Сон без сна. Беспокойное кружение минутной стрелки по циферблату, который в предрассветных сумерках выглядит серым. И бронза цифр потускнела, точно время вовсе исчезло.
...время лечит.
Пустые слова, и знакомая саднящая боль под сердцем. Стыдно признаться. Стоит смежить веки в попытке урвать хотя бы мгновение сна, и перед внутренним взором встает лицо деда. Он хмурится и морщит брови, кривит губы, сдерживая слова.
В последние годы он стал очень осторожен со словами.
Боялся потерять еще и Брокка?
Забавно, но им двоим не было куда деваться друг от друга. И теперь старик вернулся.
- Я рад тебя видеть, - сказал Брокк, откидываясь на кресле. Неудобный подголовник, под затылком ощущается дерево и резьба, завитушки давят, пытаясь проникнуть прямо в мозг, а он, воспаленный, полубредящий, не готов к новой боли.
Брокк видит себя со стороны, беспомощный щенок, забывшийся в подобии сна. Сидит, ноги вытянул, а сапоги не снял. И глина того прифабричного берега застыла жесткой красной чешуей. Она будет осыпаться, марать ковер, но... не все ли равно? Одежда пропахла дымом. И запах воды пробивался, но сквозь него - все та же навязчивая, тяжелая лаванда.
Встать бы. Напиться.
Когда пьешь, становится легче, во всяком случае, ненадолго. Но и пара часов в хмельном забвении - это уже много.
А дед хмурится сильней и молчит. Всегда молчал, до самого последнего дня, но тогда уже Брокк научился читать его молчание. А до того... наверное, его беда, что в мать пошел.
- Чего ты от меня хочешь? - смешно разговаривать с самим собой, и нелепо - с призраком, который существует лишь в воображении. Но сейчас, на переломе нового дня, Брокк готов поддаться слабости.
В конце концов, он имеет право...
На что?
Губы деда шевельнулись, и вопрос прозвучал.
На жизнь.
На счастье, которое не абстрактное понятие, но весьма конкретное, живое, с привкусом хмеля и дурмана, и чтобы голова кругом, а весь мир - прекрасен.
Само совершенство.
И мысли легкие... тогда у него была на удивление ясная голова. И мучила постоянная жажда нового, нет, не совсем мучила, скорее доставляла несказанное удовольствие. Брокк сам себе казался всемогущим, ведь... как иначе, когда она так смотрит.
- Порицаешь? Я ведь тоже живой, - он все-таки поднялся, прошелся, оставляя на ковре след глиняных чешуек. И добравшись до бара, вытащил бутылку.
А и вправду, с чего бы не напиться?
Поводов хватает...
Вернулся в кресло, сапоги все-таки снял, и носки тоже, отсыревшие, пропотевшие. Вытянуть влажные ступни, пошевелить пальцами и рассмеяться без причины. Наверное, он сейчас похож на безумца.
Или и вправду безумен.
- Я живой, дед, а ты мне в этом отказывал... я понимаю, что так было нужно, что... будь я немного другим, у нас бы с тобой все получилось.
Брокк вытащил пробку.
- Я не злюсь на тебя, - он поднял бутылку, салютуя невидимому собеседнику. - Не знаю, возможно, на твоем месте я вел бы себя точно так же... но неужели тебе было сложно хотя бы раз сказать, что я делаю все правильно? Именно сказать, а не...
Он махнул рукой.
Эти разговоры не приносили успокоения, время убивали - это да. А времени еще полно. За окном - серым-серо, и туман, грязный какой-то, затасканный. Точно распотрошили старое одеяло, вывернув слипшийся комковатый пух.
Брокк поднялся, мучимый внезапным приступом духоты, и распахнул створки, едва не вывернув их вовсе. Щеколду, кажется, сломал.
Ничего, завтра починит.
Плевать на щеколду. Туман отчетливо пахнет плесенью... и лавандой.
Простые синие цветы, невзрачные, ей бы подошла царственная роза, из тех, что выращивает Ее Величество... Королева недолюбливает Лэрдис, но мирится с нею.
С нею все мирятся, закрывая глаза на шалости.
Порой пеняя, но... прощают. И Брокк ведь простил.
Любит или нет?
Странный вопрос, который волновал его маленькую жену... девочку? Отнюдь. Ей ведь к лицу то жемчужно-серое платье со вставками нежно-розовой парчи.
Все еще саднит, старая рана, и боль эта мешается с другой, а руку привычно подергивает, и железные пальцы скребут подлокотник кресла. Брокк пытается вернуть контроль, но живое железо не подчиняется.
Он слаб.
Дед всегда подозревал это, чуял, и пытался скрыть слабость.
Маску придумал. И Брокк решил, что эта маска - и есть его собственное лицо. Поверил. Свыкся. А когда треснула, то от него ничего не осталось... и все-таки напиться.
Первый глоток обжигает.
...а ведь опьянеет быстро. Он с утра ничего не ел, но привычно не замечает голода. На кухне наверняка найдется хоть что-то и надо бы сходить, иначе завтра будет плохо, но Брокку лень вставать.
Ковер ласкает босые ступни.
И на колене видно темное пятно. Сажа?
Кто и зачем сжег ту фабрику? В самопроизвольное возгорание Брокк не верил... а ведь в расчетах Ригера было что-то, оставшееся незамеченным. Надо перепроверить.
И вновь все обдумать, пока не поздно.
Завтра. А сегодня есть еще время в волгло-сером тумане, с бутылкой коньяка, наедине с собой и памятью.
Любит или нет?
Он запрокинул голову, прижимая к резьбе, пытаясь сам себе причинить боль, чтобы заглушить иную... Лэрдис.
Зачем она пришла?
Посмотреть на Кэри или... слабая надежда. Бестолковая.
Лэрдис не вернется.
А если...
Брокк поспешно хлебнул коньяка и едва не подавился.
Какая разница, уже не будет так, как прежде. Он ведь помнит и тот разговор на квартире, к которой, несмотря на предупреждение хозяйки, возвращался не раз и не два. Нет, не надоедал, не пытался переступить порог, но останавливался на другой стороне улицы и смотрел, силился разглядеть, что происходит за окнами ее, за заслонами гардин. Представлял ее и... кого-то кроме, другого, более интересного, соответствующего требованиям Лэрдис. И мучительно ревновал, до немого крика, который приходилось запирать в себе, притворяясь равнодушным.
Возвращался к Дите.
Отлеживался. И напивался, как когда-то, а она терпела.
Уже не любовница - друг, которого не стало.
- Забудь, - говорила Дита, понимая, что требует невозможного. - Она тебя не стоит.
- Или я не стою ее?
Вопрос, на который он так и не нашел ответа.
Найдет ли?
Лэрдис... были ведь случайные встречи уже после расставания, - Город не так уж велик, а королевский дворец и вовсе тесен. Равнодушные взгляды и вежливые слова.
...позвольте выразить свое восхищение...
...пригласить вас...
...прекрати меня преследовать...
Недовольство, которые ощущается ярко. И злость. Он вовсе не преследует, но как отвернуться, когда она рядом?
Уйти.
Забыть и жить дальше. Утонуть в треклятой работе.
Слабость?
Пожалуй, но сегодня до отвращения тянет потакать собственной слабости. И Брокк снова пьет, давится горечью.
Гори все ясным пламенем...
...а Олаф вовремя появился. Два пожара и две встречи. Презирает? Пускай, сегодня Брокк сам себя презирает, и в этом есть что-то упоительное. Наконец, он таков, каков есть на самом деле - ничтожество.
- Ничтожество, - повторил Брокк заплетающимся языком, и отсалютовал бутылкой собственному отражению в мутном стекле. Не зеркало, хотя похоже.
И все-таки за что Ригера?
Не за долги, очевидно. Три сотни спустить легко, но и у него хватило бы ума сначала рассчитаться за прошлое, а там и за новой подачкой явиться.
Кэри, девочка с коньячными глазами, которая желает знать... а ответа нет. До чего же все запуталось, невыносимо просто. Думать тяжело. Никогда еще прежде не было настолько тяжело думать. И посоветоваться не с кем. Старик вот молча слушал, мял пальцами подбородок, тянул тощую в складках кожи шею и вздыхал.
В последние годы опасался говорить что-либо.
А мог бы... хотя бы раз.
Нет, определенно, Брокк сегодня набрался. Или еще вчера? Дни неправильно резать по полуночи, в темноте возможно спрятать уходящее время. Почему не в полдень? Одна минута, и день становится следующим. Муть в голове, тяжелая, неприятная.
У Рига имелся мотив. Он ведь ненавидит брата, а история о нелюбви... или о любви? Чем не повод избавиться. Сначала использовать втихаря, а потом... да, получилось бы.
Но расчеты те Ригер делал не для себя, слишком аккуратно все... для него аккуратно. Собственные эксперименты он предпочитал ставить на ходу.
Кстати, и вправду ведь на эксперимент похоже.
А остальное - на зачистку, когда тот, кто стоит за спиной Ригера, успел собрать данные и понял, что те люди, да и не люди тоже - помеха. Отработанный материал.
Надо запомнить.
Кейрен охотно выслушает и эту бредовую теорию. Он вежливый и почти приятель, насколько у Брокка вообще есть приятели. А ведь нет и никогда не было. Дом пустой, и учеба только... гувернеры... воспитатели... даром, выходит, время тратили.
Смеяться горько, и язык жжет. Брокк попробовал почесать его о нёбо, но жжение не прекратилось. Что с ним?
Алкогольная интоксикация.
Он читал об этом в журнале, и еще пагубном влиянии алкоголя на печень. А вот нервы он успокаивал, во всяком случае, из всех рецептов от бессонницы Брокку больше всего нравился тот, который основан был на бренди. Нет, засыпать не помогал, но бодрствовать было всяк веселей.
Снова мысль потерял. Рвутся они, что старые нити.
Ригер... точно, Ригер. И расчеты.
Инголф уверял, что заказывал Ригеру... почему он, а не братец? Тот ведь тоже аккуратен и куда как более обязателен? Спросить? Соврет ведь.
Самолюбивая сволочь.
Мог бы убить?
Нет, Кейрен уверен, что убийца был человеком. А Инголф не снизошел бы до сотрудничества с людьми. Параноик несчастный. И не только ведь он.
Какой безумный-безумный мир. Чума притаилась на борту проклятого корабля, который вот-вот раскопают, но будут осторожны, потому что Королю не нужны пустые земли. И королевство не выдержит очередного кризиса... сейчас.
А потом?
Чуму посадят в клетку... как огонь. Истинное пламя, которое доверчиво шло к Брокку, оставляя в его руках частицы себя. И тоже ведь спрятал в стеклянной темнице. А оно вырвалось, помимо воли Брокка вырвалось. И с чумой будет точно также.
Надо их остановить.
Кого?
И как? Что он знает, помимо слухов? Но слухи опасны. И чрезмерное знание тоже. А Король велит не думать о том, о чем думать не следует. В конце концов, разве нет у Мастера иных забот?
Есть...
Лэрдис появилась. Она пришла, а Брокка не было дома, зато была девочка с желтыми глазами, которая притворяется его женой.
Или другом.
Но на самом деле к ней тянет. Быть может, потому что в доме давно не было женщин? Эйо не в счет... она тоже ушла. Все уходят, и пора бы уже привыкнуть, а он все мается, мечется.
Бестолковый.
И Брокк, выпустив бутылку, которая покатилась, оставляя на светлом ковре темное пятно разлитого коньяка, вцепился в волосы, дернул.
- Уймись, - велел сам себе. - И проспись. А потом... что-нибудь да будет.
Он добрался до кровати, рухнул, зарывшись лицом в мягкие пуховые подушки. Отключился сразу. И сны были мутными, тяжелыми. Брокк пытался вырваться, объяснить что-то, но лишь цеплял пересохшим языком зубы. А потом появилась Лэрдис, белая, как вылизанная дождем парковая статуя.
- Замерзнешь, - сказал ей Брокк. А она рассмеялась и, наклонившись к самому лицу, коснулась губами губ. И он потянулся навстречу, боясь, что она исчезнет.
Обнял.
Притянул к себе, сдавил, и желая причинить боль, и боясь обидеть, понимая, что находится во сне, и женщина, черты лица которой плавились, - такой же призрак, как и дед. И ее-призрака он волен оставить.
Поцеловать.
Зло, выказывая обиду. И нежно. Укусить. Отпустить, снова привлечь к себе. Скользнуть губами по влажноватой от слез щеке, утешить, попросить прощения, не словами, но мягким касанием. Отвести с лица растрепавшиеся волосы, которые пахнут земляникой...
...белые...
И сон рассыпался. Со снами так бывает, когда они выворачиваются, оставляя пряное послевкусие несбывшейся мечты. А нынешний обманул.
Брокк, не в силах скрыть разочарования, оттолкнул женщину, которую только что целовал.
...белые волосы, коньячные глаза.
Что она здесь делает?
- Простите, - голос звучал хрипло, надсажено.
Кэри ждала.
Извинений? Наверное. Нажрался, как скотина, а потом полез к ребенку... не понятно, что этот ребенок здесь делает. И сегодня все еще более запутанно, чем вчера.
- Я не думал, что это вы...
Не то следовало сказать.
- Понимаю, - Кэри вздернула подбородок, - вы думали, что это не я.
Голос дрогнул. И показалось - расплачется, но нет, только желтые глаза погасли.
- Простите, что побеспокоила, - ровный спокойный тон. - Но полковник Торнстен настаивает на немедленной встрече с вами. Он ждет вас в янтарной гостиной.
Она отвернулась.
- Кэри...
- Да?
Прямая спина, а волосы и вправду растрепались, и прядка свернулась на плече. Светлый завиток, мягкий. Так и тянет коснуться. Обнять. Успокоить.
И она позволит, но... что будет дальше? Да и выглядит Брокк сейчас отвратно. Грязный, взъерошенный и с крепким духом коньячного перегара.
- Подобное не повторится. Клянусь.
- Да, конечно.
Равнодушный ответ, в котором читается обида. И все-таки она уходит, его девочка в светлом платье...
Проклятье.
Ничего. Он как-нибудь разберется... потом. Сначала протрезветь и встретиться... полковник Торнстен. Паршивая овца Великого дома, правда, вряд ли в Городе найдется кто-то, кто скажет это, глядя в глаза. У Полковника хорошая память.
Зачем он здесь?
Та встреча и его обещание. Полковник славится тем, что держит слово, и значит, Кэри ничего не угрожает, но знает она слишком много.
...и деньги.
Саквояж, набитый пачками банкнот. Много?
Пожалуй. Нерационально носить деньги саквояжами, чек выписать проще, но, быть может, у тех, кто платил, не было чековой книжки? И за что платили?
Безумный мир.
И сам Брокк - часть его. Надо протрезветь, хотя бы немного. И переодеться. Умыться. Времени нет. У Кэри прощения попросить, так, чтобы действительно простила.
Брокк вздохнул и потрогал голову, которая вроде бы довольно прочно держалась на шее. Все, хватит себя жалеть, работать надо. И он, добравшись до ванной комнаты, стащил одежду, скомкал, швырнул на пол. Вывернул на себя кувшин ледяной воды, стиснув зубы, чтобы позорно не заорать. Холод опалил кожу докрасна. А рубцы на левой руке стянуло резкой диковатой болью, сжались с беззвучным скрежетом пальцы.
Дышать. И наклонившись, сунуть голову под воду. Терпеть. Дышать, отплевываясь, отфыркиваясь и ловить струйки губами, силясь утолить жажду.
Выбраться.
Вытереться насухо, наспех.
Одеться. И пригладив взъерошенные, стоящие дыбом, волосы, выйти из комнаты. Он не трезв, но в сознании, разговаривать, во всяком случае, способен. Только руку по-прежнему дергает, но пройдет. Так случается: выпивка ослабляет контроль, и тонкие нити живого железа рвутся, опаляя нервы. Ничего, срастется наново.
Полковник удобно расположился в кресле, а напротив, непозволительно близко, сидела Кэри.
И улыбалась.
Так искренне, так... очаровательно.
Не Брокку.
Полковник что-то рассказывал, размахивал рукой, вырисовывая в воздухе фигуры, и негромкий мягкий голос его царапал приятной хрипотцой. Вот он наклонился, произнес что-то - Брокк не расслышал, что именно - и словно невзначай коснулся ее рукава.
А Кэри рассмеялась.
Весело. Легко.
И тут же спохватилась, прикрыла губы ладошкой, но глаза ее сияли ярко, и сама она, окруженная солнечным светом, светилась.
- Добрый день, Мастер, - Полковник поднялся и руку подал. - Рад, что вам стало лучше.
В этих словах, в самом рукопожатии, излишне осторожном, почудилась насмешка.
- Добрый день.
- Ваша очаровательная супруга сказала, что вы не совсем здоровы.
- Был.
- Она волновалась, - Полковник Торнстен не спешил убирать руку. - Впрочем, мои дражайшие сестрицы тоже постоянно пребывают в волнении. Им кажется, что моя работа вредна для здоровья. И не могу сказать, чтобы они вовсе были не правы.
- Думаю, - Брокк меньше всего хотел обсуждать сестер полковника, а уж тем паче - его работу. - Беседу стоит продолжить в моем кабинете.
Возникло иррациональное желание выставить неудобного гостя.
Запереть дверь.
И жену тоже запереть.
С этим хрупким кружевным воротничком, от которого на шею ее ложится кружевная же тень. С пуговками квадратными числом семь. С тонкой лиловой полосочкой, прочертившей темно-зеленую плотную ткань платья. С белым завитком, касавшимся мраморной щеки.
С запахом земляники.
И обидой, что притаилась на дне янтарных глаз.
Брокк сумел бы все исправить, он пока не знал, как, но постарался бы...
- Ходят слухи, что брак этот вас тяготит, - Полковник Торнстен первым нарушил молчание. Он осматривался, не скрывая своего интереса, впрочем, как знать, был ли тот искренним, либо же очередной маской.
- Вам так интересны слухи?
- Конечно, - Полковник сел и вытянул ноги, трость же, белую, с золоченым излишне пафосным набалдашником, прислонил к столу. - Вы не представляете, сколько всего полезного знают сплетники, сами того не ведая, как бы парадоксально это ни звучало.
- И вы явились сюда проверить?
- Отнюдь. Хотя сейчас я имел возможность убедиться, что слухи врут.
Он замолчал, разглядывая Брокка.
Паршивая овца?
И вправду. Бастард, признанный домом, но... его и вправду за человека принять можно. Высокого, чрезмерно костлявого, но все же человека. И полковник всячески подчеркивал это сходство.
- Есть надежда, что мои дети будут более соответствовать породе, - светским тоном заметил он, принимая бокал. - А вот вам бы от выпивки я рекомендовал воздержаться. Кажется, это расстраивает вашу юную супругу.
Брокк и без совета воздержался бы.
Светский визит. И Полковник подчеркнул это, в кои-то веки выбравшись из мундира, хотя поговаривали, что и ночная рубашка его была скроена по форме.
Злословили.
Ему к лицу костюм из светлой шерсти, скрывает и худобу, и общую несуразность фигуры - узкое, какое-то веретенообразное тело с непомерно длинными конечностями, словно скроенное наспех.
- Моя жена...
- Очаровательна. И в чем-то наивна, несмотря на то, что ей довелось пережить, - улыбка исчезла. И пожалуй, она непривычна этому лицу, оттого полковник трет щеку, стирая след. - Вы ведь в курсе... некоторых ее тайн?
- Да.
- В частности меня интересует та, которая касается заведения одной... дамы.
- Да, - Брокк все-таки сел. В ушах шумело, но странным образом шум этот не мешал. - Кэри рассказала мне об игре. И игроках. О вашей с ней недавней встрече тоже.
- Хорошо, - полковник Торнстен бокал отставил, не притронувшись к выпивке. И словно извиняясь, произнес. - Привык к трезвой голове, знаете ли. С моей работой легко переступить грань... а на пьяную голову и вовсе себя потерять. Не хотелось бы.
- И ваша работа привела вас...
- К мадам Лекшиц. Да. Мастер, я нахожусь здесь и сейчас с ведома и разрешения Короля. Он полагает, что вы в достаточной мере благоразумны, ко всему способны хранить тайны, что, в общем-то логично, ведь ваша собственная работа накладывает отпечаток.
Брокк кивнул. Предупреждение, высказанное весьма вежливо, церемонно даже.
- В таком случае хочу прояснить некоторые... моменты.
Полковник поднялся и заложил руки за спину. При том спина его выгнулась, а шея вытянулась. Он упер подбородок в грудь, набычился, и на затылке проклюнулись шипы живого железа.
Пусть полковник Торнстен и походил на человека, но обманываться не следовало: кровь Высокой меди была жива в нем.
- Война шла не только за Перевалом, - он остановился у окна, нимало не заботясь, что стоять спиной к собеседнику невежливо. - И не только с альвами. Люди... здесь, в Городе, людей в двадцать раз больше, чем нас.
- Тоже полагаете, что они представляют угрозу?
- Тоже? Что ж, я не полагаю, я знаю. Проблема эта появилась давно, но война лишь усугубила ее. Война забирает ресурсы, даже вы должны были это ощутить, Мастер. И я, и многие другие, но люди... им пришлось сложнее всего. Цены на хлеб выросли втрое. На крупу и масло - вдвое. О мясе я не упоминаю, поскольку большая часть тех, кто живет в Нижнем городе попросту не могут позволить себе покупать мясо. Добавьте к этому дефицит. И безработицу.
Полковник провел ладонью по откосу.
- Вам ведь доводилось бывать в Нижнем городе?
- Проездом.
- Нищета. Созданная нами же нищета. И нас же грозящая уничтожить. Парадоксально, но после войны легче не стало. И не станет. Наши заводы работали на армию, в которой больше нет нужды, во всяком случае, не в такой, как была. А сокращение армии, как вы понимаете - это уменьшение расходов на ее содержание, и как следствие - прежние государственные заказы, позволявшие жить многим, уйдут.
Брокк кивнул, пусть бы полковник и не мог видеть его.
Люди.
Снова люди. И призрак чумного "Странника", который уже вовсе не казался плодом воображения. Если он и вправду существует, то...
- За последний год число нищих выросло в полтора раза. Да и не только их. Шлюхи. Воры. Грабители. Мошенники. Весь тот сброд, который регулярно вычищают с улиц... вычищали.
Полковник дернул плечом, точно сбрасывал руку невидимого собеседника.
- Скоро наша судебная система захлебнется. У нас уже не хватает тюрем, даже с учетом того, что были введены еще две. И три тюремных баржи. В Совете предлагают расширить перечень... особо тяжких преступлений, решать проблему с помощью виселицы. Но помилуйте, даже я понимаю, что нельзя вешать за украденный кусок хлеба. И нельзя отпускать, потому что милосердие в данном случае будет синонимом слабости.
- И что вы сделали?
- Не только я, - полковник все же обернулся. - Но верно сформулировали... вы ведь слышали о старом способе борьбы с крысами? Когда десяток их садишь в бочку и ждешь. Выживет самая сильная. Самая свирепая. Сумевшая победить и сожрать остальных. Крысиный король...
Он не улыбался, скалился, а живое железо чертило узоры на худом его лице.
- Вы его создали?
- Именно, Мастер. Создали. Мы помогли... вернее, я помог... за плату, естественно. Эти люди не поверят в добрые намерения, а вот купить кого-то - дело иное. И я продался. Признаюсь, что стоил недешево.
Снова насмешка, но уже над собой.
- И что вы делали?
- Бросьте, Мастер. Конкретика вам ни к чему, а лишние знания - лишние печали... многое делал... но я не вредил детям Камня и Железа. Что до людей, то... со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Она в последнее время на редкость сговорчивая дама. Главное, что наш король стал главным в этом городе. Без его ведома и благословения не мог работать ни вор, ни шлюха, ни нищий... контролируемое безумие лучше бесконтрольного.
Пожалуй, эту тайну Брокк согласился бы вернуть ее владельцу.
- Молчите, Мастер? Правильно, вам ли не знать, что нельзя пройти болото, в грязи не извозившись... надеюсь, я разрешил ваши сомнения?
- И Король...
- Поручится за остатки моей чести, - Полковник вернулся в кресло и накрыл ладонями набалдашник трости. - То что я делаю, я делаю во благо королевства.
- Моя жена...
- С моей стороны ей ничего не угрожает, но... будет лучше, если вы с ней некоторое время поживете за Перевалом.
- Ваш крысиный король вышел из-под контроля?
- Наш крысиный король исчез, - Полковник поднялся. - Полагаю, он допустил весьма королевскую ошибку - поверил, что всемогущ и почти бессмертен. А вот его преемник... боюсь, у него собственные планы.
- И вы не в состоянии его остановить?
- Увы, - Полковник поклонился. - Как остановить того, чьего лица ты не видел? О ком не знаешь ничего, разве что в картах ему везло. Ему всегда нечеловечески везло. А у него хватало наглости и ума использовать это везение.
- Тот, который в маске...
- Верно, Мастер. Но выбросьте его из головы. Это действительно не ваша война. Мы... разберемся.
- Но пока нам лучше уехать? - шум в голове исчез, да и вообще мысли были на редкость ясными, четкими.
Увезти Кэри.
Спрятать. Защитить. И переждать.
Придумать повод просто... она ведь хотела увидеть море. И в Долине ей должно понравится, там климат мягче... и быть может, у Брокка выйдет показать ей драконов.
- Весна, Мастер, - Полковник стер со щеки капли живого железа, - думаю, к весне все успокоится... так или иначе. Если, конечно...
Замолчал.
- Договаривайте уже.
- Если новый король не хочет войны.
Кэри была в гостиной. Сидела у окна, склонившись над вышивкой. Серебряная игла тянула алую нить, оставляя на ткани ровные аккуратные стежки.
Хрупкая его девочка.
Думает о чем-то своем, и заглянуть бы в ее мысли хоть краем... а лучше не стоит, ведь если думает о недавнем госте, если вспоминания о нем заставляют улыбаться, то будет больно.
Уже больно, хотя ведь Брокк держался от нее в стороне, а не вышло.
Задела.
Иголка вдруг выскользнула и ужалила в палец, и Кэри выругалась.
- Леди не используют такие слова, - с упреком произнес Брокк. - Разве что повод весомый.
Она сунула палец в рот и посмотрела исподлобья.
- Простишь?
Весеннее яркое платье, которое ей несказанно идет. А руки по-зимнему холодны, и Брокк прижимает ее ладонь к своей щеке.
- Вот, - он протянул мраморную розу. У него прежде получалось работать с камнем и, выходит, руки еще помнят, обе, даже та, в которой не осталось памяти.