В камеру меня вернули прежнюю. Дверь захлопнулась с привычным лязгом, а я, опустившись на ковер, сжала голову. Оден... во что он меня втравил?
Королева - его кошмар. Лютый, ненавистный - я помню, каким он выныривал. Подобное не подделаешь. И эти их вспышки... она действительно к нему приходила? Нет, невозможно... точнее, маловероятно. А вот дернуть за поводок, заставить клеймо сработать, подстегнуть...
Но почему он промолчал?
Какая разница, Эйо? Пора уже привыкнуть, что ты ничего не смыслишь в людях. И подумать о себе самой. Как ни странно, сегодняшняя беседа - все же назвать ее допросом язык не поворачивался - привела меня в чувство. Апатия исчезла, сменившись каким-то лихорадочным желанием немедленно убраться из камеры. Я ходила из угла в угол, уговаривая себя успокоиться.
Подали ужин, в отличие от предыдущих, почти роскошный. И вместо обычной каши, пусть и сваренной на мясном бульоне, меня ждал солидный кусок мяса с печеным картофелем, мягчайший хлеб и даже молоко в высоком кувшине. Господин Крегг был весьма любезен.
И я заставила себя съесть все до крошки.
Как знать, когда в следующий раз получится нормально наесться?
Поднос забрал тот самый утрешний молодой пес, который весьма вежливо осведомился, не нуждаюсь ли я еще в чем-нибудь. Заботливый какой... Он оставил мне лампу, заправленную маслом доверху, и пожелал спокойной ночи. Почти издевка, честное слово.
Следили ли за мной? Не знаю. Окошко на двери оставалось закрытым, как и сама дверь, но спокойствия это не добавляло. Я разделась и, прикрутив фитиль, легла в кровать. Пусть смотрят... час или два... или три... я как раз подумаю, что дальше делать.
Бежать. Но каким образом?
Уйти через дверь? Нет, она заперта, да и с охранником я не справлюсь, потому он и чувствует себя спокойно, знает, что сильнее.
Окно?
Ставни снять легко, а решетки на нем нет, поскольку само окошко узенькое, человек в такое не пролезет. Но я не человек, и попытаться стоит. Если застряну, всяко хуже не будет.
Остается еще одна проблема: камера моя расположена под самой крышей, и до земли далековато. Конечно, я могу соорудить веревку из простыни, но она тонкая и выдержит ли... Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как выглядела башня снаружи.
Мрачная. Массивная. Старая... опутанная диким виноградом. Он добрался до самой крыши, и если позвать... все лучше, чем дожидаться, когда господин Крегг решит изменить стиль беседы.
Защита рода?
Какой род станет заступаться за альву, которую вот-вот обвинят в покушении на жизнь Короля?
Нет, побег - мой единственный шанс... и чем скорее, тем лучше.
И мир, словно пытаясь меня подбодрить, отозвался: снаружи громыхнуло.
Теперь гроза звучала для меня иначе. Многоголосьем бело-синих молний. Вздохами капель, готовых сорваться с привязи туч. Медным стаккато грома.
Еще час-полтора и накроет.
Станет темно. Холодно.
Псы грозу не любят, а значит и охрана во дворе предпочтет спрятаться в безопасное место. Люди же, если таковые есть в охране, тоже не особо рады будут ночному дежурству.
Мне определенно везло.
Я дождалась первой вспышки и, скатав платье и нижнюю рубашку - снаружи пригодятся - кое-как пристроила узел на спину. До окна я добралась, водрузив на кровать стул - конструкция получилась шаткая, но меня выдержала. А гроза разворачивала действо. Водяные плети стегали пыль и камень, рождая мутные потоки, которыми давились водосточные трубы. Небо было черно и сердито. И вода, коснувшись моих рук, отозвалась сразу. Она полетела по камням навстречу виноградным лозам, и те, уловив крупицы силы, кинулись ко мне. Признаться, до последнего я сомневалась, хватит ли меня на зов.
Хватило.
В животе вновь разворачивался клубок горячих змей, вот только не было того, кому я могла бы их отдать. И змеи стекали с ладоней, скрываясь в тяжелой зелени винограда. Гранит трещал, и хлысты молодых побегов расползались по нему. Ко мне.
Ближе.
Еще немного. Я протискиваюсь в окно и ставлю ногу на виноград. Выдержит ли? Обидно будет разбиться... выдерживает. Скрипит. Скользит.
Я спускаюсь. Медленно. Осторожно. Пытаясь прощупывать каждый шаг, но все равно то и дело соскальзываю, и от падения удерживают только чудо и злость.
...не надо было соваться в Долину.
...время терять.
...рассчитывать на чью-то помощь.
А гроза ярится.
Ветер пробует на прочность, что виноград, что камень, что меня. Он выкручивает руки, повисает на ногах, норовя подставить подножку.
Удержусь.
Доползу.
И сбегу... во что бы то ни стало, сбегу. А дальше... дальше будет видно.
У меня почти получилось, но тугая виноградная плеть лопнула под моим весом. И руки обожгло внезапной болью. А ветер толкнул в плечо, опрокидывая навзничь.
Я не успела испугаться.
Упала.
И закричала от боли, но крик погас в громовом раскате. Второй же я подавила, прикусив губу. Мне снова повезло. Упала. Ничего. Лежу. Поскуливаю. Глотаю ледяную воду. Но ведь жива. Цела. Кажется. Настолько цела, что сумела повернуться на бок, а потом и встать. Гроза вытерла слезы: потом поплачешь, Эйо, убираться надо.
Башня в темноте выглядела... жутко. Каменный стакан, вершина которого терялась в черноте.
Снаружи мой план выглядел куда более безумным, чем изнутри, но я же выбралась! Почти.
Встать на колени, отдышаться.
Глотнуть воды, которой здесь потоки. И тошноту унять. Подняться, убеждаясь, что руки и ноги целы... бок ободрала о камни? Переживу. Найду место поспокойней и отлежусь. Надо только уйти отсюда.
Как?
Как-нибудь...
Гроза-сообщница пришла на помощь, и вспышка молнии на мгновенье осветила двор.
Стена. Высокая с виду. И никакого винограда, да и я вряд ли смогла бы вскарабкаться по нему. Низкое строение караулки. Сторожевые башенки, от которых, правда, толку нет: вряд ли охрана способна увидеть дальше собственной руки. Низкое здание неясного назначения.
И вдалеке - ворота... естественно, заперты, но... ворота нужны для карет, а вот людям достаточно калитки. Небольшой. Неприметной. Ее, конечно, тоже охраняют. И на что мне надеяться? На себя, грозу и удачу.
Гроза не подвела. Удача - тоже. У самых ворот, дожидаясь завершения осмотра, стоял экипаж. Обыкновенная карета, запряженная четверкой битюгов. Лошади мокли, кучер сгорбился на козлах. Других слуг нет. Или хозяин кареты отказался от сопровождения, или был в достаточной мере добр, чтобы впустить лакея в экипаж.
Охранник, обойдя карету, заглянул под днище, постучал палкой по крыше и приподнял крышку дорожного сундука... у меня будет несколько секунд.
Он уйдет. Слишком уж разгулялась гроза, чтобы ждать, когда откроются ворота, как того требуют правила. Это ведь небольшое нарушение, несерьезное...
Створки ворот медленно поползли в стороны.
Охранник не уходил.
Ну пожалуйста...
Щель между створками ширилась, лошади пританцовывали, готовые пуститься вскачь безо всякого понукания, а он все не уходил.
Думай, Эйо... силы еще есть, хватит, чтобы пустить белую змею под ноги охраннику. Он не увидит, но почувствует.
Почувствовал.
Отпрянул. Оглянулся и отступил. Всего на шаг, но гроза, поддавшись искушению, бросилась по следу моей силы. Сухо щелкнула молния. Близко. Еще ближе... и белая гроздь расцвела в воздухе на расстоянии вытянутой руки.
Завизжали лошади. И кучер, матерясь так, что я услышала сквозь громовые раскаты, натянул поводья. На долю секунды воцарилась тишина, а мир стал медленным, размытым. Я видела, как охранник разворачивается, поскальзываясь на камнях, падая на четвереньки... и подымается, бежит прочь... Трясут мокрыми гривами кони, грозя порвать тонкую нить поводьев. Карета покачивается. Ворота почти открыты... и у меня есть несколько секунд.
Бегу.
Под прицелом ледяных капель. Уже не думая ни о чем, кроме этой кареты, моего единственного шанса на спасение. Успеть... я должна успеть... и на последнем шаге падаю, сбивая сбитые уже ребра в кровь, ныряю под дно и цепляюсь руками и ногами за опорную раму.
Мне снова повезло, что она есть.
С протяжным скрипом проворачиваются колеса. И днище экипажа покачивается. Рама скользкая, но я сжимаю пальцы, понимая, что стоит отпустить и все...
Лошади берут с места в галоп.
Держаться. Во что бы то ни стало, держаться.
Иначе - смерть.
Подо мной - горбатая мостовая, омытая дождем. И колеса выбивают искры, заставляя подтягиваться, жаться к шаткому днищу. Я не знаю, куда еду и как долго поездка продлится, но просто держусь. Цепляюсь. И умоляю себя же потерпеть. Немного... и еще немного... и секунда к секунде... дорога становится лучше. И кони замедляют бег.
Карета останавливается.
Я слышу голоса и еще плотнее вжимаюсь в днище, хотя не чувствую ни рук, ни ног. Сколько вишу? Самой кажется, что долго, возможно, целую вечность, но на деле вряд ли больше нескольких минут. Падаю в лужу, и холод заставляет двигаться дальше.
Я выползла из кареты и обнаружила, что стою на заднем дворе особняка, который, несмотря на несколько непривычный ракурс, весьма неплохо мне знаком: меня вернули к дому наместника.
И этот двор был заполнен экипажами.
Сквозь пелену дождя - гроза отступила, бросив тучи - желтели окна дома и редкие цветы газовых фонарей, защищенных от воды стеклянными колпаками. Все это выглядело таким мирным... Наверное, если подойти ближе, я услышу музыку. А вдруг, среди теней, что мелькают по-за витражными стенами, узнаю знакомую.
И не потому ли стою, уставившись на этот растреклятый дом, вместо того, чтобы сбежать.
Оцепенение длится недолго. И я отступаю, прячась среди карет. Лошади меня не боятся, а люди, спрятавшиеся от дождя под безразмерными плащами, не замечают.
И даже хорошо, что я сюда попала. Если королевские ищейки сумеют взять след от тюрьмы, то здесь, на этом дворе, наверняка его потеряют.
Очередной экипаж перегораживает путь. И я замираю.
Он похож на остальных, брат близнец в черной лаковой шкуре, по которой стекают потоки воды, грозя смыть и позолоту. И герб на двери, что клеймо. Я не верю собственным глазам и, забыв про осторожность, тяну руку, касаюсь этого клейма. Белое поле, разделенное на четыре части. Алая звезда. Черный полумесяц. И разрезанное пополам древо.
Я видела этот герб.
Над дверями старого особняка.
И на посуде.
На фамильных портретах.
На старом перстне, который дед носил, не снимая... я видела этот герб столько раз. И увидев снова, испугалась: вдруг да я придумала его? Вот именно здесь, от отчаяния и страха?
Пальцы говорили, что глаза не лгут.
И решение следовало принимать быстро, пока меня не заметили. Забраться внутрь? Там тепло, теплее, чем на улице. Нет. Герб рода еще ничего не значит, любой из со-родичей может воспользоваться экипажем. Да и в карете вполне вероятно укрылся лакей... камердинер... паж...
Не важно кто, но он закричит и...
...нет, я не готова потерять этот шанс.
На мое счастье задний ящик был не заперт и пуст, маловат, но если свернуться калачиком... и теплее будет. Я заползаю и падаю на жесткое дно, сворачиваюсь и лежу, обняв мокрый грязный тюк.
Холодно.
Боль возвращается. Урывками. Кусками. Клочьями. И пальцы судорогой сводит, они вообще распухли и перестали двигаться. Меня знобит. И кажется, сознание вот-вот ускользнет, но я цепляюсь за него, как за ту виноградную лозу.
И дую на руки, пытаясь хоть как-то согреться, но, кажется, все равно проваливаюсь в небытие, потому что когда прихожу в себя, обнаруживаю, что карета движется. Скрип колес. Покачивание, почти как в колыбели, и снова тянет сомкнуть глаза... нельзя.
Мне надо увидеть того, кто в карете.
Мне надо...
Ехали долго. Или просто время вновь растянулось, я лежала, повторяя про себя детскую считалочку. Сбивалась. Начинала снова. А мы все ехали и ехали... и когда приехали, я просто не смогла остановиться.
Надо закрыть рот, пока меня не услышали, я пытаюсь, но не получается.
Руки не слушаются.
И кажется, поздно. Кто-то идет. Останавливается.
Крышка поднимается с оглушительным скрипом, и я все-таки прикусываю язык. Перед глазами двоится желтое пятно - это лампа, и тот, кто прячется за ней, меня убьет.
Или прогонит.
Или вернет в тюрьму... на что я надеялась?
Пятно отодвигается в сторону и такой знакомый голос нерешительно спрашивает:
- Хвостик?
Надо ответить, но я не могу. Мне слишком холодно и страшно. Но ответ не нужен.
- Хвостик, боги... как ты... не важно. Все хорошо.
Плохо.
Меня тянут, а я не в состоянии пошевелиться. Деревянная кукла, или точнее ледяная.
- Это я, ты узнаешь меня? Ты ведь узнаешь меня, правда?
Конечно, как я могу его не узнать. Я бы ответила, но сил нет.
- Тише, - Брокк держит осторожно и как-то неловко, но я только и могу, что прижаться к нему. Вдруг понимаю, как я выгляжу, мокрая, грязная... голая... - Тише, маленькая моя, не бойся... сейчас позовем врача.
- Нет.
Я должна ему сказать.
Вдруг он не захочет связываться с беглой преступницей?
И я говорю, кажется, сбиваясь, про следствие, тюрьму, побег, про то, что гроза и камни, и холодно очень, и еще, что я не хочу доставлять ему проблемы. Я отогреюсь и уйду.
А Брокк все уговаривает немного потерпеть.
- Закрой глаза, - просит он.
И я подчиняюсь. Становится вдруг плохо, настолько плохо, что меня буквально наизнанку выворачивает.
Жаль. Ужин и вправду хорошим был.
- Так бывает после перехода, - Брокк даже сейчас не отпускает меня. - За Перевалом тебя не найдут.
За Перевалом?
Перевал закрыт, так мне сказали...
- Не всем он нужен. Эйо, сейчас мы тебя искупаем, ладно? А потом я все-таки позову доктора.
Я не хочу...
- Так надо, Хвостик... я слишком долго тебя искал, чтобы потерять из-за глупой простуды. И нечего бояться. Ты вернулась домой.
И только сейчас я поняла, где нахожусь: в старом особняке.
Я и вправду вернулась домой.
И мой брат меня любит. Кажется, я произнесла это вслух, потому что Брокк серьезно ответил:
- Конечно. Разве могло быть иначе?
Виттар научился двигаться осторожно.
Живое железо затягивало раны, но их было слишком много. И королевский доктор, прочно обжившийся в доме, раз за разом повторял, что спешить не следует.
А Виттар ненавидел себя за слабость.
Пройдет.
В первый день он и глаза-то с трудом открыл, просто хотел убедиться, что нос не обманывает, и Тора рядом.
Рядом. Лежит на самом краешке кровати, сунув ладони под щеку, дремлет, и только ресницы подрагивают... он, кажется, отключился, потому что в следующий раз Тора уже сидела. В ее руках была книга, и Тора читала что-то, Виттар не понял, что именно, но сам звук ее голоса, запах, родной, близкий и уютный, успокаивали.
И он снова закрыл глаза.
На этот раз сон был долгим, но неглубоким. Сквозь него Виттар слышал голоса, и чувствовал боль в истерзанном теле, которое не должно было жить, но жило, дышало, кровило... это тело перевязывали и обмывали, поили горькими отварами и какой-то на редкость мерзостной кашей, в которую наверняка добавляли лауданум, и Виттар проваливался в забытье.
Когда у него, наконец, получилось выбраться надолго, доктор сказал:
- Вы на удивление живучи.
Виттар хотел послать его к жиле, но не сумел разомкнуть губ. А когда получилось, спросил:
- Сколько?
- Четвертый день пошел...
А Виттару казалось, что он провалялся в кровати не меньше месяца. Всего-то четвертый день.
- Думаю, теперь дело пойдет быстрее, но спешить не стоит.
- Я...
- Восстановитесь полностью.
Хорошо.
Виттар снова закрыл глаза, пытаясь уловить эхо живого железа. Залечит. Затянет. Срастит кости и мышцы, сосуды, сухожилия, протянет золотую нить нервной ткани... и пусть сейчас плохо, но ведь случалось получать и раньше.
По ту сторону гор.
Камнепады. И серые кляксы мертвой земли, что въедались в чешую, плавили, догрызая до мяса. И руки потом заживали месяц, кожа слоилась, нарастала, отмирала и вновь...
Были разрыв-цветы.
И водяные хлысты, срезавшие броню пластами.
Клыки и когти - это проще, честнее. Зарастет. С такой мыслью Виттар заснул.
На сей раз по пробуждении доктор исчез, правда, как выяснилось, ненадолго. Зато у постели сидела Тора, и уже ради этого проснуться стоило.
- Здравствуй, - он хотел улыбнуться, но лицо тоже болело, кажется, разодрали.
Намного. Правда, во внутренности словно кипятка плеснули, но это - нормально, живое железо спешило поделиться силой. И не его вина, что Виттар не способен был силу забрать целиком.
- Доктор сказал, что вы должны поесть, - Тора избегала смотреть на него. Неужели настолько отвратительно выглядит? Но она же была рядом прежде, Виттар помнит.
И то, как читала.
И то, как повязки разматывала, уговаривая потерпеть.
И то, как успокаивала, когда он пытался вырваться из поверхностного, но такого плотного сна.
- Кашу... не хочу. Мерзкая.
- Это не каша, - она все-таки улыбнулась. - Сырая печень. Рубленая. С травами. И еще бульоном. Доктор сказал, что очень полезно.
Вот сам бы и ел. Виттар всегда подозревал, что докторами движет подспудное желание поиздеваться над теми, кто попал в безвыходную ситуацию.
- Но если вы... ты не хочешь, то...
- Давай. Если полезно.
Каша. Кровяная. Густая. Только и надо, что глотать. А может хорошо, потому что жевать Виттар точно не смог бы.
- Тора, ты не пострадала?
- Нет, - она вытерла ему губы салфеткой. - И... мне... точнее, я... не я, но...
Вздохнув, она протянула руку, позволяя разглядеть сложный узор из живого железа на запястье.
- Его Величество сказали, что род не должен прерваться... а я... доктор утверждает, что я... - она покраснела. - Жду ребенка.
Наверное, следовало что-то сказать, Тора ждала, но Виттар растерялся. Он понятия не имел, что принято говорить женщинам в подобных случаях. Если бы не было так больно, обнял бы.
А потом она ушла.
Возвращалась, конечно.
Читала. Книги. Газеты. Приносила завтраки, обеды и ужины. Пыталась помогать доктору с перевязками и обиделась, когда Виттар потребовал, чтобы она убралась.
Ей только с кровью сейчас и возиться.
Но наверное, он делал что-то неправильно. Тора отдалялась. А Виттар понятия не имел, как ее вернуть. Он пытался шутить. И расспрашивать о том, что происходит в доме. Говорить, как прежде, о книгах или музыке...
Она была послушна. Вежлива. Отстраненна.
Только засыпая, Тора становилась похожей на себя прежнюю. И во сне поворачивалась к нему, прижималась и позволяла себя обнять.
- У беременных женщин свои странности, - сказал доктор, когда Виттар попытался у него выяснить, что происходит. - Они капризны. Мнительны. И склонны к пустым страхам.
Если бы Виттар знал, чего именно она боится, то справился бы.
- Примите это как данность. Потом пройдет.
Когда же наступит это "потом", доктор уточнять не стал. А на следующий день в доме появился гость, которого Виттар ждал давно.
На сей раз Стальной Король прибыл с обычным кортежем, и гвардия осталась по ту сторону ограды, вновь привлекая внимание любопытных.
- Рад, что ты встал на ноги, - Стальной Король привез вино в темной, покрытой толстым слоем паутины бутылке. - Хотел бы сказать, что верил в подобный исход, но это было бы ложью. Надеялся. Очень сильно надеялся.
Он сам разлил вино по кубкам и подал Виттару.
Удерживать пришлось обеими руками.
- Полагаю, - Король коснулся запястья, - ты не в обиде?
- За это - нет.
Виттар и руку стал поднимать, потому что хотел рассмотреть нежданный подарок поближе. За прошедшие дни он успел изучить каждый завиток, проступивший на коже. Его интересовало другое:
- Ты знал, что она беременна?
Знал. Конечно.
Поэтому доктор запретил лауданум и корсеты. Поэтому настоял на визитах, которые Виттару виделись необязательными. Поэтому самолично заваривал особый чай, якобы укрепляющий...
- Не буду отрицать, - Стальной Король пригубил вино. - Ты же сам понимаешь, что так было надо.
Ловушка без приманки лишена смысла.
- И мальчишка не показался мне столь уж опасным противником... да и не ждали его в парке.
А из дому Тору переправили бы во дворец. Почти никакого риска.
Почти.
- Сверр вне закона. После всего, что было, никто не заикнется о его невиновности.
И уж точно не свяжет произошедшее со Стальным Королем.
Двое не поделили женщину.
И мальчишка взбесился от обиды. Случается...
- Атрум?
- Мертв. Как и его племянники... с прискорбием вынужден сообщить, что род Лунного Железа почти угас.
Почти?
- Есть девочка, бастард, которую я признаю наследницей. Подберем ей супруга... из надежных людей.
...и хорошо, что Виттар уже женат. Уже за одно это мальчишке следовало бы сказать спасибо.
- План был Атрума?
Король кивнул и, повернув вино к свету, заметил:
- Он дрессировал сына, но не сумел удержать на привязи.
Что ж, не важно, как именно погиб Атрум из рода Лунного Железа, виновный уже назначен.
Вино было горьким.
- Но я здесь по другому поводу... - Король присел напротив Виттара. Вытянув ноги, он принялся щупать узловатые колени, и морщился, дергал плечом, пытаясь избавиться от призрака боли.
Не все раны живое железо способно затянуть.
- Недели полторы тому в Долине объявился некто, назвавший себя Оденом из рода Красного Золота... сядь.
Виттар, вскочивший было, вновь опустился в кресло.
- Наместник отбил телеграмму.
Полторы недели... полторы недели тому Виттар не знал, выживет ли.
- А Канцелярия перенаправила ее Разведке... - Стальной Король вывернул ногу. - О тебе ходили самые разные слухи, начиная о том, что ты взбесился и приговорен к смерти, и заканчивая тем, что тебя порвали и ты умрешь сам. Я думаю, новый глава Разведки будет менее склонен верить слухам. И действовать аккуратней. Специалисты, мать их...
- Оден?
- Жив. Более здоров, чем можно было бы ожидать. И насколько я знаю, весьма зол. Ты же знаешь методы разведки.
Виттар знал. Сам работал.
- Говоря по правде, ситуация и в самом деле подозрительная до крайности. Будь на месте Одена кто-то другой, я бы разрешил действовать... по необходимости.
На стол лег свиток, перевязанный тройной алой лентой. Тончайшая папиросная бумага измялась, а буквы были едва читаемы.
- Это доклад. Протоколы, если захочешь, тебе предоставят.
Доклад был кратким. Емким. И да, Король прав.
Подозрительно.
Странно.
И настолько нелепо, что вполне может оказаться правдой.
Виттар помнил тонкую нить на родовом гобелене, которая день ото дня наливалась силой.
- Я могу забрать брата?
- Естественно. Я распорядился, тебя будут ждать и... Виттар, сам понимаешь, в городе ему показываться не стоит... некоторое время.
Неделя? Месяц? Год?
Это не ссылка. Разумная предосторожность, на которой в любом ином случае Виттар сам бы настоял.
- И портал пусть открывает кто-то другой. Силы тебе пригодятся.
Стальной Король поднялся, опираясь на подлокотники кресла.
Он не был стар.
Но война оставила слишком глубокие раны.
- Я очень надеюсь, - тихо произнес Стальной Король, - что твой ребенок родится здоровым. И поверь, будь иной выбор, я не стал бы подвергать его риску. Да и девочка хорошая... скажи ей.
- Что?
- Что сам хотел этой свадьбы. Женщинам порой нужно говорить очевидные вещи.
Быть может, он был прав, и в любом случае, совет стоил того, чтобы им воспользоваться. Но Виттар спешил, а Тора спала. У нее было такое умиротворенное выражение лица, что будить Виттар не решился.
Коснулся щеки и, наклонившись, поцеловал.
- Ты мое золотце, - сказал он шепотом. Но вряд ли был услышан.