Карасева, Таневич : другие произведения.

Ненавижу Его

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Радиовьетнам
  
  Я ещё со смертью не знаком,
  Встречу с ней отложим на потом,
  Нужно ещё многое успеть, спеть.
  Не сдается радиовьетнам,
  Никому тебя я не отдам -
  Помощь обязательно придёт вот-вот *
  
  ...и в номинации "лучший фоторепортаж" призером становится... Рой Салливан!
  Напомаженная и напудренная публика светского раута сдержанно зааплодировала, при этом то и дело переглядываясь - озвученные имя и фамилия никому ничего особенно не говорили. Впрочем, на большом экране проецировались работы весьма удачливого фотокорреспондента - в самом деле, весьма достойные. Их печальная тематика, правда, сильно контрастировала с праздничной атмосферой, но что поделать - искусство требует работы железы сопереживания чужим трагедиям. До первого бокала шампанского. Оно сопереживательские секреции растворяет мгновенно.
  Наконец, на сцену вышел и сам счастливец. Судя по всему, он изрядно переволновался, потому как успел порядочно заложить за воротник. Ведущему церемонии еле удалось отобрать у мужчины бокал с мартини.
  Этот журналист гармонировал с обстановкой не больше, чем его фотографии. Явно взятый напрокат смокинг сидел на нем еще хуже, чем на вешалке в магазине. Кадык торчал из подмятого ворота сорочки, и ботинки явно забыли почистить. Тощий небритый репортер лет тридцати пяти в замешательстве почесывал затылок.
  - Ух... - наконец выдал он. - Я даже не знаю, с чего начать. Это все так волнительно...
  Публика благосклонно закивала и заулыбалась. Еще бы он не смущался. Тридцать семь лет для крупных наград - это не так чтоб совсем рано, но в целом встречается нечасто. Да и едва ли он мог в этих своих горячих точках научиться, как вести себя на мероприятиях такого рода.
  - Я... пожалуй, я сначала хотел бы спросить одну вещь... - продолжал тем временем Рой Салливан - Я знаю, что кто-то уже приобрел у редакции газеты эти мои фотографии для своего центра современного искусства. Аа, да, сэр, я вас вижу. Спасибо, сэр! - он помахал кому-то в зале. - Так, ладно, я немного успокоился, и, пожалуй, все-таки произнесу речь. С чего бы начать, хммм... - журналист призадумался, но вскоре поднял голову, жизнерадостно улыбаясь. - Какие же вы все мудаки, господа и дамы!
  Далее последовал уникальный в своей витиеватости монолог, в коем Салливан умудрился доказать, что родственники всех присутствующих в зале состояли в половых связях, причем с участием их домашних животных, покойных предков и с использованием всех известных девиаций. Также публике сообщили, что они все уже давно высрали собственный мозг, либо, как вариант, мамочка родила их, гуляя по сильно каменистой местности. Пеший эротический маршрут, по которому следовало направиться гостям, тоже был изложен подробно, с множеством ремарок и отступлений. Это был не просто трехэтажный мат. Там явно присутствовали и чердак, и мезонин, и ротонда, и даже японская баня с голубятней. Неукротимый поток нецензурной лексики ввел честную публику в такой ступор, что даже охрана не сразу отреагировала. Столбняк отпустил всех в тот самый момент, когда Рой спустился со цены, с грохотом протащил несколько метров стул и обрушил его точно на голову тому, кого не более пяти минут назад называл 'сэр'. Благо, стул был не тяжелый, а журналист пьяный, так что самолюбие перекупщика пострадало куда как сильнее, нежели его здоровье.
  И все равно, даже когда Салливана выволакивали из зала, он успел сообщить общественности, что с радостью убил бы их всех обувной ложкой, а траханного сэра с его трижды траханным центром искусства и вовсе заставил бы смотреть антологию фильмов с Хью Грантом без перерыва.
  Так Рой Салливан с треском вылетел из газеты Tribune на самом пике своей карьеры.
  
  Он никогда не боялся "ужастиков", даже в детстве. Видать, тогда еще нервы были крепки, а как начал работать, так и вовсе охладел к этому жанру. Не будет же бояться Фредди Крюгера человек, которому однажды после разрыва мины прямо в руки упал ботинок с ногой товарища внутри.
  А вот сказки - это совсем другое дело. Когда Рой был маленьким, мама читала ему из толстой книги Ганса-Христиана Андерсена. Конечно, она выбирала самое веселое - про огниво, про Снежную Королеву, про Оле Лукойе (хотя Салливан порядочно ссал этого стремного тролля, который сыпал детям песок в глаза и вообще мог раскрыть над тобой черный зонт со страшными снами). Но уже года в три-четыре маленький Рой научился читать, и сразу же добрался до любимой книжки. Тут-то он все прошерстил - и про вечно пляшущие отрубленные ножки в красных башмачках, и про девочку, которая наступила на хлеб и провалилась в ад, и про ледяную деву, которая в отличие от Снежной Королевы сумела-таки навеки заморозить своего избранника. Но сильнее всего будущее светило мировой журналистики испугала сказка "Соловей". Особенно тот момент, когда к императору пришла Смерть и села на край его кровати. Рой до трясучки боялся проснуться посреди ночи в темноте и увидеть вокруг уродливые лица - свои злые дела.
  Конечно, потом Салливан перестал бояться сказок. Да и снов ему не снилось почти никогда, особенно на работе. А Смерть взяла и пришла, усевшись на подлокотник дивана. Это случилось ровно в 3.27 ночи, на следующий день после эпохальной речи Роя, когда журналист откупорил таки вторую бутылку джина. Смерть выглядела как Эмили Уайн - мулатка из "Красного креста", сестра миссионера в Центральной Африке. Ее изнасиловали местные "крутые ребята", а в дрянном госпитале девушка подхватила такую жуткую непонятную заразу, что так и не выкарабкалась. Это ее, за полчаса до смерти, запечатлел Салливан на одной из фотографий-призеров. В чем тогда была его ошибка - так это в том, что он подружился с Эмили. Узнал, что она любит энциклопедистов, а еще "Графа Монте-Кристо", считает Дидро клевым чуваком и хочет побывать в замке Иф.
  А теперь она была смертью и сидела на подлокотнике дивана. Весь ее вид вызывал острое желание достать из-за туалетного бачка старый револьвер, пихнуть ствол в рот и закончить весь этот фарс к ебени матери. Единственный способ справиться с этой навязчивой идеей заключался в непрерывном распитии алкоголя. Так что Салливан квасил по-черному уже который день, вместе с этим умудряясь чиркать время от времени эссе во вшивую литературную газетенку. Пожилая редакторша в экзальтации называла их "восхитительно рембоверленскими". Рой возненавидел всех пидорасов во главе с Рембо и Верленом еще сильнее.
  
  Дзыынь. Дзынь. Дзыыынь.
  - Хватит ебошить мне дрелью в мозг! - Рой швырнул в запертую дверь и так уже поломанным табуретом, после чего снова рухнул на диван.
  Дзыыыыыыыынь!
  - Да какого хуя вам надооооууыыээээыыы... - Салливан с треском распахнул дверь, но тут весь выпитый алкоголь разом напомнил о себе, и журналиста стошнило на чьи-то красивые туфли.
  - Бляяя, Салли, ебнутый гоблин! Охуел совсем, да?! - обутая в эту самую туфлю нога не замедлила пнуть Роя под ключицу. Каблучки истерично процокали в ванную.
  Рой сидел в прихожей, облокотившись о дверной косяк, и наблюдал за молодой красивой женщиной в модном летнем платье, которая, разумеется, уже разулась и теперь курсировала по квартире, то в поисках батареи, то открывая все окна, то стягивая со стола прожженную окурками скатерть и скидывая туда весь мусор.
  Судя по поведению девицы, они были знакомы уже хрен знает сколько. Но как ни напрягал Салливан мозг, никак не мог понять, кто такая эта милая леди со слегка восточными чертами лица и короткими стильно подстриженными темными волосами. Разгуливая по квартире, она не умолкала ни на минуту. И то, как женщина говорила... это заставляло что-то скрипеть в голове журналиста. Очень уж забористые арготизмы не вязались с ее миловидным обликом.
  -...и я тут же прыгнула к нему в койку. - закончила тем временем пришелица очередную тираду. - Сейчас мы уже не спим, но работать вместе все равно весело. Эй, ты вообще меня слушаешь? - Она подошла ближе и наклонилась к Рою., пощелкав у него пальцами перед лицом. - Эээй, Салли, подрууужка...
  И в голове журналиста наконец вспыхнула заветная лампочка. "Салли" - так его никто не называл вот уже года как четыре. Да из женщин его вообще никто так не называл, кроме...
  - Ким?! - выдавил из себя Салливан вместе с нервной икотой - Ким Той?!
  - Ебать мои костыли, Салли. - Ким поморщилась, то ли от непроходимой тупости собеседника, то ли от миазмов перегара вокруг него. - Бля, ты точно ни хера не слышал из моей трагической истории.
  Примерно с полминуты Рой вдумчиво моргал, глядя на нее, а потом вздрогнул и подозрительно позыркал туда-сюда.
  - А он где?
  Как ни странно, Той сразу поняла, кого "его" Рой имеет ввиду, и пожала плечами.
  - Вполне может статься, что кормит грифов на полях славных сражений. Или крокодилов в канализациях. Я его уже несколько лет не видела.
  - Ааа... - немного расслабился Рой. - ну, тогда я, этого, в душ пойду залезу. Может, хоть тогда пойму что-нибудь.
  Салливан, цепляясь за предметы мебели, все ж таки встал и заковылял к ванной. У самой двери остановился и еще раз смерил женщину недоверчивым взглядом.
  - Ким, это правда ты? Извини, никак не могу тебя признать без этой твоей морковной шевелюры и блядского шмота.
  - Пшел нахуй! - Пьяный журналист не успел закрыть дверь и провалился в недра ванной вместе со злосчастным сломанным табуретом.
  
  Потом Ким рассказала вымытому и немного протрезвевшему Рою все по второму разу. Про то, как однажды по укурке побрилась налысо и упросила вытатуировать себе на затылке снайперский прицел. Про то, что ее настоящий цвет волос вот такой вот, темно-каштановый. Про то, что черты лица немного изменились после простенькой пластики - очень уж сурово сломали нос, аж в череп впечатали. Виновником оказался один коп, правда сделал он это без злого умысла, приняв Ким за мексиканского боевика-наркодилера в темноте. Да, тогда она влипла в серьезную историю с этим картелем. Выручил, кстати, все тот же коп. Они даже пытались встречаться, но мужик во-первых был уже в летах, а во-вторых вскорости огреб дроби в бок, отчего тут же вылетел в запас, и вообще все думали, что он помрет. Но коп не помер, а неожиданно для всех освоился с радио, где стал на АМ-частоте вести передачу "С улиц", будучи и главредом, и ведущим, и корреспондентом. Суть передачи заключалась в независимых расследованиях всякого криминала, так что через некоторое время бывший коп позвал и Ким, как мастерицу везде шлындрать и находить нужных людей. Время шло, передача пользовалась некоторым успехом, даже штат немного увеличился, технарей прибавилось.
  -... но все равно, нам не хватает нормальных журналистов, тех, кто действительно умеет даже из рваного гандона сенсацию высосать. А потом я прочитала в Интернете про твой эпический высер на церемонии награждения - и, та-дам, вот я здесь! Я не знаю никого, кто мог бы быстрее тебя найти кучу чужого дерьма и с радостным воплем туда прыгнуть. Ну так что, ты в деле?
  Ким Той лучилась энтузиазмом, но Рой его не разделял.
  - Детка, я работаю в горячих точках. Этот город я ненавижу, как и все прочие, и не испытываю никакого желания раскапывать, кто из местных "шишек" гей - я и так знаю, что все они пидарасы. Я пишу про настоящую жизнь. Тут ее нет. И вообще, я теперь тихий небуйный алкоголик. Так что нет, я пас. - и Салливан стал рыться за диваном в поисках початой, но не законченной бутылки кошасы.
  - Да хватит уже кидаться в меня своей тухлой патетикой, - Метким пинком женщина отправила бутылку в стену, вызвав возмущенный вопль. - Кэп так и говорил - ты списанный материал. Признайся, тебе уже просто слабо вести расследование.
  - Чеее? Чего еще за кэп гребаный?!
  Теперь Салливан буквально пылал гневом и походил на статиста из фильма "300 спартанцев", правда, очень тощего.
  - Главред нашей радиопередачи, тот самый коп, - довольная улыбка Ким могла послужить наглядной иллюстрацией поговорки "сделал гадость - сердцу радость".
  - Да пошел он на хуй! Да пусть он языком своим башмаки чистит! Да чтобы какой-то старый пердун легавый меня журналистике учил?! Ща я его начну учить как силовые операции проводить! Бля, где мой второй кед?!
  Ким и раньше-то нежностью и воздушностью не отличалась, а уж за последние годы научилась неплохо манипулировать мужиками. Ну а манипулировать бухим тщеславным мужиком - это даже легче, чем конфетку у ребенка отобрать!
  
  - Чертовы помойные крысы! - Стив "Блендер" схватил радиоприемник и вышвырнул его в открытое окно. Вернее, это раньше он был Блендером, широко известным в узких кругах мастером по отмыванию крупных сумм. Теперь его звали Стив Мак-Кормак, и он активно пытался занять не последнее место в городском управлении, к примеру, стать главным по сносу зданий - такой ведь невероятный куш. А теперь все может в любой момент накрыться женским детородным органом - и из-за чего! Из-за этой треклятой передачки. Самое смешное, что пару месяцев назад они уже пробовали его куснуть за филе - но это были такие беззубые попытки, что Стив только посмеялся.
  А потом появился этот их гребаный спецкор с позывными "Роб Рой" и вцепился уже куда выше - как бы не в горло. И где достал все эти бумажки с историями, паскуда вонючая! Самое обидное, что теперь и не замочить искателей истины, мать их за ногу. Тогда точно понесется говно по трубам, и плакало его место в муниципалитете. Значит, надо просто заставить их заткнуться.
  - Майера ко мне, быстро. - Стив вдавил кнопку переговоров с секретаршей. Через несколько минут в кабинет вошел, допивая что-то из бумажного стаканчика, Дилан Майер, один из самых его толковых людей на данный момент.
  Он появился непонятно откуда, лет ему тоже было непонятно сколько, да и имя с фамилией, скорее всего, были ненастоящими. Это был здоровенный небритый мужик с изрядным количеством седых волос в щетине и шевелюре, а также с таким количеством шрамов по всей поверхности тела, что мама не горюй. Самый свежий пересекал губы наискосок, слева направо, от левой ноздри почти до конца подбородка.
  Ребята Блендера встретили его в питомнике для бездомных животных. Хреновы хиппи отказывались от крыши, парни пришли поучить их уму-разуму, а Майер припер туда полудохлую кошку и остался крайне недоволен тем, что ему помешали творить добро. Стив, кстати, так и не поинтересовался еще, вылечили его ребятки свои переломы со смещениями, но Дилана предпочел держать поближе, хоть наемник и предупредил сразу, что вертел он этот город, и как только зарастет все что нужно, спизданет к ебени матери куда-нибудь в Афганистан. Впрочем, к тому времени Стив уже собирался занять свое место под солнцем, а потому не парился.
  - Звали, мистер? - вот что бесило в Дилане, так это его способность быть вполне вежливым, но при этом абсолютно не скрываясь смотреть на тебя как на говно. Стив поморщился.
  - Звал, Майер. Есть дельце, в котором мне пригодится твой свирепый фасад. Вот адрес, - Блендер протянул мужчине скомканную визитку. - В этой шарашке сидит несколько пидоров разного пола и возраста. Надо очень доходчиво этим сукиным детям объяснить, чтоб больше в их ебнутой программе мое имя не фигурировало. Даже если для этого придется им языки узлом завязать. Берешься?
  - Берусь, че ж нет. - Майер сплющил бумажный стаканчик и кинул его куда-то в сторону мусорного ведра. - Один хрен тут скучно как в духовной семинарии.
  Пока Дилан выходил из кабинета, Стив, обозревая его широкую спину, поймал себя на мысли, что Майер конечно ценный кадр - но поскорее бы у него зажили все его неведомые грыжи, и этот ценный кадр все-таки сдрыснул.
  
  В силу общей паскудности характера Салливан всегда должен был иметь объект для истовой ненависти. И сейчас этим объектом являлся кофе. Ебаный в рот, ему не нужна была эта мерзкая коричневая жижа ни под каким видом, вареная ли, растворимая ли. В чем он нуждался - так это в глотке чего-нибудь сорокаградусного. Но этот долбанный коп был, конечно, хреновым редактором - зато все еще отличной ищейкой. И алкоголь чуял в любых концентрациях. Чуял - и безжалостно выливал в унитаз, чем каждый раз вызывал феерические потоки брани со стороны Роя.
  Впрочем, Кэп мог быть спокоен - сколько бы ни орал журналист, уходить "с улиц" он не собирался. Втянулся, что поделать. Приключения были необходимы Салливану как воздух, а пока не срастутся связки, о поездке куда-нибудь в солнечный Сектор Газа можно и не мечтать. Журналист может многое не уметь - но быстро бегать он обязан.
  - ...а еще тебе надо меньше курить, - всякий раз наставительно добавляла Ким. - Кашляешь, как чахоточный.
  Но Рой неизменно посылал ее на хуй и говорил, что так похоже на даму с камелиями. Хотя отвратительный резкий кашель действительно иногда добавлял немало хлопот. И приходилось вливать в себя кофе. Мерзкий, гадкий, ненавистный кофе...
  Именно этим и занимался Рой на их микроскопической редакционной кухоньке, когда из основного помещения раздался грохот и внушительное "Какого?!" Кэпа.
  - О, ну так я и знал, - философски пожал плечами Салливан, разговаривая с банкой кофе. - рано или поздно начнутся терки.
  Журналист не особо волновался. Может, Кэп и вышел на пенсию, но рука у него все еще была тяжелая, и стрелял легавый метко. Но все-таки, на всякий пожарный, Рой хранил в дальнем углу кухни биту. Мало ли что, а он тоже не цветок.
  Но когда Салливан вышел в комнату, сразу понял - бита не поможет. И пистолет. И БФГ, мать его, тоже не поможет! Потому что если этот упырь не скопытился за прошедшие годы - он вообще хуев горец!
  В общем, Рой сразу узнал Секача, даже без его извечного камуфла и со шрамом-обновкой на губах. А Райджин, видать, тоже не замешкался признать журналиста, потому как даже подзавис с зажатым в руке воротником Кэпа и занесенным кулаком.
  В редакции стало очень тихо. Было слышно даже бульканье кулера и шуршание кондиционера. Первым молчание нарушил Сугимура. Он отпустил Кэпа и перевернул ближайший стол, видимо, от полноты чувств.
  - Салли, детка! Я знаал, знал, что ты не уйдешь вот так просто из моей жизни! - раскинув руки, словно для объятий, Секач двигался к Рою с неумолимостью паровоза и злого рока, разрушая все на своем пути. Кэп остался где-то позади. Он был умный мужик, и понимал, кому и когда не стоит попадаться под руку.
  - Ааа, отвали! Изыди, демон, возвращайся на свою сковородку в аду! - бита свистнула в миллиметре от головы Райджина, чуть задев ухо. Ухо незамедлительно опухло. Снова стало очень тихо. Рой, видимо, не планировал попасть, потому что испугался еще сильнее, отбросил биту, удрал на стол и на всякий случай сложил крестом ручку и карандаш, словно отбрыкивался от вампиров. Сугимура задумчиво потрогал ухо, а потом расплылся в улыбке, которая наводила на мысли о поедании живых детей горстями.
  - Помнишь, Салли, что я обещал сделать, если ты еще раз перебежишь мне дорогу? Хотя... к черту слова, дай я пожму тебе горло...
  - Ты?! - за спиной наемника раздался голос Ким. Все трое мужчин вздрогнули и обернулись. Стало очень тихо, уже третий раз за утро. В этом самом полном безмолвии женщина подошла к Сугимуре, размахнувшись от души, залепила ему пощечину, которую он почему-то пропустил... а потом страстно поцеловала, потянув вниз его щегольской серый галстук. Райджин подумал-подумал - и спустя секунду включился в процесс. Рой взвыл, убежал на кухню и заперся там. А Кэп - Кэп не задавал лишних вопросов. Как уже упоминалось выше, это был очень умный мужик.
  
  Райджин, при всей своей природной неспособности к самоанализу, к глубокому своему неудовольствию понял, что с ним случилась самая большая неприятность, какая только может произойти с подобными ему людьми.
  Кажется, с возрастом он стал безвозвратно утрачивать свою феноменальную приспособляемость. Не самая приятная штука - всю жизнь верить в собственную универсальность и, перевалив за сорок, обнаружить, что ты не избежал всего этого дерьма, о котором столько наслушался от сослуживцев. Да, то самое сентиментальное говнище на тему, что к мирной жизни нельзя будет вернуться. Естественно, была какая-то черта, за которую он заступил еще до того, как ему исполнилось двадцать, и точно не смог бы до конца жизни впрыскивать жилищные кредиты глубоко беременным семьям, поливая офисный фикус жиденьким эспрессо из корпоративного кафе.
  Однако, он даже не подозревал, что его будет так страстно тянуть в распоследний вонючий лагерь, полный молодых ни на секунду не затыкающихся пуэрториканцев, не видящих разницы между военной службой и постройкой супермаркетов, и старыми контуженными занудами вроде него, только и разглагольствующими о том, что настоящая жизнь есть только на войне.
  Пока ему не хотелось делать поспешных выводов, поэтому он списывал хандру на ноющие по ночам переломы, чрезмерно тонкие стены довольно уже дряхлого многоквартирного комплекса, доносящие до него все подробности личной жизни соседей по всем четырем сторонам: снизу, сверху, справа и слева, бесконечный машинный гул и собачий лай за окном и, как многократный контрольный в голову, воспалившиеся зубные нервы. Всю свою жизнь Сугимура уж с чем-чем не имел никаких проблем, так это с зубами, и единственная фикса, поставленная лет пятнадцать назад, была призвана загородить пробел, возникший из-за удара головой во время падения с третьего этажа.
  Райджин умел прекрасно терпеть, но не слишком любил мириться - и если убийство соседей считалось действием неоправданно противоправным, переезд - временно невозможным, а мгновенное обновление собственных костей - фантастическим, то хотя бы с зубами можно было разобраться поскорее. Секач перечислил в уме все свои боевые заслуги, пересчитал шрамы, напомнил себе, как в детстве наступил на гвоздь, а в юности сам доставал из своего бока осколок, и пошел к стоматологу.
  В очередной раз жизнь показала, что каждый предпринимаемый шаг так или иначе приводит к переменам, которых ты не вполне ожидал. Стоило мрачной двухметровой фигуре Райджина появиться в маленьком кабинете, блещущем голубыми реечками и начищенными поддонами с шаманским инструментарием, из-за дверцы открытого шкафа вынырнул стремительный декольтированный снеговичок с торчащими из-под смешной фирменной шапочки пушистыми кудряшками.
  - Ну ни черта себе, - не слишком канонично поздоровался с Сугимурой снеговичок, то есть невысокая кругленькая девчушка в коротком белом халате и каких-то совсем школьных сандаликах с ремешком. - Папаша, если тебя конкуренты подослали колотить мензурки, то приходи лучше в смену Анабель. Ей без разницы, у нее муж маклер, а я диплом получила только полгода назад, мне хочется жить и даже еще поработать.
  - Если вылечишь мне зубы, оставлю тебя в живых, - утешил девчонку Секач и прошествовал к креслу, взгромоздившись в него не без труда - неважнецкая конструкция под ним жалобно пискнула и накренилась.
  - Ааа, вот это я понимаю бартер. По рукам, но в кассу лучше все равно заплати, они будут не настолько счастливы, даже если я не умру, - девица лихо затолкала кудряшки под шапочку и уселась на врачебную табуретку рядом с креслом, ловко вытянув зубное зеркальце из лотка. - Ну давай, открывай рот... Ооо, слушай, тираннозавр Рекс, я бы, честное слово, посоветовала тебе скорее хорошего конюха. Ну ладно, не смотри так, я шучу. У меня тут первый раз такие челюсти, даже по телевизору таких не видала. Если ты не вегетарианец, плохо дело, я буду скучать по своим пальцам, если сделаю тебе больно.
  Райджин и рад был бы прокомментировать эту ситуацию, развив тему того, что стоматологи больше всего на этом свете используют свое право пиздеть без опасности обратной связи, но как раз не мог. Зеркальце и еще какая-то скребучая штуковина уже вовсю ездили у него во рту, а глазам даже не надо было косить, чтобы созерцать во всей красе надвигающуюся на него из глубокого декольте грудь размера этак четвертого с небольшим. Она была настолько близко, что лицо обдавало уютным крахмальным теплом и запахом геля для душа с апельсиновым химикатом.
  - Я знаю, что ты хочешь мне сказать, папаша, у меня мало пациентов как раз поэтому. Никогда не могу удержаться, я еще в институте на экзаменах проваливалась, потому что говорила преподше, чтоб она перестала чесать голову под париком, а то он так смешно ездит, что я сейчас точно попутаю пальпацию и пульпирование. У меня легкая рука, а вот с языком никак не договорюсь насчет этого. Слушай, в твоем возрасте у тебя зубы как у Мэрилин Монро если не считать кариеса, ну так обычно такие старые к нам уже приходят за фарфоровыми.
  - Да мне сорока пяти нет еще, - не стерпел Райджин, улучив момент, когда инструменты на секунду покинули его разверстую пасть.
  - Да ладно? Ну вообще фигура у тебя класс, это точно, но тут и тут волосы седые. И на морду ты больно страшон.
  - Спасибо.
  - Не обижайся, бог нас всех любит одинаково. Я вот толстая например, зато в жизни прыщей не было, даже в тринадцать лет, ни единого. Хоть чему-то тощие стервы в школе да завидовали.
  - Ты не толстая, - возразил Сугимура зачем-то, по-прежнему закрадываясь взглядом в складку между большими золотистыми грудями, колышущимися в ответ на каждое мимолетное движение тела хозяйки.
  - Да ладно, не подлизывайся, все равно зубы придется сверлить. Давай-ка, разинь рот пошире, крокодильчик, сейчас будет немножко неприятно, - с этими словами девушка энергично всадила ему три укола анестезии в десны и под язык. - Кстати меня зовут Селена. Больше своей задницы я в детстве ненавидела только свое имя. Запиши мой телефончик и звони, если пломба вылетит.
  Когда Секач вышел из клиники, у него было такое ощущение, словно ему воткнули в голову бумеранг. Определенно, так много, так долго и так безжалостно с ним уже давно никто не разговаривал.
  Легкая эйфория от сладостного отсутствия зубной боли впервые за две недели слегка улетучилась, когда он сообразил, что все мышцы рта, включая язык, временно парализованы из-за анестезии. В минимаркете продавщица сигаретного отдела приняла его за инвалида, и с лицом, полным сопереживания и добродетели, положила на прилавок листок бумаги и фломастер.
  Поскрипев новыми пломбами, Секач стерпел и это. Купив таки сигареты и целое ведро мороженого, он вернулся домой и позвонил Селене. Та, заслышав звуки, издаваемые его зановокаиненным языком, расхохоталась в телефон так, что у того едва не слетела мембрана. - Аааа, Папаша, я знала, что позвонишь. Только не говори, что ты в меня влюбился, хотя еще в состоянии легко подцепить красотку в пивбаре. От тебя наверное девчата разбегаются с визгом даже среди бела дня. Ладно, давай прыгай в метро и тащись ко мне, пиши адрес.
  Так все и получилось - он поехал к ней прямо с этим ведром мороженого, и в этот же вечер, когда оно опустело благодаря их совместным усилиям, Селена сказала, накручивая на палец одну из своих пепельных кудряшек:
  - Учти, если у тебя не стоит, Папаша, я утешать не стану, даже не надейся. Все мужики только и думают, что если у меня сиськи как у пекарши с вывески 'Хэппи Бейкер', то я немедленно возьмусь за их комплексы с погремушкой. Если ты слишком старый для того, чтобы трахаться, лучше даже не начинать, хотя вообще я не прочь.
  Так он выяснил, что если ее выебать как следует, то она в эйфории не только затыкается минут на пятнадцать, но и потом готовит такой классный гуляш, что можно язык себе откусить.
  Вообще-то он мечтал прикормить кошку, раз уж на некоторое время осел на месте, а вот так вдруг завел женщину. Своей говорливостью она отчаянно напоминала дорогих его сердцу кубинских проституток, и вообще с ней было до такой степени не до мыслей о войне, что хандра сама собой как-то скукожилась, уступив напору маленькой энергичной девицы, похожей на тугой мячик со встроенным радиоприемником.
  На время он неплохо устроился. О будущем же вовсе привык думать, когда оно уже наступит. А войну, если понадобится, готов был найти себе и сам, когда окончательно созреет.
  Потом его жизнь изменила всего лишь кошка, умирающая на улице от голода - которую он пожалел и взял на руки.
  
  Рой сидел за столом и с кислой миной ковырялся в малине со сливками.
  - Что, ностальгия замучила? - ухмыльнулся Райджин.
  - Иди в пень. Знаешь сколько я учился относиться без трепета ко всему белому и вязкому? Но при взгляде на твою похабную рожу самообладание мне изменяет.
  - Если ты так пытаешься пробудить во мне чувство вины, то хреново у тебя получается.
  По старой неискоренимой привычке Салливан и Сугимура общались исключительно подобным образом. Впрочем, это не помешало им виртуозно разбомбить репутацию Блендера, а ее остатки слить в тюремную парашу.
  Секач как не фиг делать раздобыл компромат - просто зашел в кабинет Стива, пока того не было, и взял все, что надо. К его бесшумным передвижениям из кабинета в кабинет давно все привыкли, и никто даже не додумался привязаться. А журналист забил гвозди в крышку гроба горе-политика, блестяще проведя радио-эфир. И, хоть Секач и говорил, что ввязался во все это только из-за Ким, с Роем в результате он проваландался гораздо больше. А сейчас они как раз ждали Кэпа и мисс Той, которые что-то задерживались.
  - Я надеюсь, ты здесь проездом? А то что-то засиделся смотрю в прелом воздухе мегаполиса.
  - Не боись, Салли, мои переломы уже чувствуют себя хорошо. Планирую совершить вояж в Афганистан, подправить душевное здоровье и материальное положение.
  - ... и подпортить его другим, - Рой ответу Сугимуры почему-то не обрадовался. - Я вот тоже скоро свалю. Ненавижу города.
  - А не слишком ли хлипким ты стал для радостных забегов по пересеченной обстреливаемой местности? - если голос Секача в принципе умел звучать заботливо, то сейчас он звучал именно так.
  - Не дождешься, убоище. Я еще на твоих похоронах простужусь.
  - Просто у тебя очень милая мама. Она ведь расстроится... Слушай...
  - А? - недоверчиво покосился на вновь обретенного компаньона Рой.
  - Ты это... как ты хоть, чем жил-то? Расскажи че-нибудь интересное, а то мы все как-то об этом и не говорили ни разу.
  С одной стороны, стоило ответить, что не его это кабанье дело, с другой же, поделиться и вправду хотелось - Салливан осознал, что, в сущности, никто больше не интересовался его делами в этот отрезок времени.
  - Но только уговор - ты мне тоже чего-нибудь этакое расскажешь. Чтоб прям вообще самое забористое.
  - Идет. Ну?
  - Ну я например одно время, когда затишье было и полное унылое безденежье - в Космополитене работал.
  - Да нуу? Серьезно? - как и ожидалось, Райджин глумливо захрюкал. Может, конечно, этот мудозвон и слегонца постарел, но вот этот гадский смехуечек не изменился ни капельки.
  - Дооо! А чего, там рубрика есть - типа приглашенный эксперт-мужчина. Для этих куриц гламурных достаточно иметь яйца, чтоб уже быть независимым экспертом по всему на свете. Ну и колоночку вел, а как же. 'Скажите, Рой, правда ли, что мужчинам эстетически больше нравятся большие и сочные половые губы? Я недавно видела в секс-шопе специальную помпу для увеличения, все еще сомневаюсь, покупать или нет'. Уууу, чего я там только не начитался. Ну теперь твоя очередь, я честно рассказал. Колись, у тебя были тупые работы?
  - Ну ладно... Даже про две расколюсь. Одно время я как-то с голодухи опух, а работать не мог, как раз после милашки Тимми, - палец Райджина коснулся неаккуратного шрама, проехавшегося через губы косой чертой. - Решил экстрасенсом заделаться. Бородищу отпустил вот такую, значит, объяву разместил. Э, слышь, не подавись смотри, откачивать тебя еще.
  - Я слушаю, слушаю, - хныкал хохочущий и изнемогающий Рой, бессильно царапая ногтями стол. Ему казалось, что его селезенка сейчас разорвется от смеха, заодно вспомнился бородатый анекдот про 'Снимаю. Порчу'. - И что, колдовал?
  - Ну дык. Говорил, что после контузии на войне у меня третий глаз открылся. Бабы довольны были страсть как, мужей хорошо в семью возвращал. Ну приходит баба заплаканная вся, супружник мол кобелирует, сил никаких нет, наколдуй верность дому. Дык я просил фотку и адрес. Один раз достаточно было к мужу на разговор сходить. Очень жены потом благодарили, говорят, такая моя магия сильная, не то что на баб других не смотрит - с работы домой бегом бежит чтоб до темноты успеть. Потом уехал, практику бросил... Ну ты погоди со смеху помирать, щас второе расскажу - тогда и помрешь спокойно.
  - Господи, если вторая история круче первой, вызывай скорую заранее.
  - Я тебе сам искусственное дыхание сделаю, не переживай. Так вот одно время совсем голодно стало. Ну и это, я в клубе одном экстремальном работал... мастером фистинга.
  - Кееееем? - от восторга Рой сорвался в сопрано.
  - Мастером фистинга. В таком крутом прикиде значит под Мановар прям, в маске на морде... Ну, приходит любитель этого дела, или кому попробовать захотелось, а стремно, платит бабло, надеваешь перчатку такую вот досюда, в вазелин раз-раз и углубляешься в его или ее внутренний мир чуть не по локоть. Что-то типа коммерческого проктолога без медицинского образования. Приличное бабло между прочим было, и выпивка за счет заведения.
  - Секач, - Рой неожиданно замер и очень серьезно посмотрел на Сугимуру. - Ты, сука, сейчас что-то во мне сломал. Это так ржачно, что я просто не могу смеяться. Мне надо полгода ржать по десять минут в день, чтобы понемножку высмеять все то, что во мне сейчас бурлит. И долго ты так вот трудился в поте лица?
  - Неа, свалил через полтора месяца, - цыкнул зубом невозмутимый Райджин, глядя на кончик своей сигареты. - Скучно стало. Это жуть какая однообразная работа, скучней чем в офисе наверное. Прикид только жаль не отдали, я б его забрал. Прям кожа, клепки, все дела, крутизна аж прет.
  - Пить... пииииить... - страдальчески сипел вспомнивший как смеяться Рой. В один момент действительно показалось, что хохот уже причинает ему настоящие страдания. Пришлось отпаивать его водой, похлопывать по спине и обмахивать, чтоб унялся хоть немного.
  Тут у Салливана зазвонил мобильный. Рой прокашлялся, взял трубку, кого-то послушал, спрятал телефон обратно в карман.
  - Так, Секач, по ходу, придется вам тусить втроем. У меня срочные дела. Скорми малину Ким, она не такая трепетная как я.
  Ушел журналюга, разумеется, не прощаясь и явно не особо терзаясь совестью. Секач проводил его взглядом и пожал плечами. Салливан всегда вел себя как говно - отчего бы ему с возрастом меняться? Вообще, годы здорово потрепали и засидели мухами образ шустрого кареглазого и вечно лохматого дрыща. Конечно же, лохматым он остался и по сей день, равно как и дрыщом, но Райджин даже не думал о том, что в таком, в общем-то, цветущем возрасте Рой будет выглядеть так... неустроенно. Хотя, ничуть не удивлялся. На себя для начала стоило посмотреть. Двум холостякам-кочевникам даже как-то грешно отращивать брюшки и сыто лосниться.
  Минут через пятнадцать подвалил Кэп, и они неплохо накатили пивка. Двум взрослым мужикам всегда найдется о чем помолчать.
  Эта почти что идиллия была беспардонно нарушена Ким, которая влетела в бар, как очень симпатичный, но здорово рассерженный локальный тайфун.
  - Где он?! - женщина в ярости швырнула сумочку на стол, Кэп еле успел спасти пиво. - Где это жухло?! Я ему яйца оторву и заставлю их же сожрать!!!
  - Да сядь ты, господи. Что стряслось-то? - ни Кэп, ни Секач не спешили поддаваться панике. С наркотой Ким, конечно, завязала уже давно, но истеричный характер никуда не делся. Так что она могла злиться на свою подружку Салли из-за сущей фигни.
  - Ненавижу! - прошипела она и залпом чуть ли не ополовинила кружку Сугимуры. - Вот пока ты тут сидел и бухал, Кэп, эта гнида сперла наше новое расследование!
  - Эй, тпру, он только час назад отсюда свалил, - поспешил внести ясность в ситуацию Секач. - Или ты что-то путаешь, Коза, или у Салливана есть злой брат-близнец. Или он сам чей-то злобный брат-близнец...
  - Ага, отлично, значит, эта падла уже все провернула до того. Ууу, гад, гад, гад!!! Всеее... Вся информация, все документы, все доказательства, все телефоны - все спер!
  Кэп как-то подозрительно поскучнел. На скулах старого полицейского заиграли желваки.
  - Я надеюсь, ты имеешь в виду дельце нашего маньяка?
  - Нет, блядь, я имею в виду дельце бабушки Бэтмена! Конечно, маньяка! Сразу б мне заметить, как он одеяло к себе тянет, все гребет и гребет... Ну и вот, нашел небось более щедрого работодателя, чем наша тощая конторка!
  Подробности дела о маньяке-антирастлителе Райджин узнал уже в машине, на которой все трое ехали в гости к Салливану.
  Этот психопат, видимо, страсть как любил юных девочек, но не совсем так, как это делает большинство педофилов. Напротив, он любил их чистыми и непорочными. Поэтому у жертв всегда были скрупулезно удалены все признаки взросления и полового созревания - выбрит лобок, аккуратно отрезаны молочные железы... А еще в почерке неизвестного убийцы было куда больше от расчетливого профессионала, чем от опасного животного. Его явно учили охоте на двуногих. И, судя по всему, Рою удалось то, что не вышло у Кэпа и Ким - он напал на след маньяка. И решил не делиться славой.
  - Не понимаю, чего ты так взбесилась, Коза, - Секач стряхнул пепел в раскрытое окно. - Этот ревнитель нравственности отчекрыжит Салливану член, ну и поделом.
  - А эфир, Райджин! Эфир! Нет, пока я ему лично не раскурочу морду - не успокоюсь!
  Но дома у Роя никого не было - не факт, что он вообще туда заезжал. Зато через некоторое время на телефон Кэпа пришло смс.
  - Смотрите-ка, объявился! С его телефона. Ну-ка, что этот фрукт нам пишет? Адрес какой-то... Э, да это заброшенный машиностроительный цех, я знаю точно. И на хрена?
  - Он еще в шарады играет, кучка гуано! Ничего, сейчас я ему дозвонюсь! - Ким яростно вдавила кнопку вызова.
  - Стой, дура! - Секач успел выхватить у нее телефон и сбросить номер, очень надеясь, что на том конце не расслышали звонка, или придурок Рой хотя бы додумался вырубить звук. Райджин сразу догадался, что Салливан вляпался в переделку, и как всегда надеется, что его костлявую задницу спасут. Но надеждам наемника не суждено было сбыться. На мобильник Ким перезвонили с номера Роя, и в трубке раздался не привычный козлетон, а приятный низкий голос мужчины средних лет.
  Теперь вполне могло оказаться, что у подружки Салли осталось очень мало времени.
  
  - Надеюсь, вы понимаете, мистер Салливан, что не покинете этого здания живым?
  - Ах вот оно что... то-то я удивился, почему Вы голоса и лица не прячете. И на хрена тогда давать интервью, если все равно никто не услышит?
  Работая в горячих точках, Рой научился множеству полезных вещей. Числилось среди них и умение абсолютно равнодушно пялиться прямо в дуло пистолета. Впрочем, очко при этом все равно играло.
  - Ну, почему же не услышит. Запись-то останется. Включайте диктофон, мистер Салливан.
  Рой послушно вдавил кнопку. Мужчина с пистолетом выступил в круг света и присел на дряхлый перевернутый ящик.
  - Срань господня, - все так же меланхолично подметил Салливан.
  Маньяк больше всего походил на доброго падре из социальной рекламы всяких баптистов. Крепкий высокий мужчина, наверное, ровесник Секача. Короткие светлые волосы, серые глаза, у которых залегли добрые морщинки, чисто выбритый подбородок. Черт подери, даже белый стоячий воротничок присутствовал.
  - Не богохульствуйте, мистер Салливан. Я метко стреляю.
  - Вы правда священник?
  - Это первый вопрос нашего интервью?
  - Ну, хрен с вами, пусть будет так. Расскажите о себе, мистер...
  - Вермин. Лайам Вермин. Вы, мистер Салливан, наверняка по роду своей профессии прочли неведомое количество свитков криминальной хроники. Наверное, равняете меня с дегенератом Ли Лукасом, жалкой вонючкой Дамером и прочими выродками... ждете историй о деспотичной матери, домашнем насилии, истязаемых животных и трудовом лагере для несовершеннолетних. Вынужден вас слегка спустить на землю - мое детство было счастливым.
  'Когда-то, вашу мать, вот эту фразу я уже слыхивал. Какого душегубца ни возьми, у всех блядь Гавриил Благовеститель люльку качал' - мрачно подумал Рой, почесывая нижнюю губу ногтем большого пальца. 'А вообще прелесть что за маньяк - сам же мне красивости в текст придумывает, ничего дописывать не надо. Откуда ты знаешь, говноед, каких я историй жду. Что за жизнь, когда кругом одни гнусные клички, и мистером Салливаном меня называет только какой-то унылый кровопийца...'
  Горькие думы шли совершенно параллельно с исповедью маньяка, и Салливан прекрасно успевал воспринимать одно и мыслить другое.
  - Мне повезло родиться не в таком вот бетонном мешке, как этот с виду благополучный город. Я жил там, где смрадом блуда не веяло...
  'Ну да блин, а мать тебя видать зачала когда облатку проглотила, упырь. Смрадом блуда ему веяло... блуд надо мыть почаще, шоб не смердило!'
  - Я не скорбел о том, что никогда не видел родителей..
  'Агаааа...'
  - Они оба любили Господа, и каждый пошел по своей дороге к нему, оставив потомство. Женщине нельзя жить с мужчиной в одном месте.
  - Почему, мистер Вермин? Даже с мужем?
  - Да. Вы так не считаете, мистер Салливан?
  - Предположим... я не так воспитан.
  - Я и не сомневался. Разве от обывателя вроде вас добьешься понимания греха? Покуда девочке не исполнится десять, мужчина не видит в ней грех. До десяти ребенок ангел - как все ангелы бесполы, так и ребенок не женщина, не мужчина, а божий цветок. Не случайно все дети, одень их в одинаковый наряд, не будут различаться. Бабушка говорила, что Господь наш с Сатаной в извечной борьбе за души людей однажды узрели, что тяжек их бой, и силами своими они уничтожат невинную паству. И Господь, дабы не умерщвлять стадо все, сказал Люциферу - бери часть и не трогай оставшихся. И из младенцев христианских указал Темный на своих, и с тех пор по вырастанью он их отмечает, именно они и становятся женщинами.
  'Клизму мне в ухо, вот это фантазия у бабки, такой мощный приблуд к библейской истории присандалить. Маразм какой, чувак, это еще круче, чем история Секача про пиздобоязнь в детском саду'
  - ...на них нет печатей греха и блудства, отрастающих на теле грудями, срамными волосами и вонючими секрециями.
  Вот и Салливан реально столкнулся с тем, о чем слышал не раз от друзей-криминалистов - как все из себя приличные такие маньяки с совершенно непроницаемым лицом и абсолютно спокойным голосом несут такую развесистую ахинею, какую нарочно не придумаешь. С другой стороны, ну никак не верилось, что Лайам двинулся просто так от божьего промысла и бабки-сказочницы. Должно было быть что-то, оставившее в психике решающий след.
  - Скажите, а... вот вы говорите, что женщине нельзя жить с мужчинами в одном доме. А ваша бабушка являлась исключением?
  Вермин посмотрел на него как на идиота.
  - Сатана слабее Господа и может держать свою паству лишь временно. Ближе к старости Бог стирает его греховные печати, сушит их и морит, возвращая овцу свою к ангелоподобию.
  'Ну есессьно, что ж я не подумал, что все старухи как одна обратно в девственницы попадают. Не удивлюсь если его бабка срамные волосы брила, чтоб показать какая она невинная душа. А сисек у нее небось и в лучшие годы не было'
  Внутренний ехидный комментатор помогал Рою не спиздануть случайно вслух что-то такое, из-за чего он не доживет до окончания исповеди. Все-таки годы общения с Секачом как-то выработали понимание, когда убийцу можно бесить - а когда нет. Хотя, в данный момент сравнение было несколько некорректным - Райджин-то психическими отклонениями не страдал и тем более не наслаждался. Его в принципе можно было бесить сколько угодно, и все равно отделаешься максимум черепно-мозговой травмой, если за отнятие твоей жизни никто не удосужился выложить сумму.
  Хотя, чего это он взялся оправдывать этого отморозка? Вероятно, подсознательно надеялся подлизаться к нему хотя бы мысленно, чтоб выручил, как выручал постоянно до этого.
  Рассказы о жертвах маньяка ему были не так уж интересны - и без него знал все из материалов дела. Когда в заброшенном здании, бывшем когда-то детским интернатом, нашли обнаженное тело девушки со следами насильственной смерти - сильно долго размышлять не стали. Труп едва до морга доехал, когда уже бодро шерстили дела всех когда-то сидевших и уже освобожденных насильников и даже на радостях замели какого-то несчастного онаниста, безобидного до такой степени, что пробегающие мимо него в парке школьницы стали машинально с ним здороваться.
  Дело уж казалось до того ходким, что все не сразу поверили в результат экспертизы - восемнадцатилетняя Хэрриет Вествуд если и имела половую связь в своей жизни, то сииильно задолго до момента смерти. Факт непосредственного надругательства установлен не был, несмотря на явные сексуальные мотивы - придирчиво отсеченные девичьи груди, выбритые непосредственно перед смертью или даже после лобковые волосы, а также удаленная растительность на ногах. Подсохшие мельчайшие следы пены для бритья показывали, что данная эпиляция в жизни жертвы была последней.
  После второй жертвы недоумение только возросло - та и вовсе оказалась девственницей, несмотря на вполне уже вменяемый возраст - полных шестнадцать - и привлекательную при жизни внешность. Круг подозреваемых перевернулся с ног на голову, но того безобидного онаниста на всякий случай все равно упекли за нарушение общественного порядка.
  Поползли самые невероятные предположения о каннибализме - но если отрезанные груди еще как-то годились для этой версии, то как могут утолить гастрономические потребности людоеда сбритые лобковые заросли - никто осознать не мог.
  На пятой жертве обстановка накалилась окончательно. К делу подключали самых разных экспертов, но никто так и не понимал, в чем загвоздка. На телах жертв не было обнаружено ни единого следа побоев и прочих издевательств, смерть их, по сравнению с многими другими случаями серийных убийств, могла даже считаться гуманной. Убийца одним точным ударом заостренного предмета пробивал сердце, из чего сделали вывод - это как минимум обученный человек. Так вот с одного маху в сердце не может попасть случайный рехнувшийся отморозок. Подозревали медицинское образование или очень обширные боевые 'заслуги', впрочем, одно другому никогда не мешало и ничего не исключало.
  В конце концов убийства окрестили двумя ярлыками - либо ритуальные, либо так называемые эстетические.
  Расследование шло своим чередом, пока в него не влезли сотрудники радиопередачи 'С улиц'. Въедливые взоры Кэпа и Салливана зацепились за одно обстоятельство - маньяк никогда не оставлял девушек на открытом воздухе и не закапывал в землю. Их находили только в зданиях, иногда даже жилых, во втором случае как правило в подвалах и на чердаках. Но все же чаще всего душегуб благоразумно разделывал жертв в пустующих постройках. И очень уж умело скрывался - последний раз его едва не изловили прямо на месте, и то, как он виртуозно зашкерился, наводило на мысли, что здание он как следует изучил, вероятно заранее.
  Кэп поднимал связи в полиции, Ким под видом психолога разыскивала родных жертв для бесед, а Рой, тоже изрядно побегав и собрав всю информацию в кучу, потратил массу клеток головного мозга, энергетических ресурсов и сигарет на то, чтобы вычислить его следующую цель в виде здания - долго метался между вариантами, пару раз пролетал как фанера, а вот сейчас на свою голову не ошибся.
  Зачем Вермин убивал, Салливан уже понял. Дальнейшее это дело психиатра. Предпосылки тоже были б ясны даже идиоту - родители разбежались и тупо скинули малого на придурковатую бабку с сектантскими замашками. Уже прозрачно как стекло.
  Его интересовала всего одна деталь - перелом. В жизни практически каждого маньяка есть именно тот самый момент - или пара моментов - когда он срывается и идет убивать. Тараканы в голове могут спать до какого угодно возраста, пока их кто-нибудь или что-нибудь не разбудит.
  Пока что журналист надеялся, что Лайам наведет его на ответ сам, чтобы не пришлось у него интересоваться напрямую. Тот не спешил - охотно разглагольствовал на тему того, что спас души бедных овечек и вернул им чистоплотное детство без развратных печатей.
  'Надо будет Ким сказать, чтоб на всякий случай брилась всегда. Ближе к богу станет, етихумать. А может и так бреется... надо было у Секача поинтересоваться, он жеж в курсе. Хотя вот как она титьки будет отстегивать - большой вопрос...'
  - Мистер Вермин, - Рой дождался паузы в излияниях и таки не сдержался. - Скажите одно. Когда? Когда вы поняли, что вам пора переходить от рассуждений к практическим занятиям?
  То, что услышал он в ответ на свой вопрос, не отдавало ничем сверхъестественным, но почему-то мурашки по телу забегали здорово.
  Как оказалось, Лайам в детстве отличался довольно хлипким здоровьем, и бабкины бесконечные посты, истовые молитвы с битьем об крест и прочие фанатичные выкрутасы типа отказа от официальной медицины под предлогом 'Богу угодно дать здоровье - угодно и отнимать' тоже не добавляли пацану энергии. Набожному ребенку все-таки удалось слегка подкрутить в собственном мозгу шестеренки и счесть, что раз уж он мужчина, то есть священное животное, Богу должно быть угодно видеть его живущим праведно. А чем дольше он проживет - тем больше праведных дел наделает.
  Так что белобрысый заморыш взялся за себя всерьез и умудрялся помимо бесконечных походов в церковь и школу потеть в спортивной секции, пока не окреп. Окрепнув и закончив школу с отличием, отправился не куда-нибудь, а в армию, угодив точнехонько в десант, где и осел на несколько лет.
  Казалось, военная служба, шумное мужское братство без единой грязной самки стало идеальным прибежищем фанатика, если бы не один случай, заставивший Вермина свернуть с выбранной дорожки.
  Однажды бравые матерые вояки решили хорошенько оттянуться и дружным квартетом рванули в бордель, буквально потащив за собой ничего не подозревающего Лайама. Разудалое настроение товарищей настолько сбило его с толку, что опомнился он уже непосредственно в тот момент, когда на них повисли веселые девочки без комплексов.
  Никто даже и не представлял, что бывалый десантник Вермин к тому моменту не просто был девственником - а вообще видел голую женщину только в учебнике анатомии. Тот он, кстати, сразу же сжег после этого, многократно перекрестив огонь.
  Доселе Лайаму не доводилось бывать на таких вечеринках, несмотря на немалый срок службы. И вот теперь он, в состоянии столбняка, просто глядел на то, во что превращаются его товарищи рядом с женщинами. Как меняются их взгляды, дыхание, приливает кровь, пот выступает на коже. Близость срамных женских печатей воздействовала на них похлеще богомерзкого алкоголя.
  В довершение всего у одной из проституток начались месячные прямо в разгар вечеринки. Раздосадованная девица, отборно матерясь, под общий хохот и насмешки снимала белье, вытирала кровь грязной салфеткой и громко просила товарок одолжить ей 'сраную затычку', пока не перемазались шмотки. И тут ее угораздило встретиться взглядом с Вермином. Видимо, в его глазах отражался столь неописуемый ужас, что девушка зашлась от хохота и с криком 'Чего рот разинул, солдатик, менстры что ль не видел?' бросила свои окровавленные трусы ему прямо в лицо.
  Тогда он чуть первый раз не убил женщину - кулаки заболели, на лице заиграли желваки, а в глазах стремительно помутнело. Положение спасли чуть притихшие сослуживцы, вовремя подхватив его и отправив на свежий воздух проветриться.
  Вскоре после этого Лайам покинул ряды вооруженных сил и пошел в духовную семинарию. Дальнейший его духовный путь был долог и малопримечателен, пока новоявленный священник не решился наконец взять в свои руки божьи полномочия по превращению женщин обратно в ангелов.
  "Вашу мать. Я опиздошен. Просто опиздошен. Война уродует, говорите? Да в сравнении с этим гандоном мы с Секачом - просто унылые бюргеры! Никогда не устану удивляться многообразию уродливого в человеческой натуре. Ну же, придурки, где вы запропастились? Неужели не придете и не отмудохаете меня за эту аферу? Лучше бы вам прийти..."
  Рассказ маньяка тем временем подходил к концу. Рой прекрасно понимал, что как только этот говнюк изольет душу - ему крышка. Поэтому надо растягивать разговор.
  - Так может, не будете меня убивать? На невинное дитя я не похож, на путь праведный становиться поздновато. Дайте уж дожить свой век и приземлиться на заслуженную раскаленную сковородку...
  Мужчина мягко улыбнулся, и с немым укором взглянул на Салливана. Голос у психа был медовый.
  - Нет людей дальше от чистоты и чести, чем ты и тебе подобные. Даже проституция не так страшна. Мария Магдалина была гулящей девкой. А вы всегда возносите идеалы на щит, но превращаете их в грязь, в грех. Когда тебя здесь найдут - обнаружат и запись. Интервью опубликуют. Но без тебя миру станет лучше, поверь.
  - Не то слово! Разве ж я спорю, дружище... Самому стыдно, какое я...
  Салливана прервал писк сигнализации.
  - У нас гости, - маньяк хищно ощерился и резко рванул журналиста к себе за рукав. Одновременно с этим кто-то начал стрельбу из темного коридора.
  - Если не прекратите палить - вышибу ему мозги! - душегубец в лучших традициях голливудских боевиков стиснул предплечьем шею Салливана и вдавил дуло ему в висок. В темноте рассмеялись, и Рой, конечно, этот смех сразу узнал, и захихикал тоже, правда, как-то истерично.
  - Да ради бога, стреляй. Я об этом может уж полжизни мечтал и даже пару раз чуть не исполнил. Так что извиняй, чувак, не аргумент, - и стрельба продолжилась. Маньяк, сквозь зубы ругаясь, на диво забористо для святого отца, отшвырнул журналиста куда подальше. Это самое куда подальше оказалось кучей ржавых деталей.
  - Аа, твою мать, это были новые джинсы! И мое бедро... - тут же раздался жалобный стон - Секач, детка, он сделал мне бо-бо. Убей его!
  - Ути господи, я потом поцелую, и все пройдет. Сейчас кому-то будет атата, - ответствовал голос из темноты. - Тебя прибить легче, тебя хотя бы видно...
  И правда, псих куда-то исчез. Как и предполагалось, успел хорошенько изучить весь этот завод.
  - Ты его видишь, Салли?
  - Будешь так меня называть, я не скажу ничего, даже если он будет за твоей спи... - и тут во всем старом здании врубился свет. Райджин грязно выругался и рванул вперед, к более надежному укрытию из сломанных огромных станков. А Салливан увидел маньяка. Тот умудрился забраться на железные перегородки на высоту примерно трех-четырех человеческих ростов - и весь ангар был у него теперь как на ладони. В том числе, разумеется, и бегущий Райджин. Наемник умел бегать так, чтобы все пули свистели мимо. Но рано или поздно он должен был нырнуть под станок, а сделать это можно было только в одном единственном месте - и в это самое место маньяк и целился. А Сугимура не видел.
  Времени не было ни на что. Ни подумать, ни оценить ситуацию. Так что Рой не стал думать. Он просто сделал.
  - Эй, Секач! Этот мудак над тобой! - Салливан с изяществом подстреленного сайгака рванулся с кучи металлолома. Дальше все произошло одновременно. Сугимура развернулся и выстрелил в маньяка. Маньяк в тот же самый момент, бросив что-то нелестное в адрес журналистики в целом и Роя в частности, выстрелил в Салливана. Пуля Райджина навылет пробила шею психопата, и тот, разумеется, рухнул с шатких стропил. Все это пронеслось так быстро, что наемник даже успел обернуться и увидеть, как откинулась назад голова Роя, брызнула кровь, и журналист сделал два неверных шага назад - прямо на решето, в которое превратилась старая железная решетка. Сколько метров пустоты было под ней - никто не знал.
  - Стой, деби.. - Но тут Салливан с адским грохотом и скрежетом провалился таки вниз.
  - Ах ты ж еб твою мать. - Райджин осторожно подошел к пролому. Заглянул в темноту, где замирали отголоски эха. - Бля. Салливан... ну бляяааа...
  Наверное, так себя чувствовал бы капитан Ахав, убивший наконец Моби Дика. Бог его знает, сколько еще Райджин мог так стоять, сканируя взором бездонную шахту, но снизу раздались звуки уже не из прошлого эха.
  - ...аный в рооот... - донеслось до слуха наемника.
  - Салливан? Ты, что ль? Ну, блядь, подтвердился закон мироздания, говно не тонет! - гримаса чистого и незамутненного счастья озарила лицо Сугимуры.
  - ...на хуй пошел... шел... шел... - донеслось снизу. - Тут везде тухлый мусор...сор...сор... твою ж мать... мать... мать...
  - Ну ниче, ты там полежи, говно в говне тож не тонет, - Секач потратил некоторое время на поиски аварийной лестницы за завалами хлама, наседающего на стены как морской прибой. - Спой что ли песенку, красотуля, буду лезть на голос... и на запах, мда, - добавил Сугимура, спустившись на несколько ступенек.
  - Ахаха, отсоси, Секач, никогда, никогда больше ты, пидорас чертов, не назовешь меня хорошеньким и все такое прочее. У меня теперь не лицо, а винегрет! - Рой действительно пришепетывал, как будто что-то мешало ему говорить.
  - Не беда, мой котик, не беда! У меня осталась фотокарточка со старых славных времен, та самая, которую мне в том борделе показали. Приклею ее к бумажному пакету, надену пакет тебе на голову - и вуаля, ты снова юн и прекрасен, и никакой пластики!
  - В сраку пошеллыээээыыыыаыы.... - Видимо, этот экспрессивный вопль отнял у Салливана слишком много усилий, потому что в самом эпицентре огромной кучи полусгнившего мусора подозрительно затихло. Райджин ускорился, благо, осталось всего-то пару метров проползти.
  
  Конечно, с винегретом Рой несколько сгустил краски. Пуля просто прошила щеку по касательной. Здорового рубца, естественно, никто не отменял, но в остальном Салливан ни капельки не изменился. Правда, как выяснилось позже в больнице, при падении он таки отшиб себе что-то внутри, так что пришлось подзадержаться в палате.
  - Кушай, Салли, девочка моя, кушай... - садистски нежно сюсюкала Ким, впихивая в журналиста ложку пюре. - Тебе надо кушать... а ничего кроме пюре тебе кушать нельзя...
  Салливан страдальчески воззрился на батарею из разноцветных баночек.
  - Смотри, тут томатное, рыбное, из брокколи, и грушевое... - ворковала женщина. - Я их специально для тебя купила... я же знаю, как ты их ненавидишь, гандон ты штопаный... жри, скот, будешь знать, как воровать сенсации!
  Райджин закусывал виски из фляги единственным съедобным пюре - яблочным - и смотрел новости. Отмороженный диктор монотонно рассказывал об очередном вооруженном столкновении в Африке. Рой и Секач переглянулись. Ким поймала их взгляд.
  - А завтра у моего сына День Рождения. - вдруг тихо проговорила она, оставив в покое Салливана и пюре. Сугимура прокашлялся виски, журналист - перетертыми томатами.
  - Три года ему будет, - продолжала женщина. - Пойду кофе что ли сделаю.
  - ...а может, счастливый семейный быт, и ну ее эту войну? - лукаво улыбнулся Рой, когда Ким вышла.
  - ...а может, засунешь себе язык в задницу и пойдешь работать в The Advocate? - не менее дружелюбно предложил Сугимура. - Ладно, бывай. Пойду домой, попрощаюсь кое с кем. Уж лучше в Африке с бегемотами и растяжками, чем тут с тобой.
  - Я полечу внутренним рейсом из Калькутты! А ты? - прокричал Рой в удаляющуюся спину наемника и болезненно поморщился - да, с таким шрамом он еще долго не сможет рожи корчить.
  В палату вошел лечащий врач с какими-то бумагами, присел рядом с кроватью.
  - Там на лестнице плачет ваша знакомая... что-нибудь сделать?
  - Двойную лоботомию, доктор, - скривился Рой. - И ей, и одному здоровому бугаю. Не берите в голову, короче. С чем хоть пожаловали?
  - Мистер Салливан... - врач протянул журналисту один из принесенных документов. - Это результаты ваших анализов. Хм... мне надо с вами поговорить.
  
  * Би-2, "РадиоВьетнам"
  
  Доброе утро, Лаос
  
  На редкость унылое обыкновенное утро миротворческой военной базы в Лаосе если и могло быть еще более обыкновенным, то, пожалуй, именно сегодня. Жирными роями клубились мухи над сонно киснущим на жаре лагерным нужником, из полевой кухни густо тащило подпаленной свиной щетиной, а общественные организации, обозначающие свое присутствие многочисленными джипами и электрифицированными палатками, с достойной профессиональных археологов неутомимостью ковыряли в носу, обеспечивая всей операции вид максимально законный.
  Надо же было этим самым обыденным утром - представления о повседневности в горячих точках вообще несколько видоизменены по сравнению с гражданскими - патрулю, обходящему базу по периметру, у межи покинутого крестьянами рисового поля, обнаружить двух неопознанных человек, в грязи и траве по уши. Оба при этом держали на вытянутых руках по фотоаппарату. После вполне правомерного вопроса наемников "КАКОГО ХУЯ?!" двое пришельцев тут же продемонстрировали тщательно завернутые в полиэтилен удостоверения независимых журналистов. Сладостная перспектива отмудохать чужаков прикладами аккуратно свернулась в улитку, и обоих потащили в лагерь по той простой причине, что больше девать их было совершенно некуда.
  - Слава яйцам. Я уж думал, мы никогда не выберемся из этих гребаных полей. Хочу мыться, жрать и баиньки на любой относительно горизонтальной поверхности, - Салливан выдохнул с хорошо заметным облегчением, а его молчаливый напарник ограничился кивком. От лагеря повстанцев до этой базы было пехать и пехать, а еда с водой кончились быстрее, чем они планировали. Пришлось пить то, что попадалось на пути, отчего обе акулы пера еще и только-только успели выдохнуть после злейшей реактивной диареи.
  
  Большую часть времени, проводимого в Лаосе, Секача посещали только две мысли: за какие грехи ему достался отряд таких хомячков и какого рожна он вообще в принципе здесь делает. Обещали службу и неплохие бабки, грациозно умолчав о том, что большую часть времени придется вдохновенно месить говно и вести ожесточенную войну с кусачей мошкарой. Определенно, ему надо было поднатореть в географии, прежде чем соглашаться на предложения подобного рода.
  Секач еще раз звучно хлопнул себя по шее, растирая в лепешку нескольких зловредных насекомых. Вчера он все-таки не выдержал и побрился нахрен налысо, ибо башка под шапкой волос здесь от влажности чесалась так, что при взаимодействии ранок на коже и богатства местной микро-фауны под ногтями заработать заражение крови было проще чем нассать в стакан. Теперь же под банданой новоявленной лысине жилось довольно неплохо, ну если сравнивать с тем, что было.
  Внезапно снаружи послышался шум, и в помещение, громко топая, ворвались патрульные, только что ушедшие делать круг почета по базе. Впереди они толкали двух каких-то задохликов, грязнющих до такой степени, что дерьмище с них весело отваливалось кусками. Секач почесал отросшую бородку и поднялся со стула, закуривая помятую самокрутку с местным вонючим табачишком.
  - Этто еще что за хуйня? - мрачно поинтересовался он то ли у патрульных, то ли у новоприбывших.
  - Рой Салливан, независимый журналист. Джи Пи Маркес, мой фотограф. У нас статус международных корреспондентов, так что мы тут лазаем не просто так, - журналист невозмутимо снова извлек на свет божий корочки "пресса" - свою и маркесову, а в глазах - ах, что за поэма бегущей строкой читалась в его блестящих карих глазенках. Ее бы переложить на аккорды, и готовая баллада: '...а если ты начнешь орать, махать руками и выпинывать нас с базы - тебя лишат получки. Потому что все эти жирдяи из общественных организаций скорее сожрут свои собственные галстуки, чем грубо обойдутся с представителями прессы'
  Секач, слушая начавшего говорить задохлика, вынул из чехла здоровенный мачете Кукри и стал чистить им ногти, щуря один глаз от дыма самокрутки. "Заебало. Все заебало" - даже с какой-то грустью пронеслось в голове. Журналисты значит. Неприкосновенные. Ага, объясняй только кхмерам, у которых недавно повстанцы всю кукурузу повытаптывали нахрен, неприкосновенный ты или нет - зарядят вилы в жопу и будут правы... Один фиг они не знают, что в этой ксиве журналистской накарябано.
  - Короче, Рой Салливан, независимый журналист, и Джи Пи Маркес, фотограф. Мне срать на то, кто вы есть. Срать мне на журналистику, международных корреспондентов, гуманитарную миссию, маму вашу родную, генеральную ассамблею и стхавераваду. В гробу я видал зачем вы тут лазаете, просто так или потому что у вас хроническое недержание. У меня тут - задание. Если во время выполнения задания у моих ребят нечаянно дернется пальчик от неожиданности - они ж такие, резкие ребята - и пристрелит вас к едрени фени, я конечно не получу свой паек, но вам это будет уже совершенно все равно. Поэтому по большой и чистой любви я вам советую, совершенно даже забесплатно - засуньте свои языки себе в задницу или друг другу в задницу, и не путайтесь под ногами. И нехрен тут свои анальные коробочки на меня наводить, - раздраженно буркнул он, наложив ладонь на фотоаппарат Маркеса и несильным толчком отправив его влево. - Пока не создаете проблем - хоть художественные виды местного сортира снимайте, ваше дело.
  Маркес пожал плечами и спрятал фотоаппарат в футляр. Аудиенцию, похоже, можно было считать законченной.
  - Рады знакомству, уважаемый мистер по-моему-вы-не-представились. Пойдем, пожалуй, найдем с Маркесом себе угол, - Рой ухмыльнулся, крайне довольный собой и тупостью наемника. Что его всегда изрядно подбешивало в этих типа крутых вояках - их святая уверенность, что все журналисты - бесполезные долбоебы. Ну да, бесполезные-то они бесполезные... однако этот сюда, небось, на джипе прикатил, а то и на вертолете. А они - на своих двоих, по кустам и болотам. И живы у повстанцев остались, между прочим, без помощи автоматов и всяких других поебней. Это хорошо, это просто отлично, что ему срать, откуда это они с Маркесом выползли такие красивые. Не то чтобы место дислокации повстанцев было секретом... но, прожив там больше месяца, Салливан автоматически завладел энным количеством ценной информации. Сколько их там, сколько оружия, не голодают ли, в каком состоянии. Фотографии в конце концов. Вот только, даже если этот бугай спросит - хрена лысого Рой ему ответит, на что имеет полное право согласно закону о неприкосновенности журналистской информации. А если что пойдет не так - достаточно поорать слово "права" погромче.
  Основной успех наглого блефа Роя Салливана всегда крылся в том, что он и сам с упоением в него верил.
  Райджин протяжно зевнул, пряча мачете. Единственное, чего ему сейчас хотелось - это куда-нибудь в Лапландию. Играть в снежки с грудастой блондинкой в костюме подружки Санта-Клауса, а потом трахнуть ее там же во льдах, только чтобы уже не чувствовать этой сраной липкой жары с мухами и игривыми наплывами миазмов из полевого сортира, с каждым порывом тухлого ветра.
  Наверное, большое начальство сильно удивилось бы, если бы узнало, что руководитель отряда наемников по прозвищу Секач имеет очень мало отношения к той миссии, что была на него возложена. Когда его назначили командиром, он чувствовал себя как школьная панкуха-социопатка, которую ради прикола выбрали королевой бала на выпускном. Ибо ему было категорически наплевать и растереть, что делается в маленьком загаженном Лаосе, и до прибытия на место он даже толком не знал, на чьей стороне там будет воевать. Ну надо думать, раз начальство было, значит за официальное правительство или что-то в этом роде. Главное для новоиспеченного главаря наемников было лишь быть подальше от Неаполя, где он полторы недели тому подстрелил Бруно Мурену по заказу его же племянника. Такая вот у Секача была добрая традиция - устраивать себе небольшой вояж после того, как валил мафиозных боссов... Такие операции были чреваты тем, что приходилось неслабо подставляться и открываться, дабы получить доступ к телу, и в тот раз он плясал даже не на веревке - на ниточке, полтора месяца изображая верного муренского йодзимбо... А отсюда намеревался втихую слиться как только получит первую зарплату, на которой уедет куда-нибудь... ну, например, в круиз по Гуанабара.
  Секач окинул парочку репортеров оценивающим взглядом. Тот, кого отрекомендовали Маркесом, был молчалив, небрит и вообще довольно безобиден на вид - а вот вторая балаболка по имени Рой Салливан уже начала его раздражать.
  - Так, иди сюда, кой-чего на ушко скажу, - он взял его за заднюю сторону шеи и вывел из палатки. - Слушай, пупсик. Давай в этом лагере будем любить друг друга, но на расстоянии. То есть чтобы ни в одном поданном мне рапорте я не видел ваши имена, как будто вас здесь нет. Так я буду любить вас значительно больше. А если вы полезете через болото туда же, откуда вы выползли, я вообще буду так счастлив, что не сдержу слез. Думаешь мне непонятно, где вы лазили до этого? Да на твою рожу посмотреть достаточно, чтобы понять, что не добрых крестьян в кукурузных рощах фоткали. А даже если и фоткали - то не только их. Местное начальство оно конечно до поры до времени ООН, но если узнает, что вы были у этих - посадят в вертолет и чао, бамбино. Или разрешат мне в виде исключения вогнать тебе пару спичек под ногти, для пущего драматизма. Им же тоже хочется побыстрее тут все закончить, мешает только недостаток информации. Так что ну не ты один хуем деланный, остальные тоже не веником. Давай, дуй и уж постарайся не испортить мне жизнь. А как меня зовут - спроси у кого хочешь, тебе не соврут.
  Когда тебя держит за шкирдон этакая вот каланча - очень сложно не почувствовать себя описавшимся котенком, но Рой честно попытался сохранить реноме. Ага, конечно, десять раз вертолет и спички. Никто ничего не докажет. И если что - да, они именно фотографировали мирных крестьян, готовы предоставить пленки. Действительно ценный отснятый материл был надежно зашит во всяких там подкладках и панамках, попробуй найди, даже если будешь очень стараться.
  - Не вопрос, начальник. Нам самим не особо интересно со всеми этими хмырями тусить. Как начнут спрашивать и дергать туда-сюда - никакой работы не выйдет. И не извольте беспокоиться, будем с Маркесом снимать закаты над рисовыми полями, ему как раз для диплома надо. Ну, бывайте, палатка у нас своя, угол найдем. Джи Пи, кам'он.
  Журналисты вышли из палатки, и тут же произошло то, что происходило с ними уже десятки раз - их попросту перестали замечать, и это было двум пострелам более чем на руку.
  Палатку они растянули не совсем на отшибе, но за несколькими другими, чтобы, опять же, ничей глаз не цеплялся. Затем настал черед долгожданной помывки. Конечно, на некотором расстоянии стояли большие армейские палатки и наскоро сколоченные халупы для шишек, где водились вода и электричество. Но если туда сунуться, был риск больше не высунуться - засосет насмерть, особенно если ты независимый журналист. Будут облизывать, но никуда больше не пустят. Так что Рой и Маркес вполне удовольствовались душем, огороженным несколькими хреново сбитыми досками. Освежившиеся, переодетые в относительно чистый и сухой шмот, журналисты пребывали в эйфории и горели желанием общаться.
  Наемники, слава Будде Амиде, попались как раз какие надо - тщеславные и туповатые. На таких объектив фотокамеры действует как женские феромоны - хлебом не корми дай попозировать, а вдруг потом напечатают где. Так что сытная кормежка была Рою с Маркесом обеспечена сразу. Журналисты бодро щелкали туда-сюда, и никто не замечал, что фотоаппараты даже не включены. Вот поужинают, выспятся - тогда и начнется охота.
  Выспались, к слову сказать, знатно. Кто-то там куда-то ездил, где-то стрелял, что журналистов шевелило мало. Все равно еще не раз будут ездить и стрелять. Они не спеша встали, пожрали - и начали гулять по лагерю, каждый сам по себе. Из них двоих профессиональным фотографом был Маркес, он сразу находил отличную фактуру - буквально в первые же минуты отснял отличную панораму лагеря, после чего занялся портретами, коротко и едва слышно буркнув Салливану, что это будут рожи, достойные кисти Брейгеля.
  Самого же Роя больше интересовали слова, и он говорил, говорил, говорил, не забывая угощать из фляги отличной бражкой. А наемники рассказывали-рассказывали-рассказывали. Про то, что здесь делали, кого убивали, с кем развлекались, про главаря своего, Секача, тоже рассказывали, правда, подозрительно шустро замолкали, когда тот проходил неподалеку. В один из таких моментов Салливан просто не удержался - поднял фотоаппарат и сделал серию снимков. Уж эту рожу было грех упустить.
  День близился к своему логическому завершению. Начинало смеркаться, и работа естественным образом сворачивалась - к ночной съемке их фотоаппараты были не приспособлены. Ну, разве что в самом крайнем случае, где-то там у них валялась завернутая в сто слоев целлофана вспышка. Но, ныкаясь по кустам в темноте от патрулей, они, удивительное дело, еще не разу ей не воспользовались.
  На закате вернулись баунтихантеры, что с утреца пораньше свалили на задание. Одного из них нехило ранило, не смертельно, но ощутимо. Его Салливан фотографировал из-за палатки, чтобы не бесить - но кадры получились очень динамичные. Маркеса куда больше заинтересовала парочка привезенных "языков". Их, правда, почти сразу утащили в "белый городок" больших шишек, но Джи Пи утвердительно поднял большой палец, мол, есть материал. А потом подошел к Рою и своим невозмутимым баском сообщил, что пора бы налаживать контакты. Эта обязанность в их маленькой команде всегда возлагалась на Салливана, как на главного чесателя языком, и заключалась она в умиротворении непосредственного начальства, в данном случае - Секача, потому как не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - их бурная деятельность мужика порядком раздражала.
  Со дна рюкзака Рой извлек кожаный плотный бурдюк. В нем был не самогон, не спирт или какая-нибудь дрянь, купленная в последнем цивилизованном населенном пункте. Отличнейший ром, припасенный специально для таких вот целей. Перекинув ремешок бурдюка через плечо, Салливан направился к палатке командира, насвистывая под нос какую-то легкомысленную песенку.
  
  Командир уже давно приспособился гонять своих подчиненных так, что самому ни хрена делать не надо было. Эти телята были восхитительно тупы - из тех, что в бане нагибаются за мылом, не оглянувшись назад. Потому если надо было пожрать - паек тащил один старательный, если выпить - другой энтузиаст приносил фляжку местной бормотухи... Правда, ее Райджин старался не употреблять. Ему еще пока хватало спирта, доставшегося от прошлой медсестры, которую он потрахивал весь предыдущий месяц. Позавчера она свалила домой, а красный крест привез другую - и Секач, поглядев на нее, приуныл. Ибо такое вот ебать не стал бы, даже если бы оно осталось единственной женщиной на земле.
  Секач с досадой подумал о том, что залетные журналюги могли бы уж быть и посексапильнее... хоть как-то тогда оправдали бы свое наличие на территории. Но увы и ах. А еще страшно бесили собственные же солдаты, красующиеся перед камерами как какие-нибудь голливудские прошмандовки, так что в этот день количество затрещин, пинков и сердитых окриков увеличилось в геометрической прогрессии. А уж количество розданных нарядов на кухню и в сортир - и вовсе в неправдоподобное количество раз.
  К вечеру же он обозлился еще больше - его как раз вызвали в одну из халуп большого начальства, где долго и нудно клевали в мозг тем, что если с головы журналистов упадет хоть волосинка или с этой волосинки вошка, то неустойку вычтут из общей суммы получки всего отряда. Секач слушал, кивал и со сладостным чувством под ложечкой воображал, как летит в большом красивом самолете и заливает весь этот лагерь напалмом. Если бы бабло пришло вот прямо сейчас - через пять минут он бы уже угнал каноэ и переплыл бы Меконг.
  Ему было прекрасно известно, что здесь всем насрать на свободную журналистику - и притом растереть. Это если в государственном конфликте корреспонденту глаз на жопу натянешь - совершишь преступление против свободы слова, а ежели тут - то это скорее неустойка в споре коммерческих организаций. Просто наверняка этот толсторылый утконос в перспективе метит куда-нибудь в министерство, вот и корячит из себя филантропа, сберегая плешки двух паразитов с фотоаппаратами. Пока по его же приказу в лесах режут людей как кровяную колбасу.
  Едва Сугимура, окончательно разъярившийся, подвалил к своей палатке, намереваясь прежде скрутиться к умывальнику и покурить на свежем воздухе, то столкнулся нос к носу с Салливаном - точнее говоря, тот почти уперся носом ему в грудь. Настроение улеглось где-то в районе пяток и там стухло окончательно.
  - Хули приперся? Я фотографироваться не собираюсь - беседовать с тобой тоже, - буркнул Секач, подходя к прибитому неподалеку умывальнику, скастованному из пластиковой бутылки. Вымыв руки, ополоснув лицо, шею, бритую голову и плеснув водой себе на голый, липкий от пота торс, наемник встряхнулся, повязал бандану и закурил, игнорируя журналиста начисто, словно тот был соткан из духов и туманов как ебучий фантом.
  - Да я собственно не фотографироваться и не беседовать, - Рой улыбнулся самой простой и располагающей из своих улыбок, подходя чуть ближе. Наемник его встретил, понятное дело, не литаврами и фимиамом, а совсем даже наоборот. К этому Салливан тоже отнесся философски. В конце концов, они с Маркесом страсть как не любили, когда к их дуэту прицеплялся кто-то третий. Так почему этого бизона должны радовать всякие там хрены с бугра в лагере? Но все же, усугублять ситуацию не стоит. - Я прекрасно понимаю, что мы вам тут нахер не сдались, но ведь у каждого своя работа. У вас - своя, у нас - своя. Если мы с Маркесом сегодня действительно вам мешали - то вот, хочу преподнести в качестве компенсации. Да и вообще, просто преподнести.
  С этими словами Рой снял с плеча флягу на ремешке и протянул Секачу.
  - Это ром. Настоящий, ямайский. Понюхайте, попробуйте - я не обманываю.
  Салливан отвинтил крышку, и в воздухе тут же разлился чудный аромат качественной выпивки. Сам журналист тоже немножко пригубил.
  Несмотря на ходившие по лагерю слухи, что их командир - это и есть тот самый Терминатор, присланный из будущего для наведения порядка в прошлом, на самом деле Секач, конечно, был живым человеком. И пусть у него было мало слабостей - но зато если их найти, противостоял он им с ооочень большим трудом.
  Нос у него дернулся как у зверя, когда в воздухе разлился аромат настоящего рома... которого он не нюхал уже, не соврать бы, месяц.
  - Хм... - конечно, он прекрасно понимал, что его сейчас покупают, да и не сказать чтобы прям так очень задорого, но в местах, где шла война, хорошее спиртное, как и хороший табак, ценилось куда больше, чем в цивилизации. - Так, ладно, пошли. И отравить меня сложнее чем ты думаешь - разве что если пойду топлива похаваю.
  В палатке обстановочка была та еще - разворошенное коечное гнездовье он лениво расправил, смахнул с тумбочки пустую пачку от гандонов, после чего уселся на койку по-турецки. - Давай свой ром - и колись, зачем пришел. Не про погоду же беседовать.
  Рой завинтил крышку и кинул флягу Секачу - этот-то уж точно поймает - и, особо не куртуазничая, присел прямо на земляной пол, перед Райджином.
  - Да, собственно, ничего такого особенного. Просто подарить вам флягу хорошего рома, чтобы Вы стали лояльнее относиться к нашему с Маркесом пребыванию здесь. Уж простите за двусмысленность фразы, но таких, как вы, у нас с Джи Пи уже был вагон и маленькая тележка. Мы как бы привыкли, что нам не рады - потому что это вполне логично. Люди работают работу, делают дело и всякое такое, а тут объявляются два хрена с бугра, и начинают везде ползать, везде щелкать. Но что уж поделаешь, такая наша журналистская работа. Вы вот деньги зарабатываете, убивая людей. Я - фотографируя, как вы убиваете людей. Кто из нас чище и незамутненнее - уж точно не нам решать. Ваше здоровье.
  - Да ты, блядь, философ, - лениво откликнулся Сугимура, с наслаждением прикладываясь к фляжке. - Ты мне тут порожняк не гони, таких как я у тебя не было и не будет, я один в своем роде, мне даже мама говорила, что я очень особенный мальчик. Мои рисунки всегда висели на холодильнике, так что я с детства чувствовал себя востребованным.
  Ром приводил его в благодушное состояние, и Райджин даже шутить стал, хотя тут его юмор в большинстве случаев людей сильно озадачивал. Ну, с другой стороны, кому какое дело, а Салливан этот все-таки умело разводил народ на расслабон и беседы. Сугимура прекрасно понимал, что этому уховерту от него что-то надо, не вещественное так хотя бы просто втереться в доверие - но было действительно лениво его обламывать. Оба не маленькие, понимают что тут где и почем.
  - Кстати говоря, вы меня особо не щелкайте, будьте добры - если где-нибудь на обложке "Нейшенл жеографик" появится мое еблище фас-профиль, у твоего фотографа у первого же будут проблемы - причем исходить они будут не от меня. Тебе конкретно этот лагерь впился что ли?
  Рой лучезарно улыбнулся, откладывая фотоаппарат в сторону. На самом деле, и он, и Маркес уже успели достаточно пощелкать наемника, но печатать это нигде и не собирались - чай, не маленькие и не дураки, к тому же, сам Салливан например Райджина фотографировал все больше для себя - ну плохо же, когда такая фактура пропадает. Вот домой приедет, распечатает и вложит в свое портфолио, которое никогда и никуда не пошлет. Журналист понимал, что фотограф из него так себе, и вообще, есть же Маркес. Но нажимать на кнопочку аппарата сам все равно любил.
  - Ну, впился не впился, а оттуда, откуда мы вылезли, пешкодралом разве что до вашего и доползешь. К тому же, он у вас тут большой, и хуеплетов из ООН всяких много. Грех не воспользоваться ситуацией. Плюс мы тут с Джи Пи посчитали - вся эта шняга долго не продлится. Повстанцев забросают гранатами и минами. А нам будет куда удобнее сваливать отсюда на ваших джипах, чем хрен знает как через чужую страну с недружелюбно настроенным населением. Кстати, на случай, если вы еще не до конца убили в себе мать Терезу - у них там за болотом дети с бабами присутствуют. Это так, конфиденциальная информация, если че, я не говорил. Вы ж там наверное все напалмом сожжете?
  Рой говорил, но в его голосе не слышалось ни волнения, ни сочувствия к обреченным повстанцам. Да, он жил у них три недели. Но он уже много-много раз жил у точно таких же списанных. Если из-за каждого переживать - никаких нервов не хватит.
  - Напалмом-хуялмом... Нахрен мне не всралась вся эта война, Салливан, если б мне дали жечь - первым делом я бы радостно спалил нахуй этот сучий лагерь, а уж потом все остальное. Ладно... хорош пиздеть на ночь глядя, дуй давай к себе, благодарствую за пойло. Давай, давай, шагай.
  Жестом Сугимура дал понять, что беседа иссякла, и пора скатывать шланги. Журналюга оказался на диво понятливым, что тоже порадовало безмерно.
  
  Начальник лагеря визжал как... однажды Райджин, лет в шесть, болтаясь в подготовишках, увидел, как школьная повариха опрокинула чан с кипятком на всю нижнюю половину туловища. Вот у нее даже глаза были выпучены примерно таким же образом... Секач, взирая на неистовствующее начальство, ощутил дуновение детства и лениво раздавил большим пальцем муху на шершавой столешнице. Что-то ему подсказывало сейчас, что он может вытащить хуй, макнуть его в чернильницу и нарисовать на столе солнышко, все равно случилось нечто такое, хуже чего уже не будет.
  - Два! Гражданских! На линии огня! - надрывалось перед ним человекообразное в уныло обвисшей разгрузке. - Ты представляешь, что будет? Ты знаешь, что мне за это будет?
  Мне насрать, мечтательно отозвался мозг Сугимуры. Только что отрыжка из чеснока, черствого кукурузного хлеба, говяжьей тушенки и чечевицы напомнила ему забытый вкус колбасной солянки в школьной столовой, и ностальгия нежно зашептала что-то на ухо.
  - Идите и вынимайте их оттуда. Хоть как вынимайте - хоть сачком тащите, хоть пули ловите - а если их подстрелят, я полечу. Но я полечу, а вас закопают. Всех, Михангос.
  Михангос. Ах да, он и забыл, какая у него в этот раз фамилия. Хорхе Михангос. Убить бы того придурка, что втиснул ему в ксиву такое дебильное имя, так поди его найди теперь...
  - Так точно.
  
  Надеялся ли он, что гражданские, кем бы они ни были, будут живы в самом пекле такого массированного удара? Откровенно говоря, он бы сейчас трижды кончил в штаны если б узнал, что их заживо сожрали пиявки. По яйца в трясине уже не было возможности ползти по-пластунски, и озверевший Сугимура-Михангос-Секач по-лосиному пер сквозь шквальный огонь, рассекая коленями вязкую черную поверхность болота, и даже редкостные безбожники в его отряде уверовали в то, что пули от него отмахивает папа-Люцифер.
  В ботинках вкусно чавкала зловонная жижа, над головой свистело и грохотало, плещущие по поверхности болота выстрелы вздымали подлые фонтанчики густых брызг, и Флавио, низенький живчик-португалец, озабоченно крикнул:
  - Командир, давайте назад уже! Провалимся! Дальше глуб...
  Он захлебнулся как раз на последнем слоге, сраженный пущенным в его сторону комом жирнейшей грязи. Ни у кого не хватило смелости прокомментировать этот инцидент под взглядом Секача, вытирающего ладонь о штаны, а затем снова отвернувшегося и возобновившего путь.
  Каждому пришлось осознать - гражданским действительно лучше побыстрее отдать концы, пока до них не добралась смерть в максимально худшем для них обличье.
  Командир греб болото как гигантская водомерка, с такой неебической скоростью, что когда он внезапно остановился, за его спиной создалась поистине аварийная ситуация - наемники налетали друг на друга, спотыкались и только чудом не осыпались в трясину сбитыми доминошками.
  - Оооооой! - торчащий из болота Рой Салливан был настолько густо облеплен грязью, водорослями, жуками и пиявками, что походил на сбежавшего из съемочного павильона актера массовки кинофильма 'Кровососущие уроды'. - Секач! Как классно, что вы нас нашли. Мы уж думали, что до вечера нахрен застряли... А... а хотите я буду называть вас 'сэр'?..
  
  Часть первая. Сукин сын.
  
  Есть подозренье, родная, что ночью
  Я вслух говорю на чужих языках,
  Но кто я и с кем я не помню точно,
  Все стерлось, даже линии на руках.*
  
  Многое он на своем веку повидал, но такую вусмерть задристанную кухню ему не доводилось зреть даже в квартире колумбийского холостяка, четыре с половиной года сидящего на героине. Шкафчик под раковиной просел так, что в зазор можно было засунуть руку до плеча, линолеум на полу видимо когда-то был какого-то цвета, о чем сейчас даже думать было страшно, и среди ассортимента самого невообразимого для кухни и вообще человеческой жизни барахла солировала бесхозная батарея, не присоединенная ни к чему и проржавевшая до самого нутра.
  Бабуся сдавшая хату, предлагала бонусом на новоселье и литр собственноручной бормотухи, да он засомневался - в Лаосе бурое кукурузное гонево, способное растворить ноготь на пальце, и то выглядело не так термоядерно. А он не для того ушел от четырех мафий с обоими глазами и всеми пальцами, чтобы тут загнуться от разъеденной дырки в брюхе.
  Ага, явился... вечно просыпается позже, ленивая жопа. Стукнул холодильником, встал спиной и шурудит там с хлебом и горчицей наверное... хотя почему наверное, один хрен больше нечего жрать. Шурудит неловко, пыхтит, ясное дело, одной-то рукой неудобно. Вторая как перебинтованный дохлый червяк печально лежит на груди, подвешенная на шарфе.
  Райджин меланхолично курил и косился на маячащую практически перед носом спину, изрезанную хаотической сеткой полосок от простыни. Вдоль позвоночника глубокая темная ложбинища как высохшее русло реки, длинная-длинная, что аж уходит за пояс семейников.
  Почему-то ему хочется прижечь ему спину сигаретой. Ткнуть жгучим оранжевым огоньком прямо вот здесь, в темноту уходящего русла, и послушать, как эта сука заверещит и обидно заматюгается.
  Вместо этого он чуть поворачивает голову и - кусь - прихватывает его зубами за поясницу.
  Не реагирует. Правда надо прижечь, падлюка, точно зареагируешь у меня...
  Кусь. Еще раз оттянул зубами скользкую соленую кожу. Чтобы ты сдох еще тогда в болоте, тупорылый засранец.
  - Сугимура, нахуй уйди, - сонно буркнул Рой, намазывая горчицу на ломоть хлеба и стряхивая с него мушек-дрозофилов. - Сколько раз говорить, я не гомосек.
  - Мда? А вчера тебе нравилось, - фыркнул Райджин, выпустив дым из ноздрей двумя сизыми кучевыми облачками.
  - Да я упоротый был в свинину, а ты все пользуешься, урод.
  - Десять раз не пидарас значит?
  - Сугимура, у меня нож в руке. Заткнись.
  - И эту тебе переломить?
  - Блядь, съешь ее, упырь... Надолго тут?
  - Как пойдет. Хвоста не было, не меньше недели будут телиться.
  - Путевку не проеби, долбодятл.
  - Учи свою бабушку сено есть. Завтра бумажки достану.
  - И на кого?
  - На мистера и миссис Бланманже, - гыгыкнул Сугимура, затушил сигарету в агрессивно ощетинившейся затхлой кучей окурков пепельнице и встал. - Хорош ссать, Салливан, вытащу и из этого болота. Только попробуй напоследок что-нибудь выкинь, из Марианской впадины выужу.
  - Я возьму в заложники Джонни и буду высылать тебе фотки его, привязанного к стулу, - хохотнул в ответ Рой, облизывая ложку с горчицей.
  - Рискни здоровьем, - Райджин шлепнул журналиста по заду тыльной стороной ладони, отломил от его бутерброда половину и потопал в ванную бриться, сопровождаемый затейливыми проклятиями.
  Да, дальше-хуже. Застряли они тут если не надолго, то по крайней мере качественно. А путевку он уже давно проебал. Только Салливану об этом лучше сказать как-нибудь попозже. Точно не сегодня.
  
  Часть вторая. Упырь.
  
  И я пуповину
  Свою обрываю,
  Я думал, что сгину,
  Но вновь возникаю -
  Из пепла, из пыли,
  Из спермы, из праны, -
  Кухонные были,
  Кривые экраны.*
  
  Интересно, какие мысли возникают у тех, кто видит их парочку за одним столом в травести-клубе. В четыре утра.
  Этот упырь ебошит неразбавленный ром как пепси-колу, стаканами, подзывает официанта каждые пять минут, и в конце концов на морде у того выражение томное и ясно иллюстрирующее желание облить доставучего клиента пеной из огнетушителя. И облил бы, но, по всему видно, ссыт. А интересно, кто бы не ссал двухметрового небритого мордоворота, который даже сигарету тушит так, как будто вместо пепельницы у него жопа Гитлера.
  - Слушай, ну мы же правда не похожи на педиков?
  - Нет, Салливан, я еще утром приклеил тебе к спине бумажку 'Я его ебу'.
  Упырь.
  От выплескивания своего виски ему в жало спасает только инстинкт самосохранения, потому что у него там за полой куртки Малыш с глушаком, и за ним не заржавеет прострелить Рою под столом ногу.
  - Был я в Китае, - Райджин как всегда гаденько хрипло хохотнул, налегая локтями на стол и скрещивая руки. - Так там наказание такое есть - если алименты мужик не платит, его заставляют с трансвеститами выступать. Вот сидишь так, и на сцене этот кордебалет из мужиков выделывается - а рожи у всех такие 'Вот если ты сейчас заржешь - я тебя, сука, угандоню!'
  Рой кисло улыбнулся.
  - Чего ты бутылку сразу не возьмешь, нахера гонять его? Я б тебе уже давно в стакан плюнул.
  - Скучно, - наемник зевнул, откинулся на спинку стула и стал с хрустом чесать затылок, путая и без того свалявшиеся на башке жестко-проволочные патлы. Огромное тупое животное. Герой с твердым подбородком блядь. Почему именно ты единственный, кто у меня есть в этой сраной дыре? И не первый раз уже. Скучно тебе, урод?
  Все-таки взял и выплеснул ему в физиономию виски. Получил небрежный, почти ленивый, хлесткий и жесткий удар наотмашь по роже, пнул его под столом в колено, и тут же широкая узловатая рука почти ласково и бережно сгребла волосы на макушке. Столешница радостно прыгнула в лицо, перед глазами расцвели бензиново-переливчатые пионы.
  - Поссорились, мальчики? - официант с лицом молодого Бэрримора, подрабатывающего у сэра на блядках, покрепче прикусил сигарету и стукнул о стол бутылкой рома.
  Ебаный в рот, все-таки похожи, уныло думает Рой, залезая пальцами прямо Сугимуре в стакан и прикладывая вытащенный лед к переносице.
  Райджин отодвинул бутылку в сторону и щелкнул пальцами.
  - Три двести водки.
  - Может сразу четыре?
  - Три. По двести.
  - Может быть, сразу бутылку?
  - Брат, - Райджин улыбнулся, да, именно так улыбнулся, чтобы у всех близстоящих немедленно от этой ухмылки самопроизвольно расправились тугие складки сфинктеров. За другим отворотом куртки у него зиг-зауэр. А за поясом успшка. Даже Салливан уже готов был принести ему именно три и именно по двести, ибо что после такой улыбки осталось от двух попавшихся братушек Боя Бинкли, уместилось бы в один совок. - Три и по двести. И грейпфрутик.
  'Упырь' мелькнуло неоновым светом на лице официанта, и, концентрируя в походке все чувство собственного достоинства, он уплыл к стойке.
  - Три? Уж не Ким ждем надеюсь?
  - Хм, да ты шаман.
  - Я те клянусь, Сугимура, большего кретина чем ты я до сих пор не видел. Ты башкой помысли разок, тебе понравится. Почему это нас все время палят? Как хочешь, а кроме нее некому.
  - Подбери ковш, Салливан, у тебя паранойя.
  Паранойя, дебил. Действительно, откуда бы тут взяться паранойе. Неужели из-за того, что пока ты шароебился в ту ночь непонятно где, дверь ванной хуячили бензопилой?
  - А я говорю... - Рой парой глотков ополовинил свои двести, крякнув и помахав в воздухе указательным пальцем. - То, что она твоя течная кошка, еще не отменяет того, что Джози платит ей больше.
  - А че, завидно? - ржанул Сугимура. - Ты бы и меньше взял. Тебе просто не предлагали.
  - Как факт, - хмыкнул Салливан и отсалютовал рюмкой с остатками водки. - За дружбу, хуле.
  Гребаная пигалица опаздывала как всегда.
  
  Третья часть. Коза.
  
  Я оторвался от своих корней,
  Ты приросла к оторванности дикой -
  Мы наравне. И в Ад за Эвридикой
  Уставший не спускается Орфей.*
  
  - Салли... Сааллиии! - маленькая босая нога требовательно пихнула его в бедро, и Рой зашипел, хватаясь рукой за банку пива, зажатую между колен.
  - Блядь, чего ты творишь, разолью же! И сколько раз говорил, хорош меня так звать. Бесит.
  - Да ладно, подружка, не дуйся, - Ким пихнула его ногой еще раз и хохотнула - мерзкий такой грудной хохоток средней обдолбанности. Вообще он уже попривык, чего с дуры взять. Даже того, что полагается и то не возьмешь - хоть и развалилась тут в трусах как на пляже. Салливан не собирался топтать эту мать ее внебрачную дочку Джеймса Бонда, он не Секач, который головкой члена думает всю жизнь. Называй это чистоплюйством, если хочешь, овцееб разнесчастный.
  - Ласты втяни, - журналист ткнул ее локтем в пятку и покрепче взялся за пиво, ожесточенно пырясь в мелькающие на экране телевизора суетливые картинки, лишь бы только не смотреть направо и случайно не увидеть все анатомические подробности девицы, облегаемые тонкой хлопковой тканью так, что скорее стремились показать нежели прикрыть.
  - Дай пивка, жмот.
  - Иди возьми.
  - Че-то мне сдается, что ты меня не любишь, - вздохнула Кимми, сползла с дивана, и, вытаскивая зажеванные задницей трусы, пошлепала к холодильнику. Чем объяснялась ее поразительная сговорчивость сегодня, даже представлять было страшно.
  - А за что тебя любить-то? - Рой отковырял от банки пипочку и щелчком пальцев отправил ее в сторону экрана, чтобы сбить муху, севшую прямо на челку цыпочке, ведущей кулинарную передачу. В данный момент цыпочка взбивала миксером яичные белки, вызывая смутную тошноту в душе журналиста, питающего болезненную неприязнь ко всему белому и вязкому, особенно с некоторых пор. - Где пульт, а?
  - А Райджин меня любит, - возразила девчонка, зажав банку пива под мышкой и загребая из пакета маленькие пирожки с паштетом. - Может суши закажем?
  - Ты серьезно что ли?
  - Ну а че, в суши барах тоже мафиози сидят и только и ждут, когда мы захотим пожрать?
  - Да вертел я твои суши, я про Секача. Деточка, ты реально думаешь, что этот баран до тридцати двух дожил, угрохав народу на средний такой уездный город, только потому что тебя у него не было? Окстись, бурундучок, у этого ебомета уже детей небось еще больше чем жмуров на совести, и если б он время от времени не ударялся в педерастию, то было бы еще больше.
  - Завали ебало, Салли, если думаешь что я наивная корова, иначе я твою сломанную корявку тебе засуну в жопу так, что ты ее с другой стороны выплюнешь. Чтоб ты знал, - Кимми выросла перед ним, встав долгожданным препятствием между воспаленным мозгом и треклятыми яичными белками. - Вот если бы ты был бабой, то понял бы, что это такое - когда тебя качественно ебут. Не тыкают своим депрессивным дождевым червячком аж целую минуту, пыхтя как иудейский гастарбайтер на египетской каменоломне, а могут отодрать так, что ноги отнимаются. Я знаю, ты думаешь, что это я на вас Боя навожу. Ну и флаг тебе в чайку, понял? Перед тобой оправдываться еще не хватало. А теперь мы может все-таки суши закажем?
  Не успела она поставить последний вопросительный знак в своей гневной тираде, входная дверь жалобно треснула и с последним страдальческим воплем слетела с петель.
  
  ------------------------
  *** стихи Константина Арбенина
  
  Тирамису -1
  
  - Сугимурааа. Я хочу тирамисуууууу!
  - Салливан! Какое в пизде тирамису в три часа ночи?
  Рой стоял, держась рукой за большое неестественно округлое пузо, и во влажных карих глазах плескалось что-то нестерпимо парнокопытное. Райджин понимал, что если сейчас он не закурит, то его мозг закурит без его помощи что-нибудь из атмосферы через уши. Однако стоило сунуть в зубы сигарету, проклятый журналюга сварливо всплеснул рукой и выбил зажигалку, только и свистнувшую куда-то в захламленный угол.
  - Охренел? Курить ползи на балкон, животное, а то родится урод весь в тебя, порежу вены ложкой... обувной. Тирамису хочу. Ну будь ты человеком, трудно в супермаркет сгонять?
  - А мне сардинок и пепси! - вякнула с дивана Ким, в режиме нон-стоп пожирающая фисташки из гигантской стеклянной миски, стоящей у нее на брюхе, догоняющем размерами салливановский полуглобус.
  - И арахисовое масло хочу. И булки чесночные, - канючил Рой, неумолимо надвигаясь на него своим монументальным животом.
  - У меня грелка остыла!
  - А винограда купишь?
  - Ой бляяяяяяяяяядь!!! - взревел осатаневший Сугимура и проснулся так мощно, что матрас его подбросил не меньше чем на полметра, прежде чем с грохотом уронить на пол.
  Электронные часы показывали слегка недоношенные три часа ночи - кое-где в цифрах по причине постепенной разрядки батареи недоставало палочек, и обитатели квартиры привыкли определять время скорее интуитивно.
  Райджин помотал головой, откинул с лица спутавшиеся космы и на реактивных четвереньках подобрался к дивану, где покоилась гусеница из одеяла, в которой практически невозможно было сходу угадать очертания Салливана. Только макушка пушистая торчала из свертка наружу, как волосня из кукурузного початка.
  Сугимура безжалостно тряхнул кокон, разворачивая его как ковер, и тело Роя, крутанувшись в воздухе волчком, шлепнулось на удивленно квакнувший диван. Первым делом ладонь сунулась к животу и лихорадочно ощупала привычную плоскость. Райджин, видимо исключая ошибку в контрольной проверке, шарил по тощему пузу Салливана и успокаивался.
  - Секааач, пошел на хуй! - скорбно проныл Рой, наваливая подушку себе на голову и безнадежно извиваясь угрем. - Иди об дерево потрись, ебарь-террорист, дай хоть часов шесть в сутки не помнить о твоем существовании. Иди, иди, кыш... Не дам, и не надейся, я несчастен. Несчастен, слышишь, чудовище?
  - Фубля... слава богу... - вздыхал Сугимура, точно бобер, в одиночку перекрывший плотиной Миссисипи. - Приснится же, ебическая сила. Ты и так перманентно голосишь как живородящее, а в реальности не, я бы не сдюжил, да еще обоих. Ненене. Вот так пересрешься еще и гондонами на старости лет начнешь пользоваться. Фууууух...
  Он стянул со столика сигареты и рассмеялся счастливым детским смехом, хрустяще поскребывая четырехдневную щетину.
  - Сука, пить надо меньше особенно на ночь особенно водку, - ворчал Рой, заново сооружая свою одеяльную куколку, чтобы уж наверняка никто не покусился на его исстрадавшееся тело. - Ты свою ахинею на бумажке напиши, я завтра почитаю, а сейчас спать хочу. Пшел вон от дивана, козлина волосатая.
  - Бухти, бухти... Чем бы ни тешился, лишь бы по утрам не тошнило, - Райджин глухо ржанул, одобрительно хлопнул ладонью кокон в районе предполагаемой задницы и под недовольное пыхтение свертка пошлепал на кухню допить водку на радостях. Сообразительное подсознание сделало ему большое одолжение, нарисовав картину еще более кошмарную, чем в действительности. Хуже Салливана двадцать четыре часа в сутки перед носом может быть только беременный Салливан, настаивающий на чесночных булочках в четвертом часу утра. Все познается в сравнении, детка. Все познается...
  
  Промазал
  
  - Оторвались, - Райджин выдохнул и даже позволил себе пару секунд постоять, упершись руками в колени. Впрочем, передохнув, он немедленно захотел курить и полез в карман за сплющенной пачкой, где как раз оставалось три штуки - ему, Салливану и Ким. Очередное спасение их жизнелюбивых жоп от мучительной казни стоило отметить. - Бляяя, я ж так не драпал с того времени, как по мне с часовых вышек шестеро палили... Народная забава, подставь Бинка, почувствуй себя, блядь, антилопой гну. Теперь пошевелим мясом и рванем восто...
  Прерваться его заставило выражение лица девчонки, увиденное краем глаза. Сугимура смекнул, что в сей чудесный момент в ее физиономии по-любому должно быть больше счастья, поэтому лишних вопросов задавать не стал и повернулся в ту сторону, куда был устремлен ее ошалелый взгляд.
  Нельзя сказать, что это ощущение ему было в новинку. В жизни столько раз доводилось видеть, как невозмутимая чернота пистолетного ствола глядит прямо в морду с расстояния не больше трех метров, что даже пульс не участился. Единственное, что его в некотором роде обескуражило - наличие у этого ствола приложения в виде руки, а у руки приложения в виде Салливана.
  Рой стоял на хорошо выверенном безопасном расстоянии от обоих своих компаньонов и целился в Райджина из УСП, выданного ему не более получаса назад, чтоб в случае чего себя бинковским шакалам дешево не продать.
  - Хм... - Сугимура слегка нахмурился и прищурил один глаз - ну чтоб проверить, не взглючнулось ли. Нет, журналист определенно был настоящий и тот самый, что и всегда. Только с пистолетом и слегка перекошенным от счастья еблом.
  - Секаач, - даже как-то игриво протянул Рой. - Ну как ощущения?
  - Присутствуют, - лаконично отозвался Райджин. Сигарета меланхолично дымила ему в правый глаз, и затягиваться он забывал. - Коза, стой на месте.
  Ким, сделавшая уже три вкрадчивых шага по направлению к Рою, замерла.
  - Райджин...
  - Стой говорю. Ну или подальше отойди.
  - Не старайся, Ким, я его все равно пристрелю. Чем ближе подойдешь - тем быстрее.
  - Салли, ну ты и сучка... - качнула головой девушка, и тем не менее осталась на месте - каким бы журналюга ни был объебанцем в иные моменты своей жизни, но сколько горячих точек прошел, она тоже помнила, так что реакцию его недооценивать не решалась.
  - Секач, ты же не такой скучный чтобы подохнуть так просто, да? Давай я не сразу твои мозги по кустам разбросаю, как в говенном зомби-треше, уж больно некрасиво выйдет по отношению к тебе. Займемся с тобой исторической реконструкцией до кучи, раз такой охуительный повод представился. Давай ты будешь Александр Гамильтон, а я Аарон Бэрр.
  - Салливан, отдай пукалку, - вздохнул Сугимура, заложив большие пальцы в карманы штанов и устало поморщившись.
  - Заткнись, федералистская сволочь.
  - Ладно, полковник. Ну и хули тебе надо?
  - Я же сказал, что не хочу тебя видеть, когда мы выберемся отсюда.
  - А мы еще и не выбрались.
  - Зачем упускать такой шанс, пусть и слегка преждевременный. Секач, ну подумай сам, когда-нибудь это надо было прекратить уже наконец. Меня заебало, что нет ни одного края мироздания, где в самые светлые моменты, когда от счастья хочется петь и играть на арфе, твоя гнусная личность не всплывала бы у меня под носом. У меня из-за тебя язва желудка будет, Сугимура, это ж такие каждый раз нервы. А я хороший человек, Секач, я не стрелял из рогатки по некрасивым девочкам и не ел обезьяньи мозги. А потом я поеду в Рио и там буду рассказывать, как собственноручно отправил в ад сатанинское отродье, и тамошние загорелые католички забьются в восторге. Они там такие религиозные.
  - В нем один патрон всего.
  - Тебе хватит, тролль пупырчатый.
  - А сколько еще будет длиться прощальная речь? Докурить-то дашь?
  - Погасла, - усмехнулся Рой и нажал на курок.
  Прогремевший выстрел получился каким-то особенно громким. Райджин так и знал, что никакой хуеты вроде промелькнувшей перед глазами жизни в помине не существует, зато звук выстрела в ушах так красиво разложился по нотам, хоть пляши.
  Сигарета во рту в самом деле потухла, считай зазря пропала, так ни разу и не затянулся.
  Через пару секунд Райджин проанализировал свое состояние и осознал, что по-прежнему находится в положении перпендикулярно земле, проще говоря, стоит на ногах, все так же держа большие пальцы в карманах. В руке у Салливана все еще пистолет, а вот в глазах уже нечто совсем иное, чем минуту назад. До него чуть раньше дошло - промазал.
  Первый раз в жизни Сугимура видел, как летящий в чужую морду кулак настолько быстр, что время поневоле замедляется, и все плывет словно в заторможенной съемке. Въехавшая костяшками в скулу Роя Ким от страха и злости материлась втрое забористее, чем оба мужика вместе взятые.
  - Ты... дебил! Дядеебище охуевшее, мудозвон кривопузый, сукин сын, я тебя сейчас убью к ебаной матери, ноги вырву и в ноздри суну! Охуел что ли совсем?
  Завязалась драка, и теперь все наоборот неправдоподобно по-мультяшному ускорилось, аж в глазах запестрило.
  Райджин это все дело обозревал некоторое время, потом достал вторую сигарету и запалил ее, теперь уже затянувшись с таким наслаждением, что в момент скурил до половины. Одиноко перекатилась в пачке последняя. Кому-то одному не достанется.
  - Селедки хотите, ебакваки? В порту тут селедку вкуснейшую дают под пивцо. До парома еще четыре часа кантоваться надо. - бросил он, разворачиваясь и не спеша топая прочь. Майка на широкой потной спине вздулась от ветра парусом, и где-то вдали уличные тусовщики включили бумбокс, неожиданно запевший голосом Девида Боуи.
  
  Плановый конфликт на Ближнем Востоке
  
  По правде говоря, он не был профессиональным снайпером. Лежать на крыше с такой сложной и тяжеленной хуевиной - на самом деле целое искусство. А он что - ну, снимал пару раз политиканов средней степени паршивости, первый раз там вообще прицел был инфракрасный, а не оптический, а во второй - автомат с примочкой, и стрелял он с катера.
  Но когда кроме снайпера хоть сколько-нибудь денежной вакансии не предвидится - что тут скажешь? Вот и Райджин сказал, что с четырех лет мечтал разносить черепушки злым врагам, залегши на крыше высотки.
  Работка, конечно, та еще, абсолютно адовая. Жара, поза неудобная, ни попить толком, ни закурить, ни перекусить. Да и мишени на поверку оказывались реже всего именно солдатами. Среди кучи стремных законов международного гуманитарного права есть особенно идиотский: запрещающий работающим в зоне военного конфликта гражданским носить военную форму. Вернее, надеть ее ты можешь - но тем самым автоматически теряешь свой пограничный статус, присоединяясь к той армии, чей мундир напялил. Вот и бегали санитары международного Красного Креста с корреспондентами по руинам в чем придется - мишень лучше некуда.
  И отличной гнилой вишенкой на и так порядком протухшем десерте под названием "плановый конфликт на ближнем востоке" стал сменщик Райджина, тот, что болтался с винтовкой на крыше по четным дням и, в отличие от Сугимуры, был настоящим снайпером. Мутный мужик, ох и мутный... Секач, к примеру, если гражданские не совались дальше указанных командованием границ, не стрелял. Да и солдатика какого, если тот не слишком зарывался, вовсе не обязательно сразу кончать. Можно просто предупредить, в камень там рядом пальнуть, или под ноги. А сменщик Райджина наоборот, обязательно попадет, кто бы там ни шнырял: здоровенный солдафон или девочка-медсестра. И самое главное, не просто стрелял - ладно бы еще в голову. А он чаще в живот, чтобы человек точно сдох, но при этом пострадал хорошенько. Или в колено, после такого даже если человек выживет, все равно навсегда калекой останется, с шурупами вместо сустава, и передвигаться будет со скоростью черепахи. В общем, не жаловал Сугимура своего невольного коллегу.
  Пока лежишь на этой гребаной крыше, кажется, что даже сквозь бандану макушку перегревает. Лежал так однажды Секач - и долежался. Как-то слишком знакомо скакала по камням развалившейся аптеки фигура неопознанного гражданского с фотоаппаратом. Как пить дать, журналюга. И штаны брезентовые, ну натурально, те же самые, что и тогда, в Лаосе. Бурое пятно на заднице - точно нашивка-конфедератка. И панамка дебильная синяя...
  -Да нуу нах, это не Салливан! - гражданский вроде на рожон не лез, и Райджин подавил желание заглянуть в снайперский прицел. Не бывает таких совпадений, просто не бывает.
  
  Бордель в том, что осталось от города, был рядом с их базой только один, зато какой! Во-первых, военные туда не особо заглядывали, чтобы не компрометировать себя, блядей чаще привозили на место. В основном там обитали наемники, а что, куда более душевная публика. И девочки отличные. Не модели, факт, все дочери востока, с животиками и ямочками везде, где только можно. Но огонек в глазах, но характер! Веселые бабы были, дружные, за мужиков не царапались, а это всегда чувствуется. И гражданские туда редко совались, даже писаки - город-то под артобстрелом, в бордель попасть - это вам не в тапки срать. В общем, нравилось там Райджину. Девушкам он тоже вроде как по душе был, одна-две постоянно вокруг вертелись, это как минимум.
  Но в этот вечер все проститутки больше думали не о клиентах, а о чьем-то Дне Рождения. За это бармен, он же хозяин кабака, периодически зычно посылал их по матери, призывая вернуться к работе. Но девушки все равно щебетали по углам и бегали на кухню по очереди, проверять, что там готовится.
  В полдвенадцатого вечера в бордель заглянул патруль. Никого их появление не напрягло - солдаты всегда заходили в это время, выпивали по стопарику, уходили, а в следующий раз появлялись только утром. Хозяин отстегивал им неплохие бабки за такую лояльность. Почти одновременно с патрульными в бордель скользнула скрюченная фигурка, от макушки до пят спрятанная под паранджой. Даже глаз было не видать - только черная сетка. Что и говорить, странный наряд для такого места.
  - Это кто еще? - скептически изогнул бровь глава патруля. К нему в тот же миг подскочила одна из девочек. Защебетала, засверкала полуголыми грудями.
  - Это мама моя. По-английски совсем не говорит, ни словечка.
  - Ну, переведи ей, что она у тебя сексуальная штучка. - Шутку оценили, мужики поржали, черная фигурка скрючилась еще сильнее.
  Солдаты вскоре ушли, и девочки как-то притихли. Так прошло около десяти минут. Наконец, бармен обреченно махнул полотенцем.
  - Аа, хрен с вами. Празднуйте. Но о клиентах не забывать.
  Шлюхи радостно завизжали. А мамаша-мусульманка вдруг взяла... и скинула к черту паранджу!
  - С Днем Рожденья тебя, с Днем Рожденья тебя, с Днем Рожде-е-ни-и-я, Ро-ой, поздравляем тебя!!! - нестройно запели девушки, вынося из кухни кривоватый, но аппетитный торт.
  - Даа, девочки! Я снова с вами! - журналист Рой Салливан вырядился в какую-то стремную ковбойку с бахромой и был похож на идиота чуть более, чем полностью, но все-таки это был он. - Всем по двойному виски! Угощаю!
  - Трахните меня боком, Салливан, откуда у тебя деньги? - сразу подобрел бармен.
  - Да, так, еще на гражданке выпросил у начальника бабла на технику для ночной съемки. Скажу, что солдафоны разъебали. Давай, папаша, врубай мою любимую!
  Хозяин вдавил кнопку кассетника, и в борделе раздались первые аккорды "Джефферсон эйрплейн". Рой тут же взгромоздился на стул.
  - Донт ю вонт самбади ту лаав...
  Дооонт ю ниид самбади ту лаав...
  Ай в бин лак самбади ту лааав...
  Бат итс хард ту файнд самбади ту лаав...
  Голос у Салливана был громкий и на редкость фальшивый. Одним словом, очень подходил этому лицемерному мудиле.
  - Ах ты ж ебаный ты нахуй. - сказал Райджин. И грязно выругался.
  
  После этой достопамятной дискотеки восьмидесятых Рой заглядывал в бордель еще пару раз, с большими перерывами. Каждый раз Сугимура собирался подстеречь ублюдка у входа и резко уменьшить его популяцию зубов и целых костей. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон - а кто забудет, тому оба. Секач ничего забывать не собирался, но набить морду Салливану прямо в борделе не получалось. Подлюка ходил в любимчиках у всего дружного женского коллектива и пользовался этим, гад. На людях вроде как вообще Сугимуру не замечал и знать не знал, и, тем не менее, съебывался только после того, как Райджин уходил. Сильно после.
  Сначала наемник все никак не мог понять, что такого проститутки находят в этом дрыще, который, ко всему прочему, с ними не спит, и денег, соответственно, не платит.
  Но скоро понял. Девушки относились к Рою не как к мужчине, а как к некому бесполому существу - идеальному собеседнику.
  Надо признать, слушать и спрашивать Рой умел отменно - профессия, ептыть. Шлюхи угощали его ужином и снабжали его килотоннами историй о своей жизни, а у Салливана всегда в запасе было полно баек одна похлеще другой, и, что самое важное - ему и правда, кажется, были интересны все эти судьбы.
  А потом какой-то мудак засадил снарядом прямо в старую библиотеку у площади. Красивое невысокое здание наполовину рассыпалось, а то, что не упало - загорелось. Территориально библиотека была ближе к позициям вояк, за которых подвизался Райджин.
  Сугимура лежал с винтовкой на крыше. Немногочисленные местные на свой страх и риск шастали по руинам, пытаясь спасти остатки книг. Но затея была столь очевидно безнадежной, что с каждой минутой добровольцев становилось все меньше. В конце концов, по камням с завидным упорством карабкался только старик-библиотекарь, но и он все чаще делал паузы, в отчаянии хватаясь за голову и что-то крича.
  Тут со стороны противника по улице кто-то припустил, умело лавируя зигзагами. Добежав до развалин, человек в гражданском принялся что-то яростно втолковывать старику, потом махнул рукой - и сам стал выуживать в беспорядке лежащие тут и там книги. Чуть позже к нему снова присоединился библиотекарь.
  Райджин обреченно посмотрел в оптический прицел, хотя уже признал тощую фигуру.
  Вашу маму, ну что за слепень укусил в жопу этого упыря, если в нем вдруг проснулось благородное желание спасать книги? Ишь, как серьезно там шурует, аж на себя не похож... Пристегнутая к поясу рация Сугимуры затрещала.
  - Убрать гражданских из зоны военных действий... Убрать гражданских...
  - Да, блядь, вот всегда мечтал палить по пенсионерам и олигофренам - процедил Секач и сделал два предупредительных выстрела, прямо под ноги обоим горе-библиофилам. Старик и журналист замерли. Потом Салливан поднял голову. Он стоял, прижимая к боку какую-то книгу и не двигаясь. Райджину казалось, что Рой смотрит прямо в прицел винтовки. Вот же он, момент истины! За все можно отыграться, вроде...
  И тут на один единственный короткий момент Сугимура Райджин усомнился: а точно ли там стоит журналист Рой Салливан? Взбалмошный истеричный писака, который за сенсацию и собственную бабушку в ломбард заложил бы, так смотреть не может.
  Но начальству внизу этот коротенький момент промедления, видимо, показался слишком долгим. Потому что раздался выстрел, и старик стал заваливаться на спину.
  - С-сука... - вскакивая и морщась от покалывания в затекшем теле, Райджин почему-то уже знал, кто стрелял в библиотекаря. Рванул с крыши винтовку, тяжелая, падла, ну да ничего, если переключить на автомат, можно хоть с бедра. Посмотрел вниз - точно, он стрелял, его мутный коллега. И уже целился снова.
  - Нет, блин, или я этого мудилу, или никто!
  Дальше все произошло одновременно: Салливан кинулся бежать, снайпер выстрелил, а Сугимура полоснул очередью по всем этим уебкам, которые сначала берут на работу, а потом на хуй посылают. Военные кинулись врассыпную, Салливан споткнулся и тоже чуть не рухнул, но уцепился за стену и юркнул в ближайший переулок. Секач тоже не стал дожидаться, когда за ним поднимутся. Он сам спустился на два этажа и спрыгнул на крышу ближайшего дома. Наемник знал, где сможет спрятаться наверняка.
  До борделя Райджин добежал в считанные минуты. Об оставленном в лагере не жалел - бабки, документы и любимый ствол он все равно всегда носил с собой. Забурился и, ничего не объясняя, перемахнул через стойку, спрятался за ней так, чтобы со стороны двери точно ничего видно не было. В руки бармена перекочевала крупная купюра. Мужик понимающе кивнул и стал как ни в чем не бывало нацеживать Райджину пива. Посетителей в такой час все равно не наблюдалось.
  Минут пятнадцать спустя дверь снова хлопнула, и в кабак куда более шумно кто-то ввалился. Хозяин тут же загалдел на своем языке - ругался с проституткой. Но потом над стойкой раздался характерный бумажно-денежный хруст, бармен тут же заткнулся, и, вдохнув, стал перетаскивать через стойку что-то тяжелое. В следующую секунду рядом с Сугимурой на пол смачно шлепнулся и тут же принялся шипеть и материться - ну конечно же, Рой Салливан. Видимо, он тоже пополз в направлении борделя, где его и обнаружила одна из шлюх, которая тоже перебралась через стойку и, шепча что-то непонятное, перетягивала потуже тряпку на бедре Роя. Пули вошли совсем ненамного выше колена, вернее, вошла только одна, а вторая просто шаркнула. Но все равно по штанине расплылось изрядное красное пятно. Салливан был бледный, как бачок фаянсового унитаза, по лицу градом катился пот, а нижнюю губу журналист прокусил до крови, и не раз. И к животу все прижимал, дебил несчастный, обгоревшую книгу. Узрел Райджина, издал крякающий звук, призванный, видимо, изобразить смешок. Проститутка налила обоим водки. Только опрокинули - снова кто-то зашел, по голосам сразу стало понятно, военные, но за стойку никто так и не заглянул. Если и обыскивали помещение, то разве что для проформы, а потом взяли себе пива. Пока солдаты сидели и пили, Сугимура тайком курил в рукав предложенную барменом сигарету. Рой так не умел, поэтому у него сигарету отобрали, чтоб не палился. Салливан время от времени осторожно стукался затылком о стойку и грыз собственный палец. Солдаты уходить не торопились. Тогда журналист сделал такое, от чего даже Секач дымом поперхнулся. Он открыл книгу и стал читать, морщась от боли. Переворачивал страницы, и временами даже тихо хрюкал - смеялся, что ли?!
  Когда патруль свалил наконец, Салливан заметил взгляд Райджина, заговорщически ухмыльнувшись, кивнул на книжку и сказал:
  - Эразм Роттердамский, "Похвала Глупости".
  Как будто это все объясняло, мать вашу.
  
  Они еще дня три прятались в борделе, но виделись только пару раз, пересекаясь у сортира. Райджин жил у Мэг, которая ему всегда нравилась (на самом деле, конечно, никакая она была не Мэг, но ее настоящее имя он вряд ли смог бы выговорить). За Салливаном ухаживали все остальные по очереди. Сугимуру это очень забавляло: подумать только, Рой, оказывается, мог при определенном раскладе пользоваться большей популярностью у женского пола, чем он.
  Но увы, никто ничего толком не успел: ни Райджин вдоволь насладиться обществом заботливой Мэг, ни Салливан нормально залечить ногу. Началось массированное наступление и, как следствие, постоянные бомбежки. Те, на кого работал Райджин, отступали. Хозяин борделя увез куда-то своих девочек до лучших времен, но журналиста и наемника отказался брать наотрез, почему - одному богу ведомо. Надо было срочно найти хоть что-то, похожее на бомбоубежище.
  - А я знаю место, которое точно не разъебут. - нарочито беспечно сообщил Рой, вжимаясь в стенку. Сугимура хмыкнул. Нет, что бы там ему ни показалось тогда на крыше, Салливан как был, так и остался хитрым ссыклом. Писака еще не выздоровел от слова "совсем", и ковылял со скоростью среднестатистической улитки. Понятное дело, что он не горел желанием так передвигаться по городу в одиночку. С другой стороны, бомбили и правда почти непрерывно, не хотелось тратить время на поиски.
  В общем, до отеля "Хилтон" они таки добрались вдвоем. Здание действительно оказалось крепким, к тому же, находилось хоть немного в стороне от основных очагов бомбежки.
  - Ну, мы на месте. Ура, товарищи! - воспрял духом Рой, оказавшись в просторном фойе, пустынном и раздраконенном. - Теперь нам нужно на подземный этаж, там, если что, всегда можно выйти в канализацию и выбраться где-нибудь в другом месте.
  - Вот и славно. - Райджин довольно потянулся. - Тогда прощевай, может, еще свидимся когда. Где тут служебная лестница, говоришь?
  - Эээ... какого... - Салливан подался было вперед, но чуть ли не носом уперся в дуло пистолета и акулью лыбу Сугимуры.
  - Так вот я, - миролюбиво продолжил Секач. - Пойду в СВОЕ бомбоубежище. Желаю удачи в дальнейших поисках. - И, оставив журналиста наедине со всей несправедливостью мира, удалился на поиски служебной лестницы.
  Проведя минут пятнадцать в подвале, Райджин понял, что, может, он и наебал Салливана, но и гребаный журналюга его поимел только так. Потому что где-то неподалеку после взрывов прорвало сливные трубы. Около двух часов Секач честно терпел и пытался заснуть, но вонь стояла такая, что глаза разъедало. В конце концов, плюнув на все, наемник вернулся в фойе. Правда, покинуть отель все равно не представлялось возможным: наступающие явно приближались, и канонада была дай боже.
  - Смааатрииите, кто пришееел... мистер "Я-всех-наебал" - раздался из-за ближайшей колонны до отвращения знакомый голос, ко всему прочему еще и пьяный в хламину. - А чего это нам в подвале не сидится?
  - Твою мать, Салливан, - спокойно и как-то затравленно ответствовал Райджин, заглядывая за здоровенный каменный столб.
  Журналюга неплохо расположился. За такой толстой колонной он и правда был как у Христа за пазухой. Конечно, нервировал адский грохот с улицы, но это было лучше, чем вонь в подвале. К тому же, Салливан откуда-то успел приволочь матрас вроде от шезлонга, и теперь развалился на нем, как отдыхающий на курорте.
  - Аа что у меня еесть! Хоба! Хоба! - Жестом фокусника Рой выудил из-за спины два здоровенных пузыря - коньяка и чего-то вроде ликера. В обоих уже изрядно убыло.
  Сугимура молча отобрал у писаки коньяк и сел рядом. Салливан не возражал.
  - А еще у меня есть радио. Там пока правда ни хера не слышно, но думаю, к утру станет лучше. Выясним, кто теперь тут будет хозяйничать.
  Около часа спустя в плане опьянения Сугимура вполне догнал Роя, прогулявшись до лобби-бара еще разок и принеся водки.
  - Ояебу, ты все еще таскаешь ее с собой! - хлопнул себя по колену Секач, увидев валяющуюся рядом с матрасом книжку. - Салливан, вот скажи честно, какого хрена ты тогда полез на библиотеку эту?
  - Тебе, походу, бандана совсем извилины разгладила. - не остался в долгу журналист. - Зачем-зачем... помогать старику книги из огня вытаскивать.
  - Ага, то есть, хочешь сказать, пожалел дедушку? - скептически изогнул бровь Секач.
  - Да причем тут дедушка! - отмахнулся Рой. - Видишь ли, Сугимура... Я терпеть не могу людей - зато очень люблю книги. Такой, как ты, не может представить, как сильно я их люблю. - Журналист изогнул краешек рта в усмешке, и ненадолго снова стал человеком, который спокойно смотрел в прицел винтовки. - Если, вот, скажем... блин, какой бы пример привести... А, во, придумал! Если схватят меня злые враги человечества и скажут: вот, Рой Салливан, перед тобой стоит какой-нибудь хороший человек - и самый последний в мире экземпляр "Трех мушкетеров". Выбирай, что нам уничтожить, а что - оставить. Знаешь, Секач... Я задумаюсь. Я очень задумаюсь. И, скорее всего, выберу второе.
  Райджин слушал очень внимательно. Потом лениво сжал пятерней лицо Роя, и пару раз приложил его затылком о колонну.
  - Какой же ты мудак все-таки, Салливан. - Сугимура закурил и глотнул еще водки. Журналист в ответ пробормотал что-то нечленораздельное, сползая на матрас. И захрапел, падла, натурально, задрых! Так и проспал всю ночь, пока сам Секач глох от непрекращающейся бомбежки.
  
  Наутро заработало радио. Атакующие входили в город и призывали гражданских оказывать войскам содействие. Райджин спрятал все свои фальшивые документы, кроме одного комплекта, в подкладку рюкзака. Теперь он был Джаредом Нильсеном, наемником, который давно уже ишачит на победно продвигающиеся по стране войска, просто отбился от отряда по болезни. Салливан с бодуна и огромным шишаком на башке вполне сходил за контуженного. Впрочем, к тому моменту, как их обнаружили, журналист уже более-менее прочухался. Но больше блевал, чем болтал, а это Сугимуру вполне устраивало.
  Первым делом Райджин договорился с водителем автомобиля, едущего в тыл, чтобы смыться куда подальше от военного начальства. Уже залезая в кузов, он увидел куда-то ковыляющего Салливана. Его поддерживал средних лет бородатый мужик с камерой на ремешке, видимо, знакомый журналист. Рой тоже заметил Секача и отвесил ему шутливый поклон:
  - "А вообще-то война, столь всеми прославляемая, ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, тупыми мужланами, нерасплатившимися должниками и тому подобными подонками общества, но отнюдь не просвещенными философами". Эразм Роттердамский, "Похвала глупости"! - прокричал журналист.
  - Да пошел бы ты на хуй, Салливан, псих злоебучий. - с душой ответил ему Сугимура. - Водитель завел мотор, и машина газанула, увозя Райджина подальше от этого дебила. Наемник надеялся, что теперь уж навсегда.
  
  Тирамису-2
  
  - Так и не собираешься ему наподдать, раз уж мы тут пока еще одним пучком? - поинтересовалась Ким, подкуривая сигарету и налегая грудью на барную стойку. Как правило, этот маневр позволял получить пару рюмок за счет заведения, и пигалица не брезговала его применять.
  - Нахуя? - лениво откликнулся Райджин, сидя к стойке спиной и опираясь о нее локтями. Ему обычно требовалось только продемонстрировать свой затылок, чтобы бармен особым профессиональным чутьем уловил - этому хорошо бы к пиву поставить бесплатных сухариков.
  - Ну как зачем? А выколотить из него побольше дерьма чтоб неповадно было?
  - Коза, если из Салливана вытрясти все говно, от него останется шкурка чтоб у печки стелить. Если бы хоть один пиздюль дошел до цели, уж не сомневайся, за мной бы не заржавело. Все, что мне надо сейчас - дожить до берега и съебываться не оглядываясь, пока его опять ко мне ветром не прилепило как ебучий фантик.
  - Ну-ну... - девушка фыркнула и опрокинула в себя первую текилу. - Ты не серчай, любимый, но сраные индусы не жили бы так долго, если бы фатально ошибались.
  После паузы секунд в тридцать Сугимура, продолжая смотреть дверь, словно там гоняли матч Гревенмахер-Трабзонспор, привычно криво ухмыльнулся.
  - Намек?
  - Гипотеза.
  - А где он?
  - На палубе.
  - Слава богу. Значит моя прекрасная Жизнь Без Салливана начинается прямо сейчас. Таким обновленным я себя не чувствовал даже когда первый раз паспорт купил. Допивай и пошли в каюту.
  - Как скажете, командор. Когда это я отказывалась отметить новую жизнь парочкой качественных оргазмов. Бармен, еще по соточке. Нет, давай пузырик, родной.
  - И лимончик.
  
  - Ты первая женщина, которую я сунул в заплечный мешок, - Секач выровнял горстку соли между лопаток Ким и под вдохновением выложил рядышком абстрактную композицию из долек лимона.
  - Первая? А как же Салли?
  - Если бы он был бабой, я бы продал его на рынке в Палестине. А вообще я не шучу.
  - Я знаю, сладкий. Я бы была польщена, если б не подозревала, что тебе просто до меня еще не попадалась такая докучливая стерва.
  - Если бы мне нужна была стерва, я бы возил с собой свою двоюродную бабушку, у которой в детстве проводил Рождество. Однажды она насовала в рождественский носок над камином шоколадных конфет, и в четыре с половиной года я первый раз познал, что такое утром открыть подарок и обнаружить говно с фундуком.
  - Душераздирающая история, - пробормотала Ким, подремывая на подушке и вяло покачивая в воздухе согнутой в колене ногой. - Хочешь сказать, что единственный стереотип, которого ты в жизни не избежал - это Фрейд?
  - Неправда. Мое детство было очень счастливым, - Сугимура оторвался от бутылки, из которой высосал не менее трехсот граммов текилы, после чего вылизал всю соль и сожрал сразу два сочных лимонных полукруга. - Однажды в детском саду пацаны сказали, что у девочек между ног пустая дырка. Я усрался так, что неделю залезал от девчонок на деревья и в ужасе ныкался от мамы. Она от меня еле добилась, в чем дело вообще. Когда она наконец проржалась и смогла сделать вдох, то посадила меня, взяла медицинскую энциклопедию и все мне там разъяснила по иллюстрациям. С тех пор пизда в моем сознании занимает куда более значительную роль, чем привыкли ей отводить во всякого рода массовой культуре.
  - Неужели?
  - Вот те крест. Разве меня можно обвинить в снисходительном отношении к пизде? Не каждый из мужиков утруждался задуматься, как непросто там все устроено.
  - Что ты, мой пупсик, если бы хоть одна четверть мужчин относилась к пизде так же как ты, феминизм бы запретили законодательно. Я не собиралась оставаться на острове не только потому что Джози снес бы мне башку сразу же, как только вы с Салли отчалили, но еще и по той причине, что после тебя кончать четыре раза за один сеанс я бы смогла только с дилдо на гальванических батарейках. Уж не сердись за то, что я такая ебливая меркантильная сука.
  - Я женюсь на тебе в первом же порту.
  - Ой, иди вот с этим нахуй, старый конь... Еще чего не хватало. У меня не хватит мозгов запоминать свою новую фамилию каждые две недели.
  Через десять минут молчания Сугимура подумал было, что она совсем заснула и, сжевав последнюю дольку лимона, закурил сигарету.
  - Райджин. Ты любил свою маму, да?
  - Я пойду подышу.
  
  - Хуле не спим?
  - Не спится. А что, мистер и миссис Секач изволят пригласить меня на поздний ужин?
  - Ага, на полуночную оргию. Салливан, ты ей пизданул про все?
  - Про что именно? Про то что ты таскаешь в сумке плюшевого котенка? Не, не ссы, я унесу в могилу тайну старины Джонни. Детские травмы это святое.
  - Дебил. Сам знаешь про что.
  - Думаешь то, что ты в семнадцать лет уконтрапупил отчима, как-то повлияет на вашу семейную идиллию?
  - Я просто спросил. Ты ж не думаешь, что где-то завелась какая-нибудь блядь борзописучая и мою биографию строчит.
  - Паранойя? Стареешь, мон шер.
  - А что ты еще рассвистел?
  - Да не ссы ты. Я не говорил, как ты насиловал меня в борделе, пока я лупил тебя канделябром по башке.
  - Нелегко будет забыть это все, да?
  Рой помедлил с ответом. А потом перегнулся через борт, и его стошнило.
  - Пардон, я всегда любил море. Так о чем мы там? Ты что, собрался по мне скучать?
  - Я просто подумал, сколько пройдет времени, прежде чем я перестану вздрагивать при виде каждого лохматого дрыща.
  - Да, мне в этом плане придется значительно проще. Уж если вздрогну - то наверняка. Я еще в Лаосе подумал, что такую фактуру хрен найдешь просто так.
  Прохладный соленый ветер встрепал легкие каштановые вихры. Рой безмятежно улыбался и щурился, пока снова не перегнулся вперед и не сблеванул.
  - Жалко что промазал, да? - снова подал голос Сугимура через пару минут.
  - Ты даже не представляешь, насколько. До сих пор не пойму, как же так у меня вышло. Наверное, в глубине души я не имею ничего против Александра Гамильтона.
  - Сраные индусы...
  - Что?
  - Забей.
  Райджин усмехнулся и не спеша закурил, из чего следовало, что избавлять Роя от своей компании он намеревается нескоро.
  - Ты знаешь, Секач, а тебя я вообще не могу представить ребенком. Ну то есть ты рассказывал там по пьяни, а мне так и виделось, как ты там носишься вот такой же как сейчас, только маленький. Хоррор-сюрреализм такой на самом деле... А я в первом классе участвовал в литературном субботнике. Дети рассказали стишки Бернса, а я выучил Бодлера про разлагающуюся лошадь... А однажды родителей дома не было и я играл сам с собой в гестапо. Кончилось тем, что злые гестаповцы повесили меня на оконной раме. Правда плохо скастовали узел в восемь-то неполных лет.
  - Заткнись сейчас же, Салливан. Боюсь, если я услышу еще что-то в этом духе, я буду обнимать тебя и плакать.
  - Если позволишь мне записать это на камеру - сколько угодно.
  - А я сильно много тебе растрепал по пьяни?
  - Ты рассказывал про Генриетту.
  - Бляяяяяя... - Райджин сжал двумя пальцами переносицу. - А еще?
  - Что мама носила тебе в тюрягу красный Мальборо блоками, хотя работала телефонисткой. И у нее был очень красивый голос.
  - Пиздец.
  - И что в тюряге тебя хотел опустить тамошний пахан, но ты высосал ему глаз.
  - Не, не так. Я пальцем ткнул в глаз ему, так жеж и налипло там что-то... Ну, я это съел. Ну, чтоб другие особо не старались тоже подваливать.
  - Забавно. И как тебе глаз на вкус?
  - Как ты это делаешь, слушай? Я ж по синей дыне вообще никогда не пиздел раньше, только тебе как осел нутро выворачивал.
  - Ничего, ты знаешь, я раньше думал, что мне в жопу даже карандашный грифель не пролезет. Мы никогда не знаем точно, на что способны... Ну так что, ты еще не горишь желанием пойти и приткнуться к теплой сиське малышки Кимми?
  - Горю. Такими сиськами не грех и удавиться когда жить надоест. Реально странно - первый раз мне телка села на хвост. А впрочем, мне не мешает, ну и если что, почернеет и сама отвалится. Салливан.
  - А?
  - Не вздумай мне попасться опять, усек? Подскажи место, куда ты не собираешься еще лет триста.
  - Кладбище, - хохотнул Рой и с некоторой опаской замер и скосил глаза, когда Сугимура взял его за прядь волос над правым ухом.
  - Эт верно. Либо я тебя угандоню - либо никто, так что в твоих же интересах. Сделай дреды, авось не узнаю если что. Иначе подстрелю не разбираясь. Все, я спать.
  - Иди-иди с богом. А я еще поблюю-ссс...
  
  Рой Салливан любил жизнь. Она была прекрасна даже в тот день, когда его в сраном борделе втиснули в пидорскую рубашонку и запинали в комнату, где сидел Секач. До того, как этот великовозрастный гамадрил начал ржать, у него все-таки было такое выражение лица, что вся та канитель того стоила.
  - Да! Я одинокий одиночка на одинокой дороге! Ееее! - появление неожиданного гостя в маленькой приморской кафешке оказалось столь феерическим, что немногочисленные утренние посетители изумленно примолкли и уставились на фигуру в дверном проеме.
  Танцующей походкой молодой мужчина в потрепанной, изрядно послужившей одежде, прошествовал к столику и плюхнулся за него, с громким шлепком соединив ладони и потерев их одна о другую.
  - Я знаю! Человек! Человек! Я хочу десерт! Боги милосердные, я его вожделею, этот десерт! Принесите мне кофе и тирамису! Не-ме-длен-но.
  Как известно, если где и есть самый привычный ко всему народ - так это бармены и официанты. Миловидная, хоть и чрезмерно веснушчатая девчушка предколледжного возраста метнулась и, слегка смущенно улыбаясь, вскоре поднесла загадочному посетителю заказ. Она вовсе не боялась - парень выглядел слишком милым, чтобы быть настоящим сумасшедшим, и скорее всего едва сошел на сушу, еще не оправившись от морского вояжа.
  - Спасибо, Даная! Галатея! Девушка, вам нужно сниматься в кино - вам никто не об этом не говорил? Зря, очень зря. У меня есть знакомый режиссер. Он всех снимает, я ему про вас расскажу непременно. Тирамису, господи, как я ждал, я...
  Салливан, уже сунувший ложку в долгожданный десерт, опустил взгляд и замер.
  Перед ним в низенькой пузатой вазочке из прозрачнейшего стекла лежала густая белая масса, сверху присыпанная шоколадной крошкой. По центру кокетливой рукой кулинара из той же крошки было густо изваяно коричневое сердечко.
  Рой почувствовал себя снова на палубе, когда в один из моментов его пищевод словно сжали в кулак и этим кулаком резко проехались вверх, будто бы выжимая воду из мягкого шланга.
  - Блядь... - просипел журналист, стискивая зубы и надеясь, что его не вытошнит прямо на игривый передничек Галатеи.
  - Вам нехорошо? - обеспокоилась официанточка и даже слегка наклонилась к нему, пытаясь заглянуть во фрагментарно зазеленевшее лицо. Зеленее всего было на слегка подернутых рыжеватой порослью щеках.
  - Я... можно я не буду тирамису? - жалобно пробубнил Салливан, отодвигая от себя вазочку. - Мне... мне расхотелось.
  - О, конечно... С ним что-то не так?
  - Нет-нет, просто я вспомнил тирамису моей тети из Италии... Она умерла прошлой осенью от подагры. Страшная, страшная участь. А что еще есть?
  - Мне жаль... - расстроилась девушка едва ли не до слез. - Но у нас есть еще взбитые сливки, эклеры, корзиночки с белковым кремом и...
  - Нет! - отчаянно взвизгнул Рой, неожиданно поднявшись на пару октав. - Можно... можно я просто попью кофе?
  - Как скажете. Молоко, сливки?
  Салливан вытаращил глаза, зажал себе рот рукой и, с грохотом выкатившись из-за столика, улетел в туалет, попав в него не с первого раза и пару раз тыкнувшись вслепую в кухню и подсобку для персонала.
  Изнывая над злорадно сияющим унитазом, Рой наконец-то понял весь масштаб трагедии.
  - Секач... сукаааа! Суууу-каааа... Это... вот это я тебе, пидорас, никогда не прощу...
  
  Танго
  
  'Танго для меня - это трогательный союз отчаяния и счастья'
  (Мануэль Мухика Лайнес)
  
  - Сугимура, старый ты пидор, какого рожна тебя вечно несет в такие срамные задрыгаловки? - кипятился Салливан, так нервно озираясь, будто вот-вот в маленький бар должны войти все его бывшие одноклассники скопом. Райджин радостно ржанул и оглушительно грохнул ладонью о столик.
  - Жри чего дают. Снаружи три консервы и в каждой по два бинковских гоблина с обрезами, но сюда им вход заказан.
  - Ой ли. Откуда такие познания? - Рой все еще нервно барабанил всеми десятью пальцами по столешнице, словно по памяти набивал собачий вальс.
  - Это забегаловка его двух мамаш. Ржи не ржи, а две бодрые бабуськи за полтос годков в данный момент берегут наши с тобой живые туши. Если Бинк учинит тут беспредел, ему настанет пизда. Слыхал я, что одна мамаша бывшая чемпионка по лыжам и вообще баба-огонь.
  - А вторая? - Салливан продрался сквозь спазмы неудержимого хихиканья, не позволяющие ему даже толком глотнуть бренди.
  - Вторая лет тридцать назад сидела по мелочи, то ли карманы щупала, то ли гашиком барыжила, я так и не понял, сейчас бьет татухи тут же в подсобке за смешные деньги. Хочешь набьем тебе на жопе сердце со стрелой?
  - Пошел нахер, дурак. Хочешь сказать Бой так ссыт двух пожилых лесбиянок?
  - Да я их сам ссу... Чую, за те неприятности, что мы им тут можем нанести, мне только так переломят хуй на две смешные половинки. Но на тирольский пирожок с ежевикой нам с тобой я наулыбался, тетки сказали, что ты милый, только сильно бледненький.
  - Я могу хоть сейчас выложить им всю историю моей погубленной жизни, полной лишений и истязаний. Тогда тебя поставят в угол, а я весь пирог съем.
  - Короче главная тема - тут мы у Христа за пазухой аж до шести утра. Потом приют закрывается, и бабуси выставляют нас на воздух, где их власть, сам понимаешь, иссякнет. Хоть они чадо свое не сильно жалуют, но одно дело прикидываться шлангами, а другое прятать нас сознательно. Все знают правила, и в отличие от некоторых их соблюдают...
  - То есть в шесть утра наше бытие будет под вопросом?
  - Вроде того. Причем под вопросом количества патронов. В Малыше пол-обоймы, в остальных вообще по два пистончика. Не успел затариться. И не смотри на меня так, тебе ни одного не дам.
  - Страшно?
  - Ага. Боюсь себя поранишь, опять я тебя буду выхаживать как мать Тереза. К херам мне такое счастье. Если ты не против, я буду думать об этом после парочки стопок.
  Оба молча закурили. В час ночи паб был не то чтобы набит до отказа, но в общем и не пустовал. До шести с мыслями о побеге можно было в самом деле повременить.
  Изнутри бар мог бы сойти за типичнейшее бильярдно-рыгательное сквернопитейное заведеньице мелкого пошиба, если бы не отменные сорта алкоголя и смешные вазочки с пластиковыми цветами на каждом столике. В углу уютно скрипел изрядно облупленный музыкальный автомат старого образца. Райджин некоторое время созерцал его с видом откровенно безучастным, но вдруг снялся с места и пошел - каждый раз, когда приходилось наблюдать за его скользящей походкой ледокола Ермак, Рой вспоминал Лаос и свою первую мысль - так ходят львы. На первый взгляд лениво переставляют огромные лапы, чуть опустив крупную голову и скользя сонным взором по саванне, но в любую секунду готовы собраться и пуститься за зеброй с ошеломляющей быстротой. Никогда не поверишь, что такая увесистая орясина может двигаться со скоростью и пластикой поджарых бенгалов.
  Сугимура тем временем, задумчиво ковыряясь мизинцем в зубе, бросил в автомат монетку и потыкал в западающие кнопки - душноватое задымленное помещение вдруг залили трескучие звуки аргентинского танго.
  - Слышь, Салливан, - у столика Райджин возник секунды через две и зачем то настойчиво потянул Роя за руку. - Пошли.
  - Куда? - обалдел журналист, однако же рефлекторно по старой военной привычке опрокинул в себя весь стакан, чтоб в случае чего добро не пропало.
  - Где срут туда... Вставай кому говорят, я сто лет не танцевал. А тут кроме тебя пригласить-то некого.
  - Секач, перестань! Отпусти, кобель вислоухий, я че, ебнулся отплясывать еще с тобой! - голосил Рой, сопротивляясь так отчаянно, словно его прилюдно раздевали.
  - Будешь так орать - поцелую, - с непрошибаемой физиономией ответствовал Райджин и дернул бровью.
  - Извращенец! Гомосек показушный! - злобно шипел не слишком изящно волочащийся за ним журналист, заплетаясь в ногах и с грохотом протаранив бедром столик. - Ты нарочно меня позоришь, да? Мало тебе моего юного изнуренного тела, надо еще заставить меня страдать публично?
  - Да ладно. Просто ты не умеешь танцевать танго.
  - Чтооо? Это я не умею танцевать танго? Ах ты... сука. Ну-ка съешь эти слова с пола! - Рой выдернул из вазы пошлую пластиково-бумажную лилию, отчаянно сунул ее в зубы и прижался к Райджину, выгнув спину. Вместе они, нога в ногу, так яростно сорвались с места, словно намеревались выбежать так через стену.
  Привычным ко многому посетителям в этот поздний час было на них категорически насрать, и это чудесно перекликалось с тем, насколько было им насрать на окружающих. Завершив столь стремительную, почти воинственную, салиду, Сугимура крутнулся вместе с Роем и как будто бы невзначай смахнул его задом пепельницу с края стола.
  - Секач, - журналист громко сплюнул лилию и исполнил негодующую восьмерку. - Скажите пожалуйста, где это мы так выучились вести?
  - Ну пофантазируй, раз ты у нас один такой одаренный.
  - Неужели это зависть?
  - А в глаз?
  - Сила твоих аргументов меня всегда поражала, - от души выполненное болео звонко выбило легкую жестяную крышку мусорной урны, крутнувшуюся в воздухе, прежде чем опуститься на пол и еще долго там дребезжать.
  Райджин неопределенно хмыкнул. С каждой секундой танец в их исполнении становился все ожесточеннее, предметы за границами прямого перехлеста взглядов пролетали все стремительнее, превращаясь в смазанные цветные полосы, неугомонное танго из дряхлого автомата скрежетало по барабанным перепонкам, злорадно покряхтывая, зажевывая духовые и остервенело повизгивая на струнных, и когда Сугимура откинул Роя на руку так, что у того хрустнуло в позвоночнике, жахнул оглушительный выстрел, будто где-то разорвался целый дирижабль. В деревянной обшивке стены, как раз на том уровне, где только что была голова журналиста, брызнули щепки, и появилась уродливая пробоина.
  Малыш оказался в руке Секача молниеносно - не прошло и секунды, как два ответных выстрела погремели над Роем, шлепнувшимся, понятное дело, на пол со всего размаху.
  - Уй бляяяяя! - хныкнул он, проклиная отбитую задницу, спину, затылок и барабанные перепонки, в которые словно со всего размаху ебанули пробками от шампанского.
  Посланный за ними казачок от оных выстрелов вовсе даже не кончился и продолжил отстреливаться из-за отчаянно верещащего автомата с чипсами. В одном мощном развороте Сугимура сгреб сразу два стула и швырнул их в сторону агрессора, после чего цапнул Салливана за ногу и, пригибаясь, рванул к стойке.
  - Я блядь сказала - в моем кафе тише мышей! - над ними, преградив дорогу, выросла темная вытянутая фигура мамы номер раз с бутылкой Гиннеса в одной руке и Ремингтоном в другой. Бутылку немедленно разнесло вдребезги о голову Секача, отчего тот пошатнулся и вынужден был припасть на одно колено, и тут же его за ворот куда-то потащила мама номер два - лодыжка Салливана, причем, по-прежнему оставалась намертво зажата в его руке, и журналист меланхолично ехал по полу спиной так, что футболка уже скаталась в валик где-то над лопатками.
  
  Мамаша номер два откинула со лба пушистую челку, заправила за ухо выбившуюся прядь и ободряюще похлопала Райджина по плечу.
  - Охладился, пупсик? Извиняй за Герти, где просто еще такой орех на обшивку по дешевке найдешь. С вас косарь за ущерб и катитесь со свистом.
  Сугимура двумя пальцами протер глаза, залитые пивом напрочь, и хохотнул, залезая в один из многочисленных карманов своих штанов за купюрами.
  - Ничо-ничо, мэм, не вопрос. Через куда катиться-то?
  - Если вас ждут внизу, есть смысл пойти поверху, тут все домишки стоят рядком, попрыгаете. Вон лесенка и люк на чердак. Этот глист точно пролезет, а ты уж как знаешь.
  - Я не глист, - счел нужным вмешаться Салливан, все еще разглядывая обшарпанный потолок. - А с чего вы решили нам помочь?
  - Когда дети нарушают слово - их надо наказывать. Меня и так не покидает ощущение, что Джози в детстве мало стоял в углу. Мы взяли с него единственное обещание не устраивать хай в нашем баре. Ослушался - сам себе злобный Буратино.
  Пятидесятитрехлетняя женщина в простом джинсовом сарафане умудрилась сохранить сухую поджарую фигуру, подпорченную лишь обвисшей грудью с россыпью пигментных пятнышек.
  - А кто ему биологическая мать? - поинтересовался неугомонный журналист, всегда жадный до лишних фактов.
  - Тебе-то какая разница? Главное, что мы обе знаем, где лежит его детский фотоальбом 'Счастливый малыш', и еще одна такая его выходка - все узнают, сколько раз мы его застукивали за поеданием индюшачьего дерьма. У всех детей бывают свои гастрономические казусы, правда?
  - Ага. Я года в два жрал мамкины помады и кремы. Она на теток грешила, что таскают и мажутся, пока не застукала, как я стою счастливый и из ящика комода трескаю. Потом отцовский гуталин из банки молотил, только отобрали быстро, - Сугимура наконец отпустил ногу Салливана и отбросил с лица мокрые от пива волосы, вытащив из них пару мелких осколков. Только сейчас Рой заметил, что по мощной шее под воротник убегает струйка крови.
  - Единственное, что я в тебе люблю - это твои истории про детство, - вздохнул журналист и поднялся. - Ну что, мы того-этого наверное...
  - Минутку, - вторая порядковая мама Джозефа Боя Бинкли скрестила на груди худые, по-деревенски пятнисто загорелые руки. - Кто из вас ему живой нужен?
  - Он, - Секач тыкнул пальцем в Салливана. - От меня живого одни убытки.
  - Я так и поняла, что пока ты живой - никто ему живьем не достанется. Удачи, сынки. Уж больно красиво танцуете. Джози вон даже на выпускном не танцевал - отдавил барышне белые туфельки, и та в рев... А мужчины должны уметь двигаться, да... Ладно, рвите когти, пока Герти не передумала. А то и вам по заряду в жопы вкатит.
  
  Припозднившийся посетитель круглосуточного магазина уже заводил мотор своего пожилого предательски попердывающего Ситроена 'виза' и собирался отъезжать с парковки, когда в окошко постучал молодой улыбчивый парень и жестом попросил опустить стекло.
  - Чего? - нехотя откликнулся водитель, послушавшись.
  - Там на кассе осталось портмоне - не ваше случайно?
  Мужчина посмотрел на свой нагрудный карман - потертый кожаный кошелек уютно пригрелся на своем обычном месте.
  - Не... - когда он снова повернулся, прямо на него в упор глядел огромный ствол. Черный провал дула прямо-таки гипнотизировал и располагал ко вниманию.
  - Одолжи тележку, брат, - миролюбиво произнес огромный мужик со звероватой рожей и всклокоченными слипшимися волосами.
  Cкромное обаяние сорок пятого калибра как всегда подействовало безотказно. Через пять минут Райджин и Салливан катились по ночной дороге с ветерком - журналист разулся и задрал ноги, упершись ступнями прямо в лобовое стекло.
  - Фу, Секач, ух от тебя и пасет... - он покосился на темную растрескавшуюся дорожку крови. - Мне кстати давно было интересно, что будет, если тебя охуячить бутылкой.
  - Шашлык из тебя будет, - спокойно отозвался Сугимура, не сводя глаз с дороги. Слипшиеся из-за высохшего пива волосы выглядели почти так же привлекательно, как лоскутья войлочной швабры.
  - А ты правда жрал мамину косметику?
  - Ну да. Я думал это сладости такие.
  - А я гуаши навернул как-то раз целую коробку. Так красиво я еще никогда не блевал. Абстракционисты бы мне награду дали за такую экспрессию. У тебя башка сильно разбита?
  - Ты волнуешься за меня, мой пончик? Мило.
  - Заткнись. Я чисто из научного интереса. Так сильно или нет?
  - Не надейся.
  - Я просто надеюсь ты ее помоешь, а то пивом воняет пиздецки. И все-таки... Где ты учился танцевать танго?
  - У Генриетты.
  После надолго затянувшейся паузы любопытство в Рое как обычно скрутило гордость по рукам.
  - Да блин, по одному имени я все сразу понял.
  - Неее, трезвый я тебе это не расскажу, иди нафиг.
  - Тогда может Джонни Уокера и встречать рассвет на двенадцатиэтажку, пока хаты нет? Ведрышко же где-то тут кинем, нам еще развеселую братию легавых к Бинку не хватало.
  - А стреляли ведь не в меня на самом деле.
  - После того, что мы услышали про индюшачье дерьмо - стрелять будут в обоих, даже не беспокойся.
  
  -----
  салида - восемь базовых шагов танго
  болео - мах ногой назад от колена
  Ремингтон 870 - дробовик, 12 калибр
  Малыш - так Райджин зовет свой любимый Heckler - Koch МК 23
  
  fin
  
  В густейшую бурую пыль тяжело ударили сразу два тяжелых ботинка. Хмурый человек в камуфляже грузно выпрыгнул из открытого джипа, даже не раскрывая дверцы, рванул за собой гигантский рюкзак и потопал в сторону лагеря, не удосужившись перекинуться ни с кем словом.
  Казалось, его интересовало только одно.
  - Где журналисты? - хрипло проговорил он, поймав за плечо первого попавшегося ему на пути парня в явно великоватой ему разгрузке. Тот смерил взглядом настигшее его существо двух метров росту, моргнул и ткнул пальцем в кучку палаток, демонстративно отпочковавшихся от лагеря.
  - Вон их стоянка. Они щас как раз там, обед у них.
  - Заебок, - по-прежнему мрачно откликнулся вопрошающий и пошел ровно туда, куда ему показали. По мере того, как его внушительная фигура надвигалась на обиталище представителей четвертой власти, и без того свирепая морда становилась еще свирепей и безжалостней.
  Журналисты, пятеро разновозрастных мужчин, привычно деловито поедали свой нехитрый полевой ужин, изредка перебрасываясь короткими комментариями. Не столько потому что им не хотелось говорить, сколько по той причине, что здесь разевать рот во время еды было небезопасно - ушлая мошкара только и ждала такого роскошного подарка судьбы, как отверстые уста зазевавшегося едока.
  Посему журналисты не сразу обратили внимание на уверенно шагающего в их сторону мужчину - до того момента, пока он не гаркнул, заглушая рев многочисленных моторов, гомон других наемников в лагере и прочее многообразие звуков:
  - Салливан! - голос мужчины больше напоминал рык напополам с карканьем, нежели порождение человеческих связок. - Салливан, ты где? Появись, мудила оперный, я знаю что ты здесь! Нууу!
  Монолог пришельца не оставлял сомнений в том, что он твердо намерен кого-то отыскать и, скорее всего, что-нибудь после этого предпринять.
  Все присутствующие здесь относились к разряду бывалых и изрядно пообтрепанных профессией людей, так что никто не хватался за близлежащие тяжелые предметы и не кидался лезть на деревья да повыше. Все только отвлеклись от трапезы и следили за дальнейшим развитием событий.
  - Салливан! - продолжал орать загадочный здоровяк, неминуемо приближаясь. - Саааллиивааан, падла заморская, вылезай! Все равно найду!
  Взоры журналистов уже перемещались в двух направлениях - от источника зова к человеку, сидящему среди них с ложкой в одной руке и банкой разогретой тушенки в другой.
  - Рой, по-моему, это к тебе, - решился предположить Боб Керт, самый старший из присутствующих здесь служителей прессы.
  - Нет, - выпалил Салливан, и все присутствующие не смогли не отметить легкий флер панического ужаса, заволакивающий его лицо. - Это не ко мне. Меня зовут Джон Доу, я медбрат красного креста, мать троих детей и католичка. Господи Иисусе, ну за что мне все это снова!
  - Саааалллииваааан! - заляпанные грязью ботинки уже оставляли следы непосредственно на территории лагеря журналистов, и зверская рожа высокого мужчины теперь была отлично различима в деталях: глубоко посаженные угрюмые глаза, перехлестнутые косым шрамом губы, щедро припорошенные сединой черные космы, торчащие из-под банданы, и седоватая же щетина, обильно осыпавшая впалые щеки и тяжелый подбородок. Все присутствующие вздрогнули. Пришелец мало напоминал посла доброй воли из ООН, если уж на то пошло. Ну и католического миссионера напоминал еще меньше.
  - Нееееееет! - взвыл Рой и попытался вскочить с бревна, но запнулся и потому просто свалился с него назад, запутавшись в ногах и отползая на пару метров. - Чур меня, чур! Мужики, вызовите патруль! Представитель свободной прессы в опасности!
  - Хорош орать, стой на месте! - пришелец ускорился, переступая прямо через костер и бревно. Рой уже поднялся на ноги и пятился назад, спотыкаясь об растяжки палаток. - Вот ты значит где, сука такая!
  - Помогите! - последний отчаянный вопль Роя жалобной волной раскатился по полигону, после чего мрачный здоровяк наконец подошел к нему вплотную и сгреб журналиста как сноп, обхватив его своими огромными ручищами и даже приподняв сантиметров этак на пятнадцать над землей.
  - Салливан, еб твою мать! Ну здравствуй!
  - Секач... ты... ты какашка злая, - вздохнул журналист, повисший макарониной в немилосердных объятиях. - Ну нахрена пугаешь-то?
  - Разве я пугаю? Эт если б я сзади подошел и пинка дал - это еще да, а то ж наоборот, заранее предупреждаю, - усмехнулся Райджин и поставил его на землю, не торопясь отпускать. - Че, не рад что ли?
  - А у меня есть выбор? - Рой тем не менее улыбнулся и попробовал выкрутиться из захвата. - Ну хорош тискать-то, все ж хрен знает что подумают...
  - Ой да и прям подумают они, как при мамке с папкой чуть не замуж за меня выходить - так нормально, а как мужики, так сразу стыдно ему. Ну и пущай думают, будут знать, кто тут мой дорогой кукусик и кого обижать нельзя, - хохотнул Сугимура и, обхватив рукой плечи Роя, повлек его в сторону лагеря наемников.
  - Совсем не изменился, конина блядская, - проворчал Салливан. - Ну я даже особо и не надеялся. Куда идем хоть?
  - У меня литр коньяка, чекушка медовухи и спирт во фляге. Туда и идем. Кстати меня зовут Декстер Харрис.
  - Очень приятно.
  - Слушай, дорогой мой мудозвон, что-то ты совсем скукожился. Или мне кажется, или тощее тебя только черенок от саперки?
  - Хуйня-война, лечился тут одно время, вылечился... Вот, работаю, не видишь что ли.
  - А тут здоровье что ль поправляешь на свежем воздухе? - Райджин с сомнением покосился на синие круги под глазами Роя и нахмурился. - Не больно-то похоже, скорей смахивает на то, что тебя только что из концлагеря выручили и еще даже не переодели.
  - Пошел ты... Сам-то как позорился?
  - Да как всегда, в городе по воробьям пострелял, деньгу заимел, а потом сюда.
  - Чего это сюда? Просрал деньгу за три дня на баб и рулетку?
  - Деньга моя в это время наверняка уже в новеньком ранце в школку бежит, в первый класс, а вообще не твое это собачье дело.
  - Ааа, вон оно че... слушай, Секач...
  - Ничего не буду слушать. Заткнись, Салливан, а то получишь.
  
  На памяти Сугимуры это было еще не самое горячее местечко, в каком ему довелось побывать. За эти два месяца острых вспышек насчиталось всего три, да и те не принесли лагерю наемников особых убытков. Местное население особенной боевой подготовкой не отличалось, и задавить яростные, но крайне неорганизованные восстания оказалось не так уж тяжело. Райджин за это время не заработал ни единой боевой царапины даже, за что сослуживцами был прозван Бронепоездом, а религиозные и вовсе считали его заговоренным, несмотря на явные следы того, что были времена, когда командиру не так уж и везло. Хотя, сам факт, что из Лаоса, Анголы и Белграда он выбрался живым, целым и психически здоровым, все равно прибавлял ему неслабый километраж потустороннего шлейфа.
  Здесь Секача куда больше нервировали партизаны - да, впрочем, как и везде. От этих зараз проблем всегда хлебали полными ложками. Посему в данный момент, выверяя каждый шаг, он больше опасался попрыгушки под ногой, нежели агрессивно настроенных аборигенов. Хотя, в общем-то, и второе со счетов списывать не стоило.
  Рой привычно отирался неподалеку со своим фотоаппаратом, в силу профессионализма почти не путаясь под ногами и раздражая наемников скорее визуально по причине вечного, как мир, противостояния военных и 'писак'. Иногда на него лениво гавкали, но с этим старались не перебарщивать. Только кретин последний еще не усек, что командир вовсю приятельствовал с этой лохматой дохлятиной и за слишком уж ярые потуги обидеть журналиста мог прийти и так всех наобижать, что охота к классовой вражде отпадала на долгие недели.
  Это, правда, ничуть не мешало этим двоим каждый божий день крыть друг друга такими пелеринами с кружевами, что малярийные комары дохли от смертоносного могущества филологии, но никто в тонкости сих отношений никогда не вникал - ясно было, что там шайтан ногу сломит.
  - Биф, - Райджин на ходу махнул рукой, подзывая к себе одного из бойцов. Тот подвалил тут же - круглолицый, мясистый, с вечно красной от неровного румянца физиономией, из-за чего и получил погоняло 'Ростбиф'. Командиру он запомнился как один из наиболее толковых, несмотря на столь неуклюжую наружность. - С той стороны обойдете, мы с этой. Берешь Сэма и Марсело, там все состыкуемся.
  - Так точно.
  - Валяй. Эй, Салливан...
  Сугимура обернулся к Рою, почему-то еще не встрявшему со своими комментариями, и обомлел - журналист, притихший за спинами наемников, скорчился у большого камня, привалившись к нему плечом, и натурально блевал кровью, как-то беспомощно схватившись за грудь.
  - Салливан? Ах ты блядь такая! - был бы Райджин человеком обычным, его бы схватил первичный столбняк и растерянность. Но уж его-то тело отреагировало молниеносно. Уже через секунду он поднял журналиста с земли на руки. - Салливан, ты чего это делаешь, дебил? Еб твою мать, так, движение продолжайте, за старшего Биф, свяжусь из лагеря.
  Бойцы в полном молчании проводили взглядом командира, взметнувшего облако пыли и секунд через пять уже превращающегося в небольшую точку вдалеке.
  
  Некоторые явления в жизни ценны сами по себе, даже если представляют из себя полнейший по своей сути негатив. Например, начальника полевого лазарета Кристофера Брукса до сих пор не убили только потому, что он был практически восьмым чудом света, представляя из себя идеальнейшее по своей сути чмо. Люди, сталкивающиеся с ним по жизни, по работе и прочим обстоятельствам, могли бы встать в огромный круг, взяться за руки и хором признаться в том, что большей окончательнейшей совершеннейшей чмотины, чем Кристофер Брукс, они в жизни никогда не видели и не увидят, потому что такие самородки рождаются примерно с той же периодичностью, с какой планеты выстраиваются в крест. Или даже реже. Можно сказать, этот экземпляр представлял для человечества самый натуральный музейный интерес, ибо на такое даже злиться было невозможно - только наблюдать с неугасающим интересом.
  Даже видавший виды Райджин не уставал поражаться глубине и многоцветности чмошности доктора Брукса. И даже тогда, когда это было последнее, что его интересовало на тот момент.
  Конкретно сейчас, прокурив сорок минут возле лазарета, Сугимура наконец был допущен внутрь и, по пути привычно поражаясь тому, какое же все-таки чмо доктор Брукс, пытался выведать у него, что случилось с Роем.
  Кристофер, попивающий выжженную, распыленную и разведенную кипятком свеклу, известную миру под названием 'растворимый кофе', издавал при этом такое сладостное 'сюп-сюп-сюп' и вслед за ним преисполненное желудочного экстаза 'кхааа', что Секач мысленно разряжал в него обойму. Одну за одной. Одну за одной. Прямо в рот.
  - Туберкулез же у него, да? - может даже чересчур громко спросил он, чтобы хоть как-то заглушить звуковое сопровождения кофепития.
  - Бога ради, Харрис, я же обедаю, - доктор неподражаемо совместил брезгливую гримасу с ехидной ухмылкой. - Вот сейчас допью кофе и тогда уже выдам тебе медаль главного идиота.
  Самообладание Райджина с возрастом только полезно окрепло. Он просто приблизился к столу Брукса, от души поковырялся пальцем в ухе и этот самый палец невозмутимо сунул прямо в чашку с кофе, и тот факт, что это был дымящийся кипяток, только придал его жесту убедительности. Доктор кашлянул, отодвинул оскверненный кофе от себя и сложил руки на столе, сцепив пальцы, чтобы не тряслись очень явно. Основное великолепие его чмошности заключалось в том, что при своей хамовитости труслив он был необычайно.
  - Сколько ты уже в этом лагере? Два месяца? И не узнал, что у Роя Салливана рак легкого. Периферический, четвертая стадия, запущенный случай, если тебе интересны детали. В анамнезе - два года лечения, курс химиотерапии, затем рецидив и добровольный отказ от врачебного вмешательства. Вот тебе и медаль.
  На это Райджин не ответил ничего. Ну то есть почти ничего - за ответ вряд ли можно было счесть то, что он взял Брукса за отвороты халата и приподнял со стула.
  - Почему не доложили? - голос Секача был негромок и удушливо-спокоен. Мало кто мог похвастаться тем, что слышал именно этот тон - те, кто мог, как правило переживали последнее сказанное таким голосом слово максимум на минуту.
  - Здрасте. Если ты нанимал меня смотрителем своего гарема, то я этого не заметил. Отпусти, Харрис, я на помощь позову.
  - Ну, первый шаг к смотрителю гарема я тебе сейчас устрою - отрежу тебе яйца и заставлю тебя их похоронить на отшибе.
  - А может, не надо насилия? Еще понятно, если бы я был виноват в том, что ты за два месяца не усек, как твой приятель умирает. У меня в инструкции не написано, что я обязан докладывать обо всех неизлечимых болезнях журналистов на территории лагеря.
  - Ну ты и чмо, доктор, - Райджин устало отпустил руку, и Кристофер плюхнулся обратно на стул как пакет сметаны.
  - Ну-ну, не надо грязи в женской бане. Я что ли на твоего Салливана рак наслал?
  - Да ты заебал, - Секач легко смахнул со стола чашку уже непригодного к употреблению кофе, развернулся и пошел к выходу.
  - Кстати навещать нельзя, - донеслось вслед. - Не маячь тут в лазарете, слышишь?
  - Ага, щас, - он, конечно, излишне рьяно пнул стол перед тем, как свалить из палатки - иначе первый раз в жизни получил бы удовольствие от убийства живого человека.
  
  Райджин все как-то не знал, куда ему присесть - казалось, опусти он свою пыльную камуфлированную задницу хоть на один из здешних ветхих предметов мебели, хряпнется на пол смешно, как Чарли Чаплин.
  Чересчур свободно вмещающийся в мятый хлопковый балахон набор костей и сарказма под именем Рой Салливан примостился на краю шаткой лазаретной койки. Еще Райджин не знал, куда ему смотреть - на жалкий ли гребень позвоночника, виднеющийся из низкого растянутого выреза, на иссушенные ли куриные лапки вместо рук... все это было одинаково стремно и лишний раз напоминало о медали главного идиота, которую он, чего греха таить, заслужил.
  Поэтому он смотрел на макушку журналиста. Почему-то именно она, теплая, по-щенячьи какая-то вечно лохматая, примиряла его с остальными частями Салливана, которые периодически хотелось сломать или оторвать для профилактики.
  Удивительно, как сплошная многолетняя окаменелость, которую он намозолил на ладони прикладами, чувствовала одуванчиковую пушистость этой самой макушки, когда он тронул ее, не совсем понимая, зачем.
  Рой мотнул головой, увиливая от руки, и поднял взгляд. Наваждение трогательности рассеялось как его и не бывало.
  - Ой, Секач, иди в жопу. Я че, на больного похож?
  - Да ни боже мой. Ты на труп похож. Салливан, не смеши мой этот, он и так смешной. Раскололся товарищ лекарь, даже пальцы ломать не пришлось. А ты хуй.
  - Сам ты хуй.
  - Вот значит как, да?
  - А как же еще.
  Они ожесточенно выпырились друг на друга - возвышающийся столбом Райджин, скрестивший на груди руки, и воинственно нахохлившийся Рой, вцепившийся худыми пальцами в край койки.
  И одновременно заржали спустя сорок секунд.
  - Ой, ну все к ебеням, Секач, пойдем наружу покурим... Ой, че я говорю-то. Ну короче пошли, я тут охренею торчать. Этот мудодоктор меня до того бесит, что я скорее загнусь, захлебнувшись ядом, - Салливан поднялся, нелепый и тонконогий в этом больничном мешке, и тут же пошатнулся.
  - Уебище, - вздохнул Райджин и легким толчком опрокинул его на койку. - Охренеет он... уже охренел дальше некуда.
  Утвердив и закрепив таким образом Роя в пространстве, Секач отошел и уселся прямо на пол.
  - Валяй, цеди мне свой яд, у меня на него все равно иммунитет.
  - Для тебя у меня особый запас, по старинному рецепту горячей фильтрации, - усмехнулся Рой, смирившийся со своим лежачим положением и поудобнее подтыкивающий подушку. - А этот выпердыш Гиппократа меня ненавидит не дай боже как, и если ты застукаешь однажды, как он забивает меня до смерти уткой, знай - я это предвидел.
  - Мда? Ну в принципе, как бы я ни относился к доктору Бруксу, в этом я его как никто другой могу понять. И я даже знаю, почему он тебя ненавидит. Жил себе, жил доктор спокойно в соответствии со своей гнусной натурой, а тут приехал, понимаешь, какой-то Рой Салливан и показал, как надо говниться. Так просто уступить незнамо кому звание главной падлы - любой озвереет.
  - Какая тонкая лесть. Спасибо, Секач, ты прямо сегодня такой изысканный, - Салливан, обняв подушку и окончательно угнездившись на ней щекой, наконец перестал возиться и насмешливо воззрился на собеседника. - А доктору и в самом деле до меня еще три пары железных башмаков сносить, и то так, в подмастерья возьму.
  Они базарили обо всякой ерунде целых полтора часа, и Райджин уже начал сомневаться - не привиделось ли ему все, что было до этого. Мозг самостоятельно исключил осознание всей ситуации полностью, ведь, в конце концов, признание Салливана неизлечимо больным никак не входило в систему его мировоззрения. Все ж таки он был самым наглядным примером истинно тараканьей живучести в долгой и богатой на архетипы жизни Секача.
  - Да нехер тебе матрас давить в этом сральнике, - рассуждал Сугимура, развалившись на полу как отдыхающий барс на краю скалы. - Получу бабло - и сгоняем в Израиль. Там врачи вон шайтаны, из килограмма фарша барана обратно сошьют. А потом махнем куда-нибудь на Майорку. Там воздух неебически полезный. Вылечишься, и тогда я тебя уже пристрелю наконец.
  - Ага, вот ты мне усрался там на Майорке, - сонно пробормотал Рой, уже не удерживая слипающиеся глаза и мелко позевывая. - Я туда с какой-нибудь зашибенной мулаткой махну. Она будет мне спину кокосовым маслом растирать и слушать про мои героические похождения.
  - Ну да, а как же, - фыркнул Райджин и поднялся - и сам не замечал, что теперь у него это получалось не так по-кошачьи ловко, как лет десять назад, и даже несколько грузновато. Уморившийся Салливан уже уснул, и синие тени забрались в его запавшие щеки и глубокие круги под глазами. Секач на минуту задержался возле койки, прислушался к неровному, с тяжеловатым сипением, дыханию, и, натянув задравшееся серое одеяло на торчащие из-под него сбитые пятки, тихо свалил из лазарета.
  
  Он никогда не мог понять, за что его так любили собственные подчиненные. Вроде даже по молодости особенным стремлением к семейственности на войне он не отличался - пил, конечно, горькую, и сигарету мог преломить с сослуживцем или подчиненным, но задушевных разговоров не разговаривал и товарищеских уз не плел. А уж с возрастом как-то окончательно замкнулся, затвердел. Путь из лавы в пемзу неизбежно прокладывает время даже для таких людей, как он - потерявших собственный возраст где-то в самом начале пути. Недаром Салливан когда-то заметил, что не может представить его ребенком.
  Райджин и сам себя ребенком не помнил. Истории из детства и юности - да. Но ни разу в памяти не всплыло даже образа зеркала, в котором мог отразиться большеголовый черноволосый мальчишка. Кажется, тогда он даже был толстоват. Впрочем, такой не рыхлый комок, как обычно бывает с изнеженными любителями пепси-колы и пончиков, а скорее плотно упитанный переросток, превратившийся в мускулистого крепыша благодаря секции кикбоксинга, куда его отвела мама. Вот ведь.
  Так вот, его почему-то не просто любили собственные солдаты - в рот заглядывали как выводок детей. Безусловно, он предполагал, за что его могут уважать - тут как нигде опыт и навык решают на всех уровнях, пропетляешь ты среди мин, или будут потом фрагментами тебя поля удобряться. Плюс основную часть его отряда составлял молодняк - не такой уж мировой важности тут бурлила заварушка, и набирали процентов на семьдесят деревенских парней, идущих по контракту едва ли не первый раз в своей жизни. С такими два варианта - или он на твой авторитет болт забьет, или ты ему один раз все покажешь - и дальше можешь не дергаться, не взбрыкнет.
  Понятное дело, фигурально обугленный войной со всех сторон Райджин авторитет внушать умел - за ним и приходила простодушная грубоватая привязанность младших. А его скрытность как раз способствовала тому, ибо давала простор нехитрой, но взрывной солдатской фантазии. Салливан все ерничал, что если вскользь пустить слух о том, как командир Харрис на самом деле пристрелил Гитлера, и то бы ухи развесили.
  Салливан. Потом он уже не вставал и не маячил укоризненной тенью со своей капельницей на колесиках. И беседы приходилось вести в постепенно укорачивающихся промежутках между кислородными подушками.
  - А че ты тут торчишь все время, а, Секач? - поинтересовался Рой в один из таких моментов.
  - Превентивно, - откликнулся Райджин. Он уж давно раздобыл себе нормальный крепкий ящик и мог рассиживаться возле койки сколько ему влезет, только что курить было нельзя прямо тут. И каждый раз после очередного рейда топал сюда просто потому что, в сущности, больше ему делать было нечего кроме как дрыхнуть. И идти некуда. - Чтоб ты не охуел тут от скуки и не довел доктора до цугундера. А то и вправду нассыт тебе в капельницу, нахера мне уголовщина в лагере.
  - С ума сойти. Какая... забота. Признайся, ты просто тащишься, глядя на мое жалкое состояние.
  - Конечно. Жду момента, когда можно будет конфетти разбрасывать от счастья.
  - Погоди фонтанировать экстазом, я еще встану и покажу вам тут всем кузькину мать. Просто мне нравится быть больным. Как в детстве. Какое удовольствие - валяться, в школу не ходить, да еще и мама волнуется. Сожри хоть всю банку малинового джема - никто слова не скажет.
  - Да я и так знаю, что ты подлый симулянт. Мне только лучше - до Майорки досимулируешь, и свалим по-тихому. Все равно тут тухло - очередное насаждение дурократии в маленькой банановой республике. Мне всегда было интересно - откуда столько политической энергии в этих козопасах, и какая им вообще нахрен разница, кто ими руководит. Фиг там, казалось бы, вот только раком от рассвета до заката в своих полях с тяпками стояли, а чуть что - вооружаются до трусов и давай защищать непонятно что непонятно от кого. А мы ходи и лови по засратым лачугам этих ополченцев. Там вечно бабы по пять штук младенцев на каждой сиське, деды и бабки кривые от старости как знаки вопроса, ну прям вот ополченец на ополченце сидит. А потом выходишь - и эта баба по тебе вдруг ебашит из Фары. Где только вот взяла! Буквально вот три дня назад так Хосе, дебил, сложился.
  - Хосе? - Рой несколько оживлялся, когда слышал новости, пусть даже и не самые приятные. - Это который все сестер замуж выдавал?
  - Ага. Говорил, пока каждая свадьбу не справит, так и буду служить. У них там по-другому он бы столько бабок лет двадцать зарабатывал. Ну и сам дурак... нехер спиной поворачиваться. Сто раз предупреждал.
  - Мда... - Салливан прикрыл глаза. От разговоров он все-таки теперь здорово уставал, и Сугимура привык подавать ему кислородную подушку. Чем и сейчас занялся.
  - Давай, сувай морду в свою хрень. Опять запизделись шибко.
  - Ага, давай... щас... блин, прикинь, Секач, - журналист вдруг криво улыбнулся. - Я знаешь че вдруг захотел внезапно?
  - Ну?
  - Тирамисууу... аж вкус почуял. Сука, из-за тебя ведь не жрал его столько лет. Свин ты бессовестный... Эх. Тирамисууу...
  - Ну да, тебе его после рябчиков в трюфелях подать или вприкуску? - фыркнул Райджин и закрепил таки на нем дыхательную маску. - На ужин сегодня требуха баранья. Сам, веришь ли, рад до жопы ее жрать уже какую неделю. Тирамису он захотел... придурка кусок.
  
  Так вышло, что повара, поставленного изначально, недавно пришлось сменить по причине того, что он схватил 'на пленэре' какую-то сатанинскую экзему и, понятное дело, к кухонному делу стал непригоден. Одновременно с этим начались какие-то перебои с поставками, и временно наемникам пришлось сидеть на еще болей нехитрой провизии, нежели раньше. Нового повара все никак не могли изловить среди шустро отлынивающего состава, и теперь на кухне хозяйничала привлеченная и сильно чуждая политике аборигенка - бодрая толстая тетка, усатая как фельдфебель и ни хрена не кумекающая по-английски. Сейчас она смотрела на Секача как на опасного дебила, зачем-то сцапавшего ее за монолитное плечо и машущего пальцами перед ее исполненными изумления глазами.
  - Сыр! Сыр и яйца. Яй-ца! Три штуки! Понимаешь? Не понимаешь... вот дура-то прости господи... Что ж ты, шайтанское созданье, язык не учишь!
  Тетка отвечала ему весьма бойко, столь же бурно жестикулируя, жаль вот ни слова было не разобрать. Хотя, по интонации вполне можно было распознать, куда она его посылает с такой страшной рожей. После двадцати минут такого продуктивного диалога Сугимура сдался и понес обаяние личности к бойцам. Многие из них там, в собственной мирной жизни, к натуральному хозяйству были приближены, так что он надеялся по крайней мере на совет.
  Райджин, как это странно ни звучало, знал рецепт ебучего тирамису. Не то чтоб специально, но память у него была прекрасная, а хренов десерт запомнился еще с тех самых времен, когда Салливан с Ким лопали его чашками в любом кафе, где только эту байду, весьма противную на вкус, подавали. Не мог же он не поинтересоваться, что же это за хрень и из чего она сделана.
  Когда он озвучил свою просьбу и удалился, бойцы призадумались и, посовещавшись, решили, что сыр можно добыть из козы. Проблема заключалась в том, что единственная живая коза близ территории лагеря была под видом бараньего фарша употреблена буквально на днях. Но при случае в любой деревне, куда пойдут с зачисткой, можно легко стырить козу у местных, и кто им слово скажет. Кто-то мудро предположил, что и целая коза им нахрен не сдалась, а требуется-то всего лишь молоко, из которого после ряда манипуляций сыр и получится.
  Впоследствии среди начальства лагеря еще долго ходила полуфантастическая байка о том, как отряд совершенно отмороженных наемников, шерстя очередную деревню, уже на обратном пути нагло вломился в один сарай и начал варварски доить хозяйскую козу. Это, на фоне вполне обычных для таких ситуаций грабежей, изнасилований и избиений, мародерством и вандализмом назвать было даже как-то неловко. Впрочем, начальству это было знать как-то и не обязательно, а Райджин свой сыр все-таки через некоторое время получил, равно как и требуемое количество куриных яиц.
  Кофе и коньяк наличествовали и без того, а роль печенья героически взял на себя основательно проспиртованный покрошенный хлеб.
  В общем, во время очередного визита в лазарет, Сугимура был загадочен. Подойдя к койке журналиста, он задумчиво почесал за ухом, чуть сдвинув бандану, а потом сурово тукнул об ящик жестяной миской.
  - На.
  Рой очень усиленно пытался так выкосить глаза, чтобы рассмотреть содержимое, но высоты не хватало, а самостоятельно приподниматься он сейчас не имел возможности.
  - Чего на? - наконец поинтересовался он. - Что ты приволок в санитарную зону, минуя барсучье обоняние доктора Зло?
  - Что-что... Овсянка, сэр. Не помнишь что ли, как ты говорил?
  - Не... не помню. Хотя погоди... чего я говорил?
  - Тирамису.
  - Тирамису?
  - Третий раз мне сказать для ровного счета?
  - Охуеть.
  - Ну это уж тебе виднее.
  - Откуда ты взял-то его? - казалось, хоть у Салливана и нет энергии очень сильно удивляться, но данный факт пришелся как раз к ситуации.
  - Да сегодня вот всем дали на ужин. А я не ем эту херь, она невкусная.
  - Секач.
  - Ну ладно, ладно, пижжу. Ресторан тут открыли недалеко. А то все жалуются на паек, достали уже начальство, вот оно и подсуетилось.
  - Секач, блядь, я старый больной человек!
  - Слушай, какая тебе нахрен разница, где я его взял? Ты хотел - вот тебе. Там еще за палаткой очередь с цветами и апельсинами. Пускать?
  - Твою мать... мне ж нельзя. Я капельницы ем, балда, - Рой сипло захихикал, прикрыв тыльной стороной ладони глаза. - Вот ты полудурок, е-мое. Чего мне делать с ним теперь?
  - Да мне насрать. Я принес. А ты с ним че хочешь, то и делай, хоть в глаза закапывай, - Райджин развернулся и, сунув руки в карманы, уже направился к выходу.
  - Подожди, - окликнул его Салливан. - Стой говорю. Ну это... ну че, реал, его съесть надо.
  - Давай пургена намешаем туда и Бруксу подарим под кофий.
  - Это идея... А вообще дай что ли посмотреть. Дай, дай... и понюхать.
  Райджин вернулся и поднес миску к лицу Роя. Тот заглянул в нее, потянул носом - и вновь откинулся на подушку.
  - Бля, и правда не брешешь. Слушай, может в капельницу зарядим?
  - Ага, ну да. Тогда лучше через воронку.
  - Точно. Ну тогда и чаю принеси запить. Без сахара.
  Хмыкнув, Райджин вновь поставил миску на ящик и опять пошел к выходу, бросив напоследок через плечо.
  - Покедова, завтра еще увидимся. Щас некогда мне.
  
  Когда-то давно, еще в начале славных дел, но не в самом начале, а когда Рой уже успел перестать быть хорошим мальчиком из университета, и превратился в ненавидящее людей говно... в общем, однажды его попытались подъебнуть. Загадкой из какой-то книжки. Там речь шла об экзаменах на факультете журналистики. Давалась ситуация: первое января, происшествие - ребенок подавился елочной игрушкой и умер. У тебя заказали репортаж, ты его сделал, вернулся в редакцию, все написал. А тут редактор спрашивает: какого цвета игрушка? Что ты сделаешь, позвонишь родителям, чтобы задать это душераздирающий вопрос, или просрешь работу? Герой книжки оказался умным занудой, и позвонил в полицию, где вели учет уликам. Ну а Салливан ответил в своем репертуаре.
  - Зачем чесать правое ухо левой пяткой? Я бы соврал. У редактора и без меня дел до жопы, проверять один хрен не станет.
  Да, он бы соврал. Он всегда так делал. Делал, делает, и будет делать. Когда Рой узнал, что у него рак, сначала он врал только семье. С собой он тогда еще был честен - даже лечился. Но потом перед ним встала дилемма, вторая дилемма в его жизни, которую он не смог решить. Первой вот уже чертову кучу лет был этот гребаный наемник. Теперь появилась и вторая. Рой Салливан очень любил жизнь. Понятие 'жизнь' для него включало в себя: беготню, стрельбу, смертельную опасность, боль, кровищу, вонь, мерзость, красоту, хорошие книги, виски, грязь, крышесносящий секс, невероятные глупости, движение, движение и еще раз движение. Капельницы, прикованность к койке, химиотерапия, лысая башка, блевотина и жизнь пенсионера в тридцать с гаком лет в понятие жизнь не входили. В общем, он хотел жить - но не так. Поэтому Рой повел себя как ребенок - он стал врать и себе. Что не может взять и умереть человек, который может ходить, бегать, смеяться - а главное - писать и держать фотоаппарат. Нет, он не умрет. По крайней мере, не скоро. У него есть годы в запасе... годы - это же много! Да, эта была самая беспомощная в мире ложь, потому что уж кто-кто, а Салливан знал, как быстро летит время с такой-то профессией.
  Но вранье - оно как наркотик, тут стоит начать - и все, дальше как под горку. Сначала ты врешь себе, что если пить таблетки, то боль всегда будет проходить, главное - делать это вовремя. Когда врешь себе, то на окружающих уже и времени не тратишь - все равно подавляющему большинству похуй. А тому, кто не похуй, ты и так уже привык врать напропалую. Когда, если задуматься, ты вообще ему правду говорил? Так что наверняка ничего не заметит.
  Потом, когда шила в мешке уже не утаишь, ты врешь себе, что это все временно. Что вот сейчас ты немножко полежишь, потом еще немножко походишь с капельницей - а потом, кажись, и снова до нормальной работы дело дойдет. Потом то же самое ты говоришь себе про необходимость кислородной подушки... потом понимаешь, что еще немного - и ты уже не сможешь даже фотоаппарат в руках держать.
  В тот день, когда Рой это понял, он вылез-таки из госпиталя, и сделал последнюю в своей жизни фотографию - удаляющуюся спину Секача.
  После этого время понеслось так быстро, что времени на вранье уже не хватало. Какой там фотоаппарат - скоро он понял, что и ручку толком держать не может. Когда последняя в его жизни заметка была дописана, у Роя остались только притащенные коллегами книги. Но даже в тот момент он не казался окружающим конченым человеком. Да, от Роя Салливана осталась одна пятая Роя Салливана, и языком чесать он уже не мог, к великому злорадству доктора Брукса - но он еще мог читать, и глаза на осунувшемся лице горели так же ярко, как и всегда.
  А потом, когда Райджин в очередной раз ушел палить по местным гиперактивным крестьянам, журналист потянулся, как обычно, за книгой - и понял, что не хочет даже читать. Салливан тут же принялся судорожно оглядываться, ожидая с минуты на минуту увидеть свою личную смерть - умершую давным-давно от болезни медсестру Эмили Уайн. Да, она скоро будет здесь, она точно скоро будет здесь. Надо сваливать, и чем скорее, тем лучше.
  - Я хочу встать... Эй, блядь, меня кто-нибудь слышит?! Брукс, мать твою, мне срочно надо встать!
  Доктор появился в дверях на удивление быстро. Он вообще появлялся быстро, когда надо было сделать кому-то западло.
  - Тише, тише. Ты же знаешь, Салли, тебе нельзя вставать. И так громко орать тебе тоже нельзя. Иначе вместе с кашлем ты выблюешь свои легкие.
  Рою было что ему сказать. Например, что никто, кроме этого убоища Сугимуры, его называть 'Салли' права не имеет, так что пусть засунет язык себе в жопу. Ему всегда было, что сказать, но Брукс уже придавливал ему к лицу эту проклятущую кислородную маску. Вдавливал ее так, как будто это была подушка, и он собирался Салли задушить.
  - Да, тебе нельзя орать, Рой. Ты больше никогда не будешь уже выливать на приличных людей вроде меня ведра помоев. И ползать по говнам со своей гребаной щелкалкой не будешь... и трахаться с этим уродом тоже, бррр, я как представлю, меня тошнит. И, ах, какая жалость, он больше никогда не будет называть тебя 'Салли'...
  
  Не всегда все было так спокойно, ясное дело. Никто и никогда, включая матерого Секача, не мог даже близко предсказать, чем закончится очередной рейд. Они могут свалить, больше думая о том, что сегодня дадут жрать, нежели о том, сколько домов сейчас растребушили, а могут уносить своего вперед ногами, здорово хлебнув неожиданного партизанского огня.
  В этот раз они нарвались. Его изначально изнутри поскребывало какое-то ощущение западла, и когда из первого же дома, который они, обыскав, покинули, грохнула автоматная очередь, сразу стало понятно - чутье и в этот раз не подвело. Видимо, какой-то шайтан их сегодня берег, все парни как лягушки поплюхались наземь или занырнули в ближайшие щели, избежав фатальных попаданий. Натасканные, с гордостью подумал Райджин, наравне со всеми пылесося ноздрями землю и гусеничкой отползая в ближайшее укрытие.
  Такое, в принципе, случалось уже далеко не первый раз, и даже самые молодые помнили его инструкции - в конце-концов получилось отстреляться, и тем, кто был ближе всех к дому, удалось в него влезть. Через несколько минут оттуда выволокли худощавую женщину уже весьма почтенного возраста - ибо кроме нее некому, внутри кроме того обнаружили только семилетнюю девчушку и абсолютно полуживую бабку, которая от старости едва ли не присоединялась к стене паутиной.
  В таких случаях оставалось только одно - поджигать дома изнутри. Пока не потушат, стрелять не станут - Секач не слишком любил отдавать этот приказ, но излишний гуманизм сейчас мог обернуться потерей своих, а это ему как-то нравилось еще меньше.
  Последнюю лачугу он запалил собственноручно - преступно наплевав на то, что полагалось внутрь заходить как минимум вдвоем, чтобы второй держал на мушке обитателей. Ему показалось, что на перепуганное семейство в количестве пяти человек, из которых трое были малыми детишками, хватит и его одного.
  Огонь расползался по хижине стремительно - много ли надо такой ветоши - так что уходить надо было поскорее. Он и двинулся уже на выход, не спуская глаз со сбившихся в кучку людей, чьи злые и затравленные взгляды уж очень наглядно давали понять, что они ему страстно желают сдохнуть поперек дороги.
  И тут - он сам не понял, что стряслось, но после шага в сторону выхода земля натурально разверзлась под ногами. С оглушительным треском он ухнул куда-то вниз, словно благодаря молитвам селян провалился прямиком в преисподнюю. Хотя это всего лишь оказался прозаический подпол, глава семьи, вполне молодой еще мужчина, сориентировался с достойной ополченца быстротой - сверху на Райджина, едва успевшего сгруппироваться, градом посыпалась всевозможная домашняя утварь, местами весьма ощутимо бьющая по башке и плечам, а затем пролом закрылся - на него перевернули стол.
  Времени поудивляться и посетовать на собственное распиздяйство просто не было - Сугимура даже не сомневался, что попал в крайне неприятную ситуацию, оказавшись замурованным в подполе горящего дома. Сквозь щелистый пол уже вовсю пробивался едкий дым, а первый же удар в стол подтвердил опасения - его для верности придавили чем-то тяжелым.
  Райджин сам себе не поверил, но ему вдруг сделалось безотчетно-тоскливо. Как-то лень. А почему бы и нет, пожал плечами кто-то внутри. Какая разница, сейчас или в другой такой же раз, только через пару лет. Эта пара лет все равно будет заполнена теми же лагерями, этим же дымом, небритыми физиономиями наемников и полными башмаками говна.
  И даже когда он весьма неласковыми словами заткнул этого внутреннего слизнячка, непонятно откуда взявшегося, и начал крошить прикладом доски пола - диафрагму будто кто-то по-прежнему медленно перетягивал скользкой ниткой. Словно ему в самом деле стало все равно, выберется он отсюда или нет.
  Угар делал свое дело - и так наглотавшийся пыли и засыпанный щепками Райджин уже смотрел мошек перед глазами, виски заболели, а грудь и глотку одновременно сдавливало и разрывало от попыток найти во вдыхаемом воздухе хоть что-нибудь жизненно необходимое.
  Когда теряешь сознание, почему-то появляется ощущение, будто сквозь твою голову, конкретнее через ямку под черепом, проходит непрерывный поток, и через него вымывается зрение, слух, кто-то мягко толкает в затылок, и все. И после - бледно-зеленое марево, а за ним чересчур резкий крик, штырем прошедший сквозь башку.
  - Командир!
  Не успел он и глаз раскрыть, прямо в рожу жахнуло то ли горячим, то ли холодным, не поймешь, одинаково обжигающим. В горле словно засела пробка, как засор в кухонной трубе, шматок прогнившей пищи, обмотанный волосами, и каждая судорожная попытка вдохнуть отзывалась болью в висках и странным цоканьем в затылке. А потом рот залепило что-то теплое, и резкий поток воздуха, как удар, пробил чертов затор, раскрыл легкие.
  - Йооооооб... мать... - первое, что выкашлял Райджин прямо в лицо бойцу, делающему ему искусственное дыхание. Боец, коренастый латиноамериканец Марсело, выглядел почему-то очень счастливым, хоть и заплеванным донельзя.
  - Командир Харрис! Живы? Ух елки-палки... Мы уж тут все обосрались три раза...
  В зубы ткнулась фляга, и Секач покорно глотнул теплой, отдающей жестью воды. Ему казалось, что он как бобер полсосны сожрал, ибо после этого выблевал неправдоподобное количество опилок в слизи. Марсело не унимался, от волнения то и дело переходя на испанский.
  - А мы-то не сообразили, вас нет и нет, ищем-смотрим, тут-то из оттуда они все и посыпались... Малых в окна покидали и сами выпрыгнули, думали тикать. До последнего сидели, пока сами угорать не начали, а мы уж метнулись - там полыхает - не войдешь. Вон все брови себе спалили. Рассел обгорел почуть, а я ничего... Вы как?
  - Что с теми?
  - Положили, - помрачнел боец. - Со злости видать. Малых нет, а мужика с бабой... Не хотели, да злые стали. Уж больно за вас взыграло.
  - Ну? - Секач все дышал и надышаться не мог, до боли растирая морду ладонями в попытках стереть едучий туман с лица.
  - Вы не смейтесь, а мы ж вас тайком Папой кличем. Я не первый раз по контракту хожу, а такого командира вроде вас...
  - Заткнись. Устроил тут оперу, папу им блядь... Хорошо не мамой кличете, а то может еще и сиську вам давать три раза в день? Поднимайтесь, вяжите кого словили и шагаем докладывать, богато сегодня нырнули.
  - Так точно, командир.
  
  Ох, если бы этот вонючий докторишка знал, сколько людей, и сколько раз уже говорило ему что-то в этом роде. Что он никогда не.
  'Ты никогда не выберешься из этой дыры'. 'Ты никогда не сможешь сфотографировать гомоэротические забавы этого генерала...'. 'Ты никогда не подберешься к этой батарее так близко, чтобы снять ее залп...'. Они все так говорили. И не знали, что Роя Салливана очень легко взять на 'слабо'.
  - Спо...рим... - выдавил из себя журналист, и все-таки взял в руки фотоаппарат еще раз. Довольно весомый агрегат с большущим широкоугольным объективом въехал в затылок Брукса. Разумеется, тот не вырубился. Даже не упал. Но это явно охладило пыл служителя Гиппократа.
  - Да чтоб ты сдох, - уже куда более спокойно бросил он, выходя из закутка, который служил Салливану палатой.
  Теперь, наконец, можно было встать. Нет, ему просто необходимо было встать и выйти из этой чертовой палатки, потому что дышать тут было абсолютно нечем, видать, из-за миазмов, которые Брукс распространял. Грудную клетку давило так, что хотелось разодрать ее ногтями на хрен, может, хоть так полегчает. За исключением этой неприятной детали Рой чувствовал прилив сил необычайный - еще бы, он смог заехать по роже Бруксу, такой шанс не каждому выпадает. Надо обязательно рассказать Секачу, вот тот поржет... Салливан встал с кровати, сделал полтора шага, потом ему что-то помешало - игла капельницы в руке. Он вытащил ее и сделал еще шага два-три. Потом перестали идти ноги, и он рухнул на пол со всей высоты своего роста.
  Рой Салливан очень любил жизнь. Да, именно такую жизнь он и любил - чтобы из последних сил, чтобы через не хочу, чтобы на самой грани, чтобы до скрежета зубовного, ползти, ломая ногти о доски пола, чуть не зубами за них цепляясь. Когда сил не осталось даже на это, журналист решил, так, по приколу, попробовать - а можно ли реально ползать на бровях, или это так, эвфемизм? Потом передумал, потому что подыхать, глядючи на подгнившие доски - это совсем не круто. Хотел перевернуться на спину, но вышло только на бок. Он увидел выход из палатки, пыльную землю, прозрачную пластиковую канистру с водой и чьи-то армейские сапоги. Не так плохо, если задуматься. В конце концов, он мог умереть, уткнувшись взглядом в кучу навоза, как тогда в Африке... или в морду Брукса, упаси Господи. Все, что ни делается, все к лучшему.
  'Когда я умру, бесспорным доказательством моего существования будут мои фотографии. Люди будут смотреть на них - и думать, что в жизни я видел только это. Получается, что последним, что я видел в жизни, будет спина Сугимуры. И про канистру эту с ботинками грязными никто не узнает. Хехе, вот и славно'.
  Так подумал Рой Салливан, как всегда многословно - и это было последнее, о чем он подумал в принципе.
  
  Вернувшись в лагерь, Сугимура в кои-то веки свалил всю работу по отчетности на следующего по званию, а сам, сославшись на задымление мозга, отпросился в лазарет. Однако, ни к какому доктору не пошел, а по протоптанной тропинке уже привычно потрусил к Салливану, прикидывая, как бы ему посмешнее рассказать о сегодняшнем эпическом полете. По всему выходило, что история его изрядно повеселит - на редкость глупо, должно быть, он выглядел, проделав собой дыру в полу.
  Поначалу он подумал, что сгоряча влез не туда, куда нужно - потому что койка была пуста. Но тот же перевернутый ящик, столько времени уже выдерживающий его задницу, убедил Секача в правильности места. Рядом торчал посвистывающий сквозь зубы медбрат он же санитар, имени которого Райджин так и не запомнил, так что про себя именовал его Джо. Он всех мужиков, кого не запоминал по именам, называл Джо.
  В данный момент Джо убирал капельницу, и у Райджина невольно вырвалось:
  - А его выписали что ли?
  Санитар не то что вздрогнул - он аж подскочил от неожиданности, и капельница, крутнувшись будто живая, с дребезжанием сверзилась на пол.
  - Господи, Харрис! Ты обалдел? - Джо утер пот со лба и принялся собирать 'имущество'. - Как так можно, девяносто кило веса, а шаг как у кошки. Тебе бы киллером работать.
  - Почему его нет-то? - проигнорировал его речь Сугимура. - На процедуры повезли?
  - Кого его? А, его... ты же не знаешь, - Джо на секунду замялся, наматывая на руку прозрачную трубку капельницы. - Он умер.
  - Кто умер? - не понял Райджин.
  - Рой Салливан. Ну, скончался. Вот час назад буквально.
  Провалившийся под ним гнилой пол, темнота хоть выколи глаз, раздираемые удушьем легкие и скользкая нить на диафрагме.
  - Почему? - паскудное ощущение того, что это шевелится не твой язык, вибрируют не твои связки, не твоя слюна катится в горло твердым камушком-голышом.
  - Ну как это почему? Потому что рак. Просто задохнулся... Хочешь заходи часа через полтора, помянем, если коньяк есть. Раз дружили вы, грех не выпить. Засвидетельствуем вот только, бумажки заполним, и свободен буду. Эй... Харрис, ты чего это?
  - Показывай, где он, - Сугимура взял парня за шею - видимо, сейчас с управлением собственным телом случились какие-то неполадки, потому что Джо вякнул и побледнел.
  - Тихо, спокойно! Больно ж, Декс. Так бы и сказал сразу... иди бегом прощайся, пока не вскрыли, только меня вслед за ним отправлять не надо... В оперблок иди, там пока оставили. Брукс еще не пришел вроде, так что лежит себе, никуда не денется.
  Решила минута. У оперблока он лоб в лоб столкнулся с доктором Бруксом, и чтоб ему сдохнуть тут на месте, вид у того был сияющий как в день благодарения - разве что гвоздички в нагрудном кармане халата не вдето.
  - Харрис, какого хрена? Ты мне назло такой грязный в оперблок лезешь? Хочешь при вскрытии поассистировать? Нет уж, я понимаю, что ты овдовел во цвете лет, но поворачивай, порядки для всех писаны.
  Райджин взял его двумя руками за голову, пальцы на ушах, ладони на щеках. Так берут за лицо любимых девушек, чтобы сказать им 'Милая, не принимай близко к сердцу, ты моя самая любимая девочка'.
  - Если ты туда зайдешь, я тебя - убью. И остальным передай. Брысь теперь.
  Если бы доктор Брукс получил по морде, он бы созвал сюда весь лагерь, накатал пространный рапорт, засвидетельствовал побои и вообще развел бы деятельность несусветную.
  Но то, что произошло, почему-то убедило его - тому, кто сейчас говорит с ним, ничего не стоит его убить. Как откусить ноготь, чтобы тут же выплюнуть и забыть о нем. Не в приступе гнева, не от ненависти, а просто потому что он может. И ему - особенно теперь - все равно.
  Если бы присказки сбывались на самом деле, в лагере тотчас же обязан был пройти ливень из лягушек - потому что доктор Кристофер Брукс отступил молча. Жить ему хотелось, и сверхъестественное чутье падлы-виртуоза подсказало, что сейчас даже просто словом говниться будет себе дороже.
  Райджин же вошел. Тело еще не сняли даже с каталки, и та как-то сиротливо маячила почти возле самого входа. Перво-наперво Секач откинул простынь с головы до груди и вгляделся в изможденное лицо, знакомое от и до, вплоть до шрама на щеке, давнишнего, оставленного пулей маньяка-девственника.
  - Салливан, ты охуел? - он легонько пнул каталку, отчего та дернулась и слегка сдвинулась с места. - Опять ты меня бесишь, да?
  Он не слышал никакой обреченной глухой тишины, какая бывает в домах, где лежит покойник. Воздух был тот же, что и всегда, что и в те моменты, когда Салливан спал под кислородной маской, а Райджин рядом потягивал коньяк из фляги и тоже от нефиг делать подремывал.
  - Все-таки ты меня наебал, недоносок хренов. Так уж и быть, герой западла, я сдаюсь, ты выиграл. Вряд ли я соображу, чем таким можно теперь тебя переплюнуть. Только теперь... дальше-то что? А, Рой?
  Воистину, самый нелепый мертвец в твоей жизни - тот, что лучше всех тебе знаком. Вместе с ним умирает цвет его глаз, шрамы, известные тебе на взгляд и на ощупь, знакомые родинки и почти два десятка лет жизни. Твоей жизни. Чуть-чуть не хватило до двадцати. В Лаосе Секачу было тридцать, а сейчас ему сорок семь, и Салливан умер, утащив за собой все, чем насорил в его жизни за это время.
  - Я его ни разу не видел, - проговорил Сугимура так, словно продолжал диалог, начавшийся минут пять назад и прервавшийся на несколько секунд - на время пары сигаретных затяжек. - Не ездил. Посылал им бабло и все, созванивался с ней пару раз. Она говорит - все в норме, все здоровы, я и не ехал. Сразу даже не скажешь, кому из нас троих меньше всего надо мое там присутствие. Если парень в меня, как пить дать сперва отмудохает меня горбылем по ногам, едва я в калитку полезу. А если в нее пошел - еще и кирпичом с крыши добавит. Короче, по-любому не пропадет.
  Усмехнувшись, Райджин подтащил складной стул и уселся, опершись локтем одной руки о каталку, а другой рукой вытаскивая флягу.
  - Да блин, как ты это делаешь, слушай, даже теперь пытаюсь тебе тут пиздеть про сокровенное. Хотя, какое оно вообще у меня может быть, сокровенное это... сам ржу, не поверишь. Свинюка ты, Рой Салливан... Что я теперь буду делать? Кого мне теперь прикажешь ненавидеть, чтобы было интересно жить? Таких ведь нет больше. Не делают.
  Внутри что-то лопнуло. Не с треском и осколками, а как лопается пластиковый пакет с водой, с одного угла. И начинает медленно опустошаться и оседать.
  Райджин закусил костяшку большого пальца и замер, уставившись преломляющимся по пути взглядом в произвольную точку где-то за материей - будто пошла перезагрузка сознания. Кто знает, может, так оно и было.
  - Декс... - чья-то рука неуверенно потеребила его за плечо. - Проснись.
  - Я не сплю, - откликнулся он неожиданно ясным, трезвым голосом, хотя, прежде чем вот так сесть, уткнувшись лбом в сложенные руки, он выжрал все, что у него было с собой и еще и мензурку с чистым спиртом. - Пошел вон, утром приходи.
  - Уже утро, Декс, - растерянный Джо выглядел невыспавшимся, взъерошенным и помятым. - Пожалуйста, уйди, нам надо вскрытие провести.
  - Как утро?
  - Ты всю ночь тут. Правда не спал?
  - Да. А когда еще можно прийти?
  - Декс, он умер. Нам смерть надо констатировать и хоронить его уже. Не надо приходить... Хочешь укол сделаю? Поспишь.
  - Себе сделай, - Райджин поднялся и взглянул на лицо Салливана. Он действительно не уснул ни на минуту сегодня ночью. Просто все эти минуты, слепившись в один мутный ком, прокатились очень быстро.
  - Слушай, Декс... - Джо вдруг замялся и зачем-то зашарил по карманам. Это выдало в нем курильщика, который привык в неловкие моменты запаливать сигарету.
  - А?
  - Ну ты правда в порядке? Просто ты это... ты почти весь седой стал.
  - Мда?
  - Я слышал, вы... друзья были большие. Сильно большие.
  - Однажды он меня почти застрелил. Кто бы на моем месте устоял?
  Санитар Рудольф Морис, прозванный Джо, подумал, что наемник шутит.
  
  - Командир! - донеслось с улицы. - У нас голяк полный! Уходим?
  Действительно, голяк. По сравнению с прошлым рейдом, этот прошел как киносеанс 'Мост Ватерлоо'. Впечатлительные барышни были бы впечатлены, а мужики едва со скуки не сдохли. Разве что в одном из домов молодой парень принялся на своем птичьем материть так и разэдак, но его быстро успокоили прикладами, даже не до крови.
  Райджин с Марсело, обыскавшие последнюю хижину, вышли и направились обратно.
  - Командир, - проговорил негромко латинос, идущий чуть сзади. - С вами все нормально?
  - Да.
  - Смурной вы.
  - Заткнись-ка ты. Охеренно вовремя. Мы на задании или в кабаке, по душам тут беседовать? Топай себе и смотри, как бы пулю не словить.
  - Ладно. Вообще это я к тому, что вы сами не смотрите. Вас такого рассеянного враз подловят.
  - Рот закрой.
  Марсело закрыл рот очень вовремя - в покосившемся деревянном строении, мимо которого они проходили, послышался отчетливый шорох и скрип, а сквозь щели мелькнула быстрая тень.
  - Скотина какая? - предположил латинос и снова заткнулся, повинуясь резкому жесту Сугимуры. Он не услышал то, что уловило ухо командира - щелчок, весьма несвойственный звукам, что издает здешняя домашняя живность.
  - Были там?
  - Да везде были. Кто ж пропустит целый коровник.
  - Ладно. Шагай пока, я гляну быстро.
  - Да ну не, останусь я. А то если тут везде такие полы тухлые, как в тот раз...
  - Я кому сказал шагай, мешаешь только. В коровниках подпола нет. Чего встал? Приказ такой - иди и поотнимай у всех, чего тут понабрали. Повадились барахло таскать у этих голодранцев, мародеры херовы, как тараканы. Все, что в карманах не умещается - нахуй.
  Когда Марсело отошел, Секач пинком распахнул дверь коровника и вошел внутрь.
  Феномен ускорения времени был ему известен уже давно и удивления не вызывал. В том, что ночь может пролететь как полчаса, он уже убедился совсем недавно. А в том, что пара секунд легким движением превращается в бесконечность - прямо сейчас.
  В этой бесконечности он видел парня - даже мальчишку, лет тринадцати и не больше. Либо постарше, но маленького и щуплого. Огромные перепуганные глазищи округлились почти фантастически, по-мультяшному. Карие. Не такие карие, как у Салливана. У того были как коньяк. У этого же как мокрая земля, прибитая дождем пыль. А двустволка в руках была явно допотопная и висела до этого на стене лет триста.
  В сущности, если б он первый раз смотрел точно в направленный на него ствол, может и показалась бы ему ситуация неприятной. А так - ему достаточно было сейчас нажать на курок, чтобы из этой ситуации благополучно выйти. Короткую автоматную очередь -прямо в дрожащего мальчишку с двустволкой, легче легкого, его реакция против этого...
  Да, наверное мог бы. Не растянул бы эти две секунды на вечность, в которой единственный грохнувший выстрел услышал как-то совсем издалека и со смутным равнодушием.
  Вероятно, так было все-таки правильно. По крайней мере, так ему и казалось, потому что он совсем не успел поразмыслить о том, что бы на его месте сделал кто-нибудь другой.
  
  - Мам! Мама!
  - А?
  - Мамуль, в сортире лампочка перегорела.
  - Не в сортире, а в туалете!
  - Ой, мам, тоже мне педагогический порыв. Ты же говоришь сральник, я не повторяю, - семилетний мальчуган хихикнул, заглянув в гостиную, где его мать действительно весьма непедагогично покуривала и прихлебывала виски из стакана. Впрочем, она не злоупотребляла - просто со вчерашнего вечера нестерпимо хотелось бахнуть, а повода все не находилось. Вот сейчас она сочла, что можно таким образом оплакать почившую лампочку.
  - Иди в жопу, вундеркинд. В кого ты у меня такой умный?
  - Может, в папу?
  - В папу ты красивый. А умный вероятно в меня.
  - Ну, если на том фото был в самом деле мой папа, то мое будущее меня заботит.
  - Охренеть, - буркнула Ким, немного съезжая в кресле. - У тебя вообще генетика буйная. Давай пойдем ввернем лампочку и кино посмотрим.
  - А соседка, тетя Лорен, говорит, что я сын сатаны, - поделился радостно мальчишка.
  - Хахаха... Зависть - плохое чувство. Ее сынка в сраную гимназию для шибко одаренных не взяли, хотя она даже с директором... Так, ладно. Расскажи мне что-нибудь. А то хандра какая-то прилипла, если не отвлекусь - нажрусь как лошадь. Хаха, сын сатаны... Женская интуиция - страшная штука.
  
  Последний материал Роя Салливана
  
  Все, наверное, думают, что такое уебище, как я, ненавидит жизнь и все ее проявления. И что когда приблизится Апокалипсис, Рой Салливан тоже кинет свою канистру ядерных отходов в котел хаоса, боли и разрушения. Люди, пока я еще могу держать ручку, спешу подать опровержение - это не так! Вас я ненавижу, да. И на экологию с геополитикой мне тоже плевать. Но жизнь - жизнь я люблю. Я люблю ее до остервенения, в любых проявлениях, от самых прекрасных до самых уродливых на свете. Когда я заходил в Сикстинскую Капеллу - я любил жизнь, да. Но я любил ее и тогда, когда не мог увезти из горящего города мальчика-сиротку, потому что меня в этот момент били прикладом по голове.
  В этой маленькой заметочке Рой Салливан, журналист, мизантроп, шовинист, продажная гнида и гомофоб к тому же, прощается с Вами. Видите ли, да, я люблю жизнь. Но есть загвоздочка - она меня ненавидит. И тут уж как в старом анекдоте: "Ницше сказал: Бог умер! Бог сказал - Ницше умер". Признаться честно, когда врач сказал "Вам угрожает рак", я представил стоящего за моей спиной гигантского рака с дубиной и очень долго ржал. Потом я ждал, что мне сообщат: "у вас мозг рака!". Но нет, все оказалось куда банальнее, и вот я потихоньку-помаленьку выблевываю свои легкие. Плохо, когда любовь безответна, особенно любовь к жизни.
  О чем люди пишут в своих последних заметках? О прошлом, о судьбе, о семье, о том, что не сделано и что сделано. О семье, пожалуй, напишу пару строчек. Папа, мама, увы, ваш сын гандон, я думаю, вы забудете меня как страшный сон, хотя первые двадцать лет моей жизни мы прожили весьма неплохо. Все, отбрыкался. Теперь я снова буду Вас шокировать - в своей последней заметке я буду писать про пидорасов.
  Снова вспомнился анекдот:
  Встречаются два еврея, один другому говорит:
  - А ви знаете, что старый Мейер-таки пидорас?
  - Как?! Он Вам деньги не вернул?!
  - Неет, он таки в хорошем смысле.
  На заре туманной юности, когда деревья были выше, солнце ярче, а пиявки в лаосских болотах - гораааздо жирнее, я познакомился с одним таким. Не с евреем, в смысле, а с пидорасом. Хотя кто тебя знает, Сугимура, может, ты и в самом деле Шниперсоун по первому паспорту, гыгы.
  Ладно, что-то я опять увлекся разбрызгиванием яда. На самом деле, я в кои-то веки хотел растечься по полу зловонной лужей сентиментализма. Уф, ладно, я не верю, что я пишу это, но тем не менее.
  Если верно то, что у каждого человека есть свой ангел-хранитель, то уж наверняка они все разные. Кто какого заслужил, у того такой и ангел. Что ж, видать, я заслужил такого: двухметрового, поперек себя шире, небритого, вырывающего людям кадыки голыми руками, бухающего спиртягу ведрами, и периодически лениво меня поебывающего разрушителя банановых республик.
  И знаете что - предложи мне боженька поменять ангела-хранителя, я бы послал боженьку на хуй.
  Потому что из всех знакомых мне пидорасов этот был пидорасом в самом что ни на есть хорошем смысле.
  
  З.Ы. Жалко, что я давно уже ем только капельницы, а то бы я для конспирации сожрал эту бумажку. В жопу, что ли, ее засунуть... а вдруг этот гад и туда доберется. Ладно, спрячу под матрас, авось не пропалят.
  
  Генриетта
  
  Примерно две трети студентов факультетов журналистики в совершенно любых университетах разных стран мира уже через полгода способны понять, что совершают самую большую ошибку в своей жизни. Процентов восемьдесят от этих двух третей, тем не менее, продолжают совершать ее и далее.
  Оставшуюся треть юных самоубийц составляют те, кто действительно способен стать журналистами. Но лишь процента три из этой биомассы - те, кто не может не стать
  Рой Салливан то ли к счастью, то ли нет, входил в эту самую третью категорию с самого детства. Он бы стал журналистом, даже выучившись в дамском институте изящных искусств, буде его бы туда каким-нибудь невероятным ветром занесло. Ибо не профессия это, а особая клеточная мутация, не передающаяся университетским путем.
  И только журналисты из этого меньшинства обыкновенно становятся знаменитыми, скандальными, востребованными, ну или просто успешными.
  Салливан причислял себя скорее к последним - не без основания считая этот вариант наиболее удачным, и в целом, и для себя в частности. В большинстве случаев он добивался всего, чего только желал, не без нюансов, но тем не менее... и теперь, на тридцать седьмом году жизни, будучи принятым на работу в Tribune, не мог так сразу ответить на вопрос, рад он этому или нет.
  Если подумать, он уже вполне взрослый мальчик, чтобы вырасти из пыльных полей сражений в сторону отполированной многими подошвами карьерной лестницы. А может, это все была сплошняком галиматья, призванная скрыть то, как его измотал последний вояж в Африку - настолько, что без дозы пентобарбитала он не мог спать трое суток, а если и мог - через раз вскакивал перед рассветом, мерзко пропотевший, раздувшийся от рвотных позывов, еле сдерживаемых на пути к унитазу.
  Сегодня ему стоило бы заснуть, и желательно раньше полуночи - Рой уже смирился с тем, что прилично выглядеть он не будет никогда, но произвести впечатление более-менее здорового человека все-таки должен, по крайней мере в первый день работы.
  Именно сном он и намеревался заняться - после того, как разберет свой рабочий неприкосновенный запас, до которого как раз все это время руки не доходили.
  Усевшись на пол, Салливан поскреб пальцем в мятой пачке сигарет, убедился, что она опустела, и полез в блок за следующей. Наверное, стоило все же считать, сколько их уходит за день... А с другой стороны - нахрена?
  Рюкзак, вытащенный им из просторной спортивной сумки, был до того стар, что расползался в руках точно студень. Ну еще бы, весьма пожилым он считался уже во время их островных приключений с Секачом. И вот с той поры уже лет одиннадцать этот заслуженный тряпочный зомби преданно таскался за ним через все границы, дожидался в камерах хранения месяцами, вывалялся в тысяче луж и впитал сотни и сотни сортов пыли с разных дорог, асфальтовых, грунтовых, болотистых, песчаных. Распуская его гнилые тесемки, Рой чувствовал себя некромантом.
  На пол из рюкзака выпал непромокаемый пластиковый мешок, а уж после из него высыпались все важнейшие кусочки самого активного отрезка жизни Салливана. Точь-в-точь мальчишеские сокровища, только вместо стеклянных шариков, вкладышей от дынной жвачки, карт с голыми женщинами и чучела крысы - пленки, фотографии, диктофонные кассеты, маленькие исчерканные блокноты с грязными истертыми краешками. Пованивало все это барахло трухой и запустением, но все же - на слух звенело как золото.
  Вот она например, пленка из Белграда. Он фотографировал пожарных на руинах после бомбежки, и тут прилетела 'контрольная' ракета. Его тогда самого едва не зацепило, однако опять черт сберег - удалось сфотографировать все, убитых и раненых пожарных, местных, пытающихся вытаскивать и целые тела, и части...
  Спрятать не успел - кто-то из своих в лагере крысятничал для военных, стырил рюкзак буквально за секунду. Потом нашлись все вещи разбросанными, мол, собаки растащили, фотоаппарат - целым, но с засвеченной пленкой.
  Так и сохранил ее, пустую, вроде бы бесполезную теперь, зато в памяти отпечатанную с первого до последнего кадра.
  В куче собственноручно проявленных ценных фотографий проскакивали полароиды, как правило, запечатлевшие всякую ерунду. Рой не проявлял особенных эмоций, перебирая снимки. Забавные, жуткие, тягостные, страшные, просто интересные и красивые, да и те, что совсем ни о чем - пока не показалась карточка, с которой угрюмо пялился куда-то правее объектива бородатый мордоворот в бандане.
  Салливан усмехнулся, дымя себе сигаретой в глаз. Лаос. Ну надо же как давно было.
  Тот, кто все-таки доучился на факультете журналистики и даже чуточку успел поработать, как правило, в курсе, как из успешных, известных, скандальных журналистов получаются легендарные. Ты понимаешь это почти сразу - либо ты найдешь этот материал, либо нет. Тот, который тебя... нет, не прославит. Сделает так, чтобы все злословящие ненавистники журналистской братии стыдливо утерлись. Чтобы ты понял, зачем посвятил всю свою жизнь занятию, результатов которого ты тупо не видишь, и никто на самом деле не видит. И в жизни такой материал будет одним-единственным, даже если прочие до и после него обладали такой же силой воздействия.
  Рой Салливан вот нашел, да и давно уже. Хорошо, что никому не сказал об этом, иначе пришлось бы отвечать на вопрос, почему же он до сих пор ничего не опубликовал.
  Хотя и знал, какая бы из этого получилась история. Не только трибьюн, много кто порвал бы его на много маленьких салливанов, желая перехватить. Ридерз Дайджест точно отхватил бы полпятки. При всех этих разговорах о чести и долге, журналюги - один хрен жадные стервятники, испытавшие бы экстаз при виде рассказа о человеке, чья жизнь была нескончаемым адом, пусть он в нем и прижился в качестве демона, а вовсе не страдальца.
  Рой перебирал фотографии. Лучше он бы смотрелся в черно-белом, это точно. Или сепия. Хотя вот эта, смешная до усрачки, как раз в цветном была б хороша - те самые гавайские парусиновые портки, панамка и шлепанцы с цветочками посреди безлюдного шоссе, хорошо что успел пару кадров урвать, хоть даже Райджин его едва за это не пристрелил, спасибо вовремя подоспевшему автобусу...
  Да, материал был уже готов от и до - все там же, в голове успешного журналиста Салливана, знающего, что едва это все выйдет в печать, у Сугимуры Райджина начнутся уже несмешные проблемы. Пусть у служителей официальной части закона не особенно много чего было на человека, менявшего имена как трусы и умеющего ускользать откуда угодно будто мокрое мыло, но вот значительно более цепких злопамятных призраков прошлого из плоти, крови и заряженных пушек такой расклад мог порадовать несказанно.
  Рой отложил фотографии и пальцем стал разгребать небольшую кучку маленьких диктофонных кассет. Несмотря на наличие новехонького цифрового, свой старый монструозный кассетничек на батарейках он сохранил по сей день.
  Подперев ладонью подбородок, Салливан покусывал ноготь на мизинце, держа сигарету между средним и указательным. В другой руке тяжело улегся диктофон, и было даже интересно, работает он до сих пор или нет. Журналист поползал по полу, прихватил по пути початую бутылку дешевого вермута, мерзости необычайной, вытащил таки пульт от давно сломанного ветхого кондиционера и изъял оттуда две батарейки, жалуя им с барского плеча вторую жизнь в не менее ветхом устройстве. Нажал кнопку - шуршит, впустую мотая несуществующую пленку.
  Оглядевшись зачем-то, Рой еще раз поворошил кассетки, захватил одну и вставил в обшарпанное звукозаписывающее чудовище. Затем, стащив с дивана пару подушек прямо на пол, улегся щекой на одну, на вторую же положил диктофон - и нажал кнопку воспроизведения.
  '...уебу.
  - Ты все только обещаешь.
  - А я тебе сказал - то, что я нажрался, еще не значит, что я добрый. Еще раз увижу эту хренотень - засуну ее тебе...
  - Ладно, ладно, убрал. Вот, видишь, выключил. Ты пей, пей, я уже'
  Дальше где-то секунд тридцать сплошного потрескивания. Салливан помнил, как подбирался поближе, так, чтобы и диктофон улавливал что следует, и Секач не палил, зараза ушастая.
  Крышу пятнадцатиэтажки, не огороженную ничем, он тоже помнил вот как сейчас - Райджин разлегся прямо на краю, на бортике, свесив одну ногу в сумеречную и ветреную пустоту. У Роя не то что желания не было сидеть с ним рядом - от одного взгляда на это блядство желудок начинал круги по пузу наворачивать. Притом высоты он специально не боялся, просто от такого мало у кого пижмак не завернется.
  '- Ну давай колись, ты обещал. Почему у тебя дефолтное имя какое-то, блин, японское? Что-то вряд ли среди твоих предков был этот малорослый народец.
  - Генриетта назвала. Он вообще эту всю японщину обожала - тогда еще не модно это было совсем, а она вечно этими своими загонами по ушам ездила. Ну и вот... я и привык. Да и звучит круто, а че.
  - Ну кто она была все-таки? Твоя первая женщина?
  - Именно. Помнишь я рассказывал про чувака, который себя ненароком шампанским в глаз убил? Вот это был Эдди... Мы с ним из тюряги сбежали тогда... Доковыляли до путей, рванули на товарняке куда глаза глядят. Ехали в угле - ух и похожи были не скажу на кого потом...Мотались не пойми где как говно в проруби, в розыске само собой. А зеленые совсем, ума-то нет ни хера... мне вообще девятнадцать было. Представляешь какой карапуз?
  - Не представляю, если честно.
  - И не надо. Ныкались так, ныкались, а потом сорвало - грабанули мужика в подворотне и пошли по блядям. Правда, денег там было разве что на пол-бляди, и ту плохонькую, но на тот момент нам это было неважно. Крутые ж парни, епта, собирались шлюх нагреть... Тьфу, как вспомню... Ну в общем каких-то двух на улице подобрали, они нас на хату привели - там еще парочка мадемуазелей средней потасканности, шоколадно все донельзя. Дали нам и нюхнуть по дороге. А вот потом шампанское и случилось, и не только, он еще когда падал, башкой об железную койку хлееесь. Приколись, мне девятнадцать, я сбежал из тюрьмы, нанюхался кокса, сижу в засранной квартире с потаскухами-торчками, кореш мой хлобыщет кровью на ковер... Короче, я как давай ржать - и не остановишь. Девки орут, кореш подыхает, кто-то уже в скорую звонит, а меня таращит. Вот после этого я кокс не нюхал никогда больше, ну его нахер, и Козе не дам, пусть хоть обпищится... Ах да, опять запизделся... Дай глотнуть еще. Так вот, ага, пока я там разрывался на медвежат, чувствую, меня кто-то за руку - хвать. Одна из бабенок, то ли я не приметил ее до этого, то ли в другой комнате она сидела, а в общем тянет меня с ненормальной силой куда-то и в суматохе шепчет 'Пойдем, а то приедут сейчас - второй раз сядешь, на тебя все свалят дурехи'
  Я и пошел. Вылезли из окна, благо этаж второй, к себе она меня и привезла.
  - Генриетта?
  - Она самая. Я отвечаю, Салливан, вот хоть поспорю с тобой на ящик Чивас Регал, красивее бабы вот лично ты никогда не видел. И я не видел - такая она была, просто мандец, я часов пять говорить не мог, пялился все на нее. В кино ее надо было снимать, я тебе говорю, круче чем Одри, круче чем все, такая баба... И знаешь, одета красиво - никаких там сапог зеленых, прочей хероты. Простая и красивая, высоченная правда, я уже тогда такого роста был, а она мне выше плеча точно. Вот и считай.
  - И ты у нее остался?
  - Ну да. Считай, она меня спрятала, и год меня как бы сказать и не существовало вовсе. Документов нет, регистрации нигде нет... Только месяца через три по-черному начал подрабатывать, и то с оглядками, чтобы не повязали. Впрочем, пооброс уже после тюряги, отъелся получше, и не узнать было. Она тоже работала где как... то в гостинице за стойкой, то в кабаке выступает, хрен разберешь ее. Главное, как мы дома жили. Она меня танцевать научила. А еще по-итальянски разговаривать, по-польски, кино с ней смотрели старое, с тех пор и приучился.
  - Вот это да.
  - Ага... А я был все еще молодой и все еще тупой. Спал-то на кухне все время, а не с ней, а между прочим хотелось ужасно. Говорю же, она красивая была - умрешь. Но не пускает к себе и хоть ты убейся, как ни подваливал, динамо сплошное, и даже не раздевалась при мне никогда. Разумеется, когда моя кровь окончательно отхлынула от мозга в пользу низа, я озверел, подкараулил ее в ванной и дверь вынес. Там делов-то было, со шпингалетом этим.
  - И?
  - И... И увидел ее. Красивая, голая, с сиськами, а внизу там мама дорогая... Я даже тебе рассказать не могу, что у нее там было. Как будто ее в туда крокодил укусил, а потом она этим на печке сидела. Скандал был дикий, она в меня утюгом швырнулась, а потом давай плакать... Еле отпоил, жалко стало дуру такую. Оказалось, до операции она была, вуаля, мужиком. Я такое вот только в кино видел, думал не бывает на самом деле. По тем временам уже оперировали, хоть не так часто, а ей вроде и разрешили, и гормоны пропила, и уже грудь даже сделали, все как следует... а в последнюю операцию накосячили и заразу занесли, чмыри криворукие. В итоге инфекция, пиздец кромешный, еле выжила. Само собой, засудила их, да толку от этого было - если и можно было что-то исправить, то не меньше чем года через два, как сказали. И то так, на четверть функционально.
  - То есть... хм... до операции ее звали Генри?
  - Не, ее звали Роберт.
  - Так... так в итоге никакого у вас не было секса?
  - Нет. Никакого не было.
  - А почему тогда она твоя первая женщина?
  - Ты, Салливан, вроде умный, а тупой какой-то. Если ты про секс, то я еще в школе трахался, лет в пятнадцать первый раз девчонке вдул. А Генриетта - это была моя первая женщина. После нее я не только танцевать и по-польски говорить, а еще варить кофе по тридцати рецептам умею. Ну и по мелочи... стихи могу читать наизусть, много. Только не буду.
  - Чем закончилось-то все?
  - Уехала. Только записку оставила, написано было, что на время в Болонью валит отдохнуть.
  - И как же?
  - Да как-как. Кто в Болонью на время поедет? Она постоянно по пьяни болтала, что если уж с собой покончит, то исключительно в Италии. Я все думал, острит. Она вообще на язык бойкая была, вы бы с ней спелись. Мда.
  - Понятно... еще выпить хочешь?
  - А что, еще что-нибудь есть?'
  Салливан нажал кнопку 'стоп'. Он и так знал, что дальше на пленке - звон разбитого стекла, это когда разнесли все бутылки, буянили в общем по синей дыне, словно старались сделать вид, что не было никакой беседы, а диктофон он отключить забыл. А сейчас в точности и не знал, зачем вообще это прослушал - без этого ведь помнил этот рассказ наизусть со всеми авторскими присказками. Конечно, в исполнении самого Секача, его голосом, который хрен с чем спутаешь, слушалось куда как эффектнее, может потому и включил.
  Он помнил все до единой истории, что рассказывал ему Райджин - и еще больше мог рассказать сам, из совместного, так сказать, опыта. Глотнул сквернейшего вермута и взглянул на часы, укоризненно высвечивающие два с лишним часа ночи, когда он вроде бы намеревался лечь до полуночи.
  Рой Салливан остался на полу в обнимку с подушкой и бутылкой редкостной гадости - думать о том самом идеальном материале, который изменил бы всю его жизнь, и никогда не будет опубликован.
  
  С улиц
  
  В эфире радио-передача "с улиц"! *звучат на редкость противные позывные*
  - Да-да, ваши ушные раковины снова изнасилованы, а это значит только одно - мы снова с вами! В эфире радио-передача "с улиц". И, если вы слышите мой возбуждающий козлетон, а вы его, конечно, слышите - это значит, что я, подобно Жак-Иву Кусто, вынырнул из очередной выгребной ямы, и мне есть что вам поведать. Итак, на проводе Роб Рой, и... о, пардон, шэф за стеклом показывает, что я запизделся... ой, хихи, а еще я только что матюгнулся в эфире, ладно уж, раз пошла такая пьянка, Хемингуэй, ты гандон штопаный, я всегда тебя ненавидел. Все, лента новостей с кэпом, да поможет вам бог пережить его голос доктора Мабузе.
  *после краткой сводки криминальных событий*
  - Иии я снова с вами, хоть за эти короткие, как жизнь таракана, минуты, вы едва ли успели по мне соскучиться. Но увы и ах, вам придется мириться со мной еще...ну... скажем, до Страшного Суда, когда я буду ввергнут в геенну огненную, чтобы никогда уже не возродиться в сиянии Иерусалима Небесного. Кстати, о Сатане, сегодня он - гость нашей студии. Шучу, шучу, ах, какой я нехороший, нас же могут слушать католики. Так вот, к черту балаган, сегодня у меня в гостях один весьма загадочный субъект. Назовем его... ну... понимаете, он за всю свою жизнь сменил столько имен, что я не удивлюсь, если матушка при рождении назвала его "Каламити Джейн". Ладно, пусть будет "мистер Шниперсоун". Итак, здравствуйте, мистер Шниперсоун...
  - Пошел на хуй.
  - Агаа, кэп, я всегда знал, что ты ссыкло, даром что коп! Меня за матюги ругаешь, а его значит нет? Лаадно, я смирюсь, я проведу эфир, но не надо больше мне вешать лапшу про то, что мы живем в демократическом государстве. Ладно, что мы все обо мне да обо мне. Мистер Шниперсоун, господа и дамы, личность действительно уникальная. Без ложной скромности могу сказать, сегодня со мной в студии сидит самый настоящий киллер, а еще баунти-хантер, а еще очень много кто. По ряду причин мистер Шниперсоун вынужден сохранять инкогнито, поэтому мы решили изменить его голос. Странное дело, редакция не разделила моего плана накормить мистера Шэ гелиевым шариком. Пакет на голову тоже не нашел отклика в их черствых сердцах. Поэтому он тупо и банально будет говорить в искажающий голос микрофон. Ну что, мистер Шниперсоун, вы готовы поделиться с людьми своими головокружительными приключениями?
  -...
  -Ах дааа, я же совсем забыл, мистер Шниперсоун так привык воздействовать на людей посредством своей страшной, как моя жизнь, морды, что стал совсем немногословен. Ну же, мистер Шниперсоун, не стоит так стесняться, вы не на Первом Причастии. Скажите начистоту, Вам приходилось убивать людей?
  - Эм. Они все были плохими.
  - Какой верный, какой философский ответ! И ведь не поспоришь, все мы - редкостные поганцы, если приглядеться. Мистер Шэ, но Вы ведь наверное и много путешествовали, да?
  - Эм. да.
  - Оооо, это наверняка приключения, достойные запечатления в фильме "Индиана Джонс 5"! Расскажите же, расскажите же хоть про одно! Не заставляйте меня вспоминать тот тяжкий променад под палящим солнцем в панамке с русалочкой и шлепанцах с цветочками...
  - Окей, уговорил, чертяка. Дорогие радиослушатели. Гм. Однажды я... гм. Ведущий... гм. В общем, однажды нашего очаровательного ведущего продали в бордель, и я там его выебал, пока он бил меня канделя...
  -АХ ТЫ ЗАСРАНЕЦ! МУДИИИИЛО ПОДЗАБОООРНОЕ!!!! ДА ПШЕЛ ТЫ НАААА ХУУУЙ!!!!
  *звуки потасовки. К дискуссии присоединяется еще один голос*.
  - Вы заебали материться в эфире! Ой, бля, че я сказал... ой... бляяяя... Ким, Ким, уходи на рекламу!
  
  Попался
  
  Как ни печально было это признавать, человеком, с которым Салливан за всю свою жизнь больше всего времени провел в одной постели, был Сугимура. Это было даже не печально признавать... это было так охуительно стремно признавать, что Рой, подумав об этом, в который раз за свою жизнь недобро покосился на обувную ложку, висящую на самом видном месте в прихожей.
  С другой стороны, оправдывался мысленно Салливан, этот ебозавр генерировал тепло как атомная электростанция, и это здорово выручало в те дни, когда они шкерились по хатам и вовсе нежилым постройкам, где зачастую не то что не было отопления - кусков окон и стен недоставало. Тогда выбор стоял простой - или заработать переохлаждение последней степени, или доверить себя его горячей подмышке. Самое главное тогда было - словесно отравить ему жизнь быстрее, чем он успеет хорошенько стебануться.
  Ужасно, что теперь это казалось Рою смешным, особенно то, как Райджин частенько грел их с Ким обоих, как курица, а они через него переругивались и пробовали даже драться, но 'наседка' неизменно стукала их лбами, и воцарялись тишина и благодать.
  Он поймал себя на том, что ухмыляется, вспоминая об этом, словно то были игры в индейцев, а не настоящие погони, когда каждая секунда заключала в себе мгновение жизни, слишком приближенное к последнему.
  Это было вовсе не правильно, так об этом думать, но если бы Рой Салливан в своей жизни поступал только так, как по идее должно быть правильно, он бы для начала бросил журфак еще на втором курсе.
  Здесь, в Америке, многие вещи казались одновременно сложнее и проще. Тут уже никто ни от кого не зависел напрямую, и никуда особенно не надо было убегать, но, вместе с тем, кто из них не понимал, насколько такие остановки бывают недолгими?
  Мысли о сне тоже пришли не вдруг. Салливан знал, что Райджин спит как мертвый слон, даже храпит не так уж громко, поэтому его весьма насторожили звуки, доносящиеся сейчас из спальни.
  Вынув изо рта надкушенный бутерброд, Рой спустил босые ноги с диванчика на пол, поежился и пошлепал из кухни прочь, удостовериться, не послышалось ли ему.
  Не послышалось. Это было самое странное, что делал Сугимура во сне - он, весь в поту, без одеяла, лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, и страшно скрежетал зубами, все время сжимая и разжимая кулаки. Сжимал и разжимал, и пальцы при этом почему-то щелкали и хрустели, словно были напряжены до предела.
  Рой нахмурился. С одной стороны, какое ему дело, почему этого мудака плющит во сне, а с другой, вдруг подохнет сейчас прямо тут от чего-нибудь, объясняй потом копам, почему в квартире зубной докторши какой-то левый мужик помер, а второй еще при этом присутствовал.
  Следовало его разбудить что ли, и Салливан уже шагнул к кровати, чтобы тряхнуть Райджина за плечо, но тот внезапно вздрогнул, причудливо выгнулся и завыл.
  У Роя нехорошо замерзло в коленях. Секач парил на матрасом, опираясь только на пятки, локти и затылок, и хрипло выл так, как будто в него вселился дьявол. Что, впрочем, при его-то особенностях личности, было вовсе неудивительно.
  Тут уж все намерения выплеснулись из головы фонтанчиком, словно из шприца - у Салливана осталось только желание выпрыгнуть из окна и убежать отсюда как есть, в трусах и майке-алкоголичке, несмотря на поздний час и восьмой этаж унылого многоквартирного комплекса.
   Вместо этого он, как завороженный, наблюдал за диковинным зрелищем, заодно умудряясь думать о том, что если бы под рукой была камера, то кассету с такой записью можно было сразу отослать в Голливуд, и Сугимура бы мигом прошел кастинг на роль человека, превращающегося в оборотня.
   Все прекратилось так же внезапно, как и началось - огромное тело Райджина расслабилось за какую-то миллисекунду, не засекаемую невооруженным глазом, и тяжело обрушилось на скрипнувшую кровать. Он открыл глаза, повращал ими, и когда нацелил зрачки на стоящего в дверном проеме Роя, то совершенно спокойным, чуть только осипшим, голосом произнес:
  - Съебись.
  Дважды просить и не стоило. Салливан съебался с большим удовольствием обратно в кухню и забрался на диванчик с ногами. Даже врожденное любопытство согласилось пока потусоваться на втором плане и временно уступить сцену инстинкту самосохранения. Внутренний пиздец-радар подсказывал, что самое время сделать перерыв для бутерброда.
  Райджин появился через пару минут, с видом совершенно будничным и даже беззаботным, и это внезапно выбесило Роя так - ну просто ни в сказке сказать. Он злобно пырился на него все то время, что Сугимура открывал холодильник, вынимал бутылку водки и хлобыстал ее из горла как минералку.
  - Чего таращишься, Салли? - насмешливо хмыкнул он и утер ладонью рот.
  - Пошел в пизду, старая ветошь, - огрызнулся Рой и уткнул нос в чашку. - Унеси отсюда свое гнусное еблище, оно меня нервирует.
  - Не напрягайся так. Одевайся и пойдем.
  - Куда это? - Салливан инстинктивно выставил руку и поймал собственные джинсы, прилетевшие в него комом.
  - Прогуляться, вонь пронести, - Райджин еще раз хлебнул из бутылки и ушел одеваться тоже.
  Рой, на ходу всовывая ноги в штанины, попрыгал за ним. Не обязательно было иметь экстрасенсорные способности, чтобы додуматься - в ближайшее время Секач вовсе не планирует снова пытаться спать.
  
   Еще пару часов назад Салливан полагал, что его даже сейфом с долларами и ключом от особняка Хью Хефнера не выманишь из дома в такой колотун. По ночам было довольно свежо, как-то стеклянно, и от дыхания ноздри сохли изнутри. Вместе с дымом сигарет этот воздух скреб горло точно пирожки из песка.
  - Секач, если ты уже достаточно побегал от ночных кошмаров, давай все же вернемся. Иначе я почки выссу по кускам, - Рой зябко ежился в своей тонкой ветровке, мучаясь трудным решением - либо поднять ее, чтоб шея не мерзла, либо опустить, чтоб в поясницу не сквозило.
  - Замерз? - Сугимура выпустил изо рта огромный ком пара. - Я не бегаю. Я нагуливаю аппетит, а когда я пожру - то и сплю хорошо.
  - А давай я сяду, а ты будешь как-нибудь сам нагуливать, ну там, вокруг можешь походить.
  Как ни странно, Райджин даже не стал измываться, а просто повел его дальше, пока они не добрались до местного музыкального училища для детей. Помимо самого здания на территории торчало чудо дизайнерской мысли - открытая сцена, перед нею ряды скамеек, поистертых горделивыми задницами родичей юных выступающих дарований, и на самой сцене такая же одинокая лавка без спинки.
  Сугимура с Роем пробежались по скамейкам, перепрыгивая с одной на другую, влезли на сцену, не отказали себе в удовольствии порезвиться и поиграть на воображаемых гитарах перед несуществующей аудиторией. И лишь после того уселись рядышком - Секач подкараулил Салливана, успев положить на лавчонку ладонь за секунду до того, как журналист приземлился задом. Получил свой посыл на хуй вместе с пинком в голень, погоготал и угомонился наконец.
  - Может, теперь созрел рассказать мне про шрам? Я ведь не отстану, мне вовсе не стыдно.
  - Тимми Мертон. Я был слегка контужен после последнего заезда и всплыл в Детройте, забыв, что мне там всегда рады.
  - Блядь. Секач. Тимми Мертон? Не вводи меня в грех, не говори, что ты в свое время поднасрал близняшкам.
  - А кто по-твоему Полли положил, Индиана Джонс? Мне было двадцать восемь, и они еще не были такими легендарными.
  Салливана продернуло даже еще сильнее, чем просто от мороза. Когда-то близнецы Тим и Пол Мертоны своими криминальными талантами вздули благостный штиль Штатов, и, как водится, снискали не только порицание, но и тысячи тысяч восторженных почитателей. В стремлении завернуть мерзопакостных аморальных гондонов в шуршащую романтическую обертку толпы впечатлительных граждан не имеют себе равных.
  Тем не менее, Тим и Пол, начав с мелкого мошенничества, начали возводить свою империю. Наркотраффик, контрабанда экзотических животных, лишь малая часть которых томилась в их личном зоопарке, со временем и торговля людьми, филиппинские и украинские проститутки... На них не было никакого стоящего компромата, и та полиция, которую они еще не успели подкупить, рыла землю и отчаянно щелкала зубами в надежде ухватить хоть краешек.
  Так что когда пришла весть о том, как Тимми пристрелил своего братца, все натурально посходили с ума.
  Старший клялся, что всего лишь нашел еще теплый труп брата, и убийца-то был уборщик их личного зоопарка. Уже месяца четыре говно за зверьми выгребал здоровенный умственно отсталый португалец. Да нет, документы у него были в порядке, сам он просто был такой, молчун, улыбчивый как дауненок. Что у него ни спроси, улыбался и иногда утирал слюни с подбородка - да совершенно безобидный, никого не трогал, даже наоборот, когда приходили гости, прятался в зоопарке, чтоб никто его не обидел.
  Португальца искали, но того след простыл - другая прислуга вообще утверждала, что это был не португалец вовсе, а пуэрториканец. Или мексиканец. Да кто помнил, как зовут дебиленыша-переростка? Он и тостером-то пользоваться не умел, вы что, а уж откуда пистолетом?
  Тимми и Полли умели красиво жить, но конец истории был печален. Фоторобот уборщика все же составили, и вскоре даже остановили похожего человека - но он сидел за рулем Крайслера ТС, был хорошо пострижен и надушен, имя в паспорте - Стэнли Голдман, и когда полиция стала задавать вопросы, вышел из машины, снял белую перчатку и поздоровался с каждым офицером за руку. Костюм от Лагерфельда, жест, которым он сдвигал очки на нос, и тявкучий огненно-рыжий померанец на пассажирском сиденье автомобиля убедили всех в том, что Тим этого своего португальца выдумал, а остальная прислуга недополучила от хозяина инструкции и потому путается в показаниях.
  Салливан знал эту историю - ему тогда было всего двадцать два, и освещение таких городских сенсаций он все больше наблюдал со стороны.
  - Бля... Секач... ты убил Полли Мертона. Попросил бы я у тебя автограф, да у меня их и так хватает, - Рой фыркнул и машинально потрогал шею, где подживали двусмысленные малиновые пятнышки.
  - Адвокат Тимми был сущий сатана, и ублюдка засадили только на десять лет, да и то он вышел через восемь. С тех пор повредился умом - вознамерился найти проклятого португальца, хоть с южного полюса из льдины отколупать. Ты знаешь, это даже приятно, когда на тебе кто-то так помешан. Чувствуешь себя прямо рок-звездой. Прочувствуй накал, если учесть, что три года назад он узнал меня в первую же секунду.
  - Ты попался?
  - И очень тупо. Да и вообще был не в форме - Коза опять съебалась, потом контузия, все дела. В общем, Тимми хотел, чтобы я подыхал медленно. Я умирал неделю, и мне, честно говоря, не шибко понравилось. Его мастера были очень искусны, но рано потеряли бдительность.
  Они сидели в гулкой темени под выгнутым козырьком сцены, и бледный отсвет фонаря перечеркивал длинные доски, ровной чертой обрываясь точно возле их ног. Пустые ряды зрительских скамеечек словно притихли в ожидании. Монолог не был закончен, и пауза затянулась.
  - Как ты вытерпел?
  - Как? Я каждый раз вспоминал, что по сравнению с попытками беседовать с тобой, вот это все - как боль при взятии крови из пальца. Помогало. И вообще я думал, что не доставлю тебе такого удовольствия и не сдохну в грязном подвале. Конечно, измордовали меня тогда премило. Знаешь только, о чем я жалею?
  - О чем?
  - Что не убил Тимми еще тогда, вместе с Полли. Не потому что по его милости во мне осталось меньше целых костей, чем в раздавленной курице. Жаль мне было идиота... Я ведь от него считай тогда кусок отрезал и оставил кровить - дюже они с братцем любили друг дружку. А заказали только одного. Вполне логично, что тупой сукин сын съехал с катушек. Ну, надеюсь, уж теперь они там где-то сидят на одной сковородке.
  - Так вот после чего ты залег.
  - Ага. На три года. Так что вот так... иногда по ночам Тимми приходит, и я не так чтобы очень рад его видеть. Никогда не подходи ко мне близко - я не сразу проснусь и пойму, что ты - не он, а он выглядел не слишком-то мило после того, как я до него дотянулся.
  Салливан вытащил две сигареты, подал одну Райджину, и они подкурили от одного огонька зажигалки.
  - Это был бы охуительный конец истории. Пришлось бы менять некоторые учебники по психиатрии, там ведь Тимми крутят-вертят как ежа на предмет спонтанного братоубийства. Почему он все-таки так долго не мог тебя прикончить?
  - А если бы какой-то гандон штопаный забрал у тебя единственного дорогого человека - ты бы дал ему быстро умереть?
  - Шутишь. Я бы ему подмышки задырявил степлером... Я бы разрезал этому выблядку кожу между пальцев листком бумаги, потом она зарастала бы, и я опять ее разрезал... И так вечность. Да.
  Они переглянулись, и несуществующим зрителям пауза, может, показалась бы длинной. Но не с этой стороны сцены. Сугимура захохотал, немного глухо, потому что зажимал сигарету в одном уголке рта.
  - Я так и знал, что в душах маленьких журналистов живут монстры.
  - Почему ты мне не сразу рассказал?
  - А зачем? - искренне удивился Секач. - Что ты хочешь услышать? Если собираешься позлорадствовать, тебе не удастся, я держался молодцом. Тимми жутко зверел - пытался снимать мои корчи на камеру, а видео получалось скучным и очень нецензурным, потому что я не раскаивался. Только выл и грязно ругался матом.
  - А может, именно это я и хотел услышать? - Рой усмехнулся и поднялся с лавчонки. - Пойдем домой, а то у меня жопа замерзла.
  - Давай я разотру ее.
  - Давай ты убьешь сам себя об лавку.
  
  - Давай еще, Секач. Еще-еще, стерплю.
  - А не много ли сразу?
  - Да давай уже!
  - Ну как скажешь, - Райджин наклонил чайник и подлил еще кипятка в тазик. Салливан зашипел, встряхнулся и пошевелил пальцами ног.
  - Хорошооооо... Еще плесни.
  - Давай я сразу огонь под ним разведу и сварим твои ласты к хренам. Сиди уж, как поостынет, еще добавлю. Не обращай собственную вредность себе в ущерб.
  - Голм-голм.
  - Дохляк ты, Салли, поди и на Багамах замерзнешь. На.
  Рой не успел закрыть рот до того, как туда впихнули термометр, и теперь вид у него был еще более уморительный. Кутаясь в махровый халат, он насупился и следил за перемещениями Сугимуры по комнате. Гад даже не чихнул ни разу.
  - И не смотри так на меня. Вместо того чтоб бухать каждый день, купил бы себе пальто.
  - Хорошо, мамочка.
  Жар из тазика с кипятком замедлял реакцию, так что запущенная со всей удалью пачка клинекс ему в лоб все-таки впечаталась, да смачно. Рой невозмутимо подобрал ее, достал салфетку и высморкался.
  - Меня мучает всего один вопрос.
  - Валяй.
  - У Тимми Мертона в застенках ты ругался матом страшнее чем тогда в Лаосе, или нет?
  - Нееет. - Секач мечтательно вздохнул и, прикрыв глаза, покачал головой. - Есть вещи, в которых я никогда сам себя не превзойду,
  
  Асура
  
  им казалось, что если все это кончится - то оставит на них какой-нибудь страшный след
  западут глазницы
  осипнет голос
  деформируется скелет
  им обоим в минуту станет по сорок лет
  если кто-то и выживает после такого - то он заика и инвалид
  но меняется только взгляд
  ни малейших иных примет
  даже хочется, чтоб болело
  но не болит *
  
  Рюкзак Роя Салливана - это сто пудов какое-то параллельное пространство. Во-первых, там на первый взгляд лежит только бесполезный хлам, но если нужно что-то важное - оно там, вашу мать, окажется. Во-вторых, предметы в рюкзаке явно жили собственной жизнью. А как иначе объяснить, что если кладешь туда вещь, через час она уже может оказаться на самом дне, среди полуистлевших ошметков прошлых лет. И этот второй факт порой доставлял неудобства даже самому хозяину рюкзака.
  - Если я его туда клал - значит, он там и лежит. - Салливан упорно рылся в своем бауле, расшвыривая его содержимое ровным слоем вокруг. - Ну че, фильтр-фильтр, вылезай!
  Принимать участие в этом шаманстве - себе дороже. Чтобы не скучать, Райджин подцепил с пола первую попавшуюся мятую фотографию и стал ее рассматривать. С черно-белого кривоватого снимка на него смотрели какие-то люди. Судя по автомобилю за их спиной и автомату на плече крайнего правого мужика, фото было лет пять-шесть, не меньше.
  - Фига себе, Салли, чем ты болел пять лет назад? Сейчас выглядишь гораздо свежее, честное людоедское.
  - А, че? - Рой оторвался от раздраконивания рюкзака и тоже заглянул в фотографию. Лицо журналиста приобрело удивленное выражение, что само по себе было редкостью. - Секач, ты по-моему ловишь глюки. Где ты здесь меня увидел?
  - Да вот же. - Сугимура ткнул пальцем в худощавую фигуру, которая косилась в кадр с кривой усмешечкой, ну точь-в-точь как у Салливана иногда.
  - Нет, это не я. Я фотографировал. - И Салливан вернулся к разбору рюкзака. Теперь настала очередь Райджина удивляться. А как же ехидные реплики? Как же обвинения в "мозге рака"? Тупые приколы, в конце концов? Но нет, в кои-то веки Рой оказался на удивление лаконичен.
  - Чувак, вы похожи, как братья. Может, не будешь мучить дядю, который дцатый день подряд спасает твою жопу, и скажешь, че это за хрен? А то ж я спать не могу, а когда я сонный, я не такой уж меткий...
  - Тоже журналист. Ричард Каннингем. Большего и сам не знаю, извиняй. Я и знал-то его недели две. Мы познакомились, я сделал эту фотку, а потом его кончили. О! Фильтр! Все, дай сюда, упихаю всю эту херь обратно.
  Салливан схватил фотографию и пихнул ее в рюкзак, помяв еще сильнее. А Секач подумал, что у журналиста сейчас было ну точно такое лицо, какое он видел пару лет назад сквозь прицел снайперской винтовки.
  
  ***
  Семейный скандал, досрочная сдача сессии одиннадцать с половиной часов самолетом от Лондона до Кейптауна, потом еще три - местным рейсом, в глубину страны, автобусом за черту города и еще часа четыре на дребезжащей скотовозке по колдобинам - и ни на секунду Рой Салливан не усомнился, что Патрик Мак-Дебри того стоит. Легендарный военный журналист Патрик Мак-Дебри. После своего полугодичного спецкурса в университете только двоим студентам он предложил отправиться с ним в Африку - на 'стажировочку'. Но Белинда не согласилась - у нее пожилой отец уже один раз пережил инфаркт. Рою повезло больше.
  Нет, он не питает иллюзий, он же взрослый человек. Какая там романтика, какой сладостный адреналин. Патрик более чем доходчиво описывал на семинарах, что такое работа в горячей точке. И слава Салливана не прельщала. Но черт подери, работать в связке с самим Мак-Дебри! Да после такого ему все пути откроются. А о бесценном опыте и говорить не придется.
  
  Но на указанном перекрестке, около сгоревшего покореженного магазина, его встретил вовсе не Патрик, хоть они и договаривались. Машина - да, она была в точности такая, как описал Дебри, но на заднем сидении дрых, высунув тощие ноги в открытую дверь, какой-то совсем другой мужчина.
  - Извините, мистер... - Рой осторожно постучал по крыше автомобиля - Вы от мистера Мак-Дебри?
  - Аааа, да блять, пацан, ты че, учился в школе ниндзя? - Худой небритый и лохматый мужчина шумно всхрапнул и сел, чуть не ударившись лбом. - Рой Салливан, я надеюсь?
  Молодой человек успокоился и приветливо улыбнулся. Видимо, у Патрика вырисовалась работенка, вот он и послал знакомого.
  - Да, это я. А Вы работаете с мистером Мак-Дебри?
  - Ага, работал. Ричард Каннингем меня зовут. - Мужчина окончательно вылез из машины, потянулся и прошелся туда-обратно пару раз. Рою показалось, что он ослышался.
  - Работали?
  - Именно. Ты что, думаешь, я бы стал тратить время на всяких салажат, если бы мог поручить это Пату? Увы, он сейчас ну никак не смог бы встретить тебя, малыш. Беднягу Патрика, небось, так и не отскребли от стенки сарая в том сраном селении.
  - Ч-что? - Все происходящее было очень похоже на злую шутку. А может, это и есть шутка? Ну, проверка, не тонка ли у него кишка. Рой недоверчиво посмотрел на Каннингема. Ему уже не нравился этот мужчина и желтоватыми ногтями и зубами заядлого курильщика, худющей шеей, измазанными непонятно чем джинсами и очень, очень неприятной улыбкой.
  - Да подорвался Пат на мине, ептваюмать! - Взорвался Ричард, хлопнув себя по лбу. - Не понимаю, зачем он тебя позвал, если ты такой тупой.
  - Нет, неправда! Не может быть! - машинально выдохнул Салливан. - в душе вдруг заплескались такие ужас и паника, что не было никаких сил держаться.
  - Ну, как поется в песне, не хочешь - не верь мне. - пожал плечами Каннингем. И все время улыбался, ехидная падла, все время! - Через полчаса скотовозка будет возвращаться. Можешь дождаться ее, здесь сейчас спокойно вроде.
  Первым порывом было именно так и сделать. Но перед глазами стояло добродушное бородатое лицо Патрика, в ушах эхом раздавались его слова: 'парень, если хочешь жить, а не мучиться херней всю оставшуюся жизнь - айда за мной. Авось, пригодишься'.
  - Нет. - Рой Салливан упрямо тряхнул головой. - Я приехал сюда работать. И еще я хочу увидеть Патрика... в любом случае.
  - Оооо, у кого-то есть яйца! Но в блевунчика этот кто-то все равно сегодня сыграет. Заползай, салажонок. Теперь о тебе позаботится дядюшка Каннингем. - Ричард либо давно съел собственное сердце, либо не был другом Дебри, потому как отвратительно лучился энтузиазмом. Роя уже колотило от этого журналиста, но особого выбора не предвиделось.
  'Ничего, как только доберемся до лагеря, постараюсь сойтись с другими журналистами, а на него забью болт' - так решил молодой человек, садясь рядом с ним в машину.
  
  К вечеру следующего дня Рой уже не просто ненавидел Каннингема - он разрывался между желанием отобрать у патрульного автомат и расстрелять коллегу, ну, либо самому проглотить лимонку. Да, действовать на нервы Ричард умел как никто другой - и словами, и поступками, и шуточками этими своими. Салливан дал себе слово, что в тот день, когда станет хоть немного похож на этого человека - тут же самоустранится путем ныряния в сельский сортир.
  А меж тем, сойтись с другими журналистами не вышло по причине их отсутствия. В лагере был оператор со странной фамилией Готовски, но он работал с Каннингемом уже хрен знает сколько лет. А Патрик... Патрик действительно наступил на мину-попрыгушку. Рой видел то, что от него осталось. Что ж, к чести студента, он даже успел добежать до туалета и закрыться там, чтобы вернуть матушке-земле и завтрак, и обед, и ужин, и даже по-моему 'сникерс', который съел еще в Хитроу. Но, как оказалось вскоре, лиха беда начало. Не успел Салливан освоиться в лагере, как его свернули - миротворческие силы двигались дальше, чтобы утихомирить очередного местного князька, который задружился с торговцами оружием и стал активно истреблять соседей-скотоводов заодно с белыми миссионерами и туристами, да так рьяно, что из дикаря быстренько превратился в серьезную угрозу региону. Так что уехать просто так теперь бы тоже не вышло. И волей-неволей пришлось работать с Каннингемом и Готовски, который оказался ничуть не лучше Ричарда. Эти двое были теле-журналистами, Рой же изначально планировал вместе с Патриком делать снимки и писать репортажи для газет. Так что сферы их деятельности не пересекались, поэтому очень скоро самой популярной фразой в адрес парня стало 'вали и щелкай канавы, салажонок'. Впрочем, в отличие от Каннингема, которому, казалось, было абсолютно плевать, выживет Рой или повторит судьбу Патрика, Готовски все-таки более-менее за юным коллегой приглядывал, звучными матюками не позволяя тому отрываться от коллектива и лезть в опасные места. Даже ночевать в фургончике разрешал, правда, приходилось в благодарность не спать по пол ночи, отсматривая снятое. В общем, первый рабочий опыт давался очень болезненно. Особенно плохо было на третью ночь, когда проезжали через деревню, в которой успели похозяйничать местные 'витязи в тигровых шкурах'. Трупы, пожарища - обычная картина для всех, кроме Роя Салливана. А фотографировать-то надо. Он делал свою работу и плакал, от чего в объективе все смазывалось. И ему ни капельки не было стыдно. А потом ночью увидел во сне старую негритянку, которая днем смотрела с немым укором, как он снимает мертвую девочку. До рассвета Рой уже не ложился.
  Солдаты-миротворцы Рою тоже очень не нравились. Особенно командир отряда. Салливан конечно не знал наверняка, но очень походило на то, что когда они остановились на ночевку около разоренной деревни, этот офицер затащил к себе в палатку какую-то местную, и вроде даже без ее согласия. Это не удивляло, но от этого тошнило. А еще больше тошнило от собственной беспомощности. Попробуй, укажи солдату, что ему делать, а что - нет. Они и так часто рявкали на журналистов и мешали им работать, нарочно не пуская в тот или иной район. А уж при открытом конфликте наверняка не постесняются и врезать, хорошо если просто кулаком. Молодой человек попытался поделиться своими невеселыми настроениями с Готовски (общение с Каннингемом он всячески старался свести к минимуму), но оператор на все это лишь сказал, что завидует командиру, который заимел себе единственную мало-мальски симпатичную телку в округе, потому что у самого Готовски уже три месяца секса не было, и вообще журналистам бабы не дают. Рой решил, что не будет больше разговаривать с этими уродами.
  
  Прошло две недели с приезда Салливана в Африку. Вооруженный конфликт близился к развязке, миротворцы сидели у бандитов на хвосте. Рой вспоминал себя четырнадцать дней назад и с грустным удивлением понимал, как быстро люди ко всему привыкают. Оказалось, привыкнуть можно и к трупам, и к солдатам, и даже к Каннингему с Готовски. Все чаще глядя на этих двоих, Рой думал не о том, какие они гандоны, а о том, какие они пиздатые профессионалы, и старался брать с журналистов пример. Да, он стал говорить матом. И думать матом. А еще он стал смеяться над такими вещами, над которыми раньше бы ни себе, ни кому другому не позволил бы хохотать. Потому что смех - это самое быстрое и простое средство победить страх. Кстати, это сказал Каннингем, с которым Салливан все-таки говорил, и что ни день, все больше и больше. Ричард терпеть не мог людей, зато обожал книги. Рой же был парнем начитанным, и они часто цеплялись языками на ту или иную тему.
  Единственным, к кому привыкнуть не получалось, был командир отряда. Этот мудак был ужасен, и слово 'миротворец' имело с ним примерно столько же общего, как слово 'гуманист' - с фамилией 'Геббельс'. Он не замечал мародерства, издевательств над мирным населением, более того, он сам всячески принимал в них участие. А еще он ненавидел Каннингема, что само по себе как раз было абсолютно нормально, Рой был уверен, что 95 процентов населения земного шара ненавидит Каннингема. Дело было в том, что Готовски и самого Салливана командир ненавидел за компанию, и только наличие спутниковой связи в фургончике держало его в узде. Откуда пошла эта ненависть к пишущей братии, было неизвестно, вот только Ричард лишь подливал масла в огонь своим вызывающим поведением. Готовски, видимо, уже давно смирился, а Рой со своими увещеваниями не раз, не два и не три был послан на хуй. Каннингем никогда не упускал случая пройтись на счет командира, а поскольку словом журналист пользовался мастерски, скоро многие шутки вошли в обиход даже у самих солдат. Командир давно бы уже пристрелил Ричарда, Рой даже не сомневался, но видимо, военный хотел за свою работу в Африке получить все-таки деньги, а не военный трибунал. Да, так Салливан понял еще одну важную вещь. Сила информации - это не миф. С ее помощью даже тощая малохольная вздорная моська вроде Каннингема может смело лаять на слонов. Впрочем, поговорку 'как аукнется - так и откликнется' люди тоже не зря придумали.
  
  - Плохой знак, подружка Салли, плохой знак. Мне хочется сегодня с тобой философствовать. - Шла уже третья неделя их совместной работы. Трое журналистов шли по разбитой до невозможности дороги. Они специально заехали вперед, чтобы иметь возможность в кои-то веки поснимать в разоренной деревни раньше, чем туда зайдут военные. В нетронутом виде, так сказать.
  - Ричард, я кажется говорил, что если ты еще раз так меня назовешь - уебу тебя своей тяжелой фото-камерой. - лениво огрызнулся Рой. У него не было настроения спорить, вчера они так неплохо сообразили на троих, что у Салливана, как у самого молодого, внутри теперь все бурлило и возмущалось.
  -Ничего, Готовски отомстит за меня и въебет тебе своей куда более тяжелой камерой. И все-таки, Салли, знаешь, зачем мы все это делаем?
  - М? - Рой остановился, чтобы сфотографировать сломанную телегу у обочины. На ней лежали тухлые овощи и какая-то местная статуэтка - видимо, здесь раньше торговали. - Чтобы зарабатывать деньги?
  - Деньги можно и в сраном 'космополитэне' зарабатывать. Нет, подружка, мы здесь, чтобы жить. Есть только один способ работать журналистом и жить, а не мариноваться в говне: работать в горячей точке. - Каннингем и правда был как-то слишком серьезен сегодня. Наверное, у него так проявлялся бодун. - А знаешь, в чем еще тут дело? Знаешь, в чем сверхцель существования таких гнид, как мы с тобой?
  Салливан очень хотел попросить Ричарда не говорить так, как будто они сейчас находятся здесь не просто по неудачному стечению обстоятельств. Да, Каннингем был отличным журналистом - но он все еще был мудаком, и после окончания этого конфликта Рой не желал иметь с этим человеком ничего общего. Но сожженное поле вокруг было очень фактурно, и Рой молча фотографировал.
  -Чтобы никому не было покоя. Потому что когда хоть где-то в мире происходит такое - никому не должно быть покоя. Да, конечно, глупо надеяться, что жирные ублюдки у экранов своих теликов хоть на секундочку о чем-то задумаются. Но пусть знают. Пусть все знают. Я вижу свое наивысшее назначение в том, чтобы лить на голову этих уебищ кровь, грязь, гарь, мерзость, мозги по стенкам и кишки наружу. Пусть, суки, знают. Пусть не расслабляются.
  
  Потому Рой Салливан не раз задумывался, что заставило Каннингема тогда сказать ему все это. Дело в том, что вся это тирада... в общем, это были последние слова в жизнях журналиста Ричарда Каннингема и оператора Готовски. Когда все трое вернулись к фургончику, Рой отошел поссать в кювет. И тут по машине ебанули из гранатомета. Бандиты, вестимо. Ебанули чисто для проформы, даже подъезжать и проверять не стали. Готовски убило сразу, он успел сесть в машину. Каннингема отбросило на несколько метров, и кусок жести, то ли дверца, то ли крышка багажника, вспорол ему брюхо. Ричард умер не сразу. Он успел посмотреть на подползшего к нему Роя, оглохшего и белого, как мел. Посмотреть так же издевательски, как смотрел тыщу раз до этого. И сказал.
  - Ну и ладно. Все равно я болен раком. - А потом еще добавил, уже совсем-совсем тихо - А знаешь, я типа асура по ходу.
  
  Миротворцы нашли Роя уже вступая в деревню. Он как ни в чем не бывало делал свою работу. Изменился только изгиб его рта - маленькая горькая складочка в левом уголке появилась - и ботинки - он снял с Каннингема, они всегда казались Салливану очень удобными. Про Ричарда и Готовски никто и не спросил - все видели раскуроченный фургончик и тела, похоронами Рой разумеется не озаботился. Командир даже сообщил во всеуслышание, как жалко, что Рою не снесло голову запаской.
  В деревне останавливаться не стали, бандюганов оставалось дожать всего-ничего. Правда, уже в самом конце главной и единственной деревенской улицы к каравану автомобилей подбежал пацанчик и что-то залепетал. Местного диалекта не знал никто, но и так было ясно, чего малец хочет - чтобы его забрали как беженца. Солдаты мальчонку игнорировали.
  - Давайте я его заберу. - Сказал Рой командиру, с которым ехал в одном открытом джипе. - Он не доставит Вам беспокойства. А здесь его нельзя оставлять. С голоду умрет.
  Командир миротворцев молчал. Он был в черных очках, и Рой не мог увидеть его глаз.
  -Эй, сэр, я с Вами разговариваю. - Мальчонка явственно отставал. Все, что осталось от студента третьекурсника Роя Салливана умного и доброго мальчика из предместий Лондона, любящего сына и заботливого брата, сейчас не позволяло журналисту Рою Салливану молчать. - Давайте я заберу мальчика.
  - Да ты заебал. - Командир, зажав в руке рукоять пистолет, как свинчатку, меланхолично врезал Рою по лицу.
  
  Все закончилось через три часа. Они догнали бандитов, вступили в бой и победили. В мгновенно организованном полевом госпитале лежал и Салливан - он пришел туда со сломанным носом и легким сотрясением мозга, но только после того, как отснял все, что хотел.
  Командир миротворцев лежал через три палатки от журналиста. Его сожгли из огнемета. Восемьдесят процентов кожного покрова - ожоги третьей степени. При таком лучше умирать сразу, иначе потом намучаешься но сто инкарнаций вперед.
  Когда тошнота хоть немного улеглась, Рой встал с койки и, взяв фотоаппарат, пошел по госпиталю, тут и там фотографируя раненых и умирающих. Да, бандиты дорого продали свою жизнь, никто не ожидал, что они припасут столько пушек для последней стычки. Наконец, очередь дошла и до командира. Похоже, его, как и Каннингема, тоже никто не любил. По крайней мере, врачи явно списали беднягу в утиль.
  Не человек. Один большой кусок пережаренного мяса. И чудом не сожженные глаза. Белые глазные яблоки навыкате, черные зрачки на всю радужку. Салливан покрутил объектив, готовясь снять крупный план. Командир что-то хотел сказать, но не мог - у него и рта-то толком не было теперь. Журналист закончил с приготовлениями и направил объектив на военного.
  - Улыбочку, сэр. - Ехидно улыбнулся Рой Салливан и сделал снимок.
  
  Газета, на которую работал Патрик, связалась с ним еще в Кейптауне. По прибытию в Лондон Рою перезвонили, сказали, что материал и фотографии их более чем устраивают, предложили гонорар и дальнейшее сотрудничество. Вообще-то, Салливан планировал отказаться. Или хотя бы попросить время на размышление. Но перезвонил вечером того же дня.
  Он сидел в комнате на втором этаже. Внизу, в гостиной, осталась недоумевающая семья, которая так и не дождалась волнующих историй. А Рой сидел в комнате, в своей комнате, и чувствовал себя самым большим обманщиком на свете. Месяц назад отсюда уехал человек. Этот человек уже никогда не вернется. Потому что его больше не существует. А он сидит здесь - и всех обманывает. Мама и папа ведь все еще думают, что их сынок вернулся. Но вернулся не их сынок. Их сынок никогда не стал бы фотографировать умирающего в страшных муках человека. Их сынок...
  - Буэээ, как я тошнотворно пафосен... - выдавил Рой из себя в промежутках между судорожными всхлипами. И насторожился. Эти интонации, в них было что-то непередаваемо... каннингемское.
  'А не нырнуть ли мне в сортир, пока еще не поздно?'
  
  Через полтора месяца на снотворном Рой Салливан перевелся на заочное отделение и уехал на Балканы, да так там и завис, вплоть до сессии.
  Скорчившись на заднем сидении армейского джипа, журналист дрых без задних ног. Снотворное осталось в Лондоне. Там вообще много чего осталось.
  
  - Знаешь, кто такие асуры, а Секач? Хотя, кого я спрашиваю... - Рой наконец закончил с рюкзаком и теперь использовал его как подушку.
  - Какие-то ебучие твари из индийской мифологии.
  - Вау, Секач. Ты полон сюрпризов. И даже почти в точку, надо же. Асуры - это такие демоны. Они питаются войной. Без войны они не могут существовать. А еще, когда асура умирает, тот, кто последний был рядом с ним, тоже становится асурой.
  - Салли, у меня один вопрос.
  - Всего один? Черт, только я настроился на лекцию по индийской мифологии.
  - Как называется тяжелый наркотик, который ты принимаешь?
  - Иди на хуй, Сугимура.
  - Ну вот, узнаю свою подружку Салли.
  - Когда-нибудь во сне я высосу тебе селезенку через пупок, так и знай
  
  * стихи Веры Полозковой
  
  Миссис Секач
  
  - Мне иногда кажется, что вас в этих ваших институтах берут по фейс-контролю. Нет, в самом деле, есть что-то в вас этакое.
  - Простите?
  - Хотя нет, пижжу я. Он такой был один... Салли был эксклюзивной тварюгой чтоб вы знали.
  - Вы хорошо помните Роя Салливана?
  - Чуваки, я помню, что у Роя Салливана на правом полужопии следы от зубов эрдельтерьера. Этот ебаквак мог выбесить даже такую хладнокровную псину, что уж о Райджине говорить.
  - Как же это все случилось?
  - Что?
  - Ну, ваше знакомство с ними обоими.
  - А... легче легкого. Как щас помню - огромный дядька кормит кота на улице, и сумка с ним рядом. Разве ж я могла это упустить? У меня-то явно в брюхе свистело погромче чем у кота, и оо как я неслась с этой ебической сумкой - чтоб вам так бегать никогда не довелось. Уж какой мы показывали паркур - мать моя женщина. Но если вы хотели съебаться от Райджина, вам следовало сразу запастись парочкой крылышек. У меня бы они не выросли даже если бы имели такую возможность, и я наебнулась с крыши. Знаете, я бы посоветовала всем бабам давать только тем мужикам, что способны поймать их за руку в тот момент, когда они собираются лететь вниз с высоты восьмого этажа. Да, вот так мы высоко забрались... Я была до него девственницей, мальчики. Не раз сосала вонючие члены, шалила сама и с другими девчонками, но вжарить как следует... А? Нет, он меня не насиловал. Райджин никогда не насиловал баб, только мужиков. Стопудов это из-за отчима его, ну вы знаете историю, да? Нет? Мерзкий был тип. Маме от него доставалось, но самой большой его ошибкой стал этот бедолага котенок. Да, ребятишки, Секач за свою жизнь здорово подстриг человечество по верхушкам, но не обидел даже сраной морской свинки. Думаю, если б я например была кошкой - уж тогда б мы ни в жизнь не расстались. В следующий раз думайте, когда будете выкидывать котят в сток. Один монстр из этого уже вырос.
  - Хорошо, миссис..
  - Той. Даже когда этот старый фантазер заволок меня в блядскую часовню прямо с рюкзаками и билетами в Бильбао, я послала его с этой фамилией в жопу. На самом деле хоть и тупо звучит, но в мире должен быть только один Сугимура. Бог знает как там его звали на самом деле, но это имечко почету-то прижилось. А во всех гостиницах мы представлялись как мистер и миссис Секач. Салли нам классную хохму подарил на прощание.
  - Вот мы и добрались до Роя Салливана, миссис Той.
  - О да. Этот кусок дерьма вы бы не забыли, увидев его даже разок. Страшно подумать насколько уродливой была принимавшая его акушерка, раз он потерял страх единожды и на всю жизнь. Нет, в мелочах это была та еще трусливая жопа, но в целом... Ему ничего не стоило ночью на Балканах перед патрулем, напиздячившись сивухи, заплетающимся языком выдать 'Ррой Сссалльван, рыпортаж о ночном Белграде, ик! Дейли Корреспондент, епт'. Еще в Лаосе он таким образом здорово повытянул Райджину жилы, а больше, уверяю вас, это не удавалось ни единому засранцу в мире.
  - То есть этим объяснялась взаимная ненависть?
  - Оооо, мальчики... Как бы вам объяснить. Этих двоих сшибало как магнитных херувимчиков на шкатулке с монофоническим Моцартом. Он друг без дружки чахли. И понимали это, и, бог свидетель, как же их обоих это бесило. Каждый лучше облизал бы туберкулезника, чем признался в этом. Привязанность, на которую только способны два конченных отморозка. Смотреть было одно удовольствие.
  - Вы действительно уверены в этом?
   - Хотите сказать я вру? Протелепавшись с ними столько времени? Иногда в койке он на меня так смотрел, что казалось - сейчас попросит послать нахуй и назвать педерастическим мамонтом. Ну, я утрирую конечно... Не знаю что толком произошло там у них, но Салливану, беднушке, приходилось терпеть этого буйвола в койке по убойному графику, чес слово, я едва печень не срывала от смеха. Когда они трахались в пределах слышимости, я узнавала столько новых слов, что потом мне не было равных, если требовалось выторговать скидку за китайские шлепанцы... Ой, да нравилось Рою на самом деле. Да перестаньте, невозможно мужика так изнасиловать, чтобы ему через не могу понравилось. Подружка Салли была та еще ебливая штучка, которой только собственная фантастическая говнистость никогда не позволит сказать человеку, что ему с ним хорошо. Потом уже, как я их последний раз видела, они уж больше по привычке перебрехивались, а так голубки - загляденье.
  Женщина вдруг замолчала, закурила очередную сигарету и потерла мизинцем бровь.
  - Теперь-то уже все равно. Ко мне тогда приехал Марсело - мальчик, что воевал с ним вот последний раз. Такой весь подавленный... сразу видно, и его гроза не обошла, последний влюбленный фанат, ети его мать. Привез мне все - и его шмот, и Салливана. Я наверное целый день не верила, все ждала, когда он скажет 'Да шучу, разве ж такие подыхают?' Да. сдается мне, до сих пор не верю. Марсело наверное думал тогда, что я дурная - он мне рассказывает, как дело было, а я балагурю, на стол мечу, хуйню всякую несу, даже просила его на гитаре поиграть. Он, значит, остался с ночевкой в гостиной, а я у себя посреди ночи проснулась, пошла в прихожую - а там стоят башмаки. Ну его, Марсело, башмаки, бульдозеры такие на подошве, подобные Райджин носил всегда, разве что у него размер-то был побольше. Тогда и дошло. Это, как бы так выразиться, как резко под воду уйти, сразу, что в башке давление прыгает и рвет нахуй перепонки. И я начала себя бить, потому что очень хотелось орать... В общем, я себя так испиздила, покруче чем шобла скинхэдов. А потом замерзла. На улице август, жарища даже по ночам градусов в двадцать, а я на себя один свитер, другой, третий... Пошла в комнату к Дилану, он там в кровати с книжкой, оказалось не спал. 'Придется поверить, мама', говорит. Вот и все, что сказал. Он меня иногда пугает до усеру, потому что ни разу не человек. Я не знаю, кого я от этого подонка родила, но точно не человека.
  Женщина снова замолчала, прижавшись лбом к своему запястью и неровно поджимая губы, будто ее одолевает несильная, но уже надоевшая своей непрерывностью боль.
  - На самом деле мне его жалко было до смерти. Несчастный он был, весь несчастный. Да разве такой себя даст жалеть? И сам себя не жалел, и никому не давал. Но вы хоть представляете, сколько бы они с Салливаном полезного сделали своими умищами и шилами в жопе, если бы не война? Они бы одной рукой лекарство от СПИДа изобрели, а другой выбросившихся китов обратно в океан забрасывали. А еще иногда хотелось взять его за волосья и орать ему в рожу, что я его люблю. Люблю, люблю, так люблю, что шел бы он нахуй от меня подальше. Его было очень страшно любить. Я и не смогла. Несколько раз сбегала от него, и вот как залетела - уже насовсем. Ведь знаете, иной раз обниму его за голову - там одна голова размером с обе ваших. Так вот обниму... и чувствую, что все. Это пиздец. Я никогда не смогу увидеть, как он умирает, а если бы осталась - мне бы пришлось, ведь как знала, что не доживет даже до пятидесяти. Вот вы думаете, это как в мелодрамах всяких - снаружи он такой суровый, а внутри нежный и ранимый? Хуюшки. Какой он снаружи был, рыло бессовестное, моральный урод и бездушный жлоб, такой же и внутри. Несчастный только был, весь несчастный. Да разве такой себя даст жалеть? Вот потому и жлоб бездушный. Потому что ни сам себя не жалел, ни другим не давал. Хиханьки-хаханьки вечно, терминатор ебаный. Если бы он сейчас ожил и пришел, первое, что бы я сделала - рожу бы ему разнесла вот этой тяпкой.
  Внезапно на заднем дворике появился черноволосый парень - если бы не достоверная информация относительно его возраста, невозможно было поверить, что высокому и ладно сложенному юноше всего шестнадцать.
  - Мамуль, может быть, довольно интервью? Или сегодня опять будет вечер внеплановых Лонг-айлендов?
  - Исчезни, задница! - отозвалась женщина, невольно улыбнувшись.
  - Как скажешь. Только надень сразу пижаму, будь другом, - паренек фыркнул и скрылся в доме.
  - Видали? Выросло. Я его перестала нянчить уже когда он ходить научился, с тех пор уже он меня нянчит. Это он про пижаму в том смысле, что я опять нажрусь и упаду без чувств прямо под стол. Ему ж потом меня переодевать и в кровать волочь, не кому-нибудь там. А я хоть вместо того чтоб толстеть, усохла, но все равно ребенку негоже раньше времени погрузкой пьяных баб заниматься.
  - Мне было на чьих ошибках учиться!
  - Не подслушивай, рожая наглая. Мда... мне тоже было, на чьих ошибках учиться. Даже вопрос не стоял о том, будет у моего сына отчим, или нет. И на этом, пожалуй, действительно завяжем с интервью. Я же ведь давно забыла всяческие глупости вроде демерола в тумбочке, мда... Давно. До свидания, и лучше не знайте о них больше того, что я вам сказала. Не дай вам бог.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"