Рассвело. Птицы голосили - утренние, сменившие ночных. Огромный, слаженный хор - свист, треск, рулады и клекот, и каждому певцу находится место. Венчики ярко-оранжевых орхидей льнули к древесному стволу; меж деревьями стоял человек с волосами лишь немногим бледнее, смотрел, не решаясь шагнуть на дорогу.
Перед ним начиналась Астала.
Вспомнил, как увидел ее впервые, со склона - бело-зеленое чудо, сверкающее под солнечными лучами, пронизанное нитями каналов. Сейчас, выйдя из чащи, миновав невысокие заросли кустарников и древесной поросли, видел совсем иное - простые глиняные дома за высокими заборами. Здесь, на окраинах, не было ни прекрасных каменных зданий, украшенных искусной резьбой и золотом, ни роскошных ухоженных цветников - пышная зелень росла, как ей вздумается, по обочинам небрежно мощеной дороги.
Вспомнив себя прежнего, невесело улыбнулся - перепуганный ребенок, почти без памяти, послушный любому. Не мог почувствовать себя прежним. Да и не хотел. Общего оставалось одно - Астала была чужая. И тогда, и сейчас. Но тогда не было выбора, идти или нет, а сейчас воля была только его. И страха не было - лишь опасение, что помешают.
Больше всего он опасался стражей улиц - те увидели бы в нем не просто полукровку, явление редкое, но приемлемое, а подозрительного бродягу. Поэтому он старался никому не попасть на глаза, крался мимо заборов и цветущего кустарника, и понимал, насколько наивны эти попытки. Город Тевари помнил неплохо - знал, что вышел с запада, и скоро сообразил, в какой части находится. Ему не слишком повезло - дома Рода Тайау находились едва ли не на противоположной стороне, а ближе всего располагались кварталы Рода Икиари. Мелькнула мысль обойти город - но это потребовало бы очень много времени, да и заметить его на окраинах могли скорее. И так уже повезло...
Юноша понимал, как выглядит - штаны едва не в клочья разодранные, хоть и старался беречь их; волосы, которые обрезал в лесу, в косу было не заплести, и они, даже подвязанные, напоминали солому. Тевари вздохнул еле слышно. Полукровку-оборванца как пить дать задержат.
Бесшумно двигаясь вдоль заборов, увидел за одним сохнущую одежду, вспомнил всех добрых существ из сказок и даже изначальный Хаос-Тииу, которому поклонялись южане, и перебрался во двор. Сдернул с веревки штаны и верхнюю накидку - безрукавки не нашлось, - и помчался обратно. Испытывал угрызения совести - накидка была расшита красивым узором, и, видимо, принадлежала какому-то уважаемому в квартале лицу. Дав себе слово вернуть украденное, если сам останется цел, Тевари переоделся. Чувствовал себя порядком нелепо, настолько нарядная вещь, предназначенная для человека явно старше, не подходила ему.
Сориентировавшись, быстро пошел по довольно кривым улочкам - здесь, на окраине, строители не слишком заботились о красоте "ничьих" кварталов, и дома лепили как попало. Едва рассвело, но работники уже проснулись и готовились приступить к делам. То тут, то там слышались разговоры. Пахло свежими лепешками, бобовой похлебкой, напитком из сладких зерен. Тевари старался не дышать - почти забыл, что существует такая пища, и сейчас ощущал острый голод. В лесу питался плодами, растущими в изобилии, иногда сырой рыбой и речными моллюсками, но теперь мечтал о лепешке... поджаристой, золотистой, с хрустящей корочкой.
Постепенно улицы наполнялись людьми. Выходили мужчины, занятые на строительстве дорог и зданий, мастера, украшавшие здания; на рынок несли ткани, изделия из камня и металла, кожи, горшки и другую утварь. На юношу поглядывали, но никто не останавливал, и скоро он вышел на широкую прямую улицу и слился с толпой.
Здесь начинались кварталы, которыми управлял Род Икиари. Полукровка не знал, как тут расположены дома, и шел по прямой - к главной площади, к Башне-Хранительнице. Заранее мурашки бежали по коже. Башня, едва не ставшая местом его смерти - и с нее Кайе Тайау показывал новому приятелю город. Огромное сооружение видно было издалека, и Тевари не отважился подходить ближе, пошел по кругу. Так миновал сначала владения Рода Икуи, потом - Анамара. Наконец начались кварталы Тайау - об этом гласил знак, установленный в начале улиц: то ли цветок золотой, то ли луковица, со вписанной в него фигуркой человека. Тут можно было уже не бояться стражников, отведут, куда надо.
А сам он все помнил тут.
Вскоре юношу окликнули - крепкий бронзовокожий человек с ленивым интересом рассматривал полукровку, целеустремленно шагавшего по улице, ведущей к дому главы Рода. Услышав оклик, Тевари оглянулся резко - и, заметив человека с браслетом стражника, сам устремился к нему.
Ахатта Тайау снова провел бессонную ночь. Сердце болело. В этом сезоне грозы выдались на диво сильные, а после воздух так и оставался душным, тяжелым от влаги. Какой уж тут отдых! И проснулся второй из Братьев, Асота, о своем пробуждение возвестил и Астале - дрожью земли, рокотом и вспышками в небе, словно земля отвечала грозе.
Старик впервые столь сильно ощутил собственный возраст. Раньше буйство стихий придавало сил. Сейчас по-прежнему вызывало восторг в душе, но причиняло боль. Может, следующая такая гроза станет для него последней...
Ахатта покосился на чашу с отваром мяты и горького корня - принесла внучка. Нет, пить он это не будет. Не хочет травами успокаивать кровь. Пусть болит сердце, но ничто не мешает чувствовать каждое дуновение ветерка. Утро выдалось почти прохладное - и на том спасибо, но уже день, и воздух нагревается постепенно. К вечеру снова будет раскаленным.
В комнату, предварительно хлопнув в ладоши, чтобы предупредить хозяина, заглянул один из домочадцев.
- Али, тебя очень хочет видеть некое отродье. Сказал, что речь пойдет о твоем внуке...
Тевари привели в дом - поначалу страж улиц и слышать о таком не хотел, но имя Кайе Тайау враз сделало возможным невозможное. Тевари постарался прогнать мысли о прошлом - слишком хорошо помнил, какую власть имело тогда это имя. И вот... словно не прошли две с половиной весны. Здесь все по-прежнему. Только носитель имени, кажется, стал другим... и где он теперь?
Дом тоже остался прежним - золотистый мрамор широких ступеней, глянцевые листья растений касаются песчаной дорожки... Тогда, в первый раз, по невысокой лестнице сбежала прекрасная девушка, звеня и сверкая. Сейчас вышел худой мужчина в одежде из темного полотна; переговорив со спутником полукровки, поманил того за собой.
Дом, этот дом... закрыть глаза и не думать. Прошлого нет, оно умерло.
А самого полукровку здесь позабыли...
Высокий смуглокожий старик поднялся навстречу стремительно, словно мальчик.
- Ты? - узнавание мелькнуло в глазах. - Что ты знаешь...
- О Кайе, - торопливо проговорил Тевари. - Он жив и находится где-то в лесу близ Асталы. Или уже куда-нибудь ушел.
- Говори толком! - хозяин дома произнес это негромко, но с такой силой, что юноша вздрогнул и качнулся назад. Глаза Ахатты едва не прожигали насквозь, и Тевари запоздало осознал, что это действительно дед его друга - и не только по крови, но человек, чье слово долгое время было законом для оборотня, который никаких законов не признает.
- Я... не хотел тебя пугать, - медленно сказал старик, снова усаживаясь в деревянное кресло. - Расскажи все, что знаешь.
Он рассказал. Все, что имело смысл говорить - с того самого дня, как отправился искать друга, запечатанного в теле зверя. Вновь не упомянул, кто именно сделал это - до сих пор теплый комок подкатывал к горлу, когда вспоминал Шиталь Анамара. Соврал, зная, что сейчас старик поверит, лишь бы в остальном была правда. Говорил, как искал энихи среди зарослей - и то, что нашел, не везением было, а нитью, протянувшейся между "ведущим" и "ведомым", между тем, кто подарил Силу и его подопечным.
Нашел, когда почти отчаялся...
А потом были долгие дни и ночи, когда не знал, что сделает зверь. Шел за ним, пока тот не поселился в пещере. Разговаривал... и все чаще казалось - огромная кошка настороженно поводит ушами, приподнимает голову - слушает. Зверь не трогал Тевари, привык - но и только. Ничего человечьего не было в нем.
Но несколько дней назад...
- Сначала я испугался, али. Не энихи - полыхания и грохота вокруг. Звери и птицы спасались от огня, но он - остался, кричал и бегал кругами, словно его посадили на цепь и оставили. Потом... не знаю, в какой миг это произошло. Но он уже был человеком.
- Невероятно, - сказал Ахатта, и в голосе его звучало сомнение. Тевари понял - слишком долго глава Рода Тайау убеждал себя, что все кончено. Да, очень больно было ему. А сейчас, если Кайе все же не захочет вернуться? Все равно лучше, наверное - дед будет радоваться, что внук хотя бы остался в живых.
- Он в здравом рассудке? - спросил старик, и подался вперед, напряженно ожидая ответа.
- Не знаю, - Тевари прикусил губу, снова и снова вспоминая подробности короткого разговора. Кажется, оборотень был совершенно здоров, только вот предпочел забыть о былой дружбе. Тевари не сомневался - это было осознанное решение. - Он говорил со мной.
- Так... Почему ты оставил его?
- Это он оставил меня, - вздохнул юноша. - А бежать следом, снова искать... я решил, что сейчас лучше будет рассказать обо всем тебе.
- Так, - повторил Ахатта, и глубоко задумался. Странно было смотреть на лицо - оно, резкое, словно выточенное из темного дерева, было почти неподвижно, и вместе с тем под кожей словно толпились все чувства, которые не выходили наружу. Тевари осмелился прервать молчание - вопрос не давал ему покоя:
- Почему он вернулся, али? Он не должен был...
- С чего ты взял? - спросил старик, и посмотрел на юношу очень пристально.
- Знаю, - тот встретил взгляд и ответил, стараясь, чтобы это прозвучало как можно убедительней: - Он же придет, али. И сам расскажет. А я - не могу.
"Я не хочу выдавать Шиталь", - вертелось в голове, и Тевари был рад, что Ахатта, при всей его Силе, не обладает способностями читать мысли.
- Почему он вернулся в человеческий облик? - повторил полукровка.
- Думаю, сама земля помогла ему, - медленно ответил старик. - Ярость вулкана... гроза, и горящее дерево... может быть, он сам хотел стать человеком, но одного желания не хватало. Что же случилось в прошлом такое, из-за чего Кайе забыл, что он не только зверь?
Тевари поспешно спросил:
- Что ты хочешь делать, али? Искать его?
- Он придет, - сказал Ахатта, и полукровка снова ощутил сомнение - так ли? А ведь всю дорогу сюда твердил себе то же самое, и его слова повторил глава Рода.
- Я отправлю своих людей, тех, кого помнит он... пусть поджидают на границе с лесом, в той стороне, где вы были. Плохо будет, если первым он встретит чужих.
- Он не показался мне горящим желанием убивать, - сказал полукровка.
- Будто не знаешь... мой внук способен вспыхнуть в момент. Но даже веди он себя, словно крольчонок, я не хочу слухов раньше времени.
- А если вся его Сила ушла на то, чтобы снова стать человеком?
Новая морщинка прорезала лоб Ахатты.
- Он мой внук, что бы ты там себе ни придумал.
Вниз по течению ручья, меж каменных глыб пристроился человек. Втиснулся в щель между этими глыбами, словно хотел быть раздавленным. Сидел, уткнувшись лбом в камень, наполовину в холодной воде, закрыты были глаза. Если бы мог, умер бы тут, как умирают звери, чувствуя свой час - найдя укромное место. Но его час не пришел, а убить себя зверь не мог. И сейчас больше всего жалел о том, что у него есть человечий разум и человечья память. Хоть руку себе оторви - все равно никуда не денется знание о том, почему разорван золотой знак на плече. О том, как отказался от Рода и согласился исполнять приказы врага. И о том, что лишь чудо спасло родной город...
Мог превратиться обратно. Только трусом никогда не был, а прятаться в звериной шкуре, надеясь, что это смягчит воспоминания - совсем уж никуда не годится.
Что вода ледяная, не чувствовал. Да она и не оставалась ледяной, касаясь тела - то было горячим, словно и впрямь разлили под кожей огонь.
Не двигался.
Только когда закричали ночные птицы, когда все звезды высыпали на угольно-черное небо, прерывисто вздохнул, поднялся. Надо идти. Его должны будут убить, и очень хорошо, если удастся не мешать этому. Брат, наверное, сможет... Оборотень понимал - слишком много прошло времени. Если зверь почует - тот, кто имел право приказывать, потерял это право...
Проведя рукой по глыбе, оборотень слегка толкнул ее, словно хотел обрушить. Посмотрел на свою руку - на кисть, на пальцы, словно все еще не мог поверить, что видит не лапу черного энихи. Плечо с разорванной татуировкой горело. Подняв голову, всмотрелся в непроницаемую глубину неба - там ссорились и веселились звездные звери.
Яркая вспышка прочертила тьму между ними - небесный хищник бросился на добычу...
Глава 12
Завернувшись в накидку из тонкого полотна, девушка торопливо шла по улице. Прохожие удивленно оглядывались вслед идущей - в Сезон Тумана подобный наряд был бы уместен, но не сейчас, когда из-за духоты и жары хотелось вылезти из собственной кожи.
Эта же куталась, словно старалась защититься от мира с помощью бледно-голубого полотна - даже лицо ее наполовину скрывала ткань, нависавшая надо лбом. На девушку обращали внимание даже на рыночной площади, в толпе, где каждый был занят своим делом, и нетрудно было затеряться среди покупателей, носильщиков с корзинами на плече, торговых палаток, снаружи и внутри увешанных разнообразным товаром. Чувствуя взгляды, она еще ускоряла шаги.
Слуги в этом доме давным-давно выучили - если не было особого приказа, хозяина можно хоть глубокой ночью будить, отрывать от любого дела, не опасаясь наказания, лишь бы не промедлить с известием, пусть на посторонний взгляд оно не кажется важным. А вот промедления, как и забывчивости, лучше было не допускать.
И о какой-то непонятной девице, выглядящей, словно собралась прощаться с миром живых, Ийа доложили сразу. Тот занят был очередным древним свитком, и отложил пергамент с видимой неохотой, но неудовольствия не выказал.
- Позови, кто это там...
Она такой же юной выглядела, словно и не прошли три весны. Только слегка посветлела кожа, оставаясь смуглой, и еще больше стали глаза, голубые, как утренний туман над водой. Гладкие длинные волосы простыми деревянными гребешками собрала в пучок на затылке, и два маленьких белых цветка украшали прическу - хотела принарядиться, да не решилась на большее. Гордая посадка головы - а ведь совсем не из Рода Сильнейших. Прямая и отрешенная, будто копье в полете...
- Что-то случилось? - Ийа стремительно шагнул к ней, застывшей на пороге.
Нети помотала головой. Подняла тусклые, пустые глаза, и сказала будто через силу:
- Мне... так одиноко.
Вот уже много лун, еще с первой их встречи, она ухаживала за женщиной, чье сознание заблудилось на сонных путях. Порою ойоль-сновидица приходила в себя, или казалось так - но она смотрела по сторонам и произносила какие-то фразы, но после сон вновь забирал свою посвященную.
Тяжело это было, находиться рядом с не живой и не мертвой; и давило на плечи ощущение, что за всеми домочадцами наблюдают с другой стороны, из дремотных оков. И днем, и ночью чудился этот взор.
И однажды Нети не выдержала.
Ийа был не из тех, кто старается приманить благосклонность судьбы дарами или талисманами. Да и верить в эту самую благосклонность не слишком разумно, можно и поплатиться: так, глядя на зеленую полянку, и не подумаешь, что под ней болотная трясина. И все же Нети пришла, как раз когда отдал Малики приказ продолжать. Словно и впрямь судьба намекала - ей по душе задуманное.
Положив гостье руки на плечи, ждал, давая ей возможность сказать или сделать то, чего хочет на самом деле.
Она же не знала, что говорить, и хоть и прямо смотрела, ухитрялась не встречать его взгляд. Тонкие пальцы подрагивали, и все тело было напряжено. А он, будто ненадолго позаимствовал способность ну хоть у пленника своего читать в душах, ощущал ее неуверенность - явиться, куда не звали, в слабой надежде, что не прогонят. Хоть на миг вырваться из опостылевшего круга - нет, не потерявшаяся в снах женщина ее тяготила, а самый дом, куда привел виновный в смерти единственного брата. И там, среди новых приятельниц, так и не ставших подругами, вспоминала взгляд, каким больше никто ее не дарил, и только память о нем помогала не чувствовать дыхания той, другой стороны.
Вот и решилась - может быть, вспомнит, и примет хоть ненадолго. Тогда у нее останется память не только о взгляде...
- Ты не прогонишь меня?
- Сумасшедшая. Вспомни, сколько я ждал...
- Почему? Ведь я такая же, как и все.
- Нет. Говорят, когда-то мы умели понимать, кто нам назначен судьбой, потом позабыли. Стали ошибаться, а многие принялись искать себе пару по расчету, как северяне. Но ты - для меня, это я знаю точно.
- Если за мной придут... - начала она, и запнулась. Какое - придут! Это же дом врага. Но что она? Всего-то служанка, из тех, которых не всегда помнят по именам. А того, кто привел ее в дом Тайау, давно нет. Правда, слух прошел, что он может вернуться, и это явилось толчком - бежать, нельзя оставаться. Не тронет никто, но еще немного времени - и душа, и сердце лишатся огня навсегда.
- Ты останешься здесь, - сказал это как всегда негромко и ласково, но словно замок повесили на дверь из самого твердого дерева - не уйти.
И лишь тогда она свободно вздохнула - и смогла в глаза посмотреть.
**
- А потом Ито-Тиу зарыл рыбью косточку в землю, и наутро выросло дерево, ветви которого сгибались под тяжестью плодов. Пытался Ито-Тиу ствол потрясти - бесполезно, палку бросал - все мимо. Осталось на дерево лезть. Но куда хромому-то карабкаться по стволу? Сел бедняга рядом, и плачет, долго плакал, до вечера. Смотрит - а вокруг дерева уже озеро разлилось. Пошевелило дерево ветками, и плоды сами с них в воду посыпались, и в рыб превратились. Обрадовался Ито-Тиу, сплел сети, наловил рыбы и больше не голодал. Так озеро Чака появилось.
Надтреснутый голос, с хитринкой, и прищур такой же у старика по имени Совушка. Не имя, прозвище, но иначе никто не зовет.
Каниль помешивала в ступке густую массу из целебной глины и сока растений, слушала, и больные слушали, и рассказчик доволен был.
Больным что - валяйся на плетеном коврике, в тени, пока другие работают. Зерно привезли зараженное, сразу шестеро оказались непригодными к делу, а седьмой ногу растянул. Надзиратель вне себя был - канал новый надо быстрее выкопать, а какое "быстрее", если столько рабочих под навесом прохлаждаются?
Вот и вызвали Каниль, не просто тайны врачевания знавшую, но одаренную Силой.
Дневные лягушки лениво перекликались, древесные цикады дразнили их из ветвей. Стучал пестик в ступке, тек говор Совушки, неподалеку звучали землю копали, сыпались на землю камни, иногда возникала перебранка.
Трудились тут люди подневольные: должники, к браслету медному, что на это указывал, медная же пластина крепилась, и метка на ней стояла, что да как. Род Икуи, под чьей рукой лежала эта часть города и окрестностей, не требовал от людей больше, чем они могли дать.
"Вам, лежебокам, даже одну из своих целительниц прислали, только посмейте канал не закончить к сроку", - говорил надзиратель, а второй согласно кивал.
И продолжало солнце пастись на раскаленном лугу, лягушки умирали от жары, воскресали, чтобы подать голос, и снова усыхали, пропадали в земле и вязком иле.
- Если не встанете завтра, не знаю, что с вами сделаю, - говорил надзиратель, расхаживая взад и вперед, едва не прыгая в канал от усердия ускорить работу. Второй кивал головой и молчал - он не был немым, но считал слова лишними.
Работа не спорилась. Цикады обсуждали мужчин и одну женщину, громко.
- Стань моей женой, красавица, - говорил Совушка, и был настолько безобиден и стар, что вызывал только нежность и смех.
- Я много сказок знаю, - говорил он, подмигивая, и затягивал новую. Каниль поправляла повязку, держащую черную лавину волос, и переходила к следующему больному, поила его отваром.
Она говорила что-то шутливое, уже видя, как расширяются, наливаются алым зрачки рабочего перед ней, и цикады еще стрекотали, а потом ее саму поймала невидимая сеть и поволокла, не разбирая дороги, туда, где надзиратель кричал на маленького человека, не так давно отмеченного браслетом должника. Вокруг была медь, она гудела, притворяясь голосами рабочих, даже больные зашевелились, подались на этот гул и звон.
"Ненавижу", - подумала Каниль, и сама не очень еще поняла, кого именно она ненавидит - землю под ногами, плоское лицо надзирателя или собственную руку. Но рука эта оказалась умнее, она взяла камень.
Камень молодая женщина тоже ненавидела, и захотела избавиться от него, и полетел он, куда было нужно. Рядом еще несколько человек возненавидели камни и собственные руки, бросали так, словно оторвать их мечтали.
Голова надзирателя оказалась внизу, нарядная, ради праздника в чем-то красном; Каниль пошла к ней, желая поднять и вернуть на место, на туловище, наступила на что-то хрусткое, вскрикнула и проснулась.
На земле сидела, в ужасе разглядывая осколки собственной плошки с остатками травяной смеси, неподалеку застыло неподвижное тело надзирателя, второй плавал в канаве лицом вниз. Камни повсюду были разбросаны, точно их сеяли, или дождь в виде них прошел.
Совушка плакал, потирая разбитый лоб, и жужжала большая муха.
Глава 13
Человек шел, не обращая внимания на колючие кусты, ветви которых порой перегораживали звериную тропу. Но шипы их лишь слегка царапали кожу, настолько текучим было движение. Одна звериная тропа сменялась другой, и вскоре пересеклась с дорожкой, протоптанной людьми - не так давно здесь заготавливали бревна, и таскали воду из родника. Сейчас работы не велись, но место не пустовало: кто-то был здесь, и не один, шагах в пятидесяти.
Почувствовал присутствие людей, после мгновенной заминки пошел вперед, не ступая на дорожку, но не уклоняясь от встречи. Из зарослей справа и слева вышли двое рослых мужчин, каждый с халцедоновым браслетом выше локтя и длинным ножом на поясе; старший издал легкое восклицание. Человек переводил взгляд с одного лица на другое - одного из встреченных вспомнил почти сразу, другой был ему незнаком.
- Кайе! - проговорил старший быстро. - Оселла! Мы искали тебя.
В голосе были радость и опасение.
- Давно?
- Нет, али. Несколько дней как...
- Зверя?
- Нет, уже человека. Мы, и другие, у кромки леса, здесь...
- Откуда вы могли знать? - резко спросил Кайе, словно такая вот случайная встреча совсем ему не понравилась.
- Нас послал Ахатта.
- А он откуда?
Оборотень оглянулся на чащу, и, словно что-то вспомнив, пробормотал:
- Ах, это же...
Первый из воинов-синта подошел ближе, склонился.
- Али, ты пойдешь с нами в Асталу?
- Я туда направляюсь.
В дороге Кайе не произнес ни единого слова. До окрестностей города добрались через два дня, а еще полсуток спустя ступили на улицы Асталы. Шли, и странно теперь выглядели со стороны - то ли стража с пленником, то ли охотники с диким, ненадолго притихшим зверем, то ли покорные слуги, сопровождающие очень важное лицо - все это вместе. Шагавшему справа рядом с Кайе казалось, будто оборотень слеп - тот смотрел в пустоту, и, похоже, лишь чутье не давало ему даже споткнуться. Быстро шел, словно собирался скорее с чем-то покончить. Двигались по улицам малолюдным, и сумерки мешали разглядеть черты, но все равно видели их горожане, хотя не все могли узнать.
Но слухи возможные никого не заботили - Кайе вернулся, а что дальше, нет смысла загадывать.
Старик, застывший на верхней ступеньке, напоминал засохшее черное дерево - но, когда он встретился взглядом со взглядом внука, дерево словно объяла вспышка пламени.
- Кайе ...
Обнял, прижал к себе. Тот застыл, словно боясь спугнуть что-то или кого-то, спрятал лицо. Рука деда скользнула по его плечу - нащупала шрамы. Ахатта заметил, как напряглось тело Кайе, словно каменным стало, и, еще ничего не успев понять, просто накрыл шрамы ладонью, скрывая от взглядов - и от своего собственного.
Потом снял с себя накидку и набросил на внука, так, чтобы знака не видно было. Кайе еле заметно вздохнул, и старик понял - тому стало легче.
Но он не обнял деда в ответ, и не поднял глаз.
- Идем, - Ахатта провел обретенного внука в свои покои, усадил в кресло - но тот переместился на пол, на черную шкуру пещерного медведя. Так и смотрел вниз. Старик сел в то самое кресло, которым пренебрег внук, опустил ладонь на его волосы. Вновь ощутил, как тот вздрогнул, но оставался по-прежнему напряженным - словно далекий отзвук отразил камень.
- Как же я рад, что ты вернулся...
Кайе ничего не ответил, только ниже опустил голову.
- Кое-что мне рассказал этот мальчик, - Ахатта продолжал говорить, как ни в чем ни бывало. - Я не стану расспрашивать, если тебе тяжело. Почти три весны... тебя никто не побеспокоит, коли не захочешь видеться ни с кем. Пока не захочешь...
- Где Къятта? - голос оказался таким же надломленным, как и все жесты внука.
- Его нет в городе, - скупо ответил старик, не желая вдаваться в подробности. Потом все равно придется, но сейчас нужно понять, каким вернулся младший внук. В прежние времена известие, что старший брат покинул Асталу, обвинив старых врагов и оставшись без поддержки Совета могло бы вызвать бурю...
Но Кайе был слишком погружен в себя, чтобы заподозрить недоброе.
Ахатта заговорил снова:
- Этот, твой рыженький, пока живет со слугами. Я много расспрашивал его, и он говорит...
Оборотень перебил его:
- Я знаю, что тебе мог рассказать полукровка. Про зверя. Это правда, только не вся. Кое-чего он не знает...
- Тише... - Ахатта взял внука за руку, успокоить, но он вырвался и продолжал с болезненным возбуждением:
- Никто не знает в Астале, так ведь? А могли бы... но тогда ты бы встретил меня иначе. Смотри!
Он сбросил накидку, дернув плечом. Старик ощутил боль, глянув на изломанные линии, словно его самого так.
- Кто это сделал?
Но внук, казалось, не услышал вопроса.
- Я был на севере, у этих крыс! Но сам-то теперь... Лачи сумел... он понял, чего я допустить не могу, - казалось, слова жгут его изнутри. - Я согласился принять печать, которая позволяла ему приказывать... Но я не имел права сделать это, оставаясь одним из Рода Тайау.
- Это кто тебя так? - Ахатта указал на страшные шрамы.
- Я...
- Чем? Такое...
- Пряжкой. Ножа мне не дали бы.
- Ты... уничтожил знак Рода?
- А что мне оставалось?! - выкрикнул Кайе, вскидываясь. - Если уж предавать, то хотя бы на вас всех не будет такого пятна! Хотя все равно любой может ткнуть пальцем... мне бы умереть лучше, но и этого я не мог!
- Успокойся же, и расскажи по порядку, - самому главе Рода спокойствие давалось очень нелегко, но он сумел не подать виду.
- Меня заманили в ловушку... Лачи сказал потом, кто помог. Он сказал... - глаза внука вспыхнули, черты исказились - еще миг, и он вскочит и побежит расправляться с врагом. Но приступ ярости прошел - и он упал ничком, спрятав лицо руки в мохнатой шкуре.
- Что было дальше? - голос Ахатты звучал ласково и почти безмятежно. Мальчик должен понять - его не отвергают здесь.
- Потом я принял печать и делал, что он говорит. Правда, немногое сделал... и он отпустил меня. Велел перекинуться и сказал - беги, и зажги на юге костер... А после был лес.
- Печать хальни? - голос деда дрогнул, но Кайе не заметил этого.
- Да... если бы я не остался зверем...
Полустоном-полурычанием вырвалось:
- Я убью Ийа! Это же он...
- Не глупи. Мало ли что наболтал тебе северянин! - старик сжал ручки кресла, чтобы не выдать дрожь в руках.
- Я знаю, что Лачи не врал.
- Ничего ты не знаешь, - отрезал Ахатта. - В интригах ты просто... котенок. И даже если допустить, что эсса прав - ты ничего не докажешь. А в таком случае в городе улицы будут залиты кровью. Убить одного из Рода Арайа так, чтобы не развязать войны? Невозможно.
- Какая мне разница!
- Астала - твой город. И не забудь, я лишь предположил, что это может быть правдой - но я в это не верю. Сговариваться с северянами Ийа не станет. В нем южная кровь, и эсса он ненавидит, хотя и поменьше чем ты. Не смей его трогать.
- Я...
- Сказано - не смей! Пока, - смягчил приказ Ахатта, опасаясь, что не справится с этой болезненной жаждой мести хоть кому-то. Да, раньше нечасто приходилось говорить с оглядкой, обращаясь к внуку... а Къятты, поводка и цепи для оборотня, нет.
- Как вышло, что ты остался в лесу?
Внук промолчал, и старик счел за лучшее не настаивать.
- Иди к себе, тебе нужен долгий отдых. В твоих комнатах все, как раньше - я ждал...
Кайе не глянул на деда, поднялся и нырнул в дверной проем, словно только и мечтал скорее остаться в одиночестве.
Наверное, впервые в жизни Ахатта Тайау испытывал такой страх. За стеной находилась смерть - и не его одного, а многих и многих, и возможно, погибель целого города. Кто знает, какую силу дали внуку проснувшиеся вулканы? Что-то помешало Кайе перекинуться в человека около трех весен назад, но это "что-то" должно было намертво скрепить Печать с его душой, как звенья цепи запаивают.
Он верит родным, и поэтому самое лучшее, что можно сделать - убить его сейчас, желательно во сне.
Но если... если огненные горы сумели расплавить в своем пламени и печать хальни?
А может, не расплавить, а всего лишь отсрочить миг, когда приказ одержит-таки верх над волей.
Сам-то Кайе понимает, что не свободен? Вряд ли... он мучается из-за прошлого, не представляя, насколько опасен в настоящем.
Иначе не пришел бы вовсе, а прыгнул со скалы повыше.
Места себе не находит, но все равно верит, что родные помогут - те, кого предал он сам, но кто не отказывался от него.
Отдать приказ очень просто, но если действие печати все-таки снято?
- Так или иначе, в Бездне мы очень повеселимся, вспоминая прошлое, - пробормотал Ахатта.
В течение ночи он подходил к спальне внука трижды. В первый раз тот еще ворочался, метался на полу, снова на шкуре, не удостоив вниманием кровать. Потом все было тихо, еле слышное дыхание - ровно. Спит... в самом деле заснул, ибо верит.
Так легко подойти... не проснется, потому что и во сне различит, чьи шаги.
Не проснется, и можно все сделать одним ударом. Он и не поймет...
Ахатта присел рядом, на шкуру - сделать это бесшумно не вышло, но внук не открыл глаза, лишь пробормотал что-то, и качнул головой. Старик взял его за руку, сжал ладонь. Горячее стала, нежели раньше.
- Спи, радость моя, - прошептал.
Может быть, оставить его в живых - самая большая ошибка, а он не имеет на нее права. Но эту слабость - пока подождать - Глава Совета себе позволит.