Морщины на лбу Александра никогда не разглаживаются, как и ямочки на щеках Анны. Это уже пятый город, куда они отправились вместе, они знакомы несколько месяцев, но только сейчас он заметил, что ямочки на ее щеках никогда не разглаживаются, как и морщины на его лбу. Официант принес еще два кофе, и они закурили.
Город назывался Лагрим. Жили здесь как будто одни стеклодувы - по крайней мере, в такой город отправились Александр с Анной: он - взяв очередной отпуск, она - уйдя с очередной работы. Это произошло в пятый раз: оба резко пропадали из круга знакомых, отключали телефоны, не появлялись в сети; их нельзя было найти. Только так они могли путешествовать.
Александр снова посмотрел на свое отражение в стене кафе. Эти морщины никогда не разгладятся, как и эти ямочки. Анна отпила из его чашки - она всегда заканчивала раньше - и улыбнулась.
В этот раз - пятый, если считать от самого начала, - что-то пошло не так. Они не разговаривали об этом, но Александр чувствовал: механизм дал сбой. За вчерашний день они не сделали ни одной фотографии, и чего будут стоить сегодняшние снимки, если ничего нельзя будет доказать. Выйдя на перрон, они не сняли здание вокзала, и теперь это было все равно, как если бы они не покидали Петербурга. Кто им поверит, когда они вернутся? "Это было выдающеесяпутешествие", - скажет Анна, но ее слова прозвучат глупо, за ними ничего не будет стоять. В предыдущих поездках они фиксировали каждую деталь: изгиб улицы, лицо аборигена, странную птицу, сидящую на странном дереве, - все они были уникальны, их можно было призвать в свидетели, когда потребуется; в этот раз все было иначе. Больше суток прошло с тех пор, как они вышли на перроне в Лагриме, однако это никуда не годилось, поскольку само прибытие, как и первые часы в новом городе, сохранились лишь в памяти, а она не являлась доказательством.
Александр нахмурился. Все из-за той цыганки. Не стоило соглашаться на гадание, плохая была затея, хотя что об этом теперь говорить, когда все уже произошло или вот-вот произойдет, смотря с какой стороны посмотреть; правда, с какой ни смотри, ничего теперь не изменишь.
Александр хмурился, и Анна знала, почему. Она знала о нем все: он смотрелся в зеркало, когда ему казалось, что никто не наблюдает, боялся потерять голос и видел свои брови, как другие видят нос. Глаза у него были глубоко спрятаны, и, чтобы посмотреть ими на мир, Анне достаточно было к своей крошечной точке снизу добавить два массивных тире наверху - получался кадр, который в кино называется point of view.
Александр смотрел на вещи из глубины, но, на взгляд Анны, слишком поверхностно. Конечно, в происходящем он винил теперь цыганку, ее гадание, на которое не стоило соглашаться, но на которое он согласился, чтобы винить во всем его. Всегда так: вместо того, чтобы искать причину, он ее придумывает, сколько раз они говорили об этом, только что толку, ведь она женщина, чему она может его научить и имеет ли на это право?
Александр хмурился. Если и было что-то, что держало их вместе, что скрепляло шаткий мост, проложенный между двумя взглядами, то это были путешествия, в которых они встречали новых людей и сами становились новыми. Но хорошо было только поначалу. В прошлый раз кое-что пошло не так, он-то, конечно, смог бы объяснить, почему, если бы чувствовал то же самое, но для него та поездка в Риз была идеальной, как и все предыдущие, и сейчас, когда даже ему очевидно, что кое-что пошло не так, он выкапывает из настоящего причину, которой в нем нет, вместо того, чтобы, как советовал Ремарк, обратить внимание на прошлое. Но разве объяснишь ему это, когда он заказывает еще два кофе и прикуривает от зажигалки, остается дождаться заказа и тоже закурить, но Александр не гасит огонь, как если бы у Анны в зубах уже была сигарета, и она берет сигарету в зубы, не дождавшись кофе, и выдыхает дым, и улыбается, как ни в чем не бывало.
Эти ее промедления, всегда так: она заставляет ждать, словно считает, что все вокруг ей обязаны. Наверное, она и на съемках ведет себя так же. И как ей только удается устроиться? Неудивительно, что она легко оставляет работу. А еще говорят, в наше время непросто найти занятие, если уволился. Тем не менее, имя Анны мелькает в титрах то тут, то там, хотя, конечно, завидовать нечему. Ему, по крайней мере, работать не нужно, и он может путешествовать хоть целый год, правда, есть кое-какие обязательства, но Анны они не касаются. Во всяком случае, она все делает медленно, вот и перед этой поездкой думала целую неделю, хотя прошлый раз в Ризе прошел так хорошо.
Он всему стремится задать тон. Если он закурил, то и она должна, он как бы предопределяет ее действия, будто говорит: "Я знаю, что тебе нужно", - но что он может знать. Все, что он видит вокруг, ограничивается Александром, кончиком носа и двумя бровями, и из нее он тоже делает себя. Даже в этом городе он выбрал кафе с зеркальными стенами. Александр - подходящее имя для нарцисса. Эти зеркала - отражение Риза, точнее, тень Риза на Лагриме, осадок предыдущего путешествия. Риз был городом зеркальщиков, Лагрим - стеклодувов, амальгама стиралась, оставалась чистая прозрачность, чтобы увидеть неровные углы, заусенцы их отношений, брак; но даже здесь Александр выбрал кафе с зеркальными стенами, даже здесь - чтобы смотреться, когда покажется, что никто не наблюдает. Конечно, они не сделали снимков, когда вышли на перроне, потому что Анна вовремя не достала камеру, потому что в прошлый раз кое-что пошло не так.
Улицы Риза были похожи на "американские горки": спуски и подъемы, - высоких домов не было, и часто, остановившись перед спуском, они оказывались на одном уровне с крышами. Это изматывало, и к вечеру они совсем выдохлись, правда, снимков было достаточно, и можно было отдохнуть. Как всегда, они сняли номер, как всегда, занялись любовью, как всегда, он закурил, обняв ее, засыпающую, сложившую волосы на его лицо, сквозь них он, как всегда, выдыхал дым, и наутро они пахли, как барная стойка в лобби отеля, как всегда. Это был первый день в Ризе, им стоило задержаться подольше, ведь все было так хорошо, но Анна настояла на возвращении. В Петербурге она не звонила ему несколько дней, и Александр потратил их на планирование нового путешествия, но отправились они в него только через месяц, за который ни разу не поговорили о Ризе. Александр счел это добрым знаком, он не любил возвращаться в прошлое, для него память существовала только сейчас, только в этой его привычке, в моментальных свидетельствах, десять на пятнадцать, матовая бумага, эти снимки он хранил в специальном альбоме, который не должны были видеть жена и дочь. Александр не находил в этом ничего плохого, каждый мужчина может позволить себе небольшую интрижку, тем более что в Петербурге они с Анной никогда не встречались, и совесть была чиста. В конце концов, у нее тоже мог кто-то быть. В таких вещах нельзя говорить всю правду, Анна, возможно, догадывалась о его жизни, но они не разговаривали об этом. И, если быть честным с самим собой, не за тем ли он делал эти фотографии, чтобы отвести от себя любое подозрение, ведь не станет же человек, скрывающий преступление, нарочно творить улики? Но он не был честным с самим собой: у его привычки была другая причина.
Конечно, и до Риза по их отношениям ползла трещина, только до поры не давала о себе знать, и как теперь разобраться, произошло это в Бонтауне или в Кинтакуа, а может, в Монтоке, штат Нью-Йорк, куда они совершили первое путешествие, хоть оно и было лучшим из всего, что случилось с ней за последние годы. Да и в Бонтауне, если вспомнить, не произошло ничего неприятного, разве что Анна нашла в его вещах фотографию, которой там было не место, каким-то образом оказавшуюся в чемодане, и которую он тут же порвал и выбросил, как если бы она говорила о его прежней жизни что-то такое, что он хотел бы скрыть. Но она давно заметила необычную форму его безымянного пальца, в одном месте он был немного тоньше, чем должен быть, от колец, которые носят в молодости, такие следы не остаются, но говорить тут было не о чем, они изначально условились не рассказывать такие вещи, и, если бы Александра не было в номере, когда она открыла его чемодан, чтобы достать фен, она бы ничего не спросила, а он ничего не сделал бы, хотя кто знает, возможно, этот снимок, это приятное лицо на снимке запало бы ей в память, пустило бы там корни, возможно, именно оно стало бы трещиной, которая расползлась бы по их отношениям, как по стеклу, возможно, так все и произошло.
Александр поднялся за газетой. Привычный поцелуй в макушку, как привычные путешествия, как привычная фотосъемка, но после этого поцелуя он почувствовал себя неловко, хотя она и посмотрела на него с нежностью. Проходя по коридору между столами, он прикинул расстановку. Кроме них, в кафе сидела компания студентов, пожилая пара и трое одиноких мужчин в костюмах, скорее всего, задержались в обеденный перерыв или ждали встречи. По пути к газетной стойке Александр смотрел на себя в зеркала, он не выносил, когда кто-то наблюдает, но сейчас все было в порядке: студенты были увлечены беседой, супруги - друг другом, а мужчины в костюмах - газетами, развернутыми на разделе "спорт". Он тоже отправился за газетой, чтобы узнать последние новости о чемпионате, но в последний момент вспомнил, что они в Лагриме, а не в Петербурге, и свернул в уборную. В Бонтауне было то же самое: он заходил в книжный магазин, чтобы тут же выйти - на местном языке он не смог бы разобрать даже ценник. С этими путешествиями всегда так: в какой-то момент тебе просто кажется, что ты никуда не уезжал.
Впервые Анна почувствовала неладное в Кинтакуа. То, что казалось милой забавой, превращалось в одержимость: он во что бы то ни стало хотел заснять их на въезде в город, хотя времени было в обрез, и они могли бы посвятить его каналам, тем не менее, отправились на окраины, чтобы сфотографироваться перед большими буквами, чтобы никогда не сомневаться в своем приезде. Конечно, букв там не оказалось, только часть леса и шоссе, которая вполне могла быть не въездом в Кинтакуа, а выездом из Петербурга, вот что вышло на тех снимках. Должно было выйти, потому что Александр никогда их не показывал - да ей и не было интересно. В тот день они переплыли на руках самый широкий канал, это была победа, и праздновали они ее в своем стиле: запершись в номере с двумя бутылками рома и кучей сигарет. Эта ночь была из тех, каких не бывает, но она оставила необъяснимое ощущение пустоты, и, пока Александр спал, она спустилась в магазин и впервые в жизни купила дневник, чтобы во всем разобраться. Воспоминания закручивались спиралью и, в конце концов, возвращали Анну в самое начало, в Монток, штат Нью-Йорк, ставший точкой отсчета, просто началом, в котором ничего не было и в то же время было все. Сейчас от него уже ничего не осталось, но тогда там был пляж, на котором они познакомились - или сделали вид. Они не плавали, хотя погода располагала, просто сидели на песке, каждый на своем месте, вписанные в пейзаж, как будто так было всегда. И, как будто так было всегда, он подошел и взял ее за руку, протянул руку, чтобы она протянула свою, и в этом проявился весь: требовательный, настойчивый. Но что-то такое было в морщинках на его лбу, отчего она улыбнулась и позволила себя обнять.
В уборной о чем-то спорили. Это был не обычный разговор, что-то из того, о чем никто не должен знать. Александр сделал вид, что не понимает слов, и заперся в кабинке. На минуту все затихло. Когда он вышел, двое спорящих смотрели на него в упор. У одного в руке был чемодан, оба были лысыми и при галстуках, но ни одному они не шли. Он легко мог представить их на футбольном матче, а не в уборной приличного кафе в центре Лагрима, и ему захотелось их сфотографировать, но камера осталась с Анной, и он испытал легкое неудовольствие. Хотя в качестве иллюстрации к его книге они явно не подходили. Другое дело пожилая пара в кафе, такие обычно не против, когда их снимают, наверное, хотят подольше задержаться в этом мире, он бы сделал так, чтобы они задержались: контракт, подписанный с издательством, обеспечивал большой тираж, может, книга попала бы к их внукам, конечно, много позже, когда была бы переведена, - в любом случае, думать об этом было приятно. Как и об Анне. Но с ней было что-то не так, и это беспокоило Александра: он уже наметил следующее путешествие, оставалось только разобраться с домашними делами. В эти путешествия он не мог ездить один, ему нужен был спутник, и он выбрал Анну, хотя у нее было плохое воображение, но милая улыбка и ямочки на щеках. Он подумал, что вернется за столик и расскажет о своих чувствах, чтобы она ни в чем не сомневалась, иногда женщине нужно просто знать, что ее любят, и все проблемы рассеиваются, как туман. Тот, у которого был чемодан, преградил ему дорогу.
Анна включила фотоаппарат. Снимки следовали один за другим, эта восстановленная реальность, которой не было, улицы и города, люди и птицы, вокзалы и станции, сумки и чемоданы, снова люди и снова они среди людей, восхищенные или разочарованные. В последней серии не хватало перрона, не хватало названия города, встречающих и провожающих, зато там была гадалка, которая назвала их обманщиками и предсказала скорую разлуку, ей не стоило верить, но Александр, он воспринимает такие вещи серьезно. Они выдумали эти города, не выезжая из Петербурга, и Лагрим, город стеклодувов, должен был одновременно, как сулило название, стать городом слез, но ни одной слезы еще не пролилось, да и откуда им было взяться, они знакомы несколько месяцев, но только сейчас она заметила, что морщины на его лбу никогда не разглаживаются, как и ямочки на ее щеках. Она навела объектив на зеркало и нажала кнопку спуска, но щелчка не последовало. "Не хватает памяти", - прочла она и удалила все фотографии. Проблема любого ухода от реальности - в том, что к ней нужно будет вернуться. Анна посмотрела вокруг. Зеркала и люди, кто-то заходил в кафе, кто-то собирался уйти, она находилась в центре выдуманной вселенной, где каждое место становилось любым. Анна чувствовала на себе чужие взгляды, они пересекались в точке, где сидела она, королевство прямых зеркал не знало слепоты, и все это было здесь, или там, где Анна хотела остаться, остаться навсегда, не важно, где, но новые путешествия, новые снимки, все звало вперед. Александр звал вперед, и она бросала работу, приносившую удовольствие, и следовала за ним по причудливым изгибам его воображения, хотя с самого начала знала, что настанет такой момент, когда все будет уже придумано, и не останется мест, которые бы они не посетили. Камера слабо пискнула и погасла. Нужно было принять решение, и Анна поднялась и вышла. И место, где она оказалась, было Невским проспектом.