После пустяковой ссоры, возникшей, как обычно, из-за непонимания, ты, как обычно, ушла. Чтобы успокоиться, тебе нужно пройтись, привести мысли в порядок, это даже не обсуждается, я только попросил, чтобы ты вернулась не поздно; когда ты в таком состоянии, просить бессмысленно, и все же я попросил, я попросил, чтобы ты не гуляла допоздна, и ты ушла, как обычно. Прошло некоторое время, я занимался книгой и не следил за часами, но снаружи еще не стемнело, и волноваться не было причин. В какой-то момент мне показалось, будто ты промелькнула в окне (наш балкон тянется вдоль квартиры, не доходя лишь до спальни, где мы обычно работаем, так что из кухни я иногда наблюдаю за тобой, как ты куришь, оглядывая улицу, оправляя волосы, думая, что меня нет), я сказал себе, что нужна передышка, и, выйдя на балкон, закурил. Было то, что называется суперлунием: Луна подошла так близко, как еще ни разу за нашу с тобой жизнь... И там, далеко, судя по новостным лентам, шел метеоритный дождь. Время иногда вылетает у меня из головы: наверное, я еще писал; может, и звонил тебе, а ты не брала трубку; только в какой-то момент я затушил сигарету и понял, что замерз. Я все еще стоял на балконе; шел дождь; стояла поздняя ночь. И там, по стоящей ночи, в ногу с дождем, в стоячей воде прошедшего дождя должна была идти ты, должна была, должна, ты должна была уже вернуться.
Жизнь проходит с разной скоростью: слишком быстро, чтобы успеть насладиться, или слишком медленно, чтобы заметить изменения, и никогда - достаточно; жизнь проходит, и проходит - мимо. Из нашего окна мы всегда слушали звуки проспекта. Тревожные, но притягательные, они рождали в голове сотни историй, которые росли, пока их не опровергал один-единственный взгляд. Перед моими глазами стояло твое лицо, когда ты уходила, чтобы пройтись, привести мысли в порядок, это даже не обсуждалось, я только попросил, чтобы ты задержалась на секунду, я попросил, и ты, как обычно, ушла. Прошло некоторое время, а затем вылетело у меня из головы; прошел дождь, а ты все не возвращалась; может, я и звонил тебе, а ты не брала трубку. Только в кухне обнаружил я твой телефон, в кухне, откуда я иногда наблюдаю за тобой, как ты куришь, думая, что меня нет, оглядывая улицу, по которой ты идешь в ногу с дождем; а впрочем, дождь уже закончился, может, и ты вернулась, а я тебя, как обычно, из-за непонимания не заметил? Но попробовать стоило - по крайней мере, хлопнуть дверьми, одной за другой, эти отчетливые домашние звуки, далекие от гудящего проспекта... И там, далеко, по гудящему проспекту ты должна была уже вернуться.
Не помню, как оказался за столом. Слова не выходили из головы, свербели и щекотали, я закрыл окно, закурил, прошло некоторое время, а может, ты только что ушла, еще не стемнело и волноваться не было причин; в любом случае, в какой-то момент мне показалось, будто ты промелькнула в окне, я сказал себе, что нужна передышка и затушил сигарету. Перед глазами стояло твое лицо, в нем была вся наша история, с самого начала. Конечно, пятнышко "CТtes du RhТne" и Бродский с "now for real", и все остальное, но в такие моменты, когда ты, как обычно, смотрела на меня своими арийскими глазами со своей шведской пшеницей на голове, я понимал, что каждая секунда - это новое знакомство с тобой. Наша история вполне может быть мифом, включая начало. В сущности, мне должно быть безразлично, с кем строить das Reich der Zwei, но каждый раз при мысли об этом не в свой черед приходит мысль об "утраченном времени". Не помню, как оказался за столом; в любом случае, в какой-то момент я потерял тебя. Красные глаза, растрепанные космы, беспорядок в мыслях, мысли на языке, на языке вкус виски и моих сигарет, и до утра так много времени, целая вечность, чтобы принять одно-единственное решение: разуться и бежать по бульварам босиком. Рука в руке. Значит, в какой-то момент я нашел тебя... А теперь с самого начала прошло так много времени, но время иногда вылетает у меня из головы.
Я занимался книгой и не следил за часами; я занимался книгой и не заметил, как после пустяковой ссоры, возникшей из-за непонимания, ты ушла; я не заметил, во сколько ты ушла после пустяковой ссоры; я не заметил ссоры; в какой-то момент я потерял тебя. Я хотел попросить, чтобы ты вернулась не поздно, но сразу понял: просить бессмысленно, - и все же ты должна была уже вернуться. В спальне, где мы обычно работаем, я закрыл окно и затушил сигарету, в спальне, где после пустяковой ссоры я слушал звуки проспекта; в кухне, где, закурив, я вышел на балкон. Стоило представить, как ты идешь по лужам босиком, хлопнув дверьми, одной за другой, и притягательные, но тревожные звуки проспекта затихли. Дождь закончился; ты не вернулась. Не помню, как оказался за столом (но очевидно, что не по балкону, который тянется вдоль всей квартиры, не доходя лишь до спальни), слова не выходили из головы, и все же я попросил, чтобы ты не гуляла допоздна, и в какой-то момент мне показалось, будто ты промелькнула в окне. В конечном счете, что я мог противопоставить этой ночи, этому дождю, этим тревожным, но притягательным звукам, что мог предложить взамен? Было суперлуние, и там, далеко, под метеоритным дождем, под луной, подошедшей так близко, по ночным бульварам ты приводила мысли в порядок, растрепанные космы, красные глаза, ты не брала трубку, а может, я не звонил, а может, ты стояла на балконе, оправляя волосы, думая, что меня нет, шведская пшеница, арийская синева, на языке вкус виски... И вся наша история, включая начало, растворялась в этой ночи, которая стояла на балконе, пока я занимался книгой, и пятнышко "CТtes du RhТne", и Бродский с "now for real", и das Reich der Zwei, и одно-единственное решение, которое изменило все, и ты должна была, должна, ты должна была уже вернуться, чтобы прочесть о своих нежных руках.