За окном темно, непроглядное зимнее утро прорезают белые стрелы снежинок, время от времени ветер свивает их в кружевное полотно. Там холодно, а здесь тепло, и есть горячий чай, и от этого жизнь хороша. В комнате тоже темно, лишь экран приглушенно светится. Карина вечно ругается, что Ди не включает свет, экран отвернут от двери и Карина не видит, что он светится, и потому пугается, когда включает свет и видит сидящую за своим столом Ди. Пару раз Карина пробовала кричать на нее, но это не помогло, и теперь Карина просто пугается заранее, на всякий случай. И каждый раз ругается. Она просто не понимает, что в темноте гораздо лучше, что глаза привыкают и предметы обретают расплывчато-обманчивые сочетания, и можно представить себе, что ты не на работе, а где-то далеко-далеко, и вокруг не офис, а что-то необычное. Так лучше.
Работа давно надоела Ди, эти серые одинаковые будни... Сначала она с воодушевлением начала ходить, участвовала в совещаниях, общалась с коллегами. А потом все резко надоело, она поняла, что так и будет до конца жизни. Менять работу ей не хотелось, она прекрасно понимала, что на новом месте будет то же самое... Она начала находить причины не ходить на совещания, почти прекратила с кем-либо разговаривать... Зачем? все равно ничего нового они ей не скажут... Только Карина немного продолжала с ней общаться, просто потому, что Карине все равно, отвечают ей или нет. Так они и общаются: Карина говорит, а Ди слушает и молчит. А иногда перестает слушать и просто молчит.
Карина скоро придет, начнет готовить себе чай, потом долго его пить, прихлебывая... Ди этого не любила: пока не было Карины, здесь было темно, тихо и спокойно. Карина же все делала громко: обязательно роняла ложечку, насыпая себе сахар, со стуком ставила чашку, шумно прихлебывала... И по клавиатуре громко клацала длинными ногтями, от этого казалось, что в комнате кто-то все время ходит в туфлях на каблуках по ламинату. Поэтому Ди приходила на работу очень рано, едва открывалось метро, и долго сидела одна в темноте. Она работала, деньги ей платили хорошие не просто так, но все делала машинально, бездумно. Мысли она использовала для другого. Она любила лазить по Сети, потому что там сама управляла тем, что будет на нее действовать. Клик - и окошко погасло, клик - и электрончики побежали по проводам, что-то тихо напевая. Ей нравилось думать, что от ее кликов где-то там провода звенят от напряжения. Но потом приходила Карина, включала свет, начинала шуметь, и вся прелесть пропадала. Когда Ди это очень надоедало, она уходила с работы и часами бродила по городу, холодному, темному. В городе тоже было громко, но там она надевала наушники - у нее были такие большие, надежно закрывающие уши - и включала свою музыку. Всегда только инструментал. Тяжелые контрабасы хорошо закрывали шум города, а плачущие скрипки играли на струнах души, заставляя забывать про работу, шумную Карину...
Потом она возвращалась на работу. Карина обычно к этому времени уставала, и сидела тихо, уткнувшись в свой монитор. Ногти по клавиатуре клацали все реже, чай забыто стыл на столе, а на появление Ди она реагировала лишь хмыканьем.
Потом Карина уходила, а Ди выключала свет и долго еще сидела, гуляя по Сети. Домой идти не хотелось: там склочная мать, которая немедленно начнет орать, что Ди - неблагодарная тварь, там младшие братишки и сестренки, вечно за что-то дерущиеся, там пьяный отец, время от времени гулко стукающий кулаком в стену и требующий тишины - кормилец хочет отдохнуть. Требование выполнялось целых пять минут, после которых уровень визга и крика поднимался до прежнего уровня. Вся эта какофония однажды чуть не довела Ди до петли, но потом она подумала, что можно ведь купить свою квартиру, тихую - и пошла работать. Теперь она старалась приехать домой, когда все уже спят, и уехать, когда все еще спят. А остальное время проводила на работе - или на улице, под холодным ветром, бросающим снежинки в лицо, в такой приятной темноте, под тяжелые контрабасы и плачущие скрипки. Смотрела на снежинки, свивающиеся в кружевное полотно, смотрела в черное небо, подставляла белым мушкам заледеневшие до потери чувствительности пальцы и ходила, ходила...