Из комнаты в комнату, уже забывая, бывала ли в них прежде. Она касалась чужих вещей, пытаясь среди них найти успокоение, но память не отпускала.
...посмотри на меня, - голос Сверра звучал в ушах, и Кэри зажимала их, отворачиваясь.
Зря.
Будет только хуже. Он всегда добивался желаемого, и сейчас жесткие пальцы впились в подбородок.
- Открой глаза, Кэри. Не выводи меня. Пожалуйста.
Большой палец прочертил линию над бровью.
- Разве я когда-нибудь обидел тебя? - он сам отвечает себе. - Обидел. Но не специально. И ты знаешь, что с тобой я пытаюсь быть другим. Если бы ты помогла...
Почти просьба, но Сверр замолкает, а Кэри открывает глаза.
На него сложно смотреть.
- Вот так, милая.
- Я не хочу туда идти, - просить бесполезно. И прятаться тоже.
Жаловаться?
Леди Эдганг не услышит. А отец... он слишком боится Сверра, чтобы перечить ему.
- И я не хочу, чтобы ты там была, - соглашается он, но не убирает руку. Его тепло ощущается сквозь тонкую ткань перчаток. - Но у меня дела. И встречи. Ты же не хочешь, чтобы я подвел своих... друзей.
Друзей у него нет.
Есть те, кто готов пойти за Сверром.
- Не упрямься, Кэри. На тебе будет маска, - он сам подает ее, черную, обтянутую шелком, гладкую и холодную. - И я никому не позволю тебя обидеть.
- Зачем я нужна?
Ответ известен:
- Потому что мне так хочется.
Сверр не привык отказывать себе в желаниях. И надев маску, сам завязывает ленты. Его пальцы, нырнув под темное покрывало волос - парики он выбирает красивые, но Кэри ненавидит эти чужие волосы - задерживаются на плечах дольше дозволенного. Кэри начинает бить дрожь. А он, наклоняясь к уху, закрывает глаза и дышит, втягивая аромат ее страха.
Позже он протянет ей флакон с духами, дешевыми, купленными в аптекарской лавке, и оттого отдающими формалином. Цветочный смрад их привяжется плотно, перебивая собственный запах Кэри. Но и эта маска не будет казаться надежной.
- Почему? - его дыхание щекочет шею, и губы едва-едва не касаются кожи. - Почему ты меня так боишься?
- Не тебя, но...
...того, кто прячется в нем, глядя на мир светлыми безумными глазами.
Этот кто-то, не имеющий имени, появляется в сумерках, чаще - на полную луну. Он приносит с собой запах крови и побуревшие перчатки, которые оставляет на постели Кэри. Он идет по коридору, приговаривая:
- Раз-два-три-четыре-пять...
И слуги, едва заслышав его голос, прячутся, а дом притворяется мертвым.
Скрипит половица, предупреждая Кэри.
Она просыпается, но только затем, чтобы закрыть глаза. Она слышит его, стоящего за дверью, дышащего шумно, с каким-то болезненным присвистом. И протяжный, едва различимый ухом звон колокольчика, висящего над дверью. Он придерживает колокольчик, чтобы Кэри не проснулась.
И любуется ею.
Иногда подбирается к кровати, наклоняется, и тогда Кэри ощущает его запах, тяжелый, звериный и смешанный с вонью спиртного.
Он сбрасывает перчатки и садится у кровати, осторожно кладет руку на простынь, и пальцы его тянутся к ладони Кэри, но никогда не касаются. А он, склонив голову к плечу, раскачивается и напевает песенку, глупую детскую песенку о потерянном времени.
- Помоги мне, - шепчет он. - Пожалуйста...
Кэри помогла, но не знает, как. А он уходит незадолго до рассвета.
- Я понимаю, - Сверр убирает локон, выбившийся из-под сетки для волос. - Я и сам иногда... хочу себя остановить. Не получается.
Он лжет.
Не пытается, возможно когда-то, когда он лишь вернулся из Каменного лога, привнеся в себе того, другого, Сверр и сдерживался, но это было давно.
Если и вовсе было.
- Но тебе, Кэри, нет нужды бояться. Тебя, - он вновь подчеркивает это слово, - я никогда не трону. Мне хватит... иных игрушек.
- А я не игрушка?
- Ты - нет, - он критически осматривает ее наряд, серый и скромный, проводит пальцами по воротничку, пробегает по пуговицам. - Ты моя сестра. И я тебя люблю.
Его любовь была хуже ненависти.
- Те девушки...
- Не думай о них, - набросив на плечи Кэри плащ, Сверр бережно закалывает полы его брошью. - Всего-навсего люди... людей и так слишком много. Прошу вас, леди. Карета ждет.
Всегда наемная.
Пара лошадей. И старый экипаж, не единожды крашеный, но все равно какой-то облезлый. Он скрипит и покачивается, подпрыгивая на мостовой, и Сверр кривится. Его раздражают запахи, которых в подобных экипажах остается множество. Он разбирает их и мрачнеет, все сильнее стискивая руку. Назавтра появятся синяки, но их не будет видно - у всех платьев Кэри длинные рукава.
И глухие вороты.
Неторопливо катится карета. И сквозь тонкие стены ее проникают звуки города, который меняется. Кэри не видит перемен, но слышит их, обоняет. Вот дорога становится хуже, и в грохот колес вплетаются крики уличных торговцев, мальчишек-газетчиков и дребезжание ручной шарманки. Проникает запах свежего хлеба, который тянет за собой вонь канав и резкие ароматы аптекарских лавок. А Сверр молча достает заглушки для носа.
Дальше будет хуже.
Голосов снаружи станет больше. И дворовые мальчишки с гиканьем, воплями, полетят за экипажем. Кто-то, самый смелый, запрыгнет на козлы, попытается добраться до дверей с криком:
- Миста, дай деньгу!
И Сверр, если ему случится быть в настроении, бросит в окно мелочь. Снаружи донесется визг - за деньги будут драться. А экипаж двинется дальше, по хитрому лабиринту темных улочек. Выстроившиеся вдоль них дома были похожи друг на друга, и над дверями их горели красные фонари, а в окнах, огромных, в пол, выставлялись девицы.
Они же выходили на улицу, полуголые, накрашенные и раздраженные. Экипаж останавливался, и Сверр, выбравшись первым, любезно подавал Кэри руку.
- Ну же, маленькая, не смущайся, - приговаривал он, и ноздри нервно раздувались. Сверр сам поправлял маску и капюшон плаща, но Кэри чувствовала на себе настороженные и злые взгляды.
В ней видели соперницу.
И желали смерти.
Свистели. И отворачивались. Или же подходили, но тогда Сверр скалился, и эти несчастные женщины, чья жизнь проходила в лабиринтах Красного квартала, чуяли исходившую от него опасность. Они отступали и возвращались на свои места, громко ссорились, спешили к дороге, заслышав издали грохот очередного экипажа... и прохожих не пропускали мимо.
Впрочем, случайные люди сюда забредали редко.
- Почему твои встречи нельзя провести в другом месте? - Кэри старалась не глазеть по сторонам. И не думать о том, что если случится встретить кого-то знакомого, кто Кэри узнает, несмотря на плащ и маску, ее репутация будет загублена.
- Где? Дома? Или в клубе? Чтобы спустя четверть часа весь город знал, с кем и для чего я встречаюсь?
Сверр крепко держал ее за руку, пусть бы Кэри уже и не пыталась вырваться.
- А здесь не узнают?
В доме мадам Лекшиц Сверру были рады всегда. И встречать его выходила сама хозяйка, женщина весьма внушительных габаритов. Она предпочитала яркие наряды, а высокую прическу - Кэри подозревала, впрочем, что мадам Лекшиц носила парик - украшала страусовыми перьями. Обнаженные плечи ее покрывал толстый слой золотистой пудры, а пухлые, в младенческих перетяжках руки, были украшены связками браслетов.
- Дорогой, ты снова решил меня навестить! - восклицала она и Сверр кланялся. - И девочка твоя...
Она грозила ему пальчиком и смеялась. От смеха внушительная, почти полностью обнаженная грудь мадам Лекшиц мелко подрагивала.
Мадам окидывала Кэри цепким взглядом, впрочем, не задерживалась дольше нескольких секунд и приговаривала:
- Приходи один... у меня новенькие, такие сладкие девочки... просто прелесть!
- Всенепременно!
И Кэри старалась не думать о том, что Сверр заглянет.
Не сегодня и не завтра, но когда луна наберет силу, и тот, кто прячется в нем, вновь потребует крови. И тогда Сверр выйдет на охоту, чтобы вернуться за полночь и бросить на кровать Кэри пару побуревших от крови перчаток.
А мадам... что получит она?
Деньги.
- Идем, дорогой, - мадам поворачивается, она двигается неторопливо, и широкие юбки ее колышутся, метут не слишком-то чистый пол. Мадам Лекшиц движется по комнате, и ее девочки спешат исчезнут. В них Кэри чувствует страх, но боятся не хозяйку - Сверра.
- Уже все собрались, - мадам отмахивается веером от очередной девицы, на которой из одежды - полупрозрачные панталоны и полторы дюжины позолоченных цепочек. - Только вас и ждали... мы уж начали опасаться, что вы не явитесь.
Этот завуалированный упрек Сверр пропускает мимо ушей.
- Но я сказала, что ты явишься, - веер раскрывается. Он похож на огромное белое крыло, и огоньки свечей - а мадам не раз повторяла, что только свечи способны создать нужную атмосферу, - приседают под порывом ветра. - Ты у нас всегда немного опаздываешь. И видишь, оказалась права!
Она ведет на второй этаж, по узкой лестнице, ступени которой скрипят. По коридору, застланному темной ковровой дорожкой. Мимо запертых дверей. Из-за них доносятся звуки, которые заставляют Кэри краснеть. Сверр же злится и прибавляет шаг.
Эта дверь отличается от прочих показной нарочитой роскошью, и мадам Лекшиц останавливается перед нею, касаясь сложенным веером ручки.
- Твоей девочке как обычно? - спрашивает она, и Сверр кивает. Он расстегивает брошь и снимает плащ, придирчиво осматривает платье, и мадам фыркает:
- Ты бы еще платок сверху накинул. И так всю красоту скрыл. Как ты с ним живешь, милая?
К счастью, Кэри запрещено разговаривать.
Плащ остается в руках мадам Лекшиц, а Сверр открывает дверь. Прежде, чем впустить Кэри, он напоминает:
- Веди себя хорошо.
Вернее, правильно.
Войти и смотреть на пол. Кэри успела выучить узор на здешнем паркете, каждую дощечку с ее щербинками, царапинами ли пятнами. На паркет часто выплескивают пиво или эль, порой проливают коньяк. Роняют бокалы и давят осколки сапогами.
- Ну наконец-то! - над самым ухом раздается грубый осипший голос. - Сколько можно ждать?
- Столько, сколько нужно, Полковник.
Здесь нет имен, только клички, и Кэри старается не думать о том, откуда они взялись. И вправду ли этот мрачный, вечно недовольный человек, прихрамывающий на левую ногу, имеет воинское звание.
- Садись.
Он ударяет тростью по ножке стола. И скрипит старое кресло, которое отодвигает Дирижер. Этот, как и Кэри, носит маску и, следовательно, опасается быть узнанным.
- Прошу вас, леди, - голос у него мягкий, шепчущий, и Кэри он внушает иррациональный страх. Она присаживается и смотрит уже не на паркет, но на зеленое сукно стола. По левую ее руку - коробка с запечатанными колодами карт. По правую - с фишками.
- Милая леди вновь почтили нас своим присутствием, - у Мясника печальное отрешенное лицо и удивительно тонкие руки с белой, почти прозрачной кожей. Волосы длинные, до плеч и локонами.
Он всегда говорит очень тихо, с печалью, даже когда выигрывает. И нельзя понять, рад он выигрышу или нет. Вот проигрыши его огорчают, и серые глаза опасно темнеют. А Полковник, видя эту темноту, хватается за трость. И Кэри почти догадывается, что под деревянной оболочкой трости скрыт узкий клинок. Впрочем, в этом месте догадки лучше оставлять при себе.
- Хватит языками чесать, - ворчит Полковник, но без обычного раздражения.
Он не любит женщин и с присутствием Кэри смирился как с неизбежным злом. Впрочем, он, пожалуй, единственный, кто вообще обращает на нее внимание. И еще Ригер.
Этот держится в стороне и, кажется, опасается остальных. Он последним занимает место за столом и, прежде чем сесть, бросает нервные взгляды на соседей, словно опасаясь, что сегодня ему будет отказано в игре. И злясь на себя за слабость, он храбрится:
- Эй, мышка-малышка, поцелуй на удачу!
Мясник вздыхает, а Полковник не дает себе труда скрывать недовольство. Ему не нравится Ригер, слишком шумный, нарочито несерьезный и неудачливый.
- Начинаем, - Сверр занимает место по правую руку Кэри. И сам подает ей колоду, выбрав из нескольких наугад. Он никогда не играет, но получает удовольствие, наблюдая за чужой игрой.
Распаковав колоду, Кэри перекидывает листы карт, отрешаясь от всего - голосов за стеной, слишком тонкой, чтобы спрятать звуки этого места; поскрипывания стула под Полковником, нервных подрагиваний пальцев Дирижера, мечтательного взгляда Мясника...
Карты и она, Кэри, существуют сами по себе.
- Раздавай уже, - ворчит Ригер, ерзая на месте.
И Сверр кивает.
Карты ложатся на сукно. И Ригер принимает свои сразу, Полковник проводит по рубашкам жесткими прокуренными пальцами и убирает руку, словно передумав играть. Мясник подвигает по одной. Дирижер - стопкой и разглядывает каждую пристально...
Игра, начавшаяся незадолго до полуночи, тянется до утра.
Перерывы коротки.
И Ригер, который начинает проигрывать сразу, требует подать выпивку. Полковник ходит по комнате, его трость считает половицы, стучит громко, раздражающе. Мясник просто откидывается на спинку стула. Он сидит, скрестив руки на груди, и разглядывает игроков сквозь длинные ресницы.
Сверр уходит.
А Кэри пересаживается в кресло, стоящее в углу комнаты, возле окна, забранного мелкой решеткой. Она сидит, по-прежнему, не глядя на игроков, а те делают вид, что не замечают Кэри. Разве что Ригер, на третьем или четвертом перерыве, разогретый неудачами и спиртным, подходит.
- Что, мышка-малышка, снова мне не фартит? - впрочем, и он не настолько теряет край, чтобы нарушить незримую границу. Он становится между Кэри и остальными. - Ничего, вот увидишь, отыграюсь...
Отыгрываться у него не выходит. И Сверр, вернувшись в игровую комнату, теснит Ригера к двери. Впрочем, Ригер - меньшее из зол... чужаки, которым случается попасть в круг избранных - куда хуже. Их предупреждают о неписанных правилах, но всегда находится кто-то достаточно наглый, чтобы правилами пренебречь, как тот парень с массивной золотой цепью на шее.
Он следил за Кэри на протяжении всей игры, и Сверр дичал, чувствуя его внимание. Сдерживался. Улыбался. И только рука, легшая на плечо Кэри, тяжелела.
- Не переживай, милая, я скоро, - сказал Сверр, когда объявили перерыв. И усадив Кэри в ее кресло, подал чай.
Он ушел, а чужак подобрался вплотную. Он стоял, сунув одну руку в карман жилета, новенького, сшитого из плотной блестящей ткани. Пальцы другой гладили цепь.
- Сколько он тебе платит, цыпа? - поинтересовался чужак.
Кэри промолчала.
- Я дам больше. Если сойдемся, конечно...
Полковник крякнул и трость его громко ударила о стену. Дирижер мягко заметил:
- Вы нарушаете правила, юноша.
- Отвянь, - сказал чужак.
- И вправду, к чему вставать на пути чужой глупости, - миролюбиво произнес Мясник, подпирая подбородок сложенными щепотью пальцами.
Чужак же потянулся к маске.
Коснуться он не успел. Сверр оказался вдруг в комнате и, схватив чужака за горло, отбросил к стене.
- Ты чё? - человек попытался встать, и Сверр позволил ему, но только затем, чтобы развернуть и ударить головой о стену. Он поймал парня за цепь, перевернул ее в руке, намотав на пальцы, и цепь впилась в толстую шею, но выдержала. Сверр же спокойно, с улыбкой, смотрел, как дергается человек, сучит ногами и пытается сунуть пальцы под шею. Губы его хватали воздух, а лицо наливалось кровью, губы синели.
- Хватит, - попросил Полковник.
Сверр зарычал...
- Милая, - Мясник смотрел на сцену с явным удовольствием, - вы бы попросили его остановиться. Нам лишние трупы ни к чему.
И Кэри, преодолев странное оцепенение, ею овладевшее, поднялась. Она подошла к Сверру - три шага и каждый дался с трудом.
- Пожалуйста, - она коснулась его. - Отпусти.
- Пожалуйста, - отозвался Сверр, отбрасывая человека. - Отпускаю. Дома поговорим.
До дома его не хватило. Остаток вечера Кэри чувствовала на себе нервный раздраженный взгляд. И руку Сверр с плеча не убирал, едва сдерживаясь, чтобы не сдавить ее. Он ушел, не попрощавшись с мадам Лекшиц, она лишь глянула в лицо Сверра и отступила. Плащ он Кэри бросил, велев:
- Одевайся.
А в экипаже сдавил руки.
- Кто он?
- Не знаю, - спокойно ответила Кэри.
- Знаешь, - в волосах Сверра проступили иглы живого железа, которое рвалось, требуя выхода. Он сдерживался, из последних сил, но сдерживался. - Иначе почему просила отпустить?
Пальцы впивались в запястья. И снова останутся синяки, но...
- Пожалуйста, Сверр, - с ним следовало разговаривать мягко, и тогда Сверр услышит.
Возможно.
- Я впервые увидела его здесь. Но... я не хотела, чтобы ты его убил...
Ждет.
- Не при мне.
Смотрит. И пятна живого железа расплываются по щекам.
- Я... мне неприятно было бы... - Кэри осторожно подбирала слова. - Видеть его смерть. Чью-либо смерть. Я ведь...
Она всхлипнула и пальцы разжались.
- Прости, - Сверр обнял ее, прижав к себе. - Прости, маленькая моя, я вновь напугал тебя... прости... он меня разозлил.
Его злили все, кто приближался к Кэри.
- Забудь о нем. Он больше не появится.
Сверр гладил ее по волосам, а Кэри и вправду расплакалась. Она устала бояться его...
- Не плачь, - продолжал уговаривать Сверр. - Он того не стоит. Он больше не тронет тебя... никто не тронет тебя. Веришь? Я не позволю.
- Я... не хочу больше там появляться...
Потому что однажды найдется кто-то, кто снимет маску. Или догадается, не снимая... и репутация Кэри будет погублена. А у нее ничего нет, кроме репутации.
- Зачем я тебе?
- Затем, что я так хочу, - повторил старую отговорку Сверр. - И затем, что ты мне нужна.
Он поцеловал ее в лоб. И отстраниться не позволил.
- Я ведь люблю тебя, Кэри. А ты любишь меня. Верно?
- Да.
Когда-то она и вправду его любила.
- Если кто-нибудь узнает...
Сверр расстегнул манжеты и принялся разглаживать кожу на ее запястьях, словно желая стереть еще не проступившие синяки.
- Я его убью, - пообещал он. - Любого, кто посмеет причинить тебе вред...
И снова не сдержал обещание.
Он сам нарушил собственное правило и привел Ригера в дом.
- Кэри, милая, развлеки гостя, - велел он, и Кэри не посмела ослушаться. Ей хотелось убежать, но... она заставила себя шагнуть навстречу и улыбнуться.
- Добрый день, - сказала Кэри, радуясь тому, что во время Большой Игры она не разговаривала вовсе, и значит, голос ее будет не знаком Ригеру.
И следует унять дрожь в руках.
Та девушка в маске не имеет к Кэри никакого отношения.
- Я слышал, что у Сверра есть сестра, - заметил Ригер, кланяясь, но при том он не спускал с Кэри цепкого взгляда, - однако не думал, что она такая красавица!
Милая вежливая ложь.
И разговор, сложенный из случайных фраз. Им обоим не интересна погода, но о чем еще беседовать? О Королевском театре, в котором Кэри так и не случилось побывать?
Или о последних дворцовых сплетнях.
...вы слышали о том, что...
...какая вопиющая наглость...
Он старался притворяться милым, но Кэри ему не верила. Она готова была поклясться, что Ригер узнал ее, и когда Сверр, разобравшись со своими делами, наконец, вспомнил о госте, Кэри выдохнула с облегчением.
- Премного рад был познакомиться, - сказал Ригер, вновь кланяясь. Обе руки он прижал к животу, отчего поклон вышел забавным. - Сверр, твоя сестра - чудо. Скажи, кто тот счастливчик, кому она достанется в жены?
Это было сказано нарочно. И по тому, как потемнело, исказилось с трудом сдерживаемой яростью, лицо Сверра, Кэри поняла: Ригер подтвердил свою догадку.
Он пробыл в кабинете отца недолго. И Сверр сам проводил гостя к двери, а вернулся злым...
- Что ты ему наговорила? - он вцепился в плечи и тряхнул.
- Ничего. Я делала то, что ты мне велел. Развлекала гостя.
В последний миг Сверр придержал руку, и пощечина получилась звонкой, но не болезненной. Губы треснули, и Кэри слизала капельку крови.
- Он меня узнал, - повторила она, не позволяя себе отвести взгляд. И Сверр дрогнул первым.
- Извини, - он провел мизинцем по лопнувшей губе, снимая кровь. - Ты же знаешь, как мне неприятна сама мысль о том, чтобы с тобой расстаться.
Знает.
И понимает, что Сверр никогда не отпустит ее.
- Я подумал, что ты захотела уйти... намекнула этому...
- Он мерзок.
- Мерзок, - согласился Сверр, не убирая пальцы. - Отвратителен просто, но при всем том безусловно полезен.
- Зачем он тебе?
Кэри опустилась в кресло, пытаясь унять дрожь в руках.
- Это наши дела, милая сестрица, - Сверр присел на ковер и голову запрокинул. Он смотрел на Кэри снизу вверх со странной болезненной нежностью, которая пугала ее сильнее обычных приступов. - И ты ошиблась, он не мог тебя узнать.
Кэри покачала головой и, преодолев страх, коснулась светлых волос. Сверру это нравилось.
- Нет. Он... промолчал. Пока, но я...
- Почуяла, верно?
- Да.
- В тебе наша кровь, - перехватив ее руку, Сверр провел по ладони большим пальцем, он играл с линиями ее судьбы, следуя им и вычерчивая новые. - Хоть ты и выродок, но в тебе наша кровь. Она подсказала?
- Да.
- Не бойся, - Сверр прижался к ладони губами. - Ригер будет молчать. Я ему нужен не меньше, чем он мне.
- А если...
- Верь мне, Кэри. Пока я жив, Ригер не раскроет рта.
Вот только Сверр не предполагал, что жить ему осталось не так и долго.
Кэри вздохнула и остановилась.
Хватит.
Надо остановиться. Успокоиться. И решить, что делать дальше. Выбор, в общем-то, не так уж и велик. Промолчать и заплатить?
Пятьдесят фунтов - не такая уж большая сумма...
Кэри сняла с полки фигурку оленя. Серебряный. И веса немалого. Конечно, пятьдесят фунтов за него не дадут, но в доме найдутся и более ценные вещи. Но воровать у мужа... противно. И повертев оленя - фигурка явно нуждалась в чистке - Кэри вернула его на место. Конечно, можно просто попросить денег. Соврать про платье, шляпку, шубку... она давно научилась говорить то, что мужчины готовы слышать. Но и лгать Брокку не хотелось.
Он, конечно, зануда.
И сноб.
И муж отвратительный, но... дело ведь не в нем.
- Платить нельзя, - сказала Кэри самой себе и зябко повела плечами.
Сквозило. Старые рамы рассохлись, и из невидимых щелей тянуло холодом.
- Нельзя платить, - повторила Кэри чуть более уверенно. - Он не отстанет.
И пятидесяти фунтов ему хватит ненадолго. Ригер вернутся. Сколько потребует в следующий раз? Сто? Сто пятьдесят? Он будет приходить снова и снова, выматывая нервы, пока однажды не попросит слишком много.
- Сверр бы его убил, - Кэри коснулась оленухи, тоже серебряной и потемневшей от времени. Проведя пальцем по каминной полке, Кэри поморщилась: пыли было изрядно.
Убить...
Она никогда никого не убивала, но...
...наверняка, в доме мадам Лекшиц по-прежнему собираются игроки. Выйти из дому. Нанять экипаж.
Добраться.
И попросить о встрече.
Вряд ли муж заметит ее отсутствие. И Кэри чувствовала - ей не откажут. Но что попросят взамен на помощь? И не получится ли, что она попадет в зависимость от человека, куда более опасного, нежели Ригер с его жаждой наживы и мечтой об огромном выигрыше?
Нет.
Нельзя и думать о возвращении.
- Остается одно, - она оставила оленье семейство, подвинув фигурки друг к другу - это показалось правильным. - Признаться.
Брокк... она слишком мало знает о своем муже, чтобы понять, как он поступит.
Разозлится?
Несомненно.
Кэри подошла к окну, затянутому серым кружевом мороза. Осень досчитывала последние дни. И скоро день рожденья...
...Сверр всегда ждал полуночи и пробирался в ее комнату, ставил на подушку коробку, перевязанную синей лентой. Трогал кончик носа и, когда Кэри открывала глаза, говорил:
- С днем рожденья, сестренка.
Его подарки были просты, но...
...Сверра больше нет. И подарков тоже не будет. И самого дня рождения...
- Я его ненавижу, - Кэри сжала кулаки, до боли в пальцах, в коже, смятой ногтями. - Ненавижу. Из-за него все...
Она признается.
Дождется Брокка, сколь бы надолго он не задержался у своей любовницы. И хорошо бы ему вернуться в настроении... тогда, возможно, он разозлится не очень сильно.
Что сделает?
Будет кричать? Ударит?
Какая разница... хуже, чем тогда, когда Сверр сорвался, точно не будет. И если так, то Кэри выдержит. Правда, в отличие от Сверра, вряд ли муж станет просить прощения.
И носить Кэри шоколадное печенье.
Розы.
Стеклянный шар с бабочкой внутри. И сидя у постели, не будет читать вслух...
Сверра нет.
Кэри прижалась лбом к холодному стеклу и заморгала часто-часто. Что с ней происходит? Почему сейчас, здесь, ей невыносимо больно оттого, что Сверр умер?