Мы шли через японский сад. Она крепко сжимала мою ладонь в своей, мне казалось, что она боялась потеряться здесь, среди печальных изящных деревьев. Она была где-то далеко в своем сознании, я наблюдал, как ветер с небрежной, грубой силой швырял лепестки сакуры. Розовые и белые, они кружились в первом и последнем своем танце, пропитывая воздух легким, неповторимым ароматом. Печально и невероятно красиво. Теперь их жизнь - падение. Нежным градом они сыпались с ветвей, кружили в пространстве, рассекая свое короткое время; падали и засыпали. В надежде продлить жизнь случайному лепестку Миоко протянула руку, но ни один из них не захотел плыть против течения отведенного им времени. Она огорчилась, я поймал для неё розовый лепесток, положил ей на ладонь. Она улыбнулась, её лицо становилось в сто крат краше, когда она улыбалась.
Я люблю её.
Я люблю её всю, целиком и полностью. Люблю каждую клеточку её тела, от первой до последней. Люблю тоненькое серебряное колечко в левом уголку её нижней губы. Я люблю все черты её лица, умел бы рисовать - я написал бы её портрет, чтобы ни на мгновение не расставаться с этим образом. Я люблю её черные волосы, закрывающие линию раскосых глаз. Люблю стук её сердца, каждый вдох её и выдох. Каждое ею произнесенное слово я храню в себе.
Это не та любовь, о которой так много написано и рассказано. Это моя любовь. Это её любовь. Она только для двоих и, наверное, никто не сможет её почувствовать, ведь каждое сердце бьется на отличной от прочих частоте.
Миоко ослепла в раннем детстве. Она рассказывала мне, как с каждым днем видела все хуже, как однажды проснулась темной ночью...
"Мне не нужно видеть", - говорила она, - "я умею чувствовать, а это главное. Я чувствую ветер, землю, деревья, тебя, запахи - это помогает мне совершенствовать зрение сознания, которое гораздо острее и проницательнее зрения, как такового. Вот так", - так говорила она, когда чувствовала, что мне тяжело осознавать тот факт, что она не видит меня.
"Ты сказал однажды, что любишь меня, и я приняла твою правду. Не разочаровывай меня, ладно?", - говорила она.
"Не буду", - отвечал я.
Мы вышли из сада, аромат исчез и теперь перед нами только зелень трав, линия горизонта, чистое, открытое настежь небо. Солнце щедро раздавало лучи, невидимые и теплые, они проделывали длинный путь перед тем, как упасть на землю и остаться на ней горячими, яркими лужами.
Мы брели по высокой траве, разрезая её зеленые шершавые волны, как ледоколы режут коржи льдов. Брызги огромных зеленых кузнечиков разлетались во все стороны.
Миоко сняла обувь и попросила меня сделать то же. Теперь мы шли обнявшись, эдакие сиамские близнецы шли на четырех ногах, а в руках держали свою обувь. Зачем?..
Миоко отпустила меня, швырнула обувь в сторону. Эта резкая перемена в ней сбила меня с толку. Я остановился и смотрел на неё: она шла плавно, как охотящийся гепард.
Миоко побежала, её несла какая-то пугающая своим могуществом сила. Я побежал за ней, как щенок, брошенный хозяйкой, как человек, заблудившийся в темных подземельях, бежит на свет. В конце концов мне удалось её догнать, мы бежали нога в ногу, вдох во вдох, движение в движение. Она что-то кричала мне, но я нее смог разобрать её слов.
Казалось, будто мы не бежим вовсе, будто земля специально для нас отступила от законов гравитации и отпустила нас. Мы летим в сантиметре от земли. Здесь и сейчас. Я увидел под собой какую-то белесую ауру, похожую на туман, что плывет над спящей на рассвете рекой. Это были иглы кактусов, которые проносились подо мной с сумасшедшей скоростью и оставались позади.
Я смеялся как ребенок. От чего и не знаю даже. Наверное, тонкие иглы щекотали мои ступни.
* * *
Мы лежали на выжженной траве, я смотрел, как красное солнце плавно уплывает за горизонт. Миоко плакала. Я положил голову ей на грудь и закрыл глаза.