- Не снимешь? - ладонь в ладонь. И пальцы поглаживают трещины на коже, которая мягка, но все же чересчур груба для этого прикосновения.
- Не сниму, - Брокк правую руку прячет за спину и кланяется. - Ты же знаешь...
- Не знаю.
Ей позволено быть упрямой.
И капризной.
- Сними...
...музыки нет. Брокк говорит, что она не нужна, но Кэри ужасно обидно, что в доме ее нет музыки, но она идет.
Он - ведет.
Хайрах - древний танец, выверенный в каждом движении. Рисунок из живых фигур. Три шага... Юбки бьют по ногам, вытянутая рука дрожит от усилия. Спину прямо держать и шею вытянуть. Коса по спине вьется полозом, и в зеркалах снова отражается она, Кэри...
...выглядит глупо.
Нелепо.
Сбивается, спотыкается, но Брокк не позволяет упасть.
- Не думай о них, - Брокк останавливается и, наклонившись, берет ее лицо в ладони. - Ты постоянно пытаешься посмотреть на себя, поэтому и отвлекаешься.
- Там будут...
- Смотреть. Я знаю.
...две недели прошло. А ей еще снится полет. И море под крыльями дракона. Рисованные скалы, ненастоящие издали и все же величественные. Каменные стены и кипящие волны. Корабль.
Пропасть.
И Брокк на краю ее. Во снах Кэри он стоит, раскинув руки, покачиваясь, готовый нырнуть в провал. Кэри зовет его по имени, в тщетной попытке остановить.
Сны всегда обрываются до того, как он прыгает. Они не кошмары, они... предупреждение?
И сейчас, вцепившись в его руки - близко, как же близко он - Кэри запрокидывает голову, смотрит... устал. Наверняка работает по ночам, а спит в мастерской, выбирается лишь затем, чтобы появиться в ее, Кэри, дома.
Он ведь обещал научить ее танцевать.
- Девочка моя, - нос к носу, глаза в глаза и странно, и жутко, и хочется отступить, возвращаясь за разрушенную границу, но Кэри не позволят. - Да, на тебя будут смотреть все и... это очень неприятно.
Левая рука в перчатке, а правая - голая.
Горячая.
И пальцы ее ловят пульс Кэри.
- Но увидят они...
...белую цаплю. Платье из альвийского шелка уже почти готово.
И на альвийский же манер.
- ...увидят, - шепчет Брокк. - Очень красивую женщину... тебе не нужно оглядываться в зеркала. Закрой глаза.
- Зачем?
- Поверь. И закрой.
Он отпускает Кэри, но уходит недалеко. Держится рядом, держит за руки, бережно, нежно почти.
...две недели прошло. Но памятью о том полете есть маска в шкатулке и сама шкатулка из темно-красного живого бука. Посеребренные птичьи перья ожерельем.
Вкус ветра.
И куст льдистых роз, которые доставили на следующий день.
Закрыть глаза...
- Не подсматривай, - она ощущает мягкое прикосновение шейного платка, который пахнет Брокком. - Просто слушай себя... позволите, леди?
Он снова задает этот вопрос, зная ответ наперед... и позволит.
Рука в руке.
- Слушай музыку...
...слушает. Музыка пробивается сквозь запертую дверь. А из окна видна подъездная дорога, освещенная бумажными фонариками. Их развешивали весь день, и Кэри, забравшись на подоконник, наблюдает за гостями...
...рука в руке.
Надежная опора. Путь для двоих и остановка. Шаг назад, почти разрывая сцепленные пальцы. И шаг вперед, сплетая вновь. Полупоклон.
И разворот.
Остановка, которую играют скрипки. Кэри помнит нервозные их голоса. Странная тревога... уходит. Брокк рядом. А музыка смолкает. И в наступившей тишине она слышит громкий стук его сердца. Кажется, Брокк сам нарушил правила танца. Стоит слишком близко.
- Ты...
- Я, - он наклоняется.
Странно, не видеть его, но знать, что он делает. И тянуться навстречу.
Рука еще в руке.
И уже на его груди. Под пальцами мягкая ткань рубашки... он не любит носить жилеты, говорит, что они - глупая блажь, сродни корсетам, но на самом деле ему просто сложно с пуговицами управляться. На жилетах они мелкие, тугие.
Какие несвоевременные мысли.
- Кэри...
- Да?
Губы касаются губ. Так робко. И мягко.
Наверное, это еще не поцелуй... или уже все-таки... на сей раз без привкуса льда... и все равно голова кружится. Хорошо, что он держит.
И Кэри сама цепляется.
За руку. И за рубашку. За шею... и волосы гладит...
- Кэри...
Ей нравится, как он произносит ее имя. И то, что отпускать не спешит. Ей вовсе не хочется, чтобы ее отпускали.
- От тебя пахнет ветивером...
- А мне казалось - машинным маслом.
- И маслом тоже, но ветивером - сильней... а еще льдом... тем, который с вершины... и камнем.
Брокк смеется, тихо и как-то так, что ей тоже хочется смеяться.
- Ты для этого завязал мне глаза?
- Если я скажу, что нет, ты мне поверишь?
- Нет.
- Тогда для этого, - он вновь целует, на сей раз иначе, жестко, требовательно даже. - Боялся, что ты убежишь...
- Ты бы догнал.
- ...или спрячешься...
- ...ты бы нашел...
- Я и нашел тебя. Почему я нашел тебя так поздно, Кэри? - Брокк сам снимает повязку и, наклонившись, долго напряженно всматривается в ее глаза.
Опять боится?
Чего?
Ей, наверное, этого не понять.
- Хмуришься... - дотянувшись до его лица, Кэри стирает морщины. - Не надо. Пожалуйста.
- Пожалуйста, - он отвечает тихим эхом и, перехватив ее руку, касается губами пальцев. И все-таки улыбка его получается вымученной. Ее отражают многочисленные зеркала бальной залы, поэтому Кэри вновь закрывает глаза.
Он прав - так легче.
Прикоснуться, забыв, что сама себе давала слово - никогда больше... разве можно подобное слово сдержать? Ведь "никогда" - это так долго. А он рядом, с вечным своим запахом ветивера на манжетах рубашки. С самими этими манжетами, притворно-твердыми, накрахмаленными. С четырехгранными запонками, уголки которых колются. Со складками на ткани...
- Кэ-р-р-ри... - не рычание - воркование на ухо.
Сегодня Брокк не сбежит.
Останется, позволив разглядеть себя вслепую. И пальцы ее замрут на шее, на обветренной жесткой коже, под которой натянулись струны артерий. И бьется-бьется пульс отголоском сердца.
Гладкий подбородок.
Родинки на щеке. На левой. И на правой.
- Что ты делаешь?
- Ничего, - она открывает глаза и в первое мгновенье все плывет. Круговорот разноцветных пятен, в котором Кэри теряется. - Я тебя... изучаю.
Тихий смех.
- Нельзя?
- Можно. И нужно, и...
...и он появляется в ее доме каждый день, приносит каменные цветы и рассказы о драконах. Учит танцевать, порой пересекая границу, впрочем, этой границы давным-давно нет.
Но почему он больше не просит вернуться?
- ...и я хотел бы пригласить тебя на прогулку. Правда, моря здесь нет, но быть может, парк подойдет? - он говорит шепотом, словно само это приглашение - величайшая тайна.
Для двоих.
- А на площади поставили елку... она красивая...
- Насколько?
- Почти как ты.
- Я похожа на елку?
- Ты похожа на мою жену, - доверительно сообщает Брокк и целует кончик носа. - Но под елкой сидит Йольхорунен, который дарит подарки. Детям, конечно, но я попрошу и быть может...
Он смеется.
Кэри нравится слушать его смех... и стоять в кольце его рук. И просто смотреть, на него. И на себя. На десятки их, вдвоем, отраженных зеркалами.
- Так ты согласна?
Как ему ответить отказом?
Снег.
И зима давно пробралась в город, развесила темные полотнища туч, заслонив солнце. Но оно рвалось сквозь прорехи, промоины, к двускатным крышам, к темным стеклам и широким подоконникам, на которых грелись голуби.
Город полнился дымами.
Топили печи. И черные клубы вырывались из труб, сплетаясь в единое покрывало.
- Не замерзла? - Брокк держал за руку крепко, точно опасаясь, что Кэри потеряется.
Город жил преддверием грядущих праздников, и человеческое Рождество мешалось с исконными Переломом.
...до ночи духов всего три дня. И в витринах магазинов виднеются, что четырехрогие солнечные кольца, перевитые золотыми лентами, что человеческие кресты.
Ели, украшенные сушеными розами и коричными палочками.
...деревянные, нарочито грубой работы ложки.
И поминальники из необожженной глины. Восковые свечи, которые давно уже не катаются вручную, но по-прежнему расписывают красным и желтым. Линия солнца.
Линия огня.
И белая, тонкая между ними - линия жизни.
Длинные плети ветлы, перевитые простым шнуром. И позолоченные деревянные ангелочки. Венки из дубовых листьев, гирлянды шелковых роз и свечи обыкновенные, восковые. Эти, тонкие, что палочки, украшенные розетками из цветной бумаги, крепили на еловых лапах.
- Хочешь? - Брокк остановил старуху-полукровку, на лотке которой высились елки из сахара и белого, слегка опаленного зефира.
- Хочу.
Шумно.
Суетно. И сумерки никого не пугают, напротив, улица оживает, наполняясь людьми. Кричат коробейники, расхваливая товар, норовя переорать друг друга. И старый шарманщик, несмотря на мороз, вывел свою шарманку. Обезьянка, наряженная в меховое пальто, таскала из шляпы счастливые билетики с предсказаниями, и кланялась, корчила рожи.
Дети.
Няньки. Гувернантки в простых драповых пальто, изрядно обындевевших. Солидные торговки в шубах до земли, идут важно, метут меховыми подолами улицу.
Девушки стайками... компаньонки, матери, тетушки, неспешно прогуливающиеся, при том старательно не замечающие некоторых вольностей, дозволенных этой неделей.
Полисмены.
И военные в мундирах, плащи на одно плечо, точно холод им нипочем.
Елка была сладкой и Кэри, оглянувшись. Вокруг огромного зимнего дерева, украшенного лентами и гирляндами из парчовых роз, носились ряженые в тулупах, вывернутых мехом наружу. Лица их скрывали маски, одна другой уродливей, и сгорбленный старик вовсе с нестариковской прытью гонял их помелом.
- Прочь! Прочь! - голос его взлетал над толпой.
Ряженые же хохотали и кричали:
- Йольхо! Йольхо...
Порой они выскакивали за пределы вытоптанного круга, тянули руки к прохожим, все больше к девушкам, хватали за шубку и норовили втащить на погасший след. А когда получалось - требовали выкупа. И тогда под ноги летели серебряные монеты.
- Не замерзла? - Брокк держал крепко, он точно не отдаст Кэри ряженым.
- Нет. Нам... пора?
Наверняка, на эту ночь у него иные планы.
На все ночи.
Но ей не хочется отпускать Брокка. И он, словно чувствуя ее нежелание, качает головой:
- Только если ты хочешь.
- Не хочу...
С визгом подскакивают ряженые, черно-белые резные хари их страшны, но испугаться Кэри не успевает, ее выхватывают, прижимают к себе. Но ряженые не уходят, они кружат всполошенной стаей, уже и вправду не люди, но духи погасших жил, тянут к Кэри кривоватые руки, норовя впиться когтями из мертвого железа.
- Дай-отдай...
- Прочь! - голос Брокка разбивает кружение. И вслед за словами раздается грозный рокот, заставляющий ряженых отпрянуть. Кто-то кого-то толкает, кто-то цепляется, падает... и смех ему наградой.
- Испугалась, - руки Брокка сомкнулись на ее талии.
- Уже нет...
Не духи. Люди.
Или не люди, но существа живые, из плоти и крови. И когти их - из рисовой бумаги, из тонкого дерева, ненастоящие. Все равно нехорошо, сердце колотится...
- Давай отсюда уйдем.
Елка возвышается мрачной громадиной, и украшения на ней - лишь сор.
Старик оборачивается, задержав на Кэри внимательный чуждый взгляд. И вновь ощущение, что кто-то иной, извне, влез в это вполне человеческое тело. Но Брокк уже увлекает за собой в заснеженный лабиринт Королевского парка. И как-то сразу и вдруг остаются позади широкие аллеи с их огнями и праздником, который не утихнет ни в эту ночь, ни в следующую, ни до самого перелома...
Брокк ведет по тропе, а когда тропа исчезает под покровом снега, чистого, рыхлого, подхватывает ее на руки. И она с готовностью обнимает его за шею, прижимается, все еще дрожа, отходя от пустого внезапного страха.
- Куда мы идем?
- Скоро увидишь.
Обледеневшая чаша старого фонтана. Снег на спинах водяных лошадей. Раздутые их ноздри, встрепанные гривы, длинные, словно водоросли, и позеленевшие копыта.
- Садись, - он садится первым, и Кэри усаживает на колени.
Так даже лучше.
Над его головой поднимаются треугольные копыта.
- Красивые...
Лошади подкованные льдом и им же плененные.
- Их альвы поставили, да? - Кэри разглядывает лошадей и лозу, что пробивается из сугроба.
- Да. Он давно уже не работает. Насколько я знаю, - Брокк запрокинул голову и дотянулся до острого копыта, - это самый старый фонтан в городе. Мне здесь всегда хорошо думалось.
Тихое место.
Покойное. И эта тишина - лишь для двоих.
- Все-таки замерзла, - выдыхает Брокк на ухо, когда Кэри прячет руки в широких рукавах его пальто.
- Ничуть.
- Замерзла, - нос к носу.
- Твой холоднее...
Слабый аргумент. А на его губах еще сахарная пудра осталась... сладкая...
...наверное, все-таки хорошо, что темно.
В темноте не получается стесняться.
- Кэри...
- Да?
- У тебя глаза теплые...
- Это как?
- Из янтаря. Янтарь самый теплый из камней, - он перебирает локоны, выбившиеся из-под шапочки. - Останешься со мной? Если не на Перелом, то хотя бы на "ночь духов"?
...она бы и навсегда согласилась.
- Останусь.
- А завтра...
- И завтра...
...преддверие, не ночь, но день, когда слышен рокот мертвых жил, и голоса тех, кто потерялся в пути. Дерево-йоль роняет иглы, вычерчивая дорогу для мертвецов.
Как знать, кто заглянет с той стороны?
И для кого, шансом вернуться к предвечному огню, оставляют на кладбищах свечи.
...но это будет завтра. А сегодня фонтан. И водяные кони. Седой пылью на гривах их - снег. Руки мужа и расстегнутое его пальто. Толстый свитер, горячий, как сам Брокк.
Ночь.
И ожерелья звезд, отраженные в зеркалах древнего фонтана. Хорошо... и стоять так можно до утра, Кэри закрывает глаза, позволяя себе не думать ни о чем, кроме этого момента.
Все меняется в одночасье.
Скрип снега под ногами. Сорванное дыхание, словно кто-то долго бежал, не то спасаясь, не то стремясь догнать. Брокк насторожившийся встает.
И задвигает Кэри за спину.
Человек, ряженый зимним духом, приближается неторопливо, но боком, он оглядывается в темноту, из которой за ним выползают тени.
Одна за другой.
И третья.
И четвертая, кажется... множество теней.
- Не бойся, - шепчет Брокк, вставая между Кэри и тенями. - Что вам нужно?
Вывернутые мехом наружу тулупы, и военные высокие сапоги, на голенища которых налип снег. Резные маски... какие-то неправильные маски...
- Покайся! - раздался тонкий голос, и ветер отозвался на него, сыпанул в лицо незваным гостям колючего снега. - Покайся перед смертью!
- Уходите, - Брокк стянул платок, не глядя сунул его Кэри. Сброшенное пальто легло на сугробы черным пятном. Брокк переступил через него. - Уходите, тогда и живы останетесь.
Человек вскинул руку...
...затрещала ткань, показалась - самого мироздания, но на деле всего лишь свитера. Распоротый острыми иглами, разодранный чешуей, он сполз с чешуйчатой шкуры зверя.
Он успел за долю мгновенья до того, как первая склянка врезалась в бок. Расколовшись, она окатила чешую черной вонючей жижей...
Мелькнул хвост, ударивший по груди, опрокинувший Кэри в чашу фонтана. Она ударилась спиной об острые гребни каменной воды, из которой вырастали лошади и закричала, но голос ее утонул в рыке зверя.
...и голосе пламени.
Оно полыхнуло, на белом снегу, на черном пятне материи, не истинное, но все одно дикое, голодное. Огонь обвивал лапы зверя, упрямо карабкаясь по чешуе...
- Брокк!
Он просто упал на снег и покатился, сбивая пламя, но то лишь размазывалось, цепляясь за черную пленку. Кэри закричала. И попыталась выбраться, но юбки мешали... бортик фонтана был высок, скользок, и лошади треклятые мешались. Пламя же догорало, падало на снег янтарными каплями, плавило и захлебывалось в новорожденной воде.
Кажется, кто-то подбежал.
Кто-то бросил на Брокка куртку, пытаясь сбить огонь, но тот лишь проплавил кожу... и Брокк, отмахнувшись от помощи, вновь покатился по снегу.
Кто-то вытащил Кэри и теперь держал ее крепко, спрашивал... а она не понимала, о чем ее спрашивают, но лишь смотрела на мужа.
И пламя.
- Все будет хорошо, леди, - ее держали, не позволяя подойти. - Это же просто огонь, а чешуя толстая...
...толстая. Крепкая.
- Сейчас пламя погаснет...
Не гасло, держалось, и Брокк, должно быть, устав, просто лег на снег.
- Простите, леди, - руки разжались, и Кэри позволили сделать шаг, хотя если бы не сопровождающий, она бы рухнула в снег.
И рухнула.
И встала, отряхивая его с юбок. И сделала шаг, проваливаясь в истоптанный сугроб, выбираясь и снова проваливаясь.
- Осторожно, леди, берегите одежду, - ее не оставят одну. И помогут, если попросить, но Кэри не просила. А поляна заполнялась людьми.
Они выходили из темноты, один за другим, раскатывали по краю веревку с красными лентами, переговаривались вполголоса и выглядели донельзя занятыми.
Где они были раньше?
- Брокк? - Кэри присела рядом со зверем и тот оскалился, зарычал. - Оно уже погасло почти... безопасно...
Пламя оставило на чешуе черные потеки копоти.
- Больно? - она дотянулась до морды, и холодный нос ткнулся в ладонь, успокаивая.
...терпимо.
И он и вправду успел обернуться, но... будь чешуя тоньше... а заряд - мощней... будь он вовсе человеком, то... за что?
Кэри не знала. Она сидела на снегу и гладила мужа. А он блаженно щурился.
- Простите, Мастер, - парень, стоявший за спиной Кэри, был довольно молод. Круглолицый и курносый, раскрасневшийся с мороза, он слабо походил на полицейского, и пришпиленная к свитеру бляха смотрелась украшением. - Мы вас потеряли на площади. Точнее не потеряли, но...
Он смутился, глянув на Кэри.
- Я решил, что вам свидетели ни к чему... мы были поблизости, но...
Брокк, повернувшись на бок, раздавил остатки пламени. Он поднялся на трех лапах и глухо зарычал.
- Троих взяли, - парень расценил по-своему. - Пока не допросили, но... по мне - случайные люди, которых наняли...
- Сжечь кого-то заживо?
- Да, леди, - ничуть не смутившись, ответил он. - Порой нанимают и для такого. Жаль, что о нанимателе они ничего сказать не могут. Мастер, я вам построю портал или...
Брокк тряхнул головой: он сам. И у фонтана раскрылось темное окно. Шаг на ту сторону. Рвущиеся нити силы. И знакомая гулкая пустота дома.
Его дома.
- Кэри? - человеческий облик был нестабилен, и живое железо рвалось, проступало на коже каплями и целыми озерцами, полосками чешуи... - Кэри, ты как?
- Хорошо.
Не поверил. Впившись пальцами в подбородок, долго разглядывал, принюхивался, пытаясь уловить запах гари... и отпустив, обнял.
- Прости.
- За что? - на коже остались красные пятна. Еще не ожог, но почти уже. И Кэри страшно было прикоснуться к ним, вдруг ее прикосновение причинит боль?
Но касалась, осторожно, кончиками пальцев.
- За все. За...
- Почему?
- Считают, что я виноват... - Брокк держал ее крепко, и вонь черной жижи, угля и снега, заглушала обычный его запах.
- В чем?
- В том, что Аль-Ахэйо сгорел. В том, что были взрывы... в том, что я создал оружие, которое не способен контролировать.
- Ты замерзнешь, - красная кожа покрывалась зыбью живого железа, она отзывалась на прикосновение волнами, точно вода. - Не больно?
- Нет.
- Я испугалась за тебя...
- Это просто огонь, Кэри. Обыкновенный. Даже если бы меня в нем целиком искупали, вреда бы не было.