Аннотация: Вторая часть так, как она есть на сегодня
Велика река Дунай. Серебристой змеей тянется она почти по всей Европе, пересекая Великую Римскую Империю с запада на восток, через Австрию, Венгрию, Трансильванию, Мутению, пока, наконец, не достигнет Молдовы, где широким важным потоком впадает в Черное Море. Здесь, в устье Дуная, если смотреть с берега, не видно глазу и непонятно разуму - где кончается река и начинается море.
Крестьяне, живущие в этих местах, заносчиво утверждают, что море - всего лишь продолжение великой реки. "Кабы не Дунай - и моря б никакого не было".
Где-то в ином краю мира наивный крестьянский гонор, может быть, рассмешит образованного человека.
Где-то, но не здесь.
Приди сюда, образованный, недоверчивый, поднимись на высокий берег и стань лицом на восток. Смотри. Смотри и удивляйся! Теперь ты не будешь так смешлив. Теперь ты понял их правоту.
Издавна, издревле - всегда, сколько знает себя человек, эта река служила дорогой, соединяющей Европу с Востоком.
По этой дороге некогда двигались войска Александра Македонского, стремясь в Малую Азию. По этой серебряной дороге смерчем промчались гунны, чтобы покорять, покорять и покорять Ойкумену - ее южную часть.
По этой же дороге следовали готы, чтобы прибыть в Таврику, обосноваться там - на некоторое время - и на тысячу лет подарить этой области свое имя.
В эпоху господства Великой Римской Империи река служила мощной торговой магистралью, по которой жадная до восточных чудес Европа получала вожделенные диковины - серебро и бирюзу, тончайшие, расшитые золотой канителью шелка, сурьму и сандал, нежный, прозрачный китайский фарфор, душистые масла и чай, и бесценные пряности, заменявшие нередко золото при расчетах.
А теперь по этой же самой дороге - но на этот раз с юга на север и запад, - рвалась новая неудержимая волна - турецкая экспансия.
Единственной крепкой цитаделью на ее пути стояла Килия - модавская крепость, расположенная в самом устье Дуная. Вот уже более ста лет она надежно запирала от турок вход в великую европейскую реку.
Именно отсюда июньским утром 1475 года должен был отправиться в свое последнее плавание к родным берегам галеон нового хозяина и властелина Феодоро. И отправился бы, если бы не....
ВЛАД
Несколькими днями ранее, когда в Сучаву уже прибыли три обещанные сотни румынских солдат, когда приняли они присягу на верность Мангупу и князю его Александру, когда было собрано все оружие и все припасы, что только мог дать Стефан в помощь шурину, и когда уже Александр готов был покинуть столицу Молдовы, чтобы выехать в Килию и оттуда - на родину, в Таврику, Стефан показал Александру этого человека.
-Вот, брат мой, это - Влад, твой сотник. Люби его, как я люблю, и знай - другого такого воина трудно сыскать в христианском мире!
Александр взглянул не представленного. Точно, этого человека он видел там, на присяге, среди трех сотен клявшихся.
Тогда перед его глазами прошло, проплыло много суровых солдатских лиц, и не каждое он запомнил, хотя смотрел внимательно.
Но это лицо... Это лицо не могло промелькнуть незаметно.
Александр помнил, как этот человек стоял в ряду таких же смуглых, по пояс обнаженных валахов, и так же, как и все, склонял голову под княжеским стягом, произнося слова присяги, и голос его вливался в общий хор голосов. И все же...
Он был не такой, как остальные, он был другой. Но чем же, чем он другой?
Смуглая кожа, шрамы на мускулистом торсе, сильная жилистая шея... Лицо удлиненное, черные брови срослись над переносицей, темные очи глядят твердо. Рот пухлый, алый. Красивый рот, а губы стиснуты сурово. Подбородок выскоблен - ни волоска. Кудри на голове каурые, длинные - чистый шелк. Такие кудри, наверное, девки любят ласкать. Да только какая девка посмеет приласкать такого?
В человеке этом виделась такая грозность, такая скрытая, тайная сила, что не приласкать - бежать от него не сможешь. Обмякнут от ужаса ноги, качнется пол - и падешь, не в силах молить о пощаде, только в голове черными мухами зажужжит: "Смерть, смерть!"
А вместе с тем, некое величие увидел Александр в этом воине. То ли плечи прямее, чем у прочих, толь голова на плечах посажена иначе. Или взор его подсказал что-то? Или в голосе услышалось? Кто знает...
И вот теперь он стоит перед Александром, по-братски обласканный Стефаном.
- Люби его, как я люблю...
***
Княжеский галеон был готов к отплытию.
С самого раннего утра в гавани царила суета - на судно грузили припасы, вводили и крепко привязывали на палубе, в специально возведенном загоне коней, в последний раз проверяли такелаж. Капитан пронзительным, чаячьим голосом выкрикивал команды, и их обрывки долетали сквозь высокое узкое окно внутрь цитадели, где в прохладной комнате дожидался отплытия князь.
Открылась дверь, и на пороге показался начальник личной охраны Александра.
--
Что скажешь, вестиарий?
--
Корабль готов, господин. Кладь погружена, снасти проверены, и твои вестиариты только ждут приказания, чтобы взойти на борт...
--
Хорошо. Значит, ни к чему медлить. Вели солдатам грузиться.
--
Господин...
Александр повернулся к охраннику.
--
Господин, валашский сотник... Он говорит, что нам не следует торопиться с отплытием...
--
Что?!
--
Он говорит... Господин, это он так говорит... Что сейчас прибрежные воды полны турецких разбойников... Охотников за легкой добычей... Говорит, что следует быть хитрее... Выйти в море в сумерках, чтобы миновать мелкие воды в темноте... Его конники в море сражаться не обучены - он так сказал, и я...
--
Что - ты? - Александр был удивлен подобной дерзостью, но все же решил выслушать вестиария до конца.
--
Я, господин, если тебе угодно выслушать мое мнение, с ним согласен. Валахи - не моряки, твои телохранители - тоже, и, если правда про турецких пиратов, то наш галеон от них уйти не сможет. Поэтому, господин, я вижу резоны послушаться Влада...
--
Влада? Ты, я вижу, успел сойтись с этим сотником... Но ты прав. И этот...гм... Влад тоже.
Александр подошел к окну и с тоской посмотрел вдаль, на водную гладь, за которой - ах, как близко - всего в двух днях морского перехода, но - ах, как долго - вот уже полгода - ждала его родная земля.
Но все-таки, этот валах прав. Следует быть хитрее.
--
Хорошо. Дождемся сумерек.
Александр обернулся к вестиарию и невесело усмехнулся:
--
В конце концов, ты мой главный телохранитель. Тебе виднее, как лучше хранить мое тело.
***
Сумерки опустились на землю, наполнили сиреневой тушью воздух, размыли, сделали зыбкими очертания всего вокруг, растворили горизонт, смешали небо с морем. И уже готова была развернуть над Килией свои звездные крылья темная южная ночь, когда галеон наконец покинул узкую гавань, осторожно пройдя на веслах вдоль ее крутых берегов, вышел на простор, и дальше, дальше в море, подгоняемый легким ночным бризом, развернув над бортом всего два узких паруса, серой уткой поплыл к горизонту, пока совсем не растворился вдали.
--
С вами Бог, - тихо послал им вслед благословение со своей башни смотритель килийского маяка, и перекрестил воздух перед собой, - С вами Бог, мученики...
***
Утро в море наступает внезапно.
Царит, царит в мире непроглядная ночь, и звезды яркими яблоками висят низко над головою, почти касаясь мерцающими боками верхушек мачт, отражаются в шелковой глади моря. Не разглядеть той черты, где звездный бархат неба соприкасается с нежным муаром воды.
Тогда кажется - нет ни неба, ни моря , а стоишь ты на палубе корабля, который плывет меж звезд, заключенный в черно - бриллиантовую сферу. Куда плывет? Да и плывет ли? Парит, словно одна из этих звезд, что гроздьями окружают тебя, парит, и так же сияет, мерцает в волшебном шаре Вселенной.
Как вдруг эту безмолвность, эту заколдованную бескрайность пронзает зеленая стрела. Раскалывается чудесная сфера, а морской горизонт наливается зеленым все ярче, ярче, заставляя отступать холодный звездный свет. Это из-за моря поднимается солнце, и прошивает лучами водную толщу, заставляет светиться изумрудным огнем. Меркнут звезды, уходят, уходят на запад, уползает по небу и соскальзывает вниз темный ночной шлейф, а с востока плавно, но так стремительно разливается голубое.
И вот оно, светило, поднимается над окаемом, еще сонное, томное, восходит в прохладное утреннее небо, и косые тени мачт ложатся за корму. Очень скоро оно проснется окончательно, раскроет широко огненные очи, поднимется ослепительным золотым динаром в голубом небесном колодце, и прольет на землю тепло, и жар, и мучительную негу свою.
***
Утро застало галеон далеко в море, где не страшны уже были ему турецкие фелуки.
Александр вышел на палубу. Поднимался утренний ветер, и команда сновала по мачтам, разворачивая паруса. На корме в загоне беспокойно топтались, всхрапывали кони. Рядом с ними отдыхали солдаты валашского сотника - кто опершись о борт и глядя на непривычную морскую гладь, иные - расслабленно примостившись на стоящих тут же бочках и ящиках. Валахи были без доспехов, налегке, но оружие каждый держал при себе.
Поодаль от них расположились княжеские вестиариты. Вполголоса разговаривая меж собой, они время от времени искоса поглядывали в сторону валахов. Как видно, дружб между этими двумя отрядами еще не сложилось.
Ничего, общее дело, служба плечом к плечу сдружит их. Сроднит, сольет в общий котел войны. Побратает.
Так думал Александр, глядя на тех и других. Однако странная, необъяснимая тревога шевелилась где-то внутри, царапала коготками душу.
В том, как двигались валахи, как сверкали порой их очи, с каким размахом гребли они веслами, когда наступал их черед, виделась Александру безудержная сила, грозная и страшная, если дать ей волю. Даже в говоре их, непонятном, рыкающем и шипящем, даже в их тягучих, полных смутной тоски песнях слышалась неистовая мощь, готовая в любой миг вырваться на волю, и горе тому, кто окажется у нее на пути.
Никогда прежде Александр не встречался с подобным, не видел, не чувствовал, не знал и предположить не мог, что возможно такое.
Подданные Феодоро, последние сто лет жившие в относительном покое, в стороне от великих битв, разорения и крови, не знающие жестоких расправ и наказаний, привыкшие к простому труду, к покою и процветанию, не обладали подобными качествами. Как и их князья.
Да, феодориты знали, как защищать свои дома от непрошенных гостей. Были знакомы им тяготы и лишения долгих осад, и воинское дело было им не чуждо. Однако вот так, как эти, - и Александр отдавал в этом себе отчет,- всю жизнь прожившие посреди войны, выросшие и возмужавшие в непрестанных битвах, среди крови и смерти, - так драться феодориты не станут. Просто не смогут. Уж скорее сами они дадут истребить себя, чем ...
Александр судорожно сглотнул и сжал зубы, вспомнив, с какой легкостью рассказывал Стефан о расправах, учиняемых им над побежденными врагами.
...чем так-то.
Валах сидел на скамье для гребцов, закутавшись в плащ, низко наклонив голову в надвинутой почти на глаза шапке, и, казалось, спал. Однако, увидев Александра, обернулся к нему и почтительно поклонился.
Александр огляделся, ища начальника стражи. Тот находился в компании своих солдат. Легким жестом князь подозвал его к себе; воин с готовностью вскочил с места и приблизился к господину.
--
Позови мне валаха.
--
Да, господин, - послушно ответил вестиарий и поспешил выполнять приказание.
--
Ты звал меня, князь? - спросил, подойдя, сотник.
--
Да. Присядем.
Александр сел на скамью, а Влад занял соседнюю.
--
Я звал тебя, чтобы спросить. Кто ты такой? - задал Александр давно мучивший его вопрос.
--
Я - твой солдат, господин.
Александр нахмурился.
--
Нет. Я знаю, что ты мой солдат - ведь ты присягал мне. Я хочу знать, кто ты. Может, в Валахии господа не задают подобных вопросов, но я задаю. Мы едем в мою землю, и я желаю быть уверенным, что везу туда не предателей. В конце концов, ты присягнул мне, я - твой господин, и я хочу знать, кто мне служит! - В голосе князя звучал неподдельный приказ, которому невозможно было не повиноваться.
При словах о предательстве Влад бросил гневный взгляд на князя, но сдержался.
--
Ты прав, князь. Конечно, ты должен знать, кто тебе служит... - ответил валах и замолчал, глядя куда-то далеко. Долго он молчал. Александр уже начал терять терпение, когда валах заговорил:
--
Я присягал тебе как простой солдат, и служить буду так же. Не скрою, я предпочел бы навсегда остаться в твоей памяти всего лишь одним из трехсот. Но ты сам спросил. И я отвечу. Однако, прежде позволь рассказать тебе сказку.
--
Сказку?
--
Сказку. Путь далек, и времени у нас много. Времени, милый князь, хватит и на сказку, и на расправу с предателями.- Влад криво усмехнулся, -Ну, сказывать ли?
Александр покачал головой.
- Хм... А ты лукав, однако... Ну, изволь.
- Жил в некоем княжестве на Балканах владетельный боярин, - начал Влад свое повествование, - Много земель было у него, много крестьян. Мудро правил он своей вотчиной, и храбро защищал ее от злых врагов, так что процветал край под его рукою. Сюзерену своему, королю Сигизмунду, был он преданным вассалом, служил верою и правдою. И было у боярина три сына. Как в сказках водится - старший, средний да младший.
И вот, как-то напал на землю ту черный враг. Стал убивать да грабить, да людей в неволю гнать.
Воевода наш собрал войско немалое, и двинулся навстречу врагу, чтобы защитить родную землю.
Да только уж больно велика сила у врага, не одолеть.
И началась война лютая. На много лет растянулась она, множество битв было в ней, много побед и поражений. В боях этих состарился воевода. И пришло ему время умирать.
Тогда велел он позвать к себе сыновей своих.
Пришли сыновья, а отец и говорит им: "Дети, пришло время мне покинуть вас. Отныне земля моя станет вашею, и враг мой - тоже. Что же вы станете делать, коли победить его я не смог, а вы и подавно не сможете?"
Сыновья ему на то: "Научи нас, что делать, батюшка".
И отец так им ответил: "Две дороги перед вами, дети. Первая - биться с врагом до победы или до смерти. Славен этот путь, но страшен. Погибнет войско, канет в неволе последний кретьянин, земля превратится в черную головешку, а вода - в отраву. А самому князю судьба - жизнь короткая, да смерть лютая.
Другая же дорога - покориться. Отдать землю врагу по-хорошему. Люди жить останутся, земля - цвести, только у другого хозяина. А князь тогда проживет долгую жизнь, в тепле, да в сытости, да в неволе. Выбирайте же, дети. Что скажете?"
Старший сын сказал: "Не покорюсь."
Средний сын сказал: "Покорюсь." А сам подумал: "Не покорюсь!"
А младший, совсем несмышленный еще, подумал: "Хочу жить в тепле да в сытости!", да так и ответил: Покорюсь, мол, батюшка.
- Ну, хороша ли сказка? - спросил Влад после некоторого молчания.
Александр, привалившись к надстройке, глядел вдаль.
- Что же дальше?
- А дальше - так и сталось. Старший сын бил врага сколько мог, и немало голов басурманских поднял он на пику. Да только не долго воевал-то. Предали его свои же бояре, схватили, очи вырезали, да и похоронили живьем. Вот такая жизнь короткая, да смерть лютая.
- А прочие братья?
--
Прочие... Ну, младший-то еще несмышленым дитем попал к басурману в заложники. Знаешь ведь, владыки любят брать заложниками знатных детей. Кого в янычары, кого - в гарем, а кого и в династийные наследники готовят, только на свой лад. Воспитают верного раба своего, а потом уж и наследственный престол вручают. И готово дело - без войны да крови страна под пятой оказалась...
Александр знал об этом, и знал не понаслышке. Его собственный дядя Олубей, младший брат старого князя, был воспитан в Порте. Впрочем, это и в самом деле было обыкновением: уж много лет турецкий султан принимал отпрысков правящих семей на воспитание, как "почетных заложников"... И воспитывал.
Да уж, воспитывал... И наследный престол возвращал. Да только наследники - то большей частью выходили верными псами Порты. И тогда владения их, и подданные их, и все богатства переходили в полное распоряжение султана сами собою, без малейшего труда.
Чем не решение, достойное Сулеймана? Воистину...
Влад между тем продолжал:
- ...Вот и с младшим братом случилось так же. Теперь он в отчих землях правит, да только какой из раба хозяин... Видишь, и здесь сбылось пророчество - и живет сыто да богато, а все одно в неволе.
- Ну, а средний?
- А средний... С ним, князюшка, то же, что и с прочими - все сбылось. Половину жизни княжил да в темнице сидел, половину - воевал да врагов в их басурманскую преисподнюю к шайтанам отправлял. А как смерть придет, так же все исполнится: оттуда половина, и отсюда тож.
- Как это?
- Да так. Будет среднему и предательство, и смерть лютая. А после смерти - неволя. Прах отдадут басурману на поругание, а душе его суждено вечно в чистилище томиться. И слава будет вечная, да тоже пополам - и геройская, и злодейская. Так-то вот, милый князь.
Влад замолчал, и воцарилась тишина.
Корабль продолжал свой путь. Негромко поскрипывали мачты, да иногда слышались хлопки парусного полотнища. Влад снял шапку, и ветер играл его кудрями - заплетал в косицы, оглаживал, шаловливо бросал пряди на лоб и снова сдувал назад. Сотник так и сидел, закрыв глаза и подставив лицо ветерку. Молчал.
Приумолк и князь. Сидел, все глядя куда - то вдаль и раздумывал над услышанным. Сказка. Только без счастливого конца. Вовсе без конца. Сказка, которая еще не кончилась. Страшная сказка. Сказка, сочиненная самою жизнью.
- Так значит, ты...
- Да, светлый князь. Я у отца средний сын.
***
Княжеский галеон подошел к гавани в сумерках, и на это у Александра было несколько причин.
Во-первых, как и при отплытии, следовало опасаться турецких пиратов, и Александр уже не хотел противоречить своему новому другу во всем, что касалось осторожности.
Во - вторых, Александр не хотел привлекать к своему прибытию особого внимания, справедливо опасаясь перемен, которые могли произойти в Феодоро после кончины старого князя. Сейчас, воспользововшись отсутствием законного наследника, дядя Олубей наверняка предпринял попытку занять княжеский престол. И кто знает, что теперь ждет Александра в Мангупе - почетная встреча или клинок в спину.
Из той же осторожности в Авлитском порту, и без того переполненном, высаживаться не стали.
Миновали Херсонес, и, обогнув мыс, вошли в южную бухту Феодоро - Ласпи.
Некогда вся местность, прилегающая к этой бухте, изобиловала грязевыми источниками. Однако, после одного из землетрясений, нередких в этом краю, источники иссякли, земля высохла, а залив очистился. А старое греческое название "Ласпи" - "Грязная" - осталось.
Люди, населявшие ласпийскую долину, лишившись воды, ушли из этих мест, и о былой населенности напоминала только старая полуразрушенная церковь, гнилым зубом торчащая на скале.
Почти бесшумно галеон вошел в бухту. На темно-зеркальной, совершенно неподвижной поверхности залива корабль смотрелся, должно быть, бумажной лодочкой, пущенной ребенком по блюдцу.
Одинокий и тихий, подошел он к берегу, выпустил на сушу своих постояльцев, а сам, развернувшись, направился назад, в свою родную Каламиту.
Готия, Готия! Нигде больше нет подобной земли! Нигде в мире нет таких запахов, как здесь!
Александр не смел шелохнуться, только вдыхал и вдыхал аромат родной земли, принесенный с гор легким ветерком.
Сладкий аромат цветущих садов, и барбариса, и нагретых камней, и свежего эвкалипта, и пряного лавра.
Теплый, домашний аромат овечьих стад, и манящий, чуть тревожный запах чабанских костров.
Запах родной земли...
- Далеко ли ехать, князь? - голос сотника вывел Александра из оцепенения.
- Стадиев двести, немогим более, - ответил Александр, указывая рукоятью арапника в сторону гор, - к утру прибудем.
- Ну, так и медлить нечего, - Влад развернулся в седле и прокричал:
--
По двое, за мной!
- ...По двое!.. По двое!.. - прокатилась команда по отряду...
Тихая, тихая луна плыла в небе над спящей Таврикой, и тихими были под ней, убаюканные ее светом, буйные пущи, и море, и гулкие днем, а к ночи притихшие каньоны, и пышные заросли невиданных в иных землях растений, и вечные горы.
Нездешний лунный свет серебрил купы деревьев, покрывал тусклым лаком траву, и вместе со светом изливалась на землю тишина.
В этой тишине, ничем ее не нарушая, тенями среди теней размеренно двигался отряд конников. По горным тропам, то призрачной цепью появляясь на хребтах, то скрываясь в густой тени ущелий, ведомые князем, пробирались они туда, внутрь горной цепи, где на неприступной вершине стоит и ожидает своего князя столица Феодоро, и где в столице ожидает мужа госпожа Феодоро, княгиня
СОФЬЯ
***
Пушечный залп разорвал прохладную тишину утра. От неожиданности кягиня Софья вздрогнула и подняла глаза от книги. Позвала тревожно:
- Что там? Марьюшка, что там? Отчего пушки?
В покои вбежала взволнованная служанка.
- Едут, матушка! Уж показались!
Софья, как молодая, вскочила и бросилась к окну. И правда, далеко - далеко на дороге, что вела вдоль крутого горного склона к городским воротам, поднимая пыль, двигался отряд всадников. И над ними, впереди, полоскалась на ветру княжеская орифламма.
Он, он! Ноги вдруг стали как деревянные, и часто-часто забилось сердце.
Вот он, первый мчится на своем коне, и белый плащ развевается - точно птица летит. Лети, лети ко мне, мой сокол... Лети, ясный... Заждалась уж я тебя...
Много месяцев не был ты, князь, дома. Много всякого случилось за это время в Мангупе. Страшного, горького.
Главный страх - турки. Почти полмира покоривши, они теперь желали Крыма. Врывались в гавани на своих стремительных фелуках - и горели гавани, а с ними торговые галеры мангупских и ромейских купцов. Словно воры, подбирались к приморским селениям - и пропадали селения, словно и не было их на земле, только пепелища да стариков с распоротыми животами находили там. Всех же прочих - женщин и мужчин, дев и юношей - увозили с собой турки, чтобы продать потом в Стамбуле на невольничьих рынках.
Побережье стало опасным - люди покидали его, стекаясь в Мангуп, Фуллу, Эскию...
На море турки непрестанно творили разбой, и стало опасным море.
Корабли с товарами теперь избегали таврических портов, и обмелела княжеская казна.
Напуганные грозными слухами крестьяне бросали возделанные земли и, наскоро собрав сколько - нибудь денег, спешили тоже укрыться за высокими стенами грордов, где потом теснились и жались в нижних кварталах среди ремесленного люда, в тоске и безделии проживая посленее, а проживши, голодные и злые, брались за ножи и промышляли в темных трущобах разбойным ремеслом.
Вот уж и в городе стало опасно...
Организованный было вывоз жителей из княжества приостановился, ибо турецкие пираты особенно жестоко преследовали корабли с беженцами - стремились захватить побольше беззащитной добычи.
Была, правда, попытка переправлять людей сухим путем - через таврические степи, к перешейку и дальше, дальше по хазарским землям на север, до Московии. Да только, на беду, хан крымский успел стакнуться с Турцией, и теперь вдоль северных границ Феодоро рыскали татарские уланы, прекрасно вооруженные, в кольчугах турецких сипахов - щедрых дарах Порты, и горе беглецам, попавшим к ним в лапы - татарские головорезы расправлялись со своими жертвами быстро и кроваво. Хану не нужны рабы, ему нужен страх.
Не успевшие бежать феодориты лихорадочно запасались провизией, справедливо ожидая скорой войны и осады. Ибо единичные набеги османов были только предтечей большой войны, и - кто знает,- может быть, началом гибели славного Феодоро.
В довершение этих тягот, скоропостижно умер старый князь Исаак, и в государстве не стало хозяина. Наследный княжич, супруг Софии, Александр, был далеко, и его с нетерпением ожидали в Мангупе. Ожидали и страшились не дождаться, ведь в Каламитском заливе денно и нощно рыскали турецкие разбойники. Не раз и не два София горячо молилась в церкви святого Георгия о благополучном возвращении князя. Не раз и не два призывала она гадателя, и тот отвечал, что прибудет князь, но... Но что - то уж больно нетверд бывал ответ, и прятал, отводил в сторону глаза вещун. И не было конца тревогам княгини.
А между тем пустой княжеский престол очень волновал дядю Александра, князя Олубея. Спустя всего два дня после кончины, когда прах старого князя, еще не отпетого и не преданного земле, лежал в соляной пещере в ожидании погребения, созвал Олубей совет, и, как старший в роду, вызвался принять на себя титул господина и тяготы княжения. Да притом резоны приводил такие неотразимые: и как турок-то отбить он знает, и секрет казну пополнить ему ведом, и многие лета его свидетельствуют о мудрости его...
Хвала Господу, что вмешался митрополит Феодорский и Готский, преосвященный Дамиан. Строго напомнил он феодоритам завещание князя-отца, признанное гражданами и освященное православной Церковью: "присно и присно лишает княжича Олубея права наследовать венец..."
И вовремя напомнил. Ибо еще немного - и приняли бы феодориты присягу на верность князю Олубею.
Теперь же Олубей, разочарованный в своих ожиданиях, озлобленный, непременно станет выплетать интриги где только сможет - во вдворце и в войске, и Бог весть как далеко зайдет в этом...
Вот и во дворце уж стало опасно...
Однако теперь, когда София собственными очами видела, как приближается к ней супруг ее, венценосный князь Александр, краса и надежда Феодоро,- тяжкий груз тревог и сомнений, казалось, спал с ее плеч. Легко вдруг стало на сердце, и поверилось - теперь-то все наладится.
Вот уж и конский топот стал слышен... Вот уже и лица разглядеть можно... Ах, князь ты мой светлый, вернулся наконец!..
- Госпожа, покров нести ли?
Софья перевела взгляд на служанку и ответила вдруг севшим голосом:
- Неси.
***
Сквозь слезы глядела она на своего князя. Скорой рысью въехал он через крепостные ворота, и придержав коня, уже шагом двигался к помосту, на котором рядом с сыновьями и невесткой, окруженная свитой, ждала его Софья. Глядела и не могла наглядеться.
Подле матери стояли оба юных княжича, Василий и Алексей. Эти ожидали приезда отца с таким же нетерпением, однако скрывать его никак не могли. Они то и дело перешептывались меж собой, и от пытливых сияющих глаз не ускользала ни одна подробность.
- Гляди-ка, Алеша, вот батюшка, вот! На буланом коньке едет. Не наш конек - то, я таких и не видал...Заморский подарок, видно...
- А рядом с ним это кто едет - то? Видишь, вон? Человек незнакомый, чернявый да смуглый, и одет не по-нашему, хоть и богато. Не простой, видно, человек. Гляди, какая сброя у него.
- А следом-то...
Однако тут мальчики заметили , как горзно взглянул на них искоса дьяк Михаил, воспитатель при юных княжичах, и замолчали. Впрочем, они, хоть и потихоньку, с оглядкой, но перешептывались и дальше.
А следом за князем и этим неизвестным человеком шеренгой по двое, медленно пробираясь в людской толпе, ехали всадники, числом до трех сотен. Эти уж наверняка были воинами. Ладно сидели они в седлах, точно влитые. В легких стеганых панцирях - у кого побогаче, у кого попроще, в стальных мисрюках, сверкающих на солнце, с притороченными к седлам палашами, неспешно продвигающиеся меж людскими волнами, они были словно сказочные богатыри, что выходят из синего моря вослед за своим сотником морским. Чернявые и статные витязи наверняка притягивали взгляды многих и многих мангупских дев, но сами глядели сурово - не для гульбы да утех прибыли они сюда, а для битвы.
Вокруг приезжих колыхалось людское море, расступаясь перед ними и снова смыкаясь за крупами коней последней шеренги. Приветственные возгласы раздавались отсюда и оттуда, и каждый из горожан задавался вопросом: Что за воины это? Кого привел князь с собою? Откуда они? Православные или бог знает каких кровей наемники, что служат лишь за серебро?
Наконец князь приблизился к помосту и остановился. Тут же к нему подбежал конюший, чтобы принять поводья, другой побежал к его спутнику. Спешившись, князь направился к помосту, и Софья с болью в сердце увидела, что в бороде князя много прибавилось седины...
Ну здравствуй, свет княгинюшка,- сказал он, и посмотрел так ласково, что Софья вдруг растеряла все слова, а только молча в слезах упала на грудь мужу.