осуждать их не получалось - сама беглянка, хоть и невиновна; а в глазах закона? Стало грустно. Сколько еще бесприютных бродит по лесам? Почему-то казалось, что очень много, и что рано или поздно все придут сюда, и на поляне не хватит места, тогда всем придется идти, идти...
   - Ладно... утомилась ты... Спи... Вот тут, возле кочки, трава прямо шелковая.
   Неэле вновь пробормотала слова благодарности, легла и уснула мгновенно.
  
   Ее разбудили - почти стемнело. Все было тихо; девочку мать держала на руках - та спала.
   - Мы уходим, дочка, - сказала Тору. - По ночной поре безопасней, искать в потемках не станут. Погони можно не ждать.
   Огромное тело совы мягко скользнуло над их головами.
   - Со следа сбей, вода, проходи мимо, беда, - прошептала Тору заговор.
   Мурашки побежали по спине девушки. Те двое в холмах... Уходить ночью?! Здесь, возле костра, казалось уютно и безопасно. И разве огонь не отпугивает призраков и иных страшных созданий? Но остаться одной в лесу - такого она не вынесет.
   - Позвольте мне идти с вами? хотя бы до рассвета... - робко попросила. Крестьяне переглянулись, один из мужчин хмыкнул, Тору покачала головой.
   - Не больно мы для тебя хорошие спутники. Ты городская, небось, не из бедных...
   - Какая сейчас разница, - откликнулась девушка.
   - И то, как тебя оставить одну? Ежели не боишься... Идем... Только в силах ли ты уже? По корням да по кочкам впотьмах тяжело.
   - Да, да... - Неэле чувствовала себя куда лучше. И готова была хоть мешки таскать, лишь бы не остаться одной.
   Через лес пошли, по самому краю его. Порой серебром плескало из-за веток - месяца свет. Люди испуганно оглядывались, но старались выглядеть бодро перед детьми. Девочка теперь дремала на руках высокого крестьянина, мальчик шел, независимо вскинув голову, показывая, что страх ему неведом. Спокойная ночь, совсем не пугающая для того, кто тепло одет, сыт и не один. Только трава иногда шуршала, будто мелкий зверек следовал за процессией, желая остаться незамеченным.
   Шли долго, по едва различимой тропе. Порой спотыкались о корни; изредка в чаще раздавался зловещий хохот совы. Тогда люди шептали молитвы и хватались за амулеты.
   Вскоре дождь пошел, несильный - шелестел по листве, и чудилось, будто со всех сторон переговаривается кто-то негромко.
   - Солнце за тучу садилось, но небо высокое было - быстро кончится, завтра ясный день ждет, - сказал Неэле один из спутников.
   Наконец стало чуть светлее.
   - Скоро встанем - до следующей ночи, - сказала Тору. Она не отходила от девушки, готовая поддержать, если что. Неэле посмотрела на небо, темно-серое, едва различимое за сплетением нависших ветвей. Усталость навалилась на плечи, и стал бить озноб - утренняя сырость давала о себе знать.
   - А далеко ли до города?
   - До главного, Осорэи - два дня пути на северо-восток. Неужто собралась, такая слабая? Не дойдешь ведь.
   Неэле промолчала, не определившись - чего же она хочет, в самом деле? Мысли спеклись в один плотный ком. В город... надо бы. Там найти работу. Но страшно одной, и сил мало. А с горсткой беглых уходить в лесную глушь - бессмысленно вовсе. Неужели корчевать пни и сеять зерно всю жизнь, дрожа от страха, что налетят банды северян-рухэй или земельная стража?
  
   Неэле так и не решила, чего она хочет - шла вместе со всеми, и вместе с ними помогала разбить лагерь на опушке, подальше от дороги. Девушка сильно устала, но болезнь понемногу отпускала ее.
   Однако, услыхав конский топот, она усомнилась - не чудится ли? Но всполошились ее спутники, женщины прижали к себе детей, мужчина, который вел всех, быстро проговорил:    - Детей доставите в город, - сказал командир двоим людям. - И эту...
   Неэле подхватили в седло, и детей, хотя старший мальчик отчаянно сопротивлялся - но тут один из мужчин невесть каким образом освободил руки и попытался ударить одного из солдат в лицо. Свистнул клинок...
   Через несколько мгновений прозвучала команда - и вот уже лошади несли Неэле и детей прочь. Что было там, на опушке леса, девушка не видела, и не оборачивалась. Знала наверняка, что Тору и остальных вряд ли когда-нибудь встретит. Что им придется делать?
   Наверное, то, что делали всю жизнь, нелегка судьба у таких вот крестьян. Но раньше - хоть с родными, хоть на свободе...
   Неэле была почти в обмороке, хотелось пить, но она старалась держаться в седле ровно. К чести того, кто ее вез, он не старался причинить девушке какие-либо неудобства. Может, опасался - вдруг за мешковатым нарядом скрывается сбежавшая дочка какого-нибудь важного лица?
   - Ты - кто и откуда? - спросил ее командир солдат, оказавшись рядом - он оставил крестьян под конвоем семерых всадников, а сам решил доставить непонятную пленницу на место.
   - Неэле, - отозвалась та.
   - Это не ответ. Откуда ты, из какой семьи? - повторил он. Девушка поняла, что очень устала. У но   - В лес! Врассыпную!
   Неэле соображала туго, потому осталась стоять на месте и смотрела, как люди пытаются укрыться в редколесье - на их беду, деревья тут едва росли, и были совсем молодыми.
   А всадники - около десятка, в одинаковой коричневой форме с бежевыми полосами на рукавах - настигли крестьян, некоторые натянули короткие луки.
   - Стоять! - скомандовал один, средних лет, с полным невыразительным лицом.
   Люди испуганно застыли, больше не пытаясь бежать - все, и дети, молчали.
   - Беглые, значит? - холодно поинтересовался командир.- Захотелось свободы за чужой счет?
   Неэле переводила взгляд с одного на другого, молча - не испуганно, скорее, растерянно. Ей захотелось пить, а еще сесть и отдохнуть. Девушка провела рукой по лбу, пытаясь прогнать подступившую слабость.
   Командир всадников уставился на девушку - впервые на его лице отобразилась нерешительность. Неэле представляла собой странное зрелище: крестьянская одежда явно с чужого плеча, светлая, незагоревшая кожа, лицо, не знакомое с ветром и холодом, тонкие руки, и аметистовое ожерелье на шее.
   - Кто ты? - спросил он грубо, но уже не столь уверенно, как говорил раньше. - Ты не похожа на них, хоть и одета, словно крестьянка.
   - Об этом я не рассказываю первым встречным, - ответила Неэле - жар придал ей смелости.
   Тот призадумался на мгновение, махнул рукой:
   - Разберутся.
   Недавних ее попутчик5е не осталось сил изображать высокомерие.
   - Эти люди дали мне переодеться... мою одежду надо было выстирать и они... - по ее лицу потекли слезы.
   Командир понял, что расспросы бесполезны.
   - Разберутся те, кому это положено.
   Взглянул на нее, чуть нахмурился и ускакал вперед.
   Дорога показалась неимоверно долгой, хотя ехали не больше часа. Все тело Неэле затекло. По сторонам девушка не смотрела, взгляд упирался в шею коня, в густую черную гриву его.
   Впереди наконец появилось большое селение - будто поросль возле старого дерева, раскинулось оно вокруг одной из крепостей. Неэле ссадили с седла, провели к длинному приземистому дому. Куда дели детей, она не видела. Да и вообще мало что видела - перед глазами покачивались полосы тумана; вскоре до слуха донеслись недовольные голоса. Понемногу туман развеивался, предметы обретали устойчивые очертания.
  
   ...Низкое строение, без изысков, будто великан кинул бревно, и оно приняло облик дома. Комната, не менее низкая и приземистая. Человек, похожий на сухой куст, на который зачем-то напялили серо-черную чиновничью одежду. Лоб у него низкий, отчего повязка, держащая волосы, кажется нависающей на глаза.
   Привезшие Неэле что-то рассказали ему тихо, и тот воззрился на девушку.
   Будто пришел на рабочее место свое, и обнаружил разлегшуюся на бумагах приблудную кошку.
   Те же вопросы последовали, что от командира десятки, и еще меньше было в них желание слышать правдивый ответ, чем у земельной стражи.
   Неэле, едва держась на ногах от жара, назвалась дочкой капитана речного корабля - вспомнила попутчиков своих, как вживе представила.
   Чиновник задумался, продолжая с заметным отвращением разглядывать девушку.
   Речь ее отличалась от речи простонародья, но не походила и на выговор знати. Чиновник призадумался, услышав в ее произношении звонкость, свойственную уроженцам центральных земель.
   - В какие дни корабли чаще поднимаются в верховья Иэну, а в какие на реке не увидишь ни одного судна? - спросил он. Девушка задумалась, пытаясь вспомнить рассказы капитана.
   - И это дочь человека, проводящего на воде большую часть жизни? - спросил чиновник.
   И снова пристально оглядел девушку. Неудача ее смутила. Теперь незнакомка краснела, бледнела, запиналась - вряд ли за ее спиной стояла реальная сила.
   Разве что дочка какого-нибудь купца сбежала из дома, и не знает, чего больше бояться - гнева родителей или чужих людей.
   - Я сказала неправду. Я сирота, а капитан "Колючки" мой дальний родственник. Если дать ему знать...
   - Где он стоит?
   - Он должен был... скорее всего он вернулся на юг, но он снова приплывет с товаром...
   - Сейчас слишком неспокойное время, чтобы я поверил в подобные байки и отправил посыльных искать неизвестно кого неизвестно где! - отозвался он на попытку Неэле оправдаться. - Ты носишь одежду крестьян и ожерелье с аметистом, шляешься с беглыми, и при этом не похожа на жительницу деревни. И, разумеется, никто здесь не может подтвердить хотя бы придуманные тобой россказни! - с насмешкой произнес тот. - Слишком много лазутчиков развелось. Я не могу рисковать. Мне дорога моя голова и должность.
   Человек в серо-черной одежде начал расплываться перед глазами Неэле, и единственным выходом показалось - признаться во всем. Но только не называть имен - вдруг девушки из мастерской госпожи Каритэ еще не успели спрятаться? И Тайлин тоже нельзя называть, она такая доверчивая, и такая беспечная...
   - Хорошо, я все расскажу. Мне пришлось бежать из родных мест. Близких у меня нет. Я встретила в дороге женщину, которая стала моей подругой. В холмах на нас напала нежить... разорвала мою одежду. Может, они и сейчас в холмах... не ходите туда. В лесу я встретила беглых крестьян... Ожерелье - мое, платье - их, - сказала Неэле, дотрагиваясь до украшения. Человек напротив перестал качаться и расплываться и натянуто рассмеялся:
   - Нежить? Нет, ты не из лазутчиков. Ты просто помешанная.
   - Сейчас я говорю чистую правду. Она тоже вам не по вкусу...
   - А это тебе зачем? - он положил на стол длинный нож. Неэле не сразу узнала его. Выходит, тот, кто вез, вытащил? Чуть не рассмеялась. Надо же, не заметить... хотя одежда свисала с нее, будто накидка с палки - как тут заметишь?
   - Это мой нож. То есть не мой, а подруги. То есть ее слуг, которые умерли все - там, в холмах...
   ...А чиновник испугался. Чего он боится? Глупых выдумок бездомной девочки? Или он верит ей, и не хочет верить?
   Он кликнул стражу, и велел задержанную увести. А она все оглядывалась, а человек в серо-черном не сразу вернулся к своим бумагам, а пару раз посмотрел ей вслед, и вздрагивал, когда встречал ее взгляд.
  
  
   В мешок подвала проникал только свет от факела, постоянно горящего наверху в коридоре. Голоса стражей раздавались громко - смех, грубоватые шутки, порой ссоры, азартные выкрики, когда охранники играли в камешки - на щелчки, игры на деньги были запрещены. Иногда девушка вскидывала голову и жадно слушала, ненадолго выныривая из скорлупы безразличия.
   Никто не собирался мучить ее, стражи попросту не заметили, что у пленницы жар.
   Ей принесли пищу и воду, но даже не заговорили. А она боялась произнести хоть слово первой. Боялась вошедших, которые вот-вот могли обернуться нежитью. А когда они поднимались наверх, представляла узоры на шелке - те пронизывали тьму и оживали, двигались по стенам и окружали Неэле.
   А порой тьму пронизывал шепот, пугающий, вызывающий в памяти лица тех, из холмов... Тогда девушка принималась петь, голос ее, тихий, дрожащий, ненадолго прогонял призраков.
   Сначала Неэле каждый миг казался часом, потом стало все равно, день прошел или год.
  
   Понемногу болезнь отпустила - голоса охранников перестали казаться перекличкой злобных и слегка безумных пещерных духов. В этот день девушку выпустили - вывели на крыльцо, у которого стояли двое приземистых рыжих коней, и двое людей в военной форме, такой же коричнево-бежевой, только с иными полосами на рукаве - тремя желтыми. Все равно земельная стража... только не за крестьянами смотрит, а за всякими проходимцами и подозрительными бродяжками, вроде Неэле.
   Один из военных, помоложе, поглядывал на девушку с интересом и явным сочувствием.
   Ее посадили на лошадь и повезли - было неважно, куда. Главное, над головой снова распахнулось небо, по которому ночью плыл заметно округлившийся месяц, и можно было дышать, и на привале костер потрескивал сухими ветками.
   Разговаривать в пути ей не разрешали, только спросить необходимое.
   Старший держался с ней сухо, может, считал, что везет преступницу; младший, хоть обратился к ней от силы несколько раз, говорил куда вежливей. И Неэле не раз ловила его взгляд на себе - брошенный искоса, когда думал, она не заметит. Ехали не слишком быстро - видно, поняли, что девушка не совсем здорова, а провожатым ее разрешили не спешить.
   На исходе второго дня, на последнем привале младший поравнялся с вышивальщицей и что-то вложил ей в руку.
   Она улучила момент, посмотреть, что это - в простом холщовом мешочке лежали три серебряные монеты, сумма, на которую месяц можно было прожить вполне сносно.
  
   Девушка искала взгляда младшего провожатого своего, но он упорно смотрел куда угодно, только не в ее сторону.
   И, когда ближе стали горы, когда впереди показались чахлые деревца, а за ними крыши домов, придержал коня, ехал все время сзади. И не обернулся, когда девушку оставили в маленьком поселении и поскакали прочь.
  
  
   Женщина с пепельным узлом волос и скорбной складкой у губ объясняла ей, что придется делать впредь, каков порядок, но грязные стены хижин и пустые глаза других женщин говорили куда красноречивей.
   Отсюда не ищи выхода, предупреждали они. И не потому, что каменная стена окружает селение - такой стены нет. Просто здесь, на краю света, и время остановилось, и все состарились раньше времени, и будто в зачарованных землях - выйди отсюда, и рассыплешься пылью.
   - Попробуешь бежать - поймают. Еще раз попробуешь - пеняй на себя. Жить будешь в этом доме, - звучал голос, похожий на крылья мертвого мотылька. - За пределы деревни выходить можно, только недалеко.
   Она смерила Неэле каким-то выжидательным взглядом
   Та послушно кивнула:
   -Я все поняла.
   Женщина вздохнула, и стала чуть больше похожа на живого человека.
   - Ну, раз больше ничего не хочешь спросить... до вечера отдыхай.
   - Какую работу мне надо делать?
   - Завтра... Все завтра. Шить будешь. Мы много шьем - кормиться же надо. А меня зови - Санэ. Ну, иди, отдыхай...
   Девушка пристроилась на краю невысокой, грубо сколоченной лежанки. Та была узкой - не повернешься. Спать не хотелось, чем заняться, Неэле не знала. В доме жили - только редко наводили порядок. Мелькнула мысль - прибраться как следует, но вышивальщица опасалась настроить против себя хозяев.
   Посмотрела на мешочек с деньгами, доставать монеты побоялась - еще подглядит кто.
  
   Дверь бесшумно отодвинулась в сторону.
   На пороге стояла фигура в длинном темном покрывале. Неэле охнула, отшатнулась:
   - Кто ты?!
   - Тсс! Я Иммэ.
   Гостья откинула покрывало, показывая худое удлиненное лицо - красивое, но поблекшее. Было ей около тридцати. Искусно подведенные, но запавшие глаза, желтоватый цвет кожи - Иммэ казалась больной. И вьющиеся волосы выбивались из прически, - сложной, сколотой грубыми деревянными шпильками, - будто у женщины не хватало сил довести начатое до конца.
   Девушка облегченно вздохнула, посторонилась, давая войти.
   - Мое имя Неэле... ты меня напугала.
   - Я здесь живу.
   - А меня привезли сегодня, - сказала вышивальщица.
   - Знаю.
   Она прошла в самый темный угол домика, взяла закопченный глиняный горшок с лавки, прямо из него отпила что-то, закашлялась.
   - Уффф... теперь можно жить. Есть у тебя деньги?
   - Нет, - настороженно соврала Неэле.
   - Сама вижу. Значит, будешь жить плохо...
   - Отсюда и впрямь нет хода обратно?
   - Да. И куда ты уйдешь? Вернут... ладно, если снова сюда. А то и хуже... или совсем...
   - Санэ сказала, можно выходить за пределы селения.
   - Можно. Недалеко...Тебя увидят и окликнут, - она вновь усмехнулась. - Но лучше быть осторожной, чтоб не цеплялись. Я здесь третий год... Но у меня были средства. Сейчас закончились.
   - А почему ты здесь?
   - Я... кое во что впуталась. Небеса милостивы - у меня были хорошие покровители. Жаль, что они про меня забыли...
   Глаза ее лихорадочно загорелись.
   - Ты помогла кому-то, а они вместо благодарности сослали тебя сюда?
   - Ни в коем случае. Отправили меня другие... Но кое-кто помог остаться в живых, - ее улыбка больше походила на оскал.
   - Что же ты сделала?
   - А вот этого я тебе не скажу. Впрочем... помогла паре известных особ рассчитаться друг с другом.
   - Значит, ты здесь навсегда?
   - Я? Вероятно. Вряд ли теперь про меня вспомнят... - по лицу пробежала тень. - Я раньше была красивей... А теперь...
   Перевела взгляд на Неэле.
   - Ты выглядишь неважно. Но хороша на свой лад. Многим нравятся такие... кроткие козочки.
   Эти слова неожиданно обидели Неэле. Вспомнилось бегство в холмах, когда от нее зависела жизнь ее и подруги, отчаянные и успешные попытки не поддаваться страху...
   - Хорошо быть кроткой, когда за твоей спиной стоит надежный и сильный друг, - сказала Неэле суховато и невпопад.
  
   Дни потянулись.
   Жили здесь полсотни женщин, несколько мужчин-рабочих и пяток охранников. Село стояло посреди поля, с одной стороны примыкало к илистому, полумесяцем изогнутому озерцу, с другой простирались унылые равнины. То тут, то там рос чахлый ельник. Сбежать из селения можно было, только у каждой скоро появлялась мысль - куда и зачем? И отыскали бы наверняка, далеко ли уйдешь - в платье, без припасов, когда твои приметы известны наперечет?
   Охранники были не злыми, на них обращали внимания не больше, чем на пролетающих над крышами сорок. Утром и вечером стражи проверяли, все ли на месте, в остальное время занимались своими делами, женщинам не мешая.
   Поселянки ткали на деревянных станках грубое полотно.
   Раз в две недели сюда приезжали из города, привозили пищу и забирали работу. Жили ссыльные бедно, однако места на всех хватало - в маленьких домиках селились по трое-четверо, и то, не от недостатка жилья, - скорее, чтобы не помереть с тоски.
   Одевались одинаково - узкое нижнее платье, черное, верхнее - из грубого серого полотна, широкое, больше похожее на рубаху. Аметистовое ожерелье осталось далеко, у того человека с иссохшим лицом. Чтоб не могла никого подкупить...
   Да и кого, в самом деле? Она приезжавших за работой - и то не видела.
  
   Неэле неплохо ужилась с Иммэ. В свободное время они подолгу болтали, бывшая красавица пыталась опекать младшую товарку.
   - Ешь, - говорила, потчуя девушку пресной пастой из моркови и репы. - Единственное, что нам тут осталось от радости, это еда...
   Готовить Иммэ так и не научилась толком, но гордилась своими способностями поварихи. Неэле ела из вежливости, вспоминая лакомства, любимые в мастерской госпожи Каритэ: треугольные пирожки с рыбой и сладким перцем, жареные в масле острые шарики из фасоли, запеченные овощи...
   Здесь не приходилось голодать, но еда была невкусной, трав и кореньев, придающих блюду особую притягательность, росло немного.
  
   Собирать травы и ягоды разрешалось - не везде, только в широкой, поросшей редким леском ложбинке, которая прекрасно просматривалась из селения. Идти туда нужно было мимо неглубокого оврага, на краю которого чернело выжженное пятно.
   - Для погребального костра, - хмуро сказала Иммэ, когда впервые вела Неэле за травками и кореньями.
   - Часто здесь умирают? - спросила та, с опаской поглядывая на мрачное место.
   - Нередко... Мора, впрочем, не было долгие годы.
   - А... лесовики, или... может быть, кто еще? - запнулась Неэле.
   - Как же без них... Но ничего, пугнут иногда, в общем, не трогают, - сказала женщина, и опасливо оглянулась.
   Мимо неторопливо пролетела огромная иссиня-черная бабочка, - душа женщины, не знавшей счастья в любви. Опустилась на цветок репейника, замерла. Неэле загрустила, вспомнив о Тайлин.
  
  
   - Мне не поверили, - она резала съедобные корешки на мелкие кусочки, рассказывая подруге о дороге в холмах. - Сейчас я и сама сомневаюсь - может, была больна? Может, бред? Но остался след на руке... там, где когтями задела та женщина, или как ее называть...
   - Тебе поверили, - отозвалась Иммэ. - Потому сюда и отправили.
   - Может быть... Но я ощущаю себя сумасшедшей, когда о них думаю. А уж кому-то рассказывать...
   - И не надо. Хорошо, что мало говоришь про этих... Лучше не упоминай их вовсе, - Иммэ, как и подле оврага, опасливо оглянулась, будто почуяв присутствие чужого за плечом.
   Подруга рассказала, на кого не посчастливилось натолкнуться в холмах двум девушкам - вернее, не натолкнуться, а явиться на зов. "Называют их тори-ай, - голос Иммэ звучал опасливо. - Когда-то живые люди, добровольно оставившие этот свет, чтобы обрести недобрую силу... нежить, залогом чьего пребывания здесь является вещь. Они пожирают тела... обычно оставляют лишь головы. Ваших слуг сожрать не успели. А вы, думаю, должны были послужить закуской... после приятной беседы".
   Да... и впрямь в недобрый час девушки придумали взять с собой гребень, найденный в пустом доме!
   - Теперь кажется, это было не со мной, - задумчиво обронила Неэле. - Будто кошмар приснился... Стараюсь не вспоминать, а если вспомнится вдруг - уж лучше сидеть в подвале, там хоть стражники рядом.
   - Здесь, в северных горах, есть куда более страшные существа, - тихо сказала Иммэ. - Все знают о них, но верят не все. В городах на морском побережье рассказывают о детях моря, а нас, в горах, пугает другое...
   - О ком ты? - Неэле невольно понизила голос.
   - Ты слышала о Забирающих души?
   ...Тори-ай - нежить, те, что когда-то были людьми. А эти - нечисть, людьми никогда не были. Существа из страшных сказок... они приходят во тьме, от них нет спасения - даже если упустят намеченную жертву, непременно разыщут ее. Они становятся полосой тумана, черной птицей, подобием человека... И убивают не только тело - от души оставляют пустую оболочку, будто паук от несчастного насекомого. И тень души будет бродить вечно, без надежды на возрождение...
   - Слышала о таких?
   - Конечно, только...
   - Молчи. Если ты умная, все поймешь. А кликать беду не стоит...
  
   Иммэ и здесь старалась выглядеть покрасивей - терла красные корешки, делая пудру для щек, сажей подводила глаза и брови. Учила Неэле, как себя показать, как подчеркнуть лучшее в своем облике.
   А порой становилась ко всему равнодушной, и забывала даже расчесывать волосы. Раньше многие летели к ней, как бабочки на огнь, а теперь она - никому не нужная старуха в двадцать семь весен, забытая всеми...
   Неэле не могла не думать про Тайлин - не ждет ли ее такая же участь? С беспечностью, готовностью доверяться первому встречному и любви к роскоши...
  
   Здесь можно было существовать. Девушку не трогали, но и сближаться с ней, кроме Иммэ, никто не спешил.
   А та на взгляд Неэле день ото дня выглядела все хуже.
   - Чем ты больна? - спросила она подругу.
   - Какая разница...
   Она снова закашлялась.
   - Принеси мне черноголовник и волчий корень.
  
   Спросившись у Санэ, девушка отправилась в лес за травами - знала, как выглядит нужное Иммэ. В тени, под листьями алую ягодку ландыша заприметила - закончилась весна, как ни старайся уверить себя в обратном...
   По дороге набрела на заросли дикой малины, ягоды, еще не слишком спелые, манили - сизоватые, сочные.
   Девушка стосковалась по сладкому, и теперь забралась в самую сердцевину кустов, выискивая созревшие корзиночки-ягоды.
   Спохватилась, когда небо стало бледно-оранжевым у горизонта. Ее, может, уже хватились... А Иммэ нужно целебное питье.
   Стыдно, как дитя малое - полдня просидеть в малиннике! Неэле подобрала подол платья и побежала в селение.
  
   Не было больше сомнений, стоит ли тратить деньги, подаренные тем, чьего имени девушка так и не узнала. Все три монеты вышивальщица отдала Санэ, а та сумела купить на них лекарство, благо, как раз приехали в очередной раз забирать работу. Неделя прошла, пока привезли нужное снадобье.
   - Зря ты потратилась, - сказала подруга, поглядев на целебные порошки. Больше ничего не сказала, и не поблагодарила даже. Но пить их - пила.
   А Неэле затосковала, все чаще смотрела на небо, где звездные звери и птицы охотились друг на друга, заключали союзы, ссорились и любили.
  
   C каждым днем становилось яснее - можно смириться, даже находить удовольствие в неспешной одинаковости дней, а можно... противиться всей душой и сгорать от безысходности, как Иммэ. Наверное, есть иные пути, но девушка их не знала пока. Бежать? Нет уж. Снова скитаться одной по лесам, шарахаясь от каждого куста? И радоваться, когда, наконец, найдут? Или попросту ждать, неизвестно чего? Раньше Неэле могла бы так поступить... теперь ей было страшно. Жди, не жди... Иммэ, наверное, тоже поначалу надеялась. Хотя она другая.
  
  
   Глава 7 (про театр упоминать раньше и вводить про стремление создать что-то)
  
  
   Возле кулис и за ними царил полумрак, лишь два светильника освещали маленькую сцену, с трех сторон ограниченную темно-синими занавесями, с четвертой распахнутую в зрительный зал. Энори устроился на циновке у самого края кулис, подогнув под себя одну ногу, и безжалостно гонял актрис, явно получая от этого удовольствие. Те уже не рады были, что появились на свет, но указаниям следовали покорно - перед столичными гостями, изволившими посмотреть пьесу, не хотелось ударить в грязь лицом.
   - Лучше позвать на твою роль пастушку, - говорил он одной. - Она живет на вольном воздухе, и голова у нее яснее, и зрение лучше. А ты... боюсь, это уже не поправить... - произносил с нежной печалью, и тут же обращал внимание на другую.
   Самая молоденькая из актрис готова была разрыдаться в голос, проклиная себя за никчемность и редкостную бездарность.
   - Оставь девчонок в покое, - человек с флейтой в руках, только вошедший, поморщился. Он не любил женщин из театра киири, считая в большинстве кокетливыми глупыми куклами.
   - Нет уж, - у Энори блестели глаза. - Я не хочу, чтобы опозорилась Осорэи!
   Флейтист уселся с ним рядом, так, чтобы не задеть ненароком края одежды. И без того актеры не понимают, как относиться к этому существу. Он позволяет держаться с собой, как ровне, забывает про ранги и положения, и, кажется, самому генералу способен перечить. Водя дружбу с таким, рискуешь не только головой... и не только своей.
   - Осорэи... С такими заплаканными глазами и севшим голосом только позор и получат.
   - Всезнайка, тоже! Лучше поучи Сэйэ играть! И не держать флейту, как поводья бешеного коня!
   Изящная девушка - вылитая кошечка - запустила в Энори кольцом от веера. Она не выглядела оскорбленной. Таши знал ее игру, ее образы бойких служанок - мило, не больше. А считает себя достойной столичной сцены... Судя по поведению этих двоих, в настоящее время Сэйэ - фаворитка Энори в этой труппе. Скоро расстанутся к обоюдному удовольствию - ему надоест, а девчонка сбежит из глуши устраивать свою судьбу.
  
   В театре киири играли только женщины - в противовес театру онна, здесь ставили забавные или трогательные сценки из жизни. Порой на сцене полноправными партнерами актрис становились куклы.
   Легенды и мифы, философские сказания, истории на грани вымысла и реальности не допускались сюда - считалось, женщины не в силах передать подлинные страсти и волшебство. Им оставались сюжеты более мелкие... но и тут было где развернуться.
   Энори перевернул все с ног на голову. Таши порой казалось, что именно с куклами он и играет - и сам порой встряхивал головой, когда вместо живых женщин начинал видеть искусно сделанные подобия их.
  
   - Почему ты не пойдешь со своими мыслями в театр онна? - спросил как-то флейтист.
   - Они слишком привыкли жить на границе между явью и сказкой, - был ответ. - И слишком привыкли выражать это в форме, одобренной веками. Пришлось бы ломать все - зачем? А здесь можно не ломать, а добавить...
   Таши только поскреб подбородок да повертел в руках флейту свою.
   Сколько ему лет, трудно было понять. Щупленький, с корявой, но ловкой фигуркой, волосами, в которых седые нити перемежались с черными, на флейте он играл куда лучше, чем разговаривал - стоило закрыть глаза, как под переливы инструмента можно было увидеть облака, странных созданий, сходящих на землю, или радугу, или парящих над костром огненных птиц.
   Несколько лет назад он учил Энори владеть флейтой... Тот освоил инструмент быстро, хотя не сказать чтоб очень хорошо, и почти потерял к нему интерес, поняв, что большее не дается. Если сам и играл, то лишь для себя. Но приходил иногда послушать. Надолго его не хватало - отвлекался, начинал поглядывать по сторонам, если находились на улице, или рассматривать разные вещи, ежели были в доме. Но когда и не слушал вроде - любую, самую малость фальшивую ноту отмечал сразу.
   - Слушать я учился у птиц...
   Флейтист, порой нарочно бравший неверный тон, только хмыкал - и откладывал инструмент.
   Они разговаривали - никогда подолгу, но всегда доверительно. Точнее, Энори спрашивал, музыкант отвечал. Чего там скрывать-то?
   - Для чего ты живешь, Таши?
   - Понятия не имею.
   - Ты счастливый человек?
   - Не знаю. Вряд ли... а может, и да, - он состроил печальную рожицу. - Начнешь вот так рассуждать, а после сравнивать, затоскуешь еще...
   - Я знаю, некоторые музыканты живут своим творчеством... огнем, который в них горит.
   - Так они, верно, талантливы. А я... ну как птица поет. Вот, к примеру, обожгу руки - жаль, не сумею играть. Но не топиться же? Значит, такая судьба. Вот помнишь байку - как один горный дух любил свои барабаны, а дух речной решил подшутить, и барабаны эти украл? Рассердился горный, набросал в реку валунов, и ненароком разбил украденное! С потерей смириться пришлось, это духу-то! А я и вовсе человек, горы трясти не умею, если потеря какая - что зря переживать?
   Энори смеялся. Но про огонь и музыку не раз еще заводил разговор - словно что-то пытался понять.
  
   Недели не проходило, чтобы он не появился у своего приятеля - в домике, где тот жил, или в театре заставал, или еще где. Таши не мог понять, чего так настойчиво хочет Энори, зачем ему подобная дружба - но тот являлся снова и снова, то как тень, то как солнечный блик, ненадолго, исчезая едва ли не на полуслове. Однажды флейтист высказал давнее желание - взять бы старинные песни и сплести в одно, целое - те порой дополняют друг друга, перетекают одна в другую. И тогда Энори стал почти ясен - два месяца они выбирали песни, спорили до хрипоты; музыкант говорил, что юноша пытается связать воедино несочетаемое, Энори в ответ обвинял его в косности мышления. Наконец песни были выбраны, и мелодии связаны одна с другой - это сделал Таши, и написаны были слова - рукой Энори.
   Музыкант представлял пьесу о любви, быть может, разлуке - а поверенный генерала Таэны создал из простых вроде текстов пугающую историю о потере души. И не просто девушка зовет возлюбленного - живое сердце тоскует о том, чем было когда-то...
   Пьесу ставить побаивались; театр киири взял ее - чего там, на грани традиций, но все же, все же... А после премьеры, после весьма шумного успеха тяжело заболела исполнительница главной роли. Ее любили, и нашли хороших врачей - но те разводили руками. Женщина вскоре поправилась, но стала больше напоминать призрак, нежели человека.
  
   Энори же взялся за актрис киири с невиданным раньше пылом, словно отыскал наконец дело, к которому интересно себя приложить. Серьезным увлечением это вряд ли было, и Таши гадал, насколько еще хватит переменчивого юношу - но пока тому не наскучило.
   Мужчины могли посещать театр, только на сцену не выходили; этим он и воспользовался, и скоро труппа не знала, плакать ей от такого покровительства, или же радоваться. Спуску советник генерала Таэны не давал никому. Даже владелица театра, бывшая актриса со следами когда-то выдающейся красоты и скверным характером побаивалась не столько его волшебного дара и положения, сколько его языка.
   А Энори, похоже, доставляла удовольствия эта власть - делать из людей то, что он пожелает.
   С легкой его руки актрисы начали играть сюжеты странные, порою недобрые - зеркало затягивало в себя неосторожные души, оставляя пустое тело. Тело продолжало жить, не зная, что жить ему нечем и незачем. Любящие друг друга люди не могли обрести счастья, потому что каждый видел лишь тень другого, и бродил за этой тенью, пока не истаивал сам - а ведь мог бы протянуть руку, и коснуться любимого...
   Это все еще был театр киири, но переставал им быть на глазах; одни горожане одобряли новое веяние, другие недоуменно хмурили брови - а Таши испытывал невнятный страх - так смотришь на вроде бы живой цветок, но тронь его - и лепестки осыплются тленом.
  
   - Хотел бы я знать, что ты видишь во сне, - пробормотал как-то флейтист, прочитав наброски Энори к очередной маленькой пьесе.
   - Я не вижу снов, - рассеянно откликнулся тот.
   - Как, никогда?
   - Никогда.
   - Может быть, просто не помнишь?
   - Сказал же... - отозвался юноша с легкой досадой, поднимая голову от листа грубоватой бумаги. Ровно писать он так и не научился, почерк напоминал порхание мотылька.
   - Жаль... Во сне часто являются чудеса, которых не увидать наяву.
   - Вот уж чего мне хватает! Настолько, что я могу другим их дарить.
   - Те ли это чудеса? - вполголоса пробормотал флейтист. Несомненно, Энори слышал его - вздрогнул, будто дремлющий кот, на нос которого мимоходом села букашка.
   - А что для тебя - чудо?
   - Разное может быть. Забудь, что я говорил про сны - любой цветок, бабочка и даже комар - все это не менее диво. А то, что ребенок рождается на свет? А то, что создает мастер, наделенный талантом? Да хоть огонь, про который ты не раз говорил - как он появляется от удара кремня! Все в нашем мире - чудеса, и люди помогают им множиться. Жаль, не всегда способны ценить, что имеют...
   - Довольно, - прервал его Энори.
  
  
   Тот разговор остался в прошлом, хотя Таши его не забыл. А сейчас музыкант вел Энори к себе в дом - точнее, в каморку, где и повернуться-то было негде. Порой думал - не попросить ли помощи, домик побольше? Не мог. А сам Энори о таком и вовсе не вспоминал. Но приходил в гости спокойно, еще и устраивался на ворохе театрального барахла, как у себя на дорогом покрывале. Все равно ему было, что ли...
  
   У Таши было несколько флейт, у каждой - свой голос, характер и своя история.
   "Тростинка" - маленькая, темно-вишневая, по-детски капризная. Говорят, такой флейтой был укрощен разбушевавшийся дух реки. "Соловей", светлая, похожая на стебель полевых злаков - не ровный ствол, а с узлами. У этой флейты был самый сладкий голос. Черная, с двумя стволами и клапанами из серебра - "звездная". На ней играли по праздникам.
   Любимая, "дитя сердца" - блестящая темно-зеленая, из горного ореха, ее звук лился - чистое золото. Была еще многоствольная флейта, подаренная музыканту еще в юности - западный инструмент, холодный и своевольный.
   Сейчас Таши выбрал "тростинку", заиграл незатейливую мелодию, колыбельную, из тех, что поют крестьяне с приграничных склонов гор.
   А гость углядел в комнате невиданный ранее предмет - кленовую шкатулку с грубо вырезанными на крышке узорами. Когда-то они были раскрашены, сейчас же остались только малые пятна краски - черной и алой.
   - Что-то новенькое? - Энори бесцеремонно взял шкатулку.
   - Наследство...
   - Мм?
   - Друг детства прислал. Хранил, не знаю зачем. Он умер недавно, а это - мне на память.
   С детским любопытством Энори откинул крышку. Предметы, лежавшие в шкатулке, были дешевыми - тусклое медное зеркало, нож с грубо вырезанной костяной ручкой, складной пестрый веер из плотной бумаги.
   - О!
   Юноша выхватил из горстки вещиц лазурного цвета звезду о пяти лучах, усеянную неострыми шипами. Невесомая, она, казалось, чуть светится в полумраке.
   - Что это?
   - Морская звезда.
   - Настоящая?
   - Очевидно.
   - Я видел рисунки, украшения, совсем не то... какая прелесть! - юноша с восторгом рассматривал находку. - Отдай ее мне?
   - Зачем тебе сдалась? Таких - полное море...
   - Море далеко! - Энори приложил звезду к уху, будто пытаясь услышать биение ее сердца. - Она совсем не выглядит мертвой...
   - Это же не человек, даже не зверь. Так... вроде растения.
   - Отдай! Что хочешь взамен?
   Таши окинул взглядом младшего товарища. Тот нечасто выглядел настолько заинтересованным, и без капли насмешки. Глаза расширенные, чуть подался вперед, и держит морскую тварь, будто ценность какую. Словно она сапфировая...
   - Ничего мне не надо. Бери, - не удержался: - Ты будто игрушку нашел... дитя!
   - Я хотел бы увидеть море, - задумчиво сказал юноша, накрывая звезду другой ладонью. - Таши, она словно дышит!
   - Чем ей дышать?
   - Какая разница... кожей. Собой. Между живым и неживым не столь уж строга граница.
   Спрятал звезду в карман пояса, бережно, будто боясь разбудить, и снова вернулся к сокровищам Таши.
   - Какая-то ерунда... это что, обломок скалы? Но зачем? Статуэтка...Ай! - вскрикнул, потом издал еле слышное шипение, руку от шкатулки отдернул.
   - Что случилось? - обеспокоено спросил флейтист. - Игла? Кажется, не было...
   - Забирай свое барахло. Кроме звезды, ничего интересного...
  
   В дверь постучали.
   - Можно? - прощебетал голосок.
   - Нельзя! - отрезал Энори. Потер тыльную сторону ладони, будто убирая боль от ожога или ушиба.
   - Что мне, торчать на улице? - в щебете появились капризные нотки.
   - Сэйэ своего не упустит, - вскользь заметил Таши. Энори искоса глянул на дверь. Видимо, ссора или разрыв отношений в его планы не входила. А избалованность, кокетливое бесстрашие девушки ему нравились.
   - Я приду скоро, подожди же...
  
  
   Сэйэ дожидалась их, сидя на перилах. Одетая по-мужски, все еще в театральном костюме, но волосы успела переплести в две тугие, глянцево блестящие косы, и связать их на затылке. Сидела, покачивая ногой в бархатной потертой туфельке - тоже из театрального гардероба, но для женских ролей. Короткая винно-красная безрукавка с бронзового цвета тесьмой, белые широкие штаны из легкой материи. Знала, что красива, любила это подчеркивать, но не всегда хватало вкуса.
   - Сотри краску, - обронил Энори, поглядев на ее щеку. На нежной коже алела карминная полоса, остаток грима. Сэйэ беспечно пожала плечами.
   - А зачем? Через два часа опять мазаться. А ты все равно сейчас уйдешь, так ведь?
   - А ты хотела бы оставить меня в вашей труппе? В женской?
   - Ты все равно не годишься! - заявила актриса. - Даже если тебя переодеть... ни петь не умеешь, ни играть! И вообще... - окинула его придирчивым смеющимся взглядом. Энори стащил ее с перил.
   - Вот, значит, как?
   Выдернул шпильки из волос девушки, и косы ее рассыпались.
   - Ах ты...
   Таши предпочел отвернуться, но смех и быстрый шепот обоих все равно долетал до ушей, делая свидетелем очередной шуточной ссоры.
   Ссоры, которая закончилась нежным примирением очень быстро.
  
   Но везение Сэйэ на этом закончилось - носилки с алыми и синими драконами появились на улице, из их глубины Энори позвал молодой голос. Его трудно было не узнать - Кайто был не из тех, молчит и кто держит язык за зубами.
   - Я тебя обыскался. Садись, я за тобой...
   Кайто поглядывал на флейтиста и девушку с легким пренебрежением. В иное время он не преминул бы показать, насколько низко их ставит, но сейчас было дело поинтересней.
   Энори, будто его застали не на задворках театрального квартала в невесть какой компании, а на приеме у столичного посла, метнул всем троим искрящуюся улыбку и нырнул в глубину украшенного драконами короба.
  
   - Он по-настоящему счастлив, - сказал Таши, провожая глазами носилки.
   - Что ты ему подарил? Или сказал?
   - Я не о том. Энори очень счастливый человек, он это знает и в открытую наслаждается жизнью. На такое всегда приятно смотреть. Редкость.
   - Не согласна. Счастливым завидуют! Иногда делают все, чтобы их счастье кончилось! - уверенно сказала девушка.
   - Ты в самом деле относишься к нему столь легко? Без ревности? - спросил Таши, считая, что в их среде церемонии излишни и спрашивать можно все, что угодно. Сэйэ сморщила носик:
   - А смысл цепляться за него, как клещ? Так скорее бросит. А если показывать, что мне, в общем, плевать на его расположение - может, помощь какую окажет. Я все равно торчать в этой дыре не намерена. Уеду, к демонам!
   - Не знаю, радоваться за тебя или нет. Так лихо распоряжаться своими сердечными склонностями...
   - Родись женщиной, да еще красивой, и не такому научишься! - неожиданно зло сказала актриса. - У нас никаких прав нет, мы - куклы... все актеры и музыканты, в общем, а уж если еще и женщина! Упаси меня Небо от всяких любовей!
  
   Вернувшись к себе, флейтист тщательно пересмотрел содержимое шкатулки. Ничего острого или режущего, и неясно, отчего так дернулся Энори. Театральные безделушки, обломок базальта - воспоминание о родине друга, вырезанная из кости фигурка забавного человечка, потертого вида амулет - черный камешек в кожаном переплете, такие продают на каждом углу... Ничего.
   Решив, что дело не в содержимом шкатулки, музыкант закрыл крышку и убрал вещь подальше от чужих глаз.
  
  
   - Все, свадьба Рииши с Кийн - дело решенное, - говорил Кайто, пока ехали к дому Энори; собирались навестить новоиспеченного жениха, но нельзя же являться с поздравлениями в том же наряде, в каком вышел из-за кулис!
   - Это их дела...
   - Ты не слишком рад, я смотрю?
   - Мне-то что?
   - Скажи, этот брак будет удачным?
   - С какой стати я должен говорить об этом тебе?
   Кайто слегка скривился - он еще не мог простить Рииши отказ от сестры. Не мог отказаться от желания, породнившись с домом Нара, обрести его поддержку.
   - Предпочитаешь, когда к тебе обращаются лавочники? Или они тебе платят?
   Энори посмотрел на него довольно мрачно. Однако дорога вернула ему обычное, беспечное состояние духа. В дом приятели вошли уже вполне довольные друг другом.
  
   Кайто с любопытством огляделся. Комнаты Энори были невелики и просты, но каждый раз в них оказывалась какая-либо диковинка. При следующем визите Кайто ее уже не заставал.
   На сей раз посреди комнаты стояла большая чаша из красной обожженной глины, полная воды. В ней плавала рыба размером с ладонь, с длинными струящимися плавниками и таким же хвостом. Гость наклонился, рассматривая рыбу: похоже было, что ее разрисовал ребенок, неумело, зато от души, не жалея красок. Плавники - алые с синим, фиолетовые и малиновые полосы на боках, по чешуе скользят зеленые блики...
   - Это что такое?
   - Рыба-фазан. Привезли с морского побережья. Их было трое, я взял двоих. Один сдох, - с сожалением сказал Энори.
   - Трое! Как о людях! Зачем тебе эта рыбина? Поиграть и съесть?
   - Потом Тэни отдам, - отмахнулся Энори, любуясь на очередную воплощенную прихоть. - Ну красиво же, ты посмотри!
   - Ну, красиво...
   - Если бы попасть на море! И не только на берег, а дальше. Плыть, до противоположной его стороны...
   - Кто тебе мешает? То есть, конечно, генерал будет в гневе, но ты можешь закрыть на это глаза. Правда, с Хинаи тебе придется проститься, - усмехнулся Кайто. Он немного завидовал товарищу - тот, не являясь родственником, упорно отказывался числить себя и среди слуг. И, что самое возмутительное, ухитрился это отношение внушить окружающим. Поэтому ведь и вправду может... клятва верности его не связывает.
   Энори помотал головой и, кажется, загрустил. Потом отмахнулся от непрошенных мыслей - и смотрел на свое морское страшилище, будто на чистейшей воды алмаз.
  
   Приятель его тем временем снова вернулся к предстоящей свадьбе - событие не пройдет в городе незамеченным, когда соединяют судьбы отпрыски влиятельных домов.
   - Это не будет брак по большой любви, - ухмыльнулся Кайто, разглядывая выражение лица Энори. - Но Рииши, наконец, успокоится. Они друг другу подходят. Оба помешанные на правильном.
   - Вряд ли они будут счастливы, - обронил Энори, будто четверть часа назад не отказывался говорить о будущем.
   - Почему?
   Воспитанник генерала посмотрел на него насмешливо:
   - Потому что я так вижу.
   Кайто смущенно замолк, но вскоре снова распушил перья:
   - Хорошо, все знают, что ты обладаешь вещим даром! Странно, что с таким талантом ты еще прозябаешь в глуши... Ну, предскажи будущее мне!
   - Кайто, Кайто... а не боишься?
   - Чего мне бояться?
   - Не веришь, что я скажу правду?
   - Человек сам хозяин своей судьбы.
   - Ой ли? Или забыл, сколько раз сбывались мои слова?
   - Я помню. Но они верили тебе, а я хочу доказать - все в руках человека!
   - Возможно... Ты сейчас говоришь - и сам себе определяешь судьбу. Ну, хорошо. Пусть не судьбу, но кое-что я тебе расскажу. В благодарность... за новость о свадьбе, - он быстро глянул на Кайто, который подался вперед, позабыв о насмешках. - Знаешь, как высоко метит дом Нэйта?
   - Догадываюсь, - мрачно ответил юноша. - Но ему не позволят...
   - Не ты ли?
   - И я!
   - Макори считает тебя глупей насекомого. Думает, ты полетишь на блеск возможной славы, как мотылек на огонь... А пока огонь будет занят мотыльком, пламя погасить проще.
   - Думаешь, он посмеет? - с некоторой опаской промолвил Кайто.
   - Ты видел его хассу? Макори любит опасность! Ты просил предсказаний? Если ты останешься столь же беспечным, я вижу твое будущее весьма невеселым...
   Кайто открыл рот - и закрыл. То, что любое дальнейшее слово может выдать его намерения, сообразил. И то, что рядом существо, неуловимое, как тень, вспомнил тоже.
   - Господин Энори, - донеслось робкое из-за двери.
   - Да?
   - Шеен, ну, девочка та ваша, поскользнулась, руку вывихнула... вы велели все о них сразу говорить, как стрясется...
   На лице Кайто появилась непередаваемая ухмылка - больше от облегчения, что можно перевести начатый им самим разговор на другое.
   - Тебя и ночью будят такой чушью?
   - Почему бы и нет? - дружелюбно откликнулся Энори. И обратился к служанке, отодвигая створку двери:
   - Кирэ, так что с рукой?
   - Вправили... побаливает, но ничего. Только боюсь я, как бы не мальчик виной. Случайно, наверняка случай неловкий, вы не сердитесь...
   - Ладно. Ступай.
   Задвинул створку перед носом женщины. Обернулся к приятелю:
   - Будешь ждать, или поедешь один?
   - А ты? Передумал?
   - Нужно взглянуть на детей.
   - Зачем? - опешил Кайто.
   - Они же мои. Надо узнать, что там случилось, и почему.
   - Ну, знаешь... - Кайто не нашел подходящих слов. - Поезжай без меня. Ты да Рииши - парочка благодетелей! У того тоже скоро слуги гнездо на голове совьют! Впрочем... - готовые сорваться слова так и остались непроизнесенными. Намекнуть Энори на то, что сам он от слуг недалеко ушел, конечно, соблазнительно, только потом еще кошмары замучают или конь подвернет ногу, или иная напасть приключится. Или разговор этот припомнит. Ну его... пусть развлекается, как сам знает.
  
   Когда приятель покинул дом, Энори направился к детям - заходя в крыло слуг, заметил над дверью очередной прибитый кусок волчьего корня с привязанной к нему половинкой ореховой скорлупы. Нечисть не осмелится переступить порог, над которым крепится такой корень, а увидев половинку ореха, тут же отправится искать другую...
   Энори подозвал подростка, некстати попавшегося ему на глаза.
   - Опять горы мусора по стенам!
   Подросток робко заикнулся про недавно бывшее новолуние, и то, что в окрестных селах вроде как видели недобрых тварей.
   - Еще одна такая штуковина - и в эти самые села отправитесь вы! Отпугивать нечисть ореховыми скорлупками!
   Юный прислужник поспешил скрыться с глаз долой, рассыпавшись в заверениях, что больше такого не повторится. Энори с досадой посмотрел ему вслед - повторится, и не раз, и не два. Пора бы привыкнуть... так обвешают весь дом невесть чем.
   Детей он забрал в собственные покои.
  
  
   - Покажи руку, - объятие невесомое, не просто глянул - притянул к себе девочку; и улыбка, прогоняющая все страхи. - Не болит уже? Завтра пройдет совсем. Поскользнулась, котенок? Держи... Ну, лучше здоровой рукой!
   Девочка даже рот приоткрыла: в сложенной лодочкой ладони поблескивал шар из черного камня, а из него поднимался...
   - ...Однажды зима на севере все не кончалась и не кончалась, земля уже была вся белая - столько выпало снега. И вот небесные духи сжалились над людьми - а может, им наскучило смотреть на бесконечную белизну. Вновь пошел сильный снег, но люди не успели огорчиться - падающие снежинки на лету стали превращаться в цветы. Так пришла весна...
   - Он же как настоящий, - девочка растерянно повернулась к Энори; из черного шара вставал, на тонком стебле переливался оттенками перламутра венчик первоцвета. - Или правда?
   - Они давно отцвели, что ты. Его листья из крашеной меди, а лепестки - из раковин жемчужниц. Но он как живой... Скажи, он лучше или хуже того, что растет в лесу?
   - Лучше, - мгновенно ответила девочка.
   - Хуже, - возразил ее брат, испугавшись собственной смелости. - В нем нет души.
   - А душа мастера?
   Мальчик замялся, щеки его постепенно становились пунцовыми.
   - И ему не страшен холод, не страшно время... Подойди, - Энори поманил к себе мальчика. Когда тот приблизился, юноша положил ладонь ему на макушку, будто гладя котенка, спросил:
   - Разве не хочешь жить вечно?
   - Не знаю, - мальчик смущенно улыбнулся, и улыбка вышла несколько сонной - будто он засыпал стоя. - Мы же... люди.
   - Яркие, приходящие на краткий миг, чтобы отцвести и навсегда исчезнуть?
   - Да...
   Он убрал руку, и мальчик вздрогнул, огляделся по сторонам. С удивлением посмотрел на сестру, будто впервые видел.
   Энори поднялся, откинул занавесь, за которой скрывался маленький двор, выложенный каменными плитами.
   - У меня есть гораздо больше, но пока достаточно этого.
   У стен, окружающих дворик, стояли вазы и горшки с цветами - высокие, низкие, некоторые не разглядеть было из-за листьев, свисающих до самой земли.
   Дети шагнули из комнаты; Энори отметил - они раньше часто держались за руки, а теперь чуть ли не сторонятся друг друга. Шли вперед, робко, словно опасаясь потревожить растения.
   - Среди них нет опасных или таких, которые рассыпаются от взгляда, - прозвенел веселый голос. - Ну же... Какие цветы вы знаете?
   - Ландыш, - девочка робко тронула жемчужного цвета шарик-бутон.
   - Ты знаешь, что это - смех лесной девы, и слезы ее? Да, такова ее суть - плачет или смеется, едино, ничто не способно по-настоящему задеть ее душу... В свете луны цветы ландыша мерцают, освещая путь зверям - так, как звезды указывают дорогу птицам...
   Девочка глубоко вздохнула, завороженная и сказкой, и мягким голосом.
   - А еще маки! - выпалил мальчик, ревниво поглядывая на сестру.
   - О, да. Это кровь птиц, в полете сраженных охотниками - или разбившихся в тщетной попытке подняться к солнцу... Идите сюда, - положил им руки на плечи, легко, едва касаясь, и дети шагнули за ним, будто две тени, опасаясь, что прервется касание.
   В низком широком горшке росли золотые цветы с сомкнутыми лепестками, формой похожие не то на каплю, не то на сердце.
   - Люди говорят, когда этот цветок появился на свете, никто не мог заставить его раскрыться. Сила только калечила лепестки, слова скатывались по ним, будто дождь. Но как-то ребенок увидел бутон - и засмеялся. Тогда лепестки раскрылись... как сердце от радости.
   Брат и сестра слушали, как завороженные.
   - Хотите стать таким же чудом, как эти цветы? - тихо спросил Энори.
   - Да...
   - Да!
   Он выпрямился, будто разжали руку, отпуская на волю тугой стебель.
   - Отдыхайте. Много еще будет всего...
   Когда перестала качаться тканая занавесь за ним, когда дети, вернувшись на половину слуг, устроились по разным углам отведенной им постели - сидели, как нахохлившиеся птички - мальчик сказал:
   - Ты вечно... говоришь всякие глупости.
   - Больно ты понимаешь! Ты и говорил глупости!
   - Он остался доволен!
   - Он просто жалел тебя - если ты ничего не соображаешь, что с тебя взять!
   - Это тебя он пожалел! Калека!
   Девочка вспыхнула.
   - Это из-за тебя я упала!
   - Подумаешь... неженка.
   - Если сказать ему, он, он... тебя выгонит!
   - Еще и наябедничай, - глянув исподлобья, буркнул мальчик. - Если гнать, то тебя, толку от тебя никакого... Ладно, прости...
   Дети долго молчали.
   - А он такой... как звезда, - сказала девочка.
   - Звезды днем не бывают. Им ночь нужна.
   - Ну и пусть. А все равно. Когда он, все остальное словно во тьме.
   - Я не жалею, что пошел к нему.
   - И я тоже не жалею...
   Больше они не разговаривали, ощутив внезапно, что не о чем - а сокровенным делиться не тянуло; чудо хочется сохранить для себя и гордиться, что избранный.
  
  
  
   В саду, за приземистыми изогнутыми деревьями виднелись две фигурки. Подростки - мальчик и девочка, издалека похожие, как две камышинки; для довершения сходства - оба в травянисто-зеленом.
   Если прислушаться, можно было различить голоса.
   Рииши старался не смотреть в ту сторону.
   Правила приличия, обязательные для центральных земель, здесь, в глухой провинции, не больно-то соблюдались. А раз к хозяйке дома в гости прибыла давняя подруга с дочерью, а в доме есть ровесник девочки, и семьи дружат давно... почему бы детям не провести время вдвоем?
   - У тебя хороший братишка, - кажется, Энори произнес это искренне. Может, и так... он всегда не прочь перекинуться парой слов с младшим в доме Нара.
   - После смерти младшего сына мать окружила Сэйку заботой, - сказал Рииши, и в голосе прозвучало сожаление - и тепло. - Боялась, вдруг и с ним что случится...
   - А отчего умер ваш младший?
   - Он утонул. Десять весен назад... В доме за городом - играл на камушках в ручье, поскользнулся и упал головой в воду. Нянька отвлеклась... Глубина-то была - по колено, - он замолчал, вспоминая - сам тогда был в Осорэи. И на последний обряд не приехал. Малыш так и остался в воспоминаниях чем-то почти бесплотным...
   - Я вижу, ты тоже о нем заботишься.
   - Сэйку трудно не любить. Но он еще совсем дитя... хотя годами почти взрослый. Я в его возрасте был другим, точно знал, чего хочу.
   - Не спеши, не торопи его - успеет еще повзрослеть. Юность не возвращается, а ранняя - с первой влюбленностью - проходит особенно быстро. - Энори повернулся на голоса, нашел глазами подростков, - На них так приятно смотреть...
   - Через месяц ему исполнятся пятнадцать, - сказал Рииши, провожая младшего взглядом. - В нем нет ничего от воина... Отец хочет отправить его в Столицу, пусть учится.
   - Почему нет? Там он будет на своем месте, талантливый мальчик.
   - Боюсь, там он не сможет раскрыться. Сэйку не из тех, что идут по головам. И еще Орэйин... Отец про нее и слышать не хочет.
   - Тогда у вашего отца странный вкус.
   - Ты не понял. Орэйин хорошая девушка, но она с говорена с детства - за другого. Ради младшего в роду, мальчишки, с неясным будущим впридачу никто не станет разрывать обязательства.
   - Зато с Кийт тебе повезло.
   - Да, - Рииши чуть нахмурился, будто задумался о неприятном.
   Кийт была хороша - может быть, слишком худа и выше, чем предписывал идеальный образ, но в остальном в ней не было изъяна. Длинные смоляные волосы, глаза, чуть раскосые и почти черные, нежный голос, хороший вкус и спокойный нрав.
   - Кийт любит музыку, - сказал Рииши так, будто музыка требовалась на погребальный обряд, а не на свадьбу. - Я хочу, чтобы она слушала и радовалась.
   - Позовите Таши Иньо. Он лучший...
   - Хм...
   - Что бы ты понимал! - сказал Энори. - Его музыка - настоящая, не то что ваши любимые завитушки из звуков!
   - Это напевы улиц. У него и характер больше подходит для уличных выступлений.
   - Еще больше подходит, чтобы играть птицам и скалам! Они-то все чувствуют. В отличие от вас, знатоков! - возразил Энори горячей, нежели обычно.
   - Странное у вас приятельство, - отметил Рииши.
   - Он делает то, чего больше никто не делает. Я умею это ценить. Ничего странного.
   Они замолчали. Рииши сидел прямо, чуть прищурясь и глядя вдаль на розовеющее западное небо. Энори медленно пил мятно-медовый настой, так, будто старался разобраться, что это такое в чашке и нравится ли оно ему.
   Рииши вновь пришло в голову, как приходило порой - почему Энори никогда не вспоминает родных? Он уважительно говорит о хороших семьях, и мальчика этого, Тайрену, любит...
   Неужто стыдится низкого происхождения? Но человек, поднявшийся высоко, должен гордиться проделанным путем.
   Спрашивать было совсем неприлично, и Рииши не спрашивал, хотя думал порой.
   Близкое знакомство они водили года три как, с тех пор, как Рииши вернулся из военной школы Хирэй. Пять весен в школе... а до того об Энори слышно не было.
   Собирать сплетни не подобало, если и говорили при нем другие - старался не слушать. Впрочем, говорили немногое.
   Дитя каких-то небогатых людей из Хинаи. Чудесным даром сумел доказать свою пользу и был принят в дом. Всё.
  
   - А Таши я хотел бы как-нибудь привести к Тэни, - сказал Энори, оставляя еще наполовину полную чашку. - Пусть узнает новое. В четырех стенах такие мелодии не возникают...
   - Не думаю, что господин генерал обрадуется, если начнешь уличных музыкантов водить в дом.
   - Да, вряд ли улыбка сына стоит того. Он скорее обрадуется, если Тэни вовсе умрет.
   - Когда речь заходит об этом ребенке, меня коробит твой тон в отношении генерала. Так нельзя, - сурово произнес молодой хозяин.
   - Скажи еще, что он вытянул меня из грязи, поэтому я должен быть благодарен вечно. Подумай сам, многого ли он стоит как отец, раз плюет на единственного сына.
   - Я не стану обсуждать подобные вещи, - в голосе Рииши отчетливо прорезался металл. - И тебе не советую.
   - Мне твои советы... У мальчика в целом свете только один друг - я. Так что имею право говорить все, что думаю, о нем и Тагари Таэне.
  
   Рииши было что возразить, но хозяин не имеет права задевать чувства гостя. Поэтому он попросил прощения за временную отлучку и скрылся в доме, а Энори направился к резной беседке, где устроился Сэйку с подругой. C ажурных стенок беседки свисали несколько разноцветных шелковых ленточек - на радость добрым духам, чтоб охраняли сад и не пускали в него духов злых.
   Подростки играли в старинную игру - деревянные квадратики закрывали нужные знаки, не давая угадать фразу. Сэйку поднял голову, улыбнулся гостю, произнес короткое приветствие - без лишних церемоний, как своему. Он был гораздо светлее брата - и волосами, и цветом кожи, и всем своим обликом. С девочкой, сидящей напротив, они с Сэйку друг на друга походили больше.
   Орэйин - с острым подбородком, широко поставленными глазами, яркая, будто одинокая вишенка среди листвы - тоже не смутилась при виде взрослого, хотя ее приветствие было гораздо официальней. Похоже, она не очень понимала, как держать себя с Рииши и Энори. С полностью чужими ей было все ясно, а старший брат ее лучшего друга, и друг самого Рииши...
   - Госпожа, сыграете со мной? - обратился к ней Энори. - Если позволит хозяин дома...
   Сэйку порозовел, поспешно кивнул. Вскочил, освобождая место.
   - Вам выбирать расклад.
   Орэйин метнула на юношу довольный взгляд - внимание было ей лестно.
   - Вы знаете, что много веков назад это была не просто забава? - спросил Энори, открывая одну клетку.
   - А что? - откликнулся Сэйку, и девочка тоже с интересом ожидала ответа.
   - Так решали судьбы людей. Если человек приходил с просьбой, и другой соглашался на эту игру - в случае проигрыша просьбу он исполнял. С помощью похожей доски вели разговор с предсказателями... А иногда такая игра указывала виновного.
   - Если я выиграю, я смогу чего-то попросить? - улыбнулась Орэйин.
   Энори поднял на нее глаза - и смотрел несколько мгновений, не отрываясь.
   - Можете.
   - А если выиграешь ты? - спросил Сэйку, и голос его дрогнул отчего-то.
   - Я могу передать твою просьбу. Если желаешь.
   - Нет, - Сэйку вдохнул глубоко. - Пусть будет просто игра...
   - Хорошо, - Энори был теперь таким, как обычно, веселым, и глаза посветлели - а то показались черными. И Орэйин он явно нравился, девочка позабыла неуверенность свою.
  
   Вскоре Орэйин окликнули - она с сожалением посмотрела на доску, где оставалась закрытыми еще треть клеток.
   - Кто же выиграл? - спросила с улыбкой.
   - Я уступаю победу, - за вами желание, - Энори протянул руку, помочь девочке подняться, и она, помедлив, положила свою ладонь на его. Можно. Она еще не вошла в возраст невесты...
  
   Сэйку проводил гостий, стоя рядом с Рииши. Энори тоже собрался, и подросток пошел рядом с ним - с другом старшего брата сейчас было проще, чем с братом, тот, как уговорились о свадьбе, ходил будто замороженный.
   - Мне уже четырнадцать, отец говорит - пора думать о будущем, - сказал мальчик. - Я думаю... Но карьера мне не нужна. И военным быть не хочу.
   - А что тебе по душе?
   - Не знаю, - Сэйку улыбнулся чуть смущенно. - Мир посмотреть хочу, конечно... но как? И потом... - он покосился на каменную кладку, окружавшую сад - за ней проходила дорога, по которой унесли паланкин с недавними гостьями.
   - Мужчины путешествуют и занимаются важными делами, женщины ждут дома, кажется, это естественно? - весело отозвался Энори. - Это она должна смотреть тебе вслед - и смахивать слезы!
   Мальчик залился розовой краской.
   - Ты же... надо мной не смеешься?
   - Вовсе нет.
   Он остановился у ворот, глянул лукаво:
   - Орэйин имеет право на одно желание. Мало ли что...
  
  
  
   Только жители неба видят все пласты мироздания сразу. Пока одни проводили время беспечно, другие не знали покоя.
   Подозрительного приезжего задержала городская стража, и местного жителя, занимавшего весьма неплохую должность, уличили в связи с ним - в том, что чиновник Хинаи согласился за хорошую мзду позабыть про собственные обязанности и долг перед Землями Солнечной птицы.
   Как и все городские дела, это дело пришло к младшему из братьев Таэна.
   - Он бродил по всему Осорэи, пытался завязать знакомства с разными чиновниками или военными. Чужестранца в нем заподозрили ревностные хозяева гостиницы. Слуги чиновника, с котором тот столковался, конечно, изображали полную неосведомленность... но один все же признался. Этот "гость" раза два встречался с его господином, и встречи старался сделать как можно более незаметными. При обыске у обоих нашли золото рухэй - его не спутать ни с чем, как ты понимаешь.
   Генерал Таэна на этих словах брата втянул воздух, будто зверь при виде добычи. Золото рухэй, зернистые самородки солнечного, чуть абрикосового оттенка...
   - И что говорит мерзавец?
   - Струсил. Говорит, золото подбросили, а тот, пришлый, пытался его подкупить, да только напал на честного человека. Сознался, что его убеждали поставлять негодное продовольствие гарнизону границы. Но уверяет - не поддался посулам.
   - Что ж не выдал его?
   - Боялся, если верить словам. Я не верю.
   - Ладно... а что говорит сам лазутчик?
   - Пока ничего. Изображает ракушку. Его не трогали, всего лишь держат под стражей. Если в городе или окрестностях у него были свои люди, их не нашли. А слуга его исчез. Думаю, свою шкуру спасал. Таковы наши соседи ... - Кэраи произнес эти слова с легким презрением. И добавил: - Теперь ты решай, кому верить из чиновников, обеспечивающих гарнизон. А я постараюсь узнать все, что лазутчик может сказать, и...
   Тагари махнул рукой, и брат его удивленно замолчал, не договорив.
   - Ты против?
   - Силой можно заставить сказать что угодно. Только проверить нельзя.
   - Что собираешься делать?
   - Поручу Энори дознаться.
   - А его слова ты проверить можешь?
   Тагари хмуро посмотрел на брата.
   - Если не доверять даже тем, кто доказал свою преданность, лучше сразу отправиться в Нижний дом!
   - Полагаешь, он справится? - в голосе младшего брата прозвучала ирония, впрочем, слегка напускная.
   - Не справится - ему же хуже.
   - Хм... Ну хорошо. Только сомневаюсь, что твой советник с радостью согласится заниматься допросами. Это же не возня с актрисами или уличной шушерой и не отдых среди цветов...
   - Его мнение мне не интересно! - оборвал Тагари, и пояснил: - Мне нужно только, чтобы он слушал, что скажет тот... и, может быть, Энори сумеет понять. Нет, я уверен. Где он, чтоб его демон ночью сожрал?! - возвысил Тагари голос, заранее гневаясь. Слуга, явившийся на зов, поспешил заверить, что советника достанут откуда угодно, не пройдет и четверти часа.
   Но времени прошло куда больше.
  
  
  
   Маки в саду Лайэнэ росли бело-голубоватые и алые - ставить те и другие в одной комнате никак было нельзя, и она задумалась, любуясь цветами, - какие же предпочесть? Так ничего и не решив, оставила те и другие красоваться под открытым небом.
   Направилась в дом, улыбаясь собственным мыслям. Улыбка застыла на лице, когда Лайэнэ увидела гостя. Потом и вовсе сошла.
  
   К таким, как она, не принято было являться без предупреждения... Не дешевая портовая девчонка. Но ему Лайэнэ позволяла, во многом потому, что отказать не могла, во многом - потому что он все равно поступал бы, как знает. Это выходило не грубо, а дразнящее - и разыгрывать из себя оскорбленную невинность становилось смешно.
   Лайэнэ порой думала, что с предписаниями этикета он просто играет, как дитя с разноцветными шариками. Захочет - выложит в одном порядке, захочет - в другом... Только глупец станет указывать ребенку, в каком порядке надо класть шарики.
  
   Он сидел у окна, левую руку положив на подлокотник плетеного кресла. На столике ашринэ заметила фарфоровую чашку, там в воде нежился огромный цветок водяной лилии.
   - Она впервые раскрылась, - сказал, перехватив взгляд молодой женщины. - В отличие от людей, цветы прекрасней всего в первый день жизни. Им не нужен опыт...
   Хоть ей уже сравнялось двадцать пять, а Энори был от силы двадцать один год, Лайэнэ не ощущала разницы. Напротив, иногда ей казалось, что он много старше, только прикидывается беспечным молодым созданием...
  
   - Ты уже знаешь о свадьбе?
   - Меня слухи не обходят стороной никогда.
   - Хорошо. Неприятно было бы тебя огорчить.
   - Напротив, я искренне желаю им счастья.
   - Хм... - на лице его появилось выражение глубокой задумчивости. - Что же, чем больше искренних пожеланий... - оборвал речь неожиданно, оставив в душе Лайэнэ смутную тревогу. Но спрашивать она не стала. Он ведь этого ждет.
   - Я польщена сверх меры - высокий гость приходит к такой, как я, чтобы рассказать новость! Чересчур для женщины моего положения... Или эта цель - не единственная?
   - Конечно.
   Она напряглась.
   - Раз ты знаешь все обо всех, от тебя не укрылось, что я забрал к себе двух детей, - продолжил он весело.
   - Да... что-то слышала, - растерянно отозвалась Лайэнэ. Такого поворота она не ожидала. - И... что же? Они же остались без матери?
   - День они боялись меня, еще через день стали доверять, а сейчас пытаются соперничать из-за моего взгляда, - фыркнул он. - Вот человеческая природа! Даже ссориться начали, а прежде были дружны! Они как котята приблудные... знали только голод и грубое обращение. Теперь им хорошо... Но это очень милые котята, знаешь... особенно девочка, будет красивой, когда вырастет.
   - Тебе нравятся маленькие? - спросила молодая женщина. - Ты охотно возишься с ними... тепло говоришь. И эти двое, и сын генерала Таэны...
   - Что тебя удивляет?
   - Не понимаю, с чего бы тебе ласково относиться к ним. Или я ошибаюсь... но все равно - зачем тебе?
   - Не ошибаешься. Тэни рос на моих руках, о нем иной разговор; эти - забавные, искренние, даже когда пытаются врать, все в них незавершенно и немного преувеличено... совсем иные, нежели взрослые.
   - Но зачем они тебе?!
   - Я испытываю удовольствие, наблюдая за ними, обучая разному. И... мне нравится создавать одно из другого.
   - Или разрушать то, что было, - пробормотала ашринэ.
   Увидела, как воочию: вот он в комнате среди горящих светильников - но те не способны рассеять полумрак. На полу, на циновках, разбросаны подушки, и он сидит там, смеется, вплетает в волосы девочки разноцветные ленты - и что-то рассказывает ей. Оранжевые блики переливаются на шелке подушек и лент, на светлых волосах девочки.
   И мальчик - другая картинка; Энори показывает ему некую заморскую диковинку, надевает на шею подвеску резного камня, говоря, что это древний амулет, и что-то еще произносит, и мальчик как тень, готов уже следовать за ним.
   Слова - и касание, и приманка - своя для каждого, и много времени - только им.
   Пока зверек не приручен, с ним возятся самостоятельно, не доверяя другим рукам...
  
   - Что ты хочешь с ними делать?
   - Ничего такого, чего они сами не пожелают.
   Лайэнэ промолчала. Встала, переставила букет на другую полочку, будто он невесть чем помешал. Спросила, не оборачиваясь:
   - А что ты хочешь от меня?
   - Я прошу тебя помочь, - он смеялся, трогая пальцами цветочные венчики - игриво, будто котенок. - Эти детишки, они такие понятливые... но я многому не могу научить их, поскольку сам не умею. Танцам, к примеру...
   - Мое время дорого стоит, - сухо ответила ашринэ.
   - Можно подумать, я когда-то интересовался ценой...
   - Откуда у тебя деньги?! - не выдержала она. - Казной управляет господин Кэраи Таэна!
   - Какая ерунда... еще не хватало подозревать меня в грабежах, - он фыркнул, не теряя хорошего настроения. - Сколько?
   - Я еще не дала согласия...
   - Разве откажешься? Ты хоть взгляни на этих детишек!
   - Я не любопытна. И... если я посмотрю, ты ведь скажешь потом, что с ними будет в случае моего отказа.
   - Кем ты меня считаешь? - Энори оперся подбородком на сцепленные пальцы, глядя на нее с любопытством.
   - Я просто тебя изучила...
   - Плохо, Лайэнэ. Еще очень плохо. Ну так поможешь мне? Я не постою за ценой.
   - Ты способен предложить мне эту лилию, заявив, что она стоит дороже, чем все сокровища Осорэи...
   - Не намного дешевле. Но я думал не о цветке.
   - А о чем?
   - О Рииши.
   - Молчи! - Лайэнэ почти выкрикнула это, и пожалела в тот же миг. - Уходи.
   - Ты согласна? Успокойся же, ты ведь не знаешь, что я хотел тебе предложить.
   - Мне все равно, - голос ее дрогнул. - Я не хочу...
   - Ты согласна?
   - Да, только уйди!
   - Я уйду. Но плата за мной. А лилию... оставляю тебе просто так. Она и правда многого стоит.
  
   Посланец генерала едва не столкнулся с юношей на пороге - Энори не скрывал, что порой бывает у Лайэнэ; правда, мало ли где он бывал - а дом молодой женщины располагался никак не рядом с домом Тагари Таэны.
   Энори, услышав сбивчивую речь посланника, прикинул, сколько уже времени его ищут, и, судя по довольному лицу, это известие улучшило его и так весьма неплохое настроение. Однако мешкать не стал.
   Отправил посланца впереди себя, заявив, что сейчас будет.
   Лайэнэ из-за прозрачной занавески наблюдала за ними. Ее занимал вопрос - если человек генерала бегом добрался сюда за полчаса, как долго займет путь обратно у Энори, явившегося, как обычно, и без коня, и без носилок? Он же не станет носиться по улицам, как безродный мальчишка.
   Тот почувствовал, что она смотрит вслед, обернулся, помахал рукой и послал ослепительную улыбку, после чего неторопливо скрылся за углом.
   Молодая женщина отстранилась от окна - и в этот миг почте перед ее носом скользнула в воздухе небольшая черная птица, заставив Лайэнэ вздрогнуть.
  
  
  
   - Пора тебе вспомнить, зачем ты здесь вообще! - рявкнул Тагари, дождавшись наконец советника своего. Ответом было молчание, равно пригодное и для раскаяния, и для равнодушия, и для любопытства.
   - Если на сегодня ты уже нагулялся, приступай к своим прямым обязанностям! - отчеканил генерал, сочтя безмолвную неподвижность юноши признанием вины. - Сегодня пойман лазутчик из Танная. Я хочу знать, что они замышляют. Но эти хорьки горные умеют молчать, и еще лучше умеют врать... так что займешься им ты.
   На тонком лице отобразилось отвращение. Генерал пояснил:
   - Как пойдет допрос, зависит от тебя. Можешь делать все сам, как считаешь нужным.
   - Тогда - пусть этого человека никто не тронет и пальцем. Я... поговорю с ним.
  
   В помещение городской стражи, где в подвале содержали пойманного лазутчика, Энори отправился чуть ли ни весело, в сопровождении пары охранников и невысокого человечка с бумагой, тушечницей и кистью.
   В коридоре дома Тагари им встретился домоправитель - с ним секретами никто не делился, но только плохой слуга ничего не знает о делах господина, и лишь отвратительный - показывает свое знание, или делится этим знанием с кем-то еще.
   Домоправитель знал, куда направился Энори - и при виде светло-безмятежного лица и огоньков любопытства в глазах ему стало не по-себе.
   Но когда юноша явился обратно не более чем через час, не усомнился - поручение оказалось тому не по силам. За такой срок узнать хоть что-то от подготовленного лазутчика? Разве что пленник выдаст намеренное вранье. Или вмешается сила неведомая.
  
  
   - Он признался, что сумел подкупить того, кто поставляет продовольствие гарнизону границ - все было обговорено, оставалось передать еще золото. Жадный попался чиновник, - Энори улыбнулся мечтательно.
   - Что еще он сказал?
   - Рухэй будут искать кого-то, кто отдаст им Хинаи. Целиком, чтобы не красться окольными тропами. И скоро; вероятно, уже. Этот, с едой - мелочь... его предательство, как и жизнь и смерть, имеет мало значения.
   Лицо Тагари, и без того неподвижное, закаменело. Казалось, он с трудом удерживает ругательство.
   - Кого же они... прочат в предатели?
   - Этого лазутчик не знал. Думаю, и в Меро еще не знают.
   - Свободен, - сквозь зубы произнес генерал.
   Энори не двинулся с места.
   - Позволите мне сказать? - произнес неожиданно задумчиво. И, не дождавшись дозволения, продолжил: - Я уверен - они рассчитывали, что лазутчика перехватят.
   - Хочешь сказать, наш чиновник не виноват? Золото и вправду подбросили?
   - Не сомневаюсь, что он согласился взять деньги. Значит, по закону смерть заслужил. Только никто не собирался договариваться с ним всерьез... А золота у соседей много, подумаешь...
   - Думаешь, и про остальное - вранье?
   - Нет... но посеять смуту, бросить тень на каждого - мне бы такое понравилось, - он улыбнулся, - К чему считать соседей глупее себя?
   - Свои предпочтения держи при себе! - рявкнул Тагари. - Иди!
  
  
   Кэраи в этот час больше всего жалел, что брат не счел нужным его присутствие при допросе. Хотя не сомневался - мальчишка бы заартачился, "либо я - либо он"... чудовищно, как можно до такой степени не видеть узду на собственной шее?!
   Но секретаря самому Кэраи никто не мешал расспросить.
   - Ты помнишь все хорошо? Рухэи ничего не говорил про Аталин?
   - Нет, господин, только про Меро.
   - Ничего необычного не заметил?
   - Нет, господин. В подвале было довольно темно. Господин Энори стоял рядом с пленным, я не видел их лиц и не слышал почти, что он сам говорил. Только ответы.
   - Лазутчик отвечал... охотно?
   - Более-менее. Порой не сразу, но ровно. Было похоже, что он...
   - Да?
   - Что ему все равно. Я не заметил особого страха, наглости тоже не было. Пару раз мне казалось, что лазутчик говорит словно во сне...
   - Что-то еще? Напряги память. Жест, движение...
   - Нет, - секретарь помотал головой. - Ничего, господин. Только пламя один раз мигнуло, будто хотело погаснуть... все три факела. Ветер, наверное.
  
  
  
   Здесь и днем-то властвовал полумрак, а сейчас, поздним вечером и вовсе стояла тьма. Только маленькая лампа в углу. И запах спелых вишен - ароматная вода превращалась в пар, в чаше, закрепленной над огнем...
   Тэни ждал - начинал ждать еще на закате. Сидел смирно, сложив полупрозрачные руки на коленях.
   - Что тебе рассказать сегодня? - юноша опустился на ложе рядом с ним.
   - Расскажи... о границе. Все о ней говорят, а я... ведь я тоже почти взрослый!
   - Конечно. Только нечего говорить. Это горы и леса, Тэни. Черта, которой на самом деле нет.
   - Как же? Что тогда защищает мой отец?
   - Он стоит на страже того, что придумали люди. Но скалам, деревьям, волкам и коршунам все равно, Тэни.
   - Но мы же - люди! Мы выше волков!
   - Сомневаюсь, - качнулась тяжелая прядь. - Ох, сомневаюсь... Они хоть грызутся по-чести... А горам и рекам вовсе нет дела до человечьего рода.
   - Значит, он делает все напрасно?
   - Он делает то, во что верит, - прозвучало это настолько мягко, что ребенок, закаменевший от растерянности и обиды, посветлел и вновь потянулся к старшему.
   - А тебе приходилось убивать?
   - Зачем тебе?
   - Ну, мой отец воин... он победил много врагов...
   - Врагов, - мягкой усмешкой ответил он на слова Тэни. - Скажи, а если у человека только друзья, кого ему убивать?
   - Так не бывает!
   - Спи, - юноша легким движением уложил мальчика, убрал с его щеки непослушный темный завиток.
   - Ну уходи, - пробормотал ребенок, уже затягиваемый в сон.
   - Спи... Я всегда здесь.
  
  
   А на другой половине дома Кэраи Таэна стоял перед своим братом, явившись к нему в час, вовсе не подходящий для визитов даже близкой родни.
   - Лазутчик Таннай умер.
   - Знаю.
   - Тебя это не настораживает?
   - Нет. Он все сказал.
   - Послушай! На теле не было никаких следов...
   - Яд?
   - Почему он не покончил с собой раньше? И его обыскали, так ведь?
   - На что ты намекаешь, в конце концов?
   - Почему он умер? Не затем ли, чтобы никто другой не проверил его слова?
   Слова генерала прозвучали, как глухое рычание:
   - Я уже говорил тебе все, что думаю о твоих подозрениях! Энори - не предатель!
   - Пусть не он, но что, других мало? Нет, не перебивай, хоть раз прислушайся к тому, что говорит придворный, а не солдат! Или лучше сам прочти, - он протянул брату свиток, письмо приятеля.
   Тагари просмотрел знаки, вернул письмо.
   - Вот и займись - по твоей части интриги. А мне хватает дел на границе.
  
  
  
   Крепость Хуни, одна из старейших на границе, располагалась подле моста через горную реку. Неказистая с виду, из кедровых бревен-каркасов, промежутки меж которыми заполнялись смесью опилок и глины, крепость являлась одним из оплотов Хинаи - реку можно было перейти лишь в нескольких местах вблизи строения. Достаточно было нескольких стрелков, чтобы задержать отряд, как бы велик он ни был, разве что враги начнут прорываться, не обращая внимания на потери - но тогда оставалось время предупредить воинов следующей крепости и дождаться подмоги или отойти туда, изрядно потрепав противника.
   Тагари Таэна выехал туда, чтобы лично убедиться в неполадках - грозило рухнуть левое крыло крепости, землю под ним размыли подземные воды.
  
   На время его отлучек вся власть переходила к младшему брату генерала. Но гонец, который прибыл на седьмой вечер отсутствия Тагари, внезапного отъезда генерала не ожидал - и потому сразу направился к его дому.
   Подтянутый, тонкий, как хлыст, он был словно заперт на ключ, и возраст по его темному лицу не читался.
   - Я должен передать письмо только в руки господина Тагари Таэны, - сказал он в ответ на объяснения.
   - Но его младший брат - официальная правая рука генерала, - сказал Энори, принимавший гонца.
   - Нет. Это невозможно. Он не военный. - Отказ прозвучал вполне вежливо, но решительно. Судя по лицу посыльного, он скорее проглотил бы свиток, чем позволил ему попасть в чужие руки хотя бы на миг. Энори глянул слегка разочарованно, откликнулся:
   - Разумеется... Если послание секретное, настаивать я не буду. Но вы намерены доставить его как можно быстрее, а по дороге до крепости Хуни около двух дней пути. Напрямик через горы можно добраться меньше чем за сутки. Вы знаете путь?
   - Нет, - помедлив, ответил посыльный. - Но я надеюсь, вы дадите мне надежного провожатого.
   - Разумеется. С вами поеду я.
   - Это невозможно, - повторил гонец уже менее уверенным тоном.
   - Почему же? Я знаю горы как свои пять пальцев, генерал доверяет мне. Кажется, у вас нет оснований отвергать мой выбор.
   Тот не ответил.
   - Если вы боитесь за собственную жизнь, то могу заверить - тропа, о которой я думаю, хорошо простреливается, несколько всадников или один, разницы нет - они не смогут отбиться. Остается только уповать на удачу, - добавил Энори беспечно. - А двое производят меньше шума, чем отряд.
   - Можете не трудиться, убеждая меня, я привык к опасности, - в ровном тоне слышались чуть уязвленные нотки. Но гонец очень быстро справился с собой - какое дело, пусть мальчишка задирает нос, пытаясь показать перед всеми собственную отвагу.
  
  
   На сей раз он выбрал угольно-черное, ворот и узкие манжеты светло-серой полотняной блузы выглядывали из-под верхнего одеяния. По чуть блестящему сукну его змеилась белая вышивка - морские драконы. Волосы не стал укладывать узлом на затылке, они свободно лежали... и заколки переливались тысячей звездочек.
   Гонец поглядел на Энори с сомнением - мчаться надо во весь опор, а этот... будто на праздник собрался.
   - Я терпеть не могу нестись куда-то сломя голову, - сообщил Энори, когда садились на коней, и улыбка его была медовой. - Поэтому не ожидайте бешеной скачки. По ущелью, где проходит тропа, нужно ехать весьма осторожно.
   Оружия он не взял, по крайней мере, видимого. Это слегка удивило посланника - обычно молодые бездельники стараются изобразить из себя опытных воинов, дай только повод. А может, и к лучшему, что не взял - на рожон не полезет.
  
   В дороге гонец молчал. Его направили с поручением, и пустая болтовня в это поручение не входила. Тропа, довольно широкая поначалу, петляла меж холмов, потом, добежав до предгорья, сузилась. Основную дорогу всадники давно оставили в стороне, и ехали по диким с виду местам, поросшим можжевельником и кедрами. Ближе к вечеру на пути их встретилось озеро, почти полностью скрытое ряской. С ветвей тут свисали бородатые лишайники; тяжелый крик выпи прокатился над водой. Посланник вздрогнул - ему доводилось слышать этот крик, но встретить выпь в горных отрогах он не ожидал.
   А спутник чуть подался вперед, прислушиваясь - будто не птица крикнула, а заслышал человеческие голоса.
   Гонец смерил его пристальным взглядом. Ему не нравился этот красавчик. Правда, сейчас Энори держался совсем не так, как в Осорэи - больше молчал, иногда кратко указывал дорогу, объяснял, где стоит быть осторожным. Посланник понемногу перестал испытывать неприязнь - в конце концов, перед ним самим стояла задача - доставить письмо, на остальное можно не обращать внимание.
   Вскорости дорога стала совсем плохой - только лошади-хэвен, уроженцы здешних мест, все так же легко несли всадников.
   Энори придержал коня.
   - Что такое? - хмуро спросил посыльный.
   - Впереди речка. Шириной шагов пять. Ваш конь сумеет ее перескочить?
   - Не знаю заранее. Ее нельзя перейти или переплыть?
   - Нет. Быстрое течение и сплошь валуны. Кони переломают ноги.
   - Демоны... - гонец смерил молодого господина Сэнну весьма недружелюбным взглядом. - Как я понимаю, в объезд дороги нет или она задержит нас еще на пару суток?
   - Примерно, - Энори чуть улыбнулся.
   - Что это за игры? - спросил гонец очень ровно, стараясь но показать накатившего гнева.
   - Я уступлю вам своего коня, только и всего, - юноша чуть склонил голову набок, в глазах плясали смешинки. - Надо поторопиться. А то в сумерках прыгать будет еще тяжелей...
  
  
   Глава 8
  
  
   Неэле потеряла счет дням - то ли совсем недавно очутилась в этом глухом селении, то ли провела тут полжизни. Если судить по небу, месяц прошел, или немногим больше - а словно несколько лет вырвали из ее жизни.
   Вышивала узоры - украшала простые кошельки, пояса. Иной работы от нее не требовали - позволить ей заниматься своим ремеслом выходило доходней. Занятие не помогало развеяться - для настоящей работы не было ни средств, ни времени. Игла оставляла на ткани аккуратные стежки, но вышивка получалась безжизненной, скучной и слишком простой - Неэле боялась, что через несколько лет, ежели ничто не переменится в ее жизни, совсем потеряет и мастерство, и способность видеть, чувствовать узор.
   Тогда девушка решила - лучше не будет отдыхать совсем, но сумеет делать то, к чему стремится душа.
  
   Тут по ночам жгли свечи с резким запахом, отгоняющим нечисть, под порог дома зарывали корень волчатника, вешали над дверью пучки сушеной полыни, с наступлением сумерек старались не покидать жилище.
   Жить у самого леса было жутко - гулкое уханье сов прокатывалось по ночам над поселком, летучие мыши резали воздух маленькими черными телами, неожиданно возникая перед самым лицом.
  
   Иммэ мало спала - при свете лучины сидела у окна, думала о чем-то своем, а то принималась гадать на ореховой скорлупе. Дробленую, рассыпала ее на поверхность стола, и пыталась прочесть будущее по узорам.
   - Раньше у меня хорошо получалось, - говорила она. - Даже матери жениха нагадала. И ведь сбылось.
   - Матери?!
   - Да. Она у меня еще ничего... в молодости была танцовщицей и певицей. Что так смотришь? Ей всего сорок пять, и выглядит она лучше меня. Ее-то никто не упекал на поселения...
   - Так... она не пыталась тебе помочь?
   - Почем я знаю? Нет, скорее всего. И как бы она могла? Муж-то ее - рыбак с речной пристани, мать и такому рада. А еще я умела колдовать понемногу... только не помогло, - она завернулась в накидку и надолго застыла.
   - А что ждет меня? - Неэле захотелось разбить это оцепенение, привычное в последние дни. - Погадаешь?
   - Нет, - Иммэ сумрачно глянуло на нее. - Быть может, я навлекаю несчастье... Ты молода, не хочу наводить тень на твое будущее. Вдруг еще повезет...
  
  
   Пояс, темно-синий, из простого полотна, украшала влюбленная пара зимородков. Один присел на камышинку, второй слетал к нему, раскинув разноцветные крылья. Неэле, вышивая птиц, вспоминала путешествие по Иэну - и зимородки получились как живые, несмотря на блекловатые нитки.
   - Это надо вышивать шелком, - сказала Иммэ.
   - Знаю, - вздохнула девушка.
   - Но все-таки очень красиво! Они будто движутся! Смотри, камыш раскачивается от ветра! Птичка для него тяжеловата, - Иммэ радовалась, как ребенок, разглядывая вышивку. Вспоминала, должно быть, как мастерицы делали наряды для нее.
   - У нас в Аэта последнее время предпочитали цветы, особенно гвоздики, синие и алые, а я больше люблю птиц, - заметила Неэле. - И они у меня всегда получались лучше.
   - А у нас, пока меня сюда не отправили, модны были хвойные ветки. Зимние - кедр и сосна, с длинными темными иглами, летние - ель, светлый узор. На бледно-голубом и серебристо-сером, - бывшая красавица говорила все тише - и умолкла.
  
   Неэле грустно улыбнулась, вспоминая товарок-вышивальщиц.
   - Это надо продать отдельно. Ты получишь деньги... нельзя, чтобы кто-то нажился на твоем труде, - сказала Иммэ. - Покажи Санэ. Я поговорю с ней, знаю, как надавить... Она сумеет продать пояс на сторону. А если повезет, тебя переведут в другое место...
   Неэле не успела спросить, куда и как подруга собирается заставить Санэ поступить по ее: женщина закашлялась, побледнела.
   - Ох, что ты?!
   - Оставь, - Иммэ с трудом добралась до кровати. - Знаешь, я давно больна. В груди все горит, наверное, болотный дух сосет силы. Неважно.
  
   Намерение Иммэ исполнила: к вечеру другого дня к молодым женщинам заглянула Санэ, попросила показать пояс. Повертела его в руках, прищелкнула языком.
   - Нехорошо скрывать такие вещи - нитки-то не твои собственные, и полотно... Да ладно. Продам, покроешь из вырученного. Половину мне, половину тебе.
   Забрала пояс с собой - Неэле посмотрела ей вслед; стало грустно, будто не вышивка, а ручные птицы улетели из хижины навсегда.
  
   - Все по-честному - она рискует, хоть не сказать чтобы сильно, - говорила Иммэ, подвешивая на огонь котелок с целебными травами.
   - Деньги разделим поровну с тобой, - сказала Неэле, но подруга лишь усмехнулась:
   - Еще чего. Мне не нужны эти гроши. Если хочешь знать... оставь себе.
  
   Прошла еще пара дней. Уже луна выкатилась на небо; вышивальщица набрала воды, приготовила немудреную похлебку - просо, пара кореньев да рыбешка, которую девушке подарил один из стражей поселка. Иммэ с утра не было - сидела с другими женщинами, но больно уж задержалась. Неэле начинала тревожиться. Выходить на улицу после захода солнца желания не было. Но когда Иммэ захочет наконец вернуться, ей придется идти одной... И холодно - последние дни с гор дул ветер, пронизывающий до костей.
   В дверь постучали. Девушка вздрогнула - только что рисовала себе картины возвращения домой в темноте, и вдруг!
   - Скорее пошли, Иммэ сейчас умрет, - задыхаясь от бега, проговорила пожилая поселянка.
   - Что?!
   - Странно, что протянула так долго. Сегодня все хорошо было, а сейчас совсем плохо.
   - Может, обойдется? - с надеждой спросила Неэле, набрасывая шарф на плечи.
   - Перевидала я умирающих... Чего там, и ей лучше, нежели здесь.
  
   Иммэ лежала на низкой кровати - блики от огня в очаге едва освещали лицо, выглядело оно резким, измученным. Но по-прежнему надменным и самую малость обиженным. При виде подруги Иммэ попробовала улыбнуться.
   - Кажется, я свое отжила. Пусть уйдут все.
   Девушка растерянно глянула по сторонам. В домике было еще четверо женщин. Куда им идти - не на улицу же?
   Услышав волю Иммэ, они отошли в другой угол, зашептались, склонив головы друг к другу. Ни в шепоте, ни в движениях не сквозило горя - всеобщей любимицей больная не была.
   - Сядь рядом. Не могу громко, - голос Иммэ прерывался, глухо звучал, и дышала она, будто гранитную глыбу на грудь положили. Неэле робко присела рядом. Жалость испытывала, и страх - а чего боялась, и сама понять не могла.
   - Хочу тебе кое-что отдать.
   - Ты... в Небесные сады уйдешь...
   - Не знаю уж, к кому ухожу... Но ты мне почти сестрой стала. Вот, возьми... больше отдать некому. Все деньги потратила, а это берегла. Иммэ шевельнула рукой - из рукава выкатился, сам в ладонь Неэле улегся блестящий розовый камень размером с яйцо перепелки.
   - На него можно дом купить... или два. Не такой, как здесь - большой, каменный... и нанять слуг...
   Иммэ снова закашлялась, и еще больше осунулось лицо.
   Неэле спрятала камень, взяла руки Иммэ в свои. Не было больше страха.
   -Я его сохраню. Я не смогла помочь тебе....
   - Нечего мне помогать. Я за все, что делала, заплатила.
  
   Больше она не сказала ни слова. Смотрела в окно - Неэле не стала его занавешивать, и женщинам не позволила. Умерла под утро, будто уснула, и даже улыбалась во сне.
  
   "Видно, мне на роду написано терять подруг", - думала, грустно глядя на тусклый огонек лучины. Тяжко здесь было. Женщины переговаривались, одна куколку мастерила - проводника. Будет душе колыбельные петь, пока не явится за умершим посланец высшей воли. Чужой обычай; Неэле стало совсем уж тоскливо, будто и впрямь сестру потеряла.
   - Пойду, - поднялась.
   - Куда? Предутренние часы самые худшие!
   - Ничего... Небо уже почти розовеет, а идти всего три дома. Красную тую принесу я сама, утром...
   Женщины закивали согласно - красную тую в костер обязательно надо, чтоб айри-посланники пришли за душой.
  
   Не страшно было идти. Тяжесть на сердце отгоняла все опасения. Чего бояться? Случилось уже, вот, на глазах...
   Птица ночная кричала, печально и глухо - будто Иммэ это была, и никак не могла простить обиду свою.
   Неэле вытерла мокрую щеку. Остановилась; край неба совсем посветлел. Может, не возвращаться в дом? Дождаться утра на улице. Холодно тут, но в доме еще холодней. Пустой он...
  
   Перед ней возникла темная человеческая фигура. Девушка охнула, даже не испугавшись толком. В следующий миг ей почудилось, что это один из охранников, и она собралась пожелать ему доброй ночи. Но рта не успела открыть.
   - Я твой друг, - проговорил неизвестный быстро, подхватил ее и куда-то понес. Опешившая девушка не вырывалась. Она по-прежнему не испытывала страха - несли ее весьма бережно, не менее осторожно посадили на лошадь.
   Похититель тронул повод, скакун сорвался с места и полетел прочь от селения; по траве копыта его стучали глухо, и вряд ли кто-то успел услышать беглецов.
   Неэле сидела впереди всадника, и оборачиваться, чтобы разглядеть, было не слишком удобно. Ночь выдалась ясная - огромные голубоватые звезды мерцали среди россыпи звезд совсем мелких, у самой земли стелилась дымка. По сторонам чернели холмы, на них девушка старалась не смотреть. Когда селение осталось далеко позади, она повернула голову, краем глаза пытаясь разглядеть, кто увез ее из унылого места. Судя по движениям, он был в расцвете сил; он прекрасно управлялся с лошадью, а лицо, насколько Неэле смогла понять, было ей смутно знакомым.
   Он заговорил первым.
   - Ты только не бойся меня. Я приехал, чтобы тебе помочь.
   Голос звучал искренне, в нем было тепло - и некая скованность, будто человек не очень-то представлял, как нужно говорить с Неэле. Скованность - но не робость.
   - Пожалуйста, останови коня.
   Человек подчинился. Девушка обернулась и всмотрелась в его лицо. Света оказалось достаточно, чтобы от взгляда не скрылись и мелкие черточки. Она узнала того, кто вез ее сюда - и дал ей монеты. Тогда она улыбнулась.
   - Ты меня видела, - человек еще не понял, что его узнали. - Прибавил, отводя взгляд: - Я привез тебя сюда. И не смог забыть...
   - Да, я тебя помню, - ответила Неэле. - Что ты задумал?
   - Ничего. Если у тебя есть родные, я отвезу тебя к ним. Или куда скажешь. Если нет... придумаю что-нибудь, если захочешь.
   - А если я захочу вернуться?
   - Куда скажешь. Но разве ты хочешь обратно? Знаю, как там живут... это не для тебя.
   - Ты меня совсем не знаешь, - обронила Неэле. Теперь она разглядывала холмы, и те не казались пугающими. - Ты ведь из воинской части? Земельная стража? Зачем рисковать головой из-за незнакомой женщины?
   - Затем, что, кажется, пока это больше сделать некому, - ответил он с легкой грустью в голосе. Вышивальщица не стала настаивать на более полном ответе.
   - Куда мы едем?
   - Подальше отсюда.
   Он держался уверенно, но тревогу испытывал - бросал взгляды по сторонам, и между слов сквозило некоторое напряжение.
   - Здесь открытое место, - сказал, снова трогая повод. - Лучше быть под защитой деревьев.
   И добавил, когда лошадь уже шла крупной рысью:
   - Скоро лес, ты отдохнешь.
   Езда на рыси приносила девушке мало радости, так что она обрадовалась скорой стоянке.
   - Имя хоть свое назови, - улыбнулась, когда со всех сторон их окружили высокие прямые стволы, а лошадь перешла на шаг.
   - Меня зовут Лиани Айта, - ответил он. - Твое имя я знаю.
   Беглецов окружал буковый лес, тут было куда темнее, чем в поле. Но толком спрятаться вряд ли удалось бы - с тропы не сойти, а на тропе отыскать - пара пустяков.
   - Нас же найдут, - спокойно сказала Неэле, и удивилась собственной рассудительности.
   Он упрямо мотнул головой:
   - Постараюсь, чтоб не нашли. Как ты?
   - Я? - она задумалась. Боль от потери подруги почти ушла, и за это Неэле благодарна была спутнику своему. Никаких желаний девушка не ощущала - отвыкла за долгие дни поселений. Но быть бессловесной куклой негоже - он же и вправду рискует всем...
   - Ты знаешь, по каким дорогам нам безопасней ехать?
   - Знаю... Выучил за годы службы.
   Уже совсем рассвело, тогда он сказал:
   - Тебе надо отдохнуть...
   Девушка возражать не стала. Ни страха, ни удивления по-прежнему не было - легкое любопытство. Она огляделась. Дышалось тут, на лесной поляне, особенно - много легче, нежели в забытой всеми деревушке. Мощные стволы с узловатыми ветками тянулись к небу, молодая поросль обнимала деревья.
   Тем временем спутник наломал тонких побегов, соорудив девушке нечто вроде постели; она прилегла, но глаз не сомкнула. Наблюдала, как тот разводит костер.
   Прислушивалась.
   И, наконец, как следует рассмотрела похитителя своего. Вряд ли он был намного старше нее - на три, может, четыре весны. Приятное простое лицо. Широковатое, с чуть приподнятыми бровями, будто человека что удивило, и тень удивления еще не изгладилась. Он мог бы сойти за крестьянина или ремесленника, если б не военная выправка. И голос его, глуховатый, но выразительный, располагал к этому парню. Как он мог отважиться на такое? Как вообще мог задумать подобное?
   Он предложил ей питье - настой с привкусом мяты, во фляге из дерева. Неэле принимала его заботу, спокойно присматриваясь.
   - Почему и как ты решил похитить меня? - спросила, решив не довольствоваться отговорками.
   Молодой человек отвечал неохотно. Из косвенных ответов девушка поняла - он пытался добиться, чтобы ее отпустили на волю, но успехом это не увенчалось. Слишком низко стоял, от него просто отмахивались. Да еще какая-то бездомная и, скорее всего безродная девушка...
   Даже разузнавать не стали, кто она. Если бы Неэле начали искать родные или еще какие люди, чиновники, вероятно, вспомнили бы, что такая отправлена на поселения; а раз нет - никому она не нужна.
   Девушка прислушалась к своим ощущениям. Вот перед ней человек, нарушивший данную клятву... но негодовать не получалось. Напротив, было почти жаль его.
   Неэле подумала, что в платье ссыльной далеко не уйдет - обнаружат быстро. Об этом она сказала молодому военному, тот смутился. Не позаботиться о такой важной вещи мог только глупец! Но, подумав, Лиани заметил - места здесь глухие, вряд ли крестьяне сообразят, что к чему, а новую одежду он быстро достанет.
   Порой девушке казалось, что похититель, он же спаситель почти боится ее - так дикий звереныш и человек смотрят друг на друга, и каждый не решается сделать движение, чтобы не вышло чего или чтоб не спугнуть... Это забавляло и окончательно снимало тревогу.
   - Ты отдохнула бы все же, нам придется вскоре пробираться через лес - днем, ждать нельзя, - сказал он, когда Неэле прекратила расспросы.
   - Тогда едем сейчас.
   - Ты совсем бледная. Нездоровится?
   - У меня умерла подруга. Этой ночью, - стоило произнести эти слова, как на плечи навалилась нечеловеческая усталость. Но девушка упрямо подняла голову, села.
   - Едем. Чем дальше, тем лучше, ты сам сказал.
   Погасив костер, забросав ветками костровище, они двинулись прочь.
  
  
   Скоро лес из букового стал смешанным - дубы попадались, ольха, осины. Тропа стала еле видна - на нее, похоже, не ступала нога человека, только звери ходили. Конь шел осторожно, Лиани оставил Неэле в седле, а сам зашагал рядом.
   - Мы не заблудимся?
   - Нет. Солнце не даст, - ответил Лиани, и улыбка была в голосе.
   Всмотревшись в листву, снял короткий лук и выстрелил. На землю, сбивая листву, плюхнулся большой тетерев.
   Неэле мысленно похвалила меткость своего "похитителя".
  
   Через пару часов снова остановились - в глухом уголке, на поляне размером не больше пяти шагов. Лиани развел бездымный костер, занялся тетеревом. Как-то незаметно успел набрать пару горстей летних грибов.
   При свете дня молодой человек оказался более светлокожим, нежели ей почудилось ночью. Выглядел опрятно и скромно - безрукавка цвета корицы, чуть темнее штаны, бледно-желтая полотняная рубашка с тонкой каймой вместо узора. Волосы недлинные, едва до плеч, коричневая головная повязка - тоже без всяких знаков. Позабыв о платье для ссыльной, свой облик он постарался изменить как можно тщательнее.
   Одежда на нем ладно сидела, но чувствовалось, что привык он к другой.
   - Ты все равно не похож на простого горожанина, - отметила девушка. - Не так держишься. К нам в мастерскую заходили разные люди, военных всегда видно.
   - Даже без формы?
   - Обычно да, - улыбнулась Неэле.
   - Тогда придется вспоминать детство, - весело сказал он.
   - Ты родом из города?
   - Да.
   - Откуда?
   - Из Эннайрэн округа Эйто. - протянул ей прутик с поджаренными грибами. Девушка посмотрела с опаской. Больше всего каждый гриб напоминал смятый комочек бумаги.
   - Ешь, они вкусные, - Лиани вложил прутик ей в руки. - Мы в детстве считали, что ночами грибы перебегают с места на место. Когда приезжали за город, ходили в лес и следили...
   Девушка рассмеялась, и отважилась попробовать кусочек. Жестковатые, грибы имели приятный вкус.
   - В месяце Выдры с ними неважно, а осенью все леса будут полны. И не такими, а гораздо вкусней.
   - Ты намекаешь, что до осени мы останемся жить в лесу?
   - Нет, но... а еще здесь скоро полно будет дикой малины, и других ягод... - отвечал он со смехом.
   Лиани немного обрел уверенность, видя, что девушка его не отталкивает, и с ним оказалось легко, как зачастую оказывается с человеком одного круга и сходных взглядов на жизнь. Сын мелкого торговца тканью, Лиани в шестнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился до командира десятки, вскоре мог быть повышен в звании.
   Тепло вспоминал свою большую семью - родителей, двух братьев и двух сестер.
   Неэле, уставшей от одиночества, захотелось тоже стать его сестрой, настолько с этим человеком было спокойно, уютно и просто.
   - В Эйто теплее, чем в Хинаи, не то что бы очень, и все же весна приходит раньше и не бывает глубокого снега. Мы с братьями всегда весной уходили за первоцветами, дарили сестрам и матери. А однажды в цветах принесли жука-бронзовку, огромного, он перепугал мать... Девочки, напротив, счастливы были, а жук сутки, наверное, носился по дому и жужжал, потом улетел.
   - Мне кажется, твои родные хорошие люди, - с легкой завистью отметила вышивальщица. Мелькнула мысль - увидеть бы их...
   - Очень хорошие.
   - Ты старший?
   - Нет, сестра и брат старше меня. - Ты ешь, голодная же, наверное, - протянул девушке еще один прутик.
   Ненавязчивой заботой Лиани напомнил Неэле капитана корабля, на котором девушка плыла на север. Только был много моложе, и совсем другим. Он не задавал ей вопросов, и, кажется, просто верил, что она не способна ни на что дурное. А значит, все остальное либо расскажет сама, либо ему знать и вовсе незачем. Неэле, в свою очередь, больше не пыталась расспрашивать, как он решился нарушить добровольно данное слово и оставить свою воинскую часть, и что намерен делать в случае, если его отыщут.
  
   Неэле не сомневалась - хотя леса здесь, на севере, дикие, встреча с людьми неизбежна. Если двигаться в сторону гор, вскоре придется оставить коня - на это Лиани вряд ли пойдет, конь - друг и большая ценность. А если ехать к югу, как намеревался молодой человек, лес станет реже, и деревушки появятся по дороге. Нужны будут деньги, чтобы платить за еду и ночлег.
   Понимала, что богачом молодой воин не был. Неоткуда ему было богатство взять.
   Крепко подумав, она решилась:
   -Я хочу показать тебе одну вещь. Поскольку я согласилась принять твою помощь, нечестно будет прятать, - протянула ему подарок Иммэ на раскрытой ладони.
   - Что это? - Лиани принял сверкающий кристалл столь осторожно, будто он из воды был сделан. Залюбовался белыми и розовыми искрами. Сказал неуверенно: - Я не разбираюсь в камнях, но...кажется, это и впрямь дорогая вещь.
   - Тогда она поможет нам добраться куда угодно.
   - Не уверен, - задумчиво сказал молодой человек. - Видишь ли... его надо продать, а попытка может нам дорого обойтись. По крайней мере здесь, в Хинаи. В деревне его не купит никто, разве что караван проходящий посчастливится встретить. А город... сама понимаешь. Но твое доверие я ценю.
   - Какое доверие, - девушка не сдержала улыбки. - Ты сам посуди - мы двое суток в лесу вдвоем! Теперь я убеждена - ты в самом деле думаешь то, что говоришь!
   Лиани отдал ей камень.
   - Пусть у тебя хранится, он же твой. А если и вправду решишь продать... попробуем.
  
   На сей раз Неэле не пыталась смотреть по сторонам, когда прилегла на постель из мягких веток. Заснула по-настоящему; давно ей не было столь спокойно.
   Проснулась - спутника рядом не оказалось. Солнце клонилось к закату. Лошадь фыркала за кустами, костровище было присыпано белым пеплом. Девушка решила умыться в роднике, и напиться заодно его ледяной воды. Журчание раздавалось совсем рядом, шагах в двадцати.
   Когда склонилась над бьющей из земли струйкой, услышала не то плач, не то мяуканье. Насторожилась - а тихий звук не прекращался, исходил откуда-то неподалеку, с другого берега ручейка. Позабыв осторожность, девушка пошла на звук - медленно, стараясь, чтобы под ногой не хрустнул сучок, порой с отвращением убирая с лица тонкую паутину.
   Вскоре перед Неэле появилась небольшая прогалина, темнела пара упавших деревьев - один ствол на другом. Меж ними поднимались молодые побеги. Невысоко над землей, в развилке старого дуба шевельнулось пятно.
   Неэле ахнула, увидев двух сердитого вида котят. Светло-серые, с черными ушами и черными же крапинами на теле. Рядом с котятами темнело дупло - похоже, детеныши выбрались из него. Сидели на ветке, прижавшись друг к другу, и звали мать. Зашипели испуганно при виде Неэле. Та протянула было руку - погладить, но детеныш оскалил маленькие и весьма острые зубы.
   Это и есть рыси, подумала девушка. Только маленькие.
   - Где ваша мама? - спросила она вполголоса, и прислушалась. - Где ваш отец? Что же мне с вами делать? Погодите немного...
   Лиани наверняка знает, как поступить, решила девушка, и направилась к стоянке. Пару раз обернулась - звереныши мрачно смотрели на нее и больше не издавали ни звука. Чтобы не заплутать, быстро найти нужное место, Неэле навязала на ветки травинок.
  
   Шла торопливо, и у самого лагеря наступила на сухой сучок - он сломался с громким хрустом; Неэле отдернула ногу, шарахнулась в сторону; потеряла равновесие и упала в растущий рядом куст.
   Лиани вылетел к ней с обнаженным клинком-лэ в руке; увидев девушку, встающую из куста, посмотрел на нее, будто глазам его предстало в лучшем случае чудо с тремя головами.
   - Ты цела? - помог ей подняться. Неэле приняла его помощь с охотой большей, чем сама ожидала.
   - Кажется... поцарапалась, - смущенно сказала она, и подумала: девушке подобает быть грациозной, неторопливой... что он решит, кем сочтет свою спутницу?
   - Я думал, кто напал на тебя. Ты исчезла, а потом этот треск...
   - Я нашла детенышей рыси.
   - Что? - изумление, едва покинувшее его лицо, снова вернулось.
   - Там, - девушка махнула рукой в сторону, где прятались дикие котята. Постаралась незаметно оправить платье. Сообразив, что Лиани не понимает ее, пояснила:
   - Я услышала плач, и нашла двух зверенышей у дупла.
   - Глупая, рыси могли напасть на тебя!
   - Не напали. Они совсем крохи. Плачут. Кажется, долго сидят одни...
   Он задумался:
   - Пожалуй - дикие звери не подают голос, если с ними все хорошо.
   - Ты поможешь?
   - Как? У нас самих нет укрытия. А кошки эти не приручаются. Может быть, лучше убить их, чем позволить умереть с голоду...
   - Тебя научили этому в гарнизоне? - спросила она резко, вспомнив погибшего крестьянина. Тот пытался защитить собственного ребенка...
   Устыдившись, пробормотала:
   - Прости.
   Лиани вскинул на нее недоуменные глаза:
   - Что с тобой?
   - Знаешь, как я попала на поселение? Тебе ведь известно лишь то, что сказали на службе. Я оказалась... мне плохо пришлось, и в пути встретились беглые. Крестьяне, покинувшие родные места, потому что земля не давала урожая, а денег на налог у них не было. Земельная стража догнала их и забрала куда-то... двоих детей отняли от родителей. А один человек погиб... его убили рядом со мной.
   О нечисти в холмах девушка умолчала.
   Лиани выслушал ее, сдержанно кивнул:
   - Да, есть такое. Это закон, но он порой слишком суров. Я понимаю, каково тебе было. Моя очередь просить прощения.
   - Ты-то к этому не причастен.
   - Все равно.
   Над поляной повисла напряженная тишина. Недавний уют оказался столь хрупким... Но ведь Лиани прав.
   - Не могу так просто уехать... они, котята, совсем беззащитны, - грустно сказала девушка. - Потом думать о них, зная, что не помогла? Чем они ценнее меня?
   - Чем?! Да что там... мы же не можем их взять, - он принял решение, но все еще пытался уговорить спутницу образумиться. - О них позаботятся духи леса.
   - Может быть духи сами привели нас сюда как раз для этого? Здесь дикое место... Мы могли бы остаться. На какое-то время.
   - На сколько? На месяц, на два? Пока не вырастут питомцы твои? Я тебя не покину. Нас будут искать... И найдут. Ты ради рысят готова отдать свою жизнь?
   - Прости, - смутилась Неэле. - Я не подумала о тебе...
   Он тихо откликнулся:
   - Это неважно...
   - Здесь и вправду опасно?
   - Нам перекроют дороги, чтоб мы не смогли добраться до города и затеряться там. И станут сжимать кольцо. А лес тут не слишком густой... Нас найдут, Неэле...
   Он замолчал.
   Отошел и сел у костра, ломая веточки. Девушке вполне ясно было: он решает, что лучше - попробовать найти иные слова, убедить Неэле, или увезти ее силой и... потерять надежду.
   Заговорил он первым.
   - Иногда я гадаю, человек ли ты вообще.
   - Это как? - растерялась вышивальщица.
   - Не думал, что можно, увидев кого-то один раз, позабыть про все... Разве что под властью чар. А еще - ты сразу поверила мне, заботишься о лесных жителях, у тебя с собой камень, какого не может быть у ссыльной...
   - И кто же я? - Неэле поудобней устроилась у костра, стараясь не прислушиваться к звукам вечерним.
   - Может быть, призрак... кажется, тронь тебя - и развеешься.
   - То есть я - неживая? - весело спросила Неэле, а по спине поползли мурашки.
   - Или ты сама лесной дух!
   - Они, по-моему, безобразны? Поправь меня, я-то всю жизнь провела в городе!
   - Дочери лесовика юо красивы.
   - Будь я одной из этих дочерей, разве я огорчалась бы из-за рысят, - вздохнула девушка.
   - Почему нет? Если их родители погибли, мертвых не вернет даже дух леса. И ты привела к ним меня...
   Оба замолчали. Беседа, начавшаяся едва ли не с шутки, приобрела горький оттенок. Оба чувствовали, что нужно заговорить о чем-то ином, что развеет легкую грусть, и у обоих не было ни сил, ни умения.
   - Если ты дух, что сулит человеку встреча с тобой? - спросил Лиани с чуть печальной улыбкой.
   - А что сулит духам встреча с людьми?
   - Не знаю...
   Глянула вверх - круг блекнущей синевы сиял над опушкой, над лесом летели дикие гуси. Молча - взывать к небесам они станут осенью.
  
   Пора было собираться. Лиани ушел к роднику. Неэле с легким сожалением оглядела поляну: все здесь стало почти родным. Но молодой воин прав... о лесных котятах лучше не думать. Они сами, как двое малых зверьков перед силой, что может на них ополчиться. У Лиани есть клинок, сила и умение постоять за себя, а у девушки?
   Она старалась не думать о грустном, вообще ни о чем не думать; лист репейника пыталась свернуть, как сворачивают листы бумаги - сделать лодочку, или птицу. Пальцы скучали по работе - привыкла держать иглу каждый день.
   Лиани вернулся, с мокрыми волосами, тень сошла с лица.
   - Смотри, что я отыскал, - с улыбкой протянул ей цветок - на лунный диск похожий, только луна такого цвета бывает, когда предвещает бурю.
   Неэле вопросительно подняла глаза. Лиани объяснил:
   - У нас, на севере, найти красный вьюнок - к счастью. И знак, что беда обойдет стороной. Возьми!
   - Ты же нашел! - девушка мягко отвела его руку.
   - Возьми, пожалуйста!
   - Спасибо, - она приняла цветок, пристроила в волосы.
  
  
   Беглецы быстро собрались - собирать почти нечего было.
   - Видно, что на этой поляне отдыхали люди, - заметила девушка. Лиани кивнул:
   - Да. Но скрыть следы у меня не получится - следопыты в гарнизоне Хинаи хорошие. Можем только опередить их.
   - А если нас все же найдут? - не удержалась Неэле.
   - Не спрашивай, хорошо? Не стоит думать о том, что может случиться. Мы поедем в срединные земли...
   - К твоей родне?
   - Нет, Эйто не для меня теперь, - он замолк на мгновенье, и обратился к спутнице:- Давай, подсажу тебя в седло!
   Они поехали - и Неэле вновь отметила с удивлением, насколько же ей хорошо с этим человеком. От недавней размолвки следа не осталось. А рассказами о семье Лиани будто бы окончательно убрал неясности между ними - теперь вышивальщице казалось, что она знает спутника едва ли не с детства.
   И он всегда был таким... надежным, доброжелательным. Ясным, словно прозрачный камень, что она прятала в рукаве.
   - Я хочу рассказать тебе кое-что...
   Она заговорила о страшном пути в холмах.
   Лиани слушал внимательно. Вдруг насторожился, взялся за повод, остановив лошадь.
   - Прости...
   - Кто-то едет? - девушке стало жутко - рассказывая, она слишком остро вспомнила прошлое.
   - Это люди, - он коротко улыбнулся. - Теперь тише.
   Всадники приближались. Стук копыт отчетливо раздавался. Не меньше пяти лошадей, это и Неэле поняла. Оглянулась - редкий лесок... только что вздымались по сторонам могучие стволы, и вот - деревца толщиной едва ли в ее руку...
   Едва слышно произнесла:
   - А если спрятаться, отпустив лошадь?
   Он мотнул головой, глазами показав - где?
   Те, конные, почти не переговаривались между собой. Доносились лишь редкие обрывки фраз... и эти фразы внушали беспокойство - тихие, и всадники явно кого-то искали.
   Лиани тронул повод, и его лошадь почти бесшумно пошла прочь от всадников. Свернув в сторону, они какое-то время ехали, потом спешились. Здесь деревья росли погуще, и земля была изрезана трещинами.
   - Подождем...
   Неэле невольно прижалась к своему спутнику. Мысли о холмах вылетели у нее из головы, сейчас она боялась вполне живых и, возможно, не менее опасных людей. Лиани обнял ее за плечи. Не говорил ничего.
   Сорока, трещавшая над головами, замолкла.
   - Этот лесок они миновать не могли, - донеслось справа. - Иначе нет дороги... Лошади ноги переломают.
   Неэле вздрогнула. В отчаянии посмотрела на Лиани. Снова - тоска поселений? А он...
   Молодой воин взглянул на нее, словно прося поддержки - и вдруг шепнул:
   - Пойдем!
   Вновь посадил ее на коня, сел сзади. Поехали шагом к холмам, что возвышались за леском - ехали, пока невидимые, отделенные от преследователей узкой кленовой рощей и склоном. С другой стороны зиял глубокий овраг.
   Неэле била дрожь.
   - Не бойся, - шепнул он. - Ваш путь был куда страшнее...
   Стук копыт донесся уже и слева. Лиани остановил коня.
   - Неэле... Ты самый лучший лесной дух на свете!
   - Ты что? - удивленно спросила Неэле - тихо, но он услышал.
   На миг прижал ее к себе. Резко своим шарфом стянул ей рот - Неэле не успела и вскрикнуть.
   Он поднял ее и... бросил с обрыва. А сам поскакал прочь.
  
  
   Глава 9
  
  
   Тагари Таэна потерял дар речи, когда на пороге возникла легкая фигура в черном. Короткий поклон, изящный, уместный на празднике среди знати, а тут походящий на насмешку.
   - Что произошло?!
   - Гонец привез вам письмо из столицы. Вот это, - чуть склонив голову, Энори передал свиток. В Тагари шевельнулось привычное ощущение - исподволь наблюдает, хотя вроде смотрит в другую сторону.
   - Как оно попало к тебе?! - спросил генерал, глянув на печать.
   - Я вызвался проводить посыльного самой короткой тропой по горам, чтобы доставить послание как можно быстрее.
   - Где он? Где твоя лошадь? Какого демона?!
   - Он мертв. Если угодно, можете послать солдат - найдут его на тропе со стрелой в горле. Лошади где-то поблизости, если их не увели. Мне стоило остаться там, или я заслужил хоть малую благодарность? - ответил Энори с легким вызовом.
   - Ты цел? Как ты добрался до крепости? - Тагари Таэна бегло осмотрел его. Одежда юноши следов долгого пути на себе не несла, ни следов от травы, ни дорожной пыли.
   - Прилетел на крыльях ветра! - сказал тот не самым почтительным тоном. - Это допрос?
   - Нет, - генерал смягчился, беспокойство его улеглось. - Смерть столичного гонца... паршивое дело.
   - Это граница, - Энори легонько пожал плечами, опустился в резное кресло у очага. - Зато письмо попало к вам в руки. Если господин генерал позволит мне отдохнуть...
   Прозвучало это как "не соизволит ли господин Таэна отправиться к демонам и оставить меня в покое?". И не мешать наслаждаться огнем...
   Пусть, с легкой досадой подумал тот. Сначала - послание...
   Тагари глянул на печать, скреплявшую крышку деревянного футляра - черный сургучный круг с гербом был разломан посередине.
   - Письмо вскрыто! - ноздри генерала гневно расширились. Энори спокойно встретил его взгляд.
   - Отвечай!
   - Конечно. Я должен был знать, что там.
   Тяжелый удар запрокинул его голову, заставив стукнуться затылком о стену. На скуле заалело пятно. С губ юноши сорвалось едва слышное шипение, и он на миг прикрыл глаза, будто пытаясь ни одно подлинное чувство не выпустить на свободу.
   - Ты обнаглел вконец!
   - Не поздно ли говорить? Если б в письме заключалась ловушка, можете быть уверены, оно бы к вам не попало.
   - Ты... - генерал издал невнятный рык.
   - Что - я?
   - Зарвавшаяся неблагодарная свинья!
   - Мелко и далеко от истины.
   Раздался грохот - кулак со всей силы врезался в стену. Потом хлопнула дверь - генерал не вышел, а вылетел из комнаты, будто за ним гнался бык.
  
  
   К вечеру он немного смягчился - о вскрытом письме не знал никто, а по заслугам наказать перешедшего все мыслимые границы все равно невозможно. То есть возможно, разумеется, но больше не придется рассчитывать на помощь - весьма немалую порой. Он ведь ничем не дорожит и ничего не боится - если что-то вызывает страх, о том никому не ведомо. Своим поступком он заслужил смерть очень нелегкую, но... другого такого нет.
   И опять же, Тайрену...
   - Раз явился, останешься со мной. Или нет, поедешь в Тай-эн-Таала, так безопасней.
   - Там я ничего не забыл.
   Генерал хмуро смотрел на воспитанника. На скуле у того темнел синяк, а в ставших угольно-черными глазах отчетливо читалось намерение говорить дерзости.
   - Ты еще смеешь? Скажи спасибо, что я большего не сделал.
   - Я вообще ничего не скажу. Буду изъясняться языком жестов, когда вам в очередной раз придет в голову истолковать свои сны! - откликнулся тот..
   - Ты умеешь на нем говорить? - генералу явственно хотелось мира. Принимать поражение он умел, и понимал, что пока - бессилен.
   - Умею, но плохо. Все, что знаю пока, не очень-то прилично! Показать?
   Тагари Таэна посмотрел на зарвавшегося мальчишку так, что другой на его месте тут же совершил бы самоубийство. Чтоб не найти куда более тяжкую смерть. Но Энори этот взгляд не встретил - он попросту отвернулся.
   Борясь с желанием собственноручно свернуть ему шею, генерал широкими шагами вышел из комнаты. Свой талисман, существо, способное общаться с миром, недоступным всем прочим... только полный кретин его уничтожит. Талисман... самое драгоценное и самое порой ненавистное существо. До тех пор, пока снова не станет шелковым лоскутом в руках: хочешь - сомни, хочешь - разрежь на куски.
  
  
   С башни открывался вид на все три стороны света - северные склоны, мохнатые, поросшие неохватными кедрами, загораживали горизонт. А закат выдался невероятно алым, будто и впрямь кровь пролили. И густо-сиреневые узкие облака - завтра жди сильный ветер...
   Тагари отвел взгляд от полыхающего неба. Не умел тревожиться - принимал все, как есть. Заранее готов был встретить любую опасность, но гадать о будущем - не умел. И все-таки неспокойно было.
   В письме говорилось об особой важности крепости Хуни - как донесли лазутчики, северяне вот-вот попробуют прорваться через границу не одиночно, а большим отрядом, и пойдут они близлежащим ущельем. Как бы ни были северяне искусны в маскировке, воины крепости остановят их. Если же нет... селенья, лежащие ниже, будут разорены, и, может быть, пострадает другая, не столь мощная крепость - когда хотят повалить дерево целиком, подрубают корни... как бы ни был крепок ствол, он упадет.
   Кликнув одного из солдат, велел вызвать сюда, наверх, советника своего. Отошел от края на всякий случай - если тот все еще не унялся, рука ведь прежде рассудка сработает, и юнец птичкой полетит на скалы внизу.
   Но тот был сама почтительность, глядя на него сейчас, в жизни бы не подумал, что посмеет хоть взгляд без разрешения поднять...
   Тагари на миг потерял дар речи - Энори явился не в прежней, более-менее дорожной одежде, а в белоснежной блузе и атласной куртке-алле, столь же белой, затканный шелковыми лилиями, с волосами, перехваченными звездчатым парчовым шнуром. Это сияющее видение выглядело на редкость неуместно среди суровых, одинаково и неброско одетых солдат.
   - Не могу же я все время ходить в одном и том же, - слегка пожал плечами. - Или просить у ваших людей обноски формы? Если вы недовольны, переоденусь...
   Генерал подавил приступ раздражения, а в следующий миг даже допустил на лицо благодушную усмешку: верен себе. Никогда не узнаешь, придет ему в голову изображать щеголя, или отшельника, или еще кого. Пусть.
   - Раз уж ты все прочел, скажи, что думаешь об этом.
   - Не знаю, - он улыбнулся, поглядев на закат.
   - Ты снова?
   - Простите... Но я не могу ничего сказать о лазутчиках. Одно только скажу - крепости не придется сдерживать их.
   - Что сие значит?
   - Только это.
   - От тебя становится мало толку! Завтра же отправишься в Тай-эн-Таала, и не высунешь носу оттуда, пока не велю.
   - Да, господин.
  
  
   Огонь вспыхнул на втором этаже правого крыла, вблизи дозорных - и меньше чем за четверть часа охватил первый и третий этажи, перекинулся на крышу. Будто по всей крепости раскидали охапки сухой соломы, так быстро распространялось пламя. Часовой клялся предками, что ни один человек не появлялся ни на лестнице, ведущей на второй этаж, ни на галерее - то есть, спуститься сверху по стене или по ней подняться не мог никто. Даже если умел лазать, как кошка.
   Он помнил одно - ненадолго исчез свет в галерее, словно оттуда унесли лампу... и тут же вернули.
   Почему его самого не убили - тоже оставалось загадкой.
   Пламя ревело, пожирая перегородки - будто голодный варвар накинулся на пищу. Массивные бревна пока держались; быть может, каркас крыла и центральной части сохранится в целости. Но для обороны крепость не будет пригодна долгое время.
   Попытки потушить пожар ни к чему не вели - лазутчики, если виновны были они, откуда-то превосходно знали, где самые слабые места у крепости, и поджигали изнутри.
   Если часовой, тот, что первым увидел пламя, и был виновен в пожаре - один он такого сделать не мог, пропустить врагов в крепость не мог тоже. Вину свою признавал полностью, знал, что заплатит жизнью - а толку-то? Ничего не поправить.
  
  
   - Что теперь? - хрипло сказал генерал. - Будто кто проклял весь наш род - мы в немилости у огня... Ну, говори, или на сей раз у тебя нет советов?!
   - Я не военный.
   Отблеск пламени плясал на шелке цвета снега, и генералу показалось, что Энори готов рассмеяться.
   - Иди вниз.
   - А если я вдруг окажусь полезен?
   - Вниз, демон тебя забери!
   Он совсем не боится огня, подумал Таэна, проводив юношу взглядом. Прямо-таки светится счастьем, когда смотрит на пламя... Рассуждать было некогда, и генерал сосредоточился на одном - спасти то, что еще подлежало спасению.
   Люди в крепости были отчаянные - жизнью они рисковать привыкли, и делали еще больше, чем велел долг. Их усилия были почти напрасны - и все-таки не совсем напрасны.
  
   - Что-то да уцелело, - мягкий, чуть удивленный голос.
   Энори снова был в черном.
   - Белый цвет очень выигрывает на фоне огня, но пепел и сажа... Куртку жаль, - посетовал он. Приложил руку к щеке, с которой уже почти сошел след от удара - от жара боль снова проснулась.
   Младший офицер, оказавшийся рядом с Энори, совсем еще мальчишка, посмотрел на говорившего дикими глазами. Только что обрушилась изрядная часть мира, погибла одна из важнейших крепостей... в своем ли уме тот, кто думает о нарядах?!
  
  
  
   Да крепости Тай-эн-Таала - "Крыла лебедя" - было четыре часа верхом, быстрой рысью. Генерал намеревался остаться на пожарище какое-то время, но его убедили - место небезопасно, и неясно, отчего вспыхнул огонь. Стоит ждать нападения. Рабочих для восстановления крепости пока нет все равно. Тагари Таэна вынужден был смириться и отступить.
   У крепости Хуни остался небольшой отряд. Остальные поехали на восток, по течению горной речушки.
  
   К переправе, наведенной через реку примерно в двух третях пути до цели, прискакали уже за полдень. Солнечные лучи немного развеяли подавленность, охватившую почти всех в отряде.
   Разведчики, поняв, что птицы молчат, насторожились, подали отряду знак остановиться - кони затанцевали на месте, всадники озирались по сторонам.
   Тагари ехал одним из первых - не узнать его было трудно, не только по форме, но и по мощному сложению.
   - Здесь кто-то... - начал, подъехав к нему, один из разведчиков.
   Энори метнулся вперед и вправо, загораживая генерала. Стрела свистнула, и ей ответил десяток стрел; всадники мигом спешились и натянули луки, прячась за лошадей.
   Воины Хинаи поняли, где таилась засада. Два трупа остались в кустах, один раненый сумел уползти - недалеко, впрочем, один из напавших убежал невредимым.
   За ним отправились следопыты.
   Генерал обернулся тревожно, и увидел Энори, который по-прежнему оставался в седле.
   С удивлением смотрел на торчащую под ключицей стрелу, на тонкую алую струйку; не различить на черном, только там, где на черном располагались белые узоры, видна была кровь.
   Приложил ладонь к этим узорам, отнял - и разглядывал алые пятна, размазанные по линиям на руке.
   К нему подскочили, готовые подхватить, если он упадет, дивясь, что он все не падает, поддерживали - он и с коня сошел сам.
   Стрела из засады - дело привычное, но сейчас генерал был бледнее обычного, и не за себя испугался. За другого - и всевидения его боялся. Снова спас, подставившись под удар...
   А Энори не отталкивал руки, что поддерживали его, и стоял прямо, только взгляд стал невидящим, будто юноша прислушивался к чему-то, происходящему внутри.
   Мягко он взялся за стрелу.
   Генерал перехватил его руку, но отпустил, услышав едва различимое:
   - Не мешайте мне...
   Одним рывком выдернул стрелу с широкими зазубринами - такие достают осторожно, проталкивая, чтобы вышла с другого конца...
   Кровь хлынула, и даже черное сукно стало ярко-красным. Энори зажал рану ладонью. Больше на его лице не было любопытства или удивления, оно стало будто прозрачным, как тонкий фарфор. Изо рта кровь почему-то не потекла, это отметили бывалые воины - но некогда было дивиться.
   - В крепость, - сказал тихо, непостижимым образом все еще держась на ногах. Только тут окружающие будто очнулись от наваждения.
   - Повязку, идиоты! - крикнул генерал. Он сжимал в руке стрелу, понимая, что вошла она глубоко, и после рывка... Вся верхушка легкого должна быть разорвана в клочья. Почему он позволил этому юнцу себя убить?!
  
  
   По дороге Энори едва дышал - казалось, куклу везут, а не человека; но, когда вестник от всадников генерала достиг ворот Тай-эн-Таала и с размаху ударил в висевший возле них бронзовый диск, внезапно открыл глаза и посмотрел по сторонам ясным взглядом.
   - Я не собираюсь ни на Небо, ни в Нижний дом, - сказал он подъехавшему Тагари, - тихо, с трудом, но губы искривились в привычной усмешке, хоть и не столь выразительной, как обычно.
   - Зачем?! Нет, не говори ничего...
   Он и не сказал - посмотрел на небо, где, предвещая дождь, летали стрижи.
  
   Солдат гарнизона по большей части известие о вылазке северян оставило равнодушными - не привыкать. Хотя подобраться так близко - такого давно не случалось.
   А вот известие о страшном пожаре - это проняло и бывалых стражей границ. Наиболее суеверные заговорили, что здесь нечисто - прогневили то ли местных духов, то ли иное что... Не может крепость сгореть так стремительно. Эти разговоры старшими по званию пресекались в зародыше, но совсем искоренить их не удавалось.
   А Тагари, при всей вере в силы незримые, больше вспоминал брата с его предостережением. Кэраи, вот кого сейчас не хватало. Он бы понял, наверное...
  
   Тем временем раненого разместили в комнатке на западной стороне, особого уюта здесь не было, но за неимением лучшего годилось. Когда-то здесь гостила жена генерала... давно это было, но остались тяжелые занавеси на окне, и полог, отгораживающий стоящую в нише кровать.
   На умирающего Энори не походил. Дышал часто, прерывисто и неслышно, был белее изморози, даже губы сиреневые - но отказался лечь, полусидел на подушках. Не силой же его укладывать! И еще разговаривал, тихо, но четко вполне.
   - Со мной все будет хорошо, господин генерал. Но я должен покинуть крепость.
   - Тебе нельзя говорить.
   - Нельзя мне оставаться здесь. Я должен ехать.
   - Тебя привязать к кровати?
   - Я... - замолчал, не в силах подобрать слов. - Когда вы наконец начнете мне верить?
   - Верю тебе. Давно. Будто не знаешь сам. Но я разбираюсь в ранах, а ты - нет. Умрешь на полдороги, даже если тебя будет кто-то поддерживать в седле. А повозку отрядить - невозможно.
   - Никакой повозки не нужно... Я устал спорить, - сказал он тихо, прикрыл глаза. Генерал ждал некоторое время - юноша не шевелился, похоже было, что он заснул.
  
   Зная непредсказуемый нрав советника своего, на всякий случай рявкнул на лекаря:
   - Головой ответите, если что!
   - Не беспокойтесь, господин генерал. В горячке такое бывает... человеку кажется, что он здоров. Но он не сможет и встать, не то что выйти из комнаты.
   - Это я и сам знаю.
  
   Война учит разбираться в ранах. Но выдержка Энори поразила бывалого воина. Существо изнеженное, никогда не державшее в руках даже заточенной шпильки - оружия иных дам, он спокойно переносил боль, и еще порывался куда-то ехать!
   И если бы бредил... у него был вполне ясный взгляд, хоть глаза и запавшие.
   Невозможно...
   Впрочем, вот уж кто удивлял столько раз, что пора бы перестать удивляться.
   С тех пор, как восемь лет назад встретил его у ручья, с язвительными речами, и блестящей форелью в руках...
   Генерал рассматривал паутину, всю в каплях дождя. Она казалась темно-серебряной, вздрагивала от порывов ветра. В центре должен быть паук, но его нет.
   Вздрогнул от мысли - тот, кто лежит сейчас в постели за стеной, не делает зла, не считать же таковой выходку вроде этой, с письмом... но он всюду, и без него невозможно. Всюду, как... этот дождь.
   Может, быть, лучше ему умереть?
   Генерал словно очнулся, испуганно сделал отвращающий жест. Упаси Небо! Тогда все пропало... удача оставит его самого окончательно.
  
  
   Смеркалось - лекарь снова заглянул к раненому, как делал это каждые полчаса. В предыдущие визиты заставал того с опущенными веками - сон ли, забытье - и уходил столь же бесшумно, как появлялся. Только б не потревожить. Выживет раненый, или умрет, пока не мог бы сказать. Пока держится хорошо...
   Энори не спал. Полулежал на подушках, осунувшееся, заострившееся лицо было восковым. Врачу показалось, что глаза юноши полыхнули желто-зеленым. Но он отвернулся, закашлялся.
   - Отодвинь занавеску и открой ставни, - сказал через силу.
   - Яркий свет вас побеспокоит...
   - Идиот... Открой...
   Лекарь повиновался. Комната словно вспыхнула, залитая оранжевым пламенем.
   - Закат... - прошептал Энори.
   Врач смотрел на него в замешательстве - юноше явно стало хуже, и стоило позвать господина генерала.
   - Не вздумай, - Энори, похоже, прочитал его мысли. Он по-прежнему жадно глядел на закатное пламя. Руки, истончившиеся, неподвижно лежали и казались мертвыми.
   - Уходи.
   - Вам нельзя говорить.
   Как ему вообще подчиняется голос?
   Врач подошел, откинул тонкое покрывало. Потемнел лицом - повязка снова в крови.
   - Уходи.
   - Невозможно, надо сменить повязку...
   - Нет... не делай того, о чем пожалеешь. Я в последний раз говорю тебе - уходи. Сейчас мне надо побыть одному. - Голос его не был легким, искрящимся, как обычно. Он больше напоминал густую смолу.
   ...Можно, конечно, попробовать силой перевязать - он сейчас едва способен шевелиться. Но все же способен... не убьет ли подобное принуждение? Всяко нужно сказать господину генералу...
   Тот рассердился - велел делать, что нужно. У мальчишки, может, помрачение рассудка?
   Что ж, отвечать за последствия врач был готов.
   Когда они с другим лекарем вошли в комнату меньше чем через четверть часа, увидели пустую кровать.
  
   Не было одной из лошадей у коновязи - той, на которой собирались отправить гонца в Осорэи. Караульные уверяли, что никто к лошадям не приближался.
   - Знакомо, - генерал не стал слушать. - Другие идиоты допустили пожар и тоже не видели ничего.
   Ворота оказались открыты.
   - Он мог отвести глаза, - сказал молоденький солдат старшему товарищу - тихо, чтобы слова не достигли уха Тагари Таэны. Слух пополз по крепости, люди не удивлялись особо - если ему под силу взгляд в будущее, то отвязать коня и уехать незамеченным точно сумеет. Особенно на ночь глядя.
   Солдаты не слишком горели желанием искать Энори - с них хватило пожара и засады на дороге, чтобы еще бродить в потемках по следам человека, которого не знали вовсе, недолюбливали или побаивались. Правда, иным людям генерала советчик его пришелся по сердцу, они искренне желали найти его, и найти живым.
   Как бы там ни было, приказ прозвучал, и оставалось исполнять его.
   Тагари Таэна места себе не находил. Ему чудилось тело, забросанное ветками... через них виднелось тонкое черное сукно с белой вышивкой, хотя юноша, покидая крепость, был едва одет, и вовсе не в черное .
   - Он не мог умереть... он не ошибается... Демоны нижние, почему я его не отпустил сразу?! Нет, у него не хватило бы сил...
   Полчаса миновало, когда факелы замелькали, подавая сигнал. На дороге нашли тела двух караульных, тех, что несли службы на одной из ведущих в крепость дорог. Отчего люди умерли, понять не удалось. Форма младшего была слегка испачкана кровью, он на телах ран не оказалось. Глаза одного были открыты, лицо выражало ужас. Второй казался мирно спящим.
   - Вылазка северян, - предположил один из старых солдат. - Они умеют убивать бесшумно...
   Генерал согласился с ним, узнав о найденных трупах. Поиски прекратили - заходить дальше значило сильно ослабить крепость.
  
   - Убирайся из Хинаи подобру-поздорову! - сказал Таэна лекарю, упустившему пациента. - Если ты не смог тяжело раненого удержать... Лучше проваливай, пока я сам тебя не придушил.
   Несчастному не оставалось ничего, кроме как взять коня и покинуть крепость - заполночь, дорогой, на которой недавно нашли мертвых и где, возможно, поджидали убийцы.
   Генерал всю ночь мерил шагами комнату, под утро отдал приказ - гонцам ехать в соседние крепости, пусть организуют поиски, осматривая окрестности. Следы лазутчиков должны быть, они ведь живые люди. Сам он покинуть крепость не мог, долг повелевал оставаться.
  
  
  
   ...Как он появился в доме, слуги не поняли - прибежали на крик ребенка. Обнаружили Энори в комнате Тайрену - юноша сидел на кровати мальчика, а тот спал, и выглядел так, будто только что перенес тяжелейший приступ. В лице ни кровинки - даже губы его были белыми, грудь едва вздымалась. Но Тэни все же дышал, и спал, а не лежал в обмороке.
   - С ним все будет в порядке... - а слуги, перепуганные до полусмерти допущенной оплошностью, не знали, что делать - то ли бежать за домашним врачом, то ли оставить ребенка в покое.
   - Демон его знает, как он тут появился, но возник вовремя - генерал не обрадовался бы смерти сына, - сказал управляющий.
   У постели мальчика вскоре собрались и врач, и нянька, и управляющий, и под окнами толпился народ, подстегнутый любопытством.
   А Энори больше никто не видел, и неясно было - то ли всем слугам привиделось его ночное явление, то ли и впрямь он чудом перенесся в дом Тагари, чтобы спасти мальчика.
  
  
   Через сутки дом снова всколыхнуло - к брату генерала прибыл гонец от Тагари, с вестью об исчезновении Энори из крепости. Слухи между двумя домами распространялись незамедлительно...
   Затем посыльный узнал о ночном происшествии - потребовал разговора с управляющим. Держался по привычке сурово, хотя чувствовал, что ум за разум заходит.
   Допустить, что все обитатели дома Тагари лгут... это уж чересчур. Даже учитывая их оплошность - ребенок-то остался жив, и незачем выдумывать столь запредельные небылицы!
   - Человек шесть видели Энори! Клянусь своей душой, он-то выглядел здоровым! Мы думали только о Тайрену...
   - Ваше счастье, что с мальчиком ничего не случилось.
   Управляющий прокручивал в голове ту ночь, и снова и снова не мог найти своей вины. За ребенком смотрели всегда. Мальчик... вечером он был весел, даже поиграл немного в саду. Ночью же, ни с того, ни с сего... Давно не было приступов такой силы....
   А Энори был разве что чуть бледнее обычного, но не походил на раненого, тем паче на умирающего... или на мертвого.
   Домочадцы в жизни не испытывали подобного страха. Если Энори все же умер в горах... его тень пришла, чтобы спасти жизнь питомца.
  
  
   Через пару дней он вернулся. Ночью, когда луна завершала путь по небу; явился без лошади, никто не заметил, как он возник у ворот.
   Энори как ни в чем не бывало отправился в свои покои, попутно высказав служанкам все, что о них думает - те на время его отсутствия позакрывали окна в покоях молодого господина.
   - Может, вас прибить к этим окнам, чтобы вы поняли, наконец? - в мелодичном голосе были усталость и раздражение. Получив нагоняй, о большем расспрашивать слуги уже не решились.
   От пищи Энори отказался и заявил, что ложится спать, хотя небо уже розовело. Зато у всех остальных сон как рукой сняло. По всему дому зажглись лампы с маслом, купленным в храмах, чтобы отпугивать нежить; особо храбрые отважились приблизиться к двери молодого господина - только внутрь заглянуть не удалось. Прислушивались, но из спальни не доносилось ни звука. И окна были занавешены плотно.
   Когда рассвело окончательно, створка двери не отошла - отлетела вбок, и на пороге появился Энори, в домашней одежде и злой, как дикий кот, которому в глаза сыпанули перцем.
   - Позвольте спросить, чего ради вы торчите тут, как на рыночной площади?!
   Люди отступили на шаг. Потом еще на несколько шагов. Призрак он или нет, но убийцы и то добрее выглядят. И запах священных трав, пеленой висящий в доме, ему нипочем - выходит, все-таки человек...
   - Господин... мы видели вас у Тайрену три дня назад.
   - Какие еще кошмары вам снятся?
   Расспрашивать долее они не решились. Себе дороже - в хорошем расположении духа и сам все расскажет, иначе же лучше к нему не соваться.
  
   Слухи ползли по городу - давно жители Осорэи не были так возбуждены, передавая сплетни друг другу.
   - На полпути к городу от крепости Тай-эн-Таала есть маленький, почти заброшенный храм, - сказал один из торговцев. - Там порой происходят чудеса. Я был в этом храме - он едва виден в зарослях, и кусты шиповника давно перегородили дорогу. Но пройти можно, ежели знать, куда. В этом храме выздоровела моя жена - она умирала, и спасти ее не могли. Верно, случилось еще одно чудо...
   - Всем известно, как он любит мальчика. Может, ночью пришла его тень, пока тело лежало в храме?
   - А если он в самом деле мертв?
   - Недоумок. Призраки не шляются по многолюдным улицам при свете солнца! В лучшем случае являются в сумерках.
   - Смотря какой призрак... Помните "женщину с гиацинтом"?
   - Это все байки...
   - Мне лично рассказывал хозяин гостиницы, где она остановилась днем, и клялся, что сама гостья, и лошади, и носилки растаяли у него на глазах!
   - Бррр...
   - Да пусть призрак, лишь бы оберегал город!
  
  
   Таши наведался к Сэйэ - разузнать, что к чему. Энори успел повидаться с ней. Та выглядела довольной - еще бы!
   - Не боишься оставаться с ним ночью? - подмигнул флейтист.
   Актриса сморщила носик.
   - Ты веришь всей этой чуши? Слуги перепились, вот и примерещилось...
   - А если он все же призрак?
   - Кем бы он ни был, с ним очень даже неплохо! А мне есть с чем сравнить!
   - Говорят, нежить сверхъестественным очарованием обладает, - продолжал Таши поддразнивать Сэйэ.
   - Не смешно! Плохо он очаровывает, если так! Я даже не влюблена в него, и не собираюсь. Но таким, как я, не всегда выпадает везение - молодой, красивый, из богатого дома, вовсе не жадный и знающий толк в обхождении...
   - Иными словами, что он в тебе нашел?
   Девушка стукнула его бумажным цветком.
   - Не распускай руки, я тебе подарок принес, - проворчал Таши, доставая из-за пазухи крохотный сверток. Развернул - на ладони лежал амулет, потемневший от времени.
   - Ну... видели мы такие, - разочарованно протянула актриса, ожидавшая было чего-то особенного. - Дешевка...
   - Зря говоришь, - флейтист был предельно серьезен. - Этот - настоящий. Друг подарил. Хороший был друг, и толк в таких вещах знал... Бери.
   - А что же себе не оставишь? - подозрительно спросила девушка. - Тоже ведь с Энори... приятели!
   - Знаешь ведь, если и вправду нечисто с ним, тебе опасней. Нежить ли, нечисть, она по ночам в силе... Да и нечем особо мне дорожить. Я, как травинка в поле - выросла, отцвела, засохла... Как дунет судьба, так и готов лететь. А тебе важней.
   Сэйэ посмеялась, дар принимая, отложила в угол. Таши не обиделся, только плечом повел - тебе, мол, виднее.
   А как ушел, девушка мигом амулет на шею надела. Не камень, тяжести нет - почему бы не поносить?
  
  
   Глава 10
  
  
   Обрыв был высотой в три человеческих роста, но склон оказался довольно пологим - Неэле покатилась по сухой глине и камешкам. Мыслей никаких не возникло, только страх - непременно разобьется.
   Попыталась схватиться за что-нибудь, удержаться на месте, но тут склон кончился.
   Рядом журчала вода, густо росли камыши, скрывая небольшой ручеек. Девушка, прихрамывая, поднялась на ноги. Ни одного большого камня или корня не попалось ей, пока падала, и Неэле отделалась ушибами.
   Она сорвала шарф, что стягивал ей рот, бросила наземь. Вскинула голову, раздираемая желанием бежать туда, где Лиани - и желанием забиться в какую-либо щель. Напряженно прислушивалась, но было тихо. Судя по конскому топоту, который донесся до слуха девушки во время падения, преследователи устремились за ее другом.
   Отвлек на себя...
   "Ему же придется много хуже, чем мне", - мелькнула запоздалая мысль. Происходящее казалось кошмаром, в который и во сне не очень-то веришь, но проснуться не получается.
   Неэле стояла на месте, пока не сообразила, что ее могут увидеть - и жертва Лиани будет напрасной.
   Нагнулась, подняла шарф, повязала на пояс.
   Услышала отдаленные голоса, забыла, как дышать.
   - Где он ее потерял?
   - Отыщем. Мы или другие... у нее же ни лошади, ни друзей, иначе ее похитили бы как-нибудь поумнее. Найдем.
   - Надеюсь...
   "Он жив? Или...или нет?!" - в ногах вместо крови, кажется, была теперь горячая вода. Девушка опустилась на глинистую кочку - стоять не могла.
   Подняла руку к волосам - и нашарила запутавшийся в прядях цветок. Вынула его, смятый, завядший, посмотрела - и разрыдалась.
  
   До сумерек она не решилась покинуть убежище - яму под корнями огромной ели. Вокруг было тихо - сперва солнечно, потом все вокруг покрасили серой полупрозрачной краской, но все так же порхали над травинками и корнями белые бабочки, порой кричала кукушка, да к вечеру начала потрескивать одинокая цикада.
   Тело побаливало - ушиблась Неэле сильно. Но ведь Лиани наверняка знал, что она уцелеет.
   Он вернется за ней...
   С этой мыслью девушка не расставалась долго; потом в просвете между деревьями на единственном клочке неба, что могла видеть Неэле из убежища, зажглась крупная звезда.
   Тогда беглянка осознала, что он не вернется.
  
   Можно было снова расплакаться, только он бы все равно не вернулся. И стоит вести себя так, чтобы Лиани не стыдился ее, когда узнает, как повела себя Неэле.
   Она выбралась наружу из-под корней, поглядела на склон оврага - в платье не взобраться без риска свернуть шею. Потемневший, потерявший всю красоту цветок бережно расправила, положила на камень, вросший в землю возле ее убежища.
   Лес вокруг не казался враждебным, трава поднималась, мягкая, перешептывалась листва. Здесь он был скорее хвойным, лишь изредка посверкивали стволы берез или к небу тянулась ольха. Девушка наломала сосновых веток, попросив прощения у сосны, нырнула обратно и устроила себе ложе.
   В смоле перемазалась - но лишь вытерла руки о собственную одежду. Зачем беречь это платье, оно и так ненавистно...
   Ночь спокойно прошла, будто ночевала у себя в мастерской. И сны приходили приятные - проснулась с улыбкой, хоть не помнила, что грезилось ночью. Но улыбка погасла на губах, когда Неэле вспомнила.
   Было совсем светло. Невдалеке на мху алели ягоды костяники - водянистые и не больно сладкие, но девушка собрала все ягодки до единой.
   Услышала рядом хихиканье, вскинула голову.
   На ветке прямо над ее головой шевельнулось маленькое тело. Белка - обыкновенная белка - с любопытством посматривала на Неэле блестящими глазами.
  
   - Ты смеешься? - растерянно спросила Неэле. Бояться рыжего зверька размером чуть больше ладони ей в голову не пришло.
   Белка спрыгнула ей на голову, потом на траву - и молнией пронеслась до другого ствола. Замерла на ветке, посмеиваясь.
   Девушка побежала за ней. Мысль мелькнула - может, вчера ударилась головой? Но рассуждать было некогда, а зверек - вот он.
   - Погоди же! - взмолилась, когда рыжее чудо перепрыгнуло на очередное дерево.
   - Жду!
   Девушка охнула.
   - Ты... кто ты?
   - Тебе имя назвать, или как? - ехидно поинтересовалась та. - Так у меня его нету!
   - Ты лесной дух? - голос девушки задрожал, не от страха, но от потрясения.
   - Тери-тае, так нас зовут. Я тут хозяйка, - белка провела по носу лапками, словно умываясь - забавный жест, человечий.
   Неэле села на траву. Ноги держать перестали.
   - Эй, ты что-то совсем завяла! - белка вспрыгнула ей на плечо. - Больна?
   - Я... ох, как я могу с тобой говорить?!
   - Языком! - сердито сказала белка. Голос ее стал сварливым и очень женским. Только глаза закрой - и представить легко эдакую незлую ворчунью...
   - Вчера... я потеряла здесь друга.
   Неэле вздрогнула вставших перед глазами картин. Все равно уже было, белка говорящая или сосна:
   - Ты видела, здесь, вчера, человека на рыжем коне? За ним гнались всадники...
   - Видела!
   Она усмехнулась.
   - Что стало с ним?!
   - А если скажу, чем расплатишься?
   - У меня ничего нет. Что ты хочешь?
   - Ты просишь - тебе и предлагать! А я уж подумаю...
   Неэле лихорадочно принялась вспоминать истории о лесных духах. В голову приходили только пугающие рассказы товарок по поселению... о совсем других существах. О тери-тае упоминали, но толку в том было немного... любили их, почитали, но делать-то что?
   - У меня есть шарф... он в смоле, но почти новый... - девушка принялась развязывать узел, и ощутила что-то твердое в рукаве. Вспомнила, и обрадовалась.
   - Погоди!
   Поспешно достала камень, подарок Иммэ. Розовая граненая капля вспыхнула на солнце остро и радостно.
   Белка ткнулась носом в сияющий кругляшок.
   - Только скажи, что с ним... и далеко ли ближайшая деревня? - быстро и умоляюще произнесла Неэле. Белка отбежала на пару шагов, обернулась.
   - Зачем мне камни? А красивая капелька! Шучу я с тобой, а ты веришь. Жилье людей не так далеко, на мое горе... Там. А он - его увезли живым. Теперь довольна?
   -Увезли? Куда?!
   Подалась вперед, равновесие не удержала, оперлась о землю, на миг потеряв белку из виду. Когда глаза подняла, увидела перед собой невысокую полноватую женщину с добродушным лицом, как раз голос к такой подходил. Вроде не улыбалась она - а в уголках губ все равно лучик улыбки таился. С полсотни весен ей было, женщине той. С виду - кто ж знает, сколько на самом деле прожил лесной дух?
   - Глупенькая! Кто ж так с незнамо кем разговаривает? И печали свои все выложила, и просишь, и сокровище единственное свое показала...
   - Этого юношу убьют, скорее всего, - сказала Неэле, ощутив слабость и желание заплакать. Не стоило лесной твари смотреть на нее с материнской заботой, ох, не стоило...
   - Да теперь-то что... Слышала я разговоры всадников, слышала. Понимаю. Его увезли, ты пешая не догонишь. Ему не поможешь. Оставайся со мной! Мне с тобой веселее будет. Хорошая ты - детенышей пожалела. С сосной вчера говорила, прежде чем наломать веток. Останься! Лечить научу.
   - Кого лечить?
   - Зверушек моих. Путников, если зайдут и будут нуждаться в помощи.
   - Я не могу его бросить... - слезы-таки покатились, крупные, будто горох. - Помоги нам обоим... тогда, если хочешь, я останусь с тобой навсегда...
   - Да я не могу свой лес покинуть! Ты что, девочка! Тери-тае многое под силу - но на своей земле. Вот пораньше - могла их со следа сбить. Я ведь и за тобой пошла, потому что ты о детях моих подумала. И потому, что травы к тебе тянутся, хоть и не понимаете вы друг друга.
   - Говорят, тери-тае добрые, - с горечью произнесла Неэле.
   - Это смотря с кем.
   - А со мной? С ним?
   - Разве ты зло от меня видишь? - спросила женщина.
   - Нет... добрая ты... зверят выхаживать, а может, нитками из травы вышивать - только помнить, чем за меня человек заплатил. Я тоже человек, - она вытерла слезы и поднялась.
   - Уходишь? - огорченно спросила тери-тае, вновь принявшая облик белки. - Никак ум потеряла. Нет бы радоваться, что посчастливилось.
   - Хорошо счастье...
   - Он погибнет, ты тоже хочешь? Вы, люди, словно выбрать не можете, лучше глупыми быть или жестокими. Он-то чуть рысят моих не убил.
   - И потому тебе все равно?
   Белка не отозвалась. Но, когда Неэле зашагала прочь, догнала ее, затараторила с дерева:
   - Не могу тебя так отпустить! Нехорошие тут места для одинокого путника! И волки! Хоть каравана какого дождись, неподалеку дорога широкая, ездят порой!
   - Нехорошие? Вот и отлично, и сгинем оба! - горько сказала девушка, продолжая шагать вперед.
   - Дуреха! Хочешь идти - иди. Только не забудь - тери-тае обычно зла не желают. А хочешь в беду впутаться - лучше поброди ночью по лесу, волки тобой пообедают - так хоть душа твоя при тебе останется! - сердито отозвался лесной дух.
   - Она и так не при мне...
   Белка вздохнула тяжко:
   - Что же... иди сюда. Ты не прошла мимо, думала, как помочь детям моим. Хоть чем отблагодарю...
   Неэле шагнула к ней - та запрыгала по рукам девушки... по плечам, по голове... боль от ушибов стала стихать, и синяков почти не осталось.
   - Спасибо тебе... Теперь мне надо к людям...
   - Тогда иди отсюда! Я их и знать не хочу, - сказала белка, и запрыгала прочь...
  
   Девушка долго шла, и, был ли то дар лесного духа, не уставала почти, и ощущала уверенность, что не заблудится. Ни о волках, ни о рысях не думала, только раз вздрогнула - почудилась меж стволов медовая шерсть хассы. Время от времени звала - вдруг хоть кто-то откликнется? Уже и лихих людей готова была просить о помощи.
   Тишина была ей ответом.
   Только цикады трещали в траве, носились над головой сороки и сойки, не обращая внимание на присутствие человека - и вышивальщице мнилось, будто она давно умерла, и призраком бредет по земле.
   Порой срывала ягоду или травинку - этой пищи хватало, большего не хотелось.
   И, чем больше ей чудилось, что ее самой нет в живых, тем сильней разрастался в ней гнев - на собственное бессилие, на судьбу, на равнодушие леса вокруг. И на сказку, что появилась - и обманула.
   - Ну, хоть кто-то, кто может помочь! где же вас искать?! где?!
   Она уже ничего не боялась. Кажется, появись те, из заброшенного домика, кинулась бы к ним, умоляя выслушать и помочь. Пусть потом жрут...
   Темнело прежде срока: небо затягивало тучами.
   И дождь не хотел ей помочь - лишь собирался плакать над ней - глупой, нескладной, с каждым шагом все больше теряющей почву под ногами.
   Было слишком пусто вокруг - Неэле хотелось услышать хоть слово, хотя бы птичье пение - но небо давило тишиной. Тогда она заговорила сама - лишь бы разбить молчание. Звук собственного голоса звучал будто со стороны, чужим казался.
   Неэле вздрогнула - перед ней темнел огромный пень, когда-то здесь рос дуб толщиной в три обхвата. Ныне ствола не было - а пень, с верхом, будто отполированным, служил алтарем - на нем лежали стеклянные бусы, бумажный цветок, воском натертая статуэтка - лиса...
   Дары для тери-тае.
   Девушка глянула на подарки - и расхохоталась. Надо же... трогательно. Ну, зачем белке бумажный цветок? В шерсть она его, что ли, воткнет? И статуэтка... в дупло... грызть, вместо орехов!
   Тери-тае, даже на поселении их вспоминали с любовью. Помогают, никому не делают зла...
   - Эй, если есть кто сильнее этого духа - ты слышишь меня?! Вы только в сказках сильны, верно, добрые существа?! Кто-нибудь слышит меня?!
   Кто-то шмыгнул в кустарник мимо нее - то ли полевка, то ли иная малая тварь. Больше не было рядом ни живых, ни мертвых. Оставайся, плачь - толку мало. Никто не придет, не утешит, не уведет в место, где можно забыть о бедах. А если и уведет... все равно человек, рискнувший ради нее всем, погибнет.
   Неэле вытерла слезы, оставляя на щеках пыльные разводы, и пошла вперед. Дождь никак не мог пролиться - жалел ее, что ли. Некуда прятаться в степи.
   Так шла до вечера.
   Лес кончился. Степь вокруг теперь бугрилась холмами, не такими высокими, как во время пути с Тайлин. Склоны их частично осыпались, порой расщелины уходили вглубь. Смотреть на это было не слишком приятно - хоть окончательно не стемнело, трещины и углубления казались черными.
   В голове девушки мелькнула мысль - не так давно она бы умирала от ужаса... а сейчас уже привыкла почти.
   Ветер дул сильный, дождь пошел-таки - сыпал, мелкий, холодный, словно осенью. Стоило остановиться на ночь, безумие идти дальше в сырости по зябкому ветру. А утром... быть может, развеется. И тоска станет поменьше...
   Неэле огляделась. Много ли надо диким зверям, а сама она - чем отличается нынче от них? Усталость наконец одолела. Скажи кто раньше, что способна столько пройти - лишь посмеялась бы...
   Девушка, не обращая внимания на то, что одежда ее промокла, обследовала склоны холмов в надежде найти приют. По темноте, которая все сгущалась, делать это было трудно. В большей части углублений удалось бы разве что скорчиться, чтоб не намокнуть совсем. Попалась пара пещерок, но там некуда было ступить. Наконец девушка нашла еще одну, на ощупь довольно просторную. Там получилось бы не только сесть, но и лечь.
   Рядом рос кустарник, защищавший от ветра.
   Здесь уже ночевали; костровище виднелось, неподалеку от входа, на камне лежал кремень, забытый предыдущим странником. Неэле порадовалась, что еще не совсем стемнело - во мраке разглядеть вещицу не удалось бы.
   Девушка развела огонь - вышло не сразу, отсырели ветки; но вскоре оранжевый язычок заплясал по ним, и пещерка наполнилась дымом, заставив Неэле закашляться. Перенесла ветки на другое место. Теперь можно было дышать, и руки погреть - все-таки продрогла, по сырости. Большого тепла огонь не давал - камень забирал жар, почти ничего не оставляя. Неэле пристроилась к костерку поближе.
   Порадовалась огню - язычки пляшут, будто и не одна, будто есть собеседник. Огонь - он живой.
   Почудилось, что напротив Лиани - он-то получше нее управлялся с костром. Ощутила, что слезы вновь потекли по щекам. Чуть не со злостью вытерла щеку. Хватит, в самом-то деле. Реветь, будто стоит за спиной толпа слуг, готовых все прихоти тут же исполнить!
   Нечего тратить силы на слезы! Довольно, уже наплакалась! Никого не растрогать, а в одиночку только хуже становится.
   Неподвижность, танцующее пламя - девушка задремала, вроде и пещеру продолжала видеть, и в то же время сознание поплыло, будто в лодке ее укачивало. Почудилось - фигура скользнула внутрь. Ахнула, резко села - перед глазами плыли круги, сходу ничего не разглядеть.
   - Кто здесь?!
   Уже почти уверилась, что приснилось - потом разглядела, что и впрямь не одна.
   Света костерок давал немного - не разобрать было, что за гость появился в пещерке. Закутанный в темное, не огромный, не маленький - стоял неподвижно, не делая попыток напасть.
   - Могу я присесть к огню? - прошелестел голос, не то низкий женский, не то высокий мужской - не понять. Молодой...
   - Дда, - с запинкой отозвалась она. На всякий случай отодвинулась подальше к стене.
   Фигура опустилась на камень возле костерка. Теперь удалось рассмотреть одежду - нечто вроде ханны, широкой накидки всадников, из грубоватого полотна. Не черной она была, как вначале почудилось Неэле, скорее серой - хотя в неверном свете костра трудно понять точный цвет. Лицо гостя скрывал капюшон.
   - Пусть мирно горит огонь, - произнес он традиционную фразу путников, подходящих к чужому костру.
   У Неэле отлегло от сердца - подобное говорят, когда не хотят зла.
   - Милости прошу. Жаль, не могу предложить даже простой воды... И вряд ли из меня хороший собеседник...
   - Что же... я не нуждаюсь в угощениях. Но что ты делаешь одна ночью... среди холмов?
   Голос казался ласковым - но вызывал тревогу, будто шорох сухих листьев, по которым кто-то крался в темноте.
   -Я.... ищу помощи. Мой друг попал в беду... что с ним будет, не знаю, но ничего хорошего, - она сжала руки.
   - И что с ним случилось? Долги? Разбойники? Неудачный брак?
   - Его увезла стража. Но он не виноват ни в чем...
   - Да неужто? - теперь в голосе звучала насмешка.
   - Что ты знаешь? кто ты?! - по коже будто побежали холодные липкие муравьи, - Открой лицо, назови себя!
   - Не спеши, милая... Ты ведь звала меня - чего же боишься?
   В голове мелькнули страшные картины - лицо женщины из разрушенного дома, ставшее жуткой маской, тела слуг на полу...
   - Ты! - ужас усилился и... отпустил. - Ты... не человек? Нежить?
   - О нет. Нежити не стоит встречаться со мной и стоять у меня на пути.
   - Кто ты?
   - Неважно. Спрашивай, что ты хотела.
   - Я хотела... помочь тому человеку, пусть он будет свободен.
   Существо засмеялось.
   - Ты всерьез хочешь этого? Почему? - голос ночного гостя стал иным - не было больше вкрадчивого шелеста, он почти пел, набирая силу.
   - Он хороший, добрый человек... Да, хочу.
   - Насколько сильно?
   - Сильно! Иначе я бы никого не звала! - вспыхнула Неэле.
   - И что ты готова отдать?
   - Я... - девушка запнулась, вспомнила тери-тае и решительно произнесла: - Назови свою цену.
   - Не спеши, ночь длинная. И все же ответь. Мне интересно. Ведь ты не просила его помогать тебе... зачем тратить силы?
   - Он мой друг.
   - Это же только слово. И все?
   - Человек, который для меня пожертвовал всем!
   - И это повод звать его другом?
   - Для меня - да.
   - Если сейчас какой-нибудь торговец шелком продаст все, что имеет, лишь бы хоть раз тебя увидеть, ты назовешь его другом? Старый, уродливый, злой...
   - При чем тут это! Лиани спас меня!
   - Спас? Если я все понял правильно, ты жила и ни в чем не нуждалась. А теперь бродишь одна в холмах, и кто знает, как с тобой поступят, если найдут.
   - Не его вина...
   - В том, что у него нет головы? О, пока еще есть.
   - Замолчи!
   - И уходи?
   - Ннет... - сжав зубы произнесла Неэле. - Останься.
   - Так что же с друзьями?
   - Просто... для меня важен он. Именно он. Этого тебе довольно?
   Непонятный гость снова рассмеялся, негромко и мягко.
   - Довольно...
   Существо протянуло руки к огню... узкие кисти, ногти чуть удлиненные - ухоженные, красивые руки. Ничего страшного - ни когтей, ни пятен, какие, по словам Иммэ, бывают на коже оживших мертвецов, что бродят ночами. Неэле бросила взгляд на капюшон, желая и опасаясь увидеть, что же под ним.
   Тем временем гость явно наслаждался близостью пламени, играл с бледно-оранжевыми язычками. Затем проговорил напевно:
   - Очередная человеческая глупость. Двое, один за другим, очертя голову жертвуют всем. И с трудом понимают, на кой лад им это сдалось и что они собственно натворили. Так и живут, не приходя в сознание, так и умрут. И еще надеются на то, что другие поправят последствия их неразумных поступков... Нет уж.
   Неэле ощутила горькую, почти детскую обиду.
   - Тогда зачем ты пришел вообще? Я просила помощи.
   - Самое главное - это твой зов. Тебя не предупреждали, что не стоит звать, кого попало? Или ты впрямь надеялась, что по одному твоему слову некие силы явятся и сделают все, как хочешь?
   Ей вновь стало страшно. Существо не двигалось, не проявляло ни малейшей враждебности, и голос его оставался таким же мягким... но от гостя исходил холод. Не телесный - но ощутимый.
   Пройти мимо него, покинуть эту пещеру... невозможно. Говорят, нечисть боится огня - но этот играет с огнем, и, кажется, чувствует себя превосходно.
   А вдруг удастся протянуть время до рассвета? Солнце защитит от ночных теней...
   - Может быть, я и вправду дурочка. Ты не хочешь ничего делать для нас, но... Даже от дурочек может быть польза. Вдруг я могу дать тебе что-то, чего ты иначе не сможешь получить?
   - Например?
   - Хотя бы... Может быть, моя благодарность, и удовольствие от того, что сделал добро? - неуверенно сказала она, чувствуя, что в голову ничего не идет.
   - Нет. Милое предложение - сделай, как я хочу, и еще порадуйся этому! - судя по голосу, он улыбнулся. - Не забивайся в угол. Успокойся, я не намерен тебя пугать.
   "А что ты делаешь?" - мелькнуло у девушки в голове.
   - Я сказал, что не стану помогать. Но не стану мешать что-то делать тебе... Или ты хочешь все и сразу? Тогда не получишь ничего, моя радость.
   -Я не понимаю тебя. У меня есть возможность что-то изменить?
   - Может, и нет... Твоих сил я пока не знаю. Твой... друг будет жив, когда ты его найдешь... Даже если это произойдет нескоро. Это я могу обещать. Вот и посмотрим... Но ты можешь и отказаться...
   - Нет... я не откажусь. Я согласна. Но укажи хотя бы направление, куда мне идти?
   - Погоди. Ты забыла о плате...
   - Не забыла. Чего ты хочешь?
   - Ты исполнишь одну мою просьбу. Когда я попрошу.
   Он смеялся над ней. Но что-то в этом смехе заставляло кровь стынуть в жилах.
   - Но смогу ли я исполнить ее?
   - Конечно. И, надеюсь, у тебя хватит ума не отказываться от слова...
   Неэле подавила желание зажмуриться, глубоко-глубоко вдохнула.
   - Я согласна. С тем, что исполнение этой просьбы не причинит вреда невинному человеку.
   - Условия ставлю я, моя радость
   Она закрыла глаза. увидала перед собой лицо Лиани. Вот он рассказывает о родных, потом вспоминает, похоже, что теперь долго их не увидит - чуть хмурится, взгляд на девушку - и снова улыбка, немного неловкая. Протягивает спутнице зажаренный гриб...
   Из-под опущенных век потекли слезы, и вытирать их прямо перед этим существом было стыдно. Может, не заметит...
   - Как скажешь...
   Существо снова рассмеялось.
   - Вот умница! Не бойся, у меня достаточно сил, чтобы соблюдать условия договора... это моя земля... но если решишь отказаться от принятого решения - я забираю твоего друга. Знаешь, что это такое?
   Девушка вздрогнула и промолчала. Нет уж, лучше не знать. Лучше вообще ничего не знать, не думать, в какую и чью игру она ввязалась.
   - А ты красивая...
   Неэле невольно подалась назад. Рука непонятного гостя протянулась над почти погасшим огнем, пальцы скользнули по ее щеке, шее, плечу. В этом жесте не было желания - так слепой изучает лица, так мастер ощупывает древесину, из которого намерен вырезать статуэтку для храма.
   Девушка боялась пошевелиться. Существо поднялось, шагнуло назад, больше не касаясь ее.
   - Ты и вправду забавная... Еще встретимся, моя радость!
   В следующий миг силуэт его очутился у выхода. Взмах руки; в последний раз прозвенел смех. Неэле осталась одна.
   И проплакала время, оставшееся до рассвета.
   Тихо прошла ночь, будто в вату холмы завернули - а пламя в костре умирало долго.
   Девушка, обессилев, уснула, проснулась уже днем. Земля успела подсохнуть, только трава кое-где еще оставалась мокрой.
   У выхода из пещерки Неэле заметила стрелочку из белых камней - она указывала на северо-восток.
   Вчера ее не было.
  
  
   Глава 11
  
  
   Тэни пытался поймать разноцветную рыбину, которая вместе с глиняной чашей уже переместилась в его комнату из комнаты Энори. Чешуя была скользкой, рыба выскальзывала из пальцев мальчика, он же боялся хватать слишком сильно, чтобы не поранить морскую диковину.
   - Хочешь, я уговорю твоего отца, и он отпустит тебя в Сосновую крепость? Она стоит высоко на склоне, со всех сторон древние сосны и еще более старые кедры, вышиной почти до неба и прямые, как мачты...
   - А ты поедешь?
   - Нет, я занят здесь.
   - Тогда не хочу.
   - Подумай... Тебе будет там хорошо.
   - Без тебя? Не будет, - ребенок отвлекся от рыбы и уткнулся головой в его безрукавку. - Ты всегда занят, я привык... но я сам от тебя не уеду.
   Легкая улыбка появилась на губах Энори - чуть разочарованная. Он провел ладонью по мягким волосам мальчика.
   - Тебе решать.
   Тэни приподнял голову:
   - Скажи... ты привел в дом еще мальчика с девочкой?
   - Это у кого такой длинный язык? - беззлобно спросил Энори.
   - Кирэ сказала... Правда?
   - Правда.
   - А они... - Тэни поскучнел, отвернулся.
   - Ну, что? - его бесцеремонно приподняли в воздухе.
   - Ты ведь по-прежнему будешь приходить ко мне?
   - Вот же глупое дитя! Что за ерунда взбрела тебе в голову?
   - Если они гости, то их нельзя оставлять. И они здоровы, наверное...
   - Они не гости.
   - А... можно мне к ним? - спросил мальчик, удивив Энори. Тайрену, застенчивый до дикости, молчаливый, никогда раньше не стремился к обществу других детей. Да и не к кому было...
   - Позже, сейчас не стоит.
   - Завтра? - с надеждой спросил мальчик. Энори покачал головой. Тэни заметно сник.
   - Ну, послушай... сравнение не самое лучшее, но ты же не станешь рвать зеленые сливы? Ты дашь им созреть
   - Дам...
   - Не огорчайся, всему свое время. Ну? - он притянул к себе мальчика. - Все хорошо?
   Тэни кивнул, обвил руками его шею и так замер.
  
  
   Женщина возилась с цветами - рыхлила землю, любовно опрыскивала листья.
   - Кирэ, милая... подойди.
   Служанка вздрогнула - снова не сумела услышать, как он поднялся на крышу! Да и страшно оставаться с ним наедине, после всех этих слухов... Поднялась, поклонилась. Шагнула вперед.
   - Знаешь, Тайрену неглупый мальчик. Он спрашивал меня об этих двух детях... Я не знал, что ему ответить - Тэни хотел их увидеть, вот чего пока точно не стоит. Ты рассказала ему намеренно или случайно?
   - Я подумала... вдруг ему интересно, - запнулась женщина.
   - Да, ты права. Ему было очень интересно.
   Он отвернулся, прислушался к шороху ветра в саду.
   Женщина стояла молча, затем, набравшись решимости, спросила:
   - Я могу идти, господин?
   - Да, конечно. Ты же все сказала. Погоди... Глянь на небо - оно светлеет, да?
   - Кажется, - ошеломленно подтвердила служанка. Уж погоду он чуял куда лучше доброй половины Хинаи.
   - Кончится дождь?
   - Должен... но пасмурно будет, тучи...
   - Иди. И еще: вечером сходи к пристани, с той стороны, где роща. Там тебе передадут кое-что... для меня. Хоть об этом-то не рассказывай всему дому.
   - Господин Энори...
   - Он ведь не знает... о той ночи?
   Служанка помотала головой.
   - Хорошо. Ступай.
  
  
   Когда к господину Кэраи явился врач его брата, первой мыслью было - ребенок. И верно, тот заговорил о Тайрену. И тоже принялся ворошить байки спятивших слуг.
   - Хорошо, я все это слышал. Что-то еще?
   Мало головной боли с происками рухэй! Пожалуй, стоит забрать племянника к себе в дом, пока не вернется его отец, пронеслось в голове. Меньше будет бреда со всех сторон. Хотя Энори... в дом Кэраи он не пойдет, а разлучать их с ребенком не стоит.
   - Мальчик не помнит событий той ночи. Льнет к нему, как и раньше...
   - Даже звери тянутся к тому, кто спасает им жизнь, - ответил младший Таэна.
   - Спасает?
   - Как это иначе назвать? Да... Он убеждал меня отправить ребенка в Сосновую крепость - после такого страшного приступа горный воздух бы полезен Тэни; потом передумал. Сказал - мальчик не хочет.
   - Ребенок не перенес бы даже дороги, - покачал головой врач.
   - Тут я ему я верю больше. Вы не сумели сделать для мальчика ничего!
   - Да, это я признаю. Но все же дороги в Сосновую - как и тамошнего сырого климата - ребенок не вынес бы. Тем более...- врач помялся пару мгновений. - Тем более, что сам Энори ведь не собирался туда? Я готов верить в чудо, когда он рядом. Но не когда их разделяют десятки ани.
   - Мне надоело выслушивать обвинения. Энори поддерживает в Тэни жизнь едва ли не с самого его рождения. Что-то еще?
   Врач заметно напрягся, но сказал ровно:
   - Господин Кэраи, я прошу вас об очень важной вещи.
   - Слушаю.
   - Поскольку господина генерала нет в городе... я хочу увидеть своими глазами, как выглядит шрам от стрелы, которой был ранен Энори Сэнна.
   - К чему это любопытство?
   - Я говорил с посланцами господина генерала. От таких ран не излечиваются за неделю. Я готов допустить, что можно оправиться от ранения настолько, чтобы ходить, делать все, что делает он - ведь он не скачет на лошади и не машет клинком. Но шрам должен быть совсем свежим.
   - И что?
   - Я хочу убедиться, что он есть вообще.
   Кэраи взглянул на врача удивленно.
   - Что ты хочешь этим сказать? Ты тоже подозреваешь, что Энори - призрак? А настоящий погиб в горах?
   - Я ничего не знаю. Простите, господин Кэраи. Я всего лишь врач, но я не понимаю случившегося.
   - Не думал, что врачи пересказывают сплетни старух-крестьянок и лавочников.
   - Я сам видел его ночью у Тэни. И еще... я не уверен, что Энори Сэнна, или тот, кто пришел к мальчику в его облике, снял приступ у мальчика, а не явился его причиной.
   Кэраи молча смотрел на него. Слов не находилось.
   - Он не позволяет взглянуть, как сейчас выглядит рана. Но в желании врача удостовериться, все ли в порядке нет ничего оскорбительного...
   - Если не знать, что на самом деле думает любопытствующий.
   - Господин, если он знает о моих мыслях и все же не подпускает к себе... зачем?
   - Может, это такая игра, - задумчиво отозвался Кэраи. - Игры он любит... Но приказывать ему что-либо подобное я не могу. Только мой брат.
  
  
   Когда врач покидал покои младшего Таэна, Кэраи заметил в коридоре мелькнувшую тень - женский силуэт; одна из юных прислужниц, кажется, Айсу, безобидная горная козочка. Посмела подслушивать?. Кэраи подумал - стоит по всей строгости спросить девчонку... но об этом тут же забыл.
   ...Энори утверждал, что слугам почудилось невесть что или они попросту врут. А может, и вправду в дом заявлялось нечто...
   "Про крепость и то, что со мной было после я стану говорить только с вашим братом, когда он вернется. Его наверняка уже известили письмом?"
   "Да", - сухо ответил тогда Кэраи Таэна.
   И что с ним сделаешь, если молчит? И слухи, бродящие в городе, попросту раздражали Кэраи, второе лицо в провинции. Какой там призрак... достаточно глянуть в его беспечные кошачьи глаза, чтобы отпали сомнения. Вряд ли призраки столь нахальны.
   "- Лучше подумайте, верно ли, что стрела принадлежала ри-иу.
   - Это просто слова, или ты, как обычно, играешь в "угадайте то, что я знаю"?
   - Я знаю, что кое-кто очень желал смерти главы Хинаи. Но у яркого человека много врагов, и ошибиться можно..."
   Ощутил нечто вроде угрызений совести - человек, которого в возможном предательстве подозревал в первую очередь, закрыл Тагари собственным телом. И пусть демоны придут за душой Кэраи, если это искусно разыгранное представление! Под стрелу подставиться - не палец иглой уколоть.
  
  
  
   Домашний пруд сиренево-бело-зеленым ковром покрывали венчики и листья эйхорний, водяных гиацинтов, и он походил на знаменитое озеро в верховьях реки Иэну - место, почти священное для влюбленных. Считалось - пары, побывавшие там, никогда не расстанутся...
   - Ну, погоди же! - задыхаясь от смеха, мальчик-подросток догнал девочку. Та отступила на шаг, лукаво улыбнулась и раскрыла веер, поглядывая поверх него. Шуточная преграда - разрисованный лист бумаги - встала между ними, непреодолимая, как стена ростом до неба.
   - Что-то хотел мне сказать?
   Несмотря на то, что оба недавно бегали по всему саду, девочка не запыхалась, оставалась аккуратной - только заколка чуть сбилась, да листик яблони в волосах.
   - Да, хотел! А ты убегаешь...
   - Тебе почудилось! - девочка в притворном ужасе округлила глаза. - Благовоспитанные дамы не бегают! Они ходят неторопливо и плавно, вот так... - Орэйин поплыла вперед, делая вид, что забыла про Сэйку. Но, пройдя шага три, не сдержалась и расхохоталась.
   ...Все отмечали - в этом году непривычно скоротечная выдалась весна. Нежный цвет облетал, едва солнце успевало коснуться его. Старики разводили руками - засухи не предвиделось, и дни стояли теплые, и дожди наведывались в Хинаи не больше и не меньше обычного.
- Не к добру, - говорили крестьяне, заранее горевавшие по гибнущему урожаю. Горожане огорчались меньше, но им печально было видеть всюду опавшие лепестки, когда еще не успели полюбоваться на весенний цвет.
  
  
   В этот час начали загораться на деревьях и карнизах домов первые фонарики - в тени, там, где сумерки наступали раньше. А домики, именуемые "бутонами", всегда именно в тени и прятались.
   Здесь, как и во всех подобных местах, было хорошо - для тех, кто не мог устраивать встречи у себя, лучше не надо. Выбирай, что хочешь: домик, похожий на лилию, на лесную фиалку или на горицвет, в разные времена года по-разному убранные, изысканные, будто изделие лучших мастеров, или попроще, но все игрушечные, не бывает таких настоящих. Энори предпочитал видеться здесь, а не у Лайэнэ, хотя там-то никто не мог помешать.
   Всегда уходил на рассвете...
  
   Он прислал гонца с письмом - звал молодую женщину в этот домик, впервые после отлучки. А ей, по чести сказать, стало немного не по себе. Да, слухи глупые, но... Ох, будто не проводила она ночей рядом с ним. Рассердилась сама на себя - несомненно, его стоит бояться, только никак не из-за выдумок горожан.
   В сопровождении девочки-служанки направилась к "бутону", похожему на водяную лилию, испытывая одновременно неприязнь, любопытство и влечение неодолимое.
   Растягивала путь, как могла, любовалась цветами, стрижами, скользящими над головой, высокими перистыми облаками, розоватыми в свете заката.
   Отметила - над входом не было ни одной из вещиц, отпугивающих зло. Разве что колокольчик самшитовый, одинокий...
   Не успела задуматься - переступила порог, и вопросы вылетели из головы.
  
   ...Он не всегда давал себе труд обращать внимание на собственную внешность. Говорил, как обычно, насмешливо - жемчуг хорош и без оправы. Но иногда на него находило... Вот и сейчас - полусидя на кушетке, застланной драгоценным мехом барса-альбиноса, привезенным издалека, он смотрел на Лайэнэ, чуть склонив голову набок, пристально, огромные глаза казались черными. Свет из окна падал на точеное лицо так, что красота его становилась непереносимой. Роскошные волосы лежали свободно, только две пряди, отделенные на уровне ушей, соединялись сзади заколкой. Искристо-серый атлас мягко облегал тело, короткая накидка - белая с серебряными драконами, небрежно наброшенная - придавала юноше сходство с тенью на снегу. Возле кушетки стояла ониксовая ваза с белыми каллами, последний штрих в картине. Лайэнэ, не раз видевшая его таким, с трудом перевела дыхание. Он попросту забавляется, понимала ашринэ. Знает ведь, насколько хорош... Сытая кошка, лениво играющая с мышью. Может и отпустить, может одним движением когтя пронзить маленькое горло.
   - Что ты стала в дверях? - и голос его, не то серебряный, не то хрустальный.
   Легкий аромат лимонника в комнате... а каллы не пахнут, они только для глаз отрада...
   - Опасаюсь, не видение ли ты.
   - Ну, сколько можно... правда, слухи почти улеглись, но все еще досаждают порой.
   - Надо было вести себя осмотрительней! - отрезала ашринэ.
   - Кажется, ты права, - сказал он огорченно. - В другой раз, когда мне захочется получить стрелу в грудь, я сначала позабочусь, чтобы все отнеслись к этому как можно спокойней. Ну, сядь же рядом! Или ты тоже... какой ужас. Я надеялся отдохнуть хоть с тобой...
   Он протянул руки, призывая ее.
   Немного холодная, горьковатая нежность, как запах мелиссы и лимонника. Снег - легкий, искрящийся... порой кажется таким недолговечным - возьми в ладони, и растает, а порой - жестоким, как буран, где найдешь свою смерть.
   Глупы те, кто считает его красоту изысканно-хрупкой - она тревожна. Не видеть этого - все равно что тянуться, пытаясь тронуть отравленный кончик иглы и считать, что перед тобой лишь цветок.
   Ни сладкого, ни хрупкого нет в Энори. Не только лэ или копье - стоящее оружие, узкое стальное жало несет смерть столь же верно.
  
   - Ты меня зачем позвал? - спросила гостья без обиняков. Но все-таки рядом присела.
   - Скучал без тебя. Не годится?
   - Оставь эти штучки для маленьких дурочек! На меня, конечно, они действуют тоже, но не настолько!
   Он расхохотался.
   - Какая суровость!
   - Какая есть!
   - Ладно, к делу. Ты все еще любишь Рииши Нара?
   - Я не стану тебе отвечать, - помедлив и собрав все свое достоинство, сказала ашринэ.
   - А зря. Если я скажу тебе, что эта свадьба погубит его - тоже будешь молчать?
   Молодая женщина вздрогнула, впилась взглядом в лицо Энори. Тот больше не изображал из себя серебряную куколку, и смотрел испытующе, прямо.
   - Я тебе не верю.
   - Это дело твое, - он откинулся на подушки. - Я всегда считал тебя умной...
   Потому и держишь подле себя до сих пор, отметила молодая женщина.
   - Я обещал тебе плату за тех двух детей. Ты меня слышала. Дальше думай сама.
   - Иями, ты с ума сошел, как я могу расстроить эту свадьбу?! - вырвалось у Лайэнэ. - Тебе и то проще.
   - Мне-то незачем, - ответил он, поворачивая серебряную браслетку из крупных звеньев. - Ну и... Я могу заявиться к Рииши и в лоб заявить ему... но он же упрямый. А потеряв тебя, и вовсе может махнуть рукой на собственную судьбу. Или жизнь...
   Лайэнэ вскочила, намереваясь покинуть дом. Энори ее не останавливал. Когда та уже взялась за полог, прикрывающий дверь, тихо позвал. Ашринэ замерла, не в силах ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Что он еще задумал? Сколько можно мучить ее?
   - Лайэнэ... не уходи.
   Почти мольба в голосе, чистом, едва различимом - будто ветер пробежал по комнате.
   - Что ты хочешь еще, - шепнула, уставясь в тканый узор полога. Руки обвили ее талию, и она не выдержала, откинулась назад, головой на плечо Энори.
  
   После ухода ашринэ - на сей раз она ушла быстро, будто опомнившись - он глянул в зеркало, усмехнулся, стянул заколку с волос, растянулся во весь рост на подушках. Сейчас он не походил на небесное чудо.
   Но как же трудно в свое время пришлось с нарядами!
   Когда он попал в Осорэи, в дом генерала, тому было в общем без разницы, как выглядит диво лесное, Таэна сам одевался согласно этикету лишь потому, что привык к этому с детства и был окружен знающими слугами. А странного мальчишку слуги не раз пытались высмеять - так, чтобы он и не догадался об этом. С помощью неудачного сочетания цветов и фасонов так легко выставить себя на посмешище, а то и вызвать гнев сильных мира сего.
   Энори понял одно - лишь черный, белый и серый цвета годятся всегда. И стал носить только их. А после, когда разобрался в тонкостях этикета, оставил эти цвета как свой личный знак.
   Больше так не одевался никто.
   Тонкости моды не давались Энори до сих пор, правда, он не слишком старался их постигнуть. Поэтому носил то, что нравится и то, что удобно. И ни у кого в Осорэи, даже у самого завзятого щеголя язык бы не повернулся сказать, что выглядит это плохо или неподобающе.
   - Я всего лишь делаю то, что делает природа - веду себя естественно, - сказал он как-то приятелю-флейтисту. - Природа всегда красива, неважно, зимой или летом, в засуху или слякоть.
   - Это верно, - согласился тот. - А сюжеты, которые ты даешь нам, чтобы мы ставили пьесы - они тоже природные?
   - Смотря что. Многое - людское... самое нелепое обычно, - он смеялся, и, как часто, нельзя было понять, в шутку он или всерьез.
  
  
   Отдыхая в "бутоне", он слегка задремал - по-настоящему заснуть бы не смог, но легкое полузабытье было приятно. Покинул приют, когда уже рассвело - возвращаться в это время в собственные покои давно вошло в привычку.
   Над домом будто повисла черная дымка - ощутил, только приближаясь к воротам. В саду заметил несколько спорящих слуг - среди них молча стояли две юные девушки, в чьи обязанности входило следить за одеждой. В иные дни от их смеха звон стоял по всему дому, сейчас обе глядели испуганно и подавленно. Мужчины выглядели спокойней, но радости не было и в их лицах.
   - Что случилось? - спросил Энори, подходя.
   - Кирэ нашли мертвой, господин. Остыла уже...
   - Когда?
   - Нашли-то сейчас... а ушла она из дома вчера. Никто не хватился, девчонки, вон, видели, как она вечером, в сумерках уже, выходила. Подумали - мало ли...
   - Где ее отыскали?
   - В роще, что по дороге на пристань... И зачем туда пошла? Место безлюдное, а до пристани от нас можно добраться быстрей.
   - Так.
   На него обратились глаза всех собравшихся - с надеждой.
   - Вы посмотрели бы на нее, господин... ни царапинки, что на нее кто-то напал, не похоже - а на лице страх. Может, ей что почудилось перед смертью...
   - Уведомите ее родных.
   Энори окинул взглядом утренний сад, еще полный росы, и сказал с искренним огорчением:
   - Кирэ жаль. Она так хорошо ухаживала за цветами...
  
   В коридоре его окликнул домашний врач.
   - Позвольте... одно только слово.
   - Да.
   - Я узнал от господина Кэраи Таэны, что вы предлагали отвезти мальчика из города в крепость. Простите за дерзость.
   - Дальше-то что?
   - При его болезни воздух Сосновой вреден. Там постоянный туман из ущелья, знаю - в тех краях я родился. Простите, что позволяю себе дать совет... Мальчику не стоит быть там.
   Энори смотрел на него, не говоря ни слова.
   - Тайрену любит вас. Если вы скажете, он отправится куда угодно. И погибнет.
   - Для кого-то в этом доме его судьба имеет значение?
   - Мы... все даем ему не столько, сколько он заслуживает. Но желаем ему добра.
   - Успокойся, у меня не было намерения отправить Тэни на верную смерть, - он взмахнул рукой, будто отгоняя мотылька. - Но его же нельзя все время держать взаперти. Мальчик должен учиться выбирать сам.
  
  
   У себя в комнате он велел зажечь лампу. Тщательно задернул занавеси на двери и окнах; сразу стало темно, свет едва-едва пробивался. Лампа немного развеивала сумрак. Достал из шкатулки пояс, много дней назад отнятый у заезжего гостя. Тот, путешественник, на петуха походил - столько важности... знал бы, от чего избавился!
   Юноша на миг сжал пряжку в ладонях, будто хотел согреть холодный металл. Отложил вещицу, позвал:
   - Не прячься. Это не поможет тебе.
   Воздух в комнате потемнел - из него, будто из чего-то плотного, выступил молодой человек в одежде из черного, зеленого и белого дорогого сукна. Выглядел он достойно - любой бы сказал, что принадлежит он к хорошему, пусть не самому высокому, роду.
   Энори улыбнулся ему.
   - Вот и снова свиделись...
   - Мы тогда исполнили твое пожелание. Ушли.
   - Судьба нас опять свела. Не рад?
   По лицу молодого мужчины судорога прошла, словно от боли.
   - Она погибла...
   - Вы, кажется, родились смертными? Чему удивляться?
   - Ты... Я любил ее. Тебе не понять...
   - И много счастья принесла вам любовь? Стать нежитью... теперь лишиться всего.
   - Что ты сделаешь? Хотя что тут гадать, - усмехнулся криво.
   - Нет, нет... не сейчас.
   - Что тогда?
   - Есть для тебя поручение. Ох, не делай такое лицо. Не надо гордых слов и красивых жестов!
   - Что мне теперь слова. Я хотел... прожить с ней вечность, - голос молодого мужчины был тусклым. Казалось, говорить ему тяжело.
   - Ты сам погубил ее.
   - Это была... ее мысль. Стать...
   - Но не остановил же?
   - Она говорила - мы будем вместе. Я так хотел...
   - Теперь ты сможешь разделить с ней смерть.
   - Если ты меня убьешь, нет.
   - Сделай то, что я прикажу. Тогда я просто уничтожу пояс, и вы снова соединитесь.
   - Не верю тебе...
   - У тебя час на раздумья. Или я сделаю то, чего ты очень не хочешь. Хотя мне и противно касаться полусгнивших остатков души.
   Человек в одежде из дорогого сукна склонил голову, морщинка прорезалась между бровей. Он думал недолго. Глухо сказал:
   - Хорошо.
   - Мог бы и раньше...
   - Избавь меня от несчастья видеть тебя. Что ты хочешь?
   Энори задумчиво на него посмотрел.
   - Я отнесу тебя... то есть пояс, к одному человеку. Его содержат под стражей. Будешь при нем. Следи, не давай его тронуть.
   - Сам, что ли, не можешь?
   - Это трудно. Он самовольно покинул отряд... ему грозит смерть. Тагари Таэна упрется, как вол - помешан на дисциплине. Не хочу всей этой возни...
   - Я тебя понял.
   - Ну, вот... просто следи за ним и теми, кто рядом. Чтобы тот молодой идиот сам не попытался отправиться в Нижний дом - я слетал посмотреть, он может, из чувства долга... А остальные пусть лучше боятся тронуть его.
   По губам тори-ай скользнула мрачная улыбка. Энори чуть поднял руку, показывая, что говорить больше не о чем:
   - Возвращайся в свою раковину и жди.
   - Пока ты не осчастливишь меня зовом?
   - Тебе все же не терпится умереть, - Энори отмахнулся от него, будто от надоедливой мухи. - Говорю, спи пока. Я посторожу твой сон - гордись, такие стражи есть не у всякого.
  
  
   Глава 12
  
  
   Впереди - шагах в семиста - виднелась деревня. Издалека дома выглядели добротными, маленькие поля казались ровно вырезанными из шелка и бархата разных оттенков зеленого. У горизонта, над невысоким холмами, дремлющими то тут, то там, дымкой синели горы. Красивые здесь были края, мирной неспешностью сказку напоминали о временах, когда люди едва-едва ступили на землю.
   Только пусть других обманывают картинками.
   Неэле умылась в ручье, бежавшем через поля, кое-как пригладила волосы и направилась вперед. Девушка знала, что ее, скорее всего, ищут, но заботило только одно - судьба нежданного друга. Страха она не испытывала, страх остался в холмах, его унесла та, ночная нечисть.
   Что сама Неэле? Только песчинка. А коли настолько мал, к чему тратить силы, дрожа или плача? Для другого сгодятся.
  
   Пышные кусты жимолости росли у дороги - и что-то небольшое, живое чернело в них. Коза, подумала девушка, проходя мимо. Но слишком неподвижна была фигурка в кустах, и Неэле кожей ощущала настороженное внимание.
   - Кто там? Выходи! - потребовала она негромко. Раздался смешок, треск веток - и на дорогу не вышел, скорее, выкатился мальчишка.
   Неэле показалось - ему не больше двенадцати весен. Приглядевшись, дала ему, скорее, четырнадцать - только ростом мальчишка не вышел, и шустрым был, как бывают мелкие зверьки.
   Светло-серые глаза ярко выделялись на чумазом круглом лице. Вместо волос - воронье гнездо. Одежда мальчика давно нуждалась в починке. Она была черной, правда, от пыли местами скорее серой казалась. При виде такого земельная стража точно бы не проехала мимо.
   У Неэле в груди будто встрепенулась малая птаха - вспомнила крестьян, ненадолго ставших ее попутчиками. Горстка земли и соль этой самой земли, вот кем были они - и не из такой ли горстки пылинка?
   - Кто ты? - спросила девушка.
   - Я первым пришел сюда, это моя дорога - вот ты и представляйся сначала, - смущения он не испытывал, весело смотрел и задиристо. Девушка назвалась.
   - Я Муха, - прозвучало в ответ. Мальчишка подмигнул ей, словно призывая посмеяться над нелепостью прозвища.
   - Да, маленький и черный, - прыснула Неэле. На пару мгновений почти весело стало девушке. Стрелочка из камней... первый человек, встреченный Неэле с мига, как она последовала указанию. А подросток выпрямился, заложил руки за спину и цепко глянул на нее.
   - Вот и познакомились.
   А ведь он вовсе не такое уж дитя, что же до роста - хищный соболь тоже невелик, но в горло вцепляться умеет, мелькнула у Неэле мысль.
   Но он улыбнулся, и снова стал похож на чумазого лесного духа - из тех, что проказят по мелочам.
   - Куда ты идешь?
   - Пока - вон в то село, - уклончиво ответила девушка.
   - У тебя там родня?
   Подумалось - надо соврать, но девушка решила слушать собственное сердце.
   - Если бы...
   - А тогда что? Работать?
   - Надо же зарабатывать себе на хлеб.
   - Женщине? Найди себе приятеля!
   - Откуда такие мысли? - поинтересовалась девушка. - Я что, похожа на искательниц легкого счастья?
   Мальчишка неопределенно покрутил головой.
   - Нет уж! Я вышивальщица и швея. И неплохая... Придумаю что-нибудь. Не в первый раз. Но скажи... - у нее перехватило дыхание от волнения и опасения сболтнуть лишнее. - Ты ведь не имеешь крыши над головой?
   - Ну?
   - Значит, ты прячешься от тех, кто ловит бродяг, и, наверное, кое-что знаешь. Если человек из земельной стражи нарушил свой долг и уехал по личным делам, а потом его разыскали - куда его увезут?
   - Если самовольно бросил службу - не знаю... разберутся на месте, наверное. Но я ему не завидую.
   - А если еще и нарушил закон... помимо сказанного?
   - Если он настолько сошел с ума, его доставят к большому начальнику или хоть доложат наверняка. Это в Осорэи, туда еще день пути.
   - По этой дороге?
   - Можно и так. Если не сворачивать на мелкие тропки, дойдешь.
   - А куда направляешься ты? - Неэле ощутила остро, как не хочется больше брести в одиночку.
   Муха состроил неопределенную гримаску. Куда направляется пыль дорожная?
   - Пойдешь со мной? В Осорэи? - спросила девушка, и тут же засомневалась - стоило ли предлагать? Сама беглая, да еще ночной гость... хотя тот как роса - был, да исчез, и считать ли хоть одно его слово правдой, неизвестно. А Муха... Не только волосы да одежда, сам он существо темное, даром что почти ребенок, или смотрится им.
   - Тебе нужен попутчик? Страшно одной?
   - Нет, но вдвоем веселее...
   И будут искать все же меня одну, на двоих, может, внимания не обратят, - подумалось ей. А он знает все тропы... и у него вид пройдохи, хоть и мальчик еще.
  
   Потеплело на сердце, когда вместе пошли. Разве создан человек для одиночества? Особенно женщина. Мечтала о доме, а получила дороги, рваные, словно гнилые нити...
   - Откуда ты сам?
   - Я жил в большом селе на границе Хинаи с Окаэрой, - пояснил Муха. - Пару весен назад мор напал на село... Не знаю, может, кто еще выжил, но из моих - никого не осталось.
   - И два года ты бродишь по дорогам?
   - Теперь мне это нравится, - рожица расплылась в довольной ухмылке.
   - А что же ты ешь?
   - Разное, - ответил мальчишка уклончиво.
   - Ты что, воровал? - Неэле остановилась.
   - Никак я встретил дочку судьи - или ты сама занимала судейский пост? - прищурился он. Добавил мирно:
   - Я готов после смерти ответить за это, а пока живу, мне хочется есть. Чего там... Пара яиц из-под наседки или лепешка не в счет.
   Неэле молча пошла вперед - Муха стал неприятен ей. С тем, кто берет чужое, не стоит водить дружбу и даже знакомство.
   - Эй! - прилетело из-за спины. - Человек, которого ты ищешь - он ведь тоже не из света и облака сделан, раз покинул свой гарнизон без спросу!
   - Что бы ты понимал! - девушка побледнела от гнева. - Это... разные вещи!
   - А по мне - муравьи разные, да один муравейник... Ладно, не злись. Если я помогу - перестанешь фырчать, как кошка ошпаренная?
   - Чем ты можешь помочь?
   - Ты в платье ссыльной.
   Неэле замерла.
   - Ты ошибся, - сказала ровно.
   - Ничуть. Убери колючки, я знаю - туда человека отправить - раз плюнуть, если денег нет и вступиться некому. Со страху перед лазутчиками и смутой всех теперь готовы хватать...
   - Ты рассуждаешь куда взрослее, чем выглядишь.
   - Научишься тут, - сказал он с неожиданной горькой досадой. - Мне осенью будет пятнадцать, а думать учиться пришлось куда раньше. Расскажи о себе. Не доносчик я, ты не бойся. Хороша парочка повстречалась... стражи порядка счастливы будут, попадись мы им ненароком.
   - Я не собираюсь ни с кем откровенничать.
   - Ну и дура, - заявил Муха беззлобно. - И шагай вперед до первого куста, только там уже не я поджидать буду.
   Неэле пошла вперед медленно, и вся ее фигура, похоже, выдавала сомнения - во всяком случае мальчишка не отставал, топал сзади и еще посвистывал. Наконец девушка не выдержала.
   - Ты прямо как тень привязался... хорошо, слушай.
   Говорить постаралась кратко, но Муха и не требовал большего.
   - Вот так я здесь оказалась, - закончила Неэле, про встречи с духом лесным и ночным гостем не упомянув. - И теперь ищу, как бы помочь своему другу... не знаю, стоит ли искать его самого или кого-то из высших...
   - А, так он тоже вор! - хмыкнул мальчишка довольно.
   - Что? - растерялась Неэле.
   - Тебя же украл, - пояснил Муха. - А ты будешь побольше лепешки.
   - Силы небесные, - пробормотала Неэле, и неудержимо начала смеяться. В этом было куда больше усталости и боли, нежели веселья, но все же ей стало легче.
   - Ты умеешь убеждать, - признала она, глянув на спутника гораздо теплее.
   Поперек дороги скользнула блестящая черная лента - водяной уж. Мальчишка, занесший было ногу для шага, качнулся назад.
   - Ядовитая? - спросила вышивальщица.
   - Нет, только... - он отчего-то смутился.
   Неэле вопросительно подняла глаза.
   - Примета недобрая, - выдохнул он обреченно. - Ты не подумай, я не то что боюсь, но все-таки не дураки же приметы назвали?
   - Давай обойдем, - девушка огляделась. По обе стороны дороги росли высокие сорняки, и лезть туда не хотелось.
   - Чего там, - буркнул мальчишка, и зашагал вперед.
   - Ты веришь в приметы? Я тоже, только мало их знаю, - поспешила его утешить Неэле.
   - Придется, если живешь под открытым небом! Стоит быть осторожным, чтобы себе тень не обрезать! Ты, небось, думаешь, что я трус... А я насмотрелся всякого! Иду впотьмах - то призрак мелькнет, то глаза чьи загорятся, не как у зверей бывает. Намедни белый заяц дорогу перебежал, да еще остановился и глазами зыркает - наверняка лесовик или ко-йоши. Хорошо хоть, не увязался! Стараюсь ночью укрыться - либо дупло понадежней, либо под корни, или уж в деревне пристроиться. В последние недели совсем странно стало - вон, давеча ночью звезда зеленая падала, долго, будто плыла. Или в полночь зарево почудится, будто на небе костер жгут, тоже радости мало, когда один... я уж к человечьему жилью поближе стараюсь... А ты не видела никого?
   - Я... повстречала лесного духа... - Неэле рассказала спутнику про белку, обернувшуюся женщиной. Только утаила все остальное.
   У Мухи глаза загорелись.
   - Тери-тае? Это к добру встреча, если только лес их не портить.
   - Нет, мы даже хотели спасти рысят... - Ах, да ведь Лиани хотел их убить, вспомнила Неэле. Не тери-тае ли навела стражу?
   - Не думаю, - отозвался подросток, выслушав. - Сама посуди - с людьми лесные встречаться не любят, следов, говоришь, вы не оставили. Разве пугнуть лошадей, чтобы вынесли куда надо? Так земельная стража спокойно ехала. И не пакостные они, тери-тае, это не маки-оборотень...
   Мальчишке, похоже, не терпелось поговорить - нашел для себя интерес. И без того подвижное лицо пуще оживилось, заблестели глаза.
   - А я недавно чуть со страху не помер - говорят, тори-ай появились в холмах. Так они человека жрут целиком, одну голову оставляют...
   - Не надо! - не выдержала Неэле. - Иями-Заступница, и слышать не хочу про это!
   - А это зря, - протянул Муха. - Они, тори-ай, человеком прикидываются, пристроятся к путнику или к себе заманят, в гости - только путник не ведает, что хозяева давным-давно померли, и нехорошо - собственную жизнь обменяв на бессмертие нежити...
   - Замолчи! - прикрикнула Неэле.
   В гости заманивают...
   Никогда не забыть ту пару. Холеные, молодые, с виду приветливые. Нелюди. Нет, не стоит рассказывать Мухе - мальчишка храбрится, но видно же - страшно ему. От того и болтает без устали, якобы смелость свою показать.
   Подумалось - двое их было, хозяев. Иммэ говорила - связаны с вещью. Так что, оба в гребень души свои поместили, или нет? Или...
   От внезапного озноба Неэле плечами передернула. Погибла хозяйка, до сих пор помнится ее последний не то плач, не то вой... а муж ее где?
   Или... девушка оглянулась, готовая невесть кого за плечом своим увидать. Но все тихо было, рыже-черная бабочка порхала над цветком, и удивленно таращился на вышивальщицу мальчишка. Она сделала над собой усилие, улыбнулась:
   - Рассказывай! Только о чем-нибудь повеселее!
  
   Пока разговаривали, вплотную приблизились к деревушке.
   Неэле заметила смуглую женщину лет тридцати, работавшую в маленьком поле. Чем-то она показалась похожей на Иммэ.
   - Добрый день, почтенная! - приветствовала женщину вышивальщица.
   - День добрый! - легкая складка появилась между бровями хозяйки. Чего уж тут не понять: приличная девушка в одиночку не станет блуждать по дорогам, а уж спутник ее и вовсе вызывает одно желание - побыстрее гнать его прочь. А если верить словам Мухи, в дни эти нередко встречались на северных дорогах бродяги. И не все из них приходили с добром.
   За спиной хозяйки белел изогнутый углом домик, на плоской крыше зеленели побеги - видно, ветром занесло семена. Наверное, некому слазить убрать, подумала Неэле. И волосы у женщины были сколоты, как у вдовы - узлом на затылке, деревянной заколкой, и юбка с кофтой без вышивки и тесьмы, хотя сама одежда не траурная.
   - Уважаемая, позвольте обратиться с просьбой. Мы с братом издалека - не найдется ли работы у вас, ненадолго, - и мы отправимся дальше?
   Стояла, чуть склонив голову, сложив руки - вежливая просьба младшей, но ни капли униженности.
   Хозяйка дома вгляделась в говорившую пристальней - морщинки у ее губ чуть разгладились.
   - Что умеете?
   Неэле заговорила о себе, о своем ремесле - голос звучал уверенно, и хозяйка, похоже, не усомнилась, что неизвестная девушка и впрямь хорошая мастерица. А Муха и вовсе насмешил женщину, с гордостью заявив - коли мужские руки нужны, то вот он я!
   Нарочно он, подумала девушка. Прикидывается глупее и младше, чем есть.
   - А за работу многого не просим - еду и одежду. Эта истрепалась в дороге, - добавила Неэле.
   Женщина улыбнулась, слушая хвастовство Мухи, и подобрели глаза.
   - Идите в дом. Да... - оглядела двоих. - А сами - откуда?
   - Из Ключей, - быстро ответил мальчишка. - В город хотим попасть. А то в Ключах нас в одном домике три семьи родичей, надоело.
   - Хм... слышала про такое село... так и быть. - Обратилась к девушке. - Он тебе, что ли, в самом деле родня?
   Неэле заметила, что женщина еще раз пристально ее оглядела.
   - Брат, - повторила как можно уверенней. - Мы от разных отцов. Мой бы его... воспитал.
   - Иди в дом. Он пусть подождет снаружи, нечего грязь таскать.
   Видно, сочла, что Неэле какого-никакого доверия заслуживает, и держится более скромно.
   В домике чисто было, и почти бедно - но чувствовалось, хозяйка из последних сил старается делать вид: жизнь ее в полном порядке, как было когда-то.
   - Да, умер муж, три года прошло, - сказала женщина, заметив, как взгляд гостьи обежал кухню. Вышла в коридор, порылась в сундуке. - Вот тебе одежда для мальчишки, вот игла и нитки, воду дам. Как не совестно, если и впрямь брат он тебе, в таком виде позволять ему на людях показываться! Да и ты, красавица, вспомни, как подобает женщине выглядеть! Это надень, я когда-то носила, когда была тонкой, как ты.
   Неэле поблагодарила судьбу за то, что невзрачное платье не вызвало подозрений.
   Девушка настояла на том, чтобы Муха как следует вымылся, ушила для него рубаху и штаны, принесенные хозяйкой, и даже убедила расчесать густые жесткие волосы. Теперь ее спутник походил не на бродягу, которого земельная стража должна хватать немедленно, а на мальчика из обычной крестьянской семьи. Только глаза смотрели цепко, будто у хищного зверька, готового стащить кусок или укусить того, кто помешает.
   Сама переоделась в вишневую юбку и черную кофту, немного потертые, но из хорошей материи. Платье ссыльной Муха зарыл под кустом на задворках дома.
  
   Поработать пришлось обоим - девушке на огороде, Мухе - приводить крышу в порядок. На удивление Неэле, он не слишком-то врал - дело у него спорилось. Силой мальчишка не отличался, но ловким и цепким был, трудами его хозяйка осталась довольна.
   - Чего ты дивишься-то - я с детства привык работать, - ухмыльнулся он. - Это ты... горожанка, да еще белоручка.
  
   День клонился к закату, воздух розовым стал, насыщенным, и полевыми цветами благоухал. У горизонта рваные темно-сиреневые облака грудились, напоминавшие журавлиный клин. Девушка удивленно разглядывала их - такого видеть не доводилось. Слегка тревожило ее зрелище, хоть было красивым.
   - Да, - подошла сзади хозяйка. - Странное стало небо... не в первый раз так. То птицы летят, то будто кони скачут или быки бегут, а то раз головы человечьи привиделись... Старики говорят - земля то ли тревожится, то ли чем недовольна...
   Неэле припомнила слова Мухи - тот ведь тоже видел диковинное.
   А розовое прозрачное небо напомнило ей о подарке, спрятанном в рукаве.
   Решилась.
   - Скажи, почтенная, ты не знаешь ли, где можно продать эту вещь? Она досталась мне от подруги.
   - Я не разбираюсь в камнях. Я деревенская жительница, - на камень хозяйка взглянула, будто сколопендру ей протянули. Погремев горшками, женщина сухо сказала: - Я обещала вам приют, но, кажется, ошиблась. Пожалуй, вам не стоит дольше оставаться здесь.
   Неэле растерялась - уже привыкнув к мысли, что проведет ночь под крышей, она не готова была оказаться на улице:
   - Подумай, почтенная, стала бы я показывать камень, не имея на него прав? - Девушка запнулась, встретившись взглядом со взглядом женщины, и уныло закончила: - Но воля хозяйки - закон. И все же - прошу, позволь нам переночевать под крышей... ведь уже темнеет. Мало ли кого можно встретить на дорогах ночью - мы с мальчиком беззащитны. А завтра утром мы уйдем.
   - Разве вы мало ночевали под открытым небом? От Ключей сюда путь неблизкий. И не везде есть деревни.
   - Нет, к сожалению... но тому, у кого был дом, трудно приходится ночью в поле. Прости. Больше мы не станем обременять тебя, почтенная. Муха, пойдем...
   Внезапно женщина передумала.
   - Постой. Ночуйте уж... - и поспешно прибавила: - Только не в доме, в сарае ляжете - там сосед сено для вола хранит, вам для постели сгодится.
  
  
   Тревога не отпускала; и поделиться со спутником было нельзя - опасно ему камень показывать.
   - Что ты вертишься, будто карась на горячем песке?
   - Не знаю... с чего эта внезапная доброта?
   - Мы на три ночлега ей наработали!
   - Нет, ты не понял. Нас все же выгнать хотели, и смилостивились ни с того, ни с сего.
   - А по мне - хоть выспимся, - он потянулся, зевнул. - Утром смоемся, едва рассветет. Даже если хозяйка надумала стражу на нас навести, не успеют. Не бойся, этих я чую - исчезнем, ежели что.
   Мальчишка свернулся калачиком и засопел. Спал он, как молодой кот - вдохновенно, и ноги его спали, и руки, и даже волосы. Но девушка не сомневалась - от любого шороха вскочит, если почует опасность.
  
   Ничего не произошло ночью. Только раз девушке почудилось - чужой взгляд скользит по ее телу. Неэле приподнялась, огляделась - свет луны проходил через щели в крыше, освещая сладко спящего мальчика. Больше не было никого. И все же она кожей ощущала взгляд - беззлобный, слегка насмешливый. Ощущение было не из приятных - так над ухом гудит комар, не давая заснуть.
   Неэле поднялась, приникла к маленькому окошку. Лунный свет заливал двор, ни души не было снаружи. И все же кто-то смотрел - может, сверху, может, снизу, а может и вовсе отовсюду, взгляд был разлит в ночном воздухе.
   Спросила тихонько, чтобы не разбудить мальчика:
   - Кто здесь?
   Никто не отозвался. Только маленькая тень мелькнула за окном, будто пролетала птица, и до уха донесся едва различимый смех.
   - Это ты, - одними губами произнесла девушка. - Ты, из холмов. Что ж, если я понадоблюсь, ты сам позовешь меня.
   И снова легла, закрыла глаза. Ей снилась пещерка, оранжевые блики от костра скользили по стенам, с язычками пламени играла узкая рука. "Кто ты?" - спросила девушка, пытаясь разглядеть лицо ночного гостя, но он смеялся над ней, а пламя поднималось все выше, отчего-то не обжигая его кожу. "Кто ты?" - повторила Неэле, и он обернулся к ней, сбрасывая капюшон - и на девушку хлынула тьма.
   Неэле, вскрикнув, проснулась, Сарай уже не тьма заполняла, а серый утренний свет.
   Муха сидел, протирая глаза. - Ты чего? - спросил, - и зевнул.
   - Дурной сон приснился...
   Прижала руку к груди - сердце стучало редко, но с такой силой, что было больно. И тяжело оказалось дышать.
   - Сон, говоришь? А с чего ты ночью смеялась?
   - Я спала.
   - Эй, я же слышал! - возразил мальчишка лениво. - Или ты смеялась во сне?
   - Вряд ли. От кошмаров не смеются обычно...
   - Ну, может, снаружи кто, - снова зевнул Муха. Ему надоело расспрашивать.
   - Я просыпалась, выглядывала - там не было ни души, - сказала девушка так равнодушно, как только могла.
   - Так ты слышала тоже? И врешь? - встрепенулся мальчишка. Поглядел на нее осуждающе. - Камень-то твой на месте?
   - Что? Камень? - растерялась она, и взгляд ее скрестился со взглядом подростка, искрящимся и откровенно разбойным.
   - Хочешь скрыть, прячь понадежней, - подытожил Муха.
   - Проныра... когда успел?
   - Ты ж на весь двор им сверкала. А я - малая мошка, кто меня заметит, если я рядом?
   - Ну ты и штучка, - со вздохом заметила Неэле, после того как раскрыла рукав и убедилась - на месте сокровище.
   - Откуда? Что, на дороге нашла, судейская дочь?
   - Камень - подарок. Не думай дурного.
   - Не думаю. Только прячь его хорошенько. А может, покажешь? Не мельком, а по-настоящему. Сроду не видел таких.
   - Как-нибудь позже.
   Мальчишка кивнул, но едва заметно надулся. А может, просто вид делал - чтобы разжалобить спутницу.
  
   Муха настаивал - уходить незаметно, а Неэле все порывалась владелицу дома отблагодарить. И какой же гость тайком хозяина покидает! Не сомневалась - несмотря на раннюю пору, женщина успела проснуться. Слышала - в деревнях встают рано.
   У двери неприкрытой покликала, поискала на заднем дворе, на огороде.
   Но не было той нигде.
   - Надеешься, тебя еще напоследок накормят? - язвил Муха, тенью таскаясь за Неэле и при этом кося глазами по сторонам - нет ли опасности?
   Девушка его речи не слушала. Соседку заметила - спросила о хозяйке.
   - Не видела, - проговорила та. - Может, пошла за хворостом...
   Ладно если за хворостом. А то ведь мало ли куда направилась, камень увидев! И мало ли кого приведет!
   Ох, Иммэ, Иммэ, подумала девушка. Ты ведь хотела, как лучше, единственное сокровище отдала... Хотя... не в костер же его с собой забирать!
  
  
   Но вскоре спокойно стало на сердце. Впереди город, не крохотный городок - большое село, а столица провинции. Ну и пусть провинция та к самому краю страны пришита, пусть окружают ее горы дикие - все равно. Город... одно это слово успокаивало Неэле. Правила его в кровь с рождения вошли. Вскоре увидит привычное. А дальше... дальше только полагаться на судьбу и собственное сердце.
   Сытая, выспавшаяся, сопровождаемая пусть пройдохой-подростком, но все-таки живым человеком, она приободрилась. Вне закона, идущая на выручку человеку, тоже закон преступившему, не знающая ничего, беззащитная, девушка все-таки держалась куда уверенней, чем месяц с лишним назад.
   Снова вспомнила себя прежнюю - разве пришло бы ей в голову одной бродить по дорогам, ей, которая одолеть три улицы пешком считала за тяжкий труд?
   Искрилась под утреннем солнцем роса, утро обещало - все будет хорошо, и все удастся тебе. Неэле настолько поверила неслышному голосу, что, когда их со спутником окружила стража, даже не испугалась.
   Что ж - если правдивы слова Мухи, земельная стража не знает покоя, и нет в этом ничего удивительного. И остановить двух путников просто обязана - мало ли кто бродит по дорогам?
   А бояться ни девушке, ни мальчишке нечего. Одеты пристойно, что говорить, знают; идет себе сестра с братом из одной деревни в другую, в гости к родне - где же тут преступление?
   А платье ссыльной - только слова. Нет его больше, платья.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"